Холодный как лед

Глава 8

К своему изумлению, Женевьева провалилась в сон. А когда проснулась, солнце стояло уже низко над горизонтом, и она никак не могла сообразить, где находится.

Пока не услышала со стороны дверного проема этот бесивший ее голос:

– Я–то думал, вы занимаетесь планированием своего побега, а не спите себе как ни в чем не бывало.

Она же закрыла дверь на замок. Женевьеве следовало бы знать, что дело бесполезное – в ней едва всколыхнулось легкое возмущение. Уснула она в одном из кресел и сейчас упорно глазела на мерцающую перед ней голубую воду, лишь бы не смотреть на Йенсена. Дом построили на возвышении, и вид с него открывался великолепный. Включая искусно замаскированную бетонную стену и чуть дальше кишащие акулами воды.

– Полагаю, что постучать вам даже в голову не пришло, – обманчиво мягким тоном сказала пленница. – Я, конечно, понимаю, что с моей стороны уж слишком нахально попросить вас позволить мне закрывать дверь, но могли бы и предупредить.

Йенсен вошел в комнату. Он принял душ и переоделся, а вот Женевьеве не за что было себя похвалить. В этот короткий промежуток времени тюремщик относительно потерял бдительность, и она могла бы сбежать. А вместо того уснула.

– И хорошо, что не пытались, – произнес он, снова читая ее мысли. У нее что, на лице все написано? Она показывала себя неплохим игроком в покер, когда требовали обстоятельства. Любой адвокат должен уметь блефовать.

Питер Йенсен просто особо чутко считывает реакции людей или знает ее лучше, чем она сама. Ей куда приятнее верить, что это врожденный талант, а не что–то личное по отношению к ней.

– Отчего же? – Вся обратившись в слух повернулась к нему Женевьева. – Неужели вы ждете, что я просто–напросто сыграю в рулетку со смертью?

Увы, чтение мыслей работало лишь в одну сторону. По его бесстрастному лицу ничего нельзя было прочесть. Упоминание о смерти повисло в воздухе: никто не хотел обсуждать ее вслух.

– Дом оснащен экспериментальной системой безопасности, – через мгновение сказал он. – Если бы вы попытались открыть какую–нибудь дверь или окно, то вас бы ударило током. Боюсь, довольно сильно, и не думаю, что кто–то здесь обучен технике реанимации.

– А как насчет вас? – отдался эхом ее голос. – Наверняка вы могли бы что–то сделать.

– Это не мой конек, – ответил он. – Я забираю жизни, а не спасаю их.

Она не нашлась, что сказать на это прямое утверждение.

– Так мы просто сядем здесь и подождем, когда вы продемонстрируете свой конек? – спросила она.

– Система безопасности точно также вас защищает и от вторжения. К вашему же благу.

– О, меня уже просто утомили визитами.

В его глазах мелькнул слабый отсвет веселья.

– Вы мне больше нравитесь, когда отвечаете ударом на удар, – заметил он.

– Понравиться вам – вовсе не цель моей жизни, – парировала она. – Если только вы не разрешите мне уехать. И забрать с собой Гарри.

– Боюсь, я не могу вам позволить этого сделать.

– Я вам не верю. Думаю, что вы можете делать все, что хотите.

– Очень рад, что вы обо мне такого высокого мнения, – сказал Йенсен. – Но, увы, факт есть факт: у меня работа, которую требуется выполнить, и я собираюсь проследить, чтобы так оно и было. Дело профессиональной чести, так сказать.

– Тогда зачем мы тут болтаем? – резко спросила Женевьева.

– Дом этот – сплошная ловушка: попытаетесь покинуть его и получите отличный шок. И предупреждаю: не суйтесь в здешние воды. Впрочем, французские двери из гостиной вполне безопасны, а в пределах стен есть два бассейна – с пресной водой и с морской. Возможно, физические упражнения помогут вам расслабиться.

– У меня нет с собой купальника.

– У Гарри тут перебывало женщин видимо–невидимо. Если поищите, думаю, подберете себе что–нибудь. Или плавайте совсем без купальника.

