Хафиз и султан

Рамадан [1] 1226 г. Азербайджан

То, что появление этих людей не сулит ничего хорошего, Али понял, лишь только взглянув на лица вошедших. Так бывает, входит человек, и ты сразу понимаешь, что от него жди неприятностей. Надменного, видимо облеченного властью человека, сопровождали трое вооруженных чаушей [2]. Эти люди были из дворца правительницы. Али догадался об этом сразу по их бесцеремонному чванливому поведению. Когда они вошли, в зале судебных заседаний кроме него находился судья Кавам Джидари. Он выносил решение. Это было довольно странно, даже абсурдно, но, несмотря на то, что город, окружённый войсками хорезмшаха султана Джалал ад-Дина, находился в осадном положении. Люди, как ни в чем, ни бывало, продолжали судиться по бытовым делам. То есть все их имущество, по которому они вели тяжбы не сегодня-завтра, могло стать военной добычей хорезмийцев. Посетители прервали их спор по поводу предстоящего дела – судебного иска к человеку, который сжигал траву на своем огороде. При этом огонь перекинулся на соседний участок и спалил чужое жнивье. Судья, изучив обстоятельства дела, вынес решение о том, что владелец упомянутой земли не несет ответственность, так как волен, делать на своей земле все, что угодно. Секретарь Али записал решение, но с присущей ему дотошностью и даже неподобающей его положению дерзостью, возразил. Он привел в качестве доказательства слова правоведа Абу-Йусуфа, апологета ханифитского мазхаба, [3] который считал, что если кто-нибудь зажжет траву на своем участке, а огонь перекинется и сожжет чужое достояние, то владелец упомянутой земли не несет ответственности, так как имеет право зажигать огонь на своей земле. Вместе с тем в этом же положении он отмечал, что мусульманину не разрешается умышленно причинять ущерб соседу и сжигать его посевы в связи с какими-либо работами, проводимыми на собственной земле.

– Умысел надо доказать, – отмахнулся судья, склонный к шафиитскому мазхабу, основатель, которого Мухаммад аш-Шафи, ни о чем подобном не упоминал.

– Истец утверждает, – не унимался Али, – что в тот день дул сильный ветер, и было очевидно, что огонь может перекинуться на другой участок. В данной ситуации действия собственника можно расценить, как поступок, приведший к утрате или гибели чужого имущества.

Это очевидное противоречие поставило судью в тупик, и он рассердился на Али, повысил голос, велев ему заниматься своими прямыми обязанностями, следить за ошибками в текстах документов, и не лезть, куда не просят. Али обиделся и замолчал. Кади не сразу поднял голову, несмотря на шум, произведенный вошедшими – топот, звон шпор, бряцанье саблями и шуршание дорогой одеждой. А когда поднял, смерил посетителей тяжёлым взглядом. Он был раздражен.

– Кто такие? – сурово спросил он. – Почему вошли сюда с оружием?

Спеси у придворных несколько поубавилось. Если в Табризе кто-то и не боялся власть предержащих, так это семья Туграи, к которой принадлежал и судья – племянник Шамс ад-Дина Туграи, всеми уважаемого вазира города.

Другой его племянник Низам ад-Дин, был раисом [4] Табриза и руководил сейчас обороной осаждённого города.

– Досточтимый судья, – заявил хаджиб, [5]– меня прислала госпожа Малика-Хатун по очень важному делу.

Упоминание имени жены атабека [6] Узбека несколько смягчило судью, и он, продолжая хмуриться, жестом велел продолжать.

– Дело деликатное, – сказал хаджиб, – необходимо обсудить его наедине.

– Поэтому ты привёл сюда вооружённых людей? – спросил судья.

– Нет, они просто охраняют меня, – ответил хаджиб, не поняв иронии.

– Пусть они охраняют тебя снаружи, здесь тебя никто не тронет, сюда люди приходят за защитой.

Хаджиб дал отмашку и чауши с недовольными лицами вышли во двор.

– А этот? – спросил хаджиб, указывая на Али?

– Это мой катиб [7].

– То, что я скажу, записывать не следует.

– Али, оставь нас наедине, – приказал судья.

Али отложил калам [8] и вышел, но не во двор, а в соседнее помещение, куда кади обычно удалялся для вынесения приговора. В этой комнате было слышно всё, что происходило в комнате заседаний. Молчание длилось так долго, что он, забеспокоившись, хотел уже выглянуть, но там, наконец, заговорили. Он различил голоса.

Хаджиб. Да будет тебе известно, о досточтимый судья, что Малика-Хатун обратилась к султану Джалал ад-Дину с предложением о перемирии. Султан отклонил его, но позволил принцессе покинуть Табриз вместе со своим двором. Однако милосердие госпожи безгранично, она небезучастна к судьбе жителей, в отличие от своего мужа, который, бросив нас на растерзание хорезмийцам, убежал и укрылся в Гяндже. Она не хочет покидать город. В то же время падение Табриза это вопрос времени. Сегодня к стенам подкатили осадные орудия катапульты, таран и штурмовые лестницы.

Судья. Нельзя ли перейти сразу к делу?

Хаджиб. Так я и говорю о деле.

Судья. Нет, ты говоришь о предпосылках дела. Переходи к сути. У меня мало времени. Ты видел во дворе людей?

Хаджиб. Видел.

Судья. Они все ждут меня.

Хаджиб. Малика-Хатун решила принести себя в жертву, чтобы спасти город.

Судья. Вот как, похвально, но каким же образом?

Хаджиб. Она предложила себя в жёны хорезмшаху с условием, что он оставит за ней в качестве икта [9] города, Табриз, Хой, Салмас и Урмию со всеми округами.

Наступила долгая пауза, Али боялся шевельнуться, чтобы не пропустить ни одного слова.

Судья. Но принцесса, если мне не изменяет память, замужем.

Хаджиб. То же самое сказал хорезмшах, когда она послала к нему сватов.

Судья. Так как же она могла послать сватов, будучи замужем?

Хаджиб. Она сказала ему, что разведена. Султан готов на ней жениться, если Малика-Хатун докажет истинность развода с атабеком. Ее просьба заключается в том, чтобы ты оформил её развод.

Судья. У меня нет сведений о том, что атабек дал развод своей жене.

Хаджиб. Она готова представить свидетелей.

Судья. Ты хотел сказать лжесвидетелей.

Хаджиб. Ты слышал, что я сказал.

Судья. Каковы были причины развода?

Хаджиб. Супружеская измена принцессы.

Судья. Ты утверждаешь, что Малика-Хатун изменила атабеку и жива до сих пор.

Хаджиб. Хочу напомнить, досточтимый судья, что речь идёт не о рабыне, не о простолюдинке, а о дочери сельджукского султана Тогрула III.

Судья. С тех пор как пророк утвердил условия, при которых муж может дать жене, уличенной в прелюбодеянии развод, ещё ни один мужчина не смог выполнить эти условия. А именно представить не менее четырех свидетелей факта прелюбодеяния. А ты утверждаешь, что принцесса готова представить таких свидетелей.

Хаджиб. Нет, нет, уважаемый кади, ты меня не понял. Принцесса готова представить свидетелей развода, а не прелюбодеяния… Так как судья, ты оформишь развод?

Али, затаив дыхание, ждал ответа. Дело было сомнительное. Судья должен был понимать, что, если он примет во внимание доводы хаджиба и выдаст свидетельство, то это бросит тень на его имя, поскольку ни один житель Табриза не поверит в то, что атабек развелся со своей женой, и об этом никто не знал.

После длительной паузы.

Судья. Я выдам свидетельство только в том случае, если атабек лично подтвердит мне, что он сказал трижды талак [10] своей жене.

Хаджиб. (раздражаясь, повышая голос). Но ты же знаешь, что это невозможно сделать. Табриз осаждён, а Узбек сидит в Гяндже.

Судья. Я всё сказал, возвращайся к госпоже и передай ей мои слова.

Хаджиб. Если ты откажешься оформить развод, мне придется арестовать тебя.

Судья. Ты не посмеешь.

Али услышал, как хаджиб подошёл к дверям и кликнул своих людей. Пока арестовывали и увозили судью, он стоял едва живой от страха и всё ждал, что вот- вот ворвётся чауш и поволочёт его вслед за судьёй. Но шум прекратился, шаги стихли и он, не утерпев, выглянул из укрытия. Комната была пуста. Али подбежал к окну и увидел, как кади усадили на коня, и надели на голову чёрный мешок. Тайласан [11] сорванный с него, упал в лужу, оставшуюся после вчерашнего дождя. Как только всадники выехали со двора, Али выбежал из помещения и укрылся в соседней пристройке. Через короткое время один из чаушей вернулся, торопясь, спешился и бросился в судейскую. Али не стал дожидаться, когда он оттуда выйдет, выскочил из ненадежного укрытия и выбежал со двора.

Дар ас-Салтана

Ко времени появления сельджуков, империи халифов уже не существовало. Испания и Африка, вместе с Египтом, были давно потеряны для них. Северная Сирия и Месопотамия, были в руках арабских военачальников. Персия была разделена между многочисленными представителями рода Буидов, выходцев из горного Дейлема, отобравших власть у багдадских халифов. Туркменский князь Сельджук ибн Якук, пришел в Дженд из киргизских степей. Вместе со своим народом принял ислам. Он принимал участие во всех войнах между Саманидами, Илек-ханами и Махмудом Газневи. Его сыновья Чагры-бек и Тогрул-бек, усилились настолько, что во главе своих диких туркменских племен совершили нашествие на Хорасан. Затем присоединили Джурджан, Нишапур, Табаристан и Хорезм. В 1037 году Чагры-бек в Мерве был провозглашен шахиншахом, царем царей. Тогрул-бек вступил в Багдад и был провозглашен султаном. За короткое время под их властью объединилась вся западная Азия от Афганистана до границ Греческой империи в Малой Азии и Фатимидского халифата в Египте.

