11 января 2000 год.

Зимний темный вечер раскрыл свои объятия. Фонари тусклым желтым светом бродили по сугробам и голым веткам низкорослых кустов, которые забыли утеплить на зиму. Ледяная горка около школы манила своим серебряным цветом. Гладкая, словно зеркало, невероятно крутая. Мира с разбегу прыгнула на картонку и полетела вниз. В груди все ухнуло, дыхание захватило. По самому краю склона кто-то поднимался. Подскочив на кочке, Мира резко развернулась, ее ноги вылетели вправо и зацепили поднимающегося. Громкий крик, и вот уже две фигуры катятся вместе. Аня ужасно испугалась, она смотрела вниз, хлопала глазами, бросив санки ринулась по склону. Почти у самого забора, в который упиралась горка, барахтались 2 девочки.

– Ты совсем что ли…! – орала Мира, – слепая, да, я же ехала!

– Ты куда свои ноги суешь? – отряхиваясь, вопила вторая девчонка.

– Ну ты вообще…, – фыркала Мира.

– Вы как? – запыхавшись, сказала подбежавшая Аня.

Обе девочки уставились на нее: красные, злющие, с шапками набекрень выглядели очень комично. Аня засмеялась, ее звонкий хохот был заразительным. Мира и другая девчонка подхватили его.

– Меня Оля зовут, – улыбаясь сказала барышня, которую зацепила Мира.

– Может по мороженому? – предложила Мира.

– Сейчас, не холодно? – удивилась Оля

– Конечно нет, – поддержала Аня, – ты какое любишь? Я –«Лакомку» или «Таити».

– А я- фруктовый лед, – мечтательно произнесла Мира.

– Ну, давайте, – неуверенно промямлила Оля.

Рядом со школой стоял маленький магазинчик «Березка», чего там только не было, когда Аня и Мира заходили в него после занятий, у них разбегались глаза: сладкие браслеты из витаминок по 3,50, конфетки Raffaello по одной штучке, Kinder-сюрпризы, шоколадные батончики, чипсы, сухарики. Но самым любимым лакомством было мороженое. Деньги на него они зарабатывали своим маленьким детским трудом – сдавали в ларек на автобусной остановке пивные бутылки, по 40 копеек штука.

Ворвавшись в магазин, подружки прилипли носами к холодильнику. С их ног текли грязные лужи, снег таял на простеньких, дешевых куртках. Оля выбрала шоколадный «Триумф», она еще никогда не ела мороженое на улице зимой. Купив вожделенную сладость, девчонки направились за гаражи, там на трубах, с которых свисали клочки ваты, можно было уютно устроиться и поболтать. Аня шла, запинаясь о снежные валуны, поддергивала тяжелые зеленые санки, которые смастерил ее дедушка. Ни у кого во дворе таких не было. Дед работал на стройке разнорабочим, там он стянул куски толстой арматуры и вечером, когда закончилась смена, сделал саночный каркас. Его приятель: запойный плотник с синим, как у Джузеппе из Буратино, носом вырезал деревянное сиденье. Дедушка покрасил санки зеленой краской. Именно такую он припрятал после ремонта одного из цехов. Дед страшно гордился подарком для внучки. Тяжелое время затянулось, купить что-то было сложно, страна не так давно пережила дефолт. Денег было мало, но он очень старался, чтоб в его семье это как можно меньше замечали. Дед приносил с работы вафли и орешки со сгущенкой, рядом с его конторой работал магазин от хлебозавода. Милая румяная, толстая продавщица в голубом фартуке, за пару комплементов и мелких услуг на складе оставляла ему сладости. По пятницам он парился в бане, и уговорил мужиков подрабатывать на кладбище. За небольшие деньги они рыли могилы и из краденой арматуры варили кресты. Домой дедушка часто приходил нетрезвый и усталый, усаживался перед телевизором, ругал власть и вспоминал, как ездил отдыхать в Крым.

На трубах было тепло, девчонки уселись, они кусали ледяное мороженое, от него стыли зубы, но ощущение и правда было волшебное.

– Ты где живешь? -спросила Аня Олю, отдирая варежку от «Лакомки».

– Вон в той пятиэтажке на 2 этаже, – Оля вытянула руку и ткнула в приземистое здание под горкой. Окна его лучились светом. Девочка знала, что там ее ждет мама, она наверняка готовит ужин. Скорее всего, сегодня будут пельмени, в выходные они с мамой целый день катали тесто и заворачивали в него мясные фрикадельки.

