Живи и люби!

6

У Сигрид захватило дух. Она смотрела в его глаза и чувствовала, что тонет в них.

— Пожалуй, я так и сделаю.

Тенгвальд наклонился и прильнул к ее рту. Его губы и язык отдавали терпким вкусом красного мерло. И хотя Сигрид едва притронулась к своему бокалу, у нее закружилась голова. Она была пьяна без вина.

Сигрид крепко зажмурилась, слегка прикусила нижнюю губу Тенгвальда и улыбнулась, услышав вырвавшийся у него негромкий стон.

Но тут в ее мозгу протяжно завыла сирена. Нет, нельзя! Так нельзя! Разве не этого она всеми силами избегала столько лет?

— Тенгвальд… — прошептала Сигрид, понимая, что ее тон говорит сам за себя.

— Пожалуйста… — Его голос был сдавленно-хриплым. — Сигрид, давайте насладимся этим мигом. Всего минутку. Никаких последствий. Просто… позвольте мне…

Тенгвальд поцеловал ее, и опьянение, которое она ощущала минуту назад, показалось ей цветочками. Если бы Сигрид не сидела, а стояла, то наверняка упала бы. Ее колени подкосились, руки опустились сами собой. Даже позвоночник изменил ей — она боялась, что сейчас соскользнет с кресла и упадет на пол.

Но не упала, а выполнила просьбу Тенгвальда. Сдалась ему и наслаждалась каждой секундой.

Сигрид опустила веки, прижалась к нему и провела ладонями по его мускулистым предплечьям, ощущая, как тонкие пружинистые волоски покалывают чувствительную кожу между пальцами. А когда их тела соприкоснулась, ее опалило жаром.

Он целовал ее.

Отдавшись чувству, Сигрид гладила его тугие бицепсы, широкие плечи и сильную грудь, обтянутую тонкой хлопчатобумажной тканью.

Он целовал ее.

Его руки ласкали ее лицо, их языки сталкивались. Она чувствовала его запах. Кончики пальцев ощущали стук его сердца. От винного вкуса его губ кружилась голова.

Он целовал ее.

Желание пронизывало ее тело, пожирало, воспламеняло ее так, как она и не мечтала. Сигрид хотелось еще теснее прижаться к нему, руки сами собой вцепились в рубашку и привлекли его ближе.

Он целовал ее.

Чувственность заволокла мозг туманом, но обострила ощущения. Сигрид почувствовала, как ладонь Тенгвальда легла на ее грудь. Когда он провел кончиком пальца по соску, тот затвердел и сладко заныл.

Тенгвальд слегка отстранился, но его губы были так близко, что она ощущала каждый его вдох. Нижняя губа легко коснулась ее подбородка, прошлась по щеке и виску. Потом его губы скользнули по ее лбу и медленно спустились к переносице.

Поцелуй закончился, но страсть, которую ощущала Сигрид, не уменьшилась ни на йоту. Наоборот, усилилась и охватила тело пламенем.

Ее легкие судорожно втягивали кислород. Тенгвальд был так близко, она так желала его, что решила: будь что будет. Как веревочке ни виться, а концу быть.

Стать единым целым. Слиться так, что ближе некуда. Как и положено мужчине и женщине. Эта мысль заставила ее резко открыть глаза, и Сигрид увидела, что Тенгвальд смотрит на нее. В его взгляде горела пламенная страсть. Она никогда в жизни не ощущала себя такой желанной.

— Сигрид, мы должны остановиться. Да, я сам предложил насладиться этим мигом, но… Милая, — он с трудом проглотил комок в горле, — мы должны остановиться, пока не стало слишком поздно.

Сигрид понимала, что он прав. Вернее, это понимал ее мозг. Но тело и душа кричали: почему?!

Чуть позже они сидели в гостиной — он на диване, она в кресле. Хотя они очень старались держаться друг от друга на расстоянии, однако Сигрид чувствовала, что их отношения изменились. Причем самым коренным образом.

Сила их взаимного тяготения немного ослабла. Нет, она все еще чувствовалась. В воздухе что-то продолжало шипеть и потрескивать. Но поцелуй, которым они обменялись, стал тем предохранительным клапаном, который снизил напряжение атмосферы, доходившее до критического уровня.

Сигрид невольно пришла к выводу, что это изменение коснулось самого главного. Теперь она ощущала спокойствие. Неловкость исчезла. Она поняла, что может всецело доверять Тенгвальду.

