Хранитель мечты

Глава 13

Он засмеялся, когда нож глубоко вошел в горло свиньи. Животное издало пронзительный визг и забилось, послав в воздух фонтан крови. И его голые ноги, и земля вокруг них покрылись красными брызгами, но потом мать подставила под свиное горло котелок с дымящейся овсянкой, чтобы собрать в него как можно больше крови.

Во рту сразу собралась обильная слюна. В этот вечер на столе у графа будет кровяная запеканка. Если ее съедят не полностью, ему тоже может перепасть кусочек.

— Рейн!

Услышав свое имя, он оторвал взгляд от вытекающей крови. К нему приближался через двор замка верхом на пони брат Хью. Что это был за пони! Белый как снег, с длинными льняными гривой и хвостом, он был слишком велик для Хью, ноги которого не сжимали бока, а свешивались в стороны. Он подумал: «У меня ноги длиннее». Он хотел пони, прямо-таки жаждал иметь его, он буквально чувствовал вкус этой жажды, как только что чувствовал вкус кровяной запеканки.

— Погляди-ка, что граф, мой отец, подарил мне ко Дню рождения! — крикнул Хью, смеясь от радости.

Он хотел возразить: «Граф и мой отец тоже!» — но не посмел. Потому что он был всего-навсего бастардом, незаконнорожденным, сыном шлюхи. И он прекрасно знал, что означает каждое из этих слов. Он знал это, но все равно не мог понять, за что отец так не любит его, почему он всегда так на него гневается. Как могло случиться, что отец подарил Хью белого пони с льняной гривой, а ему — ничего?

Хью что-то крикнул и указал на дверь главной залы, По ступеням спускался рыцарь в сверкающих серебряных латах. Это был человек с волосами черными, как крылья воронов, кружащихся над заколотой свиньей, человек до того, высокий и широкоплечий, что он, казалось, заслонил собой бледное осеннее небо. «Когда-нибудь я вырасту таким же громадным, как отец, — думал он, — и так же, как он, буду рыцарем». Он чувствовал внутри (в животе, очень глубоко — так он полагал) странную смесь страха и влечения, как чувствовал ее всегда, когда видел высокого рыцаря с жестоким лицом. Тот уже спустился во двор и шел в его сторону, улыбаясь. Почему-то он решил, что улыбка предназначена ему.

— Отец! — крикнул он, счастливый, и побежал навстречу, чтобы крепко обнять закованные в железо ноги. — Когда будет мой день рождения? Ты ведь и мне подаришь пони, правда?

Он не замечал занесенной руки до тех пор, пока не стало слишком поздно. Ворот рубахи был забран в горсть, после чего он взлетел в воздух и повис вровень с парой светлосерых глаз.

— Не смей никогда называть меня так, ясно? Для тебя я милорд граф, ясно тебе, отродье шлюхи? Заруби это себе на носу!

— Но ведь ты все равно подаришь мне пони к. моему дню рождения?

Ладонь наотмашь ударила его по губам, и в следующее мгновение он ушибся о землю с такой силой, что не смог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он понял, что отброшен в сторону, как щенок, только когда покатился кубарем. Остановился он не раньше, чем наткнулся на заколотую свинью, при этом опрокинув котелок с овсянкой. Мать закричала на него, а Хью засмеялся, потому что каша с кровью облепила ему все лицо. Но громче смеха и ругани был голос отца, скрипучий от ярости.

— Если ты не научишься придерживать язык, несчастное отродье, то я прикажу высечь тебя так, что мясо отойдет от костей! А, черт, ты уже заслужил порку! Наглый щенок!

Ему было больно, но еще сильнее была боль в душе. Едкие и горячие, на глаза навернулись слезы, но он не заплакал, потому что рыцарю плакать не годится.

Мать подошла и наклонилась над ним. Волосы свесились ей на лицо, попадая в рот, накрашенный красным и широко раскрытый от смеха. Она несколько раз толкнула его ногой.

— Он спрашивает: когда мой день рождения? — прокаркала она. — Скажем так, он пришел да и ушел, и все о нем забыли. Вернее, постарались забыть, потому что никто из нас не хотел, чтобы ты появился на свет! Я заплатила три пенса старой ведьме повитухе, чтобы она вытравила плод, а потом три дня блевала, и текло из меня, как из резаной свиньи. Я чуть не сдохла, дьявол тебя забери, но ты удержался, упрямец эдакий, ублюдок толстокожий! Когда мой день рождения, — это ж надо! Так вот, мы забыли, понятно тебе?

Но ему уже не было дела до дня рождения, потому что приближался старший конюший с веревкой, сплошь покрытой узлами. Он отвернулся и вжался лицом в землю, влажную и клейкую от свиной крови и пролитой овсянки.

Веревка хлестнула по спине, но он и тогда не заплакал, потому что рыцарю плакать не годится...

