Голос любви

Глава 6

Симона пытливо вглядывалась в лицо Блю. Боль и вина за старое предательство по отношению к другу безошибочно угадывались в каждой морщинке, в глубине глаз, в натянутости губ. Но ей хотелось знать больше.

— Но потом вы все-таки помирились? — осторожно спросила она. — Что произошло?

— Мой отец, покойный Томас Блюделл-старший, примерно через месяц спросил, почему Нолан давно к нам не заходит. Я сказал ему, что с Ноланом я больше не дружу, потому что, как выяснилось, ему нравятся мальчики. Тогда отец посмотрел мне в глаза и спросил: «Томас, а ты в число этих мальчиков не входишь?» — Блю помолчал, задумчиво потирая лоб. — Я клятвенно уверил его, что нет.

— И что сказал ваш отец?

— Сказал: «Томас, Томас, проблема в одном: тебе надо твердо определиться, какое место в системе ценностей занимает дружба».

— И больше ничего?

— Ну почему? Сказал еще: «Подумай об этом хорошенько, Томас, а после поговорим».

Блю замолчал. Симона ждала, когда он продолжит. Было видно, что слова давались ему нелегко.

— Но я тогда сказал себе, что папаша — просто сумасшедший и что я ни за что не буду дружить с гомиком. До конца учебного года я избегал Нолана — а с ним и его мать. — Блю отвел взгляд. — Впрочем, нельзя сказать, чтобы в глубине души я этим особенно гордился… И так все закончилось бы, но летом мы с Ноланом оказались в одной команде в соревнованиях по парусному спорту — мы оба тогда сходили с ума по яхтам. Однажды в шторм — а шторм был такой, что до сих пор вспоминать жутко, — меня угораздило свалиться за борт, а Нолан нырнул и вытащил меня. На следующий день, когда я пришел его поблагодарить, он отослал меня сами знаете куда.

Симона рассмеялась:

— Могу себе представить. Нолан за словом в карман не полезет.

— Я снова начал, что я перед ним в долгу и все такое, а он сказал, что я тут ни при чем, что он-де просто решил искупаться, а меня вытащил уж так, заодно, чтобы я не засорял собой океан. А то еще какая-нибудь ни в чем не повинная акула съест меня, а потом будет маяться несварением желудка.

— Ничего себе!

— Вот именно, — усмехнулся Блю. — Однако разговор у нас все-таки состоялся. В глубине души я жалел, что порвал с Ноланом, хотя и стыдился в этом признаться. Нолан заявил, что он сожалеет, что оказался недостоин моей дружбы, но он и так уже слишком долго строил из себя не того, кто он есть на самом деле, и больше не собирается этого делать ни ради меня, ни ради кого бы то ни было. После этих откровений я понял наконец, что он чувствует.

Симона молчала. Она ждала, когда он вновь соберется с мыслями и продолжит рассказ.

— Короче, мы снова сошлись. Той близости, что в детстве, может быть, уже не было. Но, учитывая то, что мы с Ноланом, скажем так, разные, это нормально… — Блю пожал плечами. — Впрочем, если посмотреть на других, наша дружба, пожалуй, еще не худший вариант…

Он замолчал и допил свой кофе.

Симона задумчиво вертела в руке опустевший бокал.

— Что ж, — произнесла она, — можно сказать, вы все-таки последовали совету отца — определились с тем, что значит для вас дружба. — Симона подумала, что отец Блю, должно быть, понравился бы ей.

— Если б я знал, что благодаря дружбе с Ноланом я познакомлюсь с очаровательной сероглазой тигрицей, — в глазах Блю искрились лукавые огоньки, — я бы, пожалуй, ценил эту дружбу еще больше.

Несмотря на то что Симона восприняла слова Блю как не более чем дружеский комплимент, они были ей приятны, точно так же как вкусный ужин, уютный полумрак гостиной, тихая музыка… Возражать против этих слов означало бы сейчас нарушить гармонию этого вечера. Симона улыбнулась, не чуть заметно, как обычно, а — впервые за все время общения с Блю — широко и ощутила в своей груди приятное, блаженное тепло.

— Прошу вас, не надо. — Она хотела сказать это сильным, решительным голосом, но у нее получился лишь едва слышный шепот.

Блю кивнул. Симона заметила, что он на секунду закрыл глаза.

— Вы правы, — произнес он. — Я не должен так говорить. Мне полагается делать свою работу и не лезть не в свои дела. Я не ошибся?

Симона кивнула. Разумеется, Блю был абсолютно прав…

Он медленно поднялся со своего места, подошел вплотную к Симоне и пристально посмотрел на нее. Выглядел он сердитым.

