Хроники экзорцистов. Книга 1. Поглотитель грехов

3. Пришел демон в этот мир…

Поедатель грехов – человек, который в ходе особого ритуала, распространенного в Великобритании, съедает во время похорон лежащий на груди покойника кусок хлеба и запивает вином, тем самым забирая себе его грехи. Похожие ритуалы имелись в разных уголках мира. Отголоски этого ритуала дошли до наших дней в виде поминок.

Прекрасное тело… изящные изгибы, белоснежная кожа, упругие мышцы. Ее тело так резко контрастировало с тем куском разлагающегося мяса, висящим всего в метре от нее, что он почти рыдал. Нечто божественное и совершенное столь по-варварски нещадно пало жертвой увядания и гниения, как будто у бога был заключен жестокий договор со смертью на пользование плотью. Жизнь олицетворяла в ней все чудесное, очаровательное и почти волшебное, в то время как смерть, словно насмехаясь, изощрялась во всех оставшихся ей процессах разложения и уничтожала этот свет так жестоко и с таким глумлением.

Скоро и ее тело пойдет по тому же пути. Он чувствовал это. Осталось совсем недолго. За многие годы он научился распознавать этот критический момент перехода, когда света во плоти становится меньше тьмы ровно наполовину, а потом, как размеренное падение ртути в градуснике, уровень света будет опускаться все ниже, оставляя место гниению и гибели.

Она дернулась. Восхитительно! Свет все еще пробивался через дрожь нервов, судорогу мышц, как отчаянные попытки кролика избежать смерти. Он видел, как они дергали лапами, пока отец тащил их за уши на разделочный стол. Он помнит безнадегу в их глазах, жуткий страх, осознание конца в последнюю секунду, когда топор взметался вверх.

Он был ребенком. Но он все помнит.

Он помнит.

«Вонзи нож ему точно в глотку! Режь, говорю! Господи, что за размазня! Что за рохля мне достался!»

Крик отца доносился до его ушей даже спустя пятнадцать лет. Сердце начинало трепетать рефлекторно в ответ на красочные воспоминания детства, наполненные гневными окриками, оплеухами, вонью грязного тела старика, пропитанного спиртом и потом. Он как будто до сих пор находился там, в том бесконечном моменте времени, где довлеет страх перед грозной фигурой отца и где жалобно воет обида на эгоистичную мать, страдающую оттого, что эти двое не перестают мучать ее, причиняя боль своими поступками.

«За что вы так со мной? Чем я заслужила?!»

Рыдала она, ходя по дому, пока пьяный отец избивал сына ремнем со стальной пряжкой.

Да. Они все еще здесь. Пусть и стали призраками прошлого, но насилие, что он пережил, навсегда осталось с ним. Оно стало частью его личности, срослось с ним так, что без этой боли и обиды он не мыслит себя. Не представляет, что есть другая жизнь, не видит другие жизни правильными. То, что он имел в детстве, что имеет сейчас – единственно верный способ проживать эту жизнь.

Глаза несчастного кролика, запертого в клетке сарая, их выражение ничем не отличалось от выражения глаз его жен.

Да. Ему нравилось называть их женами. Тела становились роднее, их потеря ощущалась острее, как будто за тот короткий промежуток времени, что длилась борьба между жизнью и смертью, они сближались интимно.

Они рассказывали ему о своей жизни: начинали всегда стандартно – с общего резюме, как будто он принимал их на работу; но со временем рассказы их становились все глубже и захватывающее. Наверняка он стал хранителем сокровенных тайн, к которым допущены лишь самые близкие. Ему нравилось в это верить. Эти детали добавляли остроты их отношениям, как специи добавляют пикантности мясу. Пикантность – с французского piquant, что означает «колющий». И это так точно описывало их отношения.

Он вертел в руках нож, уже противно теплый, скользкий от пота. Приходилось часто мыть руки, потому что ему нравилось ощущения холодной стали, этот резкий контраст между телом человека и холодом острия. Он вонзал в них лезвие медленно, закрыв глаза. Ощущал каждый миллиметр рассекаемой плоти, представляя, как лопается кожа, сосуды, вены, пока не упирался в кость, которая служила для него своего рода естественным барьером, чтобы не нарушал границу между двумя разными государствами: жизнью и смертью. Чем глубже прокол – тем быстрее жена умрет.

Ему этого не хотелось.

