Грешный любовник

Глава 16

Негромко насвистывая, Дав возвращался в пекарню Мэтью Финча верхом на лошади, которую он сегодня утром позаимствовал у Мег. Все его мышцы ныли от усталости. Камердинер Ившира промыл его раны, наложил швы и аккуратно забинтовал, однако болели они дьявольски. Он едва не лишился сегодня жизни: одна ошибка, одно неловкое движение, и Ившир пронзил бы его шпагой.

Все текло, с крыш капало. Началась оттепель.

Ему вспомнились слова песенки, которую он насвистывал: «Увы, любимый, отчего... Ведь я давно уже твоя и не смогу влюбиться вновь...»

Он потерял довольно много крови и потому чувствовал некоторую легкость в голове, однако ему удалось придумать способ разрешить все проблемы, отравлявшие жизнь.

Его веселое настроение пропало без следа, едва он узнал, что Сильвии в пекарне нет.

– Она уехала с цыганом, даже не позавтракав, – сообщил африканец. – И ни он, ни она с тех пор не возвращались.

– Куда, черт возьми, он повез ее?

Мэтью Финч улыбнулся.

– Все мы, мужчины, настоящие дикари, когда дело доходит до женщины, которая создана для нас. Я не знаю куда.

Лихорадочно соображая, Дав направился к своему дому. Бросил поводья мальчишке-конюху, и тут услышал тихое ржание Абдиэля. Жеребец стоял уже оседланный и взнузданный.

– Как, черт возьми, это понимать?! – Дав. – Почему Абдиэль стоит оседланный?

Конюх потянул себя за вихор.

– Извините, сэр, но мистер Уайт сказал, что ему нужно выехать на Абдиэле и что у него на то имеется ваше разрешение.

Дав помчался в дом и распахнул дверь кабинета. Там ее не было. Прыгая через две ступеньки, он взлетел наверх. Ее комната оказалась пуста. Легкий шум заставил его повернуться. Она как раз открывала дверь его спальни, и на плече ее висели седельные сумки.

Глаза ее широко раскрылись – лазурит на слоновой кости. Вся кровь отхлынула от ее лица.

– Боже! – воскликнула она. – Право, жаль мешать вам в осуществлении планов, которые вы имеете на мой счет, но я уезжаю.

Дав с колотящимся сердцем подошел к ней.

– Каких планов?

Она отступила. Вновь в обличье мальчика, она словно обезумела от гнева и от горя.

– Полагаю, вы еще не успели уведомить власти? Спорить могу, что Ившир замолвил за меня словечко и, надо думать, привел тот довод, что, сбежав, я смогу послужить нисколько не худшим козлом отпущения, чем будучи схвачена? Или же он отверг ваш план и предложил что-то свое? Вы-то предадите меня с радостью. А герцог, думаю, нет.

– Какие планы?!

Она вздернула подбородок.

– С помощью Таннера Бринка, действовавшего, должна признать, без особой охоты, я последовала вслед за вами в Ившир-Хаус. Я узнала, что, по вашему мнению, из меня выйдет убедительный государственный изменник. Ты выиграл, Дав, и я уезжаю.

– Если ты уедешь, значит, я проиграл.

– Я тоже!

– Я не позволю тебе уехать!

– Ты не позволишь мне? Он захлопнул дверь.

– По крайней мере не так!

Она отступила еще на несколько шагов.

– Я твердо решила, что позаимствую Абдиэля, чтобы добраться до побережья, но я не воровка и отошлю его обратно. А теперь, сэр, не будете ли вы так любезны, чтобы посторониться?

– Нет.

Седельные сумки упали на ковер, и она схватила его парадную шпагу со стола. Угол ее рта дернулся, словно от мучительной боли.

– Подарок Мег. Мне очень неприятно, но и его придется позаимствовать тоже. Прошу вас, сэр, посторониться!

– Сильвия, мы должны поговорить! Шпага со свистом вылетела из ножен.

– Вы полагаете, что у меня недостанет ни духа, ни умения убить вас? Может, и недостанет. Но у меня есть клинок. А у вас нет. Отойдите, мистер Давенби, и дайте мне пройти.

Она подняла шпагу и направила ее кончик прямо ему в сердце.

– Какое-то безумие, – выдохнул он. – Я не предавал тебя.

– «К счастью, во всей этой истории имеется лицо, которым можно легко пожертвовать, – это мистер Джордж Уайт».

– И ты сразу же истолковала мои слова в самую худшую сторону?

– А как, черт возьми, я могла их еще истолковать? Я пряталась, как Полоний, хотя и не за гобеленом, и, так же как и он, получила удар в сердце. Увы, в придачу ко всему прочему я еще и позабыла позавтракать. Вероятно, огорчение, которое я испытала, услышав, что именно вы планируете для меня, подорвало мои силы окончательно. И я, как слабая женщина, упала в обморок и ударилась головой о стену. Когда я пришла в себя, никого уже не было в голубой гостиной. Я сочла, что с моей стороны будет только благоразумно покинуть страну, прежде чем меня арестуют.

