Хранящая прах. Книга 2

Глава 1

– Я не понимаю, почему? Почему ты не хочешь дать мне войско? Раз сам не намерен выходить из Явлича, позволь мне это сделать! – Арьян врезался взглядом в князя, прожигая его насквозь.

Данимир, что занял место напротив брата, пошевелился напряжённо, оторвав взор от Арьяна, глянул на Вяжеслава. В его глазах уже потухла вся надежда на то, что разговор с отцом даст хоть какие-то плоды. Князь не отзывался ни на какие доводы Арьяна, не уступая, оставаясь верным своему суждению. И внутри уж кипело всё от гнева, биться о каменную стену не было никаких сил. Уже больше седмицы изо дня в день отец избегал разговора о походе к реке Вель. Как бы Арьян его к тому ни подводил, а всё без толку.

Арьян встал, не отрывая взор от отца, вышел из-за стола, казалось, бесцельно начал мерить шагами светлицу. Вяжеслав молчал.

– Если ты не дашь мне людей, я найду другой выход.

Князь выпрямился, расправив плечи, повернулся. Арьян ощутил пытливый взгляд его золотисто-янтарных глаз на себе. Данимир тревожно забарабанил пальцами по столу. Пусть перегибает палку, может, и так, но ему надоело прятаться за стенами да отсиживаться в детинце.

– Я не собираюсь ждать, пока они станут сильнее. Тогда наши потуги оборониться уж точно будут напрасными, – заключил Арьян, останавливаясь, поворачивая голову к князю.

– Это всё из-за княжны? – спросил прямо Вяжеслав.

Арьян бегло переглянулся с Данимиром, тот вовсе потемнел, сглатывая напряжённо.

– Не только из-за неё. Ты знаешь, что они разъезжают по нашим землям, берут в плен людей, едва не убили старшего сына Радонега и убили бы, если бы тому не удалось вовремя уйти.

Князь вдруг поднялся с кресла, прошёл неспешно к Арьяну, глядя в глаза удушливо долго.

– Как оно всё там сложилось, это ещё проверить нужно, – сказал Вяжеслав, по-прежнему оставаясь спокойным и невозмутимым. – Я знаю, что из-за неё. Из-за девки ты голову потерял. Мало тебе одной было.

Арьян покачнулся, так в нём всплеснула холодная волна. Он сузил глаза, всеми силами сдерживая рвущееся наружу раздражение, но злость, в конечном счёте, ничего не принесёт. Отец совсем потерял хватку.

– Разберись прежде с одной, Арьян, – продолжал он давить.

– С Всеславой я ошибся и признаю это.

Вяжеслав только усмехнулся в тёмную бороду, сверкнули на дне глаз искры далёкие, будто самоцветные камни. Князь отступил, подхватывая кувшин, плеснул в чару золотистой жидкости.

– Ты простишь ей измену? Она же тебя убить пыталась, – отразил он, загоняя в клетку.

– Зачем ты мне об этом напоминаешь? Мне от неё больше ничего не нужно. И жизнь её не нужна. В том, что произошло, виноват и я.

– Только ты, – поправил его князь, отпивая, щурясь на солнечный свет, обильно льющийся в неширокий оконный проруб, невольно напоминая Арьяну самого себя.

– Так что ты скажешь. Дашь мне войско?

Вяжеслав сделал ещё один большой глоток, отставил чару, посмотрел на старшего сына.

– Нет.

Арьян стиснул челюсти до скрежета зубов, рвано выдохнув через нос, осознавая, что и в самом деле устал бодаться с ним. Княжич шагнул к двери, не видя смысла более оставаться здесь, направился к выходу твёрдым и широким шагом. Данимир было вслед ему поднялся, но вновь упал на место, пригвождённый взглядом отца.

Минуя переходы и лестничные пролёты, Арьян спустился на нижний ярус терема, погружаясь в прохладу. Оказавшись в горнице своей, прошёл к столу, опёршись руками о края столешницы, свесил голову, дыша часто и глубоко. Внутри бешено мутился неприятный горький осадок от разговора. Эта была последняя попытка поговорить с ним.

