Зарисовка двадцатая Противостояние

Тучи стягивались к западу и связывали небо в узел. Света почти не проникало сквозь серый панцирь, а все краски будто стекли на землю. Все вокруг казалось иссушенным и истощенным. И абсолютно безжизненным. Абрам быстрыми шагами, не свойственными его фигуре и возрасту, разрывал чинное безмолвие узких улиц. В час перед рассветом, когда сам мир замирает на долю мгновения, он спешил домой, чтобы сделать и рассказать все то, что не смог много лет назад.

Не доходя несколько метров до дома, навстречу ему вышел какой-то старик с женщиной. Сворачивать с дороги они не собирались, и Абрам едва успел с ними разминуться.

— Извините! — крикнул он вдогонку, развернувшись к паре, и едва не налетел спиной на молодую девушку, которая мягко обогнула Абрама со стороны. На долю секунды ему показалось, что часть девушки просто расплылась в воздухе.

— Прошу прощения, — пропела она, а Абрам удивленно кивнул. Чем ближе он подходил к дому, тем больше становилось людей, будто они только-только расходились с какого-то приема.

Издалека хижину вполне можно было принять за необитаемое строение: крыша давно покосилась, стены почти полностью заросли плющом, окна без намека на занавески смотрели на улицу пустыми глазницами. Входная дверь испещрилась трещинами, и порой Абрам думал, что каждая засечка на ней — напоминание о каждом неверном шаге, им сделанным. Тяжело вздохнув и собравшись с мыслями, он толкнул дверь и вошел в темное нутро дома.

К потолку клубами поднимался белый пар, в котором отчетливо различались запахи трав и горелого мяса. Пар наполнил дома почти до краев, угрожая разорвать хрупкие стены хижины своим напором. Пару вдохов спустя запахи стали казаться тошнотворными, а пар как будто переполнил изнутри все тело. Абрам почувствовал, что задыхается. Из последних сил он за пару быстрых движений миновал коридор и оказался в комнате. Здесь все было по-прежнему и дышать было куда проще. Прислонившись к стене, он прикрыл глаза и с наслаждением вздохнул полной грудью.

С соседней полки что-то упало с громким стуком.

— Кто здесь? — встрепенулся старик, открывая глаза и осматриваясь. Перед ним стояла белесая фигура, неестественно вытянутая за счет того, что сама была соткана из того самого пара.

— Извините, — сказала она и уплыла в соседнюю комнату.

Изумленный Абрам последовал за ней. На сердце повисло дурное предчувствие, и, распахивая дверь в спальню своей приемной дочери, он уже знал, что там увидит.

Вся мебель была сдвинута к стене в бесформенную кучу, а посреди комнаты на полу громоздился котел, из которого и валил тот самый пар. Из пара то и дело формировались фигуры людей, которые подплывали к хозяйке, восседавшей чуть поодаль в одном из кресел Абрама, получали приказ и вылетали в дальнее окно. Среди них были мужчины, женщины, дети — едва ли не половина жителей Тремолы, унесенных в разное время черной лихорадкой. Абрам застыл на пороге, переводя взгляд с котла на фигуру в кресле и обратно.

— Не стой на пороге, проходи, — отозвалась Клаудия из недр своего импровизированного трона.

Абрам прикрыл дверь за спиной, прошел мимо котла и сел с другой стороны от него, в кресло напротив. Фигуры, возникающие из пара, начали тормозить и путаться, к кому подплыть в первую очередь, и раздраженная Клаудия вскоре подняла руку, прекращая поток фантомов. Негромкий гул, стоявший до этого в комнате, смолк, и Абрам откинулся на спинку кресла, чувствуя себя, наконец, более-менее уютно.

— Итак, — первой подала голос Клаудия. — Ты уже все знаешь, верно?

Старик кивнул. Он все пытался рассмотреть в дочери следы раскаяния или каких-то душевных терзаний, но тщетно.

— Это была ты, — отозвался он. — Все это время.

Теперь уже кивнула девушка.

— Я надеялась, что ты будешь гордиться мной. Это не самый простой ритуал, если ты помнишь. Все мои силы и знания ушли на то, чтобы воссоздать сцену сожжения Маргариты. Думаю, получилось неплохо.

— Ты знаешь, что я никогда не сомневался в тебе. Ты одна из самых одаренных…

— Да? — ядовито спросила она, сильно подавшись вперед. Стена из пара между ними постепенно рассеивалась, принимая очертания комнаты. — Тогда к чему были эти тайны и запреты? Почему ты ставил на меня блоки, изменял память? Ты ничем не лучше моего отца!

Последние слова прозвучали как плевок, от которого Абраму захотелось вытереть лицо рукавом.