Он чувствовал ту же страсть, что и она сама, но нашел в себе силы прервать поцелуй. Это доказывало, что он заслуживает доверия. Он знал, что Сигрид не хочет прочной связи. Знал, что она не желает переступать черту. И сделал все, чтобы этого не случилось. Сохранил голову на плечах.

Действия Тенгвальда говорили, что на него можно положиться, можно рассчитывать, что он поступит правильно… какой бы ни была ситуация. Это имело для Сигрид огромное значение.

У нее потеплело на душе. Она ощущала чувство глубокой благодарности. Сегодня вечером Тенгвальд мог овладеть ею. Она отдалась бы ему с радостью. И все же он сумел сдержаться. Эта благодарность требовала выхода. Сигрид хотелось отплатить ему добром за добро. Как-то компенсировать то, что он мог легко получить, но от чего предпочел благоразумно отказаться.

— Просто поразительно, как на нас повлияло наше прошлое, — наконец сказала она.

— Во всяком случае, на меня оно повлияло очень сильно. — Тенгвальд наклонился и долил ее бокал.

— Но еще поразительнее, — продолжила Сигрид, — что прошлое влияет на каждого по-разному.

Между его бровями появилась крошечная морщинка, и она поняла, что он сбит с толку.

— Например, возьмем вас и вашу сестру, — непринужденно объяснила Сигрид. — Вас воспитывала одна мать, у вас был один отец, вы одинаково страдали от его невнимания, но отношение к любви, браку и прочной связи у вас полностью противоположное.

Тенгвальд нахмурился еще сильнее.

— Ай, бросьте! — Она фыркнула. — Не притворяйтесь, будто вам не приходило в голову, что ваша сестра выбрала себе в мужья… скажем так, человека не совсем обычного. — Сигрид протянула руку и взяла бокал с вином, стоявший на кофейном столике. — Я ненамного младше вашей сестры, — продолжила она. — Когда Амалия приехала в Туресунн с Фредриком Истгордом, я слышала кое-какие разговоры. — Сигрид усмехнулась. — Вы знаете, что такое маленький городок. Сплетни — любимое тамошнее развлечение.

Морщина на переносице Тенгвальда разгладилась, и он улыбнулся. У Сигрид тут же полегчало на душе.

— Люди шептались о разнице в возрасте, — понизив голос, сказала она.

Тенгвальд не выдержал и рассмеялся.

— Нет, они не хотели сказать ничего плохого, — добавила Сигрид. — Просто это давало повод для разговоров. И возможность как-то скоротать время…

Она сделала долгую паузу, пригубила бокал и заморгала. Терпкий вкус мерло напомнил ей вкус губ Тенгвальда.

— Даже самый бездарный доморощенный психолог пришел бы к выводу, что ваша сестра искала мужа, который мог бы заменить ей отца.

Внезапно взгляд Тенгвальда стал рассеянным.

— Признаюсь, — наконец сказал он, — что сам подумал о том же, когда Амалия объявила, что собирается выйти замуж за Фредрика.

— Но влияние отца на ваше отношение к семье оказалось совсем другим.

Тенгвальд кивнул.

Почва была подготовлена. Настало время бросить в нее зерно собственной мудрости. Сделать ему маленький, но чрезвычайно важный подарок.

— Вы сказали, что очень похожи на отца, — начала Сигрид. — Что вы слишком увлечены работой и никогда не сможете быть хорошим отцом. — Для усиления эффекта она выдержала паузу, а потом продолжила: — Но мне кажется, что все это — жестокое заблуждение.

Тенгвальд снова нахмурился, но это не повлияло на решение Сигрид поделиться с ним своими мыслями. Требовалось освободить его из тюрьмы, в которую он сам себя заключил.

Видя, что она не торопится объяснить, что именно имеет в виду, Тенгвальд спросил:

— Жестокое заблуждение? Почему?

— По-моему, вы ничуть не похожи на отца.

От этого дерзкого заявления морщинка между бровями Тенгвальда стала еще глубже.

Сигрид почесала нос.

— Точнее, вы напоминаете отца намного меньше, чем вам кажется.

Он напрочь забыл про стоявший на столике бокал и пристально посмотрел на прекрасную собеседницу. В его зеленых глазах зажглась тревога. Сигрид захотелось отвернуться, но она этого не сделала.