С чего же начать? Раны горели и ныли. Усталость одолевала его.

– Слова, которые ты подслушала, обращались к Ивширу! Герцог никогда не согласился бы на план, который мог бы повредить тебе. Ты сама знаешь!

Она подошла ближе. Острие шпаги теперь зависло у самого его горла.

– Да, я знаю. А вот знал ли ты? Был ли ты уверен в его несогласии?

Если он сделает слишком резкое движение, то сам наткнется на острие.

– Да. Совершенно уверен.

– Потому что догадался, что Ившир был моим любовником? – Рука ее задрожала. Блики так и заплясали на предательском лезвии. – А если б он и до сих пор оставался моим любовником, как бы ты реагировал?

Словно вытягивая слова изнутри, он медленно произнес:

– Но ты так не делала, Сильвия.

– Нет. Я отдалась тебе глупо, безраздельно. Я даже влюбилась в тебя, когда единственным мужчиной, который заслуживал моего доверия, оказался герцог.

– Да, – ответил Дав. – Я знаю.

– Однако ты, не посоветовавшись со мной, вынудил герцога согласиться пожертвовать Джорджем Уайтом. – Она сморгнула застилавшую глаза влагу. – И ты продолжал лгать мне и тогда, когда я уже начала говорить тебе правду.

– Да, – подтвердил он. – Я не мог иначе. – Он не знал, как достучаться до нее, как заставить ее понять. – Но постель говорила свою правду, Сильвия...

– Право, сэр! – Слезы брызнули – ледяные ручьи горя. – Все то дивное волшебство? Да, но телу так легко обмануть душу! А страсть сама по себе не более чем темница из золота.

Ему хотелось поцеловать ее, взять за подбородок, прижаться губами к ее губам, заставить ее вспомнить все, что соединяло их.

– Нашу страсть нельзя назвать темницей...

– Не надо мне больше лгать! Дай мне пройти! У нас нет будущего.

– Я отказываюсь верить тебе.

– Придется поверить!

Рука ее напряглась и ткнула шпагой, целясь прямо в сердце.

Несмотря на всю усталость, тело его среагировало как пружина. Он отступил, пнул шпагу ногой и обезоружил ее, ощутив вкус подлинного отчаяния.

Она кинулась на пол за откатившимся клинком, но он поймал ее и потащил в противоположный конец комнаты. Она отбивалась как могла, кусалась и лягалась. Один удар пришелся ему по щеке. Другой как раз по порезу на бедре. Зубы ее сомкнулись на его запястье. Только когда плечи ее уперлись в столбик изножья кровати, он выпустил ее и отошел.

Тяжело дыша, она вскинула руки и вцепилась в синие занавеси балдахина.

– Так мы впервые встретились, – подытожила она с наигранной храбростью, – так же все и закончится.

В голове у него шумело. Он с трудом, качаясь как пьяный, подошел к окну.

– Выбор за тобой, – согласился он. – Но сначала, умоляю, выслушай меня.

– Выбор? Когда ты предоставлял мне выбор? Я опять должна стать твоей пленницей? Однако я больше не сопротивляюсь, сэр. Я не кричу и не взываю о помощи. Вы будете привязывать меня к своей кровати, сэр?

Он сжал кулаки, прислонился лбом к холодному стеклу.

– Мы уже с тобой пробовали, – подтвердил он. – Ничего не получилось.

– Тут ты ошибаешься, потому что очень даже получилось, в том-то и заключается наша трагедия. – Она опустила руки и отошла к камину. – Где Берта? Ее уже не было здесь, когда я вернулась. Вот еще одна невинная жертва нашего безумия. Несмотря на то что у нее гроша нет за душой, она собрала свои вещи и сбежала. Или же и Берта тоже обманывала меня? – Она резко повернулась к нему и вопросительно посмотрела на него. – Ты знаешь? Скажи!

– Так ты желаешь знать правду? Все время Берта относила герцогу донесения.

– Да, конечно, я же ее и посылала.

– Она относила свои собственные донесения, Сильвия. Она вскинула подбородок.

– Что, черт возьми, ты хочешь сказать? Прекрасная, любимая, преданная Сильвия! Но теперь он не мог ни спасти ее, ни пощадить.

– Берта последнее время плела свои собственные интриги. Она приносила донесения, в которых отражала лживые россказни обо мне, о нас, и передавала их лакею герцога на Шепардс-маркет, а впоследствии и прямо Ивширу. Ей хорошо заплатили.

– Берта? Но почему?

