Грешный любовник

Глава 5

Мег прогуливалась в обществе какого-то джентльмена, темноволосого, довольно интересной наружности и ужасно юного. Джентльмен одарил Сильвию сердитым взглядом, затем поцеловал Мег пальцы и исчез. Мег улыбнулась ей поверх своего веера с искренней, хотя и не лишенной оттенка сожаления, радостью.

– Итак, мы встретились снова, мистер Уайт, – отозвалась Мег, – и на сей раз при несколько более счастливых обстоятельствах.

Сильвия отвесила ей поклон.

– К вашим услугам, мадам.

– Вы меня прощаете?

– Мне нечего прощать вам, мадам, – галантно ответила Сильвия. – Вина целиком и полностью на мне.

Мег продела руку в подставленный локоть Сильвии..

– Нет, виновата я, потому-то я и отослала лорда Хартшема. Я хотела переговорить с вами наедине. Давайте пройдемся, сэр. Расскажите же, как вам понравился новый хозяин?

Сильвия едва не споткнулась. Ее собственные губы все еще горели от его поцелуев. Он, по всей вероятности, провел ночь в гостеприимной постели леди Шарлотты. Но Мег Грэнхем все еще неравнодушна к нему!

– Право, не знаю, что и сказать, мадам. Веер Мег затрепетал и закрылся.

– Вы думаете, он все еще любит меня?

– Я всего лишь его секретарь, леди Грэнхем.

– Не любит. – Юбки Мег шуршали при каждом шаге. – Ему нравится думать, что любит, но я никогда не была любовью всей его жизни.

– Мадам, мне трудно поверить.

– Вы сомневаетесь в моих словах, потому что вы мужчина. Женщина все поняла бы гораздо лучше, сэр. В жизни бывает только одна великая любовь. Может, он и смог бы стать моей любовью. Но я – никогда.

Сильвия изо всех сил пыталась скрыть, в какой ужас ее приводит разговор с Мег.

– Мадам, я совершенно уверен, что он по-прежнему желает вас.

Веер открылся вновь, упав водопадом шелка и кружев.

– О да. Но ничто не вызывает большей жалости, чем женщина, сохнущая по мужчине, который не отвечает ей столь же глубоким чувством. Умоляю вас, сэр, не растрачивайте вашу юность понапрасну.

Мег выпустила руку Сильвии и грациозно опустилась на скамью.

– Я на десять лет старше, чем он, мистер Уайт. У меня пятнадцатилетняя дочь и девятилетний сын. Софи сейчас с моей сестрой в Брюсселе. Огастес со своим гувернером уехал на месяц в Оксфорд. Я не могу предложить мистеру Давенби никакого будущего.

– Но вы прекрасны, – провозгласила Сильвия. – Вы красавица.

– Когда я смотрюсь в зеркало, я почти вижу лицо той старой дамы, в которую когда-то превращусь. Если бы я действительно могла стать его великой любовью, разница в возрасте не имела бы значения. Мужчину же, который мог бы отдать мне свое сердце целиком, я упустила много лет назад. Если любовь действительно предмет моих желаний, то я слишком долго тянула. – Она вздохнула. – Кроме того, любовь требует безоговорочной капитуляции. А я никогда не могла пойти на такой риск.

– Так что вы сохранили власть за собой? Мег засмеялась.

– Власть над Давом? Вы шутите, сэр? Ни одна женщина никогда не сможет держать его в своей власти. Я просто удалилась с достоинством, прежде чем он сам отпустил бы меня.

– Так боритесь за него, – дала совет Сильвия. – Боже мой, мадам. Если вы хотите его, то боритесь за него.

– Вы говорите так, потому что вы молоды, сэр. Молодые люди полагают, что страсть – то, ради чего стоит умереть, и что она навсегда. Они ошибаются. Только любовь – навсегда. Вы когда-нибудь любили, мистер Уайт?

– Нет, миледи. Никогда.

– Тогда вы не понимаете, о чем я говорю. У нас, дам, не так-то много времени. В распоряжении мужчины вся его жизнь. Как несправедливо, правда?..

Последние слова ее заглушили громкие рукоплескания и выкрики. Музыка прекратилась. Все разговоры смолкли. Воцарившуюся тишину нарушили громкое фырканье и безумный трезвон бубенцов. Мег встала и оперлась о парапет рядом с Сильвией.

– А! – воскликнула она. – Сани!

