Грешный ангел

Глава 24

Бонни никого и ничего не замечала, спускаясь с запыхавшимся Татом по холму. Они миновали столярную мастерскую, меблированные комнаты Эрлины, развалины издательства Вебба и, наконец, достигли «Медного Ястреба».

Двери были открыты по случаю жаркой июньской погоды. Изнутри доносились грохот молотков и визжание пил. Настороженный Форбс, словно предчувствуя опасность, стоял у входа.

– Я ждал тебя, Ангел, – сказал он. Его дерзкий взгляд скользнул мельком по Тату. Форбс тотчас понял, что мальчик не представляет для него опасности.

– Прими мои поздравления в связи с твоей второй попыткой вкусить супружеское блаженство.

– Твои поздравления, – осадила его Бонни, – мне даром не нужны. Я пришла, чтобы забрать Кэтти домой, и ты знаешь это, мерзавец!

Форбс широко улыбнулся, покачиваясь на каблуках.

– А, бывшая нянюшка. Огорчен, любовь моя, но ты опоздала.

– Будь я проклята, если это так, Форбс! – воскликнула Бонни. – Где она?

– Наверху, – весело отозвался Форбс, – ее готовят к…

Бонни слишком хорошо знала, к чему готовят Кэтти, это касалось не только нарядов.

– Девочке всего четырнадцать лет, – бросила она, потеснив хозяина.

Форбс загородил ей дорогу и крепко сжал ее локоть. Бонни видела: у входа собирается толпа зевак, молотки и пилы замолчали. Стычка на лестнице была намного интересней, чем ремонт полов в танцзале.

– Не так быстро, ласточка, – предостерегающе сказал Форбс, – ты уже не имеешь права находиться здесь, так что, боюсь, мне придется тебя выкинуть. Видимо, я так и поступлю.

– Элаю это не понравится, – заметил кто-то из мужчин.

– Кто-нибудь должен быстро пойти к Эрлине и сообщить мистеру Мак Катчен, – сказал другой.

Бонни вздрогнула при упоминании имен Элая и Эрлины, от чего довольная улыбка появилась на лице Форбса. Он словно провоцировал ее.

– Мистер Мак Катчен обладает большей выдержкой, чем я предполагал, – сказал Форбс, – иметь законное право разделить с тобой ложе – и удержаться! Да он просто святой… или дурак.

– Конечно! – воскликнул один из мужчин. Затем и другие начали высказываться по поводу Элая. Бонни все же удалось сохранить самообладание.

Она вскинула подбородок и вырвала руку у Форбса. С вызовом, взглянув на него, она крикнула:

– Кэтти!

– Разговор с ней ничего не даст тебе, – небрежно заметил Форбс. Он явно наслаждался спектаклем, но в его прищуренных глазах светилась затаенная злоба. – Она разочаровалась в тебе, Ангел, и деньги, которые она сможет заработать здесь, слишком привлекательны для нее.

Бонни знала: Кэтти слишком молода и неопытна, чтобы иметь дело с таким, как Форбс. Несмотря на множество прочитанных книг, девочка не знает жестокой реальности жизни.

Бонни окончательно убедилась в этом, когда Кэтти появилась наверху, одетая в жалкое платье из тафты и боа из перьев. Взглянув на Бонни, она гордо подняла голову. Бонни невольно вспомнила, как сама была своевольна в четырнадцать лет.

Кэтти, рассматривая ногти на руках, сделала вид, что ей очень скучно.

– Из-за чего такой шум? – спросила она, зевая. Бонни не собиралась говорить с ней об опасностях этого заведения. Она знала, что это – пустая трата времени. Кэтти подло обманули, пообещав ей позаботиться о ее будущем, и был только один способ удержать ее от прыжка в этот омут. План, неожиданно придуманный Бонни, годился и для другой цели.

Форбс наблюдал за Бонни, выражение его лица было то самодовольным, то неуверенным.

– Займитесь делом, – приказал он рабочим, приводящим в порядок полы в танцзале. Затем он окинул встревоженным взглядом толпу, теснившуюся у дверей. – Эй вы! Покупайте пиво или убирайтесь отсюда к черту!

Народ неохотно разошелся, а в танцзале снова застучали молотки и завизжали пилы.

Кэтти стояла наверху, прислонившись к балюстраде, но вид у нее был уже не столь уверенный.

– Почему вы не пригласили меня на свадьбу, мэм? – спросила она. – Ведь мы были друзьями.

Вот оно что! Бонни вздохнула.

– Извини, Кэтти, у меня и в мыслях не было обидеть тебя, но все произошло так быстро…

Тут вмешался Тат:

– Надень свою обычную одежду, Катрин, – твердо сказал он, – ты похожа на потаскушку в этом наряде.

Кэтти вспыхнула и стала медленно спускаться.

– Ты знаешь, сколько денег я заработаю здесь за два года? Вполне достаточно, чтобы купить домик…

Бонни повернулась к Форбсу, предоставив Тату и Кэтти разбираться во всем самим.

– У меня есть к тебе предложение, – начала она.

Форбс насмешливо улыбнулся.

– Ангел, Ангел… как я мечтал услышать это!

– Не пренебрегай удачей, Форбс, – шепнула она, – я готова вернуться сюда и стать «шарманкой» вместо Кэтти.

Брови Форбса взлетели так высоко, что почти исчезли под прядью волос, упавшей на лоб.

– Ты и впрямь решила, что я рехнулся, Ангел! Неужели ты думаешь, что мне нужны неприятности?

Бонни невинно улыбнулась.

– Каких неприятностей ты ждешь, Даррент? – спросила она.

Форбс иронически посмотрел на нее, повернулся на каблуках и направился в бар. Бонни пошла за ним и увидела, что он, обойдя новую стойку, взял бутылочку чистейшего шотландского виски.

– Будь все проклято, Бонни! – отрезал он. – Не считаешь ли ты меня простаком? Я знаю, куда ты клонишь, так что избавь меня от этого.

Бонни подавила улыбку. Много лет назад, еще в Лоскутном городке, она могла, строя глазки Форбсу, очаровывать его до того, что он готов был подарить ей все, начиная от карандашей и кончая дешевыми сладостями. Сейчас она делает то же самое, и, как ни странно, это все еще срабатывает. Она склонилась над стойкой.

– Ты боишься Элая, да?

– Клянусь Богом, конечно, боюсь, если это связано с тобой! – взорвался Форбс, резко поставив бутылку. Откупорив ее, он наполнил стакан. – Не знаю, что за дьявольщина творится с вами. Возможно, Элай очарован женскими талантами Эрлины Кэлб, а может и нет… но я не стану помогать тебе мстить ему.

– Подумай о деньгах, которые ты получишь, если я вернусь сюда.

Форбс нахмурился и налил себе двойную дозу шотландского.

– Я зарабатываю гораздо больше как управляющий заводом. Мне неохота вновь оказаться за воротами – с меня хватило и первого опыта, заметь это, дражайшая.

– Элай никогда не выгонит тебя за это, – сказала Бонни. – Пора бы тебе понять, что мой муж не смешивает личную жизнь с деловой.

– Взгляни на это, – Форбс указал на маленький шрам под правым глазом, – это свидетельствует о другом.

– По-моему, это прибавило тебе очарования: шрамы придают мужчине значительный вид, а это всегда нравится женщинам, – серьезно заметила Бонни. Протянув руку, она коснулась шрама кончиком пальца. – Я хочу танцевать, Форбс, пожалуйста!

Форбс задумчиво тянул виски.

– Готов признать, что потерял многих клиентов с тех пор, как ты ушла, но ты явно заблуждаешься, думая, что Элай Мак Катчен закроет на это глаза и позволит своей жене танцевать в «Медном Ястребе». Это взбесит его.

– Может быть.

Форбс прислонился к стене бара и мрачно спросил:

– Зачем это тебе, Бонни? Ты что, устала от жизни?

Бонни вздохнула.

– Ты прав, я хочу отомстить. Нет смысла отрицать это.

Форбс наслаждался тем, что угадал правду.

– Хорошо, Ангел, будь по-твоему! Но предупреждаю: когда Элай Мак Катчен разнесет эти двери, я и пальцем не шевельну, чтобы защитить тебя. Более того, я заставлю тебя оплатить причиненный ущерб.

– Как насчет Кэтти? Она слишком молода, чтобы работать здесь.

Форбс что-то обдумывал.

– Она прекрасная девочка, Бонни, и могла бы привлечь не меньше клиентов, чем ты.

Бонни выложила главный козырь.

– Как ты думаешь, что скажет Элизабет, когда я расскажу ей грязную историю о том, как ты ради прибыли пользуешься невинными девочками?

Форбс побледнел.

– Но, – весело продолжала Бонни, – один добрый поступок, возможно, склонит мисс Симмонс закрыть глаза на некоторые твои… недостатки.

– Эту женщину не поколеблет ничто: разве только я спалю это заведение и построю на пепелище пристанище для влюбленных, – пробормотал Форбс.

– Ты действительно любишь Элизабет, Форбс?

Ей показалось, что Форбс хочет уйти, но он, тяжело вздохнув, ответил:

– Да, это удивительно, поскольку так много лет я любил тебя.

Бонни пропустила это мимо ушей.

– Так что же ты собираешься делать?

Форбс выглядел таким несчастным, что Бонни стало жаль его.

– Надеюсь, что все обойдется, – сказал он.

– Может, и нет, – заметила Бонни.

Время признаний миновало. Форбс насмешливо улыбнулся и поднял стакан.

– За тебя, Ангел! Возможно, когда-нибудь, ты будешь рассказывать внукам захватывающую историю о своем возвращении в «Медный Ястреб».

Бонни кивнула.

– Надеюсь, и у тебя будут внуки, – ответила она и повернулась к выходу.

– Подожди минуту, Бонни.

Она остановилась.

– Твои наряды пострадали от наводнения. Поднимись наверх и посмотри, нельзя ли приспособить что-нибудь из того, что предназначалось для Кэтти.

Бонни кивнула.

– Могу ли я сказать Кэтти, что ты хочешь видеть ее?

– Клянусь адом, нет, – ответил Форбс, и бутылка звякнула о стакан, – скажи ей, чтобы отправлялась домой и вышивала кухонные полотенца для своего приданого.

Улыбнувшись, Бонни взглянула на своего вечного врага.

– Спасибо, Форбс!

Форбс осушил стакан.

– Всегда к твоим услугам, Ангел, всегда!

Элай сидел полураздетый на крыше, под ярким солнцем, загоняя молотком гвозди на место. Для этой работы совсем не требовались такие яростные усилия. Он промахнулся, ударил палец и выругался.

В этот момент над выступом крыши появилась голова Сэта, его темные бакенбарды топорщились.

Элай тер ушибленный палец.

– Надеюсь, ты явился сюда не затем, чтобы выразить восхищение моей глупостью?

Сэт осторожно цеплялся за перекладины лестницы, пока не влез на крышу. Он вспотел в своем шерстяном костюме и оттянул воротничок рубашки.

– Согласен, что твоя глупость поистине неисчерпаема, – сказал он, с трудом удерживаясь на ногах.

У Сэта был вид альпиниста, покорившего вершину, и Элай рассмеялся бы, если бы у него не так болел палец.

– Так ты карабкался сюда, рискуя жизнью, чтобы сообщить мне о моей глупости?

Сэт, видимо, наслаждался своим мужеством: он расстегнул пиджак и засунул пальцы в карманы жилета. Его жесткие волосы не мог разметать даже ветер.

– Я уже высказал тебе свое мнение об этом. – Найдя точку опоры, Сэт отважился продолжить разговор. – Я взобрался сюда, чтобы сообщить тебе: лидеры Союза требуют встречи с тобой немедленно. Оставь в покое своей палец.

– Они хотят немедленно встретиться со мной? – уныло пробормотал Элай. – Ты не думаешь, что эти козлы удалятся на более плодородные пастбища?

– Они останутся в Нортридже, пока не получат то, чего хотят, – ответил Сэт, – это цепкие ребята, вот что я скажу тебе.

Элай взял несколько гвоздей из своего передника и сунул их в рот. Он подумал о том, как они избили Вебба за то, что он прищемил хвост «Братству Американских Рабочих», и насупился. Видит Бог, у него нет особой любви к Веббу, но преступление есть преступление, а сволочи, которые его совершили, вышли сухими из воды!

– Не понимаю, зачем им встречаться со мной? Я выставил свои условия, а если у них есть какие-то дела – пусть и занимаются ими.

Сэт неодобрительно кашлянул.

– Я говорю им это постоянно, но они настаивают, – адвокат помолчал. – Элай, «Братство» дало понять, что готово применить насилие, если ты не согласишься на эту встречу. Я боюсь за твою семью.

Гвозди посыпались по крыше.

– Это была прямая угроза?

Сэт уже не изображал оптимизма.

– Не совсем, но они намекали довольно прозрачно. Деннинг интересовался Бонни, Розмари и Джиноа, и мне это очень не понравилось.

– Как интересовался? – тихо спросил Элай.

Сэт вздохнул.

– Вполне вежливо, но мне показалось, что нас предупреждают. Кстати, делегация «Братства» расположилась в отеле «Союз», рядом магазин миссис Мак Катчен, и это внушает особые опасения.

Элай надел рубашку. Он легко спустился по лестнице и нетерпеливо расхаживал внизу, ожидая Сэта.

– Успокойся, – сказал Сэт. – Возможно, я не правильно понял Деннинга, и он не хотел никому угрожать.

Элай провел рукой по волосам.

– Если эти сукины дети осмелятся тронуть кого-либо из моей семьи…

Сэт был встревожен и не пытался это скрыть.

– Не поздно ли ты вспомнил о семье? Ты женился на Бонни, вопреки ее желанию, прошлой ночью, и затем вызвал поток сплетен, проведя ночь…

– Снова ты об этом! – воскликнул Элай, быстро направляясь к коляске, на которой приехал Сэт. Он прыгнул на козлы, схватил вожжи, а Сэт едва успел вскочить в коляску.

– Да! – сказал Сэт, вынимая платок и вытирая лоб. – Ты силой принудил Бонни к браку, а затем унизил ее самым неслыханным образом.

– Плевать мне на твое мнение, – взревел Элай, мчась по дороге к Нортриджу.

– Миссис Мак Катчен ни в коей мере не заслужила…

– Я не хочу, чтобы мне напоминали о моих ошибках, Сэт, – заявил он. – Поверь, я всю ночью думал об этом.

– Я не смогу осудить Бонни, если она больше не захочет с тобой разговаривать! – воскликнул Сэт. – Выкинуть такое в огромном Нью-Йорке – одно, а в таком болоте, как Нортридж, – совсем другое!

Несмотря на желание поскорее добраться до отеля и придушить Деннинга, Элай остановил лошадь.

– Моя жена, похоже, стала для тебя идеалом, друг мой, – заметил он. – Ты хочешь сказать что-нибудь еще?

– Черт побери! – заорал Сэт, – иногда я думаю, что ты просто чурбан!

Элай, кипя от ярости, пустил лошадь рысью.

– Это не твое дело, Сэт, – процедил он сквозь зубы, – но я скажу тебе, что женился на этой женщине совсем не за тем, чтобы провести ночь с другой. Ясно?

Сэт старался сохранять самообладание: он проверил запонки и одернул свой безупречно чистый пиджак.

– Твое поведение свидетельствует о другом, – сказал он с негодованием. – Последняя, кто в это поверит, миссис Мак Катчен.

У Элая разболелась голова. Как последний дурак он всю ночь мучился и переживал, но скорее он согласится тянуть паром Фенвика через реку, чем даст понять это Сэту. „Он вздохнул. Его волновала только Бонни, ему следует забыть про свою гордость и извиниться перед ней, даже если он навек лишится покоя.

Но теперь не время думать о примирении. Надо разобраться с «Братством». Элай отогнал мысли о Бонни.

Прибыв к отелю «Союз», он выскочил из коляски и быстро вошел в открытую дверь. Спросив, где мистер Деннинг, и узнав, что он в столовой, Элай направился туда.

Деннинг сидел за столом возле окна, окруженный своими приверженцами.

Улыбнувшись, он вытер рот салфеткой и поднялся.

– Добрый день, мистер Мак Катчен! Какой приятный сюрприз!

У Элая чесались руки схватить Деннинга за грудки и трясти до тех пор, пока у того не застучат зубы. К счастью, подоспевший Сэт остановил его:

– Успокойся, Элай!

Мужчины, сидящие за столом, явно хотели спровоцировать драку, но Элай знал, что сейчас нужно проявить осмотрительность. Если Сэт прав, а интуиция редко обманывала его, Бонни, Розмари и Джиноа угрожала большая опасность.

– Садитесь, – предложил Деннинг так, словно Элай был его старым другом.

Элай подавил желание швырнуть предложенный ему стул в окно, но все же сел. Сэт уселся с ним рядом.

– Вы хотели встретиться со мной, мистер Деннинг, – сказал Элай. – Я к вашим услугам.

Деннинг улыбнулся, хотя выражение его глаз не предвещало ничего доброго. Он вынул сигару и откусил кончик.

– Кубинская, – важно заметил он. Элай нахмурился.

– Как Консолата Торес, – добавил Деннинг. Элай давно уже не вспоминал о Консолате, но Сэт регулярно посылал ей чеки. Воспоминание о девушке, которая несколько лет назад спасла его, рискуя жизнью, нахлынуло на Элая.

– Насколько мне известно, – заметил Деннинг, – мисс Торес находится в церковной школе в Гаване, после того, как дядя отказался от нее. Сколько лет ей сейчас? Семнадцать? Восемнадцать?

Элай прикрыл глаза.

Голос Сэта вернул его к действительности.

– Не вижу связи между мисс Торес и вашими попытками втянуть рабочих в вашу организацию, – спокойно сказал он.

Деннинг вздохнул, пропустив замечание Сэта мимо ушей: – Она ухаживала за вами, когда у вас была желтая лихорадка… я прав, мистер Мак Катчен? С большим риском для себя она прятала вас от испанских солдат, пока вас не забрали в военный госпиталь и затем не переправили в Штаты. О, она, конечно, не знала, тогда, что такой богатый и влиятельный человек, как мистер Мак Катчен, в долгу не останется.

Головорезы, сидящие рядом с Деннингом, зафыркали.

– Я повторяю, мистер Деннинг, – сказал Сэт, – что доброта мисс Торес не имеет никакой связи с «Братством Американских Рабочих».

Официантка принесла кофе для Элая и Сэта. Элай не помнил, заказывал ли его.

– О, мне кажется, мисс Торес имеет к делу прямое отношение, мистер Кэллахан. – Деннинг был в прекрасной форме. Он продолжал: – Мистер Мак Катчен, был так благодарен нашей леди…

– Хватит, – оборвал его Элай, кипя от бешенства, – вы уже все сказали, Деннинг.

– Ну что ж, мистер Мак Катчен. Я с отвращением смотрел на то, как ваша повторная женитьба на хорошенькой Бонни повторяет первую. Некоторые неприятности уже были, если верить слухам…

Элай владел собой с трудом. Но все же не выдержав, он схватил мистера Деннинга за лацканы пиджака. Глядя в его злое лицо и не обращая внимания на сердитые возгласы его сообщников, Элай на удивление спокойно проговорил:

– Заставьте моих людей присоединиться к Союзу, если сможете, мистер Деннинг! Протрубите всему миру о том, что произошло на Кубе! Но запомните мои слова, негодяй! Если вы причините вред моей жене, дочери или сестре, я найду вас, клянусь, а после этого вы будете годны лишь на то, чтобы петь партию сопрано в церковном хоре!

Деннинг побелел, потом побагровел от душившей его ярости.

Элай отпустил Деннинга и встал.

Шестеро головорезов в котелках тоже поднялись, готовые к драке.

К великому разочарованию Элая, Деннинг приказал им сесть.

Глава 25

Кэтти с обидой наблюдала, как портниха снимает с Бонни мерку для платья из ярко-красного шелка. Блестящая ткань почему-то казалась неуместной.

– Не вижу ничего плохого в том, чтобы танцевать за деньги, – сказала девочка, положив подбородок на руки, – почему мне нельзя, а вам можно?

Бонни вздохнула.

– Мы уже обсудили это, не так ли?

Портниха сняла мерки и разложила ткань в ширину, что-то бормоча и качая головой.

– Не ваш цвет, хотя кое-кто скажет, что ярко-красное вам подходит…

Бонни негодующе взглянула на портниху.

– В самом деле? – спросила она с вызовом.

Та отвела глаза. К счастью, она не хотела спорить с Бонни.

– Я сделаю все возможное, чтобы управиться к вечеру, но не ручаюсь, что будет хорошо сидеть.

Бонни, которой для примерки пришлось раздеться, поспешила надеть свою скромную одежду. Она, если бы пришлось, вытащила бы Кэтти из «Медного Ястреба» за волосы. Место этой девочки совсем не среди «шарманок». Отомстить Элаю за унижение, за то, что весь город узнал, где он провел брачную ночь, уже не казалось ей таким важным. А вот ее поступок выглядит явно бессмысленным.

– Вы так печальны, мэм, – заметила Кэтти, застегивая ей платье, – молодая жена должна быть счастливой.

Портниха сложила красный шелк и вышла из кабинета Форбса. Едва дверь закрылась за ней, Кэтти побледнела.

– Молодая жена! О, мэм, что скажет мистер Мак Катчен? Он ведь не захочет, чтобы его жена танцевала…

Бонни не знала, что сказать. Предугадать последствия этого шага было трудно.

– Я не уверена, что он обратит на это внимание, – тихо проговорила она.

– Не обратит внимания? – переспросила Кэтти. – Мистер Мак Катчен? Да его глаза горят, как раскаленные угли, стоит ему взглянуть на вас, мэм! И ведь он снова женился на вас, ведь так?

– Это был не совсем настоящий брак, Кэтти, – проговорила Бонни, хотя это признание было очень горьким. Бонни усмехнулась. – Поверь, я ему не интересна, вот так-то. Ты хотела бы всегда жить в доме Джиноа, Кэтти?

Хорошенькое личико вспыхнуло.

– Я не думала об этом. Мне позволят пользовать граммофоном и книгами?

Этот детский простодушный вопрос рассмешил Бонни. По крайней мере одно она сделала правильно, заставив Кэтти позабыть о «шарманках».

– Конечно, позволят, – мягко ответила она, – а теперь пойдем в магазин и соберем вещи.

Вернувшись на стройку, Элай увидел, что некоторые семьи уже перебираются из палаток в еще не законченные домики. Он встретил там Джиноа и Элизабет Симмонс, устроивших занятия на зеленом склоне напротив незаконченного здания школы.

Джиноа внимательно слушала, как молодая женщина читает учебник Макграффи. Ни учительницу, ни ученицу не смущало то, что Роз бегает возле них, воткнув перья в волосы и издавая возгласы, как настоящий индеец.

Элай взял девочку и посадил к себе на спину, она продолжала издавать победные вопли.

– Где, черт подери, Бонни? – спросил Элай. Джиноа недоуменно развела руками.

– Бонни?

– Да, Бонни, – повторил Элай, – моя жена.

– А, – протянула Джиноа, – Бонни. Когда я видела ее последний раз, дорогой, она собиралась в магазин. Разве индейский головной убор на Роз – не самая забавная вещь, которую ты когда-либо видел? За ним специально посылали Сэта.

– Напомни мне, чтобы я скальпировал Сэта, отрезал Элай.

Несколько человек с любопытством наблюдали за ним, и он взял себя в руки.

– Ну что же, придется построить вигвам. – Он повернулся и широкими шагами направился к коляске.

Сэт, державший вожжи, воскликнул, глядя на Роз:

– Ну настоящий вождь племени!

Роз, воодушевившись, снова начала вопить. Элай со вздохом опустился на сиденье. Вдали раздался гудок паровоза.

– Поезд, прибывший в четыре пятнадцать, – заметил Сэт, – идет по расписанию.

Роз все еще вопила, от чего у Элая уже разрывалась голова. Нет, он должен не только извиниться перед Бонни за то, что оставил ее в эту ночь, но и убедить ее, что не спал с Эрлиной. Ко всему прочему, ему придется сказать и про Консолату Торес. Его челюсти сжались.

– Розмари Мак Катчен, – сказал он спокойно, – замолчи!

Роз замолчала и не издала ни звука, пока ехали по Нортриджу.

Коляска остановилась перед магазином Бонни.

Ставни были опущены, и табличка «закрыто» висела в окне. Элай, оставив дочь на попечение Сэта, поднялся по наружной лестнице на кухню.

Там он позвал Бонни, которая тут же вышла к нему.

– Ты мог бы постучаться, – сказала она, заметно нервничая и держась на расстоянии.

– Лучше бы ты смотрела за дочерью, а не оставляла ее с Джиноа на целый день, – сердито заметил Элай, – но об этом мы поговорим позже. Сейчас нам надо обсудить кое-что другое.

Бонни была бледна.

– Хорошо, но в данный момент я занята, – ответила она. Элаю показалось, что она боится приблизиться к нему.

– Чем это ты так занята? – Элай не мог скрыть раздражения, – я хочу сказать тебе…

Бонни вздернула подбородок, и выражение ее глаз не предвещало ничего доброго.

– Как и ты, Элай, – холодно сказала она, – я должна работать. Так что извини…

Она уже собиралась уйти, но он схватил ее за руку и повернул к себе.

– Не извиню, отрезал Элай, вдруг ощутив непреодолимое желание обладать Бонни, несмотря на гнев, душивший его. Что может быть важнее, чем присмотреть за дочерью и поговорить с мужем?

Бонни смотрела на него с ненавистью. Она вырвала руку и отступила назад, ее глаза пылали от гнева.

– Я всегда забочусь о дочери, – сказала она, – помни, только из-за нее я согласилась на этот брак.

Она говорила так резко, что Элай виновато опустил голову.

– Согласен, я заслужил такое отношение, – он тяжело вздохнул, – прошлой ночью, когда мы говорили о Кайли…

Она внезапно отвернулась, прижав руки к груди.

– Пожалуйста, уйди.

Элай молча смотрел на нее, думая, что за страсть к этой женщине он расплачивается душевными муками. Бонни стоила этих мук, и ради нее он готов был пройти через ад.

– Прошлой ночью, когда я просил, чтобы Розмари жила в моем доме, я не угрожал тебе, я только предлагал…

Бонни повернулась, в ее глазах застыл вопрос.

– Но…

Элай поднял руку.

– Позволь мне закончить, Бонни. Я пытаюсь сказать, что люблю тебя. Что ты нужна мне. Это было трудное время для нас… Все рушилось…

Он замолчал, не находя слов, но Бонни ждала, что он скажет.

– Когда ты решила, что я использую Роз, чтобы заставить тебя выйти за меня замуж, я просто потерял рассудок.

Казалось, она готова поверить ему, но он ошибался.

– Ты провел эту ночь, – сухо сказал она, – в пансионе… с Эрлиной.

– Я не был с Эрлиной. Бонни опустила глаза.

– Я хотела бы верить в это, Элай.

Он осторожно приблизился к Бонни и поцеловал ее.

– Поверь мне, Бонни, это правда. Пойдем домой, мне нужно многое тебе объяснить.

В ее глазах блестели слезы.

– Боже, помоги мне! Я ничего так не хотела бы, как пойти с тобой домой, но…

Элай насторожился.

– Но…

– Тебя это не обрадует, – смущенно сказала она. Несмотря на раздражение, Элай понимал, что нельзя принимать всерьез то, что Бонни говорит сгоряча.

– Позволь мне самому решить, что меня радует, а что – нет.

Бонни упорно смотрела в сторону.

– Я сказала Форбсу, что снова буду танцевать в «Медном Ястребе».

Элай, с трудом сдержавшись, спокойно спросил:

– Почему?

Бонни молчала, ей хотелось провалиться сквозь землю.

– Форбс взял Кэтти на мое место… Ей только четырнадцать, она слишком доверчива, тебе не нужно объяснять, что могло бы произойти…

Элай опустился на стул. Он не хотел, чтобы этот дурной день закончился совсем плохо. Его самого удивила сдержанность, с которой он заговорил.

– Не сомневаюсь, что ты могла бы избавить Кэтти от этой печальной участи, не предлагая взамен себя.

– Я сделала это назло тебе, – призналась Бонни. Такая откровенность нередко выручала ее.

– Я была… я и сейчас еще очень зла на тебя.

– Из-за того, что по-твоему я связан с Эрлиной? – тяжело вздохнул Элай.

– Ты поступил очень жестоко, Элай, – сказала Бонни, все еще держась на расстоянии от него.

Он почувствовал не только обиду, но отчасти и удовлетворение.

– Ведь ты ясно дала мне понять, что не хочешь спать со мной в одной постели, Бонни.

Они вспыхнула.

– Поэтому ты нашел другую постель!

– Я спал в своей постели, – проговорил Элай, – в своей постели и совершенно один, хотя и в пансионе Эрлины.

– Какое прекрасное оправдание не только для тебя, но и для Эрлины.

Он поднял ее подбородок и заставил Бонни взглянуть себе в глаза.

– Я повторяю, что не нарушал свои обеты ни с Эрлиной Кэлб, ни с какой другой женщиной.

Он почувствовал, как она вздрогнула. Теперь он проклинал себя за то, что подорвал веру Бонни в себя еще тогда, в Нью-Йорке. А тут еще и Консолата!..

Бонни хотела ответить ему, но кто-то постучал в дверь.

– Я посмотрю, кто внизу, мэм, – откликнулась девочка.

Элай закрыл глаза и выругался. Ну, почему ему никогда не удается сказать Бонни все, что он хочет и должен ей сказать!

Сэт стоял на пороге в индейском шлеме, держа Розмари за руку. Он был так забавен, что Бонни рассмеялась, хотя слезы еще стояли у нее в глазах.

– Прошу прощения, миссис Мак Катчен, – добродушно пробормотал Сэт, – но мисс Роз кажется, проголодалась.

Бонни бросилась к девочке и прижала ее к себе.

– Спасибо, Сэт. Почему бы тебе не зайти?

Сэт перевел взгляд с Бойни на Элая и поспешно сорвал с себя перья. Сэт всегда сочувствовал Бонни, но сейчас она молила Бога, чтобы адвокат не вздумал вмешаться в их разговор: это только повредило бы ей.

– Это зависит от того, – начал Сэт, – собирается ли мистер Мак Катчен остаться здесь. Ты готов поехать сейчас, Элай?

– Нет, Сэт, не готов. Но я хочу, чтобы ты отвез Розмари и Кэтти к Джиноа.

– Конечно, – согласился Сэт, – я только…

Он не успел закончить. На лестнице послышались торопливые шаги. Бонни повернулась посмотреть, что заставило Кэтти так спешить. Реальность превзошла ее ожидания.

Глаза Кэтти округлились, лицо пылало.

– Мэм, вы не поверите! Внизу ваш отец… он прямо из Ирландии!

Чтобы не уронить дочь, Бонни поставила Розмари на пол, а сама опустилась на стул.

– Мэм? – Кэтти, явно встревоженная, вопросительно посмотрела на Бонни.

Элай выскочил из кухни, не проронив ни слова. Его шаги раздались на наружной лестнице, Бонни закрыла лицо руками.

– Мне кажется, что вы не особенно рады, – заметил Сэт, – могу ли я чем-нибудь помочь вам, миссис Мак Катчен?

Бонни собралась с мыслями.

– Пожалуйста, отвези Роз и Кэтти к Джиноа.

Кэтти смутилась.

– Мэм, вы, в самом деле, хотите, чтобы я уехала?

– Да, – ответила Бонни, ожидая, что вот-вот появится отец. – Все правильно, Кэтти. Пожалуйста, отправляйся с мистером Кэллаханом.

Услышав, как за Кэтти закрылась дверь, Бонни поднялась – на пороге стоял Джек Фитцпатрик. Он был все еще привлекателен, хотя его темные волосы поредели, а нос стал заметно краснее.

– Ты хорошо следишь за магазином, – сказал он вместо приветствия, – спасибо тебе за это.

Бонни растерялась. Она никогда не была особенно близка с отцом, хотя считала долгом посылать ему деньги после его загадочного бегства в Ирландию. Сейчас она со смущением думала о том, что из-за него едва не потеряла магазин. После того, как она с такими усилиями удержала магазин на плаву, ей чуть было не пришлось отдать его Форбсу.

– Я не ждала тебя, – проговорила Бонни.

Джек Фитцпатрик засмеялся. Он был в дешевом костюме, сильно измятом в вагоне. Хотя он провел в Нортридже не более получаса, от него пахло спиртным.

– Кажется, ты не слишком рада меня видеть, – заметил он, располагаясь за столом. – Я немного проголодался, так что если не возражаешь…

Бонни возражала – ох, как она возражала! И все же приготовила ему яичницу.

– Хорошая девочка, – одобрительно сказал отец. Бонни заставила себя повернуться к Джеку Фитцпатрику.

– Ты вернулся навсегда? – спросила она.

Отец улыбнулся и кивнул. Его лицо заросло щетиной, и он явно давно не мылся.

– Кажется, ты не очень-то довольна этим, дочка.

Бонни кипела от возмущения.

– Я была не очень довольна, когда уплатила твои картежные долги в «Медном Ястребе», – ответила она, со стуком поставив тарелку перед отцом, – это обошлось мне в пять тысяч долларов.

– Но пять тысяч ты заработала, торгуя моими товарами в моем магазине, – уточнил Джек Фитцпатрик, убежденный в своей правоте. – Я скоро женюсь. Жить мы будем здесь.

Бонни положила на стол нож и вилку, достала хлеб и масло.

– Кто же у тебя на примете? На ком ты собираешься жениться?

– О, всегда найдутся вдовы, готовые вступить в брак с деловым человеком. Не думаю, что невесту трудно найти.

Едва сдерживая ярость, Бонни заварила чай.

– Так вот оно как! Через столько лет ты собираешься осесть здесь и забрать у меня магазин, хотя я едва сумела сохранить его!

Брови на испитом лице удивленно поднялись.

– Ты замужем, и о тебе заботится муж. Богатый человек, между прочим. Зачем же тебе магазин?

Бонни не собиралась с ним спорить.

– Произошло много такого, о чем ты не знаешь.

– Конечно, – согласился Джек, – ни словечка с тех пор, как сообщила о смерти мальчика.

Упоминания о Кайли было достаточно, Бонни тут же пришла в себя.

– Думаю, тебе не хватало денег, а не писем.

Казалось, отец обиделся. Встретив его укоризненный взгляд, Бонни отвернулась.

– Доченька!

Это окончательно вывело Бонни из себя.

– Не смей говорить со мной так, словно я девочка с косичками. Я взрослая женщина и самостоятельно управляю этим магазином. Ты задолжал мне много, отец.

Джек занялся яичницей, он украдкой поглядывал на Бонни.

– Рад, что твой гордый ирландский дух не сломлен, дочка. Действительно рад!

«Ну и ну, – подумала Бонни. – Отец, видно, считает, что она очень счастлива!» Бойни, вздохнув, села за стол.

– А где же мистер Мак Катчен? – спросил Джек. – И как это он позволил жене выкручиваться, чтобы спасти магазин от краха?

Бонни в упор посмотрела на отца.

– Я ушла от Элая после смерти Кайли.

Джек поперхнулся, видимо, решив, что теперь ему придется содержать дочь. Это нарушало все его планы.

– Ушла от него, – задыхаясь проговорил он.

– О, не волнуйся! Мы снова поженились прошлой ночью. Кстати, у тебя есть внучка.

Джек выпучил глаза.

– Однако!

Бонни улыбнулась, решив ничего не объяснять ему: пусть отец узнает все от городских сплетников.

– Ты, должно быть, устал, – сказала она. – Я уйду, а ты отдыхай.

– Бонни?!

Она закрыла дверь.

Внизу ее ждала портниха с большой коробкой в руках.

В коробке было яркое шелковое платье для танцев. Не желая встречаться ни с кем из знакомых, она быстро зашагала прочь, ни на кого не глядя.

Возле пансиона ее поджидала Эрлина.

– Однако ты вернулась в «Медный Ястреб», – проворковала она.

Бонни остановилась.

– Не понимаю, почему тебя это волнует?

– Надеюсь, ты хорошо спала и не слишком беспокоилась о своем муже? – спросила Эрлина. – Я хорошо о нем позаботилась.

Коробка с платьем выпала из рук Бонни.

– Я так благодарна тебе, – отрезала она, – что и слов не нахожу.

Эрлина казалась такой чувственной, что Бонни тут же представила себе, как она заботилась об Элае.

– Мужчина не должен проводить один брачную ночь, не так ли?

Бонни взяла себя в руки.

– Надеюсь, ты не думаешь, что разбила мне сердце? Я очень рада, что ты была с ним в эту ночь. Ведь наш, брак – чистая выдумка.

– Конечно, Бонни. Должно быть, поэтому ты и готова вцепиться мне в волосы.

Бонни молча подняла коробку с платьем, потом взглянула на Эрлину.

– Ты потеряла Вебба Хатчисона, Эрлина… думаю, что он женится на Сьюзен Фэрли еще до конца лета. А ты теперь мстишь мне за то, что потеряла его.

– Зачем мне жалеть о Веббе, Элай Мак Катчен куда лучше! Он настоящий мужчина!

«Ну что ж, еще минута, и я совершу хладнокровное преднамеренное убийство!»

Она бросила коробку и начала подниматься по ступенькам. Вдруг чьи-то сильные руки схватили ее за локти.

– Ангел, Ангел, – упрекнул ее Форбс. – Надеюсь, ты не собираешься драться с Эрлиной? – он помолчал и затем добавил, – она, должно быть, тяжелее тебя фунтов на сорок:

При этих словах лицо Эрлины залилось краской. Она совсем забыла про Бонни и бросилась в дом, захлопнув за собой дверь.

Бонни, немного остыв, взглянула в знакомые наглые глаза.

– Не хочется этого говорить, но я благодарна тебе, Форбс. Боже, еще немного – и я покрыла бы себя позором!

Форбс поднял коробку.

– Я просто забочусь о своих доходах. Эта кошка разодрала бы тебя в клочки, и я остался бы в убытке.

Бонни разозлилась.

– Ты просто не выносишь, когда замечают твою доброту, ведь так?

Он улыбнулся, сунул коробку под мышку и помог Бонни спуститься с крыльца.

– Разве у меня есть доброта? Это что-то новое.

– Ты самый законченный негодяй! – воскликнула Бонни. Она поправила платье и пустилась почти бегом, наверстывая упущенное время.

Форбс засмеялся.

– Вот это больше похоже на правду, – сказал он, догнав Бонни.

Глава 26

Они подошли к «Медному Ястребу». Только тут Бонни сказала.

– Я не буду танцевать, Форбс.

Брови Форбса поднялись, он открыл дверь и провел Бонни через салун на кухню.

– И это после того, как я, старый дурак, проявил великодушие и клюнул на твою удочку, – Он швырнул коробку на пол, но было заметно, что он не злится.

Бонни с любопытством посмотрела на него. В этот вечер на кухне не было никого, кроме нее и Форбса.

– Я думала, ты взорвешься, – сказала она. Форбс сел на скамейку напротив Бонни.

– Ох, ну и парочка мы с тобой, что ты, что я, – он поставил локоть на край стола и опустил голову на ладонь. – Ты любишь Элая, а я – Элизабет! И однако, мы делаем все, чтобы их оттолкнуть. Что ты думаешь об этом, Бонни? – Бонни открыла рот. Она не ждала такого признания от Форбса.

– Не знаю, как ты, – жалобно проговорила она, – но я боюсь.

– Боишься? Чего?

Бонни пожала плечами.

– Не того, что он меня мучает, вовсе нет! Только того, что от него зависит и мое счастье.

Форбс сжал руку Бонни. Он добродушно усмехался.

– Неужели ты, Ангел, мэр Нортриджа, полагаешься на кого-то кроме себя, устраивая свою жизнь и счастье! Не верю этому!

Бонни не пыталась освободить свою руку. Ее дружба с Форбсом, сотканная из противоречий, была старой крепкой дружбой.

– Поверь мне, Форбс, – сказала она, – потому что так оно и есть. Если Элай опять изменил мне, я этого не выдержу.

– Опять? – повторил Форбс, наклонив голову, чтобы, как в детстве, заглянуть ей в глаза, – что это значит?

– Когда умер наш мальчик, Элай стал совершенно чужим. Он отстранился от меня. – Она помолчала, вспомнив, как Элай плакал в саду позапрошлым вечером, и на ее глаза навернулись слезы. Форбс сжал ее руку. – Были другие женщины, – тихо добавила Бонни.

Глаза Форбса потемнели от ярости.

– Продолжай.

Бонни покачала головой. Сейчас она не могла говорить.

Форбс отпустил ее руку и мягко поднял ее подбородок, заставив взглянуть себе в глаза.

– Дело в том, Ангел, – сказал он, – что мужчина обычно плохо справляется с горем. От нас ждут железной выдержки, поэтому мы скрываем свои чувства. Возможно, Элай именно так и преодолевал свое горе.

Слеза покатилась по щеке Бонни, но вскоре она улыбнулась.

– Ты считаешь, что мужчины глубоко чувствуют, да?

Он потер рукой небритый подбородок. Даже непричесанный и небритый он казался очень привлекательным.

– О да, Ангел, – ответил он, – конечно. Ночью, когда ты в первый раз вышла замуж, я думал, что умру от горя.

Бонни почувствовала вину перед ним.

– Прости, – сказала она, отводя глаза, – я никогда не хотела…

Форбс нежно сжал ее лицо ладонями, стерев пальцем следы слез. Он поцеловал ее, как сестру. Это было ей очень приятно.

– Будь я проклят! – пробормотал Форбс, задумчиво качая головой, – но я действительно люблю Элизабет!

Бонни засмеялась.

– Как я должна отнестись к твоим словам, Форбс? Его руки все еще сжимали ее лицо, но улыбка его стала наглой и плутоватой, такая, как всегда.

– Как к комплименту, Ангел. Любовь к тебе стала такой привычной, что я боялся потерять сознание, если когда-нибудь поцелую тебя…

– Ты теряешь сознание, когда целуешь Элизабет? – лукаво спросила она.

Форбс застонал.

– Да, теряю. Я забываю тогда обо всем: кто я и где живу.

– Значит, ты должен жениться на ней. Иначе в следующий раз ты забудешь номер своего счета в банке.

Форбс прикинулся испуганным.

– Это было бы ужасно, – согласился он. Бонни встала, смирившись со своей участью.

– Что до меня, – сказала она, – я за то, чтобы преодолевать все. Пойду домой и поговорю с мужем.

– Я могу отвести тебя, – предложил Форбс.

Бонни встала на цыпочки и поцеловала его небритую щеку. – Спасибо, но прогулка поможет мне поразмыслить, а мне надо подумать о многом.

Форбс легко коснулся ее волос.

– До свиданья, – с необычной теплотой сказал он, – желаю удачи!

– Так же и тебе, – тихо и печально ответила Бонни. «Кто бы мог подумать, – размышляла она уходя, – что я пожалею о том, чего никогда не было».

В доме Джиноа было тихо, но из сада доносились веселые голоса. В такие теплые вечера ужинали обычно в саду.

«Это даже хорошо», – подумала Бонни, поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж. Ее прогулка по городу мало прояснила ее мысли, и она не хотела видеть никого, кроме Элая. Все ее чувства и мысли были устремлены к нему.

Бонни нашла мужа в спальне. Он в оцепенении сидел на краю кровати, опустив голову на руки. Он не шевельнулся, когда вошла Бонни.

Она закрыла дверь и прислонилась к ней, закусив губу.

– Я думал, ты проведешь вечер с отцом, – сказал Элай, так и не поднимая головы.

– Нет, – у меня не было времени даже как следует поговорить с ним. Я пошла в «Медный Ястреб» разбираться с Форбсом.

– О!

Бонни почувствовала разочарование: она ожидала вспышки ярости или негодования. Неужели его не интересует, танцевала ли она у Форбса. Она долго молчала, боясь заговорить.

Элай посмотрел на нее. Его широкие плечи ссутулились, и в последних лучах заходящего солнца, проникающих через окно, он казался странно беспомощным.

Наконец, преодолев непонятную робость, Бонни приблизилась к кровати.

– Элай, в чем дело?

В глубине его глаз затаилась боль.

– Это нелегко объяснить, Бонни, – произнес Элай измученным голосом.

Сердце Бонни учащенно забилось, и она прижала руку к груди. Должно быть, он хочет признаться, что обманул ее, сказав, что не спал с Эрлиной. Может, он даже намерен расторгнуть их брак…

– Садись, – сказал он, указывая на сбитое белое покрывало. Бонни молча повиновалась, стараясь не расплакаться.

– На Кубе была одна женщина, – начал он. – Консолата была юной девушкой… не старше восемнадцати.

Бонни прислонилась к спинке кровати. Она молчала, но слезы хлынули из глаз и потекли по щекам.

Элай не прикасался к Бонни, и это было хорошо, сейчас она не могла бы вынести этого.

– Мне нравилось играть в войну, Бонни, и когда меня попросили доставить депешу в южную часть острова, я охотно согласился. Я был в Сантьяго де Куба всего шесть часов, когда заболел в кантине.

– У тебя была желтая лихорадка, – сказала Бонни. Она вспомнила день, когда Джиноа показала ей письмо от Сэта. Тот писал, что Элай болен.

Элай слегка коснулся ее, но тут же отдернул руку. – Молодая девушка по имени Консолата Торес ухаживала за мной. Я был в основном без сознания, и помню только потрескавшиеся стены, распятие и ужасную жару.

– А Консолату? – спросила она жалобно.

Элай поднялся, повернулся к ней и взял ее за руки.

– Знаю, ты не поверишь мне, Бонни, но я не узнал бы Консолату, встретив ее на улице. Я видел и помнил только тебя…

Бонни задрожала от ярости.

– Ты, должно быть, считаешь меня дурой, способной поверить в такую неслыханную чушь…

Элай закрыл глаза.

– Но…

– Ты занимался любовью с этой женщиной, ведь так? – бросила она. – Ты занимался любовью с Консолатой Торес, а сейчас пытаешься убедить меня, что был в такой лихорадке, что принимал ее за меня!

– Это началось именно так, – с горечью сказал он. – Клянусь, что так и было!

Бонни надменно спросила.

– И как же это закончилось, Элай?

Элай смотрел на Бонни так, словно она навела на него пистолет.

– Из-за Консолаты и ее дяди, – сказал он, помолчав, – это кончилось позором.

Бонни освободила руки и сцепила их на коленях.

– Могу представить себе, как ты удивился, – сказала она с издевкой, – обнаружив, что наслаждался не со мной!

Элай снова сел на кровать рядом с Бонни. Солнце опустилось, и в комнате воцарился полумрак. Оба молчали.

– Она забеременела от тебя? – прошептала она, чувствуя, что необходимо задать этот вопрос.

Элай резким движением схватил ее за плечи, и его лицо исказилось от гнева.

– Нет, будь ты проклята! Она не забеременела, но я лишил ее возможности выйти замуж, так, по крайней мере, заявил ее дядя, – и с тех пор я посылаю ей деньги. Теперь ты довольна, или я должен сообщить тебе все детали?

Бонни освободилась от него и вскочила на ноги. Она влепила Элаю пощечину, и рука болела.

Он не сделал попытки удержать ее и даже не встал с кровати.

– Почему ты говоришь мне все это? – прошептала она, сжимая руки. – Почему ты рассказал мне все это, спустя столько времени?

– Кое-кто узнал про Консолату и пытается шантажировать меня. Я не хочу, чтобы ты услышала об этом от других.

Бонни почувствовала слабость.

– Кто? Кто же шантажирует тебя?

В прищуренных глазах Элая появилась насмешка.

– Это не Даррент и не Хатчинсон, – ответил он. – Так, что не беспокойся. Твои почитатели безупречны.

– Я могу все узнать у Сэта.

Он растянулся на кровати, закинул руки за голову и со вздохом закрыл глаза.

– Если это важно для тебя, Бонни, пожалуйста, спроси у Сэта.

Оба они сейчас кипели от гнева. Бонни бросилась на Элая, как дикий зверь, царапаясь и плача.

Элай несколько секунд боролся с Бонни, затем утихомирил ее и уложил на спину рядом с собой. Она все еще барахталась, пиная его ногами. Его лицо было t исцарапано, в глазах стояли слезы.

– Прости! – с трудом проговорил он. – Прости!

Руки Элая все еще сжимали ее запястья, и Бонни извивалась, пытаясь освободиться, ругательства, которые она помнила со времен жизни в Лоскутном городке, срывались с ее губ. Когда он внезапно поцеловал ее, она испытала нечто совсем не похожее на ярость.

Бонни все еще извивалась, но он усмирил ее, прижав к кровати тяжестью своего тела и продолжая целовать.

Бонни уже не пыталась освободиться. Элай отпустил ее запястья, и она вцепилась ему в волосы, словно намереваясь выдрать их. Однако внезапно она притянула к себе его голову: через юбки и нижнее белье Бонни почувствовала напрягшуюся горячую мужскую плоть. Она была покорена.

В глазах Элая Бонни увидела смущение и страсть.

Все еще не выпуская его волосы, она потянула его на себя. Она уже не рассуждала, ею овладело безумное желание.

Вдруг Элай рывком перевернулся на спину, его грудь тяжело вздымалась.

– Бонни! – воскликнул он.

Она встала возле него на колени и расстегнула на нем рубашку: ее руки жаждали тепла его тела. Глаза Элая сверкнули.

Ее трепещущие пальцы гладили его кожу, добираясь до нее сквозь влажные от пота золотистые волосы.

Бонни наклонила голову и кончиком языка коснулась сначала одного соска, затем другого: Элай напрягся и застонал. Он пытался бороться с теми ощущениями, которые она возбуждала в нем своими пальцами и ртом, но, наконец, его сопротивление было сломлено. Он схватил Бонни и опрокинул ее на спину.

Выражение, которое появилось в глазах Элая, могло бы напугать Бонни, но она уже утратила способность рассуждать. Сев на нее верхом, он разорвал ее блузку, лифчик и сжал в ладонях ее упругие груди.

– Ты хотела этого, – хрипло выдохнул он. – Вспомни, когда это кончится, ты снова начнешь ненавидеть меня.

Слова Элая не сразу дошли до Бонни, но сейчас ей мучительно хотелось одного – любви этого человека. Он приник к ее груди – Бонни задохнулась от наслаждения. Ее пальцы вновь погрузились в его волосы. Элай прерывисто дышал, закрыв глаза.

Бонни, все еще зажатая его бедрами, стала приподниматься. Дрожь прошла по его телу, когда она расстегнула пряжку его пояса, а затем брюки. Элай выбрался из кровати, увлекая Бонни за собой.

Пристально глядя на нее, он снял с себя одежду и затем помог раздеться и ей. Они стояли друг против друга, обнаженные и готовые ко всему.

Элай поднял Бонни и вошел в нее.

В комнате давно было темно, но лампа не горела. Бонни спала, ровно дыша, когда Элай поднялся. Ее ресницы были влажными.

Элай одевался тихо, но она проснулась, поняв, что он уходит. Когда дверная ручка повернулась, Бонни сказала:

– Элай, подожди!

Он молчал, но Бонни почувствовала, что и он, как и она, пытается держать себя в руках. Она села на кровати, натянув на грудь простыню, хотя в темноте ничего не было видно.

– Куда ты идешь?

Элай устало вздохнул.

– Я собираюсь в Сан-Франциско, – ответил он. – Там есть верфь, которую я хочу купить.

Бонни обрадовалась, что в темноте не видно ее лица. Она хотела скрыть отчаяние, обиду и попранную гордость. Она всегда будет любить Элая Мак Катчена каким бы он ни был! И все же в ее словах прозвучала издевка.

– Тебе уже мало завода? Нужна новая игрушка!

Элай тихо выругался, отойдя от двери и налетев на кровать. Затем вспыхнула спичка.

Его лицо казалось мрачным в ее мерцающем свете. Элай поднял стекло лампы и зажег фитиль.

Сев на кровать, он провел рукой по волосам. Бонни старалась овладеть собой.

Ей не надо было тревожиться, что Элай увидит ее покрасневшие глаза, так как он упорно смотрел в другую сторону.

– Ты считаешь, что завод для меня игрушка? Бонни пожала плечами и небрежно ответила.

– Эта игрушка сломалась, ты починил ее, а теперь пришло время поиграть с верфью.

Его горящие глаза, мрачные и растерянные, остановились на ее лице. Сейчас Бонни верила, что Элай сказал ей правду о Консолате Торес и Эрлине, но прощать было уже поздно. Любить тоже было поздно: боль, причиненная ей Элаем, не проходила.

– Думаю, будет лучше, если Розмари останется здесь с тобой.

Бонни откинулась на подушку и закрыла глаза. «Пожалуйста, Боже, – взмолилась она, – не дай мне расплакаться!»

– Хорошо, – сказала она.

Бонни почувствовала, как горячее дыхание Элая коснулось ее губ.

– Я не хочу, чтобы ты танцевала в «Медном Ястребе», – выдохнул он. – Я не хочу, чтобы ты была мэром.

Глаза Бонни широко открылись.

– Ты вернешься? – спросила она, не удержавшись. Элай кивнул.

– Хорошо, если ты ничего не натворишь, пока меня не будет.

Кровь прилила к лицу Бонни.

– Кто убедит меня, что это просто деловая поездка? У меня сердце разрывается!

– Я сказал тебе все!

– И ты запрещаешь мне танцевать и быть мэром, не так ли?

– Да!

– Вот как! – Бонни вспыхнула. – И это после того, что ты сделал!

– Но ведь ты простила меня, – Элай поднял бровь, – не так ли?

– Я не могла бы простить тебя, – призналась Бонни, – но я люблю тебя, и ты знаешь это.

Он нежно поцеловал ее.

– И я люблю тебя. Но я не хочу, чтобы ты работала у Форбса, Бонни.

Ей было нелегко побороть гордость.

– Я и сама решила не танцевать больше, – сказала она. – И не нужно напоминать мне об этом. А что значит не быть мэром? Я созвала двенадцать собраний Городского совета, и никто из членов не явился ни на один из них.

Элай рассмеялся.

– Значит, не возражаешь против отставки?

– Я не собираюсь подавать в отставку. Я мэр этого города до ноября. И это все!

Усмехнувшись, Элай поднялся, но Бонни схватила его руку и заставила сесть.

– Останься, – потребовала она.

– Почему?

– Потому что поезд отправляется из Нортриджа только послезавтра вечером!

Элай медленно спускал простыню, пока не обнажились груди Бонни. Она задрожала, но не сделала попытки закрыться, и когда он начал ласкать ее, вздохнула и закрыла глаза.

Бонни еще раз вздрогнула, когда рука Элая скользнула вниз.

Элай опрокинул ее на подушки.

– Ты сама сказала, что у нас есть время до послезавтрашнего вечера.

– О, но… уже… – Бонни выгнулась, когда его пальцы скользнули вниз по животу. Она издала глухой стон, когда его рука оказалась между ее бедрами.

– Я хочу, чтобы ты жила здесь, пока меня не будет, – неожиданно сказал он. – Я опасаюсь этих типов из Союза.

Бонни перевела дыхание.

– О! – воскликнула она. – Элай, мы же не обедали… и я голодна…

Элай усмехнулся.

– Ничего, с голоду ты не умрешь.

– Потуши, хотя бы лампу! – попросила она. Элай отрицательно покачал головой.

– И не подумаю. Слишком большое удовольствие – смотреть на тебя!

– Тебе это нравится?

– А тебе?

– Нет!

– Ты лжешь, мэр! – он отбросил простыню. – Прекрасная лгунья!

– Элай, пожалуйста… лампа… ужин… правда, я так голодна!

– Я тоже, – сказал он, опускаясь на колени возле кровати.

Бонни ощутила, как его пальцы вошли в нее – и затрепетала от наслаждения. Жар захлестнул ее, когда его голова склонилась к ней. Прикосновение его губ там, внизу, заставило ее вскрикнуть от восторга.

Забытая лампа продолжала гореть на столике возле кровати.

Глава 27

Дни после отъезда Элая в Сан-Франциско были перегружены самыми разнообразными делами, хотя Бонни уже не присматривала за магазином. Приготовления к свадьбе Джиноа шли полным ходом. По утрам Бонни писала приглашения, потом помогала готовиться к празднеству, которое должно было состояться после свадебной церемонии.

Строительство домиков и школы почти закончилось. Джиноа и Сэт решили сразу же после свадебной церемонии устроить пикник и танцы. Пригласили всех – рабочих и членов Городского совета. Увеселения должны были происходить на лужайке за домиками.

Для танцев соорудили помост, наняли музыкантов. Напитки и закуску заказали в магазине Джека Фитцпатрика. Город охватило радостное возбуждение, и хотя Бонни разделяла его, она ощущала смутное беспокойство, вроде того, что испытывала в дождливые дни перед наводнением.

Из всех, кого она знала, только Элизабет Симмонс тоже чувствовала беспокойство. Бонни, конечно, понимала, что задумчивость хорошенькой учительницы связана с Форбсом, а не с предчувствием опасности. Скучая по Элаю, Бонни сочувствовала ей.

Войдя в хорошо оборудованную школу с новыми партами, умывальником и туалетом, школьными досками и книгами, Бонни заметила, как удручена Элизабет.

– Ты так подавлена, словно ждешь неприятностей!

Элизабет смутилась.

– Прости. Мне бы следовало помочь Джиноа. Бонни опустилась на стул.

– Мы уже все закончили. Китайские фонарики повешены, столы расставлены, и, если верить мистеру Кэллахану, фейерверк будет великолепным.

Элизабет закусила губу.

– Все, как на День Независимости, – сказала она, думая о чем-то другом. – Пикник, танцы, фейерверк. – Вдруг мисс Симмонс разразилась слезами, – И свадьба… – закончила она, разрыдавшись.

Бонни встала и обняла подругу.

– О, Элизабет! – воскликнула она, гладя по спине молодую женщину, – любовь иногда причиняет боль, не так ли?

Элизабет отстранилась, всхлипывая.

– Ну, почему из всех людей в этом мире я выбрала самого неподходящего – Форбса!

– Форбс порядочный человек, – тихо возразила Бонни. – Он будет очень заботиться о семье.

Элизабет смахнула слезы и вдруг задрожала от гнева.

– Но он владелец игорного заведения, Бонни! И держит у себя шлюх!

– По-моему, нет ничего дурного в том, что человек содержит салун, – заметила Бонни. – Возможно, если ты проявишь снисходительность, Форбс откажется от этого.

– Не знаю, смогу ли сделать это, – прошептала Элизабет. – Форбс, по всеобщему убеждению, негодяй. Какой же из него муж?

Бонни вспомнила нежность, которую Форбс проявил к ней на кухне в «Медном Ястребе», и его поцелуй, хотя не собиралась упоминать об этом.

– Муж? Очень хороший, надеюсь… И весьма темпераментный.

Щеки Элизабет стали пунцовыми, верный признак того, что она знает о чувственности Форбса, возможно, даже уже испытала ее.

– Я люблю его так сильно, Бонни. Я хотела бы разлюбить его, но не могу. Он нужен мне.

Бонни вспомнила, как Форбс сказал ей, что почти теряет сознание, когда целует Элизабет, и улыбнулась.

