Хозяин видений

Глава 17. Видения и опасности

Эрик оказался прав — я была свободна. Пока он подолгу отсутствовал по делам скади, я наслаждалась жизнью: гуляла, ходила в гости, занималась спортом. Ни в чем себя не ограничивала. Отбросила страхи, стараясь только не светиться в людных местах, чтобы не попадаться охотниками на глаза.

Знала, что Мишель не забудет и не простит мне Марка. Мне и Глебу. И сомневаться в словах Эрика о том, что я нуждаюсь в опеке, считала глупым. Что, впрочем, не мешало мне подолгу сидеть у Вики и сплетничать. Говорить о жизни. О мужчинах. И, конечно же, о любви.

Теперь я могла говорить об этом, не таясь. Сбросив оковы, надевать их уже не хотелось. Казалось, Эрик ловким движением скальпеля вскрыл рану, и все скопившееся в душе — разочарование, тоска, боль, страхи, сомнения — вытекло. Слова полились сами — яростные, эмоциональные, резкие. Были слезы и смех, горькие улыбки, коньяк с лимоном, приглушенный свет кухонных ламп.

И одиночество — в этом мы с Викой похожи. Как в детстве — жались друг к другу, словно роднее никого не было, и делали вид, что все хорошо, что никто нам не нужен, а самодостаточность — величайшая ценность женщины.

Сейчас врать себе было сложнее и, если я могла замаскировать одиночество яркими отношениями с Эриком, то у Вики не было и этого. Я делилась с ней мыслями, переживаниями, просто эмоциями. И радовалась, что несколько лет назад, в один из осенних дней Глеб буквально заставил меня рассказать подруге об атли. О том, кто я, и что это за собой влечет. Сама бы я не отважилась ни за что.

Глеба с тех пор я видела дважды. Но оба раза — в квартире Эрика. К атли мы больше не ездили, я не просила, а сам Эрик казалось, забыл о важности крови.

Март плавно перетек в апрель, весна уже не крылась — звенела, чирикала, грела солнышком. Снег растаял, асфальт просох, девушки распустили волосы, надели короткие юбки, каблуки и яркие куртки. Жизнь возрождалась, просыпалась от спячки, как проснулась я — одним холодным февральским днем. Видения больше не досаждали, но, признаться, я каждый день со страхом ждала очередного, как события, обрезающего нить между мной и Эриком.

В тот день я не грустила. Погода была ослепительно прекрасной, растворяющей страхи и вызывающей улыбку.

Я приехала за вещами — все равно жила у Эрика, так что, можно сказать, имела право на полку в его шкафу, хотя шкафом огромную гардеробную назвать было сложно. Эрик не возражал, даже сам предлагал пару раз — ненавязчиво и осторожно. Словно боялся, что я снова испугаюсь и сбегу, а кан так и останется для него недостижимой целью.

Сбегать я не собиралась. Привязалась к нему. Любила в нем все: ямочку на подбородке, льдистые глаза, морщинку на лбу, когда он хмурился. Руки, которые обнимали по ночам, насмешливый взгляд. Уверенность. Сосредоточенность, когда он занимался делами и не знал, что я за ним наблюдаю. А я сидела, укутавшись в плед, на широкой кровати, накрытой темно-синим покрывалом, и любовалась им, как произведением искусства.

Наверное, мне нужен был идеал. Снова. Чтобы перекроить себя, поверить, что в жизни есть не только боль и предательство. И вылечиться, наконец, окончательно.

В общем, однажды я поняла, что вещам место рядом с хозяйкой, а домой я еще нескоро вернусь. Да и весенний гардероб немного отличался от зимнего.

Родной подъезд встретил свеженьким ремонтом — запахом краски и шпатлевки, гладко отполированными перилами и вымытыми ступенями. На лестничной площадке я наткнулась на Мирослава. Он куда-то уходил, но, увидев меня, решил задержаться. Сказал, что соскучился, как мне показалось, совершенно искренне, и заманил-таки меня на чай.

Мы говорили обо всем — долго, до хрипоты. Дело не в том, что темы вдруг появились — они были всегда. Просто что-то изменилось во мне. Что-то незримое, но существенное. Мне стало интересно все: как живут альва, не женился ли Алекс, видится ли Мир с Евой и Майей, собираются ли альва в Тверь. Он, в свою очередь, спрашивал об Эрике — в душу не лез, но подробностями разборок с Мишелем поинтересовался. И тем, как погиб Марк — все же не каждый день встретишь хищного, умеющего ставить печать Арендрейта.

