И солнце взойдет. Он

Глава 10

Энтони Ланг бросил последний взгляд на обожжённые кисти, со свистом вытолкнул воздух сквозь плотно сжатые зубы и на мгновение прикрыл глаза. Внутренний спор вышел кратким и продуктивным. Большие руки крепко подхватили Рене за талию и настойчиво усадили на ближайшую скамью, после чего Ланг повернулся к замершей неподалёку Роузи. Ему хватило одного только кивка в сторону двери, чтобы медсестра мгновенно поняла молчаливый приказ и скрылась в коридоре. Где-то вдалеке загремели железные ящики с лекарствами. Убедившись, что проблемная подопечная не собирается падать в обморок или, не дай бог, продолжать спор, Ланг обратил внимание на притихших врачей.

По раздевалке пробежала волна, когда под взглядом главы отделения каждый из присутствующих невольно отшатнулся, но затем стало тихо. Настолько, что было слышно, как из пострадавшего шкафчика капала на пол вода. Рене перевела взгляд на чёрное от копоти нутро, где ярким пятном по-прежнему желтели остатки пальто, и в отчаянии стиснула пальцы. Вопреки любому здравому смыслу было жалко не руки, одежду или милые сердцу мелочи, а те самые конспекты – тетради, листы, выписки из протоколов операций. Она скорбела о знаниях, которые достались ей потом и, пора сказать прямо, собственной кровью. Неожиданно на плечо легла тяжёлая ладонь, и Рене вздрогнула. Вскинув голову, она встретилась взглядом с доктором Лангом и молча кивнула. Всё в порядке. Она в порядке.

Касание почти сразу исчезло, хотя ощущение теплоты в том месте осталось. Это было странно, и притом удивительно обнадеживающе. Тем временем глава отделения легко перешагнул два ряда скамеек и оказался около грустного шкафчика. За спиной опять хлопнула дверь, и пробежавшим по раздевалке сквозняком притянуло запахи мокрой бумаги, обуглившейся краски и горелого пластика, а Рене вдруг поняла, что вот так оно и вспыхнуло. Поток воздуха, обратная тяга и человеческая глупость – её или кого-то другого – неважно.

Неожиданно тишину раздевалки прорезал душераздирающий скрип, когда Ланг двумя пальцами толкнул отсыревшую металлическую створку. Она качнулась, вернулась назад под раздиравшие барабанные перепонки скрежет и визг, а затем ещё раз… и снова. Ланг качал её долго, пока некоторые не зажали уши руками, но большинство даже не шевельнулось.

Наконец, убедившись, что всё внимание приковано только к нему, глава отделения прикрыл дверцу, отчего та издала совсем уж мучительный вой, и задумчиво уставился на чёрные надписи. Вопреки огню и химической пене те не потускнели. Даже не стёрлись! Ланг изучал их внимательно, словно это был дивный образец искусства. Рене же вдруг ощутила, как правой руки коснулось что-то холодное, а потом в другую ладонь ткнулся пакет с сухим льдом. Шёпотом велев прижать его поплотнее, рядом уселась Роузи и приступила к осмотру. А Ланг заговорил.

– Мистер Холлапак, будьте так добры, выключите свет, – произнёс он, не отрывая задумчивого взгляда от одного из обгоревших листков. Но тут лампы резко погасли, по комнате пробежал ропот, а Рене непонимающе дёрнулась. Роузи схватила её под локоть, и в этот же момент тепло в месте давно разорванного прикосновения на плече усилилось, а вспыхнувшая искра паники потухла.

