Хранящая прах. Книга 2

Глава 2

Погода портилась, клубились тучи над ровной гладью воды, сыпала морось, которая водяным панцирем покрывала волосы и одежду, делая её тяжёлой. Валганы сошли с ладей, когда влил дождь – он задержит на берегу надолго, потому хан распорядился поставить палатки и, чтобы не терять всё же время, отправил вперёд двоих всадников с приказом приготовить шатёр для его будущей жены, и чтобы по приезду, встречали княжну Мирину как подобает.

Хан посмотрел в небо, лицо омыли холодные капли. До Вершуха они доберутся к обеду, хотя, если дождь не прекратится, то позднее. Всю дорогу размышлял о том, что выведал Угдэй о княжичах. Как теперь поступить? Он осознал, что нужно менять всё: и место становища, и часть людей отправлять назад, в степи. Угдэй хмуро глядел на вождя и молчал. Батыр потерял покой, когда разузнал, что затеяли княжичи Явлича. Что ж, если те сколь же настырны, сколько глупы, он готов их встретить.

Дождь прекратился, и по кошме стучали редкие тяжёлые капли. Вихсар смотрел на палатку, где находилась княжна, и думал обо всём, но прежде всего, о том, как поход его в земли воличей обернулся для него угрозой смертельной схватки. Разорвёт глотку тому, кто попытается напасть на него, кто посмеет отнять то, что принадлежит ему. И пусть поможет ему в этом Великий Тангрин.

От княжны он старался держаться подальше, перебарывая мучительную тягу к ней, которая пожаром горела внутри, и огонь этот заполнял до самых краёв, превращая его в тень. Находиться с ней рядом было опасно, и прежде всего для неё. Вихсар привык всегда получать то, что желает, он никогда не заставлял себя сдерживаться или ждать, особенно – согласия женщины. Он желал Сугар, и это доводило до безумия. Ни одну женщину он ещё не вожделел с такой бешеной силой, до помутнения. Быть рядом и не сметь касаться её – безумие. Он может сорваться, и так на грани. А это недопустимо, когда уже так близок к тому, что Сугар полностью станет его.

Пола укрытия, где находилась княжна, вдруг приоткрылась, и оттуда выглянула невольница. Девка жестом подозвала Тимина, что выскользнул наружу, как только прекратился дождь, чтобы проверить лошадей. Они о чём-то переговорили быстро, а следом отрок развернулся и прямиком побежал к палатке, где сидели Вихсар с батыром. Вид у Тимина был беспокойный, он, преклонив голову, бросил короткий взгляд на вождя.

– Говори.

– Княжне нездоровится.

Этого Вихсар и боялся. Он поднялся с расстеленных на земле шкур. Широким шагом ступая по размягчённой сырой земле, прошёл к укрытию. Откинув полог, нырнул внутрь. Мирину он нашёл сидящей на шкурах, голова её не покрыта была, и выбившиеся из косы волосы переливались в тусклом свете, будто снег. Одежда сухая – успела переодеться.

Пленница вжалась вся в угол, бросая опасливый взгляд на ворвавшегося хозяина.

– Оставь нас, – попросила её княжна, и голос её прозвучал хрипло.

Прислужница незамедлительно выскользнула из палатки наружу. Мирина, проводив девку взглядом, обратила его на Вихсара. Что ей нездоровится, было видно сразу – неестественный румянец на щеках, глаза уставшие. Вождь продвинулся вперёд, пригибаясь под низкой кровлей, опустился рядом. Мирина подобрала под себя ноги, прячась под ворохом шкур, освобождая ещё больше места. Хан посмотрел на сложенные руки с узкими запястьями. Мирина вдруг сжала пальцы, убирала их под шкуры. Она его остерегается, не желает, чтобы прикасался к ней. Он и не станет. Постарается.

– На счёт того, что нужно брать с собой знахарку, я соглашусь. До становища осталось ещё полдня пути.

– Не переживай, хан, я выдержу, не первый раз такое, – опередила его с ответом княжна, но он не стал гневаться, видя её, такую хрупкую, трепетную, свою воинственную Сугар, которая исцеляла его, а себя не может. – Я всего лишь попросила помощницу заварить мне нужных трав, а она проболталась. Ты бы о том и не узнал.

