Голубой огонь

ГЛАВА IV

— Я не буду интриговать вас, — сказал Корниш, следуя за ней в гостиную и обходя фотографии. — Не думаю, что вы уже имели возможность встретиться с мистером Ван Пелтом, но, несомненно, вы скоро его увидите.

Итак, он не знал, кто она такая. Она предложила ему стул, сама присела у окна и молча ожидала продолжения.

— Ваш муж, кажется, имеет предубеждение против меня, хотя он меня даже не выслушал, — продолжал Корниш, глядя на нее острым взглядом из-под густых бровей. — Но вы, как новый человек здесь и к тому же американка, должны быть объективны. Можете ли вы сейчас выслушать меня?

— Что из того, что я американка? — спросила она. Он позволил себе улыбнуться ледяной улыбкой.

— Вы знаете, я сейчас живу в Америке, и я нахожу, что американские жены часто обладают независимыми мыслями и суждениями.

Она не хотела быть американской женой, она только хотела быть преданной Дэрку. Присутствие же этого человека в доме уже втянуло ее во что-то похожее на предательство. Необходимо как можно быстрее избавиться от него.

— Все это дела моего мужа, не мои дела, — сказала она. — Если вы здесь для того, чтобы попросить меня быть посредницей и попытаться устроить вашу встречу с… с мистером Ван Пелтом, то вы просите невозможного.

— Я вижу. — Его глаза все еще смотрели оценивающе, и интуиция вдруг подсказала ей, что он находился здесь не только для осуществления очевидной цели, которую поставил перед собой, но и по другой причине, которую он не собирался ей раскрывать. Она полагала, что он никогда не поверит, что она действительно пойдет против желаний Дэрка. Неловкость, которую она чувствовала от его присутствия, нарастала.

Он взглянул на фотографии, разложенные в ряд на полу около его ног.

— Интересно, — сказал он, — Вы не возражаете, если я посмотрю?

Она беспомощно покачала головой. Было ясно, что ее возражения все равно бесполезны.

Он поднял фотографию, где она запечатлела пожар на чикагской Западной Стороне, и поднес ее к свету, изучая.

— Это хороший снимок. Определенно удача сопутствовала вам.

Защищаясь, она попыталась уколоть:

— Даже драматические сюжеты не всегда получаются хорошими. Фотографу-хроникеру приходится быть быстрым, чтобы поймать кадр, и он должен иметь терпение, чтобы ждать.

— Согласен. — Он положил фотографию на место и поднял другую, ту самую, продавца газет, которая ей нравилась больше всего. — Мой хороший друг в Нью-Йорке готовит хронику для большого журнала. Мы с ним сделали несколько кругов по городу, и он помог мне сделать кое-какие фотографии для моих книг, я нахожу много общего в методах журналистов и фотографов.

Мимоходом он протянул ей фотографию.

— Возьмите этот снимок, например, — Он держал его так, чтобы ей лучше было видно, хотя она знала его наизусть. — Здесь вы совсем не ждали лучшего момента, я думаю.

Ей стало очень хорошо понятно, почему Дэрк не любит этого человека. Этот человек не колебался, чтобы высказать все, что он считал нужным, и не сомневался, с какой ноги пойти.

— А каково ваше мнение о том, что такое хороший снимок? — спросила она холодно.

Он щелкнул по фотографии длинным пальцем.

— Эта композиция хороша и интересна сама по себе, но не до конца раскрыта. Вам удалось сделать вполне гармоничный портрет старого человека с усталым лицом, несущего службу за кипой газет, но вы не много рассказали нам о нем. Вы не подождали момента, когда лицо его придет в движение и на нем отразится либо удовлетворение в момент продажи, либо недовольство покупателем, либо что-то еще, показывающее его как личность.

— Разве в его лице этого нет? — удивилась Сюзанна, — Мне кажется, вся его жизнь отражается здесь.

Корниш пожал плечами.

— Вы раздосадованы, не так ли? Я вас не критикую. Я совсем не хотел вас расстраивать.

— Я продала эту фотографию, — сказал Сюзанна тихо.

— Так и должно было быть, конечно. Это интересный снимок, — Он склонился над лежащими фотографиями и положил на место ту, которую держал в руках. — Вы работаете достаточно профессионально. Не принимайте критические замечания дилетанта близко к сердцу. Если вы продолжите вашу работу, то вы еще посмеетесь над критиками.

Она собралась возмутиться его словами, счесть его грубым и назойливым, но вдруг на лице у него появилась неторопливая степенная улыбка, которая скрасила его угрюмость, и она неожиданно почувствовала себя обезоруженной. Все, что он говорил с позиции зрелого и опытного человека, было, в общем-то, справедливо. Однако сознание того, что она слишком уж быстро смягчилась, заставило ее вновь перейти к обороне. Это и было, конечно, его целью — обезоружить ее.

— Как вы узнали, где найти нас? — спросила она — Как вы узнали, что я буду одна?

Его левая бровь насмешливо изогнулась.

— Хороший репортер никогда не раскрывает свои личные источники информации. Это было не особенно сложно сделать. Не возражаете, если мы немного поговорим о Никласе Ван Пелте?

Она почувствовала, что попала в искусно поставленную ловушку и должна либо быть предельно грубой, либо выслушать его до конца, По крайней мере, она не скажет ему, что Никлас Ван Пелт — ее отец. Его личные источники не раскрыли ему все до конца, и она не хочет попасть в книгу Джона Корниша как дочь Никласа Ван Пелта.

— Мне хотелось бы закончить мою работу здесь как можно быстрее, — продолжал он. — Вот почему меня никто не сможет остановить в достижении моей цели, и я вскоре уеду из Южной Африки обратно в Штаты.

— Вы родились здесь, не так ли? Не является ли Южная Африка вашим домом в большей степени, чем Штаты?

Корниш нахмурился.

— Мы собирались поговорить о мистере Ван Пелте.

— Это вы собирались говорить о нем, а не я, — сказала Сюзанна.

— Именно. Как я уже сообщил вам в Кимберли, я пишу книгу об алмазах и о том, что они могут значить для людей. Но люди меня интересуют больше, чем алмазы. Одним из тех, кто оказал влияние на добычу алмазов и, в свою очередь, испытал на себе их власть, является Никлас Ван Пелт. Эта книга и о нем. Его имя фигурирует на протяжении всего повествования, и одна из глав посвящена ему полностью, нравится это ему или нет.

— Насколько я понимаю, — спокойно сказала Сюзанна, — вы уже имели возможность причинить ему вред, и весьма серьезный, шестнадцать лет назад. Неужели этого недостаточно?

Он молчал, и она снова почувствовала, что этот человек упорно добивался чего-то, чего она пока не понимала.

— О тех событиях, которые не вызывают у меня сомнений, я, безусловно, расскажу в книге, — сказал он. — Но есть некоторые вещи, о которых я недостаточно осведомлен. Возможно, мне удастся убедить Ван Пелта поделиться своими воспоминаниями.

Он собирался продолжать, но Сюзанна услышала звук поворачивающегося ключа во входной двери и поняла, что вернулся Дэрк.

— Это муж, — сказала она. — Вам лучше поговорить с ним.

Корниш встал,

— Сомневаюсь, что он выслушает меня, но к вам я зайду еще раз.

Прежде, чем она успела сказать, что не имеет ни малейшего намерения снова, встречаться с ним, Дэрк вошел в комнату. При виде Джона Корниша он бросил на Сюзанну вопросительный взгляд, затем, как и раньше, взглянул на посетителя, враждебно ощетинившись.

— Что вам нужно здесь? — спросил он. Корниш ответил без колебаний:

— Мне необходимо встретиться с Никласом Ван Пелтом.

— Вам давно пора понять, — сказал Дэрк, с трудом сдерживая ярость, — что я не буду устраивать никаких встреч. Мистер Ван Пелт не желает видеть вас ни при каких обстоятельствах.

— Он не ответил ни на одно из моих писем, и я вполне понимаю его чувства, — спокойно проговорил Корниш. Он вышел в холл, снял с вешалки пальто и поклонился Сюзанне. Когда Дэрк открыл перед ним дверь, он на секунду задержался. — Тем не менее, — добавил он, — я найду способ увидеть его.

Сюзанна вернулась в гостиную и остановилась, задумчиво глядя наряд фотографий на полу. Ее совсем не испугало гневное выражение лица Дэрка, так же как и его ярость, которая теперь могла быть направлена на нее. Она владела собой, что бы ни случилось. С давних пор она научилась пережидать вспышки чужого гнева, уходя в мир своих собственных забот как в непроницаемый панцирь.

Но ярость Дэрка была холодной, не взрывной, не вырывающейся наружу. Возможно, глубочайший гнев всегда мертвенно холоден и опасаться нужно именно его.

— Сюзанна, — ледяным тоном произнес он, — я не потерплю этого человека в моем доме. Ему нельзя доверять. Есть ли тебе дело до твоего отца, нет ли — это не важно. Я глубоко озабочен тем, чтобы защитить его от вреда, который может принести ему этот человек. Корнишу суждено приносить несчастье всем нам. Ты понимаешь меня?

Она посмотрела на него невидящим взглядом, не в состоянии сразу вернуться из своего внутреннего мира, куда она погрузилась. Он долго смотрел в ее затуманенные глаза, затем резко вышел из комнаты, и она услышала громкий стук захлопнувшейся двери, когда он покидал дом.

