Хранитель мечты

Глава 2

Рыцарь смотрел не отрываясь на стены башни. Мокрые от дождя, они казались кроваво-красными. Гроза отгремела, ветер стих, от реки клубами наплывал туман, постепенно скрывая и насыпной холм, и основание башни, оставляя ее вздыматься из серой пелены, как унылое и загадочное обиталище призраков.

Теперь замок принадлежал ему. Это был его замок. В одно мгновение прежнее честолюбие ожило в душе. Давным-давно, когда он еще был молод и полон надежд, он поклялся, что когда-нибудь завоюет себе титул и землю, что рано или поздно он, незаконнорожденный сын графа, сумеет основать династию, которая превзойдет род отца богатством и знатностью. И наиболее подходящим местом для основания династии был Руддлан— тот самый замок, где он когда-то был предан отцом.

Его замок! Вместе с Руддланом к нему наконец-то придут три необходимые составляющие могущества: титул, земля и власть.

Рейн вложил меч в ножны и уже собрался отвернуться от башни, но почувствовал на себе взгляд. Он посмотрел вниз и увидел девушку, лицо которой, поднятое к нему, было искажено яростью. Она сидела на коленях возле мертвого молодого человека.

Волосы, мокрые и перепутаные, свисали сосульками вдоль лица, состоявшего, казалось, из одних глаз. Это были глаза цвета моря в штормовой день. Они заставляли вспомнить о лесистых горах, подернутых туманами; об озерах, на берега которых не ступала нога человека; о глухих чащах, в которых водятся леший и оборотни. На мгновение Рейн почувствовал почти забытое желание сделать знак, защищающий от дурного глаза.

Это было нелепо. Он покачал головой, недоумевая, что это вдруг нашло на него, и сделал шаг прочь от девушки... Тут ворон, упорно круживший над их головами, опустился на залитую кровью грудь убитого. Девушка закричала и вскочила. Рейн замер, ожидая, что она набросится на него дикой кошкой — разящие острые зубы и выпущенные когти, — но она почему-то направила свою ярость на ворона. Птица взлетела, шумно хлопая крыльями, почти заглушив голос, окликнувший Рейна по имени.

К воротам замка галопом мчался рыцарь. Его серебряная кольчуга была так начищена, что сияла даже в пасмурный день, словно была сделана из только что начеканенных монет. Он ехал на белоснежном жеребце, слишком изящном для боевой лошади, спину которого украшало расшитое золотой нитью седло, а нагрудник — несколько золотых колокольчиков, отзывающихся на каждое движение мелодичным звоном. За ним следовали оруженосец на серой в яблоках кобыле, с охотничьим соколом на руке и еще дюжина рыцарей в полном вооружении, державшихся на почтительном расстоянии.

Глаза Рейна невольно сузились. Этот великолепный рыцарь был не кто иной, как его двоюродный брат и вполне законный сын графа — Хью, граф Честер, владетель половины Англии. И к тому же человек, который обладал всем, о чем Рейн только мечтал.

Он отвернулся, чтобы сплюнуть слюну, сильно отдающую желчью зависти, и успел заметить уголком глаза блеснувшее рядом лезвие. Защищаясь, он инстинктивно выбросил вперед правую руку. Обоюдоострый кинжал царапнул по металлическому нарукавнику с такой силой, что посыпались искры. Рейн увидел мокрые пряди темных волос, свесившиеся на лицо. Сквозь них сверкали бешенством зеленые глаза. Девушка тотчас снова бросилась на него, занося кинжал, но теперь он был готов к этому и поймал ее за запястье. Несмотря на то, что он сжал ее руку так, что почти раздавил кость, девушка не издала ни звука. Кинжал упал в грязь, и Рейн отпустил ее руку. В то же мгновение он понял, что напрасно сделал это. Она бросилась на него именно так, как он представлял себе это несколько минут назад: оскалив зубы и скрючив пальцы, норовя дотянуться до его глаз. Он успел отклониться, но недостаточно, и острые ногти сильно оцарапали ему шею. Потом, словно обезумев совершенно, девушка начала осыпать ударами нагрудник его кольчуги, не обращая внимания на то, что острые грани ранят ей пальцы до крови. И все это она проделывала в полной тишине, которая нервировала даже сильнее, чем ее бешеная ярость,

Когда она снова попробовала вцепиться ему в глаза, Рейн ухватил обе ее руки и завел их ей за спину. Тогда она начала лягаться с таким неистовством, словно у нее было не две ноги, а восемь, как у паука. В войске Рейна было тридцать рыцарей и пятьдесят пехотинцев, и он вдруг задался вопросом, чем все они заняты в этот момент и какого дьявола не избавят его от проклятой сумасшедшей.

— Эй!.. — начал он, но в следующую секунду девушка ударила его головой в подбородок и он едва не откусил половину языка. — Да уберите же ее, ради Бога! Эй, кто-нибудь меня слышит?

Он оглянулся и заметил своего помощника, стоявшего поблизости с глупой ухмылкой подвыпившего шута на рябом лице, сплошь покрытом шрамами. Рейн швырнул извивающееся, лягающееся, царапающееся и кусающееся создание ошеломленному сэру Одо, который инстинктивно заключил ее в медвежьи объятия. Еще несколько секунд девчонка пыталась освободиться, потом притихла. Но и после этого глаза ее, горящие как угли, оставались прикованными к лицу Рейна.

— Убийца!

Это было первое слово, произнесенное ею. Он отер кровь, которая текла из глубоких царапин на шее, и заговорил на уэльском наречии, на котором она прошипела единственное слово.

— Какое исчадие ада породило тебя, женщина? — Она не ответила, и он продолжал раздраженно: — Отвечай, когда тебя спрашивают! Кто ты?

— Я? — Полная нижняя губа девушки оттопырилась в самой ядовитой насмешке, какую Рейну когда-либо приходилось видеть. — Я — женщина, которая убьет тебя, нормандский кусок грязи!

Пораженный ее неистовством, Рейн все же не мог не засмеяться.

— Дорога в ад наполовину вымощена трупами тех, кто пытался убить меня.

— Значит, там им самое место, потому что все они были трусами и слабаками! Я уверена, что среди них не было ни одного уэльсца, иначе ты сам давно мостил бы дороги в аду!

Рейн снова засмеялся, но потом глянул на валяющийся в грязи острый кинжал и сразу посерьезнел. Однажды он оказался свидетелем того, как пятилетний ребенок перерезал таким кинжалом сухожилие на ноге взрослого мужчины. С тех самых пор он перестал недооценивать противника независимо от того, какого возраста или пола тот был. «Вполне возможно, — подумал он, — что в тряпье этой девчонки скрыта дюжина таких кинжалов».

— Раздень ее! — резко приказал он сэру Одо и услышал, как девушка приглушенно ахнула.

— А зачем раздевать ее, командир? — спросил сэр Одо все с той же ухмылкой. — Она, небось, костлява, как обглоданная рыба. Если уж вам так хочется с ней позабавиться, не проще ли просто задрать ей юбку?

Зеленые глаза раскрылись еще сильнее, хотя это казалось невозможным. Девушка рванулась изо всех сил, ударив рыцаря головой в челюсть. Рейн услышал треск костей.

— Господи Иисусе! — взревел сэр Одо, — и получил удар локтем под дых. Здоровяк не на шутку рассердился и начал трясти девушку, пока голова ее не стала бессильно мотаться.

— Эй! Эй! Я сказал «раздень ее», а не «убей ее»! — прикрикнул Рейн, не делая, однако, никакой попытки вызволить девчонку из рук помощника.

— Похоже, командир, она не в настроении для плотских утех, — пропыхтел сэр Одо.

При этих словах девушка вдруг напряглась натянутой тетивой и издала странный жалобный звук. Потом она обмякла в объятиях помощника и прошептала:

— Пожалуйста, не надо...

Сэр Одо посмотрел на ее свесившуюся голову, и на его изуродованном лице неожиданно возникло выражение жалости.

— Ах ты, бедняжка моя... Командир, посмотрите только на эту бедняжку, на эту несчастную крошку...

Рейн посмотрел. Глаза девушки, сейчас затуманенные и полные ужаса, были устремлены на мертвое тело, по-прежнему распростертое у ворот. Рыдание сорвалось с ее губ. Рейн знал что он и его помощник видят в этот момент нечто совсем разное. Сам он, как ни старался, не мог разглядеть ничего, кроме жалкой шлюхи, пусть даже трогательной в своем горе, но он понимал, что сэр Одо вдруг увидел в ней воробьишку с перебитыми крыльями — создание, нуждающееся в сострадании. При всей своей внешней свирепости здоровяк всегда покупался на слезные жалобы какой-нибудь девчонки. Рейн все время ожидал, что очередная подопечная оберет его до нитки и разденет до подштанников, но, странное дело, этого никогда не случалось.

Сэр Одо смотрел на него большими и печальными карими глазами, напоминая в этот момент корову на пастбище.

— Если у вас в штанах все еще шевелится, командир, позвольте мне подыскать вам другую подружку.

— Господь всемогущий, — вздохнул Рейн, еще раз окинув взглядом бледное, испачканое в саже лицо девушки. — Просто убери ее с моих глаз — и на этом все!

Густой заразительный смех прокатился по двору замка, заставив его обернуться. Младший брат возвышался над ним, с небрежным изяществом сидя в седле. Его поразительно красивое лицо было в этот момент озарено искренней, добродушной веселостью.