В общем, я не заметила, как стемнело. Опомнилась, когда позвонил Эрик и поинтересовался, где я. Сказал, что сам находится недалеко и заедет за мной через десять минут.

Появился на пороге милый, обаятельный, сдержанно поздоровался с Мирославом и потянул меня к выходу. Нетерпеливо, словно спешил куда-то, направился вниз по лестнице.

— Постой, — рассмеялась я. — Вещи. Я же за вещами приехала и… заболталась.

Эрик развернулся, сверкнул глазами. Полубезумный, жадный взгляд. И его жажда — на коже, бежит мурашками по позвоночнику, рукам, ногам. От ощущений хочется смеяться.

— Заболталась, — прошептал он хрипло и тут же меня поцеловал. — А я соскучился.

— Ты очень странный сегодня, — нахмурилась я.

— Предвкушение. — Он провел пальцами по моей шее, едва касаясь, и я закрыла глаза от удовольствия. А затем развернул меня и подтолкнул к двери.

— Бери уже свои вещи.

Квартира Эрика вызывала во мне уверенность, а вот моя в последнее время ассоциировалась с неприятными событиями, поэтому, когда вошла, я ощутила легкое беспокойство. Не приняла это близко к сердцу, списала на страхи прошлого, а их я как раз тщательно изгоняла. Выкуривала.

К тому же Эрик был со мной — скользнул следом, по-хозяйски зажег свет в коридоре, потом в комнате. Я помню, как шагнула за ним.

Помню, как он обернулся. И резкий запах — кисло-сладкий, удушающий. Странное предвкушение в глазах Эрика сменилось тревогой.

— Беги… — прошептал он, но я не успела даже пошевелиться — меня столкнуло во тьму…

Я проваливаюсь в воду — темную, холодную, вязкую. Водоросли опутывают ноги, тянут на дно. Пытаюсь выплыть, судорожно гребу руками, но тщетно. Вода сильнее. Коварная, шепчет русалочьими голосами, велит не дергаться, расслабиться. Как тогда, когда Кира…

Опускаюсь на дно, побеждая панику. Вода хочет покорности, она ее получит. Ненадолго.

Это мой сон, а значит, я могу дышать. Осторожно втягиваю носом воду, она проникает в легкие, распирает, давит — теперь уже изнутри, но, как ни странно, не убивает. И следующий вздох дается уже легче, а потом еще один и еще.

И вот я уже распутываю ноги. Песчаное дно мягкое, но оттолкнуться все же получается. Это всего лишь озеро — то самое, в хельзе. На берегу сидит Барт, ветер треплет его сизую рубаху. Глаза вождя сольвейгов серьезны и смотрят прямо в душу.

Выхожу из воды, сажусь рядом, и он качает головой.

— Тьма близко, и по-хорошему тебе лучше переждать ее здесь.

— Но, — говорю я и выжимаю воду из волос прямо на раскаленный от солнца песок. Почему он такой горячий — небо же все в тучах? — Всегда есть какое-то «но».

— Кто-то умрет. Не ты. Но кто-то.

— Эрик… — шепчу, вспоминая.

Барт берет меня за плечи и очень серьезно произносит:

— Когда вернешься, бей на поражение. И беги. Есть силы, которыми я не знаю, как управлять. Но есть и зло, давно знакомое нам обоим. — Он указывает на воду. — Тьма.

— Герда, — догадываюсь я. — Герда вернулась.

— Я видел кровь. Много крови. Не твоей. И слезы — теперь уже твои. А потом выбор — один из тех, что тебе нужно сделать.

— Один из? Ты говорил о единственном — главном, — хмурюсь я. — В конце.

Он кивает.

— То предсказание Первого, а это — мое. А теперь давай, Полина, проснись.

Я прилежно пытаюсь очнуться — на полу в собственной квартире. Жмурюсь, щипаю себя до боли — не выходит. Злюсь. На себя, на беспечность, заставившую забыть: мои видения всегда сбываются. И они лишь для подготовки, не для победы. Для битвы у меня есть кен.

И злость.

Небо кипит от ярости — клубится тучами, сверкает молниями и громыхает. Я встаю, раскидываю руки в стороны, запрокидываю голову и жду.

Это мой мир, и здесь все по моим правилам. А значит, и разбудить он тоже может. Хотя бы вот так.