– О, ну да, ничего так не жажду, как гарцевать тут нагишом, – съязвила она, с трудом удерживаясь, чтобы при этом не зарычать.

– Вы сомневаетесь, что со мной вам ничего не грозит?

– О, разумеется, нет. Вы просто планируете убить меня, а вовсе не изнасиловать. – Она откинула волосы с лица. Женевьева находилась достаточно близко, чтобы без контактных линз видеть выражение глаз Йенсена. Впрочем, как обычно, он ничего не выказывал. – Если, конечно, я сама вас не соблазню, чтобы вы смягчились и отпустили меня.

Для осторожного человека он, возможно, совершил опасную ошибку. Разразился смехом в ответ на это замечание.

– Вы думаете, не смогу? – разгневанно призвала она к ответу.

– Соблазнить меня? Безусловно, вы могли бы сделать это… и мы так можем убить два дня, простите за каламбур. Только будет ли в чем разница? Нет. И вот в чем вопрос: вы и в самом деле способны довести дело до конца?

Она позволила взгляду этак лениво и оскорбительно пройтись по нему, что однако не вызвало никакой реакции.

– Почему бы и нет? – произнесла она. – Вы абсолютно точно знаете, что вы вполне красавчик. Когда не изображаете серое привидение.

– Вполне красавчик? – Сейчас Женевьева и в самом деле развеселила его. – Думаю, вам потребуется чего–то получше.

Он был запредельно шикарный с этими длинными черными волосами, завивающимися сзади на концах, с ледяными синими глазами, высокий и стройный.

– Нищим выбирать не приходится, – небрежно бросила она.

– Не тратьте на меня время, мисс Спенсер. Я эксперт во всех видах оружия, включая секс. У меня нет чувств – трахать я могу столь же эффективно, как и убивать, для меня это ничего не значит.

– Вот уж никогда не думала, что секс приравнивают к оружию.

– Либо вы лжете, либо неисправимо наивны. А вы не произвели на меня впечатления безнадежного романтика.

Один–ноль в ее пользу, подумала Женевьева. Значит, он ее вовсе не так уж хорошо знает. Вообще–то, она была отчаянно, до невозможности романтичной.

Она откинулась на кресле, вытянув перед собой длинные босые ноги.

– Итак, давайте подведем итог, – в своей лучшей адвокатской манере произнесла она. По правде сказать, в суде она провела мало времени, и никогда не доводилось доходить до суммирования доводов в заключительной речи, хотя мисс Спенсер могла бы на ходу сформулировать их не хуже других. – Дом покинуть я не могу, поскольку окна и двери под током, но могу пользоваться бассейном… Что помешает мне сбежать, коли я уже окажусь снаружи дома?

– Вокруг бассейна забор тоже под током высокого напряжения, который вас убьет.

Она сглотнула.

– Хорошо. Допустим, я умудрилась перебраться через него, тогда мне придется иметь дело с вашими садистами–дружками. Я проскочу мимо них, а тут море, которое кишит акулами. В существование которых, кстати, я не верю.

– Мне совсем не по нутру наблюдать, как вы пойдете на корм рыбам, – снисходительно заметил он. – В детстве матушка водила меня посмотреть «Челюсти», и, должен заметить, с виду не очень приятный способ умереть.

– А что, есть приятные способы умереть? Не отвечайте – вы, наверно, очень хорошо их все знаете. Как–то не представляю, что у вас была мать. Такой змей, как вы, наверняка вылупился из яйца.

– Кому–то же пришлось отложить эти яйца, мисс Спенсер, – как бы между прочим заметил он. – Но уж поверьте мне, у моей матушки было очень много общего с гадюкой. – Он повернулся, намереваясь оставить комнату.

– Как же так? – произнесла Женевьева. – Вы пришли сюда, перечислили все способы, которыми я могу умереть, и теперь просто уходите?

Он помешкал у двери.

– Я предупредил вас обо всех способах обрести преждевременную смерть. Теперь вы вправе продолжать бороться сколько можете.