Упадок начался, когда великий сельджукский султан Малик-шах, к слову сказать, покровитель великого поэта и математика Омара Хайама, умер отравленный исмаилитами в возрасте тридцати восьми лет. За тридцать шесть дней до этого был убит его знаменитый вазира Низам ал-Мулка, заколотый также исмаилитами. После этого государство тюрков-сельджуков распалось. Сельджукские владетели Сирии, Кермана и Анатолии, обрели независимость, а в центральной части империи – Ираке, Хорасане и Закавказье, началась борьба за верховный престол. Против старшего сына Малик-шаха – Боркийярука выступил его младший брат Мухаммад-Тапар, которого поддержал единокровный брат Санджар и некоторые влиятельные эмиры. В сражении у Хамадана в ноябре 1101 г. Боркийярук разгромил братьев. После этого при посредничестве халифа Мустазхира, было заключено соглашение о разделе империи. Мухаммаду-Тапару отошли Азербайджан, аль-Джазира и Дийар-Бакр, а Санджару Хорасан.

Через три года Боркийарук умер и султаном всей империи был провозглашен Мухаммад-Тапар. После его смерти в 1118 году борьба за престол возобновилась. Против наследника Мухаммада-Тапара, 14-летнего султана Махмуда, которого признал халиф, и в Багдаде стали читать хутбу [12] с его именем, тем не менее, восстали его братья, коих было четыре. Ма'суд, Тогрул, Сельджук-шах и Сулейман-шах. Махмуду в течение всего правления приходилось противостоять претензиям своих братьев. Но главную опасность для него представлял дядя – последний великий султан Санджар, владевший землями восточнее Ирака. На требование Махмуда очистить Мазандаран от войск и платить ежегодную подать в размере 200 тысяч динаров, он ответил отказом и заявил послам: «Сын моего брата ребенок, им руководят вазир и хаджибы». В августе 1119 года близ города Саве между ними произошло сражение. У Санджара было 20 тысяч хорасанских войнов и 40 боевых слонов, а в войске Махмуда было 10 тысяч солдат. Махмуд был разбит и бежал. Через три месяца в результате переговоров Махмуд признал верховенство дяди. В свою очередь Санджар назначил его своим наследником и отдал ему в икта весь Ирак, положив, таким образом, начало иракскому султанату. Земли, лежащие между Ираком и Ираком персидским: Джибал, Казвин, Занджан, Дейлем, Фарс, Исфахан и Хузистан он разделил между братьями Махмуда. Создав, таким образом, в целях безопасности, пограничный барьер между собой и Махмудом. Кроме того, чтобы ограничить свободу его действий назначил на должности вазира, главнокомандующего и канцлера, своих людей. Междуусобная борьба между сельджукскими принцами продолжалась много лет. Багдадские халифы всячески подогревали их честолюбие и натравливали их друг на друга, надеясь на то, что Сельджукиды в борьбе ослабнут и халиф вновь займет подобающее ему положение не только духовного, но и светского главы мусульман.

Малика-Хатун была правнучкой принца Тогрула, которого великий султан Санджар, после смерти Махмуда, объявил главой иракского султаната и своим наследником. Когда Тогрул умер, его место занял Масуд. Он выдал вдову Тогрула Му'мине-Хатун замуж за своего мамлюка Ил-Дениза, который был атабеком ее деда Арслан-шаха, и теперь стал одновременно его отчимом. Султан Масуд наделил атабека в качестве икта Арраном, и тот выехал в свою резиденцию. С тех пор подлинным владыкой Азербайджана был атабек Ил-Дениз. Султанское достоинство Арслан-шаха заключалось лишь в том, что его имя чеканилось на монетах и упоминалось в хутбе. Ил-Дениз отдавал приказы, раздавал земли, распоряжался казнохранилищами, султан же даже не мог выразить ему свое несогласие. Когда султан начинал возмущаться, его мать, которая была женой атабека, говорила ему: «Не обращай внимания! Этот человек рисковал жизнью, чтобы доставить тебе престол султаната. Посмотри сколько принцев из Сельджукидов, старше тебя, находятся в тюрьмах. А Ил-Дениз и оба его сына служат тебе и сражаются с твоими врагами. Это все делается ради упрочения твоей власти». Слыша такое от своей матери, Арслан-шах умолкал. Когда умер Ил-Дениз, его сын Джахан-Пахлаван, немедленно отправился в Нахичеван, и захватил казну государства. Арслан-шах вместе с эмирами недовольными правлением Ил-Дениза собрав армию, направился в Азербайджан, но по дороге почувствовав недомогание, вернулся в Хамадан и умер. Джахан-Пахлаван посадил на трон его семилетнего сына Тогрула III, отца Малики-Хатун. После смерти Джахан-Пахлавана, он в течение восьми лет с переменным успехом пытался вернуть себе власть, но счастье уже отвернулось от дома Сельджукидов. Она была ребенком, когда он с шестьюдесяью гулямами, не дожидаясь подхода основных сил, ввязался в бой с превосходившим по численности авангардом хорезмийских войск, которыми руководил сын атабека Джахан-Пахлавана, Кутлуг-Инандж Махмуд. В бою Тогрул был ранен стрелой в глаз. Он воскликнул, обращаясь к подъехавшему Кутлуг-Ининджу: «О Махмуд, помоги мне, и увези меня отсюда. От этого нам обоим будет польза». Но Кутлуг-Инандж отрезал голову султану и отвёз её хорезмшаху Текишу. Но вызвал его неудовольствие, тот желал поражения, но не смерти последнего сельджукского султана. «Для меня было бы лучше, если бы ты привез его живым», – сказал он, и отправил голову султана в Багдад, где она в течение нескольких дней висела на Нубийских воротах, а тело султана было вздернуто на виселице, на базарной площади Рея. Кутлуг-Инанджу отомстила старшая сестра Малики, – Фулана. Её муж Йунис-хан, приходившийся братом хорезмшаху, заманил Кутлуг-Инанджа в ловушку и убил.

Атабек Музаффар Узбек был братом Кутлуг-Инанджа, и на нем также лежала часть вины за смерть ее отца, и теперь Малика-Хатун, пытаясь оправдать себя, все чаще вспоминала об этом. К тому же Узбек был трусом и пьяницей. Узнав о приближении хорезмшаха, он тут же оставил город, даже не подумав о том, что станется с его законной женой. Так стоило ли хранить верность такому человеку? Малика-Хатун размышляла об этом в своих покоях, когда вошла невольница и, поклонившись, доложила о том, что чиновник, посланный к судье, вернулся и ожидает в большой зале. Прежде чем выйти принцесса взглянула в зеркало. В тридцать семь лет она была также красива, как и в юности. Этот несомненный факт несколько улучшил ее настроение. При её появлении все склонили головы. Малика-Хатун прошла и села в кресло, стоявшее на возвышении и кивнула хаджибе. Должность, ее личного камергера, как и все другие, за исключением наружной охраны исполняли женщины.

– Говори, – разрешила хаджиба.

Придворный всё это время, стоявший в поклоне с усилием, выпрямил спину и стал произносить слова приветствия. Малика-Хатун жестом остановила этот поток красноречия.

– Переходи к делу, – произнесла она.

Хаджиб как-то странно смотрел на неё, и принцесса сообразила, что забыла закрыть лицо накидкой. «Ничего, – подумала она, – вспомнив своё недавнее отражение в зеркале, – пусть пялится и рассказывает другим, мне скрывать нечего.

«Какие все нетерпеливые, – отметил хаджиб, – судья всё требовал перейти к делу, и она туда же, словно сговорились».

Пока он складывал в голове словесную формулу, Малика-Хатун сдвинула брови, и хаджиб без обиняков сказал:

– Он отказался.

– Причина?

– Он требует свидетельства самого атабека.

– Ты всё объяснил ему, наши мотивы?

– Да.

– Про свидетелей сказал.

– Да.

– Дайте мне воды, – приказала принцесса.

– Воды или щербет? – спросила рабыня.

– Воды.

Когда ей принесли золотой кубок, запотевший от холода, принцесса сделала глоток и заговорила:

– Какие времена настали. Дочь султана Тогрула, вынуждена уговаривать какого-то жалкого судью дать ей свидетельство о разводе.

Малика-Хатун отдала служанке кубок. Её вспыльчивый отец обычно швырял кубок в вестника дурных новостей.

– Я его арестовал и привёз сюда, – сказал хаджиб, – на тот случай, если госпожа захочет сама поговорить с ним.

– Ты предусмотрителен, – сказала Малика-Хатун, – но сделал это напрасно. Авторитет семьи Туграи в Табризе слишком высок. Они сейчас руководят обороной города, и на свои деньги, насколько мне известно, кормят защитников. Мы же, теряем лицо, – правитель страны сбежал, его жена хочет выйти замуж за врага, власть слабеет. Неужели ты хочешь, чтобы чернь сейчас осадила наш дворец?

– Я не подумал об этом, – сознался хаджиб.

Немедленно отпустите его, – приказала Малика-Хатун.

– Повинуюсь, – хаджиб поклонился.

– Отвезите его домой со всем возможным уважением подобающим его сану.

– Слушаюсь госпожа.

Малика-Хатун встала и стремительно подошла к высокому стрельчатому окну. Отсюда открывался вид на городские стены, облепленные городским ополчением.

– Что там происходит сейчас? – спросила принцесса.

– Хорезмийцы подкатили катапульты, – ответила хаджиба, её звали Солмаз.

– Это я уже слышала.

– Сейчас они рубят деревья вокруг Табриза.

– Для чего?

– Очевидно для того, чтобы освободить траекторию полёта снарядов.

Малика-Хатун удивилась.

– Солмаз, откуда ты такие слова знаешь, траектория, снаряды?

– Мой отец был эмир-хаджибом, военным. Он служил вашему отцу.

– Однако, как нам теперь поступить? Один совестливый кади не должен расстроить наше дело. Мы не можем заставить его пойти на подлог.

– Но ты можешь поменять судью, госпожа, в отсутствие атабека правительницей страны являешься ты. Назначаешь и смещаешь всю городскую администрацию.

– Действительно, как просто, а мне это не пришло в голову. Подготовьте маншур [13] о смещении Кавам Джидари. А кого мы назначим на его место?

– Того, кто согласится оформить развод.

– Есть ли человек, достойный этой должности, – спросила принцесса.

– В Варзукане есть некий судья Казвини. Это человек искусный в богословии, и довольно честолюбивый Он не раз изъявлял желание стать кади Табриза, но это должность наследственная. Она принадлежит семье Туграи. Несколько поколений сменилось на этом посту.

Ну что же, – помолчав, произнесла Малика-Хатун. – Самое время прервать эту связь поколений. Пошлите за ним.

Окрестности Табриза. Ставка хорезмшаха, султана Джалал ад-Дина Манкбурны.

Хорезмшах не собирался осаждать Табриз. Когда он вернулся из индийского похода, и его войска приблизились к границам Азербайджана, ему передали письмо от жителей Мараги, они просили его прибыть поскорее к ним и освободить их от позорной власти атабека Узбека и засилия женщин. Марагинцы имели в виду принцессу Малику-Хатун, управлявшую Азербайджаном, когда ее муж в очередной раз, в страхе перед опасностью бежал из страны. В самом деле, Марагу султан занял без боя. Оттуда он направил сахибу [14] дивана [15]Табриза письмо с просьбой разрешить его воинам заходить в город и закупать провизию. Вазир дал согласие, но хорезмийцы вскоре по своему обыкновению стали заниматься мародёрством. Получив жалобу, султан направил в Табриз шихну [16] с отрядом для наведения порядка. Однако отряд, водворившись в городе, через некоторое время тоже стал заниматься поборами. Жители возмутились, начались волнения, в результате которых было убито несколько мародеров. В ответ султан двинул свои войска и осадил Табриз. Мелочность его жителей возмутила султана. Хорезмийцы были единственной силой в странах ислама, которая пыталась противостоять нашествию татар. Да и с Узбеком у него были свои счёты. Четыре года назад, когда он находился в Индии, татары во время первого своего рейда подошли к Табризу. Узбек направил к ним посла с просьбой о мире, и не думая воевать с ними, так как ночью и днём был занят беспробудным пьянством. Татары потребовали выдачи гарнизона хорезмийцев, оставленных хорезмшахом Мухаммадом, отцом Джалал ад-Дина. Узбек приказал часть гарнизона перебить, а остальных выдать монголам. Кроме того, отправил им в качестве откупа деньги, одежду и скот. Когда Джалал ад-Дин появился в Азербайджане, к нему прибыли послы от Узбека. Атабек изъявлял покорность, обещал провозглашать имя султана в хутбе и чеканить его имя на монетах. Кроме того, он предлагал немедленно внести в султанскую казну большую сумму денег. Султан послов принял, но остался глух к их мольбам. И тогда правитель Азербайджана бежал. Султан же вскоре получил неожиданное предложение от его жены принцессы Малики-Хатун.

Шатёр султана был установлен на холме, полог был открыт и Джалал ад-Дин сидевший в обществе китаб ал-мунши [17] Шихаб ад-Дина Насави, мог видеть башни и бойницы мощных стен Табриза. Шёл седьмой день осады и султан начал терять терпение. В шатёр заглянул амир-джандар[18].

– Прибыл посол правительницы города, – доложил он.

– Приведи его, – сказал султан.

– Это женщина, – уточнил начальник.

– Тем более, – улыбнулся Джалал ад-Дин.

Послом оказалась женщина пожилого возраста. Оно и понятно, кто же пустит молодуху в стан неприятеля. Лицо она скрыла под чадрой, но всё остальное – голос, осанка, движения говорили в пользу этого предположения. Султан хотел, было потребовать, чтобы она открыла лицо, но затем отказался от этой мысли. Женщина поклонилась, коснувшись рукой ковра.

– Моя госпожа приветствует тебя, о султан, – заговорила она. – Она передает тебе свидетельство о разводе, и просит назначить день свадьбы.

Посланница достала из рукава свиток бумаги, скрепленный печатью.

Канцлер по знаку султана подошёл и взял свидетельство. Сорвал печать и стал читать:

– Как выглядит твоя госпожа, – спросил Джалал ад-Дин. – Она ведь уже не молода?

– Молодость понятие относительное повелитель, – ответила женщина, – иной рождается стариком, а другой до старости сохраняет юность души.

– Это ты хорошо сказала, но я имею в виду не душу, а внешность.

– Она так же красива, как и в юности.

– Смотри, если ты обманешь меня, я отдам тебя замуж за самого некрасивого старика, какой только найдётся в Табризе, – предупредил султан, однако уста его тронула улыбка.

– Вообще-то, я замужем, – кокетливо ответила посланница.

– Ничего, я расторгну твой брак, я смотрю, у вас в Табризе это легко делается.

– В таком случае, я попрошу подобрать мне старика побойчее.

– Не беспокойся, – успокоил ее султан. – За этим дело не станет. Как твоё имя, посланница?

– Фатима.

– Скажи мне, Фатима, что послужило причиной развода?

– Это вопрос деликатный, я не могу отвечать на него в таком большом собрании.

– Нас всего трое, ты считаешь это много?

– То, что знают трое, знает улица.

– Ну что же. Собрание придётся уменьшить, любопытство не даст мне покоя. Оставьте нас с ней наедине.

– Наедине, – переспросил начальник стражи.

– Наедине, не беспокойся за меня, она пришла сватать меня, не убивать.

– Я должен её обыскать, прежде чем оставлю её с тобой наедине, – заявил начальник стражи.

– Ты не будешь возражать, если тебя обыщут? – спросил султан. – Это его работа, я не могу с ним спорить.

– Хорошо, только пусть это сделает женщина, иначе мой муж действительно даст мне развод.

– Но поблизости нет ни одной женщины, – заметил начальник охраны.

– Не надо ее обыскивать, оставьте нас, – приказал султан.

Когда все вышли, он спросил:

– Ну, какова причина, я должен знать с кем связываю свою судьбу?

Сватья спросила в свою очередь:

– Султан придаёт такое значение этому браку? Мне известно, что султан брал жену в каждой завоёванной им стране.

– Не отвечай вопросом на вопрос.

– Атабек дал ей развод по причине её измены.

– Продолжай, – приказал Джалал ад-Дин, – у этой истории должен быть другой конец, я не думаю, что ты пришла ко мне сватать женщину, изменившую своему мужу.

– Султан мудр. В действительности измены как бы и не было.

– Как бы или всё же не было?

– Всё зависит от того, что считать изменой. К примеру, если раб будет делать массаж своей госпоже, является ли это изменой?

– Это зависит от того, какие места он ей будет массировать.

– Ноги, – воскликнула Фатима, – ничего такого, я точно знаю, я была в другой комнате! Мальчишка натирал ей ступни лечебной мазью от простуды, принцесса плохо себя чувствовала. Вошёл атабек, уж не знаю, что ему спьяну почудилось.

– Спьяну? – переспросил султан.

– Да, он любит выпить, с того момента, как он достиг совершеннолетия, его никто трезвым и не видел. Именно этот факт он и счёл изменой и дал развод Малике-Хатун. На следующий день…

– Достаточно, – остановил ее султан, – довольно подробностей, а то в моей груди начинает зарождаться ревность, ведь речь идёт о моей невесте. Скажи мне только одну вещь, каковы мотивы её поступка, почему она хочет выйти за меня замуж? Я же позволил ей беспрепятственно покинуть Табриз вместе с челядью, отдал ей город Хой и обещал защиту. Зачем ей это нужно?

– Любовь не рациональное чувство – ответила посланница.

– Как хорошо ты сказала, но удивительно. Как же это могло произойти, мы с ней никогда не видели друг друга?

– Она увидела тебя с крепостной стены в тот день, когда ты осадил город. Это любовь с первого взгляда.

– Ну что же, – улыбнулся султан, – с этого и надо было начинать. Как сказал поэт – перед разумом я склоняю голову, а перед чувством колени. Однако формальности соблюдены. Мы можем назначить день.

Вернувшись в Табриз и доложив о результатах своей миссии, Фатима сказала. – Государыня, меня хотели обыскать. Мужчины.

– Обыскали?

– Нет.

– Не расстраивайся, следующий раз обыщут. Лучше скажи, как он выглядит?

– Ему лет двадцать пять- двадцать семь. Он смуглый, невысокого роста, на носу родинка.

– Родинка, надеюсь, она не очень портит его.

– Вовсе нет, я бы даже назвала его красивым. Он тюрк по речи, и по выражениям, но иногда переходил на персидский язык. Слишком серьезен, я шутила, он не смеялся, лишь улыбался иногда, немногословен. И, кажется, он вас уже ревнует.

– Вот как, мне только этого не хватало! К тому же он невысокий, – вздохнула Малика-Хатун. – А мне всегда нравились высокие мужчины. Я потому и вышла за Узбека. Он был высоким, статным, но оказался полным ничтожеством. Даже не знаю, как быть, может отказаться пока не поздно?

– Уже поздно, он принял предложение, если ты сейчас откажешься, это уже будет оскорблением.

– Значит, я выхожу замуж против своей воли, это несколько меняет дело, и моя совесть чиста. Фатима ты свидетель – я не хочу выходить за него замуж.

После того, как Али удалось сбежать от людей принцессы, возвращаться в дом судьи было небезопасно. Но долг требовал известить о происшедшем семью судьи. Али поступил иначе побежал к зданию администрации градоначальника Низам ад-Дина, он приходился двоюродным братом судье, но раиса в присутствии не оказалось. Али передал сообщение одному из катибов и вернулся на площадь, прилегающую к дому кади. Здесь было множество торговых лавок и достаточно многолюдно. Он устроил наблюдательный пункт у лавки медника, спрятавшись между блестящих боков кувшинов. И принялся размышлять о своей жизни о будущем, которое виделось ему в довольно мрачном свете. Али родился в Байлакане. Мать его умерла, когда он был еще младенцем. Отец его молла Мухаммад, овдовев, еще раз женился, но довольно поздно и новая жена долго не могла зачать ребенка. И только после того, как он посетил гробницу имама Хусейна в Кербеле, и вознес молитву, она понесла. Молитву молла так хорошо донес до высочайшего уха, что новая жена родила еще троих, хотя отец и просил ее остановиться. В Табризе Али жил уже 6 лет, с тех пор, как отец отправил его в двенадцатилетнем возрасте учиться в медресе. Батюшка рассчитывал на то, чтобы он, обучившись грамоте и Корану, вернулся, наследовал его должность и помогал растить престарелому отцу малолетних братьев. Но Аллах избавил отца от забот, переселив его в мир иной, а вместе с ним и всю его семью. Они погибли во время первого нашествия монголов в Азербайджан. Немногие спасшиеся очевидцы говорили, что горожане дважды отражали натиск. И лишь в третий раз монголы смогли прорваться в город и истребить мусульман. О проклятых татарах рассказывали ужасные вещи. После того как они захватывали город, монголы убивали всех, включая женщин и детей, не щадя никого. И чем больше сопротивлялся город, тем больше свирепствовали татары. Говорили, что они насилуют беременных женщин, а затем распарывают им животы.