— Так вот, значит, каков он, неотразимый подход Черного Дракона к женскому полу? Я столько слышал об этом, но впервые вижу своими глазами.

— Ума не приложу, куда деваться от женщин. — Рейн испустил новый вздох, на этот раз преувеличенно тяжкий. — Убедился теперь, что они так и бросаются на меня, стоит только покоситься в их сторону?

Граф Хью вновь от души расхохотался, откинув голову и всплеснув руками. Потом он посмотрел на девушку, и, к немалому удивлению Рейна, в его синих, как васильки, глазах отразилось вожделение.

— Честно говоря, старший брат, мне не показалось, что ты понравился девчонке, — многозначительно протянул Хыо. — Надеюсь, ты не будешь возражать, если я избавлю тебя от этого вороха тряпья? А как насчет того, чтобы устроить возню втроем? Судя по тому, с какой страстью она дралась, мы сможем провести с ней интересный часок или два.

— Черт возьми, Хью, выкажи малышке хоть немного сострадания. В конце концов она только что потеряла своего парня, — сказал Рейн, недоумевая, что это с ним.

Похоже, в недалеком будущем ему грозило размякнуть вроде сэра Одо. «Малышка», о которой шла речь, только что едва не перерезала ему горло кинжалом. Она и теперь смотрела на него так, словно надеялась испепелить взглядом. При этом она бормотала что-то похожее на латинскую молитву, но, поскольку образованной она никак не могла быть, это были скорее всего колдовские заклинания.

При этой мысли Рейн почувствовал холодок, пробежавший по спине, и свирепо обернулся к сэру Одо.

— Я же велел тебе убрать ее отсюда!

— Ну да, велели, — здоровяк кивнул большой всклокоченной головой, — но вы не сказали мне куда. Иначе, свидетель Бог, я давно уже убрал бы ее с ваших глаз.

Рейн подавил очередной вздох, подумав, что в этот день вздыхает слишком много. У него не было ни малейшего желания беспокоиться о мелочах.

— Придумай сам. Как по-твоему, за что я плачу тебе?

— Ей-богу, Рейн, — снова протянул Хью с ехидством в голосе, подъезжая поближе к девушке, чтобы лучше разглядеть ее, — иногда ты кажешься трепетным, как девственница в брачную ночь. Какая же это малышка? Это местная шлюха. Если она потеряла покровителя, ей, конечно, понадобится новый.

Рейн промолчал, но более внимательно оглядел девушку, чтобы убедиться, что составил о ней верное впечатление.

Взгляд его прошелся по ней, начиная с поношенных, заляпанных коровьим навозом войлочных бахил. Кроме них, на девушке было серое, на редкость бесформенное платье и дешевая накидка из жалкого меха. Одежда ее была сплошь забрызгана грязью и кровью, а волосы представляли собой настоящий колтун, под которым трудно было разглядеть лицо... И все же Хью был прав: девушка была красива необычной, потрясающей красотой. Ну и что же? Вероятнее всего, она была одной из замковых шлюх, а шлюхи таскались за любым войском, и было их больше, чем воронов-трупоедов на поле после битвы. Нет, Рейн решительно не мог понять, из-за чего вся эта суматоха.

Не получив никаких более конкретных указаний, сэр Одо поволок девчонку к башне. Она отчаянно вырывалась, снова пыталась царапаться и кусаться, лягалась. В какой-то момент ей почти удалось освободиться, но тут здоровяк обхватил ее за плечи изо всех сил, приподнял над землей и так продолжал свой путь. Очевидно, его хватка была железной, и все же девушка продолжала ловить взгляд Рейна. Когда ей это удалось, тому показалось, что из туманных зеленых глубин вырвалась стрела лютой ненависти, преодолела разделявшее их расстояние и вонзилась в его глаза.

— Нормандский ублюдок! Убийца! — прошипела она так громко, что Рейн прекрасно это расслышал.

Лицо его осталось бесстрастным, на нем не дрогнул ни один мускул. Ему было глубоко безразлично и то, что девушка желала его смерти, и то, что послужило этому причиной. Он не преувеличил, когда сказал ей, что многие в разное время пытались убить его, но не сумели. И потому девушка была забыта, когда Рейн повернулся к брату, чтобы поздороваться с ним.

Граф Хью Честер спрыгнул с седла, заставив зазвенеть золотые колокольчики на груди жеребца. Заключив Рейна в объятия, он поцеловал его с самым сердечным видом.

— Рад снова видеть тебя, брат.

— Хью... — скованно ответил тот, торопясь высвободиться из братских объятий.

Только сейчас, в непосредственной близости от великолепия, окружавшего Хью, он осознал, насколько сам неопрятен после битвы.