– Странно, -протянула Мира, – мы тебя никогда не видели, ты в нашей школе учишься? – махнула она головой в сторону горки.

– Да, во 2А, – гордо сказала Оля.

Мира насупилась, она считала, что ашки все зубрилы и ботаники, они с Аней учились во 2Б, между классами наметилось тайное противостояние.

– Но я только неделю туда хожу, мы недавно переехали, – продолжала Оля, – а вы?

– Мы – во 2Б,– поспешила ответить Аня, пока подруга не ляпнула какую-нибудь глупость, она уже успела привыкнуть к резкости Мирославы и сглаживала острые углы,– жалко, что не с нами, но мы же будем дружить?– она вопросительно глянула на Олю. Каким-то шестым чувством девочка чуяла, что новая знакомая очень интересная. Аня всегда тянулась к людям, ей хотелось иметь много – много друзей, как у мамы. Анина мама держала около телефона толстую серую записную книжку, там были номера на любой случай жизни: врачи, учителя, бухгалтеры, пожарные, строители, водители, пара милиционеров. Стоило ей подойти к зеленому, пузатому, дисковому агрегату, как любая проблема разрешалась. Аня точно знала: чем больше знакомых- тем проще жить.

Оля улыбнулась. Ей было страшно неуютно в новом классе. Она еще не успела с кем-то сдружиться. Очень волновалась, что у нее ничего не получится. Ребята сторонились ее. Во-первых, к новеньким всегда относятся настороженно. Во-вторых, Оля прекрасно писала, очень бегло читала, выполняла задания быстрее всех. Ей было трудно ждать, пока остальные закончат. Она старательно сдерживала себя, но из-за этого сильно ерзала на стуле. Он предательски скрипел, привлекая внимание! Все видели, что она уже закончила. Учительница не добавляла радости, она подходила, смотрела в Олину тетрадь и начинала ее расхваливать. Девочка ужасно стеснялась.

Мира недовольно взглянула на Аню. Она ревностно блюла их дружбу и принимать кого-то третьего ей не хотелось. Если бы Оля училась в их классе, то войны было бы не миновать. Но пока она в ашках, можно быть великодушной и позволить ей с ними гулять, в клане врагов должен быть кто-то свой.

– Эй, мелюзга, вы чего здесь расселись, а ну ка, шуруйте отсюда! – раздалось где-то из темноты гаражей. Между ними показалась четверка парней, они дымили вонючими папиросами, в руках у них были темные бутылки. Один нес на плече гитару. Зелёная шапка с помпоном, большие детские глаза с пышными ресницами, никак не вязались с образом дворового хулигана. Мальчишки быстро приближались. Оля и Аня встрепенулись, как дикие птицы. Мира осталась сидеть на месте, словно ничего и не слышала.

– Че какие тугие -то, я же сказал, шасть отсюда, – повторил парень, плюнув в сугроб.

– А я тогда папе твоему расскажу, что ты, Вовка, куришь, – капризно протянула Мира.

Мальчишка быстро бросил бычок в сугроб и задавил ногой.

–Мирка, козявка, ты что ли? – весело воскликнул он.

Мира радостно улыбнулась, во рту у нее не хватало одного переднего зуба. Он выпал всего три дня назад, девочка еще не осознала, как забавно выглядит со стороны, и не стеснялась себя. Вова был сыном друга ее папы. Он часто приходил к ним домой, они отмечали вместе праздники. На этот Новый год Мира сшила ему маленького пушистого зайчика. Вовке было 12, он казался девочке очень взрослым, его отличал не погодам высокий рост. Мира всегда удивлялась, в кого же он такой длинный. Ведь его мама и папа отнюдь не тянули на каланчу.

– Так что, можно нам остаться? – спросила Мира.

Оля и Аня стояли затаив дыхание, они еще никогда не сидели в обществе таких взрослых мальчишек, им, восьмилетним девочкам, это казалось просто невозможным.

– Ну ладно, шантажистка, оставайтесь, но чур не ябедничать и не мешать, – сказал он, грозно взглянув на девчонок.

Пацаны уселись на трубы. Один с красными руками, покрытыми цыпками, отсыпал Ане семечек. Вовка начал играть на гитаре. Песня была ужасная, но девчонки следили за ним как завороженные.

Ты звалась королевою,

Ты была недотрогою.

Помнишь в годы школьные,

Дрались за тебя.

А теперь другая ты,

По рукам кочуешь ты,

Не могу поверить я,

Что любил тебя.

А теперь ты нежная

Королева снежная,

Распустила волосы

По белым плечам, по белым плечам.

Распустила волосы,

Но не слышно голоса,

Потому, что заняты, губы у тебя, губы у тебя.2

***

Аня прокралась в прихожую, мама сидела на кухне с подругой, сегодня у нее в гостях была удивительно красивая тетя Женя. Ее шубка, пахнущая сладкими, конфетными духами висела на деревянных плечиках. Аня хотела повесить рядом свою мокрую куртку, но не решалась. Белый пушистый длинношерстный мех так и манил девочку, она аккуратно одним пальчиком дотронулась до нежного ворса. «Нет, рядом с такой красотой я свою грязную куртку вешать не буду», – подумала Аня. Кинув куртяшку в угол, она на цыпочках подошла к двери кухни.

– Да, -задумчиво говорила мама, – шуба, конечно, потрясающая, но и синяк под твоим глазом впечатляет. Может уйдешь от него?

– Уйдешь от него, как же…, – сокрушалась Женя, – ты что не знаешь, какой он! Убьет и глазом не моргнет. Одна надежда: может пристрелит его кто… Рита, погадай мне, а…– попросила она.

Аня шустро юркнула в свою комнату. Мама не любила, когда дочка подслушивала взрослые разговоры. Но Аня все равно не могла удержаться. Она знала, что мужчина, с которым живет тётя Женя, – бандит. Он был старше маминой подруги лет на 10, ездил на большой, похожей на бегемота, лупоглазой черной машине, очень много курил и носил кожаную куртку. Женя работала модельером в одном из городских ателье, а Анина мама подрабатывала там вечерами- ставила моделям хореографию. В юности она профессионально занималась бальными танцами, и теперь это приносило ей небольшую прибавку к крохотной зарплате. Аня три раза в неделю ездила с мамой в это ателье, крутилась возле моделей. Они производили на девочку колоссальное впечатление. Высокие, нарядные, словно живые Барби плыли по сцене, их длинные ноги на высоких каблуках блестели в ярком свете. Круг за кругом они дефилировали по узкому помосту, а когда все заканчивалось, за каждой из них непременно приезжал красивый автомобиль, и они уносились в туман. А Аня с мамой шли на троллейбус и очень долго тряслись в нем домой.

***

Оля сидела около мамы и вязала носок. Ей нравилось мелкое подрагивание спиц. Ее рыжий кот притаился и прыгнул на клубок, упал на спину, схватил его передними лапами, на задних он выпустил длинные когти и начала терзать нитки. Мама толкнула проказника ногой. Он обиженно заурчал и снова спрятался за ножкой стола, готовясь к очередной атаке. Папа Оли сидел в кресле и читал газету, он поднял свои грустные, усталые глаза над сероватыми, испещренными мелкими буквами страницами, внимательно посмотрел на кота. Ему не давала покоя статья, если бы Оли не было дома, то он непременно зачитал бы текст жене. Он опять перевел взгляд на расплывающиеся под пальцами грязно-серые буквы:


СЕЛО-КОНЦЛАГЕРЬ

Новый тип российского госустройства

«На освобожденных территориях в Чечне люди выживают вопреки предложенным им обстоятельствам…

… На вопросы «Новой газеты» отвечает один из тех, в чьих руках сегодня находится пусть небольшая, но все-таки реальная власть в Чечне. Иса Мадаев – глава администрации и военный комендант одного из самых крупных селений Чири-Юрт Шалинского района, расположенного в предгорьях знаменитого Аргунского ущелья

История Исы и его родного Чири-Юрта типична для современной Чечни…»– мужчина поморщился. «Как это может быть типичным?! Какое дикарство…», – думал он, продолжая читать.

«Чири-Юрт считается официально «освобожденным» уже месяц – с 12 декабря. Но тем не менее жизнь здесь нормальной никак не назовешь – нет ни мира, ни войны, ни еды, ни пенсий, ни света, ни покоя. Ни старая власть от Масхадова, ни новая из Гудермеса никак себя не проявляют. Части МВД и МО стоят вокруг плотным кольцом, не входя в селение и запрещая кому-либо из местных жителей покидать очерченную их блокпостами территорию. Тем временем в Чири-Юрте скопилось несколько тысяч беженцев из горных районов, и каждый день их число увеличивается. Людей надо кормить, поить, одевать и лечить. Больница разгромлена, в школу поселили беженцев…

– Не совсем понятно, почему вы все-таки отправились в Москву, а не в Гудермес – ведь там находится постоянное представительство президента РФ в Чечне, возглавляемое Николаем Кошманом?

– Мне кажется, это так называемое новое правительство из Гудермеса боится нос высунуть. Три недели через военных, которые стоят вокруг нашего села, я вызывал хоть кого-то из сотрудников Кошмана. Говорил командирам: если мне запрещено ездить через ваши блокпосты, то сами привезите новую власть в Чири-Юрт, пусть посмотрят, как мы живем! В конце концов пригласите нового префекта Шалинского района Шерипа Алихаджиева, которого вы назначили!

Все мои просьбы оказались бесполезны. Префект не приехал – я так и не знаю, что это за человек».

Папа вздрогнул: «Вот оно! снова, никто не приехал, до людей нет никакого дела!», – крутилось в голове у мужчины. Он встряхнул газету, зло выдохнул. Жена перевела на него удивленный взгляд.

– Что ты читаешь? – озабоченно спросила она.

– «Новую газету», вот, послушай, как живут в Чечне, -его всегда спокойный уверенный голос зазвенел:

«Я их спросил: «Мужики, вы считаете себя новой властью?» Они ответили: «Да». Тогда я сказал: «Так сделайте же для беженцев хоть что-то! Посмотрите, как трудно им приходится!»

Джамалханов в ответ почему-то поблагодарил меня, что я остался в селе и не ушел в горы. А потом укатил на своем бронетранспортере прочь – с тех пор ни ответа от него, ни привета. Разве гражданское правительство может ездить на бронетранспортерах?! О Кошмане и его представительстве люди у нас в селе говорят так: «Как деньги крутить – они тут как тут. А надо помочь – их нет». Кстати, уже после визита Джамалханова в Чири-Юрт я несколько раз посылал в Гудермес к Кошману своих людей с теми же просьбами – и все безрезультатно. Там продолжается дележка портфелей, ни от кого даже не добиться, кто за что отвечает. А ведь голодные-холодные люди не могут ждать…

– Но хотя бы раз в Чири-Юрт привозили гуманитарную помощь? Новая власть помогала мукой? Сахаром? Деньгами?

– Ничего не было. Абсолютно. Ни пенсий. Ни пособий. Ни риса. Ни хлеба. Выживаем как можем. Единственное, что радостного произошло за прошедший после «освобождения» месяц, так это командир СОБРа Юра (свою фамилию он нам не говорит, хотя человек хороший оказался) куда-то съездил и добился, чтобы в село газ пустили – ведь жителям запрещено выходить за околицу и рубить близлежащий лес, чтобы топить печки.

– А как вам объясняют, почему запрещено?

– Никак. Просто солдаты говорят: у нас приказ никого не выпускать. И все, от ворот поворот. Мы там настоящие заложники. Когда таким образом прошло три недели, я понял, что надо ехать в Москву просить о помощи – мы просто не выживем.»

Мужчина взглянул на жену. Ее бледное лицо, выражало глубокую скорбь, губы сжались в тонкую линию:

– Ты понимаешь, они людям дрова не разрешают добывать, отрезали от всего мира, что это за борьба такая с террористами, сами они кто тогда? – вопрошал мужчина, его ресницы дрожали, рот исказился в гримасе гнева.

Оля никогда не видела папу таким рассерженным.

– Пап, а Чечня – это где? – спросила девочка.

– На Кавказе, недалеко от Ставрополя, помнишь, прошлым летом к тете Лоле ездили? – отрывисто ответил папа. Оля огорчилась, всегда мягкий и добрый, он никогда так с ней не разговаривал. Она почувствовала себя лишней. -Вот там, – чуть более спокойно добавил он.

– Может не надо больше? – потирая ладонью нос, указывая глазами на дочь, спросила супруга.

– А что не надо-то? Нет уж, ты послушай:

« —Работают ли сотрудники МЧС и ФМС? Каков сейчас порядок приема беженцев? Существует ли он вообще? Кто, например, объясняет беженцам, куда им идти дальше, где их ждут?

– Ничего этого не существует. Никакого порядка нет. Никто беженцев не ждет и ничего не объясняет – ни им, ни мне как главе администрации того населенного пункта, где они вынуждены скапливаться. Думаю, власти только потому отреагировали на крик вокруг ультиматума Грозному и вынуждены были демонстрировать палаточные лагеря для гражданского населения, что выборы подкатывали. Теперь 19 декабря позади, Путин превратился в и.о. президента – и в южных районах Чечни ни о каких лагерях и цивилизованной встрече беженцев речи нет. Люди просто приходят в Чири-Юрт, потому что хотят спастись – горы ведь жгут напалмом. Я распорядился селить их в нашу школу. Говорю жителям: несите им еду. Вот так и живем.

– Как вам кажется, а у военных на блокпостах вокруг вашего села есть информация о том, куда направлять потоки беженцев из горных селений, чем их кормить, где обустраивать?

– Нет, конечно. Они в таком же вакууме – выживают подручными средствами. Военные приходят ко мне за тем же самым, что и беженцы: хлеба дай, воды дай, помоги… Подвозят провиант им очень плохо. Мы солдатам хлеб печем на нашей сельской пекарне! Правда, договорились, что муку военные приносят свою – по-другому невозможно…»

– Пап, а получается там ничего нет, людям есть нечего и помощь не пускают? – с ужасом спросила Оля.

– Именно, -ответил отец, -а военных местное население еще и обеспечивать должно, выходит, что у них нет ничего своего! – продолжал распаляться отец, – а вот это тебе нравится: «Допустим, из батальона МВД как-то ночью убежали два солдата – сказали, что на блокпосту произошла драка с «дедами», и они боятся возвращаться. Спасаясь, солдаты пришли в нашу школу, где жили беженцы. Те их напоили чаем, обогрели, а утром – ко мне: «Иса, двое солдатиков у нас. Как быть?» Я велел привести их в администрацию, и десятки людей видели это. Как положено, все случившееся зарегистрировал, написал депешу в отделение Красного Креста, чтобы оттуда в соответствии с международными конвенциями сообщили о случившемся семьям беглецов. Дальше позвал командира СОБРа, который стоит у села, сказал ему: в батальоне – ЧП, вот солдатики, давай расписку, что из моих рук ты их получил живыми и здоровыми, проведи расследование… Так все и обошлось миром.

Кстати, по ночам наш отряд самообороны поквартально патрулирует улицы села. Установлена очередь на дежурства – точно так же, как было в Москве после взрывов.

– Но ведь ночами передвижение запрещено? Не боитесь, что солдаты начнут стрелять по вашим дежурным?

– Я откровенно предупредил командиров, что у нас должны быть свои собственные блокпосты, нам так спокойней – мы хотим уберечься и от боевиков, и от военных, и от возможных провокаций, и от предательств. И сказал так: «Пусть ваши люди не стреляют по ним, а наши не будут стрелять по вашим позициям».

– Подействовало? Неприятных инцидентов не было?

– Ни разу. Когда военные только пришли на наши окраины, той же ночью двое солдат с оружием – село грабить. Я их задержал. Честно говоря, они несли только съестное – хлеб домашний, сыр. Сказали мне: «Мы проголодались». На следующее утро я пошел к их командиру, попросил: «Если вам что-нибудь надо, лучше днем говорите, чтобы ночью с оружием в село никто не заходил». Хотя наши жители в целом терпеливо ждут политической развязки всего происходящего, но не все же в селе разумные люди… Бойцы моего отряда самообороны, конечно, контролируют обстановку, но на кого ночью солдаты нарвутся – неизвестно. Так как они с оружием, кое-кто может убить только из-за него – автомат сейчас продается в Чечне за 300–350 долларов.

– И командир, с которым вы говорили, вас понял?

– Да. Они же взяли мое село не с боем, так почему бы не понять? На местном уровне всегда можно договориться… Я считаю, только высшие генералы типа Шаманова кровожадные. А за солдатиков отвечают ротные и комбаты, и им не хочется терять своих людей.»

Папа отбросил газету:

– Нет, это просто невозможно! – взрываясь окончательно воскликнул он и выскочил из комнаты. Мужчина не понимал, как можно жить в этой стране, где такое скотское отношение к людям, почему супруга боится уехать и изменить жизнь, ведь хуже, чем здесь, вряд ли где-то может быть. Мама Оли встала и вышла за мужем.

Оля подождала несколько минут, потом быстро встала, взяла замятые отцом страницы, расправила их и начала читать:

«– Чего хотят люди в Чири-Юрте? Чьей победы? Какого будущего?

– Люди сейчас в таком отчаянном положении, что хотят одного: чтобы их не убивали. Подумайте сами, ну о чем мечтали в концлагерях?

– О том, чтобы выжить.

– И у нас точно так же. Каждое село теперь – концлагерь. Внутри перемещение более или менее свободное, но за околицу сунуться нельзя. Проход в село с 12 до 16 – таков приказ откуда-то сверху. Чей конкретно, нам не говорят. Если беженцы пришли раньше 12 или позже 16, им лучше не соваться. Я спрашиваю военных: «А почему «нельзя?» Они ничего не отвечают.

– Так в Чири-Юрте какая власть – федеральная или чеченская?

– Чеченская. Я подчиняюсь только своим сельчанам, больше никому. Ни Моздоку, ни Москве, ни Масхадову. Это произошло потому, что мнение чириюртовцев мне дороже всех: когда я умру, они придут на мои похороны, и там не будет ни Кошмана, ни Масхадова, ни Путина.

– В ваших словах есть противоречие: вы же сами говорите, что живете в концлагере – значит, полностью под властью военных?

– Нет, мы просто приспосабливаемся в целях выживания. Офицеры, с которыми село вынуждено жить бок о бок, все прекрасно понимают, что у нас власть только чеченская, что мы их не любим, терпим до поры. Военные знают: реальная наша власть – не они. Иногда офицеры лишь нам говорят, что охраняют нас от боевиков.

– А вы разве так не считаете?

– Я считаю, что боевики – бандиты, а федералы – каратели. Машины из села в село едут – их расстреливают. Автобусы с беженцами – тоже расстреливают! Бойцы шамановской группировки поступают по отношению к мирным жителям по-садистски, а трошевской – нормально себя ведут. Значит, все зависит не от политики, а от чьих-то генеральских настроений.»


Анна ПОЛИТКОВСКАЯ

10.01.20003

Оля задумчиво разглядывала фотографию на развороте, когда мама вернулась в комнату.

– Дай сюда эту гадость? – нервно потребовала мама, отбирая у дочери газету. Она с силой дернула ее из Олиных рук. Тонкая бумага порвалась и порезала девочке палец. Оля ойкнула, но мать этого даже не заметила: «Почему папа так разозлился? Что происходит в этой непонятной Чечне? Почему родители ссорятся из-за этого?»

Мама Оли была не на шутку встревожена. Она волновалась, что этот переезд будет не последним, мужа пригласили читать лекции в США, а если он не вернется? Страх пронзил лоб длинной вертикальной морщиной, которая упиралась в переносицу, прибавляя женщине 10 лет.

– Как погуляла? – натянуто спросила женщина.

– Хорошо, -пытаясь ободрить маму, ответила Оля, – я познакомилась на горке с двумя девочками. Одну зовут Аня, а вторую – Мира. Они учатся во 2 Б. А Аня живет рядом с остановкой в этажке напротив парка.

– Замечательно, – удовлетворенно кивнула мать, продолжая пребывать в своих мыслях.

***

Мира помогала маме на кухне, когда в прихожей раздался скрежет и тяжелый стук. Это папа вернулся с работы. Он вновь был не очень трезв. Ругаясь на все лады, он отогнал черного пса, вертящегося под ногами, прошел на кухню и сел на табурет.

– Денег нет, – изрек он, обращаясь к жене, – и не будет, Бригадир все пропил.

– Вместе с вами? – зло ответила супруга.

Мира выскочила из комнаты, она знала, что сейчас начнется. Каждый раз, когда папа являлся в таком виде домой, они с мамой ссорились. Один раз мама даже выгнала его из дома. В крохотной квартире было не так-то просто найти место, в котором можно спрятаться от этого ужасного ора. Она забралась в кладовку, прихватив розовый Cosmopolitan, устроившись под вешалкой и заткнув уши ватой, раскрыла страничку с модой, девочка просто обожала шить. Всех своих кукол Мира одевала с иголочки. У ее ног пристроился старый черный пес.