Княжич напрягся весь, услышав скрип половиц и тихие шаги, и развернулся. Глаза карие девичьи сузились хитро, губ улыбка напряжённая коснулась. Ордана плавно прошла к столу, поставив плошку с остывшим отваром. Всё это время помощница травницы наведывалась, справляясь о здоровье, выполняя поручения Краймиры, готовя отвары целительные. Она была рядом постоянно, и княжич привык к тому. Ордана оказалась честной и искренней, её порядочность, забота, спокойствие растопили ту мерзлоту, что сковала его на время недуга и долгого ожидания. И сейчас она влияла на него каким-то особым образом. Её не хотелось прогнать, но и чтобы приближалась, тоже не хотелось. В последнее время взгляд помощницы стал тусклым, и сама она казалась какой-то задумчивой.

Арьян подхватил молча плошку, делая большие быстрые глотки. От крепкого травяного взвара пыл немного поутих. Он чувствовал взгляд Орданы на себе, видел, как губы ещё шире растягиваются в улыбке, потом она облизала их кончиком языка, забирая из рук княжича посуду. Собралась уходить, да вдруг пальцы её, что обхватывали пузатые стенки чаши, задрожали, как и губы, несколько капель питья упали на пол.

– Собираешься уезжать? – вдруг спросила она чуть севшим голосом.

Арьян прошёл к столу и опустился на лавку, задумчиво посмотрел на клочок ясного голубого неба, видневшегося в окошке. Ордана была прозорливой и в последнее время всё считывала на ходу, все его желания, помыслы, порывы. Она подошла, накрыв его руку, покоящуюся на столе, своей, слегка сжала.

– Но я только могу тебе пожелать доброго пути, – с какой-то горечью и смирением промолвила она.

Арьян скосил взгляд на её пальцы, хотелось смахнуть её руку, но это было бы грубо с его стороны. Ордана живёт в лесу, туда и уйдёт уже скоро, пути их разные, и она прекрасно это понимает. И мысли о Мирине одна за другой толкали его в пропасть, вынуждая терять терпение, гоня с места. Неведенье терзало хуже, чем рана в рёбрах. Неизвестно, что за эти дни с княжной случилось, пока он тут сидел, запертый в стенах.

Ордана убрала руку, так и не дождавшись никакого ответа. А когда половица у порога привычно скрипнула, Арьян стиснул пальцы в кулаки.

Конечно, поступать против воли отца недозволительно с его стороны, но, в конце концов, это его жизнь.

Побыть в одиночестве долго не удалось. Послышались шаги, и по ним Арьян узнал Данимира. Брат ворвался в горницу, быстро пересёк её и опустился прямо напротив Арьяна, вперившись в него молчаливым взглядом.

– И что ты задумал? – наконец, спросил он.

Арьян опустил взор, разглядывая древесный узор стола.

– Поеду в Излуч.

Данимир покивал головой, будто уже вперёд знал, что ответит брат, хотя догадываться тут и нечего, одни друзья у них ныне верные были.

– Нужно сказать Векуле, чтобы кметей собирал. Ждать уже нельзя, если валганы покинут Вель, мы их долго искать будем по степи.

– Завтра и выезжаем. Ещё крюк делать до острога, времени много потеряем. Да ещё празднества надвигаются, как бы это всё не затянулось.

Арьян помрачнел. О том, что заканчиваются дни русалии и коло вешнее входит в пору зрелую, совсем позабыл. Он провёл рукой по лицу, ощущая, как отвар, что дала Ордана, размягчил тело, и как клонит в сон, хоть день был в самом разгаре. Столько всего случилось за эту пору, слишком много потерь. Сначала мать, потом невеста, теперь ещё и княжна.

Данимир качнулся вперёд, поднимаясь со своего места.

