Хозяин Черной башни

Глава 6

Таким образом, я провела в Блэктауэре еще одну бессонную ночь; она была не первой и, вне всякого сомнения, не последней. Наутро небеса были голубыми, солнце сияло, и я вдруг почувствовала облечение. Все утро я, словно последняя трусиха, пряталась в своей комнате. В случае необходимости, если кто-либо спросит меня, я была готова прибегнуть к самой распространенной из всех женских уловок – сослаться на головную боль. Но никто меня не побеспокоил. Конечно же он должен был знать, каково мне, несмотря на то, что до вчерашнего дня я ничем не выдала своих чувств. Ни один мужчина не может, держа в объятиях женщину, не понять этого. Мои губы отвечали на настойчивые притязания его губ, мои руки обнимали его. Закрыв глаза, я и сейчас могла бы представить себе эти объятия, они все еще жгли мое тело, словно огнем.

Около полудня я увидела его на конюшенном дворе. Один из грумов вывел его лошадь, он сел в седло и выехал через ворота. Я следила за его высокой, прямой фигурой до тех пор, пока она не скрылась из виду.

Затем – это было словно что-то из другой жизни – я вспомнила, что сегодня после обеда обещала Аннабель спустить ее вниз. Теперь я могла сдержать свое обещание, не опасаясь встретить хозяина. Когда-нибудь мне придется с ним встретиться, в отчаянии думала я, но только не сегодня!

Я была полна решимости выполнить обещание, данное Аннабель, еще и потому, что не сомневалась в том, что сэр Эндрю не осмелится снова показаться мне на глаза. Однако едва только я у троила Аннабель поудобнее – она раскраснелась ит удовольствия, была возбуждена и наряжена в одно из своих самых искусно разукрашенных платьев для чая, – как горничная доложила о визите.

Я могла бы кое-что сказать, невзирая даже на присутствие Аннабель. Но сэр Эндрю оказался мне не по зубам – чересчур умен. Он привез с собой сестру.

Она навела меня на мысль об огне, и это было довольно странно, потому что ее красота была нежной, волосы – белокурыми. Совершенные округлости ее фигуры были подчеркнуты элегантным кроем темно-синего костюма для верховой езды, который теснейшим образом облегал ее бюст и талию, прежде чем упасть изящными клиньями широкой юбки. Аннабель пожирала ее взглядом – словно перед ней вживую предстала одна из тех кукол, что были изображены в ее модном журнале.

– Ну разве они не чудесно смотрятся вместе? – спросил сэр Эндрю, явно рассчитывая быть услышанным обеими леди. – Два настоящих божества, друг подле друга – какая радость это видеть.

– Могу ли я предложить вам немного освежиться? – сквозь зубы спросила я. – Я знаю, час еще ранний, но вы проделали верхом такой долгий путь...

Сэр Эндрю нагло ухмыльнулся мне и милостиво принял предложение. В комнате появились чайные принадлежности, и все мы немного расслабились. Или, вероятно, мне следовало сказать: “я расслабилась”, потому что, кроме меня, похоже, никто не утратил обычной самоуверенности. Леди Мэри весело щебетала, сообщая Аннабель о балах и театральных вечерах. Та с упоением ее слушала, но взгляд ее то и дело отклонялся в сторону и останавливался на сэре Эндрю.

– Рада видеть, что здоровье леди Мэри так неожиданно улучшилось, – не без сарказма заметила ему я. – С ваших слов я заключила, что она не отважится выезжать с визитами этим летом. Воздух высокогорья творит просто чудеса!

– Я говорил, что ее здоровье время от времени демонстрирует значительные улучшения, – невозмутимо отвечал сэр Эндрю. – Что же до меня, я в восторге видеть мисс Гамильтон в таком прекрасном состоянии. Согласно вашим описаниям, я ожидал увидеть бледное дитя, просто инвалида, а вместо этого нахожу здесь очаровательную молодую леди.