Она прижала пальцы к вискам и почувствовала боль при возвращении во внешний мир. Что случилось? Что же такое произошло между ней и Дэрком, что они вдруг утратили взаимопонимание? Почему она тут же не подошла к нему и не пообещала слушаться его во всем, ведь большего не требовалось?

Что-то неясное и угрожающее, казалось, окружило ее, сгущаясь подобно туману на горе, способное разрушить ее недавно обретенное счастье. Если бы Дэрк разлюбил ее, то не осталось бы ничего, кроме пустого одиночества и разрушенных надежд. Однако внутри у нее разгорался небольшой, но сильный очаг гнева — не холодного, как у него, но пылкого и ожесточенного. В своей любви она не могла быть безоговорочно кроткой. Если бы данная ситуация с Джоном Корнишем повторилась, она поступила бы точно также и снова пригласила бы его в дом. Она считала, что в этом не было никакого вреда, также как не было и абсолютной правомерности в отношении Дэрка к этому человеку.

Разве только… «Несчастье для всех нас!» — сказал Дэрк, и его ледяной голос, казалось, еще звучал в комнате.

Одним движением руки она смела все фотографии и, собрав, отнесла их наверх. Она не хотела их развешивать именно сейчас. Рассматривание их не успокоило ее.

Когда куки пришла сказать ей, что обед готов, она спустилась и уселась за обеденный стол одна. Она с трудом глотала, и сахарные бобы, приготовленные с мясом и рисом, казались ей такими же пресными, как ее настроение. Она пыталась изобразить аппетит, которого не испытывала, и сильно уговаривала себя поесть.

Джон Корниш говорил о ней как об американской жене. Нельзя забывать, что она вышла замуж за южноафриканца. Муж-англичанин, так же как голландец или немец, тоже отличаются от мужа-американца, и об этом она должна помнить. В Старом Свете мужчина должен быть хозяином, и, возможно, в конечном счете, это было лучше и больше устраивало любую женщину. Она знала, что Дэрку нравилась в ней такая ее детская черта, как Уступчивость, и что его выводила из себя любая попытка противоречить ему. Ей необходимо научиться быть женой южноафриканца и сдерживать свои случайные и безрассудные американские порывы.

Дэрк отсутствовал весь день, и вечером Сюзанна рано спать, завернувшись в холодные простыни и не вспомнив про грелку.

Должно быть, 6ыло уже за полночь, когда он пришел. Он тихо разделся, и она притворилась, что спит.

Несмотря на свои правильные рассуждения, она не могла запретить своей раненой душе противиться ему, отворачиваться от него, упрямо стремиться сломать его своим сопротивлением.

Однако он не лег рядом с ней, и долгое время, пока не спала, она слышала его ровное дыхание на соседней кровати. Несколько раз за ночь она погружалась в неспокойный сон и проснулась окончательно на рассвете при виде холодного ясного света, просачивающегося в комнату.

Она знала, что больше спать не будет, и поэтому выскользнула из постели в своем тонком ночном халате и подошла к окну, не обращая внимания на холод. Она раздвинула шторы так, чтобы можно было посмотреть в окно. Окно выходило под углом на неправильный амфитеатр, состоящий из холмов и города, так, что Головы Льва — правого крыла — не было видно за домом. Разрушенные пирамиды пика Дьявола возвышались прямо над дальним концом города. Ей пришлось посмотреть немного вправо, чтобы увидеть весь Кейптаун, любовно называемый «гора», и когда она повернулась, то увидела четко проступивший ландшафт.

Туман сдуло, и рассветное небо было чистое, с розоватой окраской возле пика Дьявола. Облака-"скатерти" не было над вершиной горы этим утром. Гора стояла чистая, полная благоговейной силы, ее огромная масса тянулась за город, длинная прямолинейная вершина господствовала над небом. Лучи рассвета пробивались сквозь отвесные скалы пропасти и наполняли ее сияющим блеском. Три тысячи пятьсот футов в высоту — она была такой громадной, но каждая расщелина и овраг, каждый выступ были различимы в деталях. Здесь черные боги старой Африки жили задолго до того, как белый человек пришел на континент. И здесь они останутся жить, когда могущество белого человека закончится.

Сюзанна была поражена. Она не думала ни о холодной комнате позади нее, ни о прохладном стекле под кончиками пальцев. Она, вопреки своим детским воспоминаниям, ожидала увидеть не особо примечательную гору, но действительность превзошла даже то, что сохранила память.

Она была дома. Это был тот Кейптаун, который она любила, со Стол-горой, господствующей над небом, и пиком Дьявола с поднятой над долиной острой вершиной. Она больше любила старое название пика; Уиндберг — гора ветра. Каким пристанищем для штормовых ветров была гора, когда в Кейптауне стояла зима или лето! Сегодня белые дома и красные крыши не увидят больше тусклого и серого света, На них будет литься чистое, свежевымытое сияние, не тронутое промышленной копотью.

