32 Кирби Mi sento poco bene (Я больна)

– Что вы напеваете? – Бри вносит ко мне в кабинет целую тонну бумаг.

Дурной знак. Хорошо хоть у меня теперь есть – в этом месте барабанную дробь, пожалуйста! – персонал в помощь.

После некоторых раздумий меня, наконец, осеняет, и я отвечаю, закатив глаза:

– Это «Индюк в соломе». Не спрашивай о деталях. – Недавний случай в балетной студии чуть не привел к началу холодной войны.

(И лучше не вспоминать, какую чечетку пришлось потом плясать мне, когда Лорен напомнила о моем обещании проведать мистера Кролика.) Никто из родителей не хотел со мной разговаривать. Войдя с Лорен в дверь, я почувствовала, как помещение обрастает льдом. Но перед этим предприняла профилактические меры, чтобы потом сыграть перед ними «хорошую Кирби». Заглянула по дороге в «Криспи крим» и купила пончиков – на всех. Как только детишки собрались, я открыла коробку и произнесла: «Думаю, в такой вечер нам не помешают горячие, свежие пончики».

Первым сдался отец-одиночка. (Парни не готовы отказываться от пончиков из-за мелкой вражды, это одно из замечательных мужских качеств.) После этого остальные переместились поближе, чтобы выбрать себе по пончику и поболтать. Даже мать осьминожки в конце концов сдалась, потому что ее ненаглядное чадо упорно пыталось отнять еду у сидевшего рядом ребенка.

Оказалось, она неплохая; просто в тот раз совсем вымоталась из-за работы и возни с детьми. А кто не устал бы? Я провожу с Лорен всего вечер в неделю, не представляю, как бы я вынесла двадцать четыре часа, помноженные на семь дней.

В этот раз хотя бы точно определилась дата показательного выступления. Так что мама Лорен может отпроситься утром с работы и отвезти ее, а я буду собирать вещи, как и планировала. Я уже сообщила Лорен, что она сможет показать мне концерт, комментируя оплаченную мною видеозапись.

Возвращаясь к пончикам и разговорам – интереснее всего то, как подобное притягивается к подобному. Может, во всех этих «золотых правилах» и избитых клише вроде «поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой» и впрямь что-то есть?

– Проблема в том, что кто-нибудь все время на тебя нападает, – бормочу я.

– Что? Вы что-то сказали про еду? Я слышала, в бухгалтерии у кого-то день рождения. Держу пари, у них есть торт, – сообщает Бри, сгружая бумаги.

– Да не про еду. Я сказала… впрочем, не важно. Почему бы тебе не добыть для нас пару кусочков торта? А я схожу за кофе. – Я встаю и потягиваюсь.

Какая-то тень набегает на ее лицо. Затем она опускает взгляд на заполненный лоток для исходящих документов.

– Нет, если можно, мне бы не хотелось сегодня идти в бухгалтерию. Надо доделать кое-что. К тому же уже пять часов – торт наверняка съели.

Бри поспешно выскакивает из кабинета, и это довольно странно. Она как будто избегает разговора со мной. Почему она не хочет идти в бухгалтерию? Что-то не в порядке с моим отчетом о расходах?

Пожимаю плечами. Некогда сейчас об этом беспокоиться. Нужно закончить план передачи полномочий новому заместителю. Еще неделя с небольшим – и я поеду в Италию с Джули!

«Мы теперь делаем вид, что никакого пари не было, да?»

О чем волноваться? Новые подчиненные меня любят. В ближайшие несколько дней они только и будут твердить, какая я хорошая. Особенно услышав рассказ о фондовых опционах.

Не успеваю обдумать предположение, что им, наверное, уже сообщили об опционах в отделе кадров, как звонит телефон.

– Кирби Грин.

– Кирби? Это Энья Деннисон. Не хотела беспокоить, но вы не могли бы побыть сегодня вечером с Лорен? – Голос Эньи едва слышен.

– Энья, что случилось? У вас такой слабый голос. Вы больны? Впрочем, это совершенно очевидно… Но что с вами? Может, отвезти вас к врачу? – Зажав трубку между плечом и ухом, собираю портфель.

– Нет, спасибо. Я была у врача. Это грипп – тут ничего не поделаешь. Просто моей мамы нет в городе, она у сестры и вернется только завтра… – Она замолкает из-за ужасного приступа кашля, а потом ее голос становится еще слабее. – Вы бы меня так выручили, если бы согласились побыть несколько часов с Лорен! Тогда я смогла бы хоть чуть-чуть отдохнуть. Мне очень плохо.