Оставляя черные следы на снегу, целая кавалькада выехала из-за террасы. Шесть пар русских саней, запряженных тройкой. Огромные дуги увешаны множеством отчаянно звенящих бубенцов. Возле каждой упряжки ехали верхами по два конюха, державшие под уздцы лошадей, которые шарахались и рвались. Пар шел от лошадиных ноздрей и блестящих спин.

– Боже! – Сильвия. – Такие лошади вообще-то приучены ходить в упряжке?

– Полагаю, что да, мистер Уайт, – прошептал Дав ей в ухо. Она развернулась и уставилась на него. Без маски и домино, аккуратный и ничуть не помятый, в своем серебряном парике и шелковом камзоле, он улыбался ей улыбкой волокиты. – Но, может, приучили их не далее как вчера? И, увы, отнюдь не к тройке.

Прихватив легонько за локоть своего секретаря, Дав увлек ее в сторону, подальше от давки. Ее глаза синели, яркие, как васильки под летним небом, но в складке губ появилось что-то едва ли не насмешливое, что-то колючее и неприступное. Поверить трудно, что он только что целовал ее пухлый рот! Более того – она отвечала на его поцелуй с жаром, ласкала его бесстыдно, открыто, дрожа от желания.

Он едва сумел тогда совладать с собой. Ладонь его руки, которой он цеплялся за холодную статую, осталась вся в царапинах и ссадинах, так трудно ему удавалось подавить желание коснуться ее. И, однако, она покинула его, разгоряченного, изнывающего от желания, ради того, чтобы сохранить свою тайну, а Афродита смеялась, и луна бесстрастно взирала на него с небес.

Выпустив ее руку, он облокотился о парапет. Она встала рядом с ним, в точно такой же позе, как и он, скрестив ноги в туфлях с пряжками.

Чего-чего, а мужества ей не занимать.

Желание до сих пор настоятельно, дикарски томило его. Ему хотелось сорвать с нее парик и мужское платье и уволочь в какой-нибудь альков в ледяном замке, устланный теплыми мехами.

Но не сейчас еще! Не прежде, чем он узнает, почему она пошла на такой ужасный риск в лабиринте. Не прежде, чем он узнает, кто она на самом деле такая.

Толпа принялась кричать:

– Гонки! Гонки!

Группа мужчин приблизилась к Мег. Лакей протрубил сигнал. Все лица обратились к ним. Смеясь и болтая, гости собрались кружком вокруг хозяйки. Русский посол сунул ей в руки медную вазу. Мег запустила в вазу руку и вытянула клочок бумаги, за ним другой.

– Что они делают? – спросила «Джордж».

Дав засмеялся. У него голова шла кругом от одолевавших его чувственных мыслей. Вдали, в полях, всадник с факелом один за другим стал зажигать похожие издали на свечки огни.

– Будут гонки, заезд саней, – объяснил Дав. – Участники должны преодолеть несколько миль по полям. Маршрут отмечен зажженными кострами. Леди Грэнхем вынимает записочки с именами джентльменов, которые имели глупость заявить о своем участии в заезде.

– При такой яркой луне все гости прямо отсюда смогут насладиться зрелищем увечий, которые получат участники. А помимо сломанной шеи предполагаются еще какие-нибудь призы?

– Победитель может забрать себе свою упряжку.

– Какая жалость, что лошадям предлагаемая затея явно не по вкусу!

– Лошади не любят снега. И крика. И костров.

– И фейерверков, – заметила, она.

Обезумевшие от грохота и шипения, запряженные в сани лошади забились. Один из конюхов вылетел из седла, когда его упряжка запуталась в постромках. Избавившаяся от всадника лошадь умчалась прочь. Не прошлой секунды, как злосчастная упряжка превратилась в водоворот бьющих копыт, расщепленного дерева и раздавленных бубенцов. Второй конюх перерезал постромки, чтобы освободить лошадей, и увел их с поля.

– Только пять имен, мадам, – крикнул Дав, обращаясь к Мег. – Не шесть.

Мег засмеялась.

– Пять так пять, сэр.

В оставшихся упряжках лошади исходили паром и шарахались так, словно ждали Апокалипсиса. Сильвия нарочно не смотрела на него, на его сияющий белизной парик и твердый подбородок. Ее обуревали ужасные подозрения, что затевается какая-то шутка, непосредственно касающаяся ее.

