Жюльетта Бенцони Книга 10. КОЛЬЦО АТЛАНТИДЫ

Часть I Улица в Венеции

Глава 1 Крик в ночи

Поужинав у гостеприимного нотариуса и покидая его дом, Альдо Морозини поднял воротник пальто и закурил сигарету. Уже первая затяжка принесла ему невероятное наслаждение: заядлый курильщик, вот уже пару часов он лишал себя удовольствия, щадя легкие хозяина дома. Глубоко засунув руки в карманы пальто, он отправился в свой дворец. Мэтр Масария проживал в квартале Риальто, на Рива дель Вин, в живописном старинном доме по соседству с дворцом Барбариго. Своим местоположением дом, выходящий на широкую набережную, где некогда сгружали бочки, доставленные из разнообразных средиземноморских портов, счастливо отличался от других, где, оказавшись за порогом дома, можно было сразу погрузиться в воду Большого канала. Пожилой нотариус ценил возможность, когда появится желание, посидеть на солнышке с бокалом вина тут же, на террасе какой-нибудь траттории, выросшей на месте бывших складов.

Он был и впрямь настоящим эпикурейцем: любил отведать хорошего мяса и насладиться тонким вином, а удовольствия быть приглашенными к нему на ужин удостаивалось лишь небольшое количество старинных друзей, имевших схожие вкусы и подходящих хозяину по возрасту. Исключение составлял лишь Альдо Морозини. Он был гораздо моложе, но нотариус, чья контора считалась самой крупной в городе, испытывал к нему почти отцовские чувства в память о его матери, княгине Изабелле: в нее с двадцати лет он был почтительно влюблен, и никакая другая женщина так и не сумела вытеснить ее образ из сердца почтенного господина. Эта любовь и обрекла его на жизнь холостяка, к которой, надо сказать, он отлично приспособился.

Во время ужина между жареным лангустом и ризотто с белыми трюфелями вновь зашел разговор о княгине. Мэтр Масария в своей неподражаемой манере упомянул «нашу дорогую княгиню Изабеллу», которая была француженкой. Но иногда он вспоминал о ней как о «вашей милой матушке» и вздыхал, тем самым забавляя и одновременно умиляя Альдо. Сын не уставал восхищаться талантом матери вызывать такую всепоглощающую любовь. И ведь венецианский нотариус был не единственным, кто навсегда подарил ей свое сердце. Был и другой верный воздыхатель — шотландец лорд Килренан, неутомимый мореход, избороздивший за свою жизнь немало морей и океанов на яхте «Роберт Брюс». Этот господин тоже так и не женился, но после кончины отца Альдо он частенько вставал на якорь у площади Святого Марка, чтобы якобы преподнести предмету своего обожания огромный букет и мелкие подарки, но на самом деле для того, чтобы в который уже раз справиться, не расположена ли княгиня Морозини стать леди Килренан. Верный, не знающий отчаяния, он все же был убит на своей яхте во время стоянки в Порт-Саиде, став, как и Изабелла, жертвой разгадки тайны исторических сокровищ. Но об этой романтической истории мэтр Масария так и не узнал, что позволяло ему считать себя единственным поклонником обворожительной княгини.

Время было еще не позднее. На высокой колокольне Святого Сильвестра пробило одиннадцать, когда Альдо свернул с набережной в паутину узких улочек «сухопутной» Венеции, пробираясь к черному ходу в свой дворец. Его старинный друг уже вошел в тот возраст, когда не любят засиживаться допоздна, но все равно ему был очень приятен милый вечер, проведенный в компании с человеком, с давних пор вошедшим в историю их семьи и знакомым ему с рождения. Встреча доставила Альдо искреннее удовольствие.

Но в то же время настроение князя нельзя было назвать прекрасным. Во-первых, он чувствовал себя дома очень одиноко... Его дворец, превращенный в лавку антиквара, казался совсем опустевшим без жены Лизы и их детей: пятилетних близнецов Антонио и Амелии, в чьих темноволосых головках роилось немало шаловливых мыслей, и самого младшего, рыжеволосого забияки Марко, очаровательного, но властного крикуна, полностью подчинившего себе молодую мать, к которому Альдо ее даже немного ревновал: он все еще был страстно влюблен в жену.

Они встречали Рождество и Новый год в Вене, у бабушки Лизы, графини Валерии фон Адлерштайн, и собирались вернуться домой после дня святой Епифании[315], но старой даме предстояла срочная операция, и Лиза, само собой, осталась, предоставив Альдо возвращаться в Венецию одному. Правда, одиночество его было все же относительным, так как во дворце Морозини жили и другие люди: милый скромный Ги Бюто, бывший воспитатель Альдо, а теперь его доверенное лицо и лучший советчик, старый метрдотель Захария, кухарка Ливия, одаренная ученица оплакиваемой Чечины, покойной супруги Захарии, с честью павшей, но сохранившей преданность семье Морозини, первая горничная Приска и шофер-гондольер Зиан. Секретарь Альдо Анджело Пизани и прочие приближенные проживали в городе.

Откровенно говоря, Ги Бюто тоже был приглашен к нотариусу, но после случайной ножной ванны, когда, оступившись, старик соскользнул со ступеньки палаццо в воду, он, опасаясь за свои слабые бронхи, был вынужден вот уже неделю томиться взаперти. Поэтому так и получилось, что Альдо теперь в одиночестве шагал обратно по улицам зимней Венеции, откуда уже сбежали все туристы, что его нисколько не расстраивало... Он даже любил ходить пешком по «своему» городу, где ему была знакома каждая улочка, каждый закоулок, каждый дом. Он точно знал, кто где живет. Венеция казалась ему большой раскрытой книгой, и он не уставал переворачивать ее страницы.

Но в тот вечер он что-то не слишком поддавался очарованию привычного волшебства города, и, скорее всего, это было связано с мрачным настроением, не покидавшим его с самого отъезда из Вены. Не то чтобы он безмерно полюбил дворец Адлерштайнов, громадный сумрачный дом со стерегущими его каменными атлантами с мускулистыми руками, дом, где правил Иоахим, противный бабушкин мажордом; их неприязнь была взаимной. Дело было в другом: хотя всякие важные дела, связанные с торговлей ценностями и антиквариатом, и занимали по-прежнему почти все его время, он уже не находил в них прежнего удовольствия и, зная себя, немножко стыдясь, признавал, что ему недостает остроты ощущений, связанных с приключениями, даже если они и заставляли бы его ходить по лезвию бритвы и подвергаться риску свалиться в пропасть, как уже не раз бывало.

Вне сомнения, он все еще любил свое ремесло: покупать красивые вещи или драгоценные камни и перепродавать тем, кто сможет их по-настоящему оценить. Иногда он придерживал что-то для своей собственной коллекции, но исторические ценности попадались все реже и реже, особенно такие, с которыми были связаны легенды. А ведь самые сильные чувства испытал он как раз в погоне за сокровищем, кстати чаще всего приносящим несчастье, в компании с Адальбером Видаль-Пеликорном, который был ему, как говаривали Лиза и тетушка Амели, «больше чем братом», и в моменты, когда жизнь одного из них или их обоих подвергалась опасности. Увлекательная игра становилась тогда чем-то вроде безумно обостряющей все чувства «русской рулетки», даже если приключение доводило их чуть ли не до смерти и оба божились, что больше никогда, ни за что на свете не поддадутся и не попадутся на обольстительное сияние неизвестных миражей! Сегодня, когда жизнь его текла в размеренном русле, когда он пребывал в состоянии олимпийского спокойствия, Альдо сознавал, что его былые клятвы напоминали обещания запойного пьяницы. Что горячит кровь лучше, чем редкое сокровище, связанное с исторической тайной, что другое заставит сердце биться быстрее... даст почувствовать, что ты все еще жив! Но это мнение он предпочитал держать при себе, зная, что Лиза разделяла его все в меньшей и меньшей степени.

В этом январе те, кого она называла «его бандой», разъехались в разные стороны. Адальбер, как и полагается приличному египтологу, должен был пребывать где-нибудь в долине Нила или в горах Нубии. Маркиза де Соммьер, она же тетушка Амели, под охраной своего эскорта, состоящего из бессменной кузины и чтицы, Мари-Анжелин дю План-Крепен, наверное, грелась на средиземноморском солнышке какой-нибудь южной страны, как и подобает восьмидесятилетней даме, хоть и пребывающей в отличной форме, но не забывающей о том, что нужно беречься от ревматизма. Скоро они получат открытку, нацарапанную меланхолической рукой все той же Мари-Анжелин, которая, по глубокому убеждению Альдо, почти так же, как и он, сожалела все о тех же приключениях, в которых она сама участвовала, надо сказать, не без некоторого таланта и которые расценивала как моменты, исключительно оживляющие повседневную рутину.

Венеция была удивительно тиха этим вечером. Тонкий серп луны был как будто подвешен за невидимую нить в безоблачном небе. Стараясь избавиться от тяжелых мыслей, Альдо встряхнулся, как пес, вылезающий из воды, и закурил вторую сигарету. Он посмотрел вокруг, вновь пленяясь очарованием любимого города. Шум цивилизации стих, и вместе с ним как будто исчезло время. И только возмущенное мяуканье какого-то ночного кота, которого, наверное, не впускали в запертый дом, напомнило Альдо о том, что он не один в этом застывшем восхитительном мире из камня и воды. Но вдруг раздался пронзительный крик отчаяния, и вслед за криком — жуткий стон, и Альдо, уже не помня себя, помчался на этот звук. Света луны оказалось достаточно, чтобы различить троих мужчин, избивавших четвертого. Альдо крикнул что было сил:

— Держитесь! Я бегу!

И тут же выдернул из кармана плоский револьвер, с которым никогда не расставался, зная, что ему предстоит поздняя прогулка. Он дважды выстрелил в воздух в надежде, что стрельбу услышат в домах этого слишком тихого квартала. Почти сразу же послышалось ругательство, потом топот ног. Добежав до цели, Альдо обнаружил, что злоумышленники уже удрали, оставив лежать на земле неподвижное тело, одетое в одну лишь рубашку и нижнее белье.

Увидев кровь, сочившуюся из груди жертвы, он на мгновение решил, что перед ним мертвец, но слабый пульс еще прощупывался в этом неподвижном теле. Альдо замешкался: дом его был совсем рядом, а пожилой на вид мужчина не должен был быть, наверное, слишком тяжел... Гнетущая тишина вокруг не рассеивалась: встревожившие его крики не привлекли внимания ни одного из жителей, и губы его невольно скривились в презрительной усмешке. С тех пор как в Италии заправляет этот фашио[316] де Муссолини, одно его щупальце обвилось вокруг Светлейшей Республики[317], и ее обитатели научились бояться этих, в черных рубашках, передвигающихся по двое и даже не скрывающих свою неустанную шпионскую деятельность. Ну, просто хоть плачь!

Наконец решившись, он нагнулся, чтобы поднять раненого и отнести его в дом. Его накачанные мышцы справились бы с этой ношей, но когда он попытался приподнять мужчину, тот вдруг воспротивился.

— No!.. Too late![318] — слабо выдохнул он.

— Откуда вам знать? Я хотел перенести вас к себе! Я живу тут неподалеку, во дворце Морозини.

Альдо проговорил это по-французски, потому что на этом языке они обычно разговаривали дома. Глаз раненого приоткрылся, он попытался восстановить ускользающее дыхание:

— Моро...зини! Слава... богу! Поищите... там... — добавил он, вытянув дрожащую руку в сторону своей левой ноги без ботинка.

— На ноге? В носке? — переспросил Альдо, нагибаясь и всматриваясь в темноту. Протянув руку к обтянутой черным шелком ступне, он ощупал ее и вытащил из носка замшевый мешочек, тоже черного цвета.

Не открывая, он хотел сразу же вложить мешочек в ладонь раненому, но тот оттолкнул его руку:

— Ос... оставьте себе! Этт... о-очч...ень важно! И уходите!

Раненый выдыхался, казалось, он вот-вот умрет. Альдо собрался было осмотреть свою находку, нащупав что-то твердое, но тут умирающий, невероятным усилием воли ухватившись за его кисть, зашептал чуть слышно:

— Ас...суан! Свя...тилище! Царица... Неизвестная... Ибрагим!

Затем его речь оборвалась. Рука раненого ослабила хватку, а приподнявшийся было человек вновь откинулся на камни мостовой. Альдо бережно опустил тело и встал. Ему нужна помощь! Немедленно! А вокруг по-прежнему царила тишина мертвого ночного города. В ярости он крикнул:

— Да проснитесь же вы, черт побери! Помогите! Вызовите полицию!

Но не успел он договорить, как, к его великому облегчению, полиция вдруг материализовалась в лице ее комиссара Сальвиати, человека открытого, доброго нрава и при этом хорошего работника. Слава богу, хоть не приспешник фашио, а честный полицейский старой закалки: он хорошо был с ним знаком еще со времен ограбления кузины Орсеоло.

— Само небо вас послало! — обрадовался Морозини. — А то я уже начал думать, что оказался на чужой планете. Добрый вечер, комиссар!

— Добрый вечер, князь. Небо тут ни при чем. Просто нас вызвал красильщик с Сан-Поло.

— Мог бы и сам прибежать на подмогу!

— Не мешало бы вам знать, что в нынешние времена люди понимают, что следует соблюдать осторожность. Ну, что тут произошло?

Альдо вкратце поведал ему о случившемся. Сальвиати выслушал его, не перебивая, после чего приподнял край шляпы, почесывая макушку.

— Странная история! Если я правильно понял, получается, что этого человека убили, чтобы завладеть его одеждой? Какая-то неувязка...

— Я бы предположил, что те, кто на него напал, что-то искали, и времени у них было в обрез. Так что они его сначала избили, потом раздели и удрали... Он почти сразу же и скончался.

— Я придерживаюсь того же мнения, — заявил судебно-медицинский эксперт, прибывший одновременно с комиссаром и сейчас на коленях осматривавший труп при свете лампы, которую держал полицейский в форме. — Если смерть и не наступила мгновенно, то уж наверняка не заставила себя долго ждать. Он и прожил-то всего несколько минут. А ничего не сказал?

— Нет, — без колебаний соврал Альдо. — Я вот все думаю: кто бы это мог быть?

Белый луч света упал на бородатое лицо мужчины лет шестидесяти: тонкие черты его лица исказила гримаса тревоги, но в спокойном состоянии его образ можно было бы назвать красивым. Тело, на котором остались только кальсоны и рубашка, выглядело более мужественным, чем лицо.

— Я вот что хотел бы знать, — задумался Сальвиати, — что ему было делать в этих переулках в такой поздний час? Он явно нездешний. Я бы сказал, скорее... ливанец... или сириец, а может быть, египтянин.

— Раньше их здесь было очень много, — вздохнул доктор Дориано. — Надо будет показать в гостиницах его фото, а то лежит, как новорожденный, без документов.

— Будьте любезны, доктор, занимайтесь своим делом, я сам решу, что мне нужно предпринять, — раздраженно оборвал его комиссар. — Мне необходимы результаты вскрытия.

— Ну да, понятное дело: все срочно, все впопыхах! — проворчал тот, поднимаясь. — Вскрытие не терпит спешки, иначе можно получить неправильные результаты. Унесите... А вам еще людей опрашивать... Видимо, присутствие полиции вселило в обитателей квартала определенную смелость, и внезапно пустынный перекресток вдруг, как по волшебству, заполнился народом. Взглянув на толпу и на комиссара, который уже устал от суеты, Альдо предложил ему:

— Ваши люди справятся без вас. Пойдемте ко мне, выпьем кофе. Мы в двух шагах от моего дома.

— Благодарю, но я на службе. Не зайдете ли завтра с утра в отделение подписать свои показания? Часикам к одиннадцати, а?

— Обязательно.

Они пожали друг другу руки, и Альдо, попрощавшись и с судебным медиком, отправился наконец домой. Он вошел туда через заднюю дверь, встретив на пороге Ги Бюто в халате и в шлепанцах, но с шарфом вокруг шеи: тот явно собирался выйти на улицу.

— О, Альдо! Наконец-то! А что происходит? Я слышал крики, шум и решил пойти вас поискать.

— В таком виде? А почему не в плавках? Не забыли ли вы, что вам полагается «не выходить»?

— Ох, да не выходит у меня не выходить! — пошутил Ги. — От скуки я буквально на стенку лезу! А ведь я уже в отличной форме! — попытался он убедить Альдо, решительно затягивая пояс халата. — Ну-ка, рассказывайте!

— Пойдемте в кухню: сварим себе кофе! Хоть оба согреемся!

Просторная кухня с прекрасной, потемневшей от времени дубовой мебелью и запахом сушеных трав, украшенная сверкающими медными кастрюлями и удивительной старинной фаянсовой посудой, в столь поздний час была пуста: Альдо запрещал челяди дожидаться его возвращения по вечерам. Он взялся за кофемолку, а Ги тем временем поставил греться воду и достал чашки, после чего оба уселись друг напротив друга за центральный стол, длинный, как в монастырской трапезной.

По ходу дела Альдо рассказал о вечере у мэтра Масарии и о страшном убийстве, свидетелем которого он стал, и наконец решился извлечь из кармана мешочек, найденный в носке умершего мужчины. Он обожал дразнить своего бывшего воспитателя, такого же любопытного, как и он сам.

— Посмотрим, что он мне отдал! — объявил он, вытряхивая на стол из мешочка его содержимое. Это было кольцо. Совсем простое кольцо из светлого металла со вставками из бирюзы в виде геометрических фигур. Мгновение они оба недоуменно созерцали находку, поскольку кольцо не походило ни на один из известных им предметов старины. Затем Ги дрожащими пальцами приподнял его.

— Невероятно! — воскликнул он. — Вы знаете, что это за металл?

— Признаюсь, такого еще не встречал. Похоже на золото.

— Это орихалк[319], мой друг! Бесценный металл! И это означает, что кольцо попало к нам из тьмы веков! Возможно, из Атлантиды!

— Из Атлантиды? Затонувшего континента? А она существовала на самом деле?

Ги нахмурился, сверкнув живыми карими глазами, словно освещавшими еще гладкое, без морщин лицо с копной седых волос, и строго попенял Альдо:

— В те времена, когда я еще учил вас, мне казалось, что мы проходили Платона и «Критий»[320]. Но, похоже, мои объяснения прошли мимо ваших ушей.

— Вы-то объясняли, но я отнес все это к разряду легенд... а ведь вы преподавали мне и куда более реальные вещи, и их было так много... Но откуда такая уверенность в происхождении кольца? Ведь это почти что чудо? Вы, ни минуты не сомневаясь, назвали место происхождения этого металла, хотя мне он был и вовсе незнаком!

— Еще в молодости в Лондоне я видел в Британском музее похожую вещь. Древний египетский крест, Анх...

— А на табличке было написано, что он из Атлантиды?

— Скажем, что британцы, известные своей осторожностью, предпочли указать на «возможность происхождения из Атлантиды» этого креста, найденного на берегах второго катаракта[321]Нила в VII веке до нашей эры... Признаюсь, с годами я совсем о нем забыл.

— Второго катаракта? — задумчиво проговорил Альдо. — Умирающий что-то говорил об Асуане, но это ближе к первому... Но все-таки затонувший континент ведь не имел никакого отношения к Египту?

— В разных сказаниях, да и в некоторых довольно редких источниках говорится о том, что во времена фараонов Египет был покорен людьми очень развитой цивилизации, которые принесли туда научные знания огромного потенциала. Вам следует поговорить об этом с вашим несравненным другом Видаль-Пеликорном.

— Вы шутите? Да он меня засмеет! Особенно если я стану рассказывать о «неизвестной царице». Он отошлет меня к персонажу Антинеи, героини так нашумевшего после войны романа Пьера Бенуа. И окончательно пригвоздит, едко заметив, что с античным Египтом шутки не шутят.

— На вашем месте я бы все же попробовал. И еще позволю себе напомнить вам, что в двух шагах отсюда только что умер человек, — добавил он сурово.

— Да, правда, — согласился Альдо. — Я почти забыл об этом. Что касается Адальбера, одному богу известно, где он сейчас находится! Без сомнения, в Египте, но Египет велик, а он ведь никогда не дает о себе знать...

— Так позвоните в Париж! Его слуга Теобальд может сообщить вам о его местонахождении.

Альдо с любопытством воззрился на старого воспитателя.

— Честное слово, эта история не дает вам покоя!

— Предполагаю, что вам бы она тоже не давала покоя, если бы вместо простого кольца с бирюзой у вас в руках оказались драгоценные рубины или таинственные изумруды, но это...

— Я не поклонник тусклых египетских камней, разве что жемчуга... По мне, так все золото сокровищниц Тутанхамона — ничто по сравнению с Регентом[322] или Кохинором[323]. Но это не значит, что сегодняшняя история совсем мне неинтересна. Я как раз надеюсь узнать о ней побольше к полудню. Сальвиати ждет меня в одиннадцать для подписания показаний.

Он хотел было подлить себе кофе, но Ги и тут влез с советом:

— Так пойдите и поспите часок-другой! Это будет разумно.

— Вы, как всегда, правы.

Альдо лег, но заснуть не смог. Эта удивительная смерть, искаженное гримасой страдания лицо жертвы не давали ему покоя, особенно когда он вспоминал о странном чувстве разочарования, которое испытал, шагая по ночным улицам своего милого города. Неужели это скромное кольцо из орихалка действительно было одним из тех «кровавых сокровищ», за которыми тянется шлейф крови их жертв? В таком случае не ответ ли это судьбы на его невысказанное желание? И тогда хорошо, что Лизы нет поблизости. Она бы сразу принялась уговаривать его передать страшную находку в руки полицейского комиссара. Приключения ведь действительно уже начали сильно ей досаждать! Но Лиза находилась за сотни километров отсюда, и, опуская после долгого созерцания кольцо обратно в карман, Альдо вдруг почувствовал приятную уверенность. В конце концов, ведь именно ему доверился тот человек, наказав: «Храните!» Ну да, теперь это становилось... делом чести. И, сказав себе это, он встал, надел халат и тапочки и спустился в кабинет, где важно возвышался редкий экземпляр — средневековый сундук, вделанный в пол для устранения самой возможности его похищения и оборудованный внутри суперсовременной системой защиты, от чего он становился надежнейшим из хранилищ. Туда он и положил черный мешочек, а затем вернулся в кровать, весело насвистывая ариетту Моцарта.— Нам не пришлось долго копаться, чтобы установить личность того человека, — заявил комиссар, пожимая руку посетителю. — Он остановился в отеле «Даниели».

— А как вы догадались, что его надо было искать именно там?

— Белье, которое было на нем надето, оказалось очень хорошего качества. Да и сам он был ухожен. В отеле сразу признали его по фотографии.

— И как же его звали?

— Гамаль Эль-Куари, дипломат. Он направлялся из Лондона в Каир. У нас даже есть его каирский адрес. Вам же известно, что в отелях обязаны хранить документы постояльцев, пока те не уедут.

— Это я знаю. Я бы даже назвал это новой «прелестью» нашей страны.

— Между прочим, мошенникам это никак не мешает. У них обычно имеется по два-три паспорта. Но я не думаю, что этот человек был из этой братии. По паспорту видно, что он много путешествовал. Должно быть, какой-нибудь атташе по особым поручениям, которых не отличишь от секретных агентов.

— Но это вовсе не проливает свет на обстоятельства, которые вынудили его бродить по темным улочкам возле Кампо Сан-Поло?

В ответ Сальвиати кривовато ухмыльнулся, приподняв уголок тонкого рта, и Альдо тут же пожалел о сказанном. Особенно после последовавших за улыбкой слов:

— Это так же интересно, как и то, что вы сами там делали... Разве что с дружеского ужина возвращались?

Перед тем как ответить, Альдо вытащил из кармана портсигар, взял сигарету и, постучав ею по золотой блестящей поверхности с гербом своего рода, не спеша закурил:

— Я находился в двух шагах от своего дома, не то что он, к тому же от Сан-Поло до «Даниели» удобнее было бы взять гондолу и проплыть по вспомогательным каналам... так было бы и надежнее. Особенно для человека его возраста.

— Пожалуй, но каждый волен поступать по-своему. Он действительно вам ничего не сказал перед смертью?

«Что это, не методы ли фашио усвоил, в конце концов, наш славный Сальвиати?» — подумал Альдо. И, помолчав еще несколько минут, сделал огорченную мину:

— Не-ет... Правда ничего. Хотя пытался. Громко сопел и, кажется, произнес что-то нечленораздельное... может, по-арабски? И все. Убийца бил наверняка. Закололи, а потом, не церемонясь, сорвали одежду.— Вот этого я как раз и не понимаю. Ведь куда легче быстро обобрать человека, не раздевая его.

— Но, может быть, они искали какую-то небольшую по размерам вещь, зашитую, например, в подкладку.

— У вас есть предположения, что бы это могло быть?

— Не знаю... возможно, фотопленка?

В этот момент в дверь быстро постучали, и вошел полицейский с ворохом черной одежды. Он бросил ее на стул.

— Вот, нашли эти тряпки в гондоле перед палаццо Фоскари, — объявил он. — Может, это и есть одежда нашего ночного мертвеца?

— Скажу даже больше: эта одежда может принадлежать только ему, — рассудил Сальвиати, расправляя черное вигоневое[324] пальто. — Вы были правы, князь, — поспешил он добавить, — подкладка вспорота, подол тоже. Придется бедняге отправляться в последний путь оборванцем.

— О, у вас тут, без сомнения, найдется добрая душа, которая все быстро приведет в порядок. А вы собираетесь отправлять тело на родину?

— Если он и правда дипломат, наше правительство обратится к королю Фуаду[325], и тогда его доставят на родину. У нас тут и для своих-то покойников места не хватает! — пожаловался он, намекая на кладбище Сан-Микеле[326].

Морозини понял, что пришла пора распрощаться с полицейским, и поторопился вернуться домой. Как он и предполагал, Ги Бюто находился в библиотеке. Он устроился на стремянке между полом и потолком. На его коленях лежала раскрытая книга, еще несколько лежали поверх стройных книжных рядов.

— Готов держать пари, что вы читаете Платона! — крикнул ему Альдо.

— А вот как раз и нет! Я его знаю достаточно хорошо, но вспомнил, что у нас тут есть еще исследования одного немца, профессора Лео Фробениуса, и француза Поля Ле Кура: оба внесли свой вклад в доказательство того, что Египет, без сомнения, был колонизирован жителями Атлантиды и что там осталось огромное количество следов их присутствия. Взять хотя бы мумифицирование усопших. Этот особый ритуал мы встречаем и по другую сторону Атлантического океана, в усыпальницах Нового Света: в Мексике, в Центральной Америке...

— Ну вот, узнаю своего учителя! — засмеялся Альдо. — Ах, как хотелось бы поверить вам, мой милый Ги, но в данный момент меня занимает совсем другое: каким образом это странное кольцо оказалось в носке несчастного дипломата? Кстати, уже известно, кто это был и куда направлялся. Похоже, что он ехал в Каир из Лондона. Надо бы узнать, не отходит ли отсюда в ближайшее время пароход на Египет, — сказал он, снимая трубку телефона, чтобы позвонить в порт Лидо.

И верно, оказалось, что через день на Порт-Саид отходил пароход, на котором для господина Эль-Куари была забронирована каюта, и пока еще эту бронь полиция не успела отменить.

— Ну вот, хоть одно достоверное сведение! — обрадовался Морозини. — Остается вопрос, на который пока нет ответа: откуда он шел среди ночи, когда на него напали и убили прямо за нашим домом?

— Об этом мы, скорее всего, так и не узнаем, — печально отметил Ги, слезая со своего насеста. — А вот на кольцо я бы с удовольствием взглянул еще раз.

— Нет ничего легче.

Они отправились в кабинет Альдо, и там, при запертых дверях, он запустил сложный механизм сундука, открыл его, вытащил замшевый мешочек, потряс, и кольцо выкатилось на кожаную крышку письменного стола. Потом он зажег яркую лампу, которой обычно пользовались, рассматривая ценности, попадавшие в этот дом. Металл цвета бледного золота, так неожиданно появившийся из глубины веков, принял в свете лампы матовый оттенок, будто был накрыт тонким муслином, и на этом фоне ярче заиграла бирюза. Склонившись над кольцом, они несколько минут, не трогая, просто смотрели на него, словно завороженные. Возможно, так оно и было. Как объяснить эти геометрические рисунки: прямые линии и треугольники, вкрапленные в орихалк? Ги протянул было руку к кольцу, но, передумав, убрал ее.

— Вы что, боитесь его? — удивился Альдо.

— И да, и нет... Сам не знаю! Какое-то странное чувство. Оно влечет меня, но тем не менее...

— Вы вспомнили о крови, пролившейся этой ночью? Должно быть, кровь из-за этого кольца проливалась не впервые!

— И все же, глядя на него, я не чувствую отвращения, как было с камнями пекторали. И особенно с рубином Хуаны Безумной.

— Сознайтесь, было от чего испытать отвращение! Какой другой камень послужил причиной такого количества трагедий? И ведь нам пришлось вскрывать могилу, чтобы достать его!

— С этим кольцом не так. В нем есть что-то успокаивающее.

— Тогда почему вы не решились взять его в руки? — спросил Альдо, решительно взяв кольцо и поднеся его к лампе. Рассмотрев, он стал примерять его: сначала на правый безымянный палец, но оно оказалось велико, затем на средний, с тем же результатом, и, наконец, с одобрения Ги, на большой палец.

— Это доказывает, что перед нами священное кольцо. Украшение Верховного жреца или кого-то в этом роде.

Альдо не ответил, прислушиваясь к своим новым ощущениям. Ничего неприятного, наоборот. Его захватило осознание собственной мощи, наполненности жизненными силами. Тонизирующее чувство, уверенность в том, что все ему по силам и никакое препятствие не остановит его на выбранном пути.

— Ну что? — спросил Ги.

Альдо не без труда снял кольцо и протянул его старому другу.

— Попробуйте надеть его сами.

Ги последовал совету Альдо, и вдруг его добродушное лицо словно осветилось изнутри:

— Невероятно! Оно как будто удесятеряет силы... Кажется, что сможешь горы свернуть! Тогда почему его владельца все-таки убили?

— Наверняка потому, что шелковый носок не годится для выявления трансцендентальных феноменов этого предмета. Факты заставляют предположить, что за покойным была погоня, в этих условиях он выбрал самый подходящий тайник для сокровища. Ясно одно: это кольцо не приносит несчастья! И это само по себе потрясающий факт. Но оно и не защищает от нападения.

— Что вы собираетесь с ним делать?

— Еще не знаю. Не думал об этом.

— Разве умирающий не попросил вас сберечь кольцо?

— Попросил, но его последние слова были об Асуане, какой-то Неизвестной Царице и Ибрагиме.

Он умолк, заслышав в вестибюле голос секретаря, Анджело Пизани, спорившего о чем-то с Захарией, и, уложив поскорее кольцо и мешочек в сундук, запер его и объявил:

— Если кто-то и может просветить нас на этот счет, то только Адальбер. Позвоню в его квартиру и Париже. Надеюсь, Теобальд скажет мне, где он сейчас находится.

— Мудрое решение!

Но выполнить его оказалось сложнее, чем могло бы показаться.

Когда, после трехчасового ожидания, в телефонной трубке послышался наконец приятный голос Теобальда, верного слуги Видаль-Пеликорна, они узнали, что хозяина нет в Париже.

— В такое время, как ваше сиятельство, наверное, догадывается, он не может быть во Франции.

— Предполагаю, что он в Египте?

— Вы совершенно правы!

— Да, но где именно? Египет большой.

— А вот этого я не знаю. Господин проводит раскопки.

— Прекрасная новость! Чем бы еще он мог заниматься в этом месте? Ведь он, черт возьми, египтолог!

— Конечно, конечно, но на этот раз все несколько иначе. Мой господин, кажется, сделал открытие, возможно, очень важное, и пока он окончательно не удостоверится в своих предположениях, он предпочитает сохранять молчание. Господину князю известно, что его научные собратья из других стран только и ждут...

— Понятно, но вдруг вам понадобится срочно с ним связаться?

— В этом случае я должен буду написать ему письмо и отправить в двойном конверте в отель

«Шепардс» в Каире. Там для него оставляют почту... Больше, к сожалению, мне ничего не известно.

— Но помилуйте, это же смешно! Он ведь абсолютно доверяет вам! Да и я не могу себе представить, что вы были способны побежать в Академию наук или в редакцию какой-нибудь газеты и сообщить, на каком берегу Нила ваш хозяин орудует лопатой и киркой!

— Вы правы, ваше сиятельство, и должен заметить, что подобное происходит впервые. Но господин очень ясно изложил свою волю. Тем не менее его доверие ко мне безгранично...

— Тогда почему он боится любого сквозняка? Что там за исключительно важное открытие? Что ж, Теобальд, остается мне только отправить ему письмецо, надеясь, что он не замедлит забрать его из гостиницы.

— У господина князя неприятности?

— Скажем, у меня есть вопросы, но они могут и подождать. Благодарю вас, Теобальд, будьте здоровы!

— Ну вот, — вздохнул Альдо, опуская трубку на рычаг. — Пока Адальбер нам ничем не может помочь. Он копается в земле где-то в Египте, но никому не известно, где именно.

— Какой же отсюда следует вывод?

— Будем тщательно хранить нашу ценность, сдувать с нее пылинки, а я пока съезжу во Флоренцию. Завтра аукцион Сербеллони, а меня интересуют аметисты кардинала. Думаю, они принадлежали Джулии Фарнезе, любовнице папы Александра VI.

— Борджиа? Тогда понятно, чем они вас привлекли.

— Нет-нет, вовсе не из-за их темной семейной легенды. В Италии о них сейчас написано такое количество мемуаров, сколько в Византии было священных реликвий. В каталоге этим украшениям посвящено несколько хвалебных строк, и мне хочется рассмотреть их поближе. Так что еду!

Колье в наборе с висячими серьгами оказалось и впрямь великолепным. Альдо без труда представил себе, какой эффект оно должно было производить, украшая прекрасную грудь рыжеволосой красавицы, портреты которой писали знаменитые художники, и тут же влюбился в него. Редкий цвет камней и розоватое свечение жемчуга очаровали его, и он увлеченно вступил в торг, намереваясь торговаться до победного конца и сохранить этот набор в своей собственной коллекции на случай, если Лиза не захочет его носить. А если наденет, то колье удивительно подчеркнет прелесть ее рыжеватых волос и бледную шелковистую кожу.

Так что, когда гондола, управляемая Зианом, явившимся встречать Альдо на вокзал, доставила его прямо к мокрым ступеням своего палаццо, настроение у него было отличное. К сожалению, оно быстро испортилось: в просторном вестибюле, украшенном старинными гобеленами и четырьмя галерными бронзовыми фонарями, Ги Бюто ругался с каким-то типом. Тот не произвел бы на Альдо особого впечатления, если бы в двух шагах позади него не стоял офицер самого фашио. Который, впрочем, не принимал участия в беседе, поскольку, очевидно, был занят изучением собственных ногтей. Второй был невзрачным человечком, без особых примет, выделяясь разве что цветом форменной куртки. Он был среднего роста, среднего возраста, с наглым лицом зеленовато-серого оттенка и с седоватыми волосами. Ги же просто выходил из себя. В тот момент, когда Альдо вступил на белые мраморные плиты вестибюля, он как раз возмущался:

— Что я вам его, из-под земли достану? На каком языке надо вам сказать, чтобы вы поняли, что князя Морозини нет дома?

— Не было, но теперь я появился, дорогой Ги! — вмешался Альдо, бросив Захарии свой плащ, который нес, перекинув через руку. — Что угодно этому господину?

Незнакомец с облегчением вздохнул, но ответил за него милиционер[327], не выпуская, однако, из виду своих ногтей:

— Мы приехали из Рима. Дуче поручил мне сопровождать господина Эль-Куари, откомандированного посольством Египта.

— Я бы предпочел, капитан, чтобы, когда вы говорите со мной, вы бы на меня и смотрели, но в случае, если ваши маникюрные заботы имеют экстренный характер, я могу вызвать сюда горничную.

Сказано это было дерзким тоном. Офицер покраснел и резко опустил руки. А Альдо продолжал:

— Почему господину... э-э... Эль-Куари, не так ли? Зачем ему понадобился эскорт, чтобы сюда добраться?

— Три дня назад тут был убит его брат и...

— И он боится, что его постигнет та же участь? Не объявили ли мы, сами того не желая, войну египетской, почтенной, как я полагаю, семье? Что ж, сударь, посмотрим, что мы можем сделать для вас. Как видите, я только что вернулся из поездки, и...

— Где вы были? — задал вопрос человек в униформе.

— Не думаю, что это вас касается, — парировал Морозини, не терпевший вмешательства этих людей в частную жизнь своих соотечественников. — Мой дорогой Ги, не будете ли вы так любезны проводить нашего гостя в мой кабинет? Сейчас вымою руки и присоединюсь к вам.

Отметив, что приспешник фашио собирается последовать за своим спутником, Альдо уточнил:

— Приглашение не относится к вам, капитан. Мой метрдотель проводит вас в гостиную, где вам подадут кофе. Вы будете ожидать там.

— Дуче интересуется этим печальным происшествием. У меня приказ не оставлять господина Эль-Куари одного!

— Подождать в соседней комнате не значит оставлять его одного. Он вам обо всем расскажет. А иначе вам придется увезти его обратно. В своем доме я диктую свои условия!

Было очевидно, что спорить с хозяином было бесполезно, и фашист поплелся за Захарией, а Альдо несколько минут спустя уже усаживался за свой письменный стол (настоящий «мазарини» великой эпохи!) напротив посетителя. Ги предпочел оставить их наедине. Альдо открыл было рот, чтобы удержать его, но по улыбке старика понял, что тот собирается потихоньку проследить за капитаном.

Князь предложил гостю сигары и сигареты, а сам, откинувшись в кресле, сцепил пальцы и произнес:

— Вы, сударь, выразили желание увидеться со мной, и вот я к вашим услугам! Чем могу вам помочь? А бедняга, который пал от рук злоумышленников той ночью, действительно ваш брат?

— Мы непохожи, согласен, но среди мусульман такое встречается часто, к тому же он был старше меня. У нас разные матери. Но отцовская кровь у нас одна, и если я позволил себе нанести вам визит, то прежде всего для того, чтобы поблагодарить вас за помощь, которую вы оказали моему брату.

— Любой на моем месте поступил бы так же. Жаль только, что я не оказался там на несколько секунд раньше. Так что не стоило ехать сюда из Рима. Тем более в сопровождении такого... официального лица.

— Еще как стоило! Поверьте мне на слово: этот сопровождающий совершенно не лишний. Наш владыка король Фуад поручил моему брату Гамалю провести переговоры о покупке, вернее, о выкупе некоего старинного предмета, имеющего исключительную ценность для... я бы сказал, для гармонии всей страны. Возвращаясь после выполнения своей миссии, брат, как он нам сообщил об этом сам, предпочел железнодорожный транспорт, а не пароход, где в замкнутом пространстве он был бы отдан на милость врагам...

— И все-таки в конце концов ему пришлось бы пересесть на пароход.

— Конечно, и пунктом отправления он выбрал Венецию, так как путь отсюда гораздо короче и еще потому, что у него здесь был друг, который мог забронировать ему каюту. Мы предполагаем, что, когда на него напали, он шел как раз от этого друга, хотя имя его нам неизвестно. Похоже, убийцы были осведомлены лучше нас, и вот результат: брат убит и ограблен.

Нет, Альдо решительно не нравился этот человек. Его рассказ был таким неправдоподобным, что казался очень подозрительным. Получалось так: пожилой египтянин по морю приплыл в Англию, там получил опасный «предмет», тут же вскочил в поезд, добрался до Венеции, где должен был сесть на пароход, и все это без малейшего сопровождения и без охраны. В то время как «наверху» сочли необходимым выделить эскорт даже этому типу, хотя он казался значительно крепче своего «брата», а ведь речь шла всего лишь о небольшом путешествии из Рима в Венецию и обратно!

— Мне все же непонятно, какое отношение ко всему этому могу иметь я сам, — вздохнул Альдо с видом человека, который ценит каждую секунду, и даже взглянул на часы. — Не лучше ли вам сразу сказать мне, что это был за предмет?

Настоящий или мнимый Эль-Куари-второй с минуту помедлил, прочистил горло и наконец решился:

— Кольцо. Золотое кольцо с бирюзой. С виду ничего особенного. Я, конечно, спрашивал о нем комиссара Сальвиати, но он мне только передал одежду брата и больше ни о чем понятия не имел.

— И вы подумали, что я мог бы сказать вам больше?

— Ваша репутация, князь, широко известна, и я разделяю точку зрения ваших приверженцев. Совершенно естественно, что вы ничего не рассказали в полиции, но не могу поверить, что Гамаль умер, так и не доверившись вам. Особенно если он случайно узнал вас...

— Но мы с ним даже не знакомы!

— Вы — человек известный, и ваша фотография часто мелькает на обложках журналов. Сам бы я сразу узнал вас в любом месте...

— Посреди ночи, на углу глухого переулка и с ножом в сердце? Это было бы чудом!

— Брат был необыкновенным человеком, исключительно выносливым от природы, и просто не верится, что в такую важную минуту, убедившись, что вы не враг, он не попытался бы сообщить вам... полицейский сказал мне, что он что-то хрипел... будто произносил какое-то слово... наверняка по-арабски...

Альдо решил, что пора серьезно поговорить с Сальвиати. Наверняка тот, желая избавиться от назойливого посетителя, отослал его сюда...

Глаза Морозини сверкнули, и он поднялся, чтобы дать гостю понять, что беседа окончена.

— Он сказал «Аллах!». Вы удовлетворены? Что может быть естественнее для верующего, чем помянуть Аллаха перед смертью? Поверьте, мне жаль, что вам пришлось проделать столь долгий путь лишь для того, чтобы услышать такую малость, но вы можете всецело довериться комиссару Сальвиати. Это заслуженный полицейский, и он, без сомнения, сделает все, чтобы поймать убийц.

Посетителю поневоле пришлось тоже встать, но очевидно было, что уходить ему совсем не хотелось. Взгляд его скользил по роскошному кабинету, выдержанному в желтых тонах, так гармонировавших с фреской Тьеполо[328], задержался на дорогом мягком ковре и ценной мебели. Он заметил и старинный сундук, и стало очевидно, что египетскому гостю ужас как хочется узнать, что в нем такое.

— И как только он их поймает, — продолжал между тем Альдо как ни в чем не бывало, — вы получите обратно кольцо, которое так ищете, и все войдет в свою колею!

Посетитель промолчал, замялся, но затем он все-таки произнес:

— А может быть, вы взялись бы за поиски сами? Мое правительство выделило бы вам щедрое вознаграждение, ведь в вашем «послужном списке» имеются и не такие победы.

«Ну вот, пожалуйста! — воскликнул про себя Морозини. — Следовало сразу догадаться, что дело кончится подобным предложением. Ну что ж, повеселимся!»

— Во-первых, вы мне так и не сказали, в чем ценность этого предмета.

— Не сказал? А мне казалось, говорил... Речь идет о кольце, с виду вполне обычном, золотом кольце с бирюзой, ему бог знает сколько лет...

Альдо недовольно скривился:

— Негусто. Я, сударь, сам являюсь специалистом по драгоценным украшениям. То есть по предметам высокой, даже исключительной ценности. Это кольцо не может меня заинтересовать. Лучше бы вам довериться здешней полиции или римской, раз уж у вас там есть связи. Повторяю, комиссар Сальвиати — прекрасный полицейский. Он не уймется, пока не сцапает убийц... а значит, и похитителей...

— Но они уже успеют избавиться от краденого! Те люди наверняка действовали по заказу.

— Возможно, но лично я никак не смогу удовлетворить вашу просьбу. У меня слишком много срочных дел. И, к сожалению, придется повториться: эта драгоценность меня не интересует. Золото, бирюза, даже эпохи царя Мафусаила[329], — это не мой профиль.

— Когда дело касалось пекторали Первосвященника, вы не были так разборчивы!

В его тоне послышалась угроза.

— Но тогда я не был так занят. И к тому же вы упускаете из виду, что в том случае речь шла о сапфире, рубине, бриллианте и опале. Драгоценные, нет, даже драгоценнейшие камни, а никак не полудрагоценные! Поверьте мне: наберитесь терпения и дождитесь окончания следствия.

Тон князя был любезен, но тверд. Эль-Куари понял наконец, что пора прощаться.

— Мне искренне жаль. Спасибо за теплый прием.

Через мгновение он в сопровождении своего охранника покинул дом, а Альдо направился к Ги Бюто. Тот не скрывал беспокойства.

— Странная история, не правда ли? И еще более странный человек! Я вот все думаю: а правда ли, что он брат жертвы? Может быть, между ними нет никаких родственных уз? Думаете, он поверил вам?

— Ничуть! Но это не имеет значения. Он получил по заслугам. Вот если бы он доверился мне и рассказал бы о происхождении кольца, я бы повел себя иначе. А он только и сказал, что речь идет об обычном золотом кольце с бирюзой, ну что это за разговор!

— Вы правы. Что ж, будем надеяться, что мы о них никогда более не услышим.

— Время покажет! А пока поищите-ка, пожалуйста, для меня какие-нибудь книги по Атлантиде. Что-то захотелось почитать.

Встревоженное лицо бывшего воспитателя осветилось улыбкой:

— Вот это совсем другое дело! Приятно слышать!

И он снова полез по стремянке вверх.

Глава 2 Дама из Каира

Письмо пришло две недели спустя, с вечерней почтой.

Арабская монограмма с короной, выдавленной на плотной голубоватой веленевой бумаге[330], выглядела впечатляюще. В письме в довольно официальных выражениях князя Морозини просили прибыть в Каир для обсуждения крайне важного дела, требующего полного сохранения тайны. Если ему будет угодно указать день своего прибытия, то для него будут зарезервированы апартаменты в отеле «Шепардс». Под текстом стояла подпись: «Селим Карем, секретарь Ее Высочества».

Принеся письмо распечатанным для ознакомления своему шефу, секретарь Анджело Пизани, выполнявший такие же функции, как вышеуказанный Селим, только находившийся при князе Морозини, выглядел встревоженным. Получив утреннюю почту, любезный князь-антиквар был уже и так зол, как собака, но из-за другого послания, из Вены. Его супруга, в которую молодой Пизани был почтительно и тихо влюблен (как был влюблен, хотя и безнадежно, и в первую обладательницу титула княгини), не только не сообщала о своем скором прибытии, но, известив супруга о том, что бабушке стало лучше, писала, что по совету врачей старой даме надлежит отправиться до полного выздоровления в горы, в их владение Рудольфскроне в Бад Ишле. Лиза с детьми собиралась побыть с ней там еще некоторое время. Свежий воздух Зальцкаммергута будет для малышей гораздо полезнее венецианской пасмурной сырости начала года. «Так что, — оправдывалась молодая женщина, — не придется снова уезжать в феврале, если в этом месяце опять будет aqua alta[331], как случается все чаще и чаще».

Прочитав это, «шеф» устремился в кабинет господина Бюто, потрясая посланием и крича:

— Нет, это уж слишком! До свадьбы Лиза только и мечтала о том, что будет жить в Венеции, а теперь как будто радуется любой возможности отсюда сбежать, чуть начинает накрапывать дождик или поднимается море...

Конец гневной речи секретарь уже не слышал, поскольку свободной рукой Альдо захлопнул дверь, но, судя по грозному взгляду и мрачной физиономии князя на выходе, желаемого эффекта речь господина Ги в защиту Лизы не возымела.

В кабинете его тоже ожидали неприятности.

— Это еще что такое?

— Приглашение в Каир, сударь. Поездка обещает быть интересной.

— Ах вот как!

Эффект от прочитанного письма был схож с утренним: Морозини выскочил из кресла и понесся к господину Бюто, грозно ревя:

— Вы только посмотрите на это, Ги!

Дверь снова захлопнулась, и Анджело пошел восвояси, вздыхая, хотя и без особого волнения. По его мнению, бушующие время от времени грозы только добавляют яркие краски на семейном небосводе.

А Альдо тем временем буквально набросился на своего советника:

— Ну что? Что вы об этом думаете?

Старый друг откинулся в кресле, не выпуская из рук бумаги, и задумался, глядя на письмо.

— По правде говоря, даже не знаю, что и сказать. Если бы не кольцо, я бы посоветовал вам брать билет на пароход. Да вы, впрочем, и не спросили бы у меня тогда совета. Но после всех событий приглашение в Египет вызывает у меня недоверие.

— У меня такое же чувство, к тому же я там почти ни с кем не знаком. Принцесса Шакияр... Вам это имя о чем-нибудь говорит?

У господина Бюто имелся на всякий случай пополняемый по мере возможности внушительный перечень членов королевских семей, принцев, находящихся у власти и уже смещенных, усопших царственных особ. Этот список преследовал одну-единственную цель: проследить местонахождение фамильных драгоценностей. Это его увлечение было, несомненно, очень полезным для князя. Так что, заглянув в одну из своих папок, он без труда извлек нужную информацию:

— Принцесса Шакияр, предпоследняя супруга короля Фуада, отвергнута им по причине ее безрассудных трат на украшения. Она и сама была очень богата, но, к сожалению, как говорили в Средние века, оказалась «пустой», «бесплодной». В годы своего царствования она блистала удивительной красотой, но сейчас состарилась: ей, должно быть, около пятидесяти. Проживает обычно в малом дворце на острове Гезира, где беспрестанно принимает весьма пеструю по своему национальному составу публику.

— Выходила ли она замуж вторично?

— Не думаю, но вообще-то понятия не имею.

— А любовники?

— Будьте так добры, не требуйте от меня слишком многого. Мне приходится пролистывать кипы газет, в основном английские, французские и американские, но такие подробности там не прочтешь. Если вы все же решитесь ехать, то без труда сами обо всем узнаете. Она не из тех, кто умеет держать язык за зубами, к тому же славится своей эксцентричностью. В заключение скажу, что эта дама обожает закатывать роскошные пиры. Ну, что вы решили?

— А как бы вы сами поступили на моем месте?

— Ну что за манера отвечать вопросом на вопрос! Я сам вас этому научил, так что нечестно использовать мой трюк против меня же. Хотя ладно, отвечу: если бы я оказался на вашем месте, то обязательно бы поехал! К тому же вы и сами умираете от желания попасть туда.

Это было правдой. С тех пор как в доме появилось кольцо из Атлантиды, Альдо чувствовал, что в его душе снова зашевелилась жажда приключений. К тому же, хотя он бы в этом никогда не признался, представлялась неожиданная возможность достойным образом ответить жене на ее письмо. И, наконец, есть шанс, что ему улыбнется удача и он сам отыщет там Адальбера, раз уж тот велел посылать себе корреспонденцию на адрес того же самого отеля, в котором приглашали остановиться и Альдо.

Так что, не медля ни минуты, он отправил Пизани покупать себе билет на первый же пароход на Порт-Саид или Александрию, чтобы поскорее сообщить принцессе дату своего приезда. А сам, не без некоторого торжества, уселся писать ответ Лизе.

Пять дней спустя в сквернейшую погоду он сел на пароход «Измаил», и торжество в его душе немного померкло. Жена взяла себе в союзники само небо: дождь лил не переставая, море стало серым и неспокойным, и снова наступила aqua alta. Венецианцы шлепали по грязи, пробегали нетвердыми шагами по шатким деревянным мосткам, исполосовавшим во всех направлениях площадь Святого Марка. Облокотившись о поручни, Альдо смотрел, как исчезает в тумане тусклое золото собора Святого Марка, кампанила[332], шпили церквей, крыши дворцов, а насмотревшись, пошел к себе, в одну из четырех довольно удобных кают, которые оборудовали на этом судне для транспортировки цитрусовых, чтобы иметь возможность взять на борт хотя бы нескольких пассажиров. В этом рейсе спутником Альдо стал еще только один человек: преподаватель античной литературы, направлявшийся к месту службы в Суэце. Судя по ледяному кивку, которым он наградил Морозини, поднимаясь по трапу, он явно не был болтуном. Профессор вез целую кипу книг, которые можно было читать без перерыва, даже если бы конечным пунктом его путешествия был Китай. Пройдя к себе, Альдо первым делом вынул из чемодана скатанный в шарик носок, в который он завернул кольцо, и растянулся на кушетке. Так он всегда прятал во время поездок мелкие драгоценности или камни без оправы. Поэтому-то его и не особенно удивил тайник Эль-Куари. Он решил, как и погибший египтянин, прятать кольцо в носок на своей ноге всякий раз, когда будет выходить из отеля, чтобы не оставлять украшение на милость какой-нибудь особо тщательной в обыске ищейки. А пока что он долго грел в ладонях кольцо, стараясь снова испытать исходящее от него необыкновенное ощущение силы и уверенности в себе. Ни за что на свете он не оставил бы кольцо в Венеции. Во-первых, потому, что ему казалось важным отвезти его на родную землю и, если будет возможно, вручить законному владельцу, а во-вторых, из-за странного ощущения запрета расставаться с ним.

Еще ребенком ему случалось мечтать о талисмане, умножающем человеческие силы и открывающем врата чудес. Эти мечты были частью его страсти к драгоценным камням, не угасшей даже от того, что чаще всего в его руки попадали ценности, ставшие виновниками страшных несчастий и катастроф. Слишком честный, он, конечно, и мысли не допускал о том, чтобы утаить кольцо и не вернуть его в руки законного владельца, если таковой отыщется. Но пока оно выполняло роль наследства, попавшего к нему от человека, которому он пытался прийти на помощь.

Звонок к обеду прервал его размышления, однако, вместо того чтобы засунуть кольцо в носок, князь положил его во внутренний карман пиджака, поближе к сердцу.

Несколько дней спустя Морозини, отдохнувший как никогда, сходил с трапа пассажирского корабля, прибывшего из Порт-Саида прямо навечно гудящий, как улей, каирский морской вокзал. Он чем-то походил на лондонскую Викторию[333], разве что толпа была совсем другой. Спешащие толпы людей заполнили площадь, и в мельтешении целой армии что-то выкрикивающих носильщиков невозможно было понять, кто приехал и кто уезжает. Один из носильщиков схватил чемоданы Альдо и завопил:

— Прямо! Прямо! Не бояться! Я — номер 32.

Пришлось поспешить за ним, отказавшись от услуг, предложенных работником агентства Кука.

— У меня уже есть носильщик! — крикнул он, находясь в азарте погони. — Очень надеюсь его отыскать!

Но носильщик стоял и ждал около им же остановленной коляски и улыбался князю своими белоснежными зубами.

— Видишь, твоя можно верить моя. Куда идешь? Отель «Шепардс»?

— Откуда ты об этом знаешь?

— Такой твоя вид! — ответил он, смеясь.

Носильщик, назвав отель кучеру, с важным видом восседавшему на козлах, поймал на лету брошенную ему монетку, и коляска тронулась, сопровождаемая градом его благословений. Позабыв о заботах, Морозини предался одному из своих самых любимых занятий: открывать для себя впервые увиденный город, да еще в такой просто сказочной стране, которую он совсем не знал, что кажется даже странным, учитывая тот факт, что этой стране посвятил всю свою жизнь его самый лучший друг. Но совместные приключения пока еще не заводили их под сень пирамид. Хотя некогда, будучи подростком, он жадно ловил каждое слово непревзойденных лекций господина Бюто, в которых Египет занимал одно из наиважнейших мест, далеко выходя за рамки истории эпохи фараонов и подбираясь ко временам Крестовых походов, вертясь вокруг духа Саладина[334], «рыцаря-султана», чьим творением и был древний город Аль-Кахира, «Победоносный»[335], город султанов и хедивов[336], и именно Саладину он был обязан своим блеском и славой!

К тому же это упущение казалось еще более странным, если вспомнить и о том, что тетушка Амели и ее неистощимая План-Крепен частенько проводили пару зимних месяцев в одном из своих дворцов в Египте. Альдо вдруг подумал: а ведь не исключено, что как раз сейчас, когда он сюда приехал, они тоже находятся здесь, и решил, уладив дела с принцессой, прокатиться к ним в надежде устроить им приятный сюрприз, хотя от Каира до Луксора или Асуана, куда они любили ездить, насчитывалась не одна сотня километров. Во всяком случае, Гамаль Эль-Куари упоминал об Асуане, и, скорее всего, все равно придется туда ехать.

А тем временем, глядя на Каир, растянувшийся на многие километры, Морозини вспоминался вечный карнавал, где пурпур фесок соседствовал с белизной тюрбанов, а чернота чадры оттенялась бежевыми восточными касками, и это буйство красок дополнялось разнообразием европейских шляп. Все это двигалось, разговаривало, кричало под пронзительные звуки автомобильных гудков, завывания попрошаек и всякие шумные призывы. Запах бензина смешивался с духом конского навоза, ароматом мускусных масел, неуловимым запахом ладана, а ближе к реке — с запахом тины.

С широкой террасы «Шепардса», расположенного на площади, выходящей на Нил, открывался вид на два острова, Рода и Гезира. Эта терраса, всегда забитая туристами, была излюбленным местом встреч богатых британских путешественников. У ее подножия, возвышающегося над площадью и уставленной растениями, под большим тентом кишмя кишели разные гиды и драгоманы[337], охочие до выгодных клиентов; низкорослые курчавые чистильщики ботинок наперебой предлагали свои услуги, их то и дело оттеснял швейцар в красной униформе.

В огромном холле с египетскими колоннами Морозини встретил надменный служитель-швейцарец: подпустив в голос елея, он сообщил, что апартаменты готовы, и вручил ему голубоватый конверт с гербом: должно быть, с запиской от принцессы. Альдо засунул его в карман. Прежде чем последовать за грумом, которому было велено проводить господина в номер, Морозини задал-таки не дававший ему покоя вопрос:

— Ведь тут у вас хранится корреспонденция знаменитого археолога господина Видаль-Пеликорна?

Розовое важное лицо швейцарца подернулось грустью.

— Да, ваше сиятельство, до вчерашнего дня.

— А теперь уже нет? Отчего же?

— Дело в том... что господин Видаль-Пеликорн почтил нас своим присутствием.

— Что-то, судя по вашему виду, у вас эта новость особой радости не вызывает!

— Как правило, он очень хороший клиент, но... могу ли я узнать, кем он приходится господину князю? Просто знакомый или друг?

— Друг, конечно! Самый лучший друг! Так что с ним такое стряслось?

— В таком случае я осмелюсь предложить вам посетить бар.

— Он там?

— Скажу даже больше: он там живет. Вчера сидел в баре до самого закрытия, а сегодня...

— Ни слова больше, я сам схожу туда! Отнесите мой багаж в номер, — попросил он, сунув груму денег.

Альдо направился в продолговатый зал с барной стойкой из красного дерева, украшенной бронзовыми головами фараонов. Зайдя, он с удовлетворением отметил, что зал был почти пуст, и можно было без труда заметить друга. Адальбер сидел, нет, уместнее было бы сказать, валялся в кресле с желтой бархатной обивкой перед низким столиком с полупустым стаканом виски, который можно было назвать и наполовину полным, в зависимости от состояния души. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что археолог пьян в стельку.

Морозини направился к нему, а в это время

Адальбер, пребывавший, казалось, в глубокой прострации или в глубоком раздумье, вдруг очнулся, схватил стакан и мгновенно опустошил его, а потом, потрясая пустым сосудом, потребовал:

— Бармен, еще один!

— А я бы сказал, лучше кофе, и покрепче! — подкорректировал Альдо заказ своего друга и опустился в кресло, стоящее рядом. Адальбер поднял подбородок и уставился на него мутными пьяными глазами, и сразу стало понятно, что он не в состоянии ровным счетом ничего разглядеть. Так что Альдо он не узнал.

— А вам какое дело! Хочу выпить...

— Раз уж ты не понимаешь, кто я такой, значит, точно допился до ручки! Бармен, ну где ваш кофе?

— Если позволите, осмелюсь предположить, что результаты могут быть плачевными. Кофе после такого количества спиртного может вызвать... тошноту.

Альдо расхохотался:

— Ах, так вы боитесь за свой бархат и ковры? Что ж, в конце концов, возможно, вы и правы. Найдите мне двух человек покрепче и пошлите нам вслед не чашку кофе, а целый кофейник. Попробуем затащить его наверх, в номер.

— Сию минуту! — с готовностью отозвался тот, срываясь с места. — Я так обязан вам, господин...

— Только не пытайтесь меня убедить в том, что впервые видите такого пьяницу! У вас тут ходят целые табуны английских офицеров, а они заправляются только виски!

Чуть позже явилась долгожданная подмога. Вместе они вынесли Видаль-Пеликорна из бара, чье сопротивление, следует признать, было довольно слабым. К великому счастью, он находился еще в той блаженной стадии опьянения, когда хочется видеть мир только в розовом свете. Полузакрыв глаза, он мило улыбался двум здоровенным нубийцам, запихивавшим его в лифт; даже не сопротивляясь, дал себя увести в ванную комнату и замычал, только когда на голову ему обрушились из душа струи ледяной воды. Невзирая на его вопли и стоны, трое мужчин держали его под душем столько, сколько понадобилось для того, чтобы он смог прийти в себя, а потом крепко растерли скрученным полотенцем, раздели и впихнули в пижаму. Но окончательно он очнулся только в кровати, куда его уложили. И сразу же перешел от любезности к ругани:

— Какого дьявола вы меня так поливали? Вы что, ненормальные? Катитесь отсюда!

— Они-то уйдут, — успокоил Альдо друга, появляясь в поле его зрения с кофейной чашкой в руке. — Но я останусь. Как ты себя чувствуешь?

На этот раз его узнали:

— Ты? Да что ты тут делаешь?

— На, выпей. Потом поговорим.

Адальбер послушно проглотил жидкость и даже попросил еще. За это время нубийцы привели номер в порядок и исчезли, не без щедрых чаевых в кармане. Присев на подлокотник кресла с зажатой в пальцах сигаретой, Альдо в ожидании смотрел на друга. Когда Адальбер допил очередную чашку и, вздохнув от удовольствия, откинулся на подушки, он начал разговор:

— Не расскажешь ли ты мне о своих делах? Я приехал сюда в надежде все же разузнать о тебе. Ты ведь прятался, с тобой невозможно было связаться. И вместо того, чтобы убедиться в том, что ты судорожно орудуешь киркой и лопатой, стремясь завладеть главной находкой своей жизни, я нахожу тебя мертвецки пьяным в гостиничном баре. Так вот я и спрашиваю: что с тобой случилось?

Придя в себя, археолог тут же вспомнил о своих невзгодах, и взгляд его мгновенно омрачился:

— Меня провели, как сосунка!

— Как же так? Я звонил тебе несколько дней назад, и Теобальд сказал мне, что ты нашел нечто столь важное, что боялся случайно выдать место находки, и требовал, чтобы твою почту отсылали в «Шепардс».

— А я тебе был нужен?

— Сначала ответь на вопрос! Обо мне поговорим потом.

— Все верно, — с грустью подтвердил Адальбер. — Я был уверен, что совершил сногсшибательное открытие, подобное обнаружению мумии этого чертова Тутанхамона, хотя речь шла о женщине-фараоне, одной из четырех, помимо Клеопатры, которые действительно правили Египтом: Нитокрис, Себекнефру, Хатшепсут и Таусерт. Речь идет о второй, Себекнефру, последней из XII династии. Она была малоизвестна и царствовала всего три года, но и то на год дольше, чем всемирно известный...

— Опять бедняга Тутанхамон! Ты всегда его терпеть не мог! — поддел друга Альдо.

— Да, ты прав. От него у меня начинается чесотка. Но и проклятым англичанам тоже повезло! Мы, безденежные французы, питаемся объедками, в то время как они как сыр в масле катаются... в общем, результат тебе известен.

— Понятно, немногие из тех, кто работал на раскопках, уцелели...

— А, ты это о знаменитом проклятии, которое распространяется на каждого, кто посмеет потревожить гробницу фараона? Конечно, налицо тревожные совпадения, вот, например, недолго довелось лорду Карнавону радоваться своему открытию, но Картер-то, заводила Картер жив до сих пор!

— Так что же насчет царицы Себе...

— Себекнефру! Бедная девочка! В жизни так не волновался, как в тот момент, когда, перелопатив тонны земли и камней, мы смогли отрыть несколько ступеней: тогда я и прочитал ее картуш[338]. Он прекрасно сохранился на камне, за которым, как я считаю, раньше был коридор. Мы это вообще нашли в совершенно немыслимом месте, точно так же, как Тутанхамона обнаружили у усыпальницы Рамзеса VI.

— Так ты полез туда?

— Нет. Время, отпущенное мне на раскопки, подходило к концу. Это было две недели назад, я завалил как следует расчищенный мной же проход и вернулся сюда, чтобы продлить разрешение.

— А тебе отказали?

— Нет! Какой-то чиновник с целой коллекцией золотых зубов во рту выдал мне бумагу, и я поехал обратно. Но когда оказался на месте, обнаружил, что мой отряд куда-то испарился, вход разрыт, а у новеньких палаток спокойно покуривает трубку собрат-археолог.

— Собрат? Но у тебя же была бумага!

— Ну и что? Забыл тебе сказать: этот собрат был англичанин, а это в корне меняет дело! Моему скромному административному разрешению он противопоставил свое, выданное важным чиновником Британского музея. Мне оставалось лишь собрать вещички, сгорая от стыда перед местными жителями, которые работали там вместе со мной.

— Бред какой-то! Да кто он такой, этот тип?

— Досточтимый Фредди Дакуорт, шестой или седьмой отпрыск какого-то английского пэра, его сунули в археологию, потому что ума не могли приложить, что с ним еще делать...

— Погоди-ка! Археология — такая штука, куда без диплома не пролезешь! Нужно учиться...

— Так он и учился... Особых надежд не подавал, но все же стал любимцем старика Уорбатнота, главного хранителя отдела Древнего Египта в Британском музее. Заметь, он действует по отработанной схеме: следит за каким-нибудь иностранным коллегой, а когда тот вплотную подбирается к находке, быстренько объявляется со своим разрешением на проведение раскопок именно в этом месте. Похоже, он уже сотворил такое с парочкой молодых археологов: бельгийцем Неймансом и итальянцем Беларми. Но я даже и предположить не мог, что он отважится проделать это со мной...

— И ты не задал ему взбучку? Припоминаю, как ты обошелся в свое время с Ла Троншером...

— Я взбесился, конечно, да что толку? Если бы не вмешался наш посол, сидеть бы мне в тюрьме...

Альдо дал ему сигарету, взял и себе, они прикурили, и князь наконец объявил:

— Что ж, допускаю, такое пережить нелегко, но ведь, согласись, это еще не причина, чтобы пускаться во все тяжкие!

Адальбер почесал в затылке, смущенно кашлянул и, выдержав паузу, произнес:

— Есть и другая причина, но, если позволишь, я о ней промолчу, по крайней мере пока.

Зная своего друга Адальбера, Морозини понял, что речь идет о сердечных делах, и не стал настаивать.

— Как хочешь.

— Спасибо. Поговорим лучше о тебе. Каким ветром занесло тебя в Каир?

— Пригласила одна дама из окружения короля. Я только что приехал рейсовым пароходом.

— Что-то интересное?

— Надеюсь, иначе не поехал бы, но точно узнаю только сегодня вечером. Как ты себя чувствуешь?

— Плыву...

— Иначе и быть не может. Слушай, — Альдо бросил взгляд на часы, — самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать, — это поспать. У меня тут есть разные снотворные...

— Не нужно... Я и так засну.

— Ну и хорошо. А я пойду, мне нужно перекусить и торопиться на встречу. Вечером зайду навестить тебя, но будет лучше, если мы увидимся завтра утром... Не пытайся заказать виски в номер и даже не думай смываться! Я, возможно, расскажу тебе кое-что стоящее...

— А что? — заинтересовался Адальбер.

— Я все равно ничего тебе не скажу раньше завтрашнего дня! Во-первых, мне некогда! И вообще, — заявил он, видя обиженную мину друга, — схожу-ка я за секоналом[339]. Так мне будет спокойнее.

Едва за ним закрылась дверь, как Адальбер вскочил и, подбежав к двери, запер ее на ключ, после чего вернулся в кровать с довольным видом школьника, который только что ловко провел своего учителя. Но, к его величайшему удивлению, ровно через две минуты Альдо появился... из окна.

— Не повезло! У нас общий балкон. Ничего не стоит просто перекинуть ногу.

— Не мог бы ты оставить меня в покое? — проворчал Адальбер.

— Так я только и хочу, чтобы ты был в покое!

Минуту спустя Адальбер уже спал крепким сном, а Альдо вернулся к себе тем же путем, каким и вышел. На лице его играла улыбка. Всему свое время! Отыскать Адальбера — это уже подарок свыше!

Вилла принцессы Шакияр, а вернее, небольшой дворец на острове Гезира соседствовал с полем для игры в поло спортивного клуба. Прошло два часа с тех пор, как Морозини нейтрализовал своего друга, и теперь в смокинге он шел через сад, находясь в тени тамарисков. Вокруг изо всех сил тянулись к небу высокие пальмы, точь-в-точь как струи, бьющие из выложенных голубой с золотом плиткой фонтанов. Тишина ночи, запах влажной земли (должно быть, в конце дня тут занимались поливкой), дом с белыми колоннами — все это создавало ощущение уюта и утонченного изящества, которое он так любил.

Черный служитель, одетый в красную ливрею с золотыми галунами, склонился перед ним у мраморных ступеней и повел в мавританский салон, где из мебели стояли только диваны, обитые черным бархатом, со множеством парчовых подушек ярких расцветок и низкие, инкрустированные слоновой костью эбеновые[340] столики; там служитель покинул Альдо, уведомив его, что хозяйка вот-вот появится.

Она действительно не заставила себя ждать, и Альдо почтительно склонился над протянутой ему точеной, украшенной рубинами рукой.

— Как любезно с вашей стороны, князь, так скоро откликнуться на мое приглашение! — улыбнулась она. — Я знаю по слухам, что вы очень заняты, и тем более тронута такой, как бы поточнее выразиться, поспешностью приезда к нам.

Она была высокой и стройной, в каком-то расшитом золотом кафтане из черного шелка и являла собой великолепный классический образец египетской красоты, такой, какой можно еще любоваться в музеях. И хотя ей далеко было до Нефертити, в свои, по словам Ги Бюто, почти пятьдесят она удивительно хорошо выглядела... Матовая кожа казалась безупречной, и если в уголках глаз и появлялись время от времени морщинки, то виной этому была подвижность лица, а никак не возраст.

Гладкие темные волосы были уложены в высокую прическу и, заколотые золотыми шпильками, выгодно открывали вполне греческий, четко очерченный профиль. На шее покачивались рубиновые подвески.

Она указала гостю на диван, сама села по другую сторону низкого столика и коротко хлопнула в ладоши, чем вызвала немедленное появление подноса с кофе, доставленного другим служителем, одетым на этот раз в галабию[341] белого цвета. Пришлось им, следуя непреложному ритуалу египетского гостеприимства, обменяться ничего не значащими фразами о красоте страны, которой Альдо не знал и которую ему горячо советовали посмотреть, особенно в это время года, когда находиться здесь наиболее комфортно. Затем наконец перешли к главному. Принцесса опустила руку между подушками и достала оттуда золотую шкатулку. Она поставила ее себе на колени.

— Я решилась просить вас приехать ко мне не без долгих колебаний, и на мое решение повлияла ваша репутация безупречного эксперта и человека, умеющего хранить секреты. Я нахожусь в положении, о котором собираюсь вам рассказать, и которое заставляет меня пойти на... некоторые жертвы.

— На жертвы? — усмехнулся Альдо. — Что за слово для такой высокопоставленной дамы, обладающей, насколько мне известно, великолепными украшениями...

— Я ими дорожу! С другой стороны, для меня было бы менее болезненно расстаться вот с этим, — сказала она, поглаживая резную крышку шкатулки. — Для вас не тайна, что я была супругой короля Фуада, и это один из его подарков: исключительно ценные жемчуга, продажу которых я не могу доверить кому попало. Предпочтительно, чтобы сделка совершалась в секрете и, что особенно важно, вдалеке от Египта. Я уверена, что среди ваших клиентов-миллиардеров вы без труда найдете желающего дать хорошую цену за эти драгоценности.

Произнеся эту короткую речь, она передала Альдо несомненно очень старинную шкатулку, и он залюбовался искусной работой мастера.

— Великолепно, — похвалил он, поглаживая металл, согретый руками хозяйки дома. — Полагаю, XII или XIII век?

— Вы правы.

Подняв крышку, он обнаружил на бархатной подушке семь крупных жемчужин грушевидной формы, соединенных тонкой золотой цепочкой. Жемчужины были подобраны одна к одной, по четыре-пять сантиметров каждая, несравненного, слегка золотистого оттенка. От восхищения Морозини на мгновение умолк, как случалось каждый раз, когда он открывал для себя необыкновенную драгоценность. Немного погодя он взял колье в руки, чтобы насладиться осязанием гладких, словно шелковистых камней и рассмотреть их поближе. Ему, конечно, были больше по душе настоящие драгоценные камни, нежели эти удивительные дары моря. Последняя его встреча с одной из самых крупных жемчужин оставила в его душе неизгладимое, хотя и не самое приятное воспоминание, но, глядя на эти жемчуга, он не мог не признать, что они были необыкновенной красоты. Принцесса, глядя на то, как внимательно князь рассматривает украшение, почти не дышала.

Он разглядывал жемчуга через маленькую, но мощную ювелирную лупу, с которой никогда не расставался, и вдруг в голове его как будто раздался щелчок. Конечно, раньше он в Египте не бывал, но эти сокровища, имеющие историческое прошлое, ему не были незнакомы.

Спокойно сложив лупу, он опустил жемчуга обратно в шкатулку и захлопнул крышку, передавая ее хозяйке, хотя на самом деле теперь уже сомневался, а действительно ли она хозяйка этих драгоценностей.

— Поверьте, принцесса, мне жаль, но я не могу взяться за продажу.

— Но как же так?

— Разве что вы передадите мне письменное разрешение Его Величества короля Фуада на вывоз их из страны. Эти драгоценности относятся к так называемым сокровищам короны...

— Но теперь они принадлежат мне! Он подарил их мне, когда я была его супругой!