— Тогда почему же я это делаю? Почему я все время пытаюсь вывести вас из себя? Впрочем, мы оба это знаем — потому, что вы притягиваете меня, я хочу вас, хотя, казалось, более неподходящих друг другу людей нет во всем мире.

Симона набрала в легкие воздуха, пытаясь сохранить в себе хотя бы малую толику здравого ума.

— И в этом вы тоже правы, — прошептала она, словно стараясь скрыть от него свое согласие.

— Вы, кажется, соединили в себе все то, чего я не люблю в женщинах, — властная, помешанная на карьере… и слишком богатая, это вас портит.

Где-то в глубине души Симоне даже нравилось, что она вызывает у Блю такие чувства.

— По-моему, богатство никого не может испортить, — намеренно вызывающе произнесла она.

— Кроме того, у вас такой язык, что вас не переспоришь. На каждое «да» у вас найдется десять «нет».

Симона вскочила на ноги.

— Я вовсе не такая! Вы ничего не знаете обо мне! Откуда вам знать, какой у меня язык?

Симона снова получила возможность поразиться тому, как молниеносно менялось настроение этого загадочного человека: теперь он лукаво улыбался.

— Да, я не знаю, какой у вас язык, — произнес он, не отрывая взгляда от ее губ. — Но это легко проверить.

Симона смотрела на него широко распахнутыми глазами, и Блю представилось на мгновение, что она обнимает его взглядом. Их разделяли три фута — слишком много и слишком мало…

Блю подошел к Симоне и притянул ее к себе. Ему казалось, что он сойдет с ума, если не поцелует эту женщину — и прямо сейчас. Он взял ее ладони и положил себе на плечи. При этом, пристально глядя в глаза Симоне, старался прочесть в них хотя бы тень желания, но видел лишь растерянность. Однако так или иначе, она не вырывалась.

— Поцелуйте меня, — тихо произнес он.

По-прежнему ни малейших признаков страсти в ее глазах — лишь нерешительность, смешанная со страхом.

— Я не должна этого делать, — прошептала она, обращаясь не столько к Блю, сколько к самой себе.

Блю опустил ее руки. Но Симона, неожиданно для себя самой, напротив, притянула его голову к себе и коснулась губ своими губами — так легко, что Блю в первый момент решил, что это ему почудилось. Он закрыл глаза и застыл. Он ждал не такого поцелуя, но и это было уже кое-что, а остальное — дело времени… Сейчас ему было пока достаточно просто держать ее в своих руках. К тому же насколько страстным будет поцелуй, зависело от него. Инициатива, в конце концов, и должна исходить от мужчины…

Поцелуй был долгим, и страсть с каждой минутой все нарастала. Блю уже хотелось большего, гораздо большего, но Симона отпрянула от него.

Он пристально смотрел на Симону. Та выглядела растерянной или, скорее, напуганной.

Блю чувствовал, как бешено пульсирует кровь в его висках, но, стараясь не обращать на это внимания, отступил на шаг.

— Простите. Это была ошибка… — прошептала Симона.

— Говорите что хотите, Симона, делайте что хотите, только, ради Бога, ни о чем не сожалейте! Вы потрясающе целуетесь…

— Не надо. — Симона подняла руку, призывая его замолчать. — Ничего не говорите! Поверьте, Блю, я не хочу вас обидеть. Вы слишком многого не знаете обо мне, об «Анджане»… — Она отошла на несколько шагов и снова повернулась к нему. — Все объяснить было бы слишком сложно… Просто я связана кое-какими обязательствами…

— Какими? Кто на вас их наложил?

— Я сама. Но эти обязательства касаются не только меня, но и других. Я не могу их нарушать.

Симона оборвала речь столь же неожиданно, как и начала, словно пребывая в раздумье, следует ли продолжать дальше. С минуту оба напряженно молчали.

— Так расскажите мне об этих обязательствах. — Он подошел к ней и дотронулся до ее подбородка. — Неужели вы поклялись не заниматься любовью до сорока лет?

Симона сделала шаг назад.

— Это не шутка, — серьезно сказала она.

— Хорошо, расскажите мне. Какие обстоятельства могут помешать взрослым людям заниматься тем, чем занимались все нормальные мужчины и женщины со времен Адама и Евы?

Губы Блю слегка дрожали, и это было единственным, что выдавало его состояние, — внутри у него все кипело. Будь он помоложе, таким, как эти современные молодые люди, он бы, может, и знал, как ему действовать в этом случае… Все, что оставалось ему, — это терпеливо ждать.