По губам брата скользнула понимающая улыбка. Белоснежным тонким манжетом своей рубахи он стер темное пятно, оставленное на носу Рейна металлом шлема. При этом он заметил все еще кровоточащие царапины на шее и усмехнулся с некоторым злорадством.

— Ты выглядишь ненамного красивее лошадиной задницы, дорогой братец.

— Ну, спасибо! — отозвался Рейн, против воли улыбнувшись.

Хыо стянул шлем и вровел пальцами, как гребенкой, по густым вьющимся волосам, отливающим шлифованным золотом, потом обвел окружающее преувеличенно восторженным взглядом.

— Ну и ну! Вижу, ты многих отправил сегодня в ад. Хорошо проредил здешний народец.

Рейн тоже огляделся. Сквозь ворота виднелось заболоченное поле, где повсюду были разбросаны обломки щитов, сломанные пики и, конечно, трупы. Он не чувствовал удовлетворения от победы. Она была предрешена, поскольку его войско намного превосходило уэльсцев численностью. Рейн подумал, что их предводитель оказался явным дураком: в замке они могли отсидеться до прибытия подмоги.

— Что ж, по крайней мере они умерли на поле битвы, с честью, а не от старости в своих постелях, — сказал он брату.

Хью сдвинул брови, а губы Рейна тронула ленивая улыбка Он сказал это нарочно, чтобы поддеть брата. Хью считал себя трусом, потому что ехал на каждую битву, трепеща от ужаса. Он был еще слишком неопытен и не понимал, что каждый воин перед боем готов от страха обмочить подштанники. Рейн и сам продал бы душу за то, чтобы умереть от старости в собственной постели, вот только собственной постели у него не было. До сих пор он спал исключительно в палатке, на вшивых тюфяках постоялых дворов или бок о бок со слугами под чужой крышей. Взгляд его невольно обратился к башне, до половины скрытой туманом.

Хью встал перед ним, закрыв обзор. На его лице была широчайшая и приветливейшая улыбка, в голосе слышалось сдобренное медом злорадство.

— Рейн, я еще не успел поблагодарить тебя за то, что ты отбил для меня этот замок у проклятых Богом уэльсцев. Но одно голое «спасибо» немногого стоит, не так ли? Я все время забываю, что ты-то дерешься ради выгоды, а не ради чести.

На лице Рейна не выразилось и тени того, как сильно потрясли его слова брата. Тем не менее, ему показалось, что он получил удар бронированным кулаком прямо под дых. Ему и в голову не могло прийти, что Хью захочет потребовать себе Руддлан. По сравнению с сотнями благодатнейших угодий, которыми тот владел, это был всего лишь кусок скудной земли с не слишком внушительным замком. «Моим замком, моим!» — подумал Рейн с отчаянием. Он завоевал Руддлан, и теперь тот по праву принадлежит ему.

— Назови же награду, которая тебя устроит, — продолжал Хью. — Новый боевой конь? Надеюсь, ты для разнообразия попросишь белого — черный цвет сейчас совсем не в моде. Или ты предпочитаешь новые доспехи? — И он с оттенком брезгливости коснулся кольчуги Рейна. — У твоих теперешних с каждой битвой вид становится все более потасканным.

Рейн ничего не ответил. Он даже не моргнул глазом, прекрасно зная, почему Хью так ведет себя. У того изначально был дар понимать, чего больше всего хочется старшему брату, и делать все, чтобы тот не получил желаемого. Он вполне мог потребовать Руддлан только для того, чтобы тот не достался Рейну.

— Ты что, не слышишь, Рейн? — спросил Хью, ослепительная улыбка которого несколько померкла. — Я сказал, что собираюсь выпросить у короля Руддлан.

— Я отлично слышал тебя, просто размышлял над тем, что ты будешь делать с этим замком, — ответил Рейн, надеясь, что у него достаточно равнодушный голос. — Я-то считал, что ты терпеть не можешь все уэльское.

Или он был неумелым лицедеем, или Хью слишком хорошо его знал. Васильковые глаза распахнулись во всю ширь, изображая простодушное удивление.

— Но, Рейн, не мог же ты всерьез думать, что тебе будет позволено оставить себе столь ценное владение, как Руддлан?

Рейн продолжал бесстрастно смотреть на брата, пока тот первым не отвел глаза в сторону. Рейн был бы рад отмолчаться, но у него вырвалось:

— Посмотрим, что скажет король.

Он тотчас пожалел о своих словах, так как слишком хорошо знал положение дел. Король чувствовал себя обязанным предоставлять Хью все, о чем бы тот ни попросил. Граф Честер был слишком могущественным бароном, чтобы Генрих осмелился оскорбить его отказом.

Хью тоже знал это, поэтому его улыбка снова стала ослепительной.