– Конечно, уже еду. Скажите Лорен, чтобы взяла пижаму – пусть переночует у меня. Завтра я отвезу ее в школу, а вы тем временем отдохнете.

– Ой, мне так не хочется вас беспокоить. Я, наверное, слишком настойчива, но мне просто не к кому обратиться… – Еще один приступ кашля.

– Энья, не переживайте, вы меня нисколько не побеспокоили. Теперь мне хотя бы не придется ужинать в одиночестве. Вчера я заставила ее пообещать, что если я съем «Хэппи мил», то в следующий раз она поест со мной нормальной еды. Мы весело проведем время и ляжем пораньше спать, потому что завтра в школу, но обязательно позвоним вам и пожелаем спокойной ночи.

– Ну если вы уверены… – Понимаю, что она колеблется, но силы ее тают, – У вас хватит места?

– Конечно! Комната для гостей пустует. Буду у вас минут через тридцать, договорились? Не забудьте положить дочке зубную щетку.

– О, Кирби, это так мило…

Вздохнув, перебиваю:

– Не нужно этого говорить. Болезнь не в счет.

«Так выкладываясь, я умру раньше, чем получу законное признание своих положительных качеств», – изрекает высоконравственная Кирби.

«Эй, ты единственная, кто соблюдает эти глупые правила, – отвечает Кирби, которая водится с сомнительными людьми. – Почему бы и нам не взять девиз «Как бы по ступил Дональд?»?»

– Ну вот, я уже думаю о себе во множественном числе – это чересчур даже для меня, – бормочу я. – А что касается «КБПД» – нет, ни в коем случае.

Пока я говорила по телефону, в кабинет зачем-то заглянула Бри и теперь стоит у двери, приподняв брови.

– У вас что-то случилось?

– Нет, все в порядке. Просто… э-э… у подруги грипп. Она просит посидеть вечером с ее шестилетней дочкой. Нужно чем-нибудь занять девочку. – Я беру пальто и смеюсь. – И это будет непросто, поскольку у меня дома нет ни игрушек, ни настольных игр, нет даже фильмов, которые можно показывать детям. Но я что-нибудь придумаю. Мы отлично проведем время.


– Мне очень грустно. – Нижняя губа Лорен так сильно выпячена, что на нее можно поставить стакан с диетической кока-колой.

И я в глубине души сочувствую ей – мне и самой-то не очень весело.

Ей совсем не понравился суши-бар. Впрочем, по здравом размышлении понимаешь, что это действительно не лучшее место для маленькой девочки. Выражение лица; когда она увидела сырую рыбу, было забавным и довольно веселым. Но затем Лорен показалось, что я смеюсь над ней, а не вместе с ней (что имело свой резон – она-то ведь не смеялась), и она расплакалась.

Я успокоила девочку, мы ушли оттуда, но она отказалась от посещения всех заведений фаст-фуд, которые любила. Тогда мы пошли в видеопрокат, но она заявила, что фильмы там дурацкие. И вновь разревелась.

Наконец я приняла решение пойти домой. Можно было заказать пиццу и что-нибудь придумать. Почему бы не поиграть, например, с моими украшениями? Девочкам ведь это нравится.

Как только мы входим в квартиру, она выпячивает губу и заявляет, что ей грустно. Я вздыхаю и ставлю портфель на пол у двери, рядом с ее рюкзачком.

– Скажи, что не так, Лорен, и я постараюсь это исправить, – говорю я, положив руку ей на плечо.

– Все так. Просто мне грустно, – отвечает она, и в огромных голубых глазах блестят слезы.

– Милая, мне так жаль. Но тебе придется рассказать, отчего тебе грустно, чтобы я сумела помочь. Может, придумаем вместе, как развеселиться? – Я усаживаю ее на диван и сама устраиваюсь рядом.

Однако девочка не позволяет себя обнять.

По ее застывшей позе чувствуется, что струна ранимой детской души натянута до предела. Но я не понимаю причины.

– Лорен, детка, ты расстроена, что мама заболела? Или потому что тебе придется ночевать у меня? Хочешь домой?

Она качает головой, но продолжает молчать.

Ладно. Видно, лучше отстать и подождать, пока она сама не захочет все рассказать.

– Хочешь пиццу? Я в последнее время почти не ем ничего другого. Поэтому можно со спокойной душой доводить себя до полной закупорки сосудов. Что ты думаешь насчет пиццы с двойным сыром и копченой колбасой?