Она помнила поцелуй этого человека, потрясший ее до глубины души. Каждый нерв ее звенел как струна, будто никогда раньше никто не целовал ее. Вся кровь ее тосковала по нему, словно она и не знала мужского тела. Ившир был прав, когда настоял, чтобы она переоделась юношей. С ним она не осмелилась бы тягаться в ином обличье.

Мег хлопнула в ладоши и принялась читать имена, написанные на клочках бумаги, которые она вытягивала из вазы. После очередного имени публика разражалась аплодисментами.

– Мистер Джордж Финбэнк Луишем. – Громкие крики приветствовали джентльмена, который, едва держась на ногах, опустошил еще один стакан вина и принялся кричать вместе со всеми. – Лорд Хартшем...

Разразилась настоящая буря ликования. Новый любовник Мег засмеялся и отвесил публике поклон.

– Очень безрассудный молодой человек, – сухо заметил Дав.

– Лорд Боун. – Сверкнуло зеленое шитье – барон приветствовал публику поднятым стаканом. – Мистер Чарлз Мейхью.

Мейхью только моргал и ухмылялся.

– Полку безрассудных молодых людей прибыло, – заметила Сильвия.

Дав наклонился к ней:

– А себя вы к ним не относите, мистер Уайт?

– Я секретарь, сэр, а не балованный повеса в поисках острых ощущений.

– Тем хуже для тебя, – заметил Дав.

Мег взяла последний клочок бумаги, и лицо ее так и озарилось весельем, когда она повернулась лицом к Даву.

– И мистер Роберт Синклер Давенби.

– Боже, сэр! – выдохнула Сильвия, в то время как приветственные крики гремели по всей террасе. – И вы тоже вызвались?

– Я хочу получить серых меринов.

– Так вы пили для храбрости?

Он повернулся и посмотрел на нее своими темно-карими глазами.

– А для чего еще, по-твоему, мужчине пить?

– Неужели вы так низко цените свою шею? Лошади совершенно неуправляемые.

– Вы так печетесь о моем благополучии, мистер Уайт?

– Вовсе нет, – она с мальчишеской бравадой. – Но если вы убьетесь, я потеряю работу. Я пекусь о своем месте.

– Как неудачно, – посочувствовал Дав, – ибо ты сохранишь свое место только в случае, если будешь сопровождать меня.

Сердце у нее так и упало. И тут же она едва не рассмеялась, сообразив, в какую западню попала. Она не боялась лошадей и умела править упряжкой. Такой вызов безумству ни один настоящий молодой человек никогда в жизни не пропустил бы, но любая женщина сочла бы такую затею или смехотворной, или ужасающей. f

– Или вы едете со мной, сэр, или считайте себя безработным. – И он посмотрел в залитое лунным светом небо. – Я буду вынужден принять меры, чтобы за долги тебя заключили в тюрьму.

– Ах, ублюдок! – вырвалось у Сильвии. – Я же не могу заплатить долг!

Его лицо в раме сияющего белизной парика повернулось к ней, и он надменно посмотрел на нее сверху вниз:

– Я найденыш. Неизвестно, являюсь ли я также ублюдком или нет. Но как бы то ни было, мистер Уайт, прошу вас впредь не забываться.

Краска смущения жаркой волной залила ее щеки. Не сходит ли она с ума? Такие выходки совершенно не в ее характере. Однако она была в ярости от того, что ее принуждали ввязаться в подобную глупость. И, возможно, к ярости примешивался довольно сильный страх.

– Примите мои извинения, мистер Давенби, – чопорно наклонила она голову. – Обещаю, что подобное не повторится.

– Ты боишься?

– Нет, – ответила она. – Разумеется, нет.

– Тогда пошли, сэр! Я твердо намерен победить.

Он схватил ее за рукав и побежал по ступеням вниз, волоча ее за собой. Другие возницы со своими сопровождающими тоже спускались к саням. Только двое участников выглядели не совсем вдрызг пьяными: лорд Хартшем и его человек, судя по всему, камердинер.

– Вы посмотрите! – воскликнула Сильвия. – Ей-богу! Они же заключают пари на победителя!

– Ничего подобного, – опроверг Дав. – Просвещенные господа просто заключают пари, выйдут ли живыми десять человек и пятнадцать лошадей из первого заезда. Жизнь или смерть, мистер Уайт, только такое пари и имеет смысл заключать.

– В таком случае имеет смысл ставить на смерть, – ответила она. – Потому что будь я проклят, если понимаю, как из такого заезда можно выйти живым.

