Химеры Апокалипсиса

ГЛАВА 4

— А лица его ты совсем не разглядела? — было первым вопросом Моргана Фэйра поутру, после поведанной мной странной истории по пути в клинику.

Я недоверчиво уставилась на него.

— То есть ты… хочешь сказать, что веришь мне? Тихорецкий первым делом обозвал меня истеричкой, а потом сказал, что мне просто померещилось… А ты спрашиваешь о его лице?!

— У меня нет причин сомневаться в твоих словах, Энджи. Ты разумная, здравомыслящая девушка и вряд ли бы стала мне вообще рассказывать всю эту историю, если бы не была полностью уверена в ее правдоподобности. Конечно, я верю тебе. И меня страшно беспокоит, что некто смог забраться в твой дом и… причинить тебе вред.

— Да уж, — с содроганием пробормотала я. — Сделать он мог что угодно… я вообще чудом его заметила. И вообще непонятно, почему вдруг погас свет. Все как в этих дурацких фильмах ужасов. Гаснет свет, пока героиня нежится в ванне, потом она слышит шипение кошки в темноте… и вдруг вспышка молнии освещает фигуру страшного незнакомца в проеме двери. Только обычно атрибутом этого самого незнакомца является топор или нож, но никак не крылья в полкомнаты… Послушай! — вдруг озарило меня. — А, может, кто-то, знающий о том, что мы копаемся в этом деле об Ангелах Апокалипсиса, решил запугать нас и тем самым отстранить от расследования? Может, мы подобрались слишком близко? Что-то откопали?

— Хм. Что ж, звучит вполне логично… Да, думаю, это возможно. Но это все же не объясняет, каким образом этот некто незаметно проник в твой дом, миновав охранную систему, и как потом испарился — ведь даже Никита его не видел. В общем, не человек, а химера…

— А все это дело вообще — одна сплошная химера. Мистика, — хмуро сказала я. — И это меня особенно бесит. Ну не верю я, не верю в божественную суть происходящего! Какие-то маньяки и психи возомнили себя ангелами возмездия, убивают людей, водят за нос полицию… Обидно будет, если мы не раскроем это дело до моего отлета в Россию.

— Не беспокойся. Рано или поздно все тайное становится явным. И когда тайна Ангелов будет раскрыта, я обязательно найду способ сообщить тебе об этом. — улыбнулся детектив. Потом неожиданно нахмурился и надолго остановил на мне взгляд своих черных глаз.

— Ты точно решила вернуться в Россию? После завершения расследования я мог бы подыскать тебе хорошую работу… и со временем ты бы смогла снимать свое жилье, а не делить дом с Никитой…

— Да не в этом дело, Морган. Никита — славный парень, просто душка, я его обожаю. Я уезжаю не из-за своей неустроенности… Понимаешь, здесь меня давно ничто не держит. Мамы больше нет… Да и здесь не мой дом, не мое место. Я хочу назад в Россию. Там у меня тетя, все же близкий человек, хоть мы и мало общались… А тут что? Один друг… два, — быстро поправилась я, взглянув на него. — Нет, Морган. Лондон для меня — город тягостных воспоминаний, грустного прошлого и туманного будущего. Нечего мне здесь искать.

— Это, конечно, тебе решать, — помолчав, кивнул он. — Но я надеюсь, мне будет позволено хотя бы проводить тебя в день отлета?

— Конечно.

Кэб мягко прошуршал шинами по мелкому гравию подъездной дороги, и за плачущим окном вырос силуэт массивного белого здания клиники, оттененный увядающими красками парка. Я вздрогнула — в небе над клиникой сгустилось нагромождение мрачных черных туч, стянутых наподобие воронки. Среди туч мелькали какие-то быстрые темные точки — приглядевшись, я поняла, что это обыкновенные вороны. В желудке у меня как-то нехорошо екнуло.

— У меня плохое предчувствие, — тихо сказала я Моргану, выбираясь на асфальт, по которому рикошетил дождь.

Детектив ничего не ответил, но уверенно приобнял меня за плечи, пропуская вперед, и спокойная, твердая сила его рук немного успокоила меня. Охранник помахал нам из будки и открыл ворота. Похоже, нас ждали.

Едва мы шагнули в ворота, как на аллею прямо перед нами камнем упал невероятно большой черный ворон и громко каркнул. Я невольно отпрянула.