– Я не знаю почему! Вот ты говорила тут про выбор. Ты страстно желаешь стать хозяйкой своей судьбы. Так, может, и Берта хотела того же. Может, ей не нравилось, что на нее не обращают внимания, может, она ревновала. Может, возненавидела меня за то, что я отверг ее той ночью. Может, просто не могла вынести, что ты привязываешься ко мне все сильнее. Я не знаю.

– Нет. – Голос ее надломился. – Ившир ничего не говорил мне.

– Его милость не хотел, чтобы ты знала, что твоя горничная действует за твоей спиной. Он хотел пощадить твои чувства. Как полные идиоты, мы все хотели пощадить твои чувства. Так что мы все лгали тебе: и герцог, и Берта, и я.

Изо всех сил стараясь сохранить достоинство, она села и вытянула ноги вперед.

– Что она говорила герцогу?

– Все, что могло еще больше разжечь его ненависть ко мне. Ее россказни ложились бальзамом на его слух, и он щедро вознаградил ее за них. Под конец Берта сообщила герцогу, что я изнасиловал ее. Вот тогда-то, не находя себе места из-за тревоги за тебя и чувства вины, он нарушил свой собственный кодекс чести и заплатил Тому Хенли, чтобы тот состряпал свои миленькие мятежнические листовки. Ради тебя. Чтобы вырвать тебя из объятий гнусного насильника.

– Как лестно, что привязанность ко мне герцога настолько велика, что он оказался способным на совершенно несвойственный ему поступок! – заверила она. – Я не буду притворяться, что поверила, будто ты изнасиловал Берту. У нее свои причины бояться и недолюбливать мужчин.

– Так же, как и у тебя?

– Да, если хочешь. Но все равно – ты не посоветовался со мной и не принял мои интересы во внимание...

– Я только и делал, что принимал твои интересы во внимание. А посоветоваться я не мог, потому что понятия не имел, как пойдут дела в Ившир-Хаусе. Я знал только одно: что бы ни случилось, герцог защитит тебя.

Она подняла на него глаза.

– Однако случилось вот что: я попыталась убить вас. Теперь я совершенно спокойна, так, может, вы позволите мне покинуть вас, сэр?

– Нет, – ответил он.

Сил у него, похоже, совсем не осталось. Голову его окутывал туман, и даже говорил он с трудом.

– Я в ловушке, – констатировал Дав. – И не могу придумать, как выбраться из нее.

– Если ты станешь утверждать, что и правда доверяешь мне, то почему ты отправился в Ившир-Хаус, не посвятив прежде в свои планы меня, почему меня вывели за скобки? Однако если ты признаешь, что мы не можем доверять друг другу, то что нам, черт возьми, остается? Я-то думала, что влюбилась, даже не просто влюбилась, а безумно влюбилась. Я впервые слепо доверилась мужчине. Я ослабила свою оборону, стала уязвимой. А затем ты использовал меня, как какой-то винтик в своей машине, даже не посвящая в суть своих махинаций, и продолжал при этом твердить и мне и себе, что любишь меня. Он прикрыл глаза.

– Но что мне делать, Сильвия? Как нам воссоздать то, что, как мне казалось, мы нашли с тобой вдвоем?

– Не важно. Мы с тобой не можем доверять друг другу, и не доверяем, и никогда не доверяли. Я агент герцога, и была им всегда. Остаешься ты по-прежнему его врагом или нет, но мне тебе предложить нечего. Позволь мне уйти, Дав. Я и так почти лишилась мужества.

– Нет. – Он встал, подхватил шпагу и положил на скамейку под окном. – Когда ты ела в последний раз?

Она подняла на него недоверчивый взгляд. Веки ее все еще оставались красными.

– Ела?

– Ты же не позавтракала сегодня в пекарне у Мэтью Финча. Я самым галантным образом провожу тебя в столовую. Мы позавтракаем. Ты выслушаешь меня. А потом поступишь так, как тебе угодно.

Она молча посмотрела на него.

– Хорошо, – качнула она головой. – Учитывая, что альтернатива – провести остаток дней здесь взаперти, на привязи, как какая-нибудь коза.

– Козел, – поправил он. – Козел отпущения. Но сначала я должен попросить тебя сменить нелепый, хотя и очаровательный мужской наряд на одно из платьев, присланных для тебя Мег.

– Зачем?

– Затем, что мистера Джорджа Уайта – человека, который не существует и никогда не существовал, но про которого очень удобно сказать, что он бежал во Францию, – действительно придется принести в жертву.

– Так что же будет дальше со мной? – полюбопытствовала Сильвия.

– Джордж исчезает. Сильвия Джорджиана, графиня Монтеврэ, которая, как обещал герцог, будет иметь отныне собственный годовой доход, появляется на сцене, живая, невредимая и ни у кого не вызывающая подозрений, дабы занять подобающее место в лондонском обществе.

