Греши и страдай

— Не останавливайся. Боже, не останавливайся, — задыхалась Клео. Ее лицо было раскрасневшимся и напряженным, все чувства были обращены внутрь.

Она вскрикнула, когда я врезался в нее с неумолимым ритмом.

— Я кончаю! — ее голос прорвался сквозь мой туман.

Я извергался в нее, снова и снова.

Сжимая в кулаке ее косу, я держал ее, пока мои яйца ударялись о ее клитор ритмичными шлепками, приближая ее оргазм.

Трение между нами разрушило меня. Гримаса мучительного экстаза на ее лице поглотила меня. Она ничего не могла сделать, кроме как терпеть мой темп, мое давление — все, что я ей давал.

Последняя из моих защит по отношению к ней рухнула. Я чертовски сильно ее любил.

Последняя полоса блаженства закончилась, и я замедлился, проводя руками по ее спине. Гладил ее, успокаивал.

— Это... это было...

— Потрясающе, — выдохнула Клео, ее ноги задрожали, когда я вытащил и засунул свой член в брюки.

Улыбаясь тому, насколько она была довольна, я поднял ее и усадил на диван, посадив к себе на колени.

Завтра я уйду, не попрощавшись. Я пойду в бой, не оглядываясь, даже если это вырвет мое гребаное сердце.

Я бы сделал это, чтобы защитить ее.

Я бы сделал это, чтобы она была в безопасности.

Но сейчас она была моей, и я хотел сказать ей, как сильно я ее люблю.

Нежно поцеловав ее, я прижался своим лбом к ее лбу.

— Ты мой дом, Клео Прайс. И не важно, в жизни или в смерти я тебя никогда не отпущу.

Глава двадцать девятая

Клео

Прошло три года с тех пор, как я стала Сарой Джонс. Три года жизни самозванки. Три года пустоты. Но теперь в моем мозгу появился зуд... умоляющий, чтобы его почесали, жаждущий, чтобы стены рухнули.

Жизнь забрала мое прошлое и изменила мое будущее... Мне просто нужно было держаться и посмотреть, куда меня приведет волна перемен.

— Клео, запись из дневника, семнадцать лет

Следующее утро началось как любое другое.

Я проснулась на левой стороне кровати, а Артур — на правой.

Мы вместе улыбались, обнимались и принимали душ.

Мы болтали и завтракали, как обычная пара.

Он обходил стороной тему мирового господства, тайных планов и революционных реформ. Пока я допытывалась, расспрашивала и пыталась осознать масштабы того, что произойдет.

Затем Артур объявил, что у него есть дела, которыми нужно заняться в «Чистой порочности».

Я спросила, могу ли я пойти с ним.

Арт сказал «нет».

Он объяснил, что это скучная административная работа. То, что мне не интересно.

Я не поверила ему, даже когда он заверил меня, что ненадолго. Что он вернется к обеду. Что мне не о чем беспокоиться.

Артур откровенно лгал.

Я поняла, что что-то не так, когда он вышел за дверь.

Меня пугали не его чрезмерные заверения. Не его резкость, когда я допытывался.

Что меня ошеломило, так это слова, которых он не сказал.

Вопросы, на которые он отказался отвечать.

Он что-то планировал.

Что-то грандиозное.

И я ничего не могла сделать, чтобы это остановить.

— Что ты думаешь об этом?

Голос Хоппера вырвал меня из моих мыслей.

Я моргнула, совершенно не понимая, где мы были и что, черт возьми, мы там делали. После того, как Артур ушел, я ходила по дому, кипя от злости.

Как только это оказалось безрезультатным, я решила принять решительные меры. Я накинула куртку, завязала волосы и выбежала из дома с твердым намерением поехать на территорию и потребовать объяснений, что, черт возьми, происходит.

Только я добралась до гаража, как меня перехватили, словно преступника.

Хоппер был назначен нянькой.

И как бы он мне ни нравился, мне хотелось разорвать его на части, когда он конфисковал у меня украденные ключи от машины и усадил на сиденье своего «Триумфа» под каким-то тупым предлогом присмотреть за кое-какими делами.

Первая половина утра была потрачена на то, чтобы заглядывать в небольшие предприятия, которыми руководили Артур, Мо и Хоппер, собирая доходы и отчеты за предыдущую неделю.

Но сейчас был поздний вечер, и я знала, что эта чушь была намеренной.

Меня держали в стороне не просто так.

Я едва могла дышать от беспокойства. Все внутри меня кричало, что что-то серьезно не так.

Каждый раз, когда я прокрадывалась в ванную и набирала номер Артура, звонок сразу переходил на голосовую почту. Каждый раз, когда я просила Хоппера подробно рассказать, почему Артур пошел на территорию без меня, он отвечал тем же раздражающим уклончивым ответом.

Я снова оставалась в неведении и ненавидела это. Более чем ненавидела это. Раздавлена этим.

— Фасолинка… земля вызывает Клео, — Хоппер щелкнул пальцами перед моим лицом, заставляя меня сосредоточиться. В поле зрения попал еще один салон. Третий за сегодняшний день.

Я нахмурилась в сотый раз.

Снаружи он был красивым и сладким, как сахарная вата. Украшенный золотыми и розовыми цветами, он привлекал женщин — судя по четырем клиенткам, которые в данный момент находились на разных стадиях укладки в витрине, — но заставил меня заскрежетать зубами.

Я бы получила чертов кариес просто глядя на это место.

Я поерзала на сиденье «Триумфа». Солнце Флориды не щадило, и в куртке было душно. Все, чего я хотела, - это стакан холодной воды и немного тени.

И правды.

Холодное блюдо честности.

В любой другой день мне бы это понравилось. Я бы ухватилась за возможность узнать Хоппера поближе, исследуя все возможности «Чистой порочности». Но это был не тот день.

Скрестив руки на груди, я в двадцатый раз повторила:

— Брось это, Хоппер. Я хочу вернуться.

Хоппер нажал на акселератор; мотоцикл прогрохотал между нашими ногами. Избегая зрительного контакта, он не очень незаметно взглянул на свой телефон.

— Отлично. Думаю, мы можем вернуться.

Я попыталась взглянуть на то, что было на его экране, но Хоппер заблокировал телефон и сунул обратно в карман.

— Отвези меня туда, где Килл.

Он покачал головой.

— Не-а. Я отвезу тебя к нему домой.

Моя кровь закипела.

— Я не хочу возвращаться к нему домой — только если он там.

Его спина напряглась, костяшки пальцев сжались вокруг ручек.

— Невозможно.

Моя кровь превратилась в лед.

— Почему?

«Продолжай. Признай это».

Предчувствие лжи повисло между нами.

— Он сказал мне отвезти тебя обратно, вот и все. Встреча почти закончилась. Он скоро вернется.

Эта ложь липкой смолой обволокла мои внутренности. Это было так очевидно.

Своим обманом он показал мне правду.

Я знала.

Опустив голову, я зажмурилась.

— Ты только что солгал мне.

Его кожаная куртка скрипнула, когда Хоппер повернулся лицом к дороге, поворачиваясь ко мне спиной.

— Я, блять, не лгал... — вздохнув, он признался: — Мне очень жаль.

Мое сердце превратилось в маслянистую кашу внутри меня. Я знала, почему меня заставили скакать по городу без всякой причины. Я знала, почему Хоппер отвлекал меня.

— Это же сегодня вечером, не так ли?

Хоппер застыл, его сильные мускулы образовали передо мной неумолимую стену.

Он не ответил.

Я впала в отчаяние.

— Ты не должен мне говорить. Я уже знаю.

То, как Артур занимался со мной любовью прошлой ночью. Интенсивность, с которой он никогда меня не отпускал. Он прощался — на случай, если не выживет.

«Нет!»

«Он не может уйти вот так».

«Он не может быть таким бессердечным, чтобы уйти, не попрощавшись».

Будь он проклят! Будь проклята его месть. Будь проклято его стремление отомстить за меня.

Разве он не понял, что все, чего я хотела, это чтобы он был в безопасности? Чтобы мы жили вместе?

Что, если он пострадает? Все, через что мы прошли, было бы бессмысленно!

Сегодняшний вечер был не для деловых встреч или собеседований. Он был уже не мужчиной в костюме, а байкером в коже. Прошлая ночь была началом чего-то. Но сегодня был конец кого-то.

Сегодня была война.

«А он даже не соизволил сказать мне об этом!»

Мое сердце раскололось от разрушающего душу землетрясения.

Грассхоппер завел байк и мы сорвались с места.

— Не ненавидь этого чувака. Он делает все, что в его силах.

«Нет, он делает то, что делал всегда: не позволяет мне разделить его проблемы».

Внезапно всего этого стало слишком много. Я не хотела никого больше рядом. Я не хотела там быть.

— Отвези меня, Хоппер. С меня хватит.

Хоппер напрягся, и самое долгое мгновение я ждала, пока он расколется и признает то, что, казалось, слишком боялся сказать. Когда он этого не сделал, я сжала его торс.

— Отвези меня, туда где бы он ни был. Сделай это.

Хоппер вдохнул, его грудь расширилась от моего прикосновения.

— Я бы сделал это, если бы мог, но я не могу.

— Почему эта фраза стала обыденной в наши дни?

Он покачал головой.

— Я не могу, потому что он ушел.

Нет, нет. Нет!

Все внутри окаменело.

— Что значит… уже ушел?

Он съежился.

— Я должен был отвлекать тебя. Ты не должна была волноваться. Прости, Клео, но он уже там.

Мои легкие перестали работать.

— Где… уже где?

«Не говори этого».

Не. Говори. Этого.

— Килл ушел, чтобы встретиться с Рубиксом. Он ушел, чтобы закончить войну.

Глава тридцатая

Килл

Я всегда знал, что меня вырастили убийцей. То, что я был сыном убийцы, определило мою судьбу. Мне было двенадцать, когда благодаря моему отцу я стал свидетелем первого убийства. Все, что он делал — угонял машины, продавал кокс, отмывал оружие — было его побочным делом. Я поклялся хранить тайну. Торн Прайс никогда не знал. Я не любил лгать семье Клео. Я ненавидел откровенно скрывать что-то от моего президента. Но у меня не было выбора. Я солгал, чтобы выжить.

— Килл, пятнадцать лет

Грассхоппер солгал.

Он солгал ради меня. Солгал моей женщине. И он это ненавидел.

И снова я был беглецом.

Лжецом.

Вором.

И был близок к тому, чтобы снова стать убийцей.

Я презирал лгать Клео. Но не мог рассказать ей о своих настоящих планах. Я не мог рисковать, что она последует за мной и снова пострадает. Я причинил ей достаточно боли. Это были мои грехи, а не ее. И я, черт возьми, не хотел заставлять ее платить еще хоть цент.

Ложь была единственным способом ее защитить.

Прошлой ночью я спал рядом с Клео, и мне очень хотелось прикоснуться к ней в последний раз, прошептать ей на ухо и сказать, что я люблю ее и буду скучать по ней — на случай, если сегодняшняя ночь пойдет не так как надо.

Но я не мог этого сделать.

Я мог только пить, глядя на ее пылающие рыжие волосы и надеяться, черт возьми, выживу.

Наблюдая за ее сном, я молил, чтобы она не грезила обо мне. Не грезила о смерти и разрушении.

А когда взошло солнце, мне пришлось сделать вид, что сегодня обычный будний день. Я скрыл растущее беспокойство и сыграл идеальную роль, чтобы не вызвать у нее подозрений. К счастью, у меня была практика вводить в заблуждение тех, кто мне небезразличен. Сначала Торн Прайс, потом Клео, потом мой собственный отец, когда я влюбился в Клео и солгал, чтобы ее защитить.

Если бы я не учился по привычке и необходимости, у меня не было бы никаких шансов добиться успеха. Она бы догадалась, как только я сказал «доброе утро», ее интуиция намного превзошла мою способность болтать ерунду.

Как только мы поели, я ускользнул, как беглец, каковым и являлся.

Я не мог бы находиться рядом с ней ни одной долбанной минуты, если весь мой план рухнет, как безнадежная стопка карт.

Члены были проинформированы.

План приведен в исполнение.

И Грассхоппера пригласили отвлекать ее однообразными делами и бессмысленными поручениями. Только когда братья были экипированы, вооружены и отправились к Ночным Крестоносцам, он мог вернуть ее домой и присоединиться к нам.

Сегодня вечером она проклянет меня. Она возненавидит меня за то, что я сделал. Но я бы с радостью принял ее ненависть, потому что это означало бы, что у нее нет возможности преследовать нас. Мы исчезнем, чтобы сделать то, что необходимо, а она будет в безопасности, вдали от бойни.

Если бы сегодняшняя ночь удалась — если бы боги судьбы решили, что я заплатил свою дань и заслужил окончательное возмездие, — тогда я вернулся бы мирным человеком. Я бы никогда больше не взял в руки оружие. У меня не было бы в этом необходимости. Я был бы доволен и искуплен. И Клео никогда не пришлось бы беспокоиться.

Последние несколько лет я жил, не ощущая ничего, кроме запаха крови. Я существовал только из жажды мести.

Всему этому пришел конец.

Сегодня вечером я наконец найду выход.

Мое стремление к миру будет удовлетворено. Жажда справедливости утолится.

Спасение.

Отбросив паутину своих мыслей, я сосредоточился. Все мысли о Клео смолкли. Все опасения, что я могу умереть, исчезли. Все, на чем мне нужно было сосредоточиться, — это чистый гнев.

Братья вокруг меня дрожали от нетерпения. Ночь пульсировала звуками двигателей и запахом бензина.

Я в последний раз оглянулся на здание клуба Чистая порочность, проверяя боеприпасы и заталкивая за пояс револьвер. Я огляделся, проверив прикрепленный к бедру обрезанный дробовик, гранаты, собранные в сумке, как гребаные гроздья винограда и полуавтомат, привязанный к задней части моего Триумфа.

Я был наполнен войной.

Я вооружен до зубов.

Приготовления были закончены.

Я подал сигнал, и мы выехали.

— Ты готов, чувак? — спросил Грассхоппер, не сводя глаз с ворот клуба Крестоносцев.

Три часа ночи — мертвый город. Ни охранника, ни выдрессированных собак, патрулирующих периметр. Просто приземистое уродливое кирпичное здание с гниющими флигелями и заросшее сорняками. Даже луна и звезды ненавидели это место, предпочитая прятаться за поясом облаков.

Это была детская игра.

Беззащитные.

Неподготовленные.

Чертовски дерзкие.

