Гладиатор (СИ)

Испепеляющее солнце растеряло свою силу за день и медленно клонилось к западу, когда Император ступил на песок тренировочной арены, где они условились о поединке с Далатом.

— А я уж думал снова испугаешься, — ехидно начал Торциус, намекая на то, что Далат не явился на следующий день после ночных посиделок.

— Я был занят.

— И чем же? Неужто наш несгибаемый генерал наконец отдал свое сердце?

— Думаю, ваше сиятельство, вы суете свой нос не в свое дело, — Далат стал сближаться с соперником, держа оба клинка наготове. Торциус выбрал свое излюбленное оружие: обоюдоострый меч и небольшой щит искусной работы. Оба были облачены в набедренные повязки, выставляя на всеобщее обозрение латы из тугих мышц, закаленных не хуже металла.

— А что же еще делать в Риме, если не интересоваться жизнью своих подопечных и не помогать им в разрешении затруднительных ситуаций?

— Помогать? — удивленно спросил Далат, и, совершив быстрый выпад, нанес первый удар, ознаменовав начало схватки звоном металла.

— Конечно. Разве ты со своей светлой малюткой не продвинулся дальше? — блеснув глазами, Торциус выбросил вперед щит, стараясь закрыть обзор Далату и нанес скользящий удар справа. Генерал был готов к такому маневру и вовремя поставил блок вторым мечом. Толчок, и Торциус отскочил в сторону. — Молчание — знак согласия.

Далат не ответил и снова пошел в атаку, попеременно опуская мечи на щит Торциуса со всей мощью. Посыпались искры. Оставалось загадкой, каким образом было возможно выстоять при ударах, что молотом били о наковальню-щит. Но Император не пропустил ни единого, уверенно предугадывая действия противника. Уловив момент, он молниеносно выбросил меч из под щита, и Далату понадобилась вся ловкость, чтобы отвести лезвие от левого бока в последний миг. Император открылся при ударе, и Далат выпустил один из клинков и шибанул Торциуса в лицо кулаком, тот потерял равновесие и отступил.

— О, смотрю с мальчишкой у тебя всё серьезно, — сплюнув кровь, подытожил венценосный альфа.

— И я буду рад, если ваше Сиятельство впредь будет держаться подальше от этого мальчика.

— А если нет? — не унимался задира.

— Тогда вам придется испытать весь гнев своего генерала.

— Угрожаешь?

— Предостерегаю.

Торциус атаковал, и клинки заплясали вокруг бойцов в угрожающем ритме. Словно титаны, они вкладывали всю мощь, стремясь раздавить, уничтожить соперника…

— Мой повелитель, отец запретил вам приходить на арену. Прошу вас, вернемся.

— Я устал от твоего нытья, Марк, — отмахнулся двенадцатилетний Торциус. — Мы просто посмотрим, хорошо ли готовятся легионеры.

Жизнь во дворце была невероятно скучна. Кроме бесконечных занятий и тренировок у молодого наследника не было других развлечений, а душа юного альфы жаждала приключений, схваток, действия. Поэтому сегодня, улизнув от многочисленной охраны и прислужников, он отправился в тренировочный лагерь легионеров.

Огромное пространство палаток, кузниц, площадок для спаррингов и полей для марша; все кипело жизнью словно улей. Вот новички отрабатывали военный шаг в полном боевом облачении, внимательно прислушиваясь к командам горна и стараясь не пропустить поднятые знамена, говорившие о смене маневра или фигуры. Круг, клин, каре, «черепаха» — боевые построения, не раз приносившие Риму победу.

Поодаль, новобранцев учили владению другим оружием. В ходу был лук и праща. Верховой езде так же уделялось внимание, ведь римский легионер должен был быть готов ко всему.

Раскрыв от удивления рот, Торциус застыл посреди дороги.

— Посторонись, — двинул его в плечо какой-то наглец и прошел мимо! Его! Наследника престола!

— Эй, ты! Глаза разуй, пока не пришлось поплатиться за свою дерзость!

Торциус метал гром и молнии, видя, что его пихнул не просто какой-то солдат, но подросток! Такой же как и он!

— И кто же меня накажет? — хмыкнул пацан. — Не холенный ли прощелыга, что, разинув рот, мешает другим заниматься делом? Ты хоть меч держать умеешь?

— Сейчас узнаешь, — прорычал Торциус.

Оба мальчишки отыскали площадку и схлестнулись в первом бою до крови. Как бы не бился Торциус, соперник казался сильнее, быстрее, предугадывая все его атаки. От злости молодой альфа забыл об осторожности, и у него тут же выбили меч, а самого повалили на землю. Острие уткнулось в шею и на кончике блеснула одна единственная капля крови.

Далат, будучи подростком десяти лет, но уже не уступающий более старшим друзьям ни ростом ни умением, холодно смотрел на принца, его рука не дрожала.

— Ты хоть знаешь, кто я? — от гнева все плыло перед глазами наследника.

Победивший не спешил отвечать, смеряя павшего презрительным взглядом.

— Ты слабак, — Далат убрал меч, развернулся и пошел прочь, оставляя Торциуса глядеть ему в спину.

Именно тогда Торциус восхитился своим будущим генералом впервые, поклявшись, что ни за что не уступит и обязательно обойдет выскочку однажды…

Это было много лет назад, и влетело им тогда обоим знатно, но именно этот случай впервые столкнул двух самых страшных и ужасающих мощью и силой альф Рима, что беспощадно рубились на красном полотнище закатывающегося светила.

Как много битв прошли они плечом к плечу, как часто они боролись бок о бок. Вместе росли и мужали, узнавали жизнь и учились. Пока не стали большим, чем просто соперники, большим, чем правитель и вассал, они стали братьями.

Повалившись от усталости на песок, оба тяжело втягивали воздух. Пот тек солеными каплями, считая изгибы железного пресса и бедер.

— Я рад за тебя, — сказал Торциус, скинув маску игрока.

— Спасибо, — также искренне ответил Далат. — Ты тоже найдешь своё счастье.

Император хмыкнул, поднимаясь.

— Само собой, мой друг, — но время шло, а его пара так и потерялась на просторах огромной Империи. И оба альфы знали об этом.

Вернувшись домой, Далат тут же определил по запаху, где находится Офиару.

— Почему ты здесь?

Парнишка вздрогнул, не успев отреагировать на внезапное появление альфы в банной для слуг. Он сжался, прикрываясь.

— Я просто хотел помыться.

— Значит, делай это в моей ванной. Ты закончил?

Офиару кивнул, не поднимая глаз.

Без лишних слов, альфа подошел к своей паре, поднял Офиару на руки и понес в спальню.

Мальчик молчал, прижавшись к его груди. Далат видел, как он принюхивается, почти уткнувшись в его ключицу и томно прикрывает глаза. Альфа сжал его немного сильнее, боясь причинить боль и в то же время желая утопить в собственных объятьях.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Тело слегка болит и слабость не проходит, но Сулла приготовил мне похлебку и весь день поил настойкой доктора, так что мне намного легче.

— Нигде больше не болит?

Офиару заерзал и не ответил.

— Ты должен мне все рассказывать. Теперь забота о тебе — мой долг.

Вопрос был смущающим, и оба это понимали.

— Немного болит… там… И низ живота тянет.

— Когда придет доктор?

— Обещал заглянуть завтра.

— Хорошо.

Они подошли к покоям Далата.

— Я приму ванну, а затем ты выполнишь условие.

Щеки Офиару вспыхнули, и он опустил голову так, чтобы Далату было не рассмотреть его лица.

— Мы с Суллой уже подготовили ванну.

— Молодцы. Поможешь мне?

Светлая макушка едва кивнула. Офиару было жутко стыдно, но весь день он не мог думать ни о чем, кроме альфы, который потребовал такую стыдную плату. И каждый раз представляя, что ему предстоит сделать вечером, он краснел, как помидор, отчего Сулла начинал паниковать и грозился вызвать Курция.

Далат разоблачился из повседневной туники, позволив ей небрежно упасть на пол и, шагнув в ванну, опустился, расслабленно выдохнув.

Офиару уже отыскал мочалку и, старательно натерев ее мылом, подошел к альфе. Присев, как и в первый раз сбоку, он стал натирать тыльную часть ладони, медленно поднимаясь выше. Далат распустил пучок темных волос и наклонился вперед, подставляя спину.

— Я не дотянусь, — скромно сказал Офиару.

— А ты сядь на бортик.

Далат не двигался, ожидая, сработает ли его уловка. Через минуту он услышал шорох за спиной и глухие всплески. Омега опустил ноги в воду, примостившись на краю, и стал бережно мылить спину Далата, заставляя того жмуриться от удовольствия, впрочем лица альфы не было видно.

Для генерала в данную минуту не было ничего естественнее и приятнее. Все было по-домашнему с теплом и нежностью. Кто бы мог подумать, что забота пары может доставлять такое удовольствие!

Когда Офиару смыл мыло с раскрасневшейся спины, Далат тут же откинулся, помещаясь между ног мальчишки и пристраивая голову между широко разведенных бедер.

Омега хотел что-то сказать, но видимо так и не придумал что, поэтому просто затих.

Далат перекинул его ноги через свои плечи и, придерживая, стал поглаживать аккуратные икры, затем лодыжки и ступни, щекоча парнишку между пальчиками ног.

Опустив руки на плечи альфы, Офиару тоже стал стеснительно гладить влажную кожу. Ему очень хотелось потрогать его волосы и он наконец решился, запустив длинные белые пальцы в густую шевелюру, проведя по всей длине несколько раз.

Альфа заурчал от удовольствия, отчего по телу Офиару прокатились волны трепетных мурашек, а в паху почувствовалось напряжение. Видимо, от Далата этот факт тоже не укрылся.

Не говоря ни слова, он медленно поднялся, позволяя воде стекать по обнаженному телу, и повернулся к омеге намереваясь взять его и отнести на кровать. Но видя распахнутые от священного ужаса и неудержимого желания глаза, Далат замер, желая насладиться восхитительной реакцией своей неопытной пары.

— Не бойся меня.

Слова привели Офиару обратно в действительность.

— Я не боюсь, — розовое личико поджало губу и с вызовом посмотрело на Далата снизу вверх. Пошлая усмешка коснулась уголка губ альфы.

— Тогда, тебе ничего не мешает расплатиться со мной прямо сейчас.

Руки Офиару лежавшие на краю ванны слегка задрожали, но взгляда он не отвел.

— Я не знаю, как это делается.

— Если ты его поцелуешь, мне понравится.

Член Далата уже поднялся и был направлен в лицо мальчишки.

Офиару немного помедлил, а затем наклонился и аккуратно поцеловал головку распаренного бордового фаллоса. Его маленькое сердце колотилось как сумасшедшее. Он кинул испуганный взгляд на Далата и, видя, что тот не двигается, приблизился губами снова. Осторожно и нежно он касался твердого орудия, что временами подрагивало.

— Возьми его рукой, так будет удобней, — хрипло произнес Далат.

Омега обхватил ствол у основания и тут же почувствовал, как естество Далата окаменело на несколько секунд. Он снова взглянул на возвышающуюся гору альфы, проверяя все ли сделал правильно, и, видя, что грудь любимого вздымается все чаще, продолжил.

Нежными поцелуями он ласкал терпко пахнущее естество, выделяющее смазку. Касания Офиару стали продолжительней, он стеснительно проводил язычком, словно мелкий зверек, ловя гортанные хрипы удовольствия альфы.

— Ну же зайка, не мучай меня, — и Далат опустил руку на затылок омеги и притянул его приоткрытый от волнения ротик на свой член, надевая покрасневшие от поцелуев губы тугим колечком.

Он не принуждал мальчика больше, чем было нужно, и позволил ему привыкнуть, все же не убирая руки с затылка. Обволакивающая член мягкость и вид пораженного от удивления личика с широко распахнутыми глазами, выбивал остатки разума, долгое воздержание заставило Далата толкнуться вперед глубже, чем он собирался.

— Вот так мой зайка, — сдавленно проговорил Далат, прикрывая глаза и входя в сладкий ротик омежки снова и снова. Красные губы мальчишки натянулись вокруг каменного естества Далата. Когда генерал почувствовал что разрядка близко, он вынул член и, сжав свою руку поверх руки омеги, несколькими размашистыми движениями вдоль ствола, кончил, брызгая на грудь парня.

Голова приятно кружилась и хотелось расслабиться, сжимая в объятьях свою пару. Далат перевел взгляд на лицо омеги. В глазах Офиару стояли слезы.

— Что не так? — недоуменно спросил генерал.

— Всё отлично. Я выполнил условие. Прима не накажут. Я могу быть свободен, — скорее дал знать, нежели спросил Офиару, выбрался из ванной и, резко развернувшись, пошел вон.

«Чтоооо?»

Мы разные

Еще несколько долгих секунд Далат стоял в полном оцепенении, лишившись дара речи из-за странного поведения омеги. Нахмурившись, он твердой походкой пошел на запах, который вел прямиком в кухню.

Офиару сидел в углу у печи, отвернувшись. Его плечи подрагивали, а рядом, положив руку на спину, стоял Сулла и уговаривал его попить водички.

— Офиару, — позвал Далат.

Все, кто находились в кухне, старательно отворачивались, те, кто потрусливей, и вовсе ретировались, похватав какие-то горшки.

Омега молчал.

— Я с тобой говорю. Что случилось? — странная реакция пары выводила из себя.

Сулла не отходил, продолжая успокаивающе шипеть, от чего Далат злился еще больше.

— ВСЕ ВОН!

Рабы побросали утварь, повар ушел прямо со сковородой в руках, едва не растянувшись на пороге, Сулла хотел последовать за остальными.

— Нет, Сулла! Ты останешься! Он больше не твой хозяин и не может тебе приказывать! — задыхаясь от слез, прохрипел Офиару и схватил бету за руку.

Тот растеряно посмотрел на хозяина, не зная, как поступить.

Далат заскрипел зубами, этот мальчишка — сплошная головная боль! Он решительно шагнул вперед, схватил брыкающегося омегу и, перекинув через плечо, понес в спальню.

Кинув Офиару на кровать, он сел поперек парня, не опускаясь всем весом, но надежно пригвоздив вредного парнишку к кровати. Завел его запястья за голову и повис черной тучей.

— Какого черта происходит? — взревел он.

Красный от слез и напряжения, Офиару извивался как мог, стараясь выбраться из-под альфы. Он старательно избегал смотреть Далату в глаза, но даже так, его злость была написана поперек лица.

— Офиару, ты спятил?

— Я спятил?! — возмущенно уставился он на альфу. — Видеть тебя не желаю! Ты сволочь! Кобель! Тебе только это и нужно, а на чувства других наплевать! — и он снова разрыдался.

Ошарашенно глядя на хрупкое тело, бившееся в руках, Далат признался:

— Я ничего не понимаю.

— Конечно! Откуда тебе знать! Ты же только о себе думаешь!..

Омега кричал, икая и вздрагивая, странная истерика все продолжалась, но парень заметно выбился из сил. И Далат, не придумав ничего лучше, просто завалился на кровать, притянув омегу к себе и, как бы тот ни сопротивлялся, он не давал отодвинуться ни на миллиметр от теплой кожи, зажав в тиски собственных объятий. Он целовал светлую макушку, лицо, которое старательно прятал Офиару, ругаясь и шипя как змееныш.

Но силы его не были безграничны, и скоро он затих, пригревшись на широкой груди. Альфа продолжал целовать его волосы, пока он не засопел спокойней и не уснул.

— Сулла, — тихо позвал он и слуга тут же возник в проеме.

— Извините, я просто ждал, на случай, если вам что-то понадобится.

— Офиару сказал, что завтра придет доктор, это так?

— Да. Он обещался заглянуть с утра.

— Как только он появится, попроси подождать его в саду и дай мне знать. Только осторожно, чтобы не разбудить его.

Пока Далат отдавал распоряжения, он не отрывал взгляда от мальчика, гладя его спину через легкую тунику.

— Я все понял, — и Сулла испарился.

Курций появился с рассветом, спеша на утренний обход.

— Доброе утро, — поприветствовал его хмурый хозяин.

— Доброе, — протянул доктор, внимательно глядя на Далата. — Есть жалобы?

— Есть. Вчера он ни с того ни с сего устроил истерику. Кричал, рыдал, нес какую-то ахинею. Я ничего не понял.

— Наверное, вы его чем-то обидели, — просто ответил Курций.

— Исключено.

Шумно выдохнув через нос, эскулап уселся на прохладный мрамор скамейки.

— Расскажите, как все было с самого начала.

Преодолев нежелание делиться личными моментами, Далат выложил доктору все, начиная с того момента, как вернулся домой. Пожилой альфа слушал внимательно, никак не реагируя на интимные подробности, и взял слово, только когда генерал закончил.

— Ну что ж, здесь все понятно. Мальчик обиделся, потому что не привык к таким сексуальным играм, и ему показалось, что вы его просто использовали.

— Что за бред? — возмутился Далат, такому предположению. — Я его не принуждал, он сам согласился.

— Это не важно. Для юного омеги такое поведение вполне естественно. Они гораздо нежнее, чем мы, и я говорю не только о физической составляющей. Вы не только его пара, но и первый половой партнер. Он понятия не имеет о правилах игры. Помножьте это на резкий гормональный всплеск, вызванный первой течкой и тем фактом, что он больше не употребляет баюн-траву. Вот и результат. Его захлестывают эмоции, слишком много событий и изменений в жизни.

— Вы серьезно? — задумавшись, спросил Далат.

— Увы, мой друг, вполне. Он очень молод и принадлежит к противоположному полу, вероятно поэтому, вам так трудно его понять. У вас были отношения до этого?

Далат поднял бровь, разве что не сказав: «Что за идиотский вопрос?! Он генерал, и у него не было времени на глупости!»

— Вот поэтому вам кажется все странным, — ответил доктор.

— И что я должен делать? — впервые Далат чувствовал себя озадаченным.

— Попытайтесь наладить с мальчиком отношения.

— Конкретней.

— Проводите с ним побольше времени. Гуляйте, сходите на пикник или на представления. Омеги любят побрякушки и дорогие ткани, побалуйте его чем-нибудь.

— Вы серьезно? — почти печально посмотрел на старого пройдоху Далат.

— Конечно. И не забывайте, что в любовных утехах, мальчик — новичок, пусть посоветуется с другими омегами, а вы не торопите.

— Вы сказали, его нельзя трогать две недели. Так?

— Да. Но чем больше у мальчика будет времени восстановиться, тем лучше…

— Значит, осталось двенадцать дней, — посчитал Далат, отняв те, что уже прошли. — Я постараюсь воспользоваться вашими советами, доктор, но думаю, что после того, как окончательно сделаю его своим и поставлю метку, он успокоится.

Курций не стал спорить, пожав плечами.

— Будем надеяться. А теперь, вы не возражаете, если я осмотрю больного?

Офиару едва успел немного успокоить дыхание, нырнув в кровать и притворяясь, что только что проснулся. Он слышал все, о чем говорили альфы в саду, притаившись за колонной с подветренной стороны, прекрасно понимая, что Далат его чует, где бы в доме он ни находился. И теперь он знал, почему его «травка» не сработала, и у него началась течка…

«Значит, думаешь, что тебе все можно, — размышлял он, встретив вошедшего доктора коротким кивком, а Далата взглядом полным холода. — Значит, думаешь, что если ты альфа, то с другими и считаться не стоит? Думаешь, если омега, то и не человек вовсе… Ну, погоди… Двенадцать дней, говоришь… Зубы смотри не пообломай, альфа».