— Энджи, ты что? Это же просто птица, — Морган взял меня за руку, увлекая за собой. Когда мы обходили встопорщившего крылья ворона, он склонил набок голову и скосил на меня лиловый глаз с невыразимой, как мне показалось, злобой.

Над зданием тоже кружило оглашавшее воздух противным карканьем воронье. Стоило нам подойти ко входу, как их крики стали еще пронзительней и воинственней. По выражению лица Моргана я поняла, что и ему не по себе. У меня же было такое чувство, словно мы оказались на кладбище, а не в клинике для душевнобольных. Впрочем, еще непонятно, где лучше. Ко всему прочему, в парке и у озера было на удивление пустынно. Сколько я ни озиралась, так и не обнаружила ни одного гуляющего пациента или медработника.

— У тебя руки ледяные. Замерзла? — обеспокоенно спросил Морган.

— Это не от холода. Мне очень не по себе. Давай поскорее войдем внутрь, — нервно оглядываясь, поторопила его я.

Не успели мы войти в холл, как на нас налетел порядком взволнованный молодой полицейский. От возбуждения веснушки на его бледном лице буквально полыхали.

— О, сэр… Как хорошо, что вы уже тут, — на одном дыхании выпалил он. — Инспектор Квик… просил вам… позвонить. Я… я как раз собирался…

— Спокойно, парень, — осадил его детектив. — В чем дело?

— Д…дело в том, сэр, что недавно в клинику приехал инспектор, хотел присутствовать при разговоре мистера Джонса и этой мисс. Мы со вчерашнего вечера не заходили в палату пациента, стояли на посту у двери. Мистер Джонс имеет обыкновение завтракать довольно поздно, а в клинике идут навстречу желаниям пациентов, поэтому санитар принес завтрак нашему больному одновременно с приездом инспектора. Они вместе вошли в палату, а там… — парень сглотнул, развел руками. — В общем, сэр, мистер Джонс скончался.

— Как?! От чего?

— Сердце отказало. Врачи этого давно опасались. Мы вошли, а он лежит себе спокойно в кровати, смотрит прямо на нас, то есть, на дверь. Лицо такое строгое… Одна рука на груди, другая свесилась на пол. А в руке… вы не поверите, сэр…

— Да что, блин, с рукой? — не выдержала я.

— Ну, в ней он сжимал большой такой пучок перьев… такие длинные, белые перья. Мы сперва решили, он их из подушки вытащил — но, во-первых, подушка цела, а во-вторых, в клинике все подушки набиты не перьями, а синтепоном…

— Так. Ясно. Джо, то есть, инспектор Квик, там?

— Да, там сейчас все наши, уже вызвали медэксперта…это на втором этаже, сэр, по переходу и налево. Вас проводить?

— Нет, мы сами найдем. Спасибо. Идем, Энджи. — Морган подхватил меня под локоть и быстро потащил по коридору. Взгляд его, как это бывало в минуты особого напряжения, стал цепким, собранным, рот сложился в прямую твердую линию. Торопливо вышагивая с ним рядом, я искоса любовалась классическим профилем его лица, хотя мысли мои были заняты неожиданной смертью Джонса. Вчера старик выглядел вполне здоровым, даже бодрым. Быть может, именно наш разговор так его взволновал, что сердце бедолаги дало сбой?

Любопытных пациентов разогнали по палатам, и в коридоре спального отсека клиники мы наткнулись лишь на нескольких полицейских в форме, которые немедленно провели нас к месту происшествия. Морган не мешкая прошел внутрь, я же не отважилась и осталась ждать его снаружи, у большого окна с видом на осенний парк. Долго стоять в одиночестве мне не пришлось — через пару минут ко мне вышел детектив в сопровождении Джо.

— Здравствуй, Энджи. Как ты? — кивнул мне инспектор.

— Я-то нормально… Скажи, Джо, а мистер Джонс точно умер своей смертью?

— О чем ты? Убийство тут исключено. У входа всю ночь дежурили мои ребята, а единственное окно в палате снабжено крепкой решеткой. Да и следов чужого присутствия в комнате мы не обнаружили. С чего такие мысли, Энджи?

— Не знаю. Ну не странно ли, что человек, причастный к этому делу, умирает сразу после разговора с участницей расследования?

— Согласен, это подозрительно. Но ничто, повторяю, не указывает на убийство… его даже отравить не могли. Мы уже проверили. Единственное, что ставит нас в тупик — это невесть откуда взявшийся в руке покойного пук перьев… Мы еле сумели разжать его кулак — он намертво в него вцепился. Ну откуда в палате перья, скажите мне?

— Может, в окно залетела птица? Скажем, голубь? — предположил детектив.

— Нет, ерунда. Оконная решетка слишком частая, туда и блоха с трудом протиснется. Да и многовато перьев-то для голубя. Куда тогда делась его тушка? Нет, это была не птица… Но кто это был?

— Ангел… — прошептала я. Перед глазами у меня на миг возникла впечатавшаяся в мозг картина — загородивший дверной проем огромный крылатый силуэт…

— Ангел? — озадаченно повторил инспектор. — Ну да, остается только сочинять небылицы… раз нет рационального объяснения.

— Сегодня ночью в дом Энджи кто-то забрался, — пояснил Морган и неосознанным, как мне показалось, движением приобнял меня за плечи. Успокаивающий, оберегающий жест, который неизменно благотворно на меня действовал.

Джо нахмурился.

— Это что еще за новости? И почему я узнаю об этом только сейчас? Энджи, что произошло, ты в порядке?

— Да, да, — я нетерпеливо отмахнулась. — К счастью, все обошлось. Вчера, после того, как Морган отвез меня домой, у нас вдруг пропал свет. Тихорецкий — мой сосед по дому — спустился в подвал, пробки посмотреть, а я была у себя в мансарде. Ну… в общем, в дверях я заметила фигуру какого-то странного субъекта…

— Странного? Это был мужчина? Как он вошел?

— Не все сразу. Да, я уверена, что это был мужчина — очень высокий, довольно атлетического телосложения, с длинными светлыми волосами. Он просто стоял в проеме. И когда я закричала, прибежал Тихорецкий, а этого незнакомца уже не было. Мы не понимаем, каким образом он проник в дом — у нас сигнализация, последнее слово техники.

— Вот так-так, — пробормотал инспектор несколько озадаченно.

Морган деликатно откашлялся и заметил:

— Энджи, ты не все рассказала.

— Ну, скорее всего, мне действительно показалось…

— А я уверен в обратном. Перья, найденные в руке умершего, ни о чем тебе не говорят?

— Да о чем вы, ребята? — не выдержал Квик.

Покосившись на меня (я упрямо вздернула нос и отвернулась к окну), детектив вкратце рассказал другу о происшедшем. Версия о том, что некто, знающий о моем участии в расследовании, пытался таким странным образом меня запугать, Квика заинтересовала.

— А что, это вполне вероятно…хм. Да, да… Послушай, Энджи, — серьезно обратился он ко мне, — давай поступим так. Для нашего с Морганом и для твоего же спокойствия. У нас людей хватает, одного я вполне могу выделить тебе для охраны. Нет, нет, помолчи, дай досказать! Скажем, какого-нибудь новичка порасторопней. Досаждать тебе повышенным вниманием он не будет. Просто подежурит у дома пару-тройку дней — незаметно ни для тебя, ни для соседей, ни для того, кто тобой заинтересовался. И если визит таинственного гостя вдруг повторится, мы его не упустим, будь уверена. Тебе и самой так будет спокойнее…

— Отличная идея, — одобрил детектив, а я немедленно выпустила колючки:

— Ерунда какая! Никого я не боюсь. Вы еще Моргана к нам подселите. Я не одна, а Никита при случае меня сумеет защитить. Да и сигнализация наша только сработает, и сигнал немедленно приходит в ближайший полицейский участок. Полиция примчится через пару минут…

— За пару минут может произойти непоправимое, — назидательно произнес настырный полицейский. — Тут рисковать нельзя. Сама видишь, как все запутанно и непонятно. Преступники точно заговоренные — ни единой улики, ничего.

— Энджи, прошу тебя, — в негромком баритоне детектива зазвучали необычно стальные нотки, и я, поколебавшись, согласно кивнула. Возможно, мое упрямство и гордыня мешали мне объективно оценивать ситуацию. Возможно, мне действительно грозила опасность…

— Что ж, раз вопрос решен, я попрошу тебя, Энджи, оставить нас, хорошо? Делать тебе тут все равно нечего, а Морган мне нужен. Тут много возни, его наблюдательность нам не помешает… Тебя довезут домой. А вечером я пришлю своего человека.

— О'кей, — вздохнула я обреченно.

Тут Квика окликнули из палаты, и он, кивнув на прощание, быстрым шагом удалился. Мы с Морганом какое-то время молча смотрели друг другу в глаза — он — сверху вниз, я — запрокинув голову.