Их отношения должны перерасти в близость душ, чтобы обрести сокровенную ценность. Он должен полюбить жену так, чтобы рыдать над ее мертвым телом, поедая над ней хлеб с вином. Он пожирал их грехи, подобно средневековому ритуалу, о котором вычитал в детстве. Что-то нашел он в этом. Что-то зацепило. И лишь после первой жены, над телом которой он провел трапезу, он осознал, что достиг катарсиса: он заедал грехи матери, которая никогда не вставала на защиту сына. Все встало на свои места. Он понял, откуда взялась эта потребность построить нетипичные отношения с женами: они, как и его мать, должны прожить жизнь, полную физической боли и душевных страданий, от которых он милосердно избавит их и любовно съест их грехи, чтобы они попали в рай.

Ведь он не изверг. Не чудовище. Он заботится о спокойствии их душ.

Близость требует откровенности с обеих сторон. А потому он относился к женам, как к равным, он уважал их. А потому в ответ на их интимные истории жизни, рассказывал свои. Рассказывал то, что не рассказывал больше никому. Ему хотелось раскрыть перед ними свою душу до дна, что было честно. Только так он мог очиститься: через полное откровение, которое требовало своей жертвы. Его секреты уносились в мир душ.

Ведь жены никогда не покидали подвал живыми.

Ну чем это не брак? Пусть он не заключен на небесах или при свидетельстве бога, но такой брак совершенно точно глубже и крепче, чем те, что заключают эти бездушные потребители вокруг, живущие по законам развлекающего телевизора. Его браки совершенно точно здоровее того, что был между его родителями.

Брак до конца. Брак до могилы. Жены умрут, унеся с собой его секреты. Он съест их грехи, а потом однажды покинет этот мир, унося с собой последние моменты их жизней.

Его нынешняя жена – красавица Мария – все еще продолжала нести груз его секретов, как верная спутница. Одна лишь мысль об этом возбуждала. Жаль, что она больше не приходила в сознание за последние два дня – беспощадная тьма все больше побеждала. Он больше не мог прикоснуться к ней, как раньше. Но тем не менее не оставил свою традицию класть свежую белую гвоздику у ее ног, висящих в паре сантиметров над уровнем пола. В течение дня кровь стекала с тела женщины, окрашивая белый цветок в темно-коричневый цвет засохшей кровавой корочки.

Так кусты многолетних гвоздик окроплялись кровью с освежеванных шкур кроликов на заднем дворе дома в детстве. Отец вывешивал их на бечевку между столбами, и кровь была единственным доказательством того, что в этой шкуре когда-то теплилась жизнь.

Опороченное целомудрие. Как символ гнилой метки смерти на всех живущих.

Он взглянул на свою бывшую жену, висевшую рядом. Жестокая смерть продолжала глумиться даже над трупом. Висящая туша достигла состояния, когда плоть сдиралась с костей запястья под давлением силы тяжести. Цепи глубоко вонзились в распухшую плоть, из которой сочилась гниль. Если она провисит еще дольше, кости выскользнут из скальпа, который останется на цепях, а туша упадет на пол и местами лопнет, так что придется долго отмывать пол. Он через это уже проходил. Жизнь учила его с раннего детства премудростям процесса разложения трупов.

Труп кролика. Труп женщины. Между ними нет разницы.

А потому он взялся за привычную работу: пластиковый мешок, лопата и мрак ночи.

Ночь.

Он слышал голоса явственнее именно ночью, когда цепкие объятия будней рутины отпускала его в пограничное состояние между явью и сном. Голоса воспоминаний, размышлений, идей. Его собственное Я растворялось в этом хоре, и он зачастую не понимал, его ли это мысли, его ли воспоминания. Ему нравилось верить, что голоса его родителей и всех тех, кто повлиял на него, соединялись в этот гармоничный гам вместе с ним, чтобы вести его, направлять в этой непредсказуемой и интересной жизни.

Под тот же шепот в голове, кажется, он принадлежал одному из преподавателей биологии в школе, он аккуратно снимал смердящую тушу, стараясь не оказывать чрезмерного давления на мягкие ткани. Другой голос, совершенно точно принадлежащий давнишнему знакомому патологоанатому, напоминал о том, что в теле уже начался автолиз8, у клеток наступает кислородное голодание и накапливаются токсичные продукты химических реакций, повышая кислотность. В течение четырех часов труп окоченеет, а потому надо поторапливаться, если хочешь сложить его в багажник. Еще один голос – голос офицера полиции из документального фильма про расследование загадочных преступлений – чертил будущий маршрут к месту назначения, напоминая о необходимости избегать камер видеонаблюдения. Последних становится все больше с каждым годом.

Но самым бесценным был голос его бывшей жены, чей труп он заворачивал в полиэтилен. Ее слова ласково шептали ему о том, что она всегда будет любить его таким, какой он есть.

