Глиняные сердца

Глава 5 Лилу

В понедельник я встаю на полчаса раньше, чем обычно. Умываюсь и причесываюсь. Уговариваю себя съесть хоть что-нибудь на завтрак, пусть от нервов и кусок в горло не лезет.

Кэти тоже проснулась раньше, чем у нее это заведено. Ради меня. Мы решили, что в первый день учебной недели мне нужно выглядеть как нельзя лучше, и сестра в этом поможет. Она явно больше смыслит в искусстве макияжа. Кэти уверяла, что сделает из меня свежую розу. Даром что выгляжу я после всех пролитых за выходные слез как помесь крота с лягушкой.

В субботу вечером после разговора с мамой я отправилась в свою комнату и уже почти уснула под комбинированным действием бега, рыданий и мятного чая. Но влетевшая в спальню сестра вырвала меня из объятий Морфея.

Оказалось, что до нее добралась новость о моих злоключениях. И сестра тут же ринулась домой, чтобы принести утешение. Оно не заключалось в словах, потому что за все время до сна Кэти сказала лишь: «Эх, а я только похвалилась перед одноклассницами, что скоро смогу назвать Лекса Батлера братом», – и мы глупо захихикали.

Нет, она легла рядышком со мной, укрыла нас обеих одеялом и крепко обняла. Мы так делали в детстве, когда одна из нас (или обе) была напугана или расстроена. Но, видимо, мы не отвыкли так успокаиваться, потому что заснули вместе.

Подхожу к шкафу в надежде откопать среди своей практичной одежды наиболее нарядную. Выбираю темно-зеленый хлопковый комбинезон на широких лямках, с вышитыми цветами и листьями, надену его с футболкой, чтобы доехать до школы. А там поменяю ее на небесно-голубую блузку с длинными рукавами, которую заранее аккуратно сложила в рюкзак.

Если честно, меня не очень радуют эти приготовления, потому что день ожидается не из легких и веселых. И все же я не могу сдержать восторженной улыбки, когда Кэти заканчивает колдовать над моими волосами и лицом и разрешает поглядеть в зеркало.

На меня огромными глазами удивленно взирает девушка с мягкими локонами вокруг лица и нежным румянцем на щеках. Русые волосы замысловатыми косами лежат на голове. Все-таки сестричка сдержала обещание, поэтому я не жалею похвалы ее мастерству. Она хихикает и отвечает:

– Я лишь подчеркнула твою естественную красоту. Ты милая, но стойкая, Лилу. Помни, почему папа так тебя назвал, – и целует меня в щеку.

На какое-то время мне передается ее настрой. Привычные, тысячи раз повторенные движения при езде на велосипеде тоже помогают мне успокоиться. Но все это рассеивается, когда я подхожу к школе и слышу, как за спиной и по сторонам от меня раздается жужжание. Нет никаких сомнений по поводу того, кому это предназначено. Чувствую, как холодеет спина вдоль позвоночника. Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, стараюсь уверенно переставлять ноги, несмотря на ощущение, будто я разучилась ходить.

Настойчивое жужжание сопровождает меня до двери туалета. Запершись в кабинке, пытаюсь перевести дух. Мне не хочется выходить наружу, но не могу же я весь день провести в туалете, верно?

Вздыхаю и принимаюсь аккуратно стягивать футболку так, чтобы не растрепать прическу. Натягиваю блузку и застегиваю пуговицы, поправляю комбинезон и, глубоко вдохнув, выхожу из кабинки.

Мельком гляжу в зеркало и иду в коридор, чтобы добраться до своего шкафчика. Мне нужно убрать туда футболку. Только подойдя к жестяным громадам, замечаю, что на мою дверцу заботливо приклеен сюрприз.

Аккуратно отцепляю от дверцы плакат – а именно его кто-то мне презентовал – и нарочито внимательно его рассматриваю. На нем нарисован толстый шмель, а ниже подпись: «Одинокая жирная пчела». Чтобы разглядеть, хватит и пары секунд. Но я медлю, чтобы набрать в легкие больше воздуха. Все это время вокруг меня не умолкает назойливое «ж-ж-ж». Потом я оборачиваюсь, вскидываю руку вверх и кричу:

– Чей рисунок?