Медресе Али закончил с отличием. Когда вазир Шамс ад-Дин, на чьи деньги была выстроена медресе, спросил у муддариса [20], кого он может выделить среди учеников, тот, не задумываясь, указал на Али. Оказалось, что вазир подыскивал секретаря по просьбе своего племянника, судьи Кавама Джидари. Поскольку Али возвращаться было некуда, он с радостью согласился. У судьи он проработал больше года, вплоть до сегодняшнего ареста.

Из лавки выглянул медник, узнав Али, удивленно кивнул ему.

– Ты, почему здесь сидишь? – спросил он.

Али объяснил. Медник озабоченно покачал головой и тут же скрылся в глубине лавки, подальше от греха, но через некоторое время показался вновь.

– Ты все-таки не сиди здесь, – сказал он, – придут за тобой, и мне убыток будет.

Али поднялся, намереваясь поменять пост наблюдения и перейти в лавку кожевника. Но в этот момент увидел судью. Кавам Джидари шел через площадь, направляясь к зданию суда. Али бросился к нему и на радостях схватил его за руку.

– Хвала Аллаху вас отпустили. – воскликнул он!

Судья строго взглянул на своего секретаря и тот, устыдившись своих чувств, руку отдернул. Кавам Джидари не любил фамильярностей.

Шагая рядом с ним, поглядывая на его мрачное лицо, Али сообразил, что кади почему-то не разделяет его радости. У дверей суда маячила долговязая фигура сбира [21], он дежурил здесь постоянно, правда во время ареста судьи, его почему-то на месте не оказалось. Он почтительно приветствовал судью.

– Ты ведь все слышал, не так ли? – спросил судья у Али, когда они остались наедине.

– Да.

– В таком случае ты уволен.

– Вообще-то я не все разобрал, – уточнил Али, – во всяком случае, я ничего не понял.

– Это хуже, значит, мне придется объяснить, почему я тебя увольняю.

– Почему же?

– Я больше не судья, меня отстранили от должности.

– За что? – возмутился Али.

– Принцесса Малика-Хатун решила взять себе еще одного мужа. Моральное право у нее, конечно, есть, зачем нужен муж, который при первой же опасности бежит, бросая свою жену на произвол судьбы. Но официального развода он ей не давал, я не могу нарушить закон и дать ей свидетельство о разводе. Малика-Хатун, видимо, решила – раз нельзя обойти закон, значит надо обойти человека, который этот закон соблюдает.

– Выходит, она нашла человека, который даст ей свидетельство.

– У тебя хорошая голова Али, мне всегда это нравилось в тебе. Нашли очень быстро, меня даже поставили в известность. На мое место будет назначен Изз ад-Дин Казвини, судья из Варзукана.

– Вы его знаете?

– Да, он учился в медресе, которое построил мой дядя Шамс ад-Дин. Вот и благодарность!

– Может быть, следует обратиться к дяде за помощью? – предложил Али.

– В другое время, я бы так и поступил, – после короткой паузы, сказал судья, – но сейчас, когда над городом нависла угроза вторжения хорезмийцев, мне бы не хотелось подставлять его под удар и еще больше озлоблять правительницу. То, что со мной произошло, в настоящий момент не имеет значения, это все несущественно. Неизвестно какая участь ждет нас всех, после того, как в Табриз войдут хорезмийцы.

– Вы думаете, они возьмут город?

– Это вопрос времени.

– Ваше решение окончательное, я уволен? – спросил Али. – Может быть, я буду выполнять какую-нибудь работу у вас дома?

– Нет, Али, для этого у меня есть слуги. Не обижайся. Ты образованный человек, несмотря на свою молодость. Я дам тебе рекомендацию, пойдешь к моему дяде. Это все, что я могу для тебя сделать.

– Спасибо.

Судья держался с достоинством, говорил как всегда уверенно, словно он вернулся домой не после ареста, а с прогулки. Али невольно позавидовал его самообладанию. Он знал, что должность судьи ему досталась по наследству, и отставка была сильным ударом по его самолюбию. Но положение Али было много хуже. Он потерял не только работу, но и крышу над головой, поскольку жил в одной из комнат здания суда. Денег накопить он не успел, да и не с чего было копить. Судья его особо не баловал, все, что он ему платил, Али тратил на собственное существование. Как секретарь суда, он имел неписанное право на побочные заработки. Иногда он помогал неграмотным людям составить исковое заявление, но брал за это ровно столько, сколько они сами ему предлагали, то есть мало. А чаще, обладая добрым сердцем, вовсе ничего не брал.

Судья начертал несколько слов на бумаге.

– Ступай к вазиру, передай ему это, возможно, он тебе поможет.

Али поблагодарил судью за заботу, простился, и, спрятав записку, отправился в диван Табриза. Здание городской администрации находилось через два квартала от дома судьи. По дороге остановился у пекарни. Чудесный запах свежеиспеченного хлеба вдруг напомнил ему о том, что он ничего не ел с самого утра. Перед тандыром [22] стояли две большие корзины, наполненные хлебом, а пекарь продолжал выпекать.

– Зачем столько? – спросил Али. – Никого же нет.

Улицы города, в самом деле, были непривычно пусты.

– Это для защитников города, – утирая пот со лба, сказал, долговязый худощавый пекарь.

Али отметил, что почему-то хлебопеки все худые, в отличие от мясников.

– Дай мне одну лепешку, – попросил Али, протягивая монету.

– Хлеб не продается, спецзаказ. Раис все оплатил, – ответил хлебопек. – Лучше помоги мне отнести корзины, и я дам тебе хлеб бесплатно.

Али, недолго думая, согласился, решив отложить визит к Шамс ад-Дину, но не из-за дарового хлеба, а, чтобы вновь оказаться на стенах города среди защитников. Четыре года назад он сбегал с уроков в медресе, чтобы оборонять город. Но до боев так и не дошло, атабек тогда договорился с монголами. Во время нынешней осады Табриза хорезмийцами, судья, несмотря на просьбы, не разрешал Али приближаться к стенам, говоря, что каждый должен заниматься своим делом.

– Подожди немного, я вытащу последние хлеба, и пойдем, – сказал пекарь.

– Можно, все-таки, я сначала подкреплюсь? – попросил Али. – С утра ничего не ел.

– Ладно, ешь, – разрешил пекарь.

Али взял лепешку и разломил ее пополам.

Пока поспел хлеб, Али управился с лепешкой. После этого он взвалил на спину одну из двух соломенных корзин и вслед за пекарем направился к городским стенам. На передовой было затишье. Али, рассчитывавший принять участие в боевых действиях, разочарованно вздохнул.

– Ты иди налево, а я направо пойду, – сказал пекарь, – когда корзина опустеет, вернешься, встретимся здесь.

Али кивнул и пошел по стене в указанном направлении, оглядывая окрестности. Вокруг, куда ни падал взгляд, были войска хорезмийцев.

– Многовато их, – заметил он, обращаясь к одному из лучников.

– Ничего – ответил тот, – справимся.

И плюнул в сторону врага.

На отдаленном холме стоял шатер, на котором развевались знамена.

– А там что происходит? – спросил Али.

– Не знаю, возня какая-то, парламентеры туда-сюда шастают, договариваются о чем-то. Не нравится мне все это.

– Ну что делать друг, политика. Глядишь, и договорятся, от монголов же откупились в прошлом году.

– Воевать надо, а не болтать, – вспылил воинственный лучник.

– Это ты мне? – спросил Али.

– Нет им, ты то здесь при чем!

– Дай стрельнуть, – попросил Али.

– Иди, куда шел, – буркнул лучник.

Али подхватил опустевшую наполовину корзину и пошел дальше.

На площадке с башенками, где обычно был сторожевой пост, стояли двое вельмож и переговаривались друг с другом.

Чтобы продолжить свой путь, Али нужно было по каменным ступеням подняться на площадку и спуститься с той стороны. Но на каменных ступенях стояли вооруженные мечами чауши и не пустили его дальше.

– Я хлеб разношу, – пояснил Али.

– Мы видим, – был ответ, – подождешь.

Али опустил корзину. Лицо одного из вельмож, того, что был постарше, показалось ему знакомым.

– Это вазир? – спросил у чауша Али. – Шамс ад-Дин, верно?

– Допустим, что дальше, – грубо ответил чауш.

– У меня к нему поручение от судьи.

– Не заливай, ты его только что увидел, откуда у тебя поручение взялось?

– Вот посмотри, – Али вытащил письмо и показал ему.

Чауш подозрительно оглядел Али и протянул руку.

– Нет, лично ему.

– Жди, он занят сейчас.

– Что там у вас? – оглянулся на их спор второй вельможа.

– Раис, этот человек говорит, что у него поручение к господину вазиру.

Шамс ад-Дин подошел к краю площадки.

– А это ты, – сказал он, увидев Али. – Что ты здесь делаешь?

– Хлеб разношу, – ответил Али, дивясь зрительной памяти вазира. Шамс ад-Дин беседовал с ним только раз, год назад, перед тем, как направить его к судье.

– А что в суде работы нет? Может сын моей сестры, тоже снял тайласан и варит похлебку бойцам?

Говоря это, вазир улыбался.

– У меня к вам письмо от него, – сказал Али.

– Письмо? – удивился вазир. И, обращаясь к чаушу, приказал, – пропусти его.

Чауш посторонился и Али вместе с корзиной поднялся на площадку.

– Это лучший ученик моего медресе, – обращаясь к собеседнику, сказал вазир. – В прошлом году я рекомендовал его на работу в суд, к твоему двоюродному брату.

Градоначальник подошел к Али, взял одну лепешку из корзины, понюхал, отломил кусочек и отправил в рот.