Он всё же не смог сдержаться и протянул руку, касаясь её щеки, такой горячей, сухой и немного обветренной. Мирина не отпрянула, и острая потребность сжать её в объятиях пронизала до самой глубины.

– Я и не сомневался, – он огладил её шею, смотря на её губы, тоже бордовые от поднявшегося жара. – Только… – он склонился ближе, нависая, вдыхая тёплый тонкий запах, – не нужно от меня ничего утаивать, – проговорил он, лаская пальцами шею. – И называй меня по имени, когда мы одни.

Мирина задержала дыхание и не отпрянула, только дрогнули ресницы, тень от них упала на глаза, делая их цвет глубоким и мягким.

– Я хочу, чтобы ты ко мне прикоснулась, Сугар.

Княжна помедлила, раздумывая. Грудь её поднялась во вдохе, а потом Мирина положила свою ладонь на его руку, отстраняя от своей шеи. Вихсар сжал тонкие пальцы, такие же горячие, как пылающие жаром щёки, поднёс к себе, прижал к своей груди, к сердцу. Княжна сглотнула, облизывая пересушенные губы, одурманивающие не хуже вина, их влажный блеск и мягкость необоримо манили прикоснуться.

– Поцелуй меня, – попросил.

Мирина моргнула, порываясь высвободить руку, но он не позволил.

– Я не могу, – сказала, отводя взор.

Вихсар выпустил её руку, сковав точёный подбородок пальцами, повернул её лицо к себе, приблизился настолько, что горячее дыхание княжны опалило его губы.

– Почему нет, ты же хочешь.

– Я не знаю,– приглушённо ответила она.

Вихсар припал к её губам сам, заставляя её замолкнуть, касаясь и лаская их, вбирая, пробуя на вкус. Такая послушная, податливая, сводит с ума. Внутри творился настоящий огонь, он бурлил, сжигая его всего, разгоняя пламя по венам, отяжеляя и пьяня ещё сильнее, сталкивая в эту разрывающую на части агонию.

– Гордая княжна, – прошептал ещё тише.

Её лицо преобразилось, и вид её стал такой ранимый и искренний, что это причинило почти боль, он впился в её губы снова, сочно и чувственно. Мирина и на этот раз не отпрянула. Вихсар поздно понял – лишь потому не отталкивает, что слаба сейчас. Понимание это разрушило в нём всю надежду, что получил от её ответа, стёрло его в прах. Он нехотя отстранился.

Мирина вдохнула, поднимая бархат ресниц, прояснился затуманенный взгляд.

– Отдыхай, пока есть на то время. Я знаю, ты сильная.

Вихсар поднялся, заставляя себя покинуть палатку.

Вихсар вернулся под навес и отдал приказ всем задержаться ненадолго. Тем лучше – пока можно было спокойно всё водрузить на обозы, да и дорогу к тому времени обветрит. Как бы ни тянулась душа оказаться поскорее на месте, но здесь уже и не поторопишься.

Кода тучи расступились и посветлело немного, из палатки вышла княжна, вновь собранная, волосы спрятаны под покров, румянец исчез, и теперь она казалась совсем бледной. Вихсар только сейчас начал понимать, какую жемчужину нашёл той зимой. И страшно становилось от одной мысли, что мог и в самом деле сломить её, раздавить, как бабочку, своей грубостью, жестокостью. И это выворачивало наизнанку.

Собравшись вновь в дорогу, пошли по берегу неспешно. Становище завиднелось тогда, когда день перевалил за середину. Кругом было тихо, по-прежнему поднимались к небу столбы дыма от множества костров. Погрузившись в высокий бурьян, сбивая обильную дождевую росу, всадники поспешили, погнали лошадей едва ли не во весь опор. Хотелось оказаться поскорее в тепле и сухости, поесть горячей пищи. Их встречали. От внимания хана не ушло, как женщины косились на княжну, которая свободно ехала наравне со всеми, всадницей. Пусть и молчали, но скрыть своё удивление не способны были.