... — Я не заплачу, — прошептала Арианна.

— Очень на это надеюсь, миледи, потому что никто не плачет из-за такой крошечной царапины.

Арианна поморгала, и кроваво-красный солнечный свет померк, сменившись мирной зелено-золотой гаммой красок ее спальни. Еще несколько секунд она ощущала явственную жгучую боль в спине. Это казалось очень странным, потому что Талиазин прижимал чистую тряпицу к большому пальцу. Арианна открыла рот, чтобы сказать, что у нее болит вовсе не палец, но тут желудок как будто свело от внезапной тошноты. Зеленые с позолотой стены качнулись и поплыли. Она сжала зубы и с силой зажмурилась. В воздухе застоялся запах вареной овсянки и свежепролитой свиной крови, чего никак не могло быть, потому что на дворе стоял июль, а в июле свиней не колют. Возможно, она сама приказала... нет, ничего такого как будто не было...

Она еще не успела додумать мысль, как вдруг вспомнила все.

Старый бард явился к ней в спальню с золотой чашей... нет, явился Талиазин и так напугал ее, что она порезала палец перочинным ножиком. Она послала его за водой, и этот олух притащил воду в золотой чаше. А потом и сама она сделала ошибку, заглянув в чашу, потому что это вызвало видение. Видение — вот что это было. Видение и ничего больше. Она видела, как колют свинью в каком-то незнакомом замке, должно быть, в Честере, потому что там был граф. Она узнала его, он был тогда почти в точности таким, каким был теперь его сын. И еще там был Хью, которому подарили ко дню рождения пони. Стоило ей только посмотреть на пони, как она захотела такого же...

Не она — Рейн. Рейн захотел белого пони с льняной гривой. Все то, что случилось во дворе замка, случилось с Рейном, она просто видела кусочек его прошлого. Все было очень просто, за исключением того, что она не только смотрела со стороны, но и была Рейном. Была маленьким мальчиком по имени Рейн, и про ее день рождения все намеренно забыли... да нет же! Все забыли про день рождения Рейна, а ее дни рождения всегда проходили в веселой суете, среди изобилия подарков.

Арианну забила дрожь, которую она попыталась подавить, но не сумела. Эти видения... они с каждым разом становились все реальнее! Это было слишком пугающе, это потрясало: вот так проникать в сознание и чувства другого человека. Что, если однажды она совершенно потеряется в прошлом и больше не вернется в действительность?

— Миледи, неужели вы и впрямь решили упасть в обморок из-за пары капель крови?

Арианна открыла глаза. Оказывается, Талиазин оторвал от тряпицы длинную ленту и пытался обмотать вокруг ее пальца. Вместо его лица перед ней колыхалась завеса оранжевых волос.

— Зачем ты делаешь все это со мной? — требовательно спросила Арианна, чувствуя вместе с головокружением пустоту и печаль.

Оруженосец вскинул голову и отстранил с лица волосы своей белой изящной рукой. Глаза его светились, как светятся в темноте глаза кошки.

— Потому что даже маленький порез нужно промыть и перевязать, — терпеливо объяснил он, — иначе он загноится, а потом и вся рука отгниет и отвалится.

— Не делай из меня дурочку, парень, — устало сказала Арианна, глядя на свою руку, которая дрожала в руке Тали-азина. — Почему ты заставляешь меня видеть все это... ощущать все это...

— Все это? Если вы имеете в виду то, что из-за меня вы порезали палец, то моей вины тут на самом деле нет. Прежде чем войти, я вежливо постучал. А пришел я потому, что беспокоился за вас. Дело в том, что милорд спустился вниз грохоча, как грозовая туча. Глаза у него были налиты кровью и выпучены, как у коня, которому седло растерло всю спину, Я едва успел увернуться у него из-под ног да еще получил разнос за то, что торчу на дороге. Неужели, миледи, вы опять все испортили? — Оруженосец испустил всепрощающий вздох великомученика. — Клянусь богиней, я смертельно устал, поддерживая между вами хоть какой-то мир.

Он выпустил руку и подхватил сосуд с розовой от крови водой. Арианна захлопала глазами: это был бронзовый тазик для умывания, который никак невозможно было принять за золотую чашу.

— Куда ты ее дел? — вырвалось у нее.

— Миледи!

Талиазин так сильно вздрогнул от ее крика, что вода из тазика выплеснулась на камыш. Он уставился на Арианну глазами круглыми и предельно невинными, как у щенка, пойманного хозяином с полусъеденным ботинком в зубах.

— Магическая чаша Майрддина — куда ты ее дел?

— Не знаю я никаких магических чаш.

— Не ври! Ты украл ее у меня в день падения Руддлана, а в день венчания вернул. Зачем? Чтобы сбивать меня с толку? Чтобы напустить на меня порчу? Несколько минут назад разве ты не подал ее мне? А теперь она снова исчезла, и ты отпираешься, как...

