Гладиатор (СИ)

ДалАт ступал по крутой лестнице, уводившей на верхний ярус Колизея, где его сиятельство Император в очередной раз собирался лицезреть столь любимое кровавое побоище, приуроченное к десятилетию собственного правления.

Ступив на залитую солнцем и блеском золота площадку, генерал Далат направил шаги прямиком к его величеству, склонившись на колено у подножия трона и положив правую руку на сердце, говоря о почтении и вечной преданности.

— Я рад тебя видеть, Далат, — отозвался Император Торциус и жестом позволил ему подняться.

Далат вытянулся перед сиятельнейшей особой во все свои два метра, так что их глаза оказались друг напротив друга, несмотря на то, что трон стоял на внушительном постаменте.

Генерал его величества являлся примером истинного альфы во всех отношениях. Помимо роста, которому позавидовал бы и Колосс, он мог похвастаться завидной шириной плеч, безупречной осанкой и тяжелым каркасом тугих мышц, словно панцирь покрывавших великолепное тело не хуже, чем боевые доспехи, украшавшие в этот день генерала.

Неподъемные стальные латы серебром опоясывали статную фигуру. Высокие ботинки, частично укрытые начищенными до блеска поножами, не скрывали мощную голень; наколенники ершились мелкими шипами с наружной стороны, добавляя врагу урон при ударе. Набедренники представляли собой изрезанные гербовым узором пластины, уходившие в набедренную часть боевого костюма. На груди покоилась сложная конструкция кирасы, не превращавшая бойца в неповоротливого увальня во время боя и все же непробиваемая для противника. Довершали костюм массивные наплечники, ребрившиеся острыми складками на мощных плечах, и нашейник из тонкого переплетения стальных колец, скрывавший сейчас волевой подбородок и грубую щетину.

Далат по обычаю собрал темные волосы в хвост низко на затылке, чтобы не мешались под шлемом. Холодные зеленые глаза, словно сталь, отливающая порослью изумрудных холмов, смотрели прямо на Императора.

— Я тоже рад вас видеть, ваше величество, — произнес генерал низким чистым голосом.

— Решил принять участие в гладиаторских боях или звериной травле? — прищур карих глаз правителя дополнила хитрая улыбка.

— И то, и другое, мой повелитель, — растянул Далат широкий хищный оскал, словно дикий зверь, предвкушающий запах добычи.

Император улыбнулся, они оба прекрасно знали, какой ответ даст генерал. В честь важного события, последним зрелищем станет смешанное действо, где сильнейшие пленники, доставленные в Рим за последний месяц, сойдутся с лучшими легионерами Империи, и чтобы добавить остроты, на арену было решено выпустить тигров…

Ничто на свете не могло удовлетворить жажду крови, живущую в Далате вот уже тридцать четыре года. Ни всё золото Империи, ни дорогое вино и ни изысканные яства, ни тягучий дурман трав, ни течные омежки — ничего, кроме битвы и крови, уносящей в своих бурных потоках жизни врагов.

В этом был весь генерал, руки которого по привычке едва касались рукояти мечей, висевших на поясе альфы, словно он готовился обнажить клинки при первой возможности. И конечно он не хотел упускать случая оросить землю Колизея вонючей жижей врагов государства и просто хорошенько размяться.

— Удачи, мой друг, — напутствовал Император.

— Благодарю, ваше сиятельство, надеюсь вам понравится сегодняшнее представление.

Сжимая рукояти мечей, Далат стоял в сумраке просторного тоннеля перед самыми воротами, готовыми распахнуться и выпустить бойцов на арену. Остальные легионеры прекрасно знали, кто скрывается под знаменитыми доспехами, о владельце которых слагали легенды, и потому держались на почтительном расстоянии.

По телу Далата разбегалось приятное возбуждение. Он уже чувствовал запах соленой влаги в воздухе, что пропитал стены, и грубый мощенный пол — это был смрад души Колизея, кровавой души убийцы, что уволок в свои бездонные недра тысячи жизней и душ.

Ворота распахнулись, и Далат вместе с другими лучшими воинами ринулся на утопленную светом площадку.

По правилам, ворота распахивались одновременно для легионеров и пленников, участвовавших в кровавой бойне. Как только люди оказывались в кольце гигантской арены, уставленной колоннами, арками и небольшими каменными кладками, служившими укрытием и засадами, на волю выпускали зверей, некормленых и раздраконенных в последние дни перед зрелищем.

Далат ринулся вперед не таясь, ища ближайшего соперника, и такие тут же отыскались. Двое налетели на генерала, решив застать легионера в растерянности, да еще с превосходящими силами, вот только они не учли, что Далат и два калёных меча, сжатых в огромных ладонях, едва ли легкая добыча.

Пленников вооружили. Они были вольны выбирать любые доспехи и оружие. Эти двое облачились в кольчуги и шлемы, держа мечи и щиты наперевес.

Первый отлетел в сторону от тяжелого пинка сандалии в щит. Повалился и покатился по земле. Второй был встречен звонким ударом, отчего его меч, не идущий ни в какое сравнение с клинками Далата, звонко дзинькнул и переломился от сокрушительной силы, обрушившейся на некачественную сталь.

Далат не церемонился и рубанул противника по черепу, всаживая меч, словно в масло, и орошая сталь первой на сегодня кровью.

Почуяв приятный знакомый запах, Далат завелся сильнее и чуть зарычал. На нем был шлем, и второй противник, придя в себя, решил подобраться сзади, рассчитывая напасть незамеченным. Но Далат никогда не полагался на своё зрение. Слух и обоняние генерала были острее в сто крат, отчего он безошибочно сражался даже с закрытыми глазами.

Рубанув наотмашь с разворота, Далат снес вторую голову, и кровь фонтаном брызнула в голубое небо, падая на лицо генерала мелкими каплями и заставляя улыбаться.

На арене уже царил хаос побоища. Предсмертные крики и лязг металла смешивались с голодным рычанием и глухими ударами падающих тел.

Далат разрубил очередную тушу, всадив острое лезвие в щель между наплечником и низким шлемом — идиот не позаботился о нашейнике, за что и поплатился жизнью. В метре от альфы полосатый самец, раздирал добычу, настороженно глядя на соперника исподлобья и низко рыча, не забывая перемалывать человеческие кости. Далат оскалился, глядя на свое отражение.

Но пора искать новую игрушку, иначе он пропустит всё веселье.

После еще пары соперников, генерал немного разогрелся. Последний темнокожий воин был даже не плох, его явно учили, но медлительность, свойственная такому голиафу, сыграла с ним злую шутку, и вот, Далат уже вытирал меч о мертвое тело.

В этот момент он уловил в воздухе едва ощутимый запах свежести, ноздри раздулись шире, втягивая приятный аромат. «Омега» — мелькнуло вполне понятное объяснение. Вот только раньше такие запахи не отвлекали генерала от схватки, которая была в тысячи раз слаще, чем течная шлюшка.

Колизей был переполнен, и в воздухе то и дело витал приятный запах молоденьких, созревающих или уже созревших тел. При желании, альфа мог почувствовать запах каждого или изолировать любой из них, чтобы не мешали и не отвлекали. Но этот…

Было в нем что-то непреодолимое, что заставило Далата развернуться в ту сторону, откуда доносился притягательный аромат и, хмуря брови, сделать несколько шагов в нужном направлении.

Наверное, это был кто-то из зрителей, сидевших в нижнем ряду…

Конечно, омеги тоже не раз оказывались в аду Колизея, за измену, предательство или другое преступление. Но, как правило, такие случаи были не частыми и носили показательный характер для других легкомысленных особ — чтоб неповадно было.

Рабы из других государств расходились по рукам желающих, или же отправлялись работать в таверны, питейные заведения, да бордели. Смотреть, как слабую омежку без сопротивления рвут животные или рубят мечники не было никакого удовольствия.

Запах усилился… Далат зашагал быстрее, тело его неприятно напряглось, словно собираясь предать владельца как последнего тупого самца. Не для этого его воспитывали в жесткой дисциплине, уча контролировать свои порывы и желания. Напомнив себе об этом, он слегка успокоился, пытаясь привыкнуть к запаху.

В этот момент Далат повернул за очередную колонну и буквально уткнулся в спины трех легионеров, сосредоточенно заглядывавших в угол. Они даже не шелохнулись на звук опасности позади, напрочь проигнорировав возможную угрозу жизни.

Сделав еще пару шагов, он наконец-то разглядел объект всеобщего внимания.

Омега. Злой, как черт, с разбитой в кровь губой, тяжело дышал, сверкая убийственным взглядом светло-серых глаз и опираясь о стену спиной.

— Что случилось? — властно потребовал Далат.

Генерала тут же признали.

— Шлюшонок убил двоих наших! — ответил один из ребят, махнув головой в сторону, но не отрывая горящего взгляда от парня.

Далат посмотрел в указанном направлении. На земле валялись тела двух легионеров. Голова одного была повернута под неестественным углом, а второй, скорчившись, продолжал подтягивать ноги, хотя сердце его уже остановилось.

«Вот же сука!» — выругался про себя Далат. Он ненавидел терять людей, тем более хороших, а именно такие находились сегодня в кругу.

— Ну что, тварь, отбегался? — сплюнул солдат.

По тому, как держался худенький паренек, Далат понял — тот ранен и устал. Как вообще ему удалось справиться с двумя матерыми альфами, прирожденными воинами?! Интересно…

Один из легионеров сделал шаг по направлению к крысенышу. Далат едва успел подавить желание размозжить ему череп, одернул себя раздраженно и… остался стоять на месте. Непонятные инстинкты все больше давили череп, схлестнувшись с самоконтролем генерала. Никогда раньше он не реагировал на такую мелочь, как запах, и не собирался что-либо менять, борясь с напирающим инстинктом.

Парень, заметив движение, сместился в сторону и опустил голову, словно готовясь к атаке. Хвост пшенично-золотых волос упал с плеча, доставая до пояса. Из раны на губе снова засочилась кровь, капнув на желтый песок.

Далат переступил с ноги на ногу, чувствуя растущее возбуждение при виде избитого мальчишки. «Что ж за хуйня такая?»

В руках у паренька были две сабли-серпа — редкое оружие в их краях.

В этот момент легионер, прикрываясь щитом, атаковал! Но парень, словно вспышка, мелькнул, обогнув его по кругу, и оказался почти под щитом! Он, не медля, нанёс два режущих удара наотмашь: по сухожилию ноги и под коленом. Легионер взвыл, падая и роняя тяжелый щит. А парень уже отбивался от следующего нападавшего.

Далат так крепко сжимал мечи, словно пытался удержать себя на месте. Он желал крови, драки, схватки… но совсем не с противником. Он хотел зарубить мерзких солдат, что пытались достать змеёныша, лишившего жизни уже двоих и точно покалечившего третьего.

Омежка уже расправился с новым противником едва уловимыми движениями. Он, словно вода, перетекал в танце смерти, нещадно нанося удары и уничтожая врага… Но тот, падая, успел резануть его по бедру.

«Хватит!» — Далата словно шибануло изнутри. Больше он не мог наблюдать и кинулся к дерущимся.

В этот момент произошло сразу несколько событий.

Омега взвыл, и выгнулся от боли. Третий солдат занес меч для удара сверху, намного превосходя парня в росте. Далат был в двух шагах, но парень, падая, ударил нападавшего по щиту изо всех сил, и тот вылетел из рук. Легионер повалился сверху на мальчишку.

Генерал был уже на расстоянии вытянутой руки, когда прямо за спиной раздалось низкое, сочащееся голодом рычание.

Выхватив краем глаза обмякшего легионера, из поясницы которого вылез тонкий крюк загнутого оружия паренька, Далат замер и не спеша обернулся.

В двух метрах от них, припав к земле, угрожающе скалился тигр, опустив уши и напряженно размахивая хвостом, словно хлыстом, режущим воздух.

Парень закопошился, стараясь скинуть с себя истекающего кровью противника, давившего бессознательной тушей на хрупкое тело.

Тигр отреагировал на возню мгновенно — его черные глаза, казалось, раскрылись еще сильнее, окончательно поглощая золотистую радужку и оставляя две темных бездонных пропасти.

— Тихо, — низко протянул Далат, обращаясь то ли к парню, то ли к зверю.

Но крысеныш будто не слышал, завозившись активнее. Тигр зашипел и, оставляя на время Далата, не подававшего признаков угрозы, стал приближаться к омежке, обходя по дальней дуге застывшего генерала.

Далат сжал челюсть, раздражаясь еще сильнее, и ударил клинками плашмя, звонко лязгнув металлом о металл. Зверь снова переметнул дикие глаза на великана, а Далат отмер, понимая, что возившийся балбес рано или поздно пойдет на лакомство голодному зверю.

— Кис-кис-кис, — потянул генерал, и чуть согнув колени, пошел на гигантского кота, занося один клинок за голову, а второй выставив вперед.

Тигр зашипел и прогнулся, хвост гневно ударился о землю, и за миллисекунду до того, как тигр прыгнул, Далат перенес вес тела, готовый кинуться в сторону от когтей чудовища. Тигр молниеносно подскочил, норовя цапнуть врага за ноги, но Далата на месте уже не было! Прыгнув в сторону, он вонзил меч в зверя. Тигр зарычал и забился, ускользая от другого хищника. Больше он не нападёт — зверь четко ощутил перевес сил и скрылся за ближайшей колонной, жалко рыча от боли.

Далат обернулся как раз вовремя, чтобы отбросить напавшего омежку в сторону. Он просто блокировал его короткие мечи непробиваемой сталью клинков, а затем толкнул назад, заставив снова забиться в угол.

Но запах, исходивший от него, все никак не оставлял голову, хотя Далату было уже легче себя контролировать, наверное сказывалась близость, продлившаяся какое-то время.

— Кто такой? — рявкнул генерал голосом, от которого кровь стыла в жилах.

Глаза парня метались по сторонам, он судорожно искал пути к отступлению, но тупик лишал всякой надежды.

— Глухой?

Омега, обдал его ледяным взглядом, оскалил зубы не хуже поджавшего хвост кота.

— Может, еще чаю предложишь выпить? — процедил он.

Пожалуй, Далат удивился. Еще ни один омега… нет, ни один человек не смел нагрубить ему или не ответить… до сегодняшнего дня.

— Крыса не оценит тонкого аромата восточного напитка, — холодно парировал Далат, присматриваясь к парню ближе. — Так что опустим прелюдию. Имя? — громом прогремел генерал.

Парнишка невольно дернулся, а затем, поняв что у него нет шансов, спрятал страх куда подальше и ринулся в свой последний бой.

Далат отдал жалкой омежке должное. С такой скоростью он имел все шансы достать противника… более слабого противника. Но Далат, был не простым легионером и, полагаясь на сверх чувства, он ринулся на опережение и схватил парня за запястье. Омега отчаянно попытался дотянуться до его глаза вторым серпом, но Далат выбил тяжелым мечом оружие из рук парня, параллельно сжимая до боли пойманное запястье и вынуждая разжать хватку.

Светловолосый прикусил разбитую губу, не желая сдаваться, пока Далат отстранено наблюдал за бессмысленными потугами. Несмотря на тщетность усилий, Далат наслаждался волей парня, агонией, бившейся в сумасшедших глазах.

Но бой был неравным, и меч-серп наконец глухо ударился о песок.

— Имя? — тихо, почти интимно, повторил вопрос Далат.

Поджав губы, парень уставился в ненавистные серые с зеленью глаза. По лицу стекал пот, светлые волосы облепили лицо, измазанное в крови.

Омега плюнул из последних сил в рожу этого альфы! Со всей ненавистью, со всем презрением, на которое только был способен. Пусть он сейчас сдохнет, но не прогнется, как жалкая тварь!

Далат сунул один меч в ножны, одновременно сжимая другой рукой рукоять и запястье парня, и, вытерев лицо кожаной перчаткой, ударил наотмашь тыльной стороной ладони по лицу омеги, посмевшего унизить Генерала Священной Римской Империи!

Парень обмяк от оглушительной пощечины. Хотя, по мнению Далата, стоило умыть его кровью, а затем содрать кожу заживо, но… «Что это еще за „но“, Далат?»

Сощурившись, генерал подхватил легкое тельце одной рукой, на которой поместился странный омега, и, оставив на всякий случай один клинок, направился к выходу. Звуки борьбы давно стихли.

Он шел какое-то время. Там, где он оказался, был укромный уголок, в котором, при определенной доле везения, можно было отсидеться.

«Интересно, а если бы за всем наблюдали зрители, смыл бы я унижение кровью, выпустив парню кишки?..»

Далат нахмурился еще сильнее, потому что не смог дать однозначный ответ.

Навстречу ему вылетел солдат и тут же уткнулся шеей в острие меча.

— Эээ господин-генерал, — заикаясь, выдавил салага, — его сиятельство вас ожидает… мы боялись, что-то случилось, вас нигде не было видно.

Далат кивнул, не забыв выругаться про себя, и последовал за случайным провожатым.

У самого входа на арену, через который сам Далат еще час назад ступил в «круг обреченных», стоял переносной трон, на котором восседал Император. По обеим сторонам тянулись ряды прислужников и охраны.

Далат подошел на позволительное расстояние и склонил голову. Опуститься на колено он не мог из-за мальчишки… выпускать же его из рук, генерал не решился.

— Прошу прошения мой повелитель, забыл о времени.

Импертор кивнул, принимая объяснение, и кинул взгляд на омежку.

— А это что?

— Сувенир, ваше сиятельство, — и, не дожидаясь непредсказуемой реакции Императора, продолжил. — Разрешите оставить раба себе?

Он не сводил уверенный взгляд с заинтересованного лица другого альфы. И впервые он почувствовал странную, непривычную угрозу со стороны друга.

— Не знал, что ты нуждаешься в обслуге. Мог бы просто попросить, а не тащить труп с арены, — внимательный взгляд прощупывал лицо Далата.

— Спасибо, ваше сиятельство, но мне не нужны рабы. Только этот. Хочу оставить на память об этом чудеснейшем дне, когда мы восхваляем богов, ниспославших нам мудрого и справедливого правителя.

Император только улыбнулся от хитрой лести своего генерала. Мальчишка был ему неинтересен, от него даже ничем не пахло, так, травкой, но тот факт, что он привлек его «железного человека» выглядел чрезвычайно занимательным.

— Как я могу тебе отказать, — откинулся Император на гриву каштановых волос. — Забирай.

— Благодарю, ваше сиятельство, — с этими словами Далат дождался, пока вынесут трон, и лишь затем, все так же сжимая в лапах необычную добычу, направился домой, даже не представляя, во что ввязался, оставив в живых грязного крысеныша…

Имя

Восемь рабов уже привычно несли своего господина по одной из просторных улочек Рима в шикарном, отделанном золотом и драгоценными камнями паланкине.

ДалАт, облаченный в тогу в честь торжественного случая, возлежал на подушках, взирая на шумные, кишащие людьми переулки сквозь легкий газ занавесок, укрывавших владельца от любопытных глаз. Он снова посмотрел на омежку, лежавшего без сознания в нижней части носилок, что неспешно покачивались на сильных плечах прислужников генерала.

Он так и не пришел в себя после того, как Далат отвесил ему увесистую пощечину на арене Колизея. Задерживаться там более, чем того требовали обстоятельства, он не стал. Подождал, пока мальчишке обработают и зашьют порез — благо ранение было неглубоким, вот только шрам все равно останется — быстро разоблачился и передал доспехи на хранение одному из рабов, затем, прихватив неожиданный груз, направился домой. В его распоряжении был весь день до того, как он отправится на Императорский пир с наступлением сумерек.

Парень заскулил и заерзал, пока Далат размышлял, за какие прегрешения его отправили на верную смерть… и этот запах, что едва заметно ускользал с кожи парня, стал чуточку ощутимей…

Далат придвинулся ближе и, наклонившись над невинно откинутой шеей, втянул воздух.

От омежки тянуло луговой травкой, что не раз встречалась генералу в горной местности северных территорий империи. Его собственный аромат терялся в сложном переплетении травяных эссенций, исходивших от молодого тела. Альфа чуть сдвинулся, и, нависая недюжинной массой над хрупким телом, попытался рассмотреть лицо. На вид парнишке было около пятнадцати-шестнадцати лет, нежное фарфоровое лицо, высокие скулы, выдававшие во владельце смесь кровей, тонкие светло-русые брови в тон льняным волосам.

Странно, в этом возрасте запах должен был уже раскрыться во всем великолепии, привлекая подходящих партнеров, так почему же благоухание было едва уловимым, да еще эта странная отдушка, что окончательно забивала нежные нотки.

Далат никак не мог выделить ускользающий аромат и оттого начинал злиться… ведь до этого у него ни разу не возникало подобных проблем! Он отлично знал, что его нюх не идет ни в какое сравнение с возможностями простых смертных, так почему же он оказался не в состоянии разобрать какого-то жалкого крысеныша?! Может виной тому была болезнь, или омежка был дефективным и просто слабо ощущался… и какое ему вообще дело?!

В этот момент светлые ресницы затрепетали и распахнулись, являя серые, как пасмурное небо, затуманенные глаза, что непонимающе уставились перед собой. Как только до парня дошло, что именно он перед собой видит, он задохнулся и, отпрянув, вжался в мягкое одеяло подстилки, стараясь отодвинуться дальше от сурового лица, нависшего сверху.

Парень дернулся, пытаясь ускользнуть, но Далат намертво прижал его телом.

— Спокойно, раб, — тихо прошептал он в лицо омежке.

— Я не раб! — ответил тот, как только смысл слов добрался до очнувшегося сознания.

— Раб. Мой раб. И теперь ты будешь меня слушаться.

Омежка снова дернулся. Щеки его покраснели от злости, а глаза налились отчаянной яростью.

— Я не раб! И никого не намерен слушать! Я сам себе хозяин! — сквозь зубы процедил он.

— Ошибаешься, раб. С этого дня ты моя собственность и будешь делать то, что я захочу. Скажу прыгнуть — и ты подпрыгнешь, скажу петь — и ты зальёшься соловьем, скажу сдохнуть — и ты вскроешь себе вены… понятно?

Мальчишка зашипел от злости и гнева, раздирающих его беспомощное тело. В этот момент паланкин закачало сильнее, и Далат понял, что они прибыли домой.

— Хозяин! — раздалось уже где-то в помещении, куда их внесли. Рабы опустили носилки и стали убирать занавески.

— Хозяин, мы не ожидали вас так скоро! — тараторил высокий тонкий голосок. — Я велю поварам поторопиться, и насчет ванны я уже отдал распоряжение, а… — изящный субтильный омежка споткнулся на полуслове, когда слои материи были наконец убраны, и его взору открылась прелюбопытнейшая картина — его хозяин прижимает к себе брыкающегося изо всех сил омегу.

— Ничего, Прим, я подожду, — ответил Далат, выбираясь наружу.

— У нас гости?

— Пополнение. Но думаю, для начала парня нужно научить манерам. Принеси кандалы.

— Он опасен? — манерно прикрыв ручкой рот, в ужасе скривил лицо Прим.

— Скорее слишком шустрый, не хочу, чтобы вы ловили его по улицам Рима остаток праздника. Бегом, Прим.

Прим, словно опомнившись, кинулся вон.

Во время этого короткого диалога омега успел оглядеться. Они находились в гигантском, просторном атриуме, зале в богатом римском особняке, об этом можно было судить не только по количеству колонн, уходивших высоко вверх, поддерживая крышу, но и по белому мрамору облицовки, изысканным вазам, изображавшим военные мотивы и знаменитые легенды, по живописным полотнам лютых сражений на стенах, по резным каменным скамьям, подпирающим стены с каждой стороны. Не считая украшений, в середине атриума находился небольшой бассейн-имплювий, куда стекала дождевая вода.

Омега больше не вырывался, решив, что это не имеет смысла. Железные тиски, сжимающие плечи, причиняли боль, но он мужественно молчал и просто решил дождаться удобного случая для побега. Тем временем вернулся Прим в сопровождении крепкого беты, который нес небольшой сундук.

Опустив его перед хозяином, бета поспешил вынуть массивные кольца — два побольше и два поменьше. Не мешкая, Далат сам вытянул руки строптивого мальчишки и подержал, пока бета застегнет браслеты, затем еще пара колец защелкнулись на тонких лодыжках и, наконец, две пары наручников соединили длинной цепочкой.

— Прекрасно, — отозвался Далат. — Прим, накорми его и вымой, определи ему место, и подбери работу в доме, но ничего тяжелого — он ранен. Доктор зайдет через два дня и если все будет в порядке, сможешь сам решать, что с ним делать. Как закончишь, доложи.

— Хозяин, а как его зовут? — спросил длинноволосый омега, хлопая пушистыми ресничками.

Далат снова взглянул на хмурого мальчишку и встретил убийственный взгляд.

— Крысеныш, — бросил он и пошел в личные покои.

Тяжелые уверенные шаги альфы отдавались эхом средь мраморных стен — «Раз, два, — считал Далат, — три…»

— Офиару! Меня зовут Офиару! — разгневанно раздалось за его спиной.

Генерал хмыкнул.

— Оказывается с тобой можно найти общий язык… Офиару, — тихо пробубнил себе под нос Далат, не соизволив обернуться.

— Значит, Офиару, — сузил ещё недавно невинные глаза Прим, откинув струящиеся водопадом, черные, как смоль, волосы. — И откуда ты такой? — омега окинул его брезгливым взглядом светло-карих глаз с головы до ног.

— Не твоё дело, — не менее приветливо отшил его Офиару.

Прим хищно растянул губы в улыбке и вздернул выщипанные брови.

— Значит, строптивый. Ладно, Крысеныш, посмотрим, насколько тебя хватит.

Офиару молчал, сверля нахала взглядом.

— Идем, — и, не дожидаясь реакции, Прим зашагал прочь, не оставляя Офиару другого выбора, как плестись следом, звеня цепью так, что, кажется, его было слышно во всех уголках дома.

Они пересекли широкую площадку атриума и вынырнули через небольшой проход на улицу. К стене массивного двухэтажного дома примыкала низкая вытянутая постройка. Прим нырнул в последний проем, и уже через несколько секунд, как только Офиару протащил тяжелые кандалы, царапавшие лодыжки, до нужного места, он оказался в банном помещении.

Стены были облицованы мелкой серой плиткой. Посередине находилась широкая, продолговатая ступенька, на которой было принято сидеть. По обеим сторонам уступа располагались краны.

— Мыло на нижней полке, — бросил Прим, указывая в сторону, где тянулось несколько рядов подставок. Некоторые были уставлены всевозможными флакончиками и пузырьками из зеленого и синего стекла, завалены мешочками и палочками, назначение которых оставалось неясным. Остальные выглядели проще: на них лежало несколько кусков мыла и стояли высокие бутылочки. И только на самой нижней полке лежал сухой обмылок темно-серого цвета.

Поймав взгляд Офиару, Прим соблаговолил пояснить.

— Это общее мыло. Остальные полки принадлежат другим членам прислуги — у каждого своя. Тебе не положено, — и подумав, он добавил, — неизвестно, как надолго ты здесь задержишься. Снимай свои лохмотья, я принесу тебе тунику, — и он юркнул вон.

Офиару, ещё немного огляделся. Баня поддерживалась в чистоте, ни следов плесени, ни противных, склизких поверхностей не наблюдалось. Здесь даже было просторно. Не считая возвышения и кранов, у левой стены, примыкавшей к бане, находились небольшие ниши с мелкой утварью: тазы, ковши, щетки, точно такие же, хотя наверное все же похуже, были свалены в углу у полок.

Офиару тяжело вздохнул и принялся стаскивать одежду, хоть это было и непростым занятием. Провозившись с пять минут, он практически разделся и теперь выволакивал штанину через нижнее кольцо.

Позади послышался шорох. Офиару обернулся и встретился с внимательным, изучающим взглядом Прима, который прижимал к себе какие-то тряпки, облокотившись о дверной проем. С безразличным выражением лица, он беззастенчиво разглядывал голого омежку, сжавшегося на краю уступа. Под этим взглядом Офиару напрягся, чувствуя как его оценивают, словно корову на рынке.

Презрительно фыркнув, Прим оттолкнулся от стены и прошел в противоположный угол, к одной из пустых ниш.

— Это твое место. Здесь полотенце и туника, — он положил руку на светлое полотно, под которым виднелась светло-серая простая ткань. Сам Прим носил темно-синюю рубаху, чуть выше колен, перехваченную тонким пояском на тонкой талии.

— Расскажу тебе несколько правил. Все мы служим в особняке генерала, и это почетно, о чем не следует забывать. В доме работают беты и омеги. Омеги занимаются кухней, уборкой дома и садом; беты держат в порядке конюшню, двор и занимаются починкой, а также другой тяжелой работой. Есть ещё охранники-беты, которые несут караул, — высокомерно объяснял Прим, словно учил непонятливого ребенка, хоть и был примерно такого же возраста, как и Офиару.

— Комнаты рабов на верхнем этаже, лестницу ты увидишь за баней, твоя койка первая, справа от входа. Рабочий день начинается в пять. К этому времени ты должен быть готов приступить к обязанностям. Если опоздаешь или будешь отлынивать — получишь наказание. Главный здесь я, — он сделал паузу, глядя на новенького сверху вниз. — И будь уверен, я прослежу за этим.

Все это время Офиару молчал, глядя в сторону. Видя, что тот никак не реагирует, Прим вскипел.

— В общем, если не желаешь слушать, твои проблемы. Через полчаса жду тебя на кухне… хотя, глядя какой ты грязный, так и быть, через час. А то живи потом с тобой в одном доме… — бурчал он, уже покинув стены пристройки.

Офиару снова вздохнул и посмотрел на кандалы, затем проверил аккуратно и качественно зашитый порез. Да, видимо ему действительно придется побыть в этом доме какое-то время. Тем более он не ел уже два дня и только усилием воли все ещё держался на ногах. Ничего, как только он придет в себя, и с него снимут кандалы, он тут же найдет способ сбежать.

— Да, Прим, — сказал Далат, поймав очертания возникшего в дверном проеме раба.

— Ваше поручение выполнено, — нежным голоском пропел омега. — Я только что его накормил и позволил чистить картошку, чтобы он скорее поправился.

— Молодец, Прим.

Молодой парень изящной походкой подошел к кровати, где расположился генерал с ворохом свитков.

— Но он такой грубый и наглый, — Прим дождался когда, хозяин оторвет взгляд от документов и продолжил. — Говорит, что ничего не собирается делать, кричит и ругается.

— И все же чистит картошку?

Прим замялся.

— Я сказал, что у нас кто не работает, тот не ест, и он послушался. Хотя успел обозвать ругательными словами меня и всех кухонных.

— Похоже, парень напрашивается на наказание, — нахмурившись, произнес Далат.

Омежка растеряно пожал плечами.

— Хорошо, Прим, я тебя понял. Докладывай о поведении нового раба. Можешь идти.

Прим уже подобрался к самой кровати и, смущенно сложив руки в замок позади, вздохнул.

— Может хозяин хочет отдохнуть после боя? — пролепетал запинающийся омежка, хлопая накрашенными ресницами.

Далат оглядел ломающуюся фигурку, заметив, что юбка туники выше, чем полагалось правилами дома.

— Что ж, неплохая идея, — Далат откинул свиток в сторону и, схватив Прима за запястье, резко притянул на кровать поверх себя…

Офиару, стоя на голых коленях, натирая холодный каменный пол кухни щеткой и кусая губу от боли, простреливающей ногу, слушал, как по дому раздаются протяжные, бесстыдные стоны Прима и смачное хлюпанье…

Офиару злился на тупых римлян, которые не удосуживались ставить двери в домах, обходясь занавесками, а то и вовсе оставляя проход открытым.

Он стал тереть пол сильнее, надеясь, что скрежет грубой щетки, хоть немного заглушит мерзкие звуки.

Он сбежит отсюда. Сбежит, при первой же возможности.

Золушка

Офиару скреб кухонные полы до самого вечера. Пока один из взрослых бет, Сулла, не сжалился над ним и не сказал заканчивать сизифов труд. Он усадил Офиару на низенький табурет и принялся смазывать свезенные о щербатый пол костлявые коленки.

— Прим больше не появится, — пояснил он. — Когда хозяин берет Прима к себе на ложе, ему разрешается больше не работать в этот день.

— И часто это происходит? — опуская глаза, спросил Офиару.

— Реже, чем хотел бы Прим, — шёпотом добавил Сулла. — Прим уже третий год обхаживает господина, надеясь стать младшим мужем.

— С рабами можно заключать брак? — не поверил своим ушам Офиару.

— Не с рабами конечно, — по-доброму улыбнулся пухлый темноволосый бета наивной мысли, — а вот с вольноотпущенными — вполне. Если хозяин подарит ему свободу, Прим может стать клиентом господина и со временем получить гражданство, ну а дальше, думаю, ты догадываешься, что снится нашему деспоту, — бета подмигнул.

Офиару догадался, что вольноотпущенный — это раб, получивший свободу.

— А кто такой клиент? — спросил омега.

Бета непонимающе уставился на парня, и тот поспешил объяснить.

— Я не местный и оказался в Риме случайно.

— А говоришь по-нашему хорошо, — удивился новый знакомый.

— Мой отец был римлянином и, по мнению папы, я был обязан знать язык.

— Тогда ясно, — кивнул бета. — Клиент — это, как правило, вольноотпущенный, который по собственному желанию вступил в договор с господином. Таким образом, у него появляется несложная работа на посылках, а хозяин поддерживает его материально и оказывает мелкие услуги.

Офиару кивнул и задумался. Прим уже три года не может добиться своего… почему? Сулла тем временем продезинфицировал сочащийся порез и тоже намазал лекарством.

— Мне кажется, — нерешительно начал омега, краснея, — Далату нравится Прим…

Бета хмыкнул, звуки, подтверждавшие эту догадку, стихли не так давно.

— Так почему хозяин его не отпускает?

— А зачем? Прим — целиком и полностью его собственность. К чему ему сложности, если ни о каком официальном оформлении отношений хозяин не думает? Как ни крути, а Прим — не его истинная пара, и вступать в брак с рабом для Генерала Империи не имеет смысла. Мы думаем, что в конце концов хозяин выберет какого-нибудь знатного омежку, раз уж пара ему так и не встретилась. Поговаривают, — еще тише зашептал Сулла, — что уже есть кандидат, и сам Император поддерживает брак, желая, чтобы род Спиционов, к которому принадлежит господин, продолжился. Но наш господин неприступен — одна война на уме.

Офиару не слишком интересовал Далат и его «тяжелая» судьба, но он понимал, что чем больше он выведает, тем быстрее раздобудет ключ от кандалов и сумеет сбежать.

С наступлением вечера, шум на улице стал громче, Далат вскоре удалился, мелькнув огромной фигурой в светлой тоге с пурпурной каймой, а за ним стали расходиться и слуги. Им было позволено гулять всю ночь до утра, и рабочий день начинался с одиннадцати, чем не преминули воспользоваться молодые омежки, вырядившись в пух и прах, густо намазав губы каким-то экстрактом красных ягод, и беты, собравшиеся осчастливить местную харчевню честной компанией.

В доме оставалась стража, как объяснили Офиару то ли для того, чтобы он не переживал за свою безопасность, то ли намекнув, что попытки к бегству бесполезны.

Омега, разбитый тяжелым днем, едва забрался по крутой лестнице на второй этаж для челяди.

Низкие потолки, никакого освещения и койки, рядами брошенные у стен с небольшим промежутком. Офиару не стал показывать характер и упал там, где сказал Прим. От матраса несло крысами и въевшимся потом, но омега слишком устал, чтобы думать об этом, отключаясь уже на втором выдохе.

Следующие два дня прошли не легче.

Праздничной ночью ему так и не дали выспаться. Приходившие навеселе или упитые в хлам то и дело спотыкались о скорчившегося у порога омегу.

Затем, когда первые лучи стали добираться в проем чердака, и Офиару почти расслабился, надеясь, что все наконец-то в сборе, и ему дадут поспать, явился Прим, и, саданув его ногой по ребрам, стал кричать, что он бездельник и не слушал его вчера, когда он объяснял, что рабочий день начинается в пять.

Остальные недовольно ворочались, но ничего не говорили, не желая связываться с Примом, тем более отчитывали не их. Офиару не стал оправдываться, тоже поняв, что его задирали намеренно, поэтому молча встал и пополз по лестнице вслед за этой сволочью. До земли оставалось всего несколько ступенек, и Офиару обрадовался, что мучиться из-за ноги и кандалов долго не придется, когда Прим пнул ногой лестницу и Офиару свалился навзничь, протяжно взвыв от боли.

От острой вспышки он на мгновение потерял ориентиры и, не понимая, где находится, никак не мог подняться, за что получил еще один пинок по почке. Если бы не подоспевший Сулла, Прим бы на этом не остановился, но, увидев бету, вздернул аккуратный носик и удалился.

— Ты как? — заботливо спросил кухонный, помогая Офиару подняться.

Тот только фыркнул от натуги, стараясь отдышаться и прийти в себя.

— Он что, больной? Или у вас так со всеми новичками? — сумел процедить омега.

— Не со всеми. Только с симпатичными, которых хозяин приводит самолично, позволяя быть в своем паланкине, и крепко прижимает на глазах у всех.

Офиару обреченно выдохнул, поняв, что эта банальная ревность до добра не доведет, и так просто Прим не отстанет.

— Что-нибудь можно сделать? — без особой надежды спросил Офиару.

— Дай подумать… можешь себя изуродовать?

Офиару выпучил глаза.

— Шучу. Не уверен, что даже после этого он от тебя отстанет. Уж слишком эффектно ты появился. Ближайшее время ты даже из кухни не выберешься, чтобы лишний раз не попадаться на глаза хозяину.

Бета как в воду глядел.

Офиару снова скреб пол, затем чистил кастрюли и гигантские сковороды, после лук, от которого глаза распухли так, что он просидел минут двадцать на свежем воздухе, пока зрение не вернулось, а потом снова ползал по полу с щеткой, выбиваясь из последних сил.

Он был готов обнять Суллу, который помог ему дойти до банной и обмыть порезы, не забыв смазать лекарством.

— Зачем ты мне помогаешь? — не удержал навязчивый вопрос Офиару.

— Просто жаль тебя, парень. Я видел уже такое не раз, и если попал в немилость Прима — тебе конец.

Сулла посмотрел на омегу печальными глазами, искренне сочувствуя парню.

Забравшись на своё место, Офиару, как и вечером накануне, сморил блаженный сон. Проваливаясь в объятья Морфея, он успел уловить тихий разговор рабов о том, что сегодня ночью хозяин снова позвал Прима… как хорошо, подумал Офиару, что от усталости он не проснется, как бы ни стонал уродский омега под тяжестью этого идиота альфы, который не знает, что за змея греется в его постели.

На следующий день в особняке наблюдалось оживление. Офиару по-прежнему вкалывал на кухне, убивая остатки коленей. С утра пришли клиенты, и им собрали корзинки с простой едой. До него доносился щебечущий голос Прима, раздававший повеления господина. Затем пришли незнакомые люди в тогах, в основном альфы и несколько бет, омега видел их мелькающие силуэты из крошечного окна. Все собрались в атриуме, большом зале, и о чем-то долго беседовали с хозяином до обеда.

К полудню кухня ломилась от изысканных блюд. Здесь было всё: легкие закуски из маслин, винограда и нескольких видов сыров, подаваемых с вином, до изобилия рыбных и мясных кушаний. Так много яств Офиару еще никогда не доводилось видеть. Но только видеть издалека. Он все еще сидел на полу с щеткой.

Когда стемнело и вся посуда была перемыта, Сулла принес распоряжение Прима, что день закончен, и все могут расходиться. Сам деспот и еще несколько бет останутся прислуживать хозяину и двум поздним посетителям.

Офиару вздохнул с облегчением и, с трудом разогнув колени, направился в банную за остальными. Казалось, что только он был вымотан до нитки, другие рабы, несмотря на трудный день, шутили, брызгались и планировали выходной.

Все уже покинули помещения, оставляя Офиару в одиночестве. Бедный омега растирал ободранные кандалами запястья и лодыжки. Сулла отдал ему тот чудодейственный крем, который хоть немного облегчал страдания после долгого дня, но все же не мог справиться с последствиями двенадцатичасового труда.

Закончив мыться, он облачился в чистую тунику и вышел на улицу. Уже стемнело, и он, расслабляясь, втянул свежий воздух, позволяя прохладе обнять измотанное тело.

«Как же хорошо», — думал про себя Офиару.

Офиару знал, что из дворика ведет небольшая дорожка в сад для садовников и слуг. Все уже легли. Он бросил взгляд на чердак, откуда не доносилось ни звука. Мерзкий Прим обслуживает своего кобеля в другом конце дома.

Стараясь создавать как можно меньше шума, Офиару направился к узенькой мощеной дорожке и уже через минуту оказался в кущах темного сада, освещенного призрачным светом такого же одиночества как и он.

Найдя ближайшую скамейку, Офиару сел и тут же поежился от холодного мрамора, коснувшегося бедер. Через несколько минут камень нагрелся и парень немного расслабился. Так спокойно, так приятно.

Прохлада приносила облегчение зудевшей ноге и… Офиару уснул.

Далат проснулся от криков Прима.

— Господин, господин! Крысеныш сбежал! — ворвался он в его спальню.

— Не ори, — оборвал его Далат, низким спросонья голосом. — Объяснись.

— Его нигде нет, и он не ночевал! Обнаружили, только когда встали!

— Что говорит охрана?

— Говорят, что никого не было. Они даже шума не слышали.