– Пойду, оповещу наших, что выезжаем, – окинул он взглядом твёрдым брата.

Младший хорошо знал, как влияют на Арьяна зелья Краймиры, и сегодня была последняя чаша. Он оправился и больше ни в чём не нуждается, пусть благодарен был травнице. Арьян кивнул, отпуская брата.

– Вечером в гриднице всех жду.

Данимир ушёл, оставив Арьяна сидеть за столом в одиночестве. Тишина сгущалась, и через туман в голове вливались невнятные звуки с улицы. Глаза смежались. И зачем пил это снадобье? В конце концов, княжич сдался, поднявшись и добредя до лежанки, повалился на постель, закрывая глаза. Перед глазами всё вертелось-крутилось, как листья, закрученные вихрем, мысли поднимали его куда-то и уносились прочь, далеко от стен княжества, за земли воличей, туда, где была сейчас княжна Мирина.

Голубые глаза, спокойные, как заводь, бархат волос и голоса окутывал его, касаясь самого сердца. И чужие руки оплетают её, как верёвки, сдавливая. Арьян вздрогнул и проснулся. Было уже сумрачно, копошился где-то в дверях Митко, приготавливая на вечер лучин. Арьян головой тряхнул, сбрасывая наваждение, да только сердце жгло хлеще от нетерпения.

Он поднялся, в гриднице, верно, все уже собрались, сидят без него. Проклятый недуг!

Умывшись прохладной водой, что принёс отрок, Арьян отёрся рушником и, подпоясавшись, спустился в дружинный двор. В оконцах длинной избы уж горели лучины. Арьян, пригибаясь под низкую притолоку, вошёл в горницу, полную людьми да запахом мужского духа и браги. Сразу и тесно внутри стало. Мужчины повернули головы в сторону двери, приветствуя княжича кто кивком, а кто крепким пожатием руки. Судя по распитым бочонкам да густому душному воздуху, сидели тут они уже давно. Арьян опустился рядом с Векулой-десятником с одной стороны, с другой сел Данимир, от него по левому боку опустился и Мечеслав. Все упёрли в княжичей горящие взгляды, хоть в пору сейчас в сёдла да на валганов идти.

– Вы верно знаете, что князь против этого похода, – начал Арьян, оглядывая каждого кметя.

Числом их оказалось с два десятка, и каждого княжич знал, и каждому доверял. Не мало, но и не много, чтобы одолеть врага. Взоры их только твёрже сделались, не все поддерживали правду князя, хоть в том и признаться открыто не могли. Каждый готов защищать свои земли.

– Поэтому нам нужна помощь, на рассвете отправляемся в веси Излуча к друзьям нашим давним, верным к княжичам Ериславу и Заримиру. Враг у нас общий, домами объединиться нам нужно, а там как Боги велят и рассудят по справедливости.

Мужчины закивали, глаза их ещё гуще пеленой ярости затянулись. Данимир подхватил кувшин, наполнил братину глубокую, массивную до краёв брагой. И пошла она по кругу, скрепляя слова и помыслы, делая их одним единым замыслом и силой для всех. И никто теперь не мог остановить это: ни указ Вяжеслава, ни даже Радьяр. Воевода не показывался в эту ночь в гриднице, чтобы не наводить раздора лишнего. Коли отец не смог старшего княжича остановить, то ему и пытаться нечего. Хотя Арьян чуял, что, если б дал князь на то согласие, воевода первым в ряду был бы.

Как рассеялись по душной гриднице первые утренние лучи, вся братия вышла во двор. Собрались споро. Для воина много ли нужно? Главное – оружие наточенное, припасов кое-каких в дорогу да плащей от сырой погоды и ночного холода. Больше пришлось с палатками возиться, скручивая их в тюки да на сёдла водружая поклажей бренной. Едва край златоглавого кола показался из-за тёмно-изумрудного лесистого окоёма, как кмети дружно поднялись в сёдла да покинули детинец. Князь Вяжеслав не вышел, как, впрочем, и думал Арьян, да и не было в том проку – держать сыновей подле себя отец всё едино не сможет. А раздувать ссору не станет, дабы у народа да старост не вызвать лишнего беспокойства.

