Горькая лаванда

Глава 4

«Когда человека целуют, у него должно улучшаться настроение, — размышляла Камилла, щелкая секатором. — Особенно если целуют страстно. А именно таким и был поцелуй Боба».

Уже три дня она работала на лавандовом поле. Она ощущала каждый мускул, каждую косточку в своем теле. Ныла спина, слезились глаза, но зато теперь Камилла засыпала сразу и спала как убитая. Эта работа стала спасением. Ничего интеллектуального или творческого ей сейчас не требовалось. Только уставать до изнеможения. Кроме того, Камилла чувствовала себя увереннее, хоть как-то отрабатывая свое нахлебничество. Но и тяжелый монотонный труд не мог избавить ее от мыслей о Бобе.

Когда Камилла добралась до вершины холма, оранжевый диск солнца ослепил ее, и она не сразу заметила двух человек, вернее, двух мальчишек, сидевших на корточках в верхнем ряду зарослей и ловко орудовавших секаторами.

Должно быть, это сыновья Боба. Они были тощими, как все подростки, но в их фигурах уже угадывалось крепкое отцовское сложение. У обоих были обветренные лица и русые, с красноватым отливом, волосы.

Шагая к ним, Камилла разъярялась все сильнее. Ясно, что их прислал Боб. Черт бы его побрал! Что он на себя берет? Может, она за последнее время и превратилась в мегеру, но допустить, чтобы мальчишки понапрасну мучились в этих бесконечных зарослях, не могла.

— Привет, парни! — И двух минут будет достаточно, чтобы отправить их домой.

Оба мгновенно вскочили:

— Привет, мисс Кэмпбелл!

Камилла удивилась, насколько они похожи. Тот, у которого вихор падал на лоб, чуть краснея, подступил к ней на шаг:

— Здравствуйте. Я видел, у вас теперь собака?

Камилла все еще была полна решимости немедленно прогнать их с поля, но пришлось решать вопрос поважнее:

— Надеюсь, вы не пытались подойти поближе к Киллеру?

— Нет, — краснея еще сильнее, ответил парень. — Я просто видел, что вы отгородили ему вольер из снегозащитных щитов. Это круто! Теперь он может бегать без привязи.

Камилла подбоченилась. Еще не хватало, чтобы ее хвалил подросток! Конечно, оказалось нелегко перетащить и закрепить этот плетень, но надо же было как-то обустроить шелудивого, которого она терпеть не могла. А за такое нахальство этот юнец еще схлопочет! Но не успела она как следует задать ему, как вперед выступил другой. У него волосы торчали вверх, и он не краснел от смущения.

— Дурак, сначала надо представиться! Я — Саймон, а это Син. Это он нашел Дарби. Папа говорит, что он волочет в дом всю живность, что увидит.

— А сам-то!

— Я — нет! — Саймон пихнул брата. Что ж, вполне нормальная манера общения. — Когда мы узнали, что мистера Чепмена забрали в дом престарелых, никто и не подумал о его собаке. Только Син. Мы уговорили шерифа пустить нас в дом, и в дальней комнате Син нашел запертого на замок Дарби. Ой, на что он был похож! Совсем одичал. Я думал, он разорвет Сина на куски!

Син поддал брату, тот, не раздумывая, ответил тем же. В голове Камиллы едва успела промелькнуть мысль: как она сможет прогнать их с поля, если до сих пор ей не удалось вставить ни слова? А Саймон уже спешил рассказать дальше:

— В ветеринарке нам дали поводок для агрессивных животных. Он похож на обычный, но со специальным устройством. И собака не может прыгнуть так, чтобы достать человека. Вот, и Син притащил его домой…

— Саймон просто бесится от радости, когда рассказывает, что мне устроил папа. А отец бунтует, когда я привожу кого-нибудь. Но в этот раз он только сказал, что знает, кому можно отдать Дарби.

Камилла открыла рот, да так и забыла его закрыть:

— Что-о-о?

— Вы единственный человек, который может спасти Дарби! — гордо возвестил Син и тут же добавил: — Нет, я, конечно, тоже мог бы его спасти, но у нас в доме уже две собаки, три кошки, енот и голуби. А Дарби пока что ни с кем не может ужиться. И папа сказал, вы — то, что надо. Что во всех Белых Холмах нет никого, кто бы был еще злее Дарби.