— Да-да, конечно, решать будет король. Кстати сказать, он повелел тебе явиться. Я здесь как раз для того, чтобы передать этот приказ. Наш добрый король Генрих готовится сразиться с этим хитрым уэльским военачальником. Он опасается, что битва будет тяжелой, и потому жаждет видеть в своем войске самого доблестного и славного из рыцарей. Ведь доблесть — это то, в чем тебе нет равных, не так ли? Можешь смело отправляться к Генриху, Рейн, не беспокоясь за Руддлан. Я позабочусь о замке в твое отсутствие.

Внезапно к ним бросился лучник и сунул пылающую головню чуть не в самое лицо Хью. Тот отскочил с такой поспешностью, что зацепился ногой за ногу и едва не плюхнулся задом в грязь. Он схватился за волосы и обнаружил, что они слегка опалены. На его лице изобразился ужас, который очень позабавил Рейна.

— Убирайся отсюда, ты, вошь лобковая! — взревел Хью.

— Милорд граф, — пьяно хихикнул ничуть не обескураженный лучник, — будем мы, наконец, жечь этот замок или нет?

У Хью был вид человека, готового вот-вот задохнуться от ярости.

— Где твои мозги, последний ты дурак? Если ты спалишь замок, где я проведу сегодняшнюю ночь?

— Талиазин! — крикнул Рейн, отворачиваясь и смеясь уже в открытую.

Оруженосец — юноша лет семнадцати с волосами цвета темного дикого меда — поспешил к нему, ведя в поводу мокрого от пота коня.

— Труби общий сбор. Мы отправимся навстречу королю. — Рейн бросил на Хью короткий суровый взгляд и продолжал: — И передай сэру Одо, что он останется в замке с достаточным отрядом... чтобы в случае нападения помочь графу Хью защитить замок.

«И чтобы позаботиться о моих интересах», — подумал, но не добавил он. Впрочем, все и без того отлично поняли, что имелось в виду.

Оруженосец перевел взгляд с одного брата на другого и улыбнулся. Кожа его щек была нежной, как у девушки; а улыбка — само очарование.

— Будет исполнено, милорд, — сказал он, и эти простые слова прозвучали в его устах, как напевная строка баллады. Повиноваться приказу он явно не спешил. — Командир, а что с девушкой?

В этот момент Рейн размышлял над тем, отправить ли Генриху верхового с известием, что он получил приказ и выступает немедленно. Он рассеянно посмотрел на Талиазина. На лице оруженосца было очень странное выражение: эдакая знающая полуулыбка, в которой, однако, сквозило беспокойство.

— С какой девушкой? — переспросил он озадаченно.

— С той, которая... э-э... напала на вас.

Итак, сначала сэр Одо, потом Хью, а теперь еще этот мальчишка... «Женщины! — подумал Рейн, недовольно качая головой. — От них суматохи больше, чем от всего сарацинского войска». И все же он едва сумел скрыть усмешку.

— Держись от нее подальше, Талиазин. Ты еще слишком молод для того, чтобы мучиться вожделением.

— Но, командир, я не... — начал оруженосец, перестав улыбаться.

Рейн резко отвернулся не слушая. Он вдруг осознал, что кто-то давно уже мучительно стонет поблизости. К этому моменту стоны перешли в подвывания, проникнув наконец в его сознание. Ему не раз приходилось слышать вопли тяжелораненого, который знает, что умрет. Почему-то именно теперь Рейну пришло в голову, что и его ждет такой ужасный конец и, возможно, очень скоро, если он не перестанет воевать, не перестанет сеять вокруг себя смерть. В этой неожиданной мысли была ужасающая определенность: да, да, вот так и он когда-нибудь будет стонать, умирая среди грязи и крови,

Он выругался сквозь зубы, сжав их до скрипа. Хью был совершенно прав, когда сказал, что временами он, бесстрашный и непобедимый Рейн, бывает трепетным, как девственница в брачную ночь.

— Пошли за сэром Одо! — приказал он оруженосцу. — Пускай, черт возьми, разыщет лекаря и священника. Если этого раненого не удастся вылечить, то пусть его исповедуют и похоронят.

— Ладно. Так как же насчет девушки?..

— Талиазин, — произнес Рейн ровным, совершенно невыразительным голосом, — я только что отдал тебе приказ — и не один.

Никто не смел ослушаться Черного Дракона, когда тот переходил на такой тон. Оруженосца будто ветром сдуло. Было слышно, как где-то в тумане он окликает сэра Одо. Рейн приготовился вскочить в седло, и Хью ухватил стремя, придерживая его. Норовистый конь сразу же начал взбрасывать передние копыта в попытке встать на дыбы. Хью поспешно отступил и засмеялся с обычной сердечностью, почти совсем искренней.

— Надеюсь, ты не станешь искать смерти в бою, а старший брат?

— Я вернусь живым, — в тон ему ответил Рейн. — Можем даже побиться об заклад, если ты поставишь Руддлан.