— Чуть что — звони мне. — наконец, произнес он и отстранился. Черные глаза утратили яркий блеск, прищурились, затененные длинными ресницами. — Я пойду. Пока.

— До скорого. — нарочито равнодушно ответила я и отвернулась к окну.

Мне показалось, что он тяжело вздохнул.

Домой я не поехала. Попросила симпатичного полицейского, всю дорогу сыпавшего анекдотами, высадить меня на Квинсвэй, у Гайд-парка. Мол, нужно прошвырнуться по магазинам, кое-что приобрести. Парень поколебался, но возражать не стал — видимо, на этот случай указаний не получил.

Полной грудью вдыхая сырой лондонский воздух, я легко шагала по тротуару в своих сношенных замшевых сапожках, и пестрый шарф развевался у меня за спиной. Голова слегка кружилась, под ложечкой сосало — словом, у меня было такое странное чувство, которое когда-то возникало у меня в мою бытность студенткой, перед сложным экзаменом. Не то волнение, не то страх… С чего бы?…

Мне действительно нужно было кое-что купить. Мысль эта озарила меня совершенно неожиданно, когда я покидала клинику. Злобное воронье с таким гвалтом ринулось вниз, усыпав дорожки парка черными перьями, что я невольно, давно забытым жестом схватилась за шею — туда, где когда-то висел подаренный еще бабушкой золотой крестик. Когда я узнала о гибели мамы, в ярости сорвала его вместе с цепочкой, процарапав кожу, и вышвырнула в окно. С тех пор я, бывало, по привычке дотрагивалась до шеи в моменты испуга или волнения, ища пальцами крестик, но совсем скоро эта привычка, как и многие другие, остались в прошлом. Бога моем сердце больше не было.

Теперь же, рассеянно поглаживая пальцами ямочку на шее, я думала, что, быть может, стоило купить новый крестик — просто так, на всякий случай. Все же меня крестили в православной русской церкви, и я испытывала нечто вроде стыда, представляя выражение бабушкиного лица, увидь она, что я сделала с ее подарком.

Церковных лавок в Лондоне в те дни было точно грибов после дождя — об этом позаботились последователи неохристианства. Была одна неподалеку — и я неторопливо шагала вдоль сувенирных магазинчиков, обменных пунктов и многочисленных закусочных, рассекая суетливую толпу туристов. Я задумалась о странных обстоятельствах смерти старого безумца Гэбриэла Джонса, потом мысли мои плавно перетекли в иное русло — и обратились к персоне чертовски красивого англичанина, частного детектива с манерами великосветского джентльмена, а именно, к его загадочным черным глазам, стройной фигуре и широким плечам. Замечтавшись, я не сразу заметила, то ноги сами вынесли меня в нужный переулок. Несмотря на царившую всего в десятке метров суету и гам большого города, эта узкая темная улица поражала необыкновенной тишиной. Слепые стекла пыльных окон бездумно отражали осеннее небо и крыши домов, в выщерблинах старой мостовой тускло поблескивали скопившиеся лужи. Поежившись, я гулко застучала каблуками по тротуару.

Впереди, на дороге, маленькая золотоволосая девочка в синем комбинезоне играла с мячиком, заставляя его отбивать глухое 'бум, бум' по стене ближайшего дома. При моем приближении кроха оглянулась, и забытый мяч покатился в грязную лужу. Я уже почти миновала странно застывшую девочку, как вдруг почувствовала неожиданно крепкую хватку маленьких пальцев на своем запястье. Взглянула вниз и наткнулась на пристальный взгляд широко раскрытых, огромных синих глаз.

— Не ходи туда. — серьезно сказало синеглазое создание и тряхнуло золотистой челкой.

— Куда не ходить? — не поняла я.

Девочка выпустила мою руку и указала вперед, на видневшийся у входа в лавку огромный, подсвеченный неоном, крест.

— Почему? — удивилась я.

— Не ходи, — упрямо повторила девочка. Синие глаза смотрели в упор, не по-детски печально. Мне стало не по себе. Осторожно отстранившись, я развернулась и быстро зашагала прочь, направляясь к лавке. Вслед мне послышалось жалобное:

— Ангелина!

И я опешила. Только теперь я осознала, что странная девочка с синими глазами все это время говорила со мной на чистейшем русском языке! И назвала мое имя. Откуда, черт возьми, она могла его знать?!