Далат задумался, а потом сделал то, что делал всегда, когда хотел знать, чем занимаются его рабы. Он встал, подошел к низкому широкому окну и глубоко втянул воздух. Все тот же приятный аромат свежего луга ударил в нос. Этот запах он не перепутает ни с чем на свете. Этот запах тянул его вот уже несколько дней, заставляя постоянно отвлекаться и вспоминать о мальчишке.

Не говоря ни слова, Далат вышел вон и направился туда, куда манили сладкие нотки, растворившиеся вокруг.

Выйдя в сад, он незамедлительно отыскал нужную скамейку. На ней, скорчившись и дрожа, в бреду трепыхался омега. Его ногу украшал уродливый воспаленный шрам, не выдававший никаких следов улучшения. Он выглядел еще более худым, чем когда Далат принес его в дом, коленки были свезены в кровь не далее, как накануне. Далат подошел к мальчишке и потрогал лоб.

— У него жар. Прим, врача, — скомандовал он, подхватив лёгонькое тело, и понес мальчика в дом.

Прим уже обогнал его, несясь вон, когда Далат бросил вдогонку:

— Мне нужен Курций.

Омега застыл на миг, словно перед ним выросла стена, обернулся и, не проронив ни слова, кинулся из дома.

«Волшебная» травка

Далат чувствовал, как волнение и переживание билось глубоко внутри. Сейчас, видя омегу в ужасном состоянии, он был готов сам кинуться на поиски лекаря, лишь бы помочь мальчишке поскорее.

Не отдавая отчета собственным действиям, он принес омегу прямиком к себе в комнату и опустил на кровать. Губы его высохли и потрескались, и, отыскав стакан на прикроватном столике, он налил в стекляшку немного воды и, поддерживая мальчика под голову, стал поить.

Омежка не сопротивлялся, неспешно глотая приятную влагу. Он был весь в поту, горячий и влажный… и такой соблазнительно беспомощный, что естество Далата тут же наполнилось и встало под туникой, что в последнее время происходило очень часто…

— Что ж ты за чудо такое? — спросил сам у себя генерал.

Вот уже пару дней его ни на что не похожий запах не отпускал Далата. Странность была в том, что с одной стороны он всегда держал альфу в легком напряжении, заставляя раз за разом, полагаясь на нюх, отыскивать парня на кухне. С другой стороны он все же довольно неплохо себя контролировал, чего не могло происходить, будь омежка его истинной парой. Оттого, разыгравшееся желание вполне удовлетворялось Примом. Генерал не был готов так просто сдать позиции неизвестно кому, даже не разобравшись в чем дело.

Но сегодня запах едва ощутимо усилился, и Далату казалось, что он вот-вот поймает увертливую ниточку аромата, затерявшегося среди трав.

— Сюда, пожалуйста, — показывал направление врачу Прим.

Доктор кивнул, поздоровавшись, и немедленно отыскал пациента.

Курций был врачом высшего сословия. Врачом Императора, и тот факт, что его позвали лечить раба, был сам по себе вопиющим. Но сам лекарь никогда не интересовался, кто перед ним, будучи одним из тех сумасшедших, кто свято верил в клятву Гиппократа и положил к ее ногам всю жизнь.

— Что случилось? — осведомился доктор-альфа, роясь в сумке из дубленой кожи и извлекая оттуда какие-то пузырьки и приборы.

Далат посмотрел на Прима и тот заговорил.

— Мы обнаружили его в саду. Он спал на скамейке.

— А почему он там спал? — не отвлекаясь, задавал доктор следующий вопрос.

От Прима не укрылось, как внимательно на него смотрел Далат, видимо желая знать тоже самое.

— Не знаю, он недавно в нашем доме, и поэтому сложно сказать. Вчера кухонных отпустили поздно, но все, кроме него, вернулись на места. Сам я находился рядом с хозяином, — открестившись окончательно, закончил Прим.

— Что у него с ногой?

— Ранение мечом больше двух дней назад, — ответил Далат.

— А выглядит так, будто не прошло и двух часов. Такими темпами вы угробите раба, — не глядя на хозяина, просто сообщил доктор, прощупывая пульс мальчика.

Далат снова бросил суровый взгляд на Прима, тот потупился.

— Если вас не затруднит, будьте добры, покиньте комнату на какое-то время. В спокойной обстановке мне будет легче определить проблему.

Далат встал и вышел, оставляя омежку на попечение врача…

— Прим? — потребовал Далат, не произнося больше ни слова.

— Хозяин, клянусь, я не знаю, что он делал в саду.

— Что с его шрамом?

Прим опустил лицо и пожал плечами.

— Он не жаловался, что у него что-то болит.

— Что с коленями? — все более угрожающим становился тон альфы.

— Хозяин! Я не заставлял его работать, он сам хотел помочь!

Далат взял омегу за шею и, слегка приподнимая подбородок вверх, заставил смотреть в его глаза.

— А как же твоё — «он работать не хочет, кричит и ругается»?

Прим затрясся от страха, глядя в исказившееся от злобы лицо. Узкие щели глаз обещали расправу.

— Не играй со мной, раб, — прошипел он, сдавливая шею. — Я не давал тебе такого разрешения.

«Простите», — трепыхнулись губы. Приму не хватало воздуха, его лицо покраснело и надулось.

Далат отшвырнул зазнавшегося раба, и тот несильно ударился о стену.

«Кхе-кхе» — послышалось за спиной, и Далат обернулся, увидев подошедшего врача.

— Мы можем поговорить на улице, погода сегодня просто прекрасная, — словно ничего не заметив, попросил доктор. Далат кивнул и повел гостя в сад.

Не секрет, что все, сказанное в доме, непременно становилось достоянием общественности, ведь даже у стен есть уши. Отсутствие дверей и количество слуг служили тому гарантией. Потому ничего удивительного в просьбе доктора не было.

— Что с ним?

— У него несерьезная лихорадка от холода и усталости. Советую дать ему отлежаться дней пять, в идеале — неделю. А затем умеренные нагрузки до полного выздоровления. Рецепт я оставлю вашему управляющему.

— Рана на ноге серьезна?

— Нет, если будете следовать предписаниям.

— Спасибо.

— Не за что.

— Доктор, вы можете заглянуть к нам через неделю?

— … Конечно, — Курций явно не ожидал, что его позовут повторно, учитывая статус пациента. — Думаю, дать мальчику отдохнуть — отличная идея.

Доктор остановил взгляд внимательных, почти черных глаз, на генерале, словно задумался, решаясь на что-то.

— Доктор, если вам есть что добавить, прошу.

Курций сложил руки на груди и замер посреди дорожки.

— Далат, скажу начистоту, даже если вмешиваюсь не в свое дело, надеюсь, вы послушаете меня как врача и старого альфу…

Генерал кивнул.

— Давать мальчишке Баюн-траву — не самое мудрое решение.

Альфа нахмурился.

— Боюсь, я вас не совсем понимаю.

— Ну как же, — удивился доктор, — от парня за версту разит чудо-травкой. Хотя ума не приложу, где он умудрился ее достать. По большей части ее давно запретили, так как иногда, при чрезмерном потреблении, она вызывает бесплодие, лишая омегу шанса на потомство.

— А для чего её тогда принимают?

— В мою молодость ее использовали родители, чтобы скрыть запах омеги, считая, что таким образом у них остается больше времени найти богатого жениха для сына. Так же ей подавляли течку, если партнер не хотел заводить детей или просто хотел насолить супругу за жестокость или невнимание, да по любой причине! Позже выяснилось, что те, кто баловались травкой, страдали от выкидышей, внематочной беременности, или просто не могли понести. Рожденные от таких родителей дети тоже болели. Потому на неё был введен запрет нами, альфами, конечно. Признаться, я давно о ней не вспоминал. Поэтому, Далат, не губите симпатичного мальчика, у него еще вся жизнь впереди, довольно и того, что с таким шрамом ему и так будет сложно найти супруга.

— Спасибо, доктор, я непременно последую вашему совету, — холодно и отстраненно ответил Далат.

Как только доктор покинул особняк, Далат вернулся к парню. У кровати, над беззащитным омегой, стоял Прим, сжимая листок с рецептом.

Интуиция Далата тут же среагировала вполне однозначно.

— Зови всех слуг, — скомандовал он.

Новые порядки

Челядь и охрана, в полном составе, не считая караула на входе, выстроились в атриуме, недоумевая, зачем их собрали в срочном порядке, да еще закрыли входные двери! Единственные двери, которые стояли раскрытыми настежь, не считая ночных часов, да и то не всегда.

Далат, облаченный в светлую простую тунику, которую так и не успел сменить после сна, разбуженный криками Прима, прошелся вдоль пестрой толпы бет и омег, заглядывая им в глаза.

— Среди вас есть друзья Офиару? — Ударился твердый голос Далата о такие же мраморные стены.

Все притихли, даже дыхание исчезало в страхе перед этим альфой, который сейчас был не просто хозяином, но и военачальником, имевшим абсолютную власть над подчиненными.

Далат остановился напротив рабов и, поставив ноги на ширине плеч, выпрямился во весь рост и угрожающе опустил голову, пронизывая взглядом каждого.

Под его непререкаемым авторитетом и железной аурой истинного самца, более слабые ссутулились и головы их, возможно помимо воли, склонились под определенным углом, так что в середине оказался один единственный человек.

— Я… — заикаясь, ответил невысокий полный бета, — я немного приглядывал за парнем, он же раненый, — дрожал как осиновый лист Сулла.

— Отлично. Второе. Офиару временно освобожден от любых работ. Он будет находиться во внутренних покоях до выздоровления или моих дальнейших указаний. За него отвечает Сулла. Прим, — управляющий вздрогнул, — передай ему рецепт.

Омега, с красным лицом, подошел к бете и всучил обрывок бумаги.

— Сулла, тоже освобождается от кухонных работ и занимается Офиару. Отчитываться будешь передо мной.

Тот факт, что Прима лишили власти, пусть и маленькой ее толики, был отмечен каждым. Но то, что какой-то раб-омега удостоился личного внимания хозяина, было еще поразительней! Такого в их доме еще не бывало!

— Вопросы?

Гробовая тишина.

— Приступайте к своим обязанностям. Сулла, за мной.

Люди рассыпались тараканами в тот же миг, боясь ненароком вызвать гнев господина.

Далат вошел в спальню и, подойдя к распахнутому окну, обернулся. За ним, в двух метрах, держался до сих пор трусивший бета.

— Сейчас пойдешь к аптекарю и раздобудешь все необходимое. Деньги теперь тебе будут выдаваться напрямую, без одобрения Прима. Начинай лечение. Теперь ты его врач, сиделка и кухарка, глаз не спускать. Понятно?

Бета кивнул.

— Неси ключи от кандалов.

Через минуту Далат собственноручно снимал браслеты, освобождая растертую в кровь и мозоли кожу.

— Знаешь, что с этим делать?

— Конечно, хозяин.

Далат провел ладонью по лицу омежки.

— Ему сильно досталось?

— … А вы разденьте и посмотрите, — набравшись храбрости, ответил Сулла.

Спина Далата напряглась от неприятного предчувствия, и он осторожно стал стягивать влажную от пота тунику.

Темно-синие синяки на ребрах, гематома на бедре после падения с лестницы.

— Прим?

Сулла кивнул.

Далату стоило сверхчеловеческих усилий остаться на месте, ведь он все еще придерживал хрупкое тело строптивого омежки. Но поклясться наказать, он не забыл — всему своё время.

— Хозяин, — рискнул обратиться бета, — мне перенести его отсюда?

Ответ вспыхнул в сознание мгновенно, и альфе оставалось его только озвучить:

— Нет… принеси себе постилку, будешь спать в углу. После того как дашь ему лекарства, обмой и приведи в порядок.

Бета поклонился, сжал листок и поспешил к аптекарю.

Далат встал и направился в таблиний, просторный кабинет, находящийся напротив входной двери, где он часто обсуждал служебные дела с посетителями, допускавшимся не дальше атриума.

На одной из нижних полок лежали припрятанные вещи — всё, что отобрали у парня перед выходом на арену. В одном из мешочков была трава. Тогда он не понял, зачем она понадобилась парню, но теперь все встало на свои места.

Далат вышел в сад и развеял её по ветру, а после, вернувшись на кухню, насыпал туда разных травок, используемых как специи. Обладая великолепным нюхом и богатой кухней, он сумел подобрать такой аромат, что его было почти невозможно отличить от баюн-травы, к тому же сам мешочек пропах ею насквозь.

Затем он собрал остальные пожитки Офиару и отнес к себе в спальню, бросив у кровати в неприметном углу. Мешочек он положил в сумку, а сверху кинул причудливого вида колчан, с двумя стрелами.

Эти вещи он забрал в тот день в Колизее, пока доктор латал мальчишку.

— Ну, посмотрим, какой ты на самом деле, Офиару, — с этими словами альфа не стал противиться желанию прилечь с больным омежкой, подтянув маленькое тельце себе под бок.

В народе говорят, даже прикосновение истинной пары лечит…

Кто хитрее?

Приходить в себя — отвратительное ощущение. Офиару понадобилось несколько минут, чтобы справиться с подкатившей дурнотой и привыкнуть к свету, лившемуся из незанавешенных окон.

— Очнулся? — Услышал он знакомый голос.

С трудом разлепив глаза, омега уставился на расплывчатую картину, которая понемногу стала приобретать все более четкие очертания.

— Я сейчас, — и бета умчался. Впрочем, не было его всего минуту.

— Су… — сорвался свист с пересохших губ.

— Подожди.

Сулла уже протянул ему воды, поддерживая стакан и голову омеги, тот осушил содержимое до дна и откинулся на подушку. Голова налилась свинцом, Офиару с трудом соображал и не мог понять, где он находится и что происходит.

— Где я?

— В покоях господина.

Омеге понадобилось несколько десятков секунд, чтобы смысл слов дошел до ослабленного сознания.

— Что? — Нахмурился он, оглядываясь. Кроме атриума и кухни, он вообще не видел других помещений дома, поэтому комнату он не узнавал. Но светлые тона, дорогие ткани, обильно драпированные окна и стены, отделанная позолотой гигантская кровать, на которой смогли бы спать человек десять, не мешая друг другу, говорили о том, что омега оказался не в простой комнате.

— Что я здесь делаю? — Непонимающе, уставился он на Суллу.

— Сам точно не знаю, — пожал плечами бета. — Ты заболел — лихорадка. Вызвали врача, отругали Прима, а тебя временно освободили от работ.

Офиару с трудом переваривал информацию.

— Но почему я в этой комнате?

— Так распорядился хозяин… мне кажется, он в тебе заинтересован…

Омега хмурился и молчал, как же сложно было соображать раскалывающейся головой, а Сулла тем временем продолжал:

— Он вызвал к тебе не просто врача, а самого лучшего, что обслуживает знатных персон. Приставил меня к тебе, освободив от кухни, и теперь я сплю здесь же, — бета кивнул на дальний угол у двери, где лежала подстилка. — А когда я предложил ему перенести тебя, он отказался, — совсем тихо зашептал раб. — Ты его истинная пара?

Офиару вздрогнул от такого предположения и перевел мутные серые глаза на бету.

— Нет. Не знаю, что на него нашло, — ответил он, отворачиваясь.

Его руки замкнулись на груди, и он закусил губу. Месяц почти вышел и ему следует принять новую порцию баюн-травы, иначе всё обернется очень-очень плохо. Но где отыскать траву, если она была запрещена во всех крупных городах?! Достать ее можно только в деревне или насобирать самому, но ведь он…

— Мои кандалы?! — Не мог поверить Офиару в отсутствие браслетов, на всякий случай ощупывая запястья и шевеля ногами. Даже раны затянулись и не сочились сукровицей!

— Хозяин снял их сразу, как только тебе поплохело.

Мысли в голове Офиару заметно оживились, и он стал судорожно оглядываться. Нет, через дом идти нельзя, наверняка наткнешься на кого-нибудь, тем более он понятия не имел куда идти. Окно!

Распахнутые настежь ставни так и манили удрать и, кажется, Офиару уже дернулся, чтобы сползти с кровати…

— Не советую, — прозвучал низкий спокойный голос.

Офиару вздрогнул и перевел взгляд на того, кого меньше всего хотел видеть. Бледная зелень стального взгляда светилась из-под прикрытых ресниц. Далат, расслабленно опирался о дверной проем, разглядывая омежку. От этого взгляда Офиару сжался и подтянул простынь выше, только сейчас осознав, что он раздет, и тонкая полупрозрачная ткань была не самым надежным укрытием от монстра, хищно оценивающего добычу.

Далат был облачен в светлую тунику выше колена, что не скрывала мощные мышцы ног. Его руки бугрились узлами, выпуская на поверхность нити вен. Широкий размах ключиц выступал из неглубокого выреза рубахи. Заметив, как парнишка его разглядывает, он пошло поднял уголок рта в улыбке.

— Хочешь увидеть поближе?

Офиару прикусил язык, чтобы не нагрубить, иначе кандалы вернутся на свое место. В животе слегка потянуло, наверное, от переживаний и нервов…

Сегодня от альфы пахло сильнее, а значит с травкой действительно нужно поторопиться.

— Если ты надумал бежать, советую подумать, — Далат оттолкнулся плечом от косяка и медленно вошел в комнату. — В таком состоянии, как далеко ты убежишь? — Он проходил у подножия кровати, — без денег и еды, без знакомств, будучи беглым рабом, — он приближался всё ближе, от его тона у омежки подогнулись пальцы ног, хоть он всеми силами пытался не опускать взгляд и не выказывать страха.

Далат обогнул угол и уже был в шаге от Офиару, сердце которого в страхе билось о ребра.

— К тому же, я думаю, тебе не захочется, чтобы Суллу выпороли… или распяли на кресте за твой побег?

Тихо сидевший все это время бета пискнул и сжался от страха. Распятие считалось страшной смертью.

— А он так заботился о тебе, — беспощадно продолжал Далат, — пожалел тебя, и пока ты лежал без сознания, не отходил ни на шаг.

С новой силой в Офиару всколыхнулась злость, от того, что этот альфа снова защелкивал на нем цепи, и эти цепи были намного крепче металла, даже если Далат сам не до конца осознавал это. Он с ненавистью глядел в холодные глаза альфы, застывшего на расстоянии вытянутой руки.

— Ты свободен Сулла. Я позову, — даже не взглянув на бедного бету, отпустил генерал.

Они остались одни. Ненависть к наглому самцу, что своевольно присвоил его свободу, не имея никакого на то права, бурлила горячим потоком по венам омеги! Почему он просто не убил его тогда на арене, ведь он нанес ему оскорбление?! Ведь в тот момент он никак не мог почувствовать запах Офиару. Мало того что у него не было еще ни одной течки и его аромат был пока не сильнее чем у ребенка, но и последняя доза травы была немного больше чем обычно, ведь он отправлялся в Рим — столицу альф! Так почему?!

Далат опустился на кровать рядом, и Офиару отпрянул, попытавшись отодвинуться подальше, но альфа не позволил, схватив парня выше запястья, там, где кожа была здорова.

— Сначала приди в форму, а дальше посмотрим, что с тобой делать. Я помню, как ты сражался на арене и такой солдат мне бы пригодился, а рабов у меня и так достаточно, — говоря это, он не предпринимал попыток сблизиться или коснуться. Его рука крепко, но не причиняя боли, сжимала руку. Дальше этого Далат не заходил.

Офиару был настороже, напряжённый как сжатая пружина, готовая выстрелить в любой момент. Но запах от этого альфы, с такого расстояния, был абсолютно ни на что не похож. От него пахло свежестью гор и прохладой ручьев, запах знакомый Офиару с детства… запах, который нравится…

— Но ведь я раб?

— Да. Пока. А остальное будет зависеть от тебя.

— Мне разрешено покидать комнату?

— Да, ты можешь спокойно перемещаться по дому и хозяйственным помещениям.

— А сад?

Далат кивнул.

— Отдыхай, — он резко встал и сделал шаг назад, слегка испугав Офиару, и оставляя его с новой пищей для размышления.

Уже в дверях, Офиару, окликнул альфу.

— Вы же пошутили насчет Суллы?

«Какой же ты еще наивный», — подумал про себя Далат.

— Я пообещал, — его лицо не выдавало никаких эмоций… — Кстати, в углу твои вещи… — бросил Далат, скользнув по лицу мальчишки, и вышел.

Офиару не мог поверить своему счастью, он тут же выбрался из кровати и, замотавшись в простыню, на шатающихся ногах пошел к бесформенной массе. Быстро отыскав нужный мешочек, он прижал его к груди и облегченно вздохнул.

В этот момент появился Сулла.

— Принеси мне, пожалуйста, кипяток и миску, — попросил Офиару.

Сулла, на котором не было лица, развернулся, собираясь исполнить просьбу.

— Не бойся, я не сбегу, — бросил он бете, у которого будто гора свалилась с плеч. «Пока» — мысленно добавил про себя Офиару.

«Что ж, все не так уж и плохо» — размышлял омега, оставшись один.