– Чувствует ли Форбс то же самое, что и ты? – спросила она нарочно.

– Он говорит, что да.

Думая о том, как много времени она упустила из-за своей гордости, хотя могла бы провести его с Элаем, Бонни подошла к глобусу и раскрутила его.

– Рассказывала ли тебе Джиноа о своей помолвке с Сэтом Кэллаханом? – спросила она.

– Да.

Бонни взглянула в лицо подруги.

– Ей, к счастью, еще раз представился шанс устроить свою жизнь, Элизабет. Мне трудно говорить об этом, я сама сделала такую же ошибку. Усвой этот урок, учительница, и ты избавишь себя от многих страданий. Гордость – плохое утешение в часы одиночества.

Элизабет пристально взглянула на Бонни.

– Ты говоришь так, словно потеряла Элая, – мягко сказала она. – Насколько я понимаю, он уехал по делам. Джиноа ждет его со дня на день.

Бонни закусила губу. Элай уехал почти две недели назад – это не так уж давно, если учесть расстояние между Нортриджем и Сан-Франциско. Он не прислал ни письма, ни телеграммы, но в этом тоже не было ничего необычного, он никогда не отличался такой деликатностью. Значит, все это лишь странное предчувствие, которое иногда обманывает ее.

– Поскольку дело касается Элая, – сказала она, думая о Кубе и Консолате Торес, – измену нельзя исключить… С глаз долой из сердца вон.

Элизабет слегка побледнела. Возможно, ее терзали такие же сомнения в верности Форбса, и это было понятно.

– А ведь всего минуту назад, Бонни, – мягко напомнила она, – ты говорила, что жалеешь о потерянном времени.

– Жалею, – подтвердила Бонни, – и сейчас более, чем когда-либо.

– Если бы ты могла повернуть время вспять, чтобы ты изменила?

Бонни вспомнила об ужасных днях и ночах после смерти Кайли, о холодности Элая, его изменах и бегстве на Кубу.

– Я бы стала бороться, – с уверенностью ответила она. – Справилась бы со своим горем и пришла на помощь Элаю. И если бы он все-таки отправился на Кубу, я стала бы ждать его. Я была бы рядом с ним в тот момент, когда к нему вернулся рассудок.

– О Боже! – воскликнула Элизабет. – Ты любишь этого человека, не так ли?

– Больше жизни, – твердо ответила Бонни, – и уж, конечно, больше, чем свою гордость.

Она решила пойти домой, побыть с Розмари и принять ванну. В дверях Бонни остановилась.

– Если не хочешь потерять Форбса, а я уверена, есть много женщин, готовых залечить его душевные раны, борись за него.

Элизабет зажгла лампу, и Бонни увидела, что в глазах ее засветилась надежда и решительность. Элизабет направилась к двери.

– Доброй ночи! И благодарю тебя, Бонни! Бонни улыбнулась и вышла. Джиноа уже не было, но Сэт ждал ее в коляске.

Бонни уселась в коляску позади Сэта. Сэт был всегда молчалив, но сегодня Бонни была особенно рада этому. Они подкатили к ярко освещенному дому Джиноа.

Огромные часы у входа пробили восемь, когда Сэт и Бонни вошли в дом. Кэтти давно накормила, помыла и уложила спать Роз.

Огорченная Бонни, пожелав доброй ночи Сэту, поднялась по лестнице. Даже короткое общение с дочерью могло бы поднять ей настроение, а она в этом очень нуждалась.

Бонни тихо вошла в спальню, чтобы взять ночную рубашку, халат и тапочки, а затем пойти в ванную комнату и погрузиться в горячую воду. Лампа горела на столике, и кровать была постелена все успевающей Мартой. Бонни взяла рубашку из мягкой фланели и открыла шкаф, где висел ее халат.

Потом Бонни направилась в детскую, чтобы взглянуть на спящую Роз. Хотя в этот вечер ей не удалось поиграть с дочуркой, она сможет хотя бы поцеловать ее.

Войдя в детскую, Бонни остолбенела. Возле кроватки Роз сидел Элай, вытянув длинные ноги и откинувшись на изогнутую спинку стула. Он спал, блики лунного света падали на его золотистые волосы.

Улыбка заиграла на губах Бонни: ей стало легче дышать и жить. Она подошла к кроватке. Роз ровно дышала, одеяло было на месте. В этот момент проснулся Элай, и когда Бонни склонилась над кроваткой, нежно погладил ее по плечу.

Она ахнула и выпрямилась, очень довольная тем, что Элай уже дома.

Элай встал и, поднял Бонни. Ее халат и ночная рубашка упали на пол. С веселым смехом Элай отнес жену в спальню и там поставил на ноги. Повернув к себе, он начал расстегивать пуговицы на ее платье.

Взволнованная, с колотящимся сердцем, Бонни лихорадочно думала, что ему сказать. Что-нибудь простое и будничное.

– Ты купил верфь? – спросила она.

Руки Элая уже лежали на ее обнаженных плечах. Он засмеялся.

– О верфи мы поговорим позже, а сейчас, любовь моя, я хочу тебя.

Она стояла перед ним нагая, трепеща так же, как в ту далекую ночь, когда Элай посвятил ее в тайны супружеской жизни.

– Давно ли ты дома? – спросила она, – поезд пришел несколько часов назад.

– Я вернулся неделю назад, – ответил он, и его золотисто-карие глаза засветились смехом, когда он заметил изумление Бонни. – Об этом мы тоже поговорим позже.

– Неделю! – Бонни задохнулась, отступая назад. – Элай, ты не ездил в Сан-Франциско!

Он притянул ее к себе и крепко обнял. Минуту спустя Бонни забыла про все вопросы, которые хотела задать ему. Погасив лампу, Элай уложил ее в кровать и лег рядом с ней. Чуть позже она уже не помнила, как ее зовут…

Мэри? Джейн? Элизабет. Она улыбнулась, когда муж застонал в последних конвульсиях страсти. Она уже испытала сладкое чувство, к которому так стремилось ее тело. Сейчас она вспомнила: ее зовут Бонни. Бонни!

Пальцы правой руки, вцепившиеся в волосы Элая, когда он вошел в нее, расслабились, а пальцы левой – гладили потную ложбинку между его лопатками.

– Я люблю тебя, – сказала Бонни, сама не зная, смеется она, или плачет.

Она не слышала, что ответил Элай, он зарылся головой в подушки.

Бонни чувствовала себя совершенно счастливой. Когда Элай поднял голову, она погладила его щеку.

Еще не отдышавшись, он поцеловал ее.

– Бонни, – сказал он, не отрывая рта от ее губ, – ты уже поняла, как сильно… и как часто… я хочу тебя?

– Не совсем, – кокетливо ответила Бонни. Элай улыбнулся.

– Давай заниматься этим каждую ночь.

– Весьма признательна, сэр! – ответила Бонни, целуя его небритый подбородок, – мне нравится заниматься с тобой любовью. Боюсь только, кате бы ты не раздавил меня.

Услышав это, он приподнялся на локтях. Его лицо внезапно стало серьезным.

– Я не ездил в Сан-Франциско, – признался он.

– Это я уже поняла, но где же ты был?

– В Спокейне, по крайней мере, первые несколько дней.

– И, видимо, в Нортридже всю прошлую неделю, – закончила Бонни. – Как же ты умудрился вернуться незамеченным в этот рассадник сплетен?

– Я ехал поездом только до Колвила, а оттуда – верхом.

– И прибыл, конечно, под покровом темноты. И пусть Бог тебя покарает, если все это время ты провел у Эрлины!

Он застонал, разрываясь между желанием вновь обладать Бонни и необходимостью рассказать ей о том, чем занимался в течение двух недель. Он непроизвольно начал двигаться взад и вперед, а она стала помогать ему.

– Я не… Боже, Бонни, не делай этого, чтобы…

Ее руки не прекращали ласкать его, и она улыбалась, наслаждаясь тем, что берет над ним верх.

– Продолжай, – дразнила Бонни, хотя ее сердце учащенно билось и ей трудно было дышать.

Элай задрожал и сделал рывок вперед, глубоко входя в нее.

– Ты маленькая ведьма, – задыхаясь, проговорил он. – Ты любишь мучить меня.

– Да, я люблю мучить тебя, – подтвердила Бонни, жадно глотая воздух, – Но только таким образом.

– Я был у твоего отца, – сказал Элай, с трудом переводя дыхание. – Дай мне все рассказать, бессердечный, маленький бесенок.

Спустя некоторое время, ослабев и поняв, что Бонни наказывает его за обман, Элай приподнялся на кровати и зажег лампу.

– Не смей прикасаться ко мне! – предостерег он Бонни, – пока я не расскажу тебе все, что делал!

Элай рассказал ей, как провел прошлую неделю, скрываясь днем в магазине у ее отца и выслеживая делегацию Союза по ночам. Перед этим он навел справки в Спокейне о деятельности «Братства Американских рабочих» и выяснил кое-что об их тактике, весьма настораживающее. Это убедило его, что они так просто не примирятся с поражением.

Бонни только теперь поняла, почему у нее были нехорошие предчувствия после отъезда Элая. Она села на кровати.

– Но рабочие проголосовали спустя день или два после твоего отъезда…

– Да, – сказал Элай, – и почти единогласно против «Братства». Они хотят организовать Союз, но по-своему. Джек рассказал мне обо всем этом.

Бонни подумала, как это Джек Фитцпатрик, которого Элай всегда недолюбливал, стал его доверенным лицом и надежным союзником. Раньше Элай неизменно говорил о нем с плохо скрываемым раздражением: «твой отец». Сейчас он стал Джеком. Это было странно.

– Почему ты выбрал в помощники моего отца, а не Сэта, Форбса или Вебба?

– Сэт и Форбс, конечно, в курсе моих дел, – Элай казался дьявольски довольным собой. – А что касается Вебба, так в основном это его идея. Яркий человек Хатчисон… Знаешь, он собирается выдвинуть свою кандидатуру в мэры.