Арианна говорила все тише и наконец умолкла. Бесполезно было пытаться что-нибудь вытянуть из этого типа, да и зачем? Все равно рано или поздно чаша должна, обязана была объявиться снова. Как же не хотелось Арианне жить под угрозой очередного тягостного видения!

Тем временем оруженосец поставил тазик на место и шажок за шажком продвигался к двери.

— Талиазин!

Тот замер и повернулся с забавным выражением неудовольствия на лице.

— Миледи, клянусь, я слыхом не слыхивал про магическую чашу. К тому же у меня столько важных дел, что некогда прохлаждаться. У милорда совсем потускнели латы, а уж про коня не знаю, что и сказать. За ним теперь ухаживает ваш брат, который так мало в этом смыслит, что наверняка успел наделать дел, а отвечать-то мне! Не дай Бог, милорду что-нибудь не понравится. Уж и не знаю, за что он тогда меня подвесит...

— Да перестань же ты молоть языком, — перебила Арианна, смеясь вопреки досаде. — Хоть он у тебя и без костей, но все же побереги его, чтобы не истерся до основания. А теперь скажи, известен ли тебе день рождения лорда Рейна?

Сбитый с мысли, оруженосец поморгал, потом широкая улыбка расплылась по его лицу.

— Как странно, что вы об этом спросили! Только пять минут назад я думал о том, что переменчивый и вспыльчивый характер милорда объясняется тем, что он рожден под знаком Марса. Ну, а благому событию, о котором вы спросили, завтра будет двадцать шесть лет. Ах, этот день! Ну почему не какой-нибудь другой? Тогда бы мне не пришлось столько мучиться.

Арианна попыталась вникнуть в суть этой речи, но так и не поняла, как одно связано с другим.

— При чем здесь ты, глупый мальчишка? В день, когда родился милорд, ты не был еще и похотливым шевелением между ног твоего отца! Впрочем, речь не об этом. Значит, день рождения лорда Рейна завтра?

— Угу. Какая жалость, что сейчас пост! Он не особенно любит рыбу, наш милорд. Разве что повариха состряпает молочную кашу погуще, да с изюмом, да с корицей — подогреть аппетит.

— Устроить пир...

— До чего же отличная идея, миледи! — воскликнул оруженосец, хлопая в ладоши. — И почему она не пришла в голову мне? Надеюсь, я успею сложить к этому случаю хвалебную оду.

Арианна сдвинула брови, потому что сильно подозревала, что Талиазин нарочно натолкнул ее на мысль устроить пир. Должно быть, он не чаял дождаться случая вволю побренчать на лире! В очередной раз она задалась вопросом, была ли делом рук Талиазина музыка, услышанная ночью? Скорее всего, это все-таки был сон, потому что даже при недюжинном таланте, которым обладал дерзкий мальчишка, он не мог быть настолько искусен. Однако все-таки в нем было нечто странное. Что, если он колдун, «ллифраур»? Говорят, колдуны способны создавать музыку прямо из воздуха, они могут менять облик и путешествовать во времени, умеют становиться невидимыми или находиться в нескольких местах разом. Тогда для них проще простого вызывать видения и подчинять своей воле непосвященных.

«Опять меня занесло, — сердито подумала Арианна. — С такой фантазией недолго выжить из ума. Кто поверит в то, что колдун бродит по свету в наши дни? Да и какой уважающий себя колдун примет облик такого несерьезного мальчишки?»

И потом, какая разница, откуда взялось видение? Главное, что все это случилось с Рейном на самом деле. Сама не зная почему, Арианна была уверена, что он не забыл случившегося. Она мучительно переживала за мальчика, избитого без всякой причины, но еще больше переживала за взрослого мужчину, которым он стал. Теперь она понимала, откуда его жестокость, его бесчувственность.

Она поклялась себе, что на этот раз его день рождения не будет забыт. Чтобы устроить настоящее чествование, времени почти не оставалось, но она дала себе слово успеть, даже если придется запрячь в работу весь замок. И еще она сделает ему подарок. Настоящий подарок! Арианне очень хотелось подарить Рейну белого пони, но она знала, что опоздала с этим на двадцать лет.

— Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать... Арианна скрестила руки на груди и нахмурилась, глядя на штабель разобранных столов, выстроенный вдоль одной из стен главной залы. Столов было только двадцать, в то время как она намеревалась посадить за них всех обитателей Руддлана. Она живо представила себе, как приглашенные жмутся друг к другу на манер молочных поросят, дружно сосущих свиноматку, и нахмурилась сильнее. Тем не менее, выбора не было: ни один плотник не успел бы изготовить недостающие столы за такой короткий срок.