Он успокоил разыгравшуюся лошадь и направил ее через ворота. Пересекая подъемный мост, Рейн обернулся, чтобы бросить прощальный взгляд на замок. Он добыл Руддлан в честном бою. Замок был частью его прошлого, всем его будущим и принадлежал ему перед Богом и людьми. И никто, никогда, никаким способом не сможет отнять его. Рейн поклялся себе, что оставит замок за собой, чего бы это ни стоило.

Странное возбуждение овладело им. Впервые за очень долгое время — впервые за всю жизнь — у него появилось то, за что стоило бороться.

Арианна прислонилась спиной к необъятному боку пивной бочки и подтянула колени повыше, опустив на них подбородок. Этот рыцарь, здоровенный и уродливый, не нашел ничего лучшего, как запереть ее в винном погребе замка, который был частью подвальных помещений башни. Подвалы были просторные, глубокие, вырытые в насыпном холме, служившем башне основанием. Под землей была кромешная темнота, но, к счастью, нормандец оставил Арианне огарок сальной свечи (поступок на редкость милосердный для представителя варваров).

Крохотный язычок пламени уныло мигал, заставляя тени на каменных стенах погреба шевелиться как живые. Помещение было забито бочонками с вином, пивом и элем. Густой запах дрожжей смешивался с острым ароматом винного уксуса и благоуханием солода, отчего у Арианны постепенно возникало состояние сродни опьянению. Сверху, из большой пиршественной залы, доносились звуки застолья: пьяные голоса не в лад распевали песни, трубил рожок, слышались раскаты хохота и завывание волынки. Время от времени Арианна вздрагивала от пронзительного крика.

Вот уже четверть часа ей не удавалось проглотить комок в горле. Она пыталась сделать это снова и снова, но тщетно. Даже мигание было болезненным, словно в глаза насыпали песку или она проплакала несколько часов подряд. Вот только она не пролила ни слезинки. Боль, которая снедала ее, было не выплакать.

Сейдро был мертв. Ее брата убили, а она оказалась ни на что не годной, потому что не сумела отомстить убийце. Больше того, она позволила взять себя в плен.

Арианна вспомнила горожанку, бегущую к замку, и рыцаря на белом коне, который ее преследовал. Воспоминание заставило ее содрогнуться, пробудило в ней первобытный ужас, суть которого Арианна сознавала лишь очень смутно. Она не видела, что случилось с женщиной потом, но и без того знала это — изнасилование. После того как с ней произойдет то же самое, она не будет представлять никакой ценности для своей семьи, хотя чувство долга и благородство заставят отца выкупить ее за любую цену.

Она с силой потерлась лбом о колени и зажмурила веки, хотя под ними болезненно жгло. Увы, закрывать глаза было ошибкой: образ черного рыцаря явился Арианне немедленно, словно только того и ждал. Даже после всего, что уже случилось, ее видение оставалось незавершенным. Черный рыцарь ждал ее, он был ужасной частью ее будущего, и никогда еще она не знала такого страха, как теперь. — Нет!

Арианна сжала кулаки и заставила себя подняться. Страх был непозволительной роскошью в ее положении, он мог помешать ей выполнить свой долг.

Она начала ходить взад-вперед по погребу. Пол здесь не был покрыт плоскими обломками песчаника, он был земляной, влажный, и войлочные бахилы постепенно промокли снизу. В одном углу по стене стекал ручеек ледяной воды из какого-то подземного источника. Крепкая дубовая дверь была обшита железом. Арианна уже пыталась открыть ее не меньше десяти раз, но на всякий случай еще раз приподняла щеколду и навалилась плечом. Дверь была по-прежнему заперта снаружи.

Сверху донесся особенно громкий взрыв смеха, уже больше похожий на хриплое лошадиное ржание. Арианна вздрогнула и поскорее отошла от двери. В кладовой хранился кое-какой запас вина и эля, но его не могло хватить надолго. Рано или поздно выпивка иссякнет, и тогда кто-нибудь спустится в погреб. И обнаружит ее.

На мгновение самообладание Арианны дрогнуло, конвульсивная дрожь прошла по телу, но поддаваться страху было нельзя. Надо было во что бы то ни стало найти способ выбраться из подвала. Она постояла, ковыряя мягкую влажную землю носком бахилы. Заступа под рукой не было, но даже если бы он был, прорыть выход наружу она смогла бы не раньше, чем превратилась в дряхлую, беззубую старуху.

Арианна оглядела ряды бочонков с вином и элем. Она помнила, как однажды ее брат Кайнан, напившись, рассек себе руку о лезвие меча и даже не почувствовал этого. Возможно, если выпить достаточно много, все станет безразлично. Возможно, она даже не поймет, что с ней происходит, не будет ничего ощущать...