Все ученики притихли и остановились, даже те, кто куда-то спешил. Разумеется, мне никто не ответит. Поэтому, пытаясь унять дрожь в коленях, я так же громко продолжаю:

– Видна рука художника, а поблагодарить некого. Если ты меня слышишь, спасибо тебе! Я повешу пчелку в шкафчик. Жу-жу!

Этим я и занимаюсь, пока народ отмирает и шепчется. До меня доносятся фразы по типу «толстушка сбрендила», «вот чокнутая!» и даже что-то про мед. Захлопываю дверцу, руки крепче стискиваю в кулаки и, задрав подбородок, направляюсь в класс.

Если во мне и теплилась надежда, что на время уроков меня оставят в покое, то на первом же занятии стало ясно, что учебный день с самой первой до последней минуты мне пощады не сулит.

На биологии долговязый парень по имени Роджер с видом любопытства поинтересовался у мистера Гингрича, какая пчела в улье самая толстая, чем вызвал тихое хихиканье в классе. Невозмутимый ответ учителя, что самая большая в улье – королева, обратил колкость против шутника, над конфузом которого, не таясь, рассмеялись все. Даже я.

Занятие по культуре речи опять порадовало меня шпилькой, в этот раз исходящей от девушки. Женская солидарность? Нет, не слышали. Сахарным голоском она поинтересовалась: с одной или двумя Ж пишется слово «жужжание»? Надо же, какая оригинальность. Не выдержав, я крикнула: «Пожалуйста, объясните заодно милой мисс значение и написание слова аррогантный[2]! Раз уж она с «жужжанием» разобраться не способна…» Но, судя по воцарившейся тишине, никто не оценил мой встречный выпад.

Хотела бы я похвастаться, что доблестно отражала словесные стрелы на протяжении всего дня, но увы. Перед очередным уроком случайно услышала, как один парень подначивает другого тайком подложить мне в рюкзак пчелу. В этот момент я почувствовала, как с моего лица сошли все краски, потому что к такому уровню подлостей я явно не готова. Тогда я решила взять за правило не оставлять свои вещи без присмотра, тщательно следить за рюкзаком и чаще проверять, закрыт ли он. А еще молиться, чтобы никому не пришло в голову подкинуть мне чего-нибудь в шкафчик или оснастить сиденье моего стула иглой.

Если в классе я худо-бедно контролирую ситуацию и хоть как-то могу на нее повлиять, то вне кабинетов не остается ничего, кроме как стиснуть зубы, выпрямить спину и улыбаться.

Чувствую себя громоздкой арфой, выставленной у всех на виду. Арфой с чрезмерно натянутыми струнами. Арфой, которую каждый норовит пнуть, чтобы услышать жалобный звон этих самых струн.

Это ощущение усиливается, когда я вынуждена в очередной раз посетить уборную. Когда подхожу к раковинам, возле одной из них стоит светловолосая девушка. Из-под крана течет только холодная вода, поэтому я стараюсь помыть руки как можно быстрее. Уже вытираю их бумажным полотенцем, когда моя соседка оборачивается. И я сразу узнаю ее.

– Ну, привет, Большая Брошенная Пчела, – криво усмехается Сара Браун, потому что это именно она. Меня осеняет.

– Так это ты состряпала мне прозвище?

Ее улыбка становится шире и злее.

– Неужели ты думаешь, что способна заинтересовать такого парня, как Лекс? Моего парня, хайлайтер тебя разбери! – Ее голос переходит в ультразвук. – Посмотри на себя, – она кивает в сторону большого зеркала над раковинами, – ты же бледная, как моль, и жирная. Это просто отвратительно.

Пока Сара брезгливо морщит нос, я пытаюсь собрать крошки своего самообладания в кучку, что не очень-то просто. Не поняла, при чем тут хайлайтер, но уже после первых ее слов завтрак в моем желудке резко потяжелел на тонну и похолодели руки, и виной тому вовсе не ледяная вода из-под крана. Я стараюсь пропустить мимо ушей выпад относительно моей внешности, правда стараюсь. Но нельзя уйти без ответа, тогда я точно проиграю.

Не играй по их правилам.

Не показывай то, что они жаждут увидеть.

Будь непредсказуемой.

Я натягиваю максимально дебильную улыбку, на которую только способна в сложившейся ситуации, и поворачиваюсь к Саре.

– Должна поблагодарить тебя. Не было никаких гарантий, что мне достанется приличная кличка, а ты не только придумала мне вполне сносное прозвище, но и потратила время на плакат. А ты знала, что самая большая пчела в улье – это королева? Ваша с Лексом милая проделка вывела меня из тени, я перестала быть невидимкой. Спасибо! – Я тянусь к ее руке и трясу, пока красотка не вырывается. – Можно я тебя обниму?

Сара награждает меня взглядом, полным недоумения и… опаски? Да, похоже на то. Она выпаливает: «Ты просто чокнутая!» – и вылетает из туалета.

Оборачиваюсь к зеркалу и улыбаюсь своему отражению во весь рот. Но запертая в груди обида быстро стирает улыбку моего двойника. Одинокая слеза вырывается из глаза и пробегает по щеке, подмачивая труды Кэти. Я опираюсь руками на раковину и наклоняю голову, чтобы не видеть собственного плача.

Неудивительно, что в обеденный перерыв я не желаю обедать. Во-первых, сейчас я не смогла бы заставить себя съесть даже обожаемую еду. А во-вторых, поход в кафетерий в моей ситуации – сущая пытка. Если одноклассники не стесняются потешаться надо мной на уроках, то что меня ждет в столовой? «Не нарочно» опрокинутый мне на голову томатный суп? Внезапно заканчивающиеся при моем приближении места? Пожалуй, не стоит проверять, чем милые детишки могут пополнить этот список.

Конечно, можно было пойти с Кэти, но не хочется подставлять под удар и ее. К тому же я девочка взрослая, ходить за ручку с сестрой мне давно несолидно.

И когда я уже почти настраиваюсь вплоть до урока занырнуть в электронную книгу, подоспевает кавалерия в лице моей мамы. Она звонит мне и просит выйти на парковку. А когда я чмокаю ее в щечку и, опять-таки по ее просьбе, удобнее усаживаюсь на сиденье фургона, объявляет, что не могла оставить меня в такой сложный день без поддержки, и сейчас мы поедем вкусно обедать.

На Мишн-роуд расположены две кафешки, по обе стороны от школы «Мишн Трейл». Но почти все школьники ходят в «Кленовый сироп», что на Мейпл-стрит. Все потому, что до кафе с емким названием «Укропчик» в противоположной стороне идти приходится чуть дольше. И сейчас мне это только на руку.

Пока готовится наш заказ, у меня есть возможность разглядеть помещение, в котором я оказалась впервые. Все поверхности и предметы мебели здесь окрашены в различные оттенки зеленого, кроме столов и пола, которые сохранили благородный цвет светлого дерева. На каждом столике стоит горшочек с чем? «С укропом, конечно», – скажете вы. А вот и нет. В горшки высажены небольшие кустики томатов черри. Просто очаровательно! Если еще и еда окажется вкусной, то я буду приходить сюда каждый день.

– Как дела, дорогая? Тебя совсем замучили? – озабоченно спрашивает мама, положив свою руку поверх моей.

– Есть такое, но не хуже, чем я представляла. Больше всего меня ужаснуло намерение двух парней засунуть пчелу в мой рюкзак. Тогда я решила, что ходить на обед мне лучше не стоит.

– Еще не хватало, чтобы ты начала голодать из-за этих засранцев! – громко восклицает она.

Да, моя мама не приемлет голодания ни в каком виде. Ни лечебное, ни профилактическое, ни – упаси боже – интервальное.

– Не волнуйся так, мам. Я буду приходить сюда, мне здесь нравится, – успокаивающе улыбаюсь ей я. – Тебе придется приготовить ванну ромашкового чая к моему приходу, чтобы я могла снять недюжинное напряжение. Иначе мне не уснуть сном младенца.

Она хмыкает и расслабляется.

Вскоре приносят наши тарелки с едой. Я заказала салат из свежих овощей, креп с бананом и шоколадом и кофе. Салат неплох, но именно откусив блинчик понимаю, что да, я точно буду в «Укропчике» частым гостем.

Мама не забыла о моей шутке про ванну ромашкового чая. Вскоре после того, как я, закончив учебу, появляюсь на кухне, мне вручают поистине огромную чашку, в которой угадывается бульонница. Открывают маленькую баночку меда. Ставят тарелку с сэндвичем на зерновом хлебе с начинкой из сыра, бекона и яблока.

Благодарю маму за заботу, сознавая, что какое-то время она будет поглядывать, что и когда я ем и ем ли вообще. М-да, Лилу, дернул же тебя черт за язык.

Я всегда много свободного времени проводила дома. И если раньше это было обусловлено лишь моим желанием, то теперь воспринимается как вынужденная изоляция. Стараюсь максимально занять вечера, чтобы не появилось соблазна себя пожалеть. Собственно, в один из таких вечеров я и добралась до наведения порядка в своем скромном имуществе.

Если внимательно оглядеть каждую половину нашей с Кэти спальни, можно о нас что-нибудь понять.

В моей части комнаты преобладают книжные полки и аккуратные цветные клубки шерсти. Но содержатся они далеко не в порядке: на тумбочке высится стопка книг, прочитанных и отложенных для чтения, а рядом, на краешке, притулилась корзинка для вязания с торчащими из пряжи спицами. Не говоря уж о большой прозрачной полиэтиленовой упаковке самых разных мотков ниток под моей кроватью, купленных по дешевке на распродаже. В выдвижном ящике валяется куча карандашей, фломастеров и линеров, которые я честно пыталась хранить в каком-то подобии системы. Но в пылу работы над изображением очередной забавной зверушки или над шаржем они безнадежно перемешивались опять. В таком виде я просто скидывала их в ящик до очередной сортировки.

А территорию Кэти захватили батальоны косметических средств. Но это именно батальоны, выстроенные идеальными рядами, несмотря на количество. Подозреваю, что сестра может взять любой необходимый тюбик с закрытыми глазами. Над ее кроватью висит полка с разнообразными фигурками ослов, которые стали появляться после просмотра «Винни-Пуха». Малышке Кэти было до слез жаль несчастного Иа, и она переносила эту жалость на каждого ослика, какого ей только доводилось видеть. Поэтому в нашей комнате обитают фарфоровые, пластиковые, плюшевые, восковые и даже мыльные ослики, которых она протирает от пыли каждую неделю.

Я же прямо сейчас вываливаю из ящика на стол все рисовально-писательные принадлежности, сортирую и раскладываю в специальный органайзер с кармашками, который повешу на дверцу шкафа. В освободившийся ящик запихиваю весь запас пряжи из-под кровати. Корзину для вязания втискиваю в саму тумбу.

Книги, с которыми я уже ознакомилась, убираю на подвесную полку, а новые – на специально купленную металлическую подставку. Гляжу на дело рук своих и удовлетворенно улыбаюсь. Если поставить на тумбочку рядом с книжками какой-нибудь суккулент или же вообще искусственное растение, будет просто загляденье.

Ну, теперь можно и первый сезон «Дарьи» досмотреть. Да, я засмотрела сериал до дыр. Жаль, что этот факт не способен превратить меня в стойкую sarcastic girl[3], похожую на Дарью Моргендорффер. В школе мне очень пригодились бы подобные качества.

Кстати, о школе. Понедельник в самом деле оказался тяжелейшим днем, последующие были чуточку легче – то ли на контрасте, то ли концентрация «токсиков» вокруг меня действительно уменьшилась.

Стоило мне так решить, как я начала очень часто натыкаться на Лекса, которого не видела вплоть до четверга. Сначала я заметила его еще издали в коридоре, когда рылась в своей ячейке. Поэтому успела захлопнуть дверцу и ретироваться в кабинет, избежав нежелательного столкновения.

Во второй раз я мирно выходила из кабинета литературы, чтобы покинуть здание на время обеда. Я, как и решила ранее, теперь питалась в «Укропчике». Но на горизонте опять замаячил Батлер, и мне пришлось срочно корректировать курс в сторону столовой. Так впервые за эту ужасную неделю я оказалась вынуждена обедать в школе.