– Зачем? Вас что, возбуждает, когда ваша жертва сражается?

Она зашла слишком далеко. Впрочем, она пыталась подстрекать его с того момента, как он вошел через ее запертую дверь. Он двигался столь стремительно, что Женевьева опомниться не успела, как вот он только что был у двери, а в следующую секунду навис над ней, сидевшей в кресле. Руки его оказались на подлокотниках, она очутилась в ловушке, лицо Йенсена приблизилось к ее лицу, ноги его недвусмысленно вторглись между ее ног, разведя их в стороны.

– Вы не захотите знать, что меня возбуждает, мисс Спенсер.

Как может голос быть таким искушающим и одновременно нести в себе смертельную угрозу? Женевьева взглянула в его неимоверно красивое лицо, пытаясь не выказать никакой реакции. Он вправду человек или просто глыба льда под жарким тропическим солнцем?

Но она забыла о его склонности к чтению ее мыслей.

– Или, возможно, вы думаете, что хотите узнать, – тихо произнес он ласковым опасным тоном. И эта ласковость ужасала больше всего, такая же жестокая, холодная и безжалостная, как и все прочее в нем.

– Нет, я…

И тут он поцеловал Женевьеву. Не соблазнительная ласка, после которой он лишил пленницу сознания – этот поцелуй вышел незнакомым, другим, гневным. Его рот поглотил ее губы и сотворил нечто, не имевшее отношение к соблазнению. Поцелуй полный ярости и отчаяния, и она ничего не могла сделать, только позволить целовать ее. Женевьева схватилась за ручки кресла, пальцы намертво вцепились в мягкую обивку с такой силой, что она не могла их оторвать и прикоснуться к нему, хотя определенная сумасшедшая часть ее жаждала это сделать. Она позволяла себя целовать, потрясенная, погрязшая в ощущениях, бурливших где–то внизу живота. Она нашла силы удержаться, чтобы не целовать его в ответ, но не смогла не закрыть глаза и не понимала, почему под веками жгут закипавшие слезы. Она плакала по нему? По себе? Что, черт возьми, с ней не то?

А потом все кончилось. Он отстранился и взглянул сверху вниз на нее, в глазах мерцали иголки синего льда. Он даже не запыхался.

Женевьева же никак не могла обрести дыхание. Сердце выпрыгивало из груди, она моргнула, пытаясь согнать непрошенные горячие слезы, острыми жалами засевшие в глазах из–за этого холодного бездушного поцелуя.

– Нет, – тихо повторил Йенсен. – Вы не захотите знать.

Он отступил назад, освободив пленницу, словно ее оставил какой–то демон, забравший, высосавший все дыхание.

А потом... будто этого поцелуя вовсе и не было.

– Я собираюсь поспать несколько часов, – предупредил Йенсен. – Можете побродить, где душа пожелает, обдумывать любую кровавую месть и все способы отважного побега, какие взбредут в голову. Чем бы дитя не тешилось…

Женевьева не удостоила это ответом.

– Подите прочь, – только и сказала она.

– Уже ушел.

И удалился.

Она еще долго сидела в кресле. Только не было так уютно, как прежде – Йенсен вторгся в этот уют, как проник в каждую частицу ее жизни. После того давнего нападения она научилась медитировать, также как и защищать себя, но с недавних пор обо всем заботились таблетки.

Таблетки у нее забрали, и она не находила себе места, никак не могла вернуть внутреннее спокойствие, оно исчезло. Она пыталась дышать, попыталась применить сознательную релаксацию, встав на носки и потянувшись вверх. Не сработало, поэтому Женевьева начала с макушки, стараясь вспомнить, как обычно медитировала, что знает о чакрах и тому подобное.

И потерпела сокрушительную неудачу. Она смогла унять дрожь и овладеть руками и ногами, но с каждым отмеренным вздохом возвращалось ощущение его рта на ее губах. Каким–то образом Йенсен вселился в нее, и она не знала, как его изгнать, этого дьявола.