Офиару презрительно фыркнул и демонстративно отвернулся, заставив Далата и Курция переглянуться.

Лавкинг… или С альфами шутки плохи

Доктор остался доволен осмотром и посоветовал побольше гулять и делать несложные физические упражнения. Офиару молча выслушал и пообещал все исполнить. За сим Курций откланялся, а Офиару перевел выжидающий взгляд на Далата, тот хмурился, все время наблюдая за притихшим омегой.

— Чего-нибудь хочешь?

— Не знаю.

— Позавтракаем?

— Пожалуй.

Далат не мог понять, следует ли ему радоваться, что сегодня Офиару не рыдает, или быть настороже, не зная, чего можно ожидать от необычного поведения.

Им подали сыр, оливки, разбавленное вино и яйца.

— Может… тебе что-нибудь нужно? — осторожно начал Далат, полулежа на постели, напротив Офиару.

— Например? — не глядя спросил омега.

— Одежда, вещи?

— Нужно.

— Тогда доедай, и идем.

Торговые лавки Траяна, одного из самых больших рынков в западной части города, встречали посетителей громкими возгласами приглашений. Отовсюду неслись нахваливания собственного товара, привлекая уши блуждающих в поисках ямы, куда можно было бы сбросить все свои звонкие монеты.

Первый ярус просторного помещения был занят всевозможными прилавками, заваленными овощами и фруктами из самых отдаленных периферий Империи. Слева, в углублениях каменного пола, плескалась живая рыба, переливаясь серебряной чешуей. Вино и масло заполняли сосуды всевозможных размеров и форм, обещая удовлетворить вкусы самых взыскательных гурманов. Горьковатая сладость греческих оливок, приторный нектар меда, представленный обилием оттенков от прозрачного-золота до густого горчичного, терпкий яблочный уксус были лишь крошечной толикой «местных богатств».

Повар Далата, которому тоже посчастливилось выбраться с процессией домочадцев генерала, застрял у арабов с мешками радужных специй: имбирь, корица, черный перец, тимьян.

— Хозяин, можно я возьму немного для кухни? — скромно попросил бета с горящими от жадности глазами.

Далат, который стоял поодаль, вообще не понимал, что он тут забыл. Когда он предложил Офиару пройтись по лавкам, он рассчитывал, что они пойдут вдвоем, не считая пары охранников. Теперь же он стоял посреди прохода в окружении своей ненаглядной пары, все время глядящей куда угодно только не на него, Суллы, повара, двух бет-охранников и Прима!!!

Этот вредный омежка потащил за собой всех, и если Сулла еще упирался, говоря что будет мешать, повар и Прим бросились причесываться, моля об одной минутке на сборы.

— Думаю, мы можем взять немного, — привел его в чувства Сулла, видя, что хозяин пребывает в раздражении.

— Идемте смотреть ткани, — захныкал Прим, хватая Далата за руку и делая щенячьи глаза. Все молчали, Офиару, казалось, вообще ничего не волновало, и поскольку предложение не встретило возражений, вся компания двинулась в самую шикарную лавку тканей в Траяне.

Её содержал пожилой уважаемый альфа. Ему помогали двое его сыновей, статные, приветливые красавцы, что поспешили поклониться важному посетителю и тут же пообещали удовлетворить любые их пожелания, сверкнув глазами на сопровождавших Далата омег.

Альфа хмурился всё больше.

— О, генерал, — вышел сам владелец заведения, — очень рад вас видеть.

Далат неохотно повернулся к хозяину, предоставив омегам заниматься покупками.

— Как дела на западных границах? Слышал, там не спокойно?

— Не о чем волноваться. Слухи сильно преувеличены.

— Рад слышать добрые вести из первых рук. Не хотелось бы отпускать детей, пока они не пристроены и не подарили старику внуков, — запричитал альфа, глядя за плечо Далата.

Тот обернулся.

Прим вовсю заворачивался в светло-розовый кусок материи, старательно выставляя напоказ самые аппетитные части одному из «сыновей», который было хотел облапать подставленные ягодицы, но Сулла стоявший рядом, дернул Прима в сторону, отгородив собой, якобы «нужно посмотреть со всех сторон». Прим зашипел, и они злобно уставились друг на друга.

Поблуждав взглядом по павильону, он выхватил длинный светлый хвост. И его перекосило.

Офиару прикладывал к бедрам сиреневый отрез, а второй сын хозяина, высокий светлый альфа с греческим профилем, стоял позади, почти что прижимаясь к его паре! Его руки лежали поверх бедер омеги, и, склонившись, он что-то негромко рассказывал омеге. Рассмотреть было сложно, но тот кажется улыбался!

«Гаденыш!»

— Мы уходим. Пришлите нам то, что скажет бета, — и, оставив старика в замешательстве, Далат в несколько шагов преодолел расстояние между собой и мило воркующей парочкой. Схватив Офиару за запястье, он дернул на себя с такой силой, что омега чуть не упал, при этом не забыв одарить альфу убийственным взглядом. У генерала не могло быть соперников, и правильно расценив расстановку сил, альфа потупился, сделав шаг назад.

— Мы идем домой, — прорычал альфа, и, не выпуская запястья, поволок Офиару вдоль рядов.

— Отпусти меня! Я сам могу идти! — но как бы он ни цеплялся за огромную ручищу, что больно сдавливала хрупкую конечность, все было бесполезно.

На следующий день Далат решил выбраться за город к реке. Предлагая это Офиару, он был уверен, что мальчишка откажется из-за происшествия накануне, но генерал обещал, что постарается последовать совету доктора и честно держал слово. На удивление, омега согласился без возражений, все так же избегая прямых взглядов.

Гнев медленно закипал внутри Далата, в его памяти была еще слишком свежа картина, как его пару обнимает сзади какой-то альфа. Однако, наступив себе на горло, он пообещал, что не будет винить мальчишку, списывая все на молодость и неопытность.

Река протекала широким спокойным руслом к югу от города. Вдоль кромки тянулось редкое полесье, укрывавшее тенью отдыхающих. Стояло лето, и желающих понежиться на солнышке вдали от пыльного Рима было предостаточно.

Выбрав место, слуги оставили паланкин хозяина и принялись стелить покрывала. Генерал позаботился о том, чтобы кроме них с Офиару больше никого не было. Рабы-носильщики не были в счёт.

Далат скинул тунику, оставшись в набедренной повязке, принятой для купания в открытых источниках. Офиару развязывал плечики собственной. Туника упала. Он был обнажен.

Никакой повязки, ни одного клочка ткани, что скрыл бы прелести юного тела!

Не задерживаясь, он направился прямиком к воде. По сторонам раздались восторженные свисты. Совершенное тело Офиару, несмотря на редкие синяки, не осталось без внимания.

— Эй, крошка! Заскучаешь, присоединяйся!

— Лучше к нам, детка! Не пожалеешь.

Офиару повернулся к зовущим и одарил их соблазнительной улыбкой, таящей обещание.

Далат, стоявший в тени, почернел.

Офиару достиг воды и нырнул, сверкнув ослепительной белой попкой.

Далат последовал за мальчишкой, врезаясь в воду следом. Их разделяло не более десяти метров. Офиару неплохо плавал, но альфа не спешил его догонять. Несколько раз омега обернулся, и что-то в лице Далата заставило его плыть вперед. Полчаса в воде, и Офиару на шатающихся ногах выбрался на берег, стараясь укрыться в зарослях.

«Э, нет, забудь!»

Далат в несколько махов покрыл расстояние до берега и, вылетев из воды легко нагнал парнишку, легонько толкнув в спину, он повалил его на песок.

— Далеко собрался? — тихо прорычал он, от чего кожа Офиару покрылась мурашками.

— Нет. Что тебе надо?

— Ничего особенного.

Далат схватил его за плечо и перекинул животом вниз. Омега впечатался лицом в песок.

— Ты чего делаешь?!

Но Далат уже сидел сверху, чуть ниже соблазнительных округлостей, блестевших на солнышке.

— То, что должен был сделать сразу.

— Остановись! Ты не можешь!

— Почему это?

Далат замер.

— Еще одиннадцать дней! Доктор не разрешил!

Далат не шевелился, а потом расхохотался, и смех его был зловещим.

— Значит, подслушивал.

— Да! И я все знаю! Ты не имел никакого права подменять мою травку! Вмешиваться в мою жизнь!

Далат наклонился к самому ушку парня и, схватив его за длинный хвост, оттянул назад, заставив омегу выгнуться.

— Я имею на тебя любое право… и сейчас поимею тебя. Но сначала.

Он сел и притянул парнишку к себе, перекинув через колени, все так же животом вниз.

— Это тебе за арену, — и он звонко с силой опустил тяжелую ладонь на мягкие ягодицы, покрывая сразу обе. Офиару вскрикнул.

— Это тебе за травку и вранье, — снова горящий болью шлепок. Ягодицы вздрогнули.

— Это тебе за лавочника, — Офиару всхлипнул и дернулся.

— Это тебе за вызывающее поведение, — шлепок был сильнее, рана была свежа.

— Это за то, что подслушивал, — шершавая ладонь опустилась на покрасневшую кожу в последний раз.

— И запомни. Если захочешь еще что-нибудь выкинуть, мы повторим процедуру, пока ты не запомнишь, что я твой хозяин, повелитель и бог.

— Ты деспот! — умываясь слезами, пропищал омежка.

— Я хуже… я твоя пара. А теперь давай закончим начатое, раз уж ты так активно демонстрируешь желание быть оттраханным.

Далат грубо сдернул мальчишку с колен, но все же проследил, чтобы тот не ушибся. Содрав мокрую повязку с бедер, он одной рукой заставил омегу подняться на колени. И Офиару, продолжая прижиматься лицом и грудью к песку, вызывающе выпятил попку вверх.

Далат облизнулся. Став к парню вплотную и утыкаясь готовым к действию членом в ягодицы, он намотал длинные волосы на кулак и потянул назад, заставляя Офиару подняться.

— Поехали, зайка.

И он ввел ему средний палец до основания, с натугой протискиваясь в сухое сжатое колечко. Омега взвыл. А Далат продолжал вводить палец, имитируя собственные движения, пока маленький вход немного не раскрылся и не выпустил немного влаги. Он облизал шею омеги сзади, заставив того затрепетать, прикусил плечо, будто примеряясь, и, решив, что этого достаточно, иначе парень не усвоит урок, он отпустил волосы, придавливая его к песку и заставляя анус мальчика раскрыться словно розовый бутон.

Опустив руки на худенькие бёдра, он развел большими пальцами ягодицы и приставил налившуюся, темную от крови, головку к розовому входу омежки.

Он ворвался со всей силой, проталкиваясь вперед до основания и заставляя Офиару вопить от боли. Парнишка выгнулся, шире разводя ноги и впиваясь пальцами в песок.

Далат в упоении чувствовал, как его дрожащий от возбуждения фаллос пульсирует в обволакивающем жаре узкого прохода. Это было божественно. И он знал, как продлить удовольствие.

Мощными, раскатистыми толчками во всю длину, он бился о ягодицы омеги, грубо растягивая парня под себя, ибо только это он будет знать всю свою жизнь, потому пусть привыкает сразу. С каждым новым броском, тугое, треснувшее кровью колечко сдавливало налившийся, стальной от желания фаллос, доставляя альфе невообразимое удовольствие. Еще и еще, глубже, жестче Далат вталкивался в маленькое тело, удовлетворяя сумасшедшую похоть, что накопилась в сильном теле, и что не могли сжечь ни бои, ни тренировки. Наконец-то он имел свою пару так, как нужно, так, как хотелось. Так, как настоящий альфа подчиняет слабую половину.

Еще немного, и альфа почувствовал, что на пике. Вогнав член по самые яйца, он кончил, изливаясь в глубину парнишки и закусывая нежную кожу у шеи со всей силой, так чтобы его метка осталась глубоким шрамом. Офиару протяжно заскулил, сил кричать не было, он был абсолютно беспомощен, позволяя альфе делать со своим телом все, что угодно.

Далат накрыл парня, замерев внутри и давая своему семени выплеснуться до капли. Он не лег сверху, боясь раздавить омегу, а так и стоял на кулаках над ним, словно нерушимое здание, что убережет его от любых ураганов. Он почувствовал, как у основания разрастается давление и повторные судороги оргазма прошили тело. Впервые Далат хотел завязать с кем-то узел и не стал противиться инстинктам. Офиару под ним заскулил, но не от боли.

Альфа просунул руку под грудью распластавшегося без сил омежки и притянул к себе, заваливаясь на спину и кладя свое сокровище сверху. Ощущение наполненности и целостности накрывало волнами. Альфа провел рукой вдоль тела омеги и, отыскав полувозбуждённый от узла член, стал массировать в огромной руке. Возбуждение усилилось, а парнишка заерзал. Далат лизал кровавый укус, поднимался до уха и легонько тянул зубами мочку, почувствовав жар омеги, он ускорил движения, всунул указательный палец в рот Офиару, имитируя собственный ритм и заводя омегу сильнее.

Резко надрачивая небольшой член, он еще немного помучил парнишку, а затем слегка сжал по всей длине, позволяя мальчику выплеснуться со вздохом удовольствия. Омега закусил его палец, отчего альфа возбужденно вздрогнул. Это было очень приятно.

Едва живое от ощущений сердечко омеги колотилось внутри, входя в резонанс с огромным сердцем Далата. Они были одним целым, одним существом…

Прошлое

Далат сам принес мальчика домой, не доверив ценное тело ни одному из рабов. Обмыв его и завернув в простынь, он отнес его на кровать и уложил рядом с собой. После сцепки он ни разу не просыпался, даже когда рабы забрали их на лодке обратно, на другой берег.

Замерев рядом, альфа тихонько касался личика Офиару. Его тонкие черты, белоснежная кожа, детский изгиб губ сводили Далата с ума. Он понятия не имел, что именно так альфа реагирует на истинную пару. Словно все в мире перевернулось, и самым важным стало крохотное тельце, завернутое в белую простынку, будто в кокон.

Запах, исходивший от мальчишки, изменился, покорившись искомому процессу, навсегда связывая их вместе.

— Ты прекрасен.

Ресницы вздрогнули и светло-серые глаза уставились на альфу.

— Сильно болит?

Краюшки оголённых плеч вздрогнули.

— Ненавидишь меня?

Офиару отвел глаза.

— Не знаю… с одной стороны, то, что ты сделал, ужасно… а с другой, я будто во сне. Я, наверное, испорченный, но мне было хорошо, — кровь коснулась щек омеги. — И в груди так тепло, словно я дома.

Каждое слово омеги приносило удовлетворение и спокойствие. Будто всё наконец стало на свои места. Далат помолчал еще несколько минут, гладя омежку по голове, касаясь шелковистых волос, проводя рукой вдоль тела, отчего паренек прикрывал глаза и, кажется, пытался сдержать улыбку удовольствия от согревающих сердце ласк.

— Офиару, — привлекая внимание мальчишки начал Далат. Пусть природа омеги сдалась на милость альфе, но для генерала было важным установить доверие между ними, а для этого ему нужно было знать…

— Расскажи мне о себе.

Мальчик слегка напрягся и задумался.

— Скажи, ты меня теперь никогда не отпустишь?

— Никогда, — мягко, но без пауз ответил альфа.

— Я из Лотарингии, и там остался папа и брат. Я не видел их уже очень давно… — грустно протянул Офиару, и глаза его заволокло жидким стеклом. Если альфа его не собирается отпускать, то как же он снова увидит семью?

— Как ты оказался так далеко от родины? — Далат знал, что земли, омываемые Северным морем, разделившим материк и Бретань, вошли в состав империи не так давно. И он никак не находил времени побывать в новых имперских владениях, каждый раз откладывая визит.

— Это долгая история.

— Я хочу послушать, — настоял Далат.

И Офиару, зажмурившись, уткнулся в грудь альфы, словно прячась за несокрушимой силой генерала.

— Много лет назад, когда Империя вторглась в наши земли, мой папа, герцог Оринг, встретил отца. Альфа был легионером, и даже несмотря на то, что они были врагами, любовь оказалась сильнее, они узнали друг в друге свою половину.

Мальчик заерзал, сильнее смыкая веки.

— Они провели вместе одну единственную ночь, а на утро отец пообещал, что вернется к папе, как только завершит дела. Он клялся, что примчится так скоро, как сможет, и папа верил, ведь их любовь была благословлена богом… но он не вернулся. И когда все поняли, что папа ходит со мной под сердцем, его отдали замуж.

— Альфа не оставил метки?

— Нет, по словам папы, он хотел, — заволновался кроха, сжавшись в комочек, — но папа попросил не делать этого. Наша семья уважаема, и мы всегда блюли традиции. Он думал, что когда они поженятся, все будет по закону, и он получит метку. Откуда он знал, что у отца нет сердца и он не вернется.

Далат нахмурился.

— Разве возможно уйти от пары?

— Папа говорит, что нет. Он говорит, что отец погиб, но я не верю!

Горящими гневом глазами омега глядел на Далата.

— Он просто бросил нас! Альфе плевать на омег!

— Не говори так, — мягко, не настаивая проговорил Далат и обнял его, плотнее прижимая к себе. — Сегодня я узнал, что у меня нет ничего дороже, чем ты, — проговорил Далат на самое ушко.

Офиару вздохнул.

— Наверное, ты другой. Но я все равно отыщу его. Ты не видел, как страдал папа… Сначала, его все презирали за отношения до свадьбы, затем, когда выяснилось, что он беременен, и вовсе отворачивали нос. Но он был сыном герцога, и ему нашли мужа, который издевался и унижал его, как мог… но, нам повезло, второй муж упал с лестницы и свернул себе шею, — холодно закончил Офиару, пряча лицо.

— Ты… в этом участвовал? — реакция парня была странной, и Далат бы не удивился, если бы услышал положительный ответ.

— Нет, — спокойно ответил омежка.

Он не врал, понял Далат, но что-то в той истории не было чисто.

— У твоего папы тяжелая судьба.

— Ты не представляешь сколько ночей он проплакал. И не из-за унижений, и не потому что муж бил его… он скучал… он каждый день смотрел в окно и пусть не говорил, но мне и так было понятно, кого он ждал…

— И ты решил отыскать отца, — продолжил за него Далат.

— Да.

— Сбежал без спросу?

— Угу. Папа бы меня ни за что не отпустил. И я стянув у него травку, убежал.

— Разве ты не знаешь о последствиях от своего лекарства?

Офиару поднял взволнованные глаза на альфу.

— То есть? Это травка, которая подавляет запах, а вместе с тем и течки. Разве нет?

— Где ты об этом слышал?

— Наш слуга просил папу не пить её. Наверное, он переживал, и надеялся на очередной брак для хозяина, но папе этого не нужно.

— Ты снова подслушивал.

Омежка обиженно заерзал.

— Ну и что. Это мой папа, и я хочу знать обо всем, что с ним происходит. Слуга обмолвился про течки и запах.