Поднимая пыль столбом, всадники минули ещё малолюдный посад да в луг выехали, а там и до Ряжеского леса рукой подать. Ближе к обеду достигли частокола елового, углубляться в него не стали, в обход повернули, в сторону Излуча, куда ныне и пролегал путь дружины.

– До острога путь до полуночи, но если не станем на отдых, то к вечеру придём, – сказал Векула-десятник, поравнявшись с Арьяном.

Княжич глянул на лазурное, чистое от облаков небо бездонное, сощурился от такой чистоты дивной, бьющий больно по глазам. Раны не переставали ныть и полосовать нещадно, да и непривычно так долго в седле быть.

– Поторопиться нужно, – согласился Арьян.

Векула только глянул на него, но настаивать не стал.

Ближе к вечеру на землю опустился грузом пекло, и воздух сделался тяжёлый, раскалённый – не продохнуть. Даже трава, казалось, вяла, только редкий ветерок налетал, дразня жаждущих прохлады кметей да лошадей. Животным хуже всего приходилось, они рьяно хлестали себя хвостами, смахивая впивающихся в шкуры оводов да комаров, будто озверевших от жары. Хотелось уж свернуть к реке да прямо в воду погрузиться. Арьян и на то был готов уже, хоть русло незнакомое, и таких он отродясь сторонился. А когда потянуло душным запахом полыни, цветущим клевером да синей горечавкой, голова кругом пошла и пот покатился градом со лба да по спине. Усталость накатила страшная. Прошли ещё пару вёрст, и коло стало как бы ниже. Кмети выдохнули облегчённо, когда впереди в знойной дымке показались бревенчатые стены острога Излуч.

Излуч стоял на холме среди лиловых кустарников багульника, огибаемый плёсом неширокой речушки под название Брезь. Острог поставил ещё отец князя Гостивой. Бревенчатые стены, высохшие на солнце, как рёбра, распинались на холме под жаром солнца. У самого подножья качались на воде ладьи, и людей ныне было много, ясная погода располагала к отбытию в большие города на торжища, да и по нуждам всяким. Последний раз Арьян приезжал сюда ещё прошлым летом, потом затянула суета: уход матушки, недуг отца. Выезжать из стен и некогда было, и не зачем до того мига, как подошли к границам валганы.

С каждой саженью росла в нём тревога – застанут ли Гостивоивичей в городе, ведь если тех в Излуче не окажется, все потуги с походом напрасны. След тревоги лёг и на лицо Данимира. Да и что скажет сам князь Гостивой, увидев целую ватагу кметей? О добром явно не подумает. Удача. Только удача.

Арьян вдохнул глубоко. Даже если братьев не застанут в городе, поедут по другим весям, в мелких острогах поднимать людей. Понемногу, а дружина приличная должна набраться. Так просто Арьян уже не оставит всё. Уже нет. Назад, в Явлич путь отрезан обещанием, данным самому себе. И исполнит он то обещание во что бы то ни стало. Ярость разрывает на части, и она не даст покоя.

Приблизившись к посаду, послали вперёд Мечеслава с кметями, чтобы упредить хозяев о гостях приближающихся. Арьян уж и не чаял на землю ступить. Боль под рёбрами беспокоила всё больше, в груди будто камень застрял, мешая дышать. Арьян привык не показывать своих мук перед другими да перед самим собой, держался в седле, как и все, ровно, терпеливо снося усталость и изнурительную жару.

