Грех во спасение

4

– Маша, открой! – послышалось за окном, и девушка не поверила своим ушам. Без сомнения, это был голос Мити, но неужели ему мало дневной ссоры? И почему вдруг он надумал выяснять отношения, когда все уже спят?

Маша быстро подошла к входной двери и задвинула засов, чего прежде никогда не делала, обходясь лишь небольшим крючком.

– Отвори, Маша, – произнес Митя более настойчиво и даже ударил в дверь кулаком.

Маша перекрестилась. Что-то в Митином голосе не понравилось ей. Неужели он пьян? Этого еще недоставало! Она опять перекрестилась и плотнее запахнула на груди теплый халат. В эту ночь, несмотря на духоту, ее почему-то лихорадило, и она не находила себе места, пытаясь унять неприятный, не дающий заснуть озноб.

– Мария, – раздалось теперь уже под окном, – если не откроешь дверь, я разнесу этот чертов флигель по бревнам!

Девушка подошла к окну и распахнула его настежь:

– Что вам нужно, ваша светлость? В каком свете вы меня выставляете своими пьяными выходками?

– Так ты считаешь, что я пьян? – спросил Митя и нервно рассмеялся. – Возможно, ты права, но опьянение это несколько другого рода.

Он подошел вплотную к окну и неожиданно мягко попросил:

– Впусти меня, пожалуйста! Я не пьян, и единственное, чего я хочу сейчас, чтобы ты выслушала меня.

Маша секунду помедлила, вглядываясь в его бледное, вероятно от лунного света, лицо, и согласно кивнула головой:

– Хорошо, проходи, но ненадолго!

– Спасибо и на этом! – Митя резво скользнул в приоткрытую дверь, огляделся на пороге и прошел к единственному креслу, в котором Маша сидела до этого. И ей ничего не оставалось, как присесть на краешек до сих пор не разобранной постели.

Митя снова огляделся по сторонам и озадаченно хмыкнул:

– А у тебя тут неплохо! И почему я не догадался тоже переселиться во флигель?

– Здесь гораздо спокойнее, чем в доме, – сказала Маша тихо, наматывая длинные кисти шали на палец. – Я и прошлым летом жила во флигеле. Мне нравится, что можно никого не беспокоить, когда рано утром уезжаешь кататься верхом.

– И ты не боишься здесь одна?

– Нет, обычно со мной ночует моя горничная, но позавчера я отпустила ее на два дня в деревню. У нее сестра заболела, и матушка попросила Катю посидеть с ней, пока они на покосе работают…

– Ага, – глубокомысленно сказал Митя, встал с кресла, подошел к окну и захлопнул створки. Заметив недоуменный взгляд Маши, пояснил: – Я не хочу, чтобы назавтра в доме говорили, что в твоем флигеле слышали мужской голос. Думаю, твоему жениху это не очень понравится.

– Зачем же ты пришел, если знаешь, что моему жениху это не понравится? – Маша посмотрела на Митю и ехидно улыбнулась. – Вероятно, и твоей невесте придется не по вкусу, что ты проводишь время с девицей, которая и ногтя ее не стоит.

– Маша, – глухо проговорил Митя и, как тогда, на берегу пруда, подошел к ней и, заложив руки за спину, посмотрел на девушку сверху вниз. – Я пришел просить прощения и выяснить твои истинные намерения в отношении Алексея.

– Ты сомневаешься в искренности моих намерений? – Маша опустила глаза и опять принялась теребить злополучную шаль. – Или боишься, что я со своей гнусной душонкой поломаю ему жизнь?

– Если хочешь, я встану перед тобой на колени, чтобы ты простила мне те гадости, что я наговорил тебе. Но поверь, все это произошло сгоряча, от неожиданности… – И не успела Маша возразить, как Митя опустился на колени и уткнулся лицом в ее ладони.

Маша почувствовала его губы, прильнувшие к ее коже, испуганно выдернула руку и оттолкнула Митину голову от себя:

– Негоже, князь, так унижаться перед девицей, которая вам не дороже каминных щипцов или вон того кресла, откуда вы только что изволили подняться.

– Машенька, дорогая. – Митя опять забрал ее ладони в свои, но встал с колен и, не отпуская ее рук, сел рядом с ней на постели. – Ну, хочешь, я разобью сейчас свою дурную голову об это кресло, чтобы ты поняла, как мне стыдно за те слова?

– Не стоит, Митя, – тихо сказала Маша и слегка от него отодвинулась.

Митя засмеялся:

– С каких это пор ты стала меня бояться? Или рядом с бароном сидеть приятнее, чем со мной?

– Митя, прекрати! – Маша вскочила с кровати и сжала руки в кулаки. – Все ты лжешь, и не прощения ты пришел просить! Ты на грани того, чтобы вновь оскорбить меня!

– А что, я уже не вправе спросить, чем вы с Алексеем занимались на той скамейке? – вкрадчиво спросил Митя и поднялся вслед за ней. Теперь он стоял так близко, что Маша почувствовала не только запах французского одеколона, но даже его дыхание на своей щеке.

