Глава 26

Меррик, Ларен и все мужчины из Малверна отплыли два дня спустя, ясным, безоблачным утром. Чесса надеялась, что таким оно и останется и туман не закроет озеро до вечера. Перед отплытием кормчий Эллер потянул носом воздух и удовлетворенно крякнул.

– Думаю, денек будет ничего себе, – сказал он. – Подходящий для плавания в незнакомых водах.

Чесса и Клив с Кири на руках махали им вслед, пока оба корабля не скрылись за поворотом береговой линии.

– Теперь это наш дом, – сказала Чесса. Кири попросила:

– Отец, опусти меня на землю. Я хочу поискать Кальдон. Я не видела ее уже два дня. Думаю, она по мне соскучилась. Я сказала ей, что хочу познакомиться с ее детками.

Клив молча кивнул и поставил девочку на узкую тропинку, которая вела к длинному деревянному причалу, выдающемуся далеко в озеро.

– В богатстве воображения она может поспорить с Ларен, – заметил он, глядя ей вслед. – Жаль, что Ларен так и не удалось увидеть чудовище еще раз. Меррик говорит, что она теперь долго будет пребывать в расстроенных чувствах.

– Давай возьмем с собой Кири и опять примемся за работу, – сказала Чесса. – Я хочу поскорее заиметь свою собственную кровать.

Варрик каждый день смотрел на ее живот и при атом всякий раз спрашивал, как она себя чувствует. В ответ Чесса всегда улыбалась ему и говорила, что чувствует себя превосходно.

Мало-помалу в жизни обитателей Кинлоха начались перемены. Теперь здесь иногда звучал смех, и мужчины порой оживленно спорили друг с другом и за столом, и во время работы. Дети, которыми верховодила Кири, все чаще устраивали потешные сражения, используя при этом ножи, мечи и топоры, вытесанные из дерева. Они играли кожаными мячиками, опрокидывали друг друга на землю, громко обзывались.

Прядя шерсть, женщины, раньше всегда безмолвствовавшие, теперь с увлечением болтали. Глядя на все эти новшества, Варрик хмурил брови, но ничего не говорил. Чесса смеялась так много, как никогда в жизни, и чаще всего не потому, что ей в самом деле было смешно, а потому, что ей хотелось, чтобы жители Кинлоха поняли, какая чудесная вещь смех, и убедились, что они могут смеяться, не опасаясь наказания, и что Варрик ничего им за это не сделает. “Пожалуй, Клив скоро возомнит, что он самый остроумный человек в Шотландии, – говорила она себе, – поскольку теперь я заливаюсь смехом почти от всего, что он говорит”.

* * *

Тот день, когда Чесса сломала Атолу ногу, начался с мутного серого тумана, однако затем развиднелось и мглистый рассвет перешел в солнечное утро, пахнущее свежестью. На высокий скалистый гребень, окаймляющий их новую усадьбу с восточной стороны, опустился крупный сокол. Все мужчины работали на строительстве усадьбы, которую Клив собирался назвать Карелией в честь перешейка между озером Ладога и Финским заливом, места, которое он, по его словам, всегда вспоминал с удовольствием. Когда Чесса попыталась выяснить причину этого удовольствия, Клив поцеловал ее в кончик носа и сказал, что ответ на этот вопрос он унесет с собой в могилу.

– Карелия, – произнесла она. – Что ж, это и впрямь красивое название, не стану спорить, хоть я и уверена, муж мой, что там у тебя была какая-то женщина. Как ее звали?

– Тайра, – ответил он и снова чмокнул ее в кончик носа. – Если, конечно, мне не изменяет память. Ведь их было так много.

Чесса сжала руку в кулак и с наигранной яростью ударила его в живот. Он ухмыльнулся:

– Ну как, ты еще не забеременела? Она нахмурилась:

– Я столько раз объявляла себя беременной, и вот теперь, когда я и вправду этого хочу, у меня ничего не выходит. Как ты думаешь, Клив, может, я бесплодна?