Ночные крестоносцы были новичками. В прошлом месяце их клубу исполнилось четыре года. Когда они вторглись в наши владения, у нас была… как бы это назвать? Ссора.

Было попрано эго, утверждалось господство, и мы преподали им урок. Мы были не тем клубом, с которым стоило ссориться. У нас существовали строгие гребаные правила, и все новички были этими правилами связаны.

Пролив кровь, мы пришли к пониманию. Они могли остаться, платить нам ежемесячный взнос, чтобы получить наше радушное гостеприимство и демонстрировать верность всякий раз, когда мы к ним обращаемся.

Я стиснул ладонями руль.

Гребаные предатели.

Если бы я знал, что они объединят свои силы с «Кинжалом и розой», я бы ни за что не согласился.

Они забрали мои деньги, приняли шлюху и солгали мне в лицо.

Сегодня вечером они получат то, что им причитается. Как и любой Кинжал.

Посмотрев налево, я кивнул Грассхопперу. Его силуэт был едва виден в темноте. Этот вопрос неуместен. Я готов. Готов уже долгое время.

Было что сказать о том, чтобы просто выполнить свою работу. «Кинжал и роза» прожили на восемь лет дольше, чем им положено. Я должен был зарезать их в ночь, когда вышел из тюрьмы. Почему я просто этого не сделал? Зачем создавать продуманную схему их уничтожения по частям? Мертвый есть мертвый.

«Потому что у Уоллстрита были большие планы, и ты согласился».

Я стиснул зубы. Это было правдой, но это также отвлекало меня от смерти Клео. Если бы у меня не было чего-то настолько сложного для кукловода, я не знал, был ли еще жив. Я мог бы напиться вусмерть или добровольно проявить безрассудство, пытаясь последовать за ней в мир иной.

К счастью, у меня не было желания умирать. И планы Уоллстрита наконец совпали с моими.

Пора.

Грассхоппер оглянулся.

— Мы готовы, ждем только тебя, През.

Я перекинул ногу через байк, отстегнул полуавтомат и высоко поднял его. Не было времени для боевых кличей или смелых речей. Каждый знал, для чего он здесь. Мы все сделали все необходимое для подготовки.

Присутствовал весь Клуб, за исключением двух охранников на территории и одного, присматривающего за Клео. Все последовали моему примеру и, вооружившись, слезли с мотоциклов.

— Молитесь. Сегодня нет полумер. Понятно?

Мужчины кивнули, сжав челюсти.

Мо протянул мне болторез. Я чувствовал себя гребаным сенатором, собирающимся перерезать городскую ленточку. Передавая Жуку свой полуавтомат, я просунул резаки через металлические звенья, удерживающие хлипкие ворота.

Цепь разорвалась и соскользнула в грязь, упав рядом с жалким замком.

Ворота распахнулись.

Крестоносцы пытались охранять свой дом, но колючая проволока на заборе была просто украшением, когда они решили запереть свои ворота чем-то столь бесполезным, как гребаная цепь.

Я остановился, оглядывая территорию. Мы все изучали чертежи, любезно предоставленные недовольной клубной крысой, которую изнасиловали и оставили умирать потенциальные крестоносцы. Она провела год в качестве их рабыни, прежде чем ей удалось сбежать. Теперь ей не хотелось ничего, кроме мести.

Я полностью понимал ее желание.

Указав на незащищенное здание клуба, я сделал первый шаг. Мгновенно по толпе мужчин пробежала волна возбуждения. Мы двинулись вперед как один.

Наши сапоги хрустели, сминая ветки и одуванчики. Луна оставалась скрытой, как будто не хотела быть свидетелем того, что произойдет.

Я прищурил глаза, выискивая слабые места или проблемы.

Это был уже не клуб, а поле битвы. К счастью, жертв среди гражданского населения не было. Комплекс находился за чертой города, незаконно построенный на заброшенной свалке, к которой никто не прикасался из-за химических отходов. Неужели им плевать на свое здоровье?

Я ухмыльнулся в темноте. Не то чтобы им сегодня вечером придется беспокоиться о своем здоровье.

Подняв вверх руку, я дал знак мужчинам разойтись.

Безмолвно наша группа поредела, образуя движущуюся стену, готовую окружить здание, как подарочная упаковка. Заряжались дополнительные патроны, щелкали затворы и выдергивались чеки гранат.

Мы готовились к Армагеддону.

Когда мы закончим, не будет ни Клуба, ни комплекса, ничего.

Мои отец и брат будут кусками мяса.

Я наконец-то найду спасение.

Достигнув кирпичной стены, мои люди прижались к ней, растворяясь в ночи. Грассхоппер сузил голубые глаза, ожидая моей следующей команды.

Подняв ствол ружья, я впился взглядом в своих братьев из «Чистой порочности».

— Мы все знаем план. Убейте всех ублюдков, но не троньте женщин и детей. Если кто-нибудь наткнется на Рубикса или Ассуса, оставьте этих гадов мне.

Мужчины улыбались, прижимая кончики пальцев к губам в извечной клятве.

Мое слово было их законом.

Мо встал рядом со мной.

— Проверка периметра завершена. Никаких признаков жизни. Либо они все чертовски под кайфом, либо полные придурки, чтобы не быть настороже.

— Ты пойдешь налево, я - направо. Килл может войти через парадную дверь, —

Грассхоппер ударил меня по коже. — В конце концов, дело в эффектном появлении.

Мо тихо усмехнулся.

— Ну что, Килл?

— Ага. Ты берешь треть, Хоппер — треть, а я встречу вас с остальными.

Мо не колебался.

Ускользнув обратно в тень, он устремился вниз по очереди байкеров. Щелкнув пальцами, он дал знак трети толпы идти с ним. Его армия скрылась за стеной здания на первом фланге.

Салютуя, Грассхоппер призвал свою треть и двинулся в противоположном направлении. Мы уже обсуждали, как будем атаковать: сразу со всех долбаных углов.

Это обеспечит быструю победу. Мы победим.

Я подождал, пока Грассхоппер исчез со своей группой, а затем взглянул на оставшихся мужчин. Их было десять, одиннадцать, включая меня.

Все вооружены, их глаза были холодными и сосредоточенными.

Они молча ждали, готовые начать. Посмотрев на Спичку, затем на Жука, я прокрался вперед.

Я старался пригибаться и не выдаваться себя, пряча свой обрез. Предохранитель снят. Нервы на пределе. Адреналин течет по венам.

Эти люди заслуживали смерти. Мой отец заслуживал смерти.

Когда мы медленно двигались по зданию, вокруг наших ботинок хлюпала заболоченная грязь.

Жук первым подошел к парадному входу. Он осмотрел дверь, укрепленную металлом, в поисках слабых мест.

Я поднялся по ступенькам.

— Ты справишься?

Наряду с воровством в магазинах и анархией в детстве Жук был еще и волшебником по части замков.

Жук присел на корточки, разглядывая механизм.

— Это модернизированная тумблерная система. Это займет минуту, но я смогу его взломать.

К нам приблизился Спичка.

— Делай это быстро, иначе у на сне будет преимущества.

Остальные мужчины терпеливо стояли, наблюдая за углами с оружием наготове.

Жук развернул свой арсенал взлома замков и принялся за работу. Спичка постукивал ногой. У меня вспотели ладони.

Пролетела минута, наполняя мои вены нетерпением.

Жук выругался, пытаясь вскрыть замок.

— Хватит — прошипел я. Я не мог больше ждать.

— Что за задержка?

Жук нахмурился.

— Не знаю. Что-то заклинило изнутри.

— Я говорю, просто снимем с петель или просто взорвем. — Спичка вытащил гранату из-за пояса.

Господи.

Я сжал переносицу. Вот и все, что касается тайного появления. Грассхоппер и Мо обойдут здание. Они найдут пути проникнуть внутри. Но бомба даст Кинжалам и Крестоносцам время мобилизироваться. Мы планировали вести себя тихо и убить как можно больше людей, прежде чем нас заметят.

Эта идея провалилась.

— Другой путь?

Спичка покачал головой.

— Окна зарешечены. Единственный путь — через эту дверь.

Дерьмо.

Схватив за плечо Жука, я оттащил его. Спичка ухмыльнулся, зная, что это значит.

— Взрывай, — прорычал я.

Мы должны были сделать это быстро, иначе наши шансы на чистую победу уменьшатся.

Жук не спорил. Мы все отошли назад, когда Спичка открепил свою бомбу и поставил ее у подножия двери. Перекинув рюкзак через плечо, он схватил несколько шашек пластиковой взрывчатки для дополнительной страховки. Приложив TNT к дверной ручке и центральной петле, он воткнул устройство обратного отсчета с соединительным проводом между ними.

Когда они оба были приведены в действие, он нажал кнопку, и на экране появились две красные цифры.

20

19

18

Дерьмо.

Мы разбежались в поисках укрытия. Проклятый мудак. Я думал, он использует только одну гранату, а не весь чертов арсенал.

17

16

15

— Отойди назад, — я отогнал Жука и людей подальше.

Я не боялся не выстрелов в момент взрыва бомбы, а рикошета от осколков. Напор предвкушения окутал нас туманом. Мужчины тяжело дышали, ожидая атаки.

4

3

2

Я напрягся, ожидая оглушительной войны.

Потом это случилось.

Взрыв пронзил мне барабанные перепонки. Мои глаза заслезились от вспышки. Колоссально громкий шум раскатился по утреннему небу, нарушив некогда мирную тишину.

— Сейчас! — крикнул я, вскакивая и бросаясь вперед.

— Вперед, вперед!

Мы рвались вперед.

Дымящиеся обломки и пыль образовали преграду. Видимость была дерьмовой, когда мы пробивались через разрушенную дверь. Двери больше не было — только мутная куча металла и битые кирпичи.

Наши сапоги стучали, когда мы карабкались из ночи в зловонные коридоры. Марихуана, мусор и сигареты, когда мы, как заразная болезнь, ворвались в клуб, распространяясь веером, очищая комнату за комнатой.

Раздались выстрелы, крики, ругательства, визг.

Произошло это на максимальной скорости.

Я ждал этого восемь гребаных лет, и мне казалось, будто весь мир стремительно движется вперед.

Я хотел это почувствовать. Чтобы отомстить.

Но я превратился в машину, целился, стрелял, выключался, чтобы сосредоточиться на том, чтобы остаться в живых.

Ворвавшись в логово через три двери, я пригнулся, когда пули попали в стену у моей головы. За доли секунды я вырубил двух байкеров, пытающихся убить меня, и трех лежащих на полу шлюх-наркоманок.

Я не думал.

Я выстрелил.

Их сбил поток пуль, в результате чего двое мужчин оказались лицом на грубом ковре.

Девки закричали, сбившись в кучу, как будто могли спасти друг друга.

Я не проверял патчи (нашивки) и не разбирался, кто есть кто. «Кинжал», «Крестоносец» — это уже не имело значения. Все, что имело значение, — это найти моего отца и брата.

Где они, черт возьми?

Вернувшись в коридор, я задохнулся от кирпичной пыли и серного дыма. Ко мне бросилась едва одетая женщина, ее грудь была залита кровью. Я отступил в сторону, пропуская ее.

За ней бросился байкер.

Я не дал ему уйти.

Я нажал пальцем на спусковой крючок.

Байкер рухнул.

В клубе был охуенный беспорядок. Байкеры, старухи, их мужчины, мои люди. Это был муравейник, безумие за каждым углом.

Я сбился со счета, сколько пуль я выпустил и сколько жизней забрал.

Я не выбирал фаворитов и не сомневался.

Никаких полумер.

Вот чего я ждал. Мне это задолжали.

Я стрелял без осмотрительности, поражая кишки и ноги, сердца и головы.

Каждый человек, которого я калечил, не утолял моей кровожадности. Каждая комната, в которую я входил, не сдерживала сердцебиение.

Это можно было сделать только оборвав жизнь моего отца и брата.

Добравшись до кухни в задней части дома, где на столешницах вместо хлопьев и молока валялись пакеты с метамфетамином и бонги, я наткнулся на Мо.

Он ухмыльнулся, на лбу у него было пятно крови.

— Как дела?

Я отсалютовал.

— Ведешь счет?

— Слишком много, чтобы сосчитать, — улыбнулся он.

Мо был опытным бойцом — у него были шрамы, чтобы это доказать.

Объединив силы, мы двигались как одно целое. Выйдя из кухни, мы растворились в спальнях, затыкая людей раньше, чем они успевали крикнуть и прицелиться.

Мо усмехнулся, полностью в своей стихии.

Повернувшись спиной к резне Крестоносцев и Кинжалов, я хлопнул его по плечу. Внезапная благодарность и родство охватили меня. Когда я впервые приехал, он был чертовым придурком, но с тех пор оставался моим надежным другом.

— Морган…

Он замолчал, его палец дернулся на спусковом крючке.

— Да, През?

— Я рад — всему этому.

Он усмехнулся.

— Не думал, что бойня пробудила в тебе сентиментальность, Килл. — сказал он, блеснув глазами. — Но это много значит, чувак. Спасибо.

Пуля врезалась в стену, прервав этот момент. Без колебаний Мо пригнулся, прицелился и убил Кинжала.

Предоставив ему это, я бросился из комнаты в коридор.

Ко мне ринулась какая-то фигура. Я поднял свой полуавтомат.

— Воу, През! — Жук резко остановился, его волосы были залиты кровью.

Я опустил оружие.

— Вы их видели?

Он покачал головой.

— Еще нет. Хотя слышал, что Ассус может прятаться в доме, — он поднял большой палец вверх по коридору.

— Сюда.

Мое оружие потяжелело от возмездия.

— Отлично.

Не сказав больше ни слова, он убежал и исчез в туманном дыму.

Я последовал за ним, проходя мимо тел и осматривая внезапно безмолвные комнаты. Куда бы я ни посмотрел, я видел мужчин, с которыми вырос, которым доверял и у которых учился, но не Рубикса. Не Ассуса.

У меня забилось сердце. Чем дольше я не мог найти свои мишени, тем сильнее возрастал мой гнев.

Это должно было быть их убежищем. Так где, черт возьми, они?

Я уперся в дверь туалета плечом и вынес ее.

И судьба наконец улыбнулась мне.

Нашел.

Я стоял в шоке, глядя на своего брата.

— Дерьмо. — он встретился со мной взглядом, в его глазах смешались ярость, страх и удивление. Он сидел на самом грязном дерьме, которое я когда-либо видел. Наставив винтовку мне в грудь.