Участники рассаживались по саням, брали в руки вожжи. Бубенцы звенели. Дав прыгнул в сани, запряженные тройкой серых меринов, и втянул Сильвию за собой. Она плюхнулась на узкое сиденье, и ее бедро прижалось к его бедру. Ее обдал жар его тела и запах вина, от которого он опьянел, как и все остальные.

– Не беспокойся, – ухмыльнулся он. – Править буду я. Дав ухватил вожжи одной рукой в перчатке, хлыст он держал вертикально другой рукой.

– Если мы победим, я дам тебе одного коня, – пообещал Дав.

– Вы серьезно? – смогла вымолвить Сильвия сквозь сжатые зубы.

– Конечно.

– Тогда давайте победим!

– Мы будем ехать быстро. Используй вес своего тела, чтобы уравновесить сани на поворотах. Сможешь?

– Смогу. Вы что ж, думали, что я сейчас пойду на попятный?

Он широко улыбнулся.

– Ни секунды я так не думал!

Дав кое-как выровнял их тройку. Серые встряхивали гривами, нервно перебирали копытами, взбивая в пену затоптанный снег. Сани вздрагивали.

Остальные возницы тоже как-то сумели совладать и с собой, и со своими упряжками. Все тройки выстроились в неровную линию. Новая вспышка фейерверка осветила небо. Одна тройка рванула в сторону и, вывалив в снег своих возниц, разбила сани в щепы. Лошади, сделав крутой полукруг, помчались к конюшням, волоча за собой путаницу бубенчиков и дуг.

Джордж Финбэнк Луишем выбыл из заезда.

– Четыре, – подытожил Дав.

Защелкали хлысты. Четыре оставшиеся тройки снова выстроились в неровную линию.

Выстрел грянул прямо у них над головами.

Под приветственные крики и вопли толпы двенадцать обезумевших лошадей ринулись в ночь.

Сильвия цеплялась за завитушку саней, оцепенев от ужаса.

Кровь ее так и мчалась по жилам, сердце в груди стучало едва ли не громче, чем копыта лошадей по снегу. Он ловко управлялся с вожжами и хлыстом. И при каждом движении его могучая рука и мускулистое бедро прижимались к ее телу. Интимно. Безрассудно. Возбуждающе. Ничего подобного в жизни ей переживать не приходилось!

– Не расслабляйся, – скомандовал он. – Здесь не четыре тройки, а целый табун взбесившихся лошадей. Мы обязательно потеряем кого-нибудь на первом же повороте.

Не расслабляться? Да она как закрученная до предела часовая пружина! Бросив острый взгляд на его лицо, она вдруг все поняла.

Потрясенная, она медленно переваривала сделанное открытие. Ах, ублюдок! Так, значит, для нее санная гонка гораздо менее опасна, чем она думала, но он обманул ее. И как давно он ее обманывает? Он начал притворяться еще в лабиринте? Нет, не может быть, ведь тогда-то он действительно выглядел пьяным. Невероятно представить, что он узнал под маской своего секретаря, и все же поцеловал.

– Вы можете гарантировать, что мы не перевернемся? – Слова ее отнесло ветром.

– Нет, – ответил он, трезвый как стекло. – Разумеется, не могу. Помолчите, сэр, мне надо поговорить с лошадьми.

Серые мчались стремительным галопом, взметая снег железными подковами. Дав непрестанно говорил им что-то ласковое, будто нашептывал нежные слова на ухо любовнице:

– Все хорошо, мои милые, мои храбрые, мои красивые! Спокойнее, родные мои. Спокойнее. Легче. Ну идите ко мне. Идите ко мне. Спокойнее. Спокойнее. Легче. Вот так совсем славно!

Сначала одно прижатое ухо дрогнуло, затем второе, и вот они встали ровно, как если бы лошади черпали успокоение в звуке его голоса. Их панический, неровный галоп сменился сильным, ровным бегом, столь же быстрым и неудержимым.

Он был трезв и великолепен. Проклятый!

Потихоньку мерины подчинялись своему вознице. Дав правил вожжами мягко, легко и с завидным искусством. Хлыст он использовал деликатно и очень точно: для него он служил способом сообщения, а не наказания. Бубенчики начали звенеть в лад, и ритм звенящих аккордов складывался, как ни странно, в стройную музыку. Остальные тройки все еще не вышли из безумной скачки, но серые находились теперь под надежным контролем.