На нем больше нет кандалов. Альфа, кажется, не домогается его, и может он действительно заинтересовался боевыми навыками Офиару? Умение обращаться с серпами, было далеко не последним в его арсенале и не самым лучшим, но он бы слукавил, сказав, что выглядит жалко. Он был прирожденным бойцом, которого тренировали с детства…

Пусть Далат даст ему еще немного свободы, и тогда он непременно сбежит… и скорее всего, прихватит с собой Суллу. Ответить злом на добро было не в его правилах. А травка, которую он все еще сжимал в руке, оградит его от ненужных домогательств.

Еще раз оглядев кровать, омега пожал плечами, всё еще не понимая, зачем его принесли сюда… Кто знает, какие у этих высокородных римлян причуды? Тем более, Прим, кажется, более чем справлялся со своими «обязанностями».

Надо спросить Суллу, куда ему можно перебраться, раз уж он пошел на поправку.

Как только Сулла доложил, что омега проснулся, Далат с трудом дослушал посетителя и немедленно отправился к парню. И как оказалось вовремя, тот уже с надеждой смотрел на окно.

Далат, все продумал. Он больше не мог надеть на мальчика кандалы, и потому «сковал» жизнью беты пожалевшего его однажды, рассчитывая, что молоденький наивный парень не сможет поступить как последняя дрянь. Судя по реакции последнего, он оказался прав. Но на всякий случай он усилил охрану, готовясь к любым непредсказуемым действиям со стороны Офиару.

Чтобы не пугать парня, от которого тянуло нектаром диких цветов с резкой непокорной ноткой, ему потребовалась вся выдержка генерала. Аромат усиливался день ото дня, и только нюху Далата было дано заметить перемену. Парень становился всё притягательнее… А тот факт, что сейчас он был абсолютно обнажён и девственен, в его ПОЛНОМ подчинении сносил крышу, поэтому Далат поспешил удалиться, пока все его планы не полетели коту под хвост.

Конечно, он мог сделать то, чего требовал зверь внутри…, но если его догадка подтвердится, он рискует напугать и оттолкнуть непокорного мальчишку своими грубыми действиями… и это в самом лучшем случае… Ему требовалось еще немного времени, чтобы окончательно во всем убедиться.

Находясь рядом с мальчиком, сжимая его две ночи подряд, он был в абсолютном согласии с самим собой и миром. Его воспаленный мозг, бредящий сражением, наконец, получил передышку, но проснувшиеся инстинкты требовали подчинить омежку немедленно.

Весь прошедший день он провел на тренировочной арене, муштруя и лично тренируя легионеров до заката, пока он и его ребята с трудом не стали переставлять ноги.

И это помогло. Приняв ванну и повалившись рядом с притихшим пареньком, он пощупал его лоб. Жар спал, и омежка сопел спокойно, принося душе Далата облегчение. Так хорошо он давно не высыпался. А с утра просто кипел деятельностью, приняв больше посетителей, чем обычно.

Но как долго он сможет выдерживать «остатки свободы», что еще хранило тело мальчика? Альфа внутри поднял голову и стал скрести землю когтями.

Далат усмехнулся, вспомнив, как засияло лицо Офиару при упоминании пожитков. Парень явно надеялся водить всех за нос своей чудо-травкой и дальше. Что ж, скоро его ждет разочарование…

Гладиолусы и розы…

Офиару отвели небольшую угловую комнату, стеной примыкавшую к хозяйской спальне. Здесь было уютно: огромное окно, стены в бежевых тонах, разрисованные узорами по мокрой штукатурке. «Так было модно» — объяснил ему Сулла, который перебрался следом за ним.

У окна была низкая кровать скромных размеров, но достаточно большая по меркам самого Офиару. Сверху спускался легкий балдахин насыщенных коричневых оттенков. Набалдашники изголовья были отделаны золотом, но без излишеств, Офиару… даже понравилось немного. Выглядело светло и уютно.

Помимо кровати, в углу комнатки находилась небольшая кушетка для чтения и высокий, круглый столик с несколькими книгами, да еще пара стульев. Очевидно, что это была комната для «веселых» гостей, засидевшихся за ужином и не желавших куда-то возвращаться на ночь глядя или не державшихся на ногах.

Но не это восхитило Офиару. Оказывается, хозяйская комната, а теперь и его собственная, выходили во внутренний дворик-перистиль, представляющий собой, небольшой открытый садик, окруженный замкнутым квадратом комнат.

— Сюда приглашают близких друзей и доверенных лиц, для всех остальных дел существует атриум-зал, — объяснял Сулла.

— Здесь очень красиво! — искренне похвалил Офиару работу садовников.

Посреди сада тянулась цепочка из трех изысканных фонтанчиков из розового мрамора, утопавших в ярких соцветиях гладиолусов. Эти цветы тянулись вверх к летнему солнышку, словно острие меча, украшенное нежными цветами всевозможных размеров и оттенков: от гигантских бутонов, расписанных щедрой природой в темно-малиновый, до миниатюрных бело-зеленых звездочек, притаившихся в обильной зелени.

Офиару не мог удержаться, чтобы не подойти и не коснуться кончиками пальцев этого великолепия. Склонившись над красными пестрыми чашечками с белой сердцевиной, он вдохнул. И тут же сознание услужливо подкинуло образ хозяина особняка, именно этот аромат так ярко оттенял непохожего ни на кого альфу.

— Генерал любит гладиолусы? — то ли спросил, то ли решил омега.

Сулла усмехнулся за его спиной.

— Еще бы! Гладиолус означает «меч» и считается цветком гладиаторов.

Офиару удивился. Прекрасно зная этого яркого жителя предгорий северных земель Римской Империи, он никогда не слышал о его значении. Прочитав удивление на лице омеги, Сулла продолжил:

— Существует легенда, якобы римский полководец, одержав триумфальную победу над фракийцами, решил устроить празднество невиданное ранее. И, конечно, что за праздник без гладиаторских боёв? Всех пленных выгнали на арену Колизея и заставили сражаться друг с другом, и когда солнце достигло зенита, в живых остались двое… — печально произнес Сулла, глядя на чудесные цветы, — двое друзей, что сражались спина к спине, должны были решить, кто падёт на потеху толпе: Севт или Терес.

Офиару представлял двух прекрасных смельчаков, подобных богам. Лица их были вымазаны в крови, а взгляд полон невыразимой грусти, когда они смотрели друг на друга, сжимая смертоносные мечи, еще никогда не казавшиеся друзьям такими тяжелыми.

— Когда зазвучали трубы, оглашая начало поединка, они, не сговариваясь, воткнули мечи в землю и бросились навстречу друг к другу… Толпа не простила, и гладиаторов казнили, — голос Суллы почти исчез в мерном журчании воды, заполнявшем пространство садика.

— Молва гласит, что как только их кровь оросила песок арены, дивные красные цветы, словно продолжение клинков, проросли из рукояти… с тех самых пор Гладиолус зовется цветком гладиаторов.

— Красиво… и печально.

— Как и многое в нашем мире, — риторически добавил Сулла. — Не грусти — это просто легенда.

Они часто прогуливались по портику, опоясывающему садик по кругу, наслаждаясь тенью в жаркий день. Офиару следовало разрабатывать ногу, но без серьезных нагрузок, чем они и занимались с Суллой сегодня. Хозяин дома отсутствовал, и ничего не мешало парням упиваться сказочным закоулком пыльного Рима, предоставленным в их полное распоряжение.

Внезапно они услышали шум, доносившийся из атриума, и решили проверить, что случилось. Там собрались несколько рабов и что-то взволнованно обсуждали.

— В чем дело? — спросил Сулла.

Один из молодых рабов-омег, Дакус, тихонько пролепетал.

— Там, Прим в банной, ему плохо, но он всех гонит.

Сулла тут же бросился вон, оставляя Офиару в растерянности плестись следом так быстро, как позволяла больная нога. Когда он, наконец, вошел в низенькую купальню, Сулла уже тормошил Прима словно куклу, валявшуюся у кучи блевотины в розовой луже.

— Идиот! Снова! Тебе что всё мало! — рычал бета на Прима. Офиару никогда не видел его таким.

— Отвааали, придурок! Тыыы жалкая бета! Раб! — заплетающимся языком, отвечал Прим, пока остатки желудочного сока выливались изо рта.

— Вы! — крикнул Сулла жавшейся группке омег, что с любопытством просовывали носы не в свое дело. — Несите золу! Бегом!!! — те, как ошпаренные, кинулись вон.

— Офиару, помоги мне! Наполни черпак водой! Доверху! Быстрее!

Отмерев от кошмарного зрелища, Офиару поспешил исполнить просьбу. Когда воды натекло достаточно, омежки вернулись, неся золу.

— А теперь брысь отсюда! — разогнал их Сулла. — И чтоб языки держали за зубами, а то накажу! Офиару, разведи золу в воде — половину!

Как только он закончил, бета протянул руку, продолжая поддерживать хрипящего парня под голову, и принялся медленно вливать ему жидкость в рот.

Прим давился и захлебывался, сжимал зубы и брыкался. Только вдвоем им удалось влить большую часть ковша, как он вырвал темную воду обратно, забрызгав и без того грязную от рвоты тунику.

И они принялись снова вливать воду в усталого от сопротивления Прима. Его волосы спутались, а глаза не открывались. Вода просто шла верхом изо рта, он кашлял и хрипло дышал. Придерживая ненавистного омегу, Офиару чувствовал, как часто бьется его сердце, словно вот-вот разорвется.

После второго черпака его вывернуло наизнанку в четвертый раз. Затем они вытащили огромный таз и, наполнив его теплой водой, что принесли те же любопытные бестии, крутившиеся у банной, погрузили туда бледного Прима.

Офиару все это время молчал, наблюдая, как Сулла распутывает и промывает прекрасные волосы от вони.

— Что с ним?

Сулла ответил не сразу, его лицо было черным.

— Скипидар… он снова пил скипидар.

— Зачем? — опешил Офиару. Даже он знал, что это отрава.

— Чувствуешь запах? — неожиданно спросил Сулла.

Омега принюхался, и действительно, в банной стоял терпкий запах сладости, походивший на розы или, может быть, фиалки. Никогда раньше он не чувствовал его здесь…

— Ты имеешь в виду благовония?

Лицо темноглазого беты исказила кривая улыбка.

— Это запах мочи, Офиару. Некоторые идиоты пьют скипидар, чтобы даже их моча пахла цветами.

Глаза Офиару вылезли из орбит. «Он серьезно?»

— Но ведь можно умереть от отравления?!

— Можно. И он знает об этом. Видишь розовую лужу?

Омега кивнул.

— Это кровавая моча, почки начинают отказывать.

Повисла тишина. От ужаса, Офиару не мог выдавить и слова.

— И все ради глупой несбыточной надежды, — тихо шептал Сулла, обмывая прекрасное тело мочалкой. — Ты не нужен ему, как ты не поймешь.

Прим завозился, когда его вынули из воды и, обернув в покрывало, отнесли в маленькую комнату, отведенную для управляющего. Затем Сулла поил его молоком.

— Тихо, мой хороший, тихо.

Офиару отвернулся и ушел, не став подглядывать за несчастной любовью.

Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!

Прим спал в своей комнатке, пока Сулла распоряжался домашними делами, а Офиару, вызвавшийся помогать, только путался под ногами и в конце концов бросил это дело. Омега с удивлением заметил, что всё у беты ладилось не хуже, чем у Прима, и ему не приходилось никого при этом запугивать и унижать.

— Маций, у тебя похлебка сбежит, и не забудь перевернуть лепешки в духовке — уже запахли. Корнелиус, в атриуме не прибрано, полы в пыли, возьми Дакуса и отправляйтесь.

— В бане чисто, — отчитался сухощавый бета лет тридцати, войдя на кухню. — Молодец, Цимала, как отдохнёшь, загляни в погреба и проверь продукты на плесень. Найдешь что-нибудь подпорченное — неси сюда, посмотрим, что можно сделать…

Крутясь юлой по всему особняку, бета без труда решал бесконечные проблемы обширного хозяйства.

— Жаль, что Сулла не захотел остаться управляющим, — шёпотом сказал молодой поварёнок Офиару, скромно примостившемуся на стуле в уголке кухни.

— Он был управляющим?! — негромко удивился блондин.

Омежка кивнул.

— До Прима. Он такой хороший. Не орет никогда и не наказывает.

— А чем он провинился перед хозяином?

— Ничем. Просто сказал, что Прим справится лучше, а он не успевает за всем.

Офиару додумал остальное — он просто уступил место вздорной омеге. Пусть у управляющего много забот, но всё же свой угол, где не так воняет, и работать руками Приму теперь не приходилось.

Он снова вспомнил то, как бета сжимал безвольное тело темноволосой бестии в банной… И как он раньше ничего не замечал?! Оказывается, Сулла умел скрывать свои чувства лучше, чем можно было подумать, размышлял Офиару. Пусть беты были выдержаннее вспыльчивых самцов-альф и уравновешеннее чувствительных омег, не реагируя на события так остро. Пусть они не могли иметь детей, и многие считали их людьми второго сорта, но в груди каждого билось живое сердце. И Сулла был ярким тому подтверждением.

Омега взглянул на деловито расхаживающего по кухне мужчину другими глазами.

А этот придурок, Прим, наверняка вытер об него ноги… и как он только слушал бесстыжие стоны Прима, ублажающего Далата… и как часто это происходило?

От этих мыслей у Офиару покраснело лицо. К злости на бесчувствие управляющего примешивалось отвращение и зыбучая тоска, томившая душу то ли от жалости, то ли от несправедливости к честному парню. Далат не имел никакого права издеваться над всеми!.. Ведь Далату не был нужен Прим, так зачем?..

Он же альфа… тут же одернул он сам себя, понимая, что этим самцам было все равно кого раскладывать. Так чем отличался Далат, самый настоящий представитель своего племени? Он хозяин и творит, что хочет… да и откуда ему знать о чувствах своих рабов, если для него они не важнее, чем мебель…

Офиару смешался, не понимая, кто во всем виноват, вот только происходящее казалось неправильным, ложным и до ужаса отвратительным.

Что за странные мысли бродили в его голове? Почему его это так волновало? Разве он не должен был сосредоточиться на побеге? Пусть он и разведал, где стоит усиленная охрана, и как часто сменяется караул, гуляя часами по саду у самой стены, но не успел решить как выбираться из этой западни…

Живот снова потянуло, и он сжался от незнакомой ноющей боли. День выдался насыщенный, и Офиару так глубоко ушел в свои спутанные, неясные размышления, пригревшись у печи, обволакивающей уютным ароматом сдобы, что не сразу поймал себя на мысли, что с упоением вдыхает терпкий запах гладиолусов… Далат?

— Что ты здесь делаешь?! — прогремел откуда не возьмись появившийся хозяин особняка.

Вздрогнув, омега поднял затуманенный взгляд на огромную фигуру генерала. Его кожа лоснилась от пота и загара, весь день он провел на военных учениях, в которых сам принимал активное участие, по словам слуг.

— Сулла, — выхватил он взглядом бету, — разве я не освободил тебя от обязанностей на кухне? — раздраженно рычал он.

— Да, конечно, мой господин. Но Приму нездоровится, и я решил помочь.

— Кто-то давал тебе разрешение? — угрожающе сверкал холодными глазами альфа, заполняя своим присутствием крошечное помещение.

Сулла потупился и еле слышно ответил:

— Нет, хозяин.

Офиару буквально почувствовал, что сейчас бете, ставшим ему случайным другом, не сносить головы. Он подскочил со скамейки, ногу неприятно потянуло судорогой, и подошел к Далату, чувствуя, что совсем не боится этого хищника. Его аромат… не нес угрозу, только… силу и заботу.

Анализировать странную перемену не было времени, нужно было действовать пока не поздно. Офиару замер в шаге от мужчины, заглядывая в нависавшее тучей лицо, и пролепетал.

— Это я предложил заняться делами, а Сулла не стал спорить. Прости нас. — Офиару застыл от собственного поступка, дыхание перехватило. Почему ему внезапно захотелось задобрить этого нелюдя, у которого вместо сердца камень?

На кухне повисла гробовая тишина.

Похоже, у него вылетели остатки мозгов от той пощёчины! И на что он рассчитывает?! Альфа послушает жалкого раба-омегу, еще недавно опозорившего его достоинство?! И как ему вообще пришла в голову эта мысль?!

Далат глубоко вдохнул, чуть прикрывая веки.

— Если это была твоя вина, тебе и отвечать, — он не сводил глаз с беленького лица омежки, застывшего от волнения. — Ты принимаешь наказание на себя?

Офиару решительно кивнул, сжав маленькие кулачки.

— Отлично. Ты прощен Сулла, и приготовь мне ванну, — вздох облегчения пролетел по кухне.

— Конечно, господин. Дакус, вам поможет…

— Нет, — оборвал его Далат, — сегодня мне прислуживает Офиару.

С этими словами он вышел, оставив омегу в полной растерянности.

— Это и есть наказание? — недоуменно спросил он.

Сулла подошел к другу и положил руку ему на плечо, легонько сжав.

— Обычно прислуживает Прим… и ты понимаешь, чем это обычно заканчивается…

У Офиару затряслись руки от страшной догадки. Живот потянуло сильнее, а на лбу выступили капельки пота. Ему стало страшно. И это был не тот отчаянный страх, что обуревал его тело на арене, суля достойную смерть воина. Это было совсем другое. Нечто стыдное и пугающее, грязное и мерзкое.

Он тут же вспомнил развратные стоны Прима, и внутри все похолодело, мышцы напряглись. Он не хотел так, он не мусор! НЕ подстилка! Пожалуйста, кто-нибудь…

Поняв, что к глазам подступают предательские слезы, он рванул в сад. Плакать было стыдно, и он не мог припомнить, когда делал это в последний раз… Что за чертовщина вселилась в него? Эти мысли, эти чувства?

— Офиару, — окрикнул его поваренок, — хозяин ждет…

Далат сидел в горячей воде, наслаждаясь густым паром, напитавшим хозяйскую купальню. Его волосы, собранные высоко на затылке, открывали мощные скулы и высокий лоб, размах геркулесовых плеч покоился на бортике громоздкой ванны из голубого камня. Всё в нем говорило о титаническом спокойствии и властности.

Он прикрыл глаза, наслаждаясь кружащим голову ароматом омеги, что притаился за углом и никак не мог решиться войти.

— Так и собираешься там прятаться?

— Я не прячусь, просто не хотел мешать, — едва не заикаясь, ответил Офиару. — Как вы узнали, что я здесь? — решился спросить омега, ведь он не шумел.

— Твое сердце бьется так громко, что только глухой не услышит, — решил поддеть его Далат. — Разотри меня мочалкой, а то вода совсем остынет.

Офиару ничего не сказал, видимо следующий приказ выбил все ненужные мысли из его головы. Из узких щелей глаз Далат подглядывал за нерешительными действиями мальчишки. Сначала он крутился, пытаясь отыскать мочалку, затем найдя две, долго их разглядывал, когда настала очередь мыла, Далат не выдержал:

— Поторопись.

Что бы ни делал парень, он не смотрел на него… а как хотел этого Далат, как желал поймать смущенный взгляд невинного омежки.

— Я, я… я не знаю, что делать.

Член Далата, и без того каменный, дрогнул. Как же трудно было держать себя в руках.

— Разотри для начала мне руку.

Омега, немного ожив, подошел к высокой ванне и опустился на колени. Хитрец — придумал, как не увидеть обнаженные достоинства генерала за высоким бортиком. Он поднял мочалку и стал тереть тыльную сторону ладони, старательно избегая прикосновений.

— Выше.

Омежка немного сдвинулся, ерзая на коленках, и перешел к предплечью.

— Еще выше, — выждав минуту, повелел Далат.

Растирание налившихся после тренировок мышц было крайне приятным, но альфа знал, как усилить эффект.

— Теперь плечи и шею.

Офиару пришлось заползти за альфу, и пучок темных, как деготь, волос Далата уперся в его лицо. Генерал слышал, как дышал мальчик, и надеялся, что этот запах сводит его с ума точно так же, как и его волнует благоухание просыпающегося омежки, пока тот едва касался мочалкой тела, медленно скользя по могучим плечам, затем чуть ниже, к ключицам.

Так остро он ощущал дурманящий запах тела, находившийся нестерпимо близко… Далат не выдержал, схватил парня за руку и развернулся.

— Не желаешь присоединиться?

Омега застыл, вытаращив в ужасе глаза. Дернулся — бесполезно, и Далат едва успел отклониться от удара по глазным яблокам. «Ого! Кто-то все-таки неплохо выучил мальчишку» — подумал альфа и, не став дожидаться новых сюрпризов, схватил его за вторую руку и втащил в воду.

— Отпустите! — вскрикнул он. — Я не хочу! Не надо!