— Да, вы, как и отец, любите свою работу, — решительно сказала она. — Вы выбрали профессию по наследству. Я знаю, было время, когда вы проводили каждую свободную минуту в лаборатории и теплице. Полностью отдавались своим исследованиям и экспериментам. И если бы захотели, то стали бы законченным трудоголиком. Точно таким же, каким был ваш отец.

Сигрид наклонилась, поставила бокал на стол и негромко продолжила:

— Но все изменилось, как только к вам приехали двойняшки. Вы не можете не признавать этого, но…

Выражение глаз и лица Тенгвальда было непроницаемым. Она понятия не имела, как сказанное ею повлияло на его мысли и чувства. Он мог в любой момент вспыхнуть от гнева или заключить ее в объятия.

— Ваше отношение к девочкам, — сказала Сигрид, показав на потолок и имея в виду спальню, в которой крепко спали Ловиса и Лотта, — можно назвать образцом любви, доброты и внимания. Эти дети вам дороги. Что видно невооруженным глазом. Вы щедро отдаете им свое время. — Чтобы продолжить речь, ей пришлось проглотить комок в горле. — На что ваш отец не был способен.

Подбородок Тенгвальда напрягся, глаза заблестели, из груди вырвался тяжелый вздох.

— Но, Сигрид, _ срывающимся голосом проговорил он, — на такое способен каждый. Честное слово. Тут все дело в сроке. Несколько недель. Месяц-другой… Старые привычки умирают с трудом.

— Но все же умирают.

Однако это его не убедило.

Тенгвальд поднял руку и начал рассеянно поглаживать лоб.

— Я понимаю, к чему вы клоните, и очень благодарен вам за поддержку. Но согласиться с вами не могу. Разве вы никогда не слышали старую пословицу о том, что яблоко от яблони недалеко падает?

Изумленная Сигрид широко раскрыла глаза.

— Подумайте сами, что вы говорите! Да как у вас язык поворачивается? Вспомните Амалию. Вы выросли с ней в одном доме. В одной и той же обстановке.

Он положил руку на валик дивана.

— Почему это вдруг стало так важно? Я прекрасно жил один…

— Тенгвальд, это важно потому, что один вы жили вовсе не прекрасно, — ответила Сигрид.

Его тело внезапно напряглось. Похоже, это замечание ему радости не доставило. Если она правильно поняла выражение его лица, Тенгвальд решил, что его в чем-то обвиняют.

Испугавшись, что он окончательно рассердится, Сигрид быстро объяснила:

— Я хочу сказать вот что… Мне кажется, что до приезда детей вам здесь жилось… довольно одиноко. Вы проводили время со своими растениями, вели исследования… Вы отгородились от людей. Стали отшельником. Это неестественно. И неправильно.

— Подождите минутку, — ощетинился Тенгвальд. — Я вовсе не отшельник. Я встречался с людьми. Амалия знакомила меня со своими подругами.

Лицо Сигрид приняло ироническое выражение.

— Несколько случайных свиданий с женщинами, которых вам навязывали… Разве это жизнь?

— Сигрид, мне подходит такая жизнь. Это именно то, что мне нужно.

О Боже, он все-таки рассердился… Это в ее намерения не входило.

— Тенгвальд, послушайте… Я сказала это совсем не для того, чтобы вас обидеть. Мне хотелось, чтобы вы были счастливы. Я видела, как вы общаетесь с Ловисой и Лоттой. Вы их любите.

От возбуждения у него запульсировала жилка на виске. Его глаза сузились.

— Конечно, я их люблю. Это мои племянницы, дети моей сестры. Замечательные девочки. Настоящее Божье благословение. Но это не значит, что я могу жениться и растить детей. Я не создан для того, чтобы быть отцом! — сердито выпалил он.

Стало ясно, что ситуация, в которой очутился Тенгвальд, ему чрезвычайно не нравилась. Даже если он сам не сознавал этого.

— Можете мне поверить.

Эти слова заставили Сигрид вспомнить, что теперь она верит ему, причем полностью. Тенгвальд сделал для этого очень многое.

— А вы можете поверить мне, — мягко, но решительно ответила она.

После этих слов его гнев пошел на убыль. Тенгвальд откинулся на спинку дивана и начал ждать продолжения. И Сигрид его не разочаровала.