— Глупая ты голова, — ласково обнял его Далат. — От этой травки ты можешь никогда не забеременеть, а если и повезет, неизвестно, как пройдет беременность, и что будет со здоровьем ребенка.

Омега вытаращил на Далата глаза полные ужаса.

— Ты… ты серьезно?

— Я бы не стал таким шутить.

Лицо Офиару исказилось. Пусть он и не думал о детях, но воображал, что когда-нибудь и у него будет семья. Из-за папы он не представлял рядом с собой альфу, считая их всех досадным недоразумением, и наверное так и верил бы в это, если бы не Далат, который перевернул его мир с ног на голову. Но дети… он думал, что дети у него когда-нибудь непременно будут…

Видя, как расстроился омега, Далат притянул его на себя и стал целовать лицо.

— У нас все будет хорошо, зайка. Мы со всем справимся. Доктор нам поможет со… здоровьем, а отца твоего я найду, если он жив. Как его зовут? — заранее зная ответ, спросил Далат, не желая выдавать, как вытянул из сонного парнишки имя.

— Юлий.

Орешки для альфы

Разговор с Офиару заставил Далата о многом задуматься.

Во-первых, нужно разыскать отца, хотя скорее всего его папа прав, и Юлий погиб. Офиару ещё слишком наивен, чтобы представить, каково это остаться без пары. Ни разу не побывав на месте разлученной пары, откуда мальчишка мог знать о боли и невозможности быть вдалеке? Пусть для Далата это тоже был новый опыт, но он очень остро ощутил привязанность к парню, без которого не сможет существовать, которого не мог выкинуть из головы ни на минуту. Мысли об Офиару всегда были с ним, даже решая стратегические вопросы, он ни на миг не забывал об омеге, ждущем его дома.

Обнимая ночью Офиару, после того, как малыш поделился с ним самым сокровенным, он тут же решил, как станет разыскивать пропавшего.

Если тот альфа был легионером, то записи о нем должны были сохраниться в архивах Империи. Первым делом, с утра Далат отдал распоряжение помощнику, чтобы тот искал солдата по имени Юлий, служившего в легионе почти шестнадцать лет назад и воевавшего в заключительных сражениях за Лотарингию. Офиару так же описал отца со слов папы: высокий, кареглазый, с темными волнистыми волосами… даже если поиски займут время, шансы отыскать человека были велики. Оставалось ждать, что удастся узнать помощнику.

Так же Далат понял, что исчезновение Офиару не могло остаться незамеченным, учитывая титул и положение семьи. Значит, его разыскивают, и с этим тоже надо разобраться. Держать своего омегу вдалеке от семьи, когда он так трепетно относится к папе, было бы ошибкой. Сможет ли Офиару быть счастливым вдали от родни? И не надумает ли сбежать однажды? Если он поступил так уже дважды, сначала удрав из дому, потом ускользнув из особняка, на это вполне можно было рассчитывать…

Нет, так рисковать нельзя, решил Далат и стал писать письмо на имя герцога Оринга, сообщая, что его сын находится в его доме, в статусе… супруга. Ни к чему травмировать папу новостью о том, что его любимое чадо в рабстве.

Закончив письмо, Далат отправил его с посыльным, наказав передать лично в руки адресату.

В атриуме собственного дома генерал столкнулся с Курцием. По хмурому взгляду врача, Далат понял всё, что он о нем думает. А когда эскулап, проигнорировав его приветствие, вышел вон, альфа понял, что его хорошим отношениям с врачом пришел окончательный и бесповоротный конец.

— Ты как? — спросил Далат омегу, войдя в комнату. Тот, с красным от стыда лицом и почти плача, посмотрел на альфу, как утопающий на своё единственное спасение. — Иди сюда, — раскрыл он объятья для мальчишки, у которого сильнее задрожал подбородок. — Чем он тебя обидел?

Далат прижимал дрожащее тельце к себе и чувствовал, как парнишку трясет.

— Он рассказал мне о травке, — всхлипнул Офиару, — и ругал нас… тебя, за то, что не сдержался, а меня за то, что позволил. Как будто я бы смог…

Горячая влага коснулась кожи Далата.

— Ну, что ты, глупый, расстроился. Все обойдется. Все будет хорошо, — генерал чувствовал себя странно в роли утешителя, но сейчас это не имело значения. Ему просто хотелось поддержать своего омегу, успокоить и стереть слезы с любимого лица.

— Я написал твоему папе…

Офиару вздернул мордочку и распахнул испуганные глаза.

— И… и что ты ему рассказал? — прошептал он.

— Я сообщил ему, что ты в моем доме… в качестве супруга.

Омежка немного выдохнул.

— Спасибо. Если бы он узнал, что со мной приключилось… это бы разбило его сердце, — тихо закончил он. — Но я боюсь, что он приедет…

Офиару уже давно переместился на колени Далата и даже не заметил того, позволяя альфе обнимать себя, и прижимаясь к накачанному телу плотнее. Должно быть со стороны выглядело, будто варвар сжимает фарфоровую куколку огромными неуклюжими ручищами. Но присмотревшись ближе, стало бы заметно, как бережно укрывают заботливые руки светлое создание…

— Значит, нам нужно скорее пожениться, — крошечное тело напряглось, и Офиару поднял личико, смущенно заглядывая в лицо альфе.

— Ты уверен? — кажется, мальчишка и вправду боялся услышать другой ответ. Как же глубоко сидело его недоверие к альфам… Вместо слов, Далат прижал его сильнее, укутав в объятьях, а затем чуть отклонив его голову в сторону, он убрал длинные золотые волосы и напористо провел языком по воспалённой метке, заставляя мальчишку трепетать. Омега выдохнул, и тонкая шейка изогнулась сильнее, приглашая продолжить ласку.

— Если сейчас я сделаю то, что хочу, — прохрипел Далат в основание белоснежной ключицы, — доктор выпустит мне кишки.

Слова привели омегу в себя, и он, заерзав, слез с колен, ненароком позволяя разглядеть белые сочные икры из под туники.

— Ты просто ходячее искушение, — пробубнил Далат.

— Что?

— Ничего. Что прописал Курций?

— Ой, мне же надо пить отвар! А потом еще четыре до вечера! — омега засуетился и, не обращая внимание на саднящее чувство в пятой точке, шустро сполз с кровати и, подхватив разные мешочки с пола, поспешил к кухне. — Можно я пойду? — спросил он, обернувшись к Далату уже в проеме.

По коже расползалось тягучее удовольствие. Может, омега и не заметил, но это впервые, когда он спросил дозволения у своего альфы.

— Конечно, зайка.

Омежка покраснел на ласковое прозвище, но не стал спорить. По розовым щекам, Далат с легкостью догадался, что ему это нравится.

— Я… хотел попросить тебя кое о чем, — стушевавшись и уронив взгляд, начал «храбрец».

— Слушаю.

— Я бы хотел тренироваться с кем-нибудь, если ты не против.

— Что конкретно ты имеешь ввиду?

— Понимаешь, у себя дома я занимался рукопашной борьбой, стрельбой из лука и осваивал разное холодное оружие. И когда путешествовал, поддерживал себя в форме… Не хотелось бы все забыть, — с надеждой уставился паренек в зеленые глаза.

Далат обдумывал услышанное.

— Что ж, думаю это неплохая идея, — и, увидев, как просияла мордочка, порадовался, что не стал противиться. — Давай так, я найду тебе рукопашника, и будешь ходить на стрельбище по утрам, а вот с холодным оружием обожди немного. Наверняка, доктор прописал постепенные нагрузки.

Омега согласно закивал, и без того счастливый, что ему можно.

— А потом, как привыкнешь, мы организуем и серпы, и мечи, — Далат не забыл, как ловко парнишка орудовал короткими закругленными кинжалами на арене, но честно говоря, его совсем не прельщала перспектива, позволить кому бы то ни было держать лезвие перед парой, да еще если его не будет рядом. Мелькнувшая картина показалась настолько отвратительной, что Далат, тут же среагировал, как ограничить, но все же не отказывать омеге полностью.

— Свадьба будет через месяц, — вряд ли папа Офиару доберется так скоро. — С луком можешь начинать хоть завтра, а рукопашные занятия, через неделю, договорились?

Омега счастливо кивнул и исчез, даже не заметив, как его собственной жизнью только что распорядился тот, с кем он недавно воевал именно по этой причине.

Да уж, связь между ними творила чудеса, разом убрав разногласия и обиды, к собственному удовольствию подумал Далат, приятно вытягиваясь на кровати.

Написав отцу Офиару о супружестве, Далат убивал многих зайцев разом. Он позаботился о том, чтобы семья разыскала блудное дитя, но и решил подстраховаться браком, чтобы родственники не могли предъявить на мальчонку никаких прав. Пусть даже у них ничего бы и не вышло, но зачем расстраивать белокурое сокровище ссорами и недопониманием между самыми близкими людьми… К тому же, у генерала нет никакого желания, повторять ошибки отца Офиару. Мальчик должен видеть, что он не такой, и верить в него целиком и полностью… Что за странное чувство, когда хочешь поработить не только чьё-то тело, но и душу, мысли…

Именно на это рассчитывал генерал, делая все свои шаги.

— Держи, — протянул заваренную смесь Сулла, — не обожгись… И чего это ты светишься, как утренняя звезда? — омега растягивал глупую улыбку и краснел.

— Мы скоро поженимся, — прощебетал парень.

Позади разбился горшок.

Сулла и Офиару обернулись.

Прим, бледный как смерть, стоял широко распахнув глаза.

Он не мог не почувствовать метки оставленной на Офиару вчера и, когда он снова собирался грызть парня злыми словами, Сулла объяснил ему, что теперь Офиару его хозяин. Упрямый омега не поверил и лично отправился к Далату, который, увы, все подтвердил.

С утра, после этого разговора, Прим не вымолвил ни слова, чем немного пугал внимательного бету. «Как бы он глупость какую не выкинул», — размышлял про себя управляющий. Далат так же оставил должность понятливому рабу, не позволив омеге снова стать во главе дома.

А теперь, когда он услышал последние новости… Сулла всматривался, как мог, пытаясь понять чувства любимого, который никак не мог успокоиться и смириться со своей судьбой.

Прим взял себя в руки, и все так же в молчании, опустился, собирать осколки.

Сулла облегченно выдохнул, снова привлекая внимание Офиару.

— Поздравляю тебя, — искренне ответил бета. — Найти свою пару так рано — большая удача.

— Спасибо, — млея от счастья, пропел счастливый омежка.

— Надеюсь, ты опозоришься перед всеми, когда хозяин будет брать твое тощее, уродское тело, — мрачно раздался голос Прима в звенящем зное летнего дня.

Офиару снова обернулся, но Прим вылетел из кухни, блеснув прозрачной каплей, сорвавшейся с ресниц.

— О чем он? — непонимающе спросил блондин у беты.

— Не слушай его. В нем говорит злость.

— Да, но почему я должен опозориться перед всеми?

Сулла вздохнул, кажется понимая, что мальчик не очень знаком с римскими обычаями.

— По традиции, в день свадьбы, первая брачная ночь проходит в присутствие десяти свидетелей, которые наблюдают за молодоженами.

С щек Офиару сошла краска.

— У вас так не принято? — Офиару, пребывая в шоке, только отрицательно покачал головой. — Не переживай, все будет нормально, — бета похлопал парня по плечу и оставил поразмыслить над услышанным, взяв себе на заметку поделиться с новым хозяином всеми нюансами римской культуры…

Десять свидетелей будут смотреть, как Далат входит…

Офиару замутило, то ли от снадобья, то ли от страха публичного позора.

Будни

Занятия по стрельбе, Офиару начал через день после того, как приобрел лук. Прихватив с собой Суллу, он тут же отправился за подходящим оружием. Затем спорил с продавцом, массивным усатым альфой, о том, какой лук ему подойдет, и, настояв на своем, выбрал изогнутое древко в свой собственный рост.

— Не великовато? — забавляясь восторженным личиком омеги, спросил бета.

— В самый раз! Понимаешь, нет смысла в маленьком луке, ну что ты с ним будешь делать? Лук — это оружие дальнего боя, и чем быстрее ты сможешь достать соперника, тем больше шансов поразить мишень, или сможешь основательно проредить численность противника в случае массированной атаки…

Бета едва ли понимал, о чем конкретно вещал парнишка, но понял, что тот знал в оружии толк и больше не задавал вопросов.

— И что, я буду нянькой?

— Ты будешь учителем рукопашного боя, — в пятый раз, скрипя зубами, повторил Далат.

— У меня центурионы не в форме, а я буду тратить время на какого-то омегу.

— На мою пару. А почему у тебя центурионы не в форме, мне хотелось бы знать. Если не справляешься — попроси, и мы тебя заменим.

Акила, поджарый бета лет тридцати, злобно уставился на генерала, тот одарил его не менее любовным взглядом.

— Это приказ?

— Ты правильно понял.

Мотнув хвостом с ранней проседью, лучший учитель рукопашного боя развернулся, чтобы уйти.

— Постой. Акила, он моя пара, и ты понимаешь, что это значит.

Бета подчеркнуто смотрел в сторону, скрестив руки на груди.

— Я хочу быть уверен, что находясь от него далеко, я смогу думать о сражении и задачах, важных для Рима, а не паниковать по поводу своей беспомощной пары, — Далат тщательно подбирал слова. — Если я буду знать, что ты лично занимался подготовкой парнишки, то смогу сосредоточиться на делах Империи. Ты меня понимаешь?

Несколько секунд Далат выжидал. Бета едва дернул подбородком в знак согласия и вышел, позволив Далату слегка улыбнуться. Это сражение осталось за ним.

Генерал не сомневался, что и приказа будет достаточно, но отлично знал, что взывая к чувству патриотизма своих лучших людей, добьется гораздо более существенных результатов. И уж если быть до конца честным, Далат не врал. Если парнишка сможет себя защитить, альфа сможет дышать немного свободней.

На стрельбище дела шли отлично. Офиару подружился с новым оружием. Древко из тиса отлично подходило вытянутым пропорциям, а тетиву он заплел лично, два дня назад. Хотя и отметил к собственному неудовольствию, что натяжка далась с трудом, ослабшие от бездействия мышцы слушались плохо. Поэтому по утрам, как только паланкин Далата исчезал из атриума, омега выходил в крытый дворик и начинал упражняться: отжимания, пресс, растяжка, насколько позволяла все еще слегка ноющая поясница…

Далат больше не притрагивался к омеге, позволяя ранам зажить. Офиару украдкой разглядывал метку, подаренную самым сильным на свете альфой, и это было очень волнительно. Он гордился ею, улыбался сам себе, застеснявшись и снова натягивая тунику повыше. А потом его мысли снова занимала свадьба, вернее один конкретный момент.

Тогда он становился нервным, раздражительным и просто начинал паниковать. Поняв, что именно действует ему на нервы, он пытался гнать мысли прочь, уговаривая себя, что в этом нет ничего особенного, и все пройдет как у всех… но, господи, десять незнакомых человек будут пялиться, как Далат будет брать его…

«Нет, нет, нет!» — снова отогнал назойливые тревоги омега и пошел в кухню, иначе через пять минут придет Сулла и отчитает его за то, что он не следует указаниям доктора, хотя сам следит за этим. За прошедшую неделю, Офиару не пропустил прием ни разу! Немного подумав, он так же занялся диетой, решив, что дополнительные белки в рационе помогут восстановить мышечную массу, ведь это только альфы неделями могут валяться на клиньях, обжираясь, а их тело выглядит так же!

У омег все не так, и постоянные тренировки просто необходимы. Поэтому, совместив в новом распорядке дня то, что шло на пользу телу и голове, Офиару снова постарался не вспоминать, что ждет его уже три недели…

Внезапно он почувствовал опасность и, оттолкнувшись, легко откатился в сторону. И был прав! Там, где он отжимался секунду назад, стоял невысокий человек, мышцы которого обрисовывали каждую анатомическую часть в деталях. У него были чуть раскосые темные глаза, судя по всему, бета.

— Неплохо, может, ты и не безнадежен.

Учитывая, что охрана его пропустила, а снова нападать он не спешил, это был его новый учитель по рукопашной борьбе. Как и обещал Далат, ровно через неделю.

— Если вы и дальше будете нападать так же медленно, то еще не раз мною восхититесь.

Прищур беты сузился сильнее, если бы у него был хвост, как у хищника, наверняка, он бы бил им о землю. Офиару не собирался грубить, но прекрасно знал, что знакомство — самая важная встреча между учеником и учителем, именно сегодня сложатся их отношения, потому важно заставить уважать себя и тратить время и силы.

Бета ринулся вперед. Офиару отскочил, встал в боевую стойку и выставил блок в последний момент, благодаря автоматической реакции, выработанной долгими, изнурительными тренировками. Еще удар ногой с замаха. Снова блок. Атаки не прекращались ни на долю секунды, и Офиару очень скоро почувствовал, что выбился из сил. Слишком много концентрации, слишком молниеносные нападения, слишком расслабленное тело, и результат — удар слева, проход в ноги и падение. Омега сильно стукнулся челюстью о мраморный пол…

День близился к концу, и Далат уже стал нервно расхаживать по кабинету. Он ожидал, что Акила вернется через час, полтора, но третий час подошел к концу, и медленно пополз четвертый. Вдруг он услышал крики рукопашника, с ходу распинающего личную центурию императора, занятия которых перенесли на более поздний час. По лицу беты ничего нельзя было понять, он как и прежде был профессионально холоден и суров, за что и заслужил уважение солдат, даже несмотря на статус беты.

Вернувшись домой ближе к сумеркам, Далат нашел Офиару в саду. Омежка снова и снова наносил удар по пустоте, едва держась на ногах.

— Зайка? — окликнул Далат издалека.

Офиару обернулся и растерянным взглядом нашел альфу, слишком глубоко он погрузился в собственные упражнения. Светлые волосы облипали мокрое от усилий лицо, пухлые губы соблазнительно раскрывались, втягивая воздух.

Далат подошел как раз вовремя, и Офиару буквально свалился в его крепкие объятья, полностью обессиленный.

— Что он с тобой делал? И что за синяк? — глуше потребовал он, разглядывая посиневшую челюсть.

— Это я упал, ничего.

— Скотина, больше он к тебе не подойдет, — омегу будто ударило.

— Нет, что ты! Он такой классный! Три часа меня гонял! Я все, что знал, отрабатывал! У него столько приемов, о которых я понятия не имею! Пожалуйста, пусть еще приходит, — чуть не плача канючил едва живой омежка.

— Ладно, только больше никаких синяков.

— Я постараюсь, — тут же пообещал Офиару, — спасибо тебе большое, — зевая во весь рот, поблагодарил омега. Купание и укладывание спать прошло уже без его участия. Альфа сделал все сам.

Ближе… г лубже

Убив еще неделю, Офиару почувствовал себя немного увереннее. Больше он не проваливался в сон, как только видел вечером любимое лицо своего генерала, но и мысли, неотступно преследовавшие его в последние дни, стали все более настойчивыми.

Воображение раз за разом подкидывало пикантные картины, и Офиару становился рассеянным, забывая выпить содержимое бокала или прожевать кусок хлеба.

Снова загоняв себя до изнеможения, он позволил альфе, и никому другому, уволочь себя в спальню.