— Я уже была замужем, — произнесла наконец Симона. — Вы об этом знали?

Он кивнул:

— Нолан, кажется, упоминал… Что же произошло?

С минуту Симона смотрела на него, как бы решая про себя, стоит ли продолжать разговор.

— Он ушел. — Слова сорвались с уст, как пули, холодные и безжалостные. — Джозефина говорила, что этого и следовало ожидать. Но я этого не ожидала. Я была молода, мне хотелось жить по-своему, и я решила доказать ей, что она не права. Хвастаться нехорошо, но я всегда работаю много и напряженно. Но ни над чем я не трудилась так самоотверженно, как над тем, чтобы сохранить этот брак. — Симона вздрогнула, снова коснувшись старой, давно зажившей раны. — Но брак продлился всего два года. В один прекрасный день он просто взял и ушел…

— Почему?

Симона снова замолчала и задумалась. Поцелуй все еще горел на ее губах, и это мешало ей сосредоточиться.

С тех пор как Харпер ушел, она почти никогда даже не упоминала в разговоре его имя. Это было тяжело для нее, слишком тяжело… Симона отвернулась, стараясь не смотреть на Блю. Разве ее неудачное замужество не доказало ей раз и навсегда, что Джозефина была права — все мужчины одинаковы? Разве Симона не рассталась уже давно с глупой девичьей мечтой о сказочном принце и о прекрасной любви?

Блю подошел к ней, взял за плечи и повернул лицом к себе.

— Расскажите, — произнес он. Во взгляде его читались нетерпение и любопытство, но голос был спокоен. — Почему он ушел?

Симона решительно стряхнула с себя его руки. Она расскажет ему. Тогда, может быть, он наконец от нее отстанет.

— Он сказал, что я слишком многого требую от него. — Симона горько улыбнулась. — Что я цепляюсь за него, как виноградная лоза…

— Идиот! — фыркнул Блю.

— Он был прав. Когда мы поженились, мне было двадцать и хотелось любви. Я готова была на все ради него — ради нас. Я бросила университет и решила стать идеальной женой. — Она усмехнулась. — Хотя и весьма слабо представляла себе, какой должна быть образцовая жена.

— А он?

— Он был адвокат, на восемнадцать лет старше, на самом пике карьеры… Но я потребовала от него, чтобы он бросил работу. С деньгами проблем не было, моего состояния хватило бы на нас двоих, так что я не видела смысла в том, чтобы он работал. Мне хотелось только одного: чтобы мы все время были вместе…

Симона до сих пор не могла простить себе это глупое желание и еще больше презирала себя за то, что она до сих пор в глубине души так и не отказалась от него полностью… Она нервно заходила по комнате.

— И однажды вечером он просто не вернулся домой. — Симона поежилась, вспомнив ту ужасную ночь, снова ощутив ту черную пустоту и гложущее сердце чувство, что тебя предали. — А на следующий день я получила документы о разводе. С тех пор я его больше не видела.

— Он просто ушел? Без предупреждения?

Она нервно рассмеялась:

— Предупреждение было, и не одно, а может, целая тысяча. Но я каждый раз закрывала на них глаза. — Она подошла к окну и присела на подоконник. — Однажды — прошло уже достаточно много времени с тех пор, как он ушел, — я разговаривала с ним по телефону. Он сказал, что жалеет, что не смог дать мне того, чего я от него хотела, но, видно, он действительно не может этого дать… То есть, по сути, намекнул в тактичной форме, что я слишком многого от него хотела…

Блю подошел к ней и оперся на подоконник.

— А где была все это время ваша ма… Джозефина?

— Ждала, когда я вернусь. — Симона пыталась выглядеть спокойной, но ее выдавали дрожавшие плечи. — Я знала, что она не одобрила бы мое решение бросить университет и выйти замуж, так что не говорила ей об этом, пока не состоялась свадьба. Лишь после свадьбы позвонила ей в главный офис «Анджаны», сказала, что вышла замуж… — Симона остановилась.

— И что она?

— Сказала, чтобы я не звонила ей, пока не разведусь. Что она будет ждать, и «Анджана» тоже.

— Ничего себе! — вырвалось у Блю.

Симона встала и повернулась к нему.