Далат замер на секунду, ощутив себя насильником. Его уже посещали догадки, что омега в парне никак не раскроется благодаря травке, и оттого мелкий еще держит последние бастионы сопротивления. Но действие рассеивалось день ото дня, и неожиданный жест Офиару на кухне, его слова и бесстрашное обращение к альфе заставили Далата поверить, что парень готов…

«Нет, еще сутки», — раздраженно признался он себе. Далат был уверен, что еще двадцать четыре часа, и тот уже не сможет сопротивляться своим инстинктам…

Альфа уткнулся в его макушку и снова вдохнул. Голова закружилась, по телу прошла приятная дрожь возбуждения. Пусть Офиару и не очистился от ведьминого зелья до конца, но альфа уже знал ответ на свой вопрос… и это значило, что ломая себя, он не причинит ему зла, не обидит. Достаточно было ранения, кандалов, синяков, издевательств Прима, за которые тот еще поплатится.

Далат прижал его к своей груди крепче.

— Не бойся, я не трону.

Офиару вздрогнул от бархата в голосе этого сильного мужчины. Его руки парализовывали тело, дыхание у левого ушка заставляло ежиться, а тепло — терять здравый смысл. Офиару казалось, что с каждым мгновением с этим демоном он теряет себя… то, кем он был… и это не казалось неправильным, наоборот, это было чудесно, словно в предвкушении чего-то большего, удивительно-прекрасного…

Еще долго он сидел в напряжении, не смея верить словам альфы, но вот, пригревшись в теплой воде и руках, он наконец расслабился и положил голову на грудь Далата. Неуверенно, застенчиво, боясь, что сказка обернется кошмаром, и он проснется. Он просто прильнул к нему, доверился, чувствуя, как легко помещается в объятиях Далата, словно именно там ему и место.

Вымотанный Офиару стал таять и проваливаться в сон. Ему было хорошо, тепло, нога почти не болела, а нывший весь день живот успокоился, принося блаженную передышку.

Крошечная мордашка расслабленно сопела у Далата на груди. Парень засыпал и неустанно ерзал. Пробурчав что-то нечленораздельное, альфа поднялся, все так же держа в объятиях маленькое чудо. Он больше не мог терпеть соблазнительные движения на своем естестве.

Омега стал просыпаться.

— Спи, спи, мой хороший. Я отнесу тебя на кровать и укрою.

Кажется, это вполне устроило принца сонного царства, и он снова свернулся калачиком в надежных руках.

Далат отнес его на свою кровать и осторожно положил, вызвав неудовольствие последнего. Пристроившись рядом, он гладил льняные волосы, а омега старался отпрянуть от беспокойства, что не давало уснуть окончательно.

— Сколько тебе лет, Офиару? — тихо, в ушко спросил Далат, надеясь, что бдительность парня ослабла, и он всё же получит кое-какую информацию.

— Почти шестнадцать, — пробурчал омежка и генерал улыбнулся гордому «почти».

— А что ты делаешь в Риме?

Паренек молчал.

— Офиару? — тихо, нетребовательно.

— Ищу… — просвистел он еле слышно сквозь негу сна.

— Кого? — Далат напрягся.

— Юлия…

Загадки

Весь следующий день Далат провел на поле тренировочных сражений, нещадно гоняя легионеров в тактических перестроениях. Он встал с рассветом, стараясь не будить мирно свернувшегося рядом омегу, и, отдав нужные распоряжения Сулле, удалился.

Спал он отвратительно. Последние слова Офиару о том, что он разыскивает какого-то Юлия, никак не шли из головы.

Далат уже предпринял шаги, чтобы выяснить, кто такой Офиару и как оказался в Колизее, но разузнать удалось не так уж и много — всё указывало на то, что парнишка не местный.

Устроитель праздничных зрелищ рассказал, что омегу привел один хорошо известный Далату работорговец. Все документы были в порядке, и по старой дружбе он согласился отправить сильно не угодившего чем-то омегу на арену, решив — одним больше, одним меньше; и, конечно, не забыв при этом выдать торговцу определенную сумму, отведенную Империей на важную статью расходов — «развлечение для масс».

Генерал решил лично навестить упомянутого торговца телом, который был хорошо известен в Риме. Звали его Марций, и Далат сам не раз прибегал к его услугам и оставался вполне доволен своими приобретениями.

Торговая лавка рабовладельца мало чем отличалась от любой другой, кроме того факта, что товаром здесь были люди: омеги, беты, реже альфы, угнанные из других государств, продавшиеся в рабство от непосильной жизни и голода, преступники или перекупленные рабы у дельцов из Африки, Азии, Восточной Европы.

Марций предпочитал крытую лавку невольничьему рынку. Так не приходилось бродить под палящим солнцем весь день напролет, да и «товар» чувствовал себя намного лучше, сохраняя презентабельный вид, что позволяло торговцу окупать дополнительные растраты на содержание помещения.

День, когда Далат наведался к работорговцу, принадлежал омегам, продаваемым для несложных работ по дому и приятного времяпрепровождения. Омеги всех расцветок и рас были выставлены в просторном помещении вдоль стен. На шее каждого висела табличка с основными характеристиками товара. На одной можно было прочесть: «Послушен, готовит, целые зубы», на другой — «Вынослив, хорошо сложен, обучен грамоте». Набедренная повязка подтверждала надпись, заставляя омегу тужиться, чтобы не отпрянуть от руки очередного похотливого престарелого альфы, гладящего его живот и ниже, — товар проверялся собственноручно.

После покупки раба, табличка сменялась другой, или на раба надевали ошейник с именем хозяина. Далат не следовал этому обычаю, разумно предполагая, что бежать от него бесполезно, а для защиты будет достаточно упомянуть имя могущественного альфы, только самоубийца будет искать встречи с генералом, у которого к тому будут претензии.

Пройдя в «кабинет» хозяина, который на деле представлял собой простую заднюю пристройку, Далат обнаружил владельца за низеньким, заваленным свитками столом.

— Генерал! — приятно удивился Марций, предвкушая выгодную сделку. — Очень рад видеть вас, и вам невероятно повезло… — начал стандартную песнь продавец, едва завидев на горизонте крупную рыбу.

— Я по другому делу.

Торговец, слегка удивленный, развел руками.

— Чем могу быть полезен?

— У меня есть информация, что раб-омега по имени Офиару, попал на арену Колизея именно из твоей лавки.

При упоминании имени омеги, лицо Марция скривилось, словно от кислого лимона, видимо, отправив мальчишку на верную смерть, он уже не надеялся услышать это имя вновь.

— Есть какие-то проблемы? — напряженно спросил альфа средних лет.

— Все будет зависеть от твоих ответов.

— Буду рад помочь.

— Откуда у тебя этот раб?

— Мои люди наткнулись на него случайно. Омега ругался с альфой, видимо между ними вспыхнула драка, как утверждают мои люди — альфа выглядел потрепанным. Он сказал, что омега — непослушный раб, снявший табличку и отказавшийся подчиняться хозяину, а затем… просто подарил его нам.

— И тебя не удивил этот факт? — Далат смотрел на крутящегося под его пристальным взглядом торгаша. Кто бы в здравом уме стал вот так просто раскидываться рабами, которые стоили немалых денег?

— Озадачил… немного. Но мои люди забрали парня, а я не стал возвращать, продержав омегу три дня, на случай если тот одумается.

— И что же раб, что-нибудь говорил?

— Все они говорят, — отмахнулся Марций, отводя взгляд.

— Ясно, — делец получил нежданный подарочек в виде молоденького, красивого омеги и не стал задавать лишних вопросов. — Что было дальше?

— Я продавал его дважды! И каждый раз его возвращали, говоря, что он дерётся, и такой строптивый раб им не нужен…

— И ты пристроил его в Колизей.

— Пришлось, — притворное раскаяние расползлось по хитрому лицу.

Дальше Далат выяснил, на какой улице подобрали Офиару, и отыскал того альфу, что отдал его людям Марция. Оказалось, что тот хотел «подружиться» с парнем, но омега оказал сопротивление, и проходившие мимо работорговцы пришлись как нельзя кстати. А поскольку имя парня нигде не числилось, и никто его не знал и не искал, ничего не мешало определить его как раба и распорядиться по своему усмотрению.

Расследование зашло в тупик. Узнать, кто такой и откуда пришел Офиару, не представлялось возможным, сердя Далата пуще прежнего. Оставалось надеяться, что со временем омежка сам все расскажет. Пусть это и не была жизненно важная информация, потому как его подарил сам Император на глазах всего Рима, да и не найдется такого человека, кто смог бы отобрать у Далата его.

… И всё же у парня было слишком много секретов. Чужеземец, обученный сражаться, с мешком запрещенной травы, да еще и не настоящий раб… и кем являлся этот Юлий? Что Офиару было от него нужно?

Сражение помогло немного отвлечь Далата от размышлений, но он так и не смог отделаться от неприятного ощущения, змеей вползавшего в душу, что Офиару мог быть связан с кем-то еще. Ревность, до недавних пор незнакомое железному человеку чувство, растлевало Далата изнутри, требуя действий, наступления, атаки. Возможно, Юлий просто друг или родственник, но… пока Далат не закрепит свои права единственным надежным способом, что создала сама природа, он не мог успокоиться.

Решено. Сегодня вечером он сделает это, даже если омежка будет сопротивляться. Тем более действие запрещенной травы скоро окончательно улетучится, и малыш простит его. Животное глубоко внутри согласно заурчало.

Приняв решение, Далат заработал мечом быстрее, уничтожая трех легионеров, бившихся против генерала.

В приподнятом настроении Далат торопился домой пораньше, не в силах противиться возбуждению при мысли о том, что произойдет вечером… будет длиться всю ночь… а чем они будут заниматься утром, генерал решит по состоянию омежки.

«И это у Офиару еще не течка…» — подумал Далат, усмехнувшись.

— Хозяин, можно? — в дверях возник один из его личных рабов-бет, Риний.

Далат кивнул.

— Я с поручением от Суллы.

— Говори.

— Сегодня к ужину будет Император с компанией…

Ветер

Император нечасто наведывался в гости, предпочитая проводить посиделки у себя во дворце, и оттого нехорошее предчувствие не покидало Далата всю дорогу домой.

Как только его паланкин опустился в атриуме, навстречу вышел Сулла.

— Докладывай, — по-военному потребовал он.

— Мы успеваем. Императора ждем через пару часов. Кушанья будут готовы в срок, а ванна уже ожидает вас.

— Хорошо, — и не говоря больше ни слова, генерал отправился в свои покои, потому что именно в том направлении находился Офиару, распространяя по дому соблазнительно щекочущий нос аромат.

Расположившись на скамейке во внутреннем садике, омега читал свиток.

— Привет, — замер позади него Далат.

«Парень не дрогнул, — отметил про себя альфа, — значит, почувствовал мой запах», — потому что передвигался Далат, как истинный воин, при желании — бесшумно.

— Здравствуйте, — омега поднялся и развернулся к Далату. Головы он не поднял, а, смущенно розовея от воспоминаний о прошедшем вечере, смотрел куда-то на уровне груди. Сегодня его волосы были распущены и слегка развевались от слабых порывов ветерка, проникавших внутрь дома.

— Извините, я взял почитать, — приподнял он в руке свиток.

Еще пару дней назад Офиару обнаружил, что в одной из комнат, выходивших в патио, была библиотека, и сегодня, от нечего делать, решил почитать. Сулла строго настрого запретил ему помогать и вообще появляться на кухне. Мудрый раб понял, насколько серьезно относится хозяин к Офиару, и пока другая челядь презрительно посмеивалась над омежкой, которого побрезговал взять генерал, исходя обычной завистью, Сулла оценил ситуацию по-иному.

— Ничего. Можешь пользоваться библиотекой, когда пожелаешь.

— Спасибо, — скромно, все также не поднимая глаз, ответил омега.

— Офиару, я хочу, чтобы сегодня ты спал со всеми, на чердаке.

— Хорошо, — ответил парень. Он чувствовал себя лучше, несмотря на периодические боли в животе, списав недомогание на непривычную пищу, а значит, скоро его отдых должен был закончиться. Так что он совсем не удивился, когда Далат отправил его на чердак.

— Завтра, ты вернешься в свою комнату. Но сегодня, не показывайся в доме или саду.

Офиару непонимающе кивнул, но спрашивать не стал. Он знал о высоком госте, новость о котором поставила весь дом на уши… Наверное, Далат не хочет, чтобы Император явился свидетелем недозволительных выходок невоспитанного «раба», кем генерал его считал.

Против воли, это вызвало легкую обиду — Офиару прекрасно знал, как следует себя вести. Он же не виноват, что все считают его рабом, когда он таковым не является!

Опустив глаза, он хотел пройти мимо Далата, чтобы отправиться, куда сослали, по дороге вернув свиток на место, но генерал перехватил его руку, взяв его ладонь в свою.

— Посиди со мной.

Офиару вздрогнул от неожиданности и уже хотел отнять руку, когда голос альфы защекотал затылок волнительными мурашками. Омега неуверенно кивнул, решив, что в этом нет ничего особенного, и Далат опустился рядом с ним на облюбованную парнем скамью.

— Чем занимался сегодня? — буднично спросил он, будто делал это каждый день.

Офиару сглотнул от непривычного чувства заботы, которое коснулось его души, грубая рука, так и не выпустившая его ладонь, осторожно сжимала тонкие пальчики.

— Ничем особенным, — в безделье признаваться было стыдно.

— Долго спал?

— Да, — Офиару покраснел, чувствуя на себе внимательный взгляд. — После убрался в комнате… Сам решил! Сулла тут ни причем! — как он мог забыть, что ему запретили работать… секундочку, а почему его вообще это волновало?..

Далат рассмеялся, и омега удивленно уставился на него, слыша чистый, раскатистый смех впервые. Далат выглядел сногсшибательно. Красив как никогда, он скинул на минуту маску суровости и безразличия. Запах гладиолусов, преследовавший Офиару последние несколько дней, сейчас тянул как магнит к этому великолепному, сильному альфе.

Между ягодиц свело судорогой, и омега поморщился.

— Тебе нехорошо?

— Нет, все в порядке… живот иногда болит… — похоже, от безделья у него развязался язык.

— Сильно?

— Ничего серьезного. Наверное, съел что-то не то, — Офиару совсем не хотелось обсуждать интимную жизнь своего желудка с генералом Империи, и он поспешил сменить тему.

— А вы? Чем вы сегодня занимались? — и только произнеся вопрос вслух, он понял что перешел черту, которая разделяла раба и господина. Как он посмел требовать отчета у Генерала?! — Простите, — омега стушевался.

— Я тренировал одну из личных центурий Императора, — Далат проигнорировал неловкость омежки. — Затем мы занимались перестроением легионов и обсуждали тактические вопросы.

Офиару внимательно прислушивался.

— И как обычно отрабатывали личные боевые навыки.

— Я помню, как вы справились с тигром, — решил поделиться мыслями Офиару. — Это было здорово! Четко! Ни одного лишнего движения! Мой учитель был бы в восторге! … — омега захлопнул рот, пока его длинный язык еще чего не выболтал.

Сейчас он напоминал Далату ребенка, во все глаза смотрящего на старшего товарища и мечтая быть на него похожим. Именно так он когда-то глядел на отца.

— Ты тоже хорошо сражался, — не стал выпытывать сразу Далат. — Как тебе удается так быстро двигаться?

Офиару был польщен вниманием альфы, и речь потекла сама собой.

— Это несложно, если много тренироваться, и, конечно, омеги легче альф, поэтому скорость — наша сильная сторона.

Далат кивнул, соглашаясь.

— Меня с детства гоняли по четыре-пять часов в день, чтобы я сумел, если придется, за себя постоять.

— Думаю, на арене тебе это пригодилось.

Офиару серьезно кивнул.

— Да, но было страшно, — тише признался он.

Далат не смог подавить в себе желания и, обхватив парня за плечи, притянул к себе. Ему хотелось укрыть его от всех тревог этого мира. Ему было страшно даже представить, что стало бы с мальчишкой, не найди он его тогда…

Омежка встрепенулся, но видя, что угрозы нет, притих, настороженно прислушиваясь к собственным ощущением. То же самое чувство, что и вчера вечером, охватило его тело — спокойствие, доверие…

— Теперь все в порядке, и тебе нечего бояться, — сказал Далат, потрепав его по голове.

— А…, а вы меня отпустите? — тихо-тихо пролепетал парень и, подняв взгляд, умоляюще уставился на Далата. — Я правда не раб, это недоразумение! Понимаете, мне нужно найти одного человека срочно-срочно… — затараторил парень, поддавшись внезапной надежде, что этот человек, проявивший к нему внимание и заботу, поймет его. Вопреки всем доводам разума, Офиару верил в это.

— Кого тебе нужно отыскать? — не ответив на вопрос, задал Далат встречный.

— Я… я не могу сказать, это секрет. Но для меня нет ничего важнее, чем отыскать его.

Далат нахмурился и расцепил объятья. Ревность все настойчивее точила когти о его душу, оставляя глубокие царапины.

— Когда я отыщу этого человека, всё наконец станет хорошо. Пожалуйста, отпустите меня. Этот человек для меня очень-очень важен, — омега осторожно положил хрупкую ручку на запястье Далата.

Как же важен был для него тот, кого он разыскивал. Из-за него он угодил в рабство, должно быть слабо представляя, что творят с невинными юными омегами… Именно за этим призраком он явился в Рим, именно о нём все его мысли… все мысли ЕГО истинной пары…

— Знай своё место! — прорычал Далат, поднимая бешеный от ярости взгляд. Омега сжался от испуга, отдернув руку, как от огня. — Ты мой раб! Ты моя собственность! Ты принадлежишь мне!

С каждым словом Далат свирепел всё сильнее. Офиару затрясся от жестоких слов и ненависти, сочившихся из альфы, он не хотел этого слушать, не мог поверить, что сейчас перед ним был тот же самый человек, что ласково обнимал его минуту назад! Омега вскочил и кинулся прочь, игнорируя боль в ноге, желая поскорее спрятаться на своем чердаке и не видеть этого тирана.

Далат не стал его останавливать, иначе мог изувечить парнишку. Гнев, клокотавший внутри, разрывал на части, требуя выхода… удовлетворения… крови… омеги.

Выйдя в сад, он схватил ведро с дождевой водой и выплеснул себе на голову.

Он непременно подчинит себе пару. Сразу после ухода Императора… А потом, выяснит, кто же этот чертов Юлий…

Птичка

Император явился с целой процессией. Рабы, охранники, паланкины затопили улицу перед домом Далата. Бежавшие впереди клиенты разгоняли зазевавшихся прохожих, освобождая место. Хозяин встречал дорогого гостя в атриуме, куда внесли носилки Торциуса и остальных гостей.

— Император, приветствую вас в своем скромном жилище, — Далат опустил голову в знак уважения.

— И я рад тебя видеть, мой бравый генерал, — альфа, тонкий в кости, но не менее статный, чем сам хозяин дома, обворожительно улыбнулся, сияя всем вокруг. Его голову украшала густая грива каштановых волос и, несмотря на то, что он был старше Далата, его глаза блестели юношеским азартом и неисчерпаемой энергией. Когда эти двое самых могущественных самцов Империи стояли в одном помещении, ни на что другое смотреть было невозможно.

— Ты совсем нас забыл, и наша скромная компания решила тебя порадовать.

— Я счастлив, мой повелитель.

— И смотри, кого я привез скрасить твое одиночество, — хитро сощурясь, Император обернулся как раз в тот момент, когда из одного паланкина появился молодой омега. Высокий, плечи отведены назад, подбородок вздернут, а ярко красные губы контрастируют с белоснежной неприлично короткой туникой — Эвиний.

Далат выругался про себя, решив, что чем-то прогневал богов, раз уж они разом ниспослали все тридцать-три несчастья на его голову.

— Мне кажется, в прошлую нашу беседу я выразил мнение по поводу данной персоны, — вежливо, в полголоса пробурчал Далат.

— Твое мнение я прекрасно знаю, и ты выражаешь его последние пять лет. А наследников у тебя тем временем не прибавляется… Или я неправ? — с неожиданным интересом закончил Торциус и, продержав взгляд долгих две секунды, будто и правда ожидал услышать положительный ответ, обернулся к подошедшему Эвинию.

— Далат, — натянул омега свою самую приторную улыбку.

— Эвиний, — сдержанно ответил генерал и отвернулся, не балуя парня лишним вниманием. — Прошу всех в триклиний, столы уже накрыты, — небольшая пестрая компания, обступившая альф, возбужденно загалдела в предвкушении нескучного вечера.

Триклиний представлял собой просторный обеденный зал, выходивший во внутренний дворик и располагавшийся прямо по диагонали от хозяйской комнаты. Фрески, выполненные в спокойных пастельных тонах, раскрашивали стены живописными картинами из жизни Рима. Вот на форуме собрались граждане, разодетые в тоги, и спорят по поводу нового закона. Рядом раскинулась площадь перед амфитеатром, киша людьми в воскресное утро, должно быть они спешат в Колизей, что вытянулся на следующей стене гигантской сферической фреской. Зелень вилась курчавыми лозами из гигантских напольных горшков, опоясывая картины ломаным прямоугольником, словно естественная рама, выполненная лучшим из мастеров — природой.

Посреди зала, на ярких квадратиках мозаики, располагались небольшие островки из лож-клиниев, представлявших собой некое подобие просторных кушеток, и низкие квадратные столы-менсы. Римляне не отказывали себе в удовольствии возлежать во время трапезы, обходясь без столовых приборов, чтобы ни что не отвлекало их от чудесных блюд, представленных во всем изобилии кулинарных изысков Рима.

На закуски по обычаю подали яйца, устриц, улиток в соленом молоке и прочих морских тварей. Состоятельные римляне относились к этой традиции настолько щепетильно, что в народе пошла поговорка «Ab ovo usque ad mala» — «От яиц до яблок», намекая на то, что пышный пир непременно пройдет искомый круг, и, игнорируя обилие мясных и рыбных блюд, упрямые потомки патрициев все равно выставят яйца и фрукты на стол.

Кушанья подавались с одной стороны стола, в то время как обедающие занимали выставленные аркой ложа, что позволяло вести приятную беседу. Гости Далата раскинулись на центральном триклинии, заняв положенные этикетом места. Хозяин расположился на левой кушетке в глубине фамильной клиний, отводившейся для родных, в то время как наипочетнейший гость-Император, занял последнее место на средней, оказываясь по левую руку от генерала.

Остальная компания поспешила разместиться вокруг на пустующих местах — всего их было девять. Эвиний нарочно не торопился, позволяя остальным гостям расположиться с комфортом, а когда все расселись, оказалось, что единственные свободные места были рядом с генералом, куда он и поспешил пристроить свой зад.

— Похоже, дорогой, тебе сегодня повезло, — делая одолжение, сказал Эвиний и котиком подполз к альфе.

Далат посмотрел на Императора, всё это напоминало хорошо спланированную акцию, и, судя по тому как сжимал губы Торциус, ему с трудом удавалось сдерживать смех.

Рабы подавали перемены блюд, как только замечали, что гости насытились очередным кушаньем, даже если оно не было съедено и на треть! Голуби, каплуны, фазаны, рагу из фламинго, жирные мурены, отливающие пурпуром в свете ламп, толпились вокруг целиком зажаренного кабана. Нескончаемой процессией проходили молодые омежки-рабы, угощая гостей паштетом из соловьиных языков, выставленным в пиалах тонкой работы на разносах, не забывая предложить блюда-секреты. Такое развлечение придумали повара для истинных гурманов. Они подавали, к примеру, цесарку приготовленную из говядины, и верхом мастерства повара считалось замаскировать продукт таким образом, чтобы отведывавший его не разгадал главного ингредиента, поверив в обман.

Лучшее вино из погребов Далата лилось рекой, и вечер медленно накалялся. Омеги все теснее прижимались к альфам, и вот Далат почувствовал на своей ноге недвусмысленные поглаживания Эвиния, от которого за версту несло афродизиаками, рассчитанными свести с ума неприступного генерала.

Следовало признать, что Далат был совсем не прочь натянуть симпатичного омегу, но связываться с аристократами не хотелось, он слишком хорошо знал, сколько уловок таят эти невинные глазки и потасканные кем ни попадя попки. А с недавних пор у него и вовсе пропал интерес к таким как Эвиний…

— Ну, что же ты обижаешь парнишку своим невниманием? — негромко спросил Император Далата, вытирая блестящие от жира пальцы о кудрявого мальчика, которого брал на пиры вместо «салфетки».

Удивительно, но такая работа, среди рабов, считалась благословением небес, от таких работников требовалось две вещи: прямо сидеть и вовремя подставлять пушистую шевелюру.

— Разве Эвиний не милашка? — спросил Император.

— Я рад, что ваше сиятельство так радеет за своего скромного слугу, но боюсь мне это не интересно.

— Неужели?! — с преувеличенным удивлением спросил Император, все так же не повышая голоса и оставляя разговор личным, впрочем некоторые, особенно заинтересованные персоны, начинали внимательно прислушиваться. — А я слышал, что тот омежка, к которому ты вызывал намедни Курция, невероятно мил.

Император и Далат уставились друг на друга.

«— Ах, вот чем я обязан твоему неожиданному визиту! Значит, пронюхал…»

«— Неужели это тайна?»

«— Это моё личное дело»

«— Почему? Есть причина?»

— И кстати, не тот ли это мальчик, которого ты так бесцеремонно утащил с арены?

Далат молчал. Ему совсем не нравилось, куда вел этот разговор.

— Значит, он, — вынес решение Император, плотоядно улыбаясь в предчувствии занимательной игры. — Но, кажется, я не вижу его здесь, — нахмурился Торциус в притворном огорчении.

— Ему нездоровится, — сквозь зубы ответил Далат.

— Действительно? А Курций обещал, что к этому времени парень поправится, а он никогда не ошибается.

Далат стиснул зубы. Он прекрасно видел, что Император развлекается от души и ни за что не позволит мышке улизнуть из мышеловки. Если сейчас он попросит Императора оставить парня в покое, то привлечет к нему ещё больше внимания, раззадорив неугомонного повесу. Дружба дружбой, но не стоило забывать, что перед ним Император, и следовало соблюдать осторожность. Кто знает, что у него на уме.

— Чего вы желаете, мой повелитель?

— Другой разговор, Далат, — обрадовался Торциус. — Зови мальчишку, давай посмотрим, кто так привлек моего верного генерала.

— Мальчик, должно быть, уже спит… — хмуро ответил Далат.

— Так буди скорее, — всплеснул руками Торциус, — пусть… почитает нам стихи!

Глубоко вздохнув, Далат щелкнул пальцами, и раб немедленно подскочил к хозяину. Генерал шепнул что-то ему на ухо, и бета, поклонившись, исчез.

Скорчившись на своей грязной подстилке, Офиару уткнулся лицом в колени. Слезы уже высохли, заставляя опухшее, разгоряченное лицо мерзнуть от ночной прохлады, врывавшейся через низенький проем на чердак.

Вновь и вновь Офиару прокручивал в своей памяти такие разные лица. Вот, Далат смотрит на него с презрением и ненавистью на арене; безразлично бросает в лицо, что он раб в своем паланкине; метает гром и молнии на кухне, и говорит, что распнет верного Суллу… и другой Далат, что заботится, лечит, крепко сжимает в объятьях в ванне, разрешает спать в своей постели, разговаривает как друг и не ругает, когда Офиару задает личные вопросы…

Но то, каким он предстал перед ним сегодня, было просто отвратительным. Лицо его было перекошено от злости, в глазах пылала ярость. Он рычал, будто дикий зверь, и Офиару впервые по-настоящему испугался, поверив, что он действительно убьет его…

Разве такое возможно? Ведь еще день назад он казался… не таким, совсем другим… хорошим что ли…

Живот снова нещадно выкручивало, иногда сводя так сильно, что Офиару переставал дышать, замерев в ожидании, когда спазм отпустит. Сулла сказал, что скоро придет доктор, наверное, стоит его спросить, чего не следует есть…

Омега так глубоко провалился в собственные тревоги и несчастья, что услышал скрип лестницы за пару секунд до того, как из темноты вынырнул Сулла.

— Офиару, поднимайся.

— Я не сплю.

— Хорошо. Идем, тебя требуют на обеде.

Офиару тихонько вошел в зал, держась за Суллой, тот, обернувшись, принял у омеги серебряный разнос с напитками и, как они условились, тихонько отошел в правый угол.

Его лицо едва ли остыло, как снова кровь прилила к щекам, он не мог понять, зачем Сулла заставил надеть его такую короткую рубаху, так что ноги были видны до середины бедер, выставляя на всеобщее обозрение огромный багровый шрам, стянутый нитками. А когда он понял, что будет стоять так, что только слепой не заметит его увечья, и вовсе рассердился на бету.

— Офиару, прости, но я в точности выполняю повеления хозяина, и он настоял, чтобы ты выглядел именно так. Прошу, просто сделай, как он хочет. Мне кажется, он не желает тебе вреда.

Обдумывая услышанное, Офиару отрешился от происходящего, представляя, что его тут и вовсе нет. Он тихонечко стоял, вперя взгляд в пол и сцепив руки впереди.

Кажется, его появление прошло незамеченным. Гости кричали и гоготали, то и дело поднимая бокалы, разговор был сбивчивым, сдобренным похабными шутками и пошлыми анекдотами. Простояв так несколько минут, Офиару решился выглянуть из-под длинной ровной челки.

Первым, кого он заметил, был Далат. Этот огромных размеров альфа откинулся на одной из лож. Его тога немного растрепалась, обнажая мощные мышцы груди, волосы были распушены, спадая прямыми темными прядями на плечи. А затем он заметил его.

Какой-то омега неприлично лапал генерала! Он касался его колен и бедер будто случайно, его голова находилась на уровне паха в непозволительной близости от желанного тела.

Сердце Офиару забилось быстрее, отдаваясь взволнованным стуком в ушах. Ему это не нравилось, он хотел сказать, чтобы наглец убрал свои мерзкие пальцы со складок одежды Далата! Чтобы он отодвинулся дальше, а лучше бы вообще проваливал куда подальше!

— Твой парнишка скоро сделает дырку или в тебе, или в Эвинии, — прикрываясь бокалом вина, шепнул Император, наслаждаясь представлением для избранных.

Далат, в котором еще теплилась слабая надежда, что Император оставит свои шутки, молчал, надеясь, что дальше этого Торциус не зайдет.

От досады на собственное расстройство, бесстыдное поведение омеги и полное равнодушие к происходящему со стороны Далата, Офиару закипел.

Этот недоделанный альфа просто играет, корча из себя благодетеля, заступника! На самом деле Офиару просто стал новой игрушкой! Прим надоел, появился новый мальчик, а теперь и ему нашли замену! Конечно! А на что он рассчитывал, ведь в глазах окружающих он раб! Да еще покалеченный раб!

Этот Омега вытянулся рядом с телом генерала, оставляя зазор не больше, чем ребро ладони. Его до отвращения крохотная туника задралась до самых ягодиц, демонстрируя спереди напрягшийся бугорок возбуждения.

«Мерзость!»

И Офиару своевольно перешел в другой угол, слева от двери, откуда провоцирующая сцена не так кидалась в глаза.

«Я не позволю собой командовать и унижать!» — взгляд омеги гневно сверкал в багряном золоте ламп, расцвечивающих разгоравшуюся вакханалию, растягивая длинные черные тени позади присутствующих…

Тут Император поднялся и направился в угол, где застыл Офиару. Далат внимательно следил за действиями Торциуса, а тот словно кот, подбирался к его сметане. Подойдя к мальчишке вплотную, он заслонил его скромное тельце своей фигурой и Далат не мог видеть ни лица своего омеги, ни слышать, что там происходило.

Минута тянулась отвратительно долго, и генерал уже решил вмешаться, когда внезапно, они оба направились обратно к среднему клинию. Торциус вальяжно разлегся как и прежде, а парнишка сел рядом с ним, в нескольких шагах от Далата, абсолютно игнорируя присутствие последнего.

Император больше не глядел на своего генерала, сосредоточив всё внимание на омежке. Тот, с красным лицом, не отрывал взгляд от одарившего его вниманием альфы.

Далат стиснул зубы, прислушиваясь к их разговору.

— Ты милый, — бархатным голосом протянул Император, прогладив омегу по волосам.

— Спасибо.

«Чтоооо?!!»

Далат был в немой ярости от кротости ответа некогда строптивого омеги! И ЭТО был Офиару?!

— Виноградинку? — Торциус любезно поднес зеленую ягодку ко рту омеги и остановился, не настаивая. Парень колебался не дольше секунды и приоткрыл маленький ротик, принимая угощение.

Далат заскрежетал зубами и впился руками в кушетку. «Паскуда! Продажная сволочь! Дрянь! Значит, Императора тебе подавай!» — вены на лице альфы вздулись.

— С тобой все в порядке, дорогой? — зашевелился сбоку Эвиний.

Но Далат не мог оторвать взгляда от лица ненавистного мальчишки, что так легко баловал вниманием Торциуса, когда еще недавно едва не бросался в сторону при виде его самого!

— Я тоже хочу ягодку, — чувственно попросил альфа. Омеге оставалось только дать желаемое, что он и сделал.

«Шлюшонок!!! — ревел про себя генерал, не двинувшись с места. И ради такого как он, Далат был готов на всё?! — Корчил из себя недотрогу, а на деле продался как последняя шлюшка!»

Запах, исходивший от его омеги, был просто сногсшибательным! Но он не уступит этой швали! НИ ЗА ЧТО!

— Ты неважно выглядишь, любимый, — все так же приставал надоедливый Эвиний.

Далат посмотрел на докучавшего омегу, схватил за плечи и, притянув к себе, зажал слабое тельце между мощных ног, впиваясь в губы яростным поцелуем под одобрительное улюлюканье толпы. Он терзал его, словно животное, и Эвиний уже всеми силами пытался его оттолкнуть. Но не тут то было!

Краем уха Далат услышал, как повар вскрыл кабана, возвещая о кульминации вечера, и оттуда выпорхнуло восемь дроздов по числу собравшихся гостей. По традиции, на каждой птичке было имя присутствующего, и гости принялись ловить птенцов и сворачивать им шеи. Затем повар готовил лично добытую дичь, и праздник продолжался.

Член Далата стоял колом, и он что есть силы терся о хрупкое тело Эвиния, грозя переломить его пополам. Омега стал задыхаться и, кажется, Далат почувствовал соленую влагу чужих слез на своем лице.

Как же отчаянно он хотел! Желал! Жаждал… того шлюшонка, который готов был раздвинуть ноги перед чужими деньгами и властью!

«Блядь!» — выматерился он про себя, уткнувшись лбом в стену. И на стене было написано одно единственное ненавистное имя!

Он все равно хотел только его! Эта сучка был его истинной парой!

Далат откинул потрепанного Эвиния и обернулся в сторону Офиару и Императора, собираясь отнять мальчишку, трахнуть так, чтобы мозги встали на место, а затем, в наказание, посадить на цепь в доме.

Но место, где сидел Офиару несколько минут назад опустело…

Он поймал на себе только скучающий взгляд Императора.

— Где он? — хрипло потребовал Далат.

— Иногда, мой друг, я тебе поражаюсь, — философски начал Торциус. — Как вообще ты умудрился завоевать часть земель принадлежащих Империи? — в искреннем изумлении вздернул брови альфа.

— Торциус, где мальчишка? — Далат сел на кушетку и озирался по сторонам, не находя дорогую фигурку.

— Не понимаю, как ты мог быть настолько наивен, чтобы не разгадать наш маленький спектакль?

— Спектакль?

— А что же еще? Я пообещал злобному парнишке месть, и он, умница, согласился. Я сказал, что ты будешь в ярости от того, что предпочел меня тебе. И я даже не соврал, — довольно хмыкнул Император. — А ты, вместо того чтобы отнять парня и наказать в своей комнате, как приличествует всякому уважающему себя альфе, пристал к Эвинию. И позволил своей расстроенной птичке упорхнуть, едва сдерживая слезы.

— Торциус, — угрожающе прорычал Далат.

— Да, мой генерал! Но прежде, чем бить мне морду, задумайтесь, как хорошо спрячется парень, и как долго вы будете выволакивать его из угла, после того как потеряете драгоценное время?

— Завтра в шесть на арене! — бросил альфа, молнией бросаясь вон из зала.

— Буду ждать! — театрально помахал ему ручкой Торциус. — Ну, что мой друг, обидели? — протянул он руку чуть не скулящему от обиды Эвинию… — Жаль, мой сладкий, но с истинной парой ты не поспоришь…

Далат вылетел во внутренний дворик и, положившись на свежий ночной воздух, глубоко вдохнул… но, увы, парня нигде не было…

Побег

При виде того, как Далат впивается в губы другого омеги, как прижимается к его телу со всей страстью, со всем желанием, что-то оборвалось внутри Офиару. Он словно похолодел и внезапно опомнился. Отвратительное зрелище привело его в чувства не хуже звонкой пощечины.

Что он здесь до сих пор делает?

Не задерживаясь дольше, он вылетел вон из триклиния, вон из особняка, и, не сомневаясь более, не мучаясь нерешительностью, он кинулся к одному из деревьев в саду.

Там, на акации, он припрятал веревку и крюк, украденные у садовника утром. Тонкая бечёвка для подвязки вьющихся растений и небольшая металлическая загогулина, сработают наподобие кошки, чтобы зацепиться за соседнюю крышу и сбежать из ненавистного дома.

Он давно разведал, где стоят посты бет за высокой стеной особняка, и все правильно рассчитав, выбрал место между двумя воинами. Улучив момент среди дня, он взобрался на дерево и обнаружил напротив невысокое строение, покрытое черепицей.

Именно на него сейчас он и перебирался, затаив дыхание. Ночь выдалась безлунной, и если он не наделает лишнего шума, он вполне сможет скрыться, не привлекая внимание. А когда его побег обнаружат, он будет уже далеко.

Но вряд ли его пропажу скоро заметят, подумал про себя Офиару, снова вспоминая, как Далат сжимает в объятьях хрупкое тело омеги. На душе снова стало гадко, и обида засосала под ложечкой.

Какое ему вообще дело до этого альфы? Пусть он невероятно красив, и от него исходит потрясающий аромат, который тянет к себе не хуже рабского поводка, но играть с собой Офиару не позволит! С этим чертовым Далатом он будто забыл, зачем вообще явился в Рим. Признаваться себе в том, что хотелось остаться рядом и спать у него под боком, было противно. Ведь не такой Офиару идиот, чтобы не видеть Далата насквозь. Обычный омега, такой как он, ему совсем не нужен, а то, что он однажды не убил его, а позаботился, не более чем необходимое внимание хозяина к собственной скотине, ведь в глазах генерала он просто раб… разве не это он прокричал ему в лицо несколько часов назад?

Надо же было напридумывать себе невесть чего!.. Офиару покраснел от стыда за собственную глупость. Наверное, у него выработалось привыкание к травке, и жалкий омега в нем, почуяв самца, поднял голову и отреагировал…

«Да, наверняка так и есть. Обманывать матушку природу вечно — нелегкое дело. Нужно скорее отыскать Юлия и уносить из Рима ноги, иначе добром это не кончится. Главное найти место, где можно будет залечь на несколько дней, а затем я непременно придумаю что делать», — решил Офиару, перепрыгивая с крыши на крышу, как внезапно, сумасшедшая, оглушительная боль сшибла его с ног.

Сознание на миг отключилось, он споткнулся, запутавшись в собственных ногах, упал и покатился вниз с крыши. Сердце зашлось от ожидания сильного удара, он инстинктивно расставил руки и ноги, пытаясь затормозить, но живот крутило так отчаянно, что всё, что он почувствовал, был короткий полет и глухой удар. Ему удалось немного втянуть голову и собрать конечности перед жестким приземлением, оставляя надежду нормально сгруппироваться.

Дыхание выбило из легких, в ушах свистело тонкой протяжной сиреной. Офиару на миг забыл, кто он, и что произошло. Омега просто тихонько лежал на месте, осторожно прислушиваясь. Ему казалось, что тело ему больше не подчиняется. В глубине живота будто разливалось тягучее пламя, выжигающее внутренности, а там, где он приложился о камень улицы, фонтанами пульсировали очаги тупой боли, пронизывая до костей, сминая ткани и выворачивая наизнанку.

Не было сил.

Не было сил двигаться, дышать, даже просто заскулить, зовя на помощь.

Единственное, что он смог, это приоткрыть глаза.

Вокруг было темно, узкий переулок и… чьи-то шаги.

— Что тут у нас? — услышал жадный голос Офиару, едва ли понимая смысл.

— Кажется, нам повезло, — пробасил другой.

Его перевернули носком ноги, и Офиару мешком завалился на спину, выпустив протяжный стон.

— Он хоть жив?

— Пока дышит и ладно.

Офиару не мог разглядеть в темноте их лиц, только две пары ног в шаге от своего лица.

— Ну что, сучка, порадуешь дядь своей сочной дыркой?

— Кажется, он тебя не слышит.

— Мне похуй. Я первый.

— С чего это?!

— А с того, что в прошлый раз, ну помнишь, того пацанёнка с веснушками, его оприходовал ты. Так что шаг назад, и ждешь очереди.

— Да, но тот не был течный…

— Отъебись сказал!!! — зарычал альфа.

И Офиару почувствовал, как его резко подхватывают под бедра, переворачивают лицом вниз, и его щека упирается в холодный камень. Он услышал треск рвущийся ткани и в ту же секунду ощутил, как его хватают шершавые ладони за ягодицы, мнут и тянут.

— Хорошая сучка нам попалась.

— Давай уже, скорей, — алчно поторопил приятель. Сцена перед глазами заставила его пускать слюни.

Тот, что завис над Офиару, принюхался.

— Слушай, походу мы в этой дырке побываем первыми, — заводясь от собственного открытия, протянул насильник, уже сжимая свой возбужденный член в сантиметрах от чуть раскрывшегося колечка.