Спасибо, моя Тарани.

И я люблю тебя.

Сквозь открытую дверь балкона в спальню врывалась свежесть позднего вечера. После сеанса экзорцисту необходимо обрести равновесие: энергетический накал по-разному влияет на экзорцистов, но влияет всегда. Обычно Стефания принимала ванную, а потом долго сидела в саду или на балконе, где прохладный ветер смывал с нее грязь, с которой не могла справиться вода. Ощущения холодных потоков до дрожи тела освежали проникающей прохладой, это ощущение дарило уверенность в том, что каждая клетка организма стерилизовалась.

Контрольный удар по энергетическому дисбалансу – посты с хэштэгом #смешныекотики.

Душа душой, а экзорцисты обладали и телесной оболочкой, которая тоже требовала современного хлеба. Напускная важность, холодная строгость – таковыми экзорцисты всегда должны показываться перед остальными. Их суровый вид должен внушать трепет верующим, должен напоминать о грандиозности Ьога и о фундаментальности веры. Клоун такое не внушит. Девушка в короткой юбке и розовых гольфах – тоже. А вот черная роба с коловраткой, Библия подмышкой – самое то. Крестами увешаться – еще лучше. А если еще везде таскать с собой кадило, то трепета мирян точно не избежать.

В своей же норе можно расслабиться. А потому Стефания звездой валялась посреди подушек на кровати, наглаживала черное пушистое пузо сопящего Люсика и хихикала над смешными котиками.

Дядя рассказывал, что когда практиковал обряды сам, то обретал равновесие после сеансов, созерцая море на террасе дома в Арелатском аббатстве, что находится на острове неподалеку. Сегодня там живет его старый друг – пресвитер Джованни, с которым они вместе отгоняли тьму во времена социальных волнений девяностых. Дядя Виктор – интеллектуал, он находил баланс в чтении манускриптов на древних языках. Для него это была головоломка: найти значение флексии, отыскать перевод корня, понять смысл суффикса, а потом соединить целую цепочку неизвестных слов во фразу, несущую глубокий смысл.

Современные же экзорцисты пугали своих наставников, потому что пополнение своего заряда все больше происходило с использованием новых технологий. Корпение над древними свитками в библиотеках, чтение классики на природе – все это отходило на второй план, когда в мире появились:

– Инстаграм.

– Квадрокоптер.

– Скейтборд.

– Симсити.

Примерно такой набор слов получил в ответ святой отец Маркони от молодых экзорцистов на ежегодном семинаре, когда попросил поделиться своими способами обретения энергетического равновесия после процедуры изгнания.

– Я не понял ничего из того, что вы только что сказали. Это что, шумерский? Вы только что пытались вызвать демона? – была его реакция.

Дверь в спальню открылась, и на пороге появилась Ева.

– Кого-то можно поздравить с успешным проведением процедуры? – задорно спросила она.

А потом достала бутылку из-за спины.

– С ума сошла? Закрой дверь! Вдруг увидит! – зашипела Стефания.

– Расслабься! Его до ночи не будет. Он на собрании. А тебе не помешает простерилизовать нутро!

Ева быстро соорудила минибар на прикроватной тумбе и уже нарезала лимон, пока Стефания разливала ром и кока-колу по высоким стаканам. Каждое успешное проведение обряда они праздновали донельзя мирским способом, которому научились в духовной семинарии для девушек. Глупо думать, что подростки не найдут способов дотронуться до запретного в стенах религиозной обители. Всегда найдут. И везде. А чем сложнее препятствие, тем слаще упоение его преодолением.

Здоровая гармония души и тела – понятие довольно запутанное. Физиологическое удовольствие напрямую влияет на здоровье духа: поднимает настроение маленькими радостями вроде вкусного торта или любовного прикосновения. В то же время телесное наслаждение не может быть скопировано на духовный уровень. Здесь наслаждение обретает другую форму и другой объем. Никакой ром не сравнится с моральным удовольствием от помощи страждущему, от осознания того, что ты сделал приятное кому-то просто так.

Оба тела – духовное и физическое – нуждаются в любви и уходе в равной степени.

– Наверняка теперь пожертвования приходу увеличатся баксов на сто.

– Ох, ты неисправима. Дождешься ведь, как прилетит сверху за богохульство.

С этими словами Стефания указала на небо.

– Как все прошло?

Стефания отпила большой глоток и ответила:

– Как по инструкции.

После успешного сеанса Стефания с пастором Лютером осмотрели Карима. Бес не успел нанести серьезных травм: синяки, растяжения да прикушенный язык. Уже через полчаса Карим сидел на кухне с семьей и ел печенье, запивая молоком. Ансар сидел с ним рядом и все время держал за руку.

