Грешный ангел

Глава 21

– Ты, как видно, преуспеваешь, – заметил мужской голос в тот момент, когда Бонни потянулась за парой новых рабочих ботинок, – наконец-то!

Лестница качнулась, когда она спускалась вниз. Несмотря на теплую июльскую погоду, она ощутила сквозняк. На пороге стоял Форбс Даррент.

– Наконец-то? – повторила Бонни, приводя в порядок одежду, – Форбс, что это – искренняя радость?

Форбс ухмыльнулся, облокотившись на прилавок. Как обычно, он был хорошо одет: сшитые на заказ бриджи из мягкой материи, высокие блестящие черные сапоги, льняная рубашка и пиджак из плотной шерстяной ткани.

– Я искренне рад за тебя, Ангел, и очень хочу, чтобы ты процветала.

Бонни насторожилась: вместе с ароматами в дверь проник запах беды. Бонни сухо улыбнулась, не выказывая дурных предчувствий.

– Чем могу служить? – спросила она, занимая свое обычное место за прилавком.

Форбс окинул Бонни наглым оценивающим взглядом.

– Ты, конечно, помнишь, что твой дорогой отец покинул Нортридж в некоторой панике несколько лет тому назад, за два или три месяца до того, как ты осчастливила нас своим появлением? Вот как это произошло.

Бонни не могла уже скрыть ни беспокойства, ни любопытства. Если Форбс знал что-то важное, почему он не упомянул об этом раньше.

– Я слушаю тебя, Форбс, – сказала она.

– Как помнишь, какое-то время я управлял этим магазином по поручению Мак Катченов.

Бонни, почувствовав, как в ней закипает гнев, поднялась и процедила сквозь зубы:

– Помню.

– Ты никогда не спрашивала, почему это так, – продолжал Форбс, сделав вид, что заинтересовался вазами с леденцами, стоявшими на прилавке. – Ты просто решила, что твой когда-то горячо любимый Элай распорядился включить магазин в имущество компании.

– Это совсем не так, Форбс, – ровно ответила Бонни, – Элай говорит, что не имел ни малейшего понятия об этом, и я ему верю.

– Конечно, веришь.

– А ты утверждаешь, что он лжет?

Форбс взял леденец.

– Вовсе нет, Ангел. Элай действительно не знал.

– Тогда к чему ты клонишь?

Форбс вздохнул и разжевал леденец.

На улице грохотали фургоны, наверху пела Кэтти, Розмари ревела, а Вебб звал Сьюзен придти и поправить подушки. Казалось прошла вечность, прежде чем Форбс ответил.

– Твой отец задолжал мне, Бонни. Притом, сильно задолжал. Когда он сбежал, я забрал магазин, чтобы вернуть хотя бы часть денег.

У Бонни перехватило дыхание.

– Как мог отец тебе задолжать?

Форбс пожал плечами.

– Мне нелегко говорить о таких деликатных вещах, особенно с такой леди, как ты, – сказал он с издевкой, – но долг есть долг. Джек Фитцпатрик много пил и любил женщин. Более того, он играл. Не вылезал из-за игорного стола после того, как ты со своим красавцем-мужем отбыла в Нью-Йорк. По доброте душевной я давал ему в долг, надеясь, что он выполнит свои обязательства.

– По доброте душевной, – скептически повторила Бонни, – скажем прямо, Форбс, если ты и делал какие-то уступки отцу, то только из-за его связей с семьей Мак Катченов.

– Как бы там ни было, Ангел, – покровительственно улыбнулся хозяин «Медного Ястреба», – но я вернул часть денег, забрав магазин. Но баланс еще не подведен.

– Ты не имеешь права требовать, чтобы я выплачивала долги отца, – возбужденно проговорила Бонни. – Кроме того, откуда мне знать, что ты не лжешь?

Форбс взял еще один леденец.

– Гм, у меня есть бумаги, вернее расписки. – Пошарив в карманах пиджака, он вытащил какие-то документы.

Бонни протянула к ним дрожащую руку.

– У меня есть доверенность на магазин, – сказала она, просмотрев документы и убедившись, что подпись отца стоит на каждом.

– Доверенность, подписанная мистером Фитцпатриком, не так ли?

Бонни казалось, что кровь стынет у нее в жилах.

– Полагаю, – сказал Форбс, положив на прилавок пенни, плату за леденцы, – ты поняла, что это я забрал магазин в счет уплаты долгов?

– Почему же ты только теперь сказал об этом? – спросила Бонни.

– По двум причинам, – весело ответил Форбс, – во-первых, у тебя не было денег, чтобы расплатиться со мной. Во-вторых, в документах нет ничего о том, что магазин пойдет в счет оплаты долгов.

Несмотря на огорчение, Бонни проявила завидную выдержку.

– Ты не боишься из-за этого потерять работу управляющего, Форбс?

Форбс засмеялся.

– Ангел, ты меня удивляешь: это не связано. Конечно, если бы ты все еще была замужем за Элаем, я обратился бы к нему, а не к тебе.

Упоминание об Элае переполнило чашу ее терпения. После возвращения в Нортридж Элай избегал ее. Он по-прежнему жил в меблированных комнатах у Эрлины и ходили слухи, что он занял в ее сердце место Вебба. Правда, пока не говорили, что он делит с ней постель.

– Я не хочу, чтобы Элай знал об этом, – быстро сказала она.

Форбс поднял брови. Он давно не брился, но это почему-то казалось привлекательным.

– Значит, я не ошибся, предполагая, что твой бывший муж не больно жалует твоего отца, Ангел?

– Перестань называть меня Ангелом! Да, ты не ошибся! – «Будь ты проклят», – добавила она про себя.

Форбс явно наслаждался своим триумфом, задумчиво шелестя расписками, его губы шевелились, когда он подсчитывал размер долга.

– В целом, Бонни, ты должна мне пять тысяч долларов, – весело сказал он.

Бонни закрыла глаза, представив себе, как сумма на ее текущем счете убывает до нуля. Когда она снова взглянула на Форбса, он все еще улыбался.

– Ты наслаждаешься этим, – заметила она.

– Действительно, наслаждаюсь, Бонни.

– Почему?

– Потому что любил тебя долго и безнадежно с тех пор, когда у тебя были косички.

Бонни опустила глаза.

– Значит, это месть?

– Да нет, обстоятельства. Вот когда ты плясала под мою дудку в «Медном Ястребе», это была месть. Скажи, Ангел, что ты предпочитаешь: заплатить деньги или отдать магазин?

Бонни вздохнула.

– Деньги. Я скажу моему банкиру выписать тебе чек сегодня вечером.

– Хорошо, – сказал Форбс и неторопливо вышел.

Бонни уронила голову на прилавок. Вся ее прибыль уплыла в карманы Форбса. Она увидела пенни на прилавке. Это было все, что он ей оставил.

В час дня Бонни ушла в банк. Мистер Свенденброк, президент банка, попытался образумить ее, когда она попросила выписать чек, но Бонни настояла на своем. Она покинула банк, надежно спрятав в сумочке чек.

Она пошла вниз по склону мимо пансиона Эрлины. Вспомнив о наводнении, Бонни вздрогнула.

– Холодно? – раздался мужской голос.

Бонни повернулась, прикрыв глаза от солнца, и увидела Элая, высунувшегося из окна верхнего этажа пансиона. Может, это комната Эрлины? Ей страстно захотелось, чтобы он вывалился и разбил себе череп.