Много времени ушло на то, чтобы распределить всех да выслушать каждого, ещё прошло время, пока Вихсар дал указание позаботиться о здоровье княжны. Настали уже сумерки, кода хан зашёл в свой шатёр. В нём уже горел очаг, приятно пахло горько-сладким вином. Женщины управлялись, принося воду, сухую одежду. Не успел Вихсар скинуть сапоги, а женщины – омыть ему ноги, как в шатёр вошёл Атлан. Батыр вернулся от отца с ответом ещё два дня назад, и хан готов был его выслушать.

– Проходи, – указал ему место Вихсар.

Воин медленно прошёл к очагу, устраиваясь у огня, тут же ему были поданы чаша с вином и фрукты.

Сменив одежду на сухую, Вихсар присоединился к батыру, так же устраиваясь у очага. Двигаться свободно не давала рана, которую стоило бы перевязать, но этим он озаботится потом, хотелось немедленно узнать известия от отца. Отпив терпкого вина, Вихсар глянул на молчаливого Атлана.

– Я всё передал вождю, как ты велел, хан. Хан Бивсар выказал недовольство.

Вихсар вновь припал к чаше, смачивая горло тёплый напитком. От отца такого и стоило ожидать, он всегда был чем-то недоволен.

– Он сказал, – продолжил Атлан, глядя в глаза, – что не даст войско. Он разочарован. И просит вернуться домой.

Вихсар выслушал батыра, признавая, что такого ответа он всё же не ждал от отца. Отказ костью поперёк горла встал.

– Что он ещё сказал?

Атлан выдохнул.

– Сказал, что чужая земля отнимает у него сына.

Конечно, Вихсар хорошо помнил разговор, случившийся с Бивсаром, прежде чем молодой вождь покинул родной край – не враждовать с племенами Ряжеского леса. Он всё это помнил. Но теперь это обещание стало невыполнимым. Он его уже нарушил, взяв княжну в свой лагерь. Нарушил ещё зимой, и верил до этого мига, что свято чтит волю хана Бивсара.

Атлан припал к чаше, осушая её до капли. Вихсар погрузился в размышления, которые стали мутными и тягучими. Он устал, и нужно было время, чтобы всё хорошенько осмыслить и понять, что теперь делать дальше. Но одно виждь знал точно – он не вернётся.

Полог откинулся, и в шатёр вошёл Угдэй. Хмуро глянув на Атлана, он прошёл к костру, опускаясь напротив соратника.

– Когда нам ждать войско? – спросил он у хана, принимая из рук прислужницы чашу вина.

– Ждать некого, оно не придёт, – бросил Вихсар, откидываясь на подушки, неподвижно смотря на всполохи огня.

Угдэй даже вином поперхнулся, остро глянув на Атлана, который принёс плохую весть.

– Как это? – не понял батыр. – Неужели хан Бивсар…

– Отказал,– ответил Вихсар, не желая более о том говорить.

Настала тишина. Вождь прикрыл веки, слушая, как гудит огонь, а по кровле вновь застучали капли, напоминая ему о том, что нужно переговорить ещё со знахаркой, которая должна быть сейчас возле княжны.

– И что теперь делать? – разорвал тишину Угдэй.

Хан открыл глаза, расплылись всполохи огня пред глазами, он бросил косой взгляд на батыра.

– Собирать людей, – проговорил в ответ. – И считай, сколько у нас своих сил.

– Нужно уходить подальше отсюда.

Вихсар резко сел, сбрасывая сонливость, взорвавшаяся боль в рёбрах просыпала багряные всполохи в глаза. Вихсар врезавшись взглядом в батыра, прошипел гневно:

– Ты считаешь меня настолько малодушным, Угдэй? Думаешь, что я побегу?

– Нет, я так не думаю, – склонил батыр голову, признавая свою неучтивость. – Но я дал клятву хан Бивсару беречь твою жизнь.

Вихсар посмотрел на него долго, и батыр встретил его взгляд твёрдо.

– Пока что я не собираюсь покидать это место. Если княжичи желают приехать, пусть приезжают, если ворвутся с мечом, значит, отвечу тем же. Если суждено пролиться крови… От судьбы не уйдёшь, Угдэй, тебе ли это не знать.

Батыр дышал шумно, обрывисто, он стиснул челюсти, и отсвет от костра залил черноту его глаз.

– И если ты так предан, – продолжил Вихсар, – не только мне, но и моим замыслам и стремлениям, то останешься со мной до конца. Решай. Либо ты служишь мне, либо отцу. Пока у тебя ещё есть на то время.