Под задорный смех счастливого семейства Стефания натягивала пальто, оценивая бардак вокруг: разбитые лампы и окна, раскинутая мебель. Упавшие полки, шкафы с книгами, с посудой: со стен слетело все и даже старинное распятие. Металлическая сушилка для белья пробила стену, и теперь через дыру в квартиру заглядывали обеспокоенные соседи. Последние полчаса пастор Лютер занимался тем, что успокаивал их, уверял, что здесь не убивали ни детей, ни чудовищ, хотя соседи клялись, что слышали рев какого-то огромного доисторического вепря.

В коридорах и подвалах дома уже вовсю устраняли течи, полицейские осматривали повреждения, чтобы понять, были ли это вандалы или какое-то природное явление. Пожарные инспекторы изучали напряжение в электропроводке, потому что выбить свет во всем квартале может только очень сильный перебой на центральной магистрали. Врачи осматривали жильцов, но все больше оказывали психологическую помощь, нежели медицинскую.

Ну а Стефания вручила каждому члену семьи серебряный крестик на цепочке – еще один пункт протокола или, как его называла Стефания, правило хорошего тона.

– После обряда ваше энергетическое поле будет нестабильно в течение нескольких дней, – говорила она, застегивая цепочку на шее Карима. – Вы можете видеть неспокойные сны или поддаваться необъяснимой панике. Это нормально. Просто вы будете чувствовать этот мир немного острее, нежели раньше. Эти крестики помогут вам восстановить баланс. Молитесь чаще, разговаривайте с Богом в мыслях, благодарите его и жертвуйте в эти дни. Так ваша душа быстрее исцелится.

Когда Стефания надела цепочку с крестом на Умму, та расцеловала ее руки. Идрис и Камал одарили крепким рукопожатием. Карим поцеловал незнакомую тетю, которая больше не казалась ему врагом, что бы там ни говорил тот чужой голос в голове, который отныне исчез. А Ансар обнял Стефанию так, что она почувствовала жар, исходящий из его груди. Душа Ансара сияла отвагой, добротой, любовью, состраданием – всем, чему он научился сегодня. Стефания знала, что теперь Ансар вернется домой, станет прочной поддержкой семье, и все у них наладится.

– Я думал, кресты и распятия – это всего лишь неживые объекты, они не могут вылечить душу, – сказал пастор, провожая Стефанию к двери.

Он смотрел на нее с легким прищуром воспитателя, поймавшего ребенка на лжи. Стефания улыбнулась.

– Эти подвески были подарены им самим экзорцистом! – произнесла она воспевающим тоном, в котором чувствовалась добрая насмешка. – Еще несколько поколений этой семьи будут верить в силу подвесок, а значит будут заряжать их энергией, что в свою очередь значит…

– Что их вера будет защищать их от тьмы, – закончил пастор с широкой улыбкой.

Иногда экзорцисты, как и любые другие священники, прибегают к хитростям, чтобы разжечь в людях веру. Так, древние греки считали автоматически открывающиеся двери храма в Александрии чудом, свидетельствующим присутствие Бога, а вовсе не результатом работы законов физики9.

Стефания закончила рассказ.

Ева прищурилась. Ее сверхчутье было ничуть не меньше, чем у Стефании.

– Что не так? – спросила она. – Давай колись, Степашка.

Стефания молчала, делая вид, что уж очень занята начесыванием пуза черного кота.

– Твой таинственный визитер?

Стефания взглянула на сестру, так тонко чувствующую ее дух. Между ними никогда не было секретов. Они росли, связанные кровью и предназначением. Родители Стефании погибли в автокатастрофе, в которой девочка чудом выжила в утробе матери. Ничего, кроме божественного провидения Виктор в этом не видел. Он забрал племянницу тотчас же, как она появилась на свет, и сразу же положил в соседнюю колыбель от дочери. С тех пор сестры неразлучны.

– Что он натворил на этот раз?

Стефания ответила, чуть погодя:

– Он вмешался в процедуру.

Ева цокнула.

– М-м-м, это нехорошо, – задумчиво произнесла она.

Стефания кивнула.

– Думаешь, сказать ему? – спросила она, указывая кивком на дверь.

– Щекотливый момент. Если скажешь, он может отстранить тебя от работы на время изучения этой сущности. И тогда никаких обрядов тебе не видать.

Стефания не мыслила жизнь, лишенную сути. Экзорцизм – огромная часть ее личности. Она живет обрядами, а между ними готовится к очередному, читая бесконечные хрестоматии. А это значит, что рассказ дяде потерпит.