Аннабель навострила ушки, на что и была рассчитана эта ремарка, и бросила на меня взгляд, исполненный отвращения. Меня не слишком волновало, что она обо мне думает, но мне ненавистна была сама мысль о том, что ложь сэра Эндрю сойдет ему с рук.

Вскоре леди Мэри завела со мной веселый разговор, изумив меня своими остроумными замечаниями по поводу общества и манер. Правда, постепенно ее замечания сменились вопросами. Что за человек мистер Гамильтон? Насколько он молод и насколько хорош собой? Давно ли я живу в Шотландии? Не скучаю ли я по Лондону и всем его увеселениям? Что я делаю, чтобы развлечь себя? В ее улыбающихся устах никакой вопрос не казался дерзким. И прежде чем я это поняла, я уже рассказала ей множество вещей – о своем отце, о его внезапной смерти, о том, как я искала себе место.

Вес это время я краем глаза следила за Аннабель и сэром Эндрю, которые, похоже, наслаждались обществом друг друга, не обращая внимания на остальных. Благодаря болтовне леди Мэри, я не могла расслышать, о чем они говорят, но на лице Аннабель были написаны столь откровенные и восторженные чувства, что я начала сожалеть, что эта часть разговора проходит мимо меня.

Послеполуденный свет позолотил комнату, и наконец леди Мэри поднялась, чтобы проститься. Сэр Эндрю подчинился с видимой неохотой, в которой чувствовалось тонкое и рассчитанное притворство. Его глаза с тоской смотрели на Аннабель. Она же, как гораздо менее опытная участница спектакля, скривилась в гримасе, которая появляется у ребенка, когда его уводят с праздника. Я нахмурилась, но она этого не заметила. Она была занята тем, чтобы как можно более элегантно подать сэру Эндрю руку – так, словно бы действительно рассчитывала, что тот ее поцелует. Сэр Эндрю взял руку Аннабель обеими руками и склонил голову...

Беспокойство, которое бурлило во мне на протяжении всего этого визита, достигло пика.

Леди Мэри сделала вид, что ничего не заметила.

– Пойдем, Эндрю, и прекрати дразнить мисс Гордон.

Грациозно и с улыбками они наконец оставили нас.

После того как Иан отнес Аннабель наверх, я присела и стала размышлять о том, что случилось. Было несомненно, что Аннабель того и гляди влюбится в сэра Эндрю. Может быть, это уже произошло. Он был достаточно смазлив, чтобы завоевать сердце любой девушки, особенно девушки такого рода, которая ничего не видит, кроме голубых глаз и золотых усов.

Чем может завершиться их “роман”? Когда сэр Эндрю галопом промчится по ее жизни и покинет ее, как это, несомненно, случится к концу лета, – подкручивая свои усики и привычным образом помахав ей на прощание, – что ж, мне даже не хочется думать о том, в каком состоянии окажется Аннабель. Я решила, что лучше будет пресечь флирт на корню. Сэр Эндрю, несомненно, преднамеренно поощряет его; он и его сестра весьма настойчиво требовали, чтобы мы нанесли им ответный визит, и они говорили Аннабель о скорой встрече и о том, что эти встречи будут частыми. Следовательно, мне, и только мне, предстояло убить первую любовь, и самым надежным способом убийства было – поговорить с мистером Гамильтоном. Несмотря на то что я всегда питала отвращение к роли шпиона и сплетника, я просто не знала, что еще можно предпринять.

Я решилась просить совета миссис Кэннон – не потому что я ожидала от нее какой-то серьезной поддержки, но просто потому, что мне нужно было с кем-то поговорить. Когда я вошла в ее комнату, почтенная старушка спала, и мне понадобилось некоторое время, чтобы втолковать ей, о чем я, собственно, веду речь.

– Поговорить с мистером Гамильтоном? – моргая, повторила она. – О, моя дорогая, вы не сможете сейчас этого сделать. Он уехал в Эдинбург. И я не знаю, когда он вернется.

– Уехал... в Эдинбург? Вчера... вчера он ничего мне об этом не говорил.