Озираясь, она вдруг заметила в самом углу, за бочками, несколько кулей муки. Один из них был еще пуст, рядом стояла каменная ступка с пестиком. Похоже, кто-то потихоньку приносил в погреб краденое зерно и растирал его, превращая в муку. В подвале можно было спокойно заниматься этим, не опасаясь, что кто-нибудь услышит и расскажет владельцу замка.

Арианна подняла ступку и прикинула на вес. Предмет был достаточно тяжелым, чтобы сокрушить ржавые, обветшалые от времени петли. Если приставить пестик вон туда и ударить по нему как следует...

Дверь резко распахнулась, с оглушительным грохотом ударившись о стену. Арианна отшатнулась. Крик испуга вырвался у нее прежде, чем она успела взять себя в руки. Перед ней стоял молодой мужчина в тонкой рубахе небесной голубизны, в короткой куртке, отделаной мехом енота, и роскошном оранжево-красном плаще. Его длинные вьющиеся волосы придерживал обод из полированного золота, и он был не ярче его локонов.

Арианна отступала и отступала, пока не коснулась спиной холодной каменной стены.

Гость не спешил последовать за ней. С небрежным изяществом он прислонился плечом к притолоке и скрестил руки на груди, приветливо улыбаясь. Арианна узнала его. Это был нормандский лорд, который прибыл в замок разряженным в пух и прах. Он и теперь был разряжен, хотя уже успел снять драгоценную серебряную кольчугу. Там, во дворе, пока уродливый здоровяк держал ее в медвежьих объятиях, этот тип восседал на белом жеребце, смеясь и переговариваясь с черным рыцарем. Очевидно, они насмехались над ней. Отец заставил Арианну и ее братьев выучить дикий язык нормандцев, но она не умела понимать слишком беглую речь, поэтому суть разговора осталась для нее тайной.

Помолчав и вволю наулыбавшись, рыцарь заговорил, томно растягивая слова. Он сообщил, что намерен с ней сделать, и на этот раз она его вполне поняла.

— Держись от меня подальше, нормандский щенок! — крикнула она и ничуть не удивилась, что он засмеялся: она и сама понимала, как нелепо это прозвучало.

Нормандец отстранился от притолоки и сделал шаг. Арианна не раздумывая бросила в него каменной ступкой, которая пролетела разве что пару футов и упала на пол, разбрызгав грязь.

Нормандец подошел к ступке и оценивающе оглядел ее, приподняв светлую бровь. Он снова засмеялся.

— А ты с характером! Люблю женщин, от которых искры так и сыплются. Моя сучонка жена — настоящая застенчивая перепелочка, черт бы ее побрал.

Еще один шаг в ее направлении, и еще. Арианна вжалась спиной в стену и молча смотрела на приближающегося мужчину, чувствуя во рту явственный вкус страха. Когда расстояние, разделяющее их, сократилось до одного-единственного шага, нормандец остановился. От него исходил сладкий запах вина, пота и каких-то пряных благовоний. Вблизи он выглядел не таким молодым: вокруг глаз разбегались лучики тонких морщинок, кожа на щеках была желтоватой и слегка обвисшей.

Арианна посмотрела на распахнутую дверь. До нее было не так уж далеко, но нормандец преграждал дорогу к спасению. Она сделала крохотный шажок влево. Этот маневр как будто прошел незамеченным. Она подвинулась еще чуть-чуть. Хорошо бы отвлечь его ненадолго...

— Если бы ты и правда был женат, ты бы так не поступил, — заметила она. — Прелюбодеяние — это смертный грех.

— Ну да, грех, — согласился нормандец насмешливо. — Потому люди и прелюбодействуют, что грешить сладко.

Он поднял руку. Арианна похолодела, но он пока не собирался прикасаться к ней. Вместо этого он расстегнул брошь в форме усыпаного драгоценными камнями полумесяца, которая скрепляла его плащ пониже горла. Тяжелое одеяние из простеганного шелка с шелестом опустилось на пол. Не обращая на это внимания, нормандец протянул брошь Арианне.

— Я всегда плачу женщинам заранее, потому что это делает их более сговорчивыми.

Неуправляемая ярость вспыхнула в ней, разом освободив от парализующего страха.

— Нормандская свинья! Я раньше убью себя, чем позволю тебе дотронуться! — крикнула она, ударив по протянутой руке.

Ненадолго он отвел глаза от нее, чтобы проследить за брошью, летящей в дальний угол, поблескивая в свете свечи. Не медля ни секунды, Арианна бросилась к двери.

На беду, ее накидка взвилась от этого движения, и край ее тотчас оказался зажатым в руке нормандца. Резкий рывок развернул Арианну, заставив больно удариться спиной о стену. Насильник навалился на нее всем телом, обдавая винным перегаром.

