Гринвичский меридиан

Глава 1

Кровь брызнула веером, расцветила седые космы травы. Меня мягко качнуло и еще глубже опустило в пучину не то сна, не то видения. Ведь то, что происходило перед моими глазами, не могло быть на самом деле. Мой исхоженный всеми тропками, десятки раз рисованный бор внезапно заселился злобными пришельцами с визжащими пилами. Я понимала, что они хотят убить его, затем и пришли, а меня окончательно замуровать в городе, и ничего не могла поделать, потому что невозможно вмешаться в течение сна.

Тот человек, чья кровь обожгла траву, тот странный седой человек мог это сделать, ведь он тоже принадлежал призрачному миру, где бор — не бор, где люди — не люди, и где меня просто не было. Я смотрела на этот мир, но находилась вне его. А тот человек — внутри. И там, в моем видении, он корчился от боли, схватившись за ногу, пораненную трясущимися от ярости зубьями пилы. Весь низ серой штанины потемнел от крови, но тот человек так и не издал ни звука. Глотнув крови, пила ткнулась в землю и удовлетворенно затихла. Все затихло с нею вместе. И тот человек молчал, только крупные зубы его все сильнее впивались в нижнюю губу.

Я подумала: "Это самый страшный из моих кошмаров". Я даже не понимала, что он значит. Почему этот немолодой человек снова подползает к сосне, волоча окровавленную ногу? И чего хотят эти люди в оранжевых касках? И кто те, другие, что сбились жалкой кучкой поодаль?

Колыхание солнечного света окружало все фигуры сиянием, и они казались плоскими и вытянутыми, как у Дионисия. Вот только святыми они не выглядели… Во всей этой картине было нечто мистическое, потому что сияние постепенно гасло, и я не могла найти этому земного объяснения. Но сны этого и не требуют.

И вдруг я поняла, что не сплю, потому что по моей щеке скользнула капля дождя. Схватившись рукой, я убедилась, что она и вправду мокрая, и едва не вскрикнула. И сразу все: запахи перезревшего за лето бора, приглушенные голоса людей, влажность ветра, — проникли в меня и заполнили настолько, что чуть не разорвали. Оказывается, небо постепенно затянулось тучами, вот почему угасло сияние. Запахло скошенной травой, которую собирали для скота жители окраины, хотя самого сена нигде не было видно — ни стелющихся по обновленной зелени сухих волокон, ни маленьких стожков. Будто сам воздух источал грусть увядания, в которой чувствовался привкус полыни и сладость клевера. Я ощущала этот лес и понимала его, как всегда пыталась понять и вжиться в то, что рисовала. Но эти люди, наводнившие его, были непонятны мне и этим пугали. Как пугал весь мир за пределами этого бора.

"Так это все — на самом деле?!"

Если б я с детства не была не совсем нормальной, то поняла бы это сразу. И может быть, теперь уже точно знала, что происходит и, главное, что мне делать. Однако, реальность и вымысел всегда так тесно переплетались в моей голове, что трудно было отличить одно от другого. Наверное, потому я и проводила большую часть жизни в бездействии, хотя мир требовал обратного. Вот только распознать действительность у меня получалось не всегда.

Но сейчас ее черты обозначились так явственно, будто я ощупала их руками. И подушечками пальцев угадала, как должна поступить.

— Уберите девчонку! — гаркнул тот, что командовал людьми в касках.

Но я успела проскочить под рукой другого, орудовавшего пилой, и упала на траву рядом с человеком, который хоть уже и не стоял, но по-прежнему был один против всех.

— Что происходит? — задыхаясь, спросила я шепотом.

От удивления он даже забыл о боли.

— Кто вы?

В его голосе слышался акцент.

— А вы?

— Мое имя Пол Бартон.

— Вам больно?

— О! Конечно.

— Почему же вы не уйдете? — спросила я, озираясь. — Вам надо перевязать ногу.

— Они хотят убить этот лес, — громко произнес Пол Бартон те самые слова, что я думала про себя. Все как-то поежились от слова "убить". Я догадалась:

— Вы ИЗ "GREENPEACE"?

— Нет, я из Лондона, — он указал головой на стоявших в отдалении: — Они из "GREENPEACE". Я — нет.

— Эй, хватит болтать, — оборвал его начальник. — Только время теряем… Все равно ведь мы свое сделаем, чего ты пыжишься? Оттащите обоих, и дело с концом!

Пол стал подниматься, и я, вскочив, помогла ему. Это оказалось нелегко, потому что он был довольно крупным мужчиной. Привалившись к сосне, Бартон вскинул голову, и на миг мне почудилось, что он со знаменем стоит на баррикадах.

— Вы же русские! — крикнул он совсем молодым голосом. — Это ваш лес. Ваша земля.

— Вот именно, — пробурчал парень с пилой. — Что хотим, то и делаем. А ты не вмешивайся.

— Я буду вмешиваться, — последнее слово далось ему с трудом. — Я тоже здесь живу. Я не…

Бригадир рванулся к нему:

— Да заткнись ты, мистер! Мало, что ли, получил? Сейчас вообще отчекрыжим тебе костыль к чертовой матери, вот тогда попляшешь!

На вытянувшемся лице Пола выразилось недоумение, видимо, он не совсем понял угрозу. Я хотела было пояснить да решила, может, оно и к лучшему, что не понял. Я-то знала: лесорубы шутить не любят, и если Бартон будет упорствовать, кто-нибудь из них вполне может махнуть бензопилой и повыше.

— Помогите, пожалуйста! — крикнула я защитникам природы. — Он ведь за вас отдувается!

Кто-то из них ответил, когда я уже отвернулась:

— Оказывается, у них есть разрешение мэра. Все законно.

Другой голос позвал:

— Пойдемте, Пол! Зачем вам геройствовать? Они ведь не ядерные отходы собираются закапывать.

"Вы бы и тогда не пошевелились", — подумала я и спросила у Пола:

— Действительно, законно?

Его серые глаза были удивительно спокойны и чисты, словно озера Британии, как я себе их представляла.

— Это не может быть законно, — твердо ответил он. — Ваш мэр — не есть Бог. Здесь очень мало леса и очень много заводов. Нельзя убивать деревья. У вас огромные… пустыри, чтобы строить.

— Слушай, мистер, ты, может, русских слов не понимаешь? — снова вмешался бригадир. — Сказать тебе кое-что по-английски?

Бартон невозмутимо напомнил:

— Здесь дама. Я вас понял.

— Дама слышала это и по-русски, — ухмыльнулся тот. — Она ж из местных.

Вдруг он схватил меня за руку, едва не вывихнув кисть, и отшвырнул к дороге, по которой я пришла. Я лишь успела пискнуть:

— Пол!

А им только того и надо было, потому что англичанин рванулся на зов, и в тот же момент взвыла пила, взметнулся фонтан ссохшейся крови той самой сосны, которую мы пытались защитить. Кто-то ударил Пола в спину, он упал возле меня, но тут же сел и горестно застонал:

— О…

— Я только помешала вам, — признала я в раскаянье. — Я все испортила!

Словно только сейчас вспомнив, Пол обратил ко мне внимательные глаза и вдруг сказал:

— Очень храбрая девочка.

— Я?!

— Очень. Вы даже не знали… в чем дело.

— Я не храбрая. Я просто не успела испугаться.

Я не стала говорить ему, что я — попросту сумасшедшая. Он все равно не поверил бы, потому что сейчас я выглядела вполне нормальной.

— Я проиграл, — бесстрастно произнес Пол. — Я всегда проиграл…

"Проигрывал", — мысленно поправила я.

— Их много, мистер Бартон. А вас не поддержали даже ваши друзья.

Он мотнул головой:

— Это не друзья. Они видели, что я гулял в этом лесу. И позвали.

— А я вас тут никогда не встречала.

Но Пол не ответил. Он сидел, вытянув на траве кровоточащую ногу и обхватив колено другой. Теперь я разглядела, что короткие седые волосы прорежены поперек узкой плешью, которая отделяла ровный, как у малыша, чубчик. Пол заметил, что я смотрю на него, и часто заморгал, но ничего не спросил. Тогда я сама заговорила:

— Вам надо перевязать рану. Подождете? Я сбегаю домой и принесу бинт. Я живу совсем близко.

— Помогите мне, — попросил он. — Я не хочу быть здесь.

Я ухватила его большую руку и потянула, что было сил. Поднимаясь, Пол даже не охнул.

— Можно? — спросил он, задержав руку над моим плечом.

Никто из "GREENPEACE" к нам так и не подошел. Я понимала, зачем им понадобился Пол. Они надеялись, что статус иностранца действует все так же безотказно, как в старые времена. И решили отсидеться за его спиной.

Мы поковыляли в сторону моего дома, и я в который раз порадовалась тому, что живу рядом с лесом. Пол молчал, предоставляя мне возможность прийти в себя и сообразить наконец, что же произошло. Я отправилась погулять и увидела кошмар, что само по себе было для меня не удивительно. Если б только этот кошмар не обернулся реальностью…

— Зачем они пилят деревья? — спросила я, потому что до сих пор этого не знала.

Его рука, обхватившая мои плечи, была тяжелой и горячей. На мгновение я представила себя фронтовой санитаркой, что уводит с поля боя раненого. У него уже начинается жар, потому он такой горячий… Спохватившись, я с тревогой заглянула в увлажнившееся лицо: а ведь и вправду может начаться жар! Губы у Пола побелели, и он часто хватал ртом воздух, как рыба на суше, но скорее от боли, чем от жара. Скосив на меня глаза, он опять несколько раз быстро моргнул и с одышкой произнес:

— Эти люди строят коттеджи. Другим людям. Вы называете их "новыми русскими". У нас никогда не было такого… понятия "новый англичанин". Просто нувориши.

— Это одно и то же, — я попыталась отвлечь его от боли, пока мы не добрались до моего дома. — Откуда вы так хорошо знаете русский?