Июль 2000 год.

Закатное солнце осветило красноватые стволы высоченных сосен, прошлось по длинным веткам и тонким иголкам, медленно переползло с их кончиков через марлю, прикрывающую от мух открытую створку окна, в маленькую комнату под самой крышей. За день она изрядно накалилась и теперь отдавала тепло почти как печь. В комнате пахло сушеной ромашкой и зверобоем, перегревшейся побелкой и старым, прелым линолеумом. Аня сидела в кресле, отделанном синим дерматином, оно было придвинуто к колченогому столу, покрытому зеленой льняной скатертью, на котором стояли графин с водой, небольшой магнитофончик, банка с козьим молоком и тарелка полная лесных ягод. Из приемника играло «Русское радио». Только что закончился вечерний выпуск новостей. Рассказывали про теракты в каком-то Гудермесе. Аня зачерпнула ложкой чернику: «Как скучно, делать совсем нечего, новости эти. Бррр, кто их только слушает? А название, как из книжки «Легенды и мифы Древней Греции», только там Ахиллес, интересно, что за место?» Но мысли даже не успели оформиться во что-то более вразумительное. Их спугнула песня группы «Секрет». Аня обожала гитарные переборы. Ее папа в свои редкие визиты доставал из-за шкафа гладкую, полированную гитару. Они вместе пели песни из «Бременских музыкантов». Последний раз отец навещал дочку как раз перед самым отъездом. Они даже ходили кататься на катамаранах и ели сладкую вату. Ане было ужасно весело с ним. Отец не был таким строгим и требовательным как мама, он много улыбался и все разрешал, когда папа уехал, она очень жалела, что папа с ней не живет. Сейчас, услышав песню, девочка моментально оживилась. Она болтала ногами в такт музыке и подпевала:

В жарких странах,

Где рассветы в океанах прячут лето,

Твой дышит прибой


Не для меня-

Прощай.

Капитаны

Слышат звёзды,


Их обманам поверить просто


Твой остров чужой не для меня- прощай…4


Но и это занятие ей быстро наскучило, она соскочила на пол, протиснулась между старой с растянутой панцирной сеткой кроватью, которую пытались улучшить с помощью щитов, но это не только не делало ее удобнее, а скорее производило обратный эффект, и колченогим столом к подоконнику.

Раз в год, летом, Аня приезжала в крохотный поселок городского типа, где мама работала в оздоровительном лагере для сирот. Обычно вечера проходили гораздо веселее: устраивались дискотеки и показы фильмов. Именно здесь Аня впервые увидела «Титаник». Взлетая на качелях, она распевала что-то невнятное, но голосом почти точно улавливая интонации Селин Дион. Каким-то чудом на рынке в базарный день Ане удалось упросить маму купить ей белый топик с портретами Роуз и Джека. Единственное, что огорчало девочку, что на ней топ не смотрится так же эффектно, как на девчонках постарше, у которых уже оформились грудь и талия. Сегодня был пересменок, часть сотрудников уехала в город, сопровождая шумные отряды подростков, а Анина мама осталась готовить корпус к новому заезду. Аня маялась бездельем целый день. Утром она рисовала, в обед висела на лазилках с деревенской подружкой Мариной, потом мама смогла выкроить время и сходить с ней на реку. Но сейчас Ане было отчаянно скучно: ее приятель по играм уехал, а местных ребят загоняли домой в 7. К восьми на лавках перед столовой собиралась деревенская шпана и солдатики из спрятавшейся в лесу воинской части. Они пили пиво, грызли семечки, иногда дрались и лазили в окна к отдыхающим девчонкам. Но сейчас, из-за пересменки, никого не было. Только громкий треск кузнечиков аккомпанировал заходящему солнцу.

Опершись животом на облупившийся подоконник, Аня слегка отодвинула марлю и выглянула на улицу. Под окнами их четырехэтажного здания с двумя подъездами прогуливался невысокий мужчина, он был одет в легкую белую рубашку в тонкую полоску, синие, когда-то парадные, но уже изрядно потертые брюки, в руках у него был маленький букетик полевых цветов. Аня хихикнула, она знала, кто этот дядька, и чего он ждет. «Какие странные эти взрослые, – подумала девочка, – все время они придумывают себе сложности и проблемы, неужели нельзя просто так, без всяких глупостей ходить в гости?»

Загрузка...