– Полагаю, что это было внезапное решение. Он такой опрометчивый человек; у него весьма странные представления о долге, и он действует в соответствии с ними, не беспокоясь о том, что подумают об этом другие.

Я сосредоточенно разглаживала складки своей черной юбки.

– Упоминал ли он о том, почему уезжает?

– С чего бы это? – Миссис Кэннон широко раскрыла глаза.

Я покачала головой, потому что ответа у меня не было. На мгновение меня закружили воспоминания о собственных несчастьях. Мистер Гамильтон больше не хочет видеть меня, это я хочу его видеть. Либо он сбежал, чтобы не попасть в неловкую ситуацию, или же просто совершил то, что сделал бы на его месте любой порядочный человек: он уехал, чтобы приискать мне другое место.

Честно говоря, мне не было пользы размышлять об этом. Я заставила себя мысленно вернуться к исходной проблеме, но чтобы разбудить миссис Кэннон на этот раз, мне пришлось хорошенько потрудиться. Восприняв мое молчание как знак полного удовлетворения, она снова начала посапывать.

– Я хочу поговорить с вами о сэре Эндрю Эллиоте, – громко сказала я. – Если мистер Гамильтон в отъезде, на нас возлагается еще большая ответственность. Сар Эндрю и Аннабель встречались друг с другом. Он намерен регулярно являться к нам с визитами, а Аннабель – ну, не мне вам рассказывать, что такое Аннабель. Я не уверена, что будет мудрым с нашей стороны позволить им сблизиться.

Уже несколько раз миссис Кэннон поражала меня, демонстрируя значительную проницательность, – всякий раз, когда выплывала из своего сонного тумана. Теперь она одарила меня взглядом – таким острым и таким понимающим, что мне показалось, что на моем лице проступили поцелуи сэра Эндрю.

– Я не сомневалась, что он станет флиртовать. Джентльмены частенько бывают такими. Однако, мисс Гордон, джентльмен может флиртовать с женщиной, но жениться он предпочтет на наследнице богатого состояния. Когда лорд Даннох отойдет в мир иной, Аннабель станет одной из самых выгодных партий в Шотландии.

У меня перехватило дыхание. Ну конечно, ну конечно! Это объясняло множество самых разных вещей, включая и переменчивость в поведении сэра Эндрю во время нашей первой встречи. Он принял меня за мисс Гамильтон. О да, теперь мне все было ясно. Он был молод и хорош собой; но, вероятно, все его дорогие наряды вовсе не свидетельствовали о соответствующем им богатстве и воспитании.

– Я не знала о том, что мистер Гамильтон находится в родстве с лордом Даннохом.

– Его лордство является старшим братом мистера Гамильтона. Я думаю, что именно поэтому мистер Гамильтон и уехал так внезапно, – сообщила миссис Кэннон. – Здоровье лорда Данноха внушает большие опасения.

– Но у его лордства нет сыновей?

– Были. Два прекрасных сына. – Миссис Кэннон печально вздохнула. – Один умер во младенчестве. Ну а другой утонул прошлой весной в Оксфорде – лодка перевернулась. Именно по этой причине мы были в Лондоне в апреле. Его лордство не смог перенести известия о смерти сына, и его хватил апоплексический удар. Одно время мы думали, что лорд Даннох последует прямиком за своим наследником в царство вечного блаженства. Сейчас это вопрос нескольких педель, и очень скоро мистер Гамильтон станет лордом Даннохом.

Я простилась с миссис Кэннон и вернулась к себе в комнату. Больше всего меня огорчала моя собственная тупость – похоже, я просто не хотела узнать правду. Ведь в первый же раз, как я увидела мистера Гамильтона, он упоминал о Гамильтонах Даннохских. Да, конечно, но у этих старинных семей всегда так много побочных ветвей, и некоторые из них бедны как церковные мыши, а его образ жизни никогда не давал оснований предположить, что он ожидает каких-то серьезных изменений. Что же до Аннабель...