– Нет, дорогая, я думаю, что твой муж просто недостаточно усерден. А может, все дело в том, что ты чересчур тревожишься по этому поводу и твои опасения передаются моему семени, вот оно и отказывается оплодотворить тебя.

– Да, верно, в последнее время ты слишком много работаешь на этой стройке и всегда возвращаешься домой очень усталый.

Клив схватил ее за шею и легонько сдавил. Потом крепко поцеловал в недовольно сжатые губы. Он пристально посмотрел ей в лицо, заглянул в прекрасные зеленые глаза, такие же зеленые, как те мшистые камни у водопада, которые он ей показывал.

– Мой отец что-нибудь говорил тебе? Он никак тебе не досаждал?

– Нет. Но всякий раз, когда он видит меня, он пялится на мой живот.

– Чесса, это правда? – раздался детский голосок. Клив и Чесса опустили глаза и увидели Кири, которая хмуро смотрела на отца и мачеху. В руках у нее было недогрызанное яблоко. Чуть поодаль трое ребятишек, вечно ходящих за ней хвостом, спорили из-за кожаного мячика.

– О чем это ты, золотце? – спросила Чесса. – Что правда?

– Я слышала, как Атол сказал своему брату, что у тебя будет ребеночек от моего отца.

– Чистая правда, – глазом не моргнув, ответствовал Клив.

– А потом он сказал, что ты говоришь не правду и что ребеночек у Чессы будет не от тебя, а от Варрика. Я сказала ему, что он ошибается, а он надо мной посмеялся. Атол противный. Он мне не нравится. – Кири на мгновение уставила глаза в землю, свирепо сдвинув брови. – По-моему, он полоумный.

– Да, Кири, ты права. У него не в порядке с головой, – твердо сказала Чесса. – Так что держись-ка ты от него подальше. Он трус и любит делать гадости.

Но Кири не последовала этому совету. По счастью, Чесса подоспела как раз вовремя. Она увидела Атола, который с издевкой смотрел на девочку с высоты своего роста, услышала, как Кири крикнула:

– Ты все наврал мне, Атол. Чесса родит ребеночка не от Варрика, а от моего отца, вот!

– Ты маленькая дура, – зло прошипел Атол. – Ты ничего не понимаешь. Убирайся отсюда, поняла?

– Никуда я не уйду, пока ты не признаешься, что все наврал!

Атол обругал ее грубым словом, она лягнула его в голень, и тогда он нагнулся, схватил ее и начал трясти, словно нашкодившую собачонку.

– Ах ты, мерзкое отродье! – заорал он, брызжа слюной ей в лицо. – Мерзкое, проклятое отродье! В тебе его кровь, и ты не имеешь права жить здесь и присваивать то, что принадлежит мне!

Чесса не представляла, что у него на уме, но лицо его было искажено такой бешеной яростью, что она ужаснулась. Он полностью утратил самообладание и, похоже, мог сделать все что угодно.

– Отпусти девочку, Атол, – тихо сказала она.

– Ты! – злобно прохрипел Атол и снова тряхнул Кири. Та сжала свою маленькую ручку в кулак и изо всей силы стукнула его по носу. Атол взвыл и швырнул ее на землю.

В следующее мгновение Чесса вихрем налетела на него, пронзительно выкрикивая все бранные слова, которым она выучилась в Дублине от воинов своего отца. Он занес было кулак, чтобы отпихнуть ее, и тут она что было сил ударила его коленом в пах. Когда он согнулся вдвое, вопя от боли, она лягнула его в голень и он, не удержавшись на ногах, шлепнулся на землю. Но Чессе этого было мало. Она пнула его в ребра, потом еще раз с силой ударила его каблуком в голень, и услышала, как хрустнула кость. Однако это ее не остановило. Тяжело дыша, она продолжала исступленно наносить удары.

– Чесса, перестань!

Она попыталась вырваться из рук Клива и снова наброситься на Атола, который сжался в комок под градом ее пинков, однако Клив все же сумел оттащить ее.

Чесса резко повернулась к мужу и, задыхаясь от ярости, крикнула:

– Он схватил Кири и стал ее трясти! А потом швырнул ее на землю. Швырнул ее, Клив( – С Кири все в порядке, Чесса. Я научил ее, как перекатываться через плечо при падении. Перестань же, Чесса, оставь его. Смотри, с Кири ничего не случилось.

– Отец, погляди, я не ушиблась, не то что Атол. Красный туман, застилавший глаза Чессы, рассеялся, когда она услышала удовлетворение, прозвучавшее в тонком голоске Кири. Она набрала в легкие побольше воздуха и медленно выдохнула.

– Ума не приложу, почему я не вытащила нож и не всадила в его черное сердце, – сказала она, тряхнув головой. Потом посмотрела на съежившегося в страхе Атола, занесла ногу для очередного пинка, однако не ударила.

– Нет, – сказала она. – Думаю, с него хватит.

– Моя нога, – простонал Атол. Он с трудом сел, схватился за голень и начал раскачиваться из стороны в сторону, не переставая скулить. – Моя нога! Ты ее сломала!

– Да, сломала, – согласилась Чесса. – Я слышала, как хрустнула кость. Посиди спокойно, и я тебе помогу.

Услышав это предложение, Атол завопил во все горло и попытался отползти прочь.

– Сиди смирно, ты, трусливый задира.

– Не бойся, Атол, теперь она уже не станет тебя убивать, – сказал Клив. – Делай, что она велит, иначе мне придется огреть тебя камнем по голове, чтобы ты не трепыхался, пока она будет заниматься твоим переломом.

– Что тут стряслось? – спросил подошедший Игмал, вытирая руки о кожаный передник. – Вижу, ты, Атол, забыл о моем предупреждении, а? Вот и получил. Тебе еще повезло, что она тебя не убила.

Атол застонал:

– Игмал, я тебе приказываю: не подпускай ее ко мне, не позволяй ей касаться меня!

– Попридержи свой глупый язык, Атол. Она тебя не убьет.

– Мой отец…

Клив наклонился и, не говоря ни слова, хрястнул Атола кулаком в челюсть. Тот, оглушенный, упал навзничь.

– Отец, ты научишь меня так бить?

– Нет, не научу, – ответил Клив, беря дочь на руки. – У тебя и правда ничего не болит, сердечко мое?

– Нет, – беспечно сказала Кири. – Игмал, можно я пойду с тобой и помогу тебе работать?

Игмал широко улыбнулся, показав свои блестящие белые зубы, и взял Кири у Клива.

– Да, малышка. Я разрешу тебе поиграть в чане из-под смолы. Думаю, твоему отцу и мачехе это понравится.

* * *

В конце сентября, когда в Норвегии по утрам уже подмораживало, в Шотландии еще стояла теплая погода, воздух был ласков и напоен ароматом вереска. Строительство Карелии, новой усадьбы Клива и Чессы, было уже закончено. В доме пахло свежим деревом, и Чесса с удовольствием вдыхала его запах. Дом был невелик, но в нем хватало места для Клива с Чессой и Кири, дюжины воинов и четырех семей, которые решили переселиться в Карелию из Кинлоха. Рядом с общим домом имелась баня, совсем такая же, как в Малверне, только меньше, а также уборная, амбар для зерна, сараи, где хранились инструменты и припасы, хлев для коров, коз и двух лошадей, кузница и небольшой барак для рабов. Теперь мужчины сооружали вокруг усадьбы палисад высотой в десять футов.

– Этот дом – наш, – сказала Чесса, радостно потирая руки. Аргана дала ей котелки, блюда, ложки, ножи и даже красивую полотняную скатерть для длинного общего стола. Когда Клив впервые разжег огонь в очаге, а Чесса в первый раз взялась за прикрепленную к потолочным балкам толстую палку со змеиной головой на конце, чтобы подтянуть приделанные к ней тяжелые цепи, на которых висел большой железный котел, она не смогла сдержать счастливого смеха. Присутствовавший при этом Варрик посмотрел на нее и нахмурился. Аргана тоже рассмеялась, Кейман же даже не улыбнулась. Она просто стояла и смотрела, не проронив ни единого слова. Атол тоже смотрел, опираясь на костыли, и вид у него при этом был такой злой и мрачный, что Кливу захотелось вышвырнуть его вон.

Именно в эту ночь, их первую ночь в новом доме и на новой кровати, застеленной новой мягкой медвежьей шкурой, которую подарил им Оттар, один из воинов Игмала, Чесса сказала:

– Я беременна.

Клив, как раз собиравшийся овладеть женой, застыл, напрягся, оторопело глядя ей в лицо, а потом глубоко вошел в нее и она засмеялась, проталкивая его еще глубже.

– Я гадала, что же ты сделаешь, когда я тебе скажу, – прошептала она ему на ухо, потом легонько укусила его за мочку и поцеловала в подбородок, а затем в губы, ощутив смешавшийся с его дыханием хмельной вкус меда.

– Я люблю тебя, Клив, – сказала она. – И теперь я знаю, что не бесплодна.

Он на мгновение отстранился от нее и, наклонив голову, припал губами к ее лону. Когда она вскрикнула, невольно изогнув спину, он рассмеялся.

– Пусть мой ребенок услышит, как его мать кричит от наслаждения, – проговорил он и снова вошел в нее, чувствуя, как ее плоть сжимается вокруг его, чувствуя, как она конвульсивно вздрагивает от жгучего наслаждения.

– Лучше оставь свои попытки управлять мною, Чесса, – прошептал он, распрямившись и целуя ее при каждом слове. – Уверен, ты воображала, что я так ошалею, узнав о твоей беременности, что свалюсь с кровати на пол, а ты будешь смотреть на меня с самодовольной улыбкой. Ох нет, Чесса, не делай таких движений, а то я…

Больше он ничего не сказал. Он овладел ею опять, но не так, как в первый раз, потому что теперь он знал – в ее чреве зреет его дитя, и ему хотелось показать ей, как он этому рад, как сильно он ее любит и как будет лелеять и оберегать ее до самого конца своей жизни. Когда к нему вернулся дар речи, он прошептал:

– Я люблю тебя, Чесса. Я никогда не считал тебя бесплодной.

Она ткнула его локтем в ребра, потом притянула к себе, так что его губы коснулись ее губ.

. – Ты в самом деле любишь меня, Клив? Не то чтобы я не поверила тебе, когда ты заставил себя сказать это в первый раз, – просто дело в том, что ты мужчина, а я знаю, что мужчины не любят говорить о таких вещах. Говоря о любви, они чувствуют себя глупыми.

– И кто же тебе это сказал? Уверен, что не Ларен и не Мирана.

– Нет, я заметила это сама.

– Так ты, стало быть, такая же старая и опытная, как Альна с ее беззубыми деснами, скрипучим кудахтаньем и вечными разговорами о недостатках, свойственных всем мужчинам, включая даже ее любимого Рорика?

– Нет, я, конечно же, не такая – разве что совсем немножко. Но ты так редко говорил мне о своей любви – раз, два и обчелся. Обычно ты только устраиваешь мне разносы и кричишь на меня или же хочешь затащить меня в постель – впрочем, все мужчины только об этом и думают.

– Это чистая правда, – пробормотал он, страстно целуя ее. – Скажи, когда родится наш ребенок?

– В марте.

– Кири тоже родилась в марте, – сказал он и, скатившись с нее, обнял ее за плечи.

– И что же тогда случилось?

В ответ он рассказал о Сарле, о том, как он любил ее, вернее, думал, что любит, о том, как она предала его, и о том, как он заставил ее остаться в Малверне до тех пор, пока она не родит.