— Может, сбавишь обороты? — видя сбитые костяшки и колени, спросил вечером Далат, целуя своего мальчика во все места, до которых мог добраться.

— Нельзя, понимаешь, я только вошел в форму, не хочу быть слабаком.

Генерал хмыкнул и, притянув к себе омегу поближе, потрепал по голове. Они уже легли, и альфа прижимал любимое тело к боку, вдыхая головокружительный аромат распаренного после ванны омеги.

— Тебя что-то волнует? — уже несколько дней, Далат видел, как его пара беспокойно ворочается во сне, повторяя одно и то же слово — «отвернитесь». Он не придал этому значение, но когда тоже самое повторилось на вторую и третью ночь, забеспокоился.

— Это свадьба, — выдохнул омега.

— А что не так?

— Все так, — поспешил заверить Офиару, боясь что его могут неправильно понять. — Просто ваши обычаи…

— Да, — подбадривал Далат, видя порозовевшее основание шеи.

— Я… я не могу… десять человек будут смотреть, а я… я…

— Тише, зайка, не волнуйся, — должно быть обычаи его страны отличались от римских. Далат не раз наблюдал, как альфы во время свадеб имеют своих невинных и не очень супругов, и настолько привык, что даже не подумал о своем парнишке… хорошо, хоть древний обычай, когда твоего суженного разрабатывали сначала друзья, а уж потом супруг, канул в лету. Уж слишком много трупов оставалось после празднеств…

— Я знаю, что так принято, но я не могу, чтобы все смотрели! У меня шрам, и я не знаю что делать, и… и мне стыдно, что все будут заглядывать!

Омега так нервничал, что его сердцебиение легко ощущалось через грудную клетку.

— Меня абсолютно не волнует твой шрам. Ты самый прекрасный на свете, — и Далат провел по ноге, где шероховатая полоска осталась другой вечной меткой о их встрече. — А по поводу того, что делать… можем порепетировать, хочешь? — выдохнул альфа за ушко, не забыв коснуться нежного тела губами и языком. Омега вздрогнул. — Если ты будешь знать, как это произойдет, все, что тебе останется, это не сводить с меня глаз и всё. Сможешь?

Генерал не торопил свое чудо, хотя один бог знал, сколько раз ему пришлось помочь себе рукой, лишь бы не трогать мирно посапывающую пару последние жаркие ночи…

Во время купания он видел, как сильно разодрал мальчишку и ждал, пока раны лучше затянутся, и вот, молодое, здоровое тело восстановилось, а значит, они снова могут наслаждаться друг другом…

Офиару развернулся, не вырываясь, и чмокнул Далата в плечо. Осторожно, одобрительно. Этого было достаточно.

Крупные, шершавые пальцы огладили открытую спину омеги. Белизна и гладкость его кожи под грубоватыми прикосновениями будоражили. Альфа осторожно стащил простыню, высвободив свое юное сокровище, и перевернул на спину.

Pov Офиару.

Под его уверенным взглядом было стыдно и хотелось прикрыться… но… но, мне нравилось, как он на меня смотрит. Как оглядывает мою грудь, касается вниманием сосков, почти незаметно щурится, скользя по мышцам живота вниз… В паху потяжелело, и я почувствовал, как мой пенис наливается кровью под ожидающим взором.

Он не касался меня, только смотрел… И я чувствовал, что принадлежу этому сильному самцу весь, без остатка. От этих мыслей, от голодных взглядов, мне становилось жарко…

Я чуть поднял коленки и закрылся, мешая ему разглядывать себя в подробностях.

— Разведи ноги, — низким, глухим голосом повелел он. Не попросил, не потребовал, а именно повелел. Я смотрел на него, видя, как он ждет и желает, чтобы я это сделал сам. Сам раскрылся перед ним.

Жидкий огонь медленно разливался в крови, когда я не спеша стал разводить дрожащие колени.

— Шире, — все тот же тон повелителя. Моего повелителя.

Я ощущал влагу между ягодиц… от этого было стыдно, ведь он увидит… Я повиновался и, разведя ноги сильнее в стороны, хотел отвернуться, не выдерживая смущения. А ведь пока смотрел только он…

— Нет, не отводи глаз.

Вздрогнув, я снова повернулся. Его зрачки были расширены, полностью проглотив чернотой цвет радужки. Он нависал надо мной всей тяжестью, разместившись в ногах. Глядя мне в пах, туда где было так горячо, он… приоткрыл тяжелые губы и облизнулся. От этой картины я поджался… везде. И почувствовал, как вылившаяся смазка скользнула вниз, между ягодиц.

— Не своди ноги, зайка, — как он догадался, что именно это я собираюсь сделать?! — Смотри на меня.

Придвинувшись ближе, он опустил ладонь на мое колено и, заглядывая мне в душу, медленно заскользил вниз, по бедру. Сердце пропустило удар.

Его теплая огромная ручища накрыла пах, и мой член вздрогнул от удовольствия. Далат не давил и не сжимал, его рука просто лежала сверху, а я хотел, чтобы он держал меня крепче, и инстинктивно подался вверх, показывая, что я хочу его ласк. Довольная улыбка хищника расползлась по лицу моей пары. Его тепло там, внизу, жгло, а он не двигался, кровь жаром прилила к коже, и я изогнулся, я так хотел его.

Не сдвигая руки, его большой палец опустился ниже и с нажимом провел между влажных от желания ягодиц, остановив подушечку на пульсирующем колечке.

Я задохнулся, а он не спешил продолжать, просто приставив его к моему входу. Желание жгучим прутом, выкручивало. Я хотел, чтобы он продолжил, взял меня, сделал своим, подчинил… как тогда на берегу…

От этих воспоминаний меня захлестнула новая волна страха и возбуждения. Он творил с моим телом такое, о чем я никогда не смогу рассказать папе, хоть между нами и не было секретов… раньше.

Я попытался потереться о его палец и, забывшись, прикрыл от сладостного ощущения веки.

— Нет, смотри, — сгорая от смущения и не разрывая взгляд, я продолжал двигать ягодицами, пытаясь насадиться на его палец. Как же хотелось, чтобы он ввел его поскорее…

Не удержавшись, я мельком взглянул на то, что у него ниже пояса. Далат хмыкнул и, надавив всей подушечкой, погрузился в сочившееся отверстие. Меня прошибла судорога удовольствия, когда его палец медленно заходил внутрь. Я выгнулся и промычал что-то нечленораздельное.

Шероховатая кожа оглаживала контур колечка, давя и растягивая, немного грубо, но мне это нравилось, и хотелось большего. Руки сами впились в простынь по обеим сторонам. Он убрал палец и, навалившись сверху так, чтобы я ощущал размеры его тела, но не давя, провел языком по набухшим и причиняющим томящую боль соскам… Я изнемогал, прижимаясь к мощному телу. Я хотел его, предлагал себя, а он был так возмутительно спокоен!.. Только глаза какие-то чужие, дикие, страшные… Омега во мне трепетал и в то же время хотел, требовал, захватить этого самца.

Касаясь напрягшимися сосками и задевая членом его пах, я чуть раскачивался, касаясь огненного тела, трясь, и заводясь от удовольствия. Далат не двигался, позволяя мне сходить с ума, тонуть в похоти и желании. Ну почему он так спокоен?! Я упал на постель и руками оттолкнул его назад, заставляя привстать на колени. Он не ожидал, но не сопротивлялся.

Я сам перевернулся на живот и, встав на колени, широко развел ноги. Развернулся к застывшему от удивления альфе и посмотрел сквозь опущенные ресницы, а затем, осмелев от собственных действий, выпятил попу назад, почти дотягиваясь до его огромного естества.

— Ты сам спровоцировал меня, зайка, — прохрипел Далат, уже не глядя мне в лицо. И уже через миг, жестко врываясь во всю длину, не давая осмыслить происходящее, срывая крик с искусанных губ. Он вдалбливался в мою плоть со всей силой, всей яростью зверя. Я бы свалился, если бы крепкие руки не впивались до боли в ягодицы. Он бил меня сзади, ударялся, заставлял содрогаться от животного удовольствия, порабощая мое тело каждым новым толчком. Снова и снова. Ртуть разливалась по венам…

Его твердый, как камень, член прошивал меня до живота, ввинчивался, пронизывал, протыкал насквозь, а я желал лишь одного… чтобы он истерзал мое тело как тогда… нет, больше, сильнее! Я принадлежу ему, и пусть делает, что хочет!

Липкий от пота, задыхаясь от сумасшествия, я потерял разум на члене своей пары. Инстинкты сводили с ума, превращали в ненасытное существо, я хотел, чтобы он не вытаскивал железный кол из моего прохода. Его рука обхватила мой член и, дернувшись, я излился, забрызгав постель. Давление внизу стало нестерпимым… боль головокружительной, когда стенки сдавили каменный фаллос самца, и он взорвался во мне, выплеснулся до конца, прижимая меня спиной к себе и подрагивая внутри…

Последние слабые толчки были продиктованы бешеным ритмом, что слабо затухал в глубине наших тел. Я заурчал, прижимаясь к его бедрам, позволяя сдавливать грудь медвежьими объятьями… и снова распирающее чувство внутри.

Я помнил его… это было божественно. Новые волны оргазма прошивали нас двоих, когда мы без чувств свалились на постель, забываясь в прикосновениях друг друга, глубоко вдыхая запах…

Свадьба

Месяц подходил к концу, накаляя нервозность Офиару до предела. Он плохо ел, выматывал себя тренировками, чтобы хоть чем-то занять мысли, и мог расслабиться только в объятиях опытной пары…

Пусть и ненадолго, но Далату удавалось снять стресс омеги продолжительными ласками и сумасшедшим сексом, что выбивал дурь из маленькой головы на пару дней. Сама свадьба его нисколько не волновала: приготовления шли вовсю, и это мероприятие ничем не будет отличаться от остальных. Но как это переживёт мальчишка, оставалось непонятным, и Далат, волнуясь за непредсказуемость мелкого, приставил к нему личную охрану, которая незаметно наблюдала за ежедневной рутиной омеги.

Была и ещё одна хорошая новость, кажется, они нашли общий язык с Акилой. С тех пор, как бета провел первое занятие, он больше не приходил к генералу и не просил освободить его от роли няньки, чему несомненно порадовался последний.

Офиару и вовсе был в полном восторге от нового учителя, растекаясь песнями о достоинствах и умениях мастера, чем иногда вызывал у Далата дикую ревность… и их постельные развлечения в такие моменты были особо жестокими, впрочем, обоих это вполне устраивало.

Генерал переживал, что слишком груб с мальчиком, но его опасения были быстро развеяны смелым поведением омежки, который с каждым разом чувствовал себя все более раскрепощенным.

Тем временем, помощнику Далата удалось собрать объемную информацию. Под описания разыскиваемого Юлия подходило сто четырнадцать человек. Сорок девять из которых умерли или погибли за это время. После сбора адресов, поверенные разлетелись во все уголки Империи, проверить, подходит ли тот или иной кандидат, под имевшееся внешнее описание. Пока были проверены лишь немногие, но поиски только начались, а значит, со временем они обязательно дадут результаты.

За пять дней до свадьбы было назначено венчание по старым традициям, когда будущий муж надевал на безымянный палец супруга металлическое кольцо, и они подписывали брачный контракт.

Из-за волнения, Офиару едва ли смог сконцентрироваться на происходящем, позволяя альфе руководить собой и процессом. Незнакомые лица окружали омегу со всех сторон. Шумная, развязная толпа не переставала шутить во время пышного застолья после обручения, желая молодым счастья, здоровья и детишек, при этом не забыв смачно сдобрить поздравления откровенными советами кто, как, где и почему, отчего стеснительный омега, готов был уползти под клинию, если бы не Далат, прижимавший его к себе. Альфа остроумно парировал пошлые подколки друзей, особенно одного из них…

У Императора и так язык был без костей, а уж видя, как заливается краской Офиару, он и вовсе вошел во вкус и не переставал вгонять в стыд бедного омегу, пока Далат не пообещал вызвать его на очередную дуэль.

— Какой у тебя занудный муж, Офиару, тяжело будет с таким. Ещё не поздно передумать, — подмигнул он, получив другой угрожающий взгляд от альфы.

— Он самый лучший, — серьезно ответил омежка, уставившись на пару серьезным взглядом.

Торциус рассмеялся.

— О право, как он мил, Далат. Повезло же тебе, характер у твоего супруга покладистый… а на остальное мы посмотрим в день свадьбы… — многозначительно закончил кровный друг.

Далат почувствовал под сильной рукой, как сердце парня пропустило удар. Он покраснел, затем побелел, а после и вовсе задрожал.

— Торциуссс, — сквозь зубы прошипел Далат, и император, как ни в чем не бывало, отвернулся к гостям, присоединяясь к другому разговору…

День свадьбы свалился на Офиару неожиданно. Он все думал, что у него достаточно времени, чтобы подготовить себя и смириться, и даже считал, что есть определенные сдвиги. И все же, он не смог уснуть той ночью, даже после очередного дикого раунда с любимым, который спал крепким сном, не выпуская омегу из рук.

Офиару тайком разглядывал своего прекрасного бога. Ровные черты лица, будто высеченные из мрамора, поражали своей правильностью и достоинством. Ровный нос, крупные, четко очерченные губы, высокие звериные скулы и аккуратные, изогнутые к виску брови, что чуть завивались вверх.

«Какой же он красивый», — размышлял о своем счастье Офиару до самого утра, когда первые петухи пропели рассветный час самого страшного дня…

Свадьбу играли со всем размахом, выбрав торжественное бракосочетание, называемое сonfarreatio.

После водных процедур Офиару облачили в особую тунику и тогу, сотканную для младшего супруга, повязали вокруг пояса шерстяной кушак и накинули на голову необъятное красное покрывало — flammeum. Ещё вчера Офиару принес первые жертвы богам в виде фруктов и овощей, наотрез отказавшись убивать бедную курицу, как бы ни настаивал жрец. После, он сжег свою старую одежду, в знак того, что он готов начать новую жизнь вместе с мужем.

Прекрасные длинные волосы омеги были заплетены в шесть кос с помощью железного наконечника копья. Считалось, что оружие унесшее жизнь (ибо вынуто оно было из тела поверженного гладиатора, о чем конечно не сообщили омеге), обладало мистической силой, которую впитывал хозяин необычно сделанной прически. Поверх сложных многоярусных кос, Офиару надел венок, сплетенный из собранных поутру диких цветов, превративший и без того сказочное создание в лесного нимфа, поражающего своей тонкой невинной красотой.

После того, как новобрачные были готовы, они посетили жреца, гадающего по полету птиц, возвещая судьбу пары. И как водится, у истинной пары предсказания всегда были самыми радужными, особенно учитывая статус альфы… Гостям возвещали пророчество, и пара давала брачный обет.

Далат сильнее сжал руку Офиару, который на секунду выпал из реальности. Судя по еле заметным теням под глазами, он не спал всю ночь. Обругав себя за промах, за то, что не додумался попросить какого-нибудь снотворного, понадеявшись на свои таланты ублажать любимого, Далат кивнул омеге, пришло его слово:

— «Quando ti, Caius, ego, Quis custodiet» (Если ты отец семьи, то я буду её папой), — твердо проговорил Офиару, глядя в обожающие серо-зеленые глаза.

После чего, замужний омега из числа друзей соединял руки молодоженов, выступая в роли богини Юноны, покровительницы брака. Новая пара снова приносила жертвы, следуя древним традициям…

День проносился перед Офиару вереницей неясных событий и ритуалов. Они ходили в здание Сената, приносили бесконечные клятвы богам, не забывая задабривать приношениями. Затем, когда город стал затягивать жаркий сумрак и у омеги все больше тряслись колени, его отвели в незнакомый дом и объяснили, что сейчас его заберет Далат. Считалось, что настоящему альфе следовало похитить супруга, а не спрашивать разрешения родителей.

Такой взгляд на вещи показался Офиару странным. У него дома, все было совсем по-другому, но переживая этот бесконечный день, он уже ничему не удивлялся. А когда наконец появился его долгожданный альфа, от счастья и облегчения он и вовсе забыл об этом, позволяя паре сгрести себя в охапку и утащить.

— Устал? — тихо спросил Далат, неся почти невесомого омежку к своему дому.

— Немного, — тихо прозвучало в ответ, и Офиару уткнулся в грудь любимого, глубоко вдыхая аромат своего альфы, отчего в паху в миг потяжелело.

Далат хмыкнул, почувствовав напряжение мальчика, но ничего не сказал, в очередной раз размышляя над тем, как же ему повезло встретить сорванца на арене.

Впереди шли гости, судя по количеству — половина города, всем хотелось отпраздновать замечательное событие. Несмотря на суровость и жестокость генерала, народ был благодарен за победы и военные успехи. Люди пританцовывали, освещая дорогу молодым факелами и распевая веселые песенки:

Омеги в свою очередь отвечали:

Оказавшись у главного входа, Далат опустил омегу, и ему тут же всучили глубокие тарелочки, говоря, что он должен обмазать дверной косяк. В посуде было масло и жир, как догадался Офиару по запаху. Закончив простую процедуру, у него тут же отняли пустую тару и положили в руки длинные шерстяные нити, которые он повязал на входе.

Стоявший рядом Далат подхватил омегу, как только он закончил, не давая опомниться, но по дрожи Офиару, он догадался, что парень отлично осознает, что последует уже очень и очень скоро…

В просторном атриуме, Офиару разжег огонь, чуть не опалив от волнения одежду, благо, Сулла помогал ему и вовремя отвел руку. Омега вздрогнул, почувствовал холодные капли на лице. Этим молодой супруг разделял жизнь двух самых важных стихий в доме, огня и воды, роднясь с ними и получая разрешение вести жизнь мужа.

Когда его отвели от очага, у него отнялись ноги. В атриуме, в глубине напротив двери, возвышалось ложе, выстеленное бесчисленным количеством покрывал. Омега не дышал, взирая на Голгофу остекленевшими глазами, когда всё тот же замужний омега, соединивший их руки ранее, отвел его в сторону.

Там он рассказывал о том… как лучше ублажить мужа, и несмотря на то, что он говорил шепотом, только глухой бы не расслышал эхо в гигантском мраморном зале. Далат был где-то позади, исполняя собственные обязанности. У Офиару затряслись руки, когда он опустился на колени в молитве богине.

Он уже ничего не соображал, а тупо повторял слова за кем-то, пока чьи-то сильные руки не подняли его с колен и развернули.

Далат.

Альфа бережно придерживал трусившегося омегу, который от страха был ни жив, ни мертв.

Его руки опустились ниже, и он развязал широкий кушак, позволив наряду распасться тяжелыми складками вокруг.

— Не бойся, — ласково сказал Далат. — Смотри только на меня.

Офиару словно под гипнозом уставился в глаза любимого, и чуть заметно кивнул. Тогда, альфа поднял крошечное тельце и понес на ложе, войдя в круг тех десятерых, что должны были засвидетельствовать соблюдение обычая.

Вдруг, с наружи раздался шум, голоса, крики.

Далат обернулся к двери все так же прижимая к себе Офиару.

Тяжелые массивные створки распахнулись, ударившись о стену.

— А-НУ-ОТ-ПУ-СТИ-МО-Е-ГО-СЫНА-НЕМЕДЛЕННО!!!

В дверном проеме, широко упершись в створки и тяжело дыша, стояла точная копия Офиару немногим за тридцать лет.

Омеги… или Головная боль для альф

— Я сказал, отпусти его! — Далат опешил, ему еще никогда не смел указывать ни один омега. Глаза герцога Оринга горели убийством. Длинные, светлые, как у Офиару, волосы растрепались, лицо угрожающе опущено… Почему то, когда его пара описывал отца, Далат представлял тихого, покорного судьбе омегу, но совсем не такую фурию.

— Папа, я…

— Молчать!

Офиару притих, готовый разрыдаться.

— А не скучный тебе достался омега, мне давно не было так весело, — как всегда некстати начал Торциус, стоявший от друга по правую руку. — Глядишь я даже не… — он осекся и замолчал.

Из-за спины герцога Оринга высунулась другая голова.

— Ой, пап, ну скоро там, есть хочется…

— АДАЛЬВАЛЬД! — не поворачиваясь, заткнул темноволосого мальчишку Оринг. Тот фыркнул, но больше не сказал ни слова.

Подросток был невысокого роста, и несмотря на то, что волосы его были темного, почти черного цвета, как и глаза, Далат без труда узнал в нем брата Офиару. Видимо, от второго брака. Запахи всех троих были чем-то схожи, и пусть ни один не был таким притягательным как у его пары, что-то родное между ними все же чувствовалось…

— Вероятно, я имею честь лицезреть перед собой герцога Оринга, — громко спросил Далат.

— Его самого, — в том же тоне ответил омега, никак не отреагировав на власть, пропитывающую голос альфы.

— Искренне рад, что вы успели на нашу церемонию бракосочетания. Офиару будет счастлив разделить праздник с родственниками.

— Офиару, — прошипел Оринг, отчего омежка в руках альфы сжался так сильно, что вполне бы уместился в одной руке, — самовольно ушел из дома, и я не помню, чтобы давал разрешение на этот брак!

— Думаю, вы уже почувствовали, что сама природа дала нам благословение, — парировал генерал, намекая на запах, который сильно изменился с последней встречи отца и сына, и конечно, это не могло остаться незамеченным.

— Я носил его под сердцем долгих девять месяцев, — слова давались герцогу с трудом, он изо всех сил старался не сорваться на крик, — и теперь хочу, чтобы мой сын мне все объяснил! Вы считаете, я имею на это право?! — с вызовом спросил герцог.

— Пожалуйста, — тихонько прошептал Офиару.

Выбора не было.

— Конечно. Вы можете воспользоваться ближайшей комнатой.

С неохотой Далат выпустил из рук своего мальчика, и тот поспешил в указанном направлении, следом вошел папа и захлопнул дверь.

— Родной мой, — кинулся к сыну Оринг. — Ты в порядке?

— Да, пап, — всхлипнул омежка.

— Какого черта ты убежал!!! — раздалось сквозь массивные двери, и около получаса, собравшиеся в атриуме внимали словарному запасу герцога, которому позавидовали бы и портовые грузчики. Временами шум затихал и оставалось только догадываться, о чем они там шептались. А потом все и вовсе стихло.

— Думаешь, мне стоит пойти? — переживал за своего бедного супруга Далат.

— А? — растерянно переспросил Торциус, и Далат повторил вопрос неожиданно притихшему задире, который ни разу не прокомментировал уморительную сцену.

— Не стоит.

В этот момент двери распахнулись, выпуская обоих омег. Офиару был красный, как помидор, с заплаканными глазами, а герцог Оринг, казалось, наоборот успокоился.

— Что ж, — подошёл он к Далату, — если мой сын сделал выбор, то я приму его. Приношу извинения из-за прерванного торжества, но надеюсь, вы войдете в мое положение. Я не видел сына год! А теперь у него… муж.

Офиару глядел в пол, не смея поднять глаз.

— Конечно. Я понимаю.

— Тогда, думаю, стоит продолжить, — неожиданно вмешался Торциус. — Сейчас как раз очень важная церемония. Молодые должны продемонстрировать любовь друг к другу перед десятью свидетелями.

О, нет.

Офиару чуть не грохнулся в обморок, поняв, на что придется смотреть его папе… Омежка пошатнулся и Далат, стоявший рядом, сгреб мальчишку в охапку.

— Я немного знаком с вашими обычаями и, пожалуй, пропущу эту часть.

Сын благодарно уставился на папу, словно ему явился всепрощающий бог. Оринг всегда был достаточно проницателен, что уж говорить о том, что он читал своего сына, как открытую книгу, и понимал, как ему и без того будет тяжело справиться с чужеземными обычаями.

— В наших краях наблюдать за интимными отношениями супругов не принято.

— А я бы остался, — раскрыл рот темноволосый паренек.

— АД! — снова рявкнул отец, и они злобно уставились друг на друга.

— Конечно! Пусть малыш остаётся, все-таки должен присутствовать хотя бы один родственник Офиару, а то на нем лица от страха нет.

Это было правдой.

— Он еще слишком мал, — Оринг смерил взглядом Торциуса. — И если я не ошибаюсь, на данной церемонии могут присутствовать только альфы. С кем имею честь разговаривать… мы не знакомы? — омега прищурился.

Далат даже не успел раскрыть рот.

— Ой, где же мои манеры, меня зовут Тор, и я друг Далата. Приятно познакомиться, — растянул самую приятную из своих улыбок альфа. — И вы, несомненно правы, исключая те случаи, когда альф со стороны омеги не имеется.

Все, кто стояли в атриуме, молчали, не понимая, почему император не раскрыл своей личности, а болтает с каким-то оборзевшим омегой, словно какой-то простолюдин.

Герцог кивнул.

— И все же мой сын ещё слишком молод.

— У меня была уже течка, я взрослый.

Повисла тишина. Похоже, парню было плевать, что его окружала толпа альф, пусть и женатых.

— Как интересно! Расскажешь?

— Пааап, а чё этот старпер на меня так уставился?

— Ад! Прекрати грубить! — отчитывал омега сына, не замечая, как вытянулись лица окружающих, но Торциуса это, кажется, нисколько не заботило.

— Не такой уж я и старый. Мне всего тридцать шесть! — беззлобно возмутился император.

— Фу, у тебя и волосы наверное седые есть, — брезгливо предположило маленькое исчадие ада.

— Еще одно слово АДАЛЬВАЛЬД ЛЮЦИУС ОРИНГ, и я при всех отлуплю тебя, как сидорову козу!

— Он еще мал. Не стоит ругать мальчика, да и собравшиеся ждут, когда мы продолжим, — снова говорил Торциус, оставляя Далата настороженно приглядываться. — В конце концов, мальчик должен знать, как это случается у взрослых, тем более сам наверняка скоро выйдет замуж, а тут все свои и женатые, пусть поддержит брата. Ты ведь хочешь, Офиару?

Омега отрицательно покачал головой.

— Вот видите, все за.

Далат не понимал, отчего этот бездельник заливается соловьем, старательно развешивая лапшу на уши герцога.

— Ну, пожалуйста, пап, — начал ныть Ад.

Герцог напряженно размышлял.

— Кроме вас… — процедил он.

— Простите? — не расслышав, переспросил Торциус.

— Женатые все, кроме вас, — автоматически поправил герцог, не придав особого значения этому факту, иногда исключение делали для близких родственников и лучших друзей…

Венки на лице омеги чуть вздулись от стресса и переживаний, но все же… оставить сына одного в такой момент… среди чужих…

Оринг выдохнул.

— Ладно, вы правы, его уже засватали, и в следующем году это тотальное бедствие ляжет на другие плечи… если мне повезет.

— Папочка! — Ад радостно обнял светловолосого омегу за шею.

— Мой управляющий проводит вас в зал для торжеств, — вступил Далат в тот момент, когда из-за двери возник Сулла.

— А теперь продолжим, — повелительно заговорил Торциус, как только за Орингом захлопнулась дверь. — Вставай со мной рядом, маленький. Я тебе объясню, где непонятно.

Облокотившийся на Далата Офиару похолодел…

Ад

Возможно, Далат бы и обратил больше внимания на подозрительное поведение друга, но сейчас его интерес был прикован отнюдь не к вздорному императору, и не к папе Офиару, и тем более не к его брату. Сейчас ему не было дела ни до кого, кроме обожаемой половины, что запуганным зверьком озиралась по сторонам.

Так не пойдет. Омега был слишком напряжен, он не владел собой… что же делать?

Оглянувшись, Далат отыскал взглядом кушак, незаметно валявшийся на полу, и, подняв его, подошел к Офиару.

— Ты мне веришь? — спросил Далат, глядя на любимого сверху.

Сглотнув, омега кивнул.

— Тогда ничего не бойся, — и альфа накрыл поясом глаза омеги, завязав полоску на затылке. Оторвав дезориентированного мальчишку от пола, он направился к ложу уверенной поступью хозяина.

POV Ада.

Хоть какое-то развлечение. Мало того, что из-за этого придурка папа места себе не находил, извел и себя… и меня. Так мы еще через всю страну летели, как ненормальные, после того, как имперский гонец доставил послание. Оказывается, наш ангел успел выскочить замуж!..

Сначала папа плакал от счастья, что он жив-здоров, а потом орал всю дорогу, что прикончит мелкого поганца. Я еще по шее получил за то, что вслух удивился, как такие комплименты, и не про меня… А увидел, и как обычно любовь и сопли… тошно смотреть…

Однако, в письме явно была ошибка, похоже, что не совсем он и женат, по крайней мере, не до конца…

Ад наблюдал, как статный альфа аккуратно кладет брата на ложе. Каждое его движение сквозило нежностью и лаской.

«Гадость» — скривился Ад, презрительно взирая на странную сцену. Он уже понял, что сейчас он явится свидетелем того, как альфа официально покорит своего супруга в глазах общественности. Пусть он никогда и не присутствовал на таких церемониях, однако не раз видел, как конюх забавлялся с горничным… повар с помощниками по кухне… как крестьяне отмечали любой праздник… в общем, ничего нового он тут не узнает. А попросил остаться только из желания поспорить с папой… да и поныть, и поканючить, раздражая окружающих, было вполне в его духе… «Ну что, не мог папа треснуть Офиару разок?» … и раз уж он не получил никакого морального удовлетворения, то хоть посмотрит, как его отымеет этот бугай. «Наверняка, он потом месяц сидеть не сможет».

Аккуратно выпутав Офиару из мягкой ткани, Далат поспешил прижать омежку к своему телу, усадив на колени к себе лицом.

— Держись за меня, — шепотом по коже.

Офиару обхватил огромного альфу, прижимаясь к груди и пряча лицо на плече, чтобы никто не видел, как сильно он краснел, ведь эти альфы наверняка разглядывают его наготу.

Далат гладил тоненькую спину, касаясь пальцами выступающего позвоночника, целовал плечи и руки, гладил бедра. Офиару ощущал, как напряженный член любимого был в полной готовности, вот только он сам был суше пустыни в знойный день. Вымученный страхами и напряжением, да еще и неожиданным визитом папы, он никак не мог возбудиться в самый ответственный момент… боже, ведь этим он унижает достоинство своего любимого… ведь никто не поймет, что дело только в нем!

От ужасной мысли, омега разволновался еще сильнее и, прильнув к темной шевелюре Далата, прошептал:

— Можно так… я потерплю… прости, — стыд за собственную неспособность горьким комком стал в горле.

— Всё хорошо, зайка…

POV Ада.

Что-то там было непонятно.

Альфа всунул указательный и средний палец в рот, а затем завел руку под брата. Офиару вздрогнул и приоткрыл губы, румянец прилил к щекам. Наверное наш ангел был самой непорочностью, и бедному мужу приходилось растягивать проход пальцами, а то такой большой член, как у него, не влезет.

Офиару выгнулся и чуть опустился, насаживаясь. Не надо быть гением, чтобы понять, что братца медленно захватывало желание трахнуться со своим самцом… да, этот альфа был недурен собой, пожалуй, братишка не дурак, раз нашел себе такого осеменителя.

Тем временем, поддерживая спину Офиару свободной рукой, Далат позволил омеге отклониться, глубже опускаясь на шершавые пальцы, а сам стал целовать нежные соски и грудь, смачно озвучивая влажными касаниями налившуюся возбуждением атмосферу….

В паху слегка потяжелело, так часто бывало, когда я наблюдал за сексом. Но то, что я видел перед собой было… красиво… этот альфа действительно любил брата… и тот отвечал взаимностью, все чаще давя вздохи чувственного удовольствия, закусывая истерзанные губы, все быстрее наполняя легкие воздухом, все тверже становясь внизу…

Должно быть, этот альфа не раз помучал братца перед сегодняшним представлением. Еще бы! Это же Офиару, и только импотент не хотел его трахнуть, по крайней мере так было дома…

Да, мой брат действительно был красив, его не портил даже багровый шрам через пол бедра… Белая, молочная кожа, длинные льняные волосы и невинность лепестков розы, тронувшая губы, соски, маленькую головку, упрямо торчащую вверх… Люди всегда восхищались им, куда бы они ни приходили… одна беда — Офиару никак не спешил созревать, оставляя голодных альф держать тайную осаду вокруг дома, в ожидании, когда же появится шанс… Но течка не наступала, а потом он и вовсе смылся, разбив сердца сотням воздыхателей.

Он был принцем… а на такого, как я, никто не обращал внимания. Что интересного в черных волосах и угольно-карих глазах? Если Офиару изящный, то я просто худой и угловатый, если он нежный и невинный, то я угрюмый и жестокий. Он ангел… я дьявол. Пожалуй, не правда, что меня не замечали. Замечали… ещё как… и чуть ли не крестились, когда я появлялся в поле зрения…

И все же я не завидовал брату, он такой, какой есть, такой же красивый, как и папа, и надели меня природа такой эротичной и соблазнительной внешностью… пришлось бы долго объяснять, почему внутри столько демонов. Увы, я был в отца…

Вспомнив об этом человеке, я поморщился. Прошлое в прошлом, он мертв, и у нашей семьи теперь все в порядке.

Легко приподняв Офиару над собой, альфа осторожно стал опускать хрупкое тело на свой член. Офиару, похоже, забыл, что множество пар любопытных глаз внимательно наблюдают за происходящим. Те альфы, что стояли напротив, уже опустили руки ниже и беззастенчиво дрочили, сжимая в руках возбужденные отростки. Опустившись на ствол альфы до самого конца, Офиару тоненько вскрикнул и выгнулся, позволяя своей паре сжать его бедра в железные тиски. Голодные глаза вокруг налились похотью.

Я скрестил руки на груди и громко фыркнул, уверенный, что пара влюбленных в центре, даже не заметит, а вот остальные…

Все посмотрели на меня. А я, презрительно опустив веки и скривив губы, холодно наблюдал из щелей глаз за этим тупым скотом… альфы. Не хуй марать своими грязными взглядами моего старшего, пусть он и придурок, но он моя семья… Я заглянул в глаза каждого… обычные звери.

Круг заканчивался на Торе, что, корча из себя взрослого, стоял рядом, слева. Я перевел на него взгляд… и растерялся.

Растягивая улыбку на все лицо, так что и глаз не видно, он смотрел на меня. Его руки были в замке позади, словно он прогуливался по саду, а затем остановился, увидев жука, привлекшего его внимание. Аккуратные черты лица, тронутые опытом и временем, походили на мальчишеские, как у моих друзей, ну тех, с которыми мы воровали яблоки и угоняли коней из стойла.

Поняв, что слишком долго пялюсь и из-за этого теряю инициативу, я опустил взгляд ниже и… не разочаровался. У Тора стоял колом, точно так же, как и у остальных.

«Ты ничем не отличаешься. Так что не льсти себе» — говорил мой надменный взгляд, и я думаю, общую идею он понял, потому что его нижняя челюсть очертила контур жестче, выдавая недовольство альфы.

И тут он неожиданно наклонился ко мне. Я чуть отпрянул, но удержался, чтобы не сделать шаг назад.

— И о чем же думает твоя маленькая головка? — прошелестел он мне на ухо, от чего меня прошибло.

— Не твоего старого ума дело, — я подчеркнул нужное слово, глядя в его глаза чайного цвета.

— Если ты сейчас закричишь, то испортишь праздник брату, а он и так помучался, — прошипел Тор, жестко схватив меня за запястье.

Я остолбенел от неожиданности, а уже в следующую минуту, он потащил меня в комнату, туда, где еще недавно отец выбивал дурь из братца. Альфы позади молча наблюдали, но никто не шевельнулся. А мой брат и его муж и вовсе находились в другой вселенной, позволяя этому придурку бесцеремонно уволочь меня прочь…

Знакомство

— Знаешь, а для малолетнего омеги ты дерзкий, — швырнув меня к дальней стене за руку, протянул Тор.

С папой он был не такой, само благодушие и почтительность. А сейчас перед ним стоял… кто?… Царь? Судя по наглому выражению, застывшему на его лице, это было меньшее, на что бы он согласился. Все во мне восставало против такого обращения.

— А ты для пожилого альфы слишком высокомерный. Что, жизнь за свои пятьдесят не научила смирению? — я тоже решил перейти на ты, раз уж старик настаивал.

Тор все еще держал мину, но уже более напряженно.

— Мне тридцать шесть, или твой маленький мозг не в состоянии запомнить простое число, — он сделал пару шагов в моем направлении.

— Мой маленький мозг отказывается верить словам, глядя на борозды старческих морщин и потасканный вид.

У Тора дернулся глаз, но он продолжал тянуть улыбку.

— Судя по всему, ты ничего не смыслишь в настоящих мужчинах, — приторно сладким голосом пропел он, не дойдя до меня двух шагов. Позади глухая стена.

Козел.

— В следующем году узнаю, мой будущий муж настоящий самец. И ему всего двадцать два. А вы что, тоже где-то слышали про настоящих мужчин?

Альфа рыкнул и, неожиданно подскочив ко мне, схватил за грудки и потянул вверх по стене, остановив меня на уровне собственных глаз, в сантиметрах от плотоядного лица.

— Похоже, мне придется найти твоему острому язычку другое применение…

В комнату влетел Офиару? Нет, это папа! Он молнией подскочил к Тору, но тот, в последнюю секунду, бросив меня мешком, перехватил удар с правой (он у папы самый сильный) и, схватив его за горло, пригвоздил к полу, угрожающе нависая сверху.

— Не люблю, когда меня прерывают, — они впились глазами друг в друга. Отец — пылая яростью, альфа — исходя черным раздражением.

— А ну отпусти папу, козел, — мой изогнутый клинок был у альфы под самым горлом. Он даже не заметил, как я бесшумно достал оружие из скрытых ножен и приставил ледяное лезвие к шее. Мой второй нож был на уровне его паха. — А то отрежу тебе то, что явно мешает… если оно конечно еще работает.

В комнату ввалились солдаты с копьями наперевес, Тор бросил отца и поднял руку, останавливая воинов.

— Просто маленькое недоразумение, правда Ад?

— Правда. Оно случилось, когда вы появились на свет… ну, где-то до потопа, — называть его на ты при папе, я не решился. Двух грубостей в одном предложении было достаточно.

Тор клацнул зубами.

— Видите, просто мальчик не умеет себя вести, вот я и хотел преподать ему пару уроков хорошего тона, — это он уже говорил папе своим приветливым извиняющимся тоном… сколько же у него масок?

— Выпорю, — прокашлявшись, сказал папа.

— Папа, он врет! — ну или почти врет…

— Хватит, Ад! — Оринг встал на ноги. — Ни на секунду нельзя оставить!

— Так ты знал.

И тут же мне прилетела оплеуха.

— Не дерзи. Разве я этому тебя учил.

— Нет, — тихо ответил я, краснея. Я привык, что мне влетало, и даже почти понимал папу, но при незнакомых людях было неприятно.

— Думаю, ваше сиятельство, нам лучше пройти к столу, — вошел альфа Офиару, Далат, кажется.

Стоп!

Ваше сиятельство???

Я хмуро уставился на Тора… ваше сиятельство… БЛЯДЬ!!! ВОТ ТАК ДЕРЬМО!!!

Папа тоже казался немного растерянным, глядя на Тора. А я был зол! Жутко зол! Чё за тупые игры??? Маленький что ли?!!

— Конечно, мой генерал, пора за стол.

И не глядя ни на папу, ни на меня, он удалился, забирая с собой, как выяснилось, личную охрану.

Влетел Офиару, уже закутанный в какие-то тряпки кораллового цвета.

— Папа, Ад! — о, избавьте.

— Ну у тебя и друзья… — хмуро заметил я, когда брат жался к папочке.

Он лишь растеряно пожал плечами… и мне показалось, что жест был понимающим.

Странности

Спустя неделю после свадьбы, Офиару наконец почувствовал, что пришел в себя. Если бы не Далат, он бы вряд ли пережил тот страшный день. Мало того, что ужас, преследовавший его целый месяц до торжества, оказался не менее красочным, чем в собственных фантазиях, оправдывая все кошмары, что он себе нарисовал, так еще и папа с братом приехали…

От воспоминаний об этом, у него до сих пор тряслись поджилки. Папа в гневе был страшен. Да еще и у Ада рот не закрывался, и он таки умудрился нагрубить не кому-нибудь, а сразу императору, побив все свои предыдущие рекорды хамства… но то, что происходило за этим, омеге и вовсе не удавалось объяснить.

Уже на следующее утро Торциус явился к ним в особняк, как ни в чем не бывало, с визитом. И, оккупировав их дом, целый день не давал ничего делать, кроме как ублажать свое высочество. Слуги сбились с ног, охрана заняла атриум, мешая работе Далата и приему посетителей, Офиару сидел как младший супруг и слушал перепалку Ада и Торциуса. Мелкому влетало по шее от папы каждые пять минут, который находился там же, пока они не сцепились с родителем, и Ада не наказали.

Но когда и на следующий день повторилось то же самое, Офиару и вовсе растерялся, спросив совета у мужа:

— Мы чем-то прогневали императора?

Далат устало вздохнул.

— Хуже. Боюсь, твоя маленькая семья его заинтересовала, — альфа погладил свое нахмуренное солнышко по шелковистым волосам.

— Но чем?.. Ты же не думаешь, что ему интересен Ад? — выпучив глаза, спросил Офиару.

— Думаю.

Это никак не укладывалось в голове омеги. Нет, конечно, его брат был привлекательным, по мнению Офиару. Темные, как вороное крыло, волосы, большие темные глаза, ярко контрастирующие с белизной кожи как у папы, полная верхняя губа и крошечный носик, но вот его длинный язык… Всегда начисто стирал преимущества, подаренные от рожденья. Как можно было заинтересоваться братом, если он сходу опускал твое достоинство в самую глубокую помойную яму, затем тщательно его там выполаскивал и выбрасывал обратно владельцу с самой довольной улыбкой, будто облагодетельствовал беднягу?

Да и Торциус мог заполучить любого омегу на тысячи километров вокруг, который стал бы покладистым супругом… разве только… нет, не может быть… если бы это было так, то и Ад бы что-то почувствовал… и наверное не стал бы грубить… или стал?

— Ад? — заглянул Офиару утром к брату, пока папа принимал водные процедуры. — Тебе нравится император?

Брат отвернулся, уставившись в окно.

— Дурак что ли? С чего такой вопрос?

Офиару прошел в комнату и уселся на кровать, глядя в сторону.

— Не знаю. Просто Далат считает, что ты ему нравишься.

— Почему?

— Понятия не имею. Я думаю, что он ошибается, ты же ему такие гадости говоришь, что вся прислуга краснеет, как ему такое может понравиться? Наверное, терпит тебя потому, что Далат его друг.

— Вали отсюда, придурок.

— Ад, может, уже начнешь нормально разговаривать?

— Пошел вон, говорю! — сорвался Ад и, резко развернувшись, обдал его взглядом наполненным дикой злостью.

Ничего не ответив, Офиару поднялся и вышел. Он давно привык к дикому нраву брата и неожиданным вспышкам агрессии. Ох, как с ним будет тяжело будущему мужу, если конечно найдется такой самоубийца. Ведь папа и его боевыми навыками озаботился. Так что к нему со спины лучше не подходить.

Этот придурок, Офиару, со своими тупыми догадками вывел Ада с самого утра, и, когда император пришел к обеду, черти уже заняли места в партере, рассевшись у Ада на плечах.

— Доброе утро, — вежливо обратился император сначала к папе, а потом к Офиару и Аду. Генерал весь день был занят на стрельбище.

— Доброе, — вежливо откликнулись Оринг и Офиару, и только Ад промолчал, медленно пережевывая кусок сыра и нагло глядя Торциусу в глаза.

Ад не забыл, как этот ублюдок водил его за нос, скрыв, что он император, и теперь решил относиться к нему как к обычному лжецу. Папа просил его быть осторожным и не забывать, что здесь они в гостях, а император располагает безграничной властью, но Ад, казалось, остался глухим к доводам родителя и здравого смысла.

Император опустился на почетное место, и к нему тут же поспешил один из омег Далата, подобострастно сложившись в поклоне и высоко поднимая поднос. Со своей самой сладкой улыбкой, альфа отведал предлагаемое кушанье и подмигнул омежке(!), отчего тот чуть не споткнулся.

Ад поперхнулся.

— Водички? — спросил высокомерный самец.

Взрослому предложили бы вина, а ребенку…

— Спасибо, обойдусь. А вам может кашки?

— Кашки?

— Ну да, вам же тяжело уже жевать, зубы не те.

— Ад, — угрожающе предупредил папа.

— Ха-ха-ха, снова шутишь маленький. Не ревнуй меня, не надо.

Ад покраснел от такой наглости.

— Я? Ревную? Вам показалось… зрение вас уже тоже подводит, да и глаз дергается. Может вам доктора позвать, кто знает, чем закончится нервный тик.

Папа скрипнул зубами.

— Заботишься обо мне. Спасибо, малыш, это очень приятно.

— Просто не хочу, чтобы вы откинули копыта в доме мужа Офиару. Это просто неприлично.

— Можно, я пойду? — попросил Офиару разрешения у отца, уже понимая, что последует дальше.

— Конечно, — его отпустил Торциус, — и прихвати с собой брата. Мне с твоим папой нужно поговорить.

Герцог Оринг свел брови к переносице и кивнул Офиару.

— Я не наелся, — запротестовал братец.

— Ад. Вон, — сказал отец, как отрезал, и, скрипя зубами, омега поплелся за Офиару.

— Ты счастлив с ним, с мужем? — не глядя на брата, безразличным тоном спросил Ад, через пять минут бессмысленного шатания по саду.

— Очень, — Ад кинул краткий взгляд и поразился, как осветилось лицо Офиару от одного упоминания о Далате. — Не представляю, как бы жил, если бы его не встретил.

— А… а как ты понял, что это он? Ну, твой единственный, — пробубнил Ад, отворачиваясь.

— Не сразу, — вздох за спиной. — Пил папину травку, ты же знаешь. Но потом Далат схитрил, узнав об этом откуда-то, и, по мере того, как действие травки заканчивалось, его запах становился все притягательнее. Такой манящий, как ни у кого. Запах пары не просто привлекает, он будто въедается под кожу, тянет… А что? Тебе тоже нравится чей-то запах?

Офиару обошел Ада, пытаясь заглянуть тому в лицо, раньше младший брат никогда не задавал личных вопросов и вот уже пять минут не сказал ни единой грубости. Ад снова отвернулся, позволив Офиару уловить чуть заметный румянец, но лишь на секунду. Может показалось?

Он хотел снова спросить, как в саду появился папа. Бледный, его губы чуть подрагивали.

— Пап! — бросились оба омеги одновременно.

— Что с тобой?

— Я позову доктора!

— Стой, Ад. Не надо, — Оринг, схватил младшего сына за руку. — Мне нужно просто подышать немного свежим воздухом… и, пожалуй, я присяду.

— Что этот урод тебе сделал? Это из-за меня? Из-за того, что я наговорил.

— Нет, Ад, нет, мой хороший. Просто… мне вдруг поплохело.

Ад и Офиару переглянулись, убедившись, что никто в эту чушь не поверил.

— Пап, не обращай внимания на слова Торциуса. Он говорит и делает, что хочет. — Офиару примостился рядом с Орингом и обнял.

— Я же говорю, всё в порядке.

— Ничего, пап, через три дня мы уедем. А Офиару даст знать, если что-нибудь узнает… ну, о нем, — стушевался Ад, имея ввиду Юлия. Говорить об этом человеке, было всегда неудобно.

Офиару почувствовал, как родитель напрягся и вздрогнул.

— Нет, Ад. Через три дня мы не уедем.

— Почему это?

— Мы останемся еще на пару месяцев.

— Но, пап, мы же хотели нанести визит в герцогство Ваенг. Ты же обещал познакомить меня с мужем до второй течки, — недоуменно уставился Ад на уставшее лицо, которое даже сейчас походило на ангельское. Оринг шумно выдохнул.

— Позже, дорогой. Мы еще побудем с твоим братом и уедем после твоей течки.

Ад сжал кулаки и, пылая праведным гневом, ушел.

— Если ты еще захочешь…

— Что, пап?

— Ничего, ничего, сынок. И я бы хотел вечером поговорить о поисках Юлия с тобой и Далатом.

— Конечно, — удивился Офиару неожиданной просьбе, но спорить не стал.

Новости

Вечером, когда Далат вернулся домой, принял ванну и поужинал, Офиару попросил его выйти в сад. Там их ожидал герцог.

— Надеюсь, вы уделите мне немного времени? — печально улыбнувшись, попросил Оринг.

— Конечно. О чем вы хотели поговорить со мной?

— С вами и моим сыном. Присядем?

Разместившись в небольшой крытой беседке, герцог с теплотой наблюдал за сыном, который в растерянности не знал к кому присоединиться.

— У тебя теперь есть муж, Офиару. И я очень рад, что ты отыскал себе достойного альфу.

Омега смутился и, порозовев, присел к Далату, так близко, чтобы касаться любимого бедром, получив от папы еще один понимающий взгляд.

— Я могу быть вам чем-нибудь полезен? — вернул всех к разговору Далат.

— Прежде всего, я хотел поблагодарить вас, генерал, за то, что проявили участие к делам моей семьи и даже пытаетесь найти мою пропавшую пару, но, — Оринг облизнул сухие губы, — я бы хотел, чтобы вы прекратили поиски Юлия.

— Но, пап!..

— Офиару, — остановил тот сына, — я понимаю, что ты желаешь мне счастья. Но я принял решение и хочу, чтобы скелеты оставались там, где им и положено, глубоко под землей.

— Почему вы поменяли свое решение, Оринг?

Омега тяжело выдохнул и откинулся назад.

— Далат, я абсолютно уверен, что Юлия нет в живых, и поэтому больше не хочу ворошить прошлое… у меня нет на это сил. Я рад, что мой старший сын нашел свое счастье, и тоже хочу двигаться дальше, — герцог спокойно и уверенно смотрел в глаза альфы.

— Если таково ваше желание, не думаю, что мы имеем право настаивать.

— Пап, а вдруг он жив…

— Офиару, просто давай жить дальше.

Сдавшись, сын кивнул.

— И еще мы с Адом задержимся у вас на какое-то время. Надеюсь, мы не создадим лишних неудобств.

— Оставайтесь так долго, как захотите. Офиару будет счастлив побыть с семьей, — омежка благодарно сжал руку Далата.

Ад знал, что вечером отец разговаривал с братом и его мужем, и тоже хотел погреть уши, но любимый папочка приставил к нему управляющего Суллу, от которого никак не получилось избавиться. И что за тайны такие, и почему его не позвали?

— Что-нибудь случилось сегодня? — спросил Далат, когда они оказались вдвоем в комнате.

— Почему ты спрашиваешь? — Офиару обнял своего альфу и крепко прижался к твердому торсу.

— Твой папа очень резко изменил решение, а ведь неделю назад он совсем не был против. И еще он решил провести в Риме больше времени… это неожиданно. Не знаешь, с чем это может быть связано?

Присев на край кровати, Офиару закусил нижнюю губу…

— Днем у нас был император… и о чем-то разговаривал с папой… а потом он вышел весь белый, словно призрака увидел, и ни словечка не проронил. Думаешь, это как-то связано с решением папы?

— Когда у Ада течка?

— Чуть больше месяца.

— Ты не знаешь, они уедут до или после?

— После, так сказал папа. А что?

— Ничего, родной, не бери в голову, все будет хорошо, — Далат уже гладил омежку по внутренней стороне бедра, отчего тот сводил коленки, но не слишком рьяно, кидая на пару жаркие от смущения и желания взгляды, напрочь забывая о всех своих тревогах и волнениях… Именно этого и добивался Далат, не желая волновать своего супруга…

— Мой генерал! — восторженно воскликнул император, всплеснув увешенными перстнями руками. — Чем обязан неожиданному визиту?

— Хочу поговорить с вашим сиятельством с глазу на глаз.

Торциус кинул на альфу оценивающий взгляд и щелкнул пальцами, приказывая удалиться рабам и охране.

— О чем вы беседовали вчера с герцогом Орингом? — не став ходить вокруг да около, спросил Далат в лоб.

Опустившись на позолоченный трон и сложив руки в замок, император в растерянности поднял брови.

— О том, о сем, ничего важного.

— Торциус?

— Чем, позволь узнать, вызвано твое волнение?

— Я боюсь, что заигравшись, ты можешь навредить моей новой семье, и, думаю, не стоит объяснять, что я хотел бы избежать этого всеми силами.

— Твои опасения напрасны, дорогой, — откинулся венценосный альфа на высокую спинку, выказывая полную расслабленность, будто ему действительно нечего было скрывать… но…

— Торциус… — они давно перешли на ты, позволяя подобное только в личных беседах.

— Далат, — император встал и подошел к генералу вплотную, лицо его было серьезным. — Тебе действительно не о чем волноваться. Как твой император, — он сделал паузу, — прошу тебя довериться мне целиком и полностью. Я ни за что на свете не причиню зла кому-либо из твоих домочадцев. И потому, прошу не вмешиваться в мои дела… прошу Далат… И уж тем более, я не думаю, что ты станешь мне препятствовать в чем-то… я прав? — по мере того, как он заканчивал фразу, голос его наливался тяжестью власти, придавливая генерала грузом ответственности и дисциплины военного, который должен был верно служить своему императору до последнего вздоха. С другой стороны, он действительно мог задеть омег, находящихся под его покровительством и защитой.

— Просто верь мне, — произнес друг.

Повисла пауза, оба пристально смотрели друг на друга.

— Хорошо, я сделаю, как ты хочешь… но ответь мне на один вопрос.

На секунду хитро прищурившись, Торциус кивнул.

— Ад — твоя пара?..

На следующий день Торциус как обычно нагрянул к обеду и, поприветствовав омег все в том же составе, обратился к герцогу.

— Я был бы счастлив пригласить вас на торжественный для меня день.

— Спасибо, — на миг растерявшись, вежливо ответил папа. — И что за торжественное событие вы собираетесь отпраздновать?

— Свою свадьбу.

Ад поперхнулся, Офиару уронил маслину, и только герцог сохранил лицо, быстро подавив дрожь едва коснувшуюся его тонких белых пальцев.

— Как неожиданно… — только и смог выдавить герцог.

— Поздравляю, — искренне откликнулся Офиару, — я не знал, что вы нашли своего омегу.

— Спасибо, Офиару. Да, так сложилось, что я понял, что абсолютно и безоговорочно влюблен и не хочу тянуть больше. Узы брака навсегда соединят нас через два месяца.

— Простите за личный вопрос, — продолжил омега, — но я его знаю? — он посещал с Далатом несколько торжеств, где присутствовал и император, и каждый раз вокруг него были толпы омег, но он не заметил, чтобы он выделял кого-то одного…

— Знаешь, но опережая твой следующий вопрос, позволь сохранить его имя в тайне. Он очень молод и жутко стесняется. Опасаясь всеобщего внимания, он попросил не говорить о нем раньше времени.

Офиару кивнул, мягко улыбаясь в знак понимания.

— А ты Ад, не поздравишь меня?

Скрестив ноги по-восточному, омега глядел прямо перед собой, его челюсть работала автоматически, усиленно переминая кусок жаркого.

— Поздравляю, — выдавил он сквозь зубы, не глядя на императора. — Поздравляю, что вы нашли себе молодого омегу для своих старческих утех, думаю, с вашей властью и деньгами это было не сложно.

— Как раз сложно, Ад. Но ты не переживай, он меня искренне любит.

— Когда перед вами раздвигают ноги, это еще не любовь.

Офиару в ужасе округлил глаза и уставился сначала на Ада, потом на императора, а затем на папу. И окончательно остолбенел от растерянности.

Выражение лица Ада было холодным и жестким, Торциус нацепил обычную маску благодушия, что не разбить и кирпичом, но вот папа… он молчал! Его безразличный взгляд, созерцал мозаичный пол. Пожалуй, впервые он никак не реагировал на непозволительную грубость Ада!

— А что же такое любовь по твоему? — спросил Торциус.

Ад опустил лицо, и темные волосы скрыли реакцию омеги за непроницаемой завесой. Он молчал.

— Тогда остановимся на раздвинутых ногах, если ты не против.

Вскинув сердитое красное лицо, Ад явил ненавидящий взгляд. Желваки ходили ходуном, казалось, еще немного, и он взорвется… Офиару затаил дыхание… Оринг смотрел на младшего сына…

Ад вскочил и кинулся вон.

— Постой! — Офиару вылетел вслед за братом, оставляя императора и Оринга наедине.

— Вы играете с огнем, — произнес омега.

— Вы правы.

— А если не справитесь?

— Справлюсь, — и Торциус заговорщически подмигнул Орингу. — А вы мне в этом поможете.

Некуда бежать…

Как только вошел Акила, оба омеги склонились в уважительном поклоне. Бета согласился тренировать Ада, после того, как самонадеянный мальчишка вызвал его на бой и не слабо за это поплатился, однако бета решил, что еще один омега никому не помешает, а вот над захватами, мальчишке поработать надо…

В тени галереи внутреннего дворика, на широкой резной скамье расположился император со своими друзьями и папой. Его сиятельнейшая особа изъявила желание присутствовать на тренировках, и, конечно, никто не смел отказать императору.