– А’фарин [23], – сказал он, – видишь, как важно хорошо учиться.

Шамс ад-Дин взял из рук записку, пробежал ее глазами.

– Видишь, Низам, – сказал вазир, – стоит похвалить человека, как тут же выясняется, что он уволен, очевидно, за нерадивость. Хотя нет, иначе мой племянник не просил бы дать ему работу. Что произошло, дружок, почему он тебя уволил?

– Кади отстранили от должности, – ответил Али.

Вельможи переглянулись.

– Как это отстранили, что ты городишь?

– Это произошло сегодня, господин вазир.

– По какой причине? – хмурясь, спросил Шамс ад-Дин.

– Судья сам об этом скажет, я обещал ему держать язык за зубами.

Вазир спрятал записку в рукаве.

– Ну что же, раз ты можешь держать язык за зубами, значит, ты мне подойдешь. Приходи завтра в канцелярию.

Али поблагодарил вазира, и, спустившись с другой стороны площадки, продолжил раздачу хлебов. Когда корзина опустела, и он вернулся назад, вазира и раиса уже не было на площадке. Али спустился вниз, где его поджидал пекарь. Тот ревниво спросил:

– О чем это ты разговаривал с раисом?

– Хлеб хвалил, поблагодарил меня.

– Эх, надо было мне в ту сторону пойти, – сокрушенно произнес пекарь. – Вот так всегда, ты горбатишься, а похвала другому достается.

– Ну, ты приятель тоже не в убытке, – заметил Али, – тебе заплатили за все.

– Дай сюда, – разозлился пекарь.

Он выхватил пустую корзину из рук Али и недовольно бормоча что-то себе под нос, пошел восвояси. Али вздохнул, огляделся по сторонам, думая куда податься, тут до его слуха донеслись призывные звуки азана [24]. Недолго думая, он пошел в соборную мечеть, на вечернюю молитву.

Во дворе мечети, возле колодца стоял мальчик, держа в руках медный кувшин с длинным носиком, и поливал на руки всем, кто совершал омовение. Али с наслаждением умылся холодной водой, вытер лицо рукавом, снял обувь и вошел в мечеть. Была пятница, и Али с интересом ждал, чье имя помянет имам в хутбе. Атабек Узбек был в бегах. У стен Табриза с войском стоял хорезмшах, а имя халифа ан-Насира не поминали с момента появления монголов. Поскольку сразу же по городу поползли слухи о том, что к их нашествию причастен халиф, с которым уже никто из мусульманских султанов и эмиров не считался. Имам к удивлению Али, проявил гражданскую смелость и не упомянул никого. Закончил молитву обращением к Аллаху, с просьбой даровать жителям Табриза силу и удачу для победы над врагом. Когда молитва закончилась, люди стали подниматься с колен. У выхода, где все оставляли обувь, возникла небольшая толчея, но вскоре в зале никого не осталось, кроме священника и Али.

– Ну? – спросил имам. – А ты почему не уходишь?

– Вы сделали ошибку, когда цитировали пророка Мухаммада, – без обиняков сказал Али.

– Что ты говоришь, – усмехнулся имам, – какое именно изречение?

– Вы сказали, говоря о заблудших: «но обещает им сатана обольщение».

– Да, и что не так? – насмешливо спросил имам.

– Там есть обособление «но обещает им сатана только обольщение», вы пропустили слово – только.

Имам хмыкнул, вернулся к минбару, стал перелистывать страницы раскрытого Корана. Найдя нужное место, он, водя пальцами по странице, прочитал нужное место.

– Да действительно я пропустил слово, – согласился имам. – А ты что же – хафиз [25]?

– Да.

– Ну что же, это похвально. Однако ты не уходишь, какие еще будут замечания, или пожелания?

– Можно я сегодня переночую здесь?

– И ты полагаешь, что после подобной дерзости я позволю тебе здесь ночевать?

– Полагаю да.

– И на чем же основана твоя уверенность?

– Это дом Аллаха, не ваш.

– Смотри-ка, – удивился имам, – а ты за словом в карман не полезешь, молодец. Ладно, оставайся, только учти, просто так в доме Аллаха только увечные получают пищу и кров. А здоровые должны работать. Ты ведь здоров, не так ли?

Али кивнул.

– Возьми метлу, подмети террасу и крыльцо. Метлы лежат под крыльцом.

Али выполнил поручение, затем, войдя в раж, нашел тряпку, набрал воды, вымыл крыльцо и террасу. Позвал имама, тот придирчиво осмотрел все и удовлетворительно кивнул.

– Сейчас еще рано для сна. Погуляй пока, а как стемнеет, приходи, получишь еду и ночлег.

Али поглядел на небо, солнце склонялось к закату. Он чувствовал такую усталость, что, если бы ему позволили, заснул бы прямо сейчас. Однако делать было нечего. Он вышел со двора мечети, и побрел по улице, глядя себе под ноги. Вскоре он обнаружил, что по привычке идет в сторону суда. Али вздохнул, покачал головой, повернул в другую сторону, и вскоре вышел к дворцу правительницы города, где с удивлением обнаружил, что здесь царит веселье, у ворот толпились люди. Али из любопытства подошел ближе и услышал звон монет. Людям раздавали деньги. Али вклинился в толпу.

– По какому случаю сорите деньгами? – спросил он у гуляма, получив дирхем.

– По случаю развода принцессы, – ответил гулям, – следующий.

Али выбрался из толпы, сжимая в руке монету. «Надо же, – подумал он, – из-за развода Малики-Хатун судью уволили, а мне дали деньги». Дождавшись сумерек, Али вернулся в мечеть. Ночью он спал плохо, сначала не мог заснуть из-за одолевавших его беспокойных мыслей, а потом из-за чужого храпа. Кроме него в мечети ночевало десятка два бездомных. Забыться ему удалось лишь под утро. К тому же, несмотря на жару, ночью в мечети было довольно прохладно. Едва рассвело, продрогший Али поднялся, умылся во дворе у колодца и отправился на службу в городскую канцелярию.

Грузия всегда была опасным и грозным соседом государства атабеков. В августе 1161 года грузинский царь Георгий III напал на Арран, захватил город Ани и перебил множество жителей. Владетель соседнего Хилата Сайф Тимур, который хотел помочь осажденному городу, сам был разбит и едва избежал плена. Затем был захвачен Двин, где грузины ограбили и убили около десяти тысяч жителей. Они угнали в плен множество женщин и детей, которых раздели догола и гнали по дороге в таком виде. Когда они достигли своей страны, грузинские женщины вступились за пленных, говоря: «Вы заставите мусульман поступать так же с нами». Лишь после этого женщинам возвратили одежду. После Двина та же участь постигла Гянджу. Атабек Ил-Дениз в июле 1163 года, собрав пятидесятитысячное войско, начал поход против грузин и нанес Георгию III тяжелое поражение. При этом было захвачено столько имущества, что его невозможно было перечислить. В числе прочего были посуда, кувшины, блюда, подносы – все из золота. Ясли в конюшнях грузинского царя были сделаны из серебра, из серебра были сделаны ведра, которыми поили лошадей. В царском погребе обнаружились две огромные серебряные бочки. Сам царь бежал. Но, несмотря на понесенное поражение, грузины периодически продолжали грабительские набеги на соседние города Азербайджана. Так, через год они вновь совершили набег на город Ани и разграбили его. Атабек Ил-Дениз изгнал их из города, но через два года грузинские войска напали на Гянджу, еще через несколько лет вновь осадили Ани. На этот раз, поспешивший на помощь Ил-Дениз, был разбит. После этого Ил-Дениз, султан Арслан-шах, Джахан-Пахлаван и владетель Хилата, в августе 1175 года предприняли еще один поход против грузин. Их войска достигли равнины Лори и Дманаиси, округа Ак-шахра, расположенного между Ахалкалаки и Триалети. Учинили там разгром, разграбили все области. Грузинский царь бежал и укрылся в густом лесу, пройти который войскам было невозможно.

Во времена султана Махмуда, воспользовавшись тем, что сельджукские принцы заняты междоусобной войной, грузинский царь Давид вторгся в Азербайджан. Союзниками грузин были кипчаки. Принц Тогрул находившийся в Нахичеване, выступил против него. В сражении у Тифлиса мусульманские войска были разбиты, четыре тысячи воинов были взяты в плен. Тогрул избежал плена и укрылся в Гяндже. Узнав об этом, Махмуд направил свои войска в сторону Гянджи и Тогрул не признававший прав Махмуда, вынужден был присягнуть ему. Грузины, тем временем совершили опустошительный рейд по Ширвану. Несколько ширванских эмиров отправились к султану Махмуду с жалобой на бездеятельность ширваншаха Манучехра. И султан выступил со своими войсками против грузин. Войска сошлись возле Шемахи и тридцатитысячное войско грузин атаковало сельджуков. В это время у грузин возник вооруженный конфликт с кипчаками, которые оставили своих союзников, что, решило исход сражения в пользу Махмуда.

Когда Азербайджан и Арран достался Узбеку, тот вместе с владетелем Фарса, атабеком Саадом, но каждый по отдельности, вторглись в области Ирака Персидского, принадлежащие хорезмшаху. Узбек занял Исфахан, а атабек С'ад Рей, Казвин, Хувар и Семнан. Узнав об этом хорезмшах снарядил двенадцать тысяч отборных всадников и настиг Саада у Рея. Саад не зная, что это хорезмийцы, атаковал их, но, увидев знамена хорезмшаха, прекратил сражение. Войска его разбежались, а сам он спешился и поцеловал землю. Саада взяли в плен и отправили в Хамадан. Узбек пребывал в растерянности, не зная, что предпринять. Он поручил своему вассалу Пиш-Тегину, владетелю Ахара со всем войском и имуществом отступить к Табризу. А сам с двумястами гулямов скрылся в труднодоступных горах Азербайджана. Отряд хорезмшаха настиг Пиш-Тегина и разбил его, захватив казну Узбека. Затем хорезмшах направил к Узбеку посла с требованием читать хутбу с именем хорезмшаха и чеканить монеты с его именем. Узбек выполнил все его требования и с тех пор считался вассалом хорезмшаха. После этого набеги грузин на Азербайджан стали делом хорезмшаха. Он направил к грузинскому царю посла с письмом, предостерегая его от нападения на земли Узбека, которые отныне стали его хасс, – личной собственностью. Одновременно снарядил пятидесятитысячный отряд для похода на Грузию. Царь Грузии Георгий IV принял все требования хорезмшаха и отправил к нему посольство с богатыми дарами.