– Узнала имя визитера?

Стефания покачала головой. Знать имя сущности важно, но необязательно. Имя определяет его личность, обрисовывает опасность, с которой имеешь дело. Зачастую имя демона можно найти в руководствах и тех же хрестоматиях, чтобы узнать его слабые места. И, разумеется, демоны неохотно им делились. Поэтому в обрядах приходилось опираться на свое чутье и знания, чтобы определить хотя бы примерный возраст демона. Этот прогноз вырисовывал количество необходимых сил и времени для его изгнания.

– Не факт, что это зловредная сущность. Это может быть просто очень измученная душа. Мы каждый день сталкиваемся с непонятной херней. Кто там вообще разбирается во всем этом энергетическом бульоне?

Ева как всегда демонстрировала отпетую отвагу. В детстве, когда они видели сущностей, трусливая Степашка пряталась за креслом, а бесстрашная Ева шла к занавеске, отдергивала ее и начинала вести диалог. Во время процедуры изгнания Ева не стеснялась слать бесов, куда подальше, обзывала их и откровенно насмехалась над ними. Каждый экзорцист уникален своими методами работы, потому что каждый находил силу, как и успокоение, в чем-то своем. У Евы это была ответная агрессия. Получив удар, она не подставляла вторую щеку, а била в ответ. И била мощно. Отцу не нравилась эта нахальность, уродующая женщину, как он говорил. Он всегда превозносил кротость Стефании. Но Ева обладала божьим даром изгонять тьму, как никакой другой экзорцист, и этот факт посылал мнение отца и всего Епископата туда же, куда Ева посылала бесов.

– Мой тебе совет: попробуй заговорить с ним.

– Я пыталась. Но он уходит.

– Значит еще не пришло время. Если что, зови. Надерем ему задницу вместе. А то ходят тут, пугают до инфаркта, сволочи бестелесые.

Стефания подавилась напитком и рассмеялась.

– Слышал бы тебя отец!

– Ой не дай бог! Его уже хватал удар.

– Тем более пожалей его!

– Ага, бегу и спотыкаюсь. Если хотел вырастить из меня нормального адекватного человека без комплексов, нефиг было в эту семинарию засовывать!

Стефания снова подавилась от хохота.

Они получили основное образование в женской духовной семинарии, где неутомимое бунтарство и горячий темперамент Евы заставил ее разглядеть красоту женского тела и познать первую любовь. Она уже была уверена, что отныне женщины – это все, что привлекает ее в человеческом роде, как вдруг после выпуска познакомилась с Робертом, а потом с Кириллом, а потом еще с дюжиной парней. Тогда она открыла для себя, что любит людей вне зависимости от их пола. Она могла представить папе очередного бойфренда, как отца ее будущих детей, а через месяц уже проснуться в постели с Катариной и изучать новый закон, разрешающий усыновление однополым парам.

Виктор рвал и метал.

– Я люблю не телом, а душой! Почему ты превозносишь одно над другим? – это был излюбленный аргумент Евы в спорах с отцом.

Экзорцистов учат любить и защищать оба проявления человеческой сущности. Взаимосвязь тела и души детально изучается на протяжении всей образовательной подготовки будущих экзорцистов. Влияние биологических и химических реакций на психологическую составляющую рождает бездонную пропасть открытий и аксиом. Человеческое тело – это целая вселенная со своими собственными законами.

Созвучная симфония мира физического и мира духовного является основным законом уравновешенного сосуществования двух разнополярных миров. На этом строился сам смысл экзорцизма: успешное спасение как духа, так и тела. Экзорцизм, приведший к гибели человека или же к серьезным травмам, считался неуспешным, а экзорциста, проведшего такой обряд, обвиняли в отсутствии достаточных навыков, чтобы продолжать практику.

Ева и Стефания принадлежали к молодому поколению экзорцистов, по своему лишь определению раздражающему более зрелых коллег. Но и среди молодых всегда есть таланты, чей дар и приверженность всегда высоко ценят в Епископате, за что иногда прощают мелкие шалости.

А потому с разрешения Виктора в доме хранился ром, а в спальнях сестер – атрибуты женской красоты и обаяния. Виктор успокаивал себя тем, что списывал потакание грехам на необходимость поддерживать в экзорцисте положительные эмоции и любовь к жизни. Опять-таки, от физического и духовного здоровья дочерей зависел исход очередной битвы между светом и тьмой. Но во избежание очередного предынфарктного состояния в бельевые шкафы дочерей больше не заглядывал.