Пиршественная зала тоже не могла улучшить настроение. Несмотря на относительную (пусть даже небезупречную) чистоту, в которой слуги старались ее содержать, балки потолка почернели от сажи, а стены давно требовали свежей побелки. Арианне пришло в голову, что пиршественная зала Гуинеддов выглядит куда внушительнее и пышнее. Здесь не было ничего, что привлекало бы внимание и радовало глаз, за исключением нескольких оленьих голов, давно изъеденных молью, и ржавого оружия, уныло свисающего с колонн. Надо бы повесить что-нибудь красочное, яркое на стену за главным столом, решила Арианна. Это может быть картина на библейский сюжет или подборка шелковых вымпелов всех цветов радуги...

И вдруг ее осенило, какой подарок будет наиболее подходящим к случаю. Она сошьет для Рейна гигантское знамя. Да-да, знамя из самого дорогого шелка густо-красного цвета — цвета налитых соком осенних яблок! И на этом ярком фоне будет красоваться его эмблема — черный дракон! Тогда любой проезжий, случайно остановившийся в замке на ночлег, с первого взгляда поймет, едва ступив в главную залу, что хозяин Руддлана — Черный Дракон!

Преисполненная воодушевления, Арианна спустилась в кухни, а когда покинула их, там стояли шум, гам и суета. Шелк, необходимый для знамени, она решила купить у Кристины, дочери галантерейщика, а потому оседлала свою лошадку и отправилась в город. К этому времени погода испортилась. От горизонта подтягивались тучи, похожие на большие клоки грязной овечьей шерсти, и скапливались над головой. Осока на болотах волновалась, как море, под порывами ветра, несущего влагу и запах близкого ливня. Арианна вздохнула при мысли, что скорее всего как следует вымокнет.

Сборщик пошлины махнул рукой, пропуская ее в ворота: ей не полагалось платить, потому что въездная пошлина шла прямиком в карман ее мужа. За лошадкой увязалась свора бродячих собак, бросаясь под самые копыта в притворной ярости. Их оглушительный лай соперничал в громкости с криками рыбаков, тянущих сети из реки. Арианна миновала распахнутые на манер громадной пасти ворота монетного двора, где в надвинувшемся полумраке вспыхивали искры и раздавались звучные удары молотов, чеканящих медные и серебряные деньги. Новые монеты уже вошли в обращение, и на них красовался профиль лорда Рейна Руддлана, как в давние времена — профиль Цезаря на римских деньгах.

Невольно думалось, как далек он от оборванного мальчишки, мечтавшего о пони, а взамен получившего порку. Пока лошадка медленно и осторожно пробиралась по узким улочкам, провонявшим свиным навозом, Арианна представляла себе выражение изумления и удовольствия на лице мужа, когда он увидит роскошное знамя с черным драконом.

Дочь галантерейщика жила в просторном бревенчатом доме, фасадом выходившем на городскую площадь, а задней стеной — на пристань. Центральная площадь города представляла собой сплошной рынок почти треугольной формы. Ничем не замощенный, летом он задыхался от пыли, а зимой превращался в настоящее болото. Вершина треугольника упиралась в приземистую церковь с колокольней, сложенной из едва обработанного камня. В дворике перед церковью сидел забитый в колодки человек, скорчившийся от стыда и боли в конечностях. С его шеи свисала давно протухшая, зеленая от плесени макрель.

В самой середине треугольника возвышался большой рыночный крест, вытесанный из гранита. У его подножия увлеченно злословила группа женщин, при этом ловко придерживая на головах ведра с водой. При виде проезжающей Арианны кумушки умолкли, словно разом утратили дар речи.

Не обращая внимания на зевак, Арианна спешилась у дома Кристины — как раз вовремя, потому что с низко нависшего неба закапало. Редкие крупные дождинки, тяжело падая в пыль, оставляли кратеры размером с пенни. Обойдя истошно ревущего осла, по самые уши нагруженного мешками с шерстью, Арианна вошла в прохладные сумрачные недра строения.

— Миледи! — воскликнул слуга, бросаясь навстречу.

— Будь добр, позови хозяйку.

Оставшись одна, Арианна огляделась. Большую часть пола занимали тюки овечьей шерсти, перевязанные грубыми пеньковыми веревками и уложенные в штабеля. Поодаль виднелись связки папируса и листьев вайды, бочонки с индиго и тому подобное — все, что так или иначе использовалось для окраски тканей. Внушительные настенные полки были завалены рулонами материи всех цветов.

Узкая дверь в соседнюю комнату была чуть приоткрыта, и можно было слышать ритмичное постукивание ткацких станков. Еще одна дверь вела на задний двор, где работники в закатанных штанах и башмаках на деревянной подошве мяли шерсть-сырец в больших чанах с водой. В других чанах красильщики переворачивали ткани с помощью длинных шестов. Арианна вышла за дверь, задерживая дыхание: чтобы краска взялась лучше и держалась дольше, использовалась прокисшая моча.