– Право! – недоумевала она. – Я слепну от таких блистательных замыслов. Какая жалость, что никто не удосужился посоветоваться со мной, хотя я не настолько глупа, чтобы возражать. К тому же спешу вас уверить, что, какое бы место в лондонском обществе ни вздумалось занять графине Монтеврэ, мистеру Роберту Синклеру Давенби рядом места не найдется.

Он посмотрел на нее. Между ними лежал тот самый ковер, на котором они вместе предавались восторгам страсти.

– А ты не думаешь, что такая потеря окажется для меня непереносимой?

– И для меня тоже, – кивнула она, и в глазах ее сверкнула решимость. – Ты найдешь себе другую любовницу, а мне что же – быть при вас придворным шутом?

– Когда я сегодня утром отправлялся в Ившир-Хаус, я твердо решил, что, если останусь в живых, попрошу тебя стать моей женой. Таким образом, мадам, в шутах-то оказался я. Так что пойдемте, ради Бога, скорее позавтракаем!

Дав ожидал ее, стоя возле камина столовой.

Сильвия пробежалась пальцами по глянцевитой юбке одного из платьев Мег – голубого дневного платья с широким подолом и нижней юбкой светлого шелка, отделанной кружевами. В груди ее бился панический ужас, тот глубокий, отчаянный ужас, который почти неотличим от желания.

Дав также вымылся и переоделся. На его широких плечах сидел теперь его собственный скромный угольно-серый камзол. Как только она встретилась с ним взглядом, томление хлынуло водопадом из ее сердца, и потому она решила держаться с вызовом. В противном случае она пропадет совсем, да и его утянет за собой в пучину.

– Когда я вижу тебя в таком наряде, – признался он, – у меня дух захватывает.

– То же могу сказать и о себе. В корсете, да еще в расстроенных чувствах, свободно дышать не так-то просто.

Он выдвинул для нее стул. Аппетитные запахи поднимались от блюд на столе. Глаза ее горели как раскаленное железо. Она не могла думать ни о чем и ни о ком. Она очень устала.

– Завтрак, мадам, – предложил он. – С гневными чувствами проще совладать на полный желудок.

– Мы можем сесть за стол, – ответила она. – Но не думаю, что я смогу съесть хоть что-то.

– Уверяю вас, мадам, что и мне еда покажется не вкуснее старого неоплаченного счета. Однако я буду есть, и вы должны поесть тоже. Если наше сражение должно продолжаться, то нам обоим понадобятся силы.

Шурша юбками, она села за стол.

– Для сражения требуются по крайней мере двое, сэр. В мои намерения не входит участие в нем.

Он положил ей на тарелку яйца, мясо и куски свежего хлеба, налил в чашку горячего шоколада.

– Но вы все-таки поешьте, – настаивал он.

Она поела, глотнула шоколада и почувствовала, что начинает согреваться.

– В искусстве уговаривать вы не знаете себе равных, – заметила она. – Поэтому всякий человек, вошедший в вашу жизнь, рискует стать объектом манипулирования.

Он отпил шоколада и посмотрел на нее.

– Возможно. Однако позволь изложить тебе некоторые факты. Сегодня утром из пекарни Мэтью Финча я направился прямиком в дом Мег. Истина, которую необходимо услышать Ивширу, могла сообщить только она сама. Мег позволила мне побриться у нее, одолжила мне чистую одежду и лошадь, чтобы слуги герцога не погнали меня с крыльца как бродягу. Я умолял ее о гораздо большем, но в результате ушел, так и не зная, приедет ли она в Ившир-Хаус или нет.

– Однако она появилась там.

– У Мег свои мотивы, и она вольна поступать по своему усмотрению. Так же как и ты. Как Таннер Бринк, и Берта, и Ившир. Я был связан клятвой. И до сих пор связан. Я никоим образом не мог знать, что именно решит Мег.

Пальцы ее смяли кусочек хлеба.

– Очень хорошо, я принимаю твои слова на веру. Однако что тебе стоило посвятить меня в свои планы, посоветоваться со мной!

– Ты так полагаешь? Ты и в самом деле думаешь, что я согласился бы использовать тебя в качестве щита?

Она отодвинула свою тарелку.

– Боже мой, сэр! Вы что же, ожидаете, что я выражу свое восхищение вашим мужеством? Приду в восторг от того, что вы, рискуя жизнью, позволили герцогу обрушить на вас гнев? Я и так знаю, как вы храбры. Но можете ли вы отрицать, что использовали меня и дурачили с того самого момента, как я впервые появилась здесь?

Он доел ветчину с яйцами, отпил еще шоколада.

– Меня вынудили обстоятельства поступать так. Ты хотела погубить меня.