Помня об этом Джалал ад-Дин ад-Дин не хотел воевать с Грузией, рассматривая ее, как союзницу в борьбе против общего грозного врага – татаро-монголов. Но грузины само появление хорезмшаха в Азербайджане восприняли как вызов, как угрозу. Царица Грузии Русудана послала навстречу хорезмийцам войско под командованием Иванэ Мхагрдзели. Грузины в количестве шестидесяти тысяч человек расположились лагерем в Гарниси. У хорезмшаха воинов было менее тридцати тысяч. Поскольку большинство войсковых эмиров разъехались по своим владениям икта, которыми он их наделил в награду за верность. Это были люди, поддержавшие его в трудный для него период. Когда у него не было денег, он обещал им за службу земли в будущем и теперь выполнил свое обещание. Русудана рассчитывала на то, что Джалал ад-Дин не решится вступить в бой и отступит. Но султан, узнав о прибытии грузин, направился туда с теми войсками, которые были у него под рукой. Прибыв к берегу Аракса, он встретился с поджидавшими его эмирами авангарда. Когда ему сказали о том, что враг близко и в огромном количестве, султан, не говоря ни слова, пришпорил коня и пересек реку вброд. Грузины расположились на возвышенности. Их было так много, что гора почернела, казалось, сама ночь спустилась на гору. Когда они увидели султанские знамена, подняли шум, стали кричать так, что в окрестностях не осталось ни одной птицы. Даже вороны-стервятники, слетавшиеся к месту сражения, испугались и улетели прочь. На холме султан увидел знамя кипчаков и послал парламентера, напомнить им о былой дружбе, о том времени, когда они служили его отцу. Устыдившись, кипчаки через некоторое время снялись и ушли.

В опускающихся сумерках султан построил войско. Всю конницу он поставил в арьергарде, центр усилил отборными воинами, а с обоих флангов разместил лучников. Весь оставшийся день он ожидал, что грузины начнут атаку, но они так и не спустились с горы. Когда зашло солнце, султану разбили небольшой шатер, и он провел там ночь. Наутро Джалал ад-Дин собрал эмиров и сказал им: «Враг видно настроен затягивать дело, вместо того чтобы напасть на нас. Очевидно, он ждет подкрепления». Это замечание вызвало усмешки и сдержанный смех, поскольку численный перевес и так был на стороне грузин. На совещании вазир Шараф ал-Мулк, предложил султану не вступать в сражение, а перерезать грузинам путь к воде и подождать, пока жажда не заставит их спуститься. Услышав это, Джалал ад-Дин запустил чернильницей в голову вазира и сказал: «Они стадо баранов. Что льву жаловаться на многочисленность стада? А ты заплатишь за свои слова штраф в пятьдесят тысяч динаров. Ибо не к лицу вазиру говорить такое. Мы же не будем дожидаться, когда они соберутся с духом. Вперед! С нами Аллах!» И пехотинцы выступили, поднимаясь вверх по склону горы. Тогда грузины бросились в атаку. Первый штурм пришелся на левый фланг, которым командовали эмиры Ур-хан, Йиган-Таиси и Гийас ад-Дин, брат Джалал ад-Дина. Передовым отрядом грузин руководили иберские князья Шалва и Иванэ Ахалцихели. Большая часть грузинского войска состояла из армян. Стороны сошлись, и началось сражение. Мусульмане перемешались с христианами. Тучи стрел заполнили все пространство над их головами. Когда в бой вступила конница, армяне дрогнули и начали отступать, надеясь закрепиться на вершине холма. Но удержаться там им не удалось. Хорезмийцы преследовали их, пока не прижали к глубокому ущелью на другом склоне. Большая часть войска была сброшена с утеса, и многие, избежав меча, стрел и копий, нашли свою смерть на дне пропасти.

Султан остановился на холме. Вся земля была устлана трупами, и люди ступали прямо по ним. Грузины потерпели поражение. Было убито более двадцати тысяч воинов. К нему привели плененного и униженного Шалву Ахалцихели, которого нашли лежащим среди убитых, оцепеневшего от ужаса поражения, покрытого кровью и грязью. Когда Шалву, имевшего могучее телосложение, поставили перед султаном на колени, тот сказал: «Я слышал, что ты похвалялся своей силой, жалел о том, что владелец зу-л-фикара [26] умер и тебе нельзя с ним сразиться. Где же твоя сила, о которой ты говаривал?»

Шалва, опустив голову, ответил: «Это дело совершила счастливая звезда султана».

Таштдар [27], стоявший за спиной князя, держал наготове обнаженный меч, ожидая приказа, чтобы снести ему голову.

Султан сказал:

– Я помилую тебя, если ты примешь ислам.

– Благодарю тебя султан, – ответил Шалва.

После сражения султан направился в город Двин и захватил его. Затем, оставив правое крыло своих войск в Грузии, вернулся в Табриз.

Султан Джалал ад-Дин проснулся, и некоторое время лежал, вспоминая в какой стране он находится. Сознание возвращалось к нему постепенно из-за чрезмерно выпитого накануне ночью вина. Пил он теперь почти каждый вечер и из-за этого, просыпаясь утром, досадовал на себя. Но просто заснуть он уже не мог, лишь валясь с ног от усталости, либо затуманив свой мозг вином. Началось это после памятной трехдневной битвы с монголами у реки Синд. [28] Перед этим он разбил наголову отряд Толи-хана, сына Чингиз-хана. При дележе добычи халаджи и карлуки поссорились с тюрками, дело дошло до потасовки. Султан вмешался, но, как ни старался, не смог удовлетворить обе стороны. Войска халаджей и карлуков, сочтя дележ несправедливым, в гневе покинули его. В это время Чингиз-хан узнав о гибели сына, бросил против Джалал ад-Дина свои главные силы. Султан ночью напал на авангард татар, разбил его и укрылся на берегу Синда, намереваясь вернуть оставивших его эмиров и собрать суда для переправы на другой берег. Но ему не хватило времени. Чингиз-хан прижал их к реке. Подошло лишь одно судно, на котором он хотел переправить свой гарем, но и оно оказалось поврежденным. Войска сошлись, и бой длился на протяжении всего дня. На следующее утро, это была среда восьмого дня шавваля, султан с малым числом воинов атаковал центр войск татар и пробил в нем коридор, обратив Чингиз-хана в бегство. Но тут из засады в бой вступил десятитысячный отряд отборных татарских воинов, имевших титул бахадуров. Они опрокинули правый фланг хорезмийцев, которым командовал виновник ссоры с карлуками, эмир Амин-Малик. Из-за этого боевой порядок войск султана расстроился. Семилетний сын Джалал ад-Дина попал в руки татар, и мальчика убили на глазах у султана и обезумевшей матери мальчика. Тогда весь гарем во главе с Ай-чичек, матерью Джалал ад-Дина взмолился: «Убей нас, о султан и сократи наши страдания». Стиснув зубы, султан отдал приказ, и они были утоплены в реке. Жены, дети, и его собственная мать. Сам же он сражался до тех пор, пока не оказался прижат к реке. Тогда он в полном снаряжении направил коня в воду.

В том бою Аллах даровал ему спасение. Но с тех пор он не мог заснуть без вина. Юная наложница, которую он вопреки обыкновению оставил до утра, еще спала. Джалал ад-Дин дотронулся до горячего плеча, и, когда она испуганно открыла глаза, улыбнулся и сказал:

– Иди к себе.

Девушка быстро оделась, накинула на голову покрывало и выскользнула из шатра. Султан кликнул гуляма.

– Дай мне умыться, – приказал он, когда слуга заглянул в палатку, – и пусть позовут Насави.

– Воду подогреть? – спросил гулям.

– Не надо неси, как есть.

Слуга выскочил и через короткое время вернулся, держа в руках медный кувшин и таз. Джалал ад-Дин стащил с себя шелковую нательную рубашку и наклонился над тазом. Слуга стал лить ему на руки воду. Умывшись, султан оделся.

– Где Насави? – спросил он.

– Ждет снаружи.

– Пусть войдет.

Вошел канцлер, приветствовал султана, поклонился и застыл, ожидая распоряжений. Взглянув на него, султан сказал:

– Нужно написать письма и разослать их следующим адресатам: Конийскому султану – Кей-Кубаду. Правителю ал-Джазиры, Хилата и Майафарикинна – Малику Ашрафу Мусе; Правителю Дамаска, Иерусалима, и Табаристана – Малику Муаззаму Исе; Правителю Египта – Малику Камилу Мухаммаду.

В руках секретаря появились калам и чернильница, которая висела на цепочке, прикрепленной к запястью, дощечка и свиток бумаги.

– Каково будет содержание писем, повелитель? – спросил начальник канцелярии.

– Содержание будет следующим, – сказал Джалал ад-Дин – записывай:

– Салам. Наши молитвы, хвалу и так далее…Великому султану, Джамшиду века, Александру эпохи, полюсу ислама и так далее. – Только там, где я говорю – и так далее, ты не пиши и так далее, а расписывай, как положено.

– Да государь.

– …Желание обрести счастье союза с вами и упование на единство с вами настолько крепки в нашем сердце, что, как ни быстр был калам, все равно он будет беспомощен в изложении этого на бумаге и так далее. Между нами с благословения и милости Аллаха существуют равенство в объявлении священной войны и сражений, и единство в делах народа и религии. Самый подходящий человек для твоей любви и дружбы, тот, кто подходит тебе по языку и вере. И так далее… Ваше высокое положение среди падишахов Магриба [29] – да пребудет оно высоким, – является средоточием защиты границ ислама и средством очищения людей от безбожия и хулы.

А в странах Машрика [30] мы своим могучим мечом гасим огонь смуты безбожных. И если в таком положении, когда так близки наши народы, мы не откроем пути дружбы, совместно не отразим наши беды, то кто же тогда станет нашим другом? Где и в каких местах мы найдем воду и пропитание?