Далеко впереди костры отмечали первый крутой поворот, огибавший лесонасаждения. Трое саней по очереди влетали в полосы света. Их следы петляли и пересекались, словно на снегу валялась спутанная бечева. Сильвия посмотрела назад. Дав оставлял след прямой как стрела, и шел он точно по центру.

С каждым шагом серые нагоняли Чарлза Мейхью. Сани Хартшема шли впереди него, сразу за санями лорда Боуна, который возглавил гонку с самого начала. Сани Мейхью дернуло, полозья подпрыгнули в колеях.

– А теперь пошли! – прошептал Дав. – Пошли, мои храбрые мальчики!

Мейхью отчаянно взмахнул хлыстом. С громким хрустом давя полозьями снег, Дав и Сильвия промчались мимо, оставив его позади. Впереди гнедые лорда Боуна, скользя копытами, вошли в поворот, но Хартшем, глубоко вспахивая полозьями снег, обошел их с внутренней стороны. Некоторое время две тройки шли голова в голову. Но гнедые взяли шире, и сани Хартшема вырвались вперед.

Теперь новый любовник Мег возглавил гонку.

Рука Дава согнулась – он ослабил вожжи. Шурша полозьями, их сани вошли в поворот по следам Хартшема.

Почувствовав, что полозья дрожат и поднимаются, Сильвия сильно накренилась на сторону. Подняв целое облако снега, они почти обошли лорда Боуна. Хартшем оставался впереди. /

– Отлично проделано! – оценил Дав. – Ты мне подойдешь.

Она ощутила прилив странной гордости.

– Благодарю вас, – ответила она. – Может, мы и не разобьемся?

– Об этом и речи не было.

Вдруг где-то позади них раздались громкие проклятия. Сильвия оглянулась.

– Три, – прокомментировал Дав и добавил: – Молодому Чарлзу Мейхью явно не сумели привить в детстве хороших манер.

Сани Мейхью перевернулись, выходя из поворота. Возница и сопровождающий выбрались из-под обломков, побежали к своим лошадям и схватили их под уздцы.

Снег летел в лицо, ледяными иголками колол щеки. Опьяненная одной только радостью, Сильвия засмеялась.

– Так-то лучше, – похвалил Дав. – Ну, теперь пойдет веселье!

Она посмотрела ему в глаза, которые так и сияли. Блаженное тепло заливало ее, какое-то безумное исступление.

– Мы догоняем Хартшема!

– Мы обойдем его на следующем повороте.

– А пока вы намеренно позволяете ему идти первым, сберегая силы нашей тройки, которая идет по его следу, а не по целине?

– Именно. Хотя Боун поступил еще умнее: его тройка бежит по вдвойне накатанному следу.

Дав что-то сказал лошадям. Серые мерины в ответ снова наддали, и Боун остался далеко позади.

Сани летели, словно и не касались земли. Какой восторг! Неудивительно, что мужчины любят играть в такие безумные игры!

Сильвия снова засмеялась и услышала, как Дав отозвался радостным криком. Теперь они действовали с идеальной слаженностью.

Серые мчались быстрее, еще быстрее. Впереди ходко бежала тройка Хартшема. Костры отмечали поворот налево, затем круто направо, через маленький мостик. Хартшем наклонился вперед и щелкнул хлыстом, но серые уже поравнялись с его санями. Снег так и летел из-под полозьев. Высоко в небе смеялась луна. Дав двинул по внутренней стороне, когда обе тройки выскочили на первый поворот.

Сильвия взглянула на решительное лицо Хартшема, когда тройки побежали голова в голову – шесть лошадей, с огромной скоростью заворачивающие к чернеющему потоку. Каменная арка моста очень узкая. Двое саней не могли проехать по нему рядом: только одни, те, что вырвутся вперед.

Весело сверкая глазами, Дав вновь обратился к лошадям ясным и спокойным голосом, перекрывавшим звон бубенцов:

– Ну, мои прекрасные, птицы мои, теперь пошли!

Вспарывая ночь, серые рванули и оставили Хартшема позади. Они мчались к последнему повороту. Мост доставался им! И она получит лошадь! И сможет проследить за Давом, когда он в очередной раз скроется среди таинственных улиц Лондона!

Гнедые нагоняли их снова. Прижав уши, они летели, почти распластавшись над землей. Когда тройка Дава гладко вошла в последний поворот, Хартшем принялся дергать вожжи.