— Ты не понимаешь. Я хотел защитить…

— О, не смей говорить мне, что я не понимаю! — она словно зацепилась за тему, которой давно болела и жаждала обсудить, и теперь с каждым словом все больше набирала силу. — Не смей говорить мне о защите! Все, кого ты способен защитить — это ты сам! Только сейчас, только теперь я вижу все ясно как днем! Все ваши заговоры, планы и уловки на моей ладони и в моей власти!

— Клая, милая, дай мне…

— Не смей! — взвизгнула девушка и вскочила со своего мечта. — Не смей называть меня так!

— Хотя бы выслушай меня…

— Нет! — отрезала она. — Ты должен был говорить раньше, у тебя было целых двадцать лет для разговоров! Ты учил меня владеть своей силой, жить с ней. Ты заменил отца, предавшего меня, стер из памяти брата, забывшего меня. Ты создал меня — так я считала. Создал лучшую версию меня. Но тьма, живущая внутри, была моим личным ежедневным адом. Я думала, что недостойна жить, недостойна дышать рядом с тобой. Жажда смерти и крови шла рядом со мной, куда бы я не отправилась, и я думала, что это мои мысли, которые никак не удается искоренить. Каждое утро и каждый вечер во мне то и дело просыпалось чудовище, которое нашептывало планы мести и сцены убийства, которое питалось моей злобой и ненавистью, которое было частью меня. Из-за него меня держали взаперти, выгнали из дома и даже здесь я чувствовала себя отверженной…

— Но это не так! Клаудия, послушай…

— Нет! Я больше не буду слушать тебя! Я верила! Все эти годы я считала, что ты помогаешь мне справляться с собой, помогаешь мне жить, а на самом деле ты просто блокировал мою силу. Каждый новый год — новое ограничение. Чего ты хотел добиться этим?

— Ты не понимаешь, — слабый голос Абрама тонул в эхе от криков Клаудии. — Это все было для твоего же блага…

— Я не верю тебе, — тихо сказала девушка, опускаясь в кресло. — Больше не верю. Столько лет я была твоей марионеткой. Отец ведь платил тебе? Не отрицай, я знаю правду. Я теперь все знаю. Мне казалось, что у меня наконец появилась семья, но это снова оказалось дешевым фокусом.

— Это все ведьма, — сказал Абрам, и голос его звучал сильнее и увереннее. — Она пытается обмануть тебя, использовать.

Клаудия запрокинула голову и расхохоталась. Отраженный от пустых стен, ее демонический смех умножался и заполнял собой комнату. У Абрама побежали мурашки.

— Ты что, так и не понял? Это я ведьма! Я!

— Нет! — крикнул старик, поднимаясь. — Ты все еще та самая девочка, которую я увез из враждебного ей дома. Ты та самая Клая, которая стала мне дочерью, которую я любил… и всегда буду любить! Ты моя семья, Клая!

— Хватит! — зашипела Клаудия. Воздух вокруг нее сгустился и затрещал, пронзаемый небольшими разрядами. — Не смей. Называть. Меня. Так!

В воздухе мелькнула ее тонкая рука — и в Абрама полетел огненный шар. Чудом он успел отпрыгнуть в сторону — кресло за его спиной превратилось в пепел. Следом еще удар — старик инстинктивно выбросил вперед руку и превратил огонь в камень, но рука до самого плеча обуглилась и почернела. Следующий удар пришелся по котлу — тот разлетелся вдребезги, выпуская наружу оставшихся призраков. Они плотной завесой окружили Абрама и Клаудию, давая время перевести дух.

— Послушай меня, девочка! — из последних сил крикнул Абрам. — Я хочу спасти тебя! И твой брат тоже!

— У меня нет брата! — завизжала Клаудия, и рядом с Абрамом что-то черное, утыканное шипами и иглами. — У меня никого нет!

— Это не так, Клая! Пока есть хоть один человек, любящий тебя, это не так!

Слова замерли на губах Клаудии, и она застыла, вскинув руки для нового заклятия. Пронзительный скрип заполнил все вокруг, разреза воздух и сшивая его заново. У Абрама затряслись руки, а девушка согнулась пополам и завыла от боли, совсем как дикий зверь.

— Нееет! — страшным голосом, ни капли не похожим на ее собственный, провыла она. — НЕТ!

Едва скрип прекратился, она попыталась пробраться к двери, но Абрам схватил ее за плечо уцелевшей рукой.

— Остановись, пока еще не поздно. Верни мне мою дочь.

Девушка замерла и повернула к нему искаженное злобой лицо. Глаза превратились в тлеющие угольки, а рот был будто бы перепачкан кровью. Абрам невольно вздрогнул.

— Ее больше нет, старик. Ее никогда и не было.

Высвободившись из его хватки, она что-то шепнула, и Абрам тяжело осел на пол. По виску струйкой текла кровь. Девушка, даже не оглянувшись, выскользнула из комнаты.

Загрузка...