Это письмо с благословения и милости Аллаха и так далее…

После паузы султан сказал.

– Сделай четыре копии.

– Одно и то же письмо всем четверым? – спросил канцлер.

– Да, я не думаю, что они будут цитировать их друг другу. Пошли за кади Муджиром, он должен доставить им эти письма.

– Что-нибудь еще, государь?

– Нет, ты свободен.

Начальник канцелярии удалился.

В палатку вошел хаджиб.

– Доброе утро повелитель, надеюсь, этой ночью вы хорошо отдохнули?

– Не могу сказать, что я отдыхал этой ночью, – сказал султан, – но, что я делал, тебя не касается.

Хаджиб улыбнулся кланяясь. Султан говорил с самым серьезным видом, но он шутил, и это означало, что он в хорошем настроении.

– Вазир Шараф ал-Мулк просит дозволения войти.

– Пусть войдет.

Вошел вазир, человек средних лет плотного телосложения и приветствовал султана.

– Прибыли парламентеры от правительницы Табриза, – сказал он. – Они говорят о полной капитуляции и сдаче города с некоторыми условиями.

– Ну что же, это хорошая новость, – заметил султан, – впрочем, ожидаемая.

– Повелитель, я хотел сказать, что еще немного, и мы возьмем город, стоит ли сейчас принимать капитуляцию с условиями?

– Вазир, ты слишком кровожаден для своей должности. – заметил султан. – Если противник сдается, надо проявить к нему милосердие. Мы же не проклятые татары, чтобы убивать людей, не оказывающих сопротивления, к тому же это мусульмане. Наши единоверцы. А ведь это из-за тебя мы ввязались в осаду, это твои люди вместо того, чтобы закупать провизию в городе, стали заниматься мародерством.

Султан взглянул на вазира.

– Простите государь, – виновато заговорил Шараф ал-Мулк, не упуская из виду руки султана, чтобы успеть увернуться – но там было больше шума, чем мародерства. Продавцы, пользуясь случаем, видя, что нам больше некуда пойти, стали заламывать такие цены, что закупщики возмутились и наказали некоторых, забрали товар, дали реальную цену. Вот и все, клянусь Аллахом…

– Хорошо, – остановил его Джалал ад-Дин, – можешь идти.

Как он ни старался побороть в себе неприязнь к новому вазиру, она не исчезала. Фахр ад-Дин Дженди до того, как получил лакаб [31] Шараф ал-Мулк, [32] и занял должность вазира, был одним из хаджибов. После сражения у реки Синд, в котором погибли многие видные сановники двора, оказалось, что на высшую должность дивана назначить некого. Тогда султан поставил бойкого и красноречивого хаджиба в качестве заместителя того, кто позже окажется достойным этой должности.

Судьба благоволила к хаджибу, и он остался у власти. Но султан все же не позволял ему привилегии и атрибуты, сопутствующие второй по значению должности государства. Как то – титуловать его «ходжа» и сажать по правую руку от себя. Шараф ал-Мулк во время общих аудиенций сидел на ковре с хаджибами. Дворцовый этикет требовал, чтобы вазир государства, восседая в своем кресле, имел право не вставать даже перед влиятельными людьми. Шараф ал-Мулк вставал перед видными должностными лицами. Перед вазирами, когда они ехали верхом, обычно несли четыре копья с позолоченными древками. Султан не разрешал ему этого.

Шараф-ал-Мулк выйдя из шатра султана, увидел эмира Ур-хана, родственника султана. Вазир постарался скрыться, но не успел, был замечен.

– А, Фахр ад-Дин, – воскликнул Ур-хан. – Я к султану, а ты уже от него. На кого ты успел донести?

Вазир криво улыбнулся и попытался обойти эмира, но не тут-то было. Ур-хан преградил ему путь и ждал ответа.

– Да так, – ответил вазир, – согласовывал с султаном свои действия. Ты уже знаешь, что Табриз капитулировал?

Ур-хан был женат на сестре султана, и Шараф-ал-Мулк боялся его, поскольку эмир был единственным человеком, кто осуждал все поступки вазира и открыто выражал ему свою неприязнь.

– Ты хочешь сказать оправдывал свои делишки? – спросил Ур-хан.

– Султан послал меня с важным поручением, ему не понравится, что ты задержал меня. – недовольно сказал вазир.

Но Ур-хан продолжал удерживать его.

– Скажи, Фахр сын Касыма, – спросил он, – это правда, что, поскольку султан не позволяет тебе сидеть в своем присутствии в полагающемся тебе по должности кресле, ты раздобыл себе точно такое же кресло и сидишь в нем, когда возвращаешься к себе?

– Нет, – побагровев, ответил Шараф ал-Мулк, – это неправда, кто сказал тебе такую глупость?

– Никто, но я вижу, что ты возишь его всюду, куда бы мы ни ехали. Зачем ты таскаешь с собой кресло, если не сидишь в нем?

– Тебя это не касается.

Ур-хан захохотал.

– Ладно, лети птичка, клюй дальше, но помни, я слежу за тобой.

С этими словами Ур-хан отпустил вазира.

В старые времена в стране кипчаков был такой обычай, если какой купец покупал сразу 40 рабов, то продавец брал с него плату только за 39 человек, а сороковой отдавался в подарок. Понятное дело, что сороковым, как правило, оказывался никчемный раб. Кривой, косой, или горбатый, которого продать было трудно. Во времена сельджукского султана Махмуда таким сороковым оказался грубый и некрасивый раб по имени Ил-Дэниз. Купец, посадив рабов на телеги, повез их в Ирак. Время было жаркое, поэтому караван двигался только по ночам. Ил-Дэниз был самым молодым из купленных рабов. В пути он сонным трижды сваливался с телеги. Два раза его подбирали, а на третий – купец приказал его бросить на дороге, тем более что достался он ему даром. Когда утром Ил-Дэниз проснулся, каравана уже и след простыл. К большому удивлению купца, к вечеру брошенный раб догнал караван.

В Ираке этих рабов у купца приобрел вазир султана Сумайрами. Но Ил-Дэниза он покупать отказался. Ил-Дэниз заплакал и стал упрашивать вазира взять его. Вазир пожалел его. Уродливый раб оказался умен и талантлив.

В сафаре 516 года [33] Сумайрами был убит исмаилитами в Хамадане. По закону, когда смерть настигала высокопоставленного чиновника, его имущество переходило в собственность султана, так как считалось, что богатство было нажито на султанской службе. Ил-Дэниз оказался в числе конфискованного имущества. Расторопный и смышленый раб попался на глаза султану, и он поручил его воспитание своему эмиру. Через некоторое время Ил-Дэниз превосходил своих сверстников в искусстве верховой езды и стрельбе из лука. В правление султана Тогрула II, Ил-Дэниз был переведен в число личных султанских мамлюков. Здесь его приметила жена султана Муминэ-Хатун и благодаря ее особому расположению, фаворит стал быстро продвигаться по службе. Следуя ее наставлениям, Ил-Дэниз никогда не вмешивался в дворцовые интриги и не становился на сторону какой-либо враждующей группировки эмиров. Какие отношения связывали раба и жену султана, история умалчивает. Но вдумчивый читатель может понять, насколько Муминэ-Хатун благоволила к Ил-Дэниз, ибо султан по совету жены через несколько лет возвысил его до ранга эмира и назначил атабеком своего малолетнего сына Арслан-шаха. Когда умер султан Тогрул II, новый султан М'асуд женил эмира Ил-Дэниза на вдове Тогрула II. Султан выделил атабеку в качестве икта Арран, и тот выехал в свою резиденцию в Барде. Ил-Дэниз быстро привлек на свою сторону местных эмиров, постепенно завладел всем Азербайджаном и перестал зависеть от султанской службы. Атабек обладал качествами воина и политика и смог дождаться своего часа. Действующий султан Сулейман-шах был свергнут и убит руками эмира Горд-Базу, который вошел к нему ночью, набросил на шею спящего тетиву лука и задушил. Коалиция эмиров-заговорщиков во главе, которой стоял пресловутый Горд-Базу, друг Ил-Дэниза еще с тех времен, когда они оба были мамлюками султана Масуда, обратилась к нему с просьбой привезти в Хамадан своего пасынка Арслан-шаха, чтобы посадить его на престол Иракского султаната. В зу-л-када 555 года [34] Атабек Ил-Дэниз во главе двадцатитысячной армии прибыл в Хамадан с принцем Арслан-шахом. Их встречали вельможи и эмиры государства. Арслан-шах был коронован, и во всех владениях султана была провозглашена хутба с именем султана. Атабек Ил-Дэниз отныне стал именоваться – атабек ал-азам, великим атабеком. Его старший сын Джахан Пахлаван стал эмиром-хаджибом султана, а второй сын, Кызыл-Арслан – эмир силах-салар ал-кабиром – верховным главнокомандующим войск султана.

Ил-Дэниз правил от имени Арслан-шаха 15 лет. Когда атабек умер, его сын, Джахан-Пахлаван немедленно отправился в Нахичеван, где взял под свой контроль казну государства и стал ожидать действий султана Арслан-шаха, освободившегося от опеки всесильного Ил-Дэниза. Султан во главе большой армии двинулся в Азербайджан, но по дороге заболел и умер. Причиной болезни послужил отравленный шербет, который, подкупленный за десять тысяч динаров таштдар Кутлуг, подал султану в бане. Убрав противника, Джахан-Пахлаван посадил на трон семилетнего сына Арслан-шаха, Тогрула III, отца Малики-Хатун, став его атабеком. Джахан-Пахлаван правил десять лет. Как опытный политик он, учитывая возможность междоусобиц, пытался установить порядок наследования владений. Еще при жизни он разделил свои владения между сыновьями. Назначил управлять Азербайджаном и Арраном – Абу-Бакра, сына тюрчанки Кутайбы-Хатун. Рей, Исфахан и весь Ирак он отдал сыновьям Инандж-Хатун, – Кутлуг-Инанджу Махмуду и Амир Амирану Умару, Хамадан отдал Узбеку, сыну наложницы Фуланы, а дочь Захиды-Хатун – Джалалийю назначил владетельницей Нахичевана. Атабек убрал непокорных эмиров и назначил вместо них своих личных мамлюков, числом около семидесяти человек, дав каждому из них во владение город или область, в надежде, что они, как обязанные ему рабы, будут охранять его детей от врагов. Но прозорливый атабек здесь допустил просчет, упомянутые мамлюки, став самостоятельными правителями, очень скоро превратились в несчастья для его детей и государства. Когда атабек это понял, было поздно что-либо менять. Так незадолго до смерти Джахан-Пахлаван прибыл в Рей и во время беседы с одним сановником вдруг услышал крик чаушей.