Атлан, что сидел неподвижно, растерянно пошевелился, наполняя кубок вином. Огонь в глазах батыра поутих, Угдэй склонил голову.

– Я верен тебе, хан Вихсар, во всём.

– Это третье и последнее моё предупреждение, – отодвинулся хан, отставил чашу.

Угдэй помолчав, поднялся вдруг, а потом пролился по земле сквозняк. Батыр ушёл. Вихсар бросив тяжёлый взгляд на Атлана, тоже подобрался. Подхватив плащ, накинув его на плечи, хан поспешил покинуть шатёр. Говорить больше было не о чем.

Хан вынырнул в освещённый факелами и кострами лагерь, который продолжал жить своей жизнью. Было уже темно, и по небу по-прежнему ползли тучи, клубились так низко, что казалось, цепляли высокие стяги над шатрами. Тучи сбрасывали на землю редкие ледяные капли. Они падали то на скулу, то на шею, стекая за ворот к груди, оставляя холодные следы. Пахло сыростью и горьким дымом – запах, сопровождающий всю его жизнь, запах степи и жизни под открытым небом. И небо впервые казалось таким неприветливым, чужим, враждебным и далёким. На миг Вихсару померещилось, что с глубоких недр опускается огненный смерч, готовый обрушиться на него и испепелить, стереть в пыль. Хотя Вихсар не понимал, откуда в нём могли возникнуть дурные предчувствия.

Вождь тряхнул головой, вслушиваясь в звуки лагеря, голоса разносились по всему становищу от края и до края, изредка налетающий ветер выкидывал шум в бескрайние просторы – всё оставалось прежним. Только он стал другим, и что тому было причиной, хан никак не мог понять. Он глянул через морось на ещё один воздвигнутый шатёр в женской стороне. И всё же его разрывало в клочья от одного чувства, что Сугар вновь здесь, рядом с ним, пусть ещё и не обладает ею. Развернувшись, широким твёрдым шагом направился туда, где и пребывала сейчас Мирина. Миновав стражников и зайдя за высокий плетень, хан вошёл в низкую дверь, сразу погрузившись в тепло и сухость. Запах трав окутал и расслабил. Женщины, разглядев того, кто явился к ним, преклонили головы, пряча глаза, разбежались каждая по своим делам. Среди прислужниц оказалась и Хайна. Вихсар прекрасно помнил, как до недавнего времени надсмотрщица смела поднимать кнут на Сугар.

– Что ты здесь делаешь?

Хайна ещё ниже опустила голову.

– Прости, Великий Хан, я хотела помочь…

– Твоё дело – смотреть за другими девками.

– Да, хозяин. Я ухожу.

Женщина поспешила выйти, пуская в шатёр холодный воздух. Вихсар оглядел тканевые занавесы, освещённые глиняными светцами. Прислушиваясь, прошёл вперёд, отодвинул край ковра, заглядывая внутрь, в густо освещённое очагом помещение. Увидел помешивающую что-то в чугунке над костром Сагадат. Целительница повернула голову, едва Вихсар откинул полог шире, чтобы войти. Здесь запах стоял совершено иной, к травам примешивался и аромат цветочных масел, вынуждая вдыхать глубже. Мирина лежала на постели, лицо её было отвёрнуто, волосы расчёсаны, уложены по плечам. Грудь мерно поднималась и опускалась. Княжна не пошевелилась, когда Вихсар накрыл её своей тенью, она спала. Укололо какое-то разочарование, что не услышит её голоса, которого будет достаточно, чтобы уснуть спокойно. Оторвав взор от Мирины, Вихсар повернулся к Садагат. Он знал её много лет и доверял ей, наверное, больше, чем Угдэю, хоть видел её редко. Одета женщина была просто, в халат из серой прочной ткани, на голове налобная повязка, украшенная тремя рядами сложенных в чешую монет, что позвякивали и мерцали при каждом её движении. Садагат была возраста преклонного, но выглядела лишь зрело, карие глаза подведены были чёрной краской, из-под плата выбилось несколько тёмных, пронизанных сединой прядей. Перестав мешать отвар, женщина сдёрнула с плеча рушник, ловким движением сняла чугунок с огня.