— Вы говорили, что отец никогда не уделял вам времени. Никогда не обращал на вас внимания. Ни разу не играл с вами. — Она облизала губы. — А я собственными глазами видела, как вы играли с девочками. Учили их плавать. Бегали с ними по двору. Придумывали для них все новые и новые игры. И это доставляло вам удовольствие. Если вам было весело с Ловисой и Лоттой, то насколько приятнее вам было бы проводить время с собственными детьми? — закончила она.

Похоже, этот вопрос привел его в замешательство. Он уставился в дальний угол комнаты.

— Тенгвальд…

Сигрид умолкла. Он наверняка посмотрит на нее, когда она заговорит снова. То, что она собиралась сказать, было очень важно. Ее ожидания оправдались: стоило ей продолжить, как он обернулся.

— Вы выкроили время для этих детей. И продолжаете его выкраивать. Разговариваете с ними. Более того, вы слушаете их. Благодаря вам девочки знают, что их любят и ценят. И вы делаете это вовсе не из чувства долга или по обязанности, а потому что сами хотите этого. Вы понимаете их. Знаете, что им нужно. А что было бы, если бы вы приходились им отцом, а не дядей?

Тенгвальд затаил дыхание.

— Я понимаю вашу тревогу. Вы боитесь, что это долго не протянется, — тихо сказала Сигрид. — Но я думаю, что в этом нет ничего сложного. Все дело в равновесии. В равновесии между любимой работой и семейной жизнью. С Лоттой и Ловисой у вас все выходит замечательно. И если… если у вас будет своя семья… вы легко с этим справитесь.

После ее слов воцарилось молчание. Тенгвальд потер подбородок большим и указательным пальцем, потом опустил руку и положил ее на колени.

— Не знаю, что и сказать.

Сигрид улыбнулась.

— Не говорите ничего. Я хочу только одного: чтобы вы прислушались к моим словам. — Внезапно она почувствовала неимоверную усталость и вздохнула. — И просто… как следует подумали.

Именно этим он сейчас и занимался. Впрочем, как и сама Сигрид.

Неужели Тенгвальд считает ее человеком, к словам которого следует прислушаться?

Все дело во внешности. Разве она плохо усвоила этот урок? Тенгвальд и представления не имеет, что она мошенница. Самозванка. Принимает видимость за действительность. Уважает ее. Считает компетентной. Знающей. Он сам так сказал. Ловко она его одурачила. Обвела вокруг пальца.

Но именно благодаря этому Тенгвальд обратит внимание на ее слова. Прислушается к ее совету. А там… кто знает? Подарок, который она сделала ему сегодня вечером, может полностью изменить образ его мыслей… его самооценку… его отношение к любви и браку.

А в конечном счете — всю его жизнь.

…Тенгвальд изучил последний поднос с растениями, тщательно записав в дневник наблюдений количество бутонов на каждом стебле. Как он и рассчитывал, в данной группе растений оно было удвоенным. Через несколько дней на этих стеблях распустятся цветы. Препарат, который не смогли создать лучшие испанские агрохимики, делал свое дело.

Эта мысль заставила его широко улыбнуться и откинуться на спинку кресла. Эксперименты шли успешно, и новый препарат обещал сделать его богатым человеком.

Может быть, и отец гордился бы мной, подумал он. Но для самого Тенгвальда куда больше значило, что он создал себе имя в научном мире. Это чувство согревало ему душу.

Весть о том, что он действительно создал вещество, не имеющее себе равных, доставила ему огромное удовлетворение. А то, что эту новость сообщила ему Сигрид, немного знавшая испанский, радость Тенгвальда только усилило.

Он закрыл журнал наблюдений, небрежно сунул ручку в нагрудный карман рубашки и поставил поднос в ростовую камеру рядом с другими побегами, находившимися на разных стадиях развития.

Пламенный поцелуй, которым они с Сигрид обменялись три дня назад, потряс его до глубины души. Страсть заключила обоих в свои жаркие объятия. Еще немного, и они потеряли бы голову.

Однако уважение к Сигрид, дорожившей своими жизненными принципами, в конце концов победило, и Тенгвальд сумел одолеть овладевшее им наваждение.

О Боже, как это было трудно… Прикасаться к ней, обнимать ее, ощущать вкус ее губ… Этот вкус ему не забыть никогда.

