Хранитель Моста влюбленных

Глава про Бродника, который шлепнул по заду даму и соврал чугунной Машеньке, что она легкая, как перышко

Аллеи Загородного сада, возвышающегося над Профсоюзным мостом, усыпало желтой листвой. Но из-за сильного ветра гуляющих почти не было. Бродила только одна парочка.

– А-а-а! – завопила, подпрыгнув, светловолосая кудрявая толстушка в плаще до колена и ботиночках на невысоком каблуке.

Красная помада, румяна, глазищи. Ух, какие голубые глазищи! Хороша прелестница, страсть как хороша, подумал Бродник и даже цокнул языком от удовольствия, созерцая колышущийся перед ним упитанный зад. И снова от души по нему шлепнул.

– Николай! – деланно возмущенным голосом вскрикнула новоявленная муза, обращаясь к лысому коротышке, идущему рядом.

– Да, Олечка, – поспешил ответить ухажер.

И, отвернувшись вправо, звучно высморкался в платок.

– Какой проказник! – игриво покосилась на него блондинка, поправляя прядь волос и взяв мужичка под локоть.

– А что я? Я ничего, – проблеял он, для верности вытерев под носом тыльной стороной ладони.

Но хорошего настроения его спутницы было уже не испортить. Она захлопала накрашенными ресницами, зазывно поглядывая на коротышку и явно ожидая продолжения.

С-с-с… – начал было думать Бродник, но вспомнил, что дал обещание бабусе не материться. С-с-самка собаки! Мямля! Вафля какая-то! Что за мужики пошли – ни ущипнуть, ни по заднице даму шлепнуть. То ли времена были. Какие в этом саду танцы устраивали! Что ни па, то щипок за филейную часть. Кавалеры не менжевались – лапали, лапали. А коли они лапают, так и Бродник невзначай. Где за бочок, где за титечку. А сейчас – с-с-с…! С-с-скукота. С-с-смертная!

Раньше что – его когда назначили, мосточек в саду подвесной был. Так – шаляй-валяй. Милое дело было его расшатать, когда дамочки идут. То тут подол колыхнет, ножку оголит, то там. А они визжат так уморно, за перила хватаются. И бледненькие – какие хорошенькие! Ай, какие хорошенькие! С каждой бы станцевал! Каждой бы ручку облобызал! По локоток, а то и по плечико.

За таким мосточком следить – любо-дорого. Музыка играет, а ты пляши, подпевай. Лепота! А потом парку каюк пришел. Сиди как бирюк. Тоска зеленая – ни танцев, ни дамочек. Из развлечений только шпану гонять.

Бродник глянул на блондинку с лысым. Те направлялись к выходу. Он звонко ударил себя по ляжкам и покружился, напевая под нос романс. Пританцовывая, колыхнул жирными блоками и шутливо поклонился чугунной Машеньке. А затем смачно поцеловал ее в щеку. Та осторожно повертела головкой и, убедившись, что никого нет, выдала:

– Ой, дядя Бродя, опять шалите! А мне из-за вас нагоняй дадут!

– Не боись, Машутка, – подмигнул Бродник, – кто трусит, тот скучно живет.

– Вы мне в прошлый раз так же говорили, а что вышло!

– Худо вышло, – признал Бродник, – в лесу тебя нашли. Быстрее драпать надо было, а не васильки-ромашки по лужайкам нюхать.

– Т-с-с-с, – прошептала чугунная девочка и кивнула в сторону автобуса, из которого вышла группа людей и направилась ко входу в парк.

Машенька быстрым жестом поправила шляпку, одернула подол и замерла. Бродник чмокнул ее в другую щеку и, потирая передние лапы, радостно произнес:

– Ух, повеселимся! Давно нашей красавицы не было!

По центральной аллее шагала группа туристов. Впереди в красном лаковом плаще – его любимица из числа экскурсоводов, Одри. Ну, или как там ее – неважно. Для него она была Одричкой Хепберн. Видал он такую актрису в забытом на скамейке журнале. Глянул и ахнул – богиня! Точеная фигурка, носик как у мышки, черная челка, и наряды, какие наряды – в таких кружить до рассвета!

Бродник страницы из журнала выдрал и спрятал, любовался, когда в хандру впадал. А в нее он впадал всякий раз, когда дамочки, испугавшись морозов, переставали щеголять в босоножках и туфельках, показывая красивые ножки, и начинали приходить в ботах и теплых рейтузах. Таким и в подол дуть неинтересно.

А потом явилась она. Бродник как в первый раз увидел, так жабрами колыхать перестал – Одри, вылитая Одричка. И платьица у нее летом славные – плечики оголены, талия затянута. Тонкая – как тростиночка, звонкая – как колокольчик. Да и в плаще хороша, и в шубке, когда холодно. Шубка только больно длинная – не видать, неужто и она в рейтузах!

Младший братец Бубнилой ее прозвал. Все ворчит на нее, что спать не дает. Так то и понятно – сам зануда. Вечно всем недоволен, всех хаит. Уж кто бубнила, так это он. С бабусей и то веселее, чем с этим угрюмышем, весь в батю пошел. И то папенька, хранящий мост Челюскинцев, в молодости повеселее был – не то, что его старший отпрыск. Это когда второй мост рядом построили – дублер, он скуксился. За спиной все поговаривали, что семейку их наказали за сбежавшую бабусю: дескать, если сама прячется, пусть сын отдувается.

Хотя у бабуси, как считал Бродник, причина веская была – амурная. Бабуся, известная как особа любвеобильная и ветреная, в очередной раз увлеклась кавалером да вместо положенных трех часов отдыха в день пропала на целые сутки. Вот мост деревянный и рухнул. Выходит, любовь виновата.

Да ну их – родственников! Бродник махнул рукой, подмигнул Машеньке и, колыхая боками, поспешил к любимице.

– Загородный сад, старейший в Тюмени, который также именуют Александровским, был создан в середине девятнадцатого века, – колокольчиком звенел голос Одри. – В благоустройстве участка, на котором раньше пасли скот, принимал участие купец, городской голова Иван Васильевич Иконников. Он и предложил назвать любимое место отдыха горожан в честь императора Александра Второго.

– Это почему? – поинтересовался один из туристов.

– В 1837 году император Николай Первый отправил своего наследника, князя Александра, в путешествие по стране. Сопровождал его поэт Василий Жуковский. Одна из остановок была сделана ими в Тюмени.

Бродник залюбовался – сама белокожая, а губки как вишенки. Подкрался и дунул ей на прядь волос. Та взлетела, но была поймана ручкой в кожаной перчатке и привычным жестом заправлена за ухо. Ох, как ему нравилось, как она это делает. И дунул еще раз. Одри снова ее пригладила.

– Изначально в саду проходили гулянья, играл оркестр, был дом для отдыхающих, в котором собирались чиновники и купцы, – продолжала экскурсовод. – В то время он назывался вокзалом.

Туристы захихикали, а Бродник расплылся в ностальгической улыбке – знатный вокзал был, знатный, не хуже, чем в Петербурге. Ну, это ему так бабуся говорила, а у нее кавалеры со всего свету были, каких только вокзалов не повидали.

– К современному вокзалу это не имеет никакого отношения, – пояснила Одри. – Французское слово «фоксаль» означает увеселительное заведение, расположенное за городом.

– А правда, что здесь росли ананасы? – улыбаясь, спросила девица в больших розовых наушниках, короткой юбке и белых гольфах.

Что за мода, фыркнул Бродник. Еле попу прикроют – никакой интриги! А это плохо – так фантазия атрофируется. То ли дело у Одрички – подол до щиколоток, воображение во всю мощь работает. Так и хочется в танце увлечь да быстро вниз нырнуть – снизу вверх оценить.

– Да, на территории сада была построена оранжерея, в которой выращивались тропические растения, в том числе ананасы и инжир, – продолжала Одри, не подозревая о коварных планах незримого слушателя.

У Бродника от ее слов потекла по подбородку слюнная струйка. Хороши были ананасы. Он зажмурился и чавкнул от удовольствия. Высокая дама в шляпе неодобрительно глянула на девицу в наушниках, которая надувала пузыри из жвачки, списав неприличные звуки на ее счет. Девица свысока посмотрела на нее и демонстративно лопнула новый.

– И кто их ел, эти ананасы, – пробурчал пожилой мужчина в серой ветровке и кепке в клетку. – Как всегда – одни буржуи.

Знамо дело, буржуи, кивнул Бродник. Я и ел! Помню, Агафья, главная по оранжерее, причитала, когда пять штук за раз слопал. Верещит – сегодня прием, сына Александра Второго встречаем, Алексея. Петьку, дворника, метлой огрела – думала, что он ананасы приговорил. А тот с похмелья – мычит только. Ну да ничего, без заморской пакости знатный бал вышел. Хотя они все хороши были – с фейерверками, музыкой, скольких дам он на них облобызал! Да он джентльмен – не считает.

– Парк был создан в английском стиле. В нем высадили липы, ели, акации, смородину, – вещала Одри. – Считалось, что равных ему по красоте нет в Сибири. По этому поводу в знак признательности общественности за его создание по указу государя здесь же высадили кедр. К сожалению, до наших дней он не сохранился.

– Да и малины не видать, – пробурчал турист в кепке.

Экий недовольный, возмущенно помотал головой Бродник. С такой кислой харей и малина несладкой покажется. И легонько наступил мужичку на ногу. Тот возмущенно поглядел на соседку, но промолчал. Будешь Одричку перебивать, хмыкнул Бродник, в рыло получишь! И погрозил кулаком, приставив его к самому носу туриста. Тот заводил ноздрями, принюхиваясь, и сморщился, пробормотав, что парк приличный, а запахи как на настоящем вокзале.

– Сад был расположен на окраине города, он соседствовал с кладбищем и аптекарским огородом провизора Дауделя, в честь которого названа одна из улиц Тюмени. Из-за своей малодоступности парк начал приходить в запустение, у него сложилась репутация небезопасного места. Вскоре его забросили, и здесь все чаще проводила время шпана.

Темные времена настали, согласно закивал Бродник. Одно хулиганье – ни одной приличной мамзели! Сколько их гонял – без толку. Ни балов, ни ананасов – бычки, сморчки и дармоеды по углам!

Брр, встрепенулся Болотник, чего ворчу. Никак от этого заразился – и он глянул на туриста в кепке. Чур меня! И сплюнул в сторону мужичка. Тот бросил взор на образовавшуюся лужицу возле ног, затем на небо. И, не увидев ни одной тучи, недоуменно пожал плечами.

– В начале двадцатого века власти отдали сад в аренду одному из мещан, – продолжила Одри, – и у него началась новая жизнь: выставки, кинопоказы, танцевальные вечера. Однако спустя шесть лет, когда срок договора истек, место отдыха снова потеряло популярность. И только в 1948 году парк в очередной раз привлек к себе внимание. Его переименовали в Сад судостроителей, а в народе называли Заводским – в честь работников предприятия, которые благоустраивали его своими руками. В нем установили летнюю эстраду, карусели, танцплощадку, появились тир и буфет.

Славное пирожное в нем продавали, облизнулся Бродник. А какая буфетчица Зоя была! Пышная, беленькая – сама как булочка! Передничек накрахмален, кудельки из-под чепчика. Со всеми сюси-пуси. Одна беда – хромая, не до фокстрота уж тут.

А какое пиво! Как привезут четыре бочки по сто пятьдесят литров каждая, холодное, с пеночкой. Ммм… И ведь какие нравы были – никто задарма не зарился. Ну, кроме него, конечно.

– Интересный факт, – и Одри подняла вверх указательный палец. – Сад стал местом знакомств, здесь сложилось немало пар. Финальный вальс, звучавший в одиннадцать вечера, называли вышибаловкой, так как после него парк закрывался и влюбленные вынуждены были расходиться по домам.

Группа прошла вперед по дорожке. Экскурсовод продолжила:

– В это же время здесь снова появился так называемый вокзал – творческий клуб судостроительного завода. Здание было расположено ближе к современному входу, возле Машеньки.

И Одри указала рукой на скульптуру чугунной девочки, одетой по дореволюционной моде: шляпка, платьице с воротничком, гольфики.