— Ад, соберись. В последнее время ты витаешь в облаках, — сделал замечание Акила, после того, как темноволосый парень пропустил очередной удар.

Сжав зубы, Ад уставился на учителя и коротко кивнул.

В последнее время настроение у брата ухудшилось, он превратился в оголённый нерв, раздражаясь по малейшему пустяку. Огрызался на любую фразу и просто не хотел находиться в чьем-либо обществе. Несколько раз он просил папу уехать, на что родитель отвечал отказом, объясняя нежелание ехать собственной усталостью: поездка через всю страну далась ему тяжелее, чем он ожидал. Упорство папы заставляло Ада метать молнии, и последнюю неделю перед течкой он и вовсе не общался с Орингом, вернее вообще ни с кем. Жестокие перепалки с императором вряд ли можно было назвать нормальным диалогом.

Все вокруг удивлялись почему Торциус это терпит, некоторые открыто пытались наказать заносчивого омегу, но император только смеялся и отвечал, что не стоит принимать детские шалости всерьез. От подобного пренебрежения Ад взрывался раз за разом, и непременно разбивал что-нибудь, заставляя Офиару краснеть перед Далатом.

Оба брата стали в стойку друг напротив друга. Спарринг был рассчитан на закрепление приемов, которые они осваивали вчера.

Смех и громкие голоса веселой компании мешали Офиару полностью сконцентрироваться, но еще больше это выбивало из колеи Ада.

«Ой, смотрите, какие у них лица, будто и правда убить друг друга готовы!» — воскликнул омежий голосок из толпы, заставляя всех хихикать.

Ад резко развернулся и направился к компании.

— Ад! — окликнул Офиару, но тщетно — сейчас его ничто не могло остановить.

— Разве нельзя болтать еще где-нибудь! — пыша гневом, сжав кулаки, выговаривал надоедам брат. — Это не развлечение! И вы мешаете! Уходите!

Вокруг воцарилась тишина. Выгнать из дома императора… все в ужасе уставились на Торциуса, восседающего в середине, в окружении милых омежек, словно в цветнике. Каждый из них касался одежд или тела императора, ненавязчиво стремясь привлечь внимание альфы. Теперь же их глаза были распахнуты в немом шоке и ожидании, как суровая кара постигнет наглеца.

— Я не расслышал… Ты меня гонишь? — император с растерянным выражением лица подался вперед.

— Именно.

— Что ты там шепчешь? — будто и правда не слыша, повторил вопрос Торциус.

Скрипнув зубами, Ад твердо шагнул вперед и чуть наклонившись проорал.

— Я говорю, уби…

Ловко дотянувшись до руки парня, Торциус дернул его на себя. Ад подался, не ожидая нападения, и в то же мгновенье его губы смял грубый поцелуй. Альфа смял его рот, глубоко толкнувшись языком и затыкая ругательства парня. Жесткая щетина оцарапала нежную кожу. От неожиданности Ад застыл, позволяя императору по-хозяйски попробовать собственный вкус. Язычок Ада чуть дрогнул, робко коснувшись этого чужого наглого альфы. Запах, исходивший от Торциуса, был просто головокружительным.

Послышался тяжелый вздох. Это отрезвило Ада и, резко толкнув наглеца в грудь, он сделал шаг назад, пытаясь отдышаться и неверяще таращась на Торциуса, по лицу которого расползалась удовлетворенная улыбка.

— Ой, смотрите, какой он красный. Может, это его первый поцелуй? — с плохо скрываемой завистью, пропищал омега, рука которого ревниво сжимала складки одежды императора.

Все снова захихикали.

И Ад возненавидел этого альфу еще больше, потому что это действительно был его первый… самый первый поцелуй по-взрослому.

— Не смущайся, малыш. Если захочешь, я побалую тебя еще, стоит только попросить, — от соблазна, наполнявшего приглушенный голос этого чертова альфы, сердце никак не желало успокаиваться.

От чувств, разрывающих душу на части, Ад просто завис, желая сказать ему так много… о том, как презирает, как ненавидит, как хочет перерезать ему горло, как хочет… хочет…

— Идем, Ад, — папа поднялся и, подойдя к сыну, взял его за руку и потащил прочь. Последнее, что увидел Ад, пока не отвернулся, едва заметное подмигивание!

«Сука! Есть жених, а он!..»

От этой мысли внутри стало гадко, будто его только что использовали для забав, а затем просто выбросили.

Было жарко. Невыносимо жарко. Ад ворочался в полузабытье, никак не желая успокаиваться. Его неустанно преследовали размытые вспышки образов, среди которых чаще всего мелькал один…

Темные глаза, полные голода и обещания. Темные волосы и легкая, жесткая щетина по коже, его коже. Крупные костяшки пальцев выступают на загорелой руке, изломанные нити вен выделяются над закаленными мышцами. Хриплое дыхание, острые клыки…

— Ад, — послышался голос. — Ад, проснись.

— Что? — разом очнувшись посреди ночи, спросил омега.

Рядом, на кровати, сидел папа.

— У тебя началась течка.

— Нет, еще рано…

— Прислушайся к ощущениям, — настойчиво призвал к голосу разума папа.

Омега вспотел, живот неприятно скручивало, в заднем проходе свербело… Папа прав.

— Идем.

Они направились в единственную комнату в доме, где была дверь, не считая входной. Она находилась в самом дальнем углу особняка и была выделена как раз для таких случаев. Омега надежно скрывался за толстыми стенами, запираясь изнутри.

— Проходи, — раскрыл двери папа. — Утром я принесу тебе поесть, а сейчас постарайся расслабиться и уснуть, — и Оринг стал закрывать за собой дверь.

— А ключ?

— Он останется у меня, — тихо произнес герцог глядя на сына.

Ад секунду смотрел на любимого родителя, а затем кивнул.

POV Ада.

Отчего так плохо, ведь папа обещал, что следующие течки пройдут немного легче. От первой думал крыша поедет, что мне только не хотелось засунуть в задний проход… и сейчас хочется…

Но в этой комнатке как назло ничего нет! Симметричное помещение с высоким куполообразным потолком, крошечное окошко с решеткой, через которое мерцают редкие звезды, растворяя сумрак ровно настолько, чтобы разглядеть скудную обстановку. Кровать, на которой меня скручивало вот уже около трех часов, низкий столик и зеркало…

Да, мало что здесь может мне помочь…

Сначала я просто ворочался, позволяя жару медленно растекаться по телу. Соски затвердели, и когда я случайно задевал их простыней, с моих губ срывались легкие вздохи. Затем, когда место подо мной промокло от капающей смазки, я переместился и лег на живот. Напряженный член приятно обхватила теснота собственного тела и кровати, я поерзал… как хорошо… сильнее, еще сильнее…

Меня накрывало с головой, я перевернул постель верх дном… подушка оказалась у меня между ног. Потянув оба ушка, сзади и спереди, я заставил ее приятно надавить в промежности. Ноги выкручивало, я пытался потереться сильнее. Ночная рубашка давно валялась на полу, позволяя моему обнаженному телу путаться в простынях, насиловать подушку. Я сел на нее сверху и потерся резче, обхватывая руками член… хорошо, отлично… но… но мне нужно чувствовать что-нибудь внутри… ощущать твердость.

Я снова перекатился на спину. Облокачиваясь на изголовье, я продолжал сжимать свой член, всунув первый палец внутрь. Мышцы тут же обхватили его тугим кольцом… о, даааа… второй палец, протиснулся в анус… как же здорово… в голове всплыл он…

«Ненавижу… как же я тебя ненавижу…» — но это не мешало мне представить, как его пальцы оказываются у меня внутри. Сердце затрепетало быстрее, новые капельки пота выступили на лице, груди, волосы спутались, прилипнув к телу…

За дверью послышались шаги, я замер, но не вытащил пальцев. Дверь находилась прямо напротив кровати. Лязг металла — ключ. Поворот. Скрип.

Что понадобилось папе? Мелькнуло в мутной от вожделения голове.

Дверь распахнулась, папа сжимал в руках лампу… папа? Но это не его запах!

Мужчина поднял источник света к лицу… и я увидел его дикий от голода взгляд. Он скользнул по моим расставленным в сторону коленям, члену, сжатому в руке, и пальцам, не прекращающим входить в легком ритме в набухшую по краям плоть… Я просто не мог остановиться… не мог, видя свое самое сокровенное желание перед собой.

— О, маленький, вижу, ты меня ждешь.

От его голоса я чуть прогнулся. Урод!!!

Дверь захлопнулась, щелкнул замок…

Ненавижу…

POV Ада.

Где-то на задворках сознания, мелькнул вопрос о том, откуда у него ключ, но дурманяще острый запах самца в крохотном помещении выбил все мысли напрочь… кроме одной.

Он опустил лампу на пол. Тяжелая красная тога скользнула вниз, оставляя его в легкой тунике. Мой взгляд опустился помимо воли в область паха, глухие всполохи смеха разлились в полумраке.

— Хочешь увидеть?

Тяжело дыша ртом, я облизнулся и посмотрел в почти неразличимое лицо. Он поднял руки и стал развязывать плечики рубахи, шелковое полотно порывом упало к ногам, открывая взгляду тугие сплетения мускулов, стройные ноги, рельефный живот и устрашающий размах плеч, но не это я разглядывал с особым трепетом…

Его член в напряжении торчал вверх, чуть отклоняясь от собственного размера и тяжести. Такого у крестьян и конюха я не видел, может у жеребца в стойле…

Я запустил в себя третий палец, а другой рукой впился в деревянное изголовье, чтобы не подползти к нему, как последняя сучка. Его лица не разглядеть, но я не сомневаюсь, что он сейчас рассматривает меня.

Торциус подошел ближе, и терпкий запах восточных пряностей шибанул по сознанию, заставив напрячь ягодицы. Альфа опустился на противоположную сторону кровати и вытянулся, заглядывая в мое пьяное от возбуждения лицо.

Кажется, я его ненавижу… ведь так было днем… но сейчас, это не имеет ровно никакого значения… я даже не помню, за что его ненавижу… Почему он ничего не делает?

Я закусил губу, и он, опустив руку на свой член, стал не спеша его поглаживать. Омега во мне тоненько проскулил, а живот свело судорогой. Ну почему он ничего не делает?

В глазах слегка плыло, вырисовывая размытую картину натурщика, позирующего для меня одного — «можешь смотреть сколько хочешь, но руки протянуть ты не смеешь», в голове шумело, а он все трогал его… смазка блестела на бархатном багрянце налившейся головки… я снова заскулил, до боли впиваясь в древко… еще немного, и сам приползу…

— Хочешь?

Сжимаясь от напряжения, я коротко кивнул, мышцы выкручивало судорогой. Не в состоянии закрыть рот, я урывками втягивал воздух, глядя на это наваждение темными от нездоровой похоти глазами. Даже в первый раз мне не было так мучительно больно от сжигающего желания…

— Жаль, как жаль, — со странной печалью в голосе, — с недавних пор я занимаюсь этим только по любви… — его ресницы прикрыты, он будто и вовсе не здесь, будто и не видит меня совсем.

Я злился, я был в бешенстве… обида… боль…

Пусть я не его омега, пусть он женится… Но как он смел сейчас говорить о том, другом?… Сволочь! Я… зарычал от досады…

Внутри обжигала огненная лава… что это?

— Поэтому, если ты меня хочешь, ты должен показать, что любишь меня….

В горле стал ком… «Показать, что любишь…» пустым эхом билось в голове. Абсолютно дезориентированный, я понятия не имел, чего он хочет, но сил сопротивляться этому запаху больше не было, я неуклюже завалился вперед… ближе… ближе к нему… Я задыхался от жажды, от жажды прикосновений, касаний… нежных… грубых… ласковых… жестоких… Я просто хотел его…

— Пожалуйста… — прошептал я.

Он смотрел, не двигаясь, лишь сильнее сжимая член в собственной руке… с почти безразличным выражением…

— Только по любви, родной.

— Будь ты проклят… — помогая себе локтями, я полз к огню, что не оставит пепла от меня прежнего… я чувствовал это…

— Ты же знаешь, что я хочу услышать… — мой заклятый возлюбленный не двигался, словно гигантский змей, свернулся кольцами, подпуская меня так близко, чтобы задушить, а после заглотить своей смертельно опасной пастью. От злости на глаза выступили слезы.

— Давай, малыш. И ты получишь все, что хочешь, — его дыхание коснулось моего лица, я был перед ним и, не в силах бороться с собой, откинулся на спину, позволяя ему зависнуть сверху. Я чувствовал, как перемазанные в обильных выделениях ягодицы приятно холодило, и ноги раскрывались в стороны сами собой…

«Просто трахни меня, трахни, и все закончится…» — но язык прилип к небу, и я извивался под его взглядом, которым он пронизывал мое нутро, издевался над моей жалкой плотью.

— Прошу… — «умоляю!», звучало в голосе.

— Скажи это, бесенок, и я заставлю тебя умирать от наслаждения, — он склонился к самому уху, — так дооооолго, как ты попросишь… а потом снова, еще дольше, родной…

— Люблю тебя, — «боже! Сделай это со мной, иначе я умру или сойду с ума!»

— Любишь меня? — издевался он.

— Люблю… обожаю… хочу…

— А доказательство?

Вот оно, мой час расплаты. Ведь это, кажется, я говорил, что когда перед кем-то раздвигают ноги, это еще не любовь… и вот, мои слова полетели камнями обратно…

Я перекатился на живот, словно какой-то болванчик, и чуть подтянув колени, выставил зад словно шлюха…

— Шире, котенок… вот видишь, я был прав… — улыбка превосходства высокомерно проступала в вибрирующих интонациях, сотрясая мое обезумевшее тело.

И колени скользнули в разные стороны, так широко, как я мог.

Он поднялся и плавно переместился назад. От этого полетели последние катушки, я что-то прохрипел и унижено опустил голову на гладкое полотно простыни — полное подчинение альфа-самцу.

— Умница.

Массивные ладони опустились на мои ягодицы, я заскулил: «Ну, же…» Его член прижался к промежности, протянувшись крепким стволом меж ягодиц, я тут же попытался потереться, на что получил мягкий шлепок…

Кровь ударила в лицо, из заднего прохода скользнула прозрачная смазка, окрасив воздух тяжелым ароматом моей жалкой натуры. Я судорожно задвигал бедрами «Еще, еще, пожалуйста!»

— Видишь, малыш, иногда по любви раздвигают ноги…

— Трахни меня… трахни, пожалуйста…

— Конечно, любимый, — с этими словами, он просто подставил головку к моему входу, я выдохнул и почувствовал, как твердый ствол с усилием втискивается в мой узкий проход, заполняя каждый миллиметр тесного пространства, причиняя рвущую боль, будто кишки режут ножом… а тебе нравится прожигающая нутро агония… господи… я умираю…

Красные всполохи перед глазами, топящее страдание… нет… нет, не могу… не выживу… я дернулся…

— Тише, Дэль, тише, малыш. Потерпи.

Слезы катились по лицу, окончательно стирая окружающее пространство, размывая горизонты теплых комков света, погружая меня во тьму, стирая личность… я не буду прежним… я не смогу…

Так приятно было сломаться, позволить себя сломать… как долго я к этому шел… я ведь был готов… я знал, что так будет… так горько.

Мой первый… и единственный альфа, будет тот, кого бы я с удовольствием прирезал, а затем…

Почему все так… если бы время можно было повернуть вспять…

Его естество прошило мою плоть до основания, жестко ударившись о ягодицы, я почти не касался постели, его силы хватало с лихвой, чтобы удерживать меня почти что на весу… Моя голова безвольно трепыхалась ниже вздернутой вверх задницы, позволяя Тору услаждать себя так, как он того хотел. Он натягивал меня словно куклу… с удовольствием, так, как ему нравилось… И вот, я уже тоже ловлю кайф… запредельный… запретный… запрещенный всеми законами бытия…

— Я, — в порывах, легкий, как тряпичная марионетка — люблю тебя…

Резко дергают поперек живота, прижимают спиной к стальному сгустку власти, не вытаскивая из меня орудие пытки. Жестко проталкиваясь внутрь, убивая… стирая меня прежнего…

— Дэль… — тяжелый, оглушительный стон, ребра болят от сокрушительных объятий, — мой Дэль.

Колющий захват капкана на шее, там, где жилки чуть просвечивают прозрачную кожу… взрыв…

Задыхаюсь… меня больше нет…

Зеркало

Смотрю на бледное отражение в пустом зеркале. Позади пустая стена, в центре пустое тело. Что от меня осталось? Нет, это неправильный вопрос… что у меня было?

Я ненавидел себя столько, сколько помню. Первое, что я понял, это то, что на меня всегда смотрит лицо самого отвратительного человека в моей жизни — моего отца.

Мои первые детские воспоминания наполнены картинами огромного жестокого альфы, раз за разом заносящим кулак над моим папой. Тонкое тело содрогается под очередным ударом, обрушивающимся на хрупкую спину, Офиару ревет в углу, а я ничего не понимаю, но мне это не нравится, мне страшно, я хочу чтобы отец остановился, дергаю за полы мантии, он ударом вышибает меня в стену. Папа кричит, сопротивляется, отец звереет, и глухие тяжелые пинки сапога летят в грудную клетку… треск…

Папа много болел…

Когда я подрос достаточно и возненавидел отца всем сердцем, я стал ненавидеть и себя, ведь это его глаза видел мой папа глядя на меня… и я просто отворачивался, испытывая к себе дикое отвращение…

Но ненавидел я не только отца и себя: со временем моя злоба накрывала любого, кто попадался мне на глаза, и скоро люди стали отвечать мне взаимностью, кривя лицо завидя меня издалека, отходя подальше, лишь бы не оказаться в моем обществе. Они говорили, что у меня такой же чудовищный характер, как и у отца, они говорили, что изо рта у меня льется гниль, и меня никто никогда не полюбит… Суки! Мне было плевать на их мнение, я презирал их так же глубоко, как и они меня… и они ошибались… один человек меня любил всегда, любил несмотря ни на что, не видел во мне черноту, как остальные, не замечал моей проклятой внешности, не корчился, словно от мерзкого запаха в моем присутствии. Он улыбался. Он улыбался мне день за днем и говорил, что любит …

Папа… папочка…

Слез не было… внутри было пусто…

Я решил, что отныне живу ради папы. Я стал его опорой и защитой. Папа поощрял наши с Офиару занятия, он говорил, что хочет, чтобы мы всегда могли постоять за себя, но я желал лишь одного — научиться защищать его. И смог это сделать однажды…

Черные мешки под глазами, исхудавшее лицо после безумных ночей — я как никогда был похож на тень. Он давал мне спать и есть, а затем сумасшедший, изматывающий секс… Никогда не думал, что это может быть так…

Я перевел взгляд на кровать, где спал альфа. Занимая почти всю кровать, он расслаблено откинулся на подушку, его густые каштановые волосы разметались ореолом вокруг…

Папочка, почему же ты предал меня? Почему отдал меня ему?

Погрузившись в свою ненависть и кусая каждого, кто смел или имел глупость приблизиться ко мне, я твердо решил, что если когда-нибудь встречу того, кто предназначен мне судьбой, я не стану портить ему жизнь… У меня не было любви на кого-то еще. Я беден и пуст, я истлел и засох. Те крохотные ростки, что еще теплились глубоко внутри, были предназначены только для одного человека — моего папы, и ни на кого больше у меня не было теплоты.