Небо выпускает стрелу — ослепляющую, яркую. Я смотрю на него, а оно — на меня, и, в тот момент, когда молния бьет мне в грудь, меня выкидывает назад, в привычную обстановку липецкой хрущевки.

Привычную ли?

Окно открыто, а створки бьются об откосы, занавески развеваются, поднимаясь до потолка, а там, в оконном проеме застыла она…

Красивая и в то же время жуткая. Русые волосы чуть ниже плеч, бледная кожа, огромные темные глаза. Она скалилась и смотрела на Эрика, пока не заметила, что я очнулась.

Я не стала медлить — ударила. Летунью снесло с подоконника, она кувыркнулась в воздухе и полетела вниз, на еще влажную после сошедшего снега клумбу у подъезда.

— Эрик! — Я бросилась к нему, лежащему на полу. Трясла, но он оставался неподвижен. — Эрик очнись.

Кисло-сладкий запах дурманил и, казалось, только усиливался. Ловушка? Летунья на улице, а источник запаха — в квартире?

И вдруг у самого уха раздался жуткий шелест.

— Шшшш… — сказал кто-то. А потом уже ближе: — Шшшшш…

Перед глазами поплыло, сознание ускользало, тело предательски расслабилось.

Тело, но не жила.

Я с усилием обернулась. В двух шагах от нас стоял еще один — на этот раз мужчина. Одетый в полупрозрачные шаровары и темную свободную рубаху с широкими рукавами. Молодой, еще недавно совсем мальчик. Бледные волосы отливали серебром. Он щурился и смотрел на меня.

Я ударила снова. И снова. И опять. Жмурилась и била до тех пор, пока кто-то не коснулся моего плеча.

— Тише, тише… — шепнул Эрик мне на ухо. — Сожжешь дом.

— Он мертв? — испуганно спросила я, хватая его за руку и безумно радуясь, что он очнулся.

— Пепел, — кивнул Эрик.

— Там еще одна. На улице. Я скинула ее вниз, но, похоже, не убила.

— Ты веришь мне, малыш? — очень серьезно спросил он, словно от моего ответа зависело все: и будущее, и настоящее, и судьба той женщины за окном.

— Верю, — прошептала я и крепко его обняла. — Ты задумал что-то опасное, да? Я еще на лестнице поняла…

— Задумал, — кивнул Эрик. — Но нет времени объяснять. Держись рядом и, что бы ни случилось, не бойся, хорошо?

Это «не бойся» мне не понравилось. Совсем. Но выхода не было — на улице ждала страшная летунья, Эрик был наполнен решительностью, а я… Ну а что я? Убила же того, второго. Значит, с этой мы и подавно справимся вместе.

Нас встретила ночь: темная и мрачная, наполненная диким ощущением охоты. Кто сегодня охотник, а кто — дичь? Загоняют ли нас или загоняем мы?

Эрик лучился нетерпением. Казалось, я могла ощущать его кожей — его ладонь, сжимала мои пальцы, глаза светились предвкушением.

Никогда не понимала такой страсти к убийству, пусть даже и врага. Убить, чтобы не убили тебя — да, я сама так делала не раз. Но радость, почти садистская, толкающая на убийство… Эрик, похоже, придерживался другой точки зрения.

Летающую незнакомку на клумбе мы не нашли. То ли она испугалась неожиданного отпора, то ли заманивала нас в ловушку, я не совсем понимала, но Эрик ее явно чувствовал, потому что потянул меня в сторону автострады. Мы пересекли пешеходный переход и свернули с темноту — в один из переулков старого района.

Так сложилось, что в нашем городе новостройки успешно соседствуют с ветхими, облупившимися, наполовину покинутыми зданиями, а комфортабельные районы граничат с бедными, словно подчеркивая их нищету и ущербность.

Жители обоих районов не замечают этого — их жизнь полна будничной суеты, проблем и собственных радостей. Но в такие моменты контраст особенно виден, и темнота скрывает больше опасностей, чем кажется на первый взгляд. Особенно для хищного. И если против обычного грабителя поможет элементарный морок, то против сверхъестественных существ из тайного мира уловок нет.

Хищные уязвимы. Для нас в мире масса опасностей: охотники, драугры, колдуны. Создания низших миров. Даже ясновидцы эволюционировали и научились защищаться.