Он вспоминал тот сладкий миг и одновременно наводил строгий порядок на письменном столе. Когда Тенгвальд выключил свет в лаборатории, тщательно запер дверь и через газон пошел к дому, на его губах продолжала играть блаженная улыбка.

По лазурно-голубому небу плыли пушистые облака, и он замедлил шаг, чтобы полюбоваться этим зрелищем. Вода в бухте отражала солнечные лучи и сияла, как миллион бриллиантов на зелено-голубом бархате.

Интересно, чем сегодня занимались девочки? Какие истории они расскажут во время обеда? Потом Тенгвальд подумал о прекрасном лице Сигрид, и его улыбка стала еще шире.

Внезапно он понял, что произошло, и застыл на месте. Он закончил работу засветло. Сам того не сознавая, убрал свое рабочее место и закрыл лабораторию, чтобы успеть пообедать с племянницами и Сигрид. Причем сделал это уже не в первый раз.

«Вы не так похожи на отца, как вам кажется».

Она сказала эту фразу совсем не для того, чтобы его обидеть. И привела разумные доводы в доказательство своей правоты. Напомнила, что он охотно уделяет время Ловисе и Лотте.

Воспоминание о легком оттенке осуждения, прозвучавшем в ее голосе, заставило Тенгвальда негромко рассмеяться.

Конечно, Сигрид была абсолютно права. Общение с этими детьми доставляло ему живейшую радость. Раньше он видел Ловису и Лотту лишь тогда, когда раз в месяц обедал у сестры и зятя, а также в дни рождения и праздники, когда приносил племянницам подарки. Но теперь, когда девочки жили под его кровом, это было почти то же самое, что иметь собственную семью.

Предположение Сигрид тоже было совершенно логичным. Если он любит племянниц до такой степени, что ради них изменяет любимой работе, то что же он сделает для собственных детей?

Поняв, что его сравнение с отцом рухнуло как замок из песка во время прилива, Тенгвальд окаменел и уставился на гладь бухты.

Ему вспомнился полный понимания и сочувствия взгляд Сигрид. Тенгвальду захотелось увидеть ее как можно скорее и сказать, что она была права. Его сходство с отцом и в самом деле куда меньше, чем кажется.

Приезд Ловисы и Лотты помог ему понять это. И все же он сознавал, что одного пребывания двойняшек в его доме для такого вывода было бы недостаточно.

Тенгвальд потер рукой шею и признал, что главную роль в этом поразительном открытии сыграла Сигрид, к которой он испытывал глубокое чувство.

…Он снова смотрел на нее. Чтобы убедиться в этом, Сигрид не требовалось поднимать глаза. Взгляд Тенгвальда обжигал ее, как луч лазера.

В последние дни разделявший их воздух не уплотнялся. Им было легко и весело друг с другом. Они смеялись, болтали и наслаждались неожиданно возникшей дружбой. Но сегодня он вел себя совершенно по-другому. Что-то изменилось, причем кардинально. Сигрид почувствовала это, как только он вошел в дверь.

Его красивое лицо напряглось, взгляд был упорным, но непроницаемым. Сначала она подумала, что у Тенгвальда не ладится работа. Но когда она спросила, как прошел день, он ответил, что все идет по плану.

Взгляд Тенгвальда вновь наполнился чудовищной энергией. Это означало, что изменение его поведения имеет отношение к ней, Сигрид.

Пытаясь действовать как обычно, она хлопотала на кухне, резала окорок, раскладывала овощи и ставила тарелки на стол. Наконец позвала девочек есть. Но за обедом с ужасом ощущала, что вулкан страсти, утихший несколько дней назад, готов к новому извержению.

Вечер, когда Сигрид перевела Тенгвальду письмо, написанное на испанском языке, закончился тем, что она очутилась в его объятиях. Тот эротичный поцелуй заставил ее потерять голову и забыть обо всем на свете. В том числе о своих мечтах и желаниях.

Забыть о желаниях? О нет, наоборот. Его близость только пробуждает их, подумала Сигрид.

Если бы Тенгвальд не положил этому конец, если бы он не отстранил ее, кто знает, чем бы это кончилось. Постелью? Или страсть заставила бы ее отдаться ему прямо на ковре его кабинета?

От этой мысли у нее вспыхнули щеки.

— Ребята, что вы собираетесь делать вечером?

Сигрид, ошеломленная выбором слов, посмотрела на Лотту.

— Это мы «ребята»?

Маленькая девочка небрежно кивнула и взяла фасолину пальцами.

— Пользуйся вилкой, — пожурила ее Сигрид.

Лотта взяла вилку, ткнула ею в фасоль и пробормотала, продолжая жевать:

— Я говорю про тебя и дядю Тенгвальда.

Сигрид посмотрела на Тенгвальда. Тот еле заметно пожал плечами, и она поняла, что он тоже находится в полном недоумении.

— Мы собираемся провести вечер вместе с вами, — пробормотал Тенгвальд, обводя взглядом племянниц. — Как обычно. А что?

Тут в беседу включилась Ловиса.

— Сегодня мы с Лоттой поговорили. И у нас появилась потрясающая идея.

Сигрид была взволнована близостью Тенгвальда, но, тем не менее, не смогла сдержать улыбку. Маленькая Ловиса была похожа на опытного адвоката, собирающегося предъявить суду решающее доказательство, которое позволит положить конец затянувшемуся процессу.

— Мы вспомнили, — продолжила Лотта, — что после отъезда мамы и папы у нас еще не было ни одной детской ночи.

— Детской ночи? — Тенгвальд рассеянно вытер пальцы о льняную салфетку.

Лотта коротко кивнула, но не смогла ничего сказать, потому что у нее был занят рот. Как обычно, на выручку пришла сестра.

— Детская ночь — это когда дети смотрят телевизор. Мы принесем сверху спальные мешки. Возьмем три-четыре любимых фильма…

— Три-четыре фильма? — Сигрид пыталась говорить спокойно, но сомневалась, что ей это удалось. — Это значит, что вы ляжете спать…

— Поздно! — закончила очень довольная этой перспективой Лотта.

Осуждение Сигрид ничуть не смутило воодушевившуюся Ловису.

— Да. А еще мы возьмем с собой кучу еды. Чипсы. Крендельки. Гамбургеры. Газировку.

— И попкорн, — добавила ее сестра.

Услышанное Сигрид очень не понравилось.

— Но вы только что пообедали.

Лотта застонала.

— Сигрид, без такой еды детских ночей не бывает!

Сигрид беспомощно посмотрела на Тенгвальда, надеясь на его моральную поддержку. Идея была просто чудовищная. Ночью у детей начнутся желудочные колики, а утром они не захотят вставать… Однако все внимание Тенгвальда было занято племянницами.

— А что в это время будем делать мы с Сигрид? — спросил он.

Двойняшки одновременно пожали плечами.

— Можете сыграть в карты, — предложила Лотта. — Или взять нашу новую головоломку.

Ловиса потянулась за стаканом молока.

— Не знаю. Когда мы устраивали детскую ночь, мама с папой всегда находили дело у себя в комнате.

Тут Тенгвальд посмотрел на Сигрид. В его глазах вспыхнул порочный огонек.

— Бьюсь об заклад, что так оно и было, — задумчиво протянул он.

У Сигрид похолодело в животе.

Лотта без промедления добавила:

— Во время детских ночей мама с папой старались не показываться нам на глаза. — Она тщательно вытерла рот тыльной стороной ладони. — Наверно, играли у себя в спальне в настольные игры.

В зеленых глазах Тенгвальда, сидевшего напротив Сигрид, горело коварство.

Она отодвинула стул и встала.

— Тенгвальд, вы не поможете мне на кухне? Я хочу принести яблочный пирог.

— Но я еще не закончила обед! — запротестовала Лотта. — Он вкусный, так что не торопите меня.

Сигрид фыркнула.

— Что ж, спасибо за комплимент. Мы сейчас вернемся. А ты продолжай. Желаю приятного аппетита. И ты тоже, Ловиса, ладно?

Девочки кивнули и взялись за вилки. Тенгвальд положил салфетку рядом с тарелкой и следом за Сигрид вышел из комнаты.

— Ай да сестра! — сказал он, оказавшись на кухне. — Хочет помиловаться с муженьком и подкидывает детям мысль провести вечер с видеокассетами и чипсами! И даже дает этому занятию собственное имя. — Он хихикнул. — «Детская ночь», это же надо… Ну, пусть только вернется! Я ей так покажу, что своих не узнает. И про любовные фильмы все выложу.

Сигрид закрыла дверцу холодильника и поставила пирог на буфет.

— Тенгвальд, я не уверена, что девочкам следует позволять такие вещи.

— А что в этом плохого?