– Я рада, что ты доверяешь кому-то в этом проклятом городе, но только не мне, к сожалению, – со злостью сказала Бонни.

Элай усмехнулся и потрепал Бонни по щеке.

– Я очень доверяю тебе, – сказал он серьезно. – Но в этой ситуации было целесообразнее убедить тебя, что я в Сан-Франциско. «Братство» следило за тобой, и выражение твоего лица сказало им, что кот покинул дом, и мыши могут веселиться.

Бонни была оскорблена.

– Выражение моего лица? – слезы наполнили ее глаза, и она ударила его подушкой. – Элай Мак Катчен, ты зверь! Я действительно верила, что ты уехал в Сан-Франциско и так занят покупкой какой-то верфи, что совсем забыл про меня!

Элай откинулся на подушки и удовлетворенно вздохнул.

– Я никогда не мог забыть тебя, Бонни, но рад слышать, что ты скучала обо мне.

– Негодяй! – воскликнула она, но негодование ее уже иссякло. – Ты наблюдал, как я чахну, со стороны, как заправский злодей в мелодраме, не так ли?

– Да, пару раз я даже заходил в эту комнату и наблюдал, как ты спишь. Ты не можешь себе представить, как было трудно при моем темпераменте и любви к тебе не разбудить тебя и даже не проронить ни единого звука. – Хитрая улыбка вновь тронула его губы. – Кстати, Бонни, тебе пора приготовиться к тому, что у тебя будет мачеха. Я слышал кое-что, пока прятался в магазине, и понял: твой дорогой отец всерьез собирается жениться.

Бонни выбралась из-под простыни и встала коленями на живот Элая, прежде чем он успел запротестовать.

– На ком же он женится? Лучше скажи мне, Элай, и немедленно!

Элай застонал, но на сей раз уже не от страсти.

– Тебе это вряд ли понравится, – сказал он, схватив ее за плечи и стаскивая со своего живота.

– Скажи!

Элай внезапно разразился смехом. Он попытался выбраться из кровати и обеспечить себе безопасность, но Бонни повисла на нем и вцепилась ему в спину.

– Как тебе кажется, ты сможешь назвать Эрлину матерью? – спросил он, отводя глаза.

Бонни закрыла рот руками, глядя на Элая, как на паука, но когда смысл его слов дошел до нее, она захлебнулась от смеха. Сможет ли она называть Эрлину «мама»? Вряд ли!

Улыбка Элая исчезла.

– Бонни, – сказал он серьезно, заключив ее в объятия и прижимая к груди, – послушай меня.

Бонни чувствовала биение его сердца.

– Слушаю.

– «Братство» собирается взорвать завод ночью или рано утром. Я должен позаботиться, чтобы этого не произошло, и прошу тебя обещать, что ты будешь ждать меня здесь!

Бонни испугалась. Если Элай рискует, она должна быть рядом с ним. Она сказала первое, что пришло ей на ум.

– Я мэр этого города.

Он выбрался из-под нее и стал одеваться.

– У меня много помощников, Бонни… и я не хочу, чтобы женщина путалась под ногами. – Элай погрозил ей пальцем. – Не заблуждайся, это не пустая угроза. Если я увижу тебя где-нибудь возле завода сегодня ночью, то ты станешь первым мэром, которого высекут!

Бонни слишком волновалась за Элая, чтобы сердиться. Она еще успеет рассердиться на него, если с ним ничего не случится.

– Но я буду так тревожиться!

Лицо Элая оставалось суровым и холодным. Он не собирался идти на попятный, и спорить с ним не имело смысла. Мольбы и слезы тоже не помогут. Есть лишь один способ обмануть его – сделать вид, что подчиняется.

Бонни робко опустилась на кровать, покорно вздохнула и закрыла глаза.

– Хорошо, – согласилась она, – я буду ждать до утра.

Элай внимательно посмотрел на нее, выругался и зажал ей рот рукой. Она попыталась освободиться, но он заставил ее замолчать, запихнув ей в рот лифчик. Потом он повалил Бонни на кровать, схватил ее запястья и привязал ремнем к спинке кровати.

Бонни боролась, но кляп не давал даже вскрикнуть, а пояс, хотя и не туго завязанный, мешал ей встать с кровати.

Элай улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

– Извини, любовь моя, – сказал он. – Боюсь, это единственный способ заставить тебя остаться дома.

Бонни извивалась и пыталась кричать, но Элай лишь покачал головой, задул лампу и вышел из комнаты.

– Спи спокойно, сэр Мак Катчен! – услышала она, и дверь захлопнулась.

Бонни казалось, что прошло несколько часов. Она так и не сумела освободиться и задыхалась от бессильной ярости, терзаясь страхом за Элая. Наконец, выбившись из сил, она забылась тревожным сном.

Бонни проснулась от взрыва. Дом содрогнулся, и зазвенели стекла. Ее крик заглушил кляп. Она исступленно дергала ремень, когда в дверь постучали.

«Благослови ее Бог!» – подумала Бонни, когда ее золовка ворвалась в комнату в халате и ночной рубашке. Волосы Джиноа были взлохмачены, глаза широко открыты, она выглядела ошеломленной.

– Знаю, что вы оба безудержные, – осуждающе сказала она, возясь с ремнем, – но это просто глупо.

Бонни мгновенно вырвала кляп, выскочила из кровати и стала искать нижнее белье.

– Ответь ради Бога! – воскликнула Джиноа, бросаясь к окну и глядя наружу. – Где Элай, почему ты связана?

У Бонни не было времени для объяснений. Она надевала платье, когда Розмари вышла из детской, а Кэтти влетела в спальню.

– О Господи! Что за шум!

– Это на заводе, – бросила Бонни, надевая туфли. Кэтти взяла Роз на руки и стала успокаивать ее, а Бонни быстро поцеловала дочь.

– Вы все должны оставаться здесь, в доме!

– Чушь! – воскликнула Джиноа, выбегая из комнаты. – Подожди меня, Бонни, – крикнула она, – я иду с тобой!

Бонни не стала ждать. Она со всех ног неслась к заводу, молясь, чтобы от него хоть что-нибудь осталось. Главное, чтобы уцелел его упрямый и невыносимый хозяин! «О Боже! – страстно взывала она. – Не дай ему погибнуть!»

Возле завода толпилось около сотни людей, кирпичная труба рухнула, и цементная пыль все еще клубилась в воздухе. Бонни пробралась сквозь толпу. Элай стоял рядом с Форбсом и Сэтом, наблюдая, как людей из Союза одного за другим вталкивают в фургон со связанными руками и ногами.

Бонни испытала такое облегчение, что не могла пошевельнуться.

Она стояла, глядя на рваную, покрытую сажей одежду Элая и на его лицо – в синяках и грязи.

Форбс, такой же грязный, как и Элай, первым заметил ее. Его зубы обнажились в ухмылке, они казались сейчас ослепительно белыми. Он толкнул хозяина, указав на нее и что-то сказав ему.

Глаза Элая метали молнии, и Бонни, тут же вспомнив его угрозу, попятилась, когда он направился к ней.

Но главное – он был жив! Слезы хлынули из ее глаз, и она засмеялась от радости. Он неожиданно улыбнулся, подошел к Бонни, поднял ее и поцеловал на глазах у всех. Опустив Бонни, он звонко шлепнул ее ниже пояса, вызвав веселые возгласы.

Бонни негодовала, и ее лицо горело от смущения.

– Благодарю милосердного Бога за то, что ты жив. Элай Мак Катчен, – воскликнула она, – так как теперь смогу разделаться с тобой! Связать меня, как телку? – Она двинулась к нему, и он попятился, вытянув руки и улыбаясь.

– Остынь, Бонни, остынь!..

– Остыть? Я остыну! Как только разорву твою глотку, мерзавец!

Элай разразился смехом и, к восторгу собравшихся, побежал со всех ног от Бонни.

Казалось, любовь разлилась в воздухе. Джиноа и Сэт щебетали у стола с мороженым. Вебб Хатчисон и Сьюзен сидели на траве и что-то клали друг другу в рот.

Элизабет стояла, глядя на Форбса, который держал ее лицо в своих ладонях. Ей это, кажется, нравилось.

Здесь были отец Бонни, следовавший, как тень, за польщенной Эрлиной. Он предлагал ей лимонад, мороженое и даже расстелил на траве свой пиджак, чтобы она не испачкала новое платье.

Музыканты настраивали свои инструменты, сидя на огромной танцевальной площадке. Бонни не видела Элая с утра, когда гонялась за ним на глазах у половины города. Прислонившись к стволу ели, она вздохнула. «Конечно, он заслужил все это, негодяй», – сказала она себе.

Музыканты заиграли, и Бонни печально смотрела, как мужчины и женщины кружились в танце. Бонни было так одиноко, что она чуть не плакала. Ну, нет уж, она пролила слишком много слез из-за Элая Мак Катчена. Он этого не стоит!

Первый танец закончился, музыканты заиграли вальс. «О, – возразило ее сердце, Элай стоит и больших слез. Хотя сейчас он, возможно, покинул ее и отправился куда-то вечерним поездом».

Когда сильная рука взяла ее за локоть, она вздрогнула и, подняв глаза, увидела Элая. Он стоял рядом, улыбаясь. Он был так привлекателен, что Бонни снова захотелось дать ему пощечину.

– Где ты был? – шепотом спросила она, когда он повел ее к танцплощадке. Луна и звезды появились на темнеющем небе.

– Спал, – ответил он, – это изматывающая работа – быть твоим мужем.

Бонни взглянула на Элая, выразив этим взглядом всю свою любовь.

– Ты подумываешь об отставке?

Он провел ее на середину площадки. Ей казалось, что они здесь одни, она слышала музыку, видела, как мерцают звезды, и ощущала вечерний бриз.

Золотисто-карие глаза Элая искрились смехом, когда он смотрел в ее лицо.

– Я люблю тебя, – тихо сказала она.

Элай кивнул и заключил ее в объятия.

– Разве танец с Ангелом не стоит доллара?

Бонни улыбнулась ему, наконец она была счастлива.

– Тебе, – ответила она, – это обойдется в два доллара.