Гром ударил прямо над головой, и дождь сразу усилился. Уже собравшись вернуться в лавку, Арианна вдруг заметила движение на крутой лестнице, ведущей со двора на верхний, жилой этаж. На узкой площадке, повернувшись лицом к открытой двери, стоял мужчина. Вот он наклонился через порог, в сумрачную глубь помещения, словно для прощального поцелуя. И в самом деле, женские руки обвились вокруг его шеи. Потом мужчина сбежал вниз по ступенькам невзирая на их крутизну. В руках у него был кожаный мешочек. Когда он небрежно сунул его за перевязь меча, послышалось звяканье монет.

У подножия лестницы мужчина помедлил, чтобы оглядеться. Хотя он немилосердно щурился, вглядываясь в завесу ливня, Арианна сразу узнала знакомый цвет волос и вислые, по уэльской традиции, усы. Не задумываясь о том, почему так делает, она отступила дальше под защиту карниза, где ее невозможно было заметить в такой сильный дождь. Мужчина еще раз обвел двор внимательным взглядом и вышел через заднюю калитку. Арианна задалась вопросом, что может делать здесь ее двоюродный брат Кайлид и какую проделку он задумал на этот раз? Без сомнения, что бы он ни затевал, он задумал это против лорда Руддлана.

Прошло еще немного времени, и Кристина спустилась в лавку. На голове у нее была кокетливая шапочка по последней лондонской моде, ослепительная белизна которой подчеркивала, до чего разгорелись щеки молодой галантерейщицы. Губы у нее все еще были влажными и припухшими.

— Да пребудет с вами милость Божья, миледи! — воскликнула Кристина, делая реверанс (она говорила так, словно сильно запыхалась). — Что привело вас в город в такую неподходящую погоду?

— В Уэльсе, если боишься выйти за порог в дождь, можешь не выйти за него никогда, — с улыбкой ответила Арианна.

— Как это верно, как верно!

Кристина украдкой бросила взгляд на дверь, за которой был виден задний двор, уже превратившийся в сплошную лужу. Ее ответная улыбка была принужденной.

— Даже нормандцам не под силу укротить уэльскую погоду, — добавила она в попытке завести светскую беседу. Арианна засмеялась, хотя у шутки была длиннющая борода. У окна стоял раскладной стол, на его шершавой, исцарапанной столешнице громоздился полуразмотанный рулон зеленой, как мох, шерстяной ткани. Арианна помяла уголок между пальцами, размышляя над тем, как бы потактичнее выспросить у Кристины, чего ради Кайлид бегает вверх-вниз по ее лестнице. Как назло, ничего не приходило в голову.

— Мне бы хотелось посмотреть на шелковые ткани цвета кармина, — наконец сказала она.

— Рада служить вам, миледи.

Кристина сделала знак слуге. Тот стащил с верхней полки рулон красной с пурпурным оттенком ткани и разложил его на столе, частично размотав. Шелк был великолепен — как раз такой, каким представляла Арианна основное поле знамени. Она отобрала также травчатый шелк эбонитовой черноты, для дракона. Когда слуга смотал и завернул отрезы и уже готов был вынести их за ней следом, Арианна вдруг сообразила, что у нее нет с собой ни пенни. Не то чтобы она забыла деньги, их у нее просто не было. Все приданое теперь принадлежало Рейну, за исключением обручального кольца на ее безымянном пальце и ожерелья ясновидящей на шее.

Арианне было больно расставаться с ожерельем, но она все же расстегнула замок и протянула магическое украшение галантерейщице.

— Не примете ли в качестве платы вот это? — Девушка отступила, словно боялась находиться в непосредственной близости от извивающихся змеек.

— Это совершенно ни к чему, миледи. Я просто добавлю цену тканей к сумме долга за ваш подвенечный наряд.

Арианна вспомнила восхитительный сапфирово-синий шелк одеяния, густо расшитый золотой нитью, и платье цвета первых весенних маков, отделанное мехом горностая, и снова подумала что они обошлись Рейну в баснословную сумму. Став лордом Руддланом, он мог вскоре разбогатеть, но тогда, в день венчания, он был беден. Тем не менее, он подарил ей роскошный подвенечный наряд и белого мула со всем снаряжением.

Эти соображения заставили Арианну буквально силой вложить ожерелье в руку Кристины.

— Ткани нужны мне для того, чтобы сделать мужу подарок. Не могу же я заставить его платить за них!

После некоторого колебания Кристина кивнула. Ее длинные белые пальцы сомкнулись вокруг древней бронзы, светлые ресницы опустились, и она бросила из-под них на Арианну быстрый взгляд.

— Значит ли это, что вы счастливы в браке с нормандцем? Неужели вы так быстро полюбили его?

— Вовсе нет, я ничуть не люблю его! — запротестовала Арианна.

Она и сама понимала, что протест был слишком поспешен, да и щеки предательски загорелись. Потому что она вожделела его — о да, она его вожделела. Это было невыносимо: признаться себе, что человек, которому она безразлична, заставляет ее горло сжиматься, а ноги — подкашиваться... и все это одной лишь улыбкой, такой редкой!