– С ней всё хорошо, завтра встанет на ноги и не вспомнит о жаре. Я ей снадобий сонных дала и трав кое-каких, чтобы жар сбить, – разъяснила знахарка после некоторого раздумья. Она перелила отвар в чашу деревянную, изрезанную символами неба и земли. Густой пар окутал Садагат.

– Я слышала, что ты хочешь сделать её своей первой женой.

Вихсар невольно глянул на княжну, но та по-прежнему дышала ровно, глубоко. Вспомнил ощущение её мягкой кожи на своих пальцах и след тёплый на губах. Как упрямо не решалась касаться его. Она боится своих чувств, боится признать их и желать его так же, как вожделеет он её. Ему не нужны другие, только её тепло он жаждет чувствовать, видеть желание только в её в синих, как небо, глазах, слышать её лишь голос, целовать каждый раз вновь и вновь, ведь ей невозможно насытится, невозможно напиться такой чистой, прозрачной, живительной силы воды.

Не услышав никакого ответа, Садагат обернулась, щуря хитро карие глаза и от чего-то улыбаясь. Она не осуждала его решения. Вихсар никогда не считался с другими, а тем более, не согласовывал своих решений, они всегда были его личным делом, но сейчас спокойствие знахарки было ему нужно. Подняв тяжёлую чару, Садагат прошла к хану, чуть склонив голову, протянула отвар.

– Это для тебя, хан, мне ведомо о твоих ранах, и я обязана позаботиться и о тебе.

Вихсар принял приготовленное снадобье, но только из уважения к целительнице.

– Правда хан Бивсар не совсем одобрит твой выбор, Вихсар.

Хотел он сказать, что ему не важно суждение отца, но промолчал, отчасти это было не совсем так. Всё же был его сынам, и в жилах течёт его кровь, отречься от которой и не смеет, и не может.

– Я не знаю, что будет дальше, – ответил только хан, отпивая горячего резко пахнущего взвара, вязкого и горького на вкус. Жар немного смягчал его.

Садагат вздохнула и отвела взор, обращая его к огню. Блики пламени играли в монетах на лбу и висках, лицо её в этот миг казалось моложе и вместе с тем было задумчивым.

– Никто не знает, даже боги. Главное, быть честным со своим сердцем.

Вихсар хмыкнул. Быть честным не всегда выходит, и оставаться таковым сложно.

– Я не знаю, честен я, или нет.

Теперь пришёл черёд улыбнуться знахарке, глаза её блеснули живым огнём, вовсе преображая её лицо, сосредоточенное, мудрое.

– Об этом узнать можно только сквозь время.

– Ты говоришь загадками, Садагат.

Уголки её губ дёрнулись в улыбке, она смотрела со своего низкого роста и верно о чём-то знала, только говорить не хотела. Хотя это могло ему привидеться. Вихсар отпил ещё, чувствуя, как по телу разливается волна тепла. Вязкая тишина начала убаюкивать, как заботливая мать.

– Быть честным, хан, это значит не предавать себя. У этой чужачки сильное сердце, в нём живой огонь, если хочешь, чтобы она открыла его, отдай то, что принадлежит ей.

Вихсар нахмурился, догадываясь, на что указывает женщина.

– Я не отпущу её, Садагат, – ответил он резче, чем того хотел.

Женщина покивала, соглашаясь с его намерением. Вихсар, испив взвар, вернул чашу на стол.

– Свадебный обряд будет через два дня, и я хочу, чтобы ты подготовила её и оставалась с ней, я не могу доверить это Хайне.

– Это честь для меня, хан, – склонила голову женщина в благодарности.

Вихсар, сжав челюсти, бросил последний взгляд на княжну и пошёл к выходу. Слова Садагат осели мутным осадком, пронизывая, как холодные капли, всё ещё падающие с неба и сулившие быть ночному дождю.

«О чём она говорила?» – думал он и не мог понять, или не хотел.

В шатре уже никого из батыров не оказалось, но очаг всё горел, наполняя помещение красновато-золотым светом, очерчивая все предметы мягким туманным свечением, погружая Вихсара в спокойствие. То, что здесь он был не один, Вихсар ощутил, едва только войдя, уловив смесь густых, сладких цветочных запахов. Из вороха подушек на звук с пола поднялась одна из девушек. Костёр сразу выхватил её изящные формы в полупрозрачной рубахе до колен с вырезами по бокам, что открывали стройные ноги, загорелые, смуглые. Чёрные волосы водопадом струились по плечам к бёдрам, золото огня переливалось в них волнами. Айма, неотрывно смотря на хана, подошла неспешно, плавно, бесшумно, босые ноги мягко ступали по ковру. За ней поднялась и Ирада, волосы той были заплетены в косы, на ней тоже была рубаха, облеплявшая приподнятые, чуть заострённые груди, но под ней виднелись просторные штаны, прихваченные на щиколотках тесьмой. Она подняла длинный сосуд с маслами и с вином, принялась разливать в чаши.

– Ты вернулся, – проворковала текучим елейным голосом Айма, едва приблизившись. – Я скучала, хан, – запрокинув голову и встряхнув шёлком волос, она смотрела из-под опущенных ресниц тягуче.

– Я не посылал за вами, – ответил сухо Вихсар.

Айма моргнула, казалось, растерялось. Ирада застыла на своём месте, видно опасаясь гнева.

– Тебя так долго не было, хан Вихсар, – пролепетала Айма, прижавшись к холодному, пришедшему только с улицы мужчине трепещущим горячим телом.

За своеволие в другой раз он бы выставил их вон, обрушив на них свой гнев, но не сейчас, когда так устал и напряжён до крайности, будто зажатый в тиски тяжким бременем, не отпускавшим все эти дни. Объятия и близость наложницы расслабляли. Вихсар не оттолкнул её, позволив обеим остаться, только лишь бы забыться на время. Айма всё поняла сразу, положила ладони на твёрдую грудь мужчины, сняла плащ с могучих плеч, опустив его на сундук, сворачивая неспешно и бережно. Девушка села на пол перед ханом, стягивая сапоги, встав на колени, принялась расстёгивать кожаный пояс, так же свернула и положила его на плащ. Всё это походило на какой-то ритуал, впрочем, оно так и было. Айма поднялась на носки, потянувшись к губам Вихсара, желая одарить своей лаской. Он, ощущая колебание её дыхания на своём подбородке, смотрел сверху, утонув в черноте глаз наложницы. Длинные тёмные ресницы делали эти глаза колодцами глубокими, порождающими дрожь. Из всех наложниц глаза у Аймы были самые чёрные, они, как тягучая вязкая смола, обливали его, обездвиживая. Это не синева чистых родниковых глаз Мирины, а топи, в которых вместо того, чтобы воспарить, камнем шёл на дно. И только одно желание возникло в нём – раздавить и сокрушить, смять и подчинить.

Вихсар с напором погладил ладонями её тело, ощущая под тканью мягкой плавные изгибы спины, талии, округлых бёдер, чувствуя, как горящим сгустком падает томительная тяжесть вниз живота, вызывая острое, до багряных всполохов в глазах, скручивающее в узел мучительное вожделение, скопившееся за время пути в Ровицы. Айма пробуждала зверскую жажду и голод, порождая одно единственное желание – вторгнуться и завладеть. Вихсар одним рывком подхватил девушку под бёдра, отрывая от пола, прижимая к себе, достиг очага, опрокинул девицу на выстеленные прохладные меха на полу, лёг на неё сверху, прижимая весом своего тела к земле, впиваясь бешено и жадно во влажные мягкие губы, терзая их и прикусывая, проникая языком вглубь. Айма отвечала с жаром, обхватив шею, пронизывая волосы пальцами.

Собрав ткань рубахи в кулаки, Вихсар рванул края в стороны, оголяя грудь, колышущуюся под его натиском, на меха постели посыпались бляшки. Хан обхватил полные горячие груди с набухшими тёмными сосками, припадая к тугому узелку губами, ощущая солоновато-сладкий вкус на языке, прикусил, а потом втянул в себя, посасывая. Айма выгнулась, издав тягучий стон, бесстыдно раскрыв колени под каменным станом хана.