Скольким людям доводилось смотреть в лицо смерти? Ей же выпало дважды. Первый раз Женевьева выжила просто чудом и, преодолев смерть, стала сильнее.

На сей раз вероятность очень мала. Женевьева имеет дело не со слепой яростью какого–то громилы. В этот раз у опасности – холодный расчет и полностью здравый ум, как и у самой жертвы. Если она трезво посмотрит на ситуацию, то шансы ее невелики.

Это не значит, что она сдастся. Она была бы дурой, если бы не верила, что Питер Йенсен совершит в точности то, о чем говорил, а дурой мисс Спенсер никогда не была. Только потому что у него лицо ангела, не означает, что душа у него не пуста.

Прежде он являлся серым привидением, теперь он падший ангел. Этот человек просто хамелеон. Он способен превратиться в кого пожелает, и, как он заверял ее, любые эти личности смертоносны. И она ему верит.

Женевьева покинула кресло, потянулась к скользящей двери и в последнюю секунду отдернула руку. Он сказал, что единственные безопасные двери выходили к бассейну.

Он мог бы солгать, пытаясь запугать ее. Впрочем, она так не думала. Она знала только, что если хоть на секунду дольше останется в этой тюрьме, оснащенной кондиционером, то завопит.

Женевьева не столь наивна, чтобы поверить, что привлекает его. За его поцелуями таился трезвый, холодный расчет, попытка вывести ее из строя, разоружить, сбить с толку. В первый раз ему это успешно удалось, потому что явилось полной неожиданностью. Сегодня противница более или менее лучше приготовилась, но только более или менее. Йенсен эксперт по части оружия, как он заявил, и секс – одно из оружий. Неудивительно, что последний поцелуй оставил ее всю дрожащую и потрясенную: именно этого и хотел охотник. По–видимому, сделать беспомощным загнанного в ловушку человека.

Что напомнило ей о Гарри. Где они его держат? Она ни за что не может убежать и оставить его на произвол судьбы, даже будь у нее шанс спастись самой. Но он крупный мужчина и если лежит без сознания, то она не представляла, как ухитрится сдвинуть его с места.

Или куда им бежать. Они на частном острове, и пока Женевьева теряется в догадках, действительно ли он окружен прирученными акулами, и у нее нет уверенности, что она готова доказать обратное. Она тоже в детстве видела «Челюсти», и, премного благодарна, лучше уж предпочесть пулю в голову.

Но она не собирается сидеть сложа руки. Она выберется отсюда. Они оба. И если ей даже придется скормить Питера Йенсена акулам, то так тому и быть.

Она нашла самый закрытый купальник, правда, увы, без лямок, и отправилась в бассейн, чтобы дать прохладной чистой воде вымыть остатки наркотиков из организма, наравне с медленно растущей паникой. Она сможет. Она умеет отвечать ударом на удар – ведь она научилась не быть жертвой.

Женевьева доплыла до самой мелкой части бассейна и встала там, поддергивая тесный верх купального костюма до более скромного уровня.

– Какая досада, – донесся из тени голос Питера Йенсена. – А я–то надеялся, что гравитация победит.

Он лежал где–то в стороне в шезлонге под густой листвой, закрывавшей его от ослепительного солнца.

Женевьева бросила подтягивать купальник.

– И давно вы здесь? – не скрыла она обвиняющие нотки в голосе. – Вы же уверяли, что собираетесь вздремнуть.

– Я этим и занимался, пока вы не начали это бултыхание. Даже представления не имел, сколько в вас энергии.

Она прямо чувствовала его взгляд на себе. Глаза Питера прятались за темными очками, и точно определить, куда он смотрит, ей не по силам, так же как и о чем он думает. Просто у нее вдруг появилось непреодолимое желание прикрыться с головы до пят.

Однако запугать себя она ему не позволит. Поэтому невозмутимо встретила его скрытый зеркальным отражением взгляд.

– Мне нужно было прояснить голову, – заявила Женевьева.

– Мне стоит беспокоиться?

О, одно она страстно желала: изгнать это веселье из его голоса.

– Да, – кратко сказала она. – Стоит.

На сей раз он не сделал ошибки и не засмеялся, но она прекрасно знала, что ему хотелось это сделать. Очко в пользу хороших парней, подумала Женевьева. Возможно, она стала смутно улавливать, как работают его мозги за этим холодным бесстрастным взглядом. Это чтение мыслей не совсем уж одностороннее, как казалось.

Он ждал, что она кинется прочь, как зайчишка–трусишка, прикрывая свое выставленное напоказ тело. Но вообще–то в ее теле не было ничего уродливого, просто она немного фигуристей, чем ей хотелось. Эти лишние пятнадцать фунтов перешли прямо в бедра, а неприглядная правда в том, что одежда лучше сидит на узких бедрах и плоской груди. Однако сейчас адвокатша была без одежды, просто купальный костюм был слишком мал, но даже если она и чувствовала себя немного незащищенной, то не собиралась убегать. Нечего давать этому демону незаслуженное преимущество.

Посему она села напротив Йенсена, скрестила голые ноги и откинула за плечи длинные влажные волосы.

– Так сколько мне осталось жить?

Конечно, она не застала его врасплох. Женевьева сомневалась, что вообще такое возможно.

– Мы что, затеваем свару?

– Да уж не сидим сложа руки. Так каковы ваши планы? Хотелось бы знать расписание.

– Зачем? Вам требуется заключить мирное соглашение со своей совестью?

– Думаю, это больше по вашей части, чем по моей, – парировала она. – Лично моя совесть чиста как стеклышко. Я прожила относительно безгрешную жизнь.

– Жаль слышать такое. Люди имеют стремление жалеть о несделанных вещах скорее, чем о том, что совершили, а мне очень не хочется видеть вас в печали.

– Как милостиво с вашей стороны беспокоиться обо мне, – сказала она. – Но единственное, о чем я сожалею, что меня вообще занесло на Каймановы острова.

Он долго смотрел на нее, о чем–то размышляя.

– Полагаю, об этом и я главным образом сожалею, – наконец признался он. – Так или иначе Гарри умрет, а вот вы могли бы сейчас благополучно топать по джунглям, вместо того чтобы вести разговор с хладнокровным убийцей.

– Это вы–то? Хладнокровный убийца?

– В жилах ледяная кровь, мисс Спенсер.

Она в нем не сомневалась.

– Может, так и будет. А, может, я остановлю вас и спасу Гарри.

Йенсен откинулся в шезлонге. Она знала, что даже под зеркальными солнечными очками он закрыл глаза с утомленным раздражением:

– Верьте во что хотите.

– Так сколько мне отпущено? Или вы боитесь сказать?

Его рот скривился в смутной улыбке, и Женевьева пожалела, что заметила. У него и в самом деле потрясающий рот.

– Я ничего не боюсь, – ответил Йенсен самым что ни на есть мягким тоном. – Было бы лучше, если бы боялся.

– Так сколько времени?

Он вздохнул.

– Работа закончится завтра вечером. Ну что, вам стало легче, что узнали? Большинству людей лучше не ведать, когда они умрут.

– Тогда вам не стоило говорить мне, что вы собираетесь меня убить.

– Не верю, чтобы я говорил, используя столько слов.

– Ваши намерения и так ясны. Если вы не изменили решение.

– Боюсь, не могу позволить себе такую роскошь.

– Тогда чего вы ждете? Почему бы с этим не покончить сразу?

Просто глупость с ее стороны, запоздало подумала Женевьева. Чем больше у нее будет времени, тем больше вероятности, что она сможет придумать, как спастись. Хотя на поверку непохоже, что вообще такая вероятность существует.

– Простите, но я работаю по своему графику, а не по вашей указке.

Ей бы хоть чуточку его ледяного спокойствия. Казалось, ничем его не прошибешь – хоть подстрекай его, хоть игнорируй.

– Предположим, я ударюсь в слезы и стану умолять пощадить меня?

Не станет она, да и не смогла бы, подумала Женевьева, но спросить не помешает.