— А как насчет вас, Кристина? — спросила она, вспомнив что лучшая защита — это нападение. — Не потому ли вы завели разговор о любви, что этот предмет в последнее время занимает все ваши мысли? Не потому ли, что мой брат Кайлид делит с вами девичье ложе?

Карие кроткие, как у лани, глаза широко распахнулись. Кристина начала отрицательно качать головой, но потом выпрямилась и вскинула подбородок.

— Да, мы любовники, Кайлид и я! Мне наплевать, если весь белый свет будет об этом знать! Мы не повенчаны в церкви, но перед Богом принесли наш брачный обет!

Арианна открыла рот, но девушка отмахнулась от возражений.

— Я знаю, что вы скажете, миледи. Что Кайлид — благородной уэльской крови, а я всего лишь дочь галантерейщика, да еще и англичанка в придачу. Что с того? Мы любим друг друга, Кайлид и я, у нас общий враг и общие мечты о будущем. Когда-нибудь нормандских псов прогонят назад за море, и тогда... — голос Кристины пресекся, на глаза навернулись слезы. — Ах, миледи, я так люблю его!

За окном полыхнула молния, и лицо девушки ненадолго озарилось жутким зеленоватым светом. Ее последние слова, казалось, продолжали эхом отдаваться в полумраке лавки; «...так люблю его... люблю...» Раздался удар грома, ветер закрутил струи ливня и обрушил их на окно.

Арианне стало любопытно, что это за чувство — уверенность в своей любви? И каково быть уверенной, что любима? Она зажмурилась, пытаясь воссоздать видение, в котором ее приняли ласковые объятия золотого рыцаря. Однако она вызвала из глубин памяти лишь Рейна, несущегося на нее с опущенной для удара пикой. Объятия, которые ей удалось вспомнить, были его объятиями, горячими и властными, полными страсти... но не любви. Нет, не любви.

— Кайлид обратился к своему так называемому господину, вашему нормандскому супругу, за разрешением жениться на мне, — продолжала Кристина, и Арианну ужаснула ненависть, до такой степени исказившая лицо девушки, что оно стало почти безобразным. — Его прошение было отклонено Лорд Рейн желает, чтобы его уэльские вассалы брали в жены нормандских девушек. Таким образом он намерен завоевать их земли окончательно и бесповоротно. Его не трогает, что Кайлид и я любим друг друга.

«Браков по любви не бывает», — хотелось сказать Арианне, но, едва она открыла рот, ударил гром, а когда вновь наступила тишина, она сочла за лучшее придержать язык. Это была, разумеется, чистая правда, но она ничем не утешила бы Кристину, только заронила бы в ее душу еще большие горечи.

— Я надеялась, что вы поймете меня, миледи, — сказала та, касаясь ее руки. — Да и кому еще понять, как не вам? Ведь вас насильно выдали замуж за человека, которого вы ненавидите.

— Речь не об этом. — Арианна подавила вздох и взяла обе руки Кристины в свои. — Если Кайлид задумал бунтовать против лорда Руддлана, вы должны остановить его, Кристина.

— Остановить его? Да он прожужжал мне все уши тем, что вы, миледи, именно вы больше всех в Уэльсе мечтаете о свободе своей родины! И что я слышу? Неужели две ночи, проведенные в постели нормандца, так сильно изменили вас?

Арианна выпрямилась и отбросила руки галантерейщицы.

— Я была и останусь кимреянкой! Не смейте говорить, что я забыла об этом!

С этими словами она пошла к двери. Кристина бросилась следом и схватила ее за локоть.
Даже не видя ее лица, Арианна ощутила всю силу ее отчаяния и страха в этом прикосновении.

— Вы не выдадите Кайлида нормандцу?

— Поскольку я ничего не знаю о его намерениях, то и выдавать мне, стало быть, нечего, — ответила Арианна, не оборачиваясь. — Однако поостерегитесь рассказывать мне о них, потому что первейшая обязанность жены — быть преданной своему мужу. Мне бы не хотелось делать выбор между долгом и родственными отношениями.

Но она уже сделала выбор и знала это. Что бы ни затевал Кайлид, это неминуемо несло вред ее мужу. И все-таки она не собиралась выдавать брата.

Арианна переступила порог, надвигая поглубже капюшон. Ливень продолжал хлестать. Вокруг было уныло, как и у нее на душе. Радость от покупки шелка для знамени давно улетучилась. Получалось, что она готовилась преподнести мужу данайский дар: ведь в данном случае молчание тоже было предательством... возможно, наихудшей его формой.

Двое оруженосцев одновременно испустили вздох, вглядываясь сквозь завесу ливня в одинокого рыцаря, который приготовился устремиться на них через болотистое поле.