— Это вряд ли, — услышал Офиару знакомый голос… и запах гладиолусов за секунду до того, как потерял сознание.

Прелюдия

Далат летел по улицам Рима, следуя за запахом, никогда еще не ощущая кого-то так остро, так резко. Запах Офиару изменился даже за последний час, и Далат прекрасно понимал, что явилось тому причиной… у омеги начиналась течка…

Ускорившись, генерал оставил далеко позади свою личную охрану. Он успел отдать краткие приказания и отослать бет-стражников на поиски Офиару.

Близко… теперь до омеги было рукой подать. Проносясь мимо одного закоулка, Далат резко затормозил, пряный, насыщенный аромат пригвоздил его к месту. Он круто развернулся. Офиару был там… и еще двое — альфы.

Мышцы на спине генерала напряглись, и он крепче сжал один из мечей, прихваченных из особняка.

Один альфа стоял в стороне у стены, другой на коленях, спиной к Далату, еще пару шагов и генерал увидел, чем они занимаются…

Они не кричали, даже не пискнули. Генерал был быстрее вспышки молнии и гораздо смертоноснее, не задумываясь, лишив жизни тех, кто посмел прикоснуться к его собственности. Он сгреб бессознательное тельце парня и осторожно прижал к груди.

Офиару выглядел паршиво, губа разбита, бровь рассечена, ушиб на голове. Рубашка разорвана и телепается унылым обрывком на поясе. В темноте он не мог оценить всего ущерба, но, по крайней мере, он не вопил от боли, а значит, слабая надежда на то, что всё обойдется, есть…

Запах мальчика и беспомощный вид срывали остатки самоконтроля закаленной души солдата, в воздухе витал запах свежепролитой крови и дурманящий аромат омеги на пике созревания. Член Далата встал и требовал удовлетворения, игнорируя доводы разума. Все, чего хотелось животному внутри, — это немедленно овладеть желанным телом, сделать это здесь и сейчас…

Сцепив зубы, Далат двинулся к особняку, стараясь не вдыхать глубоко и не тревожить мальчишку, от которого хотелось выть волком.

На пороге его встречал Сулла и Курций.

— Гости разошлись. А я рискнул вызвать доктора, хозяин, — оправдывался Сулла за самоуправство.

— Молодец, — бросил Далат, — идемте в мою комнату.

И они поспешили внутрь. Доктор на ходу попросил теплой воды и полотенец, расторопный бета кинулся выполнять указания.

Положив парня на кровать, Курций приступил к немедленному осмотру.

— Множественные ушибы? Он упал?

Далат задумался, припоминая обстоятельства, при которых нашел парня. Да! Там валялось несколько разбитых черепиц.

— Возможно, упал с крыши метра два высотой.

Доктор кивнул, продолжив ощупывать парня. От вида, как альфа трогает драгоценное тело, хотелось перегрызть ему горло.

— Если не можете на это смотреть, вам лучше уйти, — не отрываясь от омеги, сказал наблюдательный врач.

— Я сам решу, как мне поступить! — гневно рыкнул Далат.

Курций выпрямился.

— Генерал, я понимаю ваши чувства. У парня течка, он девственник, и, судя по вашей реакции… он ваша пара, так?

Доктор сделал паузу, ожидая ответа, и рассерженному генералу не оставалось ничего другого как кивнуть.

— Я врач, Далат, и прекрасно себя контролирую, для меня главное помочь мальчику. Вы мне верите?

Генерал шумно и недовольно фыркнул, но спорить не стал.

— Прошу, дайте мне выполнить мою работу. Если сейчас вы сорветесь, то потом, скорее всего, будете сожалеть, а я не уверен, что буду в состоянии помочь.

Поджав нижнюю губу, Курций уставился на другого, более сильного альфу в ожидании. Тот сверлил его лютым взглядом, словно вора или преступника, но в глазах врача не было ни тени страха, только абсолютная уверенность в собственной правоте.

— Я за стеной, — прохрипел Далат и вышел вон.

Те несколько минут, что понадобились для обследования, показались Далату нестерпимо долгими, мучительными. Дикое желание не проходило, но уйти дальше, чем на несколько шагов от комнаты, где был его омега, чтобы сделать хотя бы глоток свежего воздуха, просто не находилось сил. Он будто привязанный стоял на страже у входа, провожая собственных слуг, несших воду и полотенца, недобрым подозрительным взглядом. Те, не смея поднять глаз, проскакивали мимо, расплескивая содержимое тазов.

Офиару чуть слышно заскулил, когда доктор попросил рабов помочь ему. Далат впечатал кулак в стену так сильно, что разбил костяшки в кровь. Сознание собственной беспомощности в необычной для альфы ситуации и звериная похоть закручивали винтики, еще немного, и он был готов сорваться.

К нему осторожно приблизился бета и, замерев на почтительном расстоянии, проговорил:

— Доктор предлагает вам выпить это, — в руках у Суллы был тяжелый дымящийся кубок. — Он сказал, что отвар поможет.

Даже не размышляя, что было в сосуде, альфа разом вылил содержимое в глотку, обжигая горло и немного приходя в сознание.

— Легче? — появился из его покоев Курций.

— Терпимо. Что с ним? — откашлялся Далат.

— У парня множественные ушибы, но, к счастью, переломов и внутренних кровотечений нет.

Далат кивнул и, наплевав на все нормы приличия, собрался пройти в комнату не закончив разговор… что толку раскланиваться друг перед другом?

— Постойте, Далат, — осторожно поднял руку вверх Курций, то ли останавливая его, то ли преграждая дорогу.

— Доктор, вы испытываете мое терпение.

— У меня нет выбора — моя профессия обязывает предупредить вас.

— О чем?

— Я по запаху понял, что парень больше не пьет травку. Обследовав его живот и анус, я пришел к выводу, что это его первая течка. Она, как правило, проходит болезненно, а учитывая припозднившиеся сроки, ему совсем тяжело. Прибавьте к этому падение с крыши и недавнее ранение ноги…

— Ближе к делу! — рявкнул альфа, терпение его было на исходе.

— Если вы накинетесь на парня в таком состоянии, то можете покалечить его. Далат, вы себя сейчас не контролируете. Подумайте сами, ваш вес и рост против его, когда он побит и с первой течкой. Ему было бы не сладко, даже если бы он был здоров, а…

— Вашу мать! Я всё прекрасно понимаю! Но я не могу! Вы понимаете, доктор?! Не могу! — гневно рычал альфа, сжимая кулаки размером с кувалду. Офиару в соседней комнате заворочался и заскулил.

— У меня есть предложение, если позволите, — тихо произнес доктор, не стушевавшись перед диким животным, в которое превратился генерал…

Затея

Далат сам не до конца понимал, как у него хватило выдержки дослушать сумасшедшее предложение доктора до конца, наверное, подействовали еще пять порций настойки, насильно влитые в желудок. Отвар немного подавил сексуальный голод, и когда притупившиеся инстинкты стали управляемы, Далат смог выслушать до конца явно бредовую идею эскулапа.

— Я привяжу вас к кровати ремнями, — объяснял Курций, — так, что вы не сможете причинить вреда парню.

Далат выпучил глаза.

— Когда мальчик придет в себя, то природа сама подскажет что ему делать, он не сможет противиться инстинктам и сделает все сам, со своей скоростью, и насколько позволит побитое тело. И конечно, вам ничто не мешает подсказывать парню.

Генерал прислушался, кажется, он понял расчет Курция.

— Я останусь здесь, на случай, если ему станет плохо. Чтобы вы чувствовали себя в большей безопасности, решите вопрос с охраной. Думаю, слугам лучше ничего пока не знать, будет достаточно одного доверенного лица. Такими мерами мы предотвратим любые неожиданности и сохраним парня живым.

Доктор замер в ожидании реакции Далата.

— Допустим, — нахмурившись, ответил он, прекрасно понимая расчет доктора при выборе слов. Старик давил на жалость. — Как долго это продлится?

— Думаю, чтобы снять между вами напряжение, будет достаточно двух раз. А затем, я уверен, вы сможете мыслить яснее и отдавать отчет своим действиям.

— Четырех, — поправил его Далат. — Я долго себе отказывал.

— Конечно. После каждого раза, раб…

— Офиару.

— Офиару, скорее всего, будет отключаться, я дал ему сильных лекарств, чтобы максимально облегчить страдания. Парень будет словно в бреду, и слаб, но это лучшее из того, что можно сейчас сделать. Я буду вас освобождать в перерывах, чтобы не затекли конечности. И конечно, проверять мальчика, если вы не против.

Далату не оставалось ничего другого, как согласиться, понимая, что если осуществлять чокнутую затею доктора, так до конца.

— Это не всё.

— Надеюсь, это последнее.

— Вам нельзя кончать в парня и завязывать узел.

— Похоже, в вас отсутствует инстинкт самосохранения, — пробурчал Далат, сокрушаясь, что вообще стал слушать этого ненормального.

— На первом месте для меня больной. И если парень случайно понесет от вас, не очистившись от травки, то это наверняка закончиться выкидышем, и поверьте, это будет не самый страшный исход.

Черные глаза Курция схлестнулись со стальным взглядом генерала.

— Не думаю, что вы хотите лишиться пары, только отыскав свое счастье.

Далат молчал.

— Истинная пара — это не только благословение небес и бесконечное удовольствие, это еще и огромная ответственность. Посмотрите на омежку, — доктор повернулся к крошечному телу, запутавшемуся в простынях. Офиару скулил время от времени, елозя ягодицами и не давая отдыха своим ушибам. Новые волны боли снова выкручивали ослабленное тело и погружали в негу, омега отключался. — Он пострадал достаточно, вы, как его альфа, опора и защита, должны позаботиться о более слабой половине.

Генерал молчал, попеременно сжимая кулаки. Курций видел, как инстинкт борется с разумом.

— Ваш отвар теряет действие, — не глядя на доктора, ответил Далат, — несите ремни.

Доктор поднялся.

— Все свои ремни, доктор.

Бабочка

POV Далата.

Усилив охрану по периметру особняка, я отдал все указания Сулле, возблагодарив богов, что именно он исполняет обязанности управляющего вместо Прима.

Курций потратил около двадцати минут, пристегивая мои запястья к изголовью массивной кровати и проверяя, не нарушено ли кровообращение.

Я несколько раз потянул на себя руки, удостоверившись, что могу достать до лица и собственной груди, но не ниже. Хотя бы что-то. Ноги мы решили не привязывать, в этом не было необходимости, да и так я чувствовал себя комфортней. Мои враги удавились бы, узнав, что у них была отличная возможность убить меня, привязанного к собственной постели!

Офиару рядом тихонько кряхтел во сне, что-то происходило в его беспокойных сновидениях, он хмурился и бубнил нечленораздельные слова.

— Всё, — закончил с ремнями доктор, игнорируя мои нетерпеливые взгляды в сторону омеги, также как и стояк, колом торчавший вверх вот уже какое-то время.

— Он скоро проснется?

— Да, потерпите немного, и если что, зовите, я неподалеку.

Я уже ненавидел этого врачевателя! Прошло около получаса, а Офиару так и не приходил в себя. Зато во сне он придвинулся ближе и, уткнувшись носом мне в бок, где-то у поясницы, засопел спокойней.

Чертов доктор! И что мне было делать?! От злости я был готов порвать ремни, но каждый раз кидая взгляд на маленькое чудо, укрытое по пояс и соблазнительно демонстрирующее обнаженное плечико и лопатку… с огромной гематомой, я вспоминал об ответственности и повторял разность масс, которая могла покалечить омежку… Разность масс, разность масс…

О, боги, как же он соблазнительно дышал мне в бок!

Чувствуя себя полным извращенцем, я подтянулся повыше и повернулся к омеге так, что мой член уперся ему в щеку. От этого зрелища хотелось выть.

Подергав носиком, омега затрепетал светлыми ресницами и распахнул глаза. Его взгляд был затуманен, и он абсолютно не понимал, что с ним происходит.

— Далат? — тихо спросил он, поднимая взгляд выше.

— Да, зайка, это я.

Попытавшись приподняться на локоть, он охнул, и его тонкие черты перекосила судорога боли.

— Что происходит?

— Ничего, зайка, мы отдыхаем, — тот факт, что мой стояк почти упирался в его лицо, в его приоткрытые губы, выкручивал разум. — Как ты себя чувствуешь?

Омега растеряно глядел вокруг.

— Плохо. Где я?

— Дома. В особняке. А что у тебя болит?

— Всё… живот болит… и внизу ноет, — рассказывал омежка словно в опьянении, доктор предупреждал, что так будет от успокоительного и обезболивающего. Омега растеряно водил глазами вокруг, но так и не смог сфокусироваться.

А потом Офиару повел себя странно. Он отвлекся и стал принюхиваться, смешно порхая маленькими ноздрями и… глядя на мой член…

Я затих, боясь спугнуть малыша, и дал парню около минуты. Подвиг достойный Геракла.

— Хочешь его? — осторожно спросил я.

Омега не отвечал, но всё также завороженно глядел на огромных размеров «инструмент».

Его щеки порозовели.

— Да. Хочу.

— Возьми его, зайка. Потрогай, он не кусается.

Офиару помедлил, но осторожно вытянул руку и коснулся пальчиками головки. Чего мне только стоило не двинуться с места…

— Не бойся, потрогай ещё.

И омежка стал аккуратно ощупывать ствол, неуверенно сжимая кулачок, словно проверяя то, что видят его глаза. Фаллос в его руке напрягся, и от возбуждения на кончике выступила смазка. Офиару, поднял взгляд на меня и, получив кивок, тронул ее указательным пальцем, понюхал… и положил пальчик в рот. А потом сжал бедра и заерзал.

«Оооо боги! За что?!!»

— Можешь… попробовать языком, — борясь с сухостью во рту, прохрипел я.

Мордочка Офиару приблизилась ближе к моему члену и он, высунув розовый язычок, лизнул головку, неторопливо убирая смазку. Я глубоко вдохнул, считая про себя омег и пытаясь успокоиться.

— Еще хочу, — по-детски потребовало мое сокровище.

— Если поласкаешь его немного ротиком, получишь.

— А тебе не будет больно?

— Нет.

«Хорошо, что я привязан. Доктор, спасибо».

Мой мальчик нерешительно пододвинулся ближе и неловкими движениями стал водить языком вдоль ствола. Каждое его прикосновение, словно касание лепестка, заводило еще сильнее, не принося удовлетворения, но дразня притаившееся в ремнях чудище.

— Возьми его в ротик, солнышко, — дрожащим от возбуждения голосом попросил я.

И он послушал, погрузив конец моего члена во влажный плен. Я выпустил протяжный вздох. А маленький негодник, заинтересовавшись моей реакцией, продолжил гладить шелковую поверхность своим непослушным язычком, не отрывая взгляд от моего лица.

— У тебя глаза почти черные, — смачно плямкнув, сказал он. Его губы слегка распухли.

— Это потому что я хочу тебя. А ты?

— Не знаю. У меня внизу всё тянет.

Офиару снова задвигал бедрами.

— Хочешь, чтобы тебе стало хорошо?

Офиару доверчиво кивнул.

— Если ты на меня сядешь, тебе станет очень, очень приятно, — у меня было ощущение, словно я соблазняю невинного ребенка, но разве ему никто об этом не рассказывал?.. Плевать, значит, я хочу ребенка. — Садись на меня, зайка, смелее.

— Не могу, — покраснела моя прелесть.

— Почему? — «Убью доктора».

— У меня там влажно, и я тебя запачкаю.

Я подождал пока у меня ровнее забилось сердце и вернулся голос.

— Так надо, зайка, чтобы тебе было приятно. Не стесняйся меня, мне так гораздо больше понравится.

Офиару что-то обдумывал, но видно из-за тумана в сознании у него плохо получалось. И все-таки он сделал правильный выбор.

Высвободившись из простыни, окутывавшей его бедра, он несмело перелез через меня и сел на животе так, что мой член оказался позади него, между упругих ягодиц подростка.

«Какой же ты аппетитный» — думал я, скользя взглядом по нежному телу, покрытому синяками, но не менее желанному. Тоненький, беленький, он все же демонстрировал вытянутые вдоль стройного тела мышцы. У него проглядывались ребрышки, а торс, как у самцов альф, отсутствовал. Зато был чудный, слегка округлый от развитого пресса животик с ямочкой пупка, которую я бы с удовольствием вылизал…

Офиару тем временем поелозил по моему животу, одновременно потеревшись попкой о стояк.

— О, детка, — прошептал я.

— Тебе хорошо?

— Да, зайка.

— А мне… мне тоже хочется…

— Тебе, маленький, нужно сесть на… на то, что ты только что брал в ротик.

Офиару обернулся.

— Но… он огромный, он не поместится! — заволновалась моя белокурая зайка, приоткрыв серые с поволокой глаза. Какой же он красивый…

— Поместится, — «Я убью врача, точно убью!» — только сначала тебя нужно подготовить.

— Как?

— Повернись ко мне спиной и сядь повыше, на грудь.

Распространяя божественный аромат, омега сел, как просили, размазывая смазку по всему моему телу и окончательно сводя меня с ума.

— А теперь нагнись, солнышко, и дай мне попку поближе.

Не спеша, омега опустился на локти, и желанная пульсирующая дырочка открылась моему жадному взгляду. Истекающее первым соком розовое колечко едва открывалось на мизинец. Я плотоядно облизнулся.

— Подайся назад, зайка.

Омега повиновался.

И я, пощекотав мою прелесть дыханьем и заставив его переминать ягодицами, словно выпрашивая ласки, лизнул его, получив напряженный вздох в награду.

— Ещёёё, — протяжно потребовал он.

Я повторил свой эксперимент еще раз, медленно, с напором обводя пульсирующее отверстие, и новая порция смазки выступила из глубины.

Судорога прокатилась по моему натянутому, как пружина, телу.

Если я лишусь сознания от сжигающей моё тело похоти, то утащу в бездну и моё сокровище…

И я нежно ласкал невинный вход моего мальчика, медленно лишая его остатков разума, заставляя бесстыдно оттопыривать попку, шире раздвигать ноги. Я всунул язык внутрь, потеревшись о гладкие стеночки и заводя его еще сильнее. Он чуть не хныкал от желания, прижимаясь к моей груди пенисом.

— Тебе нравится?

— Даааа!

— Мне будет приятно, если и ты меня побалуешь.

Умненький мальчик понял всё правильно и шустро обхватил мой стояк у основания.

«О, да!»

— Погладь его вниз-вверх.

Рука Офиару послушно прошлась по стволу, как велели. Член запульсировал в руке омеги, мальчишка с трудом мог его обхватить. Он отнял руку и, облизав ладонь, продолжил.

Колечко перед глазами затрепетало и от собственного блаженства, я резко втолкнул свой язык в мальчонку так глубоко, как мог. Офиару вскрикнул, сжав мой член в руке.

— Ещё, зайка, — с трудом оторвавшись от занимательного занятия, попросил я, и Офиару продолжил, подавшись немного назад и позволив мне быстрее врываться в соблазнительную мягкость юного тела. Снова и снова…

— Ещёёё, пожалуйста! — потребовал мой зайка, захлебнувшись стоном и блеснув на меня затуманенными от страсти глазами.

— Не могу, хороший… а ты можешь сделать нам обоим очень хорошо… сядь на него, ведь ты хочешь внутрь что-нибудь большое?

Офиару выпрямился, отворачиваясь и глядя на мое естество. Я сумел дотянуться рукой до его волос и стянул веревочку, позволяя длинным светлым волосам рассыпаться по острым плечикам. Мой мальчик закопошился и пересел в основание ног, теперь позади моего стояка растеряно разглядывая моё достоинство.

Я не торопил его, хотя только богам известно, как громыхало от вожделения сердце… Решившись, он поднялся на коленках и, взяв его в руку, направил туда… Я перестал дышать, когда мой член уперся в тело омежки, в крохотную окружность, что не раскрывалась еще ни для одного самца. Именно это колечко я жаждал натянуть на свой «палец».

— Расслабься, зайка, — шепотом выдыхал я, справляясь с напряжением из последних сил. — Сперва будет немного больно. А потом тебе очень понравится…

Офиару приоткрыл ротик и, вдохнув, стал опускаться. И я почувствовал горячую узость ануса омеги и тугое давление никем не тронутых до меня мышц. Теплое, скользкое, девственное тело осторожно натягивалось на мой подрагивающий кол.

Я зарычал, не в силах терпеть сладкую муку, и поднял ягодицы, насаживая мальчишку глубже.

— Ааааа, — он замер напрягшись, упираясь кулачками мне в живот, пригвождённый, словно прекрасная бабочка на моем фаллосе.

— Все хорошо, зайка, потерпи, сейчас отпустит, — тихо бормотал я, стараясь успокоиться.

Парень пах просто неописуемо, хотелось подмять его под себя и вбить его крошечную попку в кровать, заставить его задыхаться, кричать, просить еще, раздирая мне спину… и рвать, о, рвать его прекрасное тело на части…

«Спокойно, спокойно, Далат».