— В таком случае он совершил ошибку, поскольку я не думаю, что он был вправе поступать подобным образом. Это равносильно тому, как если бы королю Англии пришла бы в голову фантазия продать или подарить Кохинор. В вашей шкатулке находятся так называемые жемчужины Саладина, известные в музеях и в среде ювелиров и коллекционеров. Они расцениваются как высокоценные украшения.

— Но сколько же можно повторять вам, что мне их подарили!

— Не сомневаюсь. Поэтому разрешение вы получите без труда.

— Но ведь я вас предупредила, что эта сделка должна быть тайной и жемчуга должны быть проданы под большим секретом. Король не должен ни о чем догадываться. Он мне их подарил, потому что во мне течет кровь Саладина... О, я должна была бы сказать, что он передал их мне в пользование пожизненно, до его смерти. Они действительно являются частью королевских сокровищ, но в данном случае это не имеет никакого значения!

— Как это не имеет значения? Их могут у вас потребовать обратно, по крайней мере после кончины короля. Его наследник...

— Фарук? Он не будет достойным правителем Египта. Ему всего двенадцать, а он думает только о своих удовольствиях. Вдобавок и умом особенным не блещет, зато любит бывать у меня. Ему со мной весело. Он обожает лошадей, женщин...

— Вот как? Молодой, да ранний!

— Именно. Да еще разные игры, деньги...

— Драгоценности?

— Ну да, но исключительно ради их блеска. В них он ровным счетом ничего не смыслит!

— Ну что ж, хорошо. Вернемся к королю. Что произойдет, если он вдруг потребует вернуть ему жемчуга?

— Никакой трагедии не будет. Мне изготовили копии.

— Такой же формы?

— Почему бы и нет? В нашей стране имеются талантливые мастера, которые сами не знают себе цену.

— А шкатулка?

— Тоже подделка. Ее, впрочем, изготовить было гораздо легче. Не беспокойтесь, я все держу под контролем.

— Вижу. Ваше высочество, все же постарайтесь понять, что я никак не могу подойти к этому делу с ваших позиций. Хоть вы и высокородная дама, но не просите меня становиться вашим сообщником в таком темном деле. Оно явно попахивает воровством!

Шакияр взяла «латакию»[342] из малахитовой коробочки, пристроила ее в длинный мундштук и позволила Альдо дать себе прикурить. Несколько раз затянувшись, она с видимым раздражением стряхнула пепел:

— Учитывая мое, как вы сами изволили заметить, высокое положение, употребление слова «воровство» совершенно неуместно. Кроме того, вы не заставите меня поверить, что ни одно из прошедших через ваши руки особо ценных сокровищ никогда не было похищено или того хуже...

— Вы хотите сказать, что из-за них убивали? Вне всякого сомнения, но все эти истории уходят в глубину веков. Что до меня, я не согласен на роль скупщика краденого. Я очень дорожу своей репутацией, благодаря которой я сейчас и нахожусь перед вами. А репутации этой придет конец, если кому-то случайно станет известно, что у меня находятся, нравится вам это слово или нет, национальные сокровища Египта. Хватило бы и обычной таможенной проверки...

— Ее не будет. Это я могу вам обещать. Вы покинете страну на яхте моего надежного друга. И в скором времени, я уверена, среди ваших клиентов найдется какой-нибудь миллиардер, согласный дать за жемчуга высокую цену и при этом сохранять молчание. Например, ваш тесть?

Упоминание о Морице Кледермане, отце Лизы и богатейшем цюрихском банкире, заставило Морозини скривиться. Он очень не любил впутывать семью в свои дела.

— Сударыня, вы выбрали крайне неудачный пример. Мой тесть — кристально честный человек, хоть и заядлый коллекционер. Кроме того, с некоторых пор он стал слаб здоровьем и больше уже ничего не покупает.

— Он, не он, да какая разница! Вы меня не убедите в том, что не знаете на той стороне Атлантики парочку не утруждающих себя излишней щепетильностью американцев, желающих утолить свою страсть к коллекционированию! Так к чему все эти старомодные разговоры? Мне очень, очень срочно нужны деньги.

Она явно нервничала. Ее щеки залил яркий румянец. Бросив окурок, Шакияр взялась за вторую сигарету. Альдо снова поднес огонь.

— Ваше высочество, если я продам вот этот рубин, который сейчас украшает вас, вы получите целое состояние.

— Но я не желаю с ним расставаться! Это мои личные драгоценности! Я ими дорожу! А жемчуга — национальное достояние. И потом, я не люблю этот камень! Он приносит несчастье! Видите, я ничего от вас не скрываю, даже свое отчаяние. Вы не можете меня оставить в таком положении.

Ее черные глаза наполнились слезами. Альдо почувствовал себя неуютно. Ему не нравилась роль, которую ему предлагали сыграть. Кроме того, его удивляло отсутствие логики в словах этой дамы. Если она не любила жемчуга, то зачем тогда, черт возьми, заставила Фуада отдать ей эти? Разве что уже заранее замыслила обделать свое дельце? Тонким платком она осторожно промокнула глаза, чтобы не потекла тушь, тихонько шмыгнула носом и с трудом улыбнулась:

— Простите меня! Не в моих привычках раскисать при посторонних, но я не могу объяснить... вы не поймете...

— Ваше высочество...

— Нет! Ничего не говорите! Лучше послушайте! Вот что я вам предлагаю. На сегодня разговор закончен. Дадим друг другу время на размышления. Ведь вы можете остаться здесь на несколько дней? Обидно будет так и не увидеть Каир!

— Конечно, — согласился он, думая об Адальбере, который, возможно, все равно его задержит.

— Ну и хорошо, в добрый час! А я со своей стороны посмотрю, что можно сделать, чтобы получить официальный документ, который защитил бы вас от того, чего вы так опасаетесь. Но не думайте, что я хочу выгодно продать эти камни, руководствуясь исключительно эгоистическими побуждениями. Мне нужно финансировать одно дело, о котором я расскажу вам в следующий раз. Я так рада, что вы приехали! — добавила она, протянув Альдо руку.

Ему только и оставалось, что склониться над этой рукой.

Удивительно элегантный способ дать понять, что аудиенция окончена, не сжигая мостов и оставляя перспективу на будущее.

— Мы очень скоро увидимся, — пообещала она ему вслед.

Альдо направился к экипажу, доставившему его сюда и теперь ожидавшему у входа в сад с фонтанами. Прикуривая, он остановился, не доходя до коляски, под аркой колоннады. И вдруг услышал мужской голос. Человек явно обращался к служителю. Альдо невольно обернулся. Из бокового помещения как раз выходил мужчина... Это был тот самый человек, который в Венеции выдавал себя за брата Эль-Куари. По-видимому, он отдал какой-то приказ: служитель поклонился и исчез, а господин направился в покои, из которых только что вышел сам Альдо. Вел он себя тут как дома...

Пришлось прогуляться и подышать свежим ночным воздухом, чтобы попытаться разложить мысли по полочкам, так что в «Шепардс» Альдо явился уже за полночь, но спать ему совершенно не хотелось. В его голове роилось столько разных догадок, что он прошел прямиком в бар, во-первых, чтобы убедиться, что Адальбера там нет, и, во-вторых, чтобы пропустить стаканчик виски. Он предпочел бы, конечно, высший сорт этого напитка, слегка разбавленный водой. Но качество египетской воды вызывало у него сильные сомнения, поэтому пришлось довольствоваться неразбавленным виски. Бармен встретил его, как старого знакомого. Они обменялись несколькими фразами, но в голове у Альдо продолжали крутиться многочисленные вопросы, так что он, быстро осушив свой стакан, объявил, что пойдет ложиться спать... На самом-то деле ему просто хотелось немножко поболтать с Адальбером, который часто засиживался допоздна. Альдо постучался в его дверь, подождал, потом постучался снова, но ему никто не открыл. Он рассердился. Обычно Адальбер легко просыпался. Правда, после такого подпития все может случиться... Возможно, он все-таки решил проглотить еще одну таблетку секонала? Чтобы убедиться, что с Адальбером все в порядке, Альдо решил воспользоваться уже испробованным способом: перелезть на балкон друга из своего номера. Он вышел на балкон, перешагнул через служившие перегородкой горшки с цветами... и увидел, что окно в комнате Адальбера было так же плотно закрыто, как и дверь. Более того, изнутри окна были наглухо задрапированы шторами. Это вызывало подозрения! Как правило, и летом, и зимой Адальбер оставлял окна приоткрытыми, иначе он не мог свободно дышать. К тому же ночь была теплой, и совсем недавно, ложась в кровать, он отказался даже от москитной сетки.

— Воздуха, побольше воздуха! — требовал он. — Ты же знаешь, я не могу без него обойтись!

Альдо уселся в одно из балконных кресел, борясь с желанием сейчас же выбить стекло, но опасение наделать много шума удержало его от этого поступка. У него не было, как у его друга, того особого таланта, что позволяет входить куда угодно и выходить оттуда без малейшего шороха. И хотя в мире имелось немалое количество дворцов, где его знали и где он мог бы без опасения позволить себе подобное ребячество, сюда-то он приехал впервые, и было бы глупо рисковать своей репутацией в первые же несколько часов своего пребывания в Египте. В конце концов он решил возвратиться в свою комнату и лег спать. Он подумал, что мог бы, конечно, звякнуть на стойку регистрации и попросить позвонить в номер друга, чтобы предупредить его о своем приходе, но и в этом случае тоже получилось бы «много шума из ничего». Особенно если Адальбер принял снотворное.

Хоть князь и устал, но спал он плохо. Он остался недоволен своим визитом к принцессе, еще меньше ему понравилось присутствие в ее доме так не пришедшегося ему по сердцу Абу Эль-Куари. И эта настойчивость, желание всучить ему драгоценность, слишком знаменитую, а значит, и очень опасную, — все это было похоже на западню. Надо было выяснить, чего на самом деле от него ожидали. Если бы не Адальбер, то он, скорее всего, поехал бы с утра на вокзал и сел бы в первый поезд на Порт-Саид или Александрию. Но Адальбер был здесь, и нужно было помочь ему справиться с неприятностями, свалившимися на его несчастную голову. Так что и речи быть не могло о том, чтобы бросить его одного! На этой мысли Альдо наконец сморил сон.

Проснулся он от того, что в восемь утра, как он и просил, принесли завтрак, но, к его удивлению, вместе с официантом явился и портье. В руке он держал письмо:

— Господин Видаль-Пеликорн велел мне лично передать это в собственные руки вашего сиятельства, — объявил он, — поэтому-то я и позволил себе появиться у вас в номере в такой ранний час.

— Письмо мне? От него? Да ведь он живет в соседнем номере!

— Он уже там больше не живет. Теперь комнату занимает знаменитая певица, которая попала в аварию и поэтому заранее не заказала номер... ей и отдали этот, к ее несказанной радости, — добавил швейцарец с широкой улыбкой. — Надеюсь, что ее соседство не побеспокоит господина князя? Особа от природы шумная...

Альдо взял со стола нож и вскрыл письмо.

— Меня не было дома, и я ничего не слышал. Неужели действительно господин Видаль-Пеликорн выехал из отеля?

— Именно, и первым же поездом отбыл в Луксор. Он казался очень возбужденным!

— А я-то думал, что он спит. Посмотрим, что он пишет.

Письмо было весьма кратким:

«Вынужден уехать! Если у тебя есть возможность, садись завтра на поезд в двадцать два часа. Пообедаем вместе в «Зимнем дворце»: там я закажу тебе номер. Если не сможешь, пришли телеграмму. До скорого! Адальбер».

Разложив приборы, официант удалился, но портье остался, явно ожидая, чтобы ему вторично дали на чай. Он с улыбкой поинтересовался:

— Заказать ли билет в спальный вагон?

— А дневного поезда нет?

— Есть, но он только что отошел. Зато ночью их целых четыре. Из-за жары, понимаете...

— Так ведь зимой от нее не страдают.

— Вы правы, но расписание не меняется. Дорога займет одиннадцать часов!

— Ладно, поеду в двадцать два часа.

— Понятно. Приятного аппетита, ваше сиятельство!

Альдо принялся за свой «упрощенный» завтрак (он любил по утрам яичницу с беконом, тосты, булочки и горьковатый апельсиновый джем и не любил селедку, сосиски, кашу и прочие пищевые продукты, так необходимые английскому желудку для того, чтобы правильно начать свой день!) и сразу почувствовал, как улетучивается его плохое настроение. Идея съездить к другу была хороша еще и тем, что принцесса Шакияр попросила время на размышление, не уточнив, насколько продолжительным может оказаться этот период, и даже если ему и улыбалось побыть туристом, то он бы ни за что не желал, чтобы это состояние продлилось бесконечно. И, наконец, чтобы не прерывать контакта с Адальбером, он бы и так на все пошел... из дружеских чувств, но тут еще и подгонял его проснувшийся в нем после ужина у мэтра Масарии чертенок, заведующий приключениями. Ко всему прочему, высвобождался целый день на посещение Каира. Конечно, весь город осмотреть не удастся: он огромен и в нем таятся настоящие сокровища. Не получится побывать и за городом, у пирамид, увидеть сфинкса и прочие археологические достопримечательности, зато весьма вероятно, что удастся сделать это по возвращении. А пока у него было достаточно времени, чтобы заняться туалетом и багажом. Он как раз брился, когда вдруг стекла в его номере задрожали. В соседней комнате грохотало мощное контральто:


У любви, как у пташки, крылья,

Ее нельзя никак поймать.

Тщетны были бы все усилья,

Но крыльев ей нам не связать.

Все напрасно — мольба и слезы,

И страстный взгляд, и томный вид,

Безответная на угрозы,

Куда ей вздумалось — летит.

Любовь! Любовь! Любовь! Любовь!


Альдо от души расхохотался. Ну, как же, певица, вселившаяся в ночи в номер Адальбера! А он о ней и забыл, но, судя по раскатистым голосовым переливам с первых же нот «Хабанеры» из оперы «Кармен», это была женщина дородная, и он подумал, что такие встречаются что-то уж слишком часто среди оперных примадонн. Предположив, что она тоже примадонна, нетрудно было догадаться, как бы она отреагировала, если бы ночью он разбил окно ее номера, пытаясь пробраться внутрь. Но все же голос был отменный, очко в ее пользу, и, несмотря на то что от неожиданности он даже порезался, он, бросив бритье, прошел в комнату, чтобы было лучше слышно. Наверняка она приехала на гастроли или за ролью в опере, и он даже на секунду пожалел, что отъезд помешает ему послушать ее на сцене. Но, быть может, она когда-нибудь приедет в Венецию в «Ла Фениче»?[343]

Спустившись в холл, Альдо хотел было спросить у портье имя певицы, но того на месте не оказалось, и он направился к швейцару, чтобы попросить его вызвать экипаж. Обычно он предпочитал ходить по городу пешком, чтобы почувствовать душу неизвестного места, смешаться с его толпой, услышать его звуки. Но сейчас, экономя время, князь решил сразу отправиться в Цитадель. Там, со смотровой площадки открывался великолепный панорамный вид на Каир и окрестности.

— Твоя права, — одобрил его решение возница в синей галабии с красными помпонами. — Первый раз твоя должна смотреть сверху. Потом будешь выбирать.

Взвился кнут, но тут же и опустился, даже не коснувшись лошади, и коляска покатила по забитой народом улочке, посреди разношерстной толпы. Альдо показалось, что он попал в самый центр муравейника, в котором спокойно продвигался его экипаж.

И вдруг, как будто из недр толпы, вынырнула Цитадель, возведенная Саладином на скалистом уступе еще в XII веке. Она будто бы гордо рвалась ввысь, в синее небо, напоминая о славном воинственном прошлом и словно оправдывая название города: «Победоносный». Цитадель олицетворяла империю, завоеванную Великим султаном: высокая и величественная, она как будто парила в воздухе, подобно знаменитым замкам, возведенным во времена Крестовых походов. Над ней возвышался четко очерченный купол в обрамлении четырех минаретов, позолоченный утренним солнцем. Это была мечеть Мухаммеда Али, из которой доносилось монотонное жужжание молитвы. Вход туристам туда был воспрещен.

Бедным туристам не так-то просто было посетить многочисленные достопримечательности: замок, мечети, дворец, охраняемый стражниками, саму Цитадель с домиками, похожую на город в городе. Но Альдо и не стремился осмотреть все сразу. Он хотел только одного: окинуть взглядом раскинувшуюся перед ним египетскую столицу, утопающую в роскошных одеждах. И, сойдя с экипажа, он лишь приблизился к краю огромной террасы, не слушая объяснений на смеси английского с арабским, которыми пытался потчевать его возница. Зрелище говорило само за себя.

Песочно-желтый Каир с вкраплениями зеленой листвы, пересеченный широкой голубой лентой Нила, раскинулся, подобно ковру, до самого горизонта, очерченного с одной стороны Пирамидами и Сфинксом Гизы[344], а с другой — развороченными горами, на протяжении веков превращавшимися в карьеры для вдохновенных строителей.

Рядом раздались щелчки фотоаппаратов группы американских туристов, они громко голосили, восхищаясь видом города. Спасаясь от них, Морозини поспешил на другой конец террасы. Там стояла только какая-то молодая женщина или, скорее, даже девушка, если судить по тонкой талии, задрапированной в белое полотно, под балдахином широкополой соломенной шляпы, откинутой с лица на спину. Она тоже любовалась пейзажем. Повернувшись к солнцу спиной, девушка сняла черные очки и слегка покусывала их дужку. Опасаясь помешать ей, как и ему только что помешали туристы, он не стал подходить ближе. Но она сама обернулась к нему, обнаружив тонкое смуглое лицо, на котором сияли глаза такой небесной голубизны, что они казались совершенно прозрачными. Волосы цвета воронова крыла окружал четкий ореол полей соломенной шляпы... Кто она? Египтянка, чья прапрабабушка согрешила с викингом? Но, как бы то ни было, она была удивительно хороша, но Альдо даже не успел как следует рассмотреть ее лицо. Сдвинув брови, она вновь нацепила дымчатые очки, отвернулась от него и гордо направилась к темному своду у выхода. Пусть он ничего не сделал и даже не сдвинулся с места, но все равно помешал...

Чувствуя себя незаслуженно обиженным (он мог себя упрекнуть лишь в улыбке, невольной улыбке, как улыбаемся мы, увидев радующий взгляд предмет), он хотел было последовать за ней, но взял себя в руки и застыл, любуясь видом, хотя и вид уже не казался ему таким привлекательным, как всего лишь минуту назад. Вскоре он и сам сошел с террасы и направился к коляске. Его повезли смотреть красивую мечеть Ибн-Тулуна и знаменитый университет Аль-Азар, первое исламское высшее учебное заведение, а потом доставили в гостиницу на обед.

Там его ожидало письмо от принцессы Шакияр с приглашением на ужин в тот же вечер в компании нескольких друзей, «чтобы познакомиться поближе». Как мило!

После обеда Альдо ответил на приглашение отказом, любезно поблагодарив принцессу. Он объяснил свое решение необходимостью покинуть Каир ранним вечером и обещал обязательно нанести визит по возвращении. Князь попросил вместе с письмом доставить Шакияр корзину цветов и отправился осматривать фантастический, но совершенно невообразимый музей Египта, с таким немыслимым нагромождением сокровищ земли фараонов, что глаза разбегались, не в силах сфокусироваться на каком-то одном предмете. Повезло лишь Тутанхамону, которого из солидарности с Адальбером он тоже невзлюбил: ему выделили целый зал, где Альдо откровенно залюбовался красотой некоторых вещей. От обилия золотых предметов и всего этого великолепия Морозини словно ослеп, так что едва добрался до выхода. И тут он вновь заметил девушку из Цитадели. Она рассматривала содержимое какой-то витрины в паре метров от него. Эта встреча его позабавила, но, опасаясь, что дама сочтет, будто она была не случайной, он отошел в сторону. И вдруг она сама, оторвавшись от витрины, двинулась прямо к нему.

— Вы ведь князь Морозини, верно? — послышался ее тихий, но уверенный голос.

— Именно так. Но как вы об этом узнали? Я бы не забыл, если бы нас уже представили друг другу...

— Не пытайтесь вспомнить! Я узнала ваше имя в отеле. Сегодня утром в Цитадели я подумала, что вы напоминаете мне фото, которое я однажды увидела в журнале. И захотела проверить, так что следила за вами до самого «Шепардса».

Альдо усмехнулся:

— Впервые такая красивая женщина преследует меня, и это весьма лестно!

— О, не заблуждайтесь! Я просто хотела узнать, не видели ли вы Видаль-Пеликорна.

— Видел, но...

— Так что же, он здесь?

— Был здесь...

— Но вы его еще увидите?

Резкий тон дамы, как будто она допрашивала его, в конце концов разозлил Альдо. Без сомнения, незнакомка была хороша, но это еще не причина, чтобы присваивать себе право обращаться с ним подобным образом.

— Мадам... или мадемуазель...

— Мадемуазель!

— Прекрасно! Так знайте же, мадемуазель, что не в моих привычках отвечать на вопросы незнакомых людей, к тому же заданные таким тоном.

— О, извините, пожалуйста! Когда я волнуюсь, у меня всегда портится настроение. Так, значит, вы все-таки увидитесь с ним?

В ее светлых глазах читалась мольба, почти что тревога, и Альдо вдруг не захотелось расставаться с обладательницей этих прекрасных глаз.

— Я увижусь с ним завтра утром, если все будет в порядке, но я хотел бы...

— Он приедет сюда или вы поедете к нему?

Ну, это уже было слишком! Пусть она восхитительна, но колючая, как иголки у ежа, и это уже начало сильно действовать ему на нервы. Морозини чуть было не прервал разговор, но тут она снова взмолилась:

— Прошу вас простить меня! Но если вы поедете к нему... куда бы то ни было... передайте, что я и не думала совершать предательство. Что мне пришлось поступить так лишь в силу сложившихся обстоятельств и что я всей душой надеюсь, что он не будет держать на меня за это зла. Я должна выполнить свою миссию до конца. Так я решила. Вы не забудете сказать ему об этом?

— Не забуду, если только вы согласитесь назвать мне свое имя.

— Это ни к чему. Он сам вам его назовет, если захочет.

И не успел Альдо и рта раскрыть, как она исчезла за пирамидой из саркофагов, наваленных друг на друга за стеклом, темным от разводов песка. Он даже не пытался догнать ее. Женщина с такой фигурой должна быть быстрой, как газель. К тому же она, наверное, знала этот лабиринт, набитый сокровищами, как свои пять пальцев. И потом, эта молниеносная встреча, больше походившая на перестрелку, наводила на размышления. Не она ли, прекрасная, хоть и до слез современная египтянка, и есть то самое болезненное нечто, о котором Адальбер, вынырнув из пучины запоя, собирался поведать ему позднее? В ней чувствовалась порода, способность в одночасье воспламенить сердце его друга, всегда готовое сгореть в огне любви, хотя все его последние любовные истории и превращались в драмы. Ах, так и эта тоже твердила о предательстве? Что другое могло бы оправдать беспробудное пьянство «больше чем брата»?

Морозини вышел из музея, прогулялся по кишащим простым людом улочкам старого города и уселся выпить кофе за столик в одной из типичных кофеен. Посетители, в числе которых были одни лишь мужчины, мирно сидели по трое-четверо или даже по одному и проводили время, глазея по сторонам и перебирая одной рукой янтарные четки, а второй с помощью мухобойки лениво отгоняя мух. А мухи водились в Каире в любое время года, находя себе пропитание в выставленных на продажу многочисленных горках фруктов или в расплывающихся от жары сладостях, на цветах, пряностях и других аппетитных продуктах. Представшая взору Альдо картина была довольно колоритной, но он тем не менее не задержался тут и довольно скоро покинул кафе, стараясь избежать нападения ватаги ребятишек, всегда готовых налететь, словно пчелиный рой, на хорошо одетого иностранца, которому случилось бы забрести на их территорию. Едва завидев детей, Альдо заранее избавился от мелочи, отдав ее в качестве чаевых, а сам направился в отель собирать чемоданы. Тем же вечером он сел в поезд на Луксор...

Глава 3 Дом под пальмами

Сходство египетских спальных вагонов с Восточным экспрессом или Голубым поездом было, конечно, весьма отдаленным, но все же и в них наличествовал необходимый комфорт, и Альдо, запихнув невеселые думы подальше в багаж, заснул как ребенок и проснулся только тогда, когда пробил колокол, сзывающий пассажиров на завтрак. Он отведал еды, удивляясь своим ощущениям: как будто он вдруг оказался на отдыхе, на каникулах. Поезд стремительно летел вдоль сияющего под утренним солнцем голубого Нила, который нес свои воды среди нежной зелени берегов. В этих зеленых оазисах то и дело мелькали белые домики деревень, высокие волосатые пальмы, нории[345], несущие растениям воду. Иногда вдруг возникали целые армии одетых в белое мужчин, толпы женщин под черными чадрами, пестрые ватаги ребятишек, стада бежевых коров и умилительных серых осликов. Порой появлялся за окном и всадник, пускавший коня наперегонки с длинной гусеницей из дерева и стали, и, проскакав вдоль всего состава, он останавливался, победно подняв руку и смеясь. На реке теснились небольшие порты, сновали тяжело груженные баржи, суетились прачки, отплывали на лодках рыбаки. Пару раз им встретились пассажирские суда, заполненные беззаботными туристами: они путешествовали от дельты Нила до Асуана. А оттуда они направлялись, преодолевая водопады, в Хартум, в Судан.

Большинство этих мирных пассажирских судов выходили из Луксора и три дня везли туристов в Асуан, хотя по железной дороге можно было туда же добраться за три часа, но пейзажи, надо признать, были бы совсем не те!

Доехав до места назначения, Альдо запрыгнул в коляску и приказал доставить его в гостиницу «Зимний дворец», окруженную садами, нависшими над рекой между Карнакским и Луксорским храмами, жемчужинами, оставшимися в наследство от Фив «сто врат», бывшей столицы империи. И если в Каире господствовал ислам, то здесь власть принадлежала фараонам. Но никаких пирамид: ключ к вечности в здешних местах искали по соседству, в Долине царей и цариц, а богам поклонялись в храмах, хоть и превратившихся в развалины, но все же способных подавить простого смертного величием своей архитектуры.

Когда коляска доставила его в отель, возле которого уже суетились грумы и носильщики, Альдо заметил, что ему навстречу бегом бежит сам директор, голубоглазый англичанин с редкими волосами. Он определил его должность по костюму: полосатые брюки и черный пиджак. Почему-то создавалось впечатление, что тот очень взволнован.

— Полагаю, вы князь Морозини?

— Да, это так. С кем имею честь?

— Фалконер, управляющий отелем. Я ждал вас с нетерпением. О, ваше сиятельство, само небо вас нам послало! Идемте! Скорее!

— Но меня прислало не небо, а господин Видаль-Пеликорн. Но что тут происходит?

— Может случиться непоправимое! Я страшно боюсь, как бы эти джентльмены не убили друг друга... прямо у нас!

Альдо не стал расспрашивать, о ком идет речь. И так было ясно, что одним из вышеупомянутых джентльменов был Адальбер, и он наверняка опять задумал свести с кем-то счеты. Кстати, по мере того, как они приближались к отелю, все отчетливее слышался его громоподобный бас, перекрывавший какое-то кудахтанье, время от времени переходящее в пронзительный вопль. Местом сражения была выбрана гостиная, служившая продолжением бара, где под взглядами нескольких зевак из числа постояльцев, привлеченных зрелищем кулачного боя, более уместного в портовом притоне, гневный, раскрасневшийся Адальбер пытался задушить какого-то долговязого рыжего юношу, который хоть и неловко, но все же пытался отбиваться, беспорядочно дрыгая руками и ногами.

— Ну-ка, говори, гад! Обворовал меня, выставил на посмешище! Это еще ладно, но ты мне скажешь, что ты сделал с ней...

Тут Альдо счел, что действительно пришла пора вмешаться, и отважно кинулся в гущу сражения с целью освободить жертву.

— Отпусти его! Что он тебе может сказать, если ты его душишь?

— Сам справлюсь! — ревел археолог. — Этот подлец перешел все границы! Ну, скажешь ты мне или нет? Где она?

Но поскольку пальцы его все еще сжимали горло жертвы, молодой человек только в отчаянии взмахнул рукой, уже почти теряя сознание.

— Ты же удавишь его, ей-богу! И отправишься на виселицу!

— Не лезь, куда не просят!

— В таком случае...

Альдо чуть отступил и тут же правым кулаком молниеносно двинул Адальбера в подбородок. Тот не упал, но пошатнулся, но этого оказалось достаточно для того, чтобы полуживая жертва вывалилась из его рук и скорчилась на ковре, пытаясь отдышаться.

— Эй вы, помогите ему! — крикнул Альдо, обращаясь к группе зевак. — Неужели вы сами не могли разнять их?

— О, ноу! — вскричал пожилой седовласый джентльмен с лицом кирпичного цвета и голубыми, словно фаянсовыми, глазами, по виду истинный англичанин. — Нельзя вмешиваться, когда джентльмены сводят счеты. Необходимо лишь следить, чтобы бой проходил корректно!

— Корректно? Что-то я смотрю, каноны маркиза Квинсбери[346] в нашем случае претерпели крупные изменения! Я и не думал, что противнику позволено сворачивать шею, как цыпленку! Ладно, отойдите! Я сам!

Директор, однако, зря времени не терял. С помощью бармена он оттащил врага Адальбера в дальний угол, где было потише, и там стал оказывать ему необходимую помощь. Видаль-Пеликорн тем временем медленно приходил в себя, сидя в плетеном кресле, куда его, пошатнувшегося от удара, все-таки затолкали. Вдруг глаза Адальбера как будто заволокло пеленой, и Альдо бросился отчаянно хлопать его по щекам. Он уже собирался бежать к бару за чем-нибудь горячительным, но в это время заметил пожилого джентльмена, без лишних слов протягивавшего ему стакан виски. Альдо улыбнулся:

— Благодарю вас, сэр! Это как раз то, что ему нужно!

Щелкнув каблуками, англичанин представился:

— Полковник Джон Сэржент! Отставной военный 17-го специального батальона гуркхов[347].

Альдо отошел от Адальбера и в свою очередь коротко поклонился:

— Князь Альдо Морозини из Венеции. Антиквар. Извините за недавнюю резкость.

Они пожали друг другу руки и вместе склонились над Адальбером. Благодаря действию алкоголя тот медленно «всплывал» на поверхность, находясь под внимательным оком обоих мужчин. Наконец он выпрямился и тут же снова взревел:

— Где он???

— Э, нет! — запротестовал Альдо. — Только не начинай сначала!

— Его здесь нет! — успокоил Видаль-Пеликорна полковник. — Досточтимого Фредди Дакуорта отнесли в ожидавший экипаж...

Египтолог огляделся и вдруг заметил Альдо:

— Скажите на милость! Это ты меня ударил! Ты?!

— Ну да, я. Единственное средство, которое хоть как-то могло тебя успокоить. И только не спрашивай, что я тут делаю. Ты меня сам сюда вызвал и даже пригласил на обед.

— Все верно, но только не сейчас. Пока что для меня главное — во что бы то ни стало отыскать этого проклятого мерзавца...

Он попытался встать, но Альдо, ткнув его пальцем в грудь, затолкал обратно в кресло.

— Никого ты не побежишь искать! Слышал, что сказал полковник Сэржент? Твой враг уехал в экипаже.

— Я сам знал, что он собирался уезжать, вот и схватил его в последнюю минуту. Но только куда он поехал?

— Хоть к черту на рога, если ему будет угодно! Тебе не кажется, что ты уже уделил ему достаточно времени и внимания?

— Ох, и с меня тоже довольно, господа! — вмешался полковник Сэржент. — Вижу, меня ищет моя супруга, леди Клементина. Надеюсь, до скорого!

— С удовольствием увижусь с вами вновь! — любезно ответил Альдо. — А сейчас я хотел бы, чтобы мне предоставили следующее: сначала комнату, потом душ и, наконец, чистую одежду. Если хочешь, можешь пойти со мной.

— Не хочу. Лучше выкурю в саду трубку. Похоже, он всерьез обиделся. Альдо почувствовал, что и сам начинает злиться.

— А я могу быть уверен, что ты дождешься меня там? Если ты надеешься на то, что я уйду и ты снова бросишься на поиски этого бедолаги, то не лучше ли мне сразу отправиться на вокзал?

— Нет, но этот, как ты выразился, бедолага...

— Хватит! И, кстати, кто та красавица, которая, судя по всему, выступила в роли «яблока раздора»?

— Потом объясню.

— Не та ли это девушка, примерно лет двадцати, жгучая брюнетка с аквамариновыми глазами?

Адальбер застыл точь-в-точь как жертва непослушания, жена Лота[348]:

— Ты с ней знаком?

— Вовсе нет! Даже понятия не имею, как ее зовут! Просто вчера случайно встретил вышеупомянутую даму. И позволю себе добавить, что имею все основания полагать, что речь идет именно о ней, поскольку она поручила мне передать тебе на словах...

— Что? Говори скорее!

— А вот и не скажу! Ты меня сегодня утром совсем замучил. Подождешь до обеда! А то еще, чего доброго, вскочишь в первый же поезд. До скорого!

Знаменитый археолог, исследователь с мировым именем походил скорее на школьника, с замиранием сердца ожидающего рождественского подарка, когда Альдо встретился с ним в изысканно обставленном ресторане с застекленной стеной, выходящей на реку и сад. Едва он опустился на стул напротив, как Адальбер вновь набросился на него с расспросами:

— Ну что?

Вместо ответа Альдо, сочтя, что уже достаточно его помучил, протянул ему вырванный из блокнота листок, на котором еще в музее записал слова незнакомки. Адальбер стал жадно вчитываться в них.

— И все? — разочарованно протянул он, поворачивая листок и так, и эдак.

— А что тебе еще нужно? Она сказала, что не предавала тебя, и даже если ее объяснение кажется расплывчатым, все-таки им вполне можно удовлетвориться. А теперь я хотел бы узнать побольше об этой истории. Но, прежде всего, как ее зовут!

— Салима Хайюн. Начинающий археолог. Я встретился с ней в Каире, когда по приезде пошел оформлять разрешение на раскопки в секторе, который я уже более или менее наметил себе в прошлом году. Она представилась и попросила записать ее в мою археологическую партию, чтобы на месте овладеть способами и методами ведения раскопок. Она училась на курсах в школе Лувра, и, поскольку с виду была прехорошенькая, я без колебаний включил ее в состав группы.

— Охотно верю.

— Так что мы проработали бок о бок несколько недель, пока я не обнаружил картуш. И, надо сказать, она себя тоже не щадила. Потом я поехал в Каир продлевать разрешение, а она осталась в компании прораба, Али Рашида. А потом, как ты знаешь, я вернулся и обнаружил там Фредди Дакуорта, который устроился на раскопках с большим удобством и нанял часть моих рабочих, кроме Али Рашида. И Салима тоже была там. Когда она меня увидела, то немедленно скрылась в раскопе, а когда я захотел приблизиться к ней, меня оттащили. Ну, я и наподдал как следует Дакуорту, но подлец, видно, был к этому готов: он загодя вызвал четырех верзил из полиции, они-то меня арестовали и держали взаперти, пока наш консул не помог мне выбраться из их осиного гнезда. Согласись, такое не прощают!

— Согласен на все сто! А потом ты решил утопить неприятности в виски?

— Ну, надо же было чем-то заняться! Я знал ее адрес в Каире и надеялся дождаться, пока она вернется домой.

— Так, теперь ситуация прояснилась, но я все же хотел бы знать, почему в то время, когда я был уверен, что ты спокойно отдыхаешь в отеле, твоя милость сбежала на вокзал и вскочила в первый же поезд на Луксор?

— Я получил телеграмму от Али Рашида — это настоящий друг! Один из его людей следил за Дакуортом и сразу же сообщил, что обокравший меня мерзавец понес заслуженное наказание! Гробница была так искусно закамуфлирована, что даже такой дока, как я, обознался. И когда те добрались до погребальной камеры, то обнаружили, что там ничего нет! Там уже побывали грабители, причем довольно давно. Дакуортовы ребята обнаружили только распеленутую мумию, брошенную в углу. Зато в саркофаге, который даже не подумали закрыть, лежал труп заколотого египтянина, умершего лет тридцать назад. Вот Али и позвал меня убедиться в этом, так что, как ты понимаешь, я не мог терять ни минуты. Вчера после полудня мы с Али отправились на место раскопок. Там уже не было ни одной живой души, и вход был завален, кстати, кое-как. Фредди удовольствовался тем, что просто наспех закидал отверстие, а сам слинял без шума и пыли. Но ушел он, видно, недалеко, раз потом как ни в чем не бывало появился здесь. А я ко всему прочему еще и переживал фиаско как археолог! Да и Салима куда-то испарилась. Так что, когда я увидел тут эту свинью, решил поговорить с ним как мужчина с мужчиной! Благодарение богу, тут появился ты, и, надо сказать, вовремя: не дал мне совершить убийство! Пусть он теперь катится ко всем чертям! А мы с тобой можем возвращаться в Каир... раз уж она там! — с улыбкой заключил Адальбер, залпом осушив свой бокал с вином.

Альдо же молча наблюдал, как друг рьяно набросился на ростбиф. Сам он маленькими глотками отхлебывал из своего бокала, наслаждаясь вином — кухня в отеле была так себе, зато погребок великолепен! Наконец он решился:

— А какие у тебя на самом деле отношения с этой Салимой?

Адальбер перестал старательно пережевывать мясо и покраснел. Вид его не оставлял никаких сомнений в том, что вопрос ему неприятен.

— Ну что ты опять себе вообразил? Она просто моя ученица! Лучшая за все это время...

— А, так у тебя были и другие ученики? Ты мне никогда не рассказывал, что преподаешь в школе Лувра!

— Я там читал лекции. А Салима хотела просто набраться опыта, и за то время, что мы проработали с ней, я убедился, что она очень быстро все усваивает. К тому же умеет вовремя задать нужный вопрос. Сам увидишь, когда получше познакомишься с ней! Ладно! Выпьем кофе и отправимся спать. Я попрошу портье заказать нам билеты на поезд...

— Ну уж нет! — не согласился Морозини. — Ты не заставишь меня провести вторую подряд ночь в вагоне! Не для того я проехал пол-Египта, чтобы получить удовольствие увидеть тебя в твоем любимом амплуа и пообедать! Я попал в эту страну впервые и желаю полюбоваться на что-то более интересное, чем твой обгоревший на солнце нос! Мне тут нравится! Я остаюсь!— Мне казалось, ты приехал сюда по делу? Уже все решено?

— Нет. Скажем, отложено на несколько дней. Я с удовольствием проведу их на берегу Нила, вместо того чтобы томиться в номере «Шепардса». Добавлю, что очень надеялся, что ты станешь моим чичероне. И, в конце концов, мне вообще непонятно, зачем ты так экстренно вызывал меня сюда!

— Да просто... чтобы мы могли побыть вместе! Разве это неестественно?

— Естественно, но для того, чтобы бегать за юбкой, я тебе не нужен.

— Я вовсе не бегаю за юбкой. Просто считаю, что имею право на более подробные объяснения, чем те, которые ты мне передал! С другой стороны, ты не так уж и не прав. Оставайся тут, отдыхай! Я скажу Али Рашиду, чтобы показал тебе окрестности. А сам поеду в Каир, объяснюсь с Салимой и вернусь сюда. Может быть, мы даже вместе с ней приедем! Вот увидишь! Это удивительная девушка! Подходит тебе такой расклад?

— Хорошо. Но не слишком задерживайся, я ведь не собираюсь торчать тут полгода...

— Во всяком случае, у нас есть телефон! Можешь в любой момент позвонить мне в «Шепардс».

— Само собой, — согласился Альдо нарочито покорным тоном человека, которому приходится проявлять чудеса терпения. — Иди, спи...

— Если ты остаешься, то о сне не может быть и речи! Высплюсь в поезде, а сейчас, если хочешь, покажу тебе великий храм Амона в Карнаке!

Как тут отказаться! Адальбер был великодушен и счастлив оттого, что скоро увидит свою красавицу... Оставалось только надеяться, что их отношения не закончатся трагедией, как в случае с Алисой Астор, американкой, выдававшей себя за египетскую принцессу. И все же следовало признать, что археолог обладал хорошим вкусом. Его избранницами еще ни разу не становились дурнушки. И, хотя эти романы обычно плохо заканчивались, Адальбер, придя в себя после бурных сцен и объяснений, снова радовался своему холостяцкому безбедному житью. Он не знал ни уколов совести, ни сожалений. Всех его амурных историй Альдо, конечно, не знал: их крепкая дружба началась около двенадцати лет назад. Но он был свидетелем двух пылких романов Адальбера: один был с международной воровкой, чуть не отправившей обоих друзей на тот свет, и второй с американской миллиардершей, решившей, что ее обокрали, и загнавшей бедного археолога в тюрьму. Нынешняя любовная история, скорее всего, тоже не будет безоблачной, поскольку уже сейчас шли разговоры о предательстве, но кто мог бы поручиться за благополучный исход? Прозрачные глаза красавицы еще не означали, что в голове у нее не таятся страшные козни...

А пока друзья отправились осматривать гигантский Карнак: несколько сот гектаров гордых развалин, где, как в раскрытой книге, можно было прочитать все о величии фараонов и всемогуществе Амона Ра. Адальбер был прекрасным гидом: древность как будто оживала перед глазами Альдо. Словно ослепленный увиденным великолепием, Морозини смог по достоинству оценить глубину его знаний и удивительную способность проводить параллели. Его слова вдыхали в камень жизнь. Оседлав своего конька, Адальбер несся вперед с уверенностью бывалого всадника, впрочем, совсем не чуждого поэзии. За целый час Альдо не проронил ни слова, так что его друг даже удивился:

— Тебе скучно?

Тот энергично замотал головой:

— Конечно, нет! Наоборот! Не скрою, я просто поражен! И не хочу вообще никуда теперь ходить тут без тебя. Жаль только, что с нами нет Лизы, тетушки Амели и План-Крепен!

Рассказчик покраснел, как спелая вишня, и, отвернувшись, кашлянул.

— Всегда приятно слышать такие слова! — скромно ответил он.

Вечером они наскоро поужинали, и Альдо проводил друга на вокзал. Но его снедало непонятное беспокойство.

— Позвони мне завтра утром! — неожиданно даже для самого себя попросил он. — Хотя бы только затем, чтобы сказать, что хорошо доехал.

— Конечно, позвоню!

Но назавтра Адальбер не позвонил, и смутная тревога не покидала князя, хотя Альдо пытался убедить себя в том, что, встретив свою драгоценную Салиму, его друг начисто о нем забыл. Все это время Альдо провел в комнате или в саду. Он лишь однажды зашел в бар пропустить стаканчик с полковником Сэржентом, с которым ему хотелось бы познакомиться поближе... тот действительно был ему симпатичен. Полковник рассказывал об индийской армии с таким же увлечением, с каким Адальбер говорил о своих храмах, но после полудня они с женой должны были сесть на пароход, отплывающий в Асуан. Вечером Альдо почувствовал себя настолько одиноким, что не знал, куда бы податься; его спасла лишь беседа с барменом, которая, к счастью, принесла облегчение. Альдо попросил его позвонить в «Шепардс», а тот ответил, что на линии какие-то неполадки и с Каиром невозможно было связаться с самого утра.

— Такое иногда бывает, — утешал его бармен. — Мы делаем все возможное, чтобы этого не случалось, но бывают всякие непредвиденные обстоятельства...

Бармен так и не понял, отчего вдруг этот элегантный клиент так обрадовался и даже оставил ему щедрые чаевые. Он решил, что знатный итальянец, приехавший из страны, где правил тот ужасный человек, возможно, как-то связан с сопротивлением... В общем, бармен подумал, что не следует упускать Альдо из виду.

А Морозини, успокоившись, покуривал в саду, прислушиваясь к звукам гостиничного оркестра, наигрывавшего английские вальсы. Затем поднялся к себе в номер и быстро заснул. Наутро, когда он собрался узнать, исправили ли телефонную линию, через открытое окно послышался голос Адальбера, заказывающего себе завтрак. Альдо выскочил на балкон. Никаких сомнений! Это был он! Полускрытый за гигантскими зелеными пальмовыми листьями, но вполне, вполне узнаваемый!

Пять минут спустя он уже входил в комнату к другу.

— Уже вернулся?

— Как видишь!

Тон был мрачен, и лицо под темными стеклами очков отнюдь не лучилось счастьем. Альдо уселся по другую сторону плетеного столика, на котором официант установил поднос. Археолог с отвращением уставился на еду и ни к чему не прикоснулся.

— Что с тобой? Ты не голоден?

— Нет. Сам не знаю, зачем я все это заказал.

— Да потому, что внутренний голос подсказал тебе, что питаться необходимо. Ну, проглоти хотя бы кофе! — посоветовал Морозини другу, наполняя большую чашку, а затем взял тост и, не смотря на Адальбера, стал намазывать его маслом. — Вы что, поссорились? — спросил он наконец.

— Тут уж поссоришься: она испарилась!

— Как это: испарилась?

— А как это называется: квартира заперта, ключи сданы и не оставлен даже адрес для пересылки корреспонденции?

Адальбер машинально засунул в рот намазанный джемом тост и выпил кофе. Альдо вздохнул с облегчением.

— Наверное, без толку спрашивать тебя, ходил ли ты в музей?

— Ее там не видели с тех пор, как ты с ней встретился, да, кстати, я убедился, что они вообще ничего особенного о ней не знали, а о ее семье — и того меньше. Ничего, абсолютно ничего узнать не удалось. Действительно, она будто бы растворилась в воздухе, как джинн из арабских сказок.

Оба умолкли. В молчании Адальбер налил себе еще одну чашку кофе и протянул руку за очередным тостом.

— Все-таки странно, — тихо произнес Альдо. — Кто-то же знает ее в этой стране? Ты, например, еще когда вы работали вместе... Неужели она тебе никогда о себе не рассказывала?

— Она не любила говорить о себе. Сирота, воспитывалась дедом, вот и все, что я знал... О, чуть не забыл, вот это мне передали в отеле для тебя.

Он вытащил из кармана пиджака тонкий голубоватый конверт, который Альдо узнал без труда. Шакияр так и не пожелала оставить его в покое. Вскрытие конверта и прочтение нескольких строк много времени не заняли. Принцесса выражала сожаление, что он не смог быть на вечере, устроенном в его честь, и надеялась на скорую встречу. И еще добавляла, что, по-видимому, нашла приемлемый для них обоих выход из положения. Прочитав письмо, Альдо пожал плечами и сунул его в карман.

— Бред какой-то! — прокомментировал он и, отвечая на вопросительный взгляд Адальбера, рассказал ему о своем визите к принцессе. — Ни много ни мало жемчуга Саладина! Ты представляешь? С таким багажом меня бы взяли на первой же границе и дали бы пожизненный срок! Но поговорим лучше о тебе. Что ты собираешься теперь делать?

— А что, по-твоему, я могу предпринять? Моя находка превратилась в дым, а Салима растворилась в пространстве. Поездим с тобой по окрестностям, я покажу тебе мой собственный Египет, а потом отправимся домой! До следующего года, если богу будет угодно!

— Но пока ты мог бы мне помочь разобраться в странной кровавой трагедии, свидетелем которой я оказался около месяца назад. Я не могу поверить, что приглашение Шакияр не связано с этим делом. Оно пришло почти сразу же после той драматической истории.

— Какой еще драматической истории? Ну-ка расскажи! — с деланной небрежностью попросил Адальбер.

По своему обыкновению, Альдо точно и кратко изложил суть произошедшего: убийство Эль-Куари, свои попытки его спасти, черный замшевый мешочек, найденный у того в носке. Рассказывая, он наблюдал за другом: вначале рассеянный (все из-за Салимы!), Адальбер, слушая Альдо, с каждой минутой становился все более сосредоточенным. Чтобы убедиться в этой перемене, Морозини нарочно прервал свое повествование, когда дошел до последних слов умирающего. Адальбер тут же переспросил:

— И что он тебе сказал?

— Понять было нелегко, потому что он едва дышал, я даже подумал было, что он бредит, но тут прозвучали слова «Асуан» и «Неизвестная Царица»... Да что с тобой?

Адальбер выскочил из кресла, как черт из табакерки, и глаза его от волнения стали круглыми:

— Повтори еще раз то, что ты только что сказал!

— Асуан... Неизвестная Царица... Потом я понял, что кольцо могло быть очень древним, из Атлантиды. Все это так напоминало сюжет из книги Пьера Бенуа[349], что я...

— При чем тут Пьер Бенуа? Те три слова... Ты даже представить себе не можешь, как много они значат! Он еще что, то говорил?

— Да. Еще два слова. «Святилище» и «Ибрагим».

— А что было в мешочке?

— Кольцо из орихалка, как определил Ги Бюто, инкрустированное бирюзой в виде геометрических фигур.

На этот раз Адальбер казался совершенно потрясенным:

— О боже! И что ты с ним сделал?

— Разумеется, оставил себе, ведь тот несчастный доверил его мне.

— А где оно?

— Да в моем носке! Я пользуюсь теми же тайниками, что и тот бедняга... Но что с тобой? Боже правый, не сходишь ли ты с ума?

И в самом деле, Адальбер вдруг нагнулся, схватил его за руки и вытащил из кресла:

— Ну-ка, поднимайся! Живо пошли наверх!

Похоже было, что его охватило священное безумие, удесятеряющее силы, и Альдо даже показалось, что сам он в его руках стал легким, как пушинка.

В мгновение ока они пронеслись по большому холлу, вскочили в лифт, и несколько секунд спустя Альдо уже сидел на кровати Адальбера и под пылающим взором друга стягивал с ноги носок.

— Держи! — наконец выдохнул он и немедленно потянулся за фляжкой с коньяком, которую Адальбер из предосторожности всегда носил с собой. Он сделал приличный глоток из фляги, пока египтолог, сидя в кресле, внимательнейшим образом рассматривал кольцо в ярких лучах солнца. Должно быть, такое же выражение лица было у рыцаря Галаада[350], когда он отыскал чашу Святого Грааля.

— Невероятно! Это чудо! Правду говорят, невеждам везет...

— Почему бы не сказать прямо, что везет дуракам! — проворчал Альдо.

Его вся эта суета уже начала раздражать. Быстрым движением он выхватил кольцо из рук Адальбера, сунул его в карман и снова сел.

— Был бы счастлив разделить твой восторг, — сухо заметил он. — Поскольку, как кажется, тебе все известно, потрудись объяснить, что это на самом деле за кольцо.

— Да это же самое потрясающее орудие защиты для искателя сокровищ, с ним можно безнаказанно грабить любое святое место! Такое кольцо защищало Говарда Картера, когда он вскрывал гробницу Тутанхамона. Он один и остался в живых после своего невероятного открытия!

— А это случайно не преувеличение? Ведь журналисты... да и ты сам еще несколько лет назад...

— Лорд Карнарвон, который финансировал операцию, упал в обморок в могиле и вскоре умер в «Континентале», куда его перевезли. Его сестра, леди Баргклер, да и сын, лорд Порчестер, пишут в мемуарах, что были свидетелями его последних слов. Перед тем как отойти в мир иной, он произнес: «Я слышал призыв Тутанхамона, иду за ним...» Еще примеры? Канадец Лафлер, приехавший помогать Картеру, умер через несколько недель после смерти Карнарвона; англичанин Артур Мейс, разбивший стену усыпальницы, тоже преставился. Американец Джордж Джей Гулд, старый друг Карнарвона, прибывший попрощаться с ним, попросил у Картера разрешения побывать в гробнице, а на следующий день умер от страшной лихорадки. Доктор Уайт испытывал недомогание всякий раз, когда он попадал в комнату фараона, а потом у него началась депрессия, и он повесился. Могу еще назвать Альфреда Лукаса и Дугласа Дерти. Еще?

— Нет, довольно. Но ведь другие археологи тоже вскрывали гробницы, но почему-то остались живы! Так в чем же дело?

— Если покопаться в причинах смерти каждого из них, многое прояснится. Но вполне возможно, что место погребения коронованного мальчишки было особенно «напичкано» проклятиями жрецов Амона. Он почитал их с подачи своего предшественника и отчима, Ахенатона. Тот поклонялся единому богу, Амону. Так что не удивительно!

— Но вернемся к Говарду Картеру. С чего ты взял, что у него была такая защита? Ведь тот не должен был кричать об этом на всех перекрестках! Иначе все бы узнали! По секрету он тоже тебе вряд ли бы рассказал: общеизвестно, что англичане с французами не особенно дружат!

— Да я его даже никогда и не видел. Этим ценным сведением я обязан Теобальду.

— Твоей правой руке?

— Именно. Когда мы ездим в Лондон, где у меня квартира в Челси, а надо было бы сказать «наша квартира», потому что ты время от времени оказываешь мне честь почтить ее своим присутствием, и как только мы с тобой там ни куролесили! — так вот, когда мы там, Теобальду тоже надо как-то развеяться. А история с гробницей Тутанхамона ему запала в душу почти так же, как и мне, ну он и свел дружбу с лакеем Говарда Картера, с его доверенным лицом, выступающим в такой же роли, как и Теобальд при мне. И тот однажды вечером, в минуту откровенности, рассказал ему...

— Представляю, что за алкоголь влил в него Теобальд!

— Мое лучшее бордо! Потрясающий «Шато-Петрюс»!

— Да неужели? И после этого ты с него не спустил шкуру?

— Нет, дело того стоило. Картер нашел кольцо неподалеку от Асуана в гробнице Верховного жреца по имени Уа за несколько лет до этих событий. Кольцо было у мумии на пальце, а к рукам его ленточками был привязан скатанный в трубочку папирус, где говорилось, что тот, кто будет носить Кольцо Атлантиды, без опаски сможет войти в святые обиталища богов, а, как тебе известно, считалось, что фараоны имели божественное происхождение. После этой находки карьера Картера росла и крепла до самой финальной точки: взрыва популярности из-за Тутанхамона. С тех пор я мечтал завладеть этим Кольцом, но все никак не мог найти брешь, лазейку, куда бы запустить свои проворные пальцы. Наверное, твоему убиенному повезло больше... или просто он был хитрее...

— То, что случилось с ним, я бы везением не назвал... Ну а неизвестная царица, какая роль отведена ей во всей этой истории?

— Кто знает, легенда это или правда, но уже давно поговаривают, что в момент катаклизма, погубившего Атлантиду, колонией в этих землях управляла женщина удивительной красоты, большого ума и наделенная, как троянская Кассандра, даром предсказывать будущее. Зная, что грядет катастрофа, которая лишит ее власти, и понимая, что у нее много врагов, она тайно приказала вырубить в скале «вечное убежище» и спрятала там самые драгоценные предметы. А однажды ночью и сама со всеми своими близкими вошла туда и велела сбросить на убежище целый пласт горной породы. После нее пришли черные фараоны[351], а затем и те, о которых нам посчастливилось узнать благодаря славному Шампольону[352].

— И что же, после нее так ничего и не осталось? И даже имя ее неизвестно?

— Существует только легенда, знакомая практически всем археологам. В этой стране найти гробницу Неизвестной Царицы — все равно что отыскать Эльдорадо. Но Эльдорадо не обычный, а опасный: на того, кто найдет его, обрушатся всевозможные несчастья. И все-таки о такой находке исследователи мечтают, хотя никто и никогда не напал даже на след... Но только до сегодняшнего дня! Дай мне, пожалуйста, еще раз подержать это Кольцо.

Альдо протянул другу ладонь с Кольцом.

— Надень на палец, — посоветовал он.

— Зачем?

— Увидишь. Мы с Ги уже попробовали. Удивительный эффект!

Адальбер надел Кольцо на палец, и воцарилась священная тишина. Тем временем Альдо наблюдал за его лицом. С него исчезли все следы забот.

— Просто удивительно! — наконец вздохнул тот. — Вдруг почувствовал, что я все могу... что мир принадлежит мне...

— Странно, правда? Жалко только, что оно не дает двойного зрения. Но как бы то ни было, вернуть его законному владельцу будет нелегко.

Блаженство разом сошло с загорелого лица Адальбера. Он живо прикрыл свободной рукой ту, на которой красовалось кольцо.

— Какому еще владельцу?

— После того, что ты мне рассказал, я думаю, что их по крайней мере может быть двое. Это, во-первых, Картер, поскольку именно он и нашел это кольцо, а потом этот Ибрагим...

— Да знаешь, сколько в Египте Ибрагимов? Это ведь не фамилия, а имя. Разве что... Ты говорил, что умирающий упоминал Асуан?

— Ну да. А что?

— Дело в том, что там действительно живет человек, имя которого у всех на слуху. Его зовут Ибрагим-бей, и это, на мой взгляд, самый колоритный персонаж долины катарактов. И самый уважаемый... Он проживает за городом в старинном доме над Нилом, в окружении трех-четырех слуг, которые чуть ли не на коленях ему прислуживают, так велика их преданность хозяину. Я имел честь, именно честь, в хорошем смысле этого слова, быть приглашенным туда, благодаря одному другу, и никогда не забуду этого визита...

— Так, значит, все очень просто: нечего где-то еще разыскивать повелителя бедного Эль-Куари. Такому человеку, как он, люди наверняка хранили верность до могилы. Короче говоря, теперь мы знаем, кому предназначалось Кольцо.

— Не торопись! Спокойнее! Только не воображай, что Ибрагим-бей способен послать человека, чтобы обворовать Говарда Картера у него же дома. Это совершенно на него не похоже!

— И все-таки...

— Не перебивай! Вполне возможно, что один из его близких друзей, желая оказать услугу Ибрагим-бею, решился на воровство. Но даже в этом случае он не может считаться законным владельцем. Что до Картера, ему, конечно, повезло, что он напал на Кольцо, но это не дает ему никакого права присваивать находку. Надо было передать ее в Британский музей.

— У которого было бы столько же прав на него, сколько и на барельефы Парфенона, которые вывез из Греции лорд Элджин.

— А те сокровища, что находятся в Лувре, никак не беспокоят твою совесть? Мне-то все это вовсе не мешает спать спокойно. Так что, если позволишь, оставим на время поиски настоящего владельца. И вообще, что это ты в последнее время вдруг стал таким совестливым? Ведь мы с тобой в деле пекторали только тем и занимались, что отбирали у людей камни, которые они считали своей собственностью! К тому же полученной по наследству!

— Ты не прав! Сапфир принадлежал семье моей матери еще со времен Людовика XIV. Ко всему прочему, мы избавили эти камни от проклятия и возвратили на свое исконное место в пектораль в Иерусалиме. Вот в чем отличие.

Адальбер саркастически ухмыльнулся. Из-под нависающей светлой, уже слегка седеющей пряди блеснули голубым металлом глаза.

— Может быть, тогда нам броситься на поиски потомков Верховного жреца по имени Уа, у которого Картер стащил это Кольцо?

— А ты уверен, что этот Ибрагим-бей не является его потомком? Порыться в его генеалогии было бы не сложнее, чем копаться в руинах крепости Масада[353], когда мы там все перерыли, пытаясь отыскать священные письмена!

Нахмуренная физиономия египтолога вдруг расплылась в широкой улыбке:

— Да поищем, конечно, только попозже! Сначала повидаемся с Ибрагим-беем. Но только не для того, чтобы просто так отдать ему Кольцо. Это было бы глупо! Если он действительно происходит от Уа, мы всегда успеем отдать ему находку. Но позже!

— Что ты еще замышляешь?

— Найти гробницу Неизвестной Царицы! Такой случай в жизни археолога может представиться только один раз! И я очень надеюсь, что первым переступлю ее порог! И на этот раз, мой милый, никакой Фредди Дакуорт не перебежит мне дорогу!

— Так это же займет уйму времени!

— Не факт. Ты ведь сам хотел поездить по Египту, правда?

— Правда, но...

— Никаких «но»! Понять эту страну, не побывав в Асуане, невозможно! Волшебное место, и, кстати, там есть одна гостиница, именно такая, как ты любишь...

— Как будто бы сам ты предпочитаешь проводить ночи в богадельне!

— Не говори ерунды! Даже летом там собираются все сливки французской и египетской аристократии!

— А вот это правда! Тетушка Амели с Мари-Анжелин ездили туда несколько раз и остались очень довольны. План-Крепен даже как-то чуть не расплакалась от чувств, однако, повторяю, я здесь не на отдыхе...

— Расскажи это кому-нибудь другому! Ты прекрасно знал, когда ехал сюда, что проведешь тут не одну неделю! Лизы сейчас в Венеции нет, а хозяйство твое функционирует как часы с помощью старого Ги и молодого Пизани! На сколько, ты сказал, что уезжаешь, этой своей принцессе... как ее...

— Шакияр? Я не уточнял, на какой именно срок. Максимум на несколько дней, но вообще-то я не собираюсь снова посещать ее. Не скрою, она внушает мне недоверие. Особенно с тех пор, когда, выходя от нее, я заметил этого «брата» бедняги Эль-Куари. Он вел себя очень непринужденно, как частый гость, если вообще был гостем.

— А вот об этом ты мне не рассказал!

— Нет? Ну, может быть. Наверное, забыл.

— Кого ты намереваешься провести? Меня? И не думай. Вся эта история с жемчугами похожа на настоящую ловушку.

— Ты так считаешь?

— Ну еще бы! Если бы ты их взял, то оказался бы, как ты сам догадался, в тюрьме или где-нибудь еще похуже... Они слишком рассчитывали на твою страсть к знаменитым побрякушкам, а сообразив, что ты можешь отказаться, решили задержать тебя здесь, чтобы выиграть время и что-нибудь придумать.

— Если бы они хотели похитить меня, чего проще... Я был с ней один на один...

— Просто взять и похитить? Ты что? Как можно? Ты слишком известная личность. Если хочешь знать мое мнение, так вот, я считаю, что твоя принцесса и ее приятель по уши завязли в истории с Кольцом! Ладно. Завтра же едем в Асуан. Прогулка по реке того стоит, заодно оба приведем в порядок нервы. А пока пойду посплю пару часов, потом приму душ и после обеда повезу тебя осматривать Долину царей! Заодно зайдем на чай с мятой к Али Рашиду!

Провожая взглядом Адальбера, исчезающего в дверях отеля, Альдо не мог не рассмеяться. Только безумец мог бы предположить, что, практически уже обладая этакой волшебной палочкой, чудодейственным Кольцом, он с легким сердцем расстанется с ним, передав кому-нибудь другому, будь это даже такой исключительный человек, каким казался этот Ибрагим-бей. Иметь возможность войти в любое, даже самое святое место с гордо поднятой головой, не опасаясь возмездия на обратном пути, — да ведь это мечта каждого уважающего себя археолога! Было бы чистым лицемерием осуждать за это Адальбера. А про себя Морозини подумал, вспомнив свою тоску по приключениям в тот вечер, после ужина у Масарии, когда он бродил по улицам уснувшей Венеции, что никакая сила не заставит его отпустить Адальбера одного на поиски Неизвестной Царицы...

Предоставленный сам себе, Альдо решил прогуляться по городу, но городской базар с вездесущими торговцами и ремесленниками не вызвал у него большого интереса. То, что продавали, казалось ему какими-то подделками. Торговцы в основном норовили обмануть туристов, так что Альдо поскорее спустился к порту, встречая по дороге лишь бродячих продавцов почтовых открыток или украшений из стекла. Присев в тени акации, он наблюдал за переполненным паромом; он как раз отчаливал, чтобы перевезти многочисленных пассажиров на другую сторону Нила. Между городом живых и городом мертвых никому не пришло в голову построить святотатственного моста. Еще в древних Фивах было задумано так: с одной стороны город, сады, торговля, пиры и высокие храмы, светская и духовная власть; а с другой — мавзолеи вечности, погребальные храмы, голая, почти без всякой растительности, равнина, скалистая гора, чьи отроги идеально подходили под вырубленные в них глубокие скважины, в которых хранились мумифицированные тела правителей, цариц и их главных слуг...

Паром уже добрался до середины реки, когда снизу против течения подошел пароход и занял свое место среди других, еще пришвартованных к пристани, но уже ожидающих отплытия, чтобы везти туристов в Верхний Египет. Да только этот единственный пароход пришел из Каира, и обычных пассажиров на нем не было. Такие суда следили в основном за порядком, за безопасностью или сопровождали перевозки грузов по всему необъятному Нилу.

Двое-трое чиновников, как решил Альдо, сошли на пристань, и судно тут же отправилось обратно. Он следил за ним рассеянным взглядом, более заинтересованный завораживающими маневрами фелюги под белыми парусами, но вдруг глаза его остановились на покинувшем порт пароходе. На нем уютно устроилась парочка, болтавшая с видимым удовольствием, облокотившись на поручни. Мужчина высокого роста в элегантном белом костюме был красив, сияя ослепительной белозубой улыбкой. Его явно не интересовало происходящее на пристани, поскольку все его внимание было приковано к спутнице, с которой он оживленно беседовал. Она внимательно слушала его, очаровательно улыбаясь. Казалось, между ними царило полное согласие, и Альдо почувствовал, как в его душу закрадывается тревога, поскольку, даже если бы на прелестной даме не было бы того самого белого платья и той самой соломенной шляпы, он все равно узнал бы Салиму Хайюн.

Что она делала на этом пароходе? Куда направлялась? Кто был этот молодой человек, который, было очевидно, нравился ей? Ответов на эти вопросы Морозини не находил, да, наверное, так оно было и лучше. Девушка казалась еще красивее, чем во время их встречи в музее. Наверное, такое впечатление создавалось из-за улыбки, которая, словно луч солнца, освещала ее лицо. А молодой человек блистал такой красотой, что даже страшно было подумать, какой эффект произвел бы на Адальбера вид этой идеальной пары. И поэтому, возвращаясь обратно в отель уже далеко не такой беззаботной походкой, как при выходе на прогулку, он твердо решил, что ничего ему не расскажет. Если повезет, они вообще никогда больше не увидят этих двух молодых людей.

После обеда они, наняв машину, которой Адальбер обычно пользовался, когда работал в этом районе, переправились на другую сторону Нила и проехали километров десять, отделявших собственно Луксор от города мертвых. Вначале по дороге еще попадались какие-то посадки, затем потянулись километры голой, выжженной земли, песок, скалы, а потом показались колоссы Мемнона[354], расположенные неподалеку друг от друга. Их пристальный взгляд был обращен к горизонту и к живописному храму Мединет Хабу, куда Адальбер обещал заехать на обратном пути.

Альдо удивился тому, что им по дороге почти не встречались жилые постройки.

— Да, тут сейчас осталась только небольшая часть потомков бывших жителей, — пояснил Адальбер. — На этой стороне, у мертвых, могли селиться только ремесленники и потомственные рабочие, занятые на постройке и отделке храмов и гробниц. Им было запрещено выходить из поселка. А их теперешние потомки, сам видишь, стали гидами, мелкими торговцами, а некоторые занялись изготовлением алебастровых горшков. Помнишь, мы видели, как они крутили в руках эти посудины на каждом шагу на краю долины?

Спускаться в малочисленные, предназначенные для посещений гробницы Альдо категорически отказался, и они просто прогулялись в тишине по голой земле, то и дело встречая черные квадраты заброшенных могил.

Адальбер показал места, где он уже вел раскопки, и наконец добрался до того, которое стало причиной его последнего горького разочарования.

— Здесь ничего больше не найдешь, — горестно заметил он. — А мысль искать тут захоронение Себекнефру подсказал мне один старый торговец из Каира. Я покупал у него разные вещи, и он проникся ко мне симпатией. «Она правила по-мужски, так и искать ее нужно в Долине царей... Я бы и сам отправился туда посмотреть, если бы у меня еще не отказали ноги» — так он мне сказал.

Ему казалось, что здесь обязательно будет новая потрясающая усыпальница, а не старая, та, о которой нам было известно. И, конечно, он тогда попросил у меня причитающуюся ему долю. Как все это закончилось, ты уже знаешь. Во всяком случае, сам-то я был уверен, что искать надо в Верхнем Египте. Вот так мы сейчас и поступим. Смотри, вот дом Али Рашида, — показал он, останавливаясь у главного строения поселка, куда многие десятки лет археологи приходили нанимать рабочих для раскопок.

Дом был похож на какой-то большой куб земляного цвета, хотя и несколько облагороженный террасой с оливковым деревом. К ним навстречу вышел поздороваться араб высокого роста, худой и сухопарый, как старая акация, и, наверное, такой же крепкий. За годы, которые он провел на раскопках, его лицо покрылось бронзовым загаром, а волосы поседели, но темные глаза, лучившиеся радостью встречи, все еще были молоды. Он был счастлив принять господ и приказал жене подать им чаю, фиников и медовых сладостей.

— Али Рашид в некотором роде хозяин здешних мест, — гордо рассказывал о товарище Адальбер. — Мы с ним перелопатили тут почти все, и я знаю, что могу ему полностью доверять. Кстати, Али, а не видел ли ты мисс Хайюн?

— Зачем ей сюда возвращаться? Она искала что-то лично для себя.

— Откуда тебе это известно?

— Так ведь зачем было бы ей потом оставаться тут? Особенно после приезда англичанина.

— Да что же она могла искать? Али Рашид поднял руки к небу:

— Это известно одному лишь Аллаху! Но я думаю, что она нашла то, что искала.

— Ну, хоть она не будет разочарована. Ведь мы и сами думали, что найдем сокровища под землей, а, Али?

Тот не ответил, махнув неопределенно рукой, и тут же быстро спросил:

— А ты еще приедешь сюда копать?

— Не думаю. Мне кажется, что теперь надо идти дальше, но если я и начну вновь вести здесь раскопки, то обязательно дам тебе знать. Нам ведь неплохо работается вместе!

— Всегда буду рад помочь. А куда ты смотришь?

— Вижу, сюда идут Мохтар и Хасан, — ответил Адальбер, вставая. — Пойду пожму им руки. Они тоже хорошие работники.

Он направился им навстречу. Али Рашид не двинулся с места, его внимательный, словно изучающий взгляд обратился на Морозини. Наконец он спросил:

— Ты его друг?

— Я ему даже больше чем брат!

— Тогда проследи, если вам доведется снова ее встретить, чтобы он держался на расстоянии от женщины, о которой он только что беспокоился.

— Это будет нелегко... Что ты о ней знаешь?

— Точно ничего, но она из тех женщин, из-за которых мужчина с радостью жизнь отдаст. Если он тебе дорог, следи!

Часть II Люди Асуана

Глава 4 Вдоль по Нилу

Как и другие подобные пароходы, «Царица Клеопатра» была спроектирована таким образом, чтобы стать комфортным местом для отдыха пассажиров. На верхнюю палубу, прямо над трапом, выходили штук двадцать кают, оборудованных душевыми кабинами. И хотя они по своим размерам не имели ничего общего с роскошными каютами трансатлантических лайнеров, но тем не менее были довольно удобными, защищали от морской болезни и обладали очевидным преимуществом: всего шаг отделял выход из каюты от края корабля и поручней, так что было возможно даже в тапочках и в халате любоваться речными водами, глядя на звезды, предаваться мечтам.

Еще выше располагалась третья палуба, напоминающая дворцовую террасу с навесом от солнца. Капитан Фатах оказался толстопузым египтянином: с его широкого лица в силу счастливого характера никогда не сходила улыбка; лицемерие было ему неведомо. Капитан то и дело пичкал пассажиров местным напитком под названием каркаде, этаким настоем цветов гибискуса: лучше всего его было пить охлажденным.

На носу парохода гостеприимно растворяли свои двери гостиная и ресторан. Что до прелестей типично египетской кухни, отдающей предпочтение дичи (в основном голубям), но не брезгующей ни рыбой, ни рисом, ни овощами, и все это было приправлено нежными пряностями, — эта кухня привлекала пассажиров больше, нежели безвкусные блюда гранд-отелей Запада, потчующих своих постояльцев, среди всего прочего, образчиками британской гастрономии.

Вечерняя программа неизменно напоминала семейные посиделки: пассажиры болтали, читали, играли в бридж и наблюдали за течением реки под звездами. Именно это и требовалось, чтобы, как обещал Адальбер, расслабиться и прийти в норму за эти три дня медленного и спокойного движения вверх по Нилу. Но Альдо никак не мог прийти в себя после того, как увидел Салиму, флиртующую с неизвестным красавцем, и услышал предостережение Али Рашида.

В момент отплытия парохода дважды прозвучал свисток чиновника портовой полиции: машина тут же была остановлена, раздался шквал воплей по-арабски. В ответ Фатах тоже немедленно что-то прокричал, но гораздо более миролюбиво и по-прежнему с улыбкой.

— Что происходит? — поинтересовался Альдо.

— Кто-то опоздал, — перевел Адальбер. — Скорее всего, женщина, видимо, важная птица...

— Нет ничего хуже путешествия в компании с какой-то «важной птицей», в особенности начавшегося с опоздания! Судя по всему, это совсем невоспитанная особа! Из-за нее даже расписание нарушили!

— Знал бы ты, до какой степени всем здесь наплевать на расписание! Вон, смотри, едет! Интересно, кто бы это мог быть?

И, правда, из фургона «Зимнего дворца» выгрузили впечатляющее количество огромных и маленьких чемоданов. Вслед за фургоном показался микроавтобус, из которого вышли трое. Выходили по порядку: сначала молодой человек с пышной шевелюрой и двумя запятыми вместо усов, на нем был черный в белый горошек шейный платок и бежевый тиковый костюм. За ним следовала горничная. А за ней показалась вальяжная дама с римским профилем, задрапированная в фуляровое[355] платье с разноцветными цветами и в шляпе, перевязанной шарфом, несколько раз обернутым вокруг мощной шеи. На носу у нее красовались черные очки. Дама важно сошла с подножки и не спеша направилась к «Царице Клеопатре». Капитан Фатах, почтительно склонившись в три погибели, ожидал у выхода на наружный трап. На его поклон дама ответила небрежным кивком. После чего он повел ее вверх по лестнице к носу корабля, где ей, как оказалось, была выделена самая просторная и самая красивая каюта, предназначавшаяся обычно для молодоженов. Каюта была полукруглой и с застекленным эркером, так что у юной пары создавалось впечатление, что они одни во всей вселенной, а впереди только и есть, что зеленовато-голубая божественная река, гордо несущая свои воды.

— О господи! — вздохнул Адальбер. — Просто ума не приложу, кто она такая?

— Пожалуй, я могу удовлетворить твое любопытство, — ответил Альдо, вспомнивший, как видел еще в холле «Шепардса» фотографию, сделанную, наверное, несколько лет назад. На ней была изображена та же самая дама, но с гораздо более тонкой талией. — Это неаполитанская певица Карлотта Ринальди, она приезжала петь «Кармен» в каирской опере. Кстати, голос у нее потрясающий, и если вдруг она согласится подарить нам импровизированный концерт, то мы проведем чудесный вечер!

— Откуда ты знаешь про ее голос? Ты уже слышал ее?

— И да, и нет. Она в ужасе примчалась в «Шепардс» в ту самую ночь, когда ты вознамерился без всякого предупреждения выехать оттуда и отправиться на поезд, и ее поселили как раз в твою бывшую комнату. Я брился и слышал, как она репетировала.

— А я, ты знаешь, оперу как-то не очень... Музыка мне нравится, но не получается «влюбиться» в персонажи. Смешно, наверное, выглядит, когда эта индюшка изображает из себя пылкую испанку! Нет уж, лучше смотреть на балерин!

— Варвар!

— Так ведь можно сильно разочароваться! Никогда не мог понять, для чего все эти потуги: роскошные декорации, потрясающие костюмы, великолепная музыка, а все это волшебство исчезает как по мановению волшебной палочки, стоит только появиться на сцене какому-нибудь пузатенькому тенору или примадонне необъятных размеров, которую герой-любовник и двумя руками-то не обхватит в момент любовного восторга! На мой взгляд, это портит все дело.

— Так закрой глаза...

— Ты просто льешь воду на мою мельницу! За каким дьяволом тогда тратить уйму денег на костюмы и декорации? Нет, я все-таки уверен, что начиная с определенного возраста и достигнув определенного объема талии, наши короли и королевы бельканто должны петь только на концертах!

— Так возрадуйся! На борту у нас ни декораций, ни костюмов! Только Нил и ночь!

Но звезда придерживалась иного мнения. В первый же вечер она совершила поистине королевский выход в ресторан, задрапированная на этот раз в некое подобие римской тоги из креп-сатина ядовито-желтого цвета. Ее сопровождали два человека из свиты. Как только метрдотель устремился к ней, чтобы сопроводить к столу, она, кинув на ужинающих полный презрения взгляд, развернулась и, заявив, что не желает принимать пищу рядом с этими людьми, приказала подать ужин к себе в каюту. Говорила она громко и отчетливо, так что в ответ со всех сторон раздался возмущенный шепот, но она его так и не услышала, поскольку к тому времени уже покинула залу.

Честно говоря, пассажиры «Царицы Клеопатры» подобного презрения не заслуживали. Их было немного, пароход был далеко не полон, но среди гостей парохода были три дамы, явно принадлежавшие к английскому высшему обществу, две путешествующие вместе, немного шумные голландские пары, туристическая группа из восьми человек в сопровождении гида и, наконец, мужчина лет сорока, не расстававшийся с книгой даже во время еды. Все эти персонажи, само собой, как полагалось, в вечерних костюмах, явно не принадлежали к народной толпе.

— Ну ничего себе! Твоя соотечественница просто очаровательна! — прокомментировал Адальбер. — Может быть, у нее и ангельский голосок, но па вид она — чистая поганка! Даже не заботится о своей репутации!

— Все это, наверное, только оттого, что она не заметила тебя! — сыронизировал Альдо. — Тебя же почти не видно из-за цветов на сервировочном столике! А впрочем, сдаюсь. Эта женщина и вправду препротивная!

Поужинав, они решили, что вечер в обществе малознакомых людей особого энтузиазма у них не вызывает, и поднялись на верхнюю палубу выкурить по сигаре. Ночь была звездной, их муаровый отблеск на темной воде выглядел восхитительно. Пароход стоял на якоре недалеко от какого-то городка, и тишина лишь только изредка прерывалась тихими звуками природы: то коза заблеет, то залает собака. Легкий бриз доносил запахи земли... и смешивался с тонким ароматом сигар, дымящихся в их пальцах.

— Ну, разве здесь не лучше, чем сидеть взаперти и слушать, как голосит твоя дива? — вздохнул Адальбер.

— Забудь о ней, умоляю! Раз захотела сидеть у себя в каюте, так пусть там и сидит или катится к черту!

Не успел он закончить фразу, как возле них словно материализовался приближенный Ринальди.

— Прошу меня простить, господа, но который из вас князь Морозини? — робко начал он.

Адальбер расхохотался:

— А я-то считал, что это заметно невооруженным глазом! Однако я польщен, что кому-то приходит в голову задать подобный вопрос! Вот этот господин имеет честь являться данной персоной!

— Что вы хотели мне сказать? — поинтересовался Альдо.

— Не я, а синьора Ринальди. Она желает видеть вас.

— После оскорбления, нанесенного пассажирам этого парохода, я вовсе не уверен, что хочу встречаться с ней. Что ей от меня нужно?

— Я... я не знаю, — пролепетал молодой человек. Он был как на иголках. — Она послала меня за вами, а я не обсуждаю приказы госпожи...

— Сходил бы ты, — посоветовал Адальбер. — Хотя бы ради этого бедного парня. Она ж ему уши откусит, если бедняга вернется без тебя!

— Ты прав, пойду, — согласился Альдо, выбросив сигару за борт.

Певица ждала его, сидя перед туалетным столиком. Когда дверь отворилась, она обернулась с радостной улыбкой.

— Входите! Входите скорее! О, милый князь, примите мои извинения! Но как я могла предполагать, что вы находились среди этих вульгарных особ! — вскричала она, протягивая ему руку, сплошь унизанную кольцами. Над этой рукой, где колец не было разве что только на большом пальце, он вынужденно и склонился.

— Неужели, мадам, вам настолько важно положение, которое занимают в обществе ваши слушатели? Как в таком случае, должно быть, непросто исполнять арии в «Ла Скала» или в «Ковент-Гарден», в неапольской «Сан Карло» или в «Опера де Пари»?

— Ну, это же совсем другое дело! В театре они просто публика, человеческая масса, вздыхающая в унисон, и я не различаю лиц, но когда путешествую, то вижу людей и хочу общаться только с самыми достойными.

— О достоинстве вы судите по имени? Что с того, что я князь? Запросто мог бы оказаться последним кретином.

— Возможно, но вы не только князь. Вы еще и... Она уже было вознамерилась пропеть надоевший куплет, но тут Альдо ее оборвал.

— Мадам, — сухо заметил он, — я здесь на отдыхе и категорически отказываюсь говорить о делах. Вот вы, например, только что прибыли и даже не знаете, чем занимаются те, кто плывет на пароходе вместе с вами. Я тоже этого не знаю и не стремлюсь узнать ничего о своих попутчиках. Меня интересуют лишь дела моего друга, который путешествует вместе со мной. Кстати сказать, он мог представлять для вас больший интерес, чем я, — это известный французский археолог!

Ринальди надулась, как ребенок, которого отругали ни за что. Эта капризная гримаса совершенно не соотносилась с грузным обликом дамы бальзаковского возраста.

— О, вы рассердились!

— Есть из-за чего, мадам. Я, как и прочие, почувствовал себя оскорбленным.

— Но я же не знала...

— Вот именно, не знали. К тому же не вижу причин извиняться исключительно передо мной, другие пассажиры также заслуживают вашего покаяния.

— Ну, как же, как же! Давайте вернемся к нам: мы могли бы уже подружиться! Принцесса Шакияр специально пригласила меня к себе на ужин, потому что хотела познакомить нас. И ведь мы с вами соотечественники!

— Довольно дальние. Вы из Неаполя, а я венецианец. В некотором роде север и юг. Выходит, вы знаете принцессу?

— Мы с ней... мы с ней давние подруги, и она так огорчилась...

— Из-за неудавшегося приема? Сожалею, но ее приглашение несколько запоздало. Я уже извинился перед ней: как раз в тот момент, когда пришло письмо, я должен был уехать.

— Вы даже себе не представляете, до какой степени она была расстроена из-за вашего отсутствия! Она так в вас нуждалась... я хочу сказать, нуждалась в ваших знаниях...

— В моих знаниях? А мне казалось, что эта тема была исчерпана нами еще накануне.

— Тогда еще ничего не случилось. А когда я приехала к ней, она была просто в ужасном состоянии.

— Из-за чего же?

— Так из-за кражи! Она же вам писала...

— Писала, да, но чтобы пригласить на ужин. В письме и речи не было о краже.

Неизвестно почему, у Альдо вдруг появилось какое-то неприятное предчувствие.

— Так что же у нее украли?

Задавая этот вопрос, он уже знал, что именно ему ответят, и почти не удивился, когда услышал:

— Жемчуга, красивейшие и ценнейшие жемчуга! Ее главное сокровище!

— Скорее сокровище Египта, а не ее! Жемчуга Саладина, вот как их следует называть! Так, значит, ее ограбили?

— Той же ночью. Не правда ли, невероятно?

— Невероятно другое: почему она ни словом не обмолвилась об этом в своем письме? Она прислала мне вполне светское приглашение, каких я получаю десятками, не более того!

— Поймите же, что она стремилась как можно дольше сохранить это дело в тайне.

— Она не вызвала полицию?

— Конечно, нет, ведь король тут же узнал бы об этом, да и журналисты тоже. Поднялся бы шум, ведь речь шла о драгоценностях короны, которые Его Величество преподнес некогда своей возлюбленной! Вы даже представить себе не можете, как я счастлива, что нас с вами свел случай! Как только мы прибудем в Асуан...

Альдо не очень хорошо понимал, куда она клонит, но ему было совершенно ясно, что от этой истории плохо пахнет и что две «давние подруги» (а от него не ускользнуло, как примадонна неожиданно запнулась, говоря о дружбе с принцессой) не вызывали у него ни малейшего доверия.

— Когда мы прибудем в Асуан, — сказал он, поднимаясь, — вам будет чем заняться.

— Я должна петь на празднике, который устраивает губернатор, но...

— Что касается меня, я напишу принцессе, что сочувствую ее горю. Я надеюсь, что после этого мы поставим точку в наших отношениях.

Дива взглянула на него с грустью и недоверием:

— И вы не захотите помочь ей отыскать драгоценности?

— Мадам, я не сыщик и не полицейский. Если бы мне приходилось нестись по первому зову каждого, у кого похитили исторические ценности, то пришлось бы совсем закрыть свой магазин!

— Но не хотите же вы мне сказать, что не желаете уделить ей хоть немножечко своего времени! Что вы собираетесь делать в Асуане?

Вопрос прозвучал нескромно, а Альдо ненавидел бесцеремонность. Пусть у этой женщины и ангельский голосок, но это еще не дает ей права так нахально себя вести.

— Если бы я был плохо воспитан, мадам, то ответил бы вам, что это вас не касается.

— Ах!

— Но поскольку считаю себя человеком довольно любезным, скажу, что я еще не был в Египте и позволил себе взять отпуск, чтобы постараться заполнить этот пробел в компании друга, который считается настоящим знатоком этой страны. Так что, если хотите, я турист, да к тому же оскорбленный. И это возвращает нас к началу нашей беседы и к извинениям, которые вам полагалось бы принести всем, кого вы так бестактно оскорбили!

— Извинения? Да ни за что!

— Согласитесь, по крайней мере, спеть для них в какой-нибудь из вечеров. Я готов сам попросить прощения за ваше поведение!

— Еще чего!

— В таком случае доброй ночи, мадам!

Он поклонился и вышел прежде, чем она успела ответить. Адальбера он нашел на верхней палубе: он полулежал в шезлонге, закинув голову, чтобы лучше видеть звезды, в направлении которых он то и дело пускал струи дыма.

— Ну, что хотела от тебя твоя примадонна? Прибрать тебя к рукам?

— В каком-то смысле... Представь себе, она, оказывается, большой друг принцессы Шакияр, и мы должны были встретиться с ней на ужине на следующий день после моего визита... и сразу после того, как у принцессы ночью стащили жемчуга Саладина!

— Что?

— Не заставляй меня повторять! Ты отлично все понял! Добавлю, что дамочка едет в Асуан давать концерт у губернатора! А теперь скажи мне, что ты обо всем этом думаешь!

Адальбер тихонько присвистнул и немного подумал, прежде чем ответить:

— Я думаю, что мне это не нравится и что тебе ни за что не надо было и близко подходить к владениям принцессы. А теперь, не ровен час, на тебя повесят кражу...

— Ну, это было бы уж слишком!

— Здесь ничего не бывает «слишком»! Взять хотя бы пирамиды. Кстати, что она тебе написала в той записке, которую я привез из Каира?

— Ничего особенного. Что хотела увидеться, когда я вернусь, потому что нашла способ, который подойдет нам обоим. А поскольку я не имел ровно никакого желания вновь с ней встречаться, даже внимания не обратил...

— Так вот, ты был не прав! Это дело с кражей выставляет ваши отношения в новом свете. Но пока Шакияр далеко, а у нас есть другие срочные дела.

— Какие, например?

— Ну, например, пойти спать.

Бессовестная Ринальди не только не выказывала никаких признаков раскаяния в те редкие минуты, когда она появлялась на людях, но, наоборот, казалось, испытывала какое-то странное удовольствие, стараясь всеми способами отравить путешественникам приятное путешествие. Ее не было видно, зато было отлично слышно. И вот каким образом: вместо того чтобы исполнять арии, она целыми днями распевала вокализы, без устали, днем и ночью, барабаня гаммы. Это было особенно невыносимо во время послеобеденного сна, в часы приема пищи и в самые чудесные мгновения, в пору заката, когда каждому из пассажиров хотелось выйти с бокалом вина на террасу верхней палубы, наблюдая за тем, как бог-солнце тает в мириадах сказочных оттенков, от бледно-золотого до глубокого пурпурного, рассыпаясь аметистовыми брызгами и медленно уходя в бархатную ночь. После заката обычно следовала передышка: возможно, певица боялась повредить связки из-за вечернего тумана, поднимающегося с реки.

— Хорошо, что эта поездка продлится только три дня! — терпеливо вздыхал Адальбер уже на второй вечер, в то время как остальные пассажиры уже находились на грани нервного срыва. — И главное, что ничего нельзя поделать!

Хотя попытки все же предпринимались. Альдо, удостоившийся высшей почести быть приглашенным к примадонне, позже предпринял попытку вежливо урезонить певицу. Однако его даже не приняли. Ему просто прокричали из-за двери: «Вы просили меня спеть, и я пою!»

Жизнерадостный капитан Фатах в свою очередь мужественно бросился на приступ наглухо запертой двери. Но все зря: ему указали на приказ создать для артистки все условия для репетиций. Ведь ее пригласил лично король Фуад!

Восстание пассажиров также не возымело успеха. Кто-то предложил взломать дверь и сбросить певицу в реку, кто-то — не кормить ее, но капитан, едва сдерживая слезы, дал понять, что не может нанести оскорбление Его Величеству, не оказав уважения его гостье.

Самая горестная участь постигла сопровождающего. Проходя в каюту, бедняга жался к стене, сто гоняли то и дело за едой, в то время как горничная неотступно находилась при хозяйке.

Лишь только остановки в портах приносили временное облегчение: певица не сходила на берег. А Альдо с Адальбером спокойно съездили осмотреть великолепный храм в Эдфу, самый крупный после Карнака, где владычествовал бог солнцаХор, его еще называют бог-сокол. Храм в Ком-Омбо был посвящен Собеку, которого изображали в виде крокодила. Но после того, как в чудной тишине святилищ их уши изведали отдохновения, им вновь приходилось возвращаться на пароход, к несущимся ввысь гаммам, трелям и лихо завернутым руладам все убыстряющегося ритма.

— Ну, возможно ли, — пожаловалась одна из пассажирок, — чтобы человеческий голос выдержал эти бесконечные упражнения и не сорвался?

— Судя по всему, такое возможно, — отвечал ее муж. — Правда, она обладает хорошей диафрагмой, — заключил он, намекая на пышные формы Карлотты.

— И все-таки это уж слишком, — заметил Адальбер, — пусть ее ожидает Его Королевское Величество, но надо было бы нам всем собраться и сходить на ее концерт лишь для того, чтобы ее освистать.

— Нас опять обвинят и могут даже упечь в тюрьму. Местный губернатор такой отвратительный тип! Удивляюсь, как он может до такой степени любить музыку!

Наконец-то пароход прибыл в Асуан. Вокруг царила такая красота, что буквально у всех перехватило дыхание. Здесь Нил, вспениваясь, бросался на первый катаракт и разливался, образуя целое море голубой прозрачной воды, откуда выступали острова, самый большой из которых, Элефантина, славился сохранившимися развалинами храма и садами, заросшими зеленью. В этом месте берега Нила вздымались гигантскими скалами из черного гранита... На правом берегу простирался белый город, выходящий на набережную, а главной точкой набережной, возвышаясь над нагромождением камней, служило длинное темно-красное здание с окнами в белых рамах: знаменитый отель «Олд Катаракт» был подобен короне, возложенной на подушку из травы и цветов. Внизу под ним кружились в вальсе грациозные фелюги с белоснежными треугольниками парусов. В этом месте русло реки сужалось, зажатое между двумя откосами. С левого берега ссыпался вниз песок из пустыни, прямо до образованной скалами природной запруды.

Двое друзей тепло распрощались с капитаном Фатахом, сказав ему в утешение много хороших слов (бедняга был просто в отчаянии от неудавшегося круиза), и первыми сошли на берег. Им хотелось поскорее добраться до своего убежища — отеля, куда великие мира сего считали необходимым заехать хоть раз в жизни. Этот образчик Викторианской эпохи, олицетворяющий полное умиротворение, притягивал их как магнит.

— Сюда стоило съездить хотя бы ради этого, — заверял Адальбер, с давних пор знавший это место. — Куда до него всем «Ритцам» мира по части успокоения души!

— А вдруг здесь поселится и Ринальди?

— Опасаться нечего. Ее пригласили к губернатору, так что она будет теперь распевать гаммы у него. Это на другом конце города...

Друзья радовались недолго: наняв коляску, они добрались до отеля, и тут служащий объявил им, что свободных номеров больше нет.

— Надо было вам забронировать номера заранее, господин Видаль-Пеликорн, — попенял он беззлобно своему хорошо знакомому клиенту. — Вы же знаете, что в этот сезон наши апартаменты нарасхват.

— Да кто тут ведет речь об апартаментах? Хватит и обычных номеров, лишь бы они не оказались комнатами для прислуги! А разве из «Зимнего дворца» вам не сообщили о нашем приезде? — добавил Адальбер с наигранным возмущением, поскольку прекрасно знал, что забыл попросить об этом.

— Нет. Мне очень жаль, но... не сообщали.

— Ну, послушайте, Гаррет, должны же вы понять, что мы с князем Морозини никак не можем ночевать на улице, — наконец простонал Адальбер, незаметно указывая на Альдо, покуривавшего в кресле холла сигарету без всякого видимого интереса к предмету дебатов.

— Поверьте мне, я прекрасно все понимаю, господин Видаль-Пеликорн. Сделаю все возможное, чтобы выручить вас. Но вот что: почему бы вам не попросить приютить вас господина Лассаля... по крайней мере, до тех пор, пока не освободятся номера?

— Лассаль? Он здесь?

— Приехал в конце той недели. И только вчера приходил к нам ужинать. Хотите, я ему позвоню?

— Не нужно. Мы спасены! До скорого, Гаррет! Оставлю багаж у вас. Мы пошлем за ним попозже.

— Мы и сами можем его вам доставить...

Альдо больше всего на свете ненавидел приезжать на новое место, не зная даже, где будет ночевать. Поэтому на самом деле он не без беспокойства следил за ходом переговоров. Но, завидев Адальбера, сияющего улыбкой, он раздавил сигарету в пепельнице и поднялся ему навстречу.

— Ты совершил чудо?

— Даже более того. Уходим!

Он быстро схватил друга под руку, но Альдо высвободился, не доверяя внезапному бурному восторгу Адальбера.

— Куда это ты собираешься меня вести?

— Туда, где нам будет даже лучше, чем в отеле, потому что в том месте мы не рискуем напороться на нежелательные встречи. По крайней мере, так я надеюсь...

— Значит, не уверен?

— Никогда нельзя быть в чем-нибудь уверенным полностью. Я ведь тебе как-то рассказывал об Анри Лассале, лучшем друге моего отца?

— Ты и об отце-то говорил нечасто... А этот господин тоже археолог?

— Ни в коем случае! Оба они были дипломатами и познакомились в Риме, в палаццо Фарнезе, где служили в ранге атташе. И, кстати, знакомство их началось с драки.

— Они побили друг друга?

— Подрались, как сапожники, из-за прекрасных глаз девушки, в которую оба были влюблены. Но все-таки они не совсем потеряли разум и вскоре поняли, что она того не стоила, потому что без колебаний бросила обоих ради одного русского боярина, старого, но богатого, как Крез. Тогда они вдвоем отправились праздновать это событие в кабаре и так там наклюкались, что подружились на всю жизнь.

Адальбер на мгновение прервал свое повествование, садясь в коляску, которую вызвал для них швейцар. Он дал вознице адрес и продолжал:

— Потом они служили, каждый на своей должности. Отца перевели в Варшаву, где он и встретил мою мать.

— Разве твоя мать была полькой?

— С чего ты взял? Она была дочерью посла.

— Ничего себе! А почему я об этом узнаю только сейчас?

— Потому что я, не в пример некоторым, не кичусь своим происхождением и...

— Сдается мне, что это камешек в мой огород?

— Ну, разве что легкий намек, — засмеялся Адальбер. — Но я не это хотел сказать. Просто у нас никогда не было времени поговорить о моей семье! Вернемся же к Лассалю: он служил в Лондоне, но и там умудрился познакомиться с красавицей-египтянкой, прекрасной, как мечта, и вдобавок дочерью какого-то хлопкового короля. Через год после свадьбы она умерла, произведя на свет мертворожденное дитя. Лассаль сам чуть не умер от горя. Вышел в отставку, покинул Министерство иностранных дел и отправился путешествовать. Мои родители — единственные, кто еще как-то связывал его с родиной.

— А ты? Полагаю, он стал твоим крестным отцом?

— Почему это? Меня зовут не Анри. Кроме того, он принял мусульманство. Но странствия его длились ровно до того момента, пока он не почувствовал тягу к археологии. Понятно, что это случилось в Египте.

— Он вел раскопки?

— Нет. Для этого он слишком ленив. Но поскольку от жены у него остался дом на ее родине, он стал приезжать сюда все чаще и чаще и, само собой, приглашал моих родителей. Понятное дело, вместе со мной, так что я и сам вскоре от него заразился страстью к археологическим раскопкам. Бог свидетель, в университете я слушал интереснейшие лекции, но никто и никогда не рассказывал об античном Египте так, как он! Ты даже представить себе не можешь, какой он великолепный рассказчик!

— Ну, почему же... Очень даже хорошо представляю, сам знаком с таким человеком... Вирус оказался стойким, милый мой!

Адальбер ничего не ответил, но покраснел как спелая вишня, и глаза его заблестели. И он, и Аль-до были скупы на похвалы, но от этого их ценность только возрастала. Он покашлял, чтобы справиться с волнением, и наконец сказал:

— Вот увидишь, он тебе понравится!

— Ты неправильно поставил вопрос. Скорее наоборот: понравлюсь ли ему я? Одно дело, ты сам без приглашения явился бы к нему в гости, — это прекрасно! Но я не очень себе представляю, как меня примет человек, который меня и в глаза-то не видел!

— Да знает он о тебе, знает! Я столько о тебе рассказывал! К тому же его дом очень просторный, а сам он — щедрейшей души человек. И такой же рассеянный. Ну вот, мы почти на месте.

На окраине города экипаж замедлил ход и проехал через распахнутые створки белокаменных ворот, встроенных в чугунную ограду изумительной работы. Рядом с оградой дремал на скамейке какой-то египтянин, отгоняя мух с помощью мухобойки, которой он время от времени вяло постукивал себя по плечам. Когда коляска с ним поравнялась, он открыл один глаз, и Адальбер тут же прокричал:

— Это я, Ашур! Хозяин дома?

Не требуя иных объяснений, странный цербер ухмыльнулся и махнул рукой с мухобойкой, что означало разрешение проследовать на территорию владельца, после чего снова закрыл глаз.

— Это сторож? Так ведь так кто угодно может проехать.

— Даже и не думай! Если бы мы не остановились, он бы зазвонил в такую штуку, похожую на колокол на цепочке, которая болтается рядом с ним, и ему на подмогу прибежали бы другие слуги с собаками.

— Но ты ведь только сказал: «Это я!» И ему этого было достаточно?

— Ну да! Даже если бы мы не виделись десять лет, все равно он узнал бы меня без труда. Посмотри-ка, ну разве не красота!

Венчая многоуровневый, заросший гибискусом и пышной зеленью сад, который, казалось, создал сам Творец, раскидав небрежной рукой деревья и кусты, на возвышении располагался красивый дом в арабском стиле, словно составленный из многих строений. Аркатуры[356] поддерживались небольшими колоннами, выстроившимися вдоль трех сторон внутреннего двора, в центре которого журчал изящный фонтан. Высокие пальмы отбрасывали тень на террасы, оправдывая название владения — «Пальмы». Место было очаровательным, вид на Нил — потрясающим, и вообще здесь царили гармония и умиротворение.

— Ты был прав, — признал Альдо, — это островок покоя, который не так-то легко покинуть.

— И все-таки Анри живет здесь не постоянно. Во-первых, он вновь обрел вкус к путешествиям, а, во-вторых, у него еще есть собственность в Хартуме, вилла в Монте-Карло и старый дом во Франции, в городе Брив-ла-Гаярд!

— Вот уж не подумал бы!

— Почему? У каждого есть своя «малая родина». Он родился в Бриве. Ага! Вот и Фарид! Добрый дух этого дома.

И правда, величественно ступая, в сопровождении полудюжины слуг к ним приближался огромного роста египтянин в галабии и белом тюрбане. Он был не первой молодости, о чем свидетельствовала седоватая бородка, но на его темной коже не было заметно ни одной морщины.

— Салям алейкум, господин Адальбер!

— Ва алейкум ас-салям, Фарид!

— Мы ждали вас.

— Ждали?

— Нам позвонили из отеля. Могу я позволить себе поприветствовать ваше сиятельство? — склонился он перед Альдо, поблагодарившего его улыбкой. — Господин у себя, в рабочем кабинете.

Как только доставят ваши вещи, мы перенесем их к комнаты.

— Ну, что я тебе говорил? — победно констатировал Адальбер, хлопнув друга по плечу. — Он необыкновенный человек!

Альдо скоро и сам в этом убедился. В сопровождении Фарида они миновали анфиладу изящно обставленных комнат со сверкающими полами, покрытыми роскошными коврами, и вошли в «рабочий кабинет» хозяина. О боже! Они очутились в настоящем бедламе. Повсюду были разбросаны книги, карты, научные журналы. Особенно много их было рядом с диваном, на три четверти заваленным скрученными в рулоны папирусами. Письменного стола почти совсем не было видно из-за нагромождения бумаг и раскрытых книг: на них вместо закладок стояли старинные глиняные горшки, из которых торчали гусиные перья, цветные карандаши и кисточки. И тем не менее здесь и не пахло убогостью! Напротив, на полках забитого литературой трехстворчатого книжного шкафа выделялись несколько великолепных старинных книг.

На красном кожаном пуфе, стоящем на полу, сидел человек. Он был одет в белую галабию, но на его седой голове, с откинутыми назад волосами, не было тюрбана. Изборожденное морщинами лицо было полускрыто за огромными очками, которые, кстати, нисколько не портили правильные черты его облика. Когда они вошли, он стал зачитывать вслух отрывок совершенно удивительного текста из папируса, исписанного иероглифами:

«Я не пропущу тебя, — сказал дверной крючок, — если ты не назовешь мне мое имя,

Имя твое — стрелка весов из зала истины и справедливости;

Я не пропущу тебя, — сказала правая створка двери, — если ты не назовешь мне мое имя,

Имя твое — защитник справедливости;

Я не пропущу тебя, — сказала левая створка двери, — если ты не назовешь мне мое имя,

Имя твое — защитник сердечной справедливости;

Я не пропущу тебя, — сказал дверной порог, — если ты не назовешь мне мое имя,

Имя твое — колонна, поддерживающая землю;

Я не отворю тебе, — сказал замок, — если ты не назовешь мне мое имя,

Имя твое — тело, рожденное Матерью;

Я не дам тебе вставить ключ, — сказала замочная скважина, — если ты не назовешь мне мое имя;

Имя твое — глаз Крокодила Себека, владыки баку».

— Я и не знал об этом тексте, — удивился Адальбер. — Откуда вы его выкопали?

— Это волшебное заклинание, предназначенное для того, чтобы отворить врата на пути причащения усопшего. Оно содержалось в «Книге мертвых», хотя сам я его там никогда не видел. Я откопал это заклинание у старого ворюги Юсуфа Хаима. А ты знал о нем?

— Нет, а то бы вспомнил, хотя на самом деле в нем нет ничего нового: мы и так знали о чрезвычайной важности имени в античном Египте. У кого нет имени, тот не существует. Именно поэтому каждый следующий фараон после смерти своего предшественника, если он не был с ним в согласии, торопился уничтожить его картуши на зданиях...

Альдо все это время стоял, изумленно слушая разговор двух археологов. Он уже хотел было на цыпочках выйти из кабинета, но тут Анри Лассаль неожиданно опустился из заоблачной выси на землю:

— Адальбер! Мой мальчик! Вот уж неожиданная радость! Как, кстати, ты тут оказался? Иди, я тебя поцелую!

Он встал с пуфика, что позволило немому свидетелю этой сцены констатировать, что «мальчик» был на целых полголовы выше Анри. Однако, едва обняв Адальбера, хозяин дома тут же оттолкнул его:

— Негодник, как ты мог до сих пор не представить мне своего друга? Во всяком случае, князь, я уже и так давно о вас знаю. Этот мальчик упоминает о вас в разговоре каждые десять минут. И, само собой, я в курсе практически всего, что касается ваших совместных приключений! Главное, чтобы память не подвела! Что поделаешь, возраст! Но я так рад, что вы приехали ко мне! Просто повезло, что этот несчастный отель забит до отказа! Альдо на секунду показалось, что его сейчас тоже расцелуют, но был удостоен лишь крепкого рукопожатия. И в доброй улыбке хозяина, освещавшей его глаза орехового оттенка, читалось удовольствие от встречи и радость принять нежданного гостя у себя.

— Недолюбливаете «Олд Катаракт», месье?

— Наоборот, обожаю, но только когда там живут исключительно постоянные клиенты. К сожалению, вот уже четыре или пять лет он стал обязательным перевалочным пунктом на пути тех, кто хоть как-то известен на этой земле: глав государств, кинозвезд, американских миллиардеров (эти даже хуже остальных), не считая, конечно, английских знаменитостей, ведь Египет — не что иное, как закамуфлированная колония Великобритании! И, естественно, что раут, навязанный нам губернатором, под завязку заполнил отель! Но что это я, все болтаю, болтаю! Идите же, размещайтесь. Встретимся на закате и отведаем местного вина на террасе.

— А как нам одеваться? — забеспокоился Альдо, когда они направлялись каждый в свою ванную. — Я не сообразил купить себе галабию!

— Ты что, подумал, что попал в гости к какому-нибудь торговцу коврами? Он настоящий джентльмен, старина! Здесь переодеваются к ужину. Он соблюдает этот обычай, даже когда ужинает один! Ох, чуть не забыл: расскажем ему о смерти Эль-Куари, но об истории с Кольцом пока умолчим. Ведь его легко могли забрать злоумышленники!

— Почему это? Не доверяешь ему?

— Еще как доверяю! Но он помешан на легенде о Неизвестной Царице. Ты обратил внимание на его страсть к именам?

— Да, конечно.

— Это он ищет ее имя, и уже много лет подряд. И уверен, что если найдет, то сможет отыскать и путь к гробнице, потому что якобы тогда он позовет ее и она ему ответит!

— А может, он слегка не в себе?

— Да нет, просто влюблен. Не смотри на меня так, я знаю, о чем говорю. За эти годы он создал в своем воображении образ Царицы и влюбился в него без памяти. Он мне даже как-то сказал, что видел ее во сне.

— А он так и не женился во второй раз?

— Не подумай, что он живет как монах. У него были любовницы, хотя и не так много, и эти связи всегда были недолговечны. Никто из них не выдерживал сравнения с мечтой. Кроме того, он стал женоненавистником.

— Зачем тогда вообще ему что-то рассказывать?

— Затем, что я хочу, чтобы он отвел нас к Ибрагим-бею. Просто счастье, что он здесь, потому что Анри — его единственный друг из европейцев.

— А что бы мы делали, если бы его здесь не оказалось?

— Ну, я один раз уже побывал у него, так что напросился бы снова. Само собой, с тобой вместе, потому что именно ты помог его умирающему собрату. Но с помощью Анри все будет намного проще.

Они не только пропустили по стаканчику на террасе, но там же и отужинали. Стол под белоснежной льняной скатертью, похожей на широкие юбки в складку, был поставлен так, что прямо перед ним открывался удивительной красоты пейзаж, вид на гористую часть долины Нила, хорошо просматривавшуюся этим светлым вечером. То тут, то там мерцали светлячки. Нагретые за день солнцем земля и растительность источали душистые ароматы. Завороженный пейзажем, Альдо особенно не вслушивался в беседу друзей, говоривших исключительно об археологии. Он сам себе удивлялся: как могло получиться, что он до сих пор не привез Лизу в это волшебное место, быть может, красивейший уголок Египта? Бродить тут вдвоем и мечтать, наверное, было бы не хуже, чем проплывать в гондоле под мостом Вздохов. И не повез ее он вовсе не потому, что Адальбер так ни разу и не обмолвился о красотах здешних мест. Ведь и тетушка Амели тоже не случайно несколько раз подряд приезжала сюда на зиму. Но вообще-то было еще не поздно. Асуан не растворится в тумане, и они смогут на следующую зиму запланировать эту чудную поездку. Конечно, без детей. Это будет в некотором роде второе свадебное путешествие, и, пожалуй, оно окажется даже более романтичным, чем первое!

Звук его имени вернул Альдо в реальность.

— Морозини расскажет вам об этом деле лучше, чем я, — говорил Адальбер.

Сообразив, что пришло время и ему вступить со своей партией, Альдо начал рассказ, обрисовав смерть Эль-Куари с добавлением штрихов, намеченных его другом. Анри Лассаль был полностью поглощен повествованием, а когда дело дошло до последнего вздоха умирающего, он застыл, как громом пораженный. На террасе сгустилась глубокая тишина, и даже нубийцы-слуги куда-то испарились.

Наконец он выдохнул:

— Кольцо!.. Что это было за кольцо и какая тут связь с гробницей Царицы?

— Есть кое-какие догадки, — ответил ему Адальбер. — Тот человек произнес еще слово «Святилище». И он ехал из Лондона.

— И что из этого?

— Вам же известно, что уже много лет Тутанхамон не дает мне покоя. А в Лондоне у меня квартира, и я, когда езжу туда, естественно, беру с собой Теобальда. Так вот, ему удалось завязать дружбу с лакеем Говарда Картера. И через Теобальда я в конце концов узнал, что у Картера есть Кольцо, найденное недалеко от ваших владений, в гробнице Верховного жреца Уа, и что это Кольцо позволяет ему входить в любое святилище, в любую царскую погребальную камеру без всякого вреда для себя и не боясь проклятий, из-за которых случилось столько смертей. Тут я предположил, что этот несчастный Эль-Куари, действовавший по повелению своего господина, должно быть, выкрал Кольцо!

— Это невозможно! — возразил Лассаль. — Что Эль-Куари мог украсть для хозяина, это я еще допускаю, но только не по приказу хозяина! Никогда Ибрагим-бей не унизится до того, чтобы приказать совершить кражу и никогда в жизни он не примет в дар вещь сомнительного происхождения. Он порядочный человек! Кстати, если уж Картера обокрали, как случилось, что эта информация не просочилась в газеты?

— Да потому, что он никому никогда не рассказал, что владеет таким талисманом. И делал он это именно из-за того, чтобы не допустить зависти и избежать нездорового любопытства к своей особе. Если бы он заявил в полицию, то произошло бы обратное, а заодно появилось бы целое море статей, полных всяких нелепиц и домыслов.

— Вне всякого сомнения, — подтвердил и Альдо. — Но мне бы хотелось самому попасть к Ибрагим-бею. Рассказать ему о гибели его верного человека... и узнать, не было ли брата у Эль-Куари.

— Насколько мне известно, нет! А при чем тут это?

— Потому что ко мне приходил человек, представившийся его братом, и расспрашивал меня об обстоятельствах этой смерти! Он приезжал из Рима, а сопровождал его фашистский офицер.

— Кто сопровождал?

— Приспешник Муссолини, о котором, кстати сказать, я забыл упомянуть в беседе. Я этих людей на дух не переношу! Во всяком случае, покидая меня, египтянин не скрывал разочарования. Я чуть было не забыл о нем, а тут вдруг увидел его снова, и при довольно странных обстоятельствах.

— Где же именно?

— В Каире, у особы королевской семьи, которая пригласила меня, чтобы предложить мне безответственную сделку.

— Нечего тебе играть в кошки-мышки! — вмешался Адальбер. — Это была принцесса Шакияр, и она просила Альдо продать жемчуга Саладина...

Не успел он договорить до конца, как Лассаль громко захохотал.

— Сумасшедшая? — наконец выдавил он. — Только ее нам и не хватало!

— А разве она не в себе? — удивился Альдо.

— Она очень богата, но готова на все, чтобы стать еще богаче! А уж честностью там и не пахнет! Помню, она как-то позвала английского ювелира, чтобы передать ему для продажи в Европе разные камни без оправы, изумруды и бриллианты! Не успел он с поклажей сесть на пароход, как она уже заявила на него в полицию, обвинив его в воровстве! Беднягу арестовали, и пришлось здорово попотеть, чтобы его освободить! Лорд Элленби, который в то время «представлял» Англию в Египте, даже ездил извиняться перед ней! А потом она еще и добилась выплаты компенсации за моральный ущерб!

Альдо почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Если бы он категорически не отверг знаменитые жемчуга, его, без сомнения, постигла бы та же участь. Впрочем, кто поручится за то, что он и сейчас вне опасности?

— Интересно, а у меня не начнутся проблемы? На пароходе мне сказали, что она всюду растрезвонила о том, что эти самые жемчуга у нее тоже украли.

Наступило молчание, и Лассаль, прежде чем дать совет, раскурил сигару:

— Вам не мешало бы хорошенько пересмотреть весь свой багаж. Шакияр способна на все!

— Уже смотрел. Честно говоря, даже не представляю, как могли бы подсунуть туда жемчуг. Я с чемоданов глаз не спускал с самого отъезда из Каира.

— И все-таки будьте начеку, вам еще предстоит с ней встретиться. Она приглашена на прием к губернатору. Вы сказали, что в какой-то момент увидели у нее мнимого брата убитого?

— Я мельком заметил его, уже проходя по саду, но он вел себя там как хозяин!

— Интересно! Что ж, друзья, постараюсь устроить так, чтобы Ибрагим-бей безотлагательно принял вас у себя. Думаю, только он может рассказать вам об этом человеке. А кстати, Адальбер, ты мне ничего не сообщил о своих последних раскопках. Какие успехи, что ты нашел?

— Ничего. Питал безумные надежды, потому что обнаружил... думал, что обнаружил гробницу Царицы.

Альдо опять отключился. Он уже знал эту историю. А вот новость, которую он услышал только что, не вселяла радостных чувств. Ему совсем не хотелось встречаться с Шакияр в Асуане. Особенно когда она затеяла интригу с похищением жемчугов, намереваясь повесить на него эту кражу. Он даже подумал о том, что, проявляя бдительность и осторожность, ему следовало бы на первом же поезде отправиться в Порт-Саид или в Александрию, чтобы немедленно уехать домой. Но, поразмыслив, Альдо решил, что такое поведение может быть расценено как ребячество: его отъезд посчитали бы бегством, и дома его ждали бы всевозможные неприятности. Да к тому же его неутоленная жажда приключений не позволяла ему совершить этот поступок.

Когда на террасе вновь воцарилась тишина, он с удивлением услышал свой голос: он спрашивал, где именно останавливалась принцесса во время поездок в Асуан.

— Полагаю, у нее здесь вилла?

— Да, у ее семьи есть вилла. Но она все-таки предпочитает «Катаракт», потому что там всегда можно найти подходящую жертву для своих козней. Особенно в дни приема у Махмуда-паши. За приглашение на этот раут люди готовы передраться.

— До такой степени?

— Он не блещет умом и в жизни любит лишь покер и женщин, но принимать он умеет. Сами увидите!

— Но ведь нас не приглашали!

— Я приглашен, и будет достаточно, если я просто сообщу во дворец ваши имена. А пока пошлю записочку Ибрагим-бею.

Записочка возымела действие. На следующий же день пришел ответ: князя Морозини и господина Видаль-Пеликорна ожидают к пяти часам вечера. В назначенный час машина Лассаля повезла их на встречу. Как только они выехали из Асуана, у Морозини сразу же создалось впечатление, что они попали в другой век. Возвышаясь над бурлящей рекой, на вершине холма со скудной растительностью перед ними предстал образ из далекого прошлого: замок цвета песка из пустыни, повторяющий в уменьшенном виде крепости, оставшиеся на Святой земле после Крестовых походов. Глухие стены без бойниц словно сжимали со всех сторон главную башню, над которой реял зеленый с золотом флаг. Этому «Замку у реки», как его называли, недоставало лишь рва и подъемного моста. Внутрь вела мавританская дверь с железными накладками, укрепленными гвоздями. Она была уже открыта, и гостей ожидал служитель: он, судя по всему, уже заметил их раньше, когда они проходили под аркой к выложенному черно-белой кафельной плиткой внутреннему саду, больше похожему на монастырские аптекарские огороды, поскольку там росли только лечебные растения. По краю сада тянулась галерея с колоннами, тоже похожая на монастырскую. На пороге дома со входом, охраняемым двумя каменными львами, их встретил второй служитель в темно-синей галабии и провел гостей через два строгих зала, где из мебели были лишь сундуки, диваны и низкие столики, а украшением служили прекрасные лампы, наподобие тех, что встречаются в мечетях, из красного стекла с позолоченными узорами. Полную тишину нарушало лишь эхо их шагов. И наконец, перед друзьями растворилась расписная дверь из кедра; служитель согнулся в поклоне, пропуская их вперед, и они оказались в просторной библиотеке с таким же нагромождением книг, как и у Анри Лассаля. Сидевший за рабочим столом с широкой столешницей на кованых ножках Ибрагим-бей поднялся им навстречу.

Высокий и худой, даже костлявый, он показался Альдо еще выше: тюрбан зрительно увеличивал рост. Красивой лепки лицо, орлиный нос, тонкая складка рта и глубоко посаженные глаза под кустистыми бровями. Он не улыбался, и, глядя на него, можно было подумать, что улыбка вообще незнакома этому человеку, и все же в его образе чувствовалась умиротворенность. Ибрагим-бей обратился к гостям со словами приветствия, и оказалось, что голос у него, одновременно мягкий и глубокий, был исключительно приятным.

— Не было никакой нужды в рекомендациях господина Лассаля, — проговорил он, жестом приглашая их расположиться на диване у единственного окна, своим каменным сводом словно разделяющего надвое речной пейзаж. — Я прекрасно помню вас, господин Видаль-Пеликорн.

— Не смел и надеяться, ваше превосходительство!

— Нехорошо так скромничать. У нас с вами состоялась слишком интересная беседа, чтобы я мог ее забыть. Что до вас, князь, принять вас в своем доме — большая радость для меня, поскольку вы друг господина Видаль-Пеликорна.

Альдо склонил голову в учтивом поклоне:

— Благодарю вас, ваше превосходительство... Я тем более вам признателен, что боюсь оказаться гонцом, приносящим дурную весть об одном из ваших приближенных.

— И хорошие, и дурные вести вплетаются в ткань нашей судьбы, но, прошу вас, садитесь!

Он тут же хлопнул в ладоши, и в комнате откуда-то возник неизменный поднос с кофе.

— Один из моих приближенных, так вы сказали? — не без удивления переспросил Ибрагим-бей, как только ретировался служитель, доставивший поднос. — В настоящее время они все на месте. Но где именно вы его встретили?

— В Венеции, где я и проживаю.— Мой друг Морозини... — вмешался было Адальбер, но хозяин остановил его движением руки.

— В письме господина Лассаля уже содержатся все эти сведения. Но, с другой стороны, я хотел бы узнать, как звали этого человека.

— Он носил имя Гамаля Эль-Куари.

— А что с ним случилось?

— Его убили в двух шагах от моего дома, посреди ночи, прямо на улице, в Венеции. Надо было бы сказать, убили и раздели, потому что нападавшие оставили на нем лишь нижнее белье.

Густые седые брови хозяина дома удивленно приподнялись, и Ибрагим-бей отвернулся, возможно, для того, чтобы скрыть волнение.

— Убили! Бедный Гамаль! Бедовая голова!

— Так вы его знали? — все-таки встрял Адальбер: прирожденный лектор, он не любил находиться в роли безмолвного китайского болванчика.

— Знал, но он не был моим приближенным. По крайней мере, в прямом смысле этого слова. Он приходился мне дальним родственником. Увлеченный не столько историей как таковой, а исключительно событиями Античности, как и я сам, он не мог принять современную жизнь, считая ее крайне банальной. Так что он стал помогать мне в моих исследованиях, и только в этом смысле его действительно можно назвать моим приближенным. Однако наши взгляды относительно увековечивания истории значительно расходились. Он был одержим идеей вернуть то огромное количество предметов нашей античной цивилизации, которые уплыли далеко за моря, пополнив коллекции Британского музея... или Лувра, — добавил он, с легкой улыбкой посмотрев в сторону Адальбера. — Мысль об этих потерях наполняла Гамаля праведным гневом. И он всегда стремился поставить как можно больше преград на пути того, что он называл «святотатственной кровопотерей».

— Не мог же он всерьез думать об ограблении этих музеев?

— Как я уже упомянул, он был поглощен этой мыслью, но он не был безумцем и прекрасно понимал, что подобные акции возвратов ценностей могли осуществляться только на уровне правительств. В основном ему хотелось уберечь то, что еще не было открыто для показа, и именно с этой идеей он больше года назад уехал в Англию. Невзирая на мои предостережения, он упорно желал привезти оттуда что-то очень важное, хотя никогда не рассказывал мне, о чем именно идет речь.

— Насколько я смог понять сбивчивые фразы умирающего, речь шла, во-первых, о какой-то Неизвестной Царице. Затем он прошептал чуть слышно: «Асуан, Ибрагим, Святилище». Поэтому я так хотел передать вам его слова. По мнению моего друга Видаль-Пеликорна, речь могла идти только о вас.

— Вы правы, и я благодарю вас. Догадываюсь, что именно он мог искать, и если его убили, значит, ему удалось отыскать этот предмет. Но где? В музее? Он знал, что кражи я не потерплю.

— Нет, не в музее, — вступил Адальбер, — у Говарда Картера. Ведь когда он вскрывал гробницу Тутанхамона, его от проклятия охраняло Кольцо. Это Кольцо у него и похитили, хотя в прессу об этом не просочилось ни слова...

— Это серьезный проступок, и мой бедный Гамаль заплатил за него жизнью. Да сжалится над ним Аллах! И надо мной тоже, поскольку я невольно несу ответственность за его действия. Кто занимался похоронами?

— Я бы и сам занялся, — ответил Альдо, — но явился его брат и забрал тело.

Тут Ибрагим-бея даже передернуло.

— Какой брат? У него не было никакого брата!

— Но кто-то сыграл эту роль.

— Это явный обман! Вам надлежало опасаться этого человека. Но я о нем ничего не могу вам сказать...

— Мы так и думали, ваше превосходительство, — вздохнул Альдо, — мне остается лишь поблагодарить вас за прием...

— Еще минуту, прошу вас! Удалось ли вам что-нибудь еще узнать об этом человеке, который так неожиданно сыграл роль брата Гамаля? Все это вызывает тревогу.

— Удалось. Меня вызвала в Египет одна принцесса, принадлежащая к королевской семье. Она желала поручить мне дело, которое я не колеблясь назвал бы темным. В доме у этой принцессы я и увидел снова мнимого Эль-Куари.

— Могли бы вы назвать мне имя этой дамы?

— Принцесса Шакияр!

Невозмутимое гордое лицо Ибрагим-бея на мгновение скривилось в усмешке.

— Ах вот что! Теперь понимаю, почему вы не захотели иметь с ней дела.

— Вы знакомы с ней? — спросил Адальбер.

— Лично нет, но ее репутация мне хорошо известна. Моя единственная близкая родственница поддерживает с ней отношения, но не думаю, что это приведет к хорошему... Что касается меня, прошу принять мою благодарность за то, что вы были рядом с моим бедным Гамалем в его последний час. Нашли ли убийц?

— Насколько мне известно, нет. Полиция склонялась к самой элементарной версии: иностранец, оказался в Венеции проездом перед отъездом в Египет (он устроился в гостинице, ожидая обратного парохода), во время ночной прогулки подвергся нападению злоумышленников с целью убийства и ограбления.

— Ваша полиция не слишком утруждается расследованием.

— Тем не менее комиссара Сальвиати я знаю давно и считаю его хорошим профессионалом. Но было похоже на то, что он был заинтересован уничтожить все следы. Добавлю, что его мнимый брат заручился поддержкой людей дуче...

— Ни слова более! Я все понял. Да сохранит вас Аллах, господа! Я счастлив, что довелось увидеться с вами.

Глава 5 Невероятная история

— Если отставить в сторону тот факт, что Эль-Куари-второй — не тот, за кого себя выдает, то можно считать, что твой святой человек ничего нового нам не сообщил, — проворчал Альдо, когда они уже ехали обратно в «Пальмы».

— А ты чего ожидал?

— Да сам не знаю! Ну, например, что вы надолго заведете беседу о Неизвестной Царице. А вы на эту тему даже словом не обмолвились! Наверное, он не хотел говорить при мне?

— Может быть, и не хотел... Кто знает? Он очень скрытный, и, хотя я тоже несколько разочарован нашим визитом, на самом деле я не рассчитывал на то, что он заговорит об этом.

— Но он ею интересуется? Иначе, если у него нет ни малейшего представления о месте, где может быть эта гробница, не понимаю, почему тот бедняга поставил на кон свою жизнь, дабы обеспечить ему полную защиту от проклятий при раскопках! Да и у тебя, наверное, нет...

— Чего у меня нет?

— Имеешь ли ты хотя бы предположение о том, в каком районе она запрятана, эта самая гробница? А то немалая получается зона поиска! — добавил Альдо, указывая на расстилавшиеся перед ними необъятные просторы. — Приятно, конечно, обладать талисманом, с помощью которого можно вскрыть любое святилище, но когда не знаешь, где это святилище искать, то и талисман не особенно пригодится!

— Согласен с тобой... Но, понимаешь, такой амулет — вообще чертовски нужная штука для каждого уважающего себя археолога. Картер никогда не искал Неизвестную Царицу, потому что он был слишком реалистичен, чтобы дать себя увлечь какими-то сказками, но не кажется ли тебе, что в гробнице Верховного жреца Уа его все-таки ждал неоценимый подарок? Лично я убежден, что Царица где-то поблизости. И Ибрагим тоже так думает, готов поклясться! Разве что ему известно об этом месте больше, чем мне...

— Так вернемся! Ты отдашь ему Кольцо и предложишь сделку: пусть он расскажет тебе о месторасположении Царицы, и вы воспользуетесь результатами раскопок вдвоем!

— Ты же сам видел его. Как, по-твоему, я буду предлагать ему сделку? Такое могло прийти в голову только торговцу!

Глаза Альдо приобрели удивительный зеленоватый оттенок, а ноздри раздулись:

— Ну конечно! Это не для вас! Вы, искатели мумий, витаете только в самых эфирных материях и сферах! Это было очевидно в тот день, когда ты знатно отлупил беднягу Фредди Дакуорта! Не говоря уж о былом: вспомни, как четыре года назад ты, самым невинным образом, сводил счеты с неподражаемым Ла Троншером на углу улиц Кастильоне и Монблан... А знаешь, что сейчас сделает торговец? По порядку: сначала заберет свои чемоданы, затем сядет в поезд на Александрию или Порт-Саид, оттуда первым же пароходом вернется домой, в свою лавочку и к своим тапочкам! Потому что он, торговец, терпеть не может терять время зря!

После этой гневной речи повисло грозное молчание. Адальбер, отвернувшийся было в смущении, шмыгнул носом и проговорил:

— Ладно. Извини. Сначала брякнул, потом подумал. И только...

— Но брякнул же!

— Какой ты нетерпимый! Постарайся понять, что этот человек производит на меня сильное впечатление. Как и на всех в округе. Его тут считают высокодуховным существом, настоящим верующим, воспарившим над вульгарным приземленным мировоззрением обывателей. Он предпочел отшельническую жизнь и изыскания...

— Мне он больше напоминает Старца Горы![357]С той только разницей, что он не приказывал еще кому-нибудь из слуг броситься с башни своего замка, если придет охота лишний раз убедиться в их преданности. У него такой взгляд...

— Насчет взгляда ты прав, да и в остальном, возможно, тоже... Но истинно одно: он явно не из нашего столетия и именно поэтому, наверное, так действует на меня...

Адальбер помолчал и добавил:

— Ты ведь меня не бросишь?

— Тогда скажи, зачем я тебе нужен? Адальбер снова шмыгнул носом, а потом взглянул другу в глаза:

— Ты для меня — лучшая моральная поддержка! Мы же всегда неплохо ладили друг с другом, правда?

— Не стану возражать.

— Ну, тогда останься еще ненадолго! У меня такое чувство, что вокруг нас что-то затевается. А знаешь что? Мы могли бы съездить на могилу Уа! Анри без труда выхлопочет нам разрешение. В этих местах он тоже не последний человек.

— Что ты надеешься найти? Картер, должно быть, там основательно поработал.

— Вне всякого сомнения, но кто знает? Бывали случаи, когда гробницу выпотрошат дочиста, а там все еще скрываются сюрпризы.

— На самом деле, почему бы и нет?

Анри Лассаль же особого энтузиазма не выказал.

— Гробница Уа? Можешь лезть туда, если вам так хочется. Там всего одна железная дверь, от которой, должно быть, потеряли ключ, так что она никогда не бывает заперта. Но ты увидишь в ней только довольно хорошо сохранившиеся настенные рисунки. Что до прочего, Картер и его последователи выскребли все до дыр! Лучше расскажи-ка мне про ваш визит к Ибрагим-бею. Что-нибудь узнали?

— Только то, что приходивший ко мне человек не мог быть братом Эль-Куари по той простой причине, что у того вообще не было брата. О самом Эль-Куари старец сказал, что тот был одержим идеей выкрасть у Картера Кольцо, но действовал он по своей собственной инициативе. И Ибрагим-бей будто бы не одобряет подобного рода действий...

— Такое отношение Ибрагим-бея к способам приобретения Кольца меня не удивляет, но вот отказался бы он от талисмана, если бы ему его принесли?

— Думаю, он смог бы это сделать, — вздохнул Адальбер. — Такому человеку, как он, никакой талисман не нужен, он и сам совладает с любыми темными силами. Должно быть, он на равных с потусторонним миром...

— Вот сейчас, когда ты это сказал, я вдруг вспомнил раввина Лева, с которым познакомился в Праге. Помнишь, он еще помог нам отыскать рубин Безумной Хуаны[358], — вдруг задумчиво проговорил Альдо. — Эти люди обладают силой, недоступной нашему пониманию. Может быть, и правда он бы отказался...

— Но рассказал ли он вам что-нибудь, имеющее отношение к Неизвестной Царице?

— Ничего! Абсолютно ничего! — пробурчал Адальбер. — Нас крайне любезно приняли, но разговор был недолгим.

— И все-таки я бы поклялся, что ему что-то известно, — прошептал Лассаль. — Если не все, что можно о ней знать!

— Но не исключено, что он совершенно ею не интересуется! Ну что ж... Завершив беседу на столь высокой ноте, нам остается лишь приодеться и отправиться на танцы к губернатору! — заключил Адальбер, вставая.

— Я, если позволите, не пойду! — попросил Альдо. — Слов нет, как не хочется туда идти.

— Ты что, дичиться вздумал?

— Нет, просто там могут оказаться люди, которых мне совсем не хочется видеть.

— Ты о принцессе Шакияр или о Ринальди?

— Я об обеих.

— Ну и зря. Бал там всегда на высоте.

— Нисколько не сомневаюсь, но, если позволите, господин Лассаль, я бы с большим удовольствием провел вечер на вашей чудесной террасе, наблюдая за вечерним небом с сигарой в руках. Этих приемов я уже навидался достаточно, и думаю, что их еще будет немало! А вот пейзаж так прекрасен, что его никакие светские рауты не заменят.

По улыбке хозяина дома он понял, что тот расположился к нему еще больше.

— Не стану вас отговаривать, — согласился Лассаль, — и, честно говоря, я бы и сам предпочел разделить с вами любование природой. Но мне необходимо быть там. Если какой-нибудь мало-мальски известной в Асуане личности придет в голову взбрыкнуть, Махмуд-паша вполне способен надуться. А ты, Адальбер, если хочешь, тоже оставайся, я не буду в обиде!

— Ну уж нет! Попрыгаю, это меня отвлечет и пойдет на пользу. Я с вами!

Адальбер не вполне оценил неожиданную тягу друга к одиночеству и не скрыл этого, когда они оба направлялись в свои комнаты:

— Неужели ты так испугался этих дам?

— Не испугался, нет, просто не хочу их видеть.

И скажу тебе даже больше: если бы они подумали, что я вернулся на родину, то мне от этого было бы только лучше.

— Ладно, как знаешь...

Два часа спустя, усадив в машину обоих джентльменов, облаченных в парадные костюмы со знаками отличия (особенно это касалось Лассаля, прикрепившего к пиджаку награды из разных стран, тогда как Адальбер удовольствовался лишь орденом Почетного легиона, военной медалью и Железным крестом первой степени), Альдо, одетый в смокинг, дабы не нарушать заведенного в доме порядка, с наслаждением устроился на террасе. Там его уже ждал накрытый стол, освещенный парой свечей в превосходных подсвечниках по обе стороны от приборов. Фарид, предложив гостю писки, от которого тот отказался, стал накладывать ему в тарелку фуль, египетское национальное блюдо, которое он уже успел полюбить: вареные бобы в кисловатом соусе, со специями и зеленью, с добавлением мелко рубленных овощей, сдобренное кунжутным маслом и соком зеленого лимона. За фулем последовала какая-то рыба в соусе из зелени, неизвестная Альдо, хотя он, впрочем, и не стремился разузнать о ней поподробнее. Вслед за ней подали голубя, приготовленного на гриле, с гарниром из кунжутных фрикаделек и разнообразных овощей. А на десерт — миндальные сладости в меду, которыми он старался не злоупотреблять, и все это запивалось шампанским. Хоть Анри Лассаль и перешел в мусульманскую веру (на самом деле он был исмаилитом и подчинялся Агахану[359], как и многие другие местные жители), но, по счастью, так и не отрекся от продуктов виноделия своей милой Франции.

Сгустилась ночь, и пурпурный с золотом огненный закат, перебрав все оттенки фиолетового, приобрел цвет индиго, а серп молодой луны посеребрил воды Нила. На острове Элефантина, раскинувшемся своими садами посередине реки, дрожали огоньки — там находились развалины храма и несколько старинных построек. Еще выше по реке виднелся пальмовый букет на воде, остров Амун. Фелюги сложили свои паруса-крылья, и город окунулся в особую тишину, наполненную тысячью тихих звуков, таких знакомых, что на них перестаешь обращать внимание. Не слышно было даже звуков оркестра из отеля «Катаракт». Хотя все здание и переливалось огнями, но не могло, конечно, тем вечером соперничать с иллюминацией губернаторского дворца, где, казалось, было светло, как днем. Со своего наблюдательного пункта Альдо мог видеть гирлянды фонарей и даже различал далекий шум голосов на неясном музыкальном фоне.

Поужинав, он улыбкой поблагодарил Фарида, пересел в глубокое плетеное кресло, раскурил сигару и долго, полузакрыв глаза, с удовольствием вдыхал ее тонкий аромат. Над долиной прошелестел нежный ветерок, донося отзвуки бала. Но вдруг голоса стихли и ввысь устремились переливы удивительного голоса. Смягченные расстоянием, эти звуки приобретали еще большую таинственность.

Это Ринальди исполняла главную арию из «Аиды», и Альдо закрыл глаза, целиком отдаваясь во власть этого мгновения чистой красоты. Словно сбросив земную оболочку, дивный голос звучал как будто сам по себе, и у князя внутри все затрепетало. Он еще раз порадовался, что не поехало дворец, где очарование дивным вокалом не было бы таким совершенным — ведь примадонна, как он знал, не отличалась хорошим воспитанием. Да и внешний вид певицы оставлял желать лучшего. А тут ее голос как будто освободился от бренного тела и звучал поистине божественно... Когда ария закончилась, до него докатился гром аплодисментов.

Певица тут же перешла к молитве из «Тоски», а затем исполнила арию Лиу из «Турандот», которую Альдо просто обожал. К его восторгу, она даже повторила ее на «бис». В волнении он поднялся с места, чтобы аплодировать стоя, как сделал бы в венецианской «Ла Фениче» или в «Опера де Пари», но тут вдруг почувствовал страшный удар и без сознания растянулся на плитах террасы.

Он пришел в себя, ощутив на своем лице брызги холодной воды. Мысли путались, болела голова, но он с удивлением обнаружил, что находится там же, на террасе, но сидящим в кресле. Две головы встревоженно склонялись над ним: Адальбер и Лассаль. От запаха нашатырного спирта, который поднесли к его носу, он чихнул и оттолкнул флакон, отдавая предпочтение арманьяку, который чья-то заботливая рука уже вливала ему в рот. После первого глотка Альдо сам схватил стакан и без посторонней помощи быстро его осушил.

— Что я здесь делаю? — пробормотал он. — Ведь если меня стукнули по голове, то, вероятно, затем, чтобы похитить, не так ли?

— Или чтобы без помех сделать свое черное дело, — предположил Лассаль, который, кстати, был не слишком удивлен произошедшим. — Я сам как-то попал в такую же переделку в Лондоне, в 1922 году. Я туда приехал, чтобы...

— Бога ради, Анри, вы нам все это расскажете потом. Как ты себя чувствуешь?

— Плыву. Но после арманьяка стало получше, я бы еще несколько капель глотнул...

— Еще бы!

Ему выдали вторую порцию, и он стал дегустировать ее по всем правилам, не то что первую. Пахучий гасконский напиток оказался просто восхитительным.

— А вы давно на меня смотрите? — поинтересовался он.

— Мы только что вернулись, — ответил Лассаль. — Обнаружили вас и сразу же оказали первую помощь.

— Вечер закончился?

— Нет, но после чудесного концерта мы решили вернуться домой, а приехав, увидели вас лежащим на полу. Вы хоть знаете, в котором часу вас ударили?

— Точно не знаю. Ринальди как раз спела на «бис» арию Лиу из «Турандот», и меня сразу послали твердой рукой в нокаут. Наверное, у меня шишка со страусиное яйцо, — добавил он, осторожно ощупывая затылок

— Вполне возможно, — согласился Лассаль, сверяясь со своими нагрудными часами. — Получается, что это случилось почти что три четверти часа назад. Примерно в это время мы уехали из дворца. Я решил, что Адальберу следовало покинуть прием, поскольку он заметил среди присутствующих какого-то человека, который был ему что-то должен, и стал медленно закипать. Вот я и выдернул его оттуда...

— Только не говорите мне, что там был Фредди Дакуорт!

— Понятия не имею, кто он такой, просто я знаю Адальбера как облупленного... Позволю вам заметить, что по возвращении мы нашли Фарида связанным с кляпом во рту, повар Бешир был в таком же состоянии. Прочие слуги уже ушли и, должно быть, ничего не видели.

— Вы были правы, — заявил Адальбер, который отлучался, чтобы взглянуть на их комнаты. — В наших покоях будто тайфун прошелся.

— Значит, они что-то искали. Но что?

— Понятия не имею, — бессовестно солгал Адальбер. — Хочешь посмотреть на разгром?

— Дай ему прийти в себя! После такого удара

человек, должно быть, ног под собой не чует. Сейчас пошлю за доктором.

— Благодарю, но, наверное, это ни к чему, — отказался Альдо, поднимаясь на ноги.

У него это получилось лучше, чем он ожидал, и голова вскоре тоже перестала кружиться. Анри настоял, чтобы они с Адальбером взяли его под руки, и так они медленно побрели к флигелю для гостей, на первом этаже которого все было перевернуто вверх дном: здесь явно орудовали посторонние. Одежда кучей валялась на полу. Подкладки чемоданов были вспороты, чтобы было легче искать. Глядя на этот кавардак, господин Лассаль задумался:

— Что же они искали за подкладками чемоданов?

— Какой-нибудь документ, фотографию, в общем, что-то плоское, — предположил Адальбер. — Сразу видно, что вы хоть и были дипломатом, но никогда не соприкасались с темной публикой — шпионами и прочими секретными агентами!

— А ты, можно подумать, соприкасался?

— Случалось. Как бы то ни было, надо все привести в порядок. В таком бедламе заснуть невозможно.

— Фарид уже готовит вам комнаты наверху. А здесь пока запрем все на ключ, убираться будете завтра, — постановил Анри Лассаль. — А я рано утром съезжу в полицию, оставлю там заявление. Сейчас там нет ни одной живой души.

Они подобрали пижамы, тапочки, халаты и туалетные принадлежности и поднялись этажом выше, в комнаты с похожей мебелью, но другого цвета.

— О своих похождениях на балу расскажешь мне завтра, — предложил Альдо, остановившись на пороге своей комнаты. — А пока мне нужны таблетка аспирина и кровать!

Проглотив пилюлю, он заснул крепким сном, но как следует выспаться ему не удалось. На часах не было и семи, когда он скатился с кровати от жуткого грохота и ругани, раздававшихся с первого этажа. Он быстро натянул халат и бросился вниз по лестнице.

Там орудовал целый отряд полиции. Люди в мундирах цвета хаки и красных фесках заполонили разоренные комнаты, в то время как их начальник ругался с Анри Лассалем. Тот казался совершенно взбешенным.

— Возмутительное вторжение! К тому же вы явно перепутали преступников с жертвами. Это в мой дом залезли ночью, все перевернули вверх дном и стукнули моего гостя по голове. Так что мне непонятно, что вы тут делаете?

— Обыск, сэр! Около шести часов утра к нам поступила жалоба.

— От кого?

— Мне это неизвестно, но жалоба зафиксирована. Так что дайте нам возможность продолжить работу.

— Но что вы ищете?

— Мы скажем вам, когда найдем этот предмет!

— Тогда разрешите дать вам один совет: сначала вынесите всю мебель на террасу, иначе вам не разобраться в бедламе, который устроили в этих комнатах ночные «гости». Нам это, по крайней мере, позволит навести порядок после вашего ухода. Что касается меня, то сразу после завтрака я отправлюсь к губернатору и выскажу ему все, что я думаю по поводу этого неурочного вторжения! Л вот и вы, господа! — воскликнул он, заметив своих гостей. — Идемте к столу и оставим этих людей делать свое грязное дело. Морозини, как ваша голова?

— Спасибо, получше. Но что они ищут?

— Возможно, ветра в поле! Посмотрим, найдут ли они что-нибудь.

Альдо с Адальбером молча переглянулись.

Стол, первоначально накрытый на террасе, перенесли под колоннаду. Три или четыре года назад, находясь в Индии, друзья попали в похожую ситуацию: в их комнате все перевернули вверх дном, но не для того, чтобы что-то украсть. Как раз наоборот: затем, чтобы принести туда предмет, о природе происхождения которого у них были кое-какие догадки.

В этом случае сценарий повторился: когда они допивали по третьей чашке кофе, а Адальбер доедал пятую булочку, появился офицер. Вид у него стал еще более жуликоватым.

— Сэр, — заявил он, нарочно обращаясь только к господину Лассалю, — мы нашли то, что искали, и, к сожалению, эти господа должны пройти с нами.

Альдо с Адальбером были уже на ногах. Оба, не сговариваясь, попросили, чтобы им дали возможность переодеться, что и было разрешено, однако лишь под присмотром двух вооруженных полицейских, так что им не удалось переброситься и словом.

Хозяин скрылся где-то в глубине дома, громко требуя машину. Он заявил полицейскому, что намерен лично доставить своих друзей в участок, и не допустит, чтобы их возили по городу под конвоем и в наручниках. Его репутация и связи были общеизвестны в городе, и полиция, видимо, получила указание по возможности не препятствовать его просьбам.

Полчаса спустя шофер француза доставил своих пассажиров на комфортабельном «Делаже»[360]прямо в полицейское управление Асуана. Альдо, не слишком волнуясь, рассматривал различные варианты допроса. С тех давних пор, как они с Адальбером затеяли розыски несущих проклятия сокровищ августейших особ, каких только следователей он не перевидал! Они отвечали на каверзные вопросы узколобого турка, упрямого испанского быка, несносного версальца. Но им встречались и лучшие представители полицейского братства: шеф городской полиции Нью-Йорка Фил Андерсон, дивизионный комиссар Ланглуа из Сюртэ и суперинтендант Гордон Уоррен из Скотленд-Ярда. С двумя последними, впрочем, они потом стали друзьями. Кстати, упоминание имени англичанина могло бы оказаться очень полезным и стране, где всем заправляла Великобритания.

Однако здесь, в Египте, Морозини пришлось познакомиться с новым методом ведения допроса. Его проводил начальник полиции Асуана Абдул Азиз Кейтун. Толстый, как японский борец сумо, он подпитывал свой объемный живот, едва вмещавшийся в форменный мундир, с помощью фисташек, которые непрерывно отправлял себе в рот. Орешки эти он поминутно вытаскивал из салатницы, поставленной на край широкого стола. На столе почти не было бумаг; на нем скромно пристроились черная подставка для письма, ручки и телефон. Рядом, на небольшом складном столике, лежал мундштук кальяна. Толстяк медленно перебирал янтарные четки. Когда полицейские ввели задержанных, он перестал жевать и приоткрыл до тех пор прикрытые глаза, выслушивая многословный отчет офицера и время от времени согласно кивая головой. Наконец отчет закончился на высокой ноте, и на подставку для письма, брошенные жестом триумфатора, высыпались жемчуга Саладина. Кейтун тут же поднес к ним руку, предназначенную для подбрасывания в рот орешков.

— Хорошая работа! — одобрил он действия своих подчиненных прежде, чем обратиться к подозреваемым. — Ну, что скажете, господа? Кажется, мы выслушали обвинительное заключение.

Его английский был превосходен, с поющими интонациями, и когда после него заговорил Анри Лассаль, то показалось, что он набрал в рот камней. Но, возможно, плохое произношение было связано с его чрезвычайно нервным состоянием:

— Ах, так? Ваш приспешник, однако, забыл доложить вам, капитан, что он проводил обыск в комнатах, перевернутых вверх дном теми, кто проник туда еще раньше, ночью, лишив сознания ударом по голове одного из моих друзей.

— А что он там делал? Разве вы не были на празднике у его превосходительства губернатора? — величественно, хотя и не совсем логично поинтересовался полицейский.

— Да, я действительно был там, и меня сопровождал видный археолог, господин Видаль-Пеликорн, в то время как князь Морозини, — возразил Лассаль, напирая на слово «князь», — предпочел остаться в моем доме. Он находился на террасе, куда ему подали ужин, и наслаждался прекрасным вечером, как вдруг на него внезапно напали, а точнее, сильно ударили по голове, так что он пришел в себя только после нашего возвращения.

— А в котором часу вы вернулись домой?

— Примерно в половине второго ночи.

— Отчего же так рано? Праздник закончился в четыре утра.

— Потому что после концерта мы не захотели оставаться. В моем возрасте поздновато увлекаться танцами...

— А я хотел спать! — подключился Адальбер. — Но сразу расхотел, как только увидел, что мой друг Морозини лежит без сознания. К тому же в наших комнатах невозможно было спать — там все было перевернуто вверх дном!

— Значит, вы так и не ложились?

— Мы устроились в других комнатах. У господина Лассаля большой дом.

— Конечно, конечно. Так, значит, ваши комнаты кто-то нещадно обыскивал?

— Можно сказать и так. Было похоже, что там пронесся торнадо.

— В таком случае как вы объясните присутствие среди ваших вещей этой безделушки? — поинтересовался толстяк, наматывая колье на кончики пальцев. — Ведь когда где-то устраивают обыск, то это для того, чтобы что-то найти? Верно?

— Или для того, чтобы туда что-то подложить, рассчитывая на то, что полиция, которую в таком случае логично было бы поднять на ноги, обязательно это что-то найдет, — вмешался Альдо, которому весь разговор начал уже действовать на нервы.

— Но вы к нам не обращались... Зато в это же самое время против вас была подана жалоба по поводу кражи колье.

— Кто ее подал?

— Пр... Вас это не касается!

— Ах, не касается! Так я скажу вам сам: принцесса Шакияр, которая вызвала меня в вашу страну для того, чтобы продать мне это колье. Не знаю, известно вам или нет, но я являюсь экспертом по старинным украшениям.

Говоря это, Альдо смотрел на драгоценность и вдруг, вырвав колье из рук Кейтуна, стал пристально его разглядывать.

— О боже! Это совсем другое колье! Могу вас заверить, что это — подделка!

— Подделка? Да что вы говорите!

— Говорю о том, что вижу! Повторяю вам, я эксперт, но полагаю, в этом городе найдется по

крайней мере хоть один ювелир, способный отличить оригинал от подделки, особенно когда речь идет о таком ценнейшем оригинале, как жемчуга знаменитого Саладина!

— Получается, что принцесса пригласила вас, чтобы продать вам фальшивку?

— Колье, которое я видел у нее в доме, было подлинным. Именно поэтому я отказался покупать его сам или искать состоятельного покупателя.

— Почему же, раз это ваша профессия?

— Да потому, что я честный человек, капитан, а эти жемчуга всемирно известны, поскольку вот уже много веков они принадлежат египетской королевской семье. Очевидно, что без согласия Его Величества короля Фуада мне не удалось бы вывезти их из Египта. А когда я попросил принцессу предоставить мне такое разрешение, она не согласилась. И поскольку я не сдавался, она решила несколько дней подумать, как можно устроить это дело. Я даже отказался от приглашения на ужин, потому что должен был выехать из Каира в Луксор.

— А для чего вы поехали в Луксор?

Альдо глубоко вздохнул, справляясь с подступавшим раздражением. Но необходимо было сохранять любезный тон:

— Я поехал туда, чтобы встретиться с моим другом Видаль-Пеликорном. Я впервые в этой прекрасной стране, и друг предложил сопровождать меня в туристической поездке по историческим местам Египта. Обидно было бы посетить только Каир и не увидеть ничего другого, не правда ли?

— Слишком простой довод для защиты, а?

— Да от чего защищаться?! — возмутился Лассаль. — Во-первых, и любой адвокат вам это докажет, обвинение в краже в таких обстоятельствах не предъявишь. А тот факт, что обвинение исходит от принцессы Шакияр, — и вовсе курам на смех. Эта женщина не в себе!

— Думайте, что говорите! — зарычал Кейтун. — Она — член королевской семьи ...

— А князь Морозини принадлежит к европейской элите. Хотите, вам это напомнит французский посол? Я знаком с ним лично.

— Или еще лучше, — поддержал его Адальбер, — суперинтендант Уоррен из Скотленд-Ярда, он тоже в числе наших друзей. Вот и спросите у него, что он думает об этой заварушке...

На этот раз цель была достигнута. К тому же в это самое мгновение в кабинет, как к себе домой, ввалился полковник Сэржент в сапогах и со стеком под мышкой.

— И я его хорошо знаю, он мой шурин! Рад видеть вас снова, господа! — добавил он, протягивая руку для сердечного рукопожатия поочередно каждому из двоих друзей. — Хотя место не кажется мне выбранным особенно удачно! Не сочтите за нескромность, но я хотел бы узнать: по какой причине вы объясняетесь с полицией?

— Нас арестовали по подозрению в краже вот этого украшения, — ответил Адальбер, указывая на колье, в данный момент украшавшее подставку дляписьма. Полковник взял его в руки.

— Полный бред! Зачем вам воровать подделку? Дело в том, что я в этом кое-что смыслю, — широко улыбнулся он, глядя в сторону египтянина. Тот, поздоровавшись, уже и не знал, как себя правильнее себя вести, и, отставив орешки, занялся кальяном. Он принялся лениво его посасывать, надеясь, что производит впечатление человека, впавшего в глубокое раздумье.

Но Сэржент не отставал:

— Что скажете, капитан?

— Ничего. Я в растерянности, — наконец признался он. — А что, если эти господа припрятали оригинал, а это специально бросили в комнате?

Адальбер вскочил на боевого коня:

— Бросили в жутком бедламе, который какие-то мерзавцы устроили в наших комнатах после того, как ударили по голове Морозини, который дышал свежим воздухом на террасе? Да ведь это чистейший бред!

— Не думаю, — вступил Анри Лассаль, — что нашему послу понравится обвинение, выдвинутое в адрес господ такого высокого ранга. Господин Видаль-Пеликорн — член Академии и профессор нескольких зарубежных университетов. Князь Морозини — признанный авторитет в мире экспертов по знаменитым драгоценностям, его имя известно большинству королевских семей Европы. Так что мы будем делать? Посадите их за решетку или отпустите этих господ на свободу, предварительно зарегистрировав мою жалобу на порчу имущества?

Кейтун посмотрел на него глазами дохлой рыбы:

— Вы тоже желаете подать жалобу? — простонал он.

— Странный вопрос! Конечно! Не думаете же вы, что я оставлю всю эту историю без разбирательств!

— Но на кого вы хотите жаловаться?

— На похитителей колье, но поскольку мне они неизвестны и, полагаю, вам тоже, то, получается, на неизвестных лиц?

— Кстати, — вступил полковник, — я и сам хотел подать заявление. У меня украли лошадь... в смысле лошадь из конного клуба... пока я пил кофе у Бен Сайда. В отеле кофе в рот взять нельзя. Подозреваю, что там его варит англичанин!

Совершенно раздавленный обстоятельствами, огромный капитан как будто съежился. Альдо решил закрепить победу:

— И, если вы не против, я хотел бы лично вручить это колье его владелице. Это позволит мне раз и навсегда прекратить всякие отношения с ней. При условии, конечно, что вы меня отпускаете.

Ответ был краток, но ясен. Абдул Азиз Кейтун взял колье, протянул его Альдо и сделал выразительный жест, приглашающий его покинуть помещение. Он не предложил ему отправляться к черту, но эти слова, очевидно, крутились у него на языке. Черная кисточка его фески болталась, как спущенный флаг.

Оставив полковника и Лассаля писать необходимые заявления, Альдо с Адальбером пешком направились к «Катаракту». Идти было недалеко, погода стояла солнечная, Нил блестел сапфировым серебром, и прогулка оказалась весьма приятной. Если бы не история с жемчугами, Морозини получил бы полное удовольствие, но сейчас ему хотелось поскорее покончить с этим делом.

Египетский дворец встретил их суетой. После приема в доме губернатора многие гости, приезжавшие только на праздник, собирались на пароход или на поезд в Каир. Прочие выезжали на машинах за первый катаракт и за плотину[361], чтобы успеть на пароход, идущий вверх по реке, в Абу Симбел, Уади Халфу и Хартум. Другие, сошедшие с прибывшего утром парохода, заезжали в отель, сопровождаемые толпой слуг, тащивших их поклажу. Портье встретил друзей любезной улыбкой:

— Если вам нужны комнаты, господин Видаль-Пеликорн, — у нас их сколько угодно. Из-за непогоды на Атлантике появилось много отказов от брони для американцев.

— Спасибо, Гаррет, пока комнаты не нужны. Мы с князем Морозини хотели только повидаться с принцессой Шакияр: нам известно, что она находится в отеле.

— Да, она здесь. Но еще не спускалась. Я попрошу ее вас принять, — предложил он, снимая трубку внутреннего телефона. После краткого диалога с принцессой он сказал им: — Апартаменты номер три.

Не дожидаясь лифта, друзья бегом бросились по великолепной лестнице наверх. Стоило Альдо постучать, как горничная тут же открыла им дверь третьего номера и провела в гостиную, обустроенную в викторианском стиле. В широко распахнутые окна влетали уличные звуки. Горничная закрыла за собой дверь, предварительно объявив им, что ее высочество скоро будет.

Шакияр не заставила себя ждать: она появилась

в платье с разноцветными ирисами и мантильей той же расцветки в руке. Увидев, что пришли двое, а не один, она приподняла божественную бровь:

— Мне доложили о князе Морозини, но не о...

— Господин Видаль-Пеликорн, член Академии, египтолог, — представил Альдо. — Он пришел со мной только потому, что в некоторых обстоятельствах мы всегда действуем вместе. Простите за такой ранний визит, мадам, но нас извиняет то, что и самих нас наряд полиции поднял с постелей еще раньше.

— Что? К вам приходила полиция? — В тоне принцессы очевидно слышалось удовлетворение.

— Не к нам, но в дом лица, хорошо известного в Асуане и не только в нем, к господину Анри Лассалю. Там еще ночью все было перевернуто вверх дном людьми, которые ударили меня, лишив сознания.

— Ах вот как? Сочувствую... но чем же я могу вам помочь?

— Вы можете сделать гораздо больше, чем готовы высказать, — ответил дерзостью на дерзость Альдо. — Злоумышленники являлись, чтобы найти какую-то совершенно неизвестную мне вещь, а заодно подбросили вот это!

В руке его появилась нитка с семью жемчужинами:

— Эта вещь, вне всякого сомнения, принадлежит вам лично, поскольку именно вы немедленно обратились в полицию.

— Так и было! И эти умники отдали вам ее? Вот молодцы!

— Точнее, они предоставили мне удовольствие вам ее вернуть.

— Удовольствие?

— Вы же понимаете, что в моих руках подделка... и вам это отлично известно. На большую дорогу не выходят, даже если эта дорога проходит вдоль великолепного Нила, имея в кармане предмет исторической ценности. Предполагаю, что жемчуга Саладина, настоящие жемчуга, лежат в этот час преспокойно у вас в шкатулке в каирской резиденции, а эти были предназначены только лишь для того, чтобы загнать меня в ловушку...

— Ну и наглость! А ведь вы должны были сидеть в тюрьме...

— А я вот думаю, что там как раз место для вас! Обрисую вам ситуацию: вы вытащили меня в Каир для того, чтобы продать лично мне или поручить продать в Европе или в Америке национальное сокровище, которое вам принесли в дар в момент любовного затмения. Одновременно вы мне поведали, что следует во что бы то ни стало избежать того, чтобы ваш бывший супруг король Фуад об этом узнал. И даже сообщили, что с этой целью приказали изготовить очень приличную копию.

В их условиях я отказываюсь от сделки, как отказался бы любой из моих коллег, но вы меня просите подумать, давая понять, что вы сами, возможно, достанете необходимые разрешения. Теперь, размышляя о последовавших событиях, я понимаю, что если бы остался в Каире, как вы меня просили, то настоящие жемчуга нашлись бы в моем номере в «Шепардсе». Но только я покинул отель, как уже на следующее утро вам пришлось искать другой предлог, чтобы упечь меня за решетку.

Он осекся, борясь с внезапным желанием дать ей пощечину. Принцесса откровенно зевала, небрежно прикрыв рукой рот, и даже бросила ему:

— Вы утомили меня, милый мой. А у меня есть более важные дела...

— Возможно, но они подождут, если вы не хотите, чтобы это дело обернулось против вас. Так что продолжаю! Когда я уехал из Каира, вы послали своих людей следить за мной. И, как только мы прибыли в Асуан, вы стали претворять в жизнь свой хитрый план с той только разницей, что настоящее колье, которое просто так любому соглядатаю не доверишь — не ровен час, сбежит вместе с ним, — так вот, настоящее вы заменили поддельным. И вообще я думаю, что у вас их несколько, поддельных...

— Надо лечиться, если вам всюду мерещатся подделки.

— Спасибо, со здоровьем у меня полный порядок. Было бы логично отдать одну копию в государственную сокровищницу, настоящее колье оставить у себя, а вторую подделку заставить играть роль наживки!

— Какое богатое воображение!

— Еще бы! Но сдается мне, у вас оно еще богаче. Ясно, что если бы дельце выгорело, вам бы досталось целое состояние! Жемчуга остались бы у вас, а из меня в виде возмещения ущерба вы бы вытянули сумму, равную их стоимости. Неплохо задумано, но уже ясно, что из этого ничего не выйдет.

— Вы так считаете? А если я стану всюду говорить, что у меня украли настоящие жемчуга, а поддельные изготовлены вами, то...

— Не выйдет! — безапелляционно заявил Аль-до. — Кроме репутации, у меня есть такое оружие, какого нет у вас: достаточно одного звонка в Скотленд-Ярд, чтобы уже завтра их эксперт явился обследовать содержимое королевской сокровищницы.

— Из Скотленд-Ярда?

— Именно оттуда. У меня там служит близкий друг, занимающий довольно высокий пост, он-то и разберется во всем. А теперь, мадам, не буду вас задерживать, но сначала хотел бы услышать от вас о причине такого упорного желания навредить именно мне, в то время как легче было бы провернуть то же самое, например, с американцем, ведь основная ваша цель — это получить деньги, не так ли?

— Почему... почему... Да идите вы к черту! Я сделала то, что должна была сделать!

— Для чего или для кого должны были?

— Ни для кого! Мне нужны деньги! А теперь убирайтесь! Нам больше нечего друг другу сказать.

— Ах, нечего! А вот у меня еще есть вопрос.

— Не собираюсь вам отвечать! Уходите, или я прикажу персоналу отеля вышвырнуть вас вон! Впрочем...

Не забыв подхватить со стола брошенное колье, Шакияр вышла сама, громко хлопнув дверью.

— Ну и ну! — присвистнул Адальбер, сыгравший роль истукана во время их перепалки. — Нажил себе врага, но, по крайней мере, теперь будешь готов ко всему.

— Всегда лучше знать, с кем имеешь дело.

Пока они спускались по лестнице, Адальбер спросил:

— А какой вопрос ты хотел задать?

— Например, кем на самом деле был тот человек в ее каирском дворце, тот самый, который в Венеции пытался выдать себя за брата Эль-Куари. Невозможно допустить, что она его не знает!

— Бесспорно, но лично мне это абсолютно все равно! Да и потом, если бы не эта невероятная история, ты бы так никогда и не съездил в Египет! ...Ой!

Какая-то дама, роясь в сумке, сбегала по лестнице и, не заметив Адальбера, случайно наступила ему на большой палец ноги.

— Прошу прощения, — мельком бросила она через плечо, но он уже узнал ее по белокурой гриве, выбивавшейся из-под соломенного канотье в ромашках.

— Мари-Анжелин? — изумленно выдохнул он. — Вы здесь?

Она едва обернулась, кинув на него быстрый взгляд:

— Надо же, Адальбер!

И побежала дальше как ни в чем не бывало, даже не обратив внимания на Альдо. Они увидели, как она подбежала к молодому арабу, ожидавшему ее внизу с принадлежностями для рисования, и вместе с ним направилась к реке.

— Ничего себе! — протянул Альдо. — Чем мы ей не угодили?

— Понятия не имею. Но вот мне она не угодила тем, что отдавила палец. А ведь она, должно быть, здесь не одна...

Друзья дружно бросились к стойке регистрации.

— Я только что видел мадемуазель дю План-Крепен, — заявил Альдо. — Полагаю, что и маркиза де Соммьер также пребывает в ваших стенах?

— Это действительно так, ваше сиятельство. В этот час она, скорее всего, на террасе. Доложить о вас?

— Нет, спасибо, нет смысла.

Вдруг он почувствовал прилив настоящего счастья. Тетушка Амели в Асуане, вот так новость! Они кинулись на просторную тенистую террасу, где пожилая дама самым достойным образом дремала в высоком кресле из выкрашенных в красный цвет ивовых прутьев. На красном фоне девственной белизной выделялось ее пикейное платье, скроенное по старинной моде, и шляпа в виде белого соломенного подноса, наполовину скрытого расшитыми шелковыми листьями разных оттенков зеленого вперемешку с узкими белыми лентами. Этот шедевр возлежал, как на подушке, на копне серебристых волос с едва пробивавшимися рыжими прядями, выдававшими былой натуральный оттенок ее шевелюры. В своем кружевном стоячем воротничке из китового уса, вокруг которого обвивалась целая коллекция золотых цепочек, жемчужных ниток и мелких драгоценных камней, почти полностью скрывавших болтавшийся там же и обрамленный изумрудами лорнет, она была обворожительно старомодна и в то же время удивительно гармонировала с окружавшим ее викторианским убранством отеля. Никому бы и в голову не пришло, увидев ее, снисходительно улыбнуться, до такой степени она была изящна и благородна. Вдобавок, несмотря на свои восемьдесят лет, она по-прежнему была красива.

Альдо бережно поднес к губам унизанную жемчугами руку, и маркиза тут же открыла глаза ярко-зеленого цвета.

— Неужели вы оба здесь, мальчики? Ах, какая удача!

— Тетушка Амели, — ответил Альдо, — какая для нас удача, что мы здесь вас встретили. Вы даже представить себе не можете, как я счастлив видеть вас!

— И я тоже! — эхом отозвался Адальбер. — А еще удивительнее то, что мы только что столкнулись с План-Крепен, и она не только не удивилась нам, но вообще не обратила на нас внимания, а сама побежала к набережной в компании какого-то арабского мальчишки. Мы чем-то ей досадили?

— Успокойтесь, абсолютно ничем! Просто вот уже несколько дней она как будто витает в облаках.

— А давно вы здесь?

— Не меньше недели.

— В таком случае вы наверняка были на приеме у губернатора, — предположил Адальбер. — Как же случилось, что мы вас не встретили там?

— По той простой причине, что меня там и не было! Дорогой Адальбер, я путешествую ради своего удовольствия, а не для того, чтобы бегать по разным более или менее экзотическим приемам, где бы их ни давали. Заметьте, предполагалось, что там будет петь Ринальди, я готова ее слушать ночи напролет, но терпеть не могу на нее смотреть. Расскажите лучше о вас! Разве вы, Адальбер, не должны были сейчас находиться на раскопках? А может быть, вас отправили в поездку по окрестностям?

— По правде сказать, и да, и нет. У меня экспроприировали место последних раскопок и, поскольку в этот самый момент на голову мне свалился Альдо, я решил показать ему страну, которую сам так люблю!

Зеленые глаза маркизы распахнулись еще шире:

— А тебе, Альдо, больше нечего делать в разгар зимы, как изображать из себя туриста? Что тебя сюда привело? И где Лиза с ребятишками?

— Прошу вас, задавайте вопросы по порядку, — засмеялся Альдо. — Начнем с последнего. Моя семья сейчас в Вене, вернее, в Ишле, сопровождает выздоравливающую бабушку, у которой были проблемы со здоровьем, когда мы гостили у нее в Австрии. Это во-первых. Во-вторых, я прибыл сюда не как турист. Меня вызвали в Каир для заключения сделки... с очень странной личностью, и я убедился, что ни сделка, ни сама личность не внушают мне доверия. И тут я встретил Адальбера. Решив, что было бы обидно уезжать, не посмотрев страны, я оказался здесь. И страшно рад, что встретил тут вас.

Госпожа де Соммьер наставила на племянника лорнет и принялась пристально его разглядывать:

— Скажи-ка, почему я не могу до конца поверить твоему рассказу? Может быть, потому, что я тебя прекрасно знаю?

— Ох, ничто и никогда не укроется от вас! Ладно, я опустил некоторые детали, о которых расскажу вам потом. А пока не будем портить это чудесное солнечное утро...

Он сделал знак официанту-нубийцу, чтобы тот принес кофе.

— Но отчего мы не встретились раньше? — не унималась маркиза. — Разве вы остановились не в «Катаракте»?

— Нет, мы живем у одного моего старого друга, Анри Лассаля. Приехали накануне приема, и в отеле уже не было мест.

— Лассаль... Лассаль... Подожди-ка, это имя мне кое о чем говорит.

— Не такое уж редкое имя. А у вас такое количество знакомых... Не стоит себя обременять! В нужный момент память придет на помощь. Лучше расскажите нам о невероятном поведении нашей Мари-Анжелин. Признаюсь, такое пренебрежение к нашим особам обескуражило меня. За что все-таки она на нас сердится?

— Ни за что! Я же сказала вам, она сейчас витает в облаках. Это началось еще в прошлом году, когда мы вернулись в Париж после поездки в страну басков[362]. Бог знает почему, но она вдруг страшно увлеклась египтологией!

— Подумать только! — восторженно воскликнул Адальбер, широко улыбаясь. — Не я ли тому виной? Но почему так неожиданно?

— Кто знает! Во всяком случае, она записалась вольным слушателем в школу Лувра, накупила огромное количество книг, и если бы я вовремя ее не осадила, напомнив, что она прежде всего должна читать мне вслух и выполнять работу секретаря, она бы с радостью заменила «Фигаро» на «Книгу мертвых», а моих любимых авторов (включая интересные новинки!) на биографии Шампольона, Мариетта и прочих археологов, оставивших след в египтологии. Она даже купила ваши книги, Адальбер!

— Неразумно! Могла бы попросить у меня, я бы с удовольствием их ей подарил. Правда, в последнее время мы что-то нечасто виделись... О, прошу меня извинить, — добавил он, вставая, — пойду поздороваюсь с одним человеком...

Госпожа де Соммьер проводила его загадочной улыбкой:

— Можно сказать, отошел как нельзя кстати! Так что сейчас я кое-что расскажу тебе... На самом деле увлеченность началась в тот день, когда Адальбер подарил ей ту самую вазу «Кьен-Лонг», которую ему возвратили. Помните, она еще была одним из свадебных подарков этому бедному Вобрену...

— Где же логика, тетушка Амели? Ведь тогда она должна была заинтересоваться Китаем!

— Но она заинтересовалась Египтом. Вернее, египтологом. Эта ваза, которую ей подарил Адальбер, тронула ее душу. Может быть, из-за ее ценности? И она бог знает что себе вообразила...

— Уж не влюбилась ли она в Адальбера? Какая чушь! Вспомните: в то время она сгорала от любви к молодому Мигелю Ольмедо. Она каждый раз впадала в экстаз, говоря об «этом очаровательном доне Мигеле». И как это нас всех раздражало!

— О, я ничего этого не забыла, но, поверишь ты мне или нет, факт остается фактом. План-Крепен решила обогатить свои разнообразные познания наукой об иероглифах. Не говоря уже об изучении арабского языка, на котором она уже неплохо щебечет!

— Бред! А вы спрашивали ее о причине такого внезапного интереса?

— Естественно.

— И что она ответила?

— Что в нас всегда живет жажда знаний, особенно когда рядом находится такой прекрасный специалист! Что, по-твоему, я могла на это сказать?

— Что она при вас не должна играть роль Пико делла Мирандола[363] в юбке! Она находит время, чтобы вами заниматься?

— Это и является чудом.

— Не будем преувеличивать. Вы тут сидите совсем одна, в то время как она побежала куда-то в компании мальчика с акварельными принадлежностями!

— Ты же знаешь, я никогда ни в чем ее не ограничивала. Вспомни хотя бы выставку Марии-Антуанетты в Версале и прочие обстоятельства!

— Это правда. Но все-таки, Анжелина, влюбленная в Адальбера, — кто бы мог подумать?

Тетушка Амели легонько постучала по руке племянника кончиком лорнета:

— Сразу видно, что ты мужчина! Любая женщина поняла бы такое без труда. Адальбер, хоть и не относится к типу роковых мужчин, все же не лишен обаяния! Он образован, хорошо воспитан, обладает чувством юмора, смелостью и к тому же достаточно хорош собой.

— Ох, да знаю я, — вздохнул погрустневший Альдо. — Меня как раз больше беспокоит она. Мы так с ней дружны, и не хотелось бы видеть, как она страдает.

— Все потому, что она дурнушка?

— Ну конечно! Адальбер уж если и воспылает страстью, так только к какой-нибудь прекрасной диве. Вспомните Алису Астор или Хилари Доусон...

— Как, по-твоему, я могу о них вспомнить, если никогда их не видела?

— Можете мне поверить, они потрясающе красивы!

— Но ведь он быстро их забыл?

— К сожалению, это так, — честно признался Альдо. — Но только его голова сейчас занята мыслями о другой особе. Об одной девушке, вместе с которой он вел раскопки и которая...

— Всему свое время! Вот он идет. Сменим тему. И действительно, Адальбер с извинениями

снова уселся на свое место, хотя и нисколько не забыл, о чем они говорили до его ухода:

— Так, значит, наша План-Крепен предается египтологии, как господин Ле Труадек предается дебошу?[364] — развеселился он. — Забавно... забавно. Уверен, нас ждут интереснейшие беседы, она наверняка окажется прекрасной ученицей.

Альдо с маркизой обменялись грустными взглядами.

Глава 6 Все усложняется

Альдо, Адальбер и госпожа де Соммьер были страшно удивлены, когда особа, о которой они только что говорили, материализовалась перед ними в сбитом набок канотье, находясь в страшном волнении.

— Так мне не померещилось! — сразу закричала она. — Альдо с Адальбером здесь, в Асуане! Каким же чудом? А я уж думала, когда столкнулась с нами на лестнице, что это было видение...

— Да успокойтесь вы, право, План-Крепен! — урезонила ее маркиза. — Никакого чуда нет в том, что египтолог находится в Египте. Что касается Альдо...

— Я здесь по делам, которые в конце концов решил отменить, — поторопился объясниться он сам. — А потом решил посмотреть страну.

— А Лиза? Дети?

Прокурорский тон не понравился госпоже де Соммьер:

— Да что с вами? На сей раз ударились в инквизицию?

— Так ведь нет никакой тайны, — примирительно сказал Альдо. — Они в Австрии, катаются па лыжах и ухаживают за выздоравливающей бабушкой. Ну вот, теперь вы довольны?

— Конечно, конечно! Какой приятный сюрприз! Но как случилось, что я ни разу не видела вас в отеле? Вы только что приехали?

— Нет, мы уже были здесь в день губернаторского приема, но только в отеле не было мест. Так что сейчас гостим у старого друга Адальбера.

— Так ведь...

— Хватит вопросов, План-Крепен! Лучше пойдите предупредите в ресторане, что они будут обедать с нами!

— Не надо! Я сам схожу и заодно предупрежу Анри, чтобы не ждал нас к обеду.

— Они живут у некоего Анри Лассаля, — решила все же объяснить госпожа де Соммьер. — О чем-то его имя мне говорит, но о чем? С вашей энциклопедической памятью вы бы...

Мари-Анжелин рассмеялась:

— Конечно, помню! Неужели мы забыли о Монте-Карло? (Обращаясь к своей кузине и в какой-то степени к хозяйке, она употребляла только множественное число, подчеркивая ее величие.) Ну, десять лет назад? Казино... Стол тридцать-сорок...

— Боже милостивый! Вы думаете, это он и есть? Альдо, как он выглядит?

Альдо кратко описал внешний вид Лассаля, добавив, что тот владеет виллой неподалеку.

— Никаких сомнений! — оборвала его План-Крепен. — Именно этот индивидуум позволил себе нелицеприятные комментарии, поскольку мы обобрали его до нитки! Еще заявлял, что всяким клушам лучше сидеть дома с вязанием.

— Просто невероятно! Я был уверен, что он — любезнейший и вежливейший человек из всех, кого я знаю! Кроме того, он старый друг Адальбера и был очень привязан к его отцу. Лассаль-то, между прочим, и привил Адальберу вирус египтологии! Нет, здесь какая-то ошибка.

— Нет-нет, судя по твоим описаниям, это он и есть, — заметила тетушка Амели. — Единственное, что можно было бы сказать в его оправдание, так это то, что в тот день он был далеко не трезв. Но оставим его... Вон идет Адальбер.

Довольные встречей, да еще и в обстановке строгого восточного изящества, они радостно приступили к обеду. Монументальный купол нависал над танцплощадкой, облицованной серым мрамором, и почти полностью скрывал оркестр, разместившийся за резной деревянной решеткой. Если бы оттуда не слышались тихие английские мелодии, можно было бы подумать, что они находятся в кордобской мечети, настолько высоки были своды, поддерживаемые огромными арками и отделанными серовато-красным мрамором. На каждом столе, разумеется, стояли цветы, а между столами бесшумно скользили высоченные нубийцы в галабиях традиционных цветов отеля.

— И все-таки, Анжелина, куда вы так спешили, когда еще недавно на лестнице бросили на нас презрительный взгляд? — поинтересовался Альдо. Вопрос казался невинным, но План-Крепен сделалась пунцовой, в точности как клубничный сорбет[365], в который она тыкала десертной ложечкой. Ее-то она отложила и, изящно промокнув губы салфеткой, проговорила:

— Я? На ту сторону Нила, на остров Элефантина. Хотела сделать наброски храма Хнум, который находится на самой южной точке.

Все это было сказано непринужденным тоном, но Альдо было не провести. Она явно что-то скрывала, и он решил немного ее подразнить:

— Действительно все просто. Тем не менее вас почему-то сопровождал какой-то юноша, по виду гид. Хотя всего-то и дел, что пересечь этот рукав реки, и вы там.

Последовала пауза. Достаточная, чтобы пригубить вина.

— Ах, юный Карим? Он с самого приезда проникся ко мне симпатией и все тщится показать разные достопримечательности, не особенно известные... ну, те, которые не входят в обязательную программу туристических экскурсий. Вот, например, в храме Хнум он собирался показать мне скрытый за кустами барельеф.

Тут вступил в игру и Адальбер:

— А скажите, Мари-Анжелин, насколько вы продвинулись в своих занятиях? — весело начал он. — Расскажите-ка этим невеждам, кто такой Хнум!

Она шмыгнула носом, бросила на него взгляд, полный упрека, но все же стала рассказывать:

— Это бог с головой барана, создатель человечества и властелин катарактов. Он мог поднимать уровень вод в Ниле и занимался этим с помощью двух богинь, я забыла, как их звали...

— Сатис, его супруга, и Анукет, его дочь.

— Благодарю. Во времена фараонов V династии, которая берет начало в этих местах, его храм был центром культа всего Египта.

— Браво! — Альдо захлопал в ладоши. — Для начинающей вы вполне на уровне, так что я просто восхищен. Мои собственные знания о египетских богах ограничиваются Озирисом, Изис, Ра, Анубисом, Хатор, Хором и Собеком, богом-крокодилом. Да и то три последних — мои позднейшие приобретения, которые я почерпнул из сквозных (во всех смыслах) лекций Адальбера, пока мы плыли вверх по Нилу. На вашем месте я бы попросил его и вам кое-что рассказать. Страшно интересно! И на этот раз я не шучу!

— Я научу ее всему, что она захочет узнать! — закричал Адальбер. — Ах, какие нас ждут увлекательные беседы!

— Если позволите, только без меня, — вымолвила маркиза. — А то я теряюсь, когда вижу этих богов с головами животных, с лицом, изображенным в профиль и телом анфас.

— И все-таки одно не дает мне покоя: если не ошибаюсь, и года не прошло с тех пор, как Анжелина с головой окунулась в египтологию.

— Ну да, так и есть.

— Тогда как вышло, что вы оказались именно здесь? Обычно все начинающие мчатся в Карнак, Луксор, в Долину царей, в храм Хатшепсут и в прочие места. Вы должны были бы остановиться в «Зимнем дворце».

— Ты забываешь, что мы здесь не впервые. Я просто обожаю это место... и этот отель. И тем не менее признаю, что сначала выбрала «Мена Хаус» около Каира. Я там подпитываюсь от вида Пирамид. Они такие древние, что наши собственные годы кажутся абсолютно незначительными. Туда мы и поехали, но План-Крепен встретилась со слегка тронутой англичанкой, которая напичкала ее головку всякими неудобоваримыми историями.

— Они вовсе не неудобоваримые! — запротестовала старая дева. — Муж леди Лавинии был египтологом. Она присутствовала при раскопках и с тех пор, как он умер, приезжает в Египет каждую зиму, несмотря на то что с трудом передвигается. Так что плато Гизы подходит ей больше, чем этот гористый край. Но это нисколько не мешает ей держать в голове все, что касается заинтересовавших ее фараонов. Она, кстати, говорила, что в Долине царей и цариц уже нечего искать, зато южнее есть чем поживиться. Это касалось Асуана, Нубии и, возможно, даже Судана. Город и катаракт служили границей на землях фараона. А губернатора этих мест называли «охраняющим южные врата». Задолго до тех династий, которые известны нам, здесь был другой мир, другая цивилизация, другая империя.

Глаза Мари-Анжелин заблестели, и Адальбер с любопытством воззрился на нее:

— А рассказывала ли вам эта дама подробно об этой другой империи?

— Нет. Она знала только то, что в свое время ей рассказывал муж, а он умер слишком рано и долго болел перед кончиной, так что никак не мог приехать сюда для проверки некоторых фактов, полученных из какого-то источника. Кроме всего прочего, он был не слишком словоохотлив. Леди Лавиния случайно узнала обо всем этом, когда он бредил во сне, произнося в лихорадке какие-то слова и фразы. Например, то и дело он упоминал женщину, которую называл Неизвестной Царицей или Той, у которой нет имени...Адальбер и Альдо обменялись многозначительными взглядами, не укрывшимися от маркизы. И она сочла за лучшее прервать бурную речь своей кузины:

— Если это все, что было известно этой Лавинии, то лучше бы ей помалкивать. Сама, наверное, была в бреду...

— Очень может быть, потому что она не любила эту царицу, обвиняла ее, что та украла дух ее мужа.

— Иными словами, она в это верила? — спросил Адальбер.

— Во всяком случае, такое складывалось впечатление.

— Тогда лучше сказать вам сразу: ее муж ничего особенно нового не открыл. Легенда о Неизвестной Царице, пожалуй, самая древняя в долине Нила. Ею пользуются, чтобы стимулировать азарт новичков в археологии, и порой это даже бывает смешно. Что-то наподобие мишени в тире при учениях артиллеристов.

— Если бы я знала, Адальбер, что вы разобьете мои мечты, то ничего бы вам не рассказала!

— Полно, полно, не волнуйтесь! — стал утешать ее Альдо. — Вы, Анжелина, имеете все основания защищать свои мысли и представления. Это неотъемлемое право каждого человеческого существа. Но только здесь, в Египте, лучше бы знать, куда ступаешь. Чтобы вам было понятнее, я расскажу, что меня самого сюда привело...

— Действительно, а что?

Альдо улыбкой ответил на суровый взгляд Адальбера и, опустив рассказ о трагической гибели Эль-Куари, поведал только о вызове принцессы Шакияр и своем посещении ее дома, пытаясь притом обратить свой рассказ в шутку.

— Ты был совершенно прав, что отказался иметь с ней дело! — возмущалась тетушка Амели. — Должно быть, эта женщина сошла с ума!

— Да нет. Просто она действует в своих интересах. Знаете ли вы, откуда мы шли, когда встретили Мари-Анжелин? Из кабинета местного шефа полиции. Прошлой ночью кто-то основательно покопался в наших комнатах, которые отвел нам Анри Лассаль. В результате там обнаружилась вполне приличная подделка знаменитых жемчугов, которую я, как только рассеялся налет таинственности, имел большое удовольствие вручить лично их владелице. А она, заметим в скобках, тоже остановилась здесь!

— Я знаю, что она здесь, и, кажется, ее видела — ее трудно не заметить, — прошептала пожилая дама, которую эта история вовсе не забавляла. — А ты, Альдо, меня просто поражаешь! Ты разве не понял, что она хотела тебя заарканить? Ты по-прежнему наивен. Меня это удивляет.

— Заарканить? Меня? Да для чего же, ей-богу? Просто какая-то невероятная история, вроде той, что случилась с Адальбером, когда у него из-под носа стащили концессию на раскопки, он ведь рассказывал...

— Одно к другому не имеет никакого отношения. Всем известно, что археологи, в открытую или тайно, воюют друг с другом. Пример тому — дело Ла Троншера, этого странного человечка, который обчистил Адальбера. Вроде бы даже здесь, на островах, действует целая команда немцев, которых англичане очень хотели бы послать к чертям... Но твоя история меня просто поразила! Такая знатная дама!

— Какая разница? Все это уже в прошлом. А что, если нам попить кофе на террасе?

Это был способ сменить тему разговора. И пока они направлялись на террасу, и Альдо судорожно придумывал, чем бы занять своих друзей, он вдруг заметил, как принцесса Шакияр выезжает из отеля с огромным количеством багажа. Рядом с ней находился мнимый Эль-Куари. Альдо даже не пришлось объяснять Адальберу пришедшую в его голову идею: тот уже сам направлялся к стойке регистрации. Когда он вернулся, на лице его играла довольная улыбка:

— Уезжает, потому что жалуется на то, что в отеле в последнее время появились странные личности, но Асуан не покидает. Отправляется во владения своей семьи. Что касается усатого джентльмена рядом с ней, то это ее брат, принц Али Ассуари...

— Черт побери! А я думал, она именуется принцессой только потому, что когда-то побывала замужем за королем.

— Вовсе нет! Она принцесса по рождению. А вот и кофе, — добавил Адальбер, потирая руки с таким удовольствием, как будто только что сообщил самую увлекательную новость в мире.

Они еще немного посплетничали, но в тот момент, когда решили откланяться, госпожа де Соммьер удержала Альдо, шепнув:

— Мой мальчик, если тебе кажется, что ты мне заморочил голову, то ты сильно ошибаешься! Ставлю свои жемчужные бусы против устричной раковины, что оба вы по уши влезли в одну из тех темных историй, которые вы так хорошо умеете отыскивать.

— Ну что вы, тетушка Амели...

— Не забудь все же, что у тебя жена и дети... не считая План-Крепен и меня!

— Не беспокойтесь! Ничего не произойдет. Возможно, это утверждение было слишком оптимистичным.

На следующее утро, прямо во время завтрака, накрытого под пальмами на террасе, из уст Фарида друзья услышали новость: ночью были убиты Ибрагим-бей и его слуги. Выжил только управляющий, Тауфик, но его, раненного и без сознания, отвезли в городскую больницу. В доме основательно порылись и перевернули все вверх дном, от подвала до террас.

Почти в то же время явился полицейский агент, чтобы «пригласить» господ Морозини и Видаль-Пеликорна немедленно явиться в «Замок у реки», чтобы просветить официальных лиц по поводу того, что происходило в доме Ибрагим-бея, где они побывали одними из последних.

— Откуда этот осел Кейтун может знать, последними мы были или нет, если их всех там убили? — ворчал Адальбер, который терпеть не мог, чтобы его беспокоили в крайне важную для него минуту.

— Ты забываешь, что один из слуг еще жив...

— Что говорит о том, что убийцы — это мы, поскольку нас он видел последними.

— Капитан глупец, и это ни для кого не секрет, — согласился Лассаль. — Но этот факт не отменяет необходимости явиться по указанному адресу, поскольку нам даже предупредительно подали машину. Езжайте! А я займусь своим туалетом и присоединюсь к вам попозже.

Друзьям пришлось подчиниться. Перед тем как уехать, Адальбер все-таки позволил себе лишнюю чашечку кофе и дополнительный круассан (английский завтрак был не в чести у француза, приучившего своего повара печь великолепные круассаны и потрясающие булочки). Но предстоящая поездка его совсем не вдохновляла.

— Этот кретин способен и убийство на нас повесить! — поделился он своими опасениями с Аль-до, пока машина везла их к месту преступления.

Несмотря на ярко светившее солнце и легкий бриз, нежно колыхавший пальмовые листья, это место, полное благодати, как показалось им в прошлый приезд, сейчас выглядело довольно мрачно.

Они вошли в широко распахнутую кедровую дверь с двумя охранниками-нубийцами с ружьями наперевес и поняли, что красота этого места погублена навеки. Пострадал даже сад, так похожий на монастырский: повсюду валялись растоптанные и вырванные с корнем растения, опустошенные или разбитые фаянсовые горшки.

Внутри было еще хуже. Все диваны и подушки были вспороты, сундуки опустошены и перевернуты вверх дном. Не пощадили даже роскошные, похожие на огромные рубины с позолоченными узорами лампы: они валялись на полу, две из них были расколоты.

— Кто мог такое натворить? — возмутился Аль-до. — Только больной человек мог бы совершить подобное варварство. Интересно, в каком состоянии рабочий кабинет: ведь там было несколько очень ценных старинных книг...

Однако в кабинете по какой-то неведомой причине ничего не пострадало. Беспорядок, конечно, был, еще больший, чем до вторжения вандалов, но книги не тронули. На одном из двух диванов возле стрельчатого окна лежало тело Ибрагим-бея. На нем были заметны следы множественных ножевых ранений. На втором диване раскинул свои телеса, облаченные в полотняный костюм цвета хаки, Абдул Азиз Кейтун. Он все так же лениво помахивал своей мухобойкой и поглядывал вокруг мутными глазами, как никогда напоминавшими бараньи.

— А, вот и вы! — с удовлетворенным видом констатировал он. — Давно пора, я уже начал терять терпение. Ну, что скажете?

— Просто позор! — с отвращением проговорил Альдо. — Что тут еще скажешь...

— Вам в самом деле нечего сказать? Но не станете же вы отрицать, что именно вы последними навестили хозяина этого дома?

— Ничего подобного! Последними были убийцы Ибрагим-бея. Мы навещали хозяина больше двух суток назад. Кажется, времени у убийц было предостаточно...

— Возможно... Но по свидетельству живущего по соседству садовника, после вас сюда никто не приходил. Я хотел бы узнать о цели вашего визита к господину Ибрагим-бею. Ведь вы не были с ним знакомы?

— Почему же, я был знаком, — возразил Адальбер. — Имел удовольствие беседовать с ним года два-три назад.

— Имели удовольствие? Однако хозяин дома любезностью не отличался...

— Это зависело от того, с кем он общался. Ибрагим-бей был человеком большого ума и мудрости. Быть принятым у него — огромная честь. Естественно, мы приходили не для того, чтобы посудачить. Я египтолог, сударь, и мое имя достаточно известно в кругах, близких к археологии. Поэтому неудивительно, что такой ученый, как он, согласился побеседовать со мной.

— Так о чем же вы разговаривали?

— Насколько я помню, о гробницах элефантинских принцев. Надеюсь, вы сведущи в этих делах?

— Это не моя область! А вы, господин, — обратился он к Альдо, с трудом повернувшись на девяносто градусов, — вы тоже хотели проникнуть в тайны гробниц?

Альдо уже несколько минут колебался. Сказать или не сказать этому болвану об официальной версии смерти Эль-Куари? Но повелительный женский окрик прервал его раздумья.

— Оставьте же их, наконец, в покое, капитан! — раздалось по-английски. — Они мои друзья, я за них отвечаю. Они не виноваты в смерти дедушки! Молодая женщина, одетая в традиционные черные египетские наряды, пробиралась к ним, перелезая через стопки книг и кипы бумаг.

— Салима! — выдохнул Адальбер. — Вы? В этом доме?

— Почему бы и нет, ведь, как я только что сказала, он был моим дедом. Но я не жила здесь. Моя мать была англичанкой, и после ее смерти меня взяла на воспитание ее сестра. Здесь я бывала нечасто, пока не стала изучать египтологию. Хотя я любила Ибрагим-бея и восхищалась им. Но я была всего-навсего девчонкой, — добавила она с горечью, поразившей обоих мужчин.

— Куда вы исчезли? — начал Адальбер. — Я искал вас...

— Минуточку! — прервал его толстяк, который терпеть не мог оставаться обойденным беседой. — Вы, мадемуазель Хайюн, сказали, что знаете этих людей?

— Назвать вам их имена? Вот это господин Адальбер Видаль-Пеликорн, с которым я еще недавно работала вместе на раскопках, а это его друг — князь Альдо Морозини из Венеции, международный эксперт по старинным драгоценностям. Я недавно познакомилась с ним в Каире. Еще раз заявляю, что несу за них ответственность.

— Конечно, но все же...

Тон молодой женщины стал более суровым:

— Вместо того чтобы цепляться к мелочам, не кажется ли вам, что было бы достойнее отдать последний долг телу Ибрагим-бея, возле которого вы так непочтительно расселись?

Сказав это, она опустилась на колени перед диваном, потом села на корточки и, уже не тая горя, поднесла к щеке руку убитого. По ее прекрасному лицу стекали слезы.

— Конечно, конечно, — смущенно пробормотал Кейтун. — С минуты на минуту прибудет судебный эксперт и «Скорая помощь»...

— Так подождите их за пределами кабинета и оставьте меня наедине с моей скорбью.

— Однако следствие требует...

— Ничего оно не требует! Займетесь следствием, когда вывезете тело. Ваше поведение возмутительно! Я буду жаловаться губернатору...

Кейтун не без труда слез с дивана:

— Успокойтесь. Я ухожу. Но нам надо будет поговорить.

— Не сейчас!

Он не настаивал, но попросил мужчин выйти вместе с ним. Стоя, он был похож на огромную грушу, а нахлобученную на макушку феску легко можно было принять за черенок. Из-за излишнего веса он шел, медленно переваливаясь, и так доковылял, опираясь на палку, до ближайшего неповрежденного дивана в одной из первых комнат. Прочно усевшись на сиденье, Кейтун вновь обрел свой апломб.

— Бедная женщина! — заметил он. — От боли утраты совсем потеряла рассудок. Однако вернемся к предмету нашего разговора, ведь нас так некстати прервали, — снова обратился он к Альдо.

Но судьба распорядилась иначе: допрос не мог быть продолжен. В сопровождении санитаров появился судебный медик, и капитану пришлось вести их всех в кабинет.

— Это было бы даже смешно, если бы не было так грустно, — заметил Альдо. — Что будем делать?

— Ждать! Мне надо переговорить с Салимой!

— Но ты же видел, в каком она состоянии! Неужели нельзя перенести разговор на более позднее время?

— Вот именно, что нельзя! В такую минуту ей как никогда нужен друг.

Альдо не стал спорить. Он знал Адальбера как облупленного. Пикардиец[366] по происхождению, он был жутко упрям, а если вдруг влюблялся в женщину, то и вовсе терял разум. Подобное происходило с ним и раньше — в случаях с Хилари Доусон и с Алисой Астор. Он спускался с небес только после столкновения с суровой действительностью. А в случае с прекрасной Салимой, по красоте даже превосходившей прочих пассий Адальбера, дело принимало совсем плохой оборот! Согласился бы он поверить, если бы Альдо рассказал ему о том, что видел на отплывающем из Луксора пароходе? Конечно, обычная болтовня с молодым человеком — не грех, но был и другой момент, который сильно беспокоил Морозини: когда они были у Ибрагим-бея, тот как будто бы намекнул с сожалением, что кто-то из его семьи попался на удочку принцессы Шакияр. Так что, пока не доказано обратное, этим единственным членом его семьи и является Салима. Нельзя было забывать и о предостережении Али Рашида, с которым они виделись в Долине царей! Его из головы тоже не выкинешь!

Присев на гигантскую кадку, в которой произрастало чудом уцелевшее апельсиновое дерево, он следил взглядом за сновавшим туда-сюда Адальбером, не решаясь его позвать. И тут прямо перед ними откуда-то появился Анри Лассаль:

— Прошу прощения за опоздание! У меня спустила шина! Ну, что тут у вас происходит?

Альдо в двух словах ввел его в курс дела, в то время как Адальбер даже как будто не заметил присутствия старого друга.

— А-а, — только и протянул он, мельком взглянув на Анри.

Но так и не успел ничего добавить: из дверей, завернутое в белое покрывало, выносили тело Ибрагим-бея. За ним следовала Салима, тонкая тростиночка, закутанная в свои черные траурные одежды. Адальбер подошел к ней:

— Куда вы теперь? После того, что произошло, вам нельзя оставаться в доме. Просто счастье, что и вас тоже не убили!

На мгновение ее светлые глаза озарились подобием улыбки:

— Меня ведь здесь не было. Я обычно останавливаюсь в Асуане, у подруги. Но теперь-то как раз перееду сюда!

— Но, позвольте, это же невозможно! Слуги перебиты, один из них — в больнице.

— Подруга предоставит мне своих слуг. У нее их слишком много. Так что я решила поселиться здесь. Поймите, не могу я бросить этот дом!

— Им займется полиция. Дело касается самого Ибрагим-бея, они сделают все, что в их силах.

— Сразу видно, что вы их совсем не знаете! Дайте, пожалуйста, пройти!

— Но вы позволите мне навестить вас вечером, чтобы узнать, как вы тут?

— Только не сегодня! Мне нужно заняться похоронами дедушки. Кроме того...

Адальбер нехотя посторонился, и Салима проследовала мимо него, небрежно бросив через плечо:

— Нам нужно время, чтобы привести здесь все в порядок. Я дам вам знать, когда вы сможете зайти.

— Салима!

— Позже, я сказала!

Она удалилась, оставив остолбеневшего Адальбера.

— Что все это значит? — спросил Анри Лассаль, наблюдавший за сценой вместе с Альдо. — Он знаком с этой девушкой?

— Кажется, да, на свою беду. Она работала вместе с ним в гробнице Себекнефру, о которой он вам рассказывал.

— А теперь у него с ней проблемы?

— Пусть лучше он сам вам расскажет. После того, что произошло у нас на глазах, отвертеться он уже не сможет.

— Уж положитесь на меня! Если вам не будет скучно возвращаться одному, я бы взял его к себе в машину.

— Конечно, только не будьте слишком настойчивы! Он оказался даже чувствительнее, чем я полагал.

— Только этого нам еще не хватало!

Адальбер так и стоял, как статуя, в нескольких шагах от них, устремив немигающий взгляд на дверь, за которой исчезла молодая египтянка. Лассаль взял его под руку:

— Поехали! Подвезу тебя, заодно и поговорим. Тот покорно дал себя увести и только на пороге обернулся к Альдо:

— Ты с нами?

— Я за вами!

Альдо с удовольствием задержался бы здесь, но, судя по всему, полиция уже начала обыск, впрочем, как всегда, безалаберный, если судить по донесшемуся до его слуха звону разбитого стекла. Он с горечью улыбнулся: методы здешних сбиров[367] на века запоздали по сравнению с методами Скотленд-Ярда. Альдо направился к выходу, и нубиец, охранявший дверь, отдал ему честь. Но вместо того, чтобы сесть в предоставленную ему машину, он решил обойти строение, так напоминавшее сирийский замок Калаат[368], вокруг. В стенах не было ни единого отверстия, не считая стрельчатого окошка, пропускавшего свет в библиотеку усопшего. Оно было наглухо заперто и не повреждено. Примыкая к стенам, вдоль дома вилась узкая тропинка. Впереди беспорядочно громоздились черные скалы: тут не пролезешь, если только ты специально не натренирован. На тропинке — ни единого следа: убийцы наверняка вошли через дверь. А ведь такую средневековую дверь не очень-то и взломаешь. Вывод напрашивался следующий: у нападавших были ключи, или же у них был сообщник среди обитателей дома. Вот только кто? Из троих слуг двое были мертвы, а третий, израненный, находился в больнице. Так кто же?

Прислонившись к древней стене, Альдо закурил сигарету и стал всматриваться в окружающий пейзаж. Отсюда он казался особенно очаровательным. К югу от острова Элефантина виднелась горстка небольших островов и рифов. О них, пенясь, разбивались волны, а сзади высился левый берег Нила, дикий и пустынный почти до самой плотины. Вниз по течению вдалеке можно было различить величественные развалины старинного монастыря Святого Симеона и гробницы принцев. Удивительным был контраст песочно-желтых холмов с изумрудной зеленью островов. Альдо переполнило ощущение полного покоя, снизошедшего на него здесь. Понятно было, почему высокодуховный старец избрал этот уголок местом своего отшельничества... и совершенно непонятно, как здесь могло свершиться такое чудовищное преступление. Чем владел ученый, что могло спровоцировать убийство? Одни вопросы... А ответов на них нет. Докурив, Альдо щелчком забросил окурок между скал и двинулся к машине, чтобы ехать в «Пальмы». По дороге его посетила мысль, от которой по спине его пробежал холодок: а что, если здесь орудовали те же, кто убил Эль-Куари? Что, если они искали Кольцо Атлантиды? Ведь и трех дней не прошло с тех пор, как они с Адальбером побывали у Ибрагим-бея...

Ему лучше, чем кому-либо, было известно, что его собственная сделка не состоялась. Наверное, те, кто планировал убийство, предположили, что он отдал Кольцо тому, ради кого несчастный Эль-Куари рисковал, похитив его из Лондона... Чем больше Альдо размышлял над этим, тем тверже становилась его уверенность в том, что он прав. И это означало, что опасность стремительно приближалась и к нему. Раз убийцы до сих пор ничего не нашли, то они будут искать и дальше. Куда они направятся теперь? Вдруг он понял, что ему необходимо как можно скорее обсудить это с Адальбером: он нажал на газ и понесся к Лассалю.

Приближался час обеда, и Альдо нашел друга на террасе. Тот стоял, сцепив руки за спиной, и любовался пейзажем. Альдо убедился, что Адальбер был один, и быстро подошел к нему:

— Мне надо поговорить с тобой. Я думаю...

— Мне тоже надо с тобой поговорить, — перебил его Адальбер. Он явно сердился. — Что это ты наболтал Анри?

— О чем?

— Да о Салиме же, черт возьми! Насплетничал ему, что она бросила меня и осталась на раскопках с Дакуортом! Ты можешь объяснить мне, с какой стороны тебя это касается?

«О боже! — напугался Морозини. — Опять начинается, как тогда, на Атлантике, когда мы были на ножах из-за полубезумной американки, которая воображала, что она воскресшая Нефертити. После ложной египтянки теперь вот появилась настоящая!» Но вслух он сказал:

— Позволю себе заметить, что, если бы я не встретил твою прелестницу в Цитадели в Каире, ты бы так до сих пор и обвинял ее в предательстве. Ведь она сама, не правда ли, попросив передать тебе ее слова, включила меня в свою игру, и лишь благодаря этому ты «прозрел»! Так или нет?

— Так, но это еще не причина, чтобы все выкладывать Анри в тот момент, когда бедняжка и так страдает от ужасной смерти деда!

Альдо почувствовал, как в голову ему бросилась кровь, но все же сдержался:

— Если позволишь, попытаемся взглянуть на вещи здраво. Хозяин нашего дома, едва приехав в замок, стал свидетелем не слишком лестного для тебя поведения юной Салимы и, естественно, удивился. Я ограничился лишь тем, что поведал ему о том, что вы вместе работали и что это не очень хорошо закончилось. Вот и все!

— Тебе отлично известно, что это неправда. Наоборот, у нас все шло как по маслу. Она была замечательной ученицей. Просто случилось небольшое недоразумение.

— Ага, теперь ты называешь свои подвиги недоразумением! Я ведь сам видел, как ты душил Дакуорта, разве нет?

— Душил, но у меня были на это причины.

— Как же так? Если бы я не донес до тебя ее устное послание, кстати малопонятное, то ты так бы и бегал за ним, чтобы довести начатое дело до конца!

— Может быть, но я ведь уже тебя поблагодарил... Так что было бы гораздо предпочтительнее, если бы ты не откровенничал с Анри. Он такой женоненавистник...

— Я не называл бы женоненавистничеством страстную любовь к своей жене и нежелание жениться вновь на другой женщине.

— А я бы назвал, потому что знаю, как он относится к женщинам. Вот, например, он не знал Салиму, а теперь, благодаря тебе, на дух ее не переносит!

— О, как ты меня раздражаешь! Хочешь, я позову его и попрошу точно передать, что именно я ему сказал?

— Ни минуты не сомневаюсь, что вы бы быстро нашли общий язык, — усмехнулся Адальбер, — и нисколько не желаю слушать, как вы поете дуэтом! Правда заключается в том, что ты по какой-то причине ненавидишь Салиму и...

— Ну вот, пожалуйста! Опять двадцать пять! — воскликнул Альдо вне себя. — Хотел бы я знать, почему ты превращаешься в идиота, стоит только тебе влюбиться? Ты мне уже дважды пел эту песню. А слушать ее в третий раз — это уже слишком для меня! Так что предоставляю тебя твоей экзотической любви, а сам первым же поездом отправлюсь в Каир!

Он и не заметил, как повысил голос, так что его было слышно издалека. Неожиданно сзади подошел Лассаль:

— Вы собираетесь нас покинуть? Нет, это несерьезно!

— Еще как серьезно! Видаль-Пеликорн считает, что я бесцеремонно вмешиваюсь в его дела, так что мне здесь больше делать нечего... кроме как поблагодарить вас за гостеприимство. Эта поездка в Египет не имела никакого смысла. Разве что позволила мне познакомиться с вами... Тот усмехнулся:

— Всегда к вашим услугам... Но вы никак не можете уехать.

— Почему же не могу?

— А следствие? Хотите вы того или нет, но вы замешаны в этом деле, и славный Кейтун ни за что вас не отпустит. У него ведь хранится ваш паспорт.

— Могу попробовать уехать без паспорта... С деньгами...

— Будьте уверены, он вас сцапает! И тогда уж в его глазах вы точно станете подозреваемым номер один! Что поделаешь, он такой! Ограниченный, пожалуй...

Альдо на секунду задумался:

— В таком случае перееду в «Катаракт». Не могли бы вы приказать своему мажордому забронировать мне там номер и попросить, чтобы прислали машину?

Лассаль переводил взгляд с любезно улыбающегося Альдо на Адальбера, демонстративно повернувшегося к ним спиной.

— Но вы... вы действительно поссорились?

— Поверьте, мне очень жаль. До свидания, сударь... и еще раз спасибо за гостеприимство!

Полчаса спустя он выехал от Лассаля, в то время как Адальбер не сделал ни малейшей попытки к сближению. Наверное, действительно по уши влюбился в эту девушку. Альдо даже не попрощался с ним. Господин Лассаль в одиночестве проводил его до машины и в момент расставания энергично пожал ему руку.

— Надеюсь, до скорого! И уже шепотом добавил:

— Не переживайте! Я знаю его, как сына. Скоро он даст о себе знать.

— Боюсь, как бы на этот раз он не влип окончательно...

— Будем действовать по обстановке.

Благодаря Лассалю Альдо было не так грустно покидать «Пальмы». Перед отъездом, собирая багаж, он даже подумал было сунуть Кольцо из орихалка в конверт и отослать его Адальберу, но его удержало опасение, что как бы археолог из-за влюбленности не изменил своих планов, к тому же предмет его любви у Альдо особого доверия не вызывал. И талисман так и остался у него в носке. Не так эффектно, но зато надежно.

Приехав в отель, Альдо велел отнести багаж в номер, вымыл руки и отправился в ресторан в надежде встретить там тетушку Амели. Для обеда было поздновато, официанты уже убирали со столов, и, ко всему прочему, ссора с Адальбером отбила у него аппетит, и он удовольствовался бы чашечкой кофе.

Вдруг он заметил тетушку Амели. Она уже собиралась выходить в компании какой-то пары. Альдо узнал полковника Сэржента с женой. Все трое, казалось, были в превосходном настроении, и тетушка Амели смеялась от души. План-Крепен с ними не было: наверное, опять рисовала акварели в храме Хнум.

Не желая омрачать своим настроением атмосферу дружелюбия, окружавшую маркизу и ее спутников, Альдо уже было направился в холл, но тут госпожа де Соммьер заметила его и, без колебаний бросив англичан, сама направилась ему навстречу.

— Что это ты тут делаешь один? Похож на потерявшегося щенка.

— Не без этого! — попытался улыбнуться Альдо. — Но идите же к друзьям. У нас еще будет достаточно времени пообщаться, потому что я переехал сюда.

— А Адальбер с тобой?

— Нет, он остался у господина Лассаля.

— Надо же! А почему у тебя такое мрачное лицо? Ты обедал?

— Нет. Что-то не хочется.

— А кофе? Пойдем, закажем в баре. Там его готовят лучше, чем в ресторане.

Они сели за столик в тени гибискуса, и к ним тут же подбежал официант. Маркиза заказала кофе со сладостями.

— Я не голоден! — запротестовал Альдо.

— Когда горюешь, очень вредно сидеть с пустым желудком! Кроме того, ты обожаешь «наполеон», а здешний шеф-повар удивительно хорошо его готовит. А теперь рассказывай! Вы поссорились?

— Очень боюсь, как бы не хуже. Мы на грани разрыва. Не скрою от вас, что если бы я не вынужден был остаться здесь из-за следствия по делу об убийстве Ибрагим-бея, я бы уже уехал на вокзал.

— А какое отношение ты имеешь к смерти этого человека?

— Мы с Адальбером были последними гостями в его доме. А потом его убили. Ко всему прочему, местный шеф полиции хотя звезд с неба и не хватает, но отобрал мой паспорт. Поэтому я здесь застрял!

— Возможно, это не так уж и плохо! «Наполеон» подали вместе с кофе, к которому госпожа де Соммьер заказала арманьяк. Все это выглядело так аппетитно, что Альдо не устоял.

— Когда ссоришься со старым другом, нет ничего хорошего в том, чтобы уезжать за сотни километров, так и не решив проблему, — заметила маркиза. — А теперь расскажи обо всем с самого начала.

— О чем же?

— Нечего мне голову морочить! — резко сказала она, устало вздохнув. — Я слишком хорошо тебя знаю и, кажется, уже говорила, что это дело очень похоже на трясину, которая вот-вот может вас поглотить. Дай-ка мне сигарету и рассказывай! Начни с Венеции. Твоя байка про принцессу — еще самое невинное во всей этой истории!

Наступила пауза, Альдо устало потер глаза, потом откинулся в кресле и вздохнул:

— Хорошо. Возможно, мне станет легче, если я с вами поделюсь. А то я уже тоже совсем запутался! Все началось январским вечером, когда я возвращался домой после ужина у мэтра Масарии... — И он стал снова рассказывать обо всем, на этот раз ничего не утаивая, но, по мере того как разворачивалась история, в нем росло странное чувство: как будто бы он пересказывал сюрреалистический роман, даже какую-то историю безумных. Но если кто и мог понять непонятное, так только тетушка Амели. Она слушала не перебивая, иногда с улыбкой, но при этом внимательно и подбадривающе на него поглядывала.

— Ну вот! — наконец заключил он. — Теперь вы обо всем знаете и можете передать Мари-Анжелин то, что сочтете нужным.

— Так я все ей расскажу, мой мальчик, можешь быть уверен. Разве что умолчу о том, что ты владеешь Кольцом, да и то из-за ее излишней склонности к мечтаниям. Она верный и изобретательный союзник, и я не хочу обходиться без ее помощи.

— Если она неравнодушна к Адальберу, появление на сцене Салимы Хайюн вовсе ее не обрадует. Лучше умолчите об этой детали!

— Посмотрим. Что касается того, что ты рассказал мне о Шакияр и ее братце, я бы сказала, и мне кажется, что ты и сам пришел к такому выводу, что она попыталась приручить тебя, чтобы заставить плясать под свою дудку, но только не с того конца взялась. Куда лучше было бы предложить тебе просто красивые украшения, ведь у нее их вагон... ты бы с ними уехал, а она бы тут же закричала: «Держи вора!» Тебя бы арестовали и потом бы шантажировали до тех пор, пока ты не отдал бы Кольцо, ведь Ассуари уверен, что оно у тебя. Думаю, твоя встреча с Адальбером в этот самый момент была случайной. На него, судя по всему, имела виды эта самая Салима, которой было от него что-то нужно. Но это «что-то» она, очевидно, уже получила, поскольку переметнулась в стан врагов. Хотя дружба с Шакияр еще не означает сообщничества.

— Али Рашид тоже говорил мне, чтобы я ее опасался.

— Али Рашид — араб. Он увидел, что она перешла в другой лагерь, и сделал определенный вывод, и этот вывод показался ему правильным, так как, ко всему прочему, речь шла о женщине. Хотя он бы и о мужчине то же самое подумал. Не забудь, однако, что ее деда убили. Она очень переживает?

— Конечно. Без сомнения, — тихо ответил Аль-до, вспомнив, как Салима скорчилась от горя, прижимаясь щекой к руке Ибрагим-бея, как строго призвала Кейтуна к порядку. — Приходится признать, что она вовсе не пыталась соблазнить Адальбера... и я даже начинаю сомневаться, не совершил ли сам глупость, восстановив против нее Анри Лассаля. Я поступил как завзятый сплетник, и, возможно, Адальбер прав!

— Быть может, но только не впадай в другую крайность. Тебя более всего страшит, что друг твой станет жертвой безнадежной любви, да еще в кругах, приближенных к его обожаемой профессии, вот ты и попытался защитить его, как смог. К сожалению, ничего из этого не вышло... но все еще можно поправить, потому что, хотите вы того или не хотите, оба сидите в одной лодке. Убийцы Ибрагим-бея наверняка были уверены, что именно ему вы отдали Кольцо. Кстати, как-нибудь покажешь мне его... Так вот, они думали, что Кольцо у него, поэтому-то решились после неудачных обысков в ваших комнатах на это жуткое убийство старика.

— Но кто, по вашему мнению, верховодит в этой банде? Шакияр и Али Ассуари? Лично я думаю, что они оба.

— Допускаю, что это мужчина, но я его не знаю. Должно быть, он вертит сестрой, как куклой. Ясно одно: пока Кольцо все еще у тебя, вам с Адальбером угрожает опасность, но, поскольку вы в ссоре, теперь каждый отвечает сам за себя.

— Да! Мы в ссоре! И, возможно, на всю жизнь!

— Ты всегда преувеличиваешь. Страдания Адальбера по поводу его пассий напоминают мне кризис подросткового возраста. У него это пройдет, как проходит у других....

— Но в его случае есть опасность, что останутся неизгладимые следы. Ну вот, теперь вам все известно. Что вы мне посоветуете?

— А сам ты что думаешь предпринять?

— Если бы я не застрял в этой дыре по вине дурака-полицейского, то уже был бы на пути в Венецию. У меня вся эта история уже в печенках сидит! Подумать только, а я еще мечтал о приключениях!

— Но ты всю жизнь будешь о них мечтать. Держу пари, что, даже сев на пароход, ты тут же побежал бы упрашивать капитана дать обратный ход!

— Вовсе не уверен...

— Да неужели? Ты способен бросить старого друга, чтобы он один выкарабкивался из этой грязной истории?

— Ну, есть один способ помочь ему, я о нем подумал, когда уезжал из «Пальм»: отдать ему Кольцо, и пусть выпутывается как хочет.

— Почему же ты этого не сделал?

— Потому что он расценил бы этот шаг как проявление моей гордыни и подумал бы, что я таким образом прошу у него прощения. Но если Кейтун отдаст мне паспорт и разрешит выехать из страны, я так и поступлю перед отъездом.

— Посмотрим... А пока очень советую тебе поспать. Потом наймем фелюгу и поплывем на прогулку по Нилу! Это как раз то, что нам обоим нужно!

Глава 7 Последователь Шерлока Холмса?

Тетушка Амели оказалась, как всегда, права: плыть под парусом в час, когда заходящее солнце чертит прозрачные узоры на белом полотне треугольного крыла фелюги, оказалось настоящим блаженством. Воды Нила были голубыми, как никогда, топорщась пенными гребешками там, где волны разбивались о скалы; воздух божественно чист, зелень изумрудна и густа, а яркие нежные цветы подступали прямо к воде. Чуть слышно напевая, на судне трудились моряки. Решено было

обойти вокруг острова Элефантина и затем там пришвартоваться, чтобы взять на борт План-Крепен, находящуюся в разрушенном храме.

— Она там с утра и будет рада уехать с нами, чтобы не дожидаться парома.

— Мари-Анжелин проводит там дни напролет? А вам не скучно без нее?

— Да нет, она не на весь день уезжает на остров. Чаще всего она отправляется сюда после полудня, хотя с тех пор, как я сдружилась с Сэржентами, иногда и с утра уезжает, запасаясь своим... сухим пайком? Так это называют?

— Именно так! — засмеялся Альдо.

— Кроме того, в теплых странах меня всегда тянет поспать после обеда, а ей на месте не сидится, ты же ее знаешь. Как-то она сама мне призналась, что не хотела бы терять зря ни единой минуты своей жизни...

— Я этому не удивляюсь. Но что же, она пропускает свою любимую утреннюю службу? Не приняла же она ислам, в самом деле!

В Париже Мари-Анжелин с точностью секундомера ежедневно, ровно в шесть утра, посещала службу в церкви Святого Августина. Там она организовала в некотором роде информационный центр, состоящий из старых дев и лакеев множества знатных домов, и годами черпала от них разные сведения, которые часто оказывали неоценимую помощь в многочисленных приключениях, куда неизменно ее втягивали, к огромной радости самой Мари-Анжелин, ее друзья — Альдо и Адальбер.

— Это не проблема! Недалеко от отеля есть небольшой монастырь, и она легко добирается туда пешком. Такая, как она, и на Северном полюсе часовенку найдет.

Потом оба замолчали, поддавшись волшебству речной прогулки. Здесь, на воде, Альдо словно сбросил груз своих забот. Пройдя северный мыс большого острова, а затем и остров-сад Киченер, они поплыли вверх по реке вдоль левого берега, где вскоре встретили паром, направляющийся к монастырю Святого Симеона. Приближаясь к проходу между островами Эсса и Элефантина, Альдо взглянул в предусмотрительно захваченный с собой бинокль и удивленно вскрикнул:

— Да что же ей тут делать?

— Ты о ком?

— Да о вашей же План-Крепен, бог ты мой! Возьмите бинокль и посмотрите на тропинку, которая ведет к понтону, где паром. Готов съесть свою шляпу, если это не она!

Но это была именно она. Сидя верхом на степенно вышагивающем осле, Мари-Анжелин не спеша спускалась к дебаркадеру. Рядом с ней трусил парнишка, которого они недавно видели в компании с ней. Она направлялась к парому, следующему на остров Изис, откуда на пароходе можно было добраться до Асуана.

— Ты прав, это она! Напрашивается справедливый вопрос: что можно здесь рисовать? Совершенно пустынное место.

— Если вам будет угодно ко мне прислушаться, я бы предложил, более не беспокоясь о Мари-Анжелин, вернуться в отель и подождать ее там. Интересно, что она расскажет нам за ужином? Вам же известна ее скрытность.

— Не понаслышке!

— А кто этот юноша? Я их уже второй вижу их вместе.

— Юный Хаким? Он ей очень предан с тех самых пор, как в первый же день после нашего приезда она вырвала его из лап одного верзилы: тот гнался за ним с хлыстом и обзывал попрошайкой. И она, вооруженная лишь зонтиком от солнца, ринулась в бой! Посмотрел бы ты на нее! Эпическая сцена! План-Крепен в одиночку совершила крестовый поход в лучших традициях своих предков, о которых она нам прожужжала все уши. Грандиозное зрелище! С того дня мальчик в какой-то мере сделался ее пажом. А мы расскажем ей, что видели их?

— Почему бы и нет? Она вольна находиться там, где пожелает.— Да-да, конечно. И все-таки иногда ее реакция бывает непредсказуемой.

Так и случилось этим вечером. Когда Альдо и тетушка Амели спросили ее, где же она побывала сегодня днем, Мари-Анжелин покраснела до самых корней своих соломенных волос и попыталась ответить как можно непринужденнее:

— Где? О, в этой стране, куда ни пойди, везде так интересно... Хаким рассказывал мне о... статуе... очень старинной и наполовину зарытой в песок

— И, полагаю, вы ее нарисовали?

Пурпурный цвет ее лица приобрел багровый оттенок:

— Нет... нет... в этом не было смысла... но прогулка оказалась приятной.

Альдо хотелось продолжить допрос, чтобы таким образом отомстить ей за плохо скрытое разочарование, когда она узнала, что, поссорившись с Адальбером, он переехал в отель один. Даже если вдруг она влюбилась, их многолетние доверительные отношения заслуживали иной реакции. Так что перед тем, как все они разошлись по номерам, чтобы заняться приготовлениями к ужину, он по дороге к лифту, воспользовавшись тем, что План-Крепен пошла к стойке за ключами, успел шепнуть на ухо маркизе де Соммьер:

— Ни слова о том, что я вам рассказал! Потом скажу почему.

Но объяснений ей не потребовалось.

— А я и не собиралась. История о Кольце вгонит ее в транс, и она тебя изведет, пока не выпросит у тебя это Кольцо, чтобы бегом доставить его своему избраннику. Но о вашей ссоре я расскажу ей правду.

— Вы ее ужасно огорчите...

— Она уже не ребенок, и все равно по-другому не получится. Ты же сам понимаешь, что она не удовольствуется расхожим объяснением в стиле Арамиса из романа Александра Дюма: «О, мы не сошлись в толковании одного места из жития святого Августина!»

— Но такое объяснение дало бы мне дополнительное время на размышление и преуменьшило бы значение размолвки.

— Безусловно, но правда все-таки предпочтительнее. Особенно в отношении такой женщины, как она. Она справится с этим известием!

И действительно, когда все они вновь встретились в гостиной, где собирались пассажиры перед тем, как пройти к столу, Мари-Анжелин, в виде исключения шедшая впереди маркизы, подошла прямо к нему:

— Альдо, я должна перед вами извиниться! Признаю, я испытала шок, когда вы объявили, что поссорились с Адальбером, но не думайте, что я сочла, что вы не правы, еще до того, как узнала о причине ссоры. То, что случилось, очень прискорбно, но, в конце концов, вы ссоритесь не впервые, и должен же быть какой-то выход из создавшегося положения?

Альдо широко улыбнулся ей в ответ. Он взял руку Мари-Анжелин и поцеловал ладонь, как часто целовал жене.

— Будем вместе искать этот выход. Спасибо, Анжелина!

За ужином только и говорили что об истории, произошедшей с Альдо и Адальбером. Альдо рассказал все, что ему удалось узнать о Салиме, не забыв и о предостережении Али Рашида. Удивительно, но реакция Мари-Анжелин оказалась такой же, как и у маркизы:

— Если вспомнить о его предыдущих романах, можно сказать, что Адальбер так и не повзрослел, он все еще находится в подростковом возрасте...

— Ну! Что я говорила! — восторжествовала тетушка Амели.

— С той только разницей, что последний кризис может оказаться тяжелее предыдущих. Эта девушка ведет себя странно: сначала сама навязалась ему в помощницы на раскопках, но как только какой-то хлыщ отобрал у него концессию, тут же и переметнулась на его сторону. Кроме всего прочего, ему ничего о ней не известно, ведь он с неподдельным удивлением обнаружил, что, оказывается, она на самом деле внучка убитого Ибрагим-бея! Плюс ко всему дедушка — единственный из ее родственников, но, несмотря на это, она, приезжая в Асуан, не останавливалась у него, а поселялась у этой Шакияр, даже когда той не было дома... Вот как сейчас, ведь принцесса жила в отеле даже после приема у губернатора.

— Может быть, они родственницы? — высказала предположение маркиза.

— Нет, у Шакияр нет родственных связей с Ибрагим-беем! Не забудьте о том, что сам он говорил о том, что из всей семьи у него остался только один человек.

— Это именно так, — убежденно подтвердила План-Крепен. — Я не вижу другого логического объяснения.

— А молодой красавец, с которым она любезничала на пароходе в Луксоре?

— Если хочешь знать мое мнение, ты сделал слишком поспешные выводы. Ничто не сближает так, как круиз, неважно, совершается он по морю или по реке. А что, если она тогда только что познакомилась с ним? Возможно, я защищаю ее напрасно, но к чему усложнять простые вещи? Оба они молоды, хороши собой и с удовольствием проводили время вместе.

— Я хотела бы уточнить один момент, — проговорила Мари-Анжелин. — По поводу настоящих и поддельных жемчугов. То, что их подкинули вам в комнаты, — дело, я бы сказала, обычное. Более необычно то, что там все перевернули вверх дном, обыскали, вспороли. Как правило, так себя ведут, когда хотят что-то найти, не так ли? Иначе это просто потеря времени.

— Без сомнения, — туманно вымолвила маркиза.

— Но что именно? Вы не догадываетесь?

Чтобы не отвечать, Альдо закурил и предложил сигареты и дамам. Госпожа де Соммьер отважно бросилась в бой.

— Нам ничего об этом не известно! — заявила она, подняв глаза к решетке под сводом, за которой наяривал оркестр (уже давно на сером мраморном полу кружились в танцах пары), как будто испрашивала у неба позволения на такую явную ложь.

— А мы в этом уверены?

— Ну, раз я сказала, конечно, План-Крепен! — рассердилась маркиза оттого, что невольно покраснела и потому, что чувствовала, что ей не верят...

— А что, если мы перейдем на террасу полюбоваться ночным видом? — предложил Альдо, отодвигая кресло, чтобы встать.

В эту минуту в зале появились полковник Сэржент с супругой и тут же внесли разнообразие в затянувшуюся беседу:

— Не желаете ли сыграть в бридж? А то что-то сегодня совершенно нечем развлечься, разве что танцами, а кое-кому остается просто слушать музыку, попивая вино...

— Почему бы и нет! — поспешил согласиться Альдо, хотя сам бридж не любил. Зато тетушка Амели в этой игре была сильна.

Преимущество этого предложения было в том, что таким образом легко можно было положить конец каверзным вопросам Мари-Анжелин, а заодно поближе познакомиться с леди Клементиной. Она его очень интересовала с тех самых пор, как он узнал, что леди — родная сестра суперинтенданта Скотленд-Ярда Уоррена, которого Альдо прозвал Птеродактилем: длинный нос, желтые глаза, голый череп и старая вытертая крылатка, которую он надевал в любую погоду, довершали сходство с доисторической птицей. Правда, крылатка не мешала ему носить под ней хоть и строгие, но безукоризненно элегантные костюмы. И все же, глядя на сестру, трудно было поверить, что у нее такой брат. Он был резок, а она, даже в свои шестьдесят, очаровательна: блондинка с серебристыми прядями в волосах, с прекрасными ореховыми глазами, тонкими чертами лица, правда, кое-где все же прорезанного морщинками, и исключительно милой улыбкой.

Этой самой улыбкой она наградила Мари-Анжелин, произнеся:

— Я в игре не очень сильна, но, надеюсь, меня подменит мадемуазель дю План-Крепен?

— Мне правда очень жаль, леди Клементина, но что-то я сегодня устала: к сожалению, не смогу быть вам достойным партнером. Вы меня простите?

— Ну конечно, дорогая! Но если ваши родственники проиграют, то вина будет лежать на вас, а если выиграют — то не поздоровится моему мужу, поскольку ему придется играть в паре со мной!

— Мы гордо понесем знамя английской кавалерии пред лицом русской артиллерии под Балаклавой! — засмеялся Альдо. — Я ведь и сам не мастер в этой игре...

Они направились к игровому салону, а Мари-Анжелин, попрощавшись, пошла к лифту. Но, вернувшись к себе в комнату, ложиться не стала. Она и вообще-то никогда не ложилась спать до тех пор, пока не поможет маркизе устроиться на ночь и не прочитает ей на сон грядущий несколько страниц очередной книги. В этот вечер, благодаря партии в бридж, у нее освободилось некоторое время, и она решила потратить его с пользой.

Набросив на вечернее платье из голубой тафты легкое пальто (после захода солнца стало прохладно), она сошла в холл и попросила дать ей адрес господина Лассаля.

— К вашим услугам, мадам! Пойдете вверх и налево, а потом еще раз налево и метров двести вперед. Дом называется «Пальмы». Не желаете ли машину?

— Нет, спасибо, не нужно. Мне полезно прогуляться.

Во всяком случае, прогулка помогла ей привести в порядок мысли. Тонко чувствующая натура, она сразу заподозрила, что от нее что-то скрывают, и теперь хотела подкрепить свое мнение, выслушав версию Адальбера. И, возможно, даже попытаться примирить двух таких любимых ею людей. Мысль о том, что эта ссора может развести их навсегда, была ей непереносима: Мари-Анжелин потеряла бы часть столь дорогого ей мира.

Она без труда нашла дом Лассаля, но калитка оказалась запертой, и вокруг царила кромешная тьма: ни в привратницкой, ни в окнах белого дома, видневшегося в глубине сада, не было видно ни лучика света. Возможно, все уехали? По словам Альдо, хозяин почти никогда не выходил за ворота, однако беседа с этим человеком вовсе не прельщала План-Крепен.

На мгновение ее взгляд задержался на черной цепочке колокольчика, рука потянулась позвонить, но тут же и упала: она передумала. Ничто не мешало ей снова прийти сюда днем и расспросить обо всем Адальбера, не вступая в беседы с этим Лассалем. И потом, хотя она и была героической женщиной — Крестовые походы предков обязывали, — но царившая вокруг гробовая тишина все же несколько тревожила Мари-Анжелин: ни крика летучей мыши, ни лая собаки. Ей сделалось не по себе, и она решила уйти прочь. Развернувшись, План-Крепен поспешила в отель, взяла книгу и стала терпеливо дожидаться возвращения госпожи де Соммьер.

Окончив партию, полковник Сэржент с Альдо отправились в бар пропустить по стаканчику. Они сдружились, к тому же англичанин проиграл им в бридж с таким неподражаемым юмором, что невозможно было не проникнуться к нему еще большей симпатией.

Выпив и покурив в молчании, полковник сказал:

— Возможно, мои слова вам не доставят удовольствия, но я считаю настоящей удачей то, что сюда вместе с вами не переехал ваш друг...

— А вам есть за что на него сердиться?

— Абсолютно не за что! Скажу даже, что подобный тип людей мне скорее импонирует. А радуюсь, что его нет, потому, что гостиничной мебели не грозит быть разрушенной. Сегодня вечером тут высадился Фредди Дакуорт со всей амуницией.

— Вы лично с ним знакомы?

— Обычное знакомство людей, несколько раз оказывавшихся в одном и том же отеле. С виду он не грубиян и, насколько я мог понять, тоже египтолог... хотя в его случае профессия выглядит скорее как декорация, а не всепоглощающая страсть.

— От того, наверное, что у него существует собственная точка зрения на это занятие. Вы что-нибудь слышали о методе кукушки?

— Кукушки?

— Это птичка ждет, пока прочие пернатые совьют гнездо, а потом подбрасывает туда свои яйца. Таков и метод Дакуорта: он начинает следить за кем-нибудь из собратьев по профессии и, если тот что-то обнаружит, спешит отобрать у него концессию, раструбив повсюду, что он первым сделал открытие... А поскольку у него, кажется, влиятельные покровители и к тому же — уж простите великодушно — он англичанин, то всегда без труда добивается своего. Таким образом он обобрал и Видаль-Пеликорна, заняв его место в перспективных раскопках. Но на этот раз дело не выгорело: гробница, хоть и наглухо замурованная, оказалась разграбленной еще десятки лет назад. Там даже валялся труп, не имеющий никакого отношения к телу фараона... или, скорее, фараонши... это, кажется, была женщина...

— Понятно! Конечно, не благородный, но очень удобный путь. Будем надеяться, что эти два джентльмена больше никогда не встретятся!

— На это действительно можно только надеяться, хотя верится с трудом! Асуан же не метрополия! А известно ли вам, почему Дакуорт так надежно защищен? Он что, племянник самого премьер-министра?

— Не премьера, а лорда Риббльсдейла, ставшего одним из богатейших людей Англии благодаря браку с некоей золотоносной американкой. Несмотря на возраст, она еще удивительно хороша, а уж эксцентрична сверх всякой меры!

— Ава Астор! — догадался Морозини, потрясенный новым поворотом событий. — Опять она!

— А вы ее знаете?

— Сказал бы даже, что слишком хорошо. Она мне помогла в одном деле, которым я занимался в Соединенных Штатах года три-четыре назад. Так что считаю своим долгом испытывать к ней некоторую признательность. Помимо этого, она, вне сомнения, самая несносная женщина, которую я когда-либо встречал. Исключая разве что ее собственную дочь Алису. Эта юная особа впадает в транс при одном упоминании о Египте. Уверяет, что она якобы какая-то возродившаяся принцесса, и всем без умолку трещит о своей старинной дружбе с лордом Карнарвоном, который участвовал во вскрытии гробницы Тутанхамона. Мой друг Видаль-Пеликорн тоже их знает. Он познакомился с ними на свою беду. Однако я очень надеюсь, что эти дамы в ближайшем будущем не испортят своим появлением здешний дивный пейзаж. Если к тому же они состоят в родстве с этим Дакуортом, нам тут резни не избежать!

Полковник расхохотался, в его взгляде появился азарт:

— Ох, не искушайте! А то начну молиться, чтобы нам было дано лицезреть эту сцену! Ведь здешние места, помимо руин и прогулок по Нилу, отнюдь не изобилуют развлечениями! Кстати, завтра утром собираюсь проехаться верхом. Не составите мне компанию?

Но Альдо отклонил приглашение. В прошлом он был отличным наездником, но уже давно не садился в седло. К тому же, приехав сюда по делу, он и не подумал прихватить подходящую одежду для конных прогулок.

— О, если дело только в этом, то нет ничего проще! Клуб верховой езды подчиняется офицерам гарнизона[369], и вам наверняка подберут у портного что-нибудь подходящее по вашей мерке. Что до практики, уверяю вас, это как езда на велосипеде — не забывается! Поедемте! Завтра для похорон как раз доставят в дом Ибрагим-бея его тело. Не скрою, хотел бы взглянуть на это зрелище...

А вот это уже становилось интересным! Не заставляя себя более упрашивать, Альдо согласился. Было все же немного странно, что полковник индийской армии[370] в отставке горит желанием поехать на похороны арабского старца, пусть даже и известного своей безупречной репутацией... Правда, совсем недавно он упоминал, что здесь недостает развлечений...

За завтраком леди Клементина все разъяснила:

— Мой муж любопытен, как кошка! Я даже иногда подозреваю, что это качество развилось в нем под влиянием моего брата. Знаете, Артур его просто обожает!

— И, наверное, не он один! Это выдающийся полицейский. И прекрасный друг.

— В данный момент его больше всего волнует кража, совершенная из Британского музея!

— Музей ограбили? Не знал...

— Гордон следил за тем, чтобы информация не просочилась. На самом деле украли только один предмет: египетский крест жизни Анх, найденный когда-то в этих местах. Этот предмет древнее самых древних фараонов. Кража не вызвала бы такого переполоха, если бы при этом не убили двух человек...

— А, понятно!

Ему было даже более чем понятно, он словно снова услышал голос Ги в ту ночь, когда погиб Эль-Куари, и вспомнил, как тот рассказывал, будто бы видел в Британском музее крест Анх из орихалка, дошедший к нам, скорее всего, из Атлантиды. Так, значит, крест похитили почти в то же самое время, когда Картера лишили защитного Кольца! А если к этому добавить неожиданный интерес к Неизвестной Царице, о которой каждый кричал, что она — лишь легенда, и вспомнить некоторые побочные детали, как, например, поиски Анри Лассалем имени своей мифической возлюбленной, и откровения некоей Лавинии в адрес План-Крепен, и недомолвки Ибрагим-бея — что ни говори, тут было о чем задуматься!

Утро следующего дня Альдо встретил одетым в бриджи[371], рубашку-поло и спортивную куртку; на голове у него красовалось твидовое кепи. Он весело гарцевал рядом с полковником, направляясь к «Замку у реки». Давно уже Альдо не чувствовал себя так раскованно. Утро с восходящим к зениту солнцем было прекрасным, и он почти с детской радостью обнаружил, что все еще хорошо держится в седле. Кстати сказать, конь принял его сразу, как только Альдо оседлал его, и князь, отбросив тревоги, поскакал вперед, наслаждаясь радостью конной прогулки.

— Ну, что я вам говорил! Разучиться невозможно! — похвалил его Сэржент, критически наблюдавший за ним. — Или ты хороший наездник, или нет, а возраст тут ни при чем... разве что скрутит ревматизм. И это тоже происходит у всех по-разному! Я вот знал одного старого афганца, жертву ревматизма. Он жутко скрипел всеми своими суставами. Но едва его смазывали какими-то тошнотворными мазями, как он тут же бросался к седлу и держался в нем, будто кентавр.

Они выехали спозаранку, чтобы опередить толпу, спешащую проводить усопшего в последний путь, ведь покойный пользовался репутацией мудреца и почти что святого. К тому же он погиб насильственной смертью. Несмотря на ранний час, на дорогу, ведущую к гробнице — довольно скромной постройке под куполом, возвышавшейся в стороне от старого дома, — уже прибыло немало людей. Полковник решил расположиться позади замка, со стороны реки. Они привязали коней к единственной в этом месте пальме и, вооружившись биноклями, стали ждать.

Их ожидание было недолгим. Вначале послышался гул, который, приближаясь, становился плачем и выкриками плакальщиц, перемежавшимися со стонами мужчин. Вскоре плато заполнила целая толпа, человеческое море, колыхавшееся вокруг кедрового гроба, в котором покоился убитый. Лицо его было открыто. Люди проталкивались поближе к гробу, отпихивая при этом совершенно беспомощных стражей порядка.

— Не знаю, намечаются ли речи, но официальным лицам нелегко будет взять слово в таком бедламе.

Отказавшись от бесполезной борьбы, чиновники во главе с губернатором сбились в кучку, ожидая, пока толпа отхлынет от могилы, возле которой уже стояла закутанная в черное с ног до головы Салима. Позади нее пристроились Шакияр с братом.

В бинокль Альдо хорошо была видна группа местной знати: Махмуд-паша с советником, Абдул Азиз Кейтун, размахивающий руками и пытавшийся руководить сбитой с толку полицией; прочие известные и неизвестные лица, среди которых он узнал Анри Лассаля и Адальбера.

— Потрясающе! — удивился полковник. — Весь город тут. Кроме разве что туристов, да и то неизвестно — может, и они тут есть! Наверняка хоть несколько человек привлекло это необычное зрелище.

— Интересно, пришел ли убийца? — задумался Альдо.

— Возможно. Этот праздник смерти завершает содеянное им. Он должен праздновать победу.

— Кажется, вы поддерживаете знакомство с капитаном Кейтуном? Известно вам, насколько продвинулось следствие?

— Я даже не уверен, что оно ведется. Все, что не касается поедания фисташек и курения кальяна, ему категорически не удается. Справедливо было бы задаться вопросом, о чем думают в Каире, до сих пор не присылая сюда достойного полицейского.

Имам умолк, и тело Ибрагим-бея поместили в гробницу. Все стихло. Официальные лица начали расходиться. Альдо заметил, как Лассаль пытается увести явно упирающегося Адальбера. Ему это удалось сделать только тогда, когда Салима и двое ее сопровождающих вошли в дом. После этого большая часть толпы тоже рассосалась. У входа в гробницу осталась только кучка самых верных молельщиков.

— Нам тоже пора уходить, — объявил полковник. — А вам случайно не известно, кто та молодая девушка, за которой так хотел последовать ваш друг?

— Вы и это заметили? — удивился Альдо. — Вы наблюдательный человек.

— Поневоле станешь таким на пенсии, оставив активную деятельность. Она чудо как хороша!

— Это внучка Ибрагим-бея, а те, кто с ней, — принцесса Шакияр, бывшая супруга короля Фуада, и ее брат, Али Ассуари.

Сэржент присвистнул от восхищения:

— Знатные господа, я слышал. А не ради ли этой девушки ваш друг так наподдал тому рыжему, когда мы с вами познакомились в Луксоре?

Альдо расхохотался.

— Браво! Вам надо попроситься в помощники к Уоррену. Скотленд-Ярд только выиграет, заполучив вас.

Старый солдат даже покраснел от удовольствия, услышав похвалу.

— Что ж поделаешь, надо ведь чем-то себя занять...

Они пустили лошадей легким галопом по плато, перед тем как повернуть к городу. Приблизившись к полковнику, Альдо показал на часы:

— Ничего, если мы, сделав крюк, проедем мимо полицейского участка? Кейтун, должно быть, уже вернулся, и я хотел бы с ним поговорить.

— Конечно! Скажу даже, что меня все это очень развлекает. Он такой болван, что просто смешно. Держу пари, что он сидит себе сейчас и в ус не дует, развлекаясь фисташками, кальяном и мухобойкой. Так что, спорим?

— Ни за что на свете! Это верный проигрыш.

Когда они приехали в участок, фисташки, мухобойка и кальян были на месте, но самого Кейтуна и след простыл! Правда, бас его грохотал где-то в глубине дома.— Похоже, я упустил прекрасную возможность разжиться десятью фунтами, — удивился Морозини.

— Все потому, что вы не англичанин. У нас держат пари на все подряд!

Мгновение спустя в кабинет ввалился Кейтун с папкой под мышкой.

— Что вам здесь надо? — рявкнул он. — А-а... здравствуйте, полковник, я вас не заметил. У вас опять украли лошадь?

— Нет. С вами хотел говорить князь Морозини.

— Ах так? В чем дело?

— Ну, раз уж он потрудился лично заехать сюда, лучше спросите у него сами...

— Ладно. Так что вам надо?

Разговор начался неудачно и рисковал превратиться в перепалку. Альдо предпочел взять быка за рога:

— Уехать домой!

— Зачем?

— Мне пора приступать к работе. Капитан, я деловой человек, а здесь только время теряю!

— Так уезжайте!

— Я бы с удовольствием... но мне нужен мой паспорт. Я не привык путешествовать нелегально!

— Это невозможно!

— Но почему?

— Потому что следствие еще не закончено.

— Но чем я могу помочь? Ведь не я же, в самом деле, убил Ибрагим-бея и его людей!

— Вы — один из двоих, видевших его последними.

— Ничего подобного! Последними были убийцы! А я не из их числа.

— Это ваша версия. Ее надо еще доказать! Тут в спор вступил полковник Сэржент:

— Если позволите, там был один свидетель. Мажордом, который попал в больницу. Если не ошибаюсь... Тауфик?

— Вы не ошибаетесь, но он в коме, а в таком состоянии на вопросы отвечать невозможно. Так что пока оставайтесь тут. И точка!

И, желая лишний раз продемонстрировать, что посетители больше не дождутся от него ни слова, Кейтун уселся и запустил свои жирные руки в блюдо с фисташками. Пришлось оставить его за этим всепоглощающим занятием и вернуться к лошадям.

— Невероятно! — вздохнул полковник. — Такое ощущение, что он лично имеет что-то против вас.

— Вы не поверите, но почему-то почти все полицейские именно так ко мне и относятся. Наверное, я им чем-то напоминаю рецидивиста.

— Что вы говорите? А вот мне так не показалось! Что ж, может быть, нам пора самим начать расследование? — предложил полковник, чуть не облизнувшись. — Предлагаю начать с больницы! Так они немедленно и поступили, но толку от их визита не было: «Да, высокий нубиец без сознания... нет, к нему нельзя...» У дверей круглосуточно дежурила охрана. Ситуация оказалась тупиковой, и только несгибаемый оптимизм полковника не позволял им впасть в уныние.

— В любом случае, — заметил Альдо, — он, скорее всего, ничего бы нам не рассказал. Ведь он говорит только по-арабски?

— Да, но я говорю на семи языках... в том числе на арабском и на пушту. До Пешавара и гуркхов, где я оттрубил долгие годы, меня еще назначали в Аден. Не отчаивайтесь! — утешил он Альдо, с силой хлопнув его по плечу. — Найдем выход.

«Вот только когда, — подумал про себя Альдо. — И в каком состоянии?»

Все три последующих дня стали для Альдо мукой. Он страдал от бездействия, не находя себе места в перерывах между прогулками верхом в компании полковника, чей оптимизм относительно «следствия» потихоньку таял и чье настроение было уже совсем не похоже на эмоциональный подъем в день похорон, и пешими прогулками или катанием по реке в обществе тетушки Амели, которая явно за него тревожилась. Мари-Анжелин поторопилась воспользоваться его присутствием рядом с маркизой, чтобы ежедневно убегать «на этюды» в какие-то таинственные места. При этом она дала всем понять, что не нуждается в компании, сделав исключение лишь для юного Хакима. Из «Пальм» никаких вестей не поступало, и Альдо с каждым часом все больше свирепел. Он горел желанием ворваться туда, даже, если понадобится, проникнуть силой и устроить Адальберу такую взбучку, которая вытравила бы из его головы само воспоминание об этой проклятой Салиме. Он заодно сердился и на Анри Лассаля за то, что тот продолжал держать его в неведении. С каждым днем все, что его окружало, уже не радовало князя, и даже дивный пейзаж ему надоел.

Помимо Сэржента, источником положительных эмоций для него стала еще одна постоялица отеля «Катаракт», с которой его познакомила тетушка Амели: англичанка лет сорока, высокого роста и плотного телосложения, с красивым открытым лицом и лучистыми умными глазами. Ее звали миссис Маллоуэн, и она была женой «месопотамского» археолога, но в Англии и во Франции она была более известна тем, что сочиняла детективные романы под псевдонимом Агаты Кристи. Она поселилась в «люксе», чтобы без помех заниматься творчеством. В разговорах эта дама была совершенно непредсказуема и полна юмора. Она, например, могла высказаться таким образом:— Что может быть лучше, чем выйти замуж за археолога? Чем больше вам лет, тем сильнее он будет вас любить...

В ней было качество, которое особенно нравилось Морозини: ей было абсолютно наплевать на разного рода легендарные и неизвестные драгоценности, так что они оба с огромным удовольствием предавались непринужденным беседам. Что, однако, все же никак не могло полностью избавить его от тревог.

Наконец на четвертый день утром произошло важное событие: портье вручил Альдо конверт с паспортом. Полиция не посчитала своим долгом объясниться с князем, да это уже и не имело никакого значения. Он обрадовался, как школьник, которого наконец-то простили, и, чувствуя, что вот-вот перед ним откроются врата свободы, полетел к госпоже де Соммьер:

— Аллилуйя, тетя Амели! Я могу вернуться в Венецию!

От письменного стола тут же поднялись две головы: маркиза с помощью План-Крепен писала письма.

— Тебе отдали паспорт?

— Да! Ужасно жаль покидать вас, но это путешествие, на которое я возлагал столько надежд, оказалось крайне неудачным, и теперь у меня нет никакого желания его продолжать. К тому же я здесь совершенно бесполезен. Так что уже завтра намереваюсь отправиться в Каир.

— Не стану тебя за это упрекать... — начала маркиза, но ее тут же прервала ее так называемый «секретарь»:

— А что с Адальбером? Что вы намереваетесь делать с ним? Так его и бросите?

— Спокойствие, План-Крепен! Он уже достаточно взрослый для того, чтобы самому принимать решения.

— Спасибо, тетушка Амели! А вам, дорогая Мари-Анжелин, хотел бы напомнить, что не я первым вступил на тропу войны. Если бы Адальбер хотел помириться, у него для этого было достаточно времени...

— Как будто вы его не знаете! Наверняка он мучается так же, как и вы.

— Вот это вряд ли! Скорее всего, в этот самый момент он играет роль утешителя для своей последней пассии!

— Которой вы не без причин не доверяете. Но я убеждена, что очень скоро ему понадобится ваша помощь.

— Хотелось бы знать, почему вы в этом убеждены? Я-то знаю, как бывает, когда он вобьет себе в голову какую-нибудь любовь: в это время мир для него больше не существует. Только возлюбленная. Так что предоставим его этому чувству... К тому же о нем заботится Анри Лассаль. Он же ему вроде сына.

— Возможно. И все-таки нельзя вам вот так уезжать. У меня предчувствие, что все мы об этом очень пожалеем! Очень скоро пожалеем!

По щекам План-Крепен текли слезы, и голос был таким тревожным, что Альдо растрогался:

— Не надо расстраиваться, Анжелина! Если кто-то и может собрать и склеить черепки нашей дружбы, то только вы и тетушка Амели. Он вас очень любит и, как только я исчезну из поля его зрения, возможно, скорее придет в себя. Я так думаю... А вам я оставлю подарок для него... Сейчас, одну минуточку...

Вбежав в свою комнату, он схватил конверт, положил в него Кольцо, запечатал и помчался обратно, чтобы передать его лично в руки Мари-Анжелин:

— Вот. Передайте это ему от меня, пожалуйста. Ему оно будет нужнее, чем мне.

— А ты уверен, что поступаешь правильно? — забеспокоилась госпожа де Соммьер. — Вспомни, о чем ты сам только недавно говорил: он немедленно передарит это повелительнице своих грез...

— Ну, если от этого он станет счастливее...

В это самое время План-Крепен ощупывала конверт, не решаясь все же его вскрыть:

— Что тут?

— Кольцо... это именно то, что мы от вас скрывали! А скрывали потому, что боялись, как бы вы тут же не побежали отдавать его Адальберу.

— Неубедительная причина! Может быть, вы все-таки расскажете мне обо всем? Я ничего ему не отдам, не узнав прежде, в чем тут дело. Раз вы уезжаете только завтра, то у нас есть весь сегодняшний день.

Она уселась в кресло, скрестив на груди руки и ожидая продолжения.

— План-Крепен! — упрекнула ее госпожа де Соммьер. — Вам не кажется, что у Альдо и без того предостаточно неприятностей? К чему усложнять?

— Нам следовало бы знать меня получше! Я оскорблена тем, что после такого количества совместных дел от меня считают нужным что-то скрывать... возможно, что-то очень важное...

— Конечно, важное! — начал терять терпение Альдо. — Так вы будете меня слушать или предпочитаете читать мне нотацию? Я ведь могу переслать Кольцо Анри Лассалю по почте...

— Нет, нет! Ни в коем случае! Я слушаю...

В нескольких словах он поведал ей историю Кольца и в конце своего рассказа вскрыл конверт, чтобы показать его Мари-Анжелин. Дурное настроение как ветром сдуло, и теперь она, как маленькая девочка, уставилась на Кольцо.

— Кольцо! Такое древнее! Просто невероятно!

— Так вы отдадите его Адальберу или нет?

— Конечно... хотя теперь я думаю, может быть, вы в чем-то были правы...

— Так мы ни к чему не придем! — рассердилась госпожа де Соммьер. — Альдо, отдай конверт мне, я сама пойду...

Но закончить фразу ей не удалось: зазвонил внутренний телефон. План-Крепен поспешила снять трубку. Это входило в круг ее обязанностей, так как маркизе мысль о том, что ей кто-то может звонить как прислуге, была непереносима. Послышались лаконичные ответы:

— Да... Да, он здесь. Хорошо, я передам ему. Она повесила трубку и обернулась к Альдо.

— Вас ждет внизу господин Лассаль. Он желает говорить с вами.

— Я спущусь к нему. А вы пока уберите это! — попросил он, сунув в руки Мари-Анжелин конверт и Кольцо. — Заодно сразу же закажу обратный билет в Венецию.

Он бегом спустился по лестнице и прошел к бару, где его ожидал старый ученый, сидя за столиком в углу перед полупустым стаканом. Выглядел он, как всегда, безукоризненно, но Альдо с беспокойством заметил прорезавшую его переносицу тревожную складку. И, не успев пожать Лассалю руку, сразу же поинтересовался целью его визита.

— О, сущие пустяки: Адальбер исчез!

— Как это исчез? — удивился Альдо, опускаясь на красную бархатную банкетку возле своего гостя.

— Как исчез — не знаю! Единственное, что я могу вам сказать, так это то, что мы с ним не виделись около двух дней. Позавчера вечером он ушел, получив через мальчика-посыльного какую-то записку и предупредив, что покидает дом ненадолго...

— И вы только сейчас забеспокоились? Вы хоть в полицию обращались?

— Естественно, но скорее для очистки совести. Сами же знаете, каковы деловые качества этой полиции.

— Могли бы мне сообщить.

— Вот я и сообщаю... хотя, не скрою, не без долгих раздумий. Во-первых, Адальбер был на вас очень зол. Во-вторых, он такое проделывает уже не впервые. Пять или шесть лет назад, когда он гостил у меня, то вот так же вечером ушел и появился только три дня спустя. Он очень раскаивался, но вид у него был такой довольный, что я даже не решился его отчитать. Правда, тогда в его исчезновении была замешана женщина...

— Почему вы думаете, что эта история не повторилась?

— Сейчас его мысли занимает лишь одна особа, и вы знаете, о ком идет речь. Будучи осведомленным о «теплоте» их отношений, я бы очень удивился, если бы узнал, что все это время он провел в ее объятиях.

— Но ведь самый лучший способ узнать — просто отправиться к ней и проверить?

Кровь бросилась в лицо Лассалю:

— Я? Чтобы я пошел в логово к этой гадюке, принцессе Шакияр? К тому же я не представляю, что Адальбер мог бы делать у нее.

— Вам же отлично известно, что возлюбленной Адальбера там уже нет, поскольку со дня похорон Ибрагим-бея она обосновалась в «Замке у реки»!

Господин Лассаль осушил стакан и скривился, как будто выпил какую-то отраву. Альдо тотчас же перевел его мимику на обычный язык:

— Но у вас не было никакого желания идти туда и проверять. Это слишком даже для женоненавистника, вам не кажется?

— Не мешало бы вам признать, что во всей этой истории есть доля и вашей вины!

— Послушайте, какой смысл нам тут препираться? Давайте я возьму это неприятное дело на себя. И сразу же поймем, там ли Адальбер.

— Но, возможно, его там удерживают насильно?

— С какой стати? В последнее время красавица Салима только и делала, что давала ему понять, чтобы он ушел с ее дороги. Решено, иду! Не беспокойтесь, — уже гораздо мягче добавил он, — я зайду к вам на обратном пути.

В несколько прыжков Альдо оказался наверху, в комнате госпожи де Соммьер, где, как и можно было ожидать, новость, сообщенная им, заставила Мари-Анжелин издать истошный крик. Да такой пронзительный, что старая дама чуть не подскочила в кресле:

— Что это с вами, План-Крепен, зачем вы так кричите? Насколько мне известно, Адальбер не умер.

— Вот именно, что вам ничего не известно! — возразила та, позабыв от волнения свое исполненное величия «мы». — Я уверена, что эта женщина очень опасна!

— Я тоже в этом уверен, но мы и не таких видали! — возразил Альдо. — Так что побегу туда не откладывая. Если вдруг не вернусь — кто знает? — предупредите об этом господина Лассаля. Даже если у вас о нем только плохие воспоминания!

Альдо уже собрался выходить, когда услышал голос Мари-Анжелин:

— Вы все еще думаете завтра уехать? Несмотря на беспокойство, он не смог сдержать улыбки:

— Ох, мадемуазель дю План-Крепен, вы никогда ни о чем не забываете! Подумайте сами, как я могу поступить!

Глава 8 Что же увидел Фредди Дакуорт...

Когда такси остановилось перед старинным замком Ибрагим-бея, Альдо попросил водителя подождать. Тот скорчил недовольную мину. С тех пор как в этих стенах было совершено ужасное злодейство, репутация старого замка сильно пошатнулась. Чтобы водитель был посговорчивее, Альдо уплатил только половину цены, сказав, что потом, если тот его дождется, заплатит вдвойне.

— А если не выйдешь?

— Тогда поедешь обратно и спросишь господина Лассаля...

— Знаю!

— Вот и хорошо. Скажешь ему, куда ты меня отвез, и он тебе заплатит столько, сколько я обещал.

На том и порешили.

Средневековая дверь замка была заперта, и Альдо пришлось несколько раз дернуть колокольчик, пока из-за приоткрытой двери не показалась голова темнокожего слуги в тюрбане. Князь протянул ему свою визитку и спросил, сможет ли его принять госпожа Хайюн. Тот с поклоном удалился, оставив его созерцать кадку с апельсиновым деревом, на которой ему пришлось коротать время в день убийства.

Долго ждать не пришлось. Прошло всего две минуты, и навстречу Альдо выплыла не чуждая театральных эффектов принцесса Шакияр в длинной тунике с многочисленными ниспадающими бусами и золотым колье с драгоценными камнями. На ее руках позванивали браслеты. Беседа не заладилась с самого начала.

— Что вам надо? — с ходу бросила она, не заботясь о правилах приличия.

Князь едва поклонился, ответив ей насмешливой улыбкой:

— Мне казалось, что я спрашивал мадемуазель Хайюн. Вы на нее ничуть не похожи.

— Она не принимает. А я здесь нахожусь для того, чтобы заботиться о ней в дни траура. Она не желает никого видеть. Что вам от нее нужно?

По всей вероятности, перед Альдо стояла женщина-дракон, не расположенная отступать ни на йоту. Он медлил с ответом, вспоминая полные горечи слова Ибрагим-бея об этой женщине, которая завлекла в свои сети единственного члена его семьи. Вот кому бы очень не понравилось, что она расположилась в его замке, как у себя дома. Вспомнив о почтенном старце, Альдо решил повременить с перепалкой:

— Я хочу, чтобы она ответила на один вопрос.

— Какой вопрос?

— Не спрашивайте меня об этом, мадам. Это касается только мадемуазель Хайюн.— Я могу передать ей и вернуться...

— Нет, мадам! Прошу простить!

Он сделал вид, что откланивается, но принцесса задержала его:

— Мне самой интересно узнать, поскольку уж вы здесь, как случилось, что вы все еще в Асуане после такого скандала с моими драгоценностями?

— Вам действительно снова хочется к этому возвращаться? — вздохнул он. — А мне казалось, что все уже сказано. Вы принимали меня за дурачка, пригласив к себе с намерением продать... или поручить перепродажу жемчугов Саладина, национального сокровища, из-за чего я мог бы оказаться в тюрьме, если бы какой-нибудь таможенник проверил мой багаж.

— Смешно! Эти бедняги глупы, как пробки!

— Надеюсь, вы не имеете в виду английских таможенников, которые... им помогают. Вот они бы меня ни за что не упустили!

— Но, в конце концов, клянусь, что эти жемчуга принадлежат мне! Могу же я, по-вашему, распоряжаться своим достоянием? Мне нужны деньги!

Альдо взглянул на нее с удивлением. Она чуть не плакала и, казалось, говорила искренне.

— Но все же вам не хотелось, чтобы об этой истории узнал король?

— Конечно! Какой мужчина согласится, чтобы продавали его подарок, сделанный им в момент любовного увлечения... даже если потом он сожалел о содеянном?

— Ладно. Допустим. Тогда как вы объясните присутствие фальшивых жемчугов в моем чемодане?

— Вы оскорбили меня! Естественно было бы отомстить вам. Не забудьте, что я была королевой Египта!

Да уж, судя по ее лицу, видно было, что она и сейчас мнит себя королевой. Альдо решил не уступать. Иначе это никогда не кончится!

— Давайте не будем больше вспоминать об этом. Я отказался от так называемой сделки, и вы решили выставить меня вором. Прошу у вас прощения и хотел бы услышать слова извинения и от вас, хотя заранее вас прощаю. Давайте будем считать, что мы теперь квиты, и покончим с этим, принцесса! — отрезал он, снова поклонившись, и на этот раз Шакияр не препятствовала его уходу. Но еще не дойдя до двери, он вдруг услышал голос:

— О чем вы хотели спросить меня?

Он обернулся. Шакияр исчезла, а на ее месте, как статуя в белом платье, стояла Салима, устремив на него взгляд своих светлых глаз. И, глядя на эту божественную красоту, он ощутил, как грудь его сжимается от неясной тревоги. Неудивительно, что она окрутила Адальбера! Сам Альдо в этот момент возблагодарил небо за то, что ему была послана Лиза и это служило защитой от очарования подобных особ, хотя даже жена не смогла помешать этой даме растревожить его сердце. Но что ожидает Адальбера? Что может предохранить его от колдовских чар этой прелестницы? Альдо понимал: чтобы вырвать у нее друга, придется объявлять настоящую войну. Да и то неизвестно, одержит ли он победу... Князь медленно направился навстречу девушке, хотя она не сделала в его сторону ни шага. И только когда он приблизился к ней вплотную, Салима предложила ему посидеть в саду, который только что привели в порядок. Девушка провела его вдоль узких, заново прорубленных аллей, вокруг клумб с душистыми цветами. В середине сада, напротив еще безжизненного фонтана, стояли две каменные скамьи. Салима села на одну из них, указала ему на другую. И усевшись, повторила снова:

— Так о чем вы хотели спросить меня?

— Где Адальбер?

Она удивленно приподняла прекрасные брови. Кажется, Салима не притворялась.

— А я должна знать, где он?

— Кто, кроме вас, мог бы ответить на этот вопрос? Два дня назад... точнее, два вечера назад какой-то мальчик принес ему записку от некоей дамы, я не знаю, от кого именно, но когда он прочитал это послание, то так обрадовался, что сомневаться не приходилось: записка могла быть только от вас. И он тут же последовал за мальчиком, предупредив человека, у которого он гостил, чтобы тот не волновался и что он вернется попозже...

— Если не ошибаюсь, это был господин Лассаль?

— Вы с ним знакомы?

— Я знаю его, как и все в Асуане. Но я перебила вас, извините и, пожалуйста, продолжайте.

— Я почти все рассказал: с тех пор Адальбер так и не вернулся.

— Ах так? И вы подумали, что записка от меня?

— От чего бы еще он стал таким счастливым? Вне всякого сомнения, записка была от вас. Не знаю, мадемуазель Хайюн, отдаете ли вы себе в этом отчет, но его отношение к вам давно уже переросло обычную симпатию учителя к ученице.

И, не давая ей времени возразить, Альдо продолжил:

— Впрочем, я убежден, что вам все это прекрасно известно, иначе как объяснить слова, которые вы через меня передали моему другу в Каире: «Скажите ему, что я не предавала»? Вы уже тогда знали, что можете без труда причинить ему зло!

— Зло? Ну, это уж слишком. Я была его помощницей, ученицей, и, уверяю вас, он прекрасный учитель и... просто великий археолог.

— Ну, это мне хорошо известно!

На устах девушки промелькнуло подобие улыбки:

— В таком случае, возможно, вам также известно о жестоком соперничестве между господами археологами, в особенности когда они из разных стран!

— Известно. Я не присутствовал при первом раунде боя Адальбера с Фредди Дакуортом, но имел честь в некотором роде являться рефери второго, случившегося в баре «Зимнего дворца» в Луксоре. Нам пришлось вдвоем оттаскивать Адальбера, чтобы помешать ему задушить соперника. Но дело в том, что дрались они не из-за концессии, а из-за девушки, и почтенный Фредди обвинялся в том, что переманил ее и отвлек от своих обязанностей.

— Как глупо! Вы же видели, на кого он похож!

— Тогда почему вы переметнулись в его лагерь, когда он облапошил Адальбера?

— Потому что речь шла о гробнице Себекнефру, и это перевешивало прочие соображения. Мне надо было туда попасть, и неважно было, кто откроет дверь. В бумагах дедушки я обнаружила, что там должен был храниться папирус, способный пролить свет на древнейшую легенду Египта...

— А вы, само собой, Адальберу об этом и словом не обмолвились? — презрительно бросил Морозини. — Похоже, вы времени зря не теряли и стали членом всех команд.

— Да нет же, я хотела добыть этот документ для дедушки, чтобы показать ему, что женщина может оказаться достойной и способна заниматься археологией.

— Но бог вас покарал тем же способом: гробницу обобрали еще раньше вас.

Салима молча отвернулась. Альдо понял, что попал в точку и ей не хочется распространяться о своем неблаговидном поступке. Но девушка презрительно проговорила:

— Ваше мнение мне безразлично. Совершенно естественно, что между великим Ибрагим-беем и господином Видаль-Пеликорном, даже если я по-прежнему восхищаюсь им, выбора быть не может. Но вернемся к вашему вопросу: даже предположив, что автором записки была я, может быть, вы мне объясните, по какой причине он мог бы находиться здесь? Поместить неверного в дом Ибрагим-бея значило бы осквернить его память! Это было бы верхом неприличия!

— Конечно, я и об этом подумал. Но я надеялся, что вы назвали ему место, куда собираетесь приехать, и он загодя помчался туда.

— Свидание? Романтическое свидание? Сударь, вы меня оскорбляете! Запомните, будьте добры: я не писала Адальберу, и он не приезжал ко мне! Чего вы еще хотите? — уже со злостью добавила она, поднимаясь с места. Пришлось и Альдо последовать ее примеру.

— Ничего. Мне остается лишь поблагодарить вас за то, что приняли меня для выражения соболезнований, и пожелать вам всяческого счастья... в ваших исследованиях, — поспешил он уточнить, видя, как застыло лицо Салимы.

Она не стала его провожать и только глазами следила, как он пересекал сад, направляясь к входной двери. А Альдо с трудом сдерживал ярость, поскольку был уверен, что эта девица, солгав, посмеялась над ним. Правду она могла сказать лишь в одном случае: когда речь шла о гробнице Себекнефру. Хотя о том, нашла она папирус или нет, Салима все-таки не сказала, а князь из осторожности не стал расспрашивать ее, заранее зная, что в ответ в лучшем случае получит лишь полуправду. С другой стороны, ему казалось, что одно уж теперь прояснилось: предмет «исследований» Ибрагим-бея. Тот тоже выбрал стратегию обмана и хоть и не показывал вида, но интересовался именно Неизвестной Царицей. Во всяком случае, он умел подчинять себе людей, и именно ради него Салима старалась принять активное участие в раскопках в гробнице Себекнефру. Из-за него же погиб Эль-Куари. Ибрагим-бею даже не надо было отдавать приказы или выражать какие-либо пожелания: приближенные их угадывали и тут же кидались исполнять. Великое искусство... но ему оно не помогло!

Альдо был все еще взбудоражен, когда приехал к Анри Лассалю, с нетерпением ожидавшему результата его вылазки.

— Ну что?

— Ничего! Или же крайне мало. Шакияр живет у Салимы, и кроме того, что девушка согласилась рассказать мне о своем странном поведении на раскопках в Луксоре, я так ничего и не узнал. Хотя вот еще что: записку с приглашением Адальберу писала не она.

— И вы поверили?

— А как тут не поверить? Хотя меня не переубедишь: я по-прежнему считаю, что записку принесли из ее дома. Адальбер ходил все время мрачный, а тут прямо-таки засветился, да?

— Именно! Казался счастливым, как мальчишка, которому принес подарки Дед Мороз. Значит, все-таки бедного мальчика похитили. Но кто?

— Мог бы поспорить, что это она... или приспешники ее дорогой Шакияр, которой, кстати, не доверял и сам Ибрагим-бей. Или, что еще более вероятно, помощники ее брата Али Ассуари, который, скорее всего, и является душой всей этой преступной компании, ведь он намного умнее их обеих.— Неужели она так глупа?

— Начинаю всерьез в это верить... Или же она самая выдающаяся актриса века! Но вернемся к Адальберу. Можно, я перекинусь парой слов с вашим Фаридом?

— Да, пожалуйста! Полагаю, вы будете спрашивать у него об обстоятельствах исчезновения Адальбера? Например, о приметах мальчика-посыльного?

— Вы правильно поняли.

— В таком случае я сам вам отвечу, потому что первым делом опросил именно его.

— И что же?

Анри Лассаль пожал плечами:

— Вы видели, сколько мальчишек болтается в городе, на высокой набережной и в других местах, горя желанием заработать несколько монет? Этому на вид было лет двенадцать, он был в почти опрятной галабии, на голове голубая тюбетейка. Сказать, что он был красив? Но это вам ничем не поможет, поскольку тут все мальчики красивы... Кстати, не хотите ли вы со мной отобедать?

— Я бы с удовольствием, но меня ждут в отеле.

— Наверняка ваша тетушка? Адальбер очень лестно о ней отзывался.

— Моя двоюродная бабушка, маркиза де Соммьер. В свои восемьдесят лет она обладает умом, острым, как заточенная бритва! А в самом деле, почему бы вам не прийти как-нибудь поужинать с нами в «Катаракт»? Я знаю, вы не жалуете женщин, но в данном случае могли бы сделать исключение для тети и ее кузины, а заодно и чтицы, Мари-Анжелин дю План-Крепен!

— Дьявол, ну и фамилия!

— А сама она еще краше. И считает своим долгом каждому объявить, что ее предки участвовали в Крестовых походах. Приходите, ведь мы четверо в данный момент и есть семья Адальбера. Нам нужно сплотиться, чтобы стать сильными! — заключил князь, устало улыбаясь.

— Договорились, я приду!

— Что ты себе вообразил? — вскричала госпожа де Соммьер. — Что она тебе скажет: «Ну конечно, дорогой сэр, именно я и похитила Адальбера. Он сидит у меня в погребе. Не хотите ли пройтись туда и побеседовать с ним?» Нет, от твоей наивности я иногда теряюсь...

— А что мне еще было делать? Адальберу мальчик приносит записку, он ее читает с выражением очевидного счастья на лице и бежит за посыльным, обронив на ходу, что вернется поздно...

— Ну и что?

— В этой стране есть только одно живое существо, способное заставить его лучиться от радости, читая ее письма, и это существо — мадемуазель Хайюн! Вследствие чего я мчусь к вышеупомянутой мадемуазель, чтобы спросить, не может ли она меня просветить на этот счет. А она не только не видела Адальбера, но даже и не приглашала его к себе. Где, по-вашему, его искать в таких обстоятельствах?

— Успокойся. Знаю, я была не права и терпеть не могу быть неправой, но я просто из себя выхожу, когда вижу тебя в таком состоянии! А ты действительно считаешь, что этому созданию хоть в чем-то можно доверять?

— Когда она, например, рассказывала, почему осталась работать с Дакуортом, это выглядело вполне правдиво.

— Но она так и не сказала вам, нашла она или нет тот папирус и что было написано в нем, — вступила в разговор до сих пор молчавшая План-Крепен. — Одному дьяволу ведомо, писала она эту записку или нет. Но Адальбер в нее поверил — вот в чем беда! Надо было бы хорошенько обыскать весь их старый дом, но это нелегко! Средневековая дверь и единственное, к тому же узкое оконце — негусто! Может быть, можно пробраться туда через террасу?

— Анжелина, вы видели, какие высокие там стены? Согласен, вы можете на них вскарабкаться, как белка, и сам я тоже еще пока не рассыпаюсь, но нам понадобится, во-первых, скоба, во-вторых, прочная веревка...

— Не хотите ли вы оба спуститься с небес на землю и вспомнить, где мы находимся? Веревка еще туда-сюда, но где вы собираетесь добывать скобу? Не в сувенирных ли лавках? Предположим даже, что вы как-то туда взберетесь, но что будет, если окажется, что в доме полно людей? Ведь это не облегчит вам задачу. Такого рода авантюризм должен подкрепляться хорошими тылами, а мы здесь на краю света. От местных властей проку никакого. И, к сожалению, ни один из вас не обладает талантом Адальбера отворять наглухо запертые двери.

— А что, если воспользоваться помощью полковника Сэржента? — предложил Альдо. — Он горит желанием пойти по стопам своего деверя, и вдобавок ко всему он англичанин, а это имеет свои преимущества. Опять же не забывайте, что господин Лассаль всех тут знает. Кстати, ничего, что я пригласил его на ужин?

— Самое время об этом спросить! — вздохнула маркиза. — Может быть, удастся из него что-нибудь вытянуть... и время скоротаем. Хочется надеяться, что он нас не вспомнит.

— Нет смысла питать иллюзии, — заметила Мари-Анжелин. — Мы незабываемы. Но, возможно, будет небезынтересно увидеться с ним.— Она права, тетушка Амели, вы потрясающе выглядите, — искренне восхитился Альдо, обратив внимание на жемчужно-серое шелковое платье, с изяществом подчеркивавшее ее все еще тонкий, несмотря на годы, силуэт. На сером фоне поблескивали колье, похожее на ошейник, браслеты и целые гирлянды бриллиантов. — Не уверен, что было разумно тащить такие великолепные украшения в «дебри» пустыни.

— Ну, удивил, мой мальчик, а еще эксперт! Может быть, ты стал плохо видеть? Это же бижутерия! Оригиналы лежат под замком в Париже.

— Ну, хорошо, успокоили. Ладно, пойдемте вниз!

— Еще минуту! — попросила Мари-Анжелин. — Сейчас, хоть и прошел первый шок от исчезновения Адальбера, мы по-прежнему будем в основном говорить о нем. А я хотела бы умолчать об одной посетившей меня мысли: мы располагаем единственным следом, который может привести к нашему другу. Этот след — мальчик, который принес письмо. С него и надо начинать.

— Не понимаю, зачем скрывать это от Лассаля. Мы с ним уже говорили на эту тему.

— И каково его мнение?

— Что это будет так же легко, как найти песчинку в пустыне.

— Неужели?

Больше Мари-Анжелин не произнесла ни слова. Да и времени не оставалось. В гостиной для приглашенных их уже ждал Анри Лассаль, затянутый в безукоризненный смокинг такой же белизны, как и его седые волосы. Заметив Морозини под руку со старшей из дам, он поклонился и в тот же миг узнал обеих. И покраснел.

— Ну вот! — зашипела План-Крепен. — Говорила же, мы незабываемы! Мы врезались ему в память навсегда!

Но пожилой господин решил сыграть в открытую, причем не без изящества, поскольку первым затронул больную тему:

— Боюсь, дорогой Альдо, что вы сослужили своей тетушке плохую службу, пригласив меня на ужин в ее обществе. Мы видимся не впервые, и боюсь, что я оставил о себе не слишком лестное впечатление. Но как можно было себе представить, что маркиза де Соммьер, о которой я слышал столько хорошего от Адальбера, станет моей счастливой соперницей в Монте-Карло? Я смущен, мадам.

— Полно, не смущайтесь. Казино имеют печальное обыкновение выводить игроков из себя и заставлять их реагировать совершенно необычным для них образом. Говорят, подобный же феномен происходит при управлении автомобилем... Так что, сударь, давайте обо всем забудем! Мы собрались здесь благодаря нашему дорогому Адальберу. Добро пожаловать! — приветствовала она Лассаля, с улыбкой протягивая руку для поцелуя. Тот склонился над ее рукой.

— Ну что за очаровательный обмен любезностями! — снова прошипела неисправимая Мари-Анжелин. — Как будто на приеме во Французской академии! Ох!

Альдо ухитрился тихонько подтолкнуть ее локтем в бок, но эта проделка осталась незамеченной: коль скоро мир был восстановлен, все они вместе прошли в зал ресторана, где метрдотель уже ждал их, чтобы провести к круглому столу, украшенному розовыми гвоздиками. В первые минуты все изучали меню, а Альдо переговаривался с сомелье, но очень скоро они приблизились к сути своего собрания, ведь каждый из них слишком беспокоился, чтобы терять время на ритуальные банальности светской болтовни.

— Мой племянник, должно быть, уже рассказал вам о своем визите к этой барышне Хайюн. А что вы сами, господин Лассаль, о ней думаете? — начала разговор маркиза. — Я-то ее никогда не видела и мнения составить не могу.

— Она исключительно хороша собой: представьте себе Нефертити с глазами северной принцессы, такие светлые озера удивительной голубизны, что кажутся почти что прозрачными. Но на самом деле глаза ее непроницаемы, хотя я и не уверен в истинности своего суждения. Я увидел ее впервые лишь на похоронах Ибрагим-бея. Но ту записку, которую получил Адальбер, могла написать только она. Я знаю его с детства, и видели бы вы, как во время чтения менялось его лицо! Он сразу же ушел.

— Я забыл спросить у вас об одной вещи...

— О чем же?

— Этот таинственный мальчик, который передал записку, он приехал на чем-нибудь или Адальбер попросил у вас машину? Старый замок ведь далеко...

— Да, действительно... Я как-то об этом не подумал. Мальчик пришел пешком, и Адальбер просто последовал за ним.

— Тогда у нас есть две версии: либо какая-то машина ждала его неподалеку, либо ему назначили свидание в городе или где-то поблизости... А вам известно, где находится дом принцессы Шакияр?

— На острове Элефантина, но дом ей не принадлежит. Это семейное имущество, а собственник — ее брат. Дом — колыбель клана Ассуари, которые считали себя потомками правителей острова, чьи гробницы находятся на левом берегу Нила. Вы считаете, она могла ждать его там?

— Это кажется мне самым вероятным. С другой стороны, можно предположить, что Салима сказала правду и никакого письма не писала...

— Ну уж в это я никогда не поверю! — сухо оборвала его Мари-Анжелин. — Если он в течение нескольких месяцев бок о бок работал с этой девушкой, странно было бы не узнать ее почерк! И в самом деле, почему бы ей не написать что-нибудь Адальберу в угоду своим, судя по всему, дорогим друзьям? Она уже один раз предала нашего друга, предала бы и во второй. Тяжело сделать только первый шаг, а этот Али Ассуари, насколько нам известно, не только глава семьи, но еще и главарь банды, из-за которой у вас начались все эти неприятности.

— Вы думаете, что Адальбера могут держать в замке Ибрагим-бея? — переспросил Альдо.

— Такое можно предположить с большой долей вероятности, тем более что Шакияр как будто «официально» поселилась в «Замке у реки», чтобы поддержать в горе прекрасную Салиму, а той было нетрудно изобразить оскорбленную невинность, когда вы намекнули, что Адальбер может находиться у нее.

— А как выглядит дом принца на острове?

— О, это настоящий маленький дворец с великолепными садами. Но туда нелегко проникнуть, если у вас мелькнула такая мысль, — предупредил Лассаль, перехватив взгляд, которым обменялись Альдо с Мари-Анжелин, — его наверняка слишком хорошо охраняют.

— Будь с нами Адальбер, мы бы без колебаний предприняли туда вылазку, но без него у меня как будто сил стало наполовину меньше, — вздохнул Альдо, знаком показывая официанту, чтобы тот наполнил бокалы. — Кроме всего прочего, у нас нет никакой уверенности в том, что его прячут именно там. Мы бродим на ощупь в потемках!

— Главное, будем надеяться, что он еще жив, — вздохнула госпожа де Соммьер. — Мне не нравится история о похищении, которая не имеет продолжения. Обычно когда кого-нибудь берут в заложники, так для того, чтобы взамен получить выкуп. А в этом случае, насколько мне известно, никто ни у кого ничего не требовал. Разве что господин Лассаль получил письмо и не решается о нем рассказать, потому что, например, в письме его призвали к молчанию.

— Увы, нет! Я не получал никакого письма. К тому же обычно похитители требуют, чтобы не ставили в известность полицию. Но не семью. Что до пресловутой полиции, зная, какой она пользуется репутацией, я не представляю себе, кто мог бы ее испугаться. И тем не менее у меня есть твердая уверенность в том, что нельзя терять надежду. Возможно, вскоре мы что-то узнаем. Похитители не всегда торопятся. Все зависит от того, что именно они хотят получить.

Ужин закончился в атмосфере подавленности. Все понимали, что время уходило, и, несмотря на оптимистические прогнозы господина Лассаля, молчание, сопутствующее исчезновению Адальбера, становилось все более тягостным. Даже если все они дружно отвергали мысль о том, что с ним могло произойти несчастье.

После ужина они распрощались, договорившись о том, что если кто-то что-то узнает, то безотлагательно поделится информацией с остальными. Тетушка Амели сказала, что немного устала, и дамы поднялись к себе, в то время как Альдо пошел в бар выпить вторую чашечку кофе. Он обнаружил там полковника Сэржента со своей вечерней порцией виски. Тот сделал Альдо знак подойти.

— Ну что? Есть какие-нибудь новости? Морозини удивленно взглянул на него:

— Что вы имеете в виду?

— Ну, вашего друга-археолога! Его же похитили? Ошеломленный, Альдо даже и не подумал отпираться и удивленно спросил:

— Откуда вам это известно?

— Это же элементарно! Подождете минутку?

Он сходил к стойке из красного дерева с блестящими бронзовыми накладками и вернулся в сопровождении молодого человека, длинного, как жердь, и рыжего, как морковка. Альдо сразу же узнал его, но полковник все-таки решил представить:

— Перед вами почтенный Фредди Дакуорт, которого мы с вами уже встречали при обстоятельствах, скажем, из ряда вон... Если вы не знали, кто вас спас, Дакуорт, то прошу любить и жаловать: князь Морозини.

— Я очень рад! — проговорил молодой человек и протянул для рукопожатия руку, широкую, как стиральная доска. — Спасибо, что меня представили, полковник Сэржент. Я уже давно хочу подходить и покорно поблагодарить, только не решаюсь...

— То, что мы с полковником сделали, не заслуживает такой благодарности. Это было естественно. Но почему вы не решались? Я внушаю вам страх?

— Нет, но вы нечасто оставались одинокий. Господин Пеликорн был с вами, а у меня не было желания пожи... потрясать его руку. У меня тоже есть горд... свое уважение... но другой ночью я думал, я видел...

— Да говорите вы по-английски, старина! — посоветовал молодому человеку Сэржент. — Так будет понятнее. Наш друг прекрасно владеет английским!

— О, спасибо! Так вот, три дня назад поздно вечером я прогуливался вон там, — он неясно очертил рукой северную часть города, — и вдруг увидел вашего друга. Он бежал за каким-то мальчиком к машине с потушенными фарами, которая была припаркована в темном месте. Он сел в машину. В это время я услышал, как он закричал, а машина развернулась и поехала к Нилу. А мальчик пошел обратно, откуда пришел.

— А как он был одет, этот мальчик?

— Во что-то темное, если мне не изменяет память, и что-то у него было на голове. Все это произошло очень быстро.

— А машина поехала вниз к реке?

— Да! Но я не знаю, куда она направилась потом.

— Уже и это чрезвычайно важно... но почему вы не сказали об этом полковнику раньше?

Дакуорт пару раз смущенно шмыгнул носом, помолчал и, наконец, сознался, что ему было приятно видеть, что у его врага тоже неприятности. Ведь он еще прекрасно помнил, как его лупил Адальбер, но увидев, что Альдо переехал в отель в одиночестве и не особенно веселился, он подумал-подумал и, поскольку был не злопамятен, в конце концов открылся соотечественнику.

— Даже не знаю, как вас благодарить, — сказал Морозини. — Когда я отыщу своего друга, он обязательно перед вами извинится. Даже учитывая то, что вы сыграли с ним просто «убойную» шутку. — Он произнес это слово по-французски, и Фредди на нем споткнулся:

— «Убойную»? Вы хотите сказать, что я достоин того, чтобы меня убили?

— Нет, что вы, просто существует такое выражение. На самом деле я хотел сказать, что вы не играли в открытую. Кстати, я как раз хотел спросить вас: зачем вы это делаете?

— Что делаю?

— Добываете концессии на чужие раскопки? Ведь вы же сами египтолог, черт возьми! Неужели нельзя проводить исследования самостоятельно?

Фредди с покаянным видом покачал головой:

— Нельзя! Я обучался археологии, но меня подводит интуиция. К тому же я так ленив! Рыть землю, перетаскивать тонны камней и втискиваться в дыры чуть побольше лисьей норы так утомительно! Да и спина у меня болит!

— Зачем же вы тогда занялись археологией? Неужели нельзя было выбрать другую профессию?

— Нельзя. Таково было желание дядюшки.

— Вашего дяди? Лорда Риббльсдейла?

— Вы его знаете?

— Нет. Зато слишком хорошо знаю вашу тетушку Аву.

Веснушчатое лицо англичанина расплылось в умиротворенной улыбке.

— Ну, раз так, то мне ничего не надо и объяснять!

— И все-таки объясните хотя бы что-нибудь. Ведь не для того же, чтобы ему доставить удовольствие, вы остановили свой жизненный выбор на кирке и лопате? Я знаю, что ваша тетушка буквально помешана на поисках драгоценностей, но египетские сокровища, насколько мне известно, ее не привлекают.

— Похоже, вы действительно прекрасно ее знаете. Тогда вы поймете: я хотел досадить ее дочке, которая...

Альдо расхохотался:

— Не продолжайте, я все понял! Достаточно хоть раз увидеть ее дочь, Алису Астор! Она строит из себя возрожденную Нефертити или, по меньшей мере, одну из приближенных к ней особ! Надо бы вам побеседовать о ней с моим другом Адальбером, когда мы заполучим его обратно. Вам будет о чем поговорить! А пока спасибо вам от его имени.

— О, не стоит... не мог бы я еще чем-нибудь помочь?

Похоже, он был преисполнен добродетельного стремления хоть как-то угодить Морозини, но Альдо придерживался принципа, что не следует злоупотреблять добрыми намерениями других людей. В данный момент его занимала новая проблема: как забраться в поместье принцев Ассуари? И причем тайно, чтобы никто ни о чем не догадался! Углубившись в свои мысли, он не отрывал глаз от пустой кофейной чашки, совершенно забыв о полковнике Сэрженте. Но тот, после недолгого отсутствия, вернулся с двумя стаканами виски, один из которых поставил прямо под носом у Альдо. Тот машинально поблагодарил полковника.

— Ставлю пенни, что вас одолевают тревожные мысли! — заулыбался он. — Такое впечатление, что вы витаете где-то далеко, дорогой князь?

— Не так уж далеко. Спасибо за виски! — ответил Альдо и тут же взялся за стакан.

— Я бы даже сказал: гораздо ближе, чем вам бы хотелось! Эта машина, которая поехала к Нилу с господином Видаль-Пеликорном, не укладывается в вашу версию? Вы считали, что похитителей послала прекрасная девушка? Это могло бы внести приятную ноту для господина Видаль-Пеликорна. Но, может быть, у нее есть дом на берегу?

— Дома нет, но зато есть друзья. Вот я и думаю: а так ли они порядочны, как ей хочется мне это продемонстрировать?

— Если вы намекаете на принцессу Шакияр, то от меня в ответ услышите определенное «нет»! Не то чтобы она была зловредной, просто слишком робеет перед братом Али Ассуари, и тому без труда удается заставлять ее плясать под свою дудку!

— Откуда вы так хорошо ее знаете? Полковник махнул рукой:

— Когда-то я служил при военном губернаторе в Каире. Шакияр — красавица, этого не отнимешь, и закатывала дивные пиры!

Альдо не сумел сдержать приступ смеха, и Сэржент удивился:

— Разве я сказал что-то смешное?

— Прошу прощения, но я вот подумал: а есть ли в мире место, где вы еще не служили? Я даже не представлял себе, что индийская армия так мобильна!

Полковник принял это с юмором:

— Она-то нет, но вот я — другое дело! Когда так долго служишь, поневоле приобретаешь вкус к путешествиям. И едешь туда, куда пошлет империя... в соответствии с твоими заслугами...

— Отсюда и ваше знание языков?

— О, это просто мое увлечение! Обожаю изучать языки далеких стран! Вот, например, выучил китайский... хотя ни разу ноги моей в Китае не было!

— Молодчина! Но вернемся к семье Ассуари. Что вы о них знаете?

— Об Али? Он сановный вельможа средневекового толка. Это значит, способный на все, в том числе и на любую подлость. Но если вы хотели узнать, где находится их дом на острове Элефантина, то я могу провести вас туда. Хотите, завтра?

Удивить Морозини было нелегко. Но старому вояке это удалось. Он только спросил:

— Вы мысли тоже читаете?

— Ни в коем случае, и по руке гадать не могу. Но только... — моя жена вам это подтвердит — ...мне скучно. И потому я интересуюсь людьми, с которыми меня сводит судьба. К тому же, как выяснилось, вы с вашим другом чертовски интересные люди! Вот так-то, дорогой князь!

Альдо мог бы отделаться ответным комплиментом, но он только решительно пожал протянутую ему руку.

— Согласен на завтра! При одном условии: раз лошадей не будет, вы не заставите меня добираться туда вплавь?

Он думал пошутить, но полковник, став серьезным, как Папа Римский, проговорил:

— Посмотрим по обстоятельствам, хотя исключать этого нельзя.

Сказать, что поместье было импозантным, значило бы ничего не сказать. На самом деле оно было красивейшим на острове. Маленький дворец, немного напоминавший Альгамбру в Гренаде, располагался на самом краю северной точки Элефантины и утопал в зелени. Он находился на одном уровне с островом Китченер[372], куда можно было к тому же добраться на частном пароме, ходившем от острова к городской набережной и обратно. На нем и приплыли на остров полковник Сэржент с Альдо. Они сразу же двинулись вдоль стен, огораживающих поместье. Никто им не препятствовал, и им показалось, что физически проникнуть внутрь не составляло вообще никакого труда. Да только все равно без разрешения хозяев было не обойтись: выяснилось, что во дворе было полно слуг в бело-красных одеяниях.

— Если Адальбер там, то его охраняют лучше, чем Английский банк! — вздохнул Морозини. — Не сомневаюсь, что по ночам эти слуги спят повсюду, как принято в этой стране.

— Некоторые приходят из нубийской деревушки, которая находится неподалеку, на южной стороне. Но и в доме, должно быть, их остается целый полк. Бывший деверь короля всегда стремился показать свою значимость, хотя бы внешне, потому что, как я думаю, их состояние не соответствует апломбу. Он любит играть по-крупному, но втихомолку поговаривают о его значительных проигрышах. Что, впрочем, вовсе не мешает ему ни в грош не ставить губернатора.

— Он что, считает себя вне закона?

— Именно так! Я же говорил вам, это разбойник, и если он захватил вашего друга, а все факты подтверждают именно это, то он ни за что не отпустит его без торга.

— Почему же тогда у нас никто до сих пор не потребовал выкуп?

— Если позволите употребить рыбацкий термин, то скажу, что он хочет уморить рыбу.

— Рыба — это я?

— Мне казалось, что после истории с жемчугами вы в этом уже не сомневаетесь. Вот что значит мировая известность!

Альдо немного помолчал, а потом спросил:

— Зачем вы меня сюда привезли?

— Чтобы вы сами убедились в масштабах задачи. Если бы я просто рассказал вам, вы бы мне не поверили.

— Возможно, не поверил бы... На самом деле я уж и не знаю, что теперь делать...

Князь думал еще и о том, как это любезному полковнику 17-го полка гуркхов в отставке, которого он считал обычным туристом, удается владеть таким количеством информации, но предусмотрительно предпочел промолчать. Правда, по словам его супруги, от зятя Гордона Уоррена можно было ожидать чего угодно.

— Ясно одно, — сказал он вслух, — я хочу отыскать Видаль-Пеликорна, не дожидаясь его смерти. Что бы вы мне посоветовали?

— Подождать! Я знаю, что это раздражает, в особенности когда ждешь вдали от привычных мест, но наверняка наступит день, когда похититель объявит о своих требованиях. И действовать нужно будет только в этот момент!

— В одиночку идти против бандита, который, используя свое положение, может задействовать все ресурсы этой страны? — с горечью проговорил Альдо.

— А обо мне вы забыли? Кроме того, скажу вам следующее: Ассуари презирает губернатора Махмуд-пашу, но тот в свою очередь его ненавидит. Он, конечно, не светило, но я почти уверен, что если обратиться к нему и объяснить, в чем дело, то он мог бы счесть это... очень забавным и воспринять как возможность заодно избавиться от своего врага! А этот человек ужасно любит развлечения!

Альдо поразило это невольно вырвавшееся «обо мне вы забыли?».

— У Англии ведь здесь очень сильное влияние, не так ли?

— Она могла бы стать всемогущей, если бы не наводила в Египте свои порядки. Ведь здесь множество встречных течений, иногда даже скрытых, и от этого они особенно опасны.

— А на вас хоть немного распространяется это могущество?

Лицо полковника, обожженное солнцем Индии, теперь приобрело красновато-кирпичный оттенок:

— На меня? Я всего лишь старый отставной солдат, который еще не утратил вкуса к путешествиям. Мы с женой всегда хоть один зимний месяц проводим здесь, в Египте. Клементина без ума от Асуана, а у меня нет причин отказывать ей в удовольствии бывать в этих местах. Со временем мы тут со всеми перезнакомились, в том числе завязали отношения и с Махмуд-пашой.

«Как бы не так», — непочтительно подумал Морозини, все более и более удивляясь этому, буквально свалившемуся с неба, ценному и всезнающему компаньону, который оказался просто незаменимым в сложившейся ситуации. Тот тем временем подал голос:

— Что бы вы сделали, если бы находились на родной земле, а не в подвешенном состоянии бог знает где?

— Организовал бы вылазку в стан врага, — тут же ответил Альдо, не без тоски вспомнив Теобальда и Ромуальда, двух исключительно полезных близнецов, находившихся на службе у Адальбера. — Нет ничего лучше слуги, обученного должным образом. Но в этих краях, сдается мне, некому поручить столь деликатное дело. Разве что...

— О ком вы подумали?

— Ну разумеется, о господине Лассале! Он здесь давно и отлично знает всех и вся...

— Я с вами не соглашусь! Он европеец, как и мы с вами, и поэтому, как все прочие европейцы, не может быть уверен в своих слугах на все сто! Придется подкупать кого-нибудь из челяди Ассуари. Но ведь он тоже не брал на службу кого попало! Здесь неподалеку, в нубийской деревушке, новых кандидатов на службу хоть пруд пруди!

— Впору отчаяться! — вздохнул Альдо. — Дорого бы я дал, чтобы узнать, что на самом деле происходит за стенами его дома. Интуиция подсказывает мне, что Видаль-Пеликорн где-то неподалеку. Но как убедиться в этом? О, это бездействие меня убьет!

— Экие же вы, право, латиняне, лирики! Лучше думать о том, что безвыходных положений не бывает. Просто нужно найти правильное решение. А для этого надо еще подумать.

Вернувшись в отель, Альдо расстался с полковником: тот отправился на поиски жены, а князь пошел к Мари-Анжелин, занятой чтением на террасе. Прием ему был оказан довольно прохладный.

— Хорошо прогулялись? — спросила она, не отрывая глаз от книги.

— Можно сказать и так.

— Правда, он симпатичный, этот полковник?

— Необыкновенно. К чему вы клоните? И, кстати сказать, почему вы одна? Где тетушка Амели?

— Уехала за покупками с леди Клементиной.

— А вы остались? Что, сегодня не акварельный день?

Она с шумом захлопнула книгу и возмущенно воззрилась на него:

— Не акварельный! Никакого рисования и никаких других занятий! Я никак не пойму, отчего это вы сами заделались туристом, в то время когда наш Адальбер...

Она осеклась, всхлипнула, и из ее глаз потекли слезы. Мари-Анжелин выглядела такой несчастной, что Альдо даже не смог рассердиться. Забрав у нее книгу, он взял ее руки в свои:

— Ну что вы еще выдумали! Что я поехал кататься по реке или сыграл с Сэржентом партию в гольф?

Вместо ответа она только пожала плечами. Заметив это, он улыбнулся:

— Как же вы меня плохо знаете, Анжелина, раз так расстроились! Мы как раз ездили на разведку. Полковник, как и я, думает, что Адальбера похитил Ассуари; он захотел показать мне их родовой замок на острове Элефантина. Мы с ним пытались найти возможность его «посетить». Но напрасно: там полно слуг.

Едва он начал излагать подробности, Мари-Анжелин сразу же оживилась. План-Крепен снова сделалась настоящей План-Крепен.— А может, добавить туда еще одного слугу? И такой массе людей легко остаться незамеченным.

— Вы имеете в виду слугу, засланного нами? Но в этом захолустье никому нельзя довериться! Мы не во Франции, и близнецы Адальбера, которые приходили нам на выручку, очень далеко.

— И все-таки можно попробовать!

Вскочив с места, она, подобно регулировщику, стала делать руками какие-то знаки, обращаясь в сторону кучки детей, сидевших на стене в тени тамариска у нижней части сада. Один из них отделился от прочих, подбежал к швейцару, о чем-то с ним перемолвился, указывая на ту, что махала ему с террасы, и наконец приблизился к ним.

— Я нужно тебе? — осведомился он на жуткой смеси английского с арабским. — Пойдем туда?

— Нет, не сегодня. Альдо, хочу представить вам Хакима, моего юного провожатого. Он честный и храбрый мальчик. Хаким, мы хотим узнать, можно ли проникнуть во дворец принца Ассуари? Нам нужно там кое-кого найти.

— Что ты хочешь знать?

— Не держит ли он там насильно одного нашего друга... очень дорогого друга...

— Того, кто был в доме «Пальмы» и которого украли?

— А ты, оказывается, все знаешь! — удивился Альдо.

— У нас маленький город. Надо уметь слушать и наблюдать. Я знаю того мальчика... он ходил за твоим другом.

— Он сказал тебе, кто его послал?

— Нет. Араб в черной машине дал записку и сказал отнести ее вашему другу, а потом привести его к нему. Он больше ничего не знает... но бакшиш был хороший.

— Ты получишь столько же, если поможешь нам.

— Я хочу помочь, но проникнуть на территорию принца, когда он там, трудно... очень трудно, потому что все его боятся... разве только не будет одного слуги...

— А если мы заберем оттуда одного слугу, — подала мысль Мари-Анжелин, — ты бы смог занять его место?

— Нет. Я не могу прислуживать, — выпрямился Хаким, и его физиономия приняла выражение оскорбленного достоинства. — И потом, я еще маленький. Али Ассуари нанимает только тех, кому он доверяет. Я могу сделать вот что: сказать, какой дом внутри.

— Значит, ты уже бывал там?

— Когда хозяин отсутствовал, и все было заперто, то, конечно, бывал. Это нетрудно.

— Я хочу знать только одно, — вступил Морозини, — есть ли там места, где можно кого-нибудь спрятать? Например, подвалы...

— Есть... — он повернулся к Мари-Анжелин, — ты так красиво рисуешь, можешь нарисовать... план? Так говорят? План?

— Да, правильно, план. Если ты объяснишь, то я нарисую без труда. Это, конечно, не поможет нам туда пробраться, но даст возможность почувствовать себя увереннее, а там — кто знает? Может, представится случай... Пойдем сегодня после обеда в храм? Там в одном углу я заметила гладкую скамью, можем использовать ее вместо стола.

Появление госпожи де Соммьер с леди Клементиной в набитой пакетами коляске положило конец их беседе. Альдо дал Хакиму в виде задатка серебряную монету, отчего тот, счастливо покраснев, бросился бежать обратно, не забыв, однако, напоследок в качестве благодарности шепнуть, указав на План-Крепен:

— Тебе повезло, что дружишь с ней: она хорошая.

— А ты думал, я не знаю? Шагая навстречу дамам, Альдо заметил господина Лассаля, который, опираясь на трость, направлялся в отель. Морозини, поцеловав англичанке руку, отошел к нему.

— А я собирался в ближайшем времени навестить вас, узнать, нет ли новостей, — произнес он, пожимая Лассалю руку. — Но раз уж вы здесь, не отобедаете ли с нами?