— Господи Боже, неужели опять? — воскликнул один из них. — У меня уже синяк на синяке, да еще и дождь хлещет так, что я захлебываюсь, когда пробую отдышаться! Может, он не заметил, что... э-э... моросит?

— Ты что, всерьез думаешь, что Черный Дракон прервет милый маленький турнир только потому, что Боженька решил опять пописать на Уэльс? — сквозь зубы процедил другой. — Он же не человек, чего ему жалеть тех, кто, на свое несчастье, остается простым смертным!

Выбив зубами звонкую дробь, оруженосец снова прищурился на дальний край поля в надежде, что рыцарь уехал восвояси. Не тут-то было. Раз за разом они выдерживали его атаку вдвоем против одного, но не только не преуспели в том, чтобы сбросить его с коня, но даже ни разу не задели. Все что им удалось, это пару раз поцарапать щит. «Он и на этот раз опрокинет нас в грязь, точно опрокинет! Чтоб его сердце черное и безжалостное, лопнуло от злобы, которая в нем скопилась! Мы с приятелем весь вечер только и делаем, что знакомимся поближе с липкой уэльской грязью! — угрюмо думал оруженосец. — Черный Дракон улыбается редко, но в этот момент он точно улыбается, за это можно смело прозакладывать бессмертную душу!»

Если бы в этот момент оруженосцу подвернулся услужливый черт, он лишился бы бессмертной души. Рыцарь на другой стороне поля не улыбался. Холодная дождевая вода стекала по его спине, просачиваясь как будто до самых костей, и он с трудом удерживался, чтобы не встряхнуться, как собака. «Я становлюсь слишком стар для этого», — думал рыцарь. Он промок насквозь и чувствовал себя несчастнее некуда, а его бедное тело, измученное и утомленное двадцатипятилетнее тело еще час назад просилось домой, в тепло и уют. Ему хотелось посидеть перед разгоревшейся жаровней и выпить подогретого вина со специями. Ему хотелось лечь в постель с Арианной.

Прежде чем прикрыть лицо забралом, Рейн протер глаза, в которые струился со шлема целый поток. Он стиснул правой рукой гладкое древко пики и опустил ее так, чтобы наконечник оказался на уровне бедра. За последний час пика стала тяжелее, и ему пришлось сильнее напрячь мышцы. Десять атак назад она весила фунтов на пятнадцать меньше!

Рейн как раз вонзил шпоры в бока коня... и вдруг увидел Арианну, едущую в полном одиночестве со стороны города. Hе мешкая, он на ходу развернул могучее животное и понесся к ней, даже не подняв пики. Оруженосцы вытаращили глаза, и по их обляпанным грязью лицам расплылись облегченные улыбки.

Подковы жеребца с чавканьем погружались в размякшую почву болотистого луга, выдавливая из-под травы фонтанчики темной торфяной воды. Молния, похожая на перевернутую ветвистую крону, осветила равнину, следом ударил такой оглушительный гром, словно небеса раскололись пополам. Рейну не пришло в голову, каким пугающим может оказаться неожиданное появление из-за стены ливня рыцаря с опущенной для атаки пикой. Он только тогда сообразил это, когда натянул поводья и увидел на лице жены откровенный ужас.

Арианна побледнела как мел, дрожащие губы выглядели совершенно бескровными, расширенные глаза казались двумя зияющими темными безднами. Она прижимала судорожно сжатый кулак к сердцу, словно боялась, что оно выпрыгнет из груди от неожиданного потрясения. На белом горле бешено бился пульс.

Рейн отбросил пику и перегнулся с седла, чтобы поймать брошенные удила лошадки, которая прядала на месте и могла в любую минуту испуганно броситься прочь. При этом он близко заглянул Арианне в лицо — такое бледное, мокрое и беззащитное — и подумал: «Господи, да она прекрасна!»

Одно мгновение, показавшееся Рейну бесконечным, они смотрели в глаза другу другу, и он верил... нет, он точно знал, что это уже случалось прежде, причем не один раз, а несколько, много раз! Она и только она, Арианна, была той единственной женщиной, чья красота задевала его, ранила его сердце, пусть даже она являлась ему в разных обликах, с разным лицом. Впрочем, и он был каждый раз иным, и дождь шел не всегда. Так, однажды с безоблачного неба палило жгучее солнце, обрушивая потоки жары на их непокрытые головы; в другой раз надвигалась ночь, неся с собой снежный буран. И лишь одно всегда повторялось: чувство неутолимого голода души, отчаянная потребность схватить эту женщину в объятия, унести далеко-далеко и любить ее до тех пор, пока она не будет принадлежать ему и только ему, безраздельно.