– Я отчитываюсь в своих поступках лишь перед твоими родителями, но никак не перед тобой, – сказала Маша резко и попыталась отодвинуться.

Но Митя тут же схватил ее за запястья и притянул к себе:

– Ты будешь отчитываться передо мной, пока живешь в этом доме, – произнес он вдруг охрипшим голосом, – и учти, мне совсем не нравится, что ты целуешься с Алешкой…

– А мне как раз это нравится, – перебила его Маша и попробовала отодвинуться. – Он теперь мой жених и имеет право целовать меня.

Митя судорожно вздохнул, отпустил запястья, но тут же обхватил ее талию правой рукой, еще теснее прижал к себе, а левой приподнял ее подбородок:

– Алексей станет твоим женихом лишь завтра, и то если батюшка даст согласие на ваше обручение.

– Владимир Илларионович обещал, что отдаст меня замуж только по моей воле. И я уверена, что предложение барона он примет с удовольствием.

– С таким же удовольствием, с каким ты принимала Алешкины поцелуи?

– Это тебя совершенно не касается! – Маша попыталась вырваться из его объятий. Но Митя внезапно обхватил ее голову руками и прижался горячим от возбуждения ртом к ее губам.

Девушка уперлась в его грудь ладонями и яростно завертела головой, пытаясь освободиться от этого неожиданного и жадного захвата.

Митя оторвался от нее и спросил, задыхаясь:

– А мои поцелуи тебе нравятся? – И, почувствовав ее сопротивление, предупредил: – Пока не ответишь, я тебя не отпущу и целовать буду до тех пор, пока не признаешь, что я целуюсь несравненно лучше твоего жениха.

– Митя, как тебе не стыдно! – Маша почувствовала, что слезы текут по щекам, и она не могла их вытереть, так как Митя продолжал прижимать ее к себе. – Сегодня днем объясняешься в любви своей невесте, а ночью приходишь к жалкой воспитаннице своей матери и решаешься на такие вольности, какие никогда бы не позволил себе с Алиной!

Митя вздохнул и отстранился от нее. Потом достал из кармана носовой платок и осторожно вытер Машино лицо. Грустно улыбнувшись, он ласково провел ладонью по ее щеке и тихо сказал:

– Прости меня еще раз, девочка! Не знаю, что со мной, но я словно с ума схожу рядом с тобой! – Он опустился на кровать и обхватил голову руками. – Я люблю Алину, жду не дождусь, когда она станет моей женой, но в своей постели вижу только тебя, и стоит мне закрыть глаза… – Он махнул рукой и снова посмотрел на Машу. Страдальческая гримаса скривила его лицо. – Я постоянно хочу тебя как женщину, хочу целовать тебя, ласкать твое тело… Знаю, это невозможно, я отчаянно люблю другую девушку, но искушение настолько велико, что сегодня, когда увидел, как Алексей целует тебя, чуть не бросился на него с кулаками!

Маша потрясенно смотрела на него и с трудом нашла в себе силы, чтобы прошептать:

– Митя, как ты смеешь об этом говорить? Ты сам меня подталкивал, чтобы я заинтересовалась бароном. И теперь говоришь такие страшные и нелепые вещи, я с трудом верю, что все это не сон!

– К сожалению, все происходит наяву, и я не могу позволить себе того, на что решался во сне… – Митя вновь обнял Машу, но теперь уже более мягко и даже нежно, и ласково спросил: – Неужели ты ничего, кроме отвращения, ко мне не испытываешь?

– Митя, ты думаешь, что говоришь? – вскрикнула Маша и с негодованием посмотрела на него. – Минуту назад ты сказал такое, что я почувствовала себя чуть ли не уличной девкой! Или ты считаешь, будто тебе все дозволено, а я из благодарности, что твои родители воспитали меня, обязана стать твоей любовницей?

– Маша, милая моя, у меня даже в мыслях не было делать тебе грязные предложения! Но пойми меня, я не знаю, что со мной творится. Невозможно любить двух женщин сразу, я это прекрасно понимаю, и знаю, что выберу Алину, а не тебя. Но почему меня не оставляет ощущение, будто я теряю что-то очень важное, без чего остальная жизнь немыслима!

– Извини, но здесь я тебе не помощница! – ответила Маша и почувствовала: еще секунда – и она заплачет, зарыдает во весь голос. Ведь она испытывала то же самое все эти дни. И именно Митя помог ей понять, что ее мучило и не давало спокойно жить с того момента, когда она увидела его рядом с князем на крыльце дома. Она любила его, и теперь в этом не было никакого сомнения!

– Я сейчас уйду и, поверь, больше никогда в жизни не заведу подобного разговора. И завтра заранее переговорю с отцом, чтобы он не противился предложению барона. – Он помедлил секунду и тихо сказал: – Я желаю тебе счастья, Маша, и прости за все обиды, что я тебе вольно или невольно причинил. – Он подошел к двери, взялся за ручку и, неловко улыбнувшись, попросил: – Позволь поцеловать тебя в последний раз.

И в следующее мгновение Маша ощутила его руки на своих плечах. И, убей бог, она не помнила, сама ли сделала шаг навстречу или Митя бросился к ней, когда она молча кивнула головой, соглашаясь на этот прощальный поцелуй.

Митины руки обняли ее за плечи. Он осторожно приблизил к ней свое лицо. Темно-синие глаза казались сейчас почти черными и глубокими, словно омут, в который она неумолимо, по собственной воле погружалась, забыв, что есть еще возможность спасения, стоит только оттолкнуть Митю…

Но вместо этого Маша обняла его за шею, прижалась к широкой груди и не удивилась, когда он вместо поцелуя подхватил ее на руки, отнес к кровати и положил на постель. Она попыталась подхватить падающую шаль, но Митя отбросил ее в сторону. И в следующее мгновение она почувствовала его руки на своем теле. Горячие нетерпеливые пальцы ласково погладили ее шею, ключицы и скользнули вниз. Маша застонала, выгнулась ему навстречу, не понимая, как он так быстро сумел избавить ее и от халата, и от сорочки. Но это не испугало ее, как и то, что она впервые в жизни лежит обнаженной с мужчиной и не испытывает ни стыда, ни сожаления оттого, что столь быстро уступила ему.

Митины губы торопливо пробежались по ее телу от шеи к груди. Он едва слышно то ли простонал, то ли сказал что-то. Маша не поняла, что именно, но переспросить не успела. Горячие сухие губы коснулись ее соска. Она почувствовала легкий укус и вскрикнула от неизвестного до сей поры чувства, захватившего ее существо и заставившего все тело покрыться мурашками.

Митя продолжал сжимать ладонями ее плечи, а губами мучить ее тело, никогда не знавшее мужской ласки, но с таким упоением и готовностью принимавшее ее.

Маша не помнила себя от восторга, только так она могла назвать ощущение необъяснимой легкости, почти парения, которое ее душа испытывала с той самой минуты, когда она почувствовала Митино тело на себе. Ее руки гладили обнаженную мужскую спину, и она удивлялась твердости его мышц и гладкости кожи. Она слегка покусывала его то в шею, то в плечо, слегка солоноватые от пота, отчего Митя еще сильнее вжимал ее в постель, а его крепкое большое тело вдруг стало таким горячим и влажным.

Маша запуталась пальцами в густых завитках его волос, спадающих с затылка на шею. Одна его ладонь накрыла девичью грудь, высокую и упругую, и принялась нежно гладить, сжимать и слегка пощипывать ее, а вторая скользнула между ее бедер и настойчиво попыталась раздвинуть их. Но Маша не поддалась, и Митя отступил на некоторое время, но уже в следующее мгновение его губы вернулись к ее рту. Она задохнулась от волнения, когда его язык проник между ее зубов, слегка шевельнула в ответ своим языком, и Митя, глухо вскрикнув, с силой развел ее бедра. Его колено устроилось между ними, а пальцы коснулись самого нежного участка ее тела. Маша вздрогнула, схватила его руку и с силой отбросила ее от себя.

– Ну, что ты! – прошептал Митя возбужденно. – Не бойся, я только слегка поглажу тебя.

Его ладонь опять скользнула по животу к запретному месту, Маша согнула ноги в коленях, пытаясь оттолкнуть его от себя. Но мужское колено еще настойчивее прижалось к ней, а Митя приподнялся и полностью лег на нее. Теперь уже и второе колено устроилось между ее ног, и Маша невольно развела их в стороны. И тут же почувствовала что-то необычайно твердое и горячее, уткнувшееся в основание ее живота.

«О матерь божья!» – успела подумать Маша, с нечеловеческим усилием вывернулась из-под мужчины и скатилась с постели на пол. Подхватила валяющуюся на полу рубашку и торопливо натянула ее на себя.

Митя молча лежал на ее постели спиной вверх, уткнувшись темной головой в подушку.

– Немедленно уходи отсюда! – произнесла Маша в бешенстве. – Ты, жалкий негодяй!

– Отвернись! – сказал Митя в подушку.

Маша сердито фыркнула и отошла к окну.

Она слышала, как он возится со своей одеждой за ее спиной, чертыхаясь и что-то бормоча себе под нос. И не оглянулась даже тогда, когда открылась и закрылась входная дверь. Некоторое время она без движения продолжала смотреть в одну точку, а потом обхватила голову руками и медленно сползла на пол.

Девушка рыдала в голос, кусая губы и раскачиваясь из стороны в стороны. Не было и никогда не будет рядом с ней человека, кто сумел бы всего несколькими словами остановить этот поток слез и изгнать из ее души отчаяние, настолько сильное, что думалось: после ухода Мити уже никогда не наступит утро, и она не сможет жить дальше…

Она плакала долго, пока не подкралась усталость и не сморила ее прямо здесь, на полу. Маша заснула, уткнувшись головой в кресло, укрывшись шалью, продолжая всхлипывать во сне от непереносимой обиды, которая, казалось, никогда не забудется и не простится многие и многие годы…