Если она надеялась на какую–то реакцию, даже на легкое недовольство, то не получила ничего, кроме «пожалуйста, не надо».

– Вам станет тяжелее? А то я готова.

Он ничего не сказал, а ей стало любопытно, не явилось ли это первым признаком, что она задела противника. Или же он просто–напросто заскучал. Наверно, последнее, а она напрасно тратит время, пытаясь уговорить его.

– Я хотела бы увидеть Гарри, – резко заявила она.

– Зачем?

– Убедится, что он все еще жив.

– Зачем? Днем раньше, днем позже – какая разница.

– Это важно. – Она тоже может напускать на себя таинственный вид.

Не считая того, что эта ледышка может прочесть ее, как открытую книгу.

– Если Гарри умер, то вам не придется учитывать его в своем плане побега. На вашем месте я бы выбросил Ван Дорна из головы. Его судьба предрешена, и вы, черт возьми, с этим ничего не можете поделать. Сосредоточьтесь на себе.

– Думаю, моя судьба также предрешена, как драматично выразились вы.

Он ответил улыбкой:

– В своем роде я человек, склонный к мелодраме. Это часть рабочей характеристики.

Неожиданно по ее выставленной на обозрение спине пробежал мороз, уж не дошел ли до нее наконец его безжалостный расчет. Однако Йенсен, разумеется, приметил эту дрожь и отнесся к ней более прагматично.

– Вы замерзли, – произнес он. – Да и поздно становится. Как сильно мне этого не хочется, но придется предложить вам переодеть этот соблазнительный купальник, пока я соображу нам что–нибудь поесть. По правде говоря, для всех будет лучше, если вы прикроетесь. У вас склонность оказывать на меня распутное влияние.

Дьявол снова ее дразнил, а она была не в настроении сносить его насмешки.

– Ага, точно. Как ни погляди, вы просто беспомощное скопление обманутых сексуальных желаний.

– Никогда не был беспомощным.

Что–то в его голосе насторожило ее, и она пригляделась к нему внимательней. И ничего не увидела. Несмотря на тень, лицо его представляло из себя чистый лист под зеркальными очками, а ее чтение мыслей пока далеко не продвинулось.

– Не думаю…

– Вы слишком много думаете, – оборвал он ее. – Перестаньте докучать мне и пойдите переоденьтесь. Уж поверьте, у меня толстая шкура.

Она ему поверила. По крайней мере сейчас. Еще один приступ дрожи накатил на нее, и Женевьева осознала, что вела себя глупо. Ни один мужчина в ее жизни не падал ниц перед ее неземной красотой, и уж тем более не станет этот бесчувственный хладнокровный убийца. Даже если у него рот как у падшего ангела.

Собрав все свое достоинство, она встала, но эффектность сего жеста несколько смазалась необходимостью снова подтянуть повыше купальник, не имевший лямок. И она понимала, что глаза за зеркальными очками отслеживают каждое ее движение. Только не могла взять в толк почему.

– Я очень надеюсь, что вы умеете готовить, – сказала Женевьева. – Я умираю от голода и не стремлюсь уйти в могилу на пустой желудок.

И на сей раз он позволил ей оставить за собой последнее слово, и, не оглянувшись назад, она удалилась.

– Не подкинете ли мне еще этой дряни? – Голос Гарри звучал не отчетливей, чем нужно, но умудрился до смерти напугать Рено, сидевшего снаружи маленькой хижины и курившего сигаретку.

– Что за хрень? – воскликнул тот, неуклюже вставая. – Вы же должны быть в отрубе.

Гарри знал власть своей улыбки и выдал ее на полную мощь сидевшему на корточках французику. Эта улыбка заставляла самых больших параноиков в мире верить миллиардеру, а президентов превращала в его лучших друзей. А такое ничтожное дерьмо, как Рено, вряд ли обладает иммунитетом. Француз, должно быть, из судовой команды – он выглядел смутно знакомым, но Ван Дорн редко обращал внимания на нанятый персонал.