— Он так сказал?!

— Классно, да? Я сначала не поверил, что женщина может быть такой крутой. Но папа сказал, что вы не женщина.

— Что-о-о? Он так сказал?! — У Камиллы перехватило дыхание.

Братья обменялись взглядами. На этот раз им показалось, будто что-то в их беседе пошло не так. Саймон, который наловчился улаживать дела со взрослыми, поспешно добавил:

— Папа сказал, что вы классная. Так оно и есть. Вы и одеты по-нашему, и волосы у вас торчат, и вам плевать, что у вас извараканные сапоги, и вообще… вы — не леди. Ну, то есть не волнуйтесь, я хотел сказать, что вы совсем как мы.

Син согласно кивнул:

— С тех пор как мать свалила, мы на дух не переносим женщин. Они у нас вот где, понимаете? Мы еле-еле привели отца в норму. И теперь женщин близко к нему не подпускаем. Только вашу сестру. Но она вроде не опасна.

Саймон дополнил объяснение:

— Теперь усекли? Если бы вы были женщиной, мы бы ни за что не доверили вам Дарби!

Камилле уже было не до ее проблем. Главным оказалось «усечь» логику тринадцатилетних. Значит, если бы она не была угрюмой и неухоженной, то в их глазах превратилась бы в обычную женщину, которой нельзя доверить главный приз — собаку. Так что они сделали ей огромный комплимент.

— Ах, так, ну ладно…

Мальчишки, посчитав проблему решенной, снова взялись за свои инструмент.

— Эй, постойте! Ну-ка, потише!

«Проклятый Боб!» — пронеслось у нее в голове.

— Не волнуйтесь, мисс Кэмпбелл. Мы в курсе, что надо делать. Папа звонил в садоводство и выяснил все про лаванду, — успокоил Син.

— Мы теперь знаем, что это просто цветок. Конечно, мы не стали бы возиться с такой ерундой, но вы ведь не виноваты, что ваша сестра сбрендила.

— Саймон, заткнись! Ты же оскорбляешь члена семьи!

— О, простите. — Голос Саймона был полон раскаяния. — Я не это имел в виду. Мы просто сочувствуем. Вам-то приходится общаться с ней постоянно…

— Мы узнали кучу всего про лаванду, — постарался исправить положение более деликатный Син. — Есть французская, английская и испанская лаванда. А у вас здесь все перемешано. Всю ее надо обрезать на треть сверху и по бокам.

Саймон бросил оценивающий взгляд на секатор Камиллы и неодобрительно покачал головой.

— Ваши ножницы слишком тупые. Вам нужны другие. Надо обрезать ветки за пару сантиметров до одеревенелой части, видите?

Камилле пришлось посмотреть.

— И пройдет еще три года, прежде чем кусты приобретут правильный вид, — продолжал пояснять Саймон. — На следующий год еще треть, и на третий еще. Тогда кустарник будет в полном порядке.

Он увлеченно защелкал секатором. Наконец-то Камилле удалось вставить слово:

— Все это замечательно, парни. Но вы мне здесь не нужны. — Она подтвердила свое замечание решительным жестом.

Щелканье секаторов умолкло, и оба, сидя на корточках, уставились на нее снизу вверх.

— Папа оплачивает нам эту работу, мисс Кэмпбелл, так что вам не придется тратиться, — с надеждой посмотрел на нее Саймон.

— А если мы не будем работать здесь, нам придется стирать и убираться в доме, — жалобно добавил Син. — Мы, правда, справимся. Вы же дадите нам шанс, мисс Кэмпбелл?

Черт подери! Камилла могла послать весь мир в преисподнюю, но не разочаровывать же этих птенцов!

— Вам двоим никогда не облагородить эти заросли, и не пытайтесь, черт подери! Но можете приходить сюда когда угодно и топтаться здесь, но так, чтобы это не мешало ни школе, ни вашим домашним обязанностям, черт подери!

Близнецы энергично закивали.

— И я никогда не говорила «черт подери», ясно, черт подери?

Кивки стали еще энергичнее, так что было непонятно, почему у братьев не поотлетали головы. Камилла едва удержалась, чтобы не пригладить вихор Сина и не помчаться домой за печеньем и кексами.