– Даже когда мы предавались любви в кабинете мистера Фенимора? Даже в течение тех трех дней, что мы провели в твоей спальне наверху?

Вилка его замерла на полпути ко рту.

– Так что входило тогда в ваши намерения, мадам?

– Вот именно, – добавила она. – Больше не о чем говорить. Вы можете дать мне объяснения. Вы можете рассказать мне про лорда Эдварда Вейна. Я могу рассказать вам про Берту и правду о моей жизни в Европе. Могу даже признаться, что не спала с Ивширом уже долгие годы. Мы можем признаться во лжи, которую говорили друг другу, полностью и окончательно, и это ничего не изменит.

– А вдруг изменит?

Она встала, чувствуя, как ужас бьется под планшетками корсета.

– Я знаю, потому что вы заставили меня думать, что я люблю вас. Вы похитили мое сердце без моего на то позволения. Вы заставили меня поверить, что я стану всего лишь пустой оболочкой, лишившись вас. Вы разорвали меня на части и оставили ни с чем, с одной только моей уязвимостью. Одной страсти мало для того, чтобы залечить мою рану. Даже любви недостаточно, когда она основана на зыбучем песке.

Лицо его осунулось от усталости.

– А разве я давал позволение похищать мое сердце? Но ты все равно похитила его. Если ты уйдешь сейчас отсюда, то действительно унесешь мое сердце с собой. Я люблю тебя, Сильвия.

Она оперлась о спинку своего стула.

– Любите? Что ж, возможно. Но Таннер Бринк предсказал мне мою судьбу: «Я вижу одну великую любовь, почти утраченную, но затем обретенную снова...» Он только не сказал, что мне суждено утратить любовь еще раз, и так скоро, и так горько. Если мы пожинали любовь, то сеяли семена разрушения с самого начала.

На что она надеялась? Что Дав примется напыщенно декламировать? Кричать о своей любви? Настаивать, что ни один мужчина в мире не может обладать ею? Схватит ее и привяжет к кровати? Она заставила себя прикусить язык, когда возбуждение овладело ее умом.

– Происходит какое-то безумие, – покачал он головой.

– Мы оба узнали, что такое безумие. – Руки ее побелели от напряжения. – Но если я поддамся тебе сейчас, всю оставшуюся жизнь я буду всего-навсего твоей рабыней, что пугает меня больше смерти. Если ты поддашься мне сейчас, то в один прекрасный день возненавидишь меня. Нет никакого решения, и нет никакого будущего. Отпусти меня, Дав.

– Тогда позвольте мне вызвать для вас портшез. – И он, убийственно элегантный, поднялся со своего стула. В глазах его отражались только руины. – Я распоряжусь, чтобы ваши новые платья доставили в Ившир-Хаус незамедлительно.

– В Ившир-Хаус?

Он отошел и стал у окна, рассматривая что-то на улице. Она не видела его лица, только спину и длинные ноги.

– Лучше будет, если ты отправишься к нему, Сильвия. У герцога сейчас жесточайшая нужда в хорошем друге. Сегодня утром его милость узнал, что на самом деле представлял собой его брат и чего он лично лишился из-за него. Его мир обрушился.

Дав подошел к конюшне, где стоял Абдиэль, все еще взнузданный и оседланный. Он вывел лошадь из стойла и забрался в седло. Гнедого не надо погонять. Поднимая фонтаны брызг, алмазами сверкавшие под ярким солнцем, он резво бежал по заваленной тающим снегом улице, сам весь забрызганный талой водой.

Конь мчался прямо на запад. Огородам, свалкам и многочисленным печам для обжига кирпича вскоре пришла на смену открытая местность. Ажурное плетение еще голых ветвей проносилось над головой. Голубое небо казалось невообразимо высоким. Февральский день был одним из тех редких дней, которыми можно насладиться, только оставив лондонские туманы за спиной. Не прошло и часа, как конь и всадник уже влетали в кованые ворота. Они скакали по длинной подъездной дороге, а скот, бродивший тут и там за ограждением, пугливо шарахался при их появлении. Конюх выбежал им навстречу, едва Абдиэль остановился у парадного крыльца Грэнхем-Холла, загородного дома Мег. Входные двери стояли нараспашку.

Дав бросил конюху поводья и взбежал по ступеням крыльца. Дворецкий поспешно посторонился. Оставляя на полу грязные следы, Дав торопливо шагал по знакомым коридорам.

Мег сама открыла дверь своей гостиной. Она еще не сняла длинный плащ, а в руках держала муфту. Должно быть, карета только-только привезла ее из города, потому что на лице ее все еще оставались следы слез.

– Вот и весна, – произнесла она. – Говорят, в лесу уже видели подснежники. Так как ты все равно уже совершенно промок, мой дорогой Дав, и перемазался не хуже охотничьей собаки, то, может, ты хочешь пойти посмотреть на подснежники?

– Ты пыталась сбежать за границу? – спросил герцог. – Даже не повидавшись прежде со мной? Боже мой, Сильвия! Неужели ты подумала, что кто-нибудь из нас троих желал тебе зла, а тем более смерти на виселице за государственную измену?

В камине весело пылал огонь, и ее замерзшие лицо и руки постепенно отогревались. Лакей препроводил ее к герцогу без всяких вопросов. Она предстала перед ним как важная дама – в шелках и атласе, с перьями на шляпе и с меховой муфтой.

Ившир принял ее в той самой голубой гостиной с маленькой башенкой-балконом, где она сегодня утром упала в обморок.

– Ты пришла выбранить меня за Берту? Я заслужил упреки. Я использовал твою горничную, не поставив тебя в известность.

– У нее свои проблемы. Возможно, она использовала вас как второстепенное лицо своей собственной драмы. Уже не важно. Она сбежала. Но как же странно я себя чувствую, сидя здесь в надетой на меня позаимствованной сбруе и делая вид, что я настоящая дама!

Герцог откинулся в кресле и свел ладони перед собой домиком. Кожа его приобрела сероватый оттенок, как старая бумага, и отчетливо выделялся красный след пореза на щеке.

– Но ты и есть настоящая дама! Теперь, когда с миссией, которую ты выполняла для меня, покончено, Джордж Уайт может исчезнуть навсегда. Собственно говоря, мы приняли идеальное решение.

Она протянула руки к огню. Собственные пальцы показались ей какими-то другими. Чужими. Совсем женские руки. Она не могла уже ни закинуть ноги на край каминной решетки, ни развалиться в кресле, ни заложить руки за голову. Она теперь дама.

– Не уверена, что мне будет так уж приятно расстаться с Джорджем Уайтом.

– У всех у нас сегодня выдалось утро не из легких, – продолжал герцог. – Мне тоже не так-то легко признать, что я оказался глубоко не прав, мстя мистеру Давенби за смерть Эдварда.

Сильвия попыталась улыбнуться.

– Дав тоже виноват.

– У него существовали свои причины. – Ившир сжал рукой подбородок. – Я не знал очень многого о своем брате. И не хотел знать. Очень уж легко было свалить все на Давенби. Я возненавидел его, потому что не хотел смотреть правде в глаза. Чем больше, слухов доходило до меня, чем больше доказательств попадало мне в руки, тем сильнее становилась моя ненависть к человеку, который оказался невиновен, потому что иначе пришлось бы признать, что мой брат – воплощенное зло и мой отец несправедливо защищал его.

– Он же ваш брат. Что бы ни натворил лорд Эдвард, вы имели полное право и дальше его любить.

– Если бы я знал, что он совершил, я уничтожил бы его собственными руками. – Губы герцога скривила горькая усмешка. – Я сегодня утром приложил все силы к тому, чтобы зарезать Роберта Давенби.

– Я тоже пыталась, – Сильвия. – Он так умеет выводить из себя, что удивительно, отчего никто больше не пытается.

Герцог вскинул голову.

– Ты пыталась зарезать Давенби? Пальцы ее мяли голубой шелк.

– Да. На губах герцога появилась тень улыбки.

– И что случилось?

– Он мгновенно обезоружил меня. Он неуязвим.

– Ты что же, хотела, чтобы он позволил проткнуть себя шпагой?

– Нет! Я сдержала бы удар в последний момент. Ившир пристально смотрел на нее.

– Ты до сих пор влюблена в него?

– По-вашему, это любовь? Он подавляет меня, уничтожает. Я стала настоящей рабыней своих чувственных желаний. Если я допущу, чтобы он прикоснулся ко мне хотя бы еще один раз, то я навсегда останусь его очарованной пленницей. – Она пыталась найти в себе довольно мужества, чтобы признаться, объяснить своему единственному другу, что в душе она трусиха. – У меня такое чувство, что я погублю себя из-за любви к нему.

– Как именно ты погубишь себя?

– Он именно такой, как вы говорили, как говорил ваш брат, и даже более того. И он так блистателен, что просто опьяняет! Никто не может устоять перед таким обаянием: герцогини, поэты, музыканты, леди Шарлотта Рэмпол, лорд Хартшем, леди Грэнхем. Даже моя горничная Берта, хотя она возненавидела и себя, и его из-за своей влюбленности. Даже Таннер Бринк. Даже вы – теперь, когда позволили себе посмотреть на него беспристрастно. Даже ваш брат.

Глаза герцога горели как угли на бледном лице.

– И ты полагаешь, что затеряешься в толпе обожателей, плененных обаянием мистера Давенби?

Она вздрогнула.

