Мама нахмурилась:
— Ты со мной не поедешь? Я думала...
— Нет, я останусь с университетскими подругами, — соврала я.
Разумеется, я собиралась провести все это время с Тристеном, в дешевой грязной квартирке, где он жил с другими музыкантами, пытающимися выбиться в люди, и где мы все равно не могли остаться наедине. Но мама не обрадовалась бы этой правде, так что пришлось соврать.
Не потому, что я боялась ее гнева. Нет, она уже не могла мной командовать, я была достаточно взрослой, чтобы жить по собственным правилам. Я солгала, чтобы не ранить ее.
— Ладно, Джилл. — Мама тоже обняла меня. — Но будь осторожна, хорошо?
— Я за ней присмотрю, — пообещал Тристен, прижав меня к себе. — Не беспокойтесь.
Мама села в поезд, мы с Тристеном махали ей и ждали, пока последний вагон не скроется из виду.
— Я уже говорил, что люблю тебя? — спросил Тристен. Он развернул меня к себе и убрал непослушную прядь волос за ухо — теперь это была его обязанность.
— Можешь повторить, — сказала я, просунула руки ему под пальто и обняла за талию, как в тот холодный январский день на кладбище. Положив голову ему на грудь, я стала слушать, как бьется его сердце.
— Я тебя люблю, — прошептал он, касаясь губами моих волос.
Когда он это говорил, мои глаза всегда наливались слезами счастья. А к этим словам я привыкну?
Ни за что.
— Я тоже тебя люблю, — сказала я дрожащим голосом.
Одна... Я больше никогда не буду одна. Как бы ни сложилась моя жизнь, даже когда смерть разлучит нас, я не буду чувствовать себя одинокой.
Еще несколько секунд мы обнимались, а потом я отстранилась от Тристена, мы взялись за руки и ушли вместе в ночь.