Всегда и везде Аннабель! Я пыталась поговорить о ней, пыталась побеспокоиться о ней. Но она не нуждается в моем беспокойстве. Она станет самой богатой наследницей в Шотландии. Сэр Эндрю превосходно ей подойдет. Они оба глупы, поверхностны и эгоистичны. Нет сомнений в том, что они будут счастливы вместе.

На следующий день мое настроение не улучшилось. Я не могла ничем заняться – все валилось у меня из рук. Библиотека была запретной территорией – слишком много с ней связано воспоминаний, – и у меня не было настроения заниматься набросками. Я заглянула в комнату Аннабель и обнаружила ее и миссис Кэннон, погруженными в муки рождения нового платья. Покрытый розами атлас покрывал пол, словно дорогой ковер, и миссис Кэннон ползала по нему, словно гигантский жук, с ножницами в руках, тогда как Аннабель смотрела на все это с кровати и давала указания.

Места для меня там не было. Я удалилась в еще более скверном настроении, чем раньше. Конечно, я знала, что брожу по дому, стараясь оттянуть время, уклониться от той работы, что мне надлежало сделать – мне следовало написать моему кузену Рэндэллу. Если я и лелеяла какие-то глубоко запрятанные надежды (а, господи боже, они у меня были!), то они рассыпались в прах с отъездом мистера Гамильтона. Я знала, что должна приготовиться к отъезду до того, как меня официально отошлют из дома.

Может быть, если бы Рэндэлл был человеком другого сорта, я бы могла ему написать, но даже и тогда я, скорей всего, не стала бы этого делать. Истина заключалась в том, что я утратила самоуважение, гордость и прочие превосходные добродетели. Я больше не имела сил оторвать себя от хозяина, я могла совершить это лишь одним способом – прямиком сойти в могилу и чтоб меня засыпали землей. Если он хочет, чтобы я продолжала жить, он должен отослать меня от себя.

И как только я призналась себе в этом, мне стало немного лучше. Есть некоторое облегчение в том, чтобы встретить самое худшее лицом к лицу. Но я все еще не находила себе покоя, дом давил на меня. Я пошла в конюшню и попросила Иана оседлать мне Шалунью.

Я не знаю, почему решила направиться в Глендэрри – может быть, потому, что больше ехать было некуда. Я никогда не бывала там, но сбиться с пути было невозможно; мне приходилось лишь послушно следовать за изгибами дороги и струящегося потока. Дорога вела сквозь чащу темных елей, где солнечный свет падал на землю пятнами, составлявшими изящный дрожащий узор, и через открытые вересковые пустоши. Наконец я увидела перед собой Глендэрри.

Здешний дом был гораздо более поздней постройки, чем Блэктауэр, и намного меньше размерами. Фасад дома был величественным, с высокими и широкими окнами и террасой в итальянском стиле. Кусты роз в высоких вазах украшали ступени, и их цветы свешивались через перила.

Я уже поднималась по ступенькам, когда в открытом окне справа от двери появилась головка леди Мэри.

– Мисс Гордон! Какой приятный сюрприз! Пожалуйста, входите.

Я так и сделала. Мы поговорили о погоде и обменялись взаимными комплиментами. Затем леди Мэри подняла лежавший на столе веер – изящную вещицу с перламутровыми пластинами и нарисованной пасторальной сцепкой с пастушками – и принялась томно помахивать им.

– Вы скоро ожидаете мистера Гамильтона назад? – спросила она. – Должна вам признаться, мне ужасно любопытно встретиться с ним. Как я понимаю, он вдовец. Странно, что он не женился снова. Неужели он был так предан своей жене?

– Полагаю, что это – самое естественное объяснение.

– Вовсе нет. – Глаза леди Мэри сверкнули. – Может быть, он просто не любит женщин – или любит их так сильно, что не может остановить свой выбор на какой-то одной.

– Мне очень жаль, что я не имею возможности удовлетворить ваше любопытство, – сдержанно отвечала я. – Но я и вправду ничего не знаю о его личных делах. А сплетни меня не интересуют.