В раздевалке стало темно. Прямо, как той ночью, когда Рене осталась один на один со своими кошмарами. Ни света от экрана смартфона, ни блика пейджера, только незрячая чернота и тяжёлая поступь, которая нарушала воцарившуюся тишину. Ланг неторопливо двигался по раздевалке, и казалось, что ему не нужен ни свет, ни ориентиры, когда чёрным аспидом его высокое, гибкое тело скользило меж замерших жертв. Рене не сомневалась, что он видел каждое искажённое страхом лицо, каждый тревожный взгляд. Ланг опутывал, завораживал монотонным шелестом ткани, ровным дыханием и, конечно же, голосом, в чьей гипнотической власти она больше не сомневалась.

– Я хочу рассказать вам одну историю, – донёсся почти шёпот… вздох самой темноты, и Рене закрыла глаза. – Давным-давно, в маленькой деревушке жил на свете старик. Никто не знал, откуда он взялся. Просто однажды пришёл он в селенье да занял пустой дом на отшибе, где коротал последние дни своей старости. Поговаривали, он был кузнецом. Что руки его ценились отсюда и до самых гор. И не было ему равных. Быть может, и врали. Или же нет. Кто теперь разберёт?

Глава отделения неожиданно прервался, и Рене открыла глаза. Чернота вокруг стала гуще, и только лёгкое дуновение воздуха выдавало, где теперь Ланг. Неожиданно послышался хриплый вздох, неровная поступь чужих шагов, а потом вновь стало тихо. Был только голос.

– Время шло. Старик день ото дня становился слабее, но всё так же смотрел в синее небо синими, как то самое небо, глазами. А те не выгорели и под тысячью увиденных ими солнц. И вот однажды замер старик на ступенях своего дома, взглянул в очередной раз на небосклон, да так и остался сидеть на крыльце до самого вечера. С тех пор он выходил каждое утро и возвращался лишь затемно, когда старые глаза слезились уже от усталости. Долго следили за ним жители той деревушки и удивлялись, ведь на любой их вопрос – что он там видит? – старик отвечал только одно. Каждый день он твердил, что смотрит в синее небо и на жёлтое солнце, любуется белым пером облаков.

Голос вновь оборвался, но теперь всё тело Рене напряглось в ожидании непонятно чего. То ли развязки, то ли страшного продолжения.

– Сначала над ним потешались, – негромко продолжил Ланг, который неожиданно оказался совсем рядом. И она почувствовала, как шевельнулась, не выдержав, Роузи, но тут же снова застыла. – Старика просили не городить чушь и откровенно смеялись. Но чем больше проходило дней, тем сильнее становилось людское непонимание. Как можно увидеть синее небо и жёлтое солнце, если на землю падает снег, льёт мерзкий дождь или вовсе весь мир поглотил серый туман? Но старик лишь улыбался и просил посмотреть на это прекрасное небо. Люди начали злиться. Они называли его обманщиком; пустили сплетни, что он совсем сумасшедший. И тогда нашёлся один, кто взялся доказать, что не бывает неба над тьмой облаков; что нельзя разглядеть то, чего нет. Схватил он охотничий нож да выколол синеву глаз с лица старика. А тот лишь улыбнулся, задрал голову вверх и вновь уставился на лазурное небо, где вставало ярко-жёлтое солнце. Потому что среди всех этих зрячих даже пустые глазницы видели больше, ибо нельзя ослепить уже однажды слепого.

Ланг наконец замолчал, но Рене всё ещё не могла даже вздохнуть. Тишина стала абсолютной, и потому прозвучавший в ней смешок заставил всех вздрогнуть.

– Быть во главе толпы так воодушевляет. Да, Хелен? Ты воображаешься себя едва ли не гласом Господним… Этакой Жанной Д’Арк. Даже оружие нашла себе под стать.

– Я не понима… – начала было стоявшая где-то слева медсестра, но её немедленно перебило змеиное шипение.

– Ложь!

– Нет!

– Сколько вас было? Десять или больше? Я сумел опознать семерых в этих замечательных надписях на шкафчике, и среди них нашёлся даже один предатель. Да, мистер Холлапак?