Ему и сейчас хотелось этого. Хотелось ощутить под собой ее нагое тело, почувствовать, как ее ногти впиваются ему в спину, язык втискивается в рот, а ноги обвиваются вокруг его бедер. Он жаждал услышать, как она кричит от наслаждения когда он ласкает ее руками, губами и языком. И еще он хотел ворваться в ее тело и излиться в него, чтобы на несколько секунд умереть в ее объятиях... — Какого черта ты шатаешься в одиночку под дождём! — рявкнул он хрипло.

Ни на одну женщину он не реагировал так странно и так бурно, и это ему совсем не нравилось. То, что Арианна была его женой, дела не меняло: он никому, никогда не позволит забрать над собой такую власть!

Ресницы ее затрепетали, и на лице медленно проявилось выражение понимания, словно Арианна сообразила наконец: что все происходящее не сон.

— Я ездила в город, чтобы... чтобы... чтобы навестить Кристину, дочь галантерейщика. Мы с ней давние подруги.

— А кто тебя сопровождал? И где они, кстати сказать?

Она огляделась, словно с минуты на минуту ожидала по явления замешкавшегося эскорта.

— Впредь не смей одна выезжать за пределы замка! Всё равно куда!

— Я не охотничья собака, чтобы меня выводили на сворке! — вырвалось у Арианны.

В следующую секунду она закусила губу и с силой зажмурилась. Рейн едва удержался от улыбки: он был уверен, что она взывает к Господу и всем присным его, умоляя ниспослать ей терпение. Она сделала глубокий вдох и, к его удивлению, сказала мягко, положив ладонь на сгиб его руки:

— Прошу вас, милорд, не обращайтесь со мной, как с неразумным ребенком.

— Тогда постарайся вести себя разумнее!

Рука Рейна была защищена доспехами, но он все равно почувствовал прикосновение, словно ладонь легла на голую кожу — ощущая при этом ладони и ее мягкость. Инстинктивно он заставил коня отступить на несколько шагов.

— В округе полным-полно всякой швали, которая спит и видит, как бы захватить супругу лорда Руддлана и потребовать за нее выкуп. Например, твой кузен Кайлид.

Это было всего лишь предположение, не больше, и Арианна знала, что имя взято наудачу. Тем не менее, руки ее сжались на удилах, заставив лошадку затанцевать на месте. Два ярких пятна выступили на ее щеках, и Рейну вдруг пришло в голову, что в городе жена встречалась вовсе не с дочерью галантерейщика, а со своим братцем, любителем угонять чужой скот. Его очень интересовала причина этой встречи, но он не спросил Арианну, потому что не хотел слышать, как ее нежные губы произносят лживые слова. По правде сказать, он ничего не хотел, кроме как целовать эти губы.

— Кайлид никогда не причинил бы мне вреда, — наконец сказала Арианна.

— Зато он при первой же возможности причинит вред мне.

— Он поклялся тебе в верности!

— Ив его клятве было столько же искренности, сколько воды можно унести в решете.

Рейн увидел, как гневно сжались губы жены, но тут уж ничего было не поделать: он не доверял никому из ее братьев и не видел смысла притворяться. К тому же ей он не доверял тоже.

Они двинулись к воротам замка — бок о бок, но в молчании. К этому времени дождь уже кончился. Солнечные лучи нашли прореху в облачном покрове, и тотчас в небе возник крутой мостик радуги, выгнувшись прямо над верхушкой башни Руддлана.

— Смотри! — воскликнул Рейн, поддавшись порыву, и указал на разноцветную ленту радуги. — Скорее загадывай желание, не то я сделаю это первым!

Едва договорив, он почувствовал себя круглым дураком, потому что только дети, да и то совсем маленькие, загадывают желание, увидев в небе радугу.

К его удивлению, Арианна зажмурилась и зашевелила губами: она загадывала желание! Ненадолго Рейну показалось любопытным узнать, что она пожелала, имело ли ее заветное желание какое-нибудь отношение к нему. Это заставило его отвести глаза, чувствуя отвращение к себе самому. Разумеется, у нее была мечта, связанная с ним: чтобы он поскорее убрался из ее жизни.

— Рейн...

Он вздрогнул и резко обернулся. Впервые Арианна назвала его по имени. Произнесенное вот так — неожиданно интимно, вполголоса, оно заставило его подумать о постели.

— А ты заплатил бы выкуп, чтобы вернуть меня?

— Разумеется, раз ты моя жена.

Он не знал, какого именно ответа она ждет, но, ответив, сразу понял, что промахнулся. Что ж, он все равно не мог бы ответить иначе и потому молча принял перемену в выражении лица Арианны. Оно стало чужим, отстраненным. Она тряхнула поводьями, пришпорила лошадку и вскоре уже галопом мчалась прочь от него, к воротам.

Рейн не спешил догонять ее. Он просто смотрел вслед и думал о том, как бы все обернулось, если бы они встретились годы назад, задолго до того, как жизнь ожесточила его, в те времена, когда он еще верил в любовь, и в счастье, и в то, что желания, загаданные под радугой, сбываются.