Я резко повернулась, но улица была совершенно пуста. Лишь грязный резиновый мяч одиноко покачивался на поверхности лужи да ободранный кот крался по карнизу дома напротив. Таинственная девочка не менее таинственным образом испарилась. Добежать до угла она бы никак не успела — значит, скрылась в одном из домов, рассудила я. И все равно неприятный холодок пробежал по спине. Чертовщина какая-то…

Все еще ежась, я толкнула стеклянную дверь лавочки и вошла под жалобное треньканье дверного колокольчика. За прилавком никого не было. Узкие ряды полок, загроможденных всевозможными предметами церковного быта, от икон и крестов до монашеских облачений и церковных свечей, тянулись до самого потолка, образуя подобие лабиринта в полутьме магазина, едва рассеиваемой слабыми лучами дневного света. Я замешкалась у входа, ища взглядом продавца. Видимо, отошел куда-то. Пожав плечами, я прошла к угловой полке с поблескивавшими в полумраке золотыми крестиками и принялась изучать товар. Медленно пройдя несколько рядов, присмотрела также изящный томик Библии в кожаной обложке с серебряной окантовкой и пару толстых свечей. Отсутствие продавца сперва раздражало, потом стало беспокоить. Нетерпеливо вздохнув, я повернулась… и тут осознала, что нахожусь не одна среди полок и пыльного сумрака. Томики Библий передо мной неплотно прилегали друг к другу, и через образовавшуюся щель я увидела чей-то темный неподвижный силуэт по ту сторону полки. Мне показалось, что молчаливый посетитель листал книгу, не слишком аккуратно переворачивая страницы. Потом со странным ироничным смешком отшвырнул книгу прочь и двинулся вдоль полок. Еще пара шагов — и он окажется прямо передо мной. Я так и застыла, затаив дыхание.

Скрип, скрип… Так обычно скрипят дорогие кожаные ботинки. Темная высокая фигура, наконец, обошла полки и остановилась напротив меня, в конце ряда. В помещении было довольно светло для того, чтобы разглядеть незнакомца, но мне показалось, что в углу, где он стоял, сгустилась вся тьма мира. И все же я отметила длинный кожаный плащ, атлетическую, хоть и невероятно стройную мужскую фигуру, длинные, казавшиеся белыми, волосы. Неясные тени за его спиной шевелились, точно живые, очертаниями напоминая огромные крылья. Сглотнув, я невольно отступила к выходу. Тут незнакомец подал голос.

— Я вас напугал? — спросил он как-то вкрадчиво. Голос, звучный и низкий, с легкой обворожительной хрипотцой, показался мне до жути знакомым.

— Вы не видели продавца? — вместо ответа пискнула я, продолжая пятиться.

— Нет. — сказал он и вышел на свет.

Узкое, бледное, невероятной красоты лицо. Продолговатые зеленые глаза. Яркие, живые, как два огонька. Улыбчивый манящий рот. Ямочка на волевом подбородке. И на щеках ямочки…

— Вы уронили, — протянул он мне томик Библии, который, вероятно, выскользнул из моих дрожащих пальцев. Мило улыбнулся, обнажив ровные, белые зубы.

Я прекратила свое тихое бегство и нерешительно протянула руку. И едва наши ладони соприкоснулись, едва его холодные пальцы скользнули по моему запястью, как кожу мою обожгло раскаленным металлом, перед глазами разом взорвались огненные шары, сердце сжали ледяные тиски, а пол почему-то встал на дыбы и пребольно стукнул меня по лбу.

Я ничего не рассказала о том происшествии ни Моргану, ни Тихорецкому. Не рассказала, как перепуганный продавец привел меня в чувство, как странно смотрел на меня, как отказался брать деньги за крестик и Библию, как сильно пахло в магазине серой… Добравшись домой, я долго терла мочалкой руку, точно охваченную ледяным огнем от прикосновения жуткого незнакомца. В зеркало смотреть избегала — в нем мне мерещились пронзительно зеленые насмешливые глаза. Когда переодевалась, подошла Клео, принюхалась, неожиданно вздыбила шерсть и с шипением ретировалась. От одежды и волос едва уловимо тянуло серой, я это тоже чувствовала. Кинув всю одежду в стиральную машину, я без колебаний надела на шею приятно холодящий кожу крестик. Как ни странно, мне сразу стало спокойнее.