— Им нужно вовремя лечь спать, — напомнила она. — Сами знаете. Мы же договорились, что распорядок дня — это самое главное.

Тенгвальд пожал плечами.

— Судя по словам девочек, их родители не так уж строго соблюдают распорядок дня. Во всяком случае, не в «детскую ночь». — Он не выдержал и расхохотался. — Похоже, моя сестрица позволяет детям делать что угодно, когда ей и Фредрику хочется заняться… — он лукаво выгнул брови, — сами знаете чем.

У Сигрид зарделись щеки. Она в смущении отвернулась к буфету и достала десертные тарелки. А когда повернулась снова, Тенгвальд оказался так близко, что она вздрогнула. Он взял у нее тарелки, при этом их пальцы соприкоснулись.

— Ей-Богу, Сигрид, — сказал он. — Не понимаю, почему бы не устроить девочкам праздник.

— Но чипсы, крендели, гамбургеры? Всей этой гадости достаточно, чтобы убить лошадь. Они заболеют.

— Не забудьте про попкорн.

— Я говорю серьезно.

Тенгвальд хитро улыбнулся и поставил тарелки рядом с пирогом.

— Я тоже серьезно. Ничего с ними не случится.

Хотя он не сдвинулся ни на сантиметр, Сигрид показалось, что расстояние между ними сократилось до минимума. Воздух стал жарким и душным.

— Как вы сказали, Лотта и Ловиса привыкли рано ложиться спать.

Тенгвальд ни на йоту не отклонялся от темы, но Сигрид чувствовала, что ход его мыслей кардинально изменился. Беседа приобретала все более заметный эротический оттенок. Она обратила на это внимание еще несколько минут назад, сидя за столом.

— Они уснут, не успев досмотреть второй фильм и до половины.

Сигрид сделала глубокий вдох, пытаясь побороть внезапно возникший холодок под ложечкой.

— Ладно… Надеюсь, все будет в порядке.

После этих слов на сексуальных губах Тенгвальда появилась чувственная улыбка. По телу Сигрид тут же побежали мурашки, и ей захотелось по-кошачьи выгнуть спину. Однако она не дала себе воли, скрестила руки на груди и крепко сжала ладонями предплечья. Что на языке жестов означало «держись от меня подальше».

Но Тенгвальд остался глух к этому молчаливому посланию. Он придвинулся к Сигрид. Не намного. Совсем чуть-чуть. Однако этого было достаточно, чтобы у нее сдавило в груди и закружилась голова.

— Вопрос в том, — прошептал он, — чем в это время займемся мы с вами.

Его губы так и манили к себе. А зеленые глаза, потемневшие от желания, еще никогда не были такими искусительными. Он желал ее.

Тенгвальд поднял руку и кончиками длинных пальцев погладил ее подбородок. Это прикосновение было легким как сон.

У бедной Сигрид сжалось горло, и она нервно проглотила слюну.

— Тенгвальд…

Она надеялась, что это прозвучит как предупреждение, но ошиблась.

— Ох… — вздохнул он. — Знаю, знаю. Ничего такого не будет. — Тенгвальд потянул ее за мочку уха и пробормотал: — Но почему запретный плод всегда так сладок?

Ее решимость начала таять, как кусочки льда в жаркий летний день. А когда он кончиком пальца провел по ее уху, Сигрид закрыла глаза, думая лишь о том, что у нее отнимаются ноги. Сердце колотилось как сумасшедшее, кровь в жилах бурлила…

Наконец она подняла веки. Тенгвальд был так близко, что его дыхание касалось ее щеки.

— Скажи мне… — прошептал он, — ты знаешь что-нибудь более заманчивое, чем запретный плод?

Она с трудом перевела дыхание и подумала, что сейчас потеряет сознание, не выдержав бремени физического влечения. Тело горело пламенем, голова кружилась…

Руки Сигрид разжались сами собой, ладони потянулись к его груди. Потом она подняла голову, встала на цыпочки и прильнула к губам Тенгвальда.

На всем свете не было более сладкого запретного плода, чем его поцелуй.

Когда она отстранилась, их губы разъединились, издав влажный чмокающий звук. Это заставило ее улыбнуться. Аромат одеколона Тенгвальда, смешанный с запахом его кожи, окутал ее прозрачной вуалью. Его сильное тело было таким теплым, таким уютным…

Тут Сигрид отчаянно замигала, и пелена, окутавшая ее мозг, начала таять. Дыхание стало частым и прерывистым. Она знала, что страсть лишает человека сил, и все же была ошеломлена тем, что не может справиться с собой. Ноги не слушались.