Дымилось вдалеке капище местное. Большак, по которому ехали всадники, вскоре разветвился на множество дорог, но путники следовали прямо, проезжая выселки да постоялые дворы, людные и шумные, а ведь издали и не скажешь, что дорога непроходимой окажется. Ворота дубовые, массивные раскрылись, едва дружина проехала помост, перекинутый через глубокий ров, впуская ватагу внутрь детинца. На дворе широком суета поднялась такая, что и непонятно стало, где свой, а где чужой кметь. Встречали шумно, вышли едва ли не все, мелькали только под навесами цветные понёвы женщин, да показывались молодые юркие девицы-чернавки, выбежавшие полюбопытствовать на пришлых мужчин. И тяжёлый груз упал с плеч, когда Арьян, спустившись наземь, подавляя острую боль, что пронзила грудину, да передав конюху молодому своего жеребца, заметил среди столпившихся встречающих медноголового Ерислава. Но его ли, или это Заримир? Арьян с первого взгляда и не признал – близнецов так просто не отличить, да и не виделись десятый месяц к ряду, хоть мало что могло измениться в их внешности. А когда княжич, заприметив Арьна, улыбнулся широко, открыто, прищурив глаз правый, так и узнал в нём гость Ерислава. Блеснула в ухе правом и серьга золотая, вдетая ещё с младенчества отцом, чтобы как-то отличать сыновей. А как оказались грудь перед грудью, обнялись по-братски, дружественно.

– Я уж, грешным делом, думал, что ты и дорогу забыл сюда, – радостно грянул Ерислав, в глаза вглядываясь. Горел в его взоре огонь удали и молодости.

– Виноват в том, не спорю, – согласился Арьян, оглядывая возмужавшего друга. – Да ты и сам не сильно радовал своим приездом, всё мимо да всё в спешке. А теперь я к тебе, как видишь, не один, – он повернулся к своим побратимам, подзывая Данимира, – с дружиной своей.

– Да, это трудно не заметить, – хохотнул княжич, глаза всё хитро щуря.

– Эк праздник у нас затевается, надо ж! – раздался за спиной Ерислава голос Заримира.

Арьян повернулся, выхватывая взором и второго сына Гостивоя. Вихры его костром полыхнули в солнечных лучах. Тут и Данимир подоспел, и вместе друзья объятиями крепкими братскими скрепились, как цепями железными, нерушимыми. Заримир оглядел каждого долго.

– Вот и свиделись вновь.

Последняя встреча закончилась для обеих сторон весьма шумно, Арьян до сих пор помнил, как на спор пили мёд из бочонка, а потом, захмелев, рвались с медведем сразиться. Закончилась эту гульба для всех весьма скорбно. Арьян ещё легко отделался, а вот Ерислав поплатился клочком кожи, выдранным со спины. Ерислав на ватагу глянул, хитро щуря глаза. Он-то уж догадывался видно, что приехали вовсе не праздник плодородия гулять с двумя десятками вооружённых воинов.

– Пошли в дом, – пригласил широким жестом он, и друзья, не мешкая, последовали за близнецами.

Арьян с Векулой и Мечеславом переглянулся, десятник кивнул, давая знак, что справится со всем. Терем княжий сложен был по-иному. Имел два яруса: нижний жилой, где летом и зимой царила прохлада, и служил он больше для хозяйских нужд, и верхний жилой. Туда сразу и поднялись по крутому крыльцу, уходящему вверх едва ли не под самую крышу. Миновав множество ступеней деревянных, мужчины вошли в широкую светлицу с низким потолком и широкими столбами резными. По стенам – лавки, по верху – полати, посередине – длинный стол с лавками берёзовыми, и пахло здесь смолой древесной да сеном, которым выстелен был пол. Ерислав вперёд к столу прошёл, тут же выскочили и чернавки, поднося путникам братины полные ледяного, с погреба, сбитня – испить с дороги. Из открытых дверей виднелось другое помещение, там, дальше, женская сторона. И голоса девичьи да смешки оттуда начали разноситься, да мелькать – подолы юбок, как бывало в прошлом, когда Вячеславовичи появлялись здесь. Правда, входить пока ещё никто не решался, хоть Данимир уже поглядывал в ту сторону каждый раз.