Задирая покрытые пеной морды, разевая раздираемые удилами рты, его обезумевшие гнедые, вместо того чтобы повернуть, рванули сломя голову вперед, мимо каменных арок моста, и влетели прямо в реку. Лошади Хартшема заскользили копытами, лед под ними проломился, и они оказались по колено в черной воде. Сани опрокинулись, деревянные ободья с хрустом переломились, давя бубенчики. Лорд Хартшем и его камердинер исчезли под обломками саней.

– Два, – проговорил Дав, когда копыта его серых благополучно загрохотали по камню моста. – О, проклятие!

Костры впереди ярко освещали путь к победе. Три роскошных мерина готовы украсить конюшню Дава, причем один из них в качестве собственности его секретаря. И, однако, он заставил лошадей сделать/круг, поворачивая назад. Жучье-зеленый камзол мелькнул мимо них, когда лорд Боун промчался по мосту мимо последнего костра. Скрипя полозьями, сани его скрылись в ночи.

– Прости, Джордж, – извинился Дав. – Мы только что проиграли гонку.

Он остановил серых. Прежде чем он увидит, какое у нее лицо, Сильвия соскочила с саней и, подбежав к мордам лошадей, взяла их под уздцы. Позорные слезы жгли ей глаза. Они проиграли. Дав вышел из гонки.

Бархатные морды дышали теплом и невинностью ей на руки, а Дав между тем скользил по берегу вниз, к обломкам саней в реке. Лорд Хартшем сумел выбраться из воды. Новый любовник Мег стоял, опершись рукой о каменную стену моста, и смотрел на обломки своих саней.

– Дьявол все побери, – заметил он. – Давенби, ты? Мой чертов камердинер ухитрился стукнуться так, что потерял сознание.

Дав уже вытаскивал из воды слугу лорда. Держа бесчувственного мужчину на руках легко, будто ребенка, он усадил его в собственные сани.

Хартшем, с которого так и текло, подошел вслед за ним, а потом с неловким видом толокся рядом, пока Дав искал у бесчувственного слуги пульс.

Хартшем вздрогнул.

– Боже мой, он жив ли?

– Он оправится, – успокоил его Дав. – Крепкий парень, один удар по голове его не убьет. Но он насквозь промок и замерзает. Отвезите его в Грэнхем-Холл, Хартшем. Да и самого себя заодно.

Лорд Хартшем ковырял снег носком туфли.

– А как же вы, Давенби? И ваш секретарь? Улыбка Дава показалась мягкой в темноте.

– Сани выдержат только двоих, милорд, да и серые уже устали. Вы промокли, и вам опасно оставаться на морозе. А с нами все нормально. Мы приведем вашу тройку домой.

Какое-то мгновение Хартшем молча смотрел на него. Затем его снова стала бить дрожь.

– Я настаиваю, – повторил Дав. – Берите же мои сани. Мег не поблагодарит нас, если вы умрете здесь от переохлаждения. – Он усмехнулся. – Все равно лорд Боун уже выиграл эту чертову гонку.

Хартшем кивнул и сел в сани рядом с обмякшим телом камердинера. Сильвия отпустила лошадей и отошла. Сани тронулись и быстро поехали к Грэнхем-Холлу.

Они с Давом остались одни.

Темное безмолвие простиралось вокруг. Белые поля убегали вдаль к залитому ярким лунным светом горизонту. Тишина была абсолютная, если не считать слабого позвякивания сбруи гнедых, которые все еще стояли в воде. Его лицо казалось призрачным в лунном свете, умное, прекрасное, как лицо божества. Время тянулось, словно некая тонкая шелковая лента все еще обещала хрупкую связь, а потом оборвалась.

Дав круто развернулся, вновь вошел в черную воду и вытащил нож. Он обрезал упряжь, оставив гнедым только удила и укороченные поводья.

Сильвия тоже пошлепала по воде помогать и подхватила лошадей под уздцы. Ледяная вода обжигала лодыжки и заставила ее вспомнить: «Я мальчик! Я не жду, что меня будут укутывать, утешать, лелеять, как если б я была существом хрупким...»

– Ты верхом ездить умеешь? – спросил Дав.

– Да.

– Хорошо.

Лошади послушно последовали за ними на берег. Дав провел пальцами по костям и сухожилиям, проверяя, не получили ли лошади повреждений, а Сильвия гладила их черные бархатные носы. Сердце ее ныло, как если б она только что понесла великую потерю. Она замерзла. Горе одолевало ее, одинокое и несущее с собой пустоту. Она не выиграла лошадь! О Боже! Ей стало грустно, потому что роскошная, прекрасная скачка закончилась!