Она все же попыталась сделать шаг назад, но уперлась спиной в ручку холодильника и отвернулась.

— Тенгвальд…

— Да. Да.

Странная нотка, прозвучавшая в его голосе, заставила ее поднять глаза. В потемневшем от страсти взгляде Тенгвальда читались угрызения совести.

Сигрид с трудом втянула в себя воздух. Второй вдох оказался более глубоким.

— Нет, мы не должны давать себе волю. — Он откашлялся и издал смешок, в котором не было ни капли юмора. Красивое лицо Тенгвальда осталось напряженным. — Думаю, мне следует извиниться. Но я делаю это только поневоле. Впрочем, вы и сами все знаете.

Сигрид молча смотрела ему в глаза, понятия не имея, что ответить.

— Поэтому мы сделаем вот что… — Он взял десертные тарелки, стоявшие на буфете. — Попытаемся вести себя так, словно ничего не случилось.

Потом Тенгвальд отвернулся и ушел.

Оставшуюся на кухне Сигрид одолевали разноречивые чувства. Здравый смысл говорил ей, что он прав, но тело и душа кричали криком. Она подозревала — нет, знала так же твердо, как собственное имя, — что Тенгвальд тоже сгорает от желания.

Интересно, как долго они смогут бороться с физической тягой, не признающей никакой логики? И прочими чувствами, непонятными им самим?

Вечер выдался душным, но порывистый ветер с моря слегка умерял жару. Проплывавшие над головой прозрачные облака рассеивали лунный свет, превращая его в призрачное сияние.

Да — черт побери! — она спряталась. Нет смысла морочить себе голову. Когда девочки принесли в гостиную свои спальные мешки, любимые видеокассеты и обложились закусками, Сигрид ударилась в панику, не зная, чем себя занять. Ложиться спать было еще рано.

Следовало как-то отвлечься от воспоминаний о том, что произошло на кухне. Сигрид пошла на берег, прихватив с собой роман в бумажной обложке. Однако закат оказался таким красочным, что она отложила книгу. Сначала небо окрасилось в розовые, огненные, оранжевые, багровые тона, а потом потемнело.

Но Сигрид продолжала сидеть, прижав колени к груди, и смотреть на черную воду.

Нужно было во что бы то ни стало восстановить спокойствие. На краях сознания клубился хаос, но пока ей удавалось сдерживать его.

Как можно прожить под одной крышей с Тенгвальдом еще четыре с лишним недели, если их влечение друг к другу и не думает ослабевать? Более того, с каждым днем становится все сильнее…

Ничего, как-нибудь переживу. Проведу оставшийся месяц с детьми. И с Тенгвальдом. Но едва Сигрид успела об этом подумать, как ощутила тяжкий груз сомнений.

Звук шагов заставил ее оглянуться.

— Вот вы где… — Тенгвальд нес два высоких стакана. — Я принес вам чаю со льдом, — сказал он, остановившись в полуметре от Сигрид. — Не возражаете, если я присоединюсь к вам?

Она возражала. Но только мысленно.

— Конечно нет. — Ответить по-другому означало бы нарушить правила этикета, которым ее учили сначала отец, потом сестры-монахини, а совсем недавно — преподаватели курсов.

Тенгвальд передал ей стакан и сел на корточки рядом. Пальцы Сигрид ощутили запотевшее стекло.

— Здесь жарко.

Он действительно осуждает ее или это только кажется? Наверно, Тенгвальд намекает на то, что она страдает от жары, потому что решила спрятаться и не нашла для этого другого места, кроме как здесь, на берегу.

Нет, глупости. Откуда ему знать? Мужчины не слишком догадливы, а рассеянные ученые — особенно. Все это ее фантазии, продиктованные нечистой совестью…

— Время от времени ветер поднимается, — оправдывающимся тоном ответила Сигрид. К счастью, в этот миг ее щеки коснулось легкое дуновение влажного воздуха. — Вот видите? Так что тут не так уж плохо.

Она покосилась на Тенгвальда, увидела, что у него приподнялся уголок рта, взяла стакан, сделала глоток и застонала от удовольствия.

— Вы спрятались.