– В такой-то день? – удивилась она.

– Разве магазин закрыт? – Элай посмотрел на часы. – Еще только полдень.

– Не все могут позволить себе валяться в постели целый день, – ядовито заметила она, – но магазин открыт. Я оставила там Кэтти, поскольку собираюсь нанести визит Форбсу.

К огромному удовольствию Бонни, Элай стукнулся головой о раму. Раздались ругательства.

– Какие у тебя дела с этим прохвостом? – спросил Элай.

– Хочу попроситься обратно на работу, – ответила Бонни, надеясь задеть его, – я соскучилась по работе «шарманки». – Сказав это, она пошла прочь.

– Бонни! – заорал Элай. – Проклятье! Вернись!

Бонни ускорила шаг.

Войдя в салун, Бонни заметила, что старые бильярдные столы заменили новыми. Видно, она и оплачивает мебель, которую вносили через боковые двери четверо вспотевших рабочих.

Форбс, наблюдавший за этим, повернулся, когда увидел Бонни. Наглая улыбка расплылась по его лицу.

– Принесла деньги? – радостно спросил он.

Бонни было жаль расставаться с деньгами, заработанными с таким трудом, она ненавидела Форбса и своего отца, подложившего ей такую свинью.

– Ты не получишь ни цента, пока не отдашь мне бумаги, – ответила она. – Кроме того, ты должен написать расписку о погашении долга.

Форбс галантно предложил Бонни руку.

– Может, обсудим это в кабинете? – сказал он. Бонни позволила провести себя в кабинет.

На втором этаже ущерб от наводнения был не так заметен. Форбс очень любил комфорт, поэтому эта часть здания была отремонтирована в первую очередь.

Из дверей, мимо которых они проходили, слышался смех: дела «Медного Ястреба», то есть азартные игры, выпивка и танцы, судя, но всему, шли неплохо.

– Люди постоянно удивляют меня, – заметил Форбс, открывая дверь кабинета.

– Тем, что набивают твой бумажник, – сказала Бонни. Она вошла в кабинет и, не удержавшись, проговорила: – Ходят слухи, что у тебя роман с Элизабет Симмонс. Я, конечно, не верю этому.

Форбс покраснел и повернулся к ней спиной.

– Почему же не веришь?

Бонни притворно вздохнула.

– Учительница все же занимает определенное положение в обществе. Надеюсь, Элизабет не настолько глупа, чтобы связаться с тобой, вернее увлечься таким… таким…

Форбс покраснел еще больше. Его карие глаза сузились, а руки, лежавшие на столе, сжались в кулаки.

– Каким? – спросил он.

Бонни ликовала: стоило заплатить пять тысяч долларов, чтобы увидеть, как Форбс потерял свое завидное хладнокровие.

– Ну, с содержателем салуна, – весело ответила она, – со сводником, если хочешь.

– Я не сводник, – взвился Форбс.

Бонни притворилась испуганной и сделала шаг назад. Однако она так же спокойно продолжала:

– Это твои собственные слова, Форбс, – Бонни указала в сторону зала, – разве тем женщинам не платят за то, что они развлекают мужчин?

Форбс окончательно смешался. Должно быть, ему больше всего хотелось видеть Бонни на эшафоте.

Бонни открыла сумочку и вынула банковский чек, она отдавала ему все свои деньги до последнего цента.

– Долговые обязательства, пожалуйста, – сказала она, приближаясь к столу Форбса, – вместе с твоей распиской, конечно.

Форбс откинулся на стуле, поглаживая небритый подбородок. Он не потянулся к чеку, его карие глаза смотрели задумчиво.

– Элизабет, наверное, никогда не согласится выйти за меня, – вдруг сказал он.

Бонни замерла от неожиданности и даже почувствовала к нему что-то вроде симпатии. Однако она быстро опомнилась: в конце концов, она отдает ему все, что у нее есть.

– Скорее всего, ты прав. Разве порядочная женщина согласится обвенчаться с таким, как ты?

Форбс пришел в ярость.

– Боже, как добродетельна ты стала в последнее время! А ведь ты, Ангел, была самой соблазнительной приманкой в этом заведении!

– Я только танцевала, – сухо сказала Бонни.

– Да, ты просто танцевала с любым, кто может заплатить.

Бонни вспыхнула, доживи она хоть до ста лет, ей все равно не избавиться от намеков на то, что она была «шарманкой».

– Мне нужны были деньги, Форбс.

Форбс улыбнулся, но в его глазах все еще горело негодование.

– Они и сейчас нужны тебе, не так ли? – его улыбка стала шире. – Вот что я скажу тебе, Ангел. Если ты вернешься в «Медный Ястреб», я соглашусь простить долги твоего отца.

В холодной ярости она сунула чек под пресс—платье.

– Я не сделаю этого ни за какие деньги! – отрезала она, надеясь, что не пожалеет об этом.

Форбс вынул бумаги из ящика:

– Ты поставила точку, Ангел, – сказал он, вздохнув, – ты поставила точку.

Пятью минутами позже она покинула «Медный Ястреб», оставив там пять тысяч долларов, но сохранив гордость, уважение к себе и расписку Форбса.

Войдя в магазин, Бонни увидела Элая. Он рассматривал какие-то ноты, хотя она знала, что он никогда не интересовался музыкой и ни разу в жизни не подошел ни к одному инструменту.

– Что ты хочешь? – спросила она, снимая соломенную шляпу и швыряя ее на прилавок.

Кэтти взяла Роз и ушла с ней наверх.

– Не слишком-то ты любезна с покупателями, миссис Мак Катчен, – заметил с улыбкой Элай.

Бонни сорвала белый передник с вешалки и стала завязывать его на спине дрожащими руками.

– Ты проводишь целые дни в безделье? – парировала она. Странно, что ее больше угнетает пребывание Элая в пансионе Эрлины, чем утрата пяти тысяч долларов.

Вебб застонал наверху, и над головой послышался звук быстрых шагов Сьюзен.

– Кстати, – все еще улыбаясь спросил Элай, – как Хатчисон?

– Почти поправился, – ответила Бонни, подавив улыбку. Так вот в чем дело! Элай остается у Эрлины из-за того, что Вебб лежит в спальне Бонни!

– Многие поговаривают о тебе и Хатчинсоне, и мне это не очень нравится.

«Клянусь, что так!» – подумала Бонни, сохраняя невозмутимость.

– В этом нет ничего нового, Элай, – сказала она спокойно. – Люди давно болтают обо мне и Веббе.

– Он все еще в твоей спальне?

Бонни удивилась, что он знает об этом, но потом вспомнила: ведь он помогал доставить Вебба сюда.

– Конечно, – подтвердила она, – где же еще ему быть? Здесь есть еще только кровать Кэтти, но он слишком велик, чтобы поместиться на ней.

Выражение, с которым она произнесла слова «слишком велик», не ускользнуло от Элая: он побагровел.

– Я хотел бы взглянуть на Хатчисона, если ты не возражаешь, конечно.

В этот момент робкая маленькая женщина появилась возле прилавка с луком и картошкой.

Бонни пробила чек и ответила Элаю:

– Возражаю? Ну, конечно же, нет. Ему нужно общение.

Элай метнул на нее раздраженный взгляд и направился в спальню.

В магазин, весело улыбаясь, вошел Тат. С тех пор, как издательство было разгромлено, он работал на строительстве домиков и, кажется, был доволен. Он загорел и вытянулся, больше походя теперь на мужчину, чем на неуклюжего подростка.

– Добрый вечер, мэм, – сказал он, вежливо поклонившись, – я пришел на урок чтения.

Вновь подумав о пяти тысячах долларов, которые уплыли из рук, Бонни вконец расстроилась:

– Кэтти наверху, – сказала она.

Тат смутился: вечер за вечером, неделю за неделей он просиживал за кухонным столом, штудируя грамматику, чтение и искусство письма. Она всегда восхищалась этим. Бонни заставила себя улыбнуться, и Тат мгновенно расцвел.

Спустившись, Элай принес Розмари и ее великолепную куклу.

– Что ты надумал делать с моей дочерью?

– Розмари и моя дочь, – заметил он, – если позволишь, я проведу с ней вечер.

Ужасная мысль овладела Бонни, она выскочила из-за прилавка:

– Ты не возьмешь мою… нашу дочь в этот… в дом этой женщины!

– Чем не угодила тебе Джиноа? – спросил Элай, изобразив удивление.

– Ты хорошо знаешь, что я говорю не о Джиноа… Я говорю о твоей… любовнице…

– Моей… что? – поразился Элай.

– Не хочу уточнять, – ответила Бонни с отвращением, – при невинном ребенке.

Элай закатил глаза: – Однако ты сама многое позволяешь себе в присутствии ребенка!

Его ревность испугала ее. «С него станется, – подумала Бонни, – взять над ребенком опекунство, заявив, что девочка живет в неподобающей обстановке».

– Я сплю на диванчике, – поспешно проговорила она, – мне просто хотелось позлить тебя, когда я сказала об Эрлине.

– Что же говорят о нас с Эрлиной? – спросил Элай так двусмысленно, что наверняка заработал бы пощечину, если бы не держал на руках ребенка.

Бонни не ответила из упрямства, и Элай засмеялся.

– Я приведу Роз после ужина, – сказал он.

Неожиданно Элай вернулся.

– Почему бы тебе не пойти с нами? – спросил он так, словно эта мысль только что осенила его.

Бонни очень хотелось согласиться: она устала, отдала Форбсу Дарренту все свои деньги, и ее н соблазняла перспектива провести весь вечер возле Вебба.

Недолго думая, она схватила шаль, крикнув Кэтти, что уходит, и заперла магазин. Бонни было очень приятно идти с дочкой и Элаем: так они хоть отчасти напоминали семью.

Увы, они не были семьей: она вспомнила развод и трагическую смерть Кайли. Бедный мальчик мог бы сейчас быть с ними.

– В чем дело, Бонни? – тихо спросил Элай, когда они подошли к дому Джиноа, – у тебя такой вид, словно ты вот-вот расплачешься.

Гудок, донесшийся с завода, почему-то усилил печаль Бонни. Она не могла честно ответить на вопрос Элая: это значило разбередить раны.

– Наверное, я просто устала, – сказала она.

– Я хотел бы показать тебе домики в один из ближайших дней. Они почти закончены, – с неожиданным смущением проговорил Элай.

– Мне очень интересно взглянуть на них, – ответила Бонни.

Они вошли в ворота и двинулись к дому по выложенной камнями дорожке. Роз, завидев любимую тетку, потребовала, чтобы ее поставили на ноги, и Элай снял ее с плеча. Она побежала к Джиноа, которая, смеясь, раскрыла ей объятия.

– Люди из Союза опять в городе, – сообщил Элай, наблюдая за сестрой и дочерью.

Бонни остановилась. Деннинг и его сообщники покинули город после наводнения, и она уже забыла о них.

– Думаешь, будут неприятности?

– Неприятности всегда могут быть, Бонни.

– Меня бесит, что эти хулиганы ускользнули от ответственности, избив Вебба почти до смерти. Начальник полиции много раз спрашивал Вебба, но тот не может вспомнить, как выглядели нападавшие.

Элай мягко сжал ладони Бонни.

– Пожалуйста, не вспоминай о Веббе Хатчинсоне хотя бы сегодня.

Бонни улыбнулась. Прикосновение Элая было так же приятно, как и недавняя прогулка.

– Прости!

К удивлению Бонни, Элай наклонил голову и поцеловал ее.

– Не верь, пожалуйста, слухам, которые распространяют обо мне.

Бонни поняла, что он имеет в виду Эрлину Кэлб.

– Хорошо, – сказала она, – не буду.

Элай взял ее за руку, и они пошли к дому. Сейчас все было так, словно между ними ничего и не происходило.

Глава 22

Пони пощипывал траву на лужайке Джиноа, прелестное создание с красивой уздечкой и седлом. Когда Роз осторожно приблизилась к нему, держа за руку Элая, пони поднял на них свои большие глаза.

Элай взял дочь на руки и поднес ее к пони. Роз робко потянулась и потрогала мягкую гриву, пони замотал головой, уздечка зазвенела.

Роз расцвела от восторга и захлопала в ладоши.

– Мой, – закричала она.

Элай посадил девочку в седло, она казалась немного напуганной.

Элай взял поводья в одну руку и, придерживая Роз другой, повел пони по лужайке, постепенно расширяя круги, он был так же доволен, как и Роз.

Бонни наблюдала за ними, стоя рядом с Джиноа и странно притихшей Элизабет. Роз, несомненно, нравился шоколадный пони, но ведь лошадь может лягнуть девочку, понести и сбросить ее на камни или в кусты. От страха Бонни подалась вперед и чуть не закричала.

Джиноа коснулась ее рукой.

– Розмари в полной безопасности, Бонни.

Бонни вздохнула. Она права: Элай крепко держал поводья, и пони покорно следовал за ним. С Роз ничего не случится, раз ее отец рядом.

– Я хотела бы выпить чаю, – сказала она.

Джиноа улыбнулась. Они только что поужинали, но никто не откажется от чашки чая.

– Разве эта шоколадка не великолепный сюрприз? – воскликнула старая дева.

В гостиной было прохладно. Джиноа пошла на кухню сказать Марте, чтобы та приготовила чай.

Бонни не сразу заметила, как сдержанна сегодня Элизабет. Она размышляла о пони. «Элай мог бы посоветоваться со мной, – сердито думала она, – прежде чем сделать Роз такой опасный подарок». И где она будет держать пони? Может, он ждет, что она привяжет его за магазином? Вздохнув, Бонни отогнала эти мысли, поскольку не могла ничего изменить.

Элизабет сидела, положив руки на колени. Ее лицо казалось очень бледным, а глаза – грустными.

– Элизабет, тихо спросила Бонни, – что тебя тревожит? Ты очень печальна.

В глазах Элизабет появилось отчаяние.

– Это все Форбс, Бонни, – сказала она, – ведь он увивается за тобой.

Бонни сегодня уже пресытилась Форбсом, но все же не стала уклоняться от темы, такой важной для ее подруги.

– Чепуха! – твердо сказала она, – я тебе не соперница.

– Ошибаешься, – проговорила Элизабет, с оттенком досады. – Впрочем, это не так уж важно! Я никогда не смогу выйти замуж за такого человека, как Форбс.

– Я тоже так полагаю, – согласилась Бонни, подумав, что такое отношение к Форбсу вполне в духе «Общества самоусовершенствования».

Марта принесла чай и разговор оборвался.

– Мисс Мак Катчен пошла в конюшню, – сказала она, ни на кого не глядя, – она просила извиниться за нее.