Она бы, разумеется, поступила точно так же, как и он, и вернулась бы помочь Хартшему и его камердинеру, но подобная неудача нисколько не уменьшала ее безумного огорчения. Из-за утраченной победы. Из-за утраченного навсегда ослепительного момента совместного безумия...

– Лошади будут только рады вернуться домой шагом, – резко ворвался в ее мысли спокойный голос Дава. – Все волнения позади. Давай помогу.

Она согнула колено и позволила ему подсадить себя на спину гнедого. Конечно же, она умела ездить верхом. Но она никогда раньше не ездила без седла.

Скрыв глубоко в сердце свое нелепое горе от проигрыша, она сама себе усмехнулась не без жалости. Ах, да что там! Зато ее жизнь одаривала по-другому: например, сейчас ей выпала верховая прогулка без седла при лунном свете.

Дав запрыгнул на другого гнедого, а третьего повел в поводу.

– Итак, возвращаемся, дабы утопить наши печали в белом испанском вине, – возвестил он.

– Не следует ли мне, сэр, сначала сказать несколько слов о вашем благородстве? – осведомилась она, нарочно придав своему голосу некоторую насмешливость и даже нагловатость, как пристало бы мальчишке, хотя по его голосу она поняла, что он и взвинчен, и напряжен.

От удивления он даже рассмеялся.

– Боже мой, нет!

– Мы могли выиграть. Лорд Хартшем вполне мог бы спасти своего камердинера собственными силами.

– Они оба насквозь промокли. Его человек потерял сознание.

Может, ей только показалось, что он напряжен?

– Лорд Боун, очевидно, не обременен подобной совестливостью.

– Ему и не требовалось проявлять совестливость. Мы уже занялись пострадавшими. Кстати сказать, ноги у меня совершенно заледенели. Может, пора в путь?

Он повернул лошадь и двинулся обратно к Грэнхем-Холлу.

– Я что-то не совсем понимаю. – Она пристроилась на своем гнедом рядом с ним. – По-моему, вы с Хартшемом должны считаться врагами.

Он покосился на нее.

– Почему же, черт возьми?

– Но все ожидают от вас именно вражды.

– Я, Джордж, редко поступаю так, как от меня ожидают.

– Если бы моя любовница оставила меня ради другого мужчины, я бы вряд ли относился к нему как к другу.

– Я вообще никак к нему не отношусь, – заметил Дав. – Я всего-навсего использовал вечер с толком.

– С толком? – переспросила она. – Каким еще толком?

– А ты сам не догадался?

– Ах да, – вспомнила она. – Ведь предполагается, что я должен делать наблюдения для вас, не так ли?

– А ты делал?

– Лорд Хартшем, будучи в глазах света признанным спутником леди Грэнхем, считается и хозяином праздника. Однако жаровни, скрытые внутри статуй, ледяной дворец, безумная гонка на санях – мне кажется, на подобное у его светлости не хватило бы ни воображения, ни способностей. Ведь все перечисленные идеи принадлежат не Хартшему, верно?

– Трезвое замечание, Джордж. Что еще?

– Вы задумали этот праздник, и вы без лишнего шума проследили за тем, чтобы все прошло хорошо, однако не требуете признания своих заслуг. Почему?

– Чтобы доставить удовольствие Мег.

– Однако вы подвергли жизнь ее нового любовника огромной опасности, устроив санную гонку.

– Не более чем свою собственную или твою. Кстати сказать, Хартшем принял участие с большой охотой. Вообще-то он чертовски хорошо правит упряжкой. Он смог бы, как ты весьма проницательно заметил ранее, спастись самостоятельно.

– Так что вы подразумевали, говоря «с толком»?

– Я преподал ему небольшой урок.

– Урок?

– Я предоставил ему возможность чуть подняться над собой.

– Почему?

– Потому что Мег – мой друг.

– Она заслуживает лучшего.

– Разумеется. Но я не могу ей дать ничего другого. Что еще ты заметил?

Чувствуя теплую спину гнедого, она провела рукой по его черной гриве, набрала в грудь побольше воздуха и отважилась приступить к более рискованной теме.

– Я видел, как вы вошли в лабиринт вслед за какой-то женщиной. Судя по виду, вы тогда выглядели сильно пьяным.

Лошадь, шедшая в поводу, вдруг вскинула задом. На мгновение возникла сумятица, в результате которой все три лошади толкались и крутились.