Когда я встретил его, я понял, что как бы ни тянула меня природа, как бы не молила и плакала душа, я не сломаюсь, не загублю ему жизнь… я порченный…

Тор… что же ты наделал? Разве ты не видел, что я тебе не подхожу?

Меня все ненавидят, а тебя обожают, преклоняются, любят… Ты умен, образован, красив и учтив. Ты солнце, по праву занимающее трон Империи, лучшего места жизнь не могла бы тебе подобрать… И я тебе совсем не пара. Я ничто, меня почти что нет, только крепкий сгусток ненависти и злобы, занимающий немного пространства на земле… Разве мы могли быть вместе?

Нет… и ты знал об этом… и выбрал для меня роль своей подстилки… шлюхи… забавной огрызающейся игрушки…

Я измученно усмехнулся.

Остатки собственного достоинства и любви к папе было все, что у меня осталось. А теперь нет и этого… меня больше нет…

— Дэль?

Это имя он шептал мне на ухо, раз за разом проникая в мое тело и забывая как дышать… попробовав его, я больше не смогу жить вдали, но и сучкой, ползающей у ног я не стану… я не смогу… не сумею… не выдержу… Я слабый.

Признавшись, мне стало легче, я шумно выдохнул.

Он поднялся на локти и вглядывался в полумрак, рассеиваемый тусклым оконцем высоко под потолком.

Он прав, собственное имя я тоже потерял, вместе с остатками души, что у меня отняли самые дорогие люди на свете, один был со мной так долго, как билось моё сердце, а без другого оно биться не сможет…

Глядя в любимые глаза, я вслепую шибанул наотмашь по стеклу. Зеркало треснуло и разлетелось. Тор вскочил и ринулся ко мне. Я схватил осколок величиной с ладонь и крепко сжимая оружие, выставил вперед.

— Дэль, малыш, прекрати, — он медленно переместился на шаг ближе. Я сжал осколок сильнее, горячее тепло согрело ладонь, глухие капли стукнулись о земляной пол. — Дэль, иди ко мне, — он без опаски шел прямо на меня, смертельно острый кусок стекла для него не имел значения, он будто его и вовсе не видел.

— Думаешь, ты сильнее, альфа?! — с вызовом бросил я и приставил острие к собственному горлу. Зубы в оскале, дыхание сбито… почти конец…

Он застыл, его дыхание замерзло на губах.

— Дэль, что ты делаешь, солнышко?

Я все решил… меня предали, меня использовали… ненавидеть себя сильнее я не умею. Край пропасти разверзся перед глазами, и я был готов в неё шагнуть… Ненавижу… ненавижу вас всех… ненавижу себя…

Разговор

POV Ада.

Дверь распахнулась, и в комнату влетел папа, должно быть слышал, как разбилось стекло. Увидев мои бешеные глаза, стекло, зажатое в руке у горла, и алую кровь, стекавшую по бледной коже, он задохнулся и замер там, где стоял.

— Ад, — тихо сорвалось с когда-то любимых губ.

— Ненавижу, — руки тряслись, но я тверд в своей решимости, и сил на последний удар хватит. — Ты меня предал. Я тебя ненавижу.

Папа пошатнулся и бессильно осел на колени у моих ног.

— Ты прав, Ад. Я не стою ничего, кроме твоей ненависти.

Он не пытался бороться или остановить меня, слезы тихо расчертили его изможденное лицо, он будто постарел за те четыре дня, что я его не видел. Медленно подняв руки, он убрал потускневшее золото волос назад в хвост и, отклонив голову, выставил шею.

— Забери меня с собой, Ад. Без тебя я все равно не сумею жить.

От страшной просьбы я дернулся.

Неужели он и правда считает, что я смогу выполнить его просьбу, что я смогу отобрать его жизнь?!.

Меня затрясло.

Папа заглянул мне в глаза, медленно протянул руку и, взяв мое запястье, оторвал осколок от собственного горла, приставив к своему.

— Пожалуйста, Ад. Начни с меня. Не заставляй меня смотреть, как ты сделаешь это.

Крупная дрожь пробрала до костей. Я задергался. Задохнулся.

Папа!!!

По лицу потекло что-то горячее, обжигающее.

— Папа, папочка, нет!

Я рванул осколок в сторону от белоснежной кожи и в немом ужасе уставился на того, кого люблю больше жизни.

— Сыночек, я не смогу без тебя. Пожалей, забери с собой, — он шептал так тихо, а в его глазах отражалось то, что и всегда… любовь… любовь ко мне.

Стекляшка выпала из рук.

Я кричал.

Кричал так громко, как никогда…

Я бился в любимых объятьях, я стонал, мне было так больно…

Господи…

— Пап, зачем… — голос пропал, и все же… — зачем ты предал меня, папочка…

Он крепко прижимал меня к себе, крупная дрожь выкручивала суставы, я не мог двигаться, не мог дышать, не мог жить…

— Зачем?

— Прости меня. Прости меня, пожалуйста, — он целовал мое лицо, затем снова душил в объятьях. — Прости, мой хороший. Прости, я поверил, что он твоя пара, что он сможет вылечить твою душу, прости, мой родной… послушай меня, послушай меня немножко… помнишь тот день, когда он говорил со мной, а вы с братом ждали в саду… помнишь…

Месяц назад.

— И о чем же вы хотели поговорить со мной? — Оринг настороженно глядел на Торциуса. Его сердце не раз трогало опасение, что его ежедневные визиты не напрасны.

— Я хотел бы попросить руки вашего сына.

Оринг напрягся. Страхи обретали реальность… Но императору не нужно было его разрешение, и все же он просил…

— Он обещан другому, в следующем году у него свадьба.

— Уже, нет.

Омега напрягся.

— Могу я узнать, чем вызвано ваше желание связать судьбу с моим сыном? — от напряжения на лбу выступила испарина.

— Конечно, — Тор уверенно глядел на герцога, ни тени улыбки или лукавства. — Ад — моя пара.

Герцог встал с ложа и прошел вдоль стола.

— Простите, что проявляю неучтивость, но вы уверены? — беглый взгляд на альфу.

— Абсолютно.

Сцепив руки в замок позади, Оринг снова прошелся вдоль комнаты.

— Сложно поверить в такое совпадение, — размышлял он вслух. — Офиару пара вашего генерала, а мой сын ваш… — от этих слов Орингу стало дурно. — Вы же понимаете, что в это совпадение трудно поверить? — он хотел сказать невозможно.

Оринг боялся, что император придумает какой-нибудь изощрённый способ отомстить Аду за наглость… но такой?

Возможно, он не мог лишить его жизни, потому что тот является братом супруга генерала, с которым, как догадался герцог, они друзья, но связав его браком, он будет волен делать с Адом все, что захочет… и все же, зачем так усложнять себе жизнь?..

— Лично я не вижу никакого совпадения, скорее обыденность.

Оринг перестал расхаживать.

— Боюсь, я вас не совсем понял.

— Я говорю, что в том, что две семьи находят себе пары среди друг друга, нет ничего неожиданного.

Окончательно смутившись, Оринг бессмысленно хлопал глазами. О чем вообще говорит Торциус?

Действительно, если бы семьи было две, это все бы объясняло. Видимо что-то в крови притягивало членов одной семьи к другой, и нередко возникало две, а то и три пары. Но в данном случае речь шла о трех семьях — семья Оринга, Далата и Торциуса…

— Но разве вы связаны с Далатом кровными узами.

— Нет, зато имею отношение к вашей семье… в некотором роде.

— Кажется… вы что-то не то говорите, — Оринг начинал злиться.

Торциус сел и посмотрел в сад через окно.

— Насколько я знаю, герцог, очень давно вы потеряли свою пару, его звали Юлий, не правда ли?

Оринг почувствовал как кровь отхлынула от лица.

— Откуда вы знаете?

— Я император и знаю всё, что происходит на моих землях… но в данном случае, даже намного больше… знаете, запах Офиару мне сразу не понравился, я бы сказал, что он просто отвратителен.

— Это невозможно, — сердце Оринга глухо забилось внутри.

— Отчего же? Вы когда-нибудь видели предыдущего императора, моего отца?

— Нет, — только и сумел выдавить герцог.

— Но ведь вы знаете, как его звали?

— Конечно, — «господи», Оринг думал, что сейчас лишится сознания, — предыдущего императора звали Юлий. Невозможно!

Торциус не торопил, позволяя омеге немного прийти в себя.

— Мой отец никогда не прятался за спинами у легионеров и сам шел в сражение в первых рядах. Часто он сам одевался как простой солдат, — Тор усмехнулся, он все так же не смотрел на разбитого правдой омегу. — Небритый, в простой одежде, в нем с трудом можно было признать владыку империи, да и те изображения, что чеканили на монетах или лепили в бюсты, едва ли показывали живого человека. Скорее величественный, грозный идеал для народа. А мой отец был совсем другим…

Снаружи щебетали птицы. Оба молчали.

— Помните, когда вы только увидели меня, вы спросили, не знакомы ли мы.

Оринг не мог произнести ни слова.

— У меня его глаза… в остальном я похож на папу… Они не были истинными. Сначала до жути неприятный запах Офиару я списал на случайность, но после того, как я почувствовал аромат Ада, у меня не осталось сомнений — всех нас связывает нечто большее.

Оринг понимал, о чем говорит Тор. Запах между кровными родственниками призван отталкивать, чтобы избежать инцеста и не породить слабое потомство.

— Ваш запах мне тоже приятен, Оринг. Но Ад… просто сводит меня с ума…

Все встало на свои места.

Торциусу противен запах Офиару по той простой причине, что они сводные братья, поделившие отца, но между Тором и Адом нет никакой прямой связи. И все же он носит гены, притянувшие когда-то Юлия к Орингу, а значит, эти самые гены точно так же тянут Тора к Аду.

— Совпадение, что Офиару — пара моего генерала, и только.

Пытаясь справиться со своими эмоциями, Оринг поднял взгляд, но вопрос так и не сорвался с губ.

— Он умер, мне жаль.

Герцог знал, что услышит именно это и все же…

— Его ранили в последнем сражении за Лотарингию. Он умер быстро, не мучаясь.

— Спасибо, — шепотом прошелестело вокруг.

Император ждал, когда омега будет снова в состоянии говорить.

— Торциус, я знаю, что ваша власть безгранична, и вы в любом случае поступите так, как считает нужным… но вы же видели моего сына… он не примет никого…

— Тогда зачем вы так рано решили выдать его замуж? — перебил император.

— Потому что, как его папа, я желаю ему счастья. Я надеялся, что он сможет построить семью…

— И его альфа не прибьет его за длинный язык в первый же день?

Герцогу нечего было сказать, он и сам этого боялся.

— Семейство Ваенг живет недалеко от нас, и я надеялся, что смогу помочь сыну приспособиться… а потом, если бы у него появились детки, может его маленькое сердечко оттаяло бы…

— Вы мечтатель, Оринг. Ни один альфа не станет терпеть заносчивость и вызов от омеги… кроме пары.

Торциус знал, что был совершенно прав.

— Он вас не примет.

— Он чувствует, что я его пара.

— И все равно, он откажет.

— Почему?

Оринг печально вздохнул.

— Потому что он хороший мальчик и не станет обременять того, кого полюбит… он ненавидит себя.

— Не понимаю.

— К сожалению, мой второй муж был настоящим деспотом, и моим детям пришлось смотреть на все, что он со мной делал… Знаете, Ад почти никогда не смотрит в зеркало. Пусть только внешне, но он копия отца, и этот человек, даже после смерти, продолжает портить жизнь нам всем. Мне кажется, Ад чувствует свою вину.

Торциус внимательно слушал герцога, многое в поведении малолетнего омеги стало понятным. Его злость, его агрессия на всех и вся.

— Я не уверен, что он сможет быть счастливым, — безнадежно закончил герцог.

— У меня нет выбора, Оринг. Он моя пара, и я не думаю больше ни о чем с тех пор, как увидел его. Вы поможете мне?

Прекрасная статуя омеги на миг ожила, а вдруг еще не все потеряно…

Ты меня не знаешь

Оринг так и сидел на полу, прижимая сына и гладя темные волосы.

— Я надеялся, родной мой. Верил, что мы поможем тебе, что ты увидишь, как ты прекрасен. Ведь ни моя жизнь, ни жизнь Торциуса не возможна без твоего счастья, без твоей беззаботной улыбки.

— Ты не понимаешь, папа. Я не смогу стать подстилкой.

— А супругом? — впервые подал голос Тор.

— Не играй со мной, альфа. Если ты думаешь, что я стану одной из шлюшек твоего гарема, ты заблуждаешься! — Ад посмотрел на самца со злостью и обидой. — Ты выбрал себе омегу, вот и не лезь в мою жизнь!

— Ты прав… я выбрал… И если ты посмотришь на свою шею, то поймешь, что кроме собственной пары на месте супруга я не нуждаюсь ни в ком.

Лицо Ада изменилось. Испуг, неверие, он рывком поднял осколок зеркала и принялся разглядывать шею. Чуть развернувшись, он увидел позади ее — метку.

— Нет…

— Да. Ты моя пара, и через месяц станешь моим законным супругом.

Боль — вот что прочел император на лице маленького омеги. Искренняя боль отразилась в его глазах… зрачки расширились.

— Да что ты знаешь обо мне!!!

Оринг вздрогнул от крика разорвавшего тишину.

— Сынок…

— Уйди, папа.

— Родной…

— Уйди, пожалуйста! — напряжение звенело в тоненьком голоске.

Оринг поднялся с колен и, кинув взгляд побитой собаки на Тора, удалился.

— Ты идиот! Ты ничего обо мне не знаешь!..

— Например? — перебил его Тор. Он полностью владел собой, и это бесило Ада еще больше.

— Ты думаешь, я хорошенький, милый омега, что будет прыгать вокруг твоего величества?!

— Вот уж нет, — Тор напряженно улыбнулся, но веселье не коснулось его глаз.

— Думаешь, я невинный агнец, ангел во плоти?

— Упаси бог… да и о невинности забудем. Это я уже отобрал.

Мука отобразилась на лице Ада.

— Тор, не смешно… Я… — так тихо, как будто боялся, что его действительно услышат, прошептал Ад. — Я… — он низко опустил голову. — Убил его… за то, что он делал с папой. Убил его своими руками… Просто столкнул с лестницы… Он лежал там, распластавшись, как идиот, со свернутой шеей… И знаешь, я не жалею, — тверже звучал его голос. — Я счастлив, что он сдох, — Ад поднял взгляд, гордо смотря на альфу снизу вверх, нездоровый огонь блестел в глубине его души. — Ты понимаешь, не жалею!

— Верю, — спокойно ответил Тор, чуть кивнув.

— Ты сумасшедший, — Ад никак не мог понять, почему слова о том, что он убийца, убийца собственного отца, не тронули ни один мускул на лице альфы.

— Возможно, мне, как и тебе, плевать. На многое плевать. И да, своих врагов я тоже убиваю. Как и ты.

Ад ожидал услышать что угодно. Он ждал, что его проклянут и назовут мерзостью, возможно изобьют и бросят, словно крысу, подыхать, но…

— Неужели я ни капельки тебе не противен?

— Ни капельки, Дэль. Ты не ангел, что ж я тоже.

— Ты не представляешь, какое я ничтожество.

— Покажешь? А я покажу тебе, какая я скотина.

Дэль нервно хмыкнул.

— Я, кажется, догадываюсь.

— О, поверь, ты еще не видел меня во всей красе.

— Тор, — сил сопротивляться больше не осталось.

— Иди сюда, — и с этими словами Тор подошел ближе и поднял с пола маленького омежку.

— Ты… не обидишь?

— Ни за что на свете.

Дэль уткнулся альфе в грудь и выдохнул:

— Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, малыш.

Песенка под настроение Ада, послушайте: Анна Бутурлина — Отпусти и забудь…

Сад

… — Ад — твоя пара? — спросил Далат, внимательно глядя в лицо императора.

— Да.

Что ж, он был почти уверен, что услышит такой ответ.

— Я понимаю… Послушай, в семье Оринга не все ясно… Просто хочу тебя предупредить, чтобы ты был начеку.

— К чему ты ведешь?

— Я пока не могу дать четкий ответ, но… отец Офиару не известен, а отец Ада умер при странных обстоятельствах.

— Что за обстоятельства?

— Агенты докладывают, что отец Ада упал с лестницы. Этого никто не видел, а труп нашли братья… Я спрашивал Офиару, имеет ли он к этому отношение.

— И?

— Нет. И я ему верю, он не умеет лгать.

Оба понимали, что это могло означать.

— Ты уверен?

— Шансы очень высоки. Офиару явно не все сказал…

— Спасибо. Буду иметь ввиду.

— Желаю удачи. И лучше не поворачивайся к нему спиной… у мальчишки кровожадный взгляд.

— Это любовь, — усмехнулся Тор и подмигнул.

Далат неодобрительно нахмурился и, махнув рукой, оставил своего сумасшедшего императора решать дела сердечные.

POV Оринга.

Завтра свадьба Ада, и я впервые могу вздохнуть с облегчением. Оба мои сына нашли свою пару и проживут счастливую жизнь. Наверное, боги решили пожалеть моих детей и подарить им лучшую судьбу, чем моя…

— Нравится? — я закончил заплетать волосы Офиару.

— Ой, спасибо, папочка, у тебя золотые руки, — щебетал мой сынок, аккуратно касаясь пальчиками волос.

— А мне? — послышалось из дома. В сад вышел Дэль, теперь мы звали его так.

— Все, что захочешь, родной.

Дэль подбежал ко мне и обнял…

— Осторожно, а то кости сломаешь своему старику.

— Никакой ты не старый. И вообще, я подыскал тебе пару кандидатов в мужья. Их дома стоят прямо у дворца, и мы с тобой сможем видеться каждый день.

— Да что ты говоришь… — я принюхался. — Дэль, у тебя изменился запах…

Дэль порозовел, и счастливая улыбка расцвела на довольном личике.

— У меня будет ребенок.

— Поздравляю, дорогой! Вот только ты и сам еще малыш!

— Ты же останешься со мной и поможешь?

— Ну конечно! Как же ты без меня.

— Поздравляю, Дэль. Это отличные новости, — подошел ближе Офиару и обнял брата.

— Спасибо, — пропела беззаботная птичка и принялась щебетать о свадьбе. — Завтра эти придурки будут смотреть на то, как мы с Тором… ну в общем вы поняли. Тор даже предложил нарушить традицию, если меня это смущает. Вот уж нет! Пусть смотрят, как нам хорошо вместе…

Дэль совсем не замечал, как сник Офиару, примостившийся на краешке скамьи. В его глазах притаилась печаль. Он не говорил со мной, но этого и не требовалось. У него недавно закончилась вторая течка, и первый, к кому он побежал, как только пришел в себя, был доктор… и снова ничего…

А ведь для истинных не было ничего необычного понести после первой же течки, как это случилось у Дэля с Тором…

Но эта травка…

Я дотянулся до светлой головы и коснулся волос, будто поправляя прическу.

У тебя все будет хорошо… Непременно, родной, у тебя все будет хорошо…