Она не слышала, как Дэрк покинул постель, и не знала, ого он рядом, пока он не обнял ее и не притянул к себе ее худенькое тело. На мгновение она сжалась, но затем тепло любви разлилось в ней, и она снова ожила.

— Прости, дорогая, — сказал он нежно и поцеловал ее в то место, где над ухом завивались короткие волосы.

Она забыла про гору и повернулась к нему. Волна облегчения поглотила ее и вынесла из мрака. Она обняла его за шею и прижалась щекой к его щеке.

— Дэрк, это было ужасно! Ты был так далеко, и я не знала, как добраться до тебя.

— Я знаю, — сказал он. — Временами дьявол непримиримости поселяется во мне. И ты прячешься от меня за твоим непроницаемым взглядом. Мы не должны допускать, чтобы это повторилось, любимая. Ты знаешь, как я люблю тебя. Никогда не забывай этого.

«Он тоже знает, как сильно я его люблю», — подумала она. Не было нужды, чтобы он слышал эти слова. Она говорила это своими руками, обнимающими его лицо, своими губами, прижимающимися к его губам. Объятия были тем слаще, что, хотя и ненадолго, они были так пугающе далеки друг от друга.

Прежде чем они возвратились в тепло одеял, она еще раз повернулась к горе.

— Я помню, как они называют ее: Старый Серый Пана. Ох, Дэрк, как хорошо быть снова дома. Вчера я не находила себе места. Я не могла найти тебя, и мне было страшно.

Его руки нежно сжимали ее плечи.

— Ты видишь ущелье, которое разрезает холм там, внизу? Дом, где ты жила ребенком, находится как раз напротив. Это дом твоего отца. Попытайся найти его, на уровне ниже того, где мы находимся, на противоположном холме.

Ее пристальный взгляд скользнул через ущелье и двинулся вдоль холма напротив, к белому дому с красной черепичной крышей и с затейливыми железными кружевами вокруг крылец и балконов. Под этим углом он не выглядел знакомым, но она знала, что это был дом, который она с такой радостью посещала, будучи еще девочкой, о котором она столько мечтала и в который так стремилась в течение йоханнесбургской зимы.

— Твой отец ждет тебя сегодня, — сказал Дэрк. — Мара заедет за тобой днем, ты не должна бояться.

— Ты будешь там? — спросила она.

— Наверное, нет. У меня есть работа на выезде. Но ты не должна разочаровать его. Он рассчитывает на тебя.

Она представила себе старого слепого человека, ставшего жалким и беспомощным, и уже готова была отбросить страшные воспоминания о сверлящем взгляде, не осуждать и простить.

— Я поеду, — пообещала она. — Но помни, что я делаю это больше для тебя, чем для него.

Он возбужденно засмеялся, взъерошил ее короткие волосы и еще раз поцеловал ее.

— Ты должна отрастить волосы, — приказал он. — Я хочу, чтобы они были до плеч. Я не хочу быть женатым на коротковолосом мальчике. — Он поднял ее на руки, и она обхватила его за шею, когда он нес ее обратно к кровати.

Потом она некоторое время лежала, мечтательная и умиротворенная, покинутая страхами и тревогами. Она любила его очень сильно. Она хотела доставлять ему только радость, служить ему, быть такой, какой он хотел ее видеть. Древнейшее сильное желание Евы, женщины овладело ею, и в этот момент она больше не хотела ничего.

Даже когда она поднялась во второй раз, даже после того, как Дэрк ушел на работу, чувство наконец обретенного дома не покинуло ее. Когда она осталась одна, то с легким сердцем стала подходить к каждому окну в доме и рассматривать виды, которые сохранились в ее памяти, при свете ясного дня. За домом свободная от облаков Голова Льва возвышалась своей шишкообразной вершиной над холмом, отделяющим Стол-гору от океана.

Она даже достала фотоаппарат и проверила запас пленки, затем попыталась сделать один или два снимка из окон верхнего этажа, потому что каждый вид приводил ее в восхищение и потому что ей хотелось вновь почувствовать себя мастером своего дела.

Дэрк говорил, что внизу есть ванная, которую она, если захочет, может использовать как темную комнату. Она должна закупить оборудование и вернуться к своему занятию. Этим утром она смогла даже припомнить без обиды, что Джон Корниш назвал ее талантливой. Наверное, она сумела бы сделать несколько снимков в окрестностях Кейптауна, которые он одобрил бы, если бы когда-нибудь они опять увиделись, что маловероятно. Зная, как переживает Дэрк, нельзя допустить этого снова. Если он придет, то для мистера Корниша ее дома не будет. Очарованность раскаявшейся Евы все еще не оставляла ее.