– Я помню, как она кляла меня, когда рожала Кири.

– Почему?

– Потому что роды – это очень больно, Чесса.

– Ты уверен? Сайра говорила мне, что это сущий пустяк. Она уверяла, что стоило ей немного покряхтеть, как из ее чрева выходил еще один мальчик.

Клив поморщился, уж слишком радужны были ее представления о рождении детей. Хотя, с другой стороны, что об этом мог знать он, мужчина?

– Может, тебе лучше расспросить Аргану? – сказал он.

– А когда появилась на свет Кири, роды были долгими?

Он хотел было солгать, но тут же понял, что это было бы нечестно.

– Очень долгими, – ответил он, – но я знаю, что у разных женщин это происходит по-разному, – И многие женщины от этого умирают.

– Ты не умрешь, и я запрещаю тебе говорить такие вещи. Когда ты будешь рожать, я буду с тобой, и все будет хорошо.

– Мой отец никогда не приближался к Сайре, когда она рожала ему очередного сына.

– А Меррик оставался рядом с Ларен оба раза, когда рождались их сыновья. В Ирландии что, есть обычай, что муж должен уйти из дома, когда у его жены роды?

– Мне всегда казалось, что мужчинам не хочется быть рядом со своими женами, когда они рожают, – сказала Чесса. – Мой отец в этих случаях всегда покидал дворец и уезжал на охоту.

– Когда придет твой срок, я не уеду на охоту. Чесса поцеловала его в грудь.

– Я помню, что Сайра и сама не подпускала к себе моего отца, когда ее срок был уже близко, потому что тогда она становилась толстой и некрасивой. Я слышала, как она говорила об этом с одной из своих дам. Мне она, конечно, ничего такого не говорила. И сказать по правде, мне она не казалась некрасивой, даже тогда, когда у нее вырастал огромный живот.

Клив погладил ее бока, потом живот.

– Я не оставлю тебя, когда ты будешь рожать моего ребенка, – сказал он. – Ни за что не оставлю.

– Ты готов мне в этом поклясться?

– Даже если ты станешь похожа на Равнольд, любимую свинью Ларен, я все равно тебя не покину. Я буду обнимать тебя каждую ночь, чтобы тебе не было одиноко и страшно.

Чесса куснула его в подбородок и быстро взгромоздилась на него.

Это его озадачило:

– Что-то я тебя не понимаю, Чесса. Ты забеременела. Мое семя оплодотворило тебя. Почему же ты такая ненасытная? Ведь теперь в этом деле нет большой нужды, разве не так?

Она наклонилась и снова укусила его в подбородок.

– Это нужно не ребенку, – шепнула она, – а мне.

* * *

– Прибыл посланец от короля Ситрика, – сообщил Игмал. – Он говорит, что знает тебя, Чесса.

Чесса вытерла руки шерстяной тряпкой, одернула платье, сняла с головы платок и вышла за ворота. Перед ней стоял Бродан, ее брат, а за ним – две дюжины воинов во главе с Кулликом, телохранителем ее отца.

– Бродан! – радостно крикнула она и бросилась в его объятия. – О, Бродан, Бродан, ты приехал, приехал, – повторяла она, целуя брата. – Я уж и не чаяла когда-нибудь свидеться с тобой, братец, и вдруг – такое счастье! – ты здесь. Надо же, как ты вырос! Кстати, как ты нас нашел? Нет, вы только посмотрите, как он вымахал! С виду уже почти взрослый парень) И какой пригожий! Глаза темные, горячие, совсем как у нашего отца. Уверена, что девушки тебя обожают.

Поскольку Бродану было еще всего-навсего восемь лет, эти восторженные похвалы не пришлись ему по вкусу. Заметив его смущение, Чесса оборвала свои излияния и крикнула:

– Клив, скорее иди сюда и познакомься со своим шурином Броданом.