Рене вздрогнула. Что? Франс? Не может быть! Он её спас, не выдал на планёрке и предупредил о Дюссо… Господи, а ему-то что она сделала? Рядом рассерженной лесной кошкой заворчала Роузи. Наверняка подруга уже выпускала клыки, чтобы впиться в шею темнокожего резидента, но Ланг успел первым. Рене услышала шорох ткани, чей-то всхлип и вкрадчивый голос:

– Ты так жалок, мистер-шмистер Хулахуп, и воняешь паникой, точно дерьмом, каким и являешься. Это же ты выдал им код от шкафчика, да? Увидел его в тот самый день, когда так боялся обмочиться.

– Н-нет, сэр… я н-не…

– Ложь… – От яростного шипения вздрогнула даже Роузи. – Чем тебя пугали? А, главное, кто?

Ланг замолчал, а в следующий миг дверь в раздевалку стремительно распахнулась, и в комнату ввалились громко хихикавшие Дюссо и Клэр. Похоже, подруга Хелен не стала долго переживать о потере любовника и успела завести себе нового. Она смачно поцеловала ведущего хирурга в губы, после чего наконец заметила нечто неладное и недоумённо отстранилась. Пара замерла напротив побледневшей до синевы Хелен, которую по всем законам дешёвой театральщины упёрлась полоса света из коридора. Она же осветила горелый шкафчик. Клэр метнула на него быстрый опасливый взгляд и, кажется, вздрогнула. Вид покрытого копотью нутра оказался весьма впечатляющим. Ланг тихо хмыкнул.

– О, а вот и нож. Такой же тупой и безмозглый, – едва слышно произнёс он, но в переполненной раздевалке его услышали все. Дюссо было дёрнулся, но быстро оценил обстановку и фальшиво улыбнулся.

– У нас репетиция вечеринки на Хэллоуин? – нарочито весело спросил он, оглядев напуганные лица присутствующих.

Дюссо корчил удивление, но Рене видела, как в кармане халата его рука сжалась в кулак. Неужели он тоже в этом участвовал? Захотелось спрятать лицо в ладонях и убежать. Теперь она понимала, почему Ланг так хотел отправить её прочь. Просто знать, что тебя ненавидят, не страшно. Но услышать самой – та вещь, с которой не так просто сразу смириться. Это как взять пистолет и выстрелить в человека, если раньше палил исключительно из рогатки по пустым банкам. Убивает. Рене прикрыла заслезившиеся от яркого света глаза, а затем отвернулась.

– Можно сказать и так. Сплачиваем коллектив. Укрепляем командный дух, – тем временем раздался из темноты ленивый голос, а тепло на плече неожиданно усилилось. Захотелось уткнуться лицом в знакомые твёрдые костяшки, но Рене ощутила лишь собственное плечо. Ланг же продолжил: – Хорошо, что вы соизволили почтить наше собрание своим присутствием. Без вас кое-чего не хватало.

– Мы были у пациента, – торопливо откликнулась Клэр, которая мгновенно всё поняла. Испуганный взгляд тёмных глаз скользнул по обгоревшим вещам, задержался на Рене, а потом остановился на Хелен.

– Разумеется, – протянул Ланг. И в одном его слове было такое количество яда, что Рене передёрнуло. Итак, время сказок закончилось, пришла пора платить за представление.

По-видимому, это же понял Дюссо, потому что немедленно отступил в сторону, бросив подружку. Глава отделения усмехнулся, но ничего не сказал, только перевёл взгляд на трёх оставшихся действующих лиц. Франс с блестевшим от пота лицом замер между Хелен и Клэр, а те остались стоять друг напротив друга и, похоже, очень хотели сбежать. Но тут позади них отзвучали сухие шаги, словно обратный отсчёт, и доктор Ланг, обогнув импровизированную сцену, небрежно прислонился к косяку распахнутой настежь двери. Он скрестил на груди руки и вытянул вперёд длинные ноги, чем окