21 Кирби Sono in vacanza (Я в отпуске)

Если фортуна не прекратит отворачиваться от меня, дело закончится моей смертью. Вглядываясь в экран компьютерного монитора, пытаюсь понять, как вещь, за которую я всего три месяца назад выложила четыреста долларов, могла умереть столь ужасной скоропостижной смертью.

Черт! Почему я не могу жить яркой жизнью, как Джули у себя в Голливуде, или Бри, которая, наверное, сейчас поет где-нибудь? Интересно, она знакома с Джерардом Батлером? Все-таки в шотландском акценте есть что-то, а как хорош он был в «Призраке оперы»…

Вздыхаю, сетуя на несправедливость жизни, и подчиняюсь необходимости мчаться в офис, чтобы закончить работу над шестью проектами, взятыми на дом на выходные.

Роюсь в комоде в поисках свитера (не собираюсь наряжаться, отправляясь на работу в субботний день, – вряд ли там еще кто-то будет), и тут звонит телефон. Раздумываю – не проигнорировать ли его, чтобы не выливать на окружающих свое раздражение, но на всякий случай подхожу проверить определитель номера.

Том Верной? Обожаю отца Джули, но не понимаю, с чего он решил позвонить. Снимаю трубку:

– Том? Это вы?

– Да, Кирби. Как поживает моя любимая вторая дочка? – Я обожаю родителей Джули и в детстве проводила гораздо больше времени с ними, чем с собственными родителями.

Оба известные писатели, но у них всегда хватало времени поддерживать мои подростковые писательские амбиции. Содрогаюсь при воспоминании о поистине жутких стихах, которые им приходилось читать.

– Лучше всех! Очень рада вас слышать. А как у вас дела? Как поживает невеста? Уже назначили дату свадьбы? – По словам Джули, последней любовнице отца – Эмбер, ставшей теперь его невестой, лет было эдак… двенадцать.

Но Том счастлив, так что мы решили относиться к ней благосклонно.

(На заметку, может, хоть Эмбер сочтет меня милой?) В его голосе появляются нотки раздражения.

– Нет, нет. Мы… э-э… думаем над этим. Тебе привет от Эмбер. Но я звоню по другой причине. Не хочу задерживать, так что перейду прямо к делу. Мне понравился твой рассказ, и я бы почитал еще что-нибудь. Мой агент полагает, что это самое оригинальное произведение из того, что она видела за последнее время, и хочет, чтобы ты написала полновесный роман.

Я кидаюсь на кровать, точнее, в сторону кровати, но безнадежно промахиваюсь и падаю на пол и неподвижно лежу, уставившись на телефон.

– Кирби? Ты меня слышишь?

– Да, то есть нет, то есть… что? Что вы… Какой рассказ? О чем это вы? И почему мне кажется, что первым пунктом в списке моих дел на сегодня должно быть «убить Джули»?

– Твой рассказ – впрочем, по объему он тянет скорее на новеллу, – «Возвращение стервы». Он потрясающий! Обычно я не увлекаюсь книгами подобного рода, но все же хороший рассказ есть хороший рассказ. Цепляет с первой страницы. – Он издает тихий смешок. – Кто бы мог подумать, что ты станешь великолепной писательницей, особенно после дрянных стихов, которые ты нас заставляла читать, учась в старших классах?

Охаю и чувствую, как пылает лицо.

– Мистер Верной, то есть Том, вы же отец. Вы не мог ли признаться в том, что считаете мои стихи полным дерьмом. Тогда вы говорили, что я подаю надежды.

Том принимает более серьезный тон.

– Правильно, Кирби. Ты была подростком с… скажем так, со сложной ситуацией в семье, и в то же время – очень умным, но трудным ребенком, лучшей подругой моей дочери. Мы с Сильвией скорее дали бы отрезать себе языки, чем сказали тебе, что твоя поэзия – глупая писанина человека, зацикленного на самом себе. Но ты ведь была подростком! Естественно, что стихи были эгоцентричными, касались твоих переживаний – такими они и должны были быть. – Он смеется. – Проблемы начинаются, когда писатели не могут перерасти это. В таких случаях мой агент говорит, что подобные опусы заставят ее поседеть раньше времени.

Я хорошо помню его агента. Это единственная бизнес-леди, сумевшая вселить страх даже в меня. Но она помогла Тому попасть в обзор «Нью-Йорк таймсе», и теперь у него на счету бог знает сколько миллионов долларов, по его книге снимают фильм. Так что литературному агенту, наверное, полезно быть хищником.

– Но каким образом? Конечно, это сделала Джули, приговоренная мной к смерти, – но когда? Она обещала никому не показывать этот рассказ. – Поверить не могу, что Джули провернула такое за моей спиной, ух, она у меня получит…

– Радуйся, что все-таки показала. Вопреки нашим с Сильвией надеждам Джули никогда не станет писательницей. Но она феноменальный читатель и сразу поняла – в этом рассказе что-то есть. И еще она точно знала: ты ни когда не пришлешь его мне. Так что перестань ныть, давай лучше выясним, что еще ты прячешь у себя под кроватью. Дитя мое, у тебя превосходный стиль!

Вскарабкиваюсь на кровать, продолжая пребывать в шоке. Том Верной, чья книга находится в верхних строках рейтинга бестселлеров «Нью-Йорк тайме», и его агент – одна из влиятельнейших персон в издательском мире – полагают, что у меня превосходный стиль.

Сегодня мне улыбнулась удача.

– Тебе везет, Кирби Грин! Я здесь и готов оказать тебе любую помощь, – произносит Бэннинг.

Неужели я вижу сон?

Встряхиваю головой и протираю глаза; Мои мозговые клетки, должно быть, поджарились за шесть часов, проведенных в офисе в попытках то поработать над маркетинговыми планами, то отвязаться от навязчивых размышлений о новом романе, который я хочу написать, чтобы послать Тому и его агенту. Невозможно, чтобы мой босс стоял в дверях моего кабинета в потрепанных джинсах с толстовкой и предлагал «любую помощь»!

Прекращаю тереть глаза и украдкой бросаю взгляд. Это действительно он. Вопиюще странная ситуация.

– Что ты сказал? Какую помощь? Нашей фирме необходима помощь?

Он ухмыляется, продолжая смотреть на меня:

– Да нет же, Кирби, просто я хотел узнать, успеваешь ли ты. И еще: могу ли я пригласить тебя на огромную, на полненную всякой всячиной пиццу, которую только что отобрал в фойе у разносчика?

– Думаю, не стоит… ты сказал «пицца»? Надеюсь, в ней нет лука? Или ананасов? Фрукты совершенно не идут к пицце.

– На вопрос о луке отвечу «есть», а вот ананасов нет, хоть время от времени я и бываю замечен в поедании странного блюда, именуемого «пицца по-гавайски». Но готов с радостью выбрать лук из твоей половины, если избавишь меня от необходимости есть в одиночку. – Бэннинг опять улыбается, и я в сотый раз удивляюсь – почему этот парень до сих пор не женат?

Он же настоящий красавец, просто обжигающий сексапильностью.

Ах да. Наверное, ему мешает деспотический, властный характер. Как и мне?

– Спасибо, я могу сама выбрать лук. Неизвестно, когда последний раз ты мыл руки. Я даже сгоняю за содовой.

«Ой-ой-ой! Никакого флирта, никакого флирта. Не забывай – с этим человеком у тебя пари, от которого зависит твоя жизнь».

(Если вам интересно – у меня огромный талант игнорировать то, что говорит голос здравого смысла, совести и/или другие спутники образа мыслей скучных взрослых людей.)

Бэннинг открывает дверь пошире и делает приглашающий жест:

– Тогда пойдем в конференц-зал. Пицца ждет.

Я улыбаюсь и встаю, но ему просто необходимо все испортить.

– Захвати с собой папку, можем обсудить за едой маркетинговый план.

Отлично! Надо было догадаться, что шефа интересую не я, а мои ведомости и таблицы. Состояние приятного ожидания в моей душе медленно увядает, но я все же хватаю папку. Правильно, лучше сосредоточиться на работе. Удовлетворяю потребность в мести, пропуская Бэннинга вперед и любуясь его ягодицами. Может, он и болван, но у него есть пицца и поистине шикарная задница. Меня ждет не самый худший час в жизни.

* * *

(На заметку: съесть перед мужчиной четыре ломтя пиццы с обильной начинкой – не лучший способ продемонстрировать привлекательность, знаете ли.)

Борюсь с желанием расстегнуть верхнюю пуговицу на джинсах и пытаюсь держаться непринужденно, откинувшись назад, чтобы дать немного места увеличившемуся животу, и созерцая остатки пиццы.

Бэннинг тоже потягивается и ерзает в кресле, и я прихожу к заключению, что шесть кусков, которые он слопал, привели к тем же проблемам, что у меня. (И еще я также с грустью понимаю: он не старается произвести на меня впечатление, если, конечно, не рассчитывал удивить меня – как он может столько есть и не весить при этом четыреста фунтов?)

– Ну что ж. – Шеф смотрит на меня задумчиво и не много серьезно. – Расскажи мне про свой роман.

Я краснею.

– Да нечего рассказывать. Правда, нечего. Ну вообще-то кое-что меня волнует, но это ничего не значит.

Бэннинг смеется:

– Да, теперь все ясно.

– Конечно. – Я ухмыляюсь. – Просто хочу попробовать. Я писала с детства – всякую эгоцентрическую ерунду, как мне сообщили недавно, – но на днях узнала из вполне надежного источника, что у меня, возможно, есть талант. Так что поживем – увидим. – Единственной возможностью не сгореть со стыда – было сменить тему, что я и постаралась сделать: – А как твои взаимоотношения с окружающей средой? Скоро начнешь обниматься с деревьями или что-нибудь в этом духе?

На его лице появляется плутовская ухмылка, и я почти забываю предмет разговора.

– Не совсем. Просто хочу попытаться что-нибудь изменить. Я вырос здесь, на тихоокеанском северо-западе, и мне надоело смотреть, как уничтожают наши природные богатства. Я вхожу в одну группу, и она становится все больше. Это не коммерческая организация, но, возможно, ты что-нибудь посоветуешь нам по части маркетинга, как привлечь людей и дополнительные источники финансирования. – Он задумчиво передвигает по столу стакан с содовой, затем смотрит на меня с улыбкой: – Я слышал – ты обалденный специалист по маркетингу.

Пытаясь скрыть, что не растаяла от его комплимента, бросаю взгляд на часы и понимаю, что мы потратили полтора часа на разговоры о чем угодно, кроме работы. И что еще более странно – мне это очень понравилось.

И он сам мне очень нравится.

Надо же! С Бэннингом и впрямь приятно поговорить, когда он не строит из себя крутого начальника. Вы уже знаете, что он привлекателен и сексуален. А я не забыла упомянуть, как он красив? Но теперь придется добавить, что он интересный, веселый, с ним легко и приятно общаться.

Так недолго попасть в историю. Но я следую правилу не встречаться с начальниками, поэтому я в полной безопасности, даже если Бэннинг проявит ко мне интерес.

К счастью, его вовсе не тянет ко мне. И от этого мое эго ни капельки не страдает. Ну хорошо – не сильно страдает.

Тогда что во мне не так? Почему я ему не нравлюсь?

Прекрасно, мы опять в третьем классе начальной школы. Скоро я докачусь до того, что отправлю Брианну узнать у его секретарши, не хочет ли он продавать со мной на детской площадке бутерброды с арахисовым маслом. Закатываю глаза, выпрямляюсь и придвигаю к себе папку с маркетинговыми планами, убирая в сторону использованные салфетки.

– Мы успешно уничтожили пиццу и убили полтора часа субботнего вечера – и давай не будем высказывать сожаление по этому поводу, – но так и не приступили к обсуждению маркетинговых планов. Думаю, откладывать больше нельзя. Так что тебе понадобилось узнать?

Бэннинг смотрит на меня, долго и пристально, затем улыбается, решительно демонстрируя, что в данный момент он не начальник, а друг.

– Мне понадобилось узнать, как прошло твое… маркетинговое исследование прошлым вечером. Много разбитых сердец?

Раскрываю рот от удивления и изумленно пялюсь на него:

– Ну… Я просто собирала информацию. Ничего особенного. И никаких разбитых сердец.

– Тогда кто такой Райан и почему он был уверен, что в субботу утром ты окажешься на работе?