— Нет, это вы приглашаетесь ко мне на обед. В мужской компании. Не хотелось бы сверх приличий обременять этих дам.

— Не слишком ли далеко вы зашли на пути раскаяния? Недоразумение в Монте-Карло уже давно кануло в Лету.

— Возможно... хотя я до конца в этом не уверен. Как бы то ни было, мне в их присутствии как-то не по себе. Гораздо лучше было бы пообедать в одном из ресторанов на высокой набережной. Что касается вашего первого вопроса — пока ко мне никто из похитителей не обращался. Разве что вам что-нибудь стало известно...

— Я бы сразу же сказал вам об этом!

— В таком случае еще более предпочтительно, чтобы мы отобедали вдвоем. Я слишком обеспокоен. И не смогу быть приятным собеседником для дам.

Глава 9 Бурный вечер

Альдо повертел в руках листок и даже на всякий случай, ища объяснения, посмотрел на оборотную сторону, что, в общем, было и вовсе глупо.

На изысканной веленевой бумаге с гербами было начертано приглашение на вечер в честь помолвки принца Ассуари с мадемуазель Салимой Хайюн. Она же собственноручно приписала несколько слов о том, что «была бы счастлива принять последних друзей Ибрагим-бея». Приглашение казалось совершенно нелепым, если принять во внимание тот факт, что познакомился он с Салимой совсем недавно, не говоря уж о том, что будущего жениха ему официально представляли под мнимым именем Эль-Куари. Решительно, эти двое могли стать чемпионами по созданию неловких положений!

Но если бы Альдо принял приглашение, то у него появилась бы возможность посетить дворец принца, не выходивший у него из головы. К тому же что может быть удобнее толпы, в которой можно затеряться и произвести разведку? Но, с другой стороны, все это могло быть подстроено: толпа подходила и для того, кто хочет похитить и надежно спрятать какую-нибудь персону.

Отставив на время все эти вопросы, он решил посоветоваться об этом с Анри Лассалем и сунул картонку в карман. Но, уже проходя по гостиничному холлу, встретился с полковником. В руках у того было такое же приглашение.

— Вы тоже получили? — спросил Альдо, вынимая из кармана свою карточку.

— Как видите. И гадаю, чем обязан быть удостоенным такой чести. Мы, конечно, с женой частые гости в Асуане, но эти люди не входят в круг наших знакомых, разве что пару раз мы встречались с принцем у губернатора или у главнокомандующего регионом. Двумя словами, может, и перекинулись, всего и дел.

— И все-таки вы являетесь частью местной элиты. Это логично. Но я-то как попал в списки приглашенных?

— Не нужно скромничать. Вы не только принадлежите к высшему свету Европы, но и обладаете, я бы сказал, международной репутацией. Одним словом, лично я даже рад: я буду не я, если мы с вами не узнаем там ничего нового!

— А каково мнение леди Клементины?

— О, она в восторге. Обожает всякие праздники, особенно с примесью «восточных ароматов». Она все еще верит в сказки «Тысячи и одной ночи»! Так что мы дадим согласие, и советую вам поступить так же. До скорого!

Явившись в «Пальмы», Альдо удивился еще больше. Но не тому, что приглашение получил и старый дворянин, являвшийся одной из видных личностей в городе. А тому, что второй конверт был адресован Адальберу. И приглашение в нем сопровождалось, как и его собственное, несколькими строками, приписанными рукой Салимы, о счастье принять у себя «дорогого учителя египтологии».

Не будь он так встревожен, ситуация показалась бы ему даже забавной: их практически возводили в ранг членов семьи!— Этот мерзавец издевается над нами! Осмелиться пригласить Адальбера, когда ему лучше, чем кому бы то ни было, известно, что он не сможет прийти! Это провокация!

— Или же то, что называют удачной дымовой завесой. Вы, надеюсь, пойдете?

— Еще как пойду! А вы?

— Без всяких сомнений!

На этом они и расстались. Итак, все отправятся на праздник. Все, кроме госпожи де Соммьер и ее «незаменимой»: о них, казалось, позабыли. Первая и не обиделась, зато вторая метала громы и молнии:

— Они пригласили половину «Катаракта»! А нас нет! Это непереносимо! Что бы это значило?

— То, что с нами незнакомы, — урезонивала ее старая дама. — Сколько же иногда в вас проявляется снобизма! Ну-ка, скажите мне, мало ли в одном только Париже дается приемов, на которые нас с вами не зовут? А здесь мы вообще просто никому не известные туристки, и так даже лучше! Кстати, пока не забыла: не вздумайте приставать к леди Клементине, чтобы она взяла вас с собой в качестве какой-нибудь временной племянницы! Ясно вам? Да и мне вы тут нужны.

— Ага, понимаю! Что же мы будем делать, дожидаясь возвращения Альдо? Тянуть бесконечную партию в шахматы? Или от корки до корки снова перечитывать «Отверженных»?

— План-Крепен, вы начинаете дерзить! Почему бы нам просто не лечь спать? Ночью это иногда делают нормальные люди, вы разве не знали?

— Нам прекрасно известно, что мы с вами глаз не сомкнем, пока Альдо не вернется.

— В таком случае утопим нашу тревогу в шампанском и почитаем роман Агаты Кристи! Она мне сегодня подарила один, и, по словам леди Клементины, он очень увлекательный. Называется «Убийство Роджера Экройда». Кажется, главный герой — забавный бельгийский сыщик по имени Эркюль Пуаро, невероятно проницательный и умный. Говорят, роман имел большой успех. Я положила книжку на секретер.

Мари-Анжелин не посмела перечить и в назначенный вечер, выйдя на балкон, полным грусти взглядом провожала группу приглашенных. Альдо и Сэрженты садились в коляску, чтобы ехать к одному из трех паромов, нанятых специально, чтобы обеспечивать гостям переправу.

Была дивная ночь, теплая и ясная, и бедная План-Крепен еще долго стояла на воздухе, глядя на полумесяц в обрамлении звезд.

Увидев, сколько народу в вечерних туалетах столпилось на берегу Нила, Альдо даже посочувствовал, вспомнив о своих дамах. Среди такого потока гостей Мари-Анжелин легко могла бы пробраться незамеченной, но что сделано, то сделано, и нечего к этому возвращаться. Он стал внимательно разглядывать маленький дворец, сиявший среди густой листвы тысячами огней. Кстати, здесь все выглядело гармонично; мириады фонарей в венецианском стиле и лампы у подножий деревьев освещали пространство. В мраморных раковинах пели светящиеся струи фонтанов, и невидимые музыканты наигрывали вечные мелодии, создавая совершенно неповторимую атмосферу.

Такое начало вечера свидетельствовало об истинности репутации принцессы Шакияр как выдающейся устроительницы празднеств. Мягкий свет, льющийся от пламени бесчисленных свечей и изысканных светильников, подчеркивал красоту хорошеньких женщин и в то же время скрадывал недостатки прочих, обделенных природой. В искусно украшенных цветами гостиных неслышно сновали с подносами слуги в красно-белых одеяниях.

На этом, как было объявлено, празднике любви царило беззаботное веселье. И только виновница торжества, казалось, не ведала об этом. Хрупкое изваяние, укутанное в мягкий креп такого же нежно-голубого цвета, как и ее глаза, без украшений, стояла она между двумя черно-белыми фигурами, сияющими с одной стороны медалями и наградами, а с другой — россыпью с виду подлинных бриллиантов, и принимала приветствия и поздравления с какой-то застывшей, словно вымученной улыбкой.

Она чуть оживилась, когда перед ней склонился Альдо в смокинге и с гарденией в петлице:

— Как любезно с вашей стороны прийти сюда, князь. Но Адальбера с вами нет. Он не запаздывает?

От этих слов у Морозини перехватило дыхание. Он ожидал чего угодно, но только не этого! Причем сказано это было с выражением безмерной невинности в ясных аквамариновых глазах. Может, эта Салима дура, идиотка? Или все-таки она исключительно талантливая актриса? И поскольку сам он в театральном искусстве был не новичок, то, быстро взяв себя в руки, подарил ей одну из своих самых обольстительных улыбок:

— Я сам надеялся встретить его здесь. Мы ведь не виделись со дня... с того страшного дня, о котором не стоит упоминать на празднике. Мне казалось, я вам уже говорил об этом.

— Правда? Что ж, возможно... Стоявшая рядом принцесса Шакияр (с Ассуари они просто обменялись церемонными кивками) наклонилась к Салиме:

— Ну же, дорогая, вспомните! Уже не знаю кто, но нам говорили, что он должен был ехать в Уади Халфу на какую-то важную встречу. Наверное, просто забыл прислать извинения. Добро пожаловать, князь! — обратилась она к Морозини. — Хоть наши отношения и начались с недоразумения, хорошо бы нам теперь добавить им сердечности!

— Раз вы так сказали, мадам, значит, так и есть, и лично я только рад!

Позади него уже образовалась целая очередь. Как тут завяжешь разговор? Он отошел к полковнику Сэрженту, ожидавшему возле высокого куста гибискуса. Поодаль леди Клементина болтала с какой-то дамой, задрапированной в черный шелк, поверх которого висело нечто, напоминающее огромную цепь судебного пристава, только у нее она была изготовлена из массивного золота и усыпана изумрудами и сапфирами.

— Ну что? Что вам сказали? Вы выглядели таким удивленным...

— И недаром. Невеста, продемонстрировав поистине нечеловеческую невинность, спросила, почему со мной не пришел Видаль-Пеликорн!

Белоснежно-седые кустистые брови, обрамлявшие глаза полковника, приподнялись на целых два сантиметра.

— Или ей память отшибло... или ее чем-то накачали! Я бы ничуть этому не удивился.

— Возможно ли это? — поразился Альдо: ему бы и в голову не пришло такое.

— Некоторый автоматизм в движениях, суженные зрачки... Это симптомы наркотического состояния. К тому же среди стольких улыбающихся гостей она одна не радуется. Ну, или почти... Разве что...

— О чем вы подумали?

— Как бы ее силой не заставили подчиниться. Трудно поверить, что она и в самом деле влюблена в этого типа. Он не уродлив, но по крайней мере вдвое старше ее. И к тому же обходителен, как тюремный конвоир. Глаза у него как-то недобро загораются, когда он смотрит на нее. Ого, а вот и кто-то новенький!

Гостиные были уже переполнены, и огромная толпа людей ждала своей очереди, чтобы поздороваться с хозяевами, когда вдруг появился молодой человек. Вид у него был такой же похоронный, как и у невесты, и Морозини, заметив это, с удивлением воскликнул:

— А я вот думаю, не настал ли для нас час истины?

— Вы знаете его?

— Нет! Но накануне нашего отъезда из Луксора я видел, как он стоял на пароходе, облокотившись о поручни, в компании с чаровницей Салимой. И могу вам поклясться: было похоже, что они влюблены. Они смотрели друг на друга с таким выражением, которое не могло скрыть их чувства. Я подумал было, что они встретились случайно, как часто случается на судне, но все-таки похоже, что они были знакомы и раньше.

— Лично я в этом ничуть не сомневаюсь! Я бы даже сказал, что нас ожидает драматическая развязка!

И правда, не обращая никакого внимания на Ассуари, как будто бы того не существовало в природе, незнакомец, чье лицо приобрело странный сероватый оттенок, застыл перед побледневшей невестой. Альдо и полковнику не было слышно слов, зато жесты говорили сами за себя: молодой человек, взяв Салиму за руку, пытался утащить ее за собой, но Шакияр ее не пускала. Результат не заставил себя ждать: по знаку жениха двое рослых нубийцев подхватили под руки возмутителя спокойствия и поволокли его прочь, несмотря на оказываемое им активное сопротивление. В то же время Шакияр уводила Салиму, чье прекрасное лицо было залито слезами и уже совсем не напоминало лик счастливой невесты.

— Не накачали, нет, но заставили, это точно! — прокомментировал Альдо. — Интересно было бы узнать, с помощью какого именно средства этим стервятникам удалось добиться своего.

Помпезное появление губернатора затмило неприятное происшествие. Махмуд-паша, куда бы ни приходил, всегда был заметен: никогда и нигде не появлялся он без свиты минимум в двадцать человек. И все они были разряжены в пух и прах. Пропуская процессию, нубийцы вынуждены были остановиться в дверях вместе с конвоируемым и подождать, пока освободится проход. Подумав с минуту, Альдо решил поддаться искушению.

— Извините, полковник, — на ходу бросил он. — Я вас оставлю на пару минут...

И не успел Сэржент и рта раскрыть, как князь уже скрылся за розовато-сатиновыми воланами какой-то дамы, чьим округлостям гораздо больше подошли бы цвета поскромнее.

Добравшись до двери, Альдо понял, что нубийцы его несколько опередили и уже вышли наружу, но, вместо того чтобы отпустить свою жертву, строго наказав ей отправляться на все четыре стороны, они поволокли ее к скрытому в темноте северному мысу острова. Зоркий глаз Альдо без труда различал белые одежды, хотя он и представления не имел, куда же все-таки они тащат беднягу.

Несмотря на крепкое телосложение и хорошую физическую форму, тому было явно не под силу справиться с двумя гигантами, походившими скорее на роботов, нежели на человеческие существа. Добравшись до конца тропинки, откуда стала видна широкая река, двое охранников раскачали пленника и слаженным движением бросили его в воду, а потом, развернувшись, бегом направились обратно. Волны Нила поглотили крик несчастного. Альдо едва успел спрятаться за пальмой, избегая встречи, которая для него могла стать роковой.

Убедившись, что нубийцы отбежали на порядочное расстояние, он кинулся к месту преступления — скалистой, но невысокой площадке, откуда и сбросили незваного гостя, и там, встав на колени, принялся всматриваться в реку, чьи воды показались ему особенно темными и мутными в этом месте из-за стоящей на якоре в двух-трех кабельтовых дахабьи[373].

Нубийцы совсем исчезли из виду, и он отважился окликнуть юношу, сочтя, что такой сильный молодой человек наверняка умел плавать и уже выплыл, если только оправился от шока и от падения в воду плашмя.

— Как вы там? Слышите меня?

В волнении он крикнул в темноту пару раз и только на третий услышал, как молодой человек отозвался, и в то же время увидел вынырнувшую из воды голову, похожую на черный мяч:

— На помощь! Трудно плыть... Я ранен...

Человек явно задыхался. Не раздумывая более ни минуты, Альдо скинул смокинг и туфли, нырнул и быстро поплыл к утопающему. Ему помогало течение, но так же быстро относило оно того, к кому он стремился на помощь. Альдо схватил его, когда тот почти что поравнялся с баркой.

— Что болит?

— Руку больно вытягивать...

— Попробуем взобраться. Наверняка там есть ялик, на нем и доберемся до берега. Цепляйтесь за якорную цепь, а я пока залезу в лодку, посмотрю, есть ли там кто-нибудь, и будем надеяться, что этот «кто-нибудь» окажется гостеприимным. Какая все-таки странная прихоть бросать якорь прямо посреди реки!

— Такое часто случается! Лучшего места для уединения не найти. Тут должно быть два якоря.

Как только его подопечный схватился здоровой рукой за цепь, Альдо подтянулся на руках и быстро запрыгнул на борт. Его привыкшие к темноте кошачьи глаза сразу определили, что на судне никого нет. Но на всякий случай он крикнул. Никто не ответил. Наверное, обитатель барки уехал в город. Поэтому и шлюпки не было видно. Итак, первым делом следовало помочь раненому.

Без труда ему удалось отыскать пеньковый трос, гибкий, но достаточно прочный, чтобы выдержать вес человеческого тела. Спустившись вниз по якорной цепи, он обмотал его вокруг торса молодого человека.— Я буду тащить наверх, а вы упирайтесь ногами и цепляйтесь здоровой рукой.

С этими словами он быстро полез вверх, чтобы выполнить задуманное. Вся операция прошла успешно, ведь по высоте этой плавучей хижине было ох как далеко до трансатлантического лайнера. Уже пару минут спустя они оба сидели в плетеных креслах, расставленных на носу судна.

— Спасибо, — наконец поблагодарил молодой человек. — Кажется, я обязан вам жизнью. Одному бы мне ни за что не выплыть. Наверное, мне пора представиться: Карим Эль-Холти.

— Альдо Морозини. Давайте посмотрим, можно ли внутри обсохнуть и... согреться... Ночь кажется удивительно прохладной, а вода еще холодней!

Он не стал уточнять, что беспокоился за свои слабые бронхи.

Внутри оказалась с виду удобная, хотя и не очень прибранная гостиная, кухня, машинное отделение и четыре каюты, три из которых были не заперты. Четвертая дверь не поддавалась.

Ничего удивительного: каюта была заперта на ключ. Возможно, в ней хранились более или менее ценные вещи. Да и вообще-то довольно неосмотрительно было бросать барку посреди Нила, собираясь в город на ужин или по каким-то другим делам. Альдо пожал плечами:

— Бессмысленно пытаться открыть эту дверь. Поищем то, что нам нужно, в другом месте и подождем хозяев.

Едва он произнес эти слова, как из-за двери донеслось глухое рычание. Затем звук повторился снова.

— Кажется, там кто-то есть. Смотрите, из-под двери пробивается свет!

— Возможно, вы и правы. Есть тут кто-нибудь? — громко крикнул он.

В ответ раздался звук, но иной тональности, как будто кто-то силился что-то сказать. Ох, как ему были знакомы эти звуки по прошлым авантюрам!

— Здесь не только кто-то есть... Этому человеку заткнули рот...

И Альдо решительно, с силой ткнул плечом деревянную дверь, намереваясь выломать ее. Дверь затрещала, но не поддалась. Ему не хватало разгона.

— Объединим усилия! — предложил молодой человек. — Так будет вернее.

И получилось! На четвертый раз дверь распахнулась, и взглядам их предстала настолько невероятная картина, что Альдо даже онемел от удивления: растянувшись на кровати с завязанным ртом и связанный по рукам и ногам, лежал человек в пижаме, и его голубые глаза таращились из-под удивительно знакомого светлого вихра: это был Адальбер!

При свете старой керосиновой лампы, стоящей на столе, все же можно было заметить, что с ним все в порядке. Иллюминатор в каюте был наглухо занавешен короткими, но толстыми шторками из синего бархата.

Минуту спустя пленник обрел способность говорить, а его взгляд вновь заиграл, как и прежде, насмешливыми искорками:

— Черт побери! Никогда еще я не был так рад встрече с тобой! Да ты весь мокрый! Купался?

— Как же, по-твоему, иначе можно добраться до дахабьи, ставшей на якорь посреди реки, если у тебя под рукой нет ни одной, даже утлой, посудины?

— Раз ты знал, что я здесь, что ж не обзавелся?

— В том-то и дело, что я не знал!

— А где мы вообще находимся? Этот чертов баркас перемещается каждый день!

— Около северной оконечности острова Элефантина. Я был на празднике у принца Али Ассуари...

Он запнулся, вспомнив о причине праздника, и мысленно обозвал себя глупцом. Разумнее было бы просто сказать, что он, видя, что Карим тонет, тут же помчался к нему на помощь. Но тут и сам юноша, отделившись от двери, вступил в разговор:

— Месье, господин Морозини спас мне жизнь, — серьезно пояснил он. — Без него я бы сейчас наверняка лежал на дне Нила и стал бы пищей для голодных крокодилов. Меня зовут Карим Эль-Холти.

— Видаль-Пеликорн! А скажите на милость, что за необычный прием у этого Али Ассуари? Я тут явственно слышал отголоски пира, но и вообразить не мог, что он своих гостей отправляет на дно!

Пока Альдо в панике поручал господу свою душу, молодой человек с улыбкой пояснил:

— Это только со мной так обошлись. Ассуари с большой помпой отмечает свою помолвку с девушкой, которую я люблю, а я, явившись за ней, дал ему понять, что помолвке не бывать. Имею право, потому что мы с Салимой дали друг другу слово, но он рассудил по-своему, и если бы не господин Морозини...

На этот раз случилось попадание в самое яблочко! Удар был нанесен, и улыбка сползла с лица Адальбера. «Он снова меня возненавидит, — подумал Альдо. — Если бы только этот мальчишка был уродом! Но он похож на статую Рамзеса II... только гораздо живее...»

Адальбер и сам стал походить на статую. Статую человека, пораженного громом. Но тут Альдо заметил, что взгляд голубых глаз переместился в его сторону:— А что, господин Морозини тоже входил в число счастливых избранников?

— Как и половина постояльцев «Катаракта» и все известные личности в городе, — тихо, почти шепотом сказал он. — Мы с полковником Сэржентом надеялись, затерявшись в толпе, облазить подвалы и все закоулки дворца, чтобы найти твои следы, но видишь, какую хитрость придумал этот подлец: запер тебя в этом плавучем сарае, где мне никогда не пришло бы в голову тебя искать. Гениальное решение: дахабья, которую каждый день перегоняют с места на место. А теперь, пожалуй, пора подумать о том, как мы будем отсюда выбираться. Сколько человек тебя стережет?

— Не больше двух. Они поехали поразвлечься на сушу, поэтому и связали меня, как колбасу. В обычное время со мной обращаются пристойно, просто привязывают за ногу вот к этой штуке, — заявил он, указав на железное кольцо в мягкой обивке на конце прикованной к перегородке цепи, — и угрожают убить, если закричу. Один всегда сидит вот в этом кресле, вооруженный до зубов, и следит за каждым моим движением. С моего места до него не дотянуться! Помимо этого, меня прилично кормят. У меня тут всего вдоволь...

— Раз ты так доволен, может, оставим тебя здесь?

— Не передергивай. У меня много других дел.

А кстати, ты получил требование выкупа или что-то в этом роде?

— Ничего похожего, это и есть самое удивительное. Ассуари, похоже, не спешит. Полковник думает, что, уморив рыбу, он сделает ее сговорчивей.

— Он не так уж не прав! А вы, похоже, стали с ним большими друзьями?

— Не забудь, он зять Уоррена! Этим все сказано.

— Прошу извинить меня, господа, — вмешался Карим, — но я слышу стук весел и приближающиеся голоса.

— Это охрана. Вот мы их встретим!

Это и правда была охрана. Судя по смеху и веселым возгласам, крайне довольные прогулкой, они причалили с задней стороны дахабьи и взобрались по веревочной лестнице, которую Альдо не заметил, поскольку не успел обойти судно вокруг. Вот двое вступили на палубу... и тут же лишились сознания, нокаутированные Альдо с Каримом, выступившими в роли слаженного боксерского дуэта. Карим, даже с больной рукой, был силен. Десять минут спустя, аккуратно связанные, с кляпами во рту, охранники валетом лежали на кровати, которую раньше занимал Адальбер.

Прежде чем сесть в шлюпку, трое мужчин решили посовещаться:

— Можно было бы вернуться на остров за вашими вещами, пиджаком и ботинками, как высчитаете, господин Морозини? — предложил Карим.

— Очень любезно, что вы не забыли об этом, но возвращение может оказаться опасным, а я без этих вещей обойдусь. Сначала нужно отвезти господина Видаль-Пеликорна к господину Лассалю. Доберемся по реке до набережной у «Катаракта», а оттуда возьмем машину. Не бегать же тебе по Асуану в пижаме, — с улыбкой произнес Альдо, обращаясь к своему другу.

— Можно подумать, что ты выглядел бы лучше, возвращаясь в отель в носках и брюках! Тем не менее везти меня к Анри было бы неправильно.

— Но почему?

— Я тебе еще не говорил, — начал Адальбер, скорчив так раздражавшую его друга псевдоневинную физиономию, — но выкрал меня не Ассуари... а Лассаль.

— Что? — поразился Морозини. — Не бредишь ли ты?

— Ни в коем случае. Наш милый Анри, «мой второй папа», и столкнул меня с «беговой дорожки». Смешно?

— Да это безумие! Почему ты так думаешь?

— Заметь, сначала я думал, что вина лежит на египтянине, хотя и удивлялся, что со мной так хорошо обращаются. Тот типчик не таков, чтобы сюсюкать с пленником. Но два дня назад на судно явился некто. Я узнал его по голосу! Принес деньги... и раздавал хозяйские поручения! Это был Фарид!

— Все равно не могу поверить!

— Я тоже не верил. Но вынужден был согласиться с очевидным. И говорю все это только для того, чтобы ты понял: идея привезти меня в дом Лассаля была вовсе не блестящей.

В растерянности Альдо задумался, пытаясь привести мысли в порядок, и забыл о том, что времени у них было в обрез. Из задумчивости вывел его Карим, заметив:

— Не хочу показаться назойливым, господа, но не лучше ли будет поторопиться?

— Не представляю, кто бы мог нас побеспокоить, — возразил ему Альдо. — Лассаль на празднике у Ассуари.

— Это так, но все же не стоит ждать, пока наступит утро. Лучше заблаговременно спрятать вашего друга.

— Да это не проблема! Отвезу его в отель, а завтра вместе с ним пойду к этому бандиту Лассалю, разобью ему физиономию и заберу вещи Адальбера.

— Прошу извинить, господин Морозини, но это решение не кажется мне подходящим...

— Зовите его просто «князь»! Будет проще, к тому же он это обожает!- Но я...

Молодой человек совсем растерялся и не знал, как быть. Альдо расхохотался:

— Да бросьте! Протокольные мероприятия сняты с повестки дня! Почему вы сказали, что мое предложение не подходит?

— Потому что наверняка имеется причина, по которой его похитили. Вы, возможно, даже не сможете выбраться из его дома живыми. Когда человек способен похитить другого и держать его взаперти, то он должен быть способен и на худшее... Я хочу предложить спрятать господина Видаль-Пеликорна в моем доме на время, пока мы будем ожидать развития событий. На набережной у меня есть скромная вилла, и, могу вас заверить, там он почувствует себя как дома!

— Меня? К вам? — ошеломленно переспросил Адальбер.

Альдо без труда догадался, что происходило в голове у его друга. Этот мальчик, которого он должен был считать соперником, участвовал в его освобождении, а сейчас вдобавок ко всему еще и предлагает свое гостеприимство. Выбирать приходилось между двумя одинаково скверными решениями, как в пьесе Корнеля[374]! Если Альдо не проявит сейчас всю свою изобретательность, то затруднительного положения не миновать.

— Мне представляется, что по крайней мере на сегодняшнюю ночь лучшего места отыскать невозможно, — примирительно начал он. — Нас немного поджимает время, да и не мешало бы хорошенько успокоиться, чтобы подумать. Спасибо за предложение, господин Эль-Холти!

— Вы можете называть меня Каримом... и не забудьте... господин... князь, что я обязан вам жизнью! А теперь прошу вас, в путь! Дорога не будет длинной: я живу в двух шагах от губернаторского дворца.

Пока они гребли к берегу, Альдо подумал, что Адальберу и в самом деле не везло. Этот Карим был не только удивительно красив, к тому же необыкновенной красотой, но он был еще и любезен, отважен, великодушен. Эти же качества, а также многие другие (например, обаяние и неоспоримое изящество) были, без сомнения, присущи и бедняге Адальберу, но у него был и существенный недостаток: он был лет на пятнадцать старше Карима. В глазах такой девушки, как Салима, возраст мог иметь значение. Но долго князь над этим не раздумывал, поскольку вскоре ангел-хранитель напомнил ему, что солидному мужу, который на шестнадцать лет старше своей жены Лизы, не пристало заострять внимание на проблемах возраста.

Когда наконец они ступили на набережную, оказалось, что она совершенно пустынна. В этот, должно быть, слишком поздний час не видно было ни единого экипажа. Приходилось смириться с необходимостью добираться до дома Карима пешком и... босиком, потому что элегантные черные шелковые носки не выдержали испытаний этой ночи. К счастью, Альдо уже не прятал в них Кольцо: теперь оно хранилось на девственной груди План-Крепен.

Асуанское владение молодого человека оказалось небольших размеров, но вполне симпатичным, с желто-белыми глинобитными стенами, цветущим садиком и с многочисленными диванами в разноцветных подушках. Карим поспешил разжечь очаг, расположенный прямо под дымоходом в середине комнаты, похожей на гостиную. Слуге он приказал принести кофе, а сам отправился переодеваться. Он принес сухую одежду и для Альдо. Однако хоть они и были практически одного роста, но обувь венецианец носил на два размера больше, так что вскоре он оказался одет в коричневую шерстяную галабию и желтые тапочки без задников.

— Думаете, это прилично выглядит? — с беспокойством спросил он.

— Лучше не бывает! Не задумывайтесь о том, какое впечатление произведет ваш наряд на обитателей «Катаракта»! Мне уже доводилось бывать во дворцах в облачениях гораздо более экзотичных, чем ваше!

Выпили кофе, потом Карим вывел свою машину и, пока Адальбер укладывался спать, доставил Морозини в отель, где на него с удивлением воззрился портье, у которого он попросил ключ от номера.

— Нет, нет, друг мой, это вам не снится! Перед вами я, князь Морозини!

Случилось так, что портье был не единственным зрителем, наслаждавшимся необычным спектаклем: одновременно с Альдо к лифту подошли Сэржент с супругой. Леди Клементина от удивления тихонько ахнула, да и сам полковник не смог сдержать удивленного вздоха облегчения:

— Ну, наконец-то! Откуда вы, черт возьми, взялись? Я вас везде искал!

— Если по порядку, то с Нила, с дахабьи, стоявшей на реке на якоре, и, наконец, из дома того милого молодого человека, которого Ассуари приказал вышвырнуть вон. Его, вместо того чтобы посадить на ближайший паром, потащили на мыс острова Элефантина, откуда и сбросили в Нил. Я прыгнул в воду, как только услышал, что он зовет на помощь.

— Он такой могучий, я же видел его! И что же, не умеет плавать?

— Умеет, но он повредил руку, а там сильное течение, вот и не справился...

Альдо вдруг подумал о том, что так и не спросил Карима, как вышло, что он был ранен.

— Минуточку!

Перед ними распахнулись двери лифта, и Сэржент попытался втолкнуть в них свою жену

— Вы так устали, Клементина! Идите отдыхать, я скоро приду!

— Да ни за что на свете! В кои-то веки вокруг происходят такие интересные вещи, и я вовсе не собираюсь упускать ни малейшей информации! К тому же уже поздно, бар закрыт, а у нас есть виски. Не согласитесь ли, князь, зайти к нам ненадолго? — добавила она с улыбкой, от которой ее голубые глаза засияли.

— С радостью, леди Клементина, если только примете меня в этом одеянии.

— Почему бы и нет? Оно вам к лицу!

Супруги занимали номер на втором этаже между апартаментами госпожи де Соммьер и английской романистки, и само собой, когда они проходили мимо двери тетушки Амели, из-под которой пробивался свет, одна створка приоткрылась, и на пороге показалась Мари-Анжелин, облаченная в плюшевый розовый халат в голубой горошек. На ее голове под розовой сеточкой были видны бигуди.

Леди Клементина развеселилась:

— Кажется, нашего полку прибывает! Виски наверняка хватит на всех, и если мадам де Соммьер тоже желает присоединиться к нашей компании...

— Нет. Она только что уснула, — ответила Мари-Анжелин, тихонько прикрывая дверь, и тут же в ужасе воззрилась на облачение Альдо: — Неужели там был костюмированный бал? Я в восторге от этих желтых тапочек!

Морозини воздел глаза к потолку. Мгновение спустя они оказались в небольшой гостиной. Полковник, убедившись, что на балконе никого нет, тщательно запер все окна, и Альдо начал рассказывать о том, как познакомился с Каримом Эль-Холти и что за этим последовало. Он нарочно затягивал повествование, стараясь произвести максимальный эффект от своей находки, но его ухищрения не прошли незамеченными. План-Крепен нетерпеливо перебила его:

— Вы, конечно, говорите обо всем очень поэтично, но только нельзя ли побыстрее? Не «Одиссею» же вы нам рассказываете! Обычно ваши повествования бывают гораздо короче...

Но ожидаемый эффект, само собой, все-таки был достигнут при упоминании о пижаме Адальбера и достиг апогея, как только Альдо обнародовал личность похитителя, хотя на этот раз уже никто не смеялся, а Мари-Анжелин, уязвленная в своей национальной гордости перед семейством англичан, и вовсе рассердилась.

— Француз! — помрачнев, прошептала она. — Но зачем ему это было надо?

— Вот об этом-то я и намереваюсь у него спросить, когда пойду за вещами Адальбера. О том, что он сбежал, скорее всего, уже стало известно, а я хочу застать негодяя врасплох.

— Я так и знала, что он не так-то прост! — с обидой проговорила старая дева. — Теперь нам известно, что он способен на все, и нечего вам идти туда одному. Я пойду с вами!

— Вот уж нет! Мне огласка не нужна! Конечно, Адальберу не стоит проводить свои дни в пижаме, но он и не должен прятаться от всего Асуана! Особенно от людей с острова Элефантина, потому что могу поклясться, что Лассаль непричастен к убийству Ибрагим-бея!

— Не скажете ли вы мне, что могло бы помешать ему следить за вами, или взять вас в плен, или еще что-нибудь похуже...

— Не думаю, что он на это пойдет. Но даже допустив, что он способен на такую крайность, неужели вы думаете, что ваше присутствие его остановит? Не забудьте, что он ярый женоненавистник. Нет, Мари-Анжелин, вы со мной не пойдете!

Сэржент кашлянул, прочищая горло:

— Зато я могу потихоньку последовать за вами и последить за домом, пока вы там находитесь... — сказал он. — Мне неудобно предлагать вам это в присутствии мадемуазель, потому что я англичанин... Но, клянусь вам, никого из моих предков не было ни в Руане, когда там сжигали Жанну д'Арк, ни на острове Святой Елены, где находился сосланный Наполеон!

— А я ни на йоту в этом и не сомневался! — засмеялся Альдо. — Так и поступим!

Несколько часов спустя, при свете яркого солнца, Альдо вызвал такси и приказал отвезти его в «Пальмы». Полковник сел в машину вместе с ним, но на полпути вышел, сообщив о своем намерении размяться. Добравшись до «Пальм», Альдо пришлось вести переговоры с Ашуром, увлеченно орудовавшим мухобойкой, чтобы им разрешили въехать во двор и поставить машину с задней стороны дома. Шофера попросили подождать. Навстречу гостю вышел Фарид и с поклоном провел его в рабочий кабинет, где хозяин, сидя за столом, писал какое-то письмо. Увидев Альдо, он тут же отложил письмо и встал:

— Дорогой друг! Какой неожиданный визит! Вселяет надежду... Ну же, какие новости? — воскликнул он, сбрасывая с кресла десяток книг и расчищая место для Альдо. Потом вдруг хлопнул в ладоши, веля принести кофе... который мгновенно появился на столе.— У меня и правда новости, но, быть может, вам о них уже известно?

— В чем же дело? О господи!

— Я нашел Адальбера! Он, кстати, находился не так уж далеко: на дахабье, стоявшей на якоре посреди Нила.

— Невероятно! С ним все в порядке?

С виду он был искренне удивлен, на щеках пожилого господина даже выступили красные пятна. Другой вопрос, приятным было это удивление или же наоборот, но, во всяком случае, его пальцы, державшие кофейник, слегка дрожали.

— Лучше не бывает, особенно если принять во внимание неудобства от сидения взаперти в течение нескольких дней! Но я, однако, думал, что вы в курсе... в общем, не остались в стороне от этого дела, простите, если я невольно вас обидел подобным предположением...

— Я? Да каким же образом?

— Да потому, что именно вы его там и заперли, с позволения сказать...

Лассаль, прихлебывавший кофе, поперхнулся, закашлялся, стал совсем пунцовым, чуть не перевернул чашку с остатками кофе и вскочил с места, отшвырнув свой стул:

— Убирайтесь! Я не позволю оскорблять меня в своем же доме! Я напрасно принимал вас за друга!

Морозини не двинулся с места и спокойно допил кофе:

— Говорят, правда глаза колет, и вам это должно быть известно, как никому. Чтобы у вас не оставалось ни малейших сомнений в моем утверждении, скажу лишь, что я лично нашел там Адальбера и он сам мне обо всем рассказал.

— Ложь! Откуда ему знать?

— Природа наделила его хорошим слухом, и он услышал, как ваш Фарид болтал с охраной. Не стану утверждать, что ему все это было приятно, но поскольку с ним неплохо обращались, он не слишком обиделся. Вот только он был бы счастлив заполучить обратно свою одежду. Мне показалось, что цвет пижамы, в которую он был облачен, не совсем ему к лицу. Так что если вы будете так добры, то прикажите доставить его вещи в отель, он будет вам крайне признателен.

Голос Альдо, спокойный, но преисполненный иронии, казалось, подействовал на собеседника как успокоительное средство. Лассаль отыскал взглядом в верхнем ящике стола револьвер и с сомнением на него воззрился. Но вскоре он отчаянно вздохнул, отказавшись от намерения пустить в ход оружие. Из чего Альдо заключил, что Лассаль впервые похитил человека и вовсе не собирался убивать Морозини. И, поскольку старик по-прежнему не двигался с места, все еще глядя внутрь ящика стола, он, смягчив тон, спросил:

— Зачем вы это сделали? Ставлю свой венецианский дворец против бамбуковой хижины, что в роли гангстера вы выступаете впервые. Наверняка именно поэтому я так и не получил до сих пор ультиматума с условиями освобождения Адальбера. Так зачем?

Не глядя на Морозини, Лассаль снова уселся за стол, поставил на него локти и потер руками лицо:

— Хотел получить Кольцо!

— Кольцо? А с чего вы взяли, что оно у нас?

— Не принимайте меня за идиота! Вы рассказали мне, кстати с большим искусством, увлекательную историю гибели Эль-Куари, но умолчали о некоторых деталях. Слова, произнесенные умирающим, логически доказывали тот факт, что именно вам он и передал сокровище. Убийцы не смогли доставить Кольцо тому, кто жаждал его заполучить, иначе зачем бы им было бить вас по голове и разорять ваши комнаты в ночь губернаторского приема? Затем убивают Ибрагим-бея и грабят его дом, почти сразу же после вашего ухода. К чему были все эти усилия, если бы Кольцо находилось у них?

— Достаточно разумно, но даже допуская, что вы в чем-то правы, я все же никак не пойму, для чего оно вам, раз вы до сих пор так и не узнали, где находится гробница?

— А кто вам сказал, что я об этом не догадываюсь?

— Никто. Разве что, поскольку Адальбер находился в вашем доме, вы привлекли к этому делу его... Не мне вам объяснять, насколько его знания ценятся в мире археологии и как он относился к вам...

— От этого отношения сегодня, должно быть, остались лишь лохмотья, — с горечью произнес старик. — Я так надеялся, что он не догадается, что его похитил именно я. Но почему же он не доверился мне? — вдруг с бешенством выкрикнул Лассаль. — Мы стали бы вместе проводить раскопки. А может быть, еще не поздно?

Он понизил голос, и во взгляде, обращенном к Морозини, забрезжил луч надежды.

— Давайте я попрошу у него прощения, забудем обо всем, вы снова привезете его ко мне, и примемся за дело?

Решительно, в этом узком кругу исследователей могил царила удивительная беззаботность! Во всяком случае, у Лассаля ее было в избытке. Но, как бы то ни было, пора было наконец умерить его пыл!

— Не торопитесь! Во-первых, у меня нет полномочий вести с вами переговоры от имени Адальбера, я и понятия не имею, готов ли он вас простить или нет. Во-вторых, Адальбер вынужден теперь скрываться. Не забудьте, что есть люди, которые убили Ибрагим-бея и перерыли ваш дом. В-третьих, у него нет Кольца... и у меня, кстати, тоже его нет! — добавил он, тихо радуясь тому, что не приходится слишком уж грешить против истины, поскольку хранительницей Кольца теперь являлась План-Крепен.

Несмотря на то что Анри Лассаль чистосердечно во всем признался, Альдо вовсе не был готов вновь довериться старику. Кстати, Мари-Анжелин с самой первой встречи невзлюбила этого самого Лассаля.

Но тот не отставал:

— Наверное, вы правы! Но скажите мне хотя бы, где он прячется! Я сам соберу его вещи и отвезу ему!

— И тут же обнаружите его, отдав на откуп тем людям, которые не остановятся ни перед чем! Я сам возьму только самое необходимое и потихоньку передам Адальберу. Нельзя допустить, чтобы ваше дурацкое похищение переросло в настоящее и вовсе не такое невинное... Не суетитесь, и я вас буду держать в курсе дел!

— Спасибо! А долго ли вы еще тут пробудете?

Этот наивный вопрос рассмешил Альдо. Вот и еще один человек сгорает от желания увидеть, как он покидает Египет!

— Нет никакой спешки! Я дышу воздухом тайны! Я начеку! Мы с Адальбером, если вам угодно, наделены определенным чутьем! И никогда до решающего сражения не покидаем поле брани. Мы с ним столько лет вместе, просто невероятно! Тут уж ничего не поделаешь! Будет так, как мы решим. А теперь пойду собирать чемодан.

— Еще минуту, прошу вас! Как вы думаете, где может находиться Кольцо?

Верный своей привычке отвечать вопросом на вопрос, Альдо только пожал плечами:

— А вы сами как думаете? Кто, по-вашему, виновен в смерти Эль-Куари?

— Судя по тому, что вы рассказали, это сделали наемники принца Ассуари, раз уж он сам не постеснялся явиться к вам со своими расспросами. Но если бы Кольцо было у него, Ибрагим-бей и сейчас был бы жив.

— Возможно, но не обязательно! Есть одна вещь, которую вы наверняка упустили из виду незадолго до ограбления Говарда Картера произошла еще одна кража, еще более наглая, поскольку местом действия стал Британский музей, откуда украли крест жизни Анх... из орихалка. Это был уникальный музейный экспонат, сохранившийся со времен Атлантиды... Так вот, этот предмет — не что иное, как ключ, или один из ключей, поскольку их могло быть несколько, и открывает этот ключ гробницу Неизвестной Царицы. Оба предмета взаимно дополняют друг друга. Таким образом, вор мог бы войти в гробницу и одновременно защититься от проклятия, еще более страшного, чем то, что охраняло мумию юного Тутанхамона.

— Но откуда вам это известно?

— Человек, которому поручено расследовать это дело, считается лучшим сыщиком Скотленд-Ярда, — это суперинтендант Гордон Уоррен... один из наших с Адальбером друзей!

Предостережение было очевидным, но, весь во власти увлечения Неизвестной Царицей, Лассаль не обратил на него никакого внимания:

— И этот предмет находится у Ассуари?

— Если бы я это знал, Уоррен уже был бы здесь! Поверьте мне, его присутствие невозможно было бы не заметить. Так что делайте выводы.

— А какой вывод сделали вы сами?

— Я? Да никакой! Я удовольствуюсь тем, что буду блюсти свои интересы. И вам советую поступить так же.

Широко улыбнувшись, Альдо удалился в комнату Адальбера, чтобы сложить в чемодан необходимые вещи. Но там его ожидал сюрприз. Собирая дорожный несессер, будильник и другие мелочи, он обнаружил чехол для визитных карточек из крокодиловой кожи, в котором среди визиток друга он обнаружил фото Салимы. Она, облаченная в костюм для раскопок, в широкополую соломенную шляпу, опиралась на кирку и улыбалась той доверчивой улыбкой, которая вначале так понравилась князю. Альдо со вздохом положил фото на место между веленевыми тиснеными карточками. Бедный Адальбер!

Глава 10 Нападение

И двух суток не прошло с тех пор, как Адальбер поселился у Карима, а он уже чуть ли не сожалел о своей плавучей тюрьме. Не то чтобы хозяин был негостеприимен. Совсем наоборот! Карим не знал, чем угодить гостю, как сделать его пребывание в своем доме как можно более приятным. Он постоянно расспрашивал Адальбера о его вкусах и все время стремился составить ему компанию. Но он был слишком болтлив! И самое ужасное было то, что, не считая легких отступлений на темы внешних событий, погоды и литературных пристрастий, он говорил лишь только о Салиме!

Эта тема должна была бы показаться Адальберу увлекательной, и так бы оно и случилось, если бы молодой человек поведал только о том, что был знаком с Салимой с детства! Но он неизменно возвращался к истории их любви, и Адальбер от этого никак не мог решить, чего ему больше хочется: заплакать или удушить этого несносного Карима. Ему и без того нелегко было жить в доме своего соперника, который, не зная об этом, все больше и больше распинался о своих чувствах к Салиме. Адальбер был уже не в силах в сотый раз выслушивать нескончаемую сагу об их романтической любви!

Теперь Адальбер знал, что Карим, молодой адвокат каирской коллегии, достаточно состоятельный для того, чтобы не бегать за клиентами, и позволявший себе в любую минуту брать отпуск, встретился с внучкой Ибрагим-бея на одной из знаменитых вечеринок принцессы Шакияр, где они влюбились друг в друга с первого же взгляда и до потери сознания. Они вместе танцевали, вели беседы в саду под сенью светящихся фонтанов и договорились вскоре встретиться вновь. Их встречи стали постоянными, и Салима, мысли которой были заняты египтологией, пыталась увлечь своим пристрастием и возлюбленного, но как он мог думать о мертвых царицах, когда рядом с ним находилось самое «ослепительное создание» на Земле? К тому же эта прелесть еще и призналась, что любит его!

Карим поведал Адальберу о том, что был недоволен, узнав, что она решила ехать на раскопки с Видаль-Пеликорном в Долину царей.

— Она говорила о вас с таким восхищением, что, признаюсь, я даже приревновал. Вы жили с ней бок о бок дни и ночи, спали, разделенные только лишь тонким полотном ваших палаток, трудились сообща и делили каждый час дня и даже ночи...

— Не стоит преувеличивать! — ворчал археолог и сердито добавлял: — Мы ни разу не спали в одной постели!

— Ну, в этом я не сомневался! Салима слишком чиста, и ей чужда сама мысль о том, что можно лишиться девственности до замужества. Она дала слово, что будет моей. С тех пор я терпеливо жду, но нетерпение мое растет с каждой минутой, и я надеюсь, что день, когда сбудутся мои мечты, не за горами.

— Может быть, вы хоть немного утешились, когда она, бросив меня, ушла к Фредди Дакуорту?

— Утешился? Конечно, нет! Я упрекал ее в том, что она нарушила свое обещание!

С этого момента безоблачная история любви Карима и Салимы омрачалась, поскольку от предательства в Долине царей вела прямая дорога к тому, что случилось на острове Элефантина, где девушка, поправ любовь, согласилась отдать свою руку другому, хоть и принцу, и, наверное, богатому, но который был по крайней мере вдвое ее старше. Карим инстинктивно сразу же его возненавидел. Он знал, что тот груб, жесток, беспринципен, и все же именно к нему потянулась Салима, его Салима, та самая, которая клялась, что не представляет себе жизни без него, Карима. И молодой человек снова начинал стенать!

Чтобы внести хоть какое-то разнообразие, Адальбер попытался перевести разговор на тот момент, когда Салима переметнулась в команду Дакуорта.

— Вы не ответили, когда я спросил, почему она осталась у этого болвана. Что она вам говорила?

— Что интересовали ее, извините, не вы, а эта гробница, потому что она надеялась найти там какие-то письмена, имеющие большую важность для исследований ее деда. Продолжение ведь вам известно?

— Я думал, что она ничего не нашла.

— Нет, нашла какой-то отрывок. Разорители могил, которые искали только драгоценности, все там ужасно попортили, и от ценнейших папирусов остались только клочки.

— Так все-таки что-то было?

— О, как она корила себя за то, что обманула вас, но все это — ничто по сравнению с тем, какое горе она доставила мне! Я ведь готов был жизнь отдать за нее...

И снова все сначала... Эти бесконечные разговоры перемежались взрывами гнева и отчаяния, перед которыми несчастный Адальбер совсем терялся.

Проведя остаток ночи и два дня в таком режиме, Адальбер понял, что больше не выдержит, хотя носильщик из «Катаракта» и доставил ему его любимую туалетную воду и необходимую одежду.

К вечеру третьего дня он уже твердо решил позвонить Альдо и взмолиться, чтобы тот как можно скорее вызволил его из этого ада. Они уже собрались ужинать, когда раздался стук дверного молотка. Незамедлительно появился слуга Бешир с известием о том, что хозяина срочно просит какая-то не пожелавшая назваться дама в вуали.

— Я сказал ей, что у вас гость, а она все равно требует своего. Хочет, чтобы вы были один. Она ждет во дворе.

— Прошу меня извинить, пойду узнаю, что ей нужно, — сказал Карим, бросив на стол салфетку.

Как и во всех прочих комнатах, двери столовой выходили на прелестный дворик, скорее даже садик. Выходя, Карим затворил дверь, но Адальбер, не сумев побороть любопытства и обуреваемый предчувствием, приотворил ее снова, предусмотрительно погасив везде свет, чтобы не было видно, что он подглядывает. Все это он проделал так быстро, что даже услышал первый возглас Карима:

— Салима, ты? Почему ты здесь и в такой час?

— Я пришла за тобой, потом все объясню. Спасибо Шакияр, она ко мне расположена, благодаря ей мне удалось сбежать от Ассуари. Али поехал в Уади Халфу и вернется только завтра. У нас впереди целая ночь. Надо срочно уезжать, другого случая не представится!

Даже если бы Карим не назвал девушку по имени, Адальбер все равно узнал бы по голосу Салиму. В мягкой подсветке сада он мог хорошо разглядеть ее. Она стояла, прижавшись к молодому человеку и обнимая его за шею. Ее тонкий и грациозный силуэт с наброшенной черной вуалью освещался теплым и нежным светом фонарей. Ее краткий рассказ завершился поцелуем, и Карим крепко обнял девушку. Объятие было страстным, но недолгим. Карим отстранился первым.

— Но куда ты собираешься бежать со мной?

— Неважно... В Каир... в Александрию... в Европу... Мне надо вырваться от него любой ценой! Я умираю от одной мысли о том, что придется стать его женой...

— Тогда зачем ты согласилась на эту гнусную помолвку?

— Я не хотела, чтобы он тебя убил! Он угрожал сделать это, если я не соглашусь выйти за него. А ведь он способен на все, я знаю! Мне было так страшно, а потом я и вовсе пала духом из-за твоего безумного поступка, когда ты пришел на этот дурацкий праздник, а он приказал бросить тебя в реку.

— Откуда ты об этом знаешь?

— Шакияр рассказала. И тогда я поняла: даже если я выйду за него, он все равно не оставит тебя в живых, потому что он не потерпит никакой конкуренции на своем пути. Он хочет, чтобы я принадлежала только ему. И еще он хочет, чтобы я рассказала все, что знаю о Неизвестной Царице. Это у него хранится крест жизни Анх, который выкрали из Англии, и это он приказал убить несчастного Эль-Куари... и, наверное, моего дедушку тоже. Он дьявол, Карим, и я не хочу, чтобы вся моя жизнь была загублена. Я не хочу быть его женой, расстаться со своими мечтами и делами. К чему обманываться: он хочет найти гробницу той, имени которой не знает никто, но вовсе не для того, чтобы открыть святилище для посвященных, способных извлечь оттуда науку Великих Предков. Он стремится в одиночку завладеть спрятанными там сокровищами. Его страсть к золоту безмерна. Поэтому молю тебя, уедем скорей! Нельзя терять ни минуты!

— Но что же мне делать?

— Беги, собирай чемоданы, готовь машину. Заедем в дом дедушки за моими вещами и потом...

— Потом...

Он снова страстно прижал Салиму к себе, что потрясло Адальбера, потом усадил девушку в кресло и что-то крикнул Беширу, собираясь вернуться к своему гостю. Тот не успел еще зажечь в доме свет, да и Карим не успел дойти до двери, как вся территория, казалось, взлетела на воздух: в сад, ломая кусты, ворвался десяток одетых в черное нубийцев. Все последующие события разворачивались со скоростью урагана: трое незваных гостей потащили девушку к воротам, а остальные схлестнулись в драке с Каримом и его слугой, пытавшимися оказать сопротивление. В темноте блеснули сталью кинжалы, и оба, вскрикнув, повалились наземь. Тем временем банда, подобно темноводному морскому отливу, откатилась за пределы поместья, унося с собой добычу. Все произошло так стремительно, что Адальбер даже не успел покинуть свой наблюдательный пункт, чтобы броситься на помощь Кариму и Салиме. Да, впрочем, что бы он мог сделать с этими громилами, разве что тоже получить смертельную рану от их острых клинков? Но сейчас ему нужно было действовать не раздумывая.

Адальбер склонился над двумя телами, распростертыми на земле между глиняными черепками,

помятыми цветами и комьями земли. Сомнений не было: оба были тяжело ранены, но еще дышали. У выхода из дома висел телефон, там же лежала и телефонная книга. Он нашел номер больницы, первым делом вызвал врача и «скорую помощь», а потом задумался: стоит ли звонить в полицию? Пришлось бы долго объясняться со стражами порядка, и он предпочел позвонить Альдо. Обрисовав в двух словах сложившуюся ситуацию, он попросил:

— Постарайся уговорить своего любимца, английского полковника, чтобы он предпринял попытку оторвать толстяка Кейтуна от его фисташек! Без сомнений, у него это получится лучше и быстрее, чем у меня...

— Понятно, — коротко ответил Морозини, — еду!

Не прошло и десяти минут, как во дворе виллы Карима появился Альдо, а вот «скорой помощи» все еще не было! Он нашел Адальбера стоящим на коленях перед хозяином виллы. Археолог был почти так же бледен, как и оба раненых, он тщетно пытался привести молодого человека в чувство. Адальбер был вне себя от беспомощности:

— Прошло уже полчаса, как я позвонил в больницу, а их все нет! Боже милостивый, ну что за страна! А что там с полицией?

— Скоро приедут. Ими занялся Сэржент.

Альдо огляделся, заметил столик со спиртным, выбрал виски и, налив солидную порцию в стакан, поднес его другу:

— Пей! Это как раз то, что тебе необходимо. И сядь, пожалуйста. Я помогу тебе, потому что, судя по всему, самому тебе не справиться.

Это было правдой. Хоть археолог давно привык к разнообразным происшествиям, но сейчас Видаль-Пеликорн дрожал как осенний лист. Едва Альдо усадил его в кресло, как раздался сигнал «скорой помощи». На этот раз двор заполонили люди в белых одеждах под предводительством седовласого коротышки с козлиной бородкой. Он представился доктором Мьямонидом и, не теряя время на всякие формальные любезности, занялся осмотром пострадавших.

— Что-то вы не спешили! — упрекнул его Адальбер. — Я жду вас уже добрых три четверти часа, а ведь больница совсем рядом!

Доктор, не удостаивая его даже взглядом, только пожал плечами:

— Когда вы только что вспороли брюхо и вытаскиваете оттуда пулю, не очень-то вежливо сбегать от операционного стола... Что касается этих двоих, то их срочно нужно госпитализировать!

Карима и его слугу уже уложили на носилки, когда, вооруженный своей неизменной мухобойкой, во двор величественно вплыл толстый Абдул Азиз Кейтун. Он начал с того, что остановил санитаров, заявив, что его люди должны обследовать «трупы». Низкорослый врач тут же на него рявкнул, как разгневанный фокстерьер:

— Если их сейчас же не доставить в больницу, они и правда совсем скоро превратятся в трупы! Сейчас я отвечаю за них! Эй вы, посторонитесь!

Утомившись от дискуссий, Кейтун упал всем своим весом в застонавшее под ним плетеное кресло и отмахнулся от врача пухлой рукой.

— Ну а теперь, — обратился он к Альдо с Адальбером, — я готов выслушать ваши показания. Насколько я понял, это вы их убили? — спросил он, указывая на археолога толстым пальцем.

— Я? Убил? Да я был гостем господина Эль-Холти, и вторжение этих бандитов произошло на моих глазах. Зачем мне, по-вашему, убивать его и слугу? И громить дом...

— Гостем? Неужели? По последним данным, вы пропали без вести... Разве вас не похитили?

— Вот именно, похитили! А этот молодой человек был из тех...

— Молчать, когда я говорю! И так все ясно: этот бедный юноша похитил вас, и вы, стремясь освободиться, напали на него и его слугу... чтобы сбежать! Все! Слушание дела закончено! Вас будут судить... и, вероятно, повесят...

— Да это бред какой-то! Хоть выслушайте меня!

— Не думаю, что мне это будет интересно, — широко зевая, объявил Кейтун.

— Может быть, вы согласитесь тогда выслушать меня? — вмешался Альдо. — Вы заблуждаетесь. Поножовщину устроила банда, присланная сюда увести явившуюся к господину Кариму мадемуазель Хайюн. Их было около десяти человек, вы можете без труда отыскать их следы. Что касается присутствующего здесь моего друга, то он немедленно позвонил в больницу, а потом, не имея возможности вызвать полицию, дозвонился до меня и попросил, чтобы я добился вызова стражей порядка с помощью нашего английского друга, полковника Сэржента, который вам хорошо знаком...

— С чего вы взяли, что я с ним знаком? Он просто английский турист, который часто приезжает в Асуан, и ничего более. А ваш рассказ скорее свидетельствует о богатом воображении...

— Но повторяю вам, мадемуазель Хайюн похитили...

— Ах, как правдоподобно! Эта девушка помолвлена с принцем Ассуари! Так будьте добры объяснить мне причину ее прихода сюда! Довольно, я уже узнал достаточно! Заберите их!

Он зевал не переставая и, казалось, не мог дождаться, когда окажется в постели.

— Вы мне не верите? — возмущенно закричал Альдо. — Но придется поверить послу Франции, я сейчас же ему позвоню!

— Да что он сделает? Преступление есть преступление, и тот, кто его совершил, будет наказан. У нас такой порядок.

— У нас тоже! Но при условии, что найден виновный! Настоящий виновный или виновные, как в данном случае. Следствие у нас — чрезвычайно важное дело, и никто не стремится во что бы то ни стало повесить вину на первого попавшегося прохожего!

Кейтун с трудом вылез из кресла и замахал мухобойкой прямо перед носом Альдо:

— Я знаю, что делаю, и, представьте себе, прекрасно разбираюсь в своей работе! Так что не утруждайтесь, мы вот возьмем и вас обоих посадим, тогда посмотрим, за кем будет последнее слово! Завтра будет видно!

— Может быть, вы выслушаете меня?

В белом смокинге, как всегда элегантный, между ними встал полковник Сэржент. Кейтун одарил его снисходительной улыбкой:

— Напрасно вы сюда пришли, полковник. Вы мне сообщили о происшествии, но на этом ваши полномочия заканчиваются. Если только, — позволил он себе «тонкий намек», — если только у вас опять не украли лошадь!

Пожав плечами, англичанин вынул из внутреннего кармана футляр для визитных карточек, открыл его и вытащил одну:

— Не хотите ли взглянуть? Или мне лучше прогуляться к губернатору? Махмуд-паша терпеть не может неприятности и особенно тех, кто их устраивает. У него имеется досадная привычка ничего не забывать и в подходящий момент платить той же монетой.

Круглый глаз толстяка стал овальным, а Адальбер чуть шею себе не свернул, пытаясь незаметно заглянуть в документ, имевший такую силу, что Кейтун, словно по волшебству, изменил свое поведение. Ему показалось, что он заметил английские гербы, что наводило на кое-какие выводы. Тем временем тон полицейского явно переменился. И хотя выражение его лица пока еще не стало более дружелюбным, все же он явно решил не лезть на рожон:

— Ладно! Сегодня время уже позднее, а завтра посмотрим, что предпринять.

Потом обратился к Альдо с Адальбером:

— Господа, прошу явиться завтра к десяти часам утра для дачи полных показаний. А вам, полковник, нет смысла утруждать себя и тоже приезжать в участок...

— Меня это ни в коей мере не потревожит, и, признаюсь, я с удовольствием поприсутствую на вашей встрече, с вами ведь не соскучишься!

— Как будет угодно. В этом доме будет проведен тщательный обыск, затем мы возьмем его под охрану. Если у вас, господин Видаль-Пеликорн, остались тут личные вещи (ведь вы заявили, что были тут в гостях), то заберите их сейчас! Дневальный проводит вас. Поторопитесь! Я не собираюсь сидеть здесь всю ночь!

— Я помогу тебе, — предложил Альдо. — Так получится быстрее.

В сопровождении полицейского, являвшего собой уменьшенную копию Кейтуна, они прошли в комнату Адальбера, но когда Альдо попытался заговорить, цепной пес грубо прервал его целым потоком речи, смысл которой кратко перевел Адальбер:

— Он говорит, что у нас будет время поговорить потом, а сейчас пора приниматься за дело!

— Никогда не видел, чтобы полицейские так спешили завалиться спать! Но ты можешь не беспокоиться: твоя комната ждет тебя в «Катаракте»!

Несколько минут спустя они уже ехали в машине, которая привезла Сэржента, и от души благодарили его, стараясь не касаться темы необыкновенных полномочий, которыми он был наделен, хотя оба сгорали от любопытства. Однако он сам весело все разъяснил:

— Только не принимайте меня за Лоуренса Аравийского[375] или за сеида[376] моего августейшего деверя! Просто такого старого солдата, как я, который износил много подметок, если можно так выразиться, странствуя по землям Британского Содружества, много чего повидал, много чего наслушался и, главное, много чего запомнил, Министерство иностранных дел иногда использует в своих целях. Это связано с наблюдением. И ничего больше! В нестабильных странах вроде Египта это может пригодиться! — заключил он непринужденным тоном.

«Как бы не так! — подумал про себя Альдо. — Для того чтобы сделать Кейтуна покладистым одним только предъявлением визитной карточки, тебе надо было бы ох как высоко забраться по британской иерархической лестнице!»

Вернувшись в отель и допивая последний стакан в комнате у Адальбера, Альдо начал развивать эту мысль:

— Я вот думаю: а не Уоррену ли в основном он оказывает свои «мелкие» услуги? Например, проследить путь орихалкового креста жизни, похищенного из Британского музея?

— Возможно, ты и прав. Тайные агенты никогда не действуют в открытую, — подтвердил Адальбер, которому и самому приходилось время от времени оказывать некие услуги своей стране, что позволяло ему значительно пополнять свой кошелек, который и так никогда не был пустым и, к слову сказать, в пополнении не нуждался. — Во всяком случае, теперь мы ему обязаны по гроб жизни. Толстый Кейтун уже готов был отправить нас в темницу коротать ночь на прелой соломе. Что будем делать?

Альдо взглянул на часы:

— Как насчет того, чтобы поспать? Или хотя бы притвориться спящими? На сегодня эмоций достаточно, а завтра еще предстоит отвечать на дурацкие вопросы этого мешка с фисташками.

— Можешь попытаться уснуть, но я уверен, что глаз не сомкну. Не могу выбросить из головы то, что произошло сегодня вечером. Эта орда демонов, выскочивших из ночи, бедняга Карим и его слуга, которых пытались убить практически на моих глазах, а я и предпринять ничего не мог, и, наконец, Салима... Ее похитили, но кто?

— Кто? С чего это ты стал таким наивным? Понятно, что это был Ассуари, мой друг! «Нежный» жених, от которого она собиралась сбежать. А вот мне интересно: о чем она раньше думала?

— Наверное, хотела выиграть время. Согласилась на помолвку в надежде защитить того, кого любила, а сегодня произошло что-то такое, что заставило ее принять решение о немедленном побеге. Она запаниковала... И вот результат! Что касается меня, я знаю...

— Нет смысла объяснять, я и так все понял. Будем предпринимать меры, чтобы вызволить ее из осиного гнезда?

— Почему «будем»? Эта история тебя совершенно не касается, здесь замешаны Салима и я. Если я решу рисковать ради нее жизнью, тебя никто не обязывает поступать так же. Подумай о своих жене и детях...

— Еще одно слово в том же духе, и ты получишь кулаком по физиономии! — в бешенстве прервал его Альдо. — Где она началась, вся эта история? В моем городе, в Венеции, ведь так? Кому Эль-Куари отдал Кольцо? Опять же мне. Следовательно, кому, как не мне, ввязываться в это дело, и останавливаться я не собираюсь!

— Не кипятись! Я не вчера узнал, что ты верный друг, но дело еще и в том, что пока Ассуари не знает, какую роль ты сыграл в день его проклятой помолвки...

— Ах вот оно что? В таком случае не скажешь ли, почему я позавчера утром получил в посылке свой пиджак и туфли с запиской о том, что, учитывая качество этих вещей, безумно жаль было бы их потерять? И еще там было сказано, что некто очень опасается, как бы я не простудился после ночного купания в Ниле. О чем это говорит? Лишь о том, что Ассуари не только был осведомлен о каждом моем шаге, но и о том, что ему на меня наплевать! Вот и делай теперь выводы.

И он направился к двери, сопровождаемый ставшим вдруг насмешливым взглядом Адальбера.

— Камо грядеши, Господи?[377]

Альдо с раздражением пожал плечами:

— С латынью у меня было худо, так что отвечу тебе на хорошем французском языке: к тетушке Амели! Она не в курсе случившегося, потому что ее вместе с План-Крепен пригласили на ужин к английской романистке. Но есть надежда, что в этот час они уже вернулись. Мой рассказ их, несомненно, заинтересует.

— Или расстроит их пищеварение. Пойдем вместе!

Обе дамы действительно только что вернулись. Расположившись в малой гостиной, разделявшей их спальни, они обсуждали вечер и собирались побаловать себя бокалом шампанского, которое не было включено в меню ужина, когда Альдо, постучав, просунул голову в дверь.

— К вам можно? Меня сопровождает привидение, — объявил он, посторонившись и пропуская вперед Адальбера.

Который, разумеется, был встречен с большим удовольствием, как того и следовало ожидать. Мари-Анжелин даже прослезилась и поцеловала Адальбера, в то время как госпожа де Соммьер проявила некоторую сдержанность:

— Вы, конечно, понимаете, что я счастлива видеть вас, Адальбер, но не говорил ли нам мой племянник, сообщая о вашем освобождении, что вам гораздо безопаснее было бы скрываться? Что же произошло?

— От вас ничего не скроешь, правда, тетушка Амели? — вздохнул Альдо, принимая из рук План-Крепен бокал с шампанским. — Случилось несчастье. Пока Эль-Холти ужинал с нашим другом, неожиданно явилась Салима и стала умолять молодого человека немедленно с ней бежать...

Князь рассказал дамам о трагических событиях этой ночи.

— Ну, вот и все. Возможно, сейчас Карим и его слуга уже мертвы. Утром, до того как ехать в полицию, мы заскочим в больницу. А Салима оказалась во власти человека, который, скорее всего, и приказал убить ее деда.

— А почему же она не отказалась от помолвки с ним? — презрительно заметила Мари-Анжелин.

— Ассуари угрожал, что убьет Карима, если она не согласится стать его невестой. Он не только утверждал, что любит ее, чему я, впрочем, не удивляюсь, но еще, как выяснилось, она стала частью его плана по поиску гробницы Неизвестной Царицы, из которой он собирается похитить воображаемые сокровища. Хотя на самом деле тут можно только теряться в догадках.

— Мне не очень понятна во всей этой интриге роль принцессы Шакияр, — задумалась маркиза. — Как-то странно выглядит ее участие в судьбе несчастной Салимы... И зачем было ей способствовать побегу девушки с возлюбленным? Она хотела погубить ее, это очевидно!

— Это еще раз доказывает, что она мерзкая тварь! — выругался Адальбер. — Хотя мы и так это знали.

— Удивительно... На меня она не производила такого впечатления.

На маркизу воззрились три пары глаз.

— Значит, мы ее знали? — проронила Мари-Анжелин. — Вот это новость!

— Знали — не то слово. Мне приходилось встречать ее во время путешествия, которое я совершала с одной своей приятельницей. Это было до вас, План-Крепен, и в то время Шакияр еще была королевой. Она носилась с приема на прием, увешанная драгоценностями! Но она была великодушной и довольно симпатичной особой.

— И вы об этом говорите только сейчас? — возмутился Альдо. — Зачем же вы делали вид, что не знакомы с ней, когда я рассказывал о ее поведении по отношению ко мне?

— Потому что мне казалось, что это не имеет значения. И потом, мы ведь не стали с ней друзьями. И, наконец, уж если вам так нужно все знать, мне требовалось время, чтобы все хорошенько обдумать. У вас есть возражения?

— О боже, до чего ж мы докатились! — с вызовом бросила Мари-Анжелин. — Вот женщина, которая...

— Прекратите, План-Крепен. Насколько мне известно, вас никто не назначал прокурором, чтобы выносить мне обвинение, так что советую вам держать себя в руках.

— Никто из нас ничего плохого не думает, тетушка Амели. Но, согласитесь, все это крайне удивительно.

— Я соглашусь, что ее поведение по отношению к тебе заставило меня задуматься. Но это так не похоже на характер женщины, которую я когда-то знала! Иначе придется признать, что она очень изменилась. Несомненно, под влиянием своего брата. Его-то я никогда не встречала, и он мне представляется этаким благородным разбойником, каких было предостаточно в Средние века...

— Ну да, женщины Востока чаще всего подчиняются мужчинам своей семьи, — вздохнул Адальбер. — Шакияр уж больше не королева и обязана подчиняться старшему мужчине своего клана...

— Подчиняться, доходя до того, чтобы расставлять такие бессовестные ловушки невинным? Это уж слишком! Если надежды Ассуари относительно гробницы настолько велики, ей, наоборот, было бы выгодно ускорить свадьбу, в этом случае она бы только выиграла.

— А что, если он дал понять Шакияр, что ей может ничего и не достаться? — предположила Мари-Анжелин. — Эта Салима, насколько я знаю, удивительно хороша, так что...

— Она даже лучше, чем вы можете себе представить, — печально подтвердил Адальбер.

— А значит, после свадьбы она займет первое место, тогда как стареющая сестрица переместится на второе... если окончательно не уйдет в тень. Что можно предугадать, имея дело с таким человеком, как он? Тетушка Амели, всем нам известно, что вы — сама доброта...

— А мне-то казалось, что у меня острые зубы!

— Несомненно, но в данном случае нужно прислушиваться к голосу разума, а не сердца. Все зависит от того, в каком направлении идти!

— Не забудьте о том, что эта женщина сказала Альдо, — вступил Адальбер. — Ей очень, очень нужны деньги!

Госпожа де Соммьер поднялась, посмотрела по очереди на всех своих троих собеседников и, наконец, вздохнула:

— Хорошо. Слушание дела закончено, и я желаю вам, господа, спокойной ночи. План-Крепен, идемте, вы почитаете мне что-нибудь из романа госпожи Агаты Кристи. Ее персонажи коварны, но на настолько, как те, которые нас окружают. Чтение отвлечет меня.

В сопровождении своей чтицы она удалилась в спальню. Альдо проводил их задумчивым взглядом и продолжал смотреть им вслед, даже когда за дамами закрылась дверь. Он довольно долго находился в таком состоянии, и Адальбер в конце концов не выдержал:

— Да что ты уставился на эту дверь? Может быть, чья-то таинственная рука начертала на ней «Мене, текел, фарес»[378], как на стене вавилонского дворца, когда туда вступил Кир Великий[379]?

Альдо вздрогнул, встряхнулся, будто прогонял сон, и провел рукой по глазам:

— Похоже на то, но только не спрашивай о причине. Я и сам не понимаю, что со мной, просто как-то странно повела себя тетушка Амели. Что она замышляет?

Но если бы он догадался о мыслях маркизы де Соммьер, то разволновался бы еще сильнее.

На следующее утро госпожа де Соммьер отослала План-Крепен за покупками на Шариа-ас-Сук, замечательную торговую улицу Асуана, где та обязательно задержится, рассматривая яркие товары и вдыхая аромат специй, а сама уселась с дорожным письменным прибором за выдвижной столик небольшого секретера в их гостиной. Достав листок голубой веленевой бумаги со своим гербом, конверт того же цвета и ручку, она принялась писать письмо своим крупным изящным почерком. Потом старательно перечитала его, прежде чем поставить свою подпись, промокнула, сунув в бювар[380], и, запечатав, сняла трубку внутреннего телефона. Преодолевая свое отвращение к данному устройству, она выразила пожелание, чтобы к ней в номер поднялся портье.

Когда тот зашел, она передала ему конверт, попросив не мешкая отнести его по указанному адресу и передать, что ждет немедленного ответа. Затем маркиза уселась на своем большом балконе, усыпанном цветами, и обратила взгляд в сторону Нила. Она взяла с собой книгу, но даже не открыла ее, поскольку все мысли ее были сосредоточены на том, что она только что сделала. К тому же ее глаза быстро уставали, и помощь Мари-Анжелин была в подобных случаях просто незаменимой. Но сейчас ей было просто приятно держать в руках томик и чувствовать легкий запах кожаного переплета.

Она не могла не испытывать некоторую тревогу, сознавая, что затеяла тонкую игру, итог которой мог оказаться плачевным, если ее расчет будет неверен. Она прекрасно понимала, что, каким бы ни был результат, Альдо все равно рассердится, но каким приятным было это волнительное чувство опасности! Время от времени ей нравилось вдыхать аромат приключения, столь милый сердцам этих двух авантюристов, чьи проделки она столько раз наблюдала к своему великому удовольствию, а порой и к жесточайшей тревоге.

Час спустя ей принесли ответ.

А в это самое время пара Морозини — Видаль-Пеликорн направлялась в управление полиции. Их сопровождал полковник Сэржент, чье присутствие немало способствовало безмятежности их настроения. Друзей ввели в кабинет, где напротив сидящего капитана стояло три стула. Обстановка была несколько торжественной, несмотря на кальян и порцию фисташек. Абдул Азиз Кейтун сделал попытку приподнять свое тяжелое тело для приветствия и указал им на приготовленные места.

— Вы пришли вовремя, господа, — оценил он их пунктуальность, — благодарю вас за это. Я отдал приказание нас не беспокоить. Мне понадобится полная тишина, чтобы выслушать подробнейший рассказ о том, что произошло вчера вечером у Карима Эль-Холти, — добавил он, вперив взгляд своих черных глаз в Адальбера.

— Мне казалось, капитан, что я вам рассказал все, но мог, конечно, невольно опустить какие-нибудь подробности.

— Именно их я и хочу услышать. Скажите-ка мне сначала, по какой причине вы находились на месте преступления?

Адальбер вовремя подавил раздражение:

— Я гостил у Карима Эль-Холти уже три дня. А до этого, как вы сами изволили заметить, я был похищен и заперт на дахабье, стоявшей на якоре у северной оконечности острова Элефантина.

— Кто вас похитил?