– Надеюсь, дело не только в гордости, но я, право, не знаю. Я знаю только одно: я словно превратилась в камень.

– Почему? Почему ты боишься? В конце концов, ты сама – женщина того же типа.

– Что вы хотите сказать? – встала она.

– А почему, по-твоему, тебе так удавалась твоя работа? – Герцог тоже поднялся на ноги и взял ее за локти. – Боже мой, Сильвия, неужели ты сама не понимаешь своей силы? Даже в роли Джорджа, молодого человека без положения в обществе и состояния, ты произвела ошеломительное впечатление в лондонском свете. Когда я впервые встретил тебя, еще совсем девчонкой, ты уже сияла среди других как бриллиант.

– Если вы и заметили какое-то сияние при нашей первой встрече, то, вне всякого сомнения, лишь отраженный свет, – промолвила она.

Пальцы его сжались крепче.

– Я был старшим сыном герцога, а теперь я сам герцог Ившир. Такое положение само по себе придает некоторый блеск. В то время как ты, будь ты даже последней судомойкой, сумела бы очаровать любого мужчину. Ей-богу, вы с Давенби просто созданы друг для друга!

– Нет, – возразила она. – Вы не понимаете. Он сильнее меня. Я не в силах совладать со славой, которая его окружает. Не знаю, является ли чувство, которое я испытываю, любовью или влюбленностью, но, если я попытаюсь жить с ним, у нас ничего не получится и брак...

– Он просил тебя выйти за него?

– Я постаралась предотвратить разговор о браке. Я не могла иначе. Почему, вы думаете, я набросилась на него со шпагой?

Ившир выпустил ее и отошел к окну. Силуэт его отчетливо вырисовывался на фоне яркого солнца.

– Тогда ты можешь занять место рядом со мной, если захочешь.

– Какое место?

– Должен ли я еще раз перечислить свои привлекательные качества? Я герцог. Я несметно богат. У меня шесть обширных загородных имений, дворец в Лондоне, целая сеть предприятий и немало удачных капиталовложений. Обещаю стать покладистым мужем...

Сильвия так и села. Сердце ее отчаянно колотилось.

– Вы предлагаете брак? Мне?

– Почему бы и нет? И мне следовало жениться на тебе давным-давно. Сильвия Джорджиана, герцогиня Ившир – неплохо звучит! – Герцог протянул ей руку ладонью вверх. – Я предлагаю вам свою руку, мадам. Ни одна женщина в своем уме не откажется от подобного предложения. Ну скажи же «да», Сильвия, и герцогство твое.

– С чего бы мне вдруг захотелось пойти смотреть подснежники? – спросил Дав.

– Чтобы вспомнить, что существует невинность, – ответила Мег, – и вещи, которые очень просты.

Он стянул перчатки и бросил в сторону.

– Что, черт возьми, может быть простого в каше, которую мы заварили?

– Ты не веришь, что она любит тебя? Дав запустил обе руки в волосы.

– Я знаю, что она любит меня. И, возможно, также сильно, как и я ее. Но она думает, что для нас любовь невозможна.

– Где она сейчас?

– Она вернулась к Ивширу.

– Но, может, его милость герцог – человек, чуждый страстей? – произнесла Мег.

Дав посмотрел ей в глаза.

– О нет! Он человек очень сильных страстей. И он мне нравится. И даже если он считал меня конченым негодяем, в Сильвию он всегда верил безоговорочно.

– А ты не веришь?

– Я ее люблю. Люблю. Но она – одинокая тигрица и лишает меня надежды. Она права. Недоверие, которое мы между собой посеяли, совершенно невыносимо.

Шурша шелковыми юбками, Мег присела.

– Ах, мой милый! Какие же мы все глупцы!

«Я предлагаю вам свою руку, мадам. Ни одна женщина в своем уме не откажется от подобного предложения. Ну скажи же «да», Сильвия, и герцогство твое».

Комната завертелась вокруг нее. В два прыжка герцог подскочил к ней.

– Дыши глубже! – приказал он. – Наклони голову.

Сильвия опустила голову к коленям. Ившир быстро прошел к буфету, налил бренди и вложил стакан ей в руку. Бренди обожгло горло, и она едва не задохнулась.

– Я никак не ожидал, что предложение руки и сердца может стать причиной обморока, – заметил герцог сухо. – Тем более для тебя!

Сильвия поставила стакан.

– Мой дорогой друг, большая честь для меня услышать такие слова, но не всерьез же вы делали свое предложение?

Он принялся шагать по комнате.

– Мы не влюблены друг в друга, но мы старые друзья. Ты знаешь, что я никогда не стану принуждать тебя спать со мной, хотя в свое время мы находились в довольно нежных любовных отношениях, чем не могут похвастаться большинство супружеских пар. – Он остановился. – Ты станешь моей женой и герцогиней, и будущее твое будет надежно обеспечено.