— Я учил, — просто ответил Бартон и, на секунду прикрыв глаза, перевел дыхание. — Я плохо знаю… Меня всегда интересовала Россия. История, искусство… Революция! Я мечтал приехать сюда. Хоть туристом.

Я удивилась:

— Так вы не турист?

И сразу вспомнила, как он сказал, цепляясь за сосну: "Я тоже здесь живу".

Но Пол уже немного обиженно ответил:

— Нет. Я приехал учить детей своему языку.

— Гордитесь тем, что английский стал языком международного общения? — спросила я с некоторой ревностью.

— Почему — горжусь? — удивился Пол. — Это не моя заслуга.

Вой пил позади нас внезапно стих, и мне почудилось, что сейчас за нами организуют погоню. Я оглянулась, положив подбородок на руку Пола. По дороге за нами тянулась неровными пятнышками узкая дорожка, и я ужаснулась: "Да из него сейчас вытечет вся кровь! Что я тогда буду делать?!"

Преследователей не было. За нами гнался только серый рак. Он тянул по небу длинные клешни и с каждой секундой подкрадывался все ближе, грозя обрушить на нас поток воды, от которого его свинцовый хвост разбух до гигантских размеров. Наверное, рак тащил ее в себе от самого моря, его исторгшего. Моря такого же серого и опасного, как он сам.

— Не смотрите на них, — негромко сказал Пол. — Они хотят, чтоб мы смотрели.

Я не на них, я на рака, — машинально ответила я и спохватилась: разве можно говорить такую правду?!

Бартон даже перестал хватать ртом воздух и совсем замедлил шаг.

— Я знаю, — неуверенно начал он, — у слова "рак" два значения. Вы о каком говорите?

— О том, что с клешнями. Он на небе, взгляните сами, — пристыженно пробормотала я.

Остановившись, он и вправду задрал голову, и я опять увидела его смешную макушку. "Сколько ж ему? — попыталась я угадать. — Он старше меня лет на тридцать, никак не меньше…" Потом выяснилось, что все же на двадцать пять. Но тогда это было также беспредельно.

— Да, — невозмутимо признал Пол, — это рак.

— Вы правда его видите?

Он взмахнул свободной рукой, обрисовав контуры нашего преследователя.

— Конечно!

А я-то думала, он слишком стар для того, чтобы увидеть. Дело было вовсе не в слабости глаз, просто для этого требуется особое зрение. Почему-то меня обрадовало, что англичанин обладает им.

Потеряв равновесие, Пол оперся о больную ногу и в первый раз за все это время застонал так тонко и жалобно, что мне даже показалось, будто этот звук издал кто-то позади него, а не сам Пол Бартон — здоровый и немолодой человек. Если б я была покрепче, то приподняла бы его над землей — так я подхватила его.

— О! — вскрикнул он. — Так нельзя! Тяжело.

— Чуть-чуть осталось, — пролепетала я. — Видите впереди желтый четырехэтажный дом? Там я живу. Этот дом построили еще в семидесятые годы, специально рядом с лесом. В нем поселили деятелей искусства, чтоб вдохновлялись.

— О, — вновь протянул Пол с каким-то непонятным выражением. — Вы — актриса?

— Что вы! Разве я похожа на актрису?

Он опять забыл о своей ноге и радостно разулыбался. Передние зубы у него были белыми и крупными. Когда он улыбался, верхняя губа поджималась, и Пол становился похож на зайца. Добродушного немолодого отца большого заячьего семейства. Вот только самого семейства у него не оказалось. Ему не у кого было погладить маленький пушистый хвостик.

— Вы — пианистка, — с облегчением сказал он, и я впервые пожалела, что никогда не училась музыке — так вдохновенно засветились его глаза.

— Я не пианистка…

— Нет? У вас очень тонкие руки.

Пол произнес это так певуче, будто читал верлибр. Голос у него был мягким, а как любой англичанин, какими они мне виделись, свою речь он наполнял модуляциями, и потому мне все время казалось, что Пол вот-вот запоет. Если б Бартон в самом деле пел, я бы сказала, что у него тенор. Но для того, чтобы решиться и запеть на улице, надо быть ненормальным, вроде меня. Пол, слава Богу, выглядел нормальным человеком. Хоть и видел раков на небе.

— Я не играю в театре и не играю на пианино, — ответила я ему. — Я выгуливаю за плату чужих собак и нянчу чужих детей. А в этом доме я оказалась потому, что мой муж был виолончелистом. Сейчас он живет в Париже. А эту квартиру оставил мне. Она очень большая. Очень-очень большая…

Его горячая рука отяжелела еще больше — это Пол сжал мои плечи.

— Муж, — повторил он безо всякого выражения. — Вы такая девочка… И уже — муж. У вас в России все не так. Я вот еще ничей не муж…

Мы посмотрели прямо в глаза друг другу, и что-то внезапно сдвинулось в моей голове.

— Пол, — спросила я, чувствуя, как она наливается жаром, словно перетекающим из его тела, — где вы живете? Вы не хотите снять у меня комнату? Я не возьму с вас денег! Мне просто страшно одной.