Бонни удивилась: что заставило золовку отправиться в такое место? Вдруг она заметила жалкое выражение на хорошеньком личике Элизабет.

– Дорогая, тебе действительно нравится Форбс?

Элизабет стукнула кулачком по подлокотнику. Краска залила ее щеки.

– Да, нравится, но не по душе то, как он зарабатывает деньги! – голубые глаза пристально взглянули на Бонни. – Кроме того, он любит тебя!

– Это не так, – заявила Бонни, не зная, как убедить в этом подругу.

Форбс говорил о своих чувствах? И сегодня, когда они обсуждали долги Джека Фитцпатрика, но ей показалось, что он говорил о прошлом.

– А ты знаешь, что он плакал в день твоей свадьбы? – спросила Элизабет.

Бонни не могла представить себе Форбса плачущим из-за чего-то, кроме финансового краха.

– Мне трудно в это поверить. Однако, если уж Форбс поведал об этом тебе, значит, он очень тебе доверяет.

В глазах Элизабет появилась надежда, но не успела она ответить, как в гостиную вошла Джиноа. Ее бледное лицо светилось оживлением. Она была покрыта паутиной и пылью, в волосах застряла солома. Можно было подумать, что золовка ходила на свидание в конюшню. Бонни, улыбнувшись про себя, представила себе Сэта.

– Я нашла там кое-что, – Джиноа сияла.

– Нашла… что? – спросила Бонни в недоумении.

– Коляску для пони! Ту, что дедушка купил мне, когда я была чуть старше Роз. Было нелегко вытащить эту коляску из конюшни на задний двор, но я с этим справилась.

Бонни и Элизабет обменялись веселым взглядом.

– Ты ведешь себя так же дурно, как и твой брат, – сказала Бонни, – вы слишком балуете Розмари – она станет невыносимой.

– Уф! – Джиноа перевела дыхание и налила себе чаю.

– Я только что говорила Бонни, что нам скоро понадобятся учебники, канцелярские принадлежности и мебель для школы, – солгала Элизабет. – Ты ведь сможешь помочь нам, Бонни, не так ли?

Не дав Бонни ответить, Джиноа вставила:

– Конечно, мы не можем обучать подростков здесь, – надо позаботиться о строительстве новой школы. Мистер Кэллахан, спасибо ему, обеспечил нас лесом, но нам понадобятся школьные доски и многое другое. Я составлю список. Ты сможешь заказать все необходимое немедленно, Бонни?

– Я займусь этим в понедельник, – ответила Бонни, обрадованная неожиданной удачей. Она подумала о том, как Форбс выпотрошил ее, и улыбнулась бы, если бы не вспомнила о переживаниях Элизабет, – Спасибо, Джиноа, – сказала она. – А где Сэт? Я давно не видела его.

Элизабет вдруг разрыдалась и выбежала из комнаты.

– Храни нас Бог! – воскликнула Бонни, поставив чашку и поднимаясь, чтобы последовать за подругой.

– Оставь ее, Бонни! – мягко сказала Джиноа, – тебе ее не утешить.

Бонни опустилась на стул. С лужайки доносился смех Элая и Роз.

– Так вот, – начала Джиноа, как ни в чем не бывало, – Сэт работает в заднем зале. Между прочим «Общество самоусовершенствования» назначило его директором и управляющим театра «Помпеи». Дел там много: театр нуждается в капитальном ремонте. Конечно, он будет закупать все материалы через тебя.

Бонни не скрыла радости.

– Вы с Сэтом столько сделали для меня! Не знаю, как и благодарить вас!

Джиноа внезапно стала серьезной и понизила голос, видимо, решив, что деловых разговоров на сегодня хватит.

– Какие у тебя чувства к Веббу Хатчисону, дорогая?

Бонни вспыхнула: – Как ты можешь, Джиноа? Я думала, ты выше сплетен!

– Конечно, я не придаю им значения, но говорят, что вы с Веббом… общаетесь. Полагаю, и ты слышала о дружбе Элая с Эрлиной Кэлб.

Вдруг Бонни вспомнила, как Элай стоял с Эрлиной на лужайке во время вечеринки у Джиноа. Она вспомнила и то, как он обнял Эрлину, объясняя ей правила игры в крокет.

– Я слышала об этом, – сдержанно сказала она.

– Бонни, кого же ты все-таки любишь, Элая или Вебба?

Бонни бросила быстрый взгляд на двери, ведущие в сад. Оттуда шел воздух, напоенный ароматом цветов и свежескошенной травы.

– Откровенно говоря, дорогая, – сказала она, понизив голос, – я так же люблю Элая, как прежде, как и всегда любила.

Джиноа вскочила со стула и стала взволнованно ходить по комнате. Бонни была немного задета, поскольку надеялась, что ее бывшая золовка этому обрадуется.

– Тебе это не нравится? – спросила Бонни упавшим голосом.

Джиноа опустилась на стул: – Очень нравится! Но у этого человека непомерная гордость, и ты не улучшила положение дел, взяв Вебба к себе.

– Вебб был серьезно покалечен, – спокойно заметила Бонни, – я чувствовала… была обязана так поступить.

– Бедняга Вебб надеется, что ты выйдешь за него замуж, не так ли? – спросила Джиноа с необычайной для нее строгостью. – О Бонни, о чем ты только думаешь, подогревая надежды такого порядочного человека, как Вебб?

– Я не подогреваю, – прошептала Бонни.

– А как же иначе? Ведь ты не сказала Веббу честно, как обстоят дела, не так ли?

– Я не могла, Джиноа. Он построил такой уютный дом. И у него сломаны ребра…

– Это не оправдание, – резко оборвала ее Джиноа. – Подумай о гордости Вебба, Бонни… и о гордости Элая тоже.

Бонни обиделась.

– А как быть с моей гордостью, Джиноа? Ты думаешь, мне доставляет удовольствие просыпаться каждое утро и думать, что Элай с Эрлиной?

– Что важнее, – возразила Джиноа, – твоя гордость или твое счастье?

Бонни открыла рот.

– Могу сказать по своему горькому опыту, – продолжала Джиноа, – гордость – ужасная ловушка. У меня были бы дети, если бы не моя гордость. Я была бы замужем за Сэтом.

Бонни очень любила ее Она опустилась на колени перед стулом Джиноа и сжала ее тонкие руки.

– Гордость? Я думала, свадьбе помешал твой дед.

Слезы покатились по щекам Джиноа.

– Сэт хотел, чтобы я не послушалась деда, но я боялась… что старик лишит меня всего, да у меня и нет такой смелости, как у Элая. Я отправилась в Европу, как велел дед, но никогда не забывала Сэта. Ни на миг! Я могла бы увидеться с Сэтом в Нью-Йорке. Я могла бы извиниться, но ведь я Мак Катчен, а поэтому слишком гордая! Я хотела, чтобы он сделал первый шаг.

Бонни обняла Джиноа.

– Но Сэт теперь здесь, в Нортридже, – заметила она, – вы могли бы начать все сначала.

Джиноа высвободилась из ее объятий и, достав платок, засмеялась сквозь слезы.

– Как мы все глупы – ты, Элизабет и я! Я стараюсь казаться молодой, ты разрываешься между двумя мужчинами, а бедная Элизабет не отличает добро от зла, потому что сходит с ума по Форбсу.