За последние полгода Бродан действительно заметно возмужал. И он в самом деле обещал стать красивым мужчиной. Глядя на него, Чесса невольно подумала об Атоле и мысленно помолилась каждому богу, которого знала, чтобы ее младший брат вырос порядочным и достойным человеком, не таким, как Атол.

Бродан вскинул голову и устремил взгляд на Клива. Чесса заметила, что он вглядывается в ее мужа, как один взрослый мужчина вглядывается в другого, стараясь высмотреть в нем все сильные и слабые стороны. Именно так учил его их отец.

– Я помню тебя, – сказал Бродан. – Ты был послом герцога Ролло. Когда твой гонец приехал с Ястребиного острова в Дублин и сообщил моему отцу, что ты женился на Чессе, отец три дня рвал и метал. Он ругался последними словами, пинал мебель и орал на всякого, кто к нему приближался, – даже на мою мать. Мать не понимала, что на него нашло, м очень удивлялась. Но потом отец снова начал улыбаться. Я слышал, как он сказал матери, что ты хороший человек и что Чесса считает тебя совершенством и даже находит красивым твое лицо. Он сказал, что коль скоро она не замечает твоего шрама, то, должно быть, действительно очень сильно влюблена в тебя. Так что он согласен на этот брак. Не сказал бы, что он в восторге, но он согласен.

– Рад это слышать, – ответил Клив, дружески сжав плечо своего восьмилетнего шурина. – Мне вовсе не хотелось, чтобы твой отец явился сюда во главе войска, чтобы перерезать мне горло.

– Отец сказал, что Чесса сама перережет тебе горло, если будет за что.

– Это точно, – кивнув, подтвердил Клив.

– Странно, что отец отпустил тебя в Шотландию, – заметила Чесса. Решение отца в самом деле удивило ее – ведь Бродан в конце концов был совсем ребенок, а такое дальнее путешествие всегда сопряжено с опасностью.

– Я хотел посетить Айону [9], где жил и проповедовал святой Колумба. Кстати, вам известно, что много лет назад король Кеннет приказал увезти его останки с Айоны и перезахоронить их неподалеку от Скоуна?

– Да, – сказал Игмал. – Мой дед рассказывал мне, что после того, как Кеннет объединил скоттов и пиктов, ему захотелось показать всем, что скотты лучше, чем пикты, потому что он перенес свою столицу из Арджилла в Скоун. Он увез кости бедного святого Колумбы из монастыря на Лионез и перевез Камень судьбы из Данадда в свою новую столицу Скоун. Мой дед терпеть не мог этого коротышку Кеннета за то, что тот столько всего наворотил, и ругал его на все корки.

– А что из себя представляет этот Камень судьбы? – спросила Чесса.

Бродан понизил голос до шепота:

– С виду это просто обычная плита из песчаника, но именно она служила подушкой Иакову, сыну Исаака и внуку Авраама, когда он видел сон об ангелах и лестнице, ведущей на небо.

– Ты стал христианином, Бродан? – спросила Чесса. Имена, которые упомянул ее брат, были ей неизвестны, но она ясно расслышала благоговение, прозвучавшее в его голосе.

– Да, Чесса. Я сказал отцу, что хочу пожить в монастыре на Айоне.

– О, – сказала Чесса. Ее брату было всего восемь лет – так неужели в столь раннем возрасте он уже знал свое предназначение? Конечно, он всегда был не по годам серьезным, но ведь в прежние времена ему так нравилось ходить с ней на рыбалку. Чесса вспомнила, как рыбу глэйли, которую они поймали вместе с Броданом, подали на стол, когда Клив ужинал в королевском дворце в Дублине.

– Как отец, Бродан? Он здоров?

– Да, как всегда. Мать родила ему еще одного сына. Я сказал ему, что, имея еще четырех сыновей, он не нуждается во мне и может отпустить меня с легким сердцем. Он ответил, что спросит совета у звезд, а потом сказал, что они расположены благоприятно и со мной ничего не случится.