— Этого я не знаю и, наверное, не узнаю никогда, разве что вас кто-то просветил на этот счет. Ко мне было приставлено двое охранников, которые сторожили меня по очереди. Они довольно прилично обращались со мной. Но в тот вечер, когда принц Ассуари устроил прием по случаю своей помолвки, им пришло в голову съездить на берег поразвлечься. Я остался один, разумеется, со связанными руками и ногами и кляпом во рту. Там меня и нашли господин Эль-Холти и присутствующий здесь князь Морозини...

— А как они там оказались? Случайно проходили мимо? Или, пожелав посетить судно, без колебаний бросились в воду, чтобы выпить на борту по стаканчику?

— Теперь моя очередь рассказывать, если позволите, — прервал его Альдо. — Я был на приеме, устроенном на острове принцем Ассуари, когда господин Эль-Холти, который по вполне понятной причине не был приглашен, все же появился там и создал неприятный инцидент, пытаясь увести с собой мадемуазель Хайюн, которую он считал своей невестой. Его немедленно оттащили прочь двое слуг, а я последовал за ними, чтобы посмотреть, как они будут обращаться с молодым человеком. И правильно сделал, потому что вместо того, чтобы отправить его на паром, они потащили его к северной оконечности острова и без малейших колебаний сбросили в воду. Между тем господин Эль-Холти, у которого была ранена рука, оказался не в состоянии выплыть самостоятельно и позвал на помощь. Я счел вполне естественным помочь ему, и мне удалось втащить его на борт судна, на котором не было никого... за исключением господина Видаль-Пеликорна, запертого в одной из кают. Мы освободили его, и господин Эль-Холти предложил моему другу пожить у него.

— А почему вы просто не отвезли его в отель... или к господину Лассалю?

— Именно потому, что мы не знали, кто его похитил и держал в плену. Поэтому было решено, что будет предпочтительнее, если господин Видаль-Пеликорн на какое-то время сохранит место своего пребывания в тайне.

С блюда исчезли несколько фисташек.

— Гм! — жуя, буркнул Кейтун. — И вы хотите, чтобы я поверил в эту историю?

— Иной я не могу вам предложить.

— С другой стороны, — вмешался, начиная закипать, Адальбер, — мы хотели бы узнать, что случилось с мадемуазель Хайюн? Потому что не стоит забывать, что после того, как закололи Карима Эль-Холти и его слугу, эти дикари вытащили ее из поместья, несмотря на ее крики и протест. Нашли ли вы этих мерзавцев?

— Еще нет. Следствие только начинается.

— А можно ли узнать, в каком направлении оно будет проводиться? — подал голос полковник. — Не лучше ли будет задать несколько вопросов принцу Ассуари? Будучи женихом этой девушки, он, возможно, не одобрил, что она, воспользовавшись его отсутствием, настоящим или мнимым, помчалась к господину Эль-Холти, умоляя его сбежать вместе с ней?

Ответ последовал сразу, и тон полицейского стал более мягким:

— Ведь вы же сами сказали, полковник, что его сейчас нет. Как в таких условиях допрашивать Ассуари? Надо дождаться возвращения принца...

— Но он мог до своего отъезда отдать приказание следить за невестой. Что сказала вам по этому поводу сестра Ассуари, принцесса Шакияр?

— Ну что вы, не мог же я беспокоить ее с утра пораньше! Не забудьте, что она была нашей королевой. Это ко многому обязывает! — заявил Кейтун, выпятив грудь колесом. — Да и что бы она могла мне рассказать? Что ее брата нет в Асуане и что она не в курсе его дел? Здешние мужчины не имеют привычки ставить женщин в известность о том, что они делают. Но не сомневайтесь, я еще встречусь с ней... если она согласится меня принять.

В этот момент в дверь постучали, и вошел дневальный с запиской в руках. Кейтун развернул письмо:

— Сожалею, господа, но должен сообщить вам, что господин Эль-Холти только что скончался.

Страшная новость словно раздавила присутствующих. Первым молчание нарушил Альдо.

— Это ужасно! — прошептал он.

— А как его слуга, Бешир? — дрогнувшим голосом спросил Адальбер. Капитан обратил на него взгляд своих мутных глаз.

— Здесь написано, что он еще не пришел в себя. Вам бы следовало молиться за его здоровье, потому что он — единственный, кто может подтвердить ваши показания.

Угроза полицейского была очевидной, и Видаль-Пеликорн вспыхнул, как спичка:

— Это значит, что, если он не выживет, убийства повесят на меня?

— Угу.

— Но это же нонсенс! Подумайте сами! Допустим, что виновен я. Но где оружие, которым я их заколол? И как я мог в одиночку убить двух человек, в доме одного из которых я гостил и с которым вместе ужинал в это самое время?

— Дайте мне договорить, — прервал его полковник. — Кроме этого Бешира есть ведь и еще один свидетель, а вы об этом как будто забыли, капитан!

— Какой еще свидетель?

— Ну разумеется, мадемуазель Хайюн! Найдите ее!

— Это как раз будет несложно, — ухмыльнулся толстяк-полицейский. — Если ее нет в «Замке у реки», то она во дворце на Элефантине... потому что, видите ли, я убежден, что она и не ходила к Эль-Холти, и что все эти басни о ее похищении — не что иное, как плод воображения вот этого человека!

Альдо едва успел схватить друга, чтобы удержать его от непоправимого поступка, хотя сам он, если бы поддался своему первому побуждению, давно бы уже бросился на Кейтуна. Глупость этого увальня достигала гималайских высот... если только, стремясь сделать из Адальбера козла отпущения, он не повиновался чужому повелению... Не видна ли здесь рука Ассуари и всей этой высокопоставленной семьи, с незапамятных времен обосновавшейся на Элефантине? Если это так, то каковым бы ни было влияние полковника, как официального лица, ему трудно будет пересилить египетский клан... Ни для кого не секрет, что многим египтянам претило засилье англичан в их стране.

Морозини обменялся взглядом с Сэржентом и понял, что тот подумал о том же. И предпочел, чтобы он ответил полицейскому сам. Что полковник и сделал, максимально смягчив тон:

— Полно же, капитан! Не будем делать поспешных выводов, о которых впоследствии придется пожалеть. Мы говорим исключительно о событиях прошлой ночи, и, как вы сами сказали, следствие лишь только начинается. Всем нам необходимо время, чтобы подумать! Вы не находите?

— Конечно, конечно! Я ведь так и поступаю, иначе уже давно отдал бы приказ об аресте... Я надеюсь, что у этих господ нет намерения покинуть Асуан?

— Мы не уедем до тех пор, пока... тайна не прояснится! — сухо бросил Альдо, вставая с места. — Могу я все же задать последний вопрос? — добавил он, пока полковник уводил из кабинета Адальбера.

— Задавайте!

— По какой причине господин Видаль-Пеликорн мог бы совершить убийство господина Эль-Холти?

Лицо полицейского расплылось в улыбке. По замыслу она должна была бы получиться хитрой, но Альдо почувствовал в ней неясную угрозу:

— Причина древняя как мир! Ревность! Я не забыл, что они с мадемуазель Хайюн вместе работали... А она так красива...

Часть III Гробница

Глава 11 Секрет женщины

Едва посыльный унес ее письмо, госпожа де Соммьер сразу же засомневалась в правильности своего поступка, ведь она повиновалась лишь наитию и вовсе не была уверена в том, что ей соблаговолят ответить. Но спустя всего лишь час она уже держала в руках ответ: на пристани у «Катаракта» в три часа дня ее будет ожидать лодка.

Итак, все получилось! Но как быть с План-Крепен? Брать ли ее с собой? С тех пор как Альдо доверил ей Кольцо, она жила как будто в полусне, удаляясь в свою комнату сразу же, как только маркиза переставала нуждаться в ее услугах. Там она подолгу медитировала, держа Кольцо на раскрытых ладонях и закрыв глаза. Она настолько погружалась в себя, что пожилая дама, как-то войдя к ней незамеченной, мысленно сравнила ее с тибетским ламой. С другой стороны, хотя теперь она и реже переправлялась на другую сторону реки делать зарисовки, зато почти ежевечерне о чем-то советовалась с юным Хакимом. В конце концов маркиза решила взять Мари-Анжелин с собой. Нет ничего удивительного в том, что дама ее возраста и положения явится в сопровождении компаньонки, даже если та посидит во время беседы в саду... А в это время ее зоркие глаза смогут заметить какие-нибудь незначительные детали, которые впоследствии могут оказаться весьма полезными.

Когда она после обеда объявила План-Крепен, чтобы та была готова сопровождать ее во дворец Ассуари, Мари-Анжелин моментально спустилась с небес на землю:

— Куда мы собираемся?

— Я только что сказала вам, что к принцессе Шакияр. Да встряхнитесь вы, План-Крепен, ради бога! Я попросила ее о встрече, и она немедленно согласилась!

— Но это же безумие! Мы не спросили у Альдо...

— Не спросили? Разрешения? Будьте довольны уже и тем, что я беру вас с собой! И учтите, я делаю это исключительно для того, чтобы избежать ваших причитаний. Вспомните, что было в прошлом году, когда я, не уведомив вас, поехала посмотреть на мексиканского дракона. В любом случае вы просто посидите в саду...

Ее прервал громкий возглас: «Ну уж нет!»

На часах было почти половина четвертого, когда темнокожий мажордом распахнул перед маркизой двери малой гостиной, выходившей на галерею с колоннами, в конце которой пестрели заросли красно-белого гибискуса. Над этой растительностью, казалось, проплывало усеянное ромашками канотье План-Крепен. Тетушка Амели, прислушиваясь к своему трепещущему сердцу, в глубине души согласилась с тем, что она чувствовала себя в компании со своей чтицей гораздо увереннее.

Ожидание оказалось недолгим. Всего через пару минут Шакияр вышла к гостье... которая присела в глубоком дворцовом реверансе:

— Ваше Величество!

Та, как и было задумано, поразилась:

— Но... я ведь уже не королева!

— Вы были ею, мадам, когда я имела честь встретить вас у посла Франции... несколько лет назад. В нашей стране титул не исчезает, даже когда персона слагает с себя августейшие обязанности.

— Приятно слышать, но все же лучше называйте меня теперь принцессой, и не нужно говорить обо мне в третьем лице, так нам будет легче беседовать. Прошу вас, садитесь! — добавила она, указав на одно из тяжелых кресел, обитых красной парчой.

Госпожа де Соммьер поблагодарила, силясь скрыть глубокое удивление при виде той, которая ее принимала. С тех пор как она мельком видела ее уезжающей из отеля, Шакияр, казалось, постарела на десять лет. Ее наряд, как всегда, был элегантным, а прическа безупречной, но никакая косметика не могла скрыть бледности лица, фиолетовых кругов под глазами и скорбных складок вокруг рта. На ее лице угадывались следы слез, и нетрудно было догадаться, что скоро она снова начнет плакать... И, забыв свою обиду за то, что принцесса так плохо обошлась с Альдо, госпожа де Соммьер почувствовала к ней жалость. Перед ней была страдающая женщина, в этом не было никаких сомнений. Между тем Шакияр начала разговор:

— Мадам, вы хотели видеть меня по какому-то важному делу. Чем я могу быть вам полезна?

— Ах, я, в самом деле, и сама не знаю! Я написала вам, повинуясь велению сердца. Вы очень высокопоставленная дама и, вне всякого сомнения, очень могущественны в Египте, а я хотела попытаться помочь одному моему соотечественнику, который мне очень дорог. Нас с ним не связывают узы родства, но он один из самых искренних и порядочных людей в моем окружении.

— Кто он? Я хотела сказать, как его зовут?

— Адальбер Видаль-Пеликорн... член Академии. Он известный ученый и, без сомнения, один из самых блестящих современных археологов. А тут его чуть было не бросили в тюрьму, обвиняя в ужасающем преступлении... и только потому, что он на самом деле оказался лишь свидетелем, потрясенным, но беспомощным свидетелем. Добавлю, что девушка, которой вы покровительствуете и одариваете своей дружбой, также оказалась жертвой этого же преступления. Но ее, слава Господу, не лишили жизни, а просто-напросто похитили...

Шакияр, сначала рассеянно слушавшая рассказ маркизы, сразу сосредоточилась и напряглась:

— Вы говорите об убийстве Карима Эль-Холти?

— Да, именно. И его слуги. Это так, принцесса!

— Что вам об этом известно? — с неожиданной горячностью едва ли не выкрикнула она.

— То, что происходило на самом деле. Адальбер к тому времени уже два или три дня гостил в доме этого молодого человека. В тот вечер они сели за стол, собираясь поужинать, как вдруг, подобно порыву ветра, там появилась мадемуазель Хайюн. Она стала умолять господина Эль-Холти, с которым ее, казалось, связывала, я бы сказала... большая любовь, немедленно бежать вместе с ней. Она уверяла, что необходимо воспользоваться отсутствием вашего брата Али, мадам, с которым она якобы была помолвлена насильно, чтобы покинуть страну. О, ей не пришлось его долго упрашивать, господин Эль-Холти и не думал возражать, но в этот момент во двор виллы ворвалось не меньше десяти нубийцев, которые закололи молодого человека и его слугу и унесли отчаянно сопротивлявшуюся Салиму.

— А ваш друг так ничего и не предпринял, чтобы прийти на помощь своему гостеприимному хозяину?

— Драма разыгралась во внутреннем дворе, а он находился в столовой. Он погасил там свет, чтобы не помешать своей бестактностью двоим влюбленным, и наблюдал за происходящим. События разворачивались с головокружительной быстротой, и он просто не успел прийти на помощь. Эти разбойники втолкнули мадемуазель Хайюн в машину и унеслись прочь. Вот и весь рассказ, мадам! Самое ужасное состоит в том, что начальник полиции не желает в это верить и явно задался целью выставить убийцей нашего бедного Адальбера!

— Это ограниченный болван, который любит только деньги... и фисташки! — с горькой иронией подтвердила Шакияр. — Но почему вы думаете, что я могу вам помочь?

— Потому что вы тоже замешаны в этом деле! — отрезала тетушка Амели, глядя ей прямо в глаза. — Салима говорила, что именно вы советовали ей немедленно воспользоваться отсутствием вашего брата, чтобы сбежать со своим возлюбленным.

— Это слова вашего друга?

— Разумеется! Зачем ему что-то скрывать? Если бы этот Кейтун был честным полицейским, он бы уже явился сюда и просил бы вас подтвердить это показание.

Принцесса отвернулась. Ее взгляд блуждал в глубине сада, губы изогнулись в презрительной усмешке:

— Он не посмеет! Что еще известно?

— Последнюю новость мы узнали в полдень: Карим Эль-Холти скончался от ран. Однако его слуга все еще борется за жизнь, и я молю бога, чтобы выжил хотя бы он! И все же не только он один может рассказать нам правду. Есть еще и мадемуазель Хайюн, и именно об этом я и пришла просить вас, принцесса. Она была свидетелем драмы и, как я полагаю, сейчас находится здесь...

— Здесь? Но почему вы так думаете?

— Самая элементарная логика: принц Али увез силой ту, которую, должно быть, считает своей собственностью...

Глаза Шакияр наполнились слезами, голос задрожал:

— И вы считаете, это я... я послала Салиму в эту западню? Мою Салиму? О, как это бесчеловечно!

— Простите меня. Но Адальбер слышал... Мадам! Что с вами?

Шакияр упала на диван, содрогаясь в рыданиях, таких безутешных, что было очевидно, что она по-настоящему страдает. Госпожа де Соммьер воззрилась на нее с удивлением, не зная, что сказать. И вдруг она заметила, что шелковый шарф, которым та обмотала шею и грудь, соскользнул, и на красивой еще коже принцессы стали видны синяки и даже царапина. Шакияр мучили! Сделав такой вывод, госпожа де Соммьер отказалась от мысли позвать слугу, чтобы тот в свою очередь вызвал горничную. Сняв свою широкополую шляпу и нахлобучив ее на голову бронзовому тигру, растянувшемуся на комоде, маркиза опустилась на колени у дивана. И услышала, как Шакияр шепчет что-то непонятное на арабском языке.

— Мадам! Принцесса! — умоляла она, пытаясь приподнять Шакияр. — Прошу вас, говорите! Я ужасно сожалею, что вызвала такое горе! Я вижу, что вы страдаете, но не могу понять, как помочь вам. Ведь не вы советовали Салиме бежать с возлюбленным, да?

Прошло какое-то время, прежде чем она разобрала едва слышное «я» и даже решила было, что ошиблась, поэтому стала спрашивать снова:

— Думая, что ваш брат в отъезде, вы хотели, чтобы она воспользовалась этим и оказалась бы как можно дальше отсюда и от этого будущего замужества, которое было бы ужасным, раз Салима была к нему не расположена... но господин Ассуари на самом деле никуда не уезжал?

Шакияр выпрямилась и обратила к мадам де Соммьер такое измученное лицо, что маркиза позабыла о всякой осторожности. А бывшая королева, не в силах вынести страшного горя, судя по всему, захотела довериться этой незнакомке, чье строгое лицо сейчас было преисполнено неподдельным сочувствием:

— Он уехал, но не дальше Ком Омбо[381]... Расставил ловушку, и я... с преступной беззаботностью в нее угодила! А ведь я его так хорошо знаю! Я всегда потакала его амбициям, поддерживала его в самых безумных начинаниях, потому что я им гордилась. Он так умен! Гораздо умнее меня!

Эти три слова были наполнены таким самоуничижением, что они растрогали госпожу де Соммьер сильнее всяких слез:

— Не унижайте себя! Разве можно заподозрить в недостойных поступках того, кого любишь!

— Я должна была уже давно все понять, когда он вынудил Салиму согласиться на помолвку. Я и не подозревала, что он способен... влюбиться в нее всерьез. Может быть, из-за разницы в возрасте или оттого, что сама она никогда не проявляла по отношению к нему ничего, кроме тихой привязанности, особенно когда она, уже заканчивая свое обучение в Англии, всерьез увлеклась египтологией. Со стороны Салимы не было ничего похожего на всепоглощающую страсть, которая завладела моим братом, когда девушка вернулась в Египет около полугода назад, как раз перед тем, как встретиться с вашим другом. Али тогда не подал виду. Даже поддерживал ее в исследованиях. И советовал сблизиться с дедом.

— Вы заговорили об Ибрагим-бее. Почему она не останавливалась у него, когда приезжала в Асуан?

— Это был необыкновенный человек, но, к сожалению, так и не оправился после смерти единственного сына. Он вел почти что монашескую жизнь. Но я думаю, он все-таки любил внучку, хотя и с некоторой долей снисходительности, как часто бывает у египтян.

Маркизе невольно подумалось, что великий человек был все-таки довольно непоследовательным, ведь, по словам Альдо, он, казалось, сожалел, что единственный член его семьи так тянется к принцу и принцессе с Элефантины, но она сочла за лучшее придержать эту мысль при себе. Ведь можно было узнать еще столько полезного благодаря минутной слабости принцессы: сейчас эта женщина совершенно неожиданно рассказывала ей о самом сокровенном. Как же она, должно быть, страдала, гордячка, если дошла до такого состояния! Как мучительно было для нее хранить все в тайне, не имея возможности хоть с кем-нибудь поделиться!

Госпожа де Соммьер коснулась синяка на шее Шакияр:

— Это он с вами такое сотворил?

— Он был вне себя. Я думала, он вообще меня убьет. Он так гневался за то, что называл моим предательством. И сказал, что сделает все для того, чтобы я больше никогда не увидела Салиму.

— А она действительно так вам дорога?

— Она моя дочь!

Маркиза едва справилась с потрясением. Эта новость была поистине грандиозной!

— Как же это случилось? — выдохнула она.

— Ничего удивительного! Еще до того, как я стала женой Фуада, я часто приезжала сюда. И полюбила Исмаила, сына Ибрагим-бея. Он ответил мне взаимностью. Такую любовь встречаешь только раз в жизни, и мы забыли обо всем на свете... мы наслаждались нашим чувством, и это было так естественно! Никогда потом я не встречала такого красивого мужчины... и такого нежного!

— Но почему вы не поженились?

— Обычная история! — вздохнула Шакияр, пожав плечами. — Наши семьи ненавидели друг друга! Когда я поняла, что жду Салиму, мы хотели вместе убежать из Египта. Тогда-то Исмаил и утонул в Ниле... или его там утопили! — закончила она с грустной усмешкой.

— Но вы так и не узнали кто?..

— Я не хотела ничего узнавать. Его уже не было на этой земле, и все остальное не имело никакого значения. Сначала я хотела последовать за ним, но вскоре одумалась. Я носила под сердцем ребенка от любимого человека и очень хотела, чтобы его живое продолжение увидело этот мир. Я рассказала обо всем своей тете Фариде. Она была вдовой, богатой и независимой, и увезла меня в Александрию, где тогда жили ее друзья, семья Хайюнов. Это была замечательная пара, вот только детей у них не было. Они удочерили Салиму, и благодаря им я смогла видеть, как растет мое дитя, как оно становится теперешней прелестной девушкой. К тому же Хайюны оставались моими преданными друзьями. Он владел крупной судоходной кампанией, а его жена была англичанка... Поэтому-то Салима поехала учиться в Англию, а потом и во Францию.

— А как же... Ибрагим-бей? Как он узнал, кем ему приходится девушка?

— Омар Али Хайюн сам ему обо всем рассказал. Он знал Ибрагим-бея и понимал, каким горем стала для него гибель сына. Он хотел хоть немного смягчить утрату. Так, наверное, и случилось...

— Но он так и не узнал, что матерью Салимы были вы?

— Конечно, нет! Хайюн кое-что от него скрыл, сказав, что Салима была дочерью его молодой золовки, которая умерла при родах. Ее необыкновенные глаза, такие же прекрасные, как и у ее отца, служили этому подтверждением... Теперь Хайюнов больше нет, оба погибли в автомобильной катастрофе лет семь или восемь назад... и я, что вполне естественно, помогаю «их» дочери. Вы легко догадаетесь, какую радость мне это доставляет... До недавнего времени. О, боги мои боги! Куда этот демон Али мог запрятать ее?

Тихий ангел пролетел, и госпожа де Соммьер заметила:

— Раз уж вы вновь заговорили о своем брате, хотелось бы узнать: известно ли ему, как дорога вам Салима?

Шакияр встала и сделала несколько шагов в сторону освещенного солнцем сада.

— Известно! Я сама ему сказала, когда он мне объявил, что желает сделать ее своей супругой. Я, как последняя дура, подумала, что он отступится, узнав, что собирается жениться на своей племяннице! Я забыла, какие слова он бросал мне в лицо...

— Какие же?

— Что наши предки, фараоны, укладывали в свою постель своих собственных сестер и что это обстоятельство делает Салиму еще более желанной, потому что кровь древнего и очень благородного рода Ибрагим-бея смешается с нашей кровью! От этого Салима становилась еще более «достойной» претенденткой на титул принцессы Ассуари. И вот до чего все это нас довело!

Шакияр машинально вновь обвязала шарф вокруг своей пораненной шеи и подошла к своей гостье, а та, пораженная услышанным, тихонько поднялась с колен. Со вздохом принцесса продолжала:

— Теперь вам понятно, почему я не могу призвать в свидетели Салиму. Ведь я не должна больше с ней видеться. Я даже не имею представления, в каком месте он ее прячет, и утешаюсь только мыслью о том, что она жива и невредима. Разве что...

Взгляд принцессы вдруг стал еще более тревожным, и госпожа де Соммьер забеспокоилась:

— О чем вы подумали? Если он любит ее так, как вы об этом говорили, то ей нечего бояться своего похитителя.

— Его — нечего, но вот она сама... Ее любовь к Кариму — точная копия чувства, которое я испытывала по отношению к Исмаилу. Если она узнает о его смерти, то от отчаяния может наложить на себя руки. Она не захочет жить без него.

— Но вы-то сами сумели пережить смерть любимого человека?

— Я — да, но я носила дитя нашей любви. А ей остаются... одни сожаления!

— А вы действительно не имеете представления о том, где ее могут содержать?

— Ни малейшего. Мне более или менее известно, где находятся владения моего брата, но ведь он мог поселить ее у кого-то из своих приспешников. Али уже давно мечтает свергнуть короля Фуада, моего бывшего супруга, и у него много сторонников. Он мог заточить Салиму у кого-нибудь из них...

Теперь у госпожи де Соммьер больше не было вопросов. Ей оставалось только поблагодарить принцессу за прием.

— Что вы теперь будете делать? — спросила Шакияр.

— Прежде всего молиться, чтобы выжил Бешир... а потом — искать!

Шакияр с удивлением взглянула на эту высокую и статную женщину, подлинную аристократку, одетую с изяществом, хотя и совсем не по моде, которая не опустила перед ней взгляд изумительно молодых зеленых глаз. А сама принцесса показалась тетушке Амели такой растерянной, что она даже улыбнулась: ей показалось, что она завоевала привязанность бывшей королевы, которую она сначала опасалась и даже едва не возненавидела за ее по меньшей мере странное поведение в отношении Альдо.

— Нет, — сказала она, — я не сестра Шерлока Холмса и не руковожу частным сыскным агентством. Но рядом со мной целая толпа друзей и очень предприимчивые члены семьи!

— В их число, должно быть, входит дама, скрывающая свое лицо под полями канотье с ромашками? Это ведь ее шляпка будто проплывает над туями в саду? Кажется, она сгорает от нетерпения...

— Действительно, вы правы... Это моя младшая кузина, она же чтица и компаньонка. В ней скрыто столько талантов...

— Представьте ее мне! Я пошлю за ней.

Мгновение спустя Мари-Анжелин дю План-Крепен, немного смущенная, присела в безукоризненном реверансе, приветствуя «ее высочество принцессу Шакияр», которую до сих пор она награждала иными эпитетами, звучавшими гораздо менее почтительно, но сейчас она благодарила сиятельную особу за теплый прием. Обе высокородные дамы договорились, что через Мари-Анжелин правительница Египта, если понадобится, передаст сообщение госпоже де Соммьер или даже попросит ее приехать, если узнает что-то новое.

План-Крепен едва дождалась, когда они окажутся в лодке, отправляясь в обратный путь, и сердито заявила:

— Не будем ли мы так любезны дать мне некоторые объяснения? Я вся изнервничалась, ожидая вас, ведь нас могли в любую минуту выставить за дверь!

— Фи! О чем вы говорите! Во-первых, вы должны бы знать, что даму моего возраста и положения за дверь не выставляют, а во-вторых, мне казалось, что я вам говорила, что уже встречалась с принцессой, когда она еще была королевой Египта. Она помнила о нашей встрече!

— И как по мановению волшебной палочки, мы стали с ней неразлучными друзьями?

— Если хотите услышать самое главное, План-Крепен, придется дождаться, пока мы вернемся в отель. Знайте только, что я не ничуть не жалею об этой поездке, поскольку ситуация еще более тревожна, чем мы могли предполагать!

— А мы сказали ей, что мы тетушка князя Морозини?

— Не все сразу, План-Крепен! Не в один же день!

Как она и ожидала, ее рассказ о вылазке во вражеский стан вызвал гробовое молчание собравшихся. Первым его нарушил Альдо:

— Вы неисправимы, тетушка Амели! Вам было недостаточно мексиканской авантюры?

— Ты же тогда сам признал, что она принесла определенную пользу. А сегодня мы располагаем еще более удовлетворительным результатом.

— Так. Рассказывайте.

В голосе князя слышались нотки раздражения. Мари-Анжелин, не сдержавшись, бросила на него уничтожающий взгляд, однако он этого даже не заметил. В этот день Альдо пребывал в дурном расположении духа из-за письма Ги Бюто, обеспокоенного его долгим отсутствием. Не то чтобы дела стали хуже, нет, антикварный магазин работал как часы, но в письме присутствовал намек на телефонный звонок Лизы, которая тоже считала, что он отсутствует слишком долго, и уточняла, что не покинет Рудольфскроне до тех пор, пока ее муж не вернется домой. К тому же она жаловалась, что Альдо слишком редко ей пишет. Возможно, виной тому очарование египетской жизни?

Морозини в бешенстве скатал письмо в шарик и зашвырнул его в корзину для бумаг.

— Ну и приезжала бы сюда, черт побери! Увидела бы, как мы тут развлекаемся!

Он даже вышел прогуляться, чтобы успокоить нервы.

Однако по мере того, как продвигался рассказ старой дамы, он слушал все внимательнее. Этому немало способствовали тычки ноги План-Крепен по его лодыжке, которыми она исподтишка щедро его одаривала. Он совершенно включился в рассказ, узнав, что Салима — дочь принцессы и что ту избивал ее брат. И в особенности услышав полный ярости крик Адальбера:

— Надо найти Салиму! Я должен ее найти во что бы то ни стало! Она в опасности, находясь в лапах этого мерзавца!

— Но Салима официально помолвлена с ним, — возразила госпожа де Соммьер. — И я только что вам сказала, что он страстно в нее влюблен! Она ничем не рискует!

— А вот я в этом совсем не уверен! Как можно чувствовать себя в безопасности рядом с человеком, который не останавливается перед убийством и, наверное... даже перед насилием! Он же неуправляем!

— Мне кажется, она может за себя постоять, — подал голос Альдо. — По крайней мере, в течение какого-то времени. Женское оружие иное, чем наше.

— Да пойми же ты, наконец, что у нее больше никого не осталось! Деда убили, того, кого... она любила, тоже (эти слова дались ему с трудом). Мать довели до состояния полной беспомощности, с ней дурно обращаются! У Салимы остался только я, и я ее не брошу!

Альдо не успел высказать, что он думал о рыцарских намерениях своего друга. Пустое дело, он об этом знал. Но тут появился служащий отеля и позвал его к телефону. Извинившись, князь последовал за ним.

Обитая красным бархатом телефонная кабина находилась в холле, прямо за кадкой, усаженной разнообразными растениями. На том конце провода послышался встревоженный голос Анри Лассаля:

— Попросите Адальбера забыть о неприятностях, которые я ему доставил, и привезите его немедленно ко мне!

— А зачем?

— Только что умер Бешир. Этот зловредный осел Кейтун наверняка будет его преследовать. Надо действовать быстро. Предложите ему прогуляться после ужина с сигаретой для улучшения пищеварения! Около колодца его будет ждать машина. Вам только нужно будет предать огласке весть о его похищении. Надеюсь, вы хороший актер.

— Вопрос не в этом, а в самом Адальбере. Его нелегко будет уговорить на этот шаг.

— Я думал и сам ехать за ним, но в такой час и при всех постояльцах... Вся эта затея будет шита белыми нитками.

— Так ведь все равно не получится спрятать Адальбера. Кейтун прямиком отправится к вам!

— Не отправится, если будет думать, что мы в ссоре. Тут ведь маленький город, все обо всем знают. Ради бога, поторопитесь!

В голосе Лассаля сквозила неподдельная тревога. Альдо ясно почувствовал это. Решительно, от этого странного человека можно было ожидать чего угодно!

— Сразу его убедить не получится. На это нужно время.

— Тогда поступим по-другому. Вы уже поужинали?

— Да. Только что вышли из-за стола.

— Хорошо. Ничего ему не говорите. Просто пригласите пройтись по улице и покурить. А сами приведете его к машине!

— Иначе говоря, состоится новое липовое похищение, но на этот раз роль мальчика-провожатого должен буду играть я сам? Это похоже на игры в сумасшедшем доме.

— Похоже, но, умоляю, согласитесь! Ради него! Вы же не знаете, что такое египетские тюрьмы! Этот Кейтун лишь кажется увальнем, на самом деле он самый жуткий подлец, которого когда-либо носила земля!

— Ладно. Я вам верю. Только не обманите моего доверия...

— Вам отлично известно, что я никогда не желал ему зла!

Альдо, особенно не торопясь, отправился искать свою компанию. Он нашел всех на террасе. И Адальберу явно не сиделось на месте.

— Кто звонил? — спросила госпожа де Соммьер.

— Никто... в смысле неважно! Ничего особенного. Потом расскажу, — ответил он, смягчив ответ лучезарной улыбкой. — А ты уже закипаешь? — поинтересовался он, обратив свой взор на Адальбера. — Пойдем пройдемся и выкурим по сигаре.

— Можно я с вами? — попросилась Мари-Анжелин.

— А как же тетушка Амели? Вы же ее не бросите?

— О, мы с Сэржентами собирались сыграть в бридж.

Тут Альдо незаметно сдвинул брови, и это движение подействовало на маркизу лучше всяких слов:

— План-Крепен! Вы и вправду думаете, что они без вас не обойдутся? Уверена, им о многом нужно поговорить тет-а-тет. Так что оставьте их в покое.

Выйдя из отеля, Адальбер зажег сигару и быстро направился сквозь сады в сторону Нила, но Альдо, взяв его под руку, потянул в обратном направлении:

— Пойдем лучше туда! В такую лунную ночь на реке наверняка уйма народу, а нам надо поговорить.

— Как хочешь. Без сомнения, великолепная вылазка тетушки Амели заслуживает того, чтобы ей посвятили некоторое время...

Прогулочным шагом они добрались до верхней части города. Сначала шли молча, любуясь отблесками лунного света, словно по волшебству посеребрившего все вокруг. Тонкий аромат гаванских сигар так великолепно сочетался с запахами, витавшими в воздухе, что ни одному из них не хотелось нарушать эту гармонию. Тишину нарушали лишь отзвуки музыки, доносившейся издалека, из отеля.

Но, говоря откровенно, Альдо было не по себе. Впервые с тех пор, как они с Адальбером узнали друг друга, он вел друга в западню. Даже если он делал это для спасения Видаль-Пеликорна, все равно мучился вопросом: а правильно ли он поступает... и простит ли ему когда-нибудь этот поступок Адальбер? С того момента, как в жизни его друга появилась Салима, их дружба день ото дня становилась все более хрупкой.

Они едва успели обменяться парой слов, как уже дошли до старого колодца, возле которого стоял черный лимузин с погашенными фарами.

— Надо же! — воскликнул Адальбер. — Что это он здесь делает?

Он подошел взглянуть, есть ли кто-то внутри, но не успел и рта раскрыть, как Фарид, выпрыгнув из машины, накинул ему на голову джутовый мешок и, не обращая никакого внимания на сопротивление и ругательства, которыми их осыпал Адальбер, стал с помощью второго слуги, своего брата и точной своей копии, заталкивать его в салон автомобиля. Альдо было очень тяжело наблюдать эту сцену; сначала он хотел как-то подбодрить друга, но потом решил промолчать. Может быть, Адальбер подумает, что и его постигла та же участь? По крайней мере, он будет думать так до того, как поймет, что вновь оказался у Лассаля.

Фарид подошел к Морозини, явно намереваясь что-то сказать, но тот ему сделал знак молчать и показал на свой подбородок. Огромный нубиец быстро все понял, его длинные белые зубы приоткрылись в ослепительной улыбке... и он влепил Альдо такой удар правой, от которого тот, взметая пыль, почти что без сознания покатился по земле.

Лимузин рванул с места и исчез в направлении «Пальм». Альдо осторожно потрогал ноющую челюсть, подвигал ею, чтобы убедиться, что ничего не сломано. Фарид двинул его как бешеный, а ведь мог бы и полегче!

Чтобы довершить образ пострадавшего в драке, князь, убедившись в том, что вокруг нет ни души, еще немного покатался по земле, взъерошил себе волосы и наложил последний штрих, расцарапав себе щеку перстнем. А потом задумался, что лучше сделать: отправиться сразу в полицию или сначала все-таки попробовать зайти в отель? Он выбрал последнее, полагая, что весельчак Кейтун был вполне способен упечь его за решетку, не утруждая себя судопроизводством.

Вернувшись, он застал жуткий переполох, в котором потонуло ужасное ощущение от того, что он совершил проступок, достойный Иуды. В тот же самый момент он мысленно попросил прощения у Лассаля, особенно когда увидел, что отель буквально наводнен полицией под предводительством человека с мухобойкой. Кейтун пытался нагнать страху на портье Гаррета, которому он угрожал устроить в отеле полный обыск, если тот немедленно не выдаст ему Видаль-Пеликорна.

Альдо заприметил и полковника, делающего попытки вмешаться, и целую толпу постояльцев, столпившихся в вестибюле «Катаракта». И тогда, набрав в грудь побольше воздуха, он ринулся вперед.

— Только что на моих глазах похитили господина Видаль-Пеликорна! — крикнул он и, повернувшись к жирному полицейскому, сделал вид, что только что его заметил: — Ах, и вы здесь? Поистине, вы обладаете удивительным даром путать все подряд и искать виновных там, где их нет!

Не пытаясь скрыть удивления, египтянин стал разглядывать Альдо: его распухший подбородок, щеку, с которой стекала капелька крови, грязную и пыльную одежду:

— Это что еще за чушь? Похищен? Кем же, скажите на милость?

— Откуда мне, по-вашему, знать? Я и сам-то чудом от них сбежал!

— От кого? — упорствовал тот.

— Вы уже спрашивали господина Морозини об этом, — вмешался Сэржент. — В подобных делах редко обмениваются визитками...

— Да ладно вам! Ну-ка, расскажите, что произошло!

— Да все очень просто! Мы гуляли, курили сигары, а около колодца стояла машина с потушенными фарами. Оттуда выскочили двое... нубийцы в черных галабиях. Они ударили моего друга, мне тоже досталось. Его затолкали в автомобиль, а меня почти без сознания бросили на дороге.

— Почему же они и вас не забрали с собой?

— Я и сам об этом думал, пока шел сюда. Наверное, потому, что их интересовал не я. Или чтобы я все рассказал и это послужило бы уроком...

— Кому?

— Да тем, кто задался целью раскрыть убийство Карима Эль-Холти! Совершенно ясно, что тем людям был нужен последний оставшийся в живых свидетель убийства. Видаль-Пеликорн в опасности! В очень большой опасности!— Если так, то почему они его сразу не убили?

— Этот вопрос было бы лучше задать самим похитителям. Может быть, они попытаются вытянуть из него какие-нибудь сведения? Так что теперь ваш ход! Вы же начальник полиции, в конце концов!

Альдо не приходилось даже играть: он на самом деле был вне себя и с трудом боролся с желанием еще чуток приплюснуть лунообразную рожу Кейтуна, на которой ясно читались неприязнь и недоверие. Еще один идиотский вопрос и... Полковник Сэржент, должно быть, почувствовал его состояние и взял слово:

— Спокойствие, старина! Капитан свое дело знает, и, можете быть уверены, он примет во внимание этот новый поворот в деле. На сегодняшний вечер довольно, так я понимаю? — добавил он, глядя в сторону толстяка. — Князю Морозини необходимо принять ванну и прийти в себя.

Феска на голове Кейтуна недовольно покачнулась в знак согласия, а сам он повернулся к ним спиной и, собрав своих людей и ни с кем не попрощавшись, выкатился из отеля.

— Иногда, — задумчиво проговорил Сэржент, — невольно начинаешь задаваться вопросом: а понимает ли он вообще, что ему говорят?

— Он понимает лишь то, что его устраивает. Остальное ему безразлично. Думаете, он наконец начнет действовать?

— Я не стал бы давать руку на отсечение. Ваш друг для него — идеальный убийца, потому что в его образе собрано все, что он ненавидит: Адальбер европеец, археолог и пользуется блестящей репутацией...

— Но неужели он всем заправляет в городе? А губернатор?

— Махмуд-паша? Его девизом могли бы стать слова: «только не поднимать шума». Он даже не пошевелится. Зато... зашевелюсь я!

— Что вы собираетесь предпринять?

— Вылазку в Каир. Мне нужно увидеться с Генеральным консулом Великобритании. Иными словами, с тем, кто на самом деле управляет Египтом. Пора ему узнать, что тут происходит!

— Когда поедете?

— Завтра с утра... но жену с собой не возьму. Вверяю ее вам, вы о ней и позаботитесь!

— Буду стараться!

— Опять похитили? — застонала Мари-Анжелин, когда они с госпожой де Соммьер встретились с Альдо в лифте. — Да это просто немыслимо! Или же кто-то хочет свести с ним личные счеты. Бедный, бедный Адальбер! Если бы только...

Она остановилась на полуслове: приложив палец к губам, Альдо сделал ей знак замолчать. Другой рукой он указал на потолок с узорчатой кованой решеткой. Она послушалась и молчала до тех пор, пока они не оказались в своем номере.

— Ему угрожает опасность не большая, чем в предыдущий раз. Это похищение подстроили мы с Лассалем.

— С Лассалем? Вы шутите?

— Напротив, я очень серьезен. Это он недавно мне звонил и сообщил о том, что Бешир умер и Кейтун вот-вот появится, чтобы арестовать Адальбера. Мы с ним все это и состряпали! На скорую руку, конечно, но все получилось!

— И это ты его подставил? — расстроилась госпожа де Соммьер.

— Нуда, частично. Но, думаю, мы успели вовремя, потому что, вернувшись в отель, я застал здесь Кейтуна.

А Мари-Анжелин продолжала взирать на него с подозрением:

— Говорите что хотите, но я не могу полностью довериться этому человеку.

— Вам бы больше понравилось, чтобы жирный боров забрал Адальбера в тюрьму?

— Н-нет... Но мне казалось...

— Хватит, План-Крепен! Пора уже вам выйти из образа вселенского судьи! Альдо необходимо срочно принять душ, а нам — лечь в постель! Я уверена, что там, где Адальбер сейчас находится, наш милый мальчик в полной безопасности.

А в это самое время Абдул Азиз Кейтун, вернувшись со своими людьми в участок, снова принялся за фисташки. Вместо того чтобы не думать ни о чем, как это частенько с ним случалось, он предался размышлениям. Это новое похищение повергло его в полную растерянность. Он чувствовал какую-то фальшь сегодня вечером, и вообще, все эти события не укладывались в его голове.

Поразмыслив таким образом некоторое время, он взялся было за телефон, но потом передумал, понимая, что наверху подобная инициатива может и не понравиться. Единственное, что он мог предпринять, так это получше расспросить обо всем основное действующее лицо всей этой долгой и запутанной истории. Так что, с сожалением покинув свое кресло, он вышел из кабинета, предупредил дежурного, что отлучится ненадолго, и отправился в гараж, где не без труда втиснулся за руль машины, что само по себе было подвигом для человека, привыкшего ездить развалясь на подушках широкого заднего сиденья автомобиля. Но там, куда он направлялся, ему не нужны были свидетели, иначе неприятностей не избежать.

Он запустил двигатель, включил фары и выехал из гаража.

Полчаса спустя вышколенный слуга уже вводил его в кабинет Али Ассуари. Тот сидел, развалясь в огромном чиппендейловском[382] кресле, обитом кожей, и наблюдал за голубоватыми колечками дыма от сигары. Он совсем не хотел, чтобы его беспокоили. Это и почувствовал Кейтун с первых же его слов.

— Что тебе надо? — проворчал Али, не двинувшись с места и даже не глядя на посетителя и, само собой, не предложив ему сесть.

Даже слуге обычно уделяют больше внимания. Все это не улучшило настроения полицейского, для которого вертикальное положение было крайне неудобным. Это отразилось в ответе:

— Узнать, зачем вам понадобилось похищать археолога, не снизойдя до того, чтобы поставить меня в известность.

Это произвело магический эффект: Ассуари не только выпрямился в кресле, он выскочил из него, не обращая ни малейшего внимания на рассыпавшийся пепел. Его черные глаза метали молнии:

— Если это шутка, то не смешная. Ты должен бы знать, что я терпеть не могу, когда надо мной насмехаются.

— Я сказал правду: вы утащили этого человека прямо у меня из-под носа. Для чего?

— Я никого не утаскивал!

— Ну, если это сделали не вы, то кто-то другой, но кто?

— Скажи, наконец, что произошло!

— Пожалуйста: едва я прибыл с нашими людьми в отель, как туда же ввалился этот Морозини, весь в пыли, с кровоточащей ссадиной на лице, и заорал, что, когда они с Видаль-Пеликорном гуляли после ужина, на них напали какие-то люди из автомобиля и, оглушив, без лишних слов забрали того, второго. Вот и все! Что вы на это скажете?

Ассуари ничего не ответил. Он сел за письменный стол. На белом листе бумаги для рисования были разложены кусочки очень древнего папируса, которые он хотел собрать в единое целое. Кейтун, все еще стоя, бросил на них косой взгляд, но увидел лишь изломанные линии, которые, возможно, очерчивали какой-то план, и похожие на иероглифы фрагменты письма.

В изнеможении капитан слегка оперся на стол: ноги его не выдерживали слишком большого веса и отчаянно болели. Но Ассуари, казалось, вообще забыл о его присутствии...

— Так что же? — наконец выдавил полицейский.

Хозяин дома посидел еще некоторое время, уставясь в пространство и словно не замечая посетителя. Наконец он перевел взгляд на Кейтуна, и под его веками засветился жестокий огонек.

— Садись! — наконец позволил он.

Толстяк поспешил исполнить приказание с таким видимым облегчением, что впору было умилиться. Сиденье, на которое он опустился, оказалось слишком узко для него, но это уже не имело значения. Теперь он мог спокойно дожидаться, пока Ассуари закончит размышлять. Но ожидание было недолгим.

— Над тобой подшутили, Абдул Азиз! — с неким подобием улыбки выговорил принц.

— Как это?

— Француза никто не похищал. Его просто-напросто вывели из игры, чтобы помешать тебе его арестовать.

— Вы так считаете?

— Раз похищение не моих рук дело, то ничего другого не остается. Ясно как день! Хотя, признаю, сработано хитро...

— Но кто же это подстроил?

— Есть только один человек, у которого имеются необходимые подручные средства. Это другой француз: Анри Лассаль.

— Этот старик?

— Этот старик пошустрее и посильнее тебя. Кроме того, у него есть деньги, имущество, и он здесь живет так давно, что пользуется уважением властей.

— Что же мне тогда делать? Посадить его?

— Ты, видно, совсем идиот! Под каким соусом ты можешь это сделать? Хоть губернатор у нас и вялый, но он в любой момент может вмешаться... и потом, англичане. Например, этот полковник Сэржент, который слишком часто оказывается в гуще событий, он кажется мне довольно предприимчивым типом...

— Кстати, забыл вам сказать, власти у него побольше, чем у простого туриста.

— Что ты мелешь?

— Он показал мне карточку Министерства иностранных дел.

— А раньше не мог сказать?

От гнева сердитое лицо принца покраснело. Он резко встал, и Кейтун инстинктивно прикрылся, словно боясь удара. Такое желание наверняка посетило того, кого можно было назвать не иначе как хозяином, но здравомыслие подсказало Али, что лучше будет, если он с этим желанием справится. Так что принц просто пожал плечами:

— Все это пока не имеет большого значения. Конечно, если этот полковник станет проявлять сильное любопытство, нужно будет подумать о том... скажем, как его удалить. Но не волнуйся об этом! Мы еще решим...Высокомерным взмахом руки он отослал посетителя прочь и погрузился в свои папирусы, перекладывая их, вертя и так, и эдак с величайшей осторожностью, ведь время сделало их тонкими и хрупкими. Так сидел он несколько часов, пока не заболели уставшие глаза. Но вдруг, когда в узкое окно уже проник первый свет зари, он вскрикнул от радости. Вот как надо было их собрать! Разрывы совпадали...

Конечно, он не мог полностью разгадать ребус, потому что так и не научился читать иероглифы, и то, что было написано, оставалось для него загадкой, но по некоторым признакам ему казалось, что он понял, какое именно место имеется в виду, оно было обрисовано довольно точно. К тому же он знал, кто наверняка мог бы помочь ему с переводом...

Стараясь унять дрожь в руках, он приступил к последнему этапу. До тех пор фрагменты складывались почти автоматически, но не хватало одного куска, и именно это портило все дело! Но теперь все будет хорошо. У него был план...

Принца охватила такая невероятная радость, что он едва сдерживался, чтобы не закричать. Ну, наконец-то он станет повелителем всей земли! Восторг его достиг апогея. Можно не сомневаться, что к этой победе добавится другая: Салима наконец-то подчинится ему! Салима, которую он желал с ее отрочества, станет его триумфальной песней!

Ему вдруг захотелось бежать к ней, все рассказать... но нет! Дело еще не сделано. Возведенное с таким трудом здание могло обрушиться от малейшего дуновения ветра. Так что он, даже не захотев звать слугу, чтобы тот подал ему кофе, пошел проверить, хорошо ли заперта дверь, повернул ключ на два оборота, взял клей и снова принялся за работу. С тщательностью педанта он склеивал тонкие кусочки папируса.

Когда все было кончено, он, несмотря на утреннюю прохладу, был весь в поту. Пришлось еще подождать, пока высохнет клей, а потом, взяв второй лист бумаги, в точности такой, как и тот, на котором он клеил, он положил его сверху. Выбрал из пачек книг, валявшихся вокруг, толстенный том, посвященный флоре и фауне пустыни, положил туда склеенный план, закрыл книгу и засунул ее туда, откуда взял, под стопку меньших книг. Под таким прессом бумага выровняется и сохранится лучше, чем в любом сейфе.

И только после этого он разрешил себе вздохнуть полной грудью, отпер дверь и приказал принести кофе, который выпил с величайшим наслаждением. Никогда еще этот напиток не казался ему таким вкусным! Боясь даже отойти от своего сокровища, он растянулся на одном из диванов, чтобы немного отдохнуть и расслабиться. У него был план и у него был ключ. Не хватало только Кольца! Надо было завладеть им любой ценой. Глупо было бы после такого открытия попасть во власть проклятия, а в том, что там оно было, принц не сомневался! Наконец он уснул.

Глава 12 Принц Элефантины

Письмо лежало на самой середине подноса с завтраком. Крупный квадратный почерк ни о чем не говорил Альдо, но все же духовная пища оказалась желаннее телесной, и он тут же вскрыл конверт. Короткая записка чуть не испортила ему весь аппетит:

«Неплохо придумана ваша вчерашняя шуточка, но мы ведь серьезные люди и обсуждаем серьезные дела, так что салонные комедии нам ни к чему. Господин Лассаль убедился в этом на собственном горьком опыте. О дальнейшем мы известим вас в свое время...»

Альдо уже выработал привычку справляться и с более серьезными неприятностями, так что в обморок он не упал. Да уж, у них действительно был сильный противник. Надо было поскорее съездить посмотреть, что происходит в «Пальмах».

Завтрак принесли, когда он только что закончил бриться, и, наскоро перехватив вперемешку тосты с вареньем, апельсиновый сок и две чашки черного кофе, он оделся и, сунув письмо в карман, сбежал вниз по лестнице, моля бога, чтобы на его пути не встретилась План-Крепен. Внизу он вскочил в первое попавшееся такси, высадившее какого-то пассажира у подъезда отеля, и велел отвезти себя в поместье Лассаля.

Он ожидал худшего и даже испытал нечто похожее на облегчение: в доме, конечно, были заметны следы драки, но пожилой господин хоть и с перевязанной головой, но все же сидел за своим столом.

И все-таки Альдо сразу спросил об Адальбере:

— Где он?

Лассаль бросил на него темный взгляд:

— Могли бы вначале осведомиться о моем здоровье. Так обычно поступают воспитанные люди! Не беспокойтесь, я не очень плох! Что привело вас сюда?

Альдо вытащил из кармана письмо:

— Вот это. Простите, если я показался вам невоспитанным, но я думал, что увижу здесь настоящее побоище.

— Так бы и случилось, если бы у меня не было верных и хорошо обученных слуг. Вчера вечером, около полуночи, на меня набросились люди Ассуари, требуя, чтобы я сказал им, где прячется Адальбер. Но Фариду удалось разбудить других слуг, уже уснувших, пока мы с Абдаллой держались, как могли. В общем, нам удалось вышвырнуть их. Эта банда мерзавцев не ожидала такого отпора! Ах, какая была драка! — не удержавшись, похвастался он.

— Молодцы! — искренне похвалил Альдо. — А что же с Адальбером?

— О, с ним все в порядке. Потом расскажу. Чашку кофе?

— С удовольствием! Я, правда, уже выпил пару чашек за завтраком, но гостиничный кофе с вашим не сравнить!

Хлопок в ладоши, и на пороге появился Фарид. Альдо заметил, что глаз у него заплыл и посинел.

— Пожалуйста, кофе! И вели-ка, чтобы принес его Абдалла!

— Правильно ли я понял, что вы не сомневаетесь: за всеми этими преступлениями стоит Али Ассуари?

— Кто же еще? Как будто подпись оставил. Все это произошло ночью и точно так же, как случилось в доме Эль-Холти, когда незнакомцы вторглись на территорию его виллы и убили его и слугу Бешира. Их главарь не особенно и скрывался.

— А вы не вызвали полицию?

— Нет, на этот раз нет. Если хотите знать мое мнение, Кейтун под каблуком у Ассуари!

— Это уже, пожалуй, чересчур! Начальник полиции подчиняется частному лицу?

— Он не просто частное лицо. Он происходит из рода принцев Элефантины, а его сестра была королевой. Кейтун родом тоже из здешних мест, и для него это важно, поверьте мне! Ассуари настоящий хозяин острова. Он больше чем губернатор, который к тому же родился в дельте и хочет только одного: чтобы его оставили в покое!

— А как же Англия?

— Она представлена здесь только офицерами военного гарнизона. К тому же Каир далеко! Ах, вот и кофе!

Альдо удивленно вскинул бровь. Стоило ли устраивать из банальной подачи кофе такое представление? Но Лассаль, казалось, в то утро встречал бодрящий напиток с большим энтузиазмом. Он попросил:

— Поставь поднос сюда, Абдалла, и налей господину князю.

— Он сможет справиться и сам.

Альдо так и подскочил. Подняв глаза, он с удивлением уставился на темнокожего «нубийца» в высоком тюрбане, под которым светилась веселая улыбка, а глаза из-под длинных ресниц сияли фарфоровой голубизной.— Адальбер?

— Абдалла, если позволит ваше сиятельство... Ну что, здорово вышло? Фарид — гениальный гример!

И правда, превращение было ошеломляющим! Даже брови и ресницы были выкрашены в иссиня-черный цвет, отчего предательски выступающие скулы Видаль-Пеликорна стали не так заметны. Лицо удлиняла короткая бородка.

— Вне всякого сомнения, если господин Лассаль уволит Фарида, того ждет блестящая карьера на киностудии!

— Предпочитаю оставить его у себя. Он мне слишком дорог. На вот, прочитай! — и Анри протянул Адальберу полученное им письмо.

Тот, присев на уголок стола, выпил свой кофе (он предусмотрительно принес три чашки) и быстро пробежал несколько строк. С его лица исчезла вся веселость.

— Скотина, сразу обо всем догадался! Вот почему вчера они устроили тут такой концерт! Ну и что, по-вашему, теперь нас ожидает? — задал он вопрос, глядя на своих собеседников. — А скажи, Альдо, в какой мере можно рассчитывать на твоего английского друга?

— Думаю, он окажет любую помощь. Он поехал сегодня в Каир встречаться с Генеральным консулом. Хочет рассказать ему о том, что тут происходит.

— Будем надеяться...

Телефонный звонок прервал его на полуслове. Лассаль наклонился к телефону, стоявшему на письменном столе. Всецело признавая его полезность, он в глубине души разделял неприязнь госпожи де Соммьер к этому не слишком древнему аппарату, казавшемуся чужеродным телом в его всецело обращенном к глубокой древности мире.

— Лассаль! Я слушаю.

Больше он ничего не сказал, но жутко побледнел. Адальбер протянул было руку, чтобы взять отводную трубку, но тот отчаянно замахал на него и тут же разъединился. Оба друга хором спросили:

— Чего он хочет?

— Кольцо. Говорит, что у него есть ключ и план. Нам на размышление дано сорок восемь часов. По прошествии этого срока Адальбер должен будет отвезти Кольцо в назначенное им место в назначенный им час. Один и, разумеется, без оружия.

— А если нет?

— Он на его глазах убьет Салиму.

Последовавшее за этим молчание могильным камнем придавило их к земле. Адальбер упал в кресло и машинально сдвинул тюрбан, ероша волосы на своей голове. Альдо встал и, подойдя к другу, ласково, но твердо положил руку ему на плечо:

— Если не найдем способа нейтрализовать его за это время, придется выполнить его требование. Другого выхода нет...

Не отвечая и не поднимая глаз, Адальбер накрыл его руку своей. Слова им были больше не нужны. Но только...

— Так, значит, оно все-таки у вас, это Кольцо? — не сдержался Лассаль.

— Нет! — прорычал Альдо, бросив на него злобный взгляд. — Но я знаю, где оно! Довольны?

— Недоволен! Нет!

Он так закричал, что в приоткрытую дверь просунулась голова Фарида. Лассаль жестом отослал его.

— Что будем теперь делать?

— Надо попытаться узнать, где он держит девушку, — ответил Альдо. — Откуда звонили?

— Из города или ближайшего пригорода. Это был не междугородный звонок. А вы подумали откуда? Из Хартума?

— Почему бы и нет?

— Потому что там другой начальник полиции. Тот, кто звонил, должен быть где-то здесь, неподалеку. Но где? Район довольно большой...

— И нет никаких свидетельств того, что он звонил из того места, где содержится Салима. Он мог звонить и от сообщника. И от Кейтуна, наконец, — сокрушенно проговорил Адальбер.

— В любом случае, если будем тут сидеть, маяться и задавать вопросы, на которые никто из нас не знает ответов, то далеко мы не продвинемся. Спасибо за кофе, господин Лассаль! — стал прощаться Альдо, направляясь к двери.

— Ты куда?

— Обратно в отель. Сегодня вечером позвоню в Каир. Надо предупредить Сэржента. И потом, есть одна идея...

Без лишних объяснений он отправился в «Катаракт».

Положив трубку на рычаг, Ассуари посидел еще, глядя на телефон и скрестив на груди руки. Он пытался подавить поднимающуюся ярость. Ни об одном произнесенном слове он не жалел: без малейшей жалости он убьет ту, что отвечала на его любовь лишь оскорбительным презрением и еще более оскорбительным молчанием.

Когда он сложил кусочки папируса, то сам приказал отпереть дверь, где держал пленницу вместе с ухаживающей за ней старой служанкой. Это была красивая, богато обставленная комната: там не было ничего, что могло бы не понравиться женщине. Принц сам следил за обустройством жилища, желая устроить обрамление, достойное ее красоты, в ожидании момента, когда она позволит ему заключить себя в объятия.

В тот день он вошел к ней полный радости и надежды.

Она, как обычно, сидела на голубом бархатном пуфе с золотыми вышивками, закутанная в черное, отказавшись от одежды других цветов, недвижимая, даже неподвижная. Ее красивые руки беспомощно лежали на коленях, а взгляд был обращен куда-то вдаль. Когда он вошел, она даже не повернула головы. Он сел напротив, чтобы, по крайней мере, оказаться в поле ее зрения. Тогда она закрыла глаза...

— Салима! — заговорил он так ласково, как только мог. — Так не может дольше продолжаться. Хочешь ты того или нет, но ты моя невеста и будешь моей женой. Единственной женой, и вместе мы можем совершить многое. Об этом я и пришел говорить с тобой. Мне удалось собрать фрагменты папируса, который ты нашла в гробнице Себекнефру, соединив их с теми, что были у твоего деда...

Веки Салимы приподнялись, и на него обратился ледяной взор:

— Моего деда, которого ты убил. И ты еще имеешь наглость говорить со мной об этом?

— Это не я! Они неправильно поняли приказ или просто за что-то хотели отомстить ему. Клянусь тебе, я этого не хотел! Верь мне. Я пытался узнать кто...

Вместо ответа она пожала плечами, но светлые глаза не выражали ничего, кроме презрения. Он сжал кулаки, но продолжал:

— Не хватает всего одного кусочка, совсем не важного, как мне кажется. Как бы то ни было, там есть одна деталь, по которой я и так узнаю, где находится гробница Неизвестной Царицы! И мы сможем вместе попасть туда. Как только ты станешь принцессой Ассуари...

— Я никогда ею не стану!

— Придется, чтобы искупительная церемония стала подлинной!

— Какая церемония?

— Нам нужно будет перевезти тело Ибрагим-бея и останки его предков в другое место. Мы сделаем это со всеми полагающимися им почестями. Ты сама будешь находиться рядом со мной и убедишься в этом.

Лицо Салимы покраснело: несмотря на все свое самообладание, она так и не смогла сдержать ярости:

— Ты хочешь совершить такое святотатство и собираешься и меня в это вовлечь? Ты, должно быть, безумен...

— Нет. Я следую логике. Гробница может быть только там, она вырублена в скале... Может быть, на большой глубине, но она там, это точно!

— В легенде говорится иное. «Та, чьего имени мы не знаем, обрушила гору на склеп, в котором заточена она». Ты ошибаешься!

— Нет. Не забудь: прошли века. Прошло гораздо больше времени, чем нужно, чтобы изменился культурный слой, и я уверен...

— А откуда у тебя такая уверенность? — презрительно бросила она. — Насколько мне известно, ты не археолог?

— Мне известно более, чем этим людям с их очень приблизительной наукой. Они только и умеют, что эксгумировать наших предков, чтобы выставлять их напоказ, содрав благословенное облачение, в витринах их музеев. И это ты святотатством не называешь? Мы, дети этой земли, должны были бы прогнать их, забив камнями! Так я и сделаю, когда избавлю Египет от этой саранчи, этого короля-марионетки, находящегося под английским каблуком! Я буду владеть тайнами древней Атлантиды, я буду властвовать... по праву, ведь я принц Элефантины, и ты это знаешь!

Салима снова повторила ему, что он безумен, но в голосе ее сквозила усталость, и он заметил это.

— Верь мне! У меня есть все: план, ключ, я сумел забрать его из самого сердца Лондона. Вот он! — показал он, вынув ключ из внутреннего кармана. — И даже проклятие не достанет меня, потому что совсем скоро у меня будет Кольцо, и оно сделает меня непобедимым!

— Ты даже не знаешь, где оно!

— Оно здесь, в Асуане. Я в этом уверен, и тот, кто вскрыл гробницу Себекнефру, сам принесет его мне на блюдечке. Если я захочу, то приползет на коленях! А тебя я сделаю королевой!

Он поднялся и в возбуждении заходил по комнате. Салима покачала головой. В третий раз она сказала: «Ты безумен...» — и замкнулась в своем молчании и неподвижности. Тогда он, рассердившись, склонился над ней, схватил ее за плечи и затряс:

— Если будешь упорствовать и отказываться, ты познаешь всю тяжесть моей мести. Не искупительной церемонией мы вынесем останки Ибрагим-бея, а взорвав его могилу связкой динамитных шашек. А тебя я убью, утолив наконец желание, которое преследует меня! И буду полностью свободен!

— Так убей меня сейчас! Мы оба от этого только выиграем.

— Нет, я хочу, чтобы ты вкусила смерть сполна. И потом, ты мне еще нужна!

С тех пор он слышал ее голос лишь однажды. В тот день, когда он поднес к ее глазам папирус. Она мельком взглянула на документ и сказала, что не сумеет прочитать иероглифы. Сам он тоже их не знал... Тогда он возненавидел ее так же остро, как раньше любил. И в голове его созрел новый план. Приобщать ее к триумфу не было никакого смысла. И как только он не понял сразу, что она ведьма и наслала на него порчу! Ему надо освободиться от ее дурного глаза! Она должна умереть, но сначала он, спасаясь от порчи, овладеет ею. Потом надо притащить ее на место встречи и, заполучив наконец Кольцо, свернуть ей голову, да так, чтобы кровь ее оросила эту землю, господство над которой она отвергала.

Он был физически силен и сделал бы это без труда. Он уже расправлялся таким образом с неверными слугами, а ее хорошенькая шейка казалась такой хрупкой!

Оставив Адальбера у Лассаля, где, по мнению Альдо, тот будет лучше, чем в отеле, защищен от непредсказуемых причуд Кейтуна, Морозини без труда нашел тетушку Амели и План-Крепен. Последняя, увидев, как он бросился в такси, устроилась на террасе, ожидая его возвращения, чтобы быть уверенной, что мимо нее он не пройдет незамеченным. Вскоре к ней присоединилась и госпожа де Соммьер. Альдо в нескольких словах поведал им последние новости и предложил:

— Поскольку вы уже встречались с принцессой Шакияр, я подумал: а что, если вам встретиться с ней еще раз? Тетушка Амели, я знаю, она уверяла вас, будто понятия не имеет, где Ассуари держит Салиму, но, возможно, она могла бы хоть попробовать что-то разузнать? Это же, черт побери, ее дочь! И она в смертельной опасности!

— А так ли уж вы в этом уверены? — едко заметила Мари-Анжелин. — Влюбленный мужчина не жертвует с такой легкостью предметом своей пылкой любви. Мне представляется, что это скорее ловушка для нашего болв... для Адальбера!

— Представьте себе, я тоже сначала об этом подумал, — съязвил Альдо, от которого не ускользнуло слово, на котором она запнулась. — Но, повторяю, у нас так мало времени, что нельзя пренебрегать даже самой безумной идеей. Ведь со времени вашей встречи Шакияр могла узнать что-то новое?

— В любом случае мы ничем не рискуем, предприняв эту попытку. Только я не могу появиться у нее, не предупредив заранее. Напишу ей записку, а План-Крепен будет так добра, что отнесет ее принцессе. Кстати, и сама Шакияр выражала пожелание, чтобы именно она стала посредником в нашем будущем общении.

— Разумеется, она не так представительна, как вы! — улыбнулся Альдо. Более того, стремясь стать еще более незаметной и собираясь полчаса спустя сесть на паром, Мари-Анжелин, вместо своих канотье, усеянных ромашками, вишенками и другими растениями, набросила на голову и плечи обычный темный шарф. Так легче было затеряться в толпе пассажиров. Но когда она еще час спустя вернулась обратно, на лице ее было крупными буквами написано разочарование: ей удалось увидеться только лишь с мажордомом. Ее высочество накануне уехала в Каир, не уточнив дату своего возвращения.

— Ну, вот и все! — расстроенно протянул Альдо. — Решительно, мое первое впечатление было верным: много поверхностного, а под этим — пустота!

— Не суди ее слишком строго! — встала на защиту Шакияр тетушка Амели. — Клянусь тебе, во время нашей встречи она действительно была в отчаянии. Возможно, отправилась искать защиты, которой не найдешь здесь, у мягкотелого губернатора или этого разложившегося... а может быть, и продажного шефа полиции!

— У нас сорок восемь часов, тетушка Амели! Всего сорок восемь часов до того, как Адальбер отправится рисковать жизнью ради женщины, которой нет до него никакого дела! От одной этой мысли можно сойти с ума!

— Такое вполне может случиться, если ты не постараешься успокоиться. Тебе сейчас, в такую ответственную минуту, понадобятся все твои способности, твой ум и хладнокровие. Ведь ты, конечно, будешь с ним рядом.

Фраза прозвучала утвердительно, а не вопросительно. Но Альдо все-таки ответил:

— Я буду с ним до конца, вам это отлично известно!

— Я тоже пойду! — решилась План-Крепен, чем вызвала на себя гнев, которым маркиза пыталась замаскировать терзавшую ее тревогу.

Она знала, что племянник всем сердцем предан Адальберу. Он даже забыл о жене и детях!

— Вы будете делать то, что вам прикажут. Я рада приветствовать ваши многочисленные таланты, но применять их надо с пользой, а не во вред! Пусть Альдо с Адальбером сами решают! И потом, если не ошибаюсь, у нас остался еще один козырь: полковник Сэржент!

— О, я о нем не забыл! Просто хочу дождаться, пока он доедет до Каира, и непременно позвоню ему. Пойду посмотрю расписание поездов, чтобы понять, в котором часу прибывает его поезд...

Чуть позже Альдо попросил соединить его с Каиром. Он сделал это перед обедом, зная, что связь сразу не предоставят. Но когда наконец на другом конце провода раздался голос портье «Шепардса», то он услышал, что полковник и в самом деле забронировал номер, но пока его все еще ожидают...

— Поезда часто запаздывают! — в виде утешения заметила маркиза.

Альдо ответил ей вымученной улыбкой.

Однако дела пошли еще хуже, когда утром следующего дня он встретил в холле явно обеспокоенную леди Клементину.

— Я так волнуюсь! — поведала она ему. — Мой супруг не только не позвонил вчера вечером, как он имел обыкновение делать во всех поездках, но когда я сама позвонила в «Шепардс», оказалось, что его там нет. Поезда ходят по расписанию, не отмечено ни одного опоздания. Все это так странно!

— Почему бы вам не обратиться в Генеральное консульство, он ведь направлялся туда?

— Вы правы. Я так и поступлю. Всякое может случиться, ведь правда?

Необходимо было успокоить ее во что бы то ни стало. Она была милой женщиной, и Альдо сделал все, что было в его силах... Но настал вечер, а они так и не узнали, куда исчез полковник. А время неумолимо бежало вперед. Завтра заканчивался срок, установленный для выдачи Кольца.

Альдо не сиделось на месте, да и вообще он с огромным трудом заставлял себя сдерживаться, чтобы его поведение не выходило за рамки естественного. И, наконец, решил сходить к Лассалю, чтобы узнать, не поступили ли новые указания.

Он отправился в «Пальмы» пешком, чтобы немного успокоить нервы, но тут вдруг на полпути ему встретился юный Хаким, мальчик, с которым План-Крепен обычно ходила в храм Хнум или перебиралась на левый берег Нила. Мальчик побежал рядом с ним:

— Не останавливайся, будем делать вид, будто я прошу у тебя милостыню.

— Что за глупость!

— Не глупость. Здесь все так делают, а я с тобой долго не пробуду.

— Ты хочешь мне что-то сказать?

— Хочу. Ты и твои друзья волнуетесь из-за красивой молодой дамы? Я знаю, где она! Иди быстрее и отгоняй меня...

Но Альдо остановился, но тут же пошел снова:

— Как ты узнал?

— Мой друг Язид... он отирается у губернаторского дворца, он видел, как ночью люди в черном тащили женщину, а она кричала и отбивалась. Они запихнули ее в машину и поехали, а Язид... он смелый... и любопытный. Он прицепился сзади к машине. Он ехал так какое-то время, но потом дорога стала ухабистой, и он упал. Но, слава Аллаху, догадался, что они ехали в дом к Ибрагим-бею. Он стал ждать. Машина потом опять проехала мимо него, но там был только шофер.

— А женщина осталась в доме?

— Где ж ей еще быть? Я наутро пошел посмотреть... Знай, что дом очень охраняют. Теперь прогони меня. Ты ведь знаешь как?

Альдо с раздраженным видом остановился и стал рыться в карманах:

— Послушай-ка! А почему ты ничего не сказал мадемуазель дю План-Крепен? Ведь ты частенько сопровождаешь ее, правда?

— Правда... но я думаю, она не очень любит красивую даму. Ой, спасибо, господин! — радостно гаркнул он, пряча в карман серебряную монету, которую Альдо сунул в темнокожую руку. — Да благословит Аллах тебя и все твое потомство!

Он ускакал, прыгая с ноги на ногу и подбрасывая в воздух монету, а Альдо пошел своей дорогой. Увезли в «Замок у реки»? Он и об этом подумал, но тут же отказался от этой мысли. Одна Салима в доме деда — еще куда ни шло, но присутствие Ассуари, пока они еще не женаты, в доме человека, которого он, возможно, сам и прикончил, — такое бы шло вразрез со всеми законами ислама.

— Ислама? — вскричал Анри Лассаль, которому Морозини немного погодя пересказал свою встречу с Хакимом. — Я вообще не уверен, что Ассуари приверженец ислама. Он объявляет себя последователем такого количества учений, что я не понимаю, как он еще сам не запутался. Одно очевидно: он бандит.

— А он сказал вам, где именно состоится обмен?

— Еще нет! — прорычал Адальбер. — И хочу тебе напомнить: об обмене на самом деле не было речи: если мы отдадим ему Кольцо, он просто сохранит Салиме жизнь, но нам ее не выдаст. Она его «невеста», — с отвращением, граничащим с бешенством, добавил Адальбер.

— А может быть, все-таки попробовать? Мы ему Кольцо, а он освобождает девушку и передает нам, баш на баш!

— Когда, интересно, ты будешь «пробовать»? Когда я явлюсь в одиночку с Кольцом, а он будет на меня пялиться со своей злобной ухмылочкой? Еще очень повезет, если не выстрелит сразу, чтобы окончательно избавиться от моей персоны!

— Не преувеличивай! — отрезал Лассаль. — Мы его все-таки уже знаем и можем быть уверены, что сделка состоится при свидетелях и что даже под покровом ночи (а я уверен, что дело будет происходить именно ночью) он захочет, чтобы то, что, по его словам, станет «искуплением», прошло бы в как можно более торжественной обстановке. Так что вокруг него будут люди, не считая «невесты». Вдобавок ко всему ты принесешь ему священный предмет. Если он убьет тебя, то потеряет лицо, потому что в таком случае поступит как гангстер, а не как великий принц! Так что тебе нечего бояться. По крайней мере, в ближайшем будущем.

— Главная неприятность состоит в том, что наши возможности для маневров убывают на глазах, — вздохнул Морозини. — Срок истекает завтра. Но вообще-то, раз мы уже знаем, где она содержится, можно бы попробовать наведаться туда...

Адальбер не дал ему закончить. Он весь кипел от негодования:

— Полная чушь! Ты видел, что это за крепость? Настоящий Крак де Шевалье[383], только чуть меньших размеров! Как, по-твоему, мы туда попадем? Вооружимся до зубов и полезем на стены? Хотя почему бы и нет, раз мы уже дошли до крайности! Залезем по веревкам с Нила прямо по громоздящимся скалам, на которых торчит сам замок? А как доберемся до верха, перестреляем все, что движется, воткнем на башне французский флаг, споем «Марсельезу» и утащим принцессу!

Слушая эти сердитые выкрики, Альдо даже не рассердился: он понимал, что друг впал в отчаяние, а потому просто вытащил свой портсигар, достал оттуда сигарету, постучал ею по блестящей золотой поверхности и обратился к Лассалю:

— Он что, совсем в идиота превратился?

И, не дожидаясь ответа, прикурил и поднес сигарету к губам друга:

— Ты не Ланселот, а я не Персеваль, и мы живем не в Средние века. Я просто подумал о нашем вульгарном современном оружии: о деньгах. Вспомни историю: сколько неприступных крепостей пало за эти века только потому, что кто-то потихоньку сунул несколько золотых монет в лапу какого-нибудь горожанина, способного справиться с хорошо загодя смазанными петлями ворот. Этот тип, наверное, мнит себя последним из фараонов, но меня бы очень удивило, если бы его окружали только верные друзья. К несчастью...