– Удобная маскировка, Джордж. Дамы любят, когда мужчина чуть пьян. Даме легче простить мужчине всякие поползновения, когда он не властен над собой, а потому легче простить и себе самой небольшую нескромность.

Небольшую нескромность! Сердце у нее забилось сильно-сильно, так что, казалось, его удары разносятся в тишине как набат.

– И что ж ваша дама?

– Не имею представления. Было темно. Я бы даже не смог узнать ее снова. Просто какая-то женщина, которую поцеловал на маскараде, и все.

– Итак, вы поцеловали ее. Вам понравилось?

Он пустил свою лошадь рысцой, бросив через плечо:

– Да я уж и не помню.

– Вы не помните?

– Полагаю, Джордж, тебе самому приходилось целовать женщин и потом забывать об этом.

Она натянула поводья. Дав, продолжавший ехать рысью вперед, скоро скрылся в черной ночи. Он просто притворился пьяным, чтобы обманом выманить поцелуй у незнакомки. Шутки ради. Только шутка обернулась против него.

– Мне случалось целоваться достаточно на моем веку, сэр, – продолжала она в темноту. – И в прошлом поцелуи всегда значили для меня столько же, сколько, как я ясно вижу, этот поцелуй значит для вас.

Она пустила лошадь в легкий галоп и скоро нагнала его. В молчании они доехали до самых террас. Шум продолжающегося празднества достиг наконец их ушей.

Лорда Боуна подняли на плечи и вносили по ступеням под гром аплодисментов. Усталые гнедые гремели копытами по ступеням позади него. Тройку выпрягли из саней, и теперь трое возбужденных молодых людей вели лошадей за их новым хозяином.

Между тем небольшая толпа собралась возле саней, в которых так недавно ехал Дав, возле серых, которые стояли смирно и дышали ровно под присмотром единственного конюха. Хартшем вылез из саней и начал объяснять что-то. Мег протянула ему руки и увела. Несколько лакеев подняли камердинера. Тот явно уже пришел в себя, так как даже попытался сесть на импровизированные носилки. Верную тройку Дава увели обратно в конюшню.

Они остановили гнедых в конце нижней террасы. Дав передал лошадей на попечение конюха, после чего его тут же поглотила восхищенная толпа. Очевидно, Хартшем рассказал всем о происшествии у моста. Историю передавали из уст в уста, украшая подробностями.

Сильвия соскользнула на землю и наблюдала, поглаживая рукой теплую шею своей лошади. Дав – всеобщий баловень, любимец. Какую бы басню ни предложили публике, все равно все знали, что это он затеял сегодняшний праздничный вечер.

Невольное восхищение охватило ее, когда она оценила весь масштаб его замысла.

Какой-то конюх взял у нее лошадь. Толпа последовала за Давом вверх по ступеням террасы.

– Сильвия!

Она резко обернулась и вгляделась в полумрак. В элегантном парике и парчовом камзоле герцог Ившир манил ее рукой.

– Ваша милость? – отозвалась она тихонько, оглядываясь кругом. – Разумно ли ваше поведение?

Лицо его слабо виднелось в полумраке, бледное и напряженное.

– Разумно? Какой бес вселился в вас, что вы решились рискнуть своей шеей в гонке?

– У меня не осталось возможности отказаться.

– Боже мой, мадам! Он же был пьян вдребезги. Вы могли бы выдумать хоть тысячу предлогов.

– Довольно и одного, но никакому особенному риску я не подвергалась.

– Да он же едва держался на ногах!

– Вы так думаете? – Ее душил смех. – Мистер РобертСинклер Давенби всех нас оставил в дураках. Разве вы еще не поняли? Я создала ситуацию, при которой он неминуемо упал бы в глазах общества, после того как леди Грэнхем прилюдно жгла его одежду. А он только что провел блестящую кампанию, восстановив таким образом свое реноме, и лондонский свет снова принял его с распростертыми объятиями. И свою кампанию он провел жестко и умело. Она увенчалась самым что ни на есть омерзительным успехом. Он теперь герой! И не менее дюжины дам в ближайшем будущем предложат ему свою постель...

– Сильвия! – Герцог схватил ее за локоть. Шепот его прерывался, свидетельствуя о неподдельности тревоги. – Он развращеннейший человек – все остальное лишь внешний лоск. Я тебя предупреждал!

– Предупреждали, ваша милость, – подтвердила она. – Но он не был пьян. Ей-богу! Ну то есть ни в одном глазу!