Испили холодного сбитня, и сразу легче стало. Молча рассевшись вдоль стола, друзья всё переглядывались, решая, как да с чего начать.

– Как здоровье князя Вяжеслава? – начал Ерислав, который всегда брал первенство. Оно и понятно, первым на свет появился он, первый разрезал тишину криком, едва появившись из утробы матери.

– Сейчас уже лучше, – ответил Арьян. – Гостивой здесь, в Излуче? – поспешил перейти сразу главному, хоть знал, что торопится сильно.

– Тут, – кивнул Ерислав, с братом переглядываясь.

– Я приехал о помощи вас просить.

– Понятное дело, что не хороводы с девками кружить, это был бы не ты, Арьян, – ответил Ерислав, нахмурившись.

– Путь наш лежит к реке Вель, – проговорил Данимир, видно теряя терпение, да и дорога безостановочная все силы забрала.

Серые, как сталь булатная, глаза Ерислава потемнели гуще, Заримир, напротив, расправил плечи, будто всё ему стало ясно, смотрел с пониманием. И теперь один от другого отличался ясно.

– По толкам людским ведомо нам, что вы уже с дружиной своей побывали там, – высказал вслух мысли Ерислав, придвигая кувшин пузатый, вливая сбитня в чару резную.

– Разведали, что и как, – уточнил Арьян. – Становище их большое, и воинов много. Нам бы ещё сотню набрать.

Ерислав задумчиво огладил длинную щетину, сдвинул брови, задумчиво посмотрел перед собой, что-то обдумывая, решая. Заримир тоже взглядом неспешным скользнул по княжичам. Данимир заёрзал, уж не зная, чего ждать, какого ответа. Вновь в тишине разленившейся, вязкой смешок раздался. Арьян повернул голову, но в переходе длинном, залитом огненным закатным светом, не увидел никого.

– Добровольцы будут, – наконец сказал Ерислав. – Сотню наберём, только не вовремя вы собрались. Под самый праздник. Выждать бы нужно.

Арьян опустил взор, раздумывая над сказанным. До праздника три дня ещё.

– Долго, – ответил он, встречаясь взором с другом.

– В таком деле лучше не спешить, а после праздника и больше соберём. Мы и сами желаем раздавить гадов, но здесь лучше подождать.

Переглянувшись с Данимиром, Арьян ощутил лишь, как нетерпение каменеет под сердцем. Принять это решение трудно, но Ерислав прав. Тот, прочитав на лице старшего княжича хмурость, улыбнулся широко, придвигая чару.

– Пока гостями будьте, давно вас не было, потолкуем, есть ведь о чём, а потом грянем на врага, сотрём в прах.

Арьян невольно тоже улыбнулся, вторя другу, от слов утешительных легче хоть и не стало, но посветлело на душе. Поднял чару тяжёлую, отпил.

– Ты расскажи вот что, – начал Заримир, пронизав княжича взглядом острым, заинтересованным. – Слышал я, ты взять в жёны надумал Всеславу, дочку Варкулы.

А Арьяна в боку даже кольнуло остро от вопроса нежданного. Княжичи видно не знают о случившемся.

– Нет, Заримир, она мне больше не невеста.

– Ха! Как это? Что-то я не понял, – Ерислав обхватил чару, вновь к себе пододвигая. – Помню, как глаза твои хмелели, когда говорил о княжне зеленоглазой.

Говорить не позволили вошедшие прислужники, извещая, что баня истоплена.

– Потом расскажу, – Арьян вернул взгляд на братьев, уходя от ответа.

– Хорошо. У нас ещё много на то времени, – соглашаясь, поднялся Ерислав во весь свой могучий рост. – А сейчас прошу в баньку, с дороги попариться. Людей ещё расселить нужно, а вечером как соберёмся, как пошумим да на весь детинец.

Поднявшись, Арьян крепким пожатием руки скрепил слова его.