– Это та самая, которую похитили? – восторженно вскрикнула девица в наушниках.

– Кто похитил? – встрепенулась пожилая туристка. – И как? Она же тяжеленная.

Бродник заметил, как Машенька часто-часто заморгала. Ей-богу, расплачется дуреха. Он неодобрительно зыркнул на дамочку – вот с-с-с…! С-с-сорока-белобока! И поспешил к девчушке, чтобы утешить.

– Не слушай идиотку, – сказал он на ушко Машеньке. – Ты у нас пушиночка! Перышко лебединое!

– Врете вы все, дядя Бродя, – прошептала расстроенная девочка, закусив от обиды губу.

– Мостом клянусь!

Бродник быстро-быстро закивал головой в подтверждение своих слов. И за спиной скрестил пальцы. А сам привел аргумент:

– Как бы я тебя в танце подкидывал, душа моя!

– Так вы сильный!

– Ой, скажешь тоже, – заскромничал Бродник.

Он поправил ей бант на косичке, погладил по голове и засеменил обратно к Одричке.

– Скульптура Машеньки была украдена в 2007 году, – рассказывала его любимица. – Одной из версий было то, что кто-то захотел украсить ею дачу. Но наиболее вероятным считалось, что ее похитили для сдачи в металлолом. Это предположение через год нашло подтверждение: Машеньку обнаружили в лесу. Видимо, распилить ее на части не удалось, а сдавать целиком было опасно, поэтому от скульптуры избавились. И вскоре наша тюменская красавица вернулась на свою скамейку.

Красавица, залыбился Бродник, подмигнув Машеньке. Вот Одричка, вот молодец – никогда доброго слова не пожалеет. Машка – девка хоть и чугунная, да и ей приятно, когда к ней с любовью. А то тяжеленная, тяжеленная – тьфу! Сказанула же злая баба. Егоза наша расстроится, опять ерзать начнет – то косичка с плеча упадет, то складочки на подоле помнутся. Вот и получит малышка нагоняй.

– А это кто? – спросил мужик в кепке, указывая на фигуру офицера в мундире.

– Тюменцы называют его Цесаревичем Александром. Рядом – мечтающий мальчик. А в той стороне, – и Одри указала рукой на дам, гуляющих по аллее с зонтами, – еще две безымянные фигуры.

Пфф, безымянные. Бродник поклонился Аннушке и Настасье, о которых шла речь. Наська, зараза, надменно глядя в сторону, опять сделала вид, что не заметила, а Нюрка, вечно берегущая кожу от загара, слегка порозовела под шляпкой. Хороша шельма! А как пляшет! Такое только редко бывает: Наська за ней бдит, все мечтает за Цесаревича выдать, да он вечно в думах, на девок на заглядывается.

Группа туристов направилась к автобусу. А Одричка как – нецелованная уедет! Бродник поспешил к своей музе. Та, стоя в сторонке, дожидалась, когда все войдут. Бродник смачно приложился губами к тыльной стороне ее ладони. Девушка непроизвольно отдернула руку и испуганно глянула вниз. Возле ног, высунув язык, стояла черная лохматая дворняжка. Ай да Дуська, ай да молодец, обрадовался Бродник, – отрабатывает свои хот-доги, которые он у влюбленных раззяв тырит!

Одричка потрепала собаку за ухом. Та уселась и дружелюбно протянула лапу.

– Ты давай не переигрывай, – наклонившись, прошептал ей на ухо Бродник.

Дворняга, сделав вид, что не слышит, встала на задние лапы перед девушкой, а передними стала шустро перебирать в воздухе. Одричка рассмеялась.

– Ну, ты даешь! В следующий раз привезу тебе гостинец.

Дуська радостно тявкнула, а экскурсовод поднялась на ступени и скрылась в автобусе. Бродник ей помахал и, глянув на дворнягу, похвалил:

– Циркачка!

Та завиляла хвостом и побежала к Машеньке, которая уже с нетерпением косилась в ее сторону.

– С-с-с… С-с-савраска без узды! – выругался Бродник и поспешил вслед за Дуськой.