— Не заходи глубже, малыш, подвигайся немного так, — выдавил я, облизав высохшие губы.

Офиару приподнялся и снова легонько опустился, прислушиваясь к болезненным ощущениям. Я наслаждался каждым сантиметром плоти, что неловко опускалась на мой изнывающий член. Его аккуратный пенис налился кровью и, натягивая кожу, торчал вверх. Радовало, что не одному мне мучительно хотелось траха, даже если моя пара не совсем понимала, чего хочет, и что нужно делать.

Но вот, кажется, омежка вошел во вкус и его движения приобрели свой ритм, оглаживая узкими стеночками мое естество.

— Глубже, малыш, давай мой хороший.

И он опускался ниже, послушный зайчик вбирал уже половину моего достоинства и его лицо украшали отнюдь не судороги боли. Я читал на лице своей невинной пары первые спазмы наслаждения, первые чувственные удовольствия, что он получал от меня.

— Да, давай, зайчик, смелее! Не бойся!

Офиару опустился еще на пару сантиметров, вскрикнув. Он опирался руками, активно работая попкой… Что за чудесное зрелище… хочу смотреть на это вечно… но сил больше нет… Боги, простите меня!

По-животному резко, во всю длину, я врезался бедрами вверх, встряхнув маленькое тело и заставив его визжать и сжиматься от боли. Я врывался в тело мальчишки до конца, до основания пронизывая его, как того требовали инстинкты. Руки мне были не нужны…

Он схватился за мое тело сильнее, пытаясь удержаться и жмурясь от той пытки, что я решил завершить… и все же с последним моим толчком, когда я почувствовал, что близок, из его пениса брызнула тонкая белая струйка, упав мне на грудь и разливаясь головокружительным, умопомрачительным ароматом. Стеночки сжали мой член, и я… боже… перевернулся на бок, сбрасывая с себя парня и брызгая ему на лицо.

«Что… что это было…»

Я глубоко дышал, мысли путались, это была эйфория, уносившая меня на седьмое небо… рядом, вспотев, как и я, пытался восстановить дыхание мой драгоценный омежка, моё сокровище, мой смысл жизни…

— Иди ко мне, зайка, — еле слышно, на выдохе…

И мой послушный мальчик подполз ближе, доверчиво прижимаясь и пряча мордашку.

Я не беспокоил его больше, и уже через пару минут его ровное дыхание подсказало, что мальчишка уснул.

— Доктор, — тихо позвал я врача, немного обождав, и тот, появившись из-за угла, помог мне освободиться от ремней.

Я обмылся сам и вытер влажным полотенцем моего мальчика, стирая следы нашей страсти. Сам осмотрел его везде, заметив на бедрах кровь — я все же порвал его слегка, в чем с неохотой признался доктору.

Курций не стал меня отчитывать, словно малолетнего, а просто всучил мазь. Смазывая желанное колечко, я осторожно ввел ему палец.

Доктор прав, я абсолютно себя не контролирую…

Мой омега зашевелился и соблазнительно изогнулся, выпячивая попку, в воздухе запахло свежей смазкой.

— Привязывайте, — поторопил я врача, не представляя, как переживу эту пытку вновь, но все же понимая, что если бы не доктор, парень вряд ли бы очухался так скоро, прося у меня новых ласк…

Пробуждение

Очнувшись уже в знакомой кровати, в светлой хозяйской комнате, Офиару не мог пошевелиться. Ему казалось, что на нем не осталось ни одного живого места. Омега так и лежал, не размыкая век и не двигаясь. Тело наполняла странная тяжесть, мышцы ныли от одной мысли о движении, не было сил повернуть голову, только медленно втягивать воздух, поднимая грудную клетку.

Он помнил темную улицу и свое падение, страх, сковавший его израненное тело, которое вот-вот должны были изнасиловать… запах гладиолусов…

Его память совершила кривой прыжок, и он увидел Далата… в объятьях темноволосого омеги. Они страстно прижимались друг к другу и… Офиару стало мучительно обидно… он отогнал приносящие смятение мысли… он сбежал!

Точно! Он решил воспользоваться шансом и улизнул из особняка, но, кажется, упал с крыши… и вот он снова здесь… Должно быть его поймали и избили за побег… но зачем принесли в спальню?..

— Хватит прикидываться спящим, — раздался тонкий, ехидный голос.

Офиару тяжело открыл глаза.

«Прим. Кто же еще?»

— Думаешь, к тебе теперь будет особое отношение? — рассерженно поджимал он тонкие губы. Скрестив руки на груди, омега стоял у подножия кровати, прямо напротив, сверля его ненавистным взглядом.

— Думаешь, если хозяин трахнул тебя разок, так ты теперь сказочный принц?

Офиару застыл, и наверняка бы побледнел, если бы в его лице оставалась хоть одна единственная кровинка.

— Что смотришь? Нигде не болит? — в удивлении помотал он головой.

Болит… Везде болит… Каждая клеточка шумит страданием, унижением, горечью… Прим не врал, Офиару чувствовал там, внизу, острую резь, притаившуюся постыдным оскорблением не только телу, но и душе.

— Трахнули и трахнули, нечего делать такое лицо! Хозяин прекрасно…

— Прим, — в дверном проеме возник Сулла, неся в руках разнос, — прекрати.

— Что прекратить? — накинулся на него тот, словно фурия. — Подумаешь, натянули разок! Не хочу, чтобы жалкий раб тешил себя пустыми надеждами! — и он повернулся к Офиару. — Не ты первый, не ты последний.

— Прим, тебе лучше уйти, — твердо сказал Сулла, присаживаясь рядом с Офиару и протягивая ему неглубокую мисочку. — Если хозяин услышит, тебе не поздоровится.

— Да ему плевать на эту шваль! — орал он на весь дом, покраснев от злости и брызгая слюной. — Он никто! Жалкий, искалеченный раб! Дворняга! — его глаза вылезли из орбит как у сумасшедшего.

Сулла потихоньку вливал оставленное доктором снадобье в молчавшего омегу.

— Устроил побег и поплатится за это! Не удивлюсь, если тебя изобьют палками! А потом… потом, поставят тавро беглого! И пустят по кругу между охранниками!

— Прим! — впервые повысил голос Сулла.

— Оставь его, — пробормотал Офиару, — он прав… трахнули и трахнули…

— Нет, Офиару! В нем говорит злость. Хозяин к тебе совсем по-другому относится.

Офиару горько хмыкнул.

— Очнись, мой друг, ты видишь где-то метку?

Бета замер, все так же поддерживая омегу за плечи, тот почти ничего не весил. Офиару уставился в окно безжизненными, потускневшими глазами.

— Ты чувствуешь на мне его запах?

Сулла молчал, он сам никак не мог объяснить этот странный факт, хотя и был уверен в собственной правоте.

— О, а мальчонка умнее, чем кажется, — злорадно улыбаясь, подтвердил Прим.

— Я не могу этого объяснить, Офиару, но поверь мне — всё не так, как кажется.

— Именно так! — снова вмешался Прим, всплеснув руками. — Только такой идиот как ты, Сулла, не видишь очевидных вещей! Он просто подстилка, да и то неполноценная! Уродец! Искалеченное страшилище, как у хозяина вообще на тебя встал, нич…

Он не смог закончить, потому что резкий удар по лицу сшиб его с ног, и Прим отлетел в угол. Никто не заметил, как в комнате возник Далат.

— Хозяин!

— Вынеси этот мусор отсюда и прикажи наказать, — холодно проговорил альфа, — двадцать ударов плетью.

— Хозяин, пожалуйста! — кротко взмолился Сулла, падая перед Далатом на колени и растягиваясь во весь рост. — Он не переживет, он болен! Молю!

— Исполняй.

— Умоляю вас, пожалуйста! — слезно продолжал Сулла.

— ВОН! — сорвался на крик Далат, и все, кто были в комнате, вздрогнули.

Сулла, не смея поднять взгляд, подхватил забившегося в угол Прима под локоть и буквально выволок из комнаты.

Офиару не двигался и не смотрел в ненавистное лицо.

— Как ты?

Тишина.

Далат шумно выдохнул и подошел вплотную к Офиару. Он присел на кровать, где минуту назад примостился Сулла и, взяв омегу за подбородок, развернул его лицом к себе, не обращая внимания на слабое сопротивление.

Офиару уставился в отвратительно прекрасное лицо. Далат смотрел прямо, а омежка не мог никак взять в толк, как такое совершенное создание могло быть настолько жутким и мерзким. Он почувствовал, как к глазам подступают слезы. Офиару дернулся, не желая показывать слабости и собственного горя. Он отчаянно не хотел, чтобы этот альфа видел его таким ничтожным и уязвимым… после того, что он с ним сделал…

Омега снова рванулся, но Далат держал крепко и не прерывал взгляд ни на секунду, подчиняя омегу собственной воле, сгибая его не прирученный дух железной рукой.

Прекрасное, высеченное из камня лицо поплыло перед глазами омеги, и по щекам парня покатились горячие полосы слез. Офиару всхлипнул, его нижняя губа задрожала, из последних сил удерживая рыдания, он вздрогнул и закрыл глаза, не в силах выдержать этот невозможный взгляд.

Как он мог оставаться таким спокойным, таким уверенным? Неужели ему ни капельки не стыдно?! Не жалко других?!..

— У тебя нет сердца, — разрыдавшись в голос, прохрипел омега больше не в силах сдерживать рвущуюся из глубины горечь.

А потом он ощутил, как сильные руки осторожно обхватывают ноющее от ран тело за талию и притягивают к себе, сажая на колени.

— Успокойся, зайка. Все хорошо.

Очутившись в плену ласковых рук и слыша нежность, которой не было еще секунду назад, когда он жестко отчитывал Суллу и приказывал высечь Прима, Офиару обмяк и расслабился, давая волю всем своим страхам и горестям, что загонял глубоко внутрь. Он рыдал, давясь соленой влагой и выплескивая обиды, пытался ударить невозможного альфу, причиняя страдания сам себе. Тогда Далат перехватил тонкую ручку, поднес к губам и поцеловал… Генерал целовал его пальцы, его запястье, его плечо и шею. Терпкий запах самца с неповторимым ароматом острых цветов кружил голову. Еще немного и…

— Не надо, — взмолился омега.

Далат остановился в непозволительной близости от личика омеги, не выпуская руку и не давая ему отпрянуть от жаркой кожи.

— Почему? — спросил он с чувством в самое ушко, не забыв задеть мочку горячими губами.

— Я не хочу! — но глаз Офиару открыть не мог, боясь попасть в морок погибельного взора.

Рука Далата скользнула по тунике и остановилась в паху, где сквозь легкую ткань легко чувствовалось возбуждение мальчика.

— Неправда, зайка. Хочешь, — снова на ушко.

Жарко… стук сердца отдается в ушах.

— Я не подстилка! — Офиару распахнул серые от дождя глаза и гневно уставился на альфу.

— Я знаю.

Омега внимательно вглядывался в черты Далата, ища тень насмешки или издевательства, но… он бы искренен.

Слезы снова подкатили к краю.

— Твои игры жестоки!

— Я не играю.

— У тебя толпы омег: Прим, тот, на пиру! Зачем было делать это со мной?! Я не развлечение! Я человек, а не игрушка для постели!

— Ты самая лучшая игрушка для моей постели.

— Сволочь! — прорычал омега, и Далат, видя непокорность настоящего альфы, глухо рассмеялся, прижимая к себе крепче брыкающееся тельце.

— Ай! — вскрикнул омега и затих, наверное задев ушибленное место.

— Ну вот, сам себе вредишь, — Офиару затих обиженно хмурясь. — Мне не нужен Прим и тот, кого ты видел тем вечером. Мне нужен только ты.

Дыхание Офиару ускорилось. Разве мог он поверить этим словам?

Таким соблазнительным, таким обещающим… Сердечко трепетало словно струна.

Отчего он был готов продать душу, чтобы это оказалось правдой?

— Почему?

Говорить о чувствах Далат не любил, у альф так не принято, но он чувствовал кожей, что Офиару нужно знать, иначе ему придется ловить мальца по всему Риму, и что может случиться в следующий раз, если Далата не окажется рядом, было страшно даже представить…

В конце концов не было смысла скрывать очевидную правду.

— Ты моя пара.

Офиару широко распахнул глаза, удивленно уставившись на альфу.

— Не может быть?!

— Почему это? — слова омеги были неприятны, словно он не достоин. Глаза Офиару забегали, он был в растерянности.

«Все еще думает, что я не подозреваю о травке?»

— Ну, разве тебя ко мне так тянет?

— А тебя ко мне нет?

Далат к собственному удовольствию понял, что попал в точку, омежка закусил губу.

— Но ведь этого не достаточно… мы должны… подходить друг другу.

— О, мы отлично подходим. Хочешь, покажу? — и Далат стал заваливать парнишку на кровать.

— Нет! Не надо! — задрожал тот, как осиновый лист.

— Почему ты не веришь? — осторожно втираясь в доверие пары, спросил Далат.

Тот краснел.

— Но… но ведь я тобой не пахну, — омега смущенно опустил взгляд, даже кончики прозрачных ушек залились румянцем. — Я не ребенок и понимаю, что если то, что ты говоришь правда, тогда бы ты оставил на мне метку… и запах, — совсем тихо закончил он, прячась в объятьях Далата.

— Глупый. Тебе было плохо, ты упал с крыши и… и у тебя началась течка…

— Не может быть!

— Почему не может?

Омега прикусил язык.

— Здесь был Курций, и он всё подтвердит.

Офиару нахмурился и задумался, концы с концами никак не сходились, но признаться в собственном вранье и обмане, он не решался.

«Вот же аферист малолетний».

— Твое состояние было неважным, и доктор запретил мне распускать руки… и зубы, — гордость Далата не позволяла раскрыть подробностей, хотя он не мог не признать, что ему очень, ОЧЕНЬ понравилось действо… — А именно этого мне сейчас хочется, зайка, — закончил он интимно, отчего омежку снова бросило в жар.

— Тогда как же…

— Что? — корчил из себя тугодума Далат, чтобы поизводить мальчишку.

— Нуууу, как мы…

— Что мы?

— Как я лишился девственности? — отчеканил он, глядя в противоположную сторону.

— Ты сам всё сделал.

У Офиару отвисла челюсть, и ему впервые нечего было сказать.

— Взобрался сверху и оседлал меня, — не мог остановиться Далат, видя замешательство своего зайчика.

— Врун! — красный, как помидор, заявил омега.

— Сейчас позовем доктора. Сул…

— Тихо! — взмолился он. — Доктор что… смотрел?

— Он был в коридоре, на случай, если ты себя плохо почувствуешь, — Далат пощадил чувства парня, лицо которого пошло пятнами. — Тебе нечего смущаться, солнце. Ты был восхитителен, — и Далат поймал губы парня в свои, сломив несмелое сопротивление, ворвался внутрь, агрессивно лаская стеснительный язычок, что творил возмутительно-интимные ласки еще раньше, чем отведал альфу…

От этих мыслей и без того возбужденный член генерала напрягся сильнее. Далат продолжал иметь рот омеги, который неумело, но со всем пылом откликался на прикосновения, жгущие огнем. Альфа стиснул объятия, и мальчик взвыл.

— Прости. Ты в порядке?

Милое личико кивнуло, заглядывая Далату в глаза. О черт, если он продолжит, омега не будет сопротивляться, но доктор запретил его трогать …

И, похоже, этому старому пройдохе стоит верить. Офиару с ним, и почти в порядке… нужно потерпеть совсем немного…

Далат протяжно выдохнул.

— Тебе нужно отдохнуть. А я пока разберусь с Примом.

— Далат, — омега засмущался, — можно я буду звать тебя по имени?

Генерал довольно кивнул, впрочем, не показывая явного удовольствия от собственного имени в устах пары.

— Я… я, как твоя пара, могу попросить? — осторожно начал парень, словно ожидая, что сейчас Далат рассмеется и скажет, что только такой дурак, как он, мог купиться на глупый розыгрыш.

— Я слушаю.

— Можно мне… рабов.

Далат удивился неожиданной просьбе. Парень и сам еще числился таковым, но это ему явно не мешало. Похоже, из него выйдет достойный супруг.

— Скольких?

— Двоих.

— Хочешь сходить на невольничий рынок?

— Нет. Я уже выбрал, — уставившись в пол, тихо закончил Офиару.

Как же он мил, отметил про себя Далат, тая от этого мелкого, и взгляд его помимо воли переместился на кровать… а может ну его, этот запрет…

— Можно мне Суллу и Прима?

Генерал молчал какое-то время, задумавшись. Выбор был довольно интересным.

— Хорошо. Как только Прим будет наказан.

— Нет! Пожалуйста! — и тут он неожиданно припал к губам альфы, впиваясь отчаянным поцелуем и дурманя уже родным запахом, без которого Далат не мыслил собственное существование.

Парень явно был опасен, но альфе не хотелось сопротивляться, и он поддался начинающему искусителю, льнувшему своим складным телом к жесткому рельефу мышц. Далат поднимал руку всё выше по бедру парня, пока не оказался под юбкой его рубахи. Он жестче чем следовало, впился пальцами в сочную ягодицу, которая практически помещалась в руке, и стал собственнически мять податливое тело, оставляя розовые пятна.

Далату так и не удалось насладиться сладостью парня после того первого и единственного раза. Мальчишке стало хуже, и он лежал с жаром последние два дня, только этим утром ему полегчало. Курций заверил, что омега должен быстро восстановиться после тяжелой течки, но трогать его пару недель строго настрого запретил.

Далат с трудом оторвался от карамельных губ.

— Что ты готов предложить взамен прощения Прима?

Офиару тяжело дышал и не сразу понял вопрос альфы, что буквально пожирал его глазами.

— А что ты хочешь? — соблазнительно задыхаясь, спросил Офиару.

— Пока доктор не разрешает тебя трогать, но это не значит, что нам нельзя заниматься другими приятными вещами.

Офиару смотрел на питона, который вот-вот должен был его заглотить.

— Чем, например?

— Я бы простил Прима и отдал бы тебе этого гаденыша, если бы ты порадовал меня сегодня вечером вот этим сладким ротиком… пониже, — и с этими словами Далат положил крупный указательный палец на нижнюю, пухлую от поцелуев губу, приоткрывая.

Офиару на глазах залился румянцем, а по коже его пробежали взволнованные мурашки. Он не помнил о своем первом разе абсолютно ничего. Значит, все их первые разы еще впереди, решил Далат, едва сдерживая точившее предвкушение.

Офиару смотрел в лицо альфы и видел тот ураган сжигающей похоти, что волнами исходил от Далата.

— Хорошо, — мягко согласился он, сглотнув.

— Умница, — Далат притянул его ближе и чмокнул в лоб, будто дитя.

— Я взрослый, — тут же насупился Офиару и стер поцелуй тыльной стороной ладони.

— Вот и докажешь мне вечером, — Далат подмигнул, сбив вызывающим жестом всю браваду омежки, заставив снова смущаться и сводить коленки.

— Так, всё, а то я не уйду, — силой сдернул он себя с кровати. — Отдыхай, дальше внутреннего дворика ни шагу пока не поправишься. Ясно?

Офиару гордо кивнул, но забота альфы обволакивала и накрывала с головой и это… было чудесно. Он не мог не поверить его словам о паре, то, что разливалось в его груди было ярче всяких слов… и прекрасно ставило всё на свои места.

Далат не выпускал его из своих комнат, заботился, вызвав лучшего врача, отыскал после побега и не наказал. Пообещал двоих рабов и сам признал, что они пара. Если бы это было не так, зачем ему врать? Для генерала он обычный раб без роду, без племени, он и так мог сделать с ним всё что угодно без ненужных сказок и обещаний…

Но самое главное, было то, что душа Офиару безоговорочно отозвалась на нежный взгляд, будоражащий голос, жар чужого тела. Такого Офиару никогда не испытывал. Наверное, это и был тот волшебный зов сердца, о котором рассказывал когда-то папа. Он говорил, что Офиару сам всё поймет, когда встретит того единственного, кто сумеет заставить его дышать в унисон, задыхаясь от страсти… Папа был прав, так оно и было. Это чувство шумело в голове, светилось в глазах, громыхало в груди… И то же самое он чувствовал от того единственного, что стоял сейчас напротив. Был только один маленький вопрос, на который он не находил ответа.

— А зачем ты заставил меня надеть такую короткую тунику на пир? — немного растерянно спросил омега. — Ведь все увидели мой некрасивый шрам.

— И это замечательно. Чем меньше они на тебя смотрят, плевать по какой причине, тем лучше.

Далат отвернулся. А Офиару не мог оторвать по-детски восторженных глаз от своего альфы. Его еще никогда не ревновали.

— А ты скоро вернешься? — окликнул омежка Далата, когда тот уже почти ретировался из непривычной осады чувств, покидая комнату.

— Очень, — довольный вопросом, обернулся хозяин дома. — Только набью одному придурку наглую рожу…