– Эй, чтобы свалить меня, нужно больше, чем этот детский наркотик, что вы всадили мне. Даже прилично вдарить не может. Что–нибудь покруче есть?

Они привязали его к стулу под навесом, и у него затекли мышцы, и вообще было неудобно. Еще одно нанесенное оскорбление, за которое он с удовольствием отплатит, когда настанет время, и маленький француз – одна из многих целей.

– Мужик, ты с ума сошел, – прислонясь к открытой двери хижины, сказал Рено. – Они тебя прикончат.

– Как бы не так. Свалить Гарри Ван Дорна куда трудней, чем думает большинство народа, – ухмыльнулся Гарри.

– Вы не знаете, с кем имеете дело.

– Что ж, не знаю, верно. Меня держат для выкупа?

Он уже думал, что ответ ему известен. Хотя он был наполовину вырублен, когда лежал в каюте, но ухитрился сделать вывод, что тут задействованы не финансы, а суть операции – в приведении в исполнение смертной казни.

Его даже не особо интересовала причина. В том–то и проблема – на свете слишком много людей и организаций, хотевших прикончить его, вспоминать их всех – так дня не хватит. Сейчас это неважно. Ему просто нужно выбраться из этой передряги. И здесь ему пригодится этот Рено.

– Никакого выкупа. Дело не в деньгах, – ответил тот.

– Дело всегда в деньгах, мой дружочек, – протяжно произнес Гарри. – При взгляде на вас, у меня закралось подозрение, что вы Рыбы.

– Это что еще за хрень?

«Идиот», – подумал Гарри.

– Вы, должно быть, родились в конце февраля или начале марта.

– А, астрологическое дерьмо. Оно и видно, как много вы соображаете – я родился в Рождество, – презрительно усмехнулся Рено.

– Как подходит, – не растерялся Гарри. – У вас, должно быть, восходящий знак Рыбы, что значит, нам суждено работать вместе.

– Эта наркота лучше, чем вы думаете. Да у вас крыша поехала, – разразился гоготом Рено.

Гарри не нравилось, когда его называли сумасшедшим. Он становится от этого чуточку… неустойчивым, но в теперешнем положении ничего не мог поделать, поэтому пропустил оскорбление мимо ушей. До поры до времени.

– Вы не кажетесь мне человеком высоких моральных принципов, – продолжил миллиардер. – Они в самом деле платят вам так много, чтобы свалить меня? Потому что могу вас заверить, я уплачу больше.

– Да вы понятия не имеете, кто за этим стоит, – усмехнулся Рено. – Эти люди не допускают ошибок и не любят предателей. Вам не хватит денег, чтобы мне помочь. И несколько часов не пройдет, как меня прикончат.

– Вы похожи на человека, который готов рискнуть.

И он назвал такую сумму, что черные глазки Рено вылезли из орбит. «Ты и пенни из этого не увидишь, – подумал Гарри. – Но приманить тебя хватит».

– Черт, – воскликнул Рено. – Вы и в самом деле свихнулись.

Ван Дорн позволил себе на короткое мгновение нарисовать чудную картину, как он распотрошит французика, а потом улыбнулся:

– У меня есть деньги. А я хочу жить. Вы сомневаетесь в моих способностях? У меня столько денег, что я защищу вас от ваших боссов. Я пошлю вас в какое–нибудь место, где они вас никогда не найдут, – и подумал: «В могилу». Черт, до чего же этот француз глуп.

Гарри видел, как Рено уже обдумывает предложение.

– Я тут не один замешан. Мы еще с одним типом поочередно присматриваем и наркоту вам даем.

– Если вы хотите поделиться деньгами, то дело ваше, – сказал Гарри. – Решение за вами. Однако я уверен, вам не доставит хлопот устранить мешающие препятствия.

Тут Рено гадко осклабился.

– Ваша правда, – подтвердил он. – В конце концов, может, я и впрямь из этих, из Рыб.

Гарри Ван Дорн согласно кивнул:

– Ничуть не сомневался, дружочек, ничуть не сомневался.