Она бросила на меня из-за веера быстрый взгляд голубых глаз. Веер закрывал ее рот, так что я не могла верно судить о том, какую именно реакцию вызвала моя грубость.

– Что ж, – мягко произнесла она, – я ведь не интеллектуалка, как вы, мисс Гордон; я не разделяю вашего восхитительного равнодушия к сплетням. И в самом деле, Эндрю порой приносит домой такие забавные истории, которые слышит в деревне...

– Что за истории? – резко спросила я, охваченная дурными предчувствиями.

– Фи, мисс Гордон, вы не так уж равнодушны к сплетням, как утверждаете! Я должна была бы в свою очередь подразнить вас за то, что вы преувеличили свое к ним равнодушие. Но я не буду так жестока. Эти истории касаются миссис Гамильтон – и того, как она умерла.

– Это было очень давно – никто не может помнить...

– Ах, но люди помнят. Не потому, что она бывала в деревне; она холодно относилась к этим людям, презирала их; и как они на это негодовали! – Леди Мэри опустила свой веер; хорошенький ротик изогнулся в улыбке. – Но они ее помнят. Знаете, она была очень красивой.

– И что же они говорят, эти жалкие людишки из деревни?

Она посмотрела на меня внезапно потемневшими глазами:

– Между мужем и женой были плохие отношения, вы знаете. Слуги частенько слышали, как они ссорились. Говорят, он ее бил.

– И это все, что они говорят?

– Нет. – Леди Мэри снова развернула свой веер. Я, почти загипнотизированная, смотрела, как ее белая рука двигает им туда-сюда, туда-сюда. – Они говорят, что миссис Гамильтон бежала, спасаясь от его ревности и угроз. Они говорят, что муж последовал за ней, поймал ее у пруда, недалеко от водопада. Они говорят, что она все еще здесь – глубоко под черной водой, у скал.

На одно мгновение вся комната накренилась, словно корабль в бурю. Затем я пришла в себя и спокойно сказала:

– Это – ложь.

Красавица поднялась и подошла ко мне, ее юбки изящно развевались.

– Мисс Гордон, вы молоды, и вы одна в целом свете. Может быть, в каком-нибудь другом доме вы были бы счастливее. У меня есть друзья в Англии и на континенте. Могу ли я сообщить им о вашей ситуации?

Это был подходящий момент, чтобы сообщить ей, что я уже решила искать другое место и обдумываю этот вариант. Я была потрясена – не столько этой историей, но тем фактом, что она в нее верит. Как еще я могла объяснить ее тревогу за меня – подлинную тревогу. Я была готова поклясться в этом!

Когда мы вышли, сэр Эндрю мерил шагами дорожку перед домом. Уздечка была переброшена у него через руку, и он выглядел необычайно задумчивым. Однако, увидев нас, он расплылся в сияющей улыбке.

– Не хотите ли, чтобы я проводил вас часть пути?

– Нет, благодарю вас.

– Вижу, я в немилости. Ну хорошо, я постараюсь когда-нибудь вернуть себе былую приязнь.

У поворота дороги я оглянулась. Леди Мэри стояла на террасе, ее силуэт был обрамлен вьющимися розами. Эта картина долго стояла у меня перед глазами, когда и сама она, и дом уже скрылись из виду. С болью в сердце я ехала, не замечая пути, пока меня не привело в чувство неожиданное, резкое движение лошади. И как раз вовремя; только схватившись за голову лошади, я удержалась от того, чтобы быть сброшенной на землю.

Я поняла, что Шалунья, обычно спокойная и сонливая, без сомнения, заболела. Она вела себя странно с той самой минуты, как мы покинули Глендэрри. В любом другом случае ее поведение можно было бы назвать игривым; но она шарахалась от каждой придорожной маргаритки. Погруженная в свои думы, я просто фиксировала это, но мое тело, гораздо более тренированное, чем я сознавала, умело управляло лошадью. Но последний неожиданный рывок был слишком резким, чтобы не обратить на него внимания.