— Уж не собираешься ли ты разыгрывать из себя девственницу?

И он больно поцеловал Арианну. Она забилась, пытаясь вывернуться из-под него. Тогда он стиснул ее голову ладонями, прижав затылком к стене. Его язык скользнул ей в рот, как горячий мокрый кляп. Дыхание пресеклось. Продолжая биться, она выгнулась дугой, но этим только дала нормандцу возможность втиснуться ногой между ее ног. Теперь Арианна чувствовала его возбуждение. Новая волна ужаса едва не парализовала ее. Собрав все силы, она рванулась, и золотая чаша, скрытая под накидкой, чувствительно ударила нормандца по бедру.

— Это еще что за дьявольщина?

Нащупав чашу и ухватив за одну из ручек, он сорвал ее с пояса и отбросил в сторону. Сосуд ударился о стену с громким металлическим лязгом.

Однако чтобы избавиться от чаши, насильнику пришлось на несколько секунд отстраниться, и Арианна не замедлила воспользоваться случаем. У нее было девять братьев, и она прекрасно знала, где находится наиболее уязвимое место мужчины. Она изо всех сил ударила нормандца коленом в пах.

Он рухнул на колени с возгласом боли, зажав ладони между ног. Арианна сделала еще одну попытку добраться до двери, но, как ни корчился ее противник, у него все же нашлось достаточно сил, чтобы поймать ее за лодыжку. Рывок швырнул ее на пол, прямо на бочонок с пивом. Удар головой о железный обод был так силен, что боль буквально просверлила оба виска. Какое-то время и она, и нормандец лежали на полу; его шумное дыхание нарушало тишину погреба, помогая ей бороться с дурнотой. Попытавшись высвободить лодыжку, Арианна добилась лишь того, что пальцы ее врага конвульсивно сжались. Вокруг плясали темные пятна, а когда она попробовала помотать головой, чтобы прийти в себя, в глазах и вовсе потемнело. Круглый бок ступки, казалось, был очень близко, но она не сумела дотянуться до нее, даже изо всех сил вытянув руку.

Арианна в отчаянии устремила взгляд на дверь и с изумлением обнаружила, что за ней все заполнено мерцанием, пульсирующим светом. С земляного пола поднимался искрящийся туман, спиралью тянулся вверх.

— Нет... — прошептала она, мотая головой в надежде, что туман — всего лишь признак надвигающегося обморока.

Не может быть, чтобы сейчас, в самый неподходящий для этого момент, ее посетило видение!

Мотание головой не произвело на туман никакого действия. Он продолжал пульсировать и вспучиваться, и в его мерцающих глубинах — Боже милосердный! — начала проявляться некая призрачная фигура. Еще полупрозрачное, видение висело в тумане, не касаясь пола. Вокруг его головы веером расходилось сияние, похожее на нимбы святых, изображенных на стенах часовни.

Нормандский лорд, разумеется, не видел ни мерцающего тумана, ни призрака. Он поднялся на колени, его рука скользнула вверх по ее ноге, и у нее невольно вырвался короткий истерический смех. Как он мог видеть туманную фигуру в дверях, если это было ее видение? Выходило, что ждать спасения неоткуда. Судорожно подтянувшись на руках, Арианна нащупала край ступки.

Туман между тем пульсировал все сильнее, время от времени устремляясь к двери, чтобы тотчас отхлынуть. Постепенно он темнел, окрашивался в цвет крови. Только вокруг призрака он оставался жемчужно-белым и чистым. Видение подняло руку, указывая... указывая точно на рыцаря!

Свет вокруг фигуры становился все ярче по сравнению с кровавым цветом тумана, на него уже больно было смотреть. Арианна хотела зажмуриться, но не могла отвести глаза от света, который заполнил уже весь погреб. Тем временем рука нормандца нащупала ее грудь. Изо всех сил стараясь сохранить ощущение реальности, борясь с желанием погрузиться в туман и забыть обо всем, Арианна занесла ступку и наудачу опустила ее туда, где должна была находиться голова насильника, но была одна только слепящая белизна.

Ступка опустилась на что-то мягкое. Послышалось возмущенное проклятие.

— Ты заплатишь за это, сука! — прошипел нормандец.

Платье треснуло на груди, пальцы грубо зашарили по телу. В этот момент туман вдруг отхлынул, и призрак предстал перед Арианной так явственно, словно и впрямь был реален. Указующий перст, направленный на рыцаря, внезапно послал вперед луч ослепительного бело-голубого света. Ужасающий жар коснулся Арианны всего на одно мгновение. Словно беззвучная молния ударила в нормандца, объяв его пламенем и осветив самые дальние уголки погреба.

Уверенная, что все это ей мерещится, Арианна закрыла глаза, позволив беспамятству завладеть ею. Последним, что она слышала, был крик нормандца.