На обратном пути она подумала, что добром все это не кончится. Если уж Боб заварил всю эту кашу, пусть сам ее и расхлебывает. Однако для того, чтобы все это ему навесить, придется с ним встретиться.

С другой стороны, вряд ли существует опасность, что он снова попытается ее поцеловать. Ее, грязную, неприбранную и вонючую. Ее, которую он и за женщину не считает! Что вообще на него нашло в прошлый раз? Нет уж, лучше примириться с мальчишками.

Еще через три дня температура поднялась до двадцати пяти градусов. Больше Камилла не могла терпеть запах привязанного во дворе Киллера, бывшего Дарби. Она надела старые отцовские шорты и футболку, взяла шампунь от блох, губки, ведро с теплой водой и длинный шланг и решительно направилась к загородке.

В последнее время Киллер милостиво позволял Камилле подносить воду и еду, особенно если она пахла мясным фаршем. Но дотронуться до него — Боже упаси! Тут же ощеривались зубы, а шерсть на загривке вставала дыбом.

Камилла остановилась у входа.

— А теперь послушай меня! Ты воняешь так, что я чувствую через закрытые окна. И не устраивай мне спектаклей. Сегодня я тебя помою — и баста!

Киллер злобно оскалился. Камилла отбросила со лба непослушную прядь, уперла руки в бока и зарычала в ответ. Киллер навострил уши.

— Хочешь разорвать меня на кусочки? Ха, будь ты мужиком, тебе бы не поздоровилось. Но поскольку ты всего лишь драный кобель, я просто вымою тебя.

Она шагнула за загородку. Киллер не двинулся с места и глухо зарычал. Камилла распустила в ведре шампунь, бросила туда губки и привинтила к водопроводу шланг. Все это она проделывала неторопливо, не поворачиваясь к псу спиной.

— Если ты на меня набросишься, я тоже укушу тебя. И посмотрим, кому еще будет больнее! Ты, приблудная паршивая овца, сидишь тут и думаешь, что жизнь жестоко обошлась с тобой? Вот я тебе кое-что скажу…

Киллер замолчал и приподнял здоровое ухо.

— Так-то лучше. — Камилла взяла в руки ведро и подступила ближе. — Ты потерял любимого хозяина и теперь никому не веришь. — Она сделала еще пару шагов. — Я тебя понимаю. Честно. Я потеряла все. — Она достала из ведра губку и стала осторожно намыливать псу шею и спину. — Мужа, работу, даже себя. — Пес оскалился. — Да-да, чего смеешься? Себя и всю свою жизнь. — Она потерла ему загривок. Пес, вывернув шею, смотрел на нее не мигая. — Не старайся загипнотизировать меня. Я смотрела в глаза смерти. — Камилла принялась обмывать ему бока. — Думаешь, жизнь несправедлива? Я с тобой согласна. И оставлю тебя в покое, как только вымою. Понимаешь, я сплю там, у окна, и с тех пор, как ты появился, задыхаюсь от вони. — Она перешла на живот и лапы.

Камилла говорила ровным успокаивающим тоном, старалась не показать, как ей страшно. В любую минуту Киллер мог сорваться и броситься на нее. Она хорошо понимала, откуда этот сполох ярости в его глазах. Слишком хорошо. Но куда ей было деваться?

— Я не трону глаза и нос, не волнуйся. И вообще, осталось чуть-чуть. Смотри-ка, а ты, оказывается, наполовину белый. Да постой ты, дрянь такая. — Камилла услышала, как хлопнула калитка, но поворачиваться не стала. — Подними лапу, тварь шелудивая, дай посмотрю, чего у тебя тут… — Кто-то ходил по веранде. — Сейчас, только сполосну тебя, шкура. О, проклятье! Киллер!

Киллер бросился вперед, опрокинув ведро с мыльной водой, окатил с ног до головы приземлившуюся на пятую точку Камиллу и облился сам. Как следует отряхнувшись от головы до кончика хвоста, он так и остался стоять перед ней, нос к носу, высунув язык и тяжело дыша. Словно признал в ней друга. Словно в обиде на все человечество, никогда и не рвался перегрызть ей глотку.