Бонни хотела возразить, что вовсе не разрывается между двумя мужчинами, а любит одного Элая, но заметила, что ее бывший муж возвращается из сада. Она улыбнулась ему и запыхавшейся дочери.

– Кажется, Роз достаточно развлеклась для одного дня, – заметила она, – нам пора отправляться домой.

Джиноа вышла из гостиной.

– Я хочу, чтобы ты осталась, – сказал Элай, его глаза были непроницаемы.

– Это невозможно, – ответила Бонни, вставая и оправляя юбки. – Более того, это неприлично!

Она протянула руки к Роз, но Элай не отдал ребенка.

– Тебе не кажется, что мы слишком долго играем в эту игру, Бонни?

Бонни, сердитая и напуганная, все еще не сдавалась.

– В какую игру?

– Ты хорошо знаешь, о чем я говорю. Нам следует быть вместе, создать настоящий дом для ребенка и друг для друга.

Голова Бонни закружилась, взволнованная, она опустилась на стул. Элай посадил девочку в кресло возле окна и накрыл пестрым покрывалом, Роз потянулась и закрыла глаза. Бонни таяла от нежности.

Элай взял Бонни за руки.

– Ты нужна мне, – сказал он. Бонни вспыхнула.

– Так же, как это было в Спокейне? – холодно спросила она. – Так же, как на берегу во время наводнения?

– Да, – признался Элай.

Бонни хотела большего: она мечтала, чтобы он любил ее, считался с ее мнением.

– Для этого у тебя есть Эрлина Кэлб, – удрученно сказала она.

Элай взял ее за подбородок и заставил взглянуть на себя.

– Я не связан с Эрлиной и уже говорил тебе об этом.

– Почему я должна тебе верить? Ты предал меня в Нью-Йорке, когда еще был моим мужем! Что может заставить тебя сейчас хранить мне верность?

Элай наклонил голову и твердо сказал:

– Полагаю, нам надо поговорить о Нью-Йорке, рано или поздно ты согласна?

Бонни не знала, выдержит ли разговор о смерти Кайли. Зачем возвращаться к этому кошмару?

– Я возьму Роз и пойду домой, если ты не возражаешь?

– Возражаю, Бонни. – Его глаза в упор смотрели на нее: у нее не было сил даже подняться со стула.

– Ты не уйдешь, пока мы не поговорим. Бонни приготовилась претерпеть эту боль.

– Если ты будешь рассказывать о своих женщинах, Элай, я не хочу тебя слушать.

Элай вздохнул.

– Не отрицаю: у меня были женщины, Бонни.

Она впервые поняла, что боится его откровенности, ей было бы легче, если бы он все отрицал. Бонни закрыла глаза, стараясь не расплакаться.

– Еще бы ты отрицал! – воскликнула она.

– Бонни, взгляни на меня!

Она молча повиновалась.

– Эти женщины… я не любил их…

– Они совсем ничего для тебя не значили? – проговорила Бонни. – Так всегда говорят неверные мужья, Элай.

– Но это правда!

– Меня это уже не волнует, Элай, – солгала Бонни, – так это, или нет, меня это не волнует.

– Тебе придется волноваться, так как я все равно все скажу.

– Нет! – взмолилась Бонни. Старые раны откроются, если он станет говорить об этих женщинах и смерти Кайли, у нее не хватит сил, чтобы вынести это.

– Да, – настаивал Элай, – Бонни, помоги мне!

Бонни вспомнила, как держала на руках мертвого Кайли, вспомнила похороны, свое отчаяние и то, как муж оставил ее, когда был больше всего нужен ей.

– Я уже говорила тебе, – напомнила она Элаю безжизненным голосом, – ты отвернулся и бросил меня.

– Прости меня за это, Бонни!

– Прощенье! – Бонни, выкрикнув это слово, вскочила со стула. – Думаешь, твои жалкие извинения искупят то, что ты сделал, Элай? Ты думаешь, что я растаю от твоих извинений? Я не Роз: меня нельзя купить подарками и лживыми словами!

Роз начала всхлипывать и позвала:

– Мама! – Бонни метнулась к ней и взяла ее на руки.

– Сюда, сюда, дорогая, – успокаивала она, – мама здесь. Мы сейчас пойдем домой, в наш дом.

Элай раздраженно провел рукой по волосам.

– Я повторяю снова и снова, Бонни, – сказал он, – ты никуда не пойдешь, пока мы не поговорим.

– Ты не имеешь права удерживать меня.

– Мы оба знаем, что я могу удержать тебя, и я сделаю это, если придется. Клянусь, я сделаю это!

Словно во сне, Бонни вернулась к окну и положила Роз на кресло.

– Закрой глазки, солнышко, – сказала она, наклоняясь и целуя дочь, – мама с тобой и больше не будет шуметь.

Роз сладко зевнула и закрыла глаза. Бонни повернулась к Элаю.

Он стоял перед камином, спиной к ней, положив руки на каминную решетку. Кто-то закрыл все двери.

Комната была просторной, но Бонни казалось, что она в склепе.

– Ты мог бы посоветоваться со мной, прежде чем купить пони для Розмари, – раздраженно – прошипела она.

– Наш сын умер, – сказал он. В его голосе звучала боль.

Бонни ухватилась за спинку стула, слезы хлынули у нее из глаз.

– Элай, пожалуйста!

Он резко развернулся, его лицо исказила боль, которую он скрывал так долго.

– Кайли умер, – повторил он. Его слова падали, как камни.

Бонни закрыла глаза.

– Не заставляй меня снова пройти через это, Элай. Я уже пережила это горе.

– Но я еще не пережил, – отрезал он, чтобы не разбудить Роз, он говорил тихо, – я не пережил!

Бонни покачнулась, Элай схватил ее за руку и потащил к дверям, ведущим в сад. Открыв одну из них, он почти вытолкнул Бонни, но не сразу повернулся к ней.

Его глаза смотрели не на нее, а в пространство. Казалось, Элай не видел Бонни.

– Боже, – сказал он, и его черты исказились, – самым страшным было видеть, как жизнь покидает сына, а я не могу ничего сделать.

Ноги не держали Бонни, она опустилась на скамейку, глядя на розовый куст Джиноа и не видя его, сейчас Бонни видела только одно: она спешит со спектакля. Домоправительница, миссис Перкинс, встречает ее на лестнице. Вот тогда-то Бонни и поняла, что случилось что-то ужасное. Она пробежала мимо Эммы Перкинс, мимо спальни в детскую.

Элай был уже там, он сидел на кресле-качалке, держа на руках ребенка. Он раскачивался. Когда он поднял глаза на Бонни, они были совершенно пустыми.

– Где ты была? – спросил он без всякого выражения.

Бонни не ответила: она была слишком потрясена. Она попыталась взять сына, но Элай вырвал у нее ребенка.

Даже теперь, спустя почти три года, Бонни словно слышала свой вопль, раздирающий душу. Она вытерла слезы рукавом. Самообладание покинуло Элая, и Бонни видела, что он борется с чувствами, уже не управляя ими.

Он начал расхаживать взад и вперед, пытаясь овладеть собой, но, судя по тому, как исказилось его лицо, Элай ощущал полную беспомощность.

Вдруг он остановился, запрокинул голову, и мучительный крик раздался в саду. Бонни казалось, будто Кайли только что умер у него на руках.

Бонни вскочила со скамьи, бросилась к Элаю и заключила его в объятия. Он плакал, и она, переполненная жалостью к нему, разделяла его боль.

Прошло немало времени, пока они успокоились, и рука об руку пошли к пруду. Светила полная луна, и дорога серебрилась у них под ногами.

Элай нарушил молчание.

– Я не могу потерять Роз, – сказал он.

Они стояли под шелестящими ивами, скрытые в их тени. Бонни чувствовала глубокую печаль.

– Она здоровая девочка…

– Я не это имею в виду, Бонни, – он смотрел на нее отчужденно, как в ту декабрьскую ночь. – Я хочу, чтобы дочь жила под моей крышей.

Руки Бонни безжизненно упали, она смотрела на темную воду пустыми глазами.

– Я не могу помешать тебе отобрать Роз, – через силу сказала Бонни, – любой судья в этой стране решит дело в твою пользу.

– Кажется, ты не понимаешь меня, Бонни, – голос Элая все еще не окреп, но сила и самообладание постепенно возвращались к нему.

Бонни ужаснулась: она потеряла одного ребенка и вот-вот потеряет другого. Она стиснула кулаки и горящим взглядом посмотрела в лицо Элая.

– Будь ты проклят, Элай! Не прикидывайся добрым! Я слышу угрозу в твоих словах!

– Угрозу?

– Да! Ты обвинял меня в смерти Кайли, ты сделал, мою жизнь невыносимой, а теперь ты хочешь наказать меня снова, отняв Роз! О Боже! Элай, как ты можешь быть таким жестоким!

Элай, сначала ошеломленный, вдруг пришел в ярость:

– Ты вот что думаешь? Что я собираюсь наказать тебя?

Бонни, несчастная и испуганная, отвернулась от него.

– Да, это то, что ты делаешь.

– Ты так думаешь обо мне после всего, что произошло между нами?

Бонни посмотрела на звезды.

– Да, – сказала она, вспомнив ночь на берегу реки. Из гордости она добавила: – Разве ты не видишь, что я только пользуюсь тобой, как и ты мною. Мне время от времени нужен мужчина, и ты для этого вполне подходишь.

Элай выругался и повернул ее к себе с неистовой силой. Его губы были сжаты, и глаза горели в лунном свете.

– Значит, – выдохнул он, – ты примешь мои условия: Так или иначе, но я хочу вырастить Роз как свою дочь. Но ей нужна мать, и только по этой причине я намерен жениться на тебе.

– Ты? – Бонни никогда еще не была так оскорблена. – Напыщенный, невежественный, самодовольный осел! Я не выйду за тебя замуж ни за что на свете!

Лицо Элая выражало ненависть.

– Тебе придется. Тебе придется. Потому что ты не захочешь потерять свою дочь!

– Ты знаешь, куда нанести удар, это точно, – сказала Бонни, признав свое поражение. В конце концов, ей пришлось согласиться. – Я выйду за тебя из-за Роз, но никогда не буду тебе женой! Клянусь, что не разделю с тобой постель никогда!

Элай засмеялся.

– Я затащу тебя в кровать, когда захочу, – бросил он, и Бонни вспыхнула, – да и Эрлина не оставит меня, так что не беспокойся.

Бонни нагнулась, чтобы поднять камень и запустить им в Элая. Но когда она нашла камень, Элай был уже в безопасности.

Глава 23

Бонни долго стояла у освещенного луной пруда, размышляя о том, как забрать Розмари, не заходя в дом Мак Катченов.

Она надеялась украдкой пробраться в комнату и молила Бога о том, чтобы избежать встречи с Элаем.

Бонни осторожно приблизилась к дому со стороны сада, свет из окон гостиной падал на кусты и цветы золотыми полосами, и она старалась держаться в тени. Двери были открыты.

Бонни заглянула внутрь и посмотрела, свободен ли путь в гостиную, но увидела Элая и Сэта, о чем-то спорящих. Розмари там не было. Бонни сосредоточилась, пытаясь обдумать ситуацию. Успокоившись, она услышала разговор мужчин.

Возбужденный и красный Сэт сорвал с себя пиджак и расстегнул воротник рубашки.

– Ничем нельзя извинить такого поведения… я не буду в этом участвовать!

Бонни осторожно прикрыла одну из дверей, и до нее донеслись слова Элая:

– Я перепробовал все, Сэт, все!

– Это принуждение! – горячо возразил Сэт. Он, казалось, был готов к схватке. Его глаза устремились к двери, и Бонни, поняв, что он заметил ее, нырнула обратно в сад и спряталась за кустом.

Больше она ничего не слышала, но это уже не имело значения: она сразу поняла, о чем они спорили.

Элай явно сообщил Сэту о своем плане заставить Бонни вступить с ним в брак, и Сэт, как порядочный человек, негодовал.

Зная, что немногие могут противостоять Элаю Мак Катчену, Бонни молила Бога, чтобы спор продолжился еще хоть несколько минут, а сама, обогнув дом, бросилась в кухню.

– Надеюсь, позволите мне уйти? – спросила она Джиноа и Элизабет, которые пили чай. И не дождавшись ответа, она ринулась по задней лестнице на второй этаж. Розмари могла спать в любой комнате, но интуиция подсказала Бонни, что она в спальне Элая.

Дверь в маленькую комнату, примыкающую к спальне, была открыта, и Бонни проскользнула туда.

Эта комната предназначалась только для мужчин, Элай, как и его дед, часто проводил здесь свободное время. Книги все так же стояли на полках, на прежних местах были кресло и диван, но кое-что изменилось: из комнаты Джиноа принесли кушетку, на которой и спала Роз. Вместо мрачных бархатных портьер повесили белые занавески.

Бонни зажгла лампу и с растущим чувством беспокойства огляделась. Прелестный кукольный домик восьми футов в длину, с мебелью, крошечным ведерком для угля и китайскими игрушечными тарелками – реликвии детства Джиноа стояли на столе Элая, как приманка для Роз.

Приблизившись к домику, Бонни потрогала его дрожащей рукой по крошечным чешуйкам на крыше. В домике были библиотека с миниатюрными книгами, крошечные хрустальные люстры и несколько херувимов, которые начинали играть на арфах, когда двери открывались. Бонни тяжело вздохнула.

Ее огорчало не то, что она никогда не сможет купить Роз таких игрушек. Беда была в том, что ее самая надежная подруга Джиноа поддержала Элая. Об этом свидетельствовала и кушетка, принесенная из комнаты Джиноа, и то, что из множества деталей собрали этот домик. Такая кропотливая работа, явно не предназначенная для мужских рук, требовала времени.

Бонни повернулась и пошла в комнату Элая. Она почти не удивилась, застав там Джиноа. Золовка сидела на кровати, которую Бонни когда-то разделяла с мужем.

Джиноа изобразила смущение:

– Я знаю, что ты думаешь… – сказала она.

– Конечно, – согласилась Бонни. – Но как ты могла? Ты долго была моей единственной подругой, и я полностью доверяла тебе… – голос ее оборвался, и Бонни прислонилась к двери. Помолчав, она продолжала: – Розмари еще слишком мала и для такого домика, и для пони.

Лампа на столе Элая осветила лицо Джиноа.

– Этот дом принадлежит Роз так же, как и тебе.

Бонни улыбнулась, хотя ей было совсем не весело.

– Почему же ты предала меня?

– Элай сказал, что тебя невозможно урезонить. – Джиноа вздохнула. – На твоем месте я послушалась бы его.

– Ну что же, – съязвила Бонни, – слушайся Элая: он мужчина, поэтому все знает лучше.

Джиноа усмехнулась.

– Ты сознательно все запутываешь, Бонни! Ты любишь Элая… Ты сама призналась мне в этом несколько часов назад… и, тем не менее, отказываешься быть с ним.

– Может, я любила Элая тогда, но сейчас я его ненавижу. Он загнал меня в угол… Я должна жить с ним как жена, или потерять ребенка. Богатый выбор, не так ли?

Джиноа побледнела.

– Так ты согласишься на его условия, Бонни, – спросила она упавшим голосом, – или убежишь?

– Я не знаю, куда от него спрятаться, но если бы я собиралась убежать, я бы тебе этого не сказала, Джиноа. Я выйду замуж за Элая, но устрою ему такую жизнь, что он взмолится, чтобы Господь сжалился над ним!

Джиноа, словно получила пощечину, встала и пошла к двери. Здесь она задержалась.

– Мальчик Марты ушел за священником. Я могу предоставить тебе экипаж, если ты хочешь поехать домой и захватить что-либо из одежды.

Бонни взглянула на свое скромное ситцевое платье.

– Учитывая обстоятельства, подойдет и это, – отрезала она.

Двадцатью минутами позже преподобный мистер Бим совершил обряд бракосочетания. Свидетелями были Джиноа, Элизабет, Сьюзен Фэрли и Сэт, который, вопреки своему решению, принял участие в церемонии.

Когда жениху и невесте пришло время поцеловаться, Бонни отпрянула от Элая.

Элай, однако, не сделал попытки поцеловать ее. Он лишь деловито подписал брачное свидетельство. Смущенная Бонни сделала то же самое.

Элизабет в изумлении смотрела на все это, а Джиноа хотелось провалиться сквозь землю. Мистер Бим, получив деньги, тотчас же удалился. Один Элай был совершенно невозмутим.

– Так вот, – сказал Элай, обращаясь ко всем, – я ухожу, чтобы отпраздновать это событие! Человек женится не каждый день!

Бонни не поверила своим глазам, когда Элай поправил галстук и надел пальто. Джиноа и Элизабет были ошеломлены.

– За Веббом некому присмотреть этой ночью. Не довезете ли вы меня с маленьким Самуилом до магазина, мистер Мак Катчен?

Элай кивнул и улыбнулся.

– Я буду ждать вас в экипаже. – Он нисколько не походил на человека, который только что женился, как и Бонни не знала, как к этому отнестись. Она вышла и поднялась по лестнице.

Сьюзен Фэрли последовала за ней, чтобы взять ребенка: она спешила к Веббу. Бонни отправилась в спальню.

Джиноа предусмотрительно поставила зубную щетку и коробочку с порошком на тумбочку возле кровати. Захватив это с собой, Бонни спустилась в ванную комнату, почистила зубы и умылась, после чего вернулась в спальню. Она втайне надеялась, что Элай ждет ее там, но спальня была пуста.

Бонни со вздохом забралась в постель. Заложив руки за голову, она смотрела в потолок. Когда лампа на столике стала потрескивать и коптить, Бонни задула, ее.

Едва Бонни снова улеглась, на нее нахлынули воспоминания о первой ночи, которую она провела здесь, в этой постели. Тогда ее переполняли любовь, ожидание и страх, и Элай обращался с ней бережно и деликатно.

Теперь она уже не та дрожащая девушка, а оскорбленная женщина. Бонни металась, не находя себе места. Часы пробили одиннадцать, двенадцать, час.

Только тогда Бонни забылась тяжелым сном. Ей снилось, что они с Элаем занимаются любовью на теплой мокрой траве возле реки. Проснувшись, Бонни поняла, что уже утро.

Элая рядом не было.

Бормоча проклятия, чтобы не расплакаться, Бонни выбралась из кровати и поспешно оделась.

Заглянув в соседнюю комнату, она поняла, что Роз уже встала, должно быть, сейчас она завтракала с теткой.

Кипя от гнева, Бонни спустилась по лестнице на кухню. Там была только Марта.

– Доброе утро, миссис Мак Катчен! – сказала та, возясь у плиты, – мисс Джиноа и мисс Розмари в саду.

«Мисс Джиноа и мисс в саду». Как естественно звучали эти слова, и как ужасно, противоестественно поступил Элай, не вернувшись домой!

Нет, Бонни вовсе не хотела, чтобы этот негодяй разделил с ней постель. Но если он так ведет себя, то и она ему не уступит.

– Я не буду завтракать, Марта, – сказала она – пожалуйста, скажите моей золовке, что у меня дела в магазине.

Слуги в Нортридже совсем не те, что в Нью-Йорке.

– Скажите ей сами, – буркнула Марта.

Вспыхнув, Бонни отправилась в сад.

– Доброе утро, Бонни! – радостно проговорила Джиноа. Бонни хотелось сказать ей колкость, но так как здесь же был Сэт, она удержалась.

Взяв на руки Роз, она обняла и поцеловала ее. Джиноа казалась очень радостной, и Бонни стало стыдно, что она сердится на нее.

– Я должна пойти в магазин, – сказала она, – я покормлю Роз там.

– Пойти в магазин! – удивленно воскликнула Джиноа, Сэт, сидевший возле нее, сделал вид, что разглядывает распустившиеся ноготки и цинии.

– Разве ты не знаешь, что у меня есть дела, которыми я должна заниматься? И мне нужно поговорить с Кэтти и Хатчисоном.

Роз брыкалась – она не любила сидеть на руках, – и Бонни пришлось отпустить ее. Девочка побежала по лужайке за бабочкой, и Сэт с явным облегчением последовал за ней.

Джиноа побледнела.

– Я, конечно, понимаю, что ты хочешь сообщить Кэтти и Веббу о свадьбе, но ты, несомненно, догадываешься, что тебе уже не придется зарабатывать на жизнь. Разве ты не хозяйка этого дома?

– Хозяйка этого дома – ты, Джиноа!

Джиноа вспыхнула и неожиданно улыбнулась.

– В ближайшее время мы с мистером Кэллаханом объявим о своей помолвке, – радостно сказала она. Бонни заметила, что на ее руке сверкает крупный бриллиант.

Это сообщение смягчило Бонни. Она подумала, что в действиях Джиноа не было дурного умысла, золовка лишь пыталась наладить жизнь брата.

– Не будь я в такой ярости, я бы обрадовался за тебя, Джиноа.

Джиноа засмеялась, и на ее глаза навернулись слезы.

– Порадуйся за меня, Бонни! Если ты будешь сердиться, это все испортит.

Сев рядом с Джиноа, Бонни обняла ее. К радости за золовку примешивалась печаль.

– Нортридж опустеет после твоего отъезда, да и не знаю, как я обойдусь без тебя.

– Ерунда! Я не покину Нортридж навсегда. Мы с Сэтом хотим построить дом. Он должен быть готов к нашему возвращению из свадебного путешествия.

Бонни вздохнула: если не считать отъезда в Нью-Йорк, у них с Элаем не было свадебного путешествия. Вторая свадьба – только фикция, так что и сейчас ей не на что надеяться.

– Куда вы отправляетесь? – спросила она.

Джиноа взяла руки Бонни в свои.

– Мы остановимся в прекрасном отеле в Канаде, – сказала она. – О, Бонни! Невеста в моем возрасте! Ты можешь представить себе, как я нервничаю.

