Хоуп Вульфа

Глава 2

Хоуп очнулась дезориентированной, вялой. Она моргнула и уставилась на тяжелые бревна, пересекающие потолок. Это не ее спальня. Хоуп огляделась, внимательно осмотрев большую комнату. Тяжелые бревна, из которых состояли стены, говорили ей, что она в хижине. Запах горящего огня, низкий гул голосов заверили ее, что она не одна. Хоуп оперлась на матрас, намереваясь встать с кровати и потребовать серьезного объяснения. Ярость охватила ее, когда она попыталась двигаться, но не смогла. Ее ноги и руки были привязаны к четырем углам кровати, как проклятая девственная жертва. Она все еще была одета, но только едва. Рубашка была расстегнута до пояса, джинсы расстёгнуты, молния опущена. Ее тело гудело от возбуждения, болело так, как этого не было годами. Вульф. Только его прикосновение, только удар его языка, ласка его губ могли привести ее в такое жгучее возбуждение. Он коснулся ее. Хоуп подавила рыдание, закрыв глаза, когда позволила информации впитаться в ее мозг. Вульф жив и осмелился прикоснуться к ней, пока она была без сознания. Ее глаза снова открылись. Кончики ее грудей были настолько чувствительны, что она могла поклясться, что даже дыхание раздражало их. Низ живота был в огне, местечко между бедрами ныло от ощущений. Кровь пульсировала по венам, молниеносные уколы похоти приводили к связывающим ее узам, чтобы облегчить боль, которая пульсировала в ее матке, Хоуп попыталась сжать бедра.

Он коснулся ее губами, попробовал ее. Хоуп едва не застонала, удержав звук, хотя хорошо знала о его исключительном слухе. Вульф знает, что она проснулась, и придет к ней. Слезы обожгли глаза. Он жив, все эти годы он был жив, и так и не пришел к ней. Не связался. Он оставил ее страдать. Губы Хоуп сжались, а глаза сузились. Черт бы его побрал, он знал, что сделал с ней в ночь, когда ее мать заперла ее в его камере. Он знал, что отметил ее как свою пару, гарантируя, что ни один другой мужчина: обычный или Породы Волка не возьмет ее с собой. Она все еще носила шрам этой метки на плече. Резкий укус, а затем нежные штрихи языка, который заразил область гормоном настолько мощным, что это заняло очень мало времени, чтобы он пробился к кровотоку.

В ту ночь она была в ужасе, такой горячей, отчаянно нуждаясь в нем, что несколько часов умоляла его. Но это единственное касание, одна ласка — все, что он позволил ей, и он был зол на самого себя и на нее, когда понял, что сделал.

Конечно, сука была вне себя от радости, уверенная, что это только вопрос времени, пока Вульф не докажет ее теорию о том, что, действительно, найдет способ размножения у представителей Пород. Их самки были бесплодны. Было достаточно доказательств, подтверждающих теорию о том, что мутированная сперма, которую переносят самцы, изменится еще раз, чтобы обеспечить размножение. Ее дочь была выбрана в качестве первой лабораторной крысы для процедуры.

Хоуп никогда не волновала холодная, саркастическая женщина, которую все знали, как ее мать. Но когда она решила использовать ее в своем плане, девушка стала ненавидеть ее.

— Вижу ты очнулась, — ее глаза распахнулись, когда его холодный, темный голос приветствовал ее от открытого дверного проема. Он стал старше, но все еще так же красив, что у нее перехватило дыхание. Его черные волосы были обрезаны спереди, а сзади чуть длиннее, соприкасаясь с плечами. На нем была синяя хлопчатобумажная рубашка, заправленная в джинсы, и широкий ремень, держащийся на бедрах. Ниже ткань выпирала под давлением его эрекции. Хоуп с небольшим трудом сглотнула. Он был более устрашающим, чем когда-либо прежде. Но он жив. Настолько жив, что у нее перехватывало дыхание от него.

— Ты связал меня. Прикоснулся ко мне, пока я была без сознания, — с внезапной яростью обвинила его Хоуп. Он заставил ее мучиться долгих шесть лет. — Ты не лучше тех ублюдков, что создали тебя, Вульф.

Слова, рожденные от боли и ярости, не могли быть возвращены, и у нее не было желания это делать. Как он посмел оставить ее больной, страдающей на все эти годы? Как он посмел похитить ее и напугать, а не прийти к ней так, как должен был?

Она была шокирована переполняющей его глаза яростью.

— И ты, моя сладкая жертва, не лучше суки родившей тебя, — усмехнулся он. — Думаешь, я хотел, чтобы меня снова поймали, заставили плодиться и смотреть на детей, подобных мне? Ты правда веришь, что ваш разработанный план сработает?

Хоуп в замешательстве уставилась на него. Как он мог верить в то, что она что-то планировала с матерью, когда она даже не знала, что он жив?

— Какой план? — огрызнулась Хоуп. — У меня нет с ней никаких планов.

Его губы скривились в насмешке, когда он вошел в комнату, закрыв за собой дверь. Боже, она живьем сгорала из-за него. Хоуп едва могла думать о необходимости прикоснуться к нему, почувствовать его прикосновение теперь, когда он был рядом. Его присутствие вызвало резкие муки похоти, пульсирующие в ее киске.

— Ты больше не будешь врать мне, Хоуп, — тихо сказал ей Вульф, его серые глаза потемнели от похоти, когда скользнули по ее телу. — Обещаю, что до конца этой ночи ты будешь умолять сказать мне правду.

Чувственное обещание в его голосе застало ее задохнуться. Руки Вульфа опустились к ремню, медленным, размеренным движением расстегивая его. Ее глаза расширились, когда он начал вытаскивать его из петель. Хоуп начала задаваться вопросом, имел ли он в виду нечто большее, нежели трахать ее, в чем она так нуждалась.

— Ты не посмеешь ударить меня, — наконец, прошептала Хоуп.

Вульф опустил ремень на пол, улыбаясь, когда его пальцы прикоснулись к пуговицам на рубашке. Хоуп задрожала. Она чувствовала, что ее влагалище еще сильнее нагрелось, мышцы ее лона сжимаются, подготавливаясь. Ее сердцебиение ускорилось, отбивая ритм в грудной клетке.

— Я могу отшлепать тебя, но обещаю не бить, — сказал он своим грубым, шелковистым, задумчивым голосом. — Но ты можешь вообще прекратить какое-либо наказание, Хоуп, рассказав мне правду. Скажи мне, откуда она знала о спаривании и как узнала, что ты та, кого я выбрал в качестве моей пары. Скажи мне, почему ты позволила другому мужчине прикоснуться к тебе, позволила ей насмехаться надо мной с доказательством этого.

— Ты сошел с ума? — она практически кричала на него. — Как, черт возьми, я могла позволить другому мужчине прикоснуться ко мне, если каждый раз, когда кто-то пытался, меня тошнило?

Это разгневало ее больше всего на свете. Несколько раз, когда она пыталась сходить на свидание, пытаясь забыть его, это превращалось в катастрофу уже через час.

— Так невинна и возмущена, — его улыбка вызвала дрожь в позвоночнике, но мало что сделала для облегчения необходимости в ее влагалище. — Последний шанс рассказать мне, как твоя сука-мать узнала, что мы не погибли в пожаре?

Ее потребность в нем сводила с ума. Если он не трахнет ее скоро, Хоуп наорет на идиота. Она ждала достаточно долго. Шесть мучительных лет мечтала о нем, мучаясь из-за него. Хоуп моргнула. Он снял рубашку. Его широкая, мускулистая грудная клетка блестела в тусклом свете спальни. Мускулы напряглись, сжались. Лицо было напряженным, когда его пальцы опустились к джинсам.

— Я не знаю, — прошептала Хоуп.

Она не могла оторвать глаз от его движений. Затем он снял джинсы, показывая степень своего возбуждения. Она хорошо помнила, насколько он толстый и длинный, соблазняя подростка, которым она была так давно.

Ученые держали их обнаженными. Она помнила, как Вульф двигался по дому, не обращая внимания на наготу, даже когда был возбужден. Такой высокий и мощный, он двигался с врожденной грацией, которая привлекала ее внимание снова и снова.

Его руки разорвали материал на талии, когда он скинул с ног туфли, которые носил. Через несколько секунд он был восхитительно обнажен. Его член поднялся к животу, напряженный, жесткий, толстый и большой. Выпуклая головка была пурпурной, чуть толще, чем ствол, и пульсировала из-за возбуждения.

— О, Боже, — прошептала Хоуп, затаив дыхание.

Он подошел к кровати, опустившись на колени рядом с ней, глядя на нее холодным, надменным выражением. Она знала, что он ублюдок, но видела огоньки страсти, мерцающие в мрачных тенях его глаз. Он не был безучастным, и эрегированный член не был его единственной реакцией на нее. Она его пара, и, чтобы он ни делал, она знала, Вульф не причинит ей вреда. По крайней мере, физически.