Обедала я в одиночестве — Тихорецкий был на работе, а Клео упорно отказывалась покидать укрытие под кроватью и на все мои призывы подкрепиться лишь сердито шипела. Позвонил Морган, сказал, что ничего нового пока что по делу не обнаружили, а вскрытие тела Джонса лишь подтвердило первоначальный диагноз — смерть в результате сердечного приступа. Озабоченно спросил, все ли у меня в порядке. Мол, что-то уж очень бледная (надо было отключить экран видеофона, с досадой подумала я). Поколебавшись, детектив добавил, что санитар, приносивший утром Джонсу завтрак (как раз по прибытии в клинику инспектора), вспомнил, что в палате довольно сильно пахло серой. Сперва, потрясенный зрелищем мертвого пациента, он не обратил внимания на это обстоятельство, но во время допроса указал на это Квику.

— Само по себе это, конечно, довольно странно, — заметил напоследок Морган, — но на смерть мистера Джонса никакого света не проливает. Вкупе с пучком перьев, найденных в палате, запах серы лишь добавляет делу загадочности. Я уже ничего не понимаю.

— Я тоже, — пробормотала я, отключая связь.

Весь день я занимала себя уборкой, а когда все два этажа обрели стерильный вид, повязала фартук и принялась готовить ужин. К приходу Тихорецкого в духовке уже покрывалась румяной корочкой упитанная курица, а в кастрюле тушилось овощное рагу. Мой рыжий сосед пришел не один, а в сопровождении симпатичного парня, в котором, несмотря на гражданскую одежду, осанка и манеры сразу выдавали полицейского.

— Меня прислал инспектор Квик, — словно извиняясь, доложил он. — Меня зовут Майк Симпсон. Я буду дежурить у вашего дома во второй половине дня, а до обеда меня будет сменять напарник. Мы постараемся причинить вам минимум неудобств, мисс. Ни соседи, ни посторонние, ни вы сами нас не обнаружите — мы расположимся в укрытии напротив вашего дома или со стороны заднего двора, так, чтобы видеть всякого, кто приближается к дому. При малейшей опасности мы немедленно вызовем подкрепление. Вам нечего опасаться.

— Ага, теперь я в этом уверена, — едва сдерживая улыбку при виде серьезного лица полицейского, кивнула я. — Только прошу вас, называйте меня просто Энджи. Не согласитесь ли вы с нами поужинать… Майк?

— А… — замялся Симпсон. — Я бы с удовольствием, мисс, но…

— Энджи, — поправила его я. — Никаких 'мисс' и никаких 'но'. На улице сыро и холодно, так что уж чашечка чая вам точно не повредит. Разувайтесь и проходите, Майк.

— Лучше не спорьте с ней, — посмеиваясь, посоветовал ему Тихорецкий и, удивленно принюхиваясь, прошел на кухню.

Пока я раскладывала по тарелкам рагу, за окном разыгралась настоящая гроза. Сверкало, гремело, стекло дрожало и жалобно звенело, грозя осыпаться на пол тысячами осколков. Старое дерево, растущее у дома, жутко скребло ветками по окнам второго этажа.

— Ну и погодка, — пробормотал Тихорецкий, когда со двора донесся глухой шум упавшего мусорного бака. — Что творится… Геля, на тебе лица нет. Ты себя нормально чувствуешь?

— Все хорошо, — быстро ответила я, хотя сердце застыло в груди кубиком льда. — Не люблю грозу. В прошлый раз я здорово перепугалась.

— Ах, да. Это когда тебе показалось… то есть, может, и не показалось…

— Скорее всего, не показалось, — сухо отрезала я.

— Ну ладно, ладно, — примирительно прогудел Никита. — Кстати, ужин удался на славу. Влияние господина детектива явно идет тебе на пользу.

— Никита! — вспыхнула я.

Майк опустил голову и с преувеличенным усердием принялся загребать ложкой остатки рагу.

После непродолжительного чаепития (полицейский по английской и совершенно мне не понятной привычке пил чай с молоком) Майк проверил сигнализацию, обошел на всякий случай весь дом и, успокоившись, отправился на свой пост. Пока Тихорецкий, напевая под нос, мыл посуду, я молча стояла в дверях кухни, не осмеливаясь в одиночку подниматься на второй этаж, погруженный во тьму. Когда же, наконец, я очутилась в свой мансарде, закуталась в плед и приготовилась уснуть, ветер с такой злобой обрушился на крышу, а по окну заплясали настолько жуткие тени, что я выскочила из постели и опрометью кинулась в спальню Никиты. В ту ночь мы спали все вместе — я, Никита и Клео, калачиком свернувшаяся между нами.