Глиняные сердца

Глава 4 Лилу

Я совру, если скажу, что до вечеринки день прошел как обычно. Во-первых, пробуждение для субботнего утра слишком раннее. Мой сон в выходные никогда не длится до обеда, меня скорее можно назвать жаворонком, чем совой, но в этот раз я оказываюсь супержаворонком.

Во-вторых, на меня накатывает ужасное волнение, и уснуть снова не получается, как ни старайся. Поэтому я тихонько, чтобы не разбудить сестру, выскальзываю из постели, вытаскиваю из тумбочки корзинку с вязанием и прокрадываюсь на кухню.

Там завариваю ромашковый чай, ибо кофе не способен уменьшить напряжение, только наоборот. И сажусь на небольшой диванчик у окна, примостив корзинку рядом с собой.

Обожаю вязание, оно меня успокаивает и приносит удовлетворение. Да и получить в результате предмет одежды, какого больше ни у кого нет, тоже приятно.

Я решила связать новый кардиган. У меня уже есть три: голубой, красный и желтый – и каждый из них связала я сама. А мятного нет, хотя цвет мне очень нравится. Пришло время исправить это упущение.

В четверг я сняла мерки и рассчитала нужное количество мотков, а вчера купила пряжу. Выбрала самую мягкую, одно удовольствие держать ее в руках.

Чувствую, как после набора петель и двух провязанных рядов напряжение немного отпускает. Про чай я тоже не забываю, но вскоре кит в моем животе своим заунывным пением напоминает, что неплохо бы уже позавтракать.

За готовкой меня застает Кэти. Она заходит на кухню заспанная, растрепанная и отчаянно зевающая. Поэтому я без лишних слов засыпаю в кофеварку уже смолотые зерна и включаю.

А пока готовится кофе, расставляю на столе тарелки с омлетом и нарезанными овощами.

Если хотите узнать, как моя сестра отреагировала на то, что меня опять подвез и к тому же куда-то пригласил Лекс Батлер, то представьте реакцию ребенка, разворачивающего рождественский подарок. Представили? Умножьте на три.

Разумеется, она сразу предложила мне помощь, начиная с макияжа и наряда и вплоть до доставки меня на место. Но я отказалась, хотя в моем гардеробе и не оказалось всего необходимого: пришлось покупать гольфы и ободок для волос.

Получив свою дозу кофеина, Кэти становится разговорчивой, поэтому я интересуюсь:

– Что ты наденешь сегодня вечером?

– Я собираюсь наконец-то выгулять свой облегающий красный комбинезон с открытой спинкой. – Она пытается кокетливо подвигать левой бровью, чем вызывает мой смех.

– Не делай так при людях, решат еще, что у тебя инсульт.

– Как ты можешь такое говорить? Это мой фирменный жест, – притворно ахает хитрюга. – Кажется, ты поколебала мою веру в себя. Придется поносить твой коралловый браслет, чтобы вновь обрести душевное равновесие.

– И не откажешь тебе, мастерица манипуляций. Браслет твой, но только на сегодняшний вечер. – Она радостно хлопает в ответ, а я прибавляю: – Не завидую Дэну, ты из него наверняка веревки вьешь.

– Если он что-то делает, то чисто из любви ко мне, никаких уловок.

Часы в одиночестве протекают медленнее, чем в компании. Вскоре после того, как мы заканчиваем уборку на кухне, просыпается мама. И в мелких хлопотах время до вечерних сборов проносится стремительно.

Кэти наносит макияж и одевается заранее, потому что уходит раньше меня. Я, как и обещала, даю ей браслет из коралловых бусин со вставками в виде зеленых листьев. Вместе с зелеными серьгами он смягчает образ, и сестра становится чуть меньше похожа на пожирательницу мужчин. Любуюсь ею и переполняюсь гордостью. И если честно, испытываю неуверенность по поводу того, что собралась надеть сама.

Мы с Лексом договорились встретиться перед домом Митчеллов на полчаса позже назначенного братьями времени. Я могу дойти туда пешком за двадцать минут, поэтому не прошу никого меня подвезти. Последний раз гляжу в зеркало, поправляю собранные в два хвоста волосы и сбегаю по лестнице в теплый майский вечер.

Я собиралась преодолеть путь под музыку, но после пяти минут ходьбы так и не достаю наушники из сумочки. Льющиеся из них мелодии мне заменяет птичий щебет, то и дело раздающийся в кустах возле домов. В одном из дворов все еще носятся с радостными воплями маленькие дети. Погода располагает к прогулке, в воздухе разливается приятная прохлада. Гаснущий закат окрашивает небо в невероятно роскошные цвета. Хочется впитать этот вечер вместе с бьющим в голову, словно алкоголь, весенним ароматом. Подобные моменты дарят ощущение, что может случиться что угодно.

Когда я подхожу по нужному адресу, из окон уже раздается ритмичная музыка, а с заднего двора доносятся оживленные голоса и смех. Останавливаюсь на тротуаре и цепляю на голову ободок с рожками, который купила вчера в магазине приколов.

Сестру моя скрытность по поводу наряда распалила не на шутку. Но нужда в этом маленьком секрете отпала, потому что я стою в желтом кардигане, накинутом поверх черно-белой полосатой футболки, черной юбке с оборками и желтых гольфах.

Да, я пчела. На мой взгляд, вполне весенний образ и не такой банальный, как бабочка.

Не люблю опозданий, но охотно прощаю Лексу, что он задерживается. Десять минут переминаюсь с ноги на ногу, прежде чем вижу его приближающуюся фигуру. Губы растягиваются в улыбке, и рука дергается, чтобы поприветствовать его, но тут же опускается, потому что я понимаю: что-то не так.

Прежде всего, парень одет совсем не так, как мы договорились. На нем бирюзовая футболка и васильковые брюки. А когда он обнимает за плечи подошедшую Сару Браун, облаченную в платье под цвет его одежды, до меня наконец доходит. Лекс не собирался идти со мной на вечеринку. Это была шутка.

К ним присоединяются два парня, обряженные мимами. Они давно заметили меня. Лекс дает миму-блондинчику пять, пока Сара кричит:

– Ты все-таки притащилась, булочка? Что-то не видно твоего парня, ты его случайно не съела? Не решила же ты в самом деле, что Лекс и правда может пригласить такую корову, как ты! Милый костюмчик, очень подходит к твоей толстой заднице! – И они все разражаются смехом, от которого мои внутренности превращаются в ледяной ком.

Мне бы развернуться и уйти, но я не могу сдвинуться с места, лишь ошарашенно таращу глаза, пока другие подходящие к дому ребята пялятся на меня. Шутники проходят мимо, все еще смеясь. До меня доносится тихое «Вот неудачница».

Отмираю, только когда они скрываются в доме. Сдергиваю с головы этот дурацкий ободок и швыряю на тротуар, бурча себе под нос:

– Вот и обзавелась друзьями, – и разворачиваюсь, чтобы уйти.

На обратном пути домой я бегу. Не только для того, чтобы быстрее там оказаться, но и чтобы не разрыдаться прямо на улице. И до родного порога я добираюсь, совершенно выдохшись. Еле передвигаю уставшие ноги, которые ступают по ступенькам с легкостью слона.

Неудивительно, что мама переполошилась и забегает в комнату, едва я падаю на кровать. Сдержать слезы уже не получается. Мне никогда это особо не удавалось: печальные песни, трогательные и грустные моменты в фильмах и книгах неизменно заставляют мои глаза увлажниться. Стоит ли говорить, какую реакцию вызывает малейшая несправедливость ко мне?