Наложница так просто и сразу не далась, вдруг извернулась, и теперь он оказался снизу. Девушка сползла, как горячий воск, вниз, к животу, оглаживая бёдра, колени, спуская вниз ткань штанов, скользнули губы по каменной плоти, опрокидывая Вихсара в пучину блаженства. В то время со спины подошла Ирада, он почувствовал, как её тёплые нежные руки коснулись плеч, смяли, помассировав напряжённые тугие мышцы.

– Ты так устал, великий хан, расслабься, – прошептала горячо Ирада.

Вихсар слышал её уже через туман, ласки Аймы поднимали его на гребни волны, чтобы вновь опрокинуть на горячий песчаный берег, вынуждая задыхаться от жажды. Тем временем, ловкие пальцы Ирады расстегнули ворот рубахи, ворвались под ткань, огладили грудь. Рубаха быстро оказалась сдёрнута с него. Густое горячее масло полилось на шею, следом Ирада принялась растирать его кожу, втирая ароматные масла, сминая и оглаживая, он ощущал прохладные губы наложницы на ключице, тяжёлые косы упали ему на грудь, потом Ирада скользнула языком по плечу, оставляя влажные следы. Знающие толк в ласках, умеющие угодить ему, они делали всё, чтобы Вихсар смог забыть на сегодняшнюю ночь обо всём. Упругие губы Аймы на его плоти туго обхватили его, заскользили, облизывая языком, и дыхание Висара сбилось. Ирада припали к его устам, вбирая вырывающиеся из горла стоны, обрывки дыхания. Горячие волны одна за другой ударяли, топили, вынуждая задыхаться в неге, били в солнечное сплетение, и он не смог сдержать в себе рвущийся наружу смерч. Подхватив Айму с пола, он грубо опрокинул девушку на шкуры, рухнул ураганом на неё, резко вторгаясь, погружаясь твёрдо в горячее мягкое лоно, что приняло его целиком, окунулся в вязкую глубину. Это опьянило мгновенно. Вихсар уже не чувствовал себя, а только одно единственное желание – разжать стискивающее капканом естество, проникая в лоно наложницы беспрерывно и беспощадно, не давая время ни на передышку, ни на попытку вдохнуть. Неотрывно смотря в чёрные, как смоль, глаза, он видел сквозь них только одну, ту, что осталась сейчас в руках Садагат. Он окунался в глубину, опрокидываясь раз за разом в синеву её глаз, загребая в кулаки белое золото её волос, вдыхая сладкий запах золотисто-молочной кожи. Ускоряясь и одновременно падая в кипучую, заглатывающую в недра блажь, Вихсар взорвался на тысячи огненных языков, растворяясь и исчезая во времени. Волна блаженства сотрясла его тело, стирая все грани бытия. Он упал с края бездны прямо в пустоту, что забирала его без остатка в свои безмолвные объятия. Хан продолжал ещё двигаться до полного опустошения, пока, обессиленный совсем, не выскользнул из ставшего чрезмерно влажным лона, оставляя своё семя. Распластавшись на постели, он какое-то время не видел ничего, только черноту, тишина густым киселём облила его, придавливая к земле. Он слушал бешеный грохот сердца, а потом увидел тусклые всполохи огней, ощутил тягучие запахи свершившегося соития и губы наложниц, продолжающие блуждать по его телу мягко и мокро. Над ним оказались глаза Ирады, голодные, полные желания. Именно такое же ненасытное жгучее желание он хотел видеть в глаза княжны. Взяла злость, Вихсар обхватил наложницу за талию, развернул к себе спиной, ставя её на четвереньки, погладив по животу, бёдрам, сдёрнул штаны, смяв жёстко ягодицы с бронзовым отливом кожи, скользнул меж ног, лаская нежные складки плоти, мокрой и мягкой. Ирада, охнув, выгнулась, принимая его пальцы внутрь себя, задвигала бёдрами, насаживаясь плавно и быстро, разжигая в нём вновь неуёмный огонь вождения. Оно горячей лавиной прошло с головы до ног, сотрясая нутро. Вихсар подтянул девушку за бёдра к себе плотнее, обхватив лодыжку одной рукой и намотав чёрные косы на кулак другой, проник плавно и медленно, вбиваясь твёрдо и жёстко, размеренно дыша, закрыв глаза, слушая всхлипы. И вновь видел перед собой образ той, что разжигала в нём неутолимый огонь желания, таким близким и холодным светом сияла его Сугар.