– Чародей всегда останется чародеем, – пробормотал Клив.

Куллик, личный телохранитель Ситрика, выступил вперед и встал рядом с Броданом. Положив руку на плечо принца, он сказал;

– Мы пробудем здесь три дня, а потом принц Бродан желает отправиться в аббатство святого Андрея. Это новое аббатство, оно построено недавно. Известно, что тамошний епископ займет главенствующее место в шотландской церкви.

– Да, – сказал Бродан. – Монастырь на Айоне – это старая святыня, а аббатство святого Андрея – новая. Я хочу помолиться и там, и там. – Он замолчал, явно борясь с собой, затем выпалил:

– Я слышал, что святой Колумба видел в озере Лох-Несс какое-то чудовище. Думаю, оно не злое, если его смог увидеть такой великий и святой человек. Чесса, а ты его видела?

– Да, но только один раз. У него очень длинная шея и маленькая голова. Оно появилось и тут же опять скрылось под водой. А вот Кири видела его много раз. Она говорит, что это вовсе не чудовище, а большая мама, у которой есть детки.

– Кири? Кто это?

– Дочка Клива. А вот и она. Кири, голубушка, познакомься с моим братом Броданом. Он приехал из Ирландии и хочет узнать побольше о Кальдон.

Восьмилетний принц посмотрел сверху вниз на маленькую золотоволосую девчушку, и на лице его отразилось горькое разочарование.

– Ты говоришь, что эта малышка видела знаменитое чудовище?

– У нее есть имя, – сказала Кири. – Ее зовут Кальдон.

Бродан вздохнул:

– Нет, это невозможно. В конце концов это несправедливо. Не может быть, чтобы она и впрямь видела это чудовище. Просто у маленьких девочек очень богатое воображение, и они готовы нафантазировать невесть что.

– Только не она, Бродан. Поверь мне, она в самом деле не раз видела это существо. А теперь, братец, добро пожаловать в нашу новую усадьбу. Мы рады принять тебя и твоих воинов и собираемся закатить для вас такой пир, что даже столь сдержанный человек, как Куллик, будет весело смеяться и довольно рыгать.

Невозмутимый воин выслушал это обещание без тени улыбки, однако кивнул в знак согласия и приказал воинам входить в ворота.

* * *

Легкий моросящий дождик тихо шелестел по крыше дома. Вместе с дождем пришел туман, который сначала повис над холмами, а потом медленно опустился на темные воды озера. Чессе нравились шотландские дожди, потому что прекращались они так же внезапно, как и начинались, и после этого сразу же показывалось солнце, освещающее сочную, чисто промытую зелень. Входную дверь Чесса оставила открытой, чтобы через нее уходил дым из очага. Дыра в крыше была явно недостаточна для этой цели – она была слишком узка. Хорошо еще, что в Шотландии можно спокойно открывать двери и окна, не боясь морозов.

Не прошло и часа, как моросящий дождь кончился и над озером снова засияло солнце. Чесса вышла из дома и направилась в уборную, поглаживая свой слегка округлившийся живот и разговаривая сама с собой:

– Наверное, скоро из-за тебя, малыш, мне придется еще чаще бегать в уборную по малой нужде. Тогда уж наступит зима и станет холодно, и ветер с озера будет приносить с собой снег. Интересно, здесь снежные зимы?

Выйдя из уборной, она тихо замурлыкала себе под нос и решила заглянуть в сарай, где хранилось сено для скотины, которое недавно прислал из Кинлоха Варрик. Внутри было темно и пахло сеном, коровами и козами. Внезапно мужская ладонь закрыла ей рот, а обе ее руки оказались крепко прижатыми к бокам. Чесса окаменела от страха. “Варрик?” – подумала она. Но это был не Варрик.

– Не двигайся, Чесса, – сказал знакомый голос. – Я не хочу причинять тебе боль.

Загрузка...