Когда братия оказалась в предбаннике, солнце уже село, погружая детинец в прохладу. Поползли холодные тени, остужая нагретую за день землю, что даже трава поднялась, соком напитавшись. Пар да горячая вода ещё больше размягчили тело, разморили, делая его свинцовым, неповоротливым, и уснуть бы крепким сном, да берёзовый веник, промоченный в варе, обрушивался раз за разом на спину, выдёргивал Арьяна из полудрёмы. Не удалось уйти и от расспросов. Братья узрели рубцы затянувшиеся, но ещё не сошедшие с кожи, да не дали долго побыть в покое. Вынудили рассказать и о Всеславе, и о том, как напал на него его же человек из дружины, и как в огненную навь едва не сошёл. И от того сделалось ещё тяжелее.

А после, как и обещал Ерислав, во дворе дружинном сдвинули столы широкие под открытым ночным небом, накрыли богато, возожгли костры, расстелили шкуры по скамьям, по случаю завалили секачей молодых да над огнём на вертела подвесили. Шумно стало, и о бремени своём Арьян позабыл. А потом за чарой другой, спор жаркий затеялся.

– Они страха не имеют! Думают, бесам этим дозволено всё! – грянул Ерислав со своего места, сверкая одичавшим, разожжённым вином горячим взором.

– Если уж на княжичей нападают, то что говорить о народе простом? Кто их защитит? – подхватил Заримир, оглядывая собравшихся мужей за столом.

Те ярились только с каждым словом, каждый понимал, что спускать такое с рук уже невозможно.

– Ждать, пока окрепнут да нападут первыми? Разве мы трусы какие или немощные, разве оружие не сможем взять в руки да показать, кто здесь хозяева? Разве не укажем на то, что земля эта наша и бесчинствовать на ней мы не позволим? Врагу не отдадим! Своё отстоим!

Мужи переговаривались, соглашаясь с каждым сказанным словом, пока новая волна гнева не обжигала сердца, не давая покоя.

Многое за этот долгий и шумный вечер было говорено. Арьян уже и сбился со счёта, сколько чар медовухи и вина испил, только потяжелели руки и ноги, в голове зашумела кровь, да взор блуждающим стал. Понял, что с него довольно, когда пролил на стол брагу. Уж было Митко хотел подозвать – сам, верно, и не дойдёт – как задержал его Ерислав, запястье сжал крепко, к столу пригвоздив.

– Посиди ещё с нами, куда тебе торопиться?

Арьян повернулся, собираясь возразить другу, да взор его застыл, когда выхватил девицу, взявшуюся неведомо откуда. Не сразу он узнал в ней Дану, сестру княжичей. Так изменилась она, что и не признал, или выпитое виной тому?

Глаза серые, живые, с узкими зрачками. Волосы блестящие цвета золота. Тонкий нос с узкими крыльями. Маленькие губы алые, будто сок клюквенный. Она сидела с прямой спиной, расправленными плечами и взглядом спокойным – настоящая княжна. Дана была не одна, с младшей сестрой Люборадой. И понял гость, что не пьян он, что за год обе девицы изменились сильно.

Дана посмотрела на Арьяна как-то густо и долго, губ коснулась улыбка лёгкая и исчезла тут же. Она опустила ресницы, отводя взор, а на белой коже румянец проявился.

– Ну, здравствуйте, боярышни, – поздоровался за обоих Данимир, за ним и не убудет.

Люборада хоть и на зиму младше, но тоже девицей видной стала. Медная коса, кудрями мелкими обрамлённое привлекательное лицо с серо-зелёными глазами и тёмными бровями. В отличие от сдержанной Даны, сестра не считала нужным как-то проявлять своё величие, подвижной и живой казалась с виду. И видимо, её смех он слышал в горнице.

Арьян, склонившись к Ериславу, ответил:

– Данимир с вами посидит, он куда разговорчивее, чем я. Тебе ли это не знать, – поднялся, оправляя пояс, вылез из-за стола, оставляя друзей, зашагал прочь, чуть пошатываясь, направляясь в сторону хоромин, думая только об одной.