Я натянула поводья и заставила животное остановиться. Но даже и тогда лошадь продолжала беспрерывно двигаться, поднимая ноги, словно собиралась встать на дыбы. Я шлепнула ее по спине.

– Что такое? – спросила я. – Ты чего-то испугалась?

Шалунья повернула ко мне голову и жалобно скосила глаза. И тут я по-настоящему испугалась. Я припомнила старинные рассказы о том, что животные чувствуют то, что не видно человеческому глазу. Я не без напряжения оглянулась.

Разумеется, там ничего не было – ни позади меня, ни где-либо еще. Мы находились в самой середине маленькой пихтовой рощи. Легкий ветер с сухим шуршанием шевелил иглы деревьев. Было бы абсурдом думать, что в такой час кто-то может оказаться здесь, что кто-то прячется за пихтами, затаив против нас зло. Призраки выходят по ночам, и они любят сырые коридоры и крошащиеся стены.

Все это было совершеннейшей правдой – но какая-то часть меня не хотела поддаваться уговорам. Меня вдруг охватила безумная паника. Я вдавила колени в бока лошади и пригнулась в седле. И она с ужасным храпом понеслась вперед.

Мне не пришлось стыдиться того, что мы убегаем. С первого же рывка лошади я откинулась назад и рухнула на землю с такой силой, что на мгновение у меня остановилось дыхание.

Некоторое время я лежала неподвижно, вдыхая воздух, пропахший сосновыми иглами, в которые зарылось мое лицо. Вдруг мне показалось, что я слышу стук лошадиных копыт, и я попыталась сесть; но когда я перенесла вес тела на левую руку, она подвернулась, и я едва не потеряла сознание от боли.

Стук копыт раздавался все ближе, наконец лошадь остановилась; мужской голос в тревоге прокричал:

– Святые небеса, мисс Гордон, что случилось? У меня было дело в деревне... хотел, чтобы вы составили мне компанию... но какое счастье, что я выехал за вами следом! Вы сильно поранились?

– Благодарю вас, сэр Эндрю, – произнесла я, позволяя ему привести меня в сидячее положение. – Со мной все в порядке; думаю, я вывихнула запястье. Не могу понять, как это случилось. Шалунья – самая спокойная из всех лошадей.

– На этот раз она оказалась достаточно опасной. Полагаю, она все еще скачет.

Мои глаза разглядели красновато-коричневое пятно на другом конце поляны.

– Нет, она здесь, сэр Эндрю! Продирается сквозь деревья, словно непослушный ребенок.

Я позвала ее; и Шалунья вышла ко мне из леса с опущенной головой и тянущимися за ней поводьями. Она просеменила к нам, все еще ступая как-то странно, но явно очень встревоженная тем, что видит. Когда сэр Эндрю подошел, чтобы привести ее ко мне, лошадь покорно ждала его и позволила ему взять уздечку.

Некоторое время он говорил с ней, шлепал ее по шее и осматривал ее ноги и бока. Он поправил седло и подошел ко мне, ведя под уздцы послушную лошадь.

– Сейчас она совершенно спокойна, – признал он. – Итак, мисс Гордон, что скажете? Та ли вы женщина, которая способна сесть на лошадь, которая ее сбросила?

Я с сомнением посмотрела на Шалунью. Если говорить правду, я бы предпочла отправиться домой пешком. Но мягкий, полный раскаяния взгляд лошади убедил меня в обратном. У меня появилось дурацкое чувство, что я оскорблю чувства Шалуньи, отказавшись дать ей еще один шанс.

Остаток пути она вела себя словно ангел. Сэр Эндрю настоял, что будет сопровождать меня, и я не отказалась от этого предложения. Когда мы добрались до конюшенного двора, сэр Эндрю рассказал Иану о том, что случилось. Грум был заметно расстроен. Он сказал неловко, но искренне:

– Надеюсь, хозяйка, вы не поранились.

– О нет. Нет сомнения в том, что это была просто пчела, как предположил сэр Эндрю.

– Может быть и так, – отозвался Иан голосом, полным сомнения.