Пытаюсь вспомнить кого-нибудь из знакомых по имени Райан. Нет, не припоминаю… ой! Конечно же. Райан. С ним я познакомилась вчера вечером. Неужели я сказала ему, где работаю?

Как всегда, фокусируюсь на наименее важном.

– Ты отвечал на звонки в моем кабинете? Тебе больше нечем заняться, кроме как работать за секретаря? Или ты это из любопытства? – Улыбаюсь, но не слишком по-доброму.

– Просто хотел помочь. Я проходил мимо твоего кабинета, когда ты еще не пришла, а телефон трезвонил без умолку. Почему ты не настроишь автоответчик так, чтобы он включался после четырех звонков? – Бэннинг наклоняется ко мне: – Видно, ты не хочешь признаваться, кто такой Райан. Участник маркетингового исследования? Брось, Кирби, мы же друзья. Я ведь рассказывал про моих приятелей-олухов, с которыми дружу со студенческой скамьи и до сих пор играю в софтбол; самое меньшее, что ты можешь сделать в ответ, – поведать правду о загадочном Райане. Хотя он, по-моему, тебе не подходит.

Ну и ну! Теперь мой рот открывается и закрывается, точно у рыбы, – весьма непрофессионально с моей стороны. Я решительно захлопываю его.

– Пару веселых историй про Болвана и Тупицу вряд ли можно назвать откровениями из области личной жизни. Впрочем, меня не слишком интересует твоя личная жизнь, а также женщин, у которых хватает глупости связаться с тобой. И с чего ты взял, что Райан мне не подходит? Ты способен определить это по короткому телефонному разговору?

Шеф нежно похлопывает меня по руке и забирает за жатую в ней салфетку.

– Это были Чурбан и Дубина, а не Болван и Тупица. Отсюда ясно, насколько внимательно ты выслушивала мои интимные тайны.

– Ну да! Интимные тайны – как вы с ребятами воровали белье у девчонок и пили пиво? Тебе лет-то сколько? Двенадцать? – Забрасываю в коробку из-под пиццы остальные салфетки. – Ладно, что сказал Райан? Кстати, спасибо, что сразу сообщил.

– Пожалуйста. – По-видимому, Бэннинг Стюарт не восприимчив к сарказму. – Судя по голосу, это какой-то изнеженный тип. Слишком благовоспитанный. Вероятно, из тех парней, что всегда боятся испачкаться.

С преувеличенным усилием запихиваю коробку из-под пиццы в мусорную корзину, которая слишком узка для нее.

– Изнеженный? В тебя что, Арнольд Шварценеггер вселился? И что это значит – «боятся испачкаться»?

Бэннинг встает, изящно вытягиваясь в полный рост, точно большая кошка или спасающий всех вооруженный герой из старого вестерна, какие любил смотреть мой папа. Явный альфа-самец. У независимой деловой женщины такие должны вызывать отвращение. Что еще хуже, поднявшись, он оказывается слишком близко ко мне.

Да кого я хочу обмануть? Мне приятно, когда он рядом. Еще чуть ближе, и между нами вспыхнет пламя, сравни мое с лесным пожаром. В принципе я не отказалась бы заняться этим прямо здесь, на столе переговоров.

К несчастью, ничего подобного не происходит. Вижу, как напряглись у него желваки, затем он отступает назад:

– Это значит, Кирби Грин, что люди переоценивают значение вежливости и добродетели. Это значит, что, проработав с тобой вместе почти пять месяцев, я понял: тебе нужен мужчина, такой же сильный, как ты. И еще это значит, что мы не будем обсуждать этот вопрос, пока я работаю здесь.

Бэннинг поворачивается и удаляется из конференц-зала не оглядываясь, и поэтому не видит выражения моего лица.

Да уж. Сегодня определенно удачный день.

Позднее, вечером, после недолгого визита в компьютерный магазин, из-за которого сумма на моей карточке «Виза», и так уже небольшая, уменьшается еще на четыреста долларов, я подключаю к компьютеру новый монитор с плоским экраном и создаю документ. А затем набираю на клавиатуре два слова, которые приводят меня в ужас:

«Глава первая».

Загрузка...