– Кто это прибыл? – спросил атабек. Ему сказали, что это Каймаз его мамлюк, ныне наместник в Рее.

– Каймаз тоже достиг в жизни степени, когда можно иметь собственных чаушей, – заметил атабек и, обратившись к сановнику, спросил:

– Что ты скажешь относительно моих рабов и того положения, что я им дал?

– Пусть жизнь атабека будет вечной, – ответил сановник. – Ты так поднял своих рабов, что после тебя они не будут повиноваться ни одному из твоих сыновей и ни один не будет кланяться другому. И сколько будет продолжаться жизнь этих рабов, столько Ирак не будет знать мира и спокойствия.

У атабека выступили слезы на глазах, и он сказал:

– Ты прав. Что же теперь делать?

И сановник ответил:

– Теперь необходимо, как видно, полагаться на волю Аллаха.

Как предсказал сановник, после смерти Джахан-Пахлавана мамлюки стали управлять своими наделами икта, каждый по своему усмотрению и произволу. Дерзость их доходила до того, что они чеканили монету и читали хутбу со своим именем. Они участвовали во всех распрях и междоусобицах, возникших после смерти атабека. Они подделывали государственные реестры и распоряжения, вписывая свои имена, лакабы и придуманные ими родословные в книги, похищенные ими в медресе, в вакфах [35].

Первое время основная борьба за престол шла между султаном Тогрулом III и братом Джахан-Пахлавана, Кызыл-Арсланом. В этой борьбе победил Кызыл-Арслан, который, понимая, что у него нет законных прав на престол, заручился поддержкой халифа Ан-Насира. А также женился на вдове своего брата Инандж-Хатун, получив, тем самым в союзники ее двух сыновей. Проигравший султан был пленен, закован в кандалы и заключен в крепость Кахрам близ Нахичевана. Достигнув вершины власти, Кызыл-Арслан большую часть времени стал проводить в обществе гулямов и наложниц, трезвым его видели редко. При дворе его царил разгул. Инандж-Хатун и ее окружение стали бояться султана. Вскоре против Кызыл-Арслана был составлен заговор, и он после очередной попойки был задушен спящим в своей постели одним из гвардейцев.

Как только султан Кызыл-Арслан был убит, одна из вдов Джахан-Пахлавана Кутайба-Хатун, мать Абу-Бакра сняла с пальцев султана перстни с султанскими вензелями, вручила их своему сыну, сказав: «Отправляйся и возьми власть над Азербайджаном и Арраном». В ту же ночь Абу-Бакр отправился в Нахичеван и завладел крепостью Алинджа-кала, где находилась казна государства.

В это время мамлюк Джахан-Пахлавана Махмуд Анас-Оглу договорился с вали [36] крепости Кахрам, и они освободили султана Тогрула III из заточения, взяв с него слово, что тот даст им высокие должности. Пробыв два года в заключении, султан Тогрул III вышел на свободу и в первом же сражении близ Казвина разбил наголову Кутлуг-Инанджа и его сторонников. После этой победы Тогрул III торжественно вступил в Хамадан и вновь занял султанский престол. После этого Инандж-Хатун написала Тогрулу III письмо, в котором говорила: «Я никогда не переставала питать склонность к тебе, и была врагом твоих недругов – близких и далеких. Теперь, когда Аллах сделал тебя государем, я также одна из твоих служанок и невольниц. У меня много сокровищ и денег, и если ты примешь меня, я буду служить тебе, как одна из твоих наложниц при условии, что ты согласишься на договор о браке…». Тогрул III дал согласие на женитьбу. Вскоре после бракосочетания одна из рабынь сообщила султану о том, что госпожа насыпала яд в его напиток. Тогрул III заставил Инандж-хатун выпить его, и она умерла. Ее сын Кутлуг-Инандж, испугавшись, что его постигнет участь матери, бежал в Азербайджан, где в это время находился его единоутробный брат Амир Амиран Умар. Братья стали собирать войска против Абу-Бакра, который тоже приходился им братом. Последний выступил против них, и разбил. Кутлуг-Инандж бежал к хорезмшаху Текишу, где стал причиной гибели султана Тогрула III. А Амир Амиран Умар в Ширван, стал искать убежища при дворе ширваншаха Ахситана I. Оказав Амир Амирану почести, ширваншах женил его на своей дочери и снарядил для него войско. С этим войском Умар отправился на соединение с грузинской армией. Прибыв в ставку царицы Тамар, он заявил, что готов сражаться против своего брата Абу-Бакра на стороне грузин. Объединенные грузино-ширванские войска вступили в Азербайджан. В сражении у Шамхора Абу-Бакр был разбит, чудом избежав пленения, он укрылся в Нахичевани. Грузины осадили Гянджу, и Амир Амиран потребовал у жителей сдачи города. Ему ответили: «Если бы ты прибыл к нам один, мы сдали бы тебе город. Но ты явился с этим сборищем кяфиров [37] и мы не можем отдать тебе город». Тогда Амир Амиран пошел на хитрость. Он уговорил грузин отвести войска от города, и жители сдали ему город. Оставшись в Гяндже, после ухода грузинских войск, Амир Амиран стал притеснять мусульман и благоволить к христианам, как видно имея обязательства перед союзниками. Поэтому через двадцать два дня после ухода грузин он был отравлен.

Абу-Бакр вскоре вернулся и занял Гянджу. Узнав о смерти союзника, царица Тамар осадила Гянджу, но взять город не смогла. Тогда грузины сняли осаду и двинулись в Нахичеван. По пути они осадили город Двин, жители которого обратились за помощью к Абу-Бакру, но тот уклонился от помощи. Заняв город, грузины учинили в нем страшную резню и разграбили его. Узнав об этом, Абу-Бакр переместился вглубь Азербайджана, в Табриз. К этому времени он вообще перестал заниматься государственными делами, не заботился о снаряжении войск, превратившись в беспробудную пьяницу. В стране хозяйничали мамлюки покойного Джахан-Пахлавана, а у Абу-Бакра не было войск, чтобы противостоять им. Через несколько лет грузины вновь вторглись в Азербайджан. Они заняли города Маранд, Миане, Занджан, Казвин, Абхан, и Ардабил. Войска под командованием Закаре Мхрагрдзели не встречая нигде серьезного сопротивления, дошли до восточных берегов Каспия избивая, грабя, убивая и насилуя население, пытавшееся защищать свои города. Из-за обилия военной добычи дальше они идти не могли и повернули обратно. Все это время владетель Азербайджана Абу-Бакр предавался разврату, пьянствуя в обществе гулямов. Он приказал хаджибам и эмирам ничего ему не сообщать о действиях грузин, дабы не расстраиваться. Но, чтобы хоть как-нибудь остановить нашествие грузин, Абу-Бакр решил породниться с грузинским царем и женился на его дочери. Это было встречено резким осуждением в мусульманском мире. Однако разбои грузин прекратились. После смерти Абу-Бакра подвластными ему землями стал управлять Узбек. Таким образом, безо всяких усилий получив их в наследство. Он был единственный из сыновей Джахан Пахлавана, кто остался в живых.

Когда атабеку Узбеку доложили о прибытии мустауфи [38] Камала, которого он отправил послом к Джалал ад-Дину с предложениями об условиях капитуляции, было утро. Несмотря на это, правитель Азербайджана был уже навеселе. Он сидел в саду, перед ним был накрыт небольшой столик из дерева халандж. Свежеиспеченные лепешки, сыр, виноград, тонко нарезанные ломти вареной телятины. Но, как всякий изрядно пьющий человек, атабек к еде почти не притрагивался, лишь изредка отщипывал от кисти виноградину и отправлял в рот.

– Я тебя слушаю, Камал, – сказал он согнувшемуся в поклоне мустауфи, – давай уже разогни спину и доложи нам об успешной своей миссии.

Мустауфи медленно выпрямился. По тому, с какой скоростью он выполнял это приказание, можно было догадаться, что он предпочел бы остаться в этой позе еще пару часов, а то и дней, чем докладывать о результатах своей миссии.

– Увы, мой повелитель, – наконец произнес он после долгих славословий, – хорезмшах остался глух к вашим предложениям.

Лицо атабека побагровело.

– Вот как. И чего же хочет он хочет?

– Султан не выдвинул встречных требований, он просто выслушал меня, а затем мне дали знать, что аудиенция закончилась.

После долгой паузы атабек спросил.

– Что сейчас там происходит?

– Горожане под руководством семьи Туграи держали оборону в течение семи дней. Сейчас Табриз в руках хорезмийцев.

– Значит, и моя жена тоже.

– Насколько я знаю, хорезмшах позволил ей беспрепятственно покинуть город и удалиться в Хой.

– Какое благородство, – злобно произнес Узбек.

Мустауфи опустил глаза долу. О слухах, бродивших по Табризу, касательно сватовства жены атабека к хорезмшаху он благоразумно решил промолчать.

– У нее был выбор, – продолжал атабек, – ехать со мной или оставаться в городе. Ей надо было ехать вместе с моим гаремом. Но разве может дочь султана послушаться сына наложницы? Она сделала это специально, чтобы бросить тень позора на мое имя.

Узбек сделал знак кравчему, тот, подойдя, наполнил кубок из черненого серебра. Атабек выпил вино, отер рукавом шелковой рубахи рот и приказал:

– Напиши письма и отправь мамлюкам моего отца; Айтогмышу, Оглымышу, Йавашу, Чагану, Гекча, Ай-аба и Менгли. Пусть они прибудут ко мне на службу, каждый со своим войском, ведь они должны мне подчиниться, не так ли? Если хорезмшах не принял мира, значит, получит войну, отправьте также письмо грузинскому царю с предложением о союзе против хорезмшаха.