Лорен поворачивается, плюхается мне на колени и начинает горько рыдать. На мгновение я замираю, затем осторожно касаюсь ее волос и наконец сжимаю в объятиях маленького дрожащего ребенка.

– Тсс, солнышко, не плачь. Если тебе не нравится кол баса, закажем что-нибудь другое. Плохая колбаса! Заставила Лорен плакать. Плохая!

Слышу всхлипывание, сменяемое чем-то смахивающим на хихиканье, и продолжаю ломать комедию:

– Гадкая, злая колбаса! Казнить копченую колбасу! Смерть всем злобным колбасам!

Теперь девочка явно смеется, но слезы продолжают течь, мой тонкий свитер промокает.

– Кирби, глупышка, я плакала совсем не из-за колбасы! А из-за мамы.

Ну наконец-то! Я молчу, не желая перебивать ее, при этом продолжаю поглаживать по маленькой спинке. Затем спрашиваю:

– Что с мамой, солнышко? Ты грустишь, потому что она заболела? Крошка, это же просто грипп. Она очень скоро выздоровеет.

Лорен отодвигается:

– У меня зуб шатается, дайте, пожалуйста, салфетку.

Я, конечно, не понимаю смысла ее ответа, но мне ведь уже давно не шесть. А салфетка, безусловно, понадобится – лицо девочки покраснело и опухло, из носа течет. Удивительно, но это зрелище вызывает у меня сочувствие, а не отвращение, которое я обычно испытываю, увидев сопливого ребенка.

Может, есть еще надежда, что мои биологические часы когда-нибудь начнут тикать?

О нет! Не стоит об этом.

Подпрыгиваю и бегу искать салфетки. После вытирания и сморкания Лорен забирается ко мне на колени и нацеливает на меня взгляд больших голубых глаз:

– Кирби! Можете выдернуть мне зуб?

Она показывает, какой зуб нужно удалить, и я, набравшись смелости, трогаю его кончиком пальца. Слегка поддается, но не настолько, чтобы можно было выдергивать.

– Детка, он еще не готов, подожди недельку. Если хочешь, помогу написать письмо Зубной Фее, чтобы ты была во всеоружии.

Надеюсь, Энья рассказывала дочери про зубную фею. Опять я забыла с ней посоветоваться. Лорен хватает меня за руки:

– Нет, мне нужно сейчас, чтобы Зубная Фея пришла сегодня.

Хмыкнув, я слегка сжимаю ее ручки в знак участия.

– Милая, я знаю, как трудно ждать, но, может, нам лучше просто заказать пиццу и обсудить, что ты купишь на четвертак, который подарит фея?

Пытаюсь высвободить руки, но Лорен стискивает их еще крепче и качает головой:

– Нет, вы не понимаете. Когда у моей подруги Микаэлы выпал первый зуб, Зубная Фея принесла ей золотой доллар с портретом индейской принцессы.

– Золотой… а, доллар с портретом Сакагавеа?[39] Видно, инфляция коснулась и Зубной Феи. Я в свое время получала по двадцать пять центов за зуб. – Хочу улыбнуться, но мои слова вызывают новый поток слез.

Я начинаю терять самообладание. Не знаю, что делать, и сердце разрывается – так больно смотреть на нее.

– Лорен, солнышко, ну что опять? Я уверена, ты тоже получишь золотой доллар.

Даже если мне придется обойти все банки в этом городе, чтобы достать его.

Лорен делает глубокий, судорожный вдох.

– Это обязательно должен быть целый доллар, Кирби. Я хочу отдать его маме, чтобы ей не приходилось так много работать, а потом болеть.

На этом меня прорывает. Слезы, которых я не лила ни в старших классах, ни в колледже, когда Джули на год уехала за границу. Слезы, которых не было на моих глазах, когда хитрая сволочь Дэниел так пышно унизил меня, слезы, ни капли которых я не проронила, когда умер отец, вдруг, скопившись, разом выплескиваются наружу. Крепко прижимаю Лорен к себе, стараясь, чтобы она не увидела, как я плачу.

Я ведь сильный человек, правда?

Может, и сильный. Но шестилетняя девочка только что преподала мне урок сострадания.


Когда Лорен, умытая, с почищенными зубами и в пижаме, засыпает у меня на руках, осторожно тянусь к телефону.

– Мам, это ты? Привет. Нет, все нормально. Да, я знаю, что уже поздно. – Набираю в грудь воздуха и произношу слова, которые надо было сказать давным-давно: – Мам, я люблю тебя. Может, поговорим, если у тебя есть время?

Загрузка...