Бонни чувствовала, что вот-вот расплачется: вчера она вышла замуж в ситцевом платье, и Элай даже не подарил ей свадебной ленты.

– Я завидую тебе, Джиноа, – призналась она, – О, я действительно тебе завидую!

Джиноа похлопала ее по руке.

– У вас с Элаем все образуется, Бонни. Вот увидишь!

Бонни вздохнула.

– Я не уверена в этом, – сказала она. Ей хотелось сказать золовке, что Элай не вернулся домой этой ночью, но гордость заставила ее промолчать. Может, та и сама знала об этом.

К ним подошел сияющий Сэт, держа Розмари на плече. Бонни подумала: «Будут ли у Кэллаханов дети?» И улыбнулась этой мысли.

– Пусть Розмари останется с нами, – попросила Джиноа. – Это такая радость!

Предстоящее объяснение с Веббом пугало Бонни.

«Пожалуй лучше, – решила она, – оставить Роз здесь». Она поцеловала пухлую щечку дочери.

– Веди себя хорошо, пока меня не будет, радость моя. Я принесу тебе куклу, когда вернусь.

Роз обрадовалась.

– До свиданья, мама, – сказала она, помахав ручкой.

Через несколько минут Бонни уже входила в магазин. Привычная обстановка успокоила ее. Хоть ее и заставили выйти замуж, но у нее остались Розмари и этот магазин.

– Кэтти! – крикнула она, поднимаясь по лестнице.

Молчание.

– Кэтти! – вновь крикнула Бонни.

Сьюзен, выйдя от Вебба, отвела глаза.

– Кэтти нет мисс Мак Катчен. Она собрала вещи и ушла.

– Ушла? – переспросила Бонни. – Куда?

Сьюзен пожала плечами и возбужденно заговорила.

– Разве не удивительно! Только что был доктор и принес Веббу… мистеру Хатчисону… костыли.

Все еще пытаясь понять, куда делась Кэтти, Бонни вошла в спальню. Вебб в самом деле поднялся с кровати и стоял, опираясь на костыли.

– Ты уверен, что достаточно окреп? – начала Бонни, заметив резкую бледность Вебба.

Его голубые глаза пристально и отчужденно смотрели на Бонни.

– Я достаточно окреп, – сухо сказал он.

– Так ты уже слышал? – тихо спросила Бонни.

– О твоей свадьбе? – голос Вебба был почти враждебным. – Ты могла бы предупредить, что изменила свои намерения, Бонни.

Бонни опустила голову и замешкалась у двери. Ей нечего было сказать в своё оправдание: ее намерения изменились задолго до того, как Элай принудил ее к браку, она просто не решалась сказать Веббу правду.

– Прости меня!

– Нет! Мне следовало верить людям, которые говорили, что ты спишь с Элаем! Я должен был ожидать этого! – Вебб заковылял к двери, заставив Бонни отступить.

Она смотрела на него испуганная и смущенная, потому что Вебб был прав.

– Спала с Элаем?

– Сьюзен! – крикнул Вебб, словно не замечая Бонни.

Та вышла из комнаты Кэтти с ребенком на руках и в соломенной шляпке на голове, ее щеки были пунцовыми, и она старалась не смотреть на Бонни.

– Мистер Хатчисон попросил меня приглядеть за его домом, пока он не поправится. Теперь нам с Самуилом есть, где жить.

– Надеюсь, ты будешь, счастлив, – тихо сказала Бонни Веббу, потом взглянула на Сьюзен. – У Вебба отличный дом, и смотреть за ним – одно удовольствие. Кроме того, он очень талантливый издатель, Сьюзен, и я надеюсь, ты не позволишь ему бросить работу, в которой смысл его жизни.

Все замолчали.

– Как только я смогу передвигаться на этих проклятых костылях, – сказал, наконец, Вебб, – газета снова начнет выходить.

Зная, что Вебб не может сам спуститься по лестнице, Бонни взяла у Сьюзен ребенка. Даже с помощью Сьюзен Веббу было очень трудно сделать это.

Фургон – Сьюзен Фэрли, видимо, договорилась об этом заранее – стоял возле магазина. Один из сыновей паромщика был на козлах. Он приподнял в знак приветствия засаленную шляпу и ухмыльнулся.

– Доброе утро, мэм! – сказал он Бонни. Бонни отдала маленького Самуила матери.

– Ну что, Роб, отец привел в порядок паром? – спросила она.

– Да, мэм, – ответил он. Он явно ухмылялся. – Я слыхал, у вас перемены в жизни, мэм?

Бонни хотелось немедленно укрыться в магазине: – Где ты слышал это? – спросила она.

Молодой Фенвик помогал почти беспомощному Веббу забраться в фургон.

– Мистер Мак Катчен сказал нам об этом утром за завтраком. Совсем неплохо провести у Эрлины первую брачную ночь, не так ли?

Вебб ошарашенно посмотрел на Бонни. Ей казалось, что она умрет от стыда и унижения здесь, у дверей своего магазина. «Сказать об этом одному из сыновей Фенвика – все равно, что объявить всему Нортриджу. Эта история немедленно обойдет весь город».

Бонни съежилась. Вебб, высунувшись из фургона, спросил:

– Какого дьявола он делал у Эрлины? – потом, наклонившись к Бонни, прошептал:

– Ты вышла замуж за Мак Катчена этой ночью, или нет?

Бонни только кивнула.

– И он оставил тебя одну?

Бонни опять кивнула: в ее глазах стояли слезы. Вебб, казалось, кипел от ярости, его глаза налились кровью.

– Если так… я должен найти этого сукиного сына и сломать ему шею.

Бонни, едва шевеля губами, проговорила:

– Едва ли тебе это удастся. Ты на костылях и так долго лежал без движения.

Словно не замечая ни Роба, ни Сьюзен, ни прохожих, Вебб спросил:

– Бонни, у нас с тобой есть еще шанс?

Бонни понимала, как больно так безответно любить. К горлу подступил комок, покачав головой, она бросилась в магазин и закрыла за собой дверь.

Услышав, как отъехал фургон, она подняла ставни и открыла магазин.

Первым посетителем оказался очень взволнованный Тат О'Бейтон, устремив на нее огромные круглые глаза, он сказал:

– Миссис Мак Катчен, вы должны что-то сделать!

Бонни встревожилась. Что за ужасный день!

– Не торопись, Тат, твердо сказала она, – скажи толком, что произошло?

– Это Кэтти… она нашла работу в «Медном Ястребе»… вот, что она сделала! – Тат взвыл, тиская в руках шапку, – я старался отговорить ее. Я, в самом деле, старался, но она не слушала, решила стать «шарманкой» и сколотить состояние. Она сказала, что к тому времени, когда мы сможем пожениться, она уже купит нам дом.

– О Боже, – простонала Бонни, – что еще меня ждет?

– Что нам делать? – настаивал Тат, охваченный паникой.

Бонни опустила ставни и снова закрыла магазин.

– Я скажу тебе, что намерена делать, – ответила она – для начала я выдеру Форбсу волосы!

Тат застыл на месте, пытаясь представить эту картину.

Бонни сердито сказал:

– Ради Бога, Тат, не стой, как пугало на грядке, пойдем!

Длинноногий Тат едва поспевал за Бонни. Решив отнять овечку у волка, она развила немыслимую скорость. Ярость бурлила в ней, как вода в паровозной топке.