Правда, такие, как Эрик, считают, что все это мелочи. Что кто сильнее, тот и прав. А справедливость… Есть ли она? Или же это просто проекция совести сильнейшего?

Мрачные мысли не отпускали, преследовали меня в темноте переулка. Фонари здесь не горели, воняло канализацией и гнилью. Сапоги утопали в ворохе прошлогодней листвы — мокрой и чавкающей при каждом шаге.

Летуньи нигде не наблюдалось, отчего предвкушение смешивалось с тревогой, дополнялось почти осязаемой радостью Эрика, хотя радоваться, на мой взгляд, было нечему.

А потом я заметила легкое движение справа, в районе мусорных баков. Наверное, если бы не инстинкты, не придала бы этому значения. Но инстинкты велели: пригнись! А через миг в миллиметре от головы что-то свистнуло, рассекая воздух, и, кажется, задело Эрика.

Он среагировал молниеносно — оттолкнул меня и перехватил оружие нападающего. Я полетела в сторону мусорных баков, прямо в пожухлую листву, провалилась ладонью в грязь и слегка ушибла локоть. Глаза уже немного привыкли к темноте, и я могла видеть, как они дерутся.

Хотя «дерутся» слишком громкое слово.

Эрик лежал на спине, а летунья сидела на нем сверху, придавив коленом шею. Приставила ладони к его лицу, и словно вытягивала из него жизнь. Буквально. Лицо Эрика лучилось фосфоресцирующим светом, а женщина, запрокинув голову, улыбалась.

Я ударила, не раздумывая. Еще. И еще. Но мои атаки рассеивались в воздухе, словно вокруг летуньи образовался невидимый магический щит. Впрочем, возможно, так и было…

Но ведь мы на земле. В кевейне. В современном мире, полном обычного, человеческого оружия. И даже то, что с виду оружием не является, может в определенных условиях его заменить. Я шарила руками в листьях, судорожно ища что-нибудь, хоть что-то, чем можно просто ударить. И нашла. Неожиданно. В нескольких сантиметрах от мусорного бака. Кусок водопроводной трубы, длинный — около метра длиной. И толстый. Достаточно тяжелый, чтобы серьезно навредить.

На курсы самообороны я никогда не ходила, физической крепостью не обладала, но в тот момент стала самой яростью. Не люблю, когда трогают дорогих мне людей. А когда пытаются убить, у меня просто сносит крышу.

Я поднялась, подошла к летунье, размахнулась и со всей силы заехала ей по голове.

Незнакомка кубарем скатилась с Эрика и отлетела на пару метров в сторону. Доли секунды ей хватило, чтобы вскочить на ноги. Зло оскалившись, она кинулась на меня, но Эрик уже успел подняться и сбил ее с ног.

От того, что увидела после, я буквально оцепенела. Он поднял руки над головой и начал вращательные движения, словно танцевал какой-то латинский танец, но лишь руками. При этом женщина в шифоне оторвалась от земли, начала вертеться в такт его движениям, словно они давно и не один раз репетировали вместе. Сила окружала Эрика ореолом, я ощущала его ярость, его мощь, его флюиды.

Да уж, не хотелось бы мне иметь такого врага!

Незнакомка вертелась у земли, затем медленно начала подниматься в воздух, одновременно ускоряясь. Ее одежды развевались на ветру, а сама она раскинула руки, будто наслаждалась этим круговоротом.

Она не наслаждалась. Просто не могла его остановить.

Я посмотрела на Эрика — он стоял и вертел уже одним указательным пальцем правой руки, который держал в районе груди. От летуньи исходил свет. Лился тонким потоком, расширяясь и увеличиваясь, приближаясь к Эрику, точнее к его животу. К жиле.

Бог мой, он же берет ее кен! На расстоянии. Без всяких ритуальных ножей. Это было так пугающе и так… прекрасно.

Я сглотнула и отступила на шаг. Поближе к выходу из переулка. Ближе к свету и безопасности липецких улиц, где наверняка сновали прохожие, ездили машины, даже не подозревая, что творится в темноте заброшенного места.

И тут же наткнулась на что-то, вернее на кого-то. Резко обернулась и застыла в ужасе — прямо за моей спиной расслабленно стояла Герда. Она восхищенно смотрела на Эрика и улыбалась. А затем томно вздохнула и улыбнулась уже мне.

— Правда же он прекрасен? — спросила она и склонила голову набок. — Жаль, что ему сейчас до тебя нет дела.