Руки ее сжали голубую ткань.

– Но что я могу предложить вам, когда без памяти влюблена в другого? Зачем вам жениться на мне?

– Так ты отказываешь мне? Я знаю, что твою благосклонность нельзя купить просто деньгами. Но ты и в самом деле хочешь настоящей любви?

– Хочу ли я любви? – Сильвия подняла на него глаза. – А разве не того же и вы хотите, ваша милость?

Морщины пролегли в углах егй рта, он улыбнулся с иронией.

– Как и все мы, я хочу того, чего не могу получить. Неужели ты до сих пор не поняла, что Давенби всякий раз забирал то, что составляло предмет моих желаний?

Она всмотрелась в темные глаза, и ее вдруг осенило.

– О Боже! Как я прежде не догадалась! Вы влюблены в леди Грэнхем?

– Когда-то я надеялся сделать ее своей женой, но мы поссорились. И Боже мой! Теперь я припоминаю, что ту ссору спровоцировал Эдвард! И она вышла за лорда Грэнхема. Позже, когда она овдовела, мне показалось, что судьба дарит мне второй шанс. Однако Мег предпочла мне своего безнравственного любовника. Подвергая Давенби несправедливым преследованиям, я только углубил пропасть между нами.

– Но как еще вы могли поступить? Дав разорил вашего брата, привел его к гибели.

Герцог опустился в кресло.

– Я уже говорил тебе о слухах, о гнусностях. Слухи оказались верными. Гнусности – более чем реальными. Существовало тайное общество, члены которого предавались самым извращенным наслаждениям, используя для своих целей женщин, детей и юношей, употребляя наркотики. – Герцога передернуло. – Подбирали деревенских девушек, приехавших в Лондон в поисках работы, прямо у почтовых карет, а потом бросали на улице. Если девушка умирала, то ее и хватиться оказывалось некому, – а они иногда умирали.

Сильвия нервно сглотнула.

– Я предполагала нечто подобное.

– Мой брат говорил, что во главе тайного общества стоял Давенби. – Царапина на его щеке вдруг показалась очень яркой на побелевшей коже. – Мег никогда прямо не опровергала подобные слухи. Но преступником был лорд Эдвард Вейн собственной персоной!

Онемев от жалости к герцогу, Сильвия закрыла лицо ладонями. Наконец она смогла выговорить:

– И леди Грэнхем все знала? Герцог кивнул.

– Но почему она, черт возьми, ничего не сказала мне? Почему они не предали преступления Эдварда огласке тогда же? Зачем Давенби затеял вместо этого свой крестовый поход, такой ужасный и бесчестный?

– Наверное, он дал леди Грэнхем клятву, вот и все.

– Значит, есть что-то еще. – Ившир встал и подошел к окну. – Тайна настолько ужасная, что связала его и Мег навсегда. У Давенби теперь ни гроша. Книгопечатня его разорена. Все прочие его средства связаны, они в трастовом фонде Сент-Джонса. Впрочем, если бы дело обстояло только в бедности, то ты стала бы жить с ним и на улице, и она тоже.

– Нет, – покачала головой Сильвия. – Она не станет. Плечи его застыли.

– Я принужден простить Давенби смерть моего брата, но неужели ты не понимаешь, что у меня словно нож поворачивается в сердце при одной мысли, что он сейчас с Мег? У меня есть шпионы и помимо тебя, Сильвия. Когда она уехала отсюда сегодня утром, то направилась прямо в Грэнхем-Холл. Давенби отправился туда вслед за ней. Гнал лошадь галопом, как сущий черт.

– Потому что он обязан ей всем, – покачала плечами Сильвия.

Герцог стремительно обернулся к ней.

– Предупреждаю тебя, Сильвия, если подтвердится то, чего я опасаюсь, то я вполне могу и проткнуть его!

– Тогда вы лишите его жизни только за то, что я отвергла его.

Он подошел к ней.

– Право, мадам! Я вам предложил герцогскую корону, и вы ее тоже отвергли.

– Я всегда хотела иметь независимость, возможность жить по своему усмотрению – то необходимое условие, которое вы, мужчины, считаете чем-то само собой разумеющимся.

– Герцогство не предполагает независимости; все, что оно дает, – бесчисленные обязательства.

В голосе его слышалась напускная храбрость, скрывавшая душевную боль. Сильвия, справившись с собственным страданием, взяла его за руку.

– Тогда я должна благодарить Бога, что я более не мужчина. Вы обезумели от горя, ваша милость, из-за брата и из-за дамы, возможности поухаживать за которой вы лишились, как вы думаете, навсегда. Интересно, что бы вы, черт возьми, стали делать, ответь я «да» на ваше безумное предложение?

– Я бы женился на тебе, – ответил Ившир.