И тут за ее спиной раздался громогласный хохот. Камилла так и подскочила.

— Что смешного, Боб Макдагл?!

— Ты, — едва сдерживая смех, Боб постарался скромно потупить глаза. — Однажды я вытащил из колодца кошку. Она и то была не такой мокрой, как ты.

Это было чистой уловкой. Боб просто боялся смотреть на Камиллу. Мокрая рубашка прилипла к ее телу, обрисовав тугую упругую грудь, на щеках горел румянец. Какой бы грубой и равнодушной она ни пыталась казаться, только слепец мог в это поверить. А то, как она разговаривала с собакой, тронуло бы и самое черствое сердце.

— Черт подери, Макдагл, я больше не позволю себя оскорблять!

Боб поднял невинные глаза:

— Я же только пришел, у меня еще и времени-то не было тебя оскорбить. Что я такого сказал? Только то, что ты вся мокрая. А разве не так?

— Сегодня, может, еще и не успел. А что ты наплел сыновьям на прошлой неделе?

Камилла проскочила мимо него так быстро, что он и рта не успел раскрыть. Боб пошел за ней в дом.

Возле стены у камина стояли коробки. Окна были вымыты, а вот за слой пыли на полу и на мебели его сыновья выдали бы хозяйке приз зрительских симпатий. Через открытую дверь Боб увидел на плите щербатый кофейник, покрытый слоем копоти. Видно, Камилла все еще не чувствовала себя здесь дома.

Боб потер рукой подбородок и остался стоять у порога в ожидании Камиллы. Она вышла из спальни босая, в старых джинсах и линялой отцовской рубашке и, словно не замечая его, направилась в кухню.

Интересно, почему она так одевается? Старается выглядеть как можно отвратительнее? Или инстинктивно ищет защиты, надевая вещи, которые когда-то носил Колин, ее отец?

В первом случае Боб с удовольствием сказал бы Камилле, что ее старания обречены на неудачу. Живые черные глаза, нежный овал лица и мягкие губы, от вкуса которых Боба до сих пор бросает в дрожь… Что по сравнению с ними уродливая одежда? Вторая возможная причина навела его на мысль о Колине Кэмпбелле. Боб относился к нему как к родному дяде. Колин был сильным и надежным человеком, и, конечно, сумел бы защитить любимую дочь. Но его не было в живых, и он никогда уже не узнает, какие страдания выпали на долю его младшей.

Боб прошел за ней на кухню.

— Что я плохого сказал сыновьям? Что они тебе наговорили?

— Ничего. Забудем, Боб.

То, что Камилла не набросилась на него с кулаками, он воспринял как маленькую победу. И то, что в руках у нее появилась щетка для волос, тоже было хорошим признаком, хотя она все-таки погрозила ему этой щеткой, прежде чем засунуть ее в карман.

— Я не хочу, чтобы твои сыновья работали на лавандовом поле.

— Тебе не нравятся мои мальчики? — Боб мгновенно поджал губы, и в глазах мелькнул недобрый огонек.

— Мне никто не нравится, начнем с этого. Так что ничего личного. Парни у тебя что надо. Только на твоем месте я купила бы Сину эту чертову лошадь, пока он тебя в гроб не вогнал своим нытьем. А Саймону не стала бы доверять никаких тайн, он их тут же выболтает.

— Ага, — ухмыльнулся Боб, — он уже выболтал, что ты соблазняешь их разными вкусностями, которых они никогда не получают дома.

— Что за чушь? — возмутилась Камилла. — Ну, принесла пару раз сандвичей да плюшек. Они же мальчишки, значит, постоянно хотят есть.

Похоже, Камилла почувствовала себя оскорбленной, что ее уличили в добром к кому-то отношении. Она подчеркнуто небрежно сунула кофейник под кран и так же резко плюхнула его на плиту. Потом тем же манером достала из шкафа чашку и поставила ее на стол. Судя по всему, выступать перед Бобом в роли приветливой хозяйки она не собиралась.

— Клянусь, я не держу детей впроголодь, — словно не заметив ее манипуляции, спокойно сказал Боб. — Что бы они тебе там ни наболтали.

Камилла хмыкнула.

— Главный вопрос в том, что я не хочу, чтобы мальчики работали на нашей ферме. Я серьезно, Боб. Все было бы в порядке, если бы я могла им платить, но я не могу.

— Я плачу им.

— Знаю. И это тем более никуда не годится. Мне не нужны твои подачки. Лавандовое поле — не твоя проблема.

— Ладно. Тогда я поговорю с Летти.

Реакция Камиллы оказалась предсказуемой.

— Не шантажируй меня сестрой, Боб. Это нечестно.

— А что же мне делать? Я должен решить вопрос либо с тобой, либо с ней, до того как я…

— Ради Бога! Что ты еще придумал?!

Камилла так разволновалась, что автоматически поставила на стол вторую чашку и начала разливать кофе. Боб отхлебнул глоток. Кофе Камиллы оказался чуть менее мерзким, чем тот, что варил он сам.

— Дело вот в чем. На почву надо внести перегной, чтобы земля не пересыхала и не вымывалась водой. Потом, если, конечно, ты хочешь привести в божеский вид эти заросли, надо взять пробу грунта на pH, водородный показатель, примерно на глубине шести с половиной сантиметров. Я, разумеется, не тестировал вашу землю, но судя по моей, на соседнем с вами участке, придется выводить избыточную известь.

Камилла задумчиво опустилась на стул. Боб подумал, что будь сейчас на ее месте Виолетта, она просто уставилась бы на него непонимающим взглядом. Но Камилла — другое дело. Она знала землю и любила ее. У нее, в отличие от сестер, было особое чутье. Вот и сейчас, еще не вполне разобравшись в проблемах земледелия, она сразу ухватила суть дела.

— Понятно. Но я со всем справлюсь сама.

— Да? И как это ты одна собираешься обиходить двадцать гектаров земли?

— Я разберусь, Боб. Может быть, не сразу, может быть, потребуется два-три года, но я справлюсь. Я знаю, как вносятся удобрения и перегной.

— Но ты не подумала, что это не просто земля, а лавандовая плантация, и она требует особого ухода. Мы сталкиваемся с проблемой…

— Нет никакого «мы», Макдагл! Боб молча прихлебывал кофе и не собирался возражать. Камилле пришлось спросить: — Что там за проблема?

— Вначале надо понять, что Виолетта намерена делать с этой лавандой. Пока у меня такое впечатление, что она просто заложила сад, в котором развела всевозможные сорта и гибриды лаванды. Но от него нет никакой пользы. Я узнавал, во Франции действительно используют лаванду в парфюмерных целях. Но применяется лавандовое масло, а не цветки как таковые. И если твоя сестра не собирается завалить цветами флористов половины земного шара, то надо делать ставку на масло. Для этого необходимо закупить соответствующее оборудование, прозондировать возможности сбыта. А то можно вбухать в проект немыслимые суммы, а…

— Понятно. Я поговорю с сестрой. А когда она тебя бросила, Боб?

— Кто?

— Твоя бывшая. Должно быть, совсем недавно. Мальчики страшно переживают, хоть и стараются не подавать виду.

Боб уткнулся в чашку. Меньше всего он был сейчас готов говорить на эту тему. Камилла терпеливо ждала.

— Ну, в общем-то довольно давно. Почти три года назад. Мой отец старается настроить ребят против женщин вообще, не устает изо дня в день повторять, как хорошо жить одним и все такое. Я все думал: почему? Ведь он почти молился на маму. А потом понял. Он считает, что в этом случае нас никто больше не сможет уязвить.

— Они правда очень милые, твои мальчишки.

— Да. Но их боль о том, что мать не любила их, каждый день с ними. Хотя, по большому счету, она бросила меня, а не Сина с Саймоном. Но детям этого не понять.

Боб насупился. Он не помнил, когда в последний раз говорил о Дэбби и их разводе. Пожалуй, так открыто — никогда и ни с кем.

Камилла вдруг помрачнела:

— Не подумай, что я лезу в твою жизнь. Меня это не касается. Я просто хотела сказать, что не нуждаюсь ни в чьей помощи.

Боб тяжело поднялся. Настроение Камиллы было переменчиво, как ветер в мае. Только что она по-человечески обсуждала с ним проблемы фермы, и даже проявила заботу о его собственных неурядицах и о мальчиках, как вдруг ее снова понесло черт-те куда.

— На минуту мне показалось, что я увидел прежнюю Камиллу, добрую и нежную. Прости.

Она густо покраснела, но тут же вздернула подбородок:

— Ха! Той девочки больше нет. Она исчезла навсегда. И если ты надеялся, что…

— Я ни на что не надеялся, так что прекрати на меня нападать. — Боб понизил голос: — Милл, я знаю, что такое ярость. Если бы я испытал то, что привелось пережить тебе, я бы от ярости сдирал кору с деревьев. Я понимаю, ты прошла через ад, но я-то к этому какое имею отношение? Я всего лишь старый друг, у которого есть время и возможность хоть как-то помочь тебе. И, кроме того, у меня двое сыновей, которым не помешает научиться помогать другим. Вот и все.

Камилла упрямо тряхнула головой:

— А пса я все равно не оставлю!

— Нет?

— Я немного позаботилась о нем, признаюсь. Но только потому, что не хотела, чтобы его усыпили. Как только ему станет лучше, я подыщу ему других хозяев.

— Ну что ж, это будет еще одним подтверждением того, какой эгоисткой ты стала, — вздохнул Боб.

— Да, я эгоистка. И что?

К черту! Боб уже по горло был сыт бесполезными пререканиями. Он просто схватил Камиллу в охапку и поцеловал. А что ему еще оставалось? Стоять и смотреть, как она задирает нос и мелет языком, а в глазах темнеют омуты тоски?

На этот раз Камилла хотя бы знала, к чему готовиться. Как он целовал… Какими вкусными были его губы…

И Боб прекрасно понимал, на что шел. Или хотя бы догадывался.

Первый нежный поцелуй плавно перешел в следующий. Боб запустил пальцы в ее густые, еще влажные волосы, заставляя Камиллу откинуть голову назад. От этого ее теплое тело еще плотнее прижалось к нему. Боб чувствовал ее тепло даже через необъятную бесформенную рубашку, возбуждаясь все больше.

С тех пор, как Дэбби бросила его, Боб обходился без секса. Не пускался ни в какие авантюры. Конечно, было тяжело, но все-таки лучше, чем снова подвергнуть сердце суровому испытанию. В глубине души он сознавал, что Камилла — не лучший выбор для выхода сексуальных эмоций. Но разве в этом было дело?

Она целовала его, как бесконечно одинокая женщина. Она изголодалась по близости, изнемогала от желания коснуться мужчины, от потребности впиться в чьи-то губы, покорно подставив свои. Она трепетала от страха, но не могла устоять перед искушением. Как будто он был ее первым любовником…

— Кэмпбелл, ты флиртуешь со мной! — Боб слегка отстранил ее и заглянул Камилле в глаза. — В чем дело? С тех пор как ты объявилась здесь, ты только и делала, что со мной собачилась.

— Не бери в голову. Ничего личного. Я со всеми собачилась. А сейчас я не вижу ничего лучшего, как съесть тебя на ленч.

Нельзя сказать, что Боб воспарил в небеса. Одной ногой он все-таки стоял на грешной земле. Но в этой реальности он хотел видеть только растрепанные волосы Камиллы, ее блестящие глаза и припухшие от его поцелуев губы.

Камилла осторожно провела пальцем по его щеке.

— Боб, я не понимаю, почему ты меня все время целуешь. И почему пытаешься мне помочь. Ты должен знать, что я ходячее несчастье и совсем не подхожу тебе. И твоим сыновьям тоже. Я не готова к близким отношениям. Я вообще ни к чему не готова.

— Хорошо. И что дальше?

Она едва заметно улыбнулась. Это была первая естественная улыбка за все время.

— Просто не нахальничай, милый. Я серьезно. Когда ты меня достаешь, получаешь то, на что нарывался. Так что в следующий раз подумай, прежде чем лезть с поцелуями, понял?

Она высвободилась, медленно повернулась и вышла из дома. Только сетка от комаров захлопнулась с легким стуком.

Боб еще долго стоял посреди кухни. Он был так оглушен, будто ему дали мешком по голове или… всадили нож в сердце. Господи, что ему делать с этой Камиллой? Пока что у него не было ответа.