— И я действительно позвонила ей, только когда развелась. Таким образом, мы с ней не общались более двух лет. — Симона ухватилась за подоконник, боясь упасть. — Я решила вернуться к прежней жизни, и Джозефина позволила мне это. Я хотела закончить учебу и работать в «Анджане», и Джозефина приветствовала оба эти решения. Я дала ей и себе торжественную клятву, что интересы «Анджаны» всегда будут для меня на первом месте и никакие свадьбы и разводы впредь этому не помешают. Мужчины приходят и уходят, а бизнес остается. Таково мое кредо, Блю. — Она пристально и недвусмысленно посмотрела на него. — Мне не нужны проблемы.

— Значит, я, по-вашему, проблема?

— Вы можете ею стать, если вам позволить. — Симона посмотрела на часы. Почти полночь. — Пора спать. — Она чувствовала себя совершенно разбитой и к тому же не знала, что теперь думает о ней Блю после этой исповеди. Впрочем, почему это должно ее беспокоить?

Всем своим видом Симона показывала, что намеревается уйти, но Блю не собирался отпускать ее.

— И вы сдержали вашу клятву? — спросил он.

— А вы как думаете? — произнесла она, пытаясь говорить непринужденно. — Да у меня есть все, что душе угодно! Бизнес, слава Богу, процветает…

Он кинул на нее взгляд, полный скептицизма.

— Не притворяйтесь, вы же отлично понимаете, что я имею в виду! Как-никак я целовал вас и могу подтвердить, что вы не робот, а женщина из плоти и крови… Стоит ли приносить такие жертвы на алтарь коммерции? Или у вас на это есть ответ?

Чрезмерное любопытство Блю бесило Симону, но она постаралась взять себя в руки.

— Разумеется, я поняла, о чем вы говорите. О сексе. Я знаю, что у мужчин это всегда на первом месте. — Симона снова посмотрела на часы. — Как я уже сказала, пора спать. — Она решительно направилась к двери, но Блю остановил ее, взяв за руку.

— Вы не ответили на мой вопрос, — произнес он.

Тепло его руки, державшей запястье Симоны, разливалось по всему телу, и оно становилось каким-то размякшим; от пряного, мужского запаха его одеколона кружилась голова. Симоне казалось, что всего от одного поцелуя она снова стала наивной юной девчонкой, верящей в сказочных принцев…

Она резко стряхнула со своей руки руку Блю.

— Вы, кажется, не вчера родились, Блю, — произнесла она, желая как можно больше шокировать его. — Для богатой женщины секс не проблема. Помните Генри? — Симона сама стеснялась собственных слов, но старалась смотреть Блю прямо в глаза. — Джозефина говорит, что в постели он потрясающ…

— Неужели вы покупаете себе любовников за деньги? — Блю, разумеется, не поверил ни единому ее слову.

— Почему бы и нет? — с вызовом бросила она. — Я все-таки дочь своей матери!

Она была уже на пороге, когда вопрос Блю пригвоздил ее к месту, заставив похолодеть:

— Ну и почем нынче мальчики для состоятельных дам? Может, и мне стоит подработать?

Общаясь с Блю вот уже второй день, Симона, казалось, привыкла ко всему, но это уже выходило за всякие рамки. Она резко обернулась к Блю, но тот стоял у окна с видом, казалось, еще более невозмутимым, чем когда-либо.

— Нет, — произнес он тихо, словно разговаривая сам с собой, — вы не такая, как ваша мать, и никогда такой не будете. Это так же нереально, как для Нолана поменять свою сексуальную ориентацию.

Слова Блю задели Симону за живое. Он сказал то, в чем она сама боялась себе признаться. Джозефина действительно была властной, почти безжалостной женщиной. Многие годы Симона приглядывалась к ней, пытаясь выработать в себе такую же решительность, надеясь, что когда-нибудь для нее, как для Джозефины, «Анджана» будет означать все. И вот сейчас она — президент компании. Не важно, что каждый день ей приходится сталкиваться с миллионом проблем, не важно, что она почти не спит ночами… Она умеет это скрывать. Даже от собственной матери.

Но не от Блю. Этот человек видел ее насквозь. Нет, он, напротив, не должен быть прав! Если она не вторая Джозефина, то кто же она тогда?

Симона уже почти было вышла из комнаты, но обернулась на пороге:

— Вы не правы, Блю. Я действительно вся в мать, целиком и полностью, и следовало бы иметь это в виду, пока вы работаете на меня. Так что не помешало бы вам, простите, знать свое место.

Она отвернулась, но по-прежнему чувствовала пронизывающий взгляд Блю. С трудом, но ей удалось расслышать, как он прошептал еле слышно — не столько адресуясь к ней, сколько к себе:

— Погоди, крошка, дай только время — посмотрим еще, чья возьмет…

Симона вышла и захлопнула за собой дверь.