Плакать красиво я не умею и очень скоро начинаю хлюпать носом, утираясь рукавом кардигана. Мама ни о чем не спрашивает. Просто садится рядом со мной на кровать и ласково гладит по голове, аккуратно проводит пальцами по волосам. От этого я начинаю рыдать еще горестнее.

Не знаю, сколько времени мы так проводим. Когда я немного успокаиваюсь, на улице уже сгущаются сумерки. Слезы иссякли, царящую в доме тишину прерывает мое громкое шмыганье носом. Лишь тогда я подаю голос. Хриплый, совсем не похожий на мой.

– Парень, который пригласил меня, на самом деле не хотел со мной идти. Он сделал это, чтобы посмеяться надо мной. Повеселить своих друзей и подружку. Не понимаю: за что? Я ведь никому ничего не сделала…

– Ты хотела, чтобы он стал тебе другом?

– Думала, что было бы славно. Ты ведь знаешь, после переезда из Мемфиса мне так и не удалось ни с кем подружиться. А теперь так и вовсе на приятные знакомства рассчитывать не стоит. – Не сдержавшись, я снова всхлипываю.

– Этот парень популярен, да? – спрашивает она и после моего кивка продолжает: – Кто-то видел эту сцену, кроме его друзей?

Хмурюсь, пытаясь вспомнить.

– Не скажу наверняка. Кажется, к дому в этот момент подходило человек пять.

Мама вздыхает, а потом предлагает:

– Хочешь выпить со мной чаю? Я приготовлю, а ты пока умойся, хорошо?

Когда я захожу на кухню, чай заваривается, а моя чайная фея достает из своих запасов шоколад. Она искренне верит в силу шоколада против грусти. Я сажусь за стол и смотрю вокруг свежим взглядом, словно впервые.

Кухня с самого начала стала сердцем дома, ведь именно здесь мы чаще всего собираемся вместе. Кухонный гарнитур теплого коричного цвета напоминает о залитых золотыми закатными лучами стволах деревьев. Это ощущение леса усиливают фисташковые обои. Большой овальный стол тоже коричневый, но этого не заметно под голубой скатертью.

Знакомая уютная обстановка благотворно на меня воздействует. Теперь я лучше понимаю, почему мама выбирала это оформление тщательнее, чем в своей спальне или гостиной. Здесь хочется проводить время.

– Я хочу сказать тебе кое-что. Если тебе это нужно, конечно, – говорит мама, разливая чай по чашкам.

В мою кладет два кубика сахара, размешивает и протягивает мне. Вдыхаю аромат мяты и делаю глоток, с удовольствием прикрыв припухшие веки.

Разумеется, мне нужно услышать, что она скажет. Наверняка сможет дать совет, а то я ума не приложу, как себя послезавтра вести. Может, и вовсе пока в школу не ходить?

Когда я произношу это вслух, мама качает головой:

– Нет, дорогая, это не выход. Наверняка сплетни о том, как популярный парень зло подшутил над тихой девушкой, разнеслись между всеми на этой вечеринке. Твое отсутствие только усилит их предвкушение.

– Предвкушение?

– Да, им будет любопытно, как ты станешь вести себя после такого, и они не преминут отвесить несколько словесных тычков. Подростки могут быть очень жестокими, а нападать толпой кажется не таким зазорным, как в одиночку. Так вот, они не должны получить то, чего жаждут. Ты не позволишь им измываться над собой.

– Но как?

Она пожимает плечами:

– Не станешь играть по их правилам и показывать то, что они хотят увидеть. В школу ты придешь не униженной, не расстроенной, а непредсказуемой. Какое-то время будет сложно, зато все очень скоро забудут об этой глупой шутке.

– Боюсь, я не знаю, как быть непредсказуемой, когда больше всего мне хочется спрятаться и жалеть себя.

– Неинтересно смеяться над тем, кто смеется вместе с тобой. И уж тем более – если этот некто смеется громче, – глубокомысленно изрекает мама.

И тут до меня доходит.