Адальбер сел, сделал пару затяжек и выдавил из себя улыбку:

— С тех пор как мы здесь, я только и делаю, что извиняюсь! Нельзя допускать, чтобы это переросло в привычку.

— Тебе нечего опасаться! В этом смысле я за тебя уверен!

Тем временем Анри Лассаль подумал о другом:

— Дорогой Альдо, не хотелось бы прогонять вас, но вам, наверное, лучше вернуться в отель и узнать, нет ли каких-нибудь новостей о вашем английском друге. Не буду скрывать: меня меньше пугают пуля или кинжал, нацеленные на Адальбера, чем наручники Кейтуна. Пока он сидит тихо, и это лучшее доказательство того, что им управляет Ассуари, но вполне вероятно, что как только хозяин получит то, чего так жаждет, слуга тут же наложит свою жирную лапу на нашего друга.

— Вы так думаете?

— Готов дать руку на отсечение! Конечно, в конце концов мы сможем вытащить Адальбера и из этой передряги, но сколько времени это может продлиться и в каком состоянии он выйдет из тюрьмы? Во всяком случае, с карьерой археолога придется распрощаться!

— Вы правы, и я сейчас же отправлюсь в отель!

В «Катаракте», однако, у леди Клементины все так же не было новостей, и волнение ее росло с каждым истекающим часом. И если внешне беспокойство ничем не выражалось (английское воспитание обязывало!), то глаза выдавали ее душевное состояние: ей трудно было сосредоточить взгляд на окружающих предметах. Госпожа де Соммьер и План-Крепен старались окружить ее заботой, не забывая при этом о непреложных правилах деликатности, хотя между тремя женщинами день ото дня и даже час от часу крепла настоящая дружба. Француженки при этом испытывали неясное чувство вины: не для того ли, чтобы помешать Кейтуну расправиться с Адальбером, и не для того ли, чтобы добиться от властей прекращения этого подобия всевластия Ассуари над людьми Асуана, отправился Сэржент в Каир?

Три женщины и Морозини в часы приема пищи составляли некий островок, отделенный от бурного водоворота, который поглотил почтенный отель: сюда прикатила целая команда столь же шумных, сколь и невоспитанных киношников из Голливуда. Английская романистка даже собралась уезжать, напуганная шумом, производимым ими денно и нощно, против которого директор с Гарретом боролись, как могли. «Захватчики» прибыли на целых две недели и явно не хотели терять времени зря. Днем они ездили в пустыню работать со своими многочисленными ассистентами, рассредоточенными по гостиницам пониже рангом. Но стоило наступить сумеркам, как «главари»: продюсер, режиссер, хорошенькие женщины в кричаще дорогих нарядах, герой-любовник с бархатным взглядом, второй герой, постарше, выступавший с важным видом, и другие деятели кино заполоняли гостиные, бар, ресторан и так громко галдели, что создавалось впечатление, будто их больше двух сотен.

— Надеюсь, среди этих людей нет твоих клиентов? — поинтересовалась у Альдо тетушка Амели. — Только этого бы не хватало!

— Не беспокойтесь! Если у меня и бывают американские клиенты, то все они исключительно с Восточного побережья. В любом случае эти люди никоим образом не принадлежат к калифорнийским сливкам. Ни одного известного имени! Предполагаю, что в данном случае какой-нибудь разбогатевший целлулоидный король или магнат кукурузных хлопьев возжелал, чтобы его любовница блистала на звездном небосклоне, вот он и «лепит» с этой целью фильм.

— Это, наверное, тот толстый тип в колониальной каске и рубашке в цветочек, посмотрите, как громко он верещит! Но с ним две женщины! Так брюнетка или блондинка?

— А почему бы не обе? Во всяком случае, от них все же есть польза: Кейтун с них глаз не сводит, и, похоже, он выпустил нас из виду.

— На твоем месте я бы не очень на это надеялась!

Предостережение было излишним. Человек с фисташками уже давно не казался Альдо безобидным смешным толстяком.

А пока, вечером второго дня, все три дамы, предоставив тем клиентам «Катаракта», которые еще «держались», мучиться от шума и гама в ресторане (кто знает, может, это кого-то развлекало?), велели подать ужин в номер госпожи де Соммьер и устроились на чудесном балконе, выходящем на Нил с островами.

Альдо же предпочел поужинать в ресторанчике на набережной, тихом и вполне приличном, с великолепной местной кухней. К своему удивлению, он встретил там добрый десяток постояльцев «Катаракта», с которыми обменялся понимающими улыбками. Судя по всему, не одному ему захотелось поужинать в спокойной обстановке.

Вернувшись, он хотел было зайти в бар, но оттуда неслись разнузданные голоса отвратительных янки, и он удовольствовался тем, что просто сел в саду выкурить сигару, глядя на ночное небо, усыпанное звездами.

Сказать, что он не боялся того, что должно было произойти завтра, значило бы погрешить против истины. Он знал, что Ассуари способен на все, он мог себе позволить любое преступление в этом уголке Верхнего Египта, где ему была подчинена власть во всех ее проявлениях. Какую силу они могли ему противопоставить? Никакую! Или же совсем небольшую. Альдо не давала покоя и угроза, абсурдная по своей сути и пришедшая из давно прошедших времен, которой он подкреплял свои требования: если Адальбер не принесет Кольцо, он расправится с той, которую считал своей собственностью. И ведь этот мерзавец не колеблясь уже прикончил молодого человека, которого девушка любила всем сердцем! Только к чему еще эти секреты, зачем до последней минуты скрывать, где именно он желает получить Кольцо? Кроме дворца, забитого распростертыми перед ним слугами, он располагал еще и неприступной крепостью, куда невозможно проникнуть, если только в твоем распоряжении нет тяжелой артиллерии, пушек и танков. Вероятнее всего, он потребует, чтобы Адальбер явился к этой самой крепости. И что потом? Что там произойдет? Ему скажут «спасибо» и «до свидания, месье»? В это трудно было поверить. И вообще, почему именно Адальбер? Ведь самозваному брату Эль-Куари было доподлинно известно, что Кольцо было отдано не ему, а Морозини. Какая-то бессмысленная история... Разве что Ассуари задумал, заполучив Кольцо, просто-напросто разделаться с тем, кто был наставником Салимы? И что можно сделать, чтобы защитить Адальбера? Внезапно по его спине пробежал холодок, и Альдо понял, что предчувствие его не обманывает... Ох, впору головой об стену биться!

Услышав наконец, что главные герои снимающегося фильма начинают расходиться, он тоже решил подняться к себе, лег в постель, но заснуть ему не удалось. И когда занялась заря, он уже выработал линию поведения: хочет того принц-разбойник или нет, но он не позволит, чтобы его друга прикончили там одного. Он пойдет с ним... и незаметно пронесет с собой оружие. А тетушке

Амели заранее передаст письма, адресованные французскому послу и Генеральному консулу с подробным рассказом о произошедших событиях. Может быть, он и лишится там своей шкуры, но Ассуари, будь он хоть принц Элефантины, хоть кто угодно, не выйдет так просто сухим из воды! Альдо не раздумывая принялся за дело, что потребовало некоторого времени, а потом принял душ, побрился, оделся, проглотил чай, заел его тостами и пошел к тетушке Амели, которая в тот момент как раз завтракала вместе с Мари-Анжелин.

Он обещал Лассалю провести этот день у него, чтобы присутствовать в момент получения ультиматума. Так что пришло время забрать Кольцо у План-Крепен.

Когда он вошел, чашка в руке госпожи де Соммьер так и застыла в воздухе:

— Боже милостивый! Какой ужасный вид! Ты что, всю ночь не спал?

Он поцеловал старую даму и улыбнулся Мари-Анжелин.

— Нашел себе занятие получше! Тетушка Амели, передаю вам на хранение два письма. Вы видите, кому они адресованы. Если сегодня вечером со мной... что-то случится, вы перешлете их по назначению. Ведь вы понимаете, что я не могу бросить Адальбера один на один с этим сумасшедшим. Мари-Анжелин, будьте так любезны, отдайте мне Кольцо.

Госпожа де Соммьер пробежала глазами адреса на конвертах, приподняла бровь и с потрясающим спокойствием поинтересовалась:

— Ты написал только два письма? Мне казалось, их должно было быть три!

— Почему три?

— Если я правильно поняла, ты собираешься пасть смертью храбрых подле того, кого Лиза называет «больше чем брат». Было бы уместно написать несколько строк и твоей жене, чтобы объяснить положение вещей и попрощаться. Уверена, она бы это оценила!

Тон маркизы был ледяным, но ее зеленые глаза метали громы и молнии, сверкавшие сквозь завесу с трудом сдерживаемых слез. Сраженный, Альдо рухнул на стул и закрыл лицо руками... И правда, полностью погрузившись в мысли об угрозе, грозившей Адальберу, он ни на секунду не задумался о своей семье! И совершенно не потому, что не любил их...

— Мне иногда кажется: а не схожу ли я с ума? — прошептал он. — Я должен был уже тогда отдать Кольцо этому мерзавцу, когда он пожаловал за ним прямо ко мне домой, но...

— Но ты подумал, что оно так кстати пришлось бы твоему другу Адальберу, а тут, раз уж все равно тебе пришло приглашение в Египет, получалась редкая оказия передать сокровище ему! И если бы наш археолог сделал сенсационное открытие, он был бы совершенно счастлив... и ты заодно! По правде говоря, несмотря на все твои регалии международного эксперта и успех в делах, ты так и остался маленьким мальчиком, вечно ищущим приключений!

— Да уж, ни я, ни он не смогли бы признать, что вы не правы. В тот вечер, выходя от Масарии, я так жалел, что кончилось время пекторали! Меня обуяла такая лихорадка, такая жажда приключений, и даже если бы пришлось подвергаться опасности свернуть себе шею... Я чувствовал себя... ну просто как последний лавочник!

— А теперь ты доволен? Твое желание исполнилось?

— Не совсем. Игра испорчена тем, что Кольцо связано не с реальными историческими событиями, а с какой-то легендой, пришедшей из мглы веков.

— И ты потерял ориентиры? Кстати сказать, игра, как ты выражаешься, не испорчена. Просто тебе не нравится то, что ты в этой игре не главный. Ты, кстати, завтракал?

— Ну да... то есть, думаю, да. А что?

— А то, что кофе приведет твои мысли в порядок, — постановила госпожа де Соммьер, вызывая колокольчиком коридорного. — Ну, что там еще затеяла с Кольцом План-Крепен?

Альдо как раз отставил чашку, когда в номере снова появилась Мари-Анжелин. Она протянула ему замшевый мешочек со словами:

— Хорошенько подумав, я пришла к выводу, что Адальберу, скорее всего, вовсе не угрожает смертельная опасность, так что было бы неосмотрительно отправляться туда вместе с ним.

— Это еще что за новости, План-Крепен?

— Просто я как следует поразмыслила. Логично было бы предположить, что Ассуари захочет, чтобы Кольцо принес Альдо. Хотя бы ради удовольствия его унизить, потому что, если я правильно поняла, когда он ездил в Венецию, его во дворце Морозини вовсе не встретили с распростертыми объятиями. Вы же там не особенно с ним церемонились, ведь так?

— С какой стати я стал бы вести себя иначе? Этот тип мне не понравился... но Адальбера он выбрал по другой причине. Можете вы мне сказать, почему меня должна была волновать судьба красавицы Салимы, за исключением того, что она стала объектом внимания моего друга, которому я обязан прийти на помощь? А вот с Адальбером все иначе: он влюблен!

— И на все пойдет, лишь бы избавить ее от малейшей царапины, в этом нет сомнения. Но вы можете быть уверены: принц не станет в момент передачи Кольца стрелять в Адальбера. Его жизнь вне опасности. По крайней мере, пока. В опасности его свобода. Его могут схватить и запереть. И понадобился им не влюбленный, а египтолог!

— Вы так считаете?

— Конечно! Ассуари удалось добыть план, на котором указано место, где находится гробница, но он поймет лишь чертеж, потому что не сможет перевести письмена! Среди современных египтян только немногие умеют расшифровывать иероглифы, это дело специалистов. Я бы удивилась, если бы Ассуари, пусть он и мнит себя принцем Элефантины, изучал в школе этот предмет!

— Анжелина, ваш аргумент не годится. У него есть Салима, она, по своей или не по своей воле, его невеста, и она в его власти. Она сама археолог...

— Начинающий! Не забудьте об этом! А Адальбер профессионал. И, возможно, даже лучший из лучших. Письмена на этом самом плане наверняка сделаны знаками, которые использовались еще до появления иероглифов, в более древние времена. Чтобы их расшифровать, нужно не только уметь распознавать эту засекреченную письменность, но и быть в состоянии провести необходимые сопоставления, чтобы понять, что именно текст означает. Вот так! — отрубила она, завершив свои умозаключения. — Теперь можете отнести Кольцо Адальберу.

Альдо машинально взял в руки мешочек и обменялся с тетушкой Амели удивленными взглядами. Теперь взяла слово она:

— Молодец, План-Крепен! Не знаю, что именно вам подсказало это решение, не ваши ли это «диалоги» один на один с Кольцом, но я снимаю перед вами шляпу!

— А я склоняюсь в реверансе! — вздохнул Альдо, пряча мешочек в карман. — Не ждите меня к обеду: я побуду у Лассаля до получения ультиматума, хотя никто не знает, когда мы его получим. Надеюсь только, что мы все-таки успеем принять какие-либо меры, чтобы выручить Адальбера.

— Но если его, как легче всего предположить, вызовут в замок, то непонятно, что в этом случае можно предпринять. Будь осторожен, заклинаю!

Тронутый тревогой, сквозившей в голосе маркизы, Альдо заключил ее в объятия:

— Полно вам, тетушка Амели! Ведь в вас столько сил и энергии! Сейчас не время раскисать! Лучше помолитесь! Я позвоню, как только мы что-нибудь узнаем, если это может вас успокоить.

— А я? — расстроилась План-Крепен. — Мне-то что делать?

Вид у нее был не из лучших. Альдо положил ей руку на плечо и запечатлел на лбу мимолетный поцелуй.

— Сидите у телефона и позаботьтесь о нашей маркизе. Уже это одно — задача не из легких!

— Особенно если не забывать о леди Клементине, которая уже мнит себя вдовой. Учитывая побочные занятия ее мужа-полковника, она должна бы свыкнуться с такими периодами его необъяснимого отсутствия.

Тяжелым выдался этот нескончаемый день для троих мужчин, собравшихся в кабинете Анри Лассаля. Разве что не для последнего: наконец-то он получил возможность полюбоваться Кольцом! Ему было позволено сколь угодно долго держать его в руках, любоваться его блеском в солнечных лучах. Анри радовался как ребенок, хотя это и действовало на нервы остальным...

Сгустилась ночь. Она наступила, как всегда, мгновенно, после великолепного захода солнца, развернувшего целый калейдоскоп цветов, от пурпурного к золотому и аметистовому, но никто не обратил внимания на закат. Наконец зазвонил телефон.

— Лассаль! — уверенно произнес хозяин виллы в трубку, потому что, конечно, все еще держал в руке Кольцо. Послушал несколько мгновений, не говоря ни слова, и положил трубку на рычаг.— Ну вот! — обратился Лассаль к Адальберу. — Ты должен быть в полночь, один и без оружия, возле понтона у «Катаракта». Тебя будет ждать лодка.

— И все? — переспросил Альдо.

— А вам мало?

— Но это же очень неожиданно! Мы думали о замке Ибрагим-бея. А тут выходит, что Ассуари решил вернуться к себе.

— Мой дорогой друг, запомните хорошенько: его ни в коем случае нельзя назвать наивным. Выбор этого места встречи не означает сам по себе ни замка, ни дворца. На Ниле и других мест хватает, там полно островов.

— Тогда надо попробовать проследить за ним, прийти туда пораньше. У вас же есть еще судно, помимо дахабьи?

— И даже не одно. Вы хотите...

— Чтобы Фарид отвел меня на одно из них. Лучше на барку, которой легко было бы управлять в одиночку. Подплыву и дождусь их, чтобы посмотреть, куда они повезут Адальбера.

— Тебе непременно хочется свернуть себе шею? — запротестовал тот. — Если План-Крепен права и Ассуари хочет взять меня в плен, лучше всего не мешать ему. Это, по крайней мере, будет означать, что непосредственная опасность мне не угрожает.

— Кроме того, я с трудом представляю себе, как вы среди ночи будете управлять баркой на Ниле.

— Я не стану возражать, если мне кто-нибудь поможет! — сухо отрезал Альдо. — Но не хочу терять Адальбера из. виду.

— Если и потеряешь, то ненадолго, — уже примирительным тоном проворчал Адальбер. — Когда меня привезут на место, я постараюсь дать тебе сигнал... или попросту сбежать.

— Да ты что, бредишь? — задохнулся от возмущения Альдо. — Неужели ты думаешь, что я позволю этому негодяю просто так тебя увезти?

— А почему бы нет? Уж если говорить начистоту, то мне до смерти хочется хоть одним глазком взглянуть на этот план, которым он якобы располагает, и потом...

— И потом, — в бешенстве крикнул Альдо, — ты готов продать душу дьяволу, лишь бы очутиться рядом с ней, не так ли? Всемогущий боже! Что я тут делаю, зачем я из кожи вон лезу! Я пытаюсь спасти дурака, который только и норовит угодить в пропасть! И все из-за...

Его речь прервало появление Фарида, сопровождаемого План-Крепен. Она, даже не удостоив хозяина дома приветствием, направилась прямо к Морозини.

— Вот, только что принесли для вас, — сказала она, протягивая ему маленький конверт, на котором от руки было написано его имя. И, предвидя неизбежный вопрос Альдо, уточнила, что принес конверт мальчуган.

— Просто потрясающе, какую бурную деятельность развели в этом городе мальчишки! — заметил князь, вскрывая конверт.

— Они — его душа, — серьезно сказал Лассаль. — А старики — его память. Во всех восточных странах так, потому что детям часто приходится бороться за выживание. Так что для них важны глаза, уши и быстрый ум. Иногда, увы, этот ум используется во вред. Но далеко не у всех.

Он взял карточку из бумаги «бристоль»[384], протянутую Альдо, и прочитал:

— Храм Хнум... Вам знаком этот почерк?

— Не сказал бы, что он мне совершенно незнаком, хотя, возможно, это только кажется. Который сейчас час?

— Десять. Думаете, именно туда повезут Адальбера? А какой в этом смысл?

— В этой истории вообще ничего не имеет смысла.

— Может быть, это западня?

— Интуиция подсказывает мне, что нет. К тому же у меня все равно нет выбора. Спасибо, Мари-Анжелин, что принесли мне письмо. А теперь возвращайтесь побыстрее назад!

Но она и с места не сдвинулась.

— Ни за что на свете! Я твердо решила ехать с вами. Куда вы, туда и я. В темноте меня совсем не будет видно.

И правда, на ней было темно-синее платье, а широкая шаль почти полностью скрывала голову, шею и плечи. Заметив, что Альдо окинул ее критическим взглядом, она добавила:

— Вы же сами прекрасно знаете, что я могу быть вам полезна! Особенно если господин Лассаль будет так любезен предоставить мне оружие. Я знаю храм Хнум как свои пять пальцев, а вы нет. И потом, в гребле я дам вам несколько очков вперед! Нет-нет, Адальбер, не встревайте! На какой час назначена встреча?

— На полночь! — ответил Анри Лассаль и стал отпирать витрину с разнокалиберным оружием и боеприпасами. — Выбирайте! Я скажу, чтобы Фарид отвез вас на барке и подождал там.

— Не лучше ли ему сопровождать Адальбера?

— Я сам отведу его к «Катаракту». Дальше он пойдет один. С другой стороны, ваш костюм, дорогой Альдо...

— У меня есть все, что нужно! — ответил он, поднимая с пола принесенный с собой пакет. В нем оказалась коричневая галабия, высокий тюрбан и желтые тапочки, которые недавно пожертвовал ему бедный Эль-Холти. Он переоделся, но обувь оставил прежней — коричневые замшевые туфли, в них было легче передвигаться, чем в тапочках. Особенно если придется лазить по горам и развалинам на острове...

Было чуть больше одиннадцати вечера, когда барка подошла к Элефантине с той стороны, где между серых скал и напоминавших мамонтов огромных камней округлой формы вилась узкая тропинка. Они оказались почти напротив того места на набережной, где обычно бросал якорь кораблик, и это был самый темный угол, скрытый от посторонних глаз, не то что дебаркадер у храма, откуда довольно широкая лестница вела прямо к эспланаде. Фарид набросил канат на выступавший из воды столбик, но затягивать не стал, чтобы можно было в случае опасности быстро уплыть, и уселся на свое место, в то время как остальные спрыгнули на землю. Так они договорились. В случае необходимости слуга должен был трижды крикнуть совой.

Соскочив, Мари-Анжелин взяла Альдо за руку и уверенно повела его сквозь густую растительность к тропинке, терявшейся впереди. У каждого из них было по карманному фонарику, но они и не думали пока их зажигать. Безлунная ночь с бегущими по небу облаками и так была для них достаточно светла, ведь оба обладали поистине кошачьим зрением.

Выйдя из зарослей смоковниц, они оказались с боковой стороны развалин храма.

— Смотрите, куда ступаете! — зашептала План-Крепен, пробираясь, как в лабиринте, среди обвалившихся стен, разломанных колонн, валявшихся на земле кусков капителей и изъеденных временем статуй. Наконец они остановились у саркофага, выполненного в форме бараньей головы, от которого осталась только половина. Сзади их загораживала часть стены: отсюда, с этого мастерски выбранного места, хорошо просматривалась вся эспланада, от верха лестницы, сбегавшей к Нилу, и до самого святилища — наоса[385], где виднелись остатки гранитной статуи бога.

— Мне кажется, это идеальное место для того, чтобы следить за тем, что произойдет, — шепнула старая дева.

— Если вообще что-то произойдет! — так же шепотом ответил ей Альдо. — Я так и не понял, зачем Ассуари везти его в эти развалины...

— Если хорошенько подумать, тут нет ничего удивительного! Остров — его владения, и, вероятно, находящаяся здесь нубийская деревня, да и сам дворец населены людьми, беззаветно преданными принцу, этакими послушными овечками. А то, что встреча с Адальбером состоится в божественном храме, должно льстить его самолюбию...

— Примем за гипотезу. Но подождем полуночи.

Ждать оставалось совсем недолго, и тем не менее никаких изменений вокруг не происходило. Царственная тишина, царившая среди величественных развалин, резко контрастировала с отзвуками вечеринки, которую устраивали американские киношники тем вечером в отеле. Гуляли в честь знаменитой звезды, которая, без сомнения, за толстую пачку долларов дала согласие на участие в эпизодической роли в фильме, что должно было придать весомость и значимость новой киноленте. Джаз наяривал вовсю, слышались взрывы хохота, даже выкрики, и можно было легко себе представить, как другие клиенты отеля, британцы и граждане других стран, попрятались по комнатам, заткнув уши ватой.

Вдруг что-то шевельнулось там, где находился наос. В темноте показались черные силуэты, которые проскользнули к остаткам храма Хнум, и вдруг одновременно зажглись два факела, осветив гигантских нубийцев в тюрбанах и черных галабиях. Их, казалось, было человек двадцать, и все они были похожи друг на друга.

— Зачем тратить время на поиски убийц Эль-Холти? — шепнул Альдо. — Вот они!

— Наверное, они и Ибрагим-бея тоже убили. Жаль, что их так много...

— Тихо! Вон их предводитель!

Впереди всех, находясь между двумя нубийцами с факелами, показался Али Ассуари. Под высокой красной феской с шелковой кисточкой лицо его казалось таким же темным, как и одежда: на нем было что-то вроде редингота, длинного, до колен, с офицерским воротничком — такие сюртуки носили в торжественных случаях облеченные властью египтяне. На шее, на пурпурной ленте, висело странное украшение: крест Анх размером сантиметров пятнадцать-шестнадцать, изготовленный из металла, блестевшего, как золото.

— Это крест из Британского музея! — догадался Альдо. — Нацепил, как трофей!

— Мне меньше нравится то, что у него в правой руке.

При свете факела вдоль складки брюк можно было различить зловещий блеск стального клинка. Ассуари явился на назначенную встречу с саблей наголо. Альдо вытащил револьвер и снял его с предохранителя.

— Похоже, ваши предсказания не сбываются! — с горечью заметил он. — Если этот тип посмеет поднять на Адальбера свой резак, уж я не промахнусь!

Вместо ответа Мари-Анжелин тоже вытащила из-за пояса револьвер и привела его в полную боевую готовность.

А в это время Ассуари, выступив вперед, оперся на саблю и стал ждать. Прошло несколько минут.

— Вон Адальбер! — чуть слышно шепнул Альдо, и горло его сжалось.

И правда, на лестнице, на самом верху, показался археолог. Следом за ним, наставив на него ружье, шествовал нубиец. Но Адальбер, казалось, не особенно этим тяготился. Альдо невольно залюбовался его манерой держаться. Одетый в элегантный безукоризненный смокинг, он так спокойно покуривал сигарету, как будто оказался в числе гостей на светской вечеринке. Вот он вступил на эспланаду и, увидев, кто его встречает, бросил окурок. Им даже показалось, что они заметили на губах Адальбера улыбку.

— Он великолепен! — выдохнула Мари-Анжелин с горячностью, от которой ее сердце забилось чаще, а глаза наполнились слезами.

— Не только у вас предки-крестоносцы, у него тоже!

Тем временем Адальбер сделал несколько шагов навстречу врагу. Он шел не торопясь, и по мере того, как приближался, улыбка его становилась все более презрительной. Наконец он остановился в нескольких метрах от Альдо с Мари-Анжелин, и они услышали его смех.

— Впечатляет! — пошутил он. — Я как будто попал в театр Шатле[386]. Но стоило ли так усердствовать ради обычной сделки?

— Это не обычная сделка. Кольцо у вас?

— Если бы его не было, то для чего бы я сюда пришел?

— Покажите!

— Не покажу!

— Не покажете?

— Сначала я желаю видеть мадемуазель Хайюн!

— Не получится!

— В таком случае...

Адальбер побледнел и, совладав с собой и оставаясь внешне совершенно спокойным, повернулся к врагам спиной и направился к лодке. Вдогонку ему раздался насмешливый голос египтянина:

— Зато я могу показать вам принцессу Ассуари! Адальбер медленно оглянулся:

— Вы женились на ней? Несмотря на то...

— Что мы одной крови? Такая у нас в Египте древняя, тысячелетняя традиция. Вам, как египтологу, положено было бы знать об этом! Я хочу услышать от вас пожелания счастья. И давайте свадебный подарок: Кольцо!

— Об этом не может быть и речи! Каким бы прозвищем вы ее ни наградили, я хочу сначала увидеть ее!

— Я не собираюсь удовлетворять ваше требование, — дерзко ответил принц. — Вы один, без охраны, а со мной многочисленный отряд...

— Да, у меня нет оружия, зато вы вооружились смехотворным клинком, я же вижу его у вас в руке. Собираетесь отсечь мне голову?

— Не вам, вы мне еще понадобитесь. А вот ей — запросто! Я же сказал вам, что убью ее, если вы не отдадите мне Кольцо. Жена она мне или нет, это ничего в моем решении не изменит... ведь я от нее добился чего хотел...

— Это вы о знаменитом плане, который якобы находится у вас?

— Нет, я имею в виду ее тело! Прошлой ночью я насладился им сполна. Я обладал ею и теперь могу без колебаний лишить ее жизни! Кольцо!

Адальбер быстро поднес руку ко рту:

— Один только шаг, и я проглочу его! Пусть мое красноречие от этого и пострадает, но ведь даже Демосфен клал в рот камни, чтобы отрабатывать дикцию!

— Тогда мне придется вспороть вам брюхо, а это займет какое-то время. Но ведь вы действительно мне нужны... в рабочем состоянии. Пришло время расставить все точки над «i»: я не дам вам уйти, и вы будете моим гостем до тех пор, пока не расшифруете этот план, древний, как Мафусаил.

— Можете хоть кишки мне выпустить, но я никогда не соглашусь на это!

Под мохнатыми арками бровей Ассуари вспыхнули безумием черные глаза:

— Согласитесь... чтобы избавить ее от страшных мучений... Пытать вас бесполезно, но мне кажется, что вам бы не понравилось, если бы она стала кричать от боли под скальпелем или от раскаленного железа... Я держу в руке эту саблю только для того, чтобы вы поняли, что у вас нет никакой возможности скрыться... Разве что вы предпочтете, чтобы я обезглавил ее прямо здесь, перед вами? Привести ее! — приказал принц.

— Вы законченный подлец! — с отвращением бросил Адальбер.

Из-за саркофага Альдо со спутницей, дрожа от бешенства, следили за развитием событий.

— Мы долго еще будем терпеть этот спектакль? — прошипела Мари-Анжелин.

— Нет... не думаю! Хотя подождем еще немного... Потом я подам знак и выстрелю в Ассуари, а вы, одновременно со мной, — в того дылду справа, он, должно быть, главарь нубийцев. Будем только надеяться...

Вдруг он замолчал, закинув голову и всматриваясь в темное небо, где только что над развалинами, снижаясь, пролетел самолет.

— Куда это он на ночь глядя?

— На востоке от города, в трех-четырех километрах, есть небольшой аэродром, — машинально ответила План-Крепен. — Только почему он прилетел?

— Даже и не мечтайте о подмоге! Даже если это те, кто хочет нам помочь, то пока они доберутся сюда, будет уже поздно! Посмотрите лучше, кто это там взбирается по ступенькам?

В ночи показалась круглая фигура Кейтуна, отрезая Адальберу все пути к бегству, если бы у него возникло такое намерение. На мгновение взглянув на небо, действующие лица разыгрывающейся драмы снова вернулись к прерванному диалогу. Нубийцы кинулись исполнять приказание Ассуари. Двое из них приволокли Салиму и грубо швырнули ее под ноги господину. На ней было надето нечто, напоминающее белую тунику, по белой ткани струились черные волосы, и вся она походила на привидение, бледная и неприбранная, с руками, связанными за спиной.

— Боже правый! — зарычал Адальбер. — Что вы с ней сделали?

Принц не успел ответить. Поднявшись рывком, Салима бросилась бежать, крича:

— Бегите, Адальбер! Прочь!

Но сама она бежала не к нему, а в сторону огромных, нависавших над Нилом валунов. Что бы она ни вынесла, бежала она так легко, словно газель, и мужчины завороженно глядели ей вслед. И только Ассуари завопил:

— Ловите ее, уроды! Шевелитесь!

Нубийцы кинулись вслед, но девушка бежала босиком, а им мешали их шлепанцы. Салима убегала все дальше. Вот она уже выскочила из развалин и приблизилась к самой высокой скале. Было слышно, как она вскрикнула: «Карим!», и через мгновение белая фигурка исчезла. Воды величественной реки поглотили ее, как унесли они давным-давно ее отца...

— Ничтожества! — бесновался Ассуари. — Живьем шкуру спущу!

От выстрела его голос захлебнулся. Пораженный в сердце, он пошатнулся и рухнул на песок. Остальные от ужаса, казалось, застыли на месте. Альдо с Мари-Анжелин переглянулись, не выходя из своего укрытия. Ни один из них не стрелял.

— Клянусь всеми святыми в раю, — быстро перекрестилась План-Крепен, — вы только посмотрите!

Из-за валунов, нагроможденных неподалеку от саркофага, вышла высокая женщина. Закутанная в черное, с великолепными украшениями из рубинов и золота, она двигалась в неясном свете факелов и все еще держала в руке пистолет, из которого только что так метко выстрелила. Многие нубийцы бросились бежать. На месте оставались только двое с факелами: должно быть, они думали, что огонь защитит их от проклятия этого видения...

— Принцесса Шакияр! — прошептал Альдо. — Отомстила за дочь!

Бывшая королева стояла около тела своего брата, держась так прямо, что, казалось, превратилась в соляной столб. Как сильно, наверное, она его любила! Шакияр смотрела на принца, но ее лицо оставалось совершенно бесстрастным. Вдруг послышался ее голос:

— Вы здесь, князь Морозини? Альдо вышел на свет:

— Жду ваших приказаний... Ваше Величество! — отозвался он, склоняясь с уважением, которое еще недавно и не думал испытывать по отношению к ней.

На слова, возвращавшие ей трон, она ответила бледной улыбкой:

— В вашей семье чтят традиции.

— Я только что стал свидетелем того, как свершается правосудие, а вовсе не убийство, — искренне сказал Альдо.

— Не все, я думаю, будут придерживаться того же мнения...

Она взглянула в сторону лестницы, где еще недавно виднелась крупная фигура Кейтуна. Сейчас там стоял только Адальбер.

— Думал сказать ему пару слов, но он предпочел отступление, — со смешком пояснил он.

Бегство толстяка подтвердилось шумом мотора, а Адальбер подошел к ним и в свой черед склонился перед бывшей королевой:

— Сударыня, я вам обязан большим, чем жизнь. Он бы никогда не выпустил меня из плена. Держал бы узником у себя. Ведь это вы, наверное, сообщили Морозини, где именно состоится эта встреча?

— Вы правы, это была я. Я устроила так, чтобы все подумали, будто я уехала в Каир, а сама все эти дни пряталась. У Али был один слуга, преданный мне, он и дал мне знать... Остальное вам известно. Для Салимы вы были последней спасительной соломинкой. Но она не схватилась за нее. Слишком любила Карима и не хотела жить без него... особенно после всех унижений, которые это чудовище заставило ее вытерпеть, — всхлипнула Шакияр, бросив полный презрения взгляд на труп брата.

— Что вы теперь собираетесь делать? — спросил Альдо.

— Перенесем его во дворец. Завтра ночью он займет свое место в усыпальнице принцев Элефантины. С этих пор его место именно там!

— А вы не боитесь, что Кейтун теперь возьмется за вас? Ведь он все видел, — напомнил Адальбер.

— Какое это имеет значение! Уж я его знаю: наверное, сейчас умирает от страха, ведь хозяин больше не может диктовать ему свою волю. Он не посмеет досаждать мне. Месье, — обратилась она к Адальберу, — не проводите ли вы меня к скале?

Кивнув Альдо и Мари-Анжелин, она протянула руку Адальберу, увлекая его за собой, в то время как слуги факелами по ее знаку освещали им путь.

Морозини и План-Крепен наблюдали, как удаляющиеся силуэты исчезают из виду.

— Ну что ж, мне кажется, пора нам вернуться в отель и успокоить тетушку Амели, — предложил Альдо.

— Еще минуту!

Мари-Анжелин опустилась на колени возле убитого, упавшего лицом вниз. Вынув из кармана швейцарский перочинный нож, с которым практически никогда не расставалась, она перерезала пурпурную ленту на шее принца и сняла орихалковый крест. Глядя на это, Альдо немного смутился.

— Вы собираетесь вернуть крест в Британский музей?

— Смеетесь? Уверена, что его можно использовать гораздо полезнее. Только не смотрите на меня, как невинная дева, это вам не идет! Он же приказал его украсть, разве нет? И вы даже не знаете, какой ценой!

— Дорогая моя, вы не перестаете меня удивлять. Вы сделались потрошительницей трупов!

— Беру с вас пример, только и всего! Кто, интересно, несколько лет назад забрал с древнего тысячелетнего трупа убийцы рубин, приносящий несчастье? Так что придержите свои нотации при себе...

На самом деле она была совершенно права. Но это воспоминание не было из приятных, хотя Альдо бережно хранил в памяти все, что было связано с историей долгих поисков драгоценных камней пекторали Первосвященника... И, увидев, что Мари-Анжелин спрятала крест в одном из своих многочисленных карманов, которыми изобиловало ее, как она выражалась, «деревенское платье», он бережно взял ее под руку. Кроме всего прочего, было бы жестоко лишать ее удовольствия подарить этот крест Адальберу. Они спустились к лодке, где их с широкой улыбкой ожидал Фарид.

— Я тоже услышал выстрел, — сообщил он, — и пошел посмотреть, не нужна ли подмога, но потом вернулся обратно. Думаю, господин Анри останется доволен.

А в это время с вершины отвесной скалы, откуда совсем недавно бросилась вниз Салима, Шакияр с Адальбером молча вглядывались в черную воду. Прямо в этом месте бурлил, пенясь, водоворот.

Им не хотелось говорить. Принцесса держала своего спутника под руку. Они простояли на скале очень долго, и уже не сдерживаемые слезы текли по их щекам. Наконец Шакияр прошептала:

— Так будет лучше! Теперь ей ничто не угрожает. И они молча пошли прочь.

Глава 13 Хранитель

Самолетик, пролетевший над руинами, оказывается, привез обратно в Асуан полковника Сэржента, а с ним и Абд-Эль-Малик-пашу, начальника Египетской королевской полиции. Это означало, что Кейтуну пришел конец. Его схватили его же люди, причем не тая своего торжества, ведь они его недолюбливали. Кейтуна бросили в темницу, где он должен был ожидать перевода в Каир для судебного разбирательства. Он и тут оказался не на высоте: обвинял Ассуари и нубийцев в запугивании, клялся, что никогда никого не убивал, и признавался только в том, что закрывал глаза на деятельность принца. Его приговорили к долгому тюремному заключению, и там, как выяснилось позднее, он покончил с собой: жизнь, лишенная фисташек и кальяна, более не имела для него смысла.

Благодаря показаниям Альдо, Адальбера и Мари-Анжелин, принцессу Шакияр не тронули. Все трое в один голос заявили в присутствии высокого чина, что она стреляла, стремясь спасти жизнь Салиме, которую Али Ассуари приказал сбросить в реку своим приспешникам, и их показания ничуть не расходились с тем, что могли увидеть пассажиры самолета той ночью.

Полковник Сэржент наконец вернулся к супруге, снедаемой тревогой в номере маркизы де Соммьер, куда она забилась, ожидая исхода этой решающей ночи и прячась от воплей американцев.

Леди Клементина так извелась, тревожась за судьбу мужа, что можно было ожидать, что она со слезами бросится в объятия супругу. Но ничего подобного не произошло.

— Что это на вас нашло, Джон? Почему вы решили ничего не сообщать о себе? — поинтересовалась она с достоинством, не исключающим подобие упрека. — Вы приучили меня к более уважительному отношению.

Видя такую демонстрацию знаменитого «английского самообладания», виновный только ухмыльнулся:

— Вы меня слишком хорошо знаете, Клементина, чтобы не терять уверенности в том, что ничто не способно поколебать моего уважения к вам. Но у меня не было ни малейшей возможности сделать телефонный звонок. Прибыв прямо с поезда в Генеральное консульство, я узнал, что сэр Фрэнсис Элленби как раз отбыл в Александрию; туда я немедленно и отправился вслед за ним... но для того лишь, чтобы убедиться, что его там больше нет. И, наконец, догнал его в Исмаилии, где он председательствовал на какой-то церемонии на Суэцком канале, перед тем как пуститься в обратный путь в Каир. Я, разумеется, снова последовал за ним, и, пока мы решали, как быть, времени осталось только на то, чтобы вернуться сюда по воздуху. А ведь не мне вам говорить, каким продолжительным рискует стать ожидание, когда соединяют по телефону.

Все очень устали и наконец решили отправиться спать, радуясь тому, что киношники надумали поступить так же.

Тело Салимы обнаружили в Ниле и отнесли в усыпальницу ее предков неподалеку от «Замка у реки». Так постановила принцесса Шакияр. Женился на ней Али или нет, но мать отказывалась хоронить ее рядом с тем, кто с такой жестокостью разрушил жизнь ее дочери. Никто не оспаривал ее права на это решение после того, как она во всеуслышание заявила о своем материнстве.

Весь город во главе с губернатором стоял на похоронной церемонии позади принцессы Шакияр. Похороны были просты, но трогательны, и это тоже было решение матери. У многих на глазах блестели слезы. У Адальбера, само собой, тоже, но еще и у Мари-Анжелин. К удивлению госпожи де Соммьер.

— Что это с вами, План-Крепен? — шепнула она. — Я была уверена, что вы ее недолюбливали...

— Мы можем даже сказать, что я ее ненавидела!

— Тогда к чему эти... крокодиловы слезы?

— Я плачу о прекрасной истории любви! Только и всего...

Маркиза сдержала улыбку, рискующую показаться неуместной. Она знала, что от ее «верного сторожа» можно было ожидать чего угодно. Да и сама она не устояла: трагедия взволновала ее, но в то же время она была довольна тем, что опасное приключение закончилось. Ведь оно заставляло ее тревожиться больше, чем ей хотелось бы показать. Слава богу, теперь наконец-то каждый может вернуться к себе домой!

Альдо тоже вздохнул с облегчением, хотя и переживал за горюющего Адальбера: он даже не ожидал, что его друг был так сильно влюблен. Правда, предыдущие сердечные дела Адальбера никогда не заканчивались столь трагично. Оставалось только надеяться, что страсть к раскопкам поможет ему забыть об этой драме и вновь заняться археологией. Жалко было бы сдаваться теперь, когда в его распоряжении находились столь важные средства для поиска гробницы Неизвестной Царицы. У него было Кольцо, а сегодня вечером, после похорон, Мари-Анжелин отдаст ему еще и ключ, так ловко добытый прямо с трупа Ассуари. Не хватало только плана, но его, наверное, можно было отыскать где-нибудь в старом замке или во дворце на Элефантине, а принцесса Шакияр готова разрешить ему входить куда угодно. После той трагической ночи она, казалось, стала испытывать к нему дружеские чувства, если не сказать привязанность, и сама настояла, чтобы он был рядом с ней, провожая Салиму в последний путь. И, наконец, существовал еще Анри Лассаль, который только и мечтал, что быть рядом со своим учеником и помогать ему в изысканиях. По правде говоря, теперь Альдо мог без угрызений совести возвращаться к себе домой, в Венецию. Если Адальбер найдет гробницу, радость открытия затмит его горе.

Но вечером, после ужина вместе с Сэржентами, на следующее утро собиравшимися покинуть Асуан, в отеле «Катаракт», ко всеобщему ликованию вернувшемся в состояние блаженного покоя после неожиданного отъезда киношников (растерявшихся вследствие романтического похищения белокурой героини прекрасным и, главное, богатым египтянином в лучших традициях голливудского кино 1920-х годов), План-Крепен так и не отдала орихалковый крест Адальберу и только сказала:

— Я бы хотела сначала показать вам кое-что... но только вам двоим. О том, чтобы приглашать господина Лассаля, не может быть и речи.

Они выехали ранним утром, экипированные для ходьбы по пересеченной местности, с рюкзаками, набитыми инструментами и провизией на целый день. Нанятая Альдо лодка высадила их на левом берегу Нила, далеко за островом Изис, и осталась ожидать их возвращения. Хозяин лодки, дальний родственник Хакима, был выбран за то, что считался самым нелюбопытным человеком на свете. Послушать мальчика, так он даже был не слишком умен: его жизненные идеалы сводились к возможности хорошо поесть и поспать после еды в тени пальмового дерева.

Друзья зашагали друг за другом по песчаной и каменистой, едва заметной тропе. Впереди шел Хаким своей танцующей походкой, явно довольный тем, что клиентка, ставшая его приятельницей, попросила его пойти с ними на эту экскурсию, хотя и не скрывала, что она станет последней. Альдо даже удивился:

— Неужели вы все еще не в состоянии обходиться без него, ведь столько раз уже бывали здесь?

Мари-Анжелин ответила ему с непривычной серьезностью:

— Для меня это вопрос чести! Без него я так бы ничего и не узнала и невозможное не стало бы возможным.

Альдо не настаивал. Хаким, с прямым и открытым взглядом черных глаз, нравился ему. И Морозини, возбужденный от предвкушения чего-то необыкновенного и пребывая в веселом расположении духа, едва поспевал за быстрыми тяжелыми шагами Мари-Анжелин, облаченной в колониальную каску с черными очками на носу. Эта поразительная девица была вполне способна обнаружить след, ведущий к легенде, о которую огромное количество людей обломали себе зубы, делая при этом вид, что не верят в сказки...

Замыкал шествие Адальбер. Он и не думал об их экспедиции, полностью погруженный в свое горе. Видаль-Пеликорн расценивал это небольшое путешествие как прихоть старой девы или воплощение одной из ее «гениальных» идей, которыми с незапамятных времен отличались все начинающие археологи. Но он добровольно шел на это, потому что считал, что многим обязан Мари-Анжелин...

За Асуаном взошло солнце. Небо стало светло-голубым, но совсем скоро оно, когда солнце войдет в зенит, побледнеет. Жара усилится. Уже появились все признаки наступающего знойного лета, что прогоняло обратно в Европу состоятельных туристов, имеющих возможность перезимовать в Египте. Адальбер тоже скоро последует за ними, утомленный этой поездкой больше обычного. Его миссия заканчивалась полным провалом, отягощенным к тому же глубокой душевной раной. И ему так захотелось вновь увидеть Францию, доброе парижское небо, зелень деревьев и садов, очутиться в своей удобной квартире рядом с парком Монсо, полной сокровищ, которые охранял Теобальд, его незаменимый слуга и правая рука, достигавший порой недоступных кулинарных высот. Вернется ли он сюда в будущем году? Возможно... Но может быть, и нет. Разве что ему повезет и удастся напасть на след какой-нибудь усыпальницы фараонов....

Тропинка поднималась вверх, отдаляясь от реки. Опустошенное жилище Ибрагим-бея уже едва различалось на другом берегу. Что с ним будет, ведь там поселиться уже некому? Наверное, передадут городским властям, и если и не откроют там музей, то, возможно, сделают местом собраний... Или выставят на продажу? В таком случае почему бы не купить его? Средств у него было достаточно, а собственность в Асуане облегчила бы его пребывание в Египте и дала бы возможность почаще навещать могилу Салимы...

Они шли уже больше часа по этой тропинке, казалось ведущей в никуда, разве что к некоему подобию скалы — нагромождению огромных валунов.

— Далеко еще? — проворчал Альдо: достойного сына моря не слишком прельщали горные прогулки.

— Почти пришли!

Они преодолели бугор, за которым оказался домик, какой-то куб песочного цвета под столетней акацией. Дерево казалось таким древним, что можно было подумать, что оно выросло во времена Саладина, если не раньше. К дому примыкала каменная скамья, а на ней сидел старик, положив рядом с собой длинную крючковатую палку наподобие пастушьего посоха. Его обтрепанная одежда, узкий тюрбан и даже лицо приобрели цвет стены, на которую он опирался спиной. Это был очень старый человек, чьи высохшие лицо и тело были похожи на пустой мешок. Из-под тюрбана выбивались седые пряди волос. Обожженное солнцем лицо казалось сеткой морщин вокруг наполовину беззубого рта, но глаза, очень молодые, необыкновенные голубые глаза, казалось, отражали свет небес.

Увидев старика, Хаким подбежал к нему и, поставив у ног старика сумку, встал перед ним на колени. Старик очень бережно опустил ему на голову обе руки. Остальные остановились поодаль и наблюдали.

— Не вы ли мне говорили, что это его дед? — обратился Альдо к Мари-Анжелин.

— Я так и думала сначала, но на самом деле он, наверное, дедушка всех сирот в этой стране. Его зовут Хасан, и он так стар, что никто уже не помнит его молодым. Хаким утверждает, что он живет здесь с давних-предавних времен.

— Не станете же вы уверять меня, что он бессмертен? — съязвил Адальбер.

— Бессмертен? Нет. Но, опять же по словам Хакима, когда он умрет, тело его исчезнет, а его место займет кто-то другой, помоложе. Так было испокон веков. Нет смысла убеждать вас в том, что в округе его очень почитают...

— Но чем он живет? — удивился Альдо. — Тут вокруг нет ничего, только акация.

— Внизу, на берегу Нила, есть деревня. Жители следят за тем, чтобы у него ни в чем не было недостатка. Кстати, за этим полуразвалившимся... непонятно откуда взявшимся куском стены есть колодец. Ну, теперь моя очередь: пойду поздороваюсь с ним. Старик обычно встречает меня благосклонно, и мы частенько беседуем. Он рассказывает необыкновенные вещи... Ах, чуть не забыла... Она протянула Адальберу завернутый в шелковую ткань орихалковый крест.

— Когда я сделаю знак подойти, вы уважительно поздороваетесь и потом покажете ему это! И не забудьте надеть на палец Кольцо.

Старик с улыбкой посмотрел на Мари-Анжелин, и она, подойдя, тоже опустилась на колени, протянув к нему руки, которые он бережно взял в свои.

— Я вот думаю, — зашептал Адальбер, — а что сказали бы ее товарки по утренней службе в церкви Святого Августина, если бы могли увидеть ее в этот момент?

Альдо пристально взглянул на друга. Неужели перед ним вновь прежний Адальбер? Это было так неожиданно, особенно в такую торжественную минуту, что он даже едва не прослезился от умиления. Но тут им сделали знак подойти поближе.

Они поклонились старику, а План-Крепен представила их своими самыми дорогими друзьями. Потрясающая старая дева снова их удивила: она довольно уверенно лопотала по-арабски, хотя совсем недавно начала изучать этот язык... Затем Адальбер положил крест Анх на раскрытую ладонь и протянул старику. На того вид креста произвел ошеломляющий эффект: глаза его округлились, и он накрыл крест дрожащими руками. А потом поднялся, поклонился, взял свой посох и зашагал в сторону высоких скал, жестом увлекая за собой остальных. Он медленно шел по пологому склону, который становился все круче и круче. Тропинка оборвалась. Старик без колебаний двинулся вперед по затвердевшему песку, смешанному с камешками.

Так они поднимались около получаса и наконец достигли подножия отвесной скалы, но Хасан и тут не остановился, а пошел вперед, огибая эту естественную стену. Неожиданно в стене обнаружилась расщелина, такая узкая, что, казалось, в нее не протиснуться. Но он опять позвал за собой и пролез в щель почти без усилия, потому что она тотчас же и расширялась. Не особенно, конечно, но вполне достаточно для того, чтобы даже Адальбер, самый плотный из четверых, тоже смог попасть внутрь.

Внутри оказалась довольно темная пещера с каменистым полом, уходящим вниз, словно ныряющим в чрево земли. Их провожатый достал откуда-то из складок своей залоснившейся одежды спички и свечу, поднес к фитилю огонь и, подняв горящую свечу над головой, что-то осветил: это был выдолбленный в скале крест Анх. Старец жестом подозвал Адальбера. Тот уже достал из рюкзака и включил карманный электрический фонарик. В его ярком свете сразу стали видны мелкие детали: какие-то точки, вернее, бугорки на одной из сторон креста.

— Это здесь, — шепнул старик. — Так гласит легенда, испокон века мы, сторожа, это знали.

Он посторонился, пропуская Адальбера:

— Если здесь покоится та, чьего имени нам не дано знать, смотри не оскорби ее и страшись проклятия богов.

Рука археолога задрожала, когда он поднес свой крест к месту, для которого он, видимо, был предназначен. Крест сразу вошел в углубление. Сердца путешественников гулко забились...

Поначалу ничего не произошло. Адальбер нажал посильнее, и часть стены, шириной примерно в метр, бесшумно отодвинулась, отворяя внутрь дверь на шарнирах. В глубине виднелась лестница, уходящая вниз.

Альдо с Адальбером переглянулись. Обоим было тревожно. Как могло случиться, что все это так просто? Как поверить, что этот удивительно бесшумный механизм был сконструирован много десятков веков тому назад?

— У тебя Кольцо, — зашептал Альдо. — Тебе и выпала честь...

— ...идти на опасное предприятие, — закончила за него Мари-Анжелин. — Но не захлопнется ли за ним эта дверь?

— Пока крест внутри, такого случиться не должно. Все-таки лучше я пойду один, — решил Адальбер. — Если створка захлопнется, вы сможете ее открыть...

Вытащив Кольцо из нагрудного кармана своей рубашки, он надел его на большой палец, а Альдо тем временем зажег свой фонарик, освещая ступени. Вдруг он забеспокоился:

— Ты же не сможешь там дышать!

— Иногда там, внизу, дышится легче, чем это можно было бы предположить. И потом, я уже привык!

Привык, конечно, и все же, глядя, как его друг исчезает в недрах земли, Альдо почувствовал, что у него сжалось сердце. Наверное, Мари-Анжелин обуревали те же чувства, потому что она инстинктивно подвинулась кинему поближе. Чтобы успокоить ее, он попробовал пошутить:

— Не правда ли, впечатляет? Придется и вам привыкать, если вы все еще хотите активно заниматься археологией! То ли слепо, как крот, рыться в земле, то ли кидаться на всех, как барсук...

— Это зависит от того, кому подражаешь! — не растерялась План-Крепен.

Лучик фонаря понемногу бледнел и наконец совсем исчез. И для тех, кто остался в пещере, наступило тягостное ожидание. В самом низу лестницы Адальбер увидел четко прорубленный коридор, совсем простой, без барельефов. Он шел медленно, внимательно глядя себе под ноги, по опыту зная, какие здесь могут возникнуть сюрпризы: то провалится пол, то вдруг покажется ощетинившийся пиками ров, заставляя красться вдоль стены, — такие ловушки придумывали древние на пути неосторожных. Но здесь он не встретил ничего подобного: наоборот, все вокруг казалось мирным. Ко всему прочему, он не испытывал трудностей с дыханием. Никаких неприятных запахов, только чуть заметный аромат мирры, приятно успокаивающий бешеный ритм сердца. Не надо бояться! Он чувствовал легкость, испытывал радость, как будто спешил на свидание к хорошенькой женщине. На самом деле так оно и было, с той только разницей, что Неизвестная Царица, если только ему необыкновенно повезет и будет дано ее увидеть, сейчас уже не более чем высохшая кожа да кости, перетянутые льняными ленточками под золотым коконом с ее профилем — мумия, которую изготовили древние египтяне. А они, по преданию, владели этим искусством, переняв его по наследству от атлантов, достигших невиданного уровня развития цивилизации и техники. Но даже и эта мысль не омрачала удивительно пьянящего состояния, в котором пребывал Адальбер, — оно было похоже на то, что испытывают люди, ныряя в океан на очень большую глубину.

Неожиданно он уперся в словно выросшую перед ним стену. Эта голая гладкая стена вернула его к реальности и охладила пыл: все было бы слишком легко! А тут все-таки придется поработать киркой... Но Адальбер сразу же понял, что обманулся: это был просто поворот — коридор в этом месте круто уходил в сторону. Вздохнув с облегчением, он обругал себя глупцом и двинулся вперед. И тут в лицо ему ударил свет фонаря, а за ним показалась человеческая фигура. Как будто кто-то шел ему навстречу...

Он не сразу сообразил, что это было всего лишь его отражение и что перед ним оказалось зеркало, сделанное неизвестно из какого материала. В нем он и отражался, хотя почему-то цвет отражения становился то золотистым, то розовым. Но в конце концов Адальбер разобрался: путь ему преграждала дверь, покрытая орихалком. Оставалось только придумать, как ее открыть!

Пристроив фонарь под мышкой, Адальбер уперся в дверь обеими руками, но безрезультатно. Дверь не поддалась. Он понял, что она вмурована в стену и единственным способом было бы просто ее взломать, но тут же и одумался: дверь была самым настоящим произведением искусства и ломать ее было бы немыслимым кощунством... Ее края украшала резная рама с изображениями птиц и цветов поразительно тонкой работы. Нет, он никогда не решится испортить эту дверь!

И, почувствовав себя бесконечно несчастным, Адальбер поставил фонарь на пол и стал ощупывать дверную раму в надежде отыскать какое-нибудь место, в котором был скрыт механизм, наподобие креста в двери наверху, в скале, но так ничего и не обнаружил...

Тогда он сел на пол и стал освещать дверь и раму фонарем, как будто бы снова ощупывал их, но только с помощью света... Он водил лучом очень осторожно и очень медленно и почти что дошел до конца, когда заметил внизу, в углу, крошечный цветок лотоса, склонивший головку. Пестик этого цветка был сделан в форме перевернутого креста Анх, чуть-чуть выступавшего наружу. Если и был шанс, то только в этом месте...

Протянув дрожащую руку, он потрогал цветок лотоса. Пересохшее горло стало как наждачная бумага. Адальбер нажал раз, другой, но ничего не произошло. И тогда, уже впадая в отчаяние, он нажал в третий раз, и пестик вдавился, раздался чуть слышный щелчок, и орихалковое панно стало опускаться.

Адальбер вскочил, но тут же вынужден был прислониться к каменной стене. Ноги его не держали, пульс участился, а сердце бешено колотилось. Он подумал, что больше не сможет сделать ни шагу. Вытянув руку, он направил пучок света в разверзшуюся темноту. Под светом фонаря блеснуло сполохами золото. Он снова обрел равновесие и попытался сделать шаг. И застыл, ошеломленный. Никогда в жизни он не думал, что доведется увидеть такое...

Гробница не походила ни на одну из тех, что Адальбер встречал прежде. Зал, куда он вступил, оказался округлой формы. Стены поддерживали полуколонны, по стилю напоминавшие дорические, и большие орихалковые пластины со странными иероглифами, которые он не мог расшифровать: похоже, это была письменность майя, а не древних египтян. Адальбер не задержал внимания ни на них, ни на множестве различных предметов: кровати, кофрах, произведениях искусства или предметах обихода, золотых, украшенных эмалью или вкраплениями бирюзы и изумрудов, — все это было тщательно расставлено, воссоздавая покои царицы или просто красивой женщины. Они располагались не вокруг саркофага, а некоего подобия алтаря, на котором возлежала фигура в белом. На эту фигуру он в священном ужасе и направил свет фонаря, обнаружив нечто из ряда вон выходящее. Сначала Видаль-Пеликорн даже подумал, не снится ли ему все это. Перед ним была стеклянная рака[387] в золотом обрамлении, а внутри — женский силуэт в белом, настоящая женщина, вовсе не мумия, а человек. Она как будто прилегла отдохнуть.

Ее кожа приобрела оттенок цвета слоновой кости, длинные черные волосы были украшены диадемой, на которой рассыпались изумрудные звезды вокруг трезубца бога Посейдона, тоже изумрудного. Длинные-предлинные ресницы, тонкие изящные руки, скрещенные на груди, перламутровые зубы, приоткрывшиеся в подобии улыбки. Тело женщины было обернуто в строгую складчатую льняную ткань, под которой угадывались восхитительные формы, все это было так правдиво и естественно... И так напоминало Салиму!

Как будто претворилась в жизнь сказка о Спящей красавице, с той только разницей, что спала девушка не сто лет, а многие тысячелетия!

Потрясенный, Адальбер упал на колени, борясь с желанием снять стеклянный купол и дотронуться... ну хоть запечатлеть поцелуй на бесцветных губах красавицы. В безумной надежде вдохнуть в нее жизнь, он уже протянул руки к прозрачному куполу, но так и не посмел коснуться его, боясь, как бы под его взглядом она не сморщилась, не стала бы похожей на мумии, разложенные там же, на скамьях перед каждой колонной. Это, конечно, были слуги, которые тоже заперлись тут, желая сопровождать свою повелительницу в смерти... царицу, имя которой так и осталось неизвестным. На золотом цоколе, на котором покоилось ее тело, не было никакой надписи. Да это было и ни к чему, ведь никто никогда не должен был отыскать эту поразительную гробницу!

Теперь ему захотелось прочитать письмена на стенах, но если в некоторых из них и обнаруживалось какое-то сходство с иероглифами, то все равно понять их смысл было невозможно. Здесь нужно было что-то вроде Розеттского камня[388], с помощью которого Шампольону удалось найти ключ к древним письменам. Но, кроме настенных панно, которые, как догадался археолог, должно быть, составляли своеобразную книгу, не было никаких других письменных свидетельств, ни единого рулона папируса, ничего, что можно было бы взять с собой...

И все-таки Адальбер был уверен, что между Атлантидой и Древним Египтом должна была существовать связь. Кто-то обязательно выжил после катастрофы, кто-то должен был передать ключ к таинственным знаниям и письменности атлантов. Может быть, это был сам Верховный жрец Уа, в чьей гробнице Говард Картер и нашел Кольцо? Но он жил гораздо позже... Тогда кто?

В этой цепи недоставало очень многих звеньев, и это означало, что тайна никогда не будет раскрыта... так и останется, как прежде, легендой о гробнице Неизвестной Царицы, даже если Адальбер сам примется за поиски этих недостающих элементов.

Он еще долго смотрел на прекрасное тело женщины. Единственным украшением царицы была изумрудная диадема, хотя повсюду было рассыпано несметное количество драгоценных камней и золота. Сколько преступлений, сколько низости могло бы совершиться из-за этих богатств! И не нужно было обладать богатым воображением, чтобы представить себе, какие полчища стервятников устремятся в эту усыпальницу, как только тайное станет явным...

Время шло, но Адальбер не замечал его, всецело погруженный в свой сон наяву. К реальности его вернул фонарик: батарейка начала садиться, и он начал мигать. Тогда, за невозможностью совершить большее, Видаль-Пеликорн запечатлел свой поцелуй на стеклянном саркофаге и, ничего не взяв, ничего не тронув, двинулся из усыпальницы прочь. Орихалковая плита захлопнулась сама собой, как только он переступил порог.

Вернувшись в пещеру, он застал ожидавших его Альдо и Мари-Анжелин, они сидели на камнях и, казалось, спали. Альдо даже не курил, видимо, чтобы не обнаружить своего присутствия запахом табака. Вид Адальбера потряс их обоих.

— Ну что? — разом вскрикнули они.

— Никогда бы не подумал, что мне выпадет счастье лицезреть такую красоту. Хочешь посмотреть? — он протянул другу Кольцо, но тот, почувствовав его сомнение, отказался:

— Не хочу! Знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как ты туда спустился?

— Я не следил за временем. Меня вернул к реальности фонарик.

— Прошло пять часов! Мы уже подумали, не нужна ли тебе помощь... или заряженные батарейки!

— А вы, Мари-Анжелин, пойдете?

Она отрицательно покачала головой, догадавшись, что ее любопытство оскорбило бы Адальбера. Вид у него был такой, словно он только что вернулся из загробного мира.

— И что теперь? — поинтересовался Альдо.

— Первым делом поблагодарим старого египтянина, попрощаемся с ним и пойдем обратно!

Адальбер вынул крест, и скала за ним бесшумно затворилась, но вернуть План-Крепен шелковый мешочек он не спешил. Сгорая от любопытства, она не сдержалась:

— Вы собираетесь снова прийти сюда завтра и начать...

— Ни в коем случае! — с улыбкой ответил он. — Ни завтра, ни послезавтра, никогда вообще. И прошу вас обоих забыть о том, что мы здесь были... только маркизе де Соммьер, конечно, можно рассказать. Но не переживайте, я вам все опишу...

— А господину Лассалю тоже? — подозрительным тоном спросила, забеспокоившись, Мари-Анжелин. Это рассмешило Адальбера.

— Нет, ему — никогда! Он же просто с ума сойдет!

В тот же вечер, после ужина, все собрались в малой гостиной тетушки Амели послушать Адальбера. Его талант рассказчика в сочетании с неподдельным волнением, которое он испытал, превратили повествование в историю о возвышенной и чистой красоте. Об одном только он предпочел умолчать: о том, что Салима была портретом спящей красавицы. Эту подробность он приберегал только для ушей Альдо, чтобы не огорчать Мари-Анжелин.

— Великолепно! — захлопала в ладоши маркиза, когда он умолк. — Слушая вас, я снова вспомнила, о чем мечтала девочкой, когда матушка читала мне сказки. Жалко только, что вы так и не смогли расшифровать письменность той фантастической эпохи. И, следовательно, так и не узнали ее имя.

— Увы, нет! Она для нас так и останется Неизвестной Царицей. И я на самом деле думаю, что так будет лучше... Кстати, Мари-Анжелин, все хотел попросить вас показать рисунки, которые вы сделали здесь, в Египте. Если вам не трудно...

— Конечно, нет!

Она принесла свои работы: эскизы сангвиной, рисунки и акварели. Целая коллекция. На них были изображены храм Хнум, гробницы принцев, старый монастырь Святого Симеона... Нарисовала она и портреты Хакима и других мальчишек. Мари-Анжелин показала удивительное изображение Хранителя, разные зарисовки скалы, в которой была вырублена гробница. Адальбер долго смотрел на них, не зная, как сказать художнице, что он хотел бы их уничтожить, но что ему было бы ужасно жаль это сделать, потому что рисунки были такими талантливыми...

Молчание затянулось, и Альдо уже собрался что-то сказать, но Мари-Анжелин жестом остановила его. Спокойно взяв свои рисунки из рук Адальбера, она сама порвала их:

— Вы же этого хотели, не так ли?

Чувства помешали ему говорить, он только обнял ее за плечи и поцеловал. Когда мужчины вышли на свою обычную ночную прогулку, часы на губернаторском дворце как раз пробили полночь. Хоть и устали они от сегодняшней экспедиции, но все же оба чувствовали потребность побыть вдвоем. На этот раз они спустились к реке и зашагали по высокой набережной, почти совсем пустынной в этот час. Виднелись только два фиакра, да и те вроде бы скоро должны были отъехать.

Какое-то время они просто молча курили, наслаждаясь внутренним покоем и полным согласием, которое нечасто посещало их в последние дни. Ночь, освещаемая нежным светом бесчисленных звезд, была тиха и прекрасна; в душе царила радость. И только когда набережная превратилась в дорогу, Альдо заметил, что ушли они уже очень далеко:

— Ты что же, собираешься довести меня до самого Ком-Омбо?

— Нет, но мне нужно кое-что тебе сказать. Сегодня вечером, когда я рассказывал вам о гробнице, я нарочно умолчал об... одной вещи, которая для меня очень много значит... Царица была удивительно похожа на...

— Салиму Хайюн?

— Как ты догадался?

Альдо выбросил сигарету и взял друга под руку:

— Я ведь знаю тебя как облупленного, понимаешь? Наверное, даже лучше, чем если бы мы были кровными братьями. Сегодня, когда ты вернулся оттуда, на лице у тебя было написано такое блаженство, какое невозможно было бы объяснить всего лишь радостью открытия. И еще менее твоим описанием спящей красавицы. У тебя получалось, что красота противопоставлена реальности. Ты нарисовал нам портрет Нефертити. Блондинкой сделать ее не посмел, но в остальном — все сходится.

— Другими словами, ввести в заблуждение не удалось никого?

— О, может, и удалось, рассказ получился удачным, и думаю, что наши дамы его проглотили. Хотя в отношении тетушки Амели никогда ничего нельзя сказать определенно. Но что касается План-Крепен, то для нее твои речи сродни текстам Евангелия. Она блаженствует с той самой минуты, как ты сказал, что больше не пойдешь в гробницу, и попросил нас не выдавать секрет. Как видишь, цель твоя достигнута... и не было смысла еще более утруждать мои бедные ноги, чтобы поведать мне об этом... Ну, что? Пойдем обратно?

— Подожди! Осталось выполнить последний долг.

Он отошел на несколько шагов, вынул из кармана смокинга крест Анх и, как следует размахнувшись, забросил его в Нил.

— Река здесь глубока, и место пустынное. Никто не найдет ключ от гробницы. Пусть покоится с миром, ТА...

— Которую ты нарек неким именем, так я полагаю?

— Ты ошибаешься, если предполагаешь, что я назвал ее Салимой. Для меня Неизвестная Царица — это просто... ОНА!

На этот раз Альдо не нашелся что ответить. Что до Британского музея, который мог теперь навеки распрощаться со своим достоянием, то упоминать о нем в такую минуту было бы бестактно.

Наступило время отъезда. Накануне вся компания была приглашена на ужин к Лассалю, лучившемуся радостью и надеждой. Он только что выкупил «Замок у реки» у государства, которое, не обнаружив наследников, завладело домом, и собирался отметить покупку.

— Я буду содержать замок в образцовом порядке, и уж мы-то с тобой сможем облазить его сверху донизу! — пообещал он Адальберу. — Надо во что бы то ни стало найти тот знаменитый план, который собрал из кусочков проклятый демон Ассуари...

— Прошу прощения, дорогой Анри, но мне придется разочаровать вас: ищите без меня. Грядет удушающая жара, и я действительно устал.

— Ты? Устал? Такой выносливый?

— Мне уже далеко за двадцать и хочется поскорее оказаться дома, рядом с парком Монсо. Как и маркизе де Соммьер, и Мари-Анжелин.

— Но ты, надеюсь, вернешься сюда?

— Почему бы, по-вашему, мне отказываться от обожаемой работы и от Египта? Месопотамия меня еще никогда не привлекала...

— А, ну вот так будет лучше!

Они расстались друзьями, как в былые времена...

После всех этих треволнений госпожа де Соммьер надумала спуститься вниз по течению Нила до Каира. Она терпеть не могла египетские поезда, считая их неудобными. Довольно уже было и того, что приходилось потом ехать на поезде в Порт-Саид, откуда корабль транспортной компании «Мессажери Маритим» доставит их в Марсель. Обычно План-Крепен не усматривала в этом ничего особенного, но тут, втайне надеясь, что Адальбер или Альдо поедут с ними до Парижа, она не могла скрыть разочарования.

— Мы встретимся дома, — в виде утешения пообещал Адальбер. — А пока дайте мне проводить Альдо до парохода. Ему было бы так грустно уезжать одному!

И, взяв ее под руку, отвел Мари-Анжелин в сторону:

— У него, кроме всего прочего, нет никаких известий из Венеции, и он не знает, как его встретит Лиза... если предположить, что она вообще туда вернулась!

— А вот это уже нехорошо! Не впервые Альдо задерживается в далекой стране по делам своей профессии. Лиза — умный человек, и она не опустится до такой мелкой мести!

— Вне всякого сомнения, но, может быть, ей уже начинает надоедать, что муж каждую минуту готов бежать на край света...

— Не будем преувеличивать! Во-первых, не каждую минуту, как вы выразились. Во-вторых, он не ездит искать приключения, а его вызывают по делу как всемирно известного эксперта по драгоценностям. И, наконец, позволю себе вам напомнить, что сама-то она не лишает себя удовольствия лететь за тридевять земель к своей бабушке вместе с детьми, не задумываясь о том, как обходится без нее муж! Я просто уверена, что наша маркиза придерживается того же мнения!

— Как бы то ни было, дайте мне подольше побыть вместе с ним! Обещаю, что мы еще увидимся!

— Вот еще новая напасть! Между прочим, мы вместе с его тетушкой Амели все это время ни на шаг от Альдо не отходили! Можем лично засвидетельствовать... Ну ладно! Возможно, вы и правы. Я даже думаю, а не...

— Ни о чем не думайте! Дебаты закончены! Он поцеловал ее в лоб и пошел складывать чемоданы.

На следующий день, проводив дам на пароход, Альдо с Адальбером отправились на вокзал. Они решили ехать ночным поездом, чтобы не страдать от дневной жары. Альдо хоть и не признавался в этом, но был просто счастлив отправиться вдвоем с Адальбером в долгое путешествие до Средиземного моря. Впрочем, он решил вместе с другом доплыть на пароходе до Марселя. Морские рейсы между Египтом и Венецией еще не стали регулярными, поэтому добираться до дома из Марселя было бы не намного дольше, чем из Генуи.

Адальбер был прав, когда говорил Мари-Анжелин, что, несмотря на радость возвращения в свою несравненную Венецию, он опасался того момента, когда переступит порог своего дома, почти наверняка зная, что Лизы там нет...

И действительно, последние новости от Ги Бюто, который никогда не оставлял его в полном мраке неизвестности, были не особенно утешительными. Лиза, не ответившая ни на одно из его писем, выразилась в беседе со старым верным другом достаточно определенно: она не вернется, пока странствующий муж сам не явится за ней. Еще каких-нибудь несколько сотен километров — ничто по сравнению с расстояниями, которые он уже преодолел...

Альдо терпеть не мог ультиматумы, а этот ему особенно не понравился. И Лиза должна была об этом знать. Мысль о том, чтобы встать перед ней на колени в Рудольфскроне, была ему нестерпима. Он ответил Ги, что пока с него достаточно путешествий.

Возвращение в компании Адальбера стало для него приятным отдыхом, во время которого семейные неурядицы отошли на второй план. Но когда «Фердинанд де Лессепс» причалил в Марселе к набережной Ла Жольет, ощущение расслабленности улетучилось, и путешествие стало отдавать привкусом горечи. Он подумал о том, что сегодня вторник, а послезавтра, в четверг, с Лионского вокзала Восточный экспресс доставит его прямо в Венецию, а если ехать из Марселя, то надо будет делать пересадку.

Он поделился своими соображениями с Адальбером, когда они ехали в такси к вокзалу Сен-Шарль.

— Это позволило бы провести с тобой еще несколько часов, — порадовался Альдо.

Адальбер рассмеялся:

— Знаешь, кого ты мне напомнил?

— Ну-ка, ну-ка...

— Графиню Дюбарри на эшафоте, когда она молила палача дать ей еще минутку! Неужели ты так боишься собственной жены? Нет, все-таки недаром я остался холостяком!

— Ее-то я не боюсь, просто ненавижу, когда мне диктуют, как мне следует поступать. Даже она... Особенно она.

— Понятно. Но только я еду не в Париж.

— А куда же?

— Так в Венецию, старина! Если, конечно, ты согласишься приютить меня недельки на две. Я попросил портье в «Катаракте» заказать нам билеты, — признался он, вынимая их из кармана. — Ты столько вынес ради меня... и, главное, давно уже вышел из того возраста, когда просят прощения!

Альдо расхохотался. Адальбер, глядя на него, не удержался от улыбки. Друзья все еще смеялись, когда такси высадило их перед зданием вокзала.

Господи, какое счастье вновь обрести былое понимание!

Сен-Манде, 12 июня 2009 г.

Моим читателям

Кольцо Атлантиды, или Кольцо атлантов, все еще существует, по крайней мере, я на это надеюсь. Говард Картер, открывший гробницу Тутанхамона, действительно нашел его вблизи Асуана в гробнице Верховного жреца по имени Уа. Я сохранила форму, но позволила себе изменить содержание, намечая канву романа. В семидесятые годы Кольцо являлось собственностью одной семьи, фамилию которой я считаю себя не вправе разглашать.


Загрузка...