— Привет, Дакс. — я, не раздумывая, вскинул руку.

Он зарычал, напрягая каждый мускул.

— Прощай, Артур.

Семейное воссоединение произошло в мгновение ока. Признание, осознание, гнев.

Он выстрелил первым.

— Блять! — каким-то чудом я пригнулся.

Пуля просвистела мимо моего уха.

Мой брат, Дакс «Ассус» Киллиан, встал и снова выстрелил из дробовика.

Поздно.

Я не стал прицеливаться, просто спустил курок. У меня не было времени раздумывать. Пистолет дернулся в моих руках, как будто знал, что это убийство будет другим. Это было то, чего я хотел больше всего на свете.

— Ублюдок! — он рухнул на бок.

Пуля попала ему в плечо, угодив в стену. Кровь залила грязную поверхность, и он застонал от боли.

— Ты гребаный мудак.

Неуклюже пытаясь выйти из очередного раунда, он наклонился на унитазе.

— Да пошел ты! Как думаешь, чего вы добьетесь? Просто убьете нас всех, и не будет никаких последствий? — он сплюнул мне под ноги комок крови.

— Ты вернешься в тюрьму. Там, где тебе самое место!

Я планировал продлить его боль. Хотел сказать ему, почему этому следовало произойти. Почему он должен заплатить за свои грехи. Но, глядя на его предательское лицо, меня захватила мучительная боль моего детства.

Манипуляции. Деспотизм.

Это больше не было актуально — как и он сам.

Я не мог больше тянуть. Мне нужно было с этим покончить.

— Просто умри, Дакс.

Этот беспредел устроил не я. Я был убийцей не по своей воле, а по замыслу жизни. Чем скорее прошлое останется в прошлом, тем скорее я смогу бросить свое оружие и жить впервые за восемь долгих лет.

Дрожащей рукой он попытался выстрелить.

— Ты первый, брат.

Подняв пистолет, я нажал на курок.

Ни раскаяния. Никакой дрожи.

Моя плоть и кровь существовали, а потом... исчезли. Из дыры у него во лбу хлынула кровь, и он сполз на пол.

Я ждал, что что-нибудь почувствую. Хоть что-то.

Он был моим братом.

Но испытал лишь неимоверное облегчение.

Я превратил своего брата в труп, и чувствовал только утешение. Бесконечное утешение от того, что наконец-то отомстил. После того, что они с моим отцом сделал той ночью. После того, как они накачали меня наркотиками, избили меня и заставили поверить, что я по собственному желанию выстрелил в Торна и Петал Прайс — по-другому это не могло закончиться.

Это было для нее.

Неожиданно появился Грассхоппер. Он подошел справа, держа в руке два пистолета, готовый в любой момент выстрелить. Его взгляд метнулся к единственному унитазу.

— Черт, ты его нашел.

Я не ответил, только продолжал смотреть на своего мертвого брата.

Грассхоппер похлопал меня по спине.

— Ты сделал все правильно, чувак.

Его прикосновение вернуло меня в настоящее. Прочистив горло, я попятился, отбросив полуавтомат. У меня закончились патроны, но у меня было много других пушек. Достав из-за пояса пистолет, я кивнул.

— Он должен был умереть.

Взгляд Хоппера был полон ярости. Парень знал, что это значит, но он также знал, что я не обрету полного искупления, пока мой отец не будет мертв так же, как и его первенец.

— Иди, — приказал я. — Это еще не конец.

— Есть, — он с ухмылкой рванулся по темному пыльному коридору.

Я посмотрел налево и направо. Где?

Криков и выстрелов слышалось все меньше и меньше. Это было кроваво и быстро, но битва почти закончилась.

Адреналин войны бурлил в моих венах — я был не слишком удовлетворен. Это так долго готовилось, но так быстро закончилось.

Был бы я доволен этим? Таким быстрым завершением после десятилетия мечтаний?

Повернув налево, я поплелся дальше в ад. Комнаты разветвлялись, как катакомбы, из каждой пахло марихуаной и сексом. Чистоты не было никакой. Общая атмосфера заброшенности и греховности.

— Бля, Мо! — раздался голос Грассхоппера.

Мои легкие слиплись от ужаса. Ноги с грохотом пронеслись по ковру, когда я бросился в том направлении, куда ушел Хоппер.

Войдя в прачечную, где в мокрой плесени висела грязная одежда, Грассхоппер схватил Мо за грудь. Увидев меня, он вскинул подбородок к задней двери.

— Там. Этот ублюдок только что выстрелил в него.

Оставив Мо на попечение Хоппера, я выскочил наружу. Прищурившись, я увидел в темноте убегающую фигуру.

«О нет, ты не смоешься, мудак».

Мое сердцебиение ускорилось, но я с усилием выровнял руку. Прикрыв один глаз, я прицелился в спину предателя.

Он далеко не ушел.

Выстрел прозвучал как удар хлыста, срикошетив в сторону моей жертвы. Пуля попала в цель, оборвав его жизнь.

В тот же момент, когда он перестал бежать и рухнул лицом в смердящую грязь, я о нем забыл.

Я не проверял, мертв ли ​​он.

Мо.

Он был намного важнее.

Поспешив обратно, я сорвал с веревки для стирки несколько рубашек и опустился на корточки рядом с Грассхоппером.

— Как он?

Голубые глаза Хоппера заблестели от ярости.

— Ты его пришил?

Я кивнул.

Положив руку на голову Мо, я пробормотал:

— Ты в порядке, дружище?

Мо вздрогнул, втягивая сквозь зубы воздух.

— Бывало и лучше.

Черная кровь залила его рану, растекаясь вокруг Хоппера, как болезненное озеро.

— Ах, черт возьми, это больно.

Дерьмо.

Ублюдок его хорошо задел. Печень или кишечник ... в любом случае ... Сегодня у Мо будет свидание с гребаным ангелом.

Безмолвная ярость боролась с горем.

— Он мертв, Мо. Я шлепнул его за тебя.

Он вздрогнул, кровь отлила от его кожи, сделав призрачно-белой.

— Хо…хорошо.

Пытаясь скрыть осознание того, что ему конец, я мягко улыбнулся.

— С тобой все в порядке. Не напрягайся, ладно?

Хоппер встретился со мной взглядом. Я слегка покачал головой.

Он крепче обхватил брата, его ирокез задрожал, когда он втянул воздух.

— П-просто мне чертовски не повезло.

Я схватил его за руку.

— Не говори. Мы с тобой.

Он улыбнулся, быстро угасая.

— Ты был очень хорошим Презом, Килл. Мне…было приятно...

Мое сердце сжалось, когда его глаза внезапно утратили свою порочную преданность и осознанность и их заволокло пеленой.

— Ах, черт… — задохнулся Хоппер.

Поднявшись с корточек, я посмотрел сверху вниз на двух мужчин, которые помогли мне стать кем-т больше, чем заблудшим заключенным.

— Присмотри за ним. Я пойду закончу.

Сжав руки в кулаки, я ушел, пока не поддался нарастающей внутри гребаной ярости. Смерть Мо была моей виной. Его жизнь запятнала мою.

Я не чувствовал себя достойным. Почему он должен был умереть за меня? Что сделало меня таким чертовски особенным?

Вытащив оружие, я искал врагов, на которых можно было выплеснуть свою ярость.

Я жаждал чего-нибудь стоящего — доказать, что он умер не зря.

Зайдя в спальню, я не нашел того, что хотел.

Вместо искоренения скверны я стал свидетелем еще одного убийства. Только этот не был ни Кинжалом, ни Крестоносцем; а парнем, слишком молодым, чтобы из этого выбраться.

— Нет!

Мое зрение затуманилось, когда Жук ахнул, упав на колени перед человеком, которого я узнал.

— Маленький придурок. Я покажу вам ... — засмеялся Сикамор, когда на месте сердца Жука появилась дыра.

— Блять! — не в силах пошевелиться, я смотрел, как глаза самого молодого нашего члена стали пустыми, а тело окутала смерть.

Это произошло очень быстро. В одну секунду он был жив… в следующую уже мертв. Прямо как Мо.

Этот жующий табак хуесос, был там в тот день, когда меня увезли в полицейском фургоне, хихикал, как одурманенная шлюха.

Мудак!

— Ты, блять ...

Сикамор повернулся ко мне и поднял руку, чтобы выстрелить.

— Ты!

У него не было шанса нажать на курок. Я всю жизнь ненавидел этого долбаного ублюдка. Ведомый моим отцом. Дьявол в рядах. Он подрывал власть Торна и постоянно насмехался над Клео.

Я поднял пистолет — он был намного легче моего полуавтоматического — и тот взорвался искрой серы.

Сикамор отпрянул, схватившись за горло. Пуля вырвала ему трахею, и он, хрипя и булькая, превратился в груду бесполезных частей тела.

В ушах зазвенело от несправедливости. Я хотел, чтобы он умер, но убить его было недостаточно за ту жизнь, которую он только что отнял.

Дерьмо!

Я повернулся, чтобы проверить пульс Жука. Бедный парень. Он был слишком молод, чтобы умереть. Я, блять, в ответе за это. Теперь на моей совести уже две смерти.

Справа от меня появилась тень.

Я развернулся, подняв пистолет.

И опоздал.

Острый клинок пронзил мне бок.

Я закричал, уронив пистолет, и мои мысли охватила вспышка агонии.

Я пошатнулся.

Мгновенно мой бок залился липкой влагой. Я вздрогнул от мучительной боли. Что за черт.

Затем мой взгляд остановился на нем.

Тонкие губы, жирная кожа, безудержная жадность и дьявольские амбиции.

Единственный человек, смерти которого я хотел больше всего на свете.

Мой отец.

Он ухмыльнулся, в его зеленых глазах появилась тьма.

— Подумать только... ты на самом деле кого-то убил. После многих лет разочарований я, наконец, проникся к тебе симпатией, — он подошел ближе, подняв оружие.

— Хочешь что-нибудь сказать напоследок, сынок? Потому что я на хрен тебя зарежу.

Глава тридцать первая

Клео

Сегодня я нашла умирающую птицу.

Соседи по гнезду выгнали его из дома, оставив умирать у подножия дерева. Я хотела разнести гнездо и посмотреть, как это понравится другим птенцам — когда над ними издеваются и оставляют умирать в одиночестве. Вместо этого я подхватила птицу и отнесла его домой.

Помочь оказалось легко. Так приятно спасти другого, нуждающегося в спасении. Если бы я могла изменить жизнь птенца, возможно, я смогла бы изменить и жизнь Артура. В конце концов, он годами боролся за то, чтобы покинуть гнездо.

— Клео, запись из дневника, двенадцать лет

Я была пленницей.

В течение шести долгих часов я была забаррикадирована в доме Артура Свичбледойм — службой безопасности «Чистой порочности», оставленного меня охранять.

Только он меня не защищал. А заключил в тюрьму. И я ничего не могла с этим поделать.

Но потом… я это почувствовала.

Удар... рассечение.

Связь, установившаяся между мной и Артуром на протяжении полной любви жизни внезапно... разорвалась.

Мой желудок сжался.

Мое сердце разбилось.

И я перестала быть спокойной.

Не знаю как, но я поняла…

...что-то пошло не так.

Глава тридцать вторая

Килл

Боль была многослойной.

Я был окутан слоем боли в течение нескольких недель — с тех пор, как Рубикс показал мне, как можно творчески использовать бейсбольную биту.

Но сегодня вечером я потерялся в боли.

Сегодня вечером он избил меня так чертовски сильно, что я поклялся сделать все, что угодно, лишь бы это прекратилось. Он засмеялся. Именно тогда он сказал, что мне нужно сделать, чтобы боль утихла.

Убить семью Прайсов.

— Килл, семнадцать лет

— Привет папа. — я стиснул зубы, держась за кровоточащий бок.

— Я надеялся, что найду тебя.

Скотт «Рубикс» Киллиан ухмыльнулся.

— Что… чтобы, что… чтобы ты показал мне, что не изменился? Что ты все такой же слабак?

Его длинные волосы были припорошены серебром, взлохмачены и растрёпаны. Козлиная бородка запачкана кровью и грязью.

— Или, чтобы узнать, что я приготовил для Клео, когда убью тебя?

Я напрягся.

— Ни то, ни другое.

Он склонил голову.

— Полагаю, я должен гордиться тем, что вы нашли меня — что вы застали нас врасплох. Бля, я даже горжусь, что ты справился один с Сикомором. Но опять же, почему я должен гордиться сыном, который всегда был разочарованием? — усмехнулся он.

— Все это могло быть чистой удачей.

Этот голос.

Он полз по моим венам, словно демон.

— Не везение. Годы подготовки.

Боль в боку исчезла под приливом адреналина. Я ненадолго посмотрел вниз, стиснув зубы от темной крови, залившей мою футболку.

— Ты всегда был тупицей, Артур. Удивлен, что у тебя в руках нет учебника по математике или того потрепанного ластика, который ты всегда носил с собой, — он сделал шаг ближе.

— Только ими ты и был способен пользоваться.

Взглянув на отца, я забыл о ране и повалил его на землю. Боль усилилась, на лбу выступил пот.

— Ты мало что знаешь.

У меня не было оружия. Я уронил его, когда лезвие моего отца вошло в мою плоть, и он швырнул его через всю комнату.

«Твой нож!»

Я взметнул руки к поясу, отцепил ужасный охотничий клинок и взмахнул им.

В каком-то смысле я был рад. Пистолет —это было бы слишком быстро. Пули бы этому засранцу не хватило.

Я не затягивал смерть брата. Но мой отец? Я получил бы огромное удовольствие от его мучений.

— О, я знаю больше, чем ты думаешь. — Рубикс взглянул на красную реку, текущую по моему боку.

— Я сделаю еще много таких, прежде чем мы закончим.

Сжав кулаки, я двинулся вперед.

— Увидим.

Он распахнул глаза, как будто воспоминание о его запуганном послушном сыне не вязалось с этим взбешенным Презом, который отбыл срок за свои грехи. Отец отступил назад, двигаясь к центру комнаты.

Труп Жука наполнил пространство бурлящим возмездием. Сегодня вечером я убью своего отца не только ради себя, но и за Мо и Жука.

«Теперь я тебя поймал. Я не позволю тебе прожить ни одной долбанной минуты».

Рубикс провел рукой по волосам, убирая с глаз сальные пряди.

— Ты действительно собираешься меня одолеть?

Молодая девушка в рваной ночной рубашке и синяках по всей ее белой коже села в постели. Комната была такой же грязной, как и все остальное здание. По полу разбросаны журналы, на прикроватной тумбочке валялись салфетки, а простыни выглядели так, как будто только таракан счел бы их гигиеничными.

— Я сражусь с тобой и выиграю.

Рубикс засмеялся.

— Как бы, блять, не так. Ты ведь помнишь прошлое, не так ли, парень? Ты помнишь, как я каждый раз надирал тебе задницу?

Девушка захныкала, его глаза сверкнули.

Я дернул головой в сторону выхода.

— Уходи.

Мне не нужны были ни зрители, ни заложники. Если мой отец проиграет, он без колебаний воспользуется ею в качестве защиты. И я без колебаний ее убью, если он это сделает.

Она вскочила с кровати, переводя глаза то на Рубикса, то на меня.

Рубикс усмехнулся.

— Возвращайся в постель, детка.

— Делай, как я сказал, и уходи — прорычал я.

Как бы она ни была верна Рубиксу, девчонка быстро испарилась. Схватив отвратительный халат, она бросилась к двери.

Рубикс впился в меня взглядом.

— Не хочешь киску, Артур? Ты всегда был ...

— Это ты избил эту девушку или просто неаккуратно воспользовался моментом? — прервал его я, сделав еще один шаг.

На этот раз он не отступил, его босые ноги приросли к полу. Он знал так же хорошо, как и я, что убежать не получится — ни ему, ни мне.

Он выглядел старше, злее. Его тело было жилистым, но поплывшим в талии. Одетый в джинсы с низкой посадкой и без рубашки, он обнажил свою татуировку «Кинжал и роза», которая украшала его грудную клетку, сливаясь с другими на груди и руках.

Время его не пощадило — он уже сгорбился и заболел артритом. Татуировки у него были уродливого выцветшего зеленого цвета, а лицо испещрено морщинами.

Он не выглядел достойным оппонентом, но я был достаточно уязвим, чтобы не купиться на маску слабака. Он был чертовски жесток. Он заслуживал смерти.

Мы кружили друг вокруг друга, стараясь не наносить ударов. Нож, которым он меня ударил, остался в его кулаке, с крошечными капельками крови. Моей крови.

Он ухмыльнулся, не в силах спрятаться за маской, которую носил всю свою жизнь. Вот он момент истины: злой ублюдок, которому плевать на других.

Я сделаю миру одолжение, удавив его.

— Что сказать, ей это не понравилось? Почти как твоей интрижке на стороне, да? — снова засмеялся Рубикс.

— Лютик наслаждалась временем, проведенным с нами. Разве она тебе не сказала?

Мое сердце разорвалось.

Он умрет тысячью гребаных смертей за то, что прикоснулся к Клео.

Моя рана представляла собой странную смесь горячего и липкого, холодного и влажного. Я не хотел отвлекаться, но, по крайней мере, травма не могла соперничать с болью в моей голове. За последние несколько дней моя терпимость к боли возросла — не благодаря ему.

Я зарычал:

— Она мне все рассказала. Это только подтверждает мой вывод.

Ярость клокотала у меня внутри. Я хотел сорваться и напасть. Но я не мог позволить гневу встать у меня на пути. Эмоции приводили к ошибкам. Все должно было быть хладнокровным и просчитанным. Я его убью. И отказываюсь умереть при попытке это сделать.

— Ой, и какой же?

Мы продолжали кружить, ожидая, пока кто-то попытается напасть.

— Что я убью тебя и никогда больше о тебе не вспомню.

Рубикс сердито посмотрел на меня. Он внезапно бросил нож, вонзив его в матрац, на котором была его шлюха.

— Ты никогда не переставал верить в сказки, да?

Я не ответил.

— Хочешь убить меня? Отлично. Посмотрим, черт возьми, как это у тебя получится, — он поднял кулаки.

— Ни ножей, ни стволов. Сделаем это по старинке.

Я размял шею, напрягая мышцы.

— Меня устраивает.

Пауза.

Всего одна пауза. Затем война.

Но совершенно синхронно мы перестали кружить и встретились посередине.

Все внутри меня оборвалось. Я мечтал об этом моменте — я молил об этом шансе. И вот он настал.

Я взревел, ударив его в грудь.

Он ударил ногой и метнулся в сторону, оставляя достаточно места для жестокого апперкота.

В моих глазах вспыхнули звезды, язык залила кровь.

— Артур, ты все такой же слабак. — Рубикс бросился прочь, подняв кулаки. — Клео пиздец как повезет, если я тебя убью.

Раскаленная ярость жгла мои вены, как вулкан.

— Ты никогда не прикоснешься к ней!

Мы снова сошлись вместе. Атакуя и защищаясь.

Бой казался отрепетированным. Как будто мы следовали какому-то предопределенному пути и сценарию.

Он бил кулаками. Я тоже.

Его ответные удары достигали цели. Мои тоже.

Мы причиняли друг другу боль, но ни один из нас не продвинулся вперед.

Чистилище битвы, где мы оба страдали, заставляя другого истекать кровью.

— Тебе достаточно? — сказал, тяжело дыша, Рубикс, из его носа текла кровь.

Я улыбнулся почти безумно. Все, чего я хотел, — это чтобы его жизнь оборвалась. Чтобы он умер.

— Мне не будет достаточно, пока ты не заплатишь за то, что сделал! — я бросился к нему, размахивая кулаками — все единообразие было нарушено в пользу того, чтобы причинить как можно больше боли.

Каждый удар был очищением, а хруст его челюсти — исцелением.

Время потеряло всякий смысл, когда мы колотили друг друга. Каждый удар делал меня только сильнее, я становился будто невесомым благодаря дарованному по частям искуплению.

Отец дрогнул. Он потерял уверенность в себе и стал небрежным.

Тяжело дыша, он зарычал:

— Ты пустая трата времени, Артур. Просто сдавайся уже. Перестань выставлять себя дураком.

Я усмехнулся, проглотив вкус металла и запекшуюся кровь.

— Ты проигрываешь, отец.

Каждое попадание и пропущенный удар подпитывали меня, словно зверя. Рубикс, возможно, пытался превратить меня в себя — но каким-то образом я стал лучше. Сильнее. Быстрее.

Почти каждую ночь в подростковом возрасте он учил нас с Асусом наносить удары. Он заставлял нас драться, культивируя ненависть между братьями.

Я ненавидел те ночи, но никогда не забывал уроки. Никогда не забывал, как мой отец орудовал левым кулаком и предпочитал его правому.

Энергия хлынула в мое измотанное тело. Я зашел с козыря.

— Знаешь, он мертв.

Глаза Рубикса расширились, затем сузились.

— Что ты, черт возьми ...

— Дакс. Он умер. Я зарезал сукиного сына.

На мгновение горе омрачило лицо моего отца; затем его сменил гнилостный гнев.

— Ты ублюд….

Я уклонился от его атаки и позволил каждому уроку и воспоминаниям направлять мои кулаки. Он больше не пугал меня, не контролировал меня, не владел мной.

Не в этот раз.

Я ударил его в лицо.

Это за Клео.

Мои костяшки пальцев соприкоснулись с его скулой.

Это за Торна.

Я двинул ботинком в его коленную чашечку.

Это за то, что, черт возьми, выбросил меня, как будто я был ничем.

Апперкотом я рассек ему челюсть, из его рта брызнул поток крови.

Рубикс со стоном отшатнулся. Он рванулся вперед, целясь мне в рану. Он ударил меня прямо в зияющий порез. Меня охватила тошнота.

Он увернулся от моего ответного удара, чтобы ударить меня сзади по почкам.

Я вскрикнул, стиснув зубы, чтобы не потерять сознание. Кровь потекла по моему лбу, волосы промокли от пота.

Во времена моей юности, Рубикс, возможно, и был лучшим бойцом, но прошлое изменило меня.

Он научил меня направлять свой гнев в нужное русло. Когда я сидел в тюрьме штата Флорида, его уроки стали спасением. Я смог защитить себя — сделать имя едва повзрослевшему заключенному и предотвратить худшие трагедии.

Мои навыки были отмечены. Меня взяли в тюремную команду по боксу. В течение многих лет я служил развлечением как для заключенных, так и для охранников — учился, развивался, оттачивал свои навыки ради этого самого момента.

Теперь у него не было ни единого шанса.

«Понимаешь, отец. Месть — та еще сука».

Удар за ударом, мы рычали и прожигали друг друга глазами.

— Брось, Артур. Тебе не победить.

Я засмеялся, потому что эти слова были ложной бравадой умирающего.

Принятие боли от его смертоносных прицельных ударов только подпитывало меня.

Я оскалил зубы.

— Ты сдаешь позиции, старик.

Я нанес апперкот. Попал ему в подбородок, зубы отца клацнули, как кости. Он рухнул на колени, мотая головой. Прежде чем я смог нанести следующий удар, он, шатаясь, поднялся на ноги, сплюнув кровь в мою сторону.

Мои руки сжались. Но на сердце полегчало.

Я заставил отца встать на колени.

Я заставлю его сделать это снова.

Тяжело дыша, я нанес тяжелый удар, откинув его голову назад. Он ударился о кровать, резко отлетев от меня.

Я никогда не чувствовал такой свободы. Каждый удар был лекарством для моего сердца. Каждый его крик успокаивал меня, потому что я понимал, что уничтожил чудовище своего прошлого.

Он заслужил это, и да поможет мне Бог, я положу этому конец.

Рубикс рухнул на пол, мотая головой от головокружения.

Я продвинулся вперед.

Мы оба знали, кто победил.

Я видел схему. Конец неизбежен.

На мгновение я остановился. Я мог бы затянуть это. Я мог бы подождать, пока он поднимется на ноги, и мучить его снова и снова. Воспоминания о прошлом — о детстве, где стрельба из оружия, контрабанда наркотиков и убийство конкурентов были более обычным явлением, чем барбекю или домашнее задание — я изо всех сил старался отпустить. Чтобы моя запутанная история перестала иметь какое-либо влияние на меня, чтобы перестать тосковать по призраку юной Клео до того, как она испугалась и покрыла свое тело татуировками.

Много лет назад я не был достаточно сильным или хладнокровным, чтобы сделать то необходимое. Я не смог защитить ее.

Но, черт возьми, я сделаю это сейчас. Пока я жив, Клео всегда будет в безопасности, любима и защищена.

Рубикс встал. У него был сломан нос, а правый локоть согнут под неестественным углом. Мое сердце бешено заколотилось при мысли о том, какие муки я причинил человеку, который подарил мне жизнь.

Затем я вспомнил его угрозы в адрес Клео. Я вспомнил все его пытки и уловки, и ничто не могло помешать мне уничтожить его.

Я оказывал миру услугу. Делал единственное, что мог, чтобы наконец обрести счастье.

Повернувшись на месте, я ударил его. Мой ботинок приземлился прямо ему на грудь. В затхлой комнате раздался хруст ребер, когда он рухнул на пол. Его крик отразился от стен, прозвучав болезненно слабым.

Стоя над ним, я попрощался со всей ненавистью, которую так долго носил в себе. Я отпустил то, что двигало мной, и принял новое начало.

— Прощай, Рубикс.

Он поднял руки.

— Ты, черт возьми, пожалеешь об этом, мальчик. Ты мой сын!

Я поднял ногу.

— Уже нет.

Я пнул его. Он перекатился на бок, ревя от мучительной боли.

Затем я сделал то, чем не мог гордиться.

Я встал над телом своего отца и ударил его ногой в голову.

Последний рывок, чтобы покончить со всем этим.

Отец дернулся и замер.

Готово.

Последовавшая тишина не имела никакого смысла.

Я был пугающе опустошен.

Странно спокоен и не совсем доволен.

Через четыре миллиона минут — восемь долгих лет — я наконец остановился. Однако какая-то часть меня не успокаивалась. Это не казалось окончательным.

Он мертв ... не так ли?

Я наклонился, чтобы проверить его пульс.

Раздался слабый удар — его последняя попытка зацепиться за жизнь.

Черт побери.

Почему все, связанное с моим отцом, не могло быть легким?

Тот факт, что он не умер, разрушил мое внутреннее спокойствие. Даже без сознания и едва живой, он все равно заставил меня уйти в кромешную тьму, чтобы выиграть.

Стоя, я сделал единственное, что мог. Схватив нож с кровати, я перекатил Рубикса на спину и завис над его бессознательным телом.

Ненависть разогревала мою кровь, распаляя меня, несмотря на то, что потоки крови пропитали мою футболку и джинсы. Я не только избил его до полусмерти, но и теперь должен был хладнокровно убить. Прикончить человека без сознания —умертвить, как больную собаку.

Вздохнув, я упорядочил свои мысли.

Он чудовище.

Он должен умереть.

Почти ритуально я вонзил лезвие ему между ребер и погрузил нож глубоко в сердце.

Он не открыл глаза. Не вздрогнул. Не было никаких признаков того, что он перешел из одного мира в другой. Только легкий вздох, когда его пульс остановился.

Комната, казалось, сжалась и выдохнула. Облегчение потекло по стенам, и, наконец, я почувствовал, как оттаиваю изнутри.

Все, что я носил в себе, внезапно вырвалось на свободу.

Как будто я каким-то образом обнаружил свою невиновность, утраченную в ту ужасную ночь. В конце концов, я поверил, что заслужил Клео, хотя стал монстром и убил.

Все было как положено.

Я наконец-то свободен.

Оставалось только залить здание бензином. Раз и навсегда уничтожить сцену кровавой бойни и навсегда попрощаться.

В моем прошлом было так много огня.

Так много разрушений.

Больше никогда не будет необходимости в подобном насилии.

Не будет необходимости в мести.

В ненависти.

Все кончено.

Пламя пожирало трупы.

От клуба «Ночных крестоносцев» остался лишь пепел, а оставшиеся женщины разбежались, как мыши.

Мы стояли там, сетчатка глаза горела ярко-оранжевым, а кожа покалывала от тепла — каждый из нас закрыл эту главу своей жизни по-своему. Я больше никогда не буду убивать. Никогда больше не буду носить на душе камень в виде чужой жизни.

Победу не праздновали. Мы выиграли, но проиграли. Безмолвное присутствие Мо и Жука омрачило ночь.

Мы молча ждали, пока огонь полностью утихнет. Треск и плевки пламени эхом разносились в темноте, пока огонь пробивался сквозь грязь. Мы подождали, пока все улики не поглотит палящая жара, а затем сели на байки и рванули к свободе.

Битва увенчалась успехом. Однако были жертвы.

Ужасные, ужасные жертвы.

Я схватился руками за дроссель.

Это вечно неуловимое счастье наконец стало моим.

Я отомстил. Я добился своего. И, наконец, у меня была моя женщина.

Но я также дорого за это заплатил.

Две жизни.

Две жизни, которые принадлежали мне, и которые доверили мне свою безопасность.

Ветер, дующий мне в лицо, высушил струйки крови, алый цвет просачивался сквозь кожу в мою душу. Рана в боку горела от боли. Я разорвал какую-то простыню, чтобы обернуть ее вокруг груди, делая все возможное, чтобы оставаться в сознании.

Вместе со своим телом я бы привел в порядок свой разум… Я бы излечился — духовно, физически и эмоционально.

Гул шин успокоил мои напряженные нервы, и впервые за почти десятилетие я, блять, мог дышать.

Дышать, зная, что я отомстил за Клео.

Я потребовал того, что мне причиталось.

Даже моя головная боль не могла омрачить это.

Все было лучше. У меня было новое будущее, новые возможности, новые горизонты.

Мое сердце сжалось, когда на ум снова пришли Мо и Жук. У меня не выходило из головы их самопожертвование. Я никогда не перестану благодарить их за то, что они дали мне.

Кузнечик оглянулся, его байк не отставал от моего. Он грустно улыбнулся.

Сегодняшняя ночь была одновременно праздником и трауром.

Наши павшие товарищи были с нами в дороге, хотя их и не было.

Их смерть навсегда запятнала нашу победу.

Нажимая на педаль газа, я набирал скорость, пытаясь обогнать грусть и еще немного насладиться свободой. Я был в некотором роде эгоистом — хотел насладиться знанием того, что моего отца больше не существует.

Мо был суровой руководящей силой, непобедимой. А Жук моим протеже. Они были хорошими людьми.

Я гнал свой байк быстрее. Ветер усилился, и я рванул вперед из толпы братьев.

Как бы быстро я ни разгонял двигатель, этого было недостаточно.

Я хотел увидеть Клео. Мне нужно было оказаться в ее объятиях и похоронить свою печаль из-за того, что я стал причиной смерти двух братьев.

Но тогда ... это не имело значения.

Сотрясение мозга, которое, как мне казалось, я давно пережил, вернулось с удвоенной силой. Боль сильнее, чем ножевое ранение в бок, расколола мне череп.

Я закричал.

Дорога передо мной исчезла.

Шум, ощущения, зрение, звуки — все выключилось, как будто я въехал в безмолвную черную дыру.

Головная боль усилилась. Она вернулась не с тисками или иглами, а с мачете и пулеметами.

Она пронзила мою голову. Проникла в мои мысли. Довела меня до агонии.

В один момент я был в ясном сознании.

В следующий — упал.

Занос.

Скольжение.

Дорога наклонилась мне навстречу.

Я рухнул на нее.

И это было последнее, что я запомнил.

Глава тридцать третья

Клео

Я знала, кем хочу стать, когда вырасту.

Я не хотела преподавать, быть шеф-поваром или летать по миру. Я хотела лечить животных. Мне нужно было помогать беспомощным существам, которые пострадали от рук грешников. Мне нужно было вернуть в мир добро. Но в основном это было из-за Артура.

Он таял у меня на глазах, отдаляясь. Он думал, что сокрытие информации защитит меня. Это было не так. Это только заставляло меня волноваться еще больше, и как бы я ни старалась, не могла его спасти.

— Клео, двенадцать лет.

— Отвези меня в «Чистую порочность».

Свичблейд нож поднял голову, его детское личико было окутано сигаретным дымом, куртка поглощала лунный свет. Он приподнял бровь, но не успел заговорить.

Проскочив мимо него, я оседлала его стоявший во дворе байк. Своим мягким, но убийственным голосом я потребовала:

— Я не буду просить дважды. Отвези меня на территорию.

Он покачал головой.

— Ты знаешь, мне приказано держать тебя здесь.

— Мне все равно.

— Это для твоей же безопасности.

— Подумай о своей безопасности, если не отвезешь меня в «Чистую порочность» в эту самую секунду.

Мое самообладание помогло скрыть мой страх, но меня снова поглотило тонущее, удушающее чувство того, что я потеряла связь с Киллом. Это было все равно что лететь в космосе без веревки. Как прыгать со здания без парашюта. Как амнезия для моего сердца.

Мне потребовалась вся моя сила, чтобы не упасть на колени и не закричать. Я зажмурилась.

— Отвези. Меня. В. Клуб.

От моего расстроенного тона в его глазах промелькнула тревога. Подойдя ближе, он оглядел меня с ног до головы.

— Ого, все в порядке?

Слезы были дьявольским врагом, они изо всех сил пытались пролиться из моих глаз. Я не позволю им пролиться. Пока не узнаю. Пока не найду Артура и не спасу его, как должна была сделать много лет назад.

Страх омрачил его лицо. Понимание оживило его пухлые конечности.

— Что ты имеешь в виду?

Пожалуйста, пусть я ошибаюсь.

Пожалуйста, пусть эта боль исчезнет.

Когда мои молитвы остались без ответа и щемящее одиночество стало еще острее, я выдавила:

— Что-то случилось. Нам нужно ехать. Сейчас же.

Это было слишком долго.

Слишком долго.

Я мерила шагами пол, нервничала и сходила с ума от беспокойства.

В течение нескольких часов я отслеживала пути через Клуб, отчаянно нуждаясь в каких-либо новостях. Мы ничего не получили.

Начнем с того, что там были только Свичблейд и я. Затем появились остальные. Мелани, Фейфей и многие другие.

Звонили на сотовые телефоны. Никто не ответил. Выдвигались теории. Безрезультатно.

Мы вернулись в темные времена телефонной связи, ожидая, когда наши солдаты вернутся домой. Я должна была надеяться, что болезнь внутри меня была неправильной — что они появятся в любую секунду, а не какой-нибудь ужасной депешей с плохими новостями.

Ожидание было мучительным. Мы задыхались от невыносимого беспокойства.

Я могла понять, почему женщины, пережившие Первую и Вторую мировые войны, сами прыгали в опасность. Записывались медсестрами. Предлагали свои услуги по пришиванию пуговиц и сборке танков. Все лучше, чем бесконечное ожидание.

Я не могла этого вынести.

Я чувствовала себя беспомощной на загнанной.

Скорбящая девушка, умирающая от желания помочь, но совершенно бесполезная.

— Есть какие-нибудь новости? — спросила я в миллиардный раз, глядя на Мелани и Молли. Они сгрудились на кушетке в главной комнате «Чистой порочности».

— Нет, ничего — грустно сказала Мелани, сжимая мертвой хваткой свой телефон.

— Никто не звонил, и каждый раз, когда я набираю номер, соединение прерывается, — она заглянула мне в глаза.

— Что если…

— Прекрати. Не говори этого.

Молли подогнула под себя ноги, выглядя удрученной и потерянной. Смелые деловые женщины с собрания исчезли. Эти женщины глубоко любили своих мужчин. Они ощущали их отсутствие так же, как глубокую рану.

В каком-то смысле я была благодарна. Благодарна, что мне не пришлось проходить через это в одиночку. Что у меня были люди, поддерживающие завесу горя, чтобы она не задушила меня полностью.

Прошло еще время.

Постепенно гнев вытеснил мое беспокойство. Меня переполняла ярость.

Как Артур мог так поступить со мной?

Как он мог пригласить меня обратно в свою жизнь, а затем так легко уйти из моей? Как он мог оставить меня разорванной на части, когда некому собрать меня обратно?

Будь ты проклят, Артур Киллиан. Ты должен мне. Остаться в живых.

От нечего делать я медленно стирала до блеска половицы своей неустанной ходьбой.

Сколько времени прошло?

Здание клуба было тюрьмой, в которой я задыхалась. Я больше не могла этого выносить.

Выскочив из комнаты, я направилась к выходу и распахнула дверь во двор. Колючая проволока и высокие заборы отгородили меня от мира, но также заперли наедине с моей бушующей тревогой.

Я прошла через все стадии горя, повторяя их снова и снова. Я перешла от ужаса к ярости, от оцепенения к боли. Я перестала визуализировать все ужасные вещи, которые могли пойти не так, и заставила себя ждать ответов. Я даже смирился с принятием — как будто мое сердце не могло справиться с незнанием и предпочло бы принять худшее, чем надеяться на лучшее.

Влажными и напряженными глазами я смотрела на убывающую луну над головой. Она была бледной и размытой на рассвете нового дня. Или, возможно, она просто чувствовала мою боль и сочувствовала.

Закрыв глаза, я взмолилась.

Пожалуйста, пусть он вернется живым.

Пожалуйста, пусть с ним все будет в порядке.

Мои колени задрожали; я больше не могла выносить беспокойства.

Обойдя фасад здания, я соскользнула по стене и подтянула колени вверх. Закрыв лицо руками, я попыталась успокоиться — заглушить свои опасения и остаться сильной.

Стрекотали цикады. Крики диких птиц в Эверглейдс становились все более настойчивыми по мере того, как дневной свет прогонял ночь.

Потом… что-то загудело на горизонте.

Я вскинула голову, уши болели от желания прислушаться.

Звук раздался снова.

Громче сверчка, более механический, чем любое насекомое.

Они здесь.

Я вскочила на ноги и бросилась внутрь.

— Мелани! Молли! Они вернулись! — я проскользнул в гостиную. — Джейн, возьми аптечки. Фейфей, ты отвечаешь за еду и воду. Принеси все сюда — на всякий случай.

Я сразу перешла в режим сортировки. Мне было все равно, даже если все они вошли, хлопая друг друга по спине и радуясь выигранной битве. Я хотела быть готовой.

«Пожалуйста, пусть с ними все будет в порядке».

Рычание двигателей стало громче, и женщины бросились выполнять мою просьбу. Свитчблейд появился из одного из офисов и, обеспокоенно взглянув в мою сторону, бросился в гараж, чтобы открыть огромную дверь на роликах.

Грохотал мотоцикл. Из мрака выехали трое, шесть, десять, потом поток байкеров. Они ворвались в сверкающий огнями гараж, беспорядочно паркуясь среди отдыхающих Харлеев и маслкаров.

Я сбилась со счета, когда внутри взревел последний мотоцикл, и Свитчблейд нажал на пульт дистанционного управления, чтобы отрезать внешний мир, защищая своих братьев.

Двигатели были заглушены, шлемы сорваны, и новой какофонией стали уже стоны агонии.

Я бросилась вперед и стал искать Артура.

«Где он?»

Я, мужчина за мужчиной, искала свою вторую половинку. Кровь, грязь и пот покрывали вернувшихся воинов.

Но их Преза не было.

Чья-то рука сжала мои плечи. Я испуганно обернулась. Мое сердце заколотилось, я уже предвкушала увидеть своего возлюбленного, загадочно улыбающегося и полного жизни.

Я замерла.

Грассхоппер коснулся моей щеки, его лицо было испачкано грязью и усталостью.

— Клео…

Мир затянулся в ужасный вакуум. Мое сердце перестало биться.

— Где ... где он?

Хоппер вздохнул; его ирокез стал колючим от грязи и жира. Его куртка была разрезана спереди, а ботинки заляпаны грязью.

— Его нет с нами. Он ...

Визг наполнил мои уши, голову, душу. Схватив Хоппера за лацканы, я притянула его к себе.

— Пожалуйста. Пожалуйста, скажите мне, что с ним все в порядке!

Грассхоппер обнял меня за плечо и повел к горячему шипящему мотоциклу.

— Мы еще не знаем. Я приехал за тобой. Я отведу тебя к нему.

Сильными руками он поднял меня с пола и осторожно посадил на спину своего «Триумфа». Я не сопротивлялась. Не говорила.

Я в шоке?

Я сломлена?

Надев шлем мне на голову и завязав ремешок вокруг моего подбородка, он мягко сказал:

— Он жив, Клео. Просто держись за это, и будем надеяться, что врачи его вытащат.

Я кое-что решила, пока ждала в мрачной, наводящей тоску приемной больницы. В каком-то смысле у меня открылись глаза и исчезла последняя детская наивность.

Быть брошенной — той, кто ждет известий о судьбе любимого человека, было худшим наказанием на свете. Я думала, что поняла боль Артура. Поняла его горе, когда он поверил, что я мертва и никогда не вернусь.

Но я этого не сделала. Не совсем.

Справиться с амнезией было проще всего.

Я двигался дальше ни с чем. Не было печали, которая поглощала бы меня. Не было чувства вины, которое приводило бы меня в ярость. У меня была жизнь с чистого листа.

Не Артур. Он был единственным, кто остался позади.

Мое сердце не переставало болеть при мысли о невыносимой агонии, в которой остался Артур. Я ждала новостей о его операции восемь часов. Но он ждал моего перевоплощения восемь лет.

Он был намного сильнее, храбрее и способнее меня. Просто потому, что он пережил эту трагедию и продолжал жить. Я? Я хотела умереть и окаменеть в этом ужасном пластиковом кресле, чтобы мне никогда не пришлось услышать новость о том, что он не выжил.

Когда мы только прибыли, Грассхоппер держался поблизости. Медсестры и санитары обходили нас стороной, разглядывая его окровавленную одежду и разбитые костяшки пальцев. Но постепенно, по мере того, как появлялись новости о состоянии Артура, прибывало все больше и больше участников «Чистой порочности».

Они приняли душ и надели свежую одежду, но не могли ни смыть зловоние битвы со своей кожи, ни прогнать резню из глаз.

То, что они сделали прошлой ночью, окутало их густой аурой, и я пообещала никогда не спрашивать, что они сделали. Никогда не вспоминать об убийствах и пытках, которых заслужил «Кинжал с розой».

Однако я не могла заткнуть уши и не слышать их шепота.

Так я узнала, что Артур был не единственной жертвой.

Были еще двое.

Мо и Жук. Ветеран и проспект.

Умерли. Ушли. И все для чего?

— Миссис Киллиан?

Я резко вскинула голову. Доктор Лейн нахмурилась, заметив мое потрепанное состояние и налитые кровью глаза.

— Все хорошо?

Вид знакомого лица грозил сломить меня. Впившись ногтями в мясистую часть ладони, я встала.

— Произошла авария на мотоцикле. Артур… — Глубоко вздохнув, я заставила себя закончить. — Он в операционной.

Я бы все отдала, чтобы оказаться в палате, пока они над ним работали. У меня чесались пальцы наложить швы и залечить раны. Но иметь дело с собакой или кошкой совсем не то, что лечить своего любимого.

Лицо доктор Лэйна осунулось; из-за строгой прически она выглядела старше своих лет.

— Я выясню, что смогу. Но будьте уверены, он здесь в надежных руках.

Я попыталась улыбнуться, но ничего не вышло.

— Честно говорю, не волнуйтесь, — утешила она. Она пыталась отвлечь меня от депрессивных мыслей.

— Я слышала, что Вы зашили мистера Киллиана при первой встрече.

Мои глаза расширились. Откуда она узнала эту информацию? Затем они сузились от неверного предположения. То, что я только что встретила его, подразумевало, что он не был моим всю жизнь. Я покачала головой:

— Я зашила его, это правда. Но это была не первая наша встреча.

Она склонила голову.

— О?

Я нахмурилась, изо всех сил пытаясь сосредоточиться на любви, когда все, о чем я могла думать, это смерть.

— Ночью, когда я его залатала, мы нашли друг друга во второй раз.

Прежде чем доктор Лейн успела ответить, появился врач — мужчина с залысинами и морщинками под глазами.

— Мисс Прайс?

Я бросилась вперед, жадно хватая ртом воздух. Но потом страх перед плохими новостями почти оттолкнул меня назад, отчего мне захотелось съежиться на освободившемся стуле.

— Да?

Он махнул рукой, показывая мне следовать за ним.

Доктор Лейн сжала мое плечо.

— Я Вас позже догоню. Не сомневаюсь, что с ним все будет в порядке.

Грассхоппер появился с кофе из автомата. Его глаза смягчились.

— Давай, Лютик. Лучше знать, чем нет. В любом случае я буду здесь.

На глаза навернулись слезы, но я не позволила им упасть. Собравшись с духом, я побежала за доктором который ждал меня.

— Я не буду ходить вокруг да около, мисс Прайс. — Доктор спрятался за планшетом почти так, будто защищался от меня и семьи байкеров, с которыми я сидела.

— У него довольно серьезные травмы.

Я заломила руки.

— Что… что случилось?

— По словам ваших, эээ, друзей, Артур потерял сознание из-за предыдущего сотрясения мозга во время вождения. Его мотоцикл вышел из-под контроля, и он врезался в шлагбаум на шоссе.

Мое сердце перестало биться.

— О Боже.

Услышав правду после того, как Грассхоппер отказался сказать мне и просто отвесил пинок по моей душе. Хоппер пытался защитить меня, скрывая, что произошло, но это не помогло. Я бы придумывала только худшие сценарии.

Повторяющийся образ Артура, врезающегося в бетон, разрывал мои внутренности.

— У Артура началось медленное кровоизлияние в мозг с тех пор, как он выписался из этой больницы вопреки моему совету. К сожалению, давление росло и росло до тех пор, пока не осталось больше места для крови.

— Что это обозначает?

Доктор отвел взгляд.

— Нам пришлось оперировать. Это была деликатная ситуация — так всегда бывает, когда имеешь дело с чем-то таким сложным, как мозг, но мы смогли остановить внутреннее кровотечение, — он прочистил горло. — Дополнительные сканирование многообещающе. Мы надеемся, что со временем он вернется к нормальной жизни.

Что это значит? Останется ли он тем же мужчиной, которого я знала? Тем же мальчиком, в которого я влюбилась?

— С ним все будет в порядке? — мой голос был едва слышен.

Доктор вздохнул.

— Пока на этот раз он слышит и относится к этому спокойно, у меня нет причин верить в обратное. Как я уже сказал, его травмы серьезны, но человеческое тело восстанавливается гораздо хуже. В подобных ситуациях пациент обычно просыпается в полной мере со своим интеллектом, словарным запасом и не страдает от каких-то побочных эффектов. В отличие от других операций, где заживлению препятствует боль, с мозгом все по-другому. На самом деле это чудо.

Я не понимала и половины того, что он имел в виду. Но мне было все равно. Все, что меня волновало, это обнять его и убедиться воочию, что с ним все в порядке.

Мои мышцы дрожали, угрожая разорваться.

— Могу я увидеть его?

— Конечно. — врач опустил планшет и махнул мне рукой по коридору. Я молча шла за ним, чувствуя себя так, как будто иду по тропе смерти. Яркий свет резал мне глаза; антисептик щипал нос.

Положив руку на дверь, доктор приоткрыл ее и отступил.

— Я дам вам пару минут. Он проснулся, но не в себе. Мы будем внимательно следить за ним в течение следующих двенадцати часов. Не пугайтесь. Половина его головы обрита и полностью забинтована, и он сломал пару костей, но в целом он сильный и поправится.

Сломанные кости?

На глаза навернулись непрекращающиеся слезы.

О, Арт.

Не в силах вымолвить ни слова, я проскользнула мимо него в палату, где в центре возвышалась койка, а вокруг нее раздавались тихие звуковые сигналы и прерывистое жужжание.

Мои глаза впились в мужчину, плотно укрытого накрахмаленными простынями.

Я моргнула, уставившись на него.

Или, по крайней мере, на... кого-то.

Кто-то лежал в кровати.

Но я не узнала его.

Где был Артур? Мой огромный бесстрашный мужчина с мускулистыми руками и мощной грудью?

Этот человек был незнакомцем.

Прикрыв рот, я с ужасом рассматривала его раны.

Его рука была согнута под прямым углом, на ней был свежий гипс. Щека была разодрана и кровоточила, некоторые части были прикрыты марлей. И его голова была забинтована. Он выглядел таким... безжизненным. Таким сломленным.

На дрожащих ногах я преодолела небольшое расстояние и подошла к нему.

— Артур…

Он не ответил. Я остановилась возле кровати, дрожащими пальцами коснулась его прохладной щеки, изо всех сил стараясь не смотреть на белый тюрбан, прикрывающий его лохматые темные волосы.

Врач предупредил меня.

Его волосы исчезнут под этим.

Доктор предупредил меня.

Под этим у него не будет волос.

Но независимо от того, сколько информации я узнала — независимо от статистики или подробных подробностей его операции и выздоровления — ничто не могло смягчить удар от того, что я увидела человека, которого любила, таким искалеченным, разбитым и страдающим…

Взяв его за руку, я сжала его пальцы.

— Артур ... ты меня слышишь?

Ничего.

Его лицо было белым, как простыня, под глазами залегли тени.

Мной овладела настойчивость. Он должен был увидеть меня, должен был открыть глаза, чтобы знать, что я здесь …

Я всегда буду рядом.

— Артур. Пожалуйста …

Я крепче сжала его холодную руку, желая, чтобы он ответил.

Страх перед сотрясением мозга сокрушил меня. Воспоминание о том, как он был дьяволом, которого удалось разбудить несколько дней назад, вызвало рыдание в моих легки.

— Арт …

Я повела плечами, прижимаясь лбом к его груди. Его окружали провода и мониторы — некоторые прятались под повязкой на голове, другие спускались по его больничному халату.

Я хотела их всех сорвать. Чтобы освободить его от страданий. Чтобы защитить его.

— Артур… пожалуйста. Мне нужно убедиться, что с тобой все в порядке...

Еще одну долгую минуту ничего не происходило, но затем что-то изменилось. Осознание — выход из глубокого сна.

Первым признаком жизни было подергивание, вдох, дополнительный звуковой сигнал, когда его сердце проснулось. Следующим были приоткрытые губы и румянец, заливший бледные щеки. Это было похоже на наблюдение за бабочкой, вылетающей из куколки.

И затем, наконец, он открыл глаза.

Они были такими же зелеными и блестящими, как я помнила.

Этот цвет окутал меня изумрудной надеждой и прогнал мои цепкие страхи.

— О, слава богу.

Я поцеловала его в щеку, вдыхая его. Его запах был слабым, скрытым под антисептиком, но в нем еще присутствовал аромат кожи и морской соли.

Он все еще существовал.

— Ты в порядке… с тобой все будет хорошо, — сказала я, осыпая его лицо поцелуями любви.

Артур застонал, немного отодвигаясь.

Отступив, я покраснела.

— Извини, не хотела делать тебе больно. Это просто ... Боже, это была ужасная ночь.

Он нахмурился, глядя мне в глаза.

Мое сердце остановилось.

Нет…

Вместо любви и привязанности в них была пустота. Глаза холодные, как камень, и пустые, как могила.

Боль.

Боль, о существовании которой я даже не подозревала, пронзила меня.

— Арт? — сладко улыбнулась я. — Это я ... Клео.

Он поморщился. Покачал головой.

«Нет, пожалуйста».

В голове пронеслись ужасные мысли о том, что он меня забыл. О том, что мы поменялись ролями. О том, что меня снова терзает амнезия, но теперь уже забыли меня.

Я не смогу выжить. Не смогу жить в мире, где Артур меня не любит. Даже когда мы были в разлуке, я чувствовала это — какую-то космическую связь, поддерживающую во мне жизнь. Он делал меня сильной. Он был причиной, по которой я не сдавалась.

Если он бросит меня ...

— Артур ... не делай этого. — я пыталась проглотить рыдания. Слезы залили мои щеки.

— Ты меня знаешь… помнишь? — я снова нащупала его руку. — Это я. Твой Лютик…

Он втянул воздух. Пустота рассеялась, как туман на озере.

— Л…Лютик…

Я дрожала так сильно, что у меня стучали зубы.

— Это я. Пожалуйста, не забывай меня. Я не справлюсь, если ты меня забудешь!

Внезапно его губы скривились от ужаса.

— Чеееерт, Клео…

Действие лекарств прекратилось, его боль отступила, и он по-настоящему увидел меня. Его душа сияла, сверкая агонией.

— Никогда. О боже, как я могу тебя забыть? — Артур зашевелился под простынями своим массивным телом. Он попытался обнять меня за плечи своей сломанной рукой, но застонал от боли, тяжело дыша.

— Я знаю, кто ты. Правда. — Его голос дрогнул. — Мне очень жаль, я немного не в себе из-за того, что мне вкололи. Как ты могла подумать...

— Ты меня не узнал.

Я попыталась скрыть лицо. Недостаток сна и непреодолимое беспокойство не давали мне возможности спрятаться. Меня сбил с толку кошмар, который не был правдой.

Что, если бы все это только у меня в голове? Что, если слова, которые я слышу, ненастоящие? Сможет ли он проснуться после операции на головном мозге и начать говорить так, будто все в порядке? Это имел в виду доктор?

— Эй… — ему удалось прикоснуться к моей щеке рукой без гипса. Он провел шершавым пальцем по моим влажным слезам.

— Ты разрываешь меня на части, Клео. Не плачь. Я здесь. Я по-прежнему я.

Часть меня ему не поверила. Часть меня все еще боялась худшего — того, что врачи вырезали закодированные для меня части его мозга, синапсы, которые делали его моим. Я не могла избавиться от изнурительного ужаса, что ничего не могу сделать, чтобы помешать ему бросить меня — чтобы он остался жив и со мной.

Ничего!

Все только во власти судьбы. И судьба оказалась беспощадной сукой.

Я заплакала сильнее.

— Эй… Лютик. Н…не надо, — он обнял меня за шею, притянув к себе. — Господи, из-за тебя я сейчас заплачу, детка.

Он прижался губами к моему лбу.

— Я тебя люблю. Всегда буду любить. Ты мой мир, Клео.

Его слова стали бальзамом посреди всего этого охватившего меня ужаса, который сейчас медленно рассеивался, по мере того, как Артур приходил в себя. У меня подкосились ноги, и я уткнулась ему в грудь.

Он вздрогнул, прерывисто вздохнув, но не отпустил меня. Артур крепче сжал руку, с любовью притискивая меня к себе.

— Я здесь. Я по-прежнему твой. — Его голос был полон боли. — Я всегда буду твоим. Обещаю.

Я была в замешательстве. Это он лежал в больнице. Он принимал морфий и имел дело с черепно-мозговой травмой. И все же он утешал меня. Артур снова был самым сильным, защищая меня и поддерживая, пока я разваливалась на части.

— Мне очень жаль, — выдавила я. — Я не могу. Мне просто н…нужно...

Я не могла больше этого делать.

Так долго я притворялась, что справляюсь. Я нацепила маску и разыгрывала взлеты и падения жизни. Но внутри была мертва. Мне не хватало не только своих воспоминаний. Мне не хватало и всего этого.

Этого богатства эмоций.

Бессмертной привязанности.

Нерушимой связи.

Я была так одинока. Так напугана. И вот… я дома…

Рыдание вырвалось из моей души, открывая шлюзы для моих слез. В течение долгих восьми лет я никогда не позволяла себе расслабиться. Никогда не расстегивала сковавший мои чувства тугой корсет, чтобы очиститься и исцелиться. В течение восьми лет я боролась с грустью, как будто это чума, пытающаяся меня убить. Я не могла развалиться на части, потому что у меня не было никого, кто мог бы заново меня собрать.

Но здесь... в больнице, в объятиях моей второй половинки, в стране, которую я оставила, я прыгнула с обрыва, за который всегда цеплялась, и упала.

В печаль.

В счастье.

В любовь.

И он поймал меня.

Артур не переставал бормотать, его хриплый голос был лучшим припевом для моей расшатанной психики.

Слезы текли ручьем, я прижалась к нему, вдыхая его запах, пропитанный лекарствами.

— Ты жив.

Снова слезы. Снова рыдания.

— Слава Богу, ты жив.

Он вздрогнул, когда я поцеловала его в лоб, в глаза, в губы.

Я хотела зацеловать каждый дюйм, проникнуть в каждую его пору, чтобы он никогда не смог от меня избавиться.

— Жизнь и смерть ни черта для нас не значит, Лютик. Моя любовь к тебе делает нас бессмертными, — он крепко обнял меня. — Я понимаю это. Понимаю твою боль.

Он поцеловал мои веки.

— Просто отпусти, детка. Дай мне тебя поймать.

Слезы полились еще больше. Я не знала, что внутри меня столько расплавленной боли. Все это выплеснулось наружу проливными водопадами, которые невозможно было остановить.

Время шло, но я не осознавала.

Дверь открылась и закрылась, но я не заметила.

Все, что меня волновало, — это Артур, его тепло и его ровное сердцебиение.

Какое-то время все, что я могла делать, это лежать в его объятиях и рыдать.

Я плакала обо всем.

О прошлом.

О настоящем.

О добре и зле.

И когда я, наконец, выплакала свою последнюю слезу, я обрела завершенность. Каждый отколотый кусочек восстановился, и впервые с тех пор, как огонь лизнул мою кожу и изгнал меня из моего мира, я почувствовала себя цельной.

Больше никаких недостающих частей. Больше никаких дырявых воспоминаний.

Я именно такая, какой должна быть.

Его.

Мое дыхание медленно выровнялось, всхлипывания стихли в сигналах показаний пульсометра.

Артур устроился на односпальном матрасе, целуя меня в щеку.

— Иди сюда.

Притянув меня к себе, он помог мне втиснуться в сонное тепло своей постели. Тяжелые удары его сердца успокаивали меня, и я расслабилась впервые за много лет.

— У нас все хорошо? — наконец прошептал он.

Я кивнула, потершись щекой о его грудь.

— Лучше, чем хорошо.

Я застенчиво улыбнулась, смущенная своим нервным срывом, и посмотрела ему в глаза.

Зеленые радужки светились чем-то, чего я раньше не видела.

Удовлетворением.

Исчезло резкое сияние, которое никогда не исчезало. Исчезла жесткая ненависть в его глубинах. Он был свободен — точно так же, как и я. Исцеленный и цельный, по-настоящему живущий настоящим моментом, а не прошлым или будущим.

Я судорожно вздохнула. Мои глаза щипало от слез, и я ничего так не хотела, как погрузиться в тяжелый сон в его объятиях. Но он дал мне возможность исцелиться; я бы сделала то же самое для него.

— Ты нашел свой покой?

Он кивнул, повязка на голове задела подушку.

— Так и есть.

Данное мной обещание не спрашивать, что сделала «Чистая порочность», исчезло. Я была счастлива, что он обрел покой, но какой ценой? Сможет ли он жить с тем, что произошло прошлой ночью?

Я отвернулась.

— Что случилось?

Я кивнула, проводя пальцем по складке на постельном белье. Он убил их. Я не знала, как можно радоваться чьему-то исцелению ценой гибели другого — даже если он того заслуживал.

Когда я не ответила, гнев исказил его черты.

— Я закончил это.

Мое сердце сжалось.

— Ты убил их.

Не отводя взгляда, не выглядя раскаявшимся, виноватым или опечаленным, он кивнул.

— Да.

— И Рубикса и Ассуса?

Здоровой рукой он сжал простыни.

— Я покарал их за совершенные ими преступления. Их обоих.

Я глубоко вздохнула, поглаживая накрахмаленное постельное белье. Часть меня была в ужасе от того, что я влюблена в человека, который мог так бесчеловечно отнять жизнь, но другая часть меня испытывала чувство гордости. Гордости им за то, что он постоял за себя. За то, что, наконец, оставил этот кошмар позади.

Артур поднял взгляд на меня.

— Моя месть свершилась, Лютик.

Я вздрогнула от холодной решительности его голоса.

Его губы смягчились.

— Не задавай больше вопросов. Что сделано, то сделано. И я рад, что это сделано. Но я не хочу об этом говорить. Понимаешь?

Я понимала. Что бы ни случилось прошлой ночью, это было мучительно и отвратительно. Я не хотела, чтобы это знание запятнало мои мысли. Не хотела знать, что он сделал или какие шрамы у него останутся из-за этого.

Я опустила голову.

— Понимаю.

Артур тяжело вздохнул.

— Спасибо.

— Я просто рада, что ты обрел покой после всех этих лет.

Взяв меня за руку, Артур улыбнулся — искренней улыбкой — без остатка прошлой боли или страданий. Мое сердце екнуло, когда он поцеловал тыльную сторону моих пальцев, прижимая меня к себе.

— Отныне жизнь станет намного счастливее, Клео.

Я улыбнулась, тая в его объятиях.

— Пока мы вместе, жизнь не может быть лучше.

Прошло несколько минут, и вместо разговора были только писк и гудение. Наконец, Артур пробормотал:

— С прошлым покончено. И скоро наступит и будущее, — с этими словами он поцеловал меня в голову, его мышцы расслабились, и он начал погружаться в болеутоляющее и сон. — Останься со мной…

Я кивнула.

— Всегда.

Ему не потребовалось много времени, чтобы уснуть. Я не последовала его примеру. Я лежала без сна целую вечность, надеясь, боясь, молясь, чтобы наше будущее было лучше прошлого.

Эта ночь была одной из самых длинных ночей в моей жизни. Но в конце концов все закончилось. Артур вернулся туда, где ему было место. Он наконец-то обрел покой, а не месть.

Мы заплатили за все.

Многим пожертвовали.

Жизнь снова станет прекрасной.

После всего, что мы пережили, мы заслуживали счастья.

Глава тридцать четвертая

Килл

Я не мог вспомнить, когда в последний раз улыбался.

Меня окружила смерть в виде насильников, убийц и воров.

Жизнь в тюрьме меня не изменила; она просто придала мне больше решимости добиться справедливости. Каждый день внутри гноящейся выгребной ямы напоминал мне, что, когда я выберусь, что-то должно измениться.

И я буду тем, кто это сделает.

— Килл, девятнадцать лет

Жизнь изменилась.

Мало того, что мир больше не оскверняли мои родственники, мне также пришлось отступить от Клуба.

Двенадцать дней я оставался прикованным к кровати в гребаной больнице. Каждый час я приставал к врачам, чтобы они предоставили мне честную статистику о том, насколько я на самом деле болен. Каждый день Клео проводила со мной как можно больше времени, отвлекая меня от ужасной мысли о потере моей личности. И через день я проходил восстановительную терапию, чтобы убедиться, что мои основные навыки по-прежнему в силе.

Пока я выздоравливал, Грассхоппер стал больше, чем просто моим другом и вице-президентом; он с легкостью вошел в свою предстоящую роль. Мы оба знали, что этот день настанет... Я просто надеялся, что не стану гребаным инвалидом, чтобы его отпраздновать. Он стал ценным заместителем в команде, и, когда я вышел из строя, отложил запланированные мной встречи, держал Самсона в курсе событий и переправлял средства туда, куда им было нужно. Он поддерживал «Чистую порочность» в порядке, следил за денежными потоками и защитой нашей территории.

Он уже знал большую часть повседневной работы, но иногда мне звонили по телефону и спрашивали моего мнения по определенным спорам или вопросам. Теперь он был мне не помощником, а равным и делал все возможное, чтобы обеспечить руководство, а также товарищеские отношения для тех, кто потерял Жука и Мо.

Уоллстрит почти закончил мотать срок. Время пришло.

На десятый день, проведенный в неудобной постели, Хоппер пришел в гости.

Я поднял глаза от книги «Итак, вы думаете, что вы гений», злясь, что простые уравнения, которые когда-то были такими легкими, все еще давались мне с трудом.

Несмотря на свой страх, я признавал, что с каждым днем осадок в моем мозгу кристаллизуется. Мне становилось лучше. Но я не хотел сглазить. Я бы не признался в этом вслух, просто не мог до тех пор, пока не вернусь на полную скорость.

— Как ты, чувак? — Хоппер вышел вперед, его куртка была перекинута через руку из уважения к испуганным пациентам.

Мы пожали друг другу руки.

— Лучше.

— Супер. Это замечательные новости. — потер он затылок, осматривая мою палату, больше походящую на коробку.

— Итак… Я сделал то, что ты просил. Клуб рассортирован, похороны готовы, документы в порядке.

Я сел на подушках повыше.

— Мы знали, что это произойдет. Я все еще не против этого. Ты?

Он не смотрел мне в глаза.

— Честно говоря, не совсем.

Последние несколько лет мне было интересно, как я отреагирую, когда придет время выполнить мою последнюю клятву, данную Уоллстриту. Я посвящал каждую свободную минуту тому, чтобы превратить его в семью. Мужчины и женщины, которые служили под моим началом, дали мне то, за что стоило бороться, пока я думал, что потерял Клео.

Они были моим домом.

Но теперь у меня появился другой дом, и мне не помешало бы переехать.

Я зарычал себе под нос.

— Такова была сделка. Уоллстрит дал мне обещание.

А я дал обещание Уоллстриту. У меня были свои условия, когда я соглашался на его условия. Это было совместным соглашением, что принесло пользу нам обоим.

Указав на него, я прищурился.

— Он дал тебе обещание. Вы, я и Мо знали с первого дня, что таков план.

Хоппер двинулся вперед, его ирокез осветил луч ламп вокруг моей кровати.

— От того, что это план, легче не стало.

Забавно, но для меня стало. Понимая, что такова моя судьба, я получил структуру и ориентиры, в которых нуждался.

Я усмехнулся.

— У тебя все будет хорошо. Ты более чем способный. — Закрыв глаза, я представил себе свое предстоящее будущее. Я и боялся, и ждал этого с нетерпением, но теперь все, что я чувствовал, была свобода. Полная свобода — новый старт. — У меня тоже все будет хорошо. Так лучшее ... для всех нас.

— Давай, Киллиан.

Я поднял глаза, щурясь от яркого полуденного солнца Флориды, на раскинувшееся передо мной шоссе.

Бетон мерцал от жары, скользкий от следов шин и бензина. Здесь была наша церковь. Дороги были нашими проповедями. Ветер — нашей вечерней службой. Не было лучшего места упокоения для одного из наших братьев.

Кивнув Грассхопперу и рядам «Чистой порочности» позади меня, я взял урну и спрятал останки Мо у себя на груди.

Последние три недели были марафоном исцеления, прощаний и посещения похорон.

Жук был первым. Его проводы были душераздирающими, поскольку мы все отдали дань уважения и похоронили верного члена клуба. Он предпочел быть похороненным за пределами штата вместе со своей сестрой-близнецом, которая умерла, когда была маленькой. Вместе мы поехали в сопровождении свиты, чтобы попрощаться с самым молодым и многообещающим проспектом. У него не осталось семьи, которая могла бы компенсировать или восхвалять его, поэтому мы пожертвовали его доход от «Порочности» в местный исследовательский фонд, занимающийся детской смертностью.

Последними и самыми тяжелыми были проводы Мо.

Единственным оставшимся в живых родственником был его отец, который десятилетиями не общался со своим сыном. Он отказался прийти на похороны.

Прах Тристана «Мо» Моргана, человека, который помог мне освоиться, когда я только появился в Клубе, который хранил свои секреты при себе и никогда по-настоящему не терял облика ублюдка, был развеян с ревом наших двигателей и клубами дыма, отправившими его душу в небеса.

Было больно думать, что его больше нет. Я не осознавал, что он значил для меня, до того момента, как он умер на руках у Грассхоппера. Я хотел бы сделать для него больше. Более торжественные проводы. Более исцеляющее душу прощание.

Но это было то, чего он хотел.

Никакой суеты. Никаких слез.

Он был не только скрытным придурком, но и организованным. Нашему штатному юристу было подано завещание вместе с инструкциями по его кремации, и его бизнес был разделен между членами, которым он его завещал.

Он не хотел, чтобы его съели гребаные черви в темной яме под землей.

Он хотел вечно метаться по дорогам.

После того, как я посвятил свою жизнь Клубу, самое меньшее, что я мог сделать, — это выполнить его последнюю просьбу. Мои собственные потребности не имели значения.

Я всегда прикрою твою спину, чувак.

Увидимся на том свете.

Урна была тяжелой в моей руке. С гипсом на левой руке я не мог открыть крышку. Взглянув на Клео, которая стояла рядом со мной и выглядела чертовски великолепно в джинсах и куртке, я вопросительно приподняла бровь.

Последние несколько недель сблизили нас. Мы никогда не расставались. Никогда не ссорились. Боль в моей голове прошла — сменилась непрекращающимся зудом от швов по мере того, как я выздоравливал после операции.

Каждый день я выполнял поставленные врачами задачи, чтобы обеспечить непрерывность моего выздоровления. И с каждым днем мне становилось лучше.

Врачи сказали, что произошедшее со мной, это чудо. Мой IQ рос, интеллект быстро возвращался. Я не верил в чудеса, но верил в Клео. Все благодаря ей.

Я снова нашел ее. И не собирался умирать.

Бесконечное принуждение, с которым я жил всю свою жизнь, наконец-то утихло. Мне все еще нужно было больше. Мне все еще нужно было исправлять, улучшать и творить, но пока … Я был доволен. Счастлив.

Маленькими пальчиками Клео обхватила крышку, отвинтила ее и отступила на шаг. С благодарной улыбкой я поднял урну и посмотрел на своих братьев.

— Мо был одним из нас. Он всегда останется одним из нас. Его мотоцикл теперь ветер. Дорога теперь его дом. Бог — скорость.

Участники пробормотали свои последние прощания. Остальные хвалебные речи уже были произнесены в местном баре, где Мо хотел, чтобы его братья в последний раз выпили в его честь — он даже оплатил счет, сумасшедший ублюдок.

— Счастливого пути, брат. — Я повернулся с ветреной стороны и высыпал содержимое земных останков Мо. Облако серой пыли поднялось в воздух, невесомое и полупрозрачное, быстро распространяясь по ветру.

Никто не произнес ни слова, когда Мо растворился в воздухе.

Он станет легендой. Он навсегда останется членом «Чистой порочности».

Клео подошла ближе, обняв меня за талию.

— Конец эпохи.

Я улыбнулся; ее слова не могли быть более точными.

— Конец войны.

С легким ветерком в волосах и, держа в объятьях свою женщину, я, наконец, смог отпустить все и просто быть.

Глава тридцать пятая

Клео

Я всегда надеялась, что жизнь воздаст мне за причиненную боль.

Каждый день, ничего не помня, я молила жизнь быть добрее.

Каждый месяц, ничего не помня, я молила о спасении.

И каждый год, не получая прозрения, я молила о том, чтобы быть достойной.

Моя надежда наконец оправдалась. Я снова была цельной. Я снова нашла его. И жизнь теперь была полной.

— Клео, на прошлой неделе

Две вещи произошли через две недели после похорон Мо.

Обе доказали, что жизнь движется стремительно, и все, что я могла, — это держаться, быть рядом с Артуром и никогда не отпускать.

Первой оказалась газетная статья.

Обычно я не читала газет, но пока ждала в холле больницы, пока Артуру снимут гипс, прочитала ее от скуки.

Зевая, я перелистывала черно-белые страницы. Но одна фотография привлекла мое внимание.

На ней были мы.

Мы с Артуром на коктейльной вечеринке в доме Самсона.

Под фото, сделанным без моего ведома, была короткая, но пронзительная статья.

«Президент местного мотоклуба Артур Киллиан недавно продвинулся по служебной лестнице от маргинала общества до бизнесмена, разоблачающего коррупцию. Это не первый раз, когда мы видим его в средствах массовой информации, но это первый раз, когда он был замечен с женщиной. Снимок сделан в доме сенатора Самсона, сообщается, что и Киллиан, и Самсон стоят за недавними радиопередачами с утечками информации о последнем инциденте со шпионажем со стороны нашего правительства. Они оба утверждают, что мир погружается в анархию, а ответственные мужчины и женщины не в состоянии управлять такой сильно изменившейся экономикой. Они заявляют, что создаваемые законы не в нашу пользу, и это зависит от нас, людей, которые выбрали эту правящую власть, принимать меры и бороться за правду и справедливость».

— Ах, ты увидела.

Мой взгляд метнулся вверх, задержавшись на Артуре. На нем были черная футболка и джинсы. Разрисованный символикой «Чистой порочности» гипс исчез, и выбритая полоска на его голове больше не белела на фоне лохматых темных волос — они отрастали короткой щетиной, скрывая травму, которая могла его убить.

— Ты об этом знал?

Артур улыбнулся, усевшись рядом со мной на другой стул.

— Не то чтобы я скрывал это от тебя, Лютик. Кампания продолжается уже несколько недель, — усмехнулся он. — Что поделать, если ты не смотришь телевизор или не читаешь газеты.

Мое сердце учащенно забилось. После того, как я узнала о его долгосрочных целях в отношении Самсона, мы не обсуждали их в деталях. В конце концов, он ушел на ту бойню, вернулся израненным, и наша жизнь повернулась к исцелению и поддержке нашего Клуба, а не к обсуждению мировых революций.

Но теперь я могла думать только об этом.

— Что это значит?

Он провел рукой по волосам.

— Это означает, что завтра приедет Уоллстрит, и как только он это сделает, наша жизнь станет совсем другой.

«Я не хочу, чтобы она становилась другой».

Мне нравилась наша жизнь. Нравились тихие ночи, проведенные вместе. Я обожала семью, которую нашла в «Чистой порочности». Мне даже нравились дни, которые я проводила с Молли и Мелани, изучая книги и глубже погружаясь в империю, которой управляли «Чистые».

Я поджала губы, сопротивляясь мысли о том, что наша жизнь станет общественным достоянием. О том, что мы окажемся в центре внимания и будем сражаться в такой глобальной битве, что потребуются годы, чтобы увидеть результаты.

— Ты можешь отступить? — Я скомкала журнал, скрыв наши напечатанные лица. — Разве Уоллстрит не сможет все взять в свои руки, теперь он свободен?

Артур наклонился вперед, его зеленые глаза впились в мои.

— Ты знаешь ответ, Лютик. Я должен это сделать. И ты мне нужна рядом.

Я отвернулась. Мысль о том, чтобы отдать себя и его на растерзание миру, напугала меня до смерти.

Он взял меня за подбородок.

— Пожалуйста, Клео. Без тебя я не справлюсь.

Несмотря на мой страх и колебания, мое сердце растаяло. У меня не было выбора. На мне была его куртка. Я разделяла его обязанности. Другого пути не было, и я не хотела, чтобы он был.

— Я буду рядом с тобой, Артур. На каждом шагу этого пути.

В тот же день случилось второе.

Я получила два звонка — один я ждала с нетерпением, а другого боялась.

Первый был довольно комичным и не имел бы смысла для любого другого человека.

— Поздравляю, мисс Прайс. Вы воскресли из мертвых.

Я улыбнулась, сжимая телефонную трубку.

— С оформлением документов покончено?

Последние несколько недель было много танцев с бубнами и доказательств моей личности, а также хорошо продуманной лжи о том, что случилось со мной в ночь моего исчезновения. Им не нужно было знать о смерти Рубикса или бушующем пожаре в лагере «Ночных крестоносцев». Правосудие восторжествовало по-нашему — без привлечения полиции.

— Да, мэм. Мы аннулировали Ваше свидетельство о смерти и восстановили социальное обеспечение. Вы получите новые документы, и вам нужно будет подать заявление на получение нового паспорта. Ответственный за это сотрудник свяжется с Вами, как только Вы подтвердите, что Сара Джонс больше не является вашим псевдонимом.

Как только женщина повесила трубку, раздался еще один звонок. Тот, которого я боялась.

— Мисс Джонс, мы хотели бы договориться о времени, когда Вас может навестить Ваш лечащий врач сможет навестить вас. Есть много вопросов, которые требуют разъяснений, включая Ваше внезапное возвращение в Соединенные Штаты, реабилитацию и улучшение памяти.

Коррин удалось успокоить моего социального работника после того, как я так стремительно сбежала из Англии, но мне все равно пришлось держать оборону и ответить на многочисленные вопросы в ходе подведения итогов. Возвращение из мертвых было нелегким делом. А воспоминание о целой жизни, отличной от той, которой я жила последние восемь лет, вызвало массу бумажной волокиты.

Знакомый трепет страха, что зло снова найдет меня, усилился. Я не могла полностью заглушить ужас от того, что мои воспоминания исчезнут или что я проснусь и забуду все снова. Но с каждым днем ​​я все больше смеялась. Все больше улыбалась. У меня даже появился собственный проект, которым мне не терпелось поделиться с Артуром. Я намеревалась сделать нечто особенное с землей «Кинжала и Розы», которую унаследовала. Что-то, что объединило бы два моих мира: Сару Джонс и Клео Прайс.

Моя жизнь совершила полный круг, и как только на оставшихся незакрепленных концах будут завязаны узлы, я стану свободна.

— Скажите детективу Дэвидсону, что он может прийти ко мне, когда захочет. Я с нетерпением жду возможности рассказать ему свою историю.

«Разумеется, со всеми незаконными действиями и убийствами покончено».

Теперь я была спутницей общественного деятеля.

Принцесса байкеров и будущая первая леди политика.

Боже, как изменилась жизнь.

Глава тридцать шестая

Килл

Математика была моей сильной стороной.

Торговля — моим призванием. Управление — предназначением.

Если бы я не мог делать ничего из этого... что бы мне оставалось?

Кем бы я стал?

— Килл прошлой ночью

Уоллстрит.

Я так привык видеть его за решеткой. Так привык к выцветшей хлопковой тюремной униформе и к тому, что мы собирались вместе, чтобы говорить шифром, когда у нас были новости.

Все это было в прошлом.

Сегодня был последний день в моем нынешнем мире. Завтра мы с Клео будем жить совершенно по-другому. И я нервничал так же сильно, как и радовался.

Мой благодетель и наставник покинул штат Флорида. На нем был тот же костюм в тонкую полоску, что и в то утро, когда полиция арестовала его в его офисе в центре города. Мы были очень похожи в этом отношении: он носил свой патч и часто ездил с байкерами, но в другие дни сливался с бизнесменами и банкирами, одеваясь, как они, и смеялся, как они.

Жаль, что он не проверял женщин, которых трахал, так же хорошо, как мужчин, с которыми вел дела. Его отправили в тюрьму благодаря рассерженной зайке из Клуба.

Я помахал, поймав его взгляд.

Его белые зубы сверкнули на солнце, он пошел по тому же пути к свободе, что и я четыре года назад. Я оттолкнулся от мерседеса, за который Грассхоппер заплатил гребаное состояние в ту ночь, когда мы сожгли «Кинжал и розу» и пожали друг другу руки.

Он заключил меня в объятия.

— Блять, Килл. Рад видеть тебя.

Мое сердце забилось быстрее. Я обнял его в ответ.

Оторвавшись, он поднял голову к солнцу и глубоко вдохнул. Он казался на десять лет моложе. В кремовой рубашке с открытым воротом и зачесанными назад седыми волосами он выглядел как вышедший на пенсию глава компании из списка «Fortune 500».

Потянувшись к заднему сиденью мерседеса, я вытащила новую куртку. На ней не значилось никакого статуса — еще нет. В конце концов, теперь он должен был решить, где его разместить.

Мы не обсуждали в деталях, что произойдет сегодня вечером, но в этом и не было необходимости.

Эти планы были высечены в камне в самый первый день, когда он обучал меня.

Скоро мое положение сильно изменится.

И меня это устраивает.

Это было так, как я хотел — то, что я просил.

Уоллстрит ухмыльнулся, взяв куртку и понюхав кожу.

— Черт, это навевает воспоминания.

— Нужно многое наверстать, и уйма времени, чтобы придумать что-то новое.

Уоллстрит сжал мое плечо. Легкая боль в моей ранее сломанной руке заставила меня поморщиться. Выстриженные после операции волосы все еще раздражали, но головные боли и проблемы со зрением прошли. Я шел на поправку. Слава Богу.

Однако одна часть меня все еще была сломана.

Я не совершал сделок с момента битвы с «Кинжалом и розой». Я не открывал свои учетные записи и не включал компьютеры. Коды и алгоритмы, с которыми я всегда жил, по-прежнему отсутствовали, и в моей голове было чертовски пусто.

— Ну что ж, — сказал Уоллстрит, натягивая костюм и склоняя голову к мерседесу.

Я улыбнулся. Запланированная вечеринка по случаю возвращения домой начнется в тот момент, когда я отвезу его в Клуб. Грассхоппер приготовил все необходимое. Он еще немного не привык к тому, что произойдет, но я верил в него.

Он был хорошим парнем. Идеальная «Чистая порочность».

Жизнь каждого потребует некоторой корректировки, но будущее будет только на подъеме.

«Ты все еще не сказал Клео».

Я напряг спину. Я был слабаком, что не сказал ей, но я не мог. Не мог дать ей еще одну семью и тут же ее отнять.

— С удовольствием.

Проскользнув за руль, я имел честь отвезти вдохновителя домой.

Когда я подъезжал к Клубу, мое сердце колотилось в груди. Это место с его крошащейся кирпичной облицовкой и ржавой колючей проволокой выглядело заброшенным и неприветливым — именно таким оно показалось мне, когда я впервые приехал сюда четыре года назад. Я сохранил его внешнее очарование, но обновил внутреннее.

Так же, как я поступил и с братьями.

Снаружи они все еще выглядели устрашающе, но внутри были верны и привыкли к бизнесу, а не к сражениям.

Я переделал их мысли и разум и дал им мир вместо войны.

Я сделал все это, будучи на побегушках у одного человека, который спас меня.

Что бы ни случилось в будущем, я всегда буду этим гордиться.

Помахав перед входом, я сказал:

— И так…

Уоллстрит ухмыльнулся, дернув за лацканы.

— Не могу дождаться.

Топнув своими ботинками, я потянулся к дверной ручке.

— Подожди, Киллиан, — Уоллстрит подошел и положил руку мне на плечо.

— Ты все еще не против этого?

Его глаза сияли.

— Ты превзошел самого себя, мой мальчик. Я не мог и просить лучшего ученика или друга. Ты сделал все, о чем я когда-либо просил. Ты сколотил состояние, сохранил мой клуб в целости и начал то, что я пытался сделать до того, как меня посадили. — Его голос надломился. — Ты стал гребаным спасителем.

Черт, я никогда не видел, чтобы Уоллстрит проявлял столько эмоций.

— Эй, чувак. Все хорошо, — усмехнулся я, похлопав его по руке. — В конце концов, ученик настолько хорош, насколько хорош учитель.

Уоллстрит покачал головой, опустив руку.

— Киллиан, я увидел в тебе нечто особенное, что есть не у многих людей. Ты бы преуспел во всем, к чему бы ни приложил руку. Ты когда-нибудь думал, что, возможно, было нечестно с моей стороны просить тебя об этом? Отдать тебе Клуб, зная все это время, что он не твой? Или сыграть на твоей одержимости и заставить тебя стремиться к величайшей власти в истории? — он посмотрел себе под ноги. — У меня часто возникали сомнения. Задавался вопросом, имел ли я право так сильно тебя загонять.

Я склонил голову. Он был прав. Он был жесток со мной, всегда давил, никогда не позволял мне потерпеть неудачу. Но опять же, без него… я бы никем не стал.

Сжимая дверную ручку, я улыбнулся.

— Без тебя, Сайрус, я все еще был бы за решеткой или мертв. У меня не было возможности выжить в тюрьме и в кошмарах об исчезновении Клео — я бы никогда не стал свободен.

Уоллстрит провел рукой по своим седым волосам.

— Возможно, это так, но я не думаю, что когда-либо говорил тебе спасибо. —У него блеснули глаза. — Спасибо тебе, Киллиан, за твой тяжелый труд и самопожертвование. Спасибо тебе за то, что ты надежный друг. Я никогда не приму это как должное.

«Черт возьми».

Я ухмыльнулся.

— А тебе спасибо за то, что спас мне жизнь.

И приоткрыв дверь, я сказал:

— Думаю, стоит выпить, не так ли? За нас обоих.

Уоллстрит хлопнул в ладоши.

— Мне нравится твой...

— Сюрприз!

Празднование обрушилось на нас в ту же секунду, как мы ступили в «Чистую порочность». Женщины украсили помещение серпантинами и воздушными шарами, в то время как мужчины пополнили запасы в баре и уже успели хорошенько напиться.

Уоллстрит поднял руки, как вернувшийся завоеватель, его испещренное морщинами лицо исказилось от радости.

— Черт, как хорошо вернуться.

Клео стояла рядом с Молли, скрестив руки на груди, но у нее на губах была улыбка.

— Я оставлю тебя пообщаться, — я похлопал Уоллстрита по плечу и бросился сквозь толпу к своей женщине. Как только я подошел достаточно близко, быстро обнял ее.

— Привет.

Она хихикнула.

— И тебе привет.

Уткнувшись носом в ее волосы, я прошептал:

— Ты в порядке?

Она кивнула, в моих объятиях.

— Я в порядке, когда ты рядом.

Клео отстранилась, ее взгляд упал на Уоллстрита. И снова холодная неприязнь, которую она испытывала, когда они встретились в штате Флорида, омрачила ее лицо.

— Итак, первопроходец вернулся.

Повернувшись лицом к бурлящей массе братьев, мы молчали, наблюдая за зрелищем похлопываний по спине, объятий и громкой трансляции воспоминаний между Уоллстритом и старшими участниками «Чистой порочности».

Я кивнул.

— Их лидер вернулся.

— Нет. — Клео напряглась. — Их лидер — ты.

«Ошибаешься, Лютик».

Я знал, что должен был иметь смелость сказать ей об этом раньше.

Я был временным Презом.

Я всегда знал, что Клео не обрадуется возвращению Уоллстрита. Она не скрывала, что относится к нему настороженно. Я понимал ее потребность держаться на расстоянии, но в то же время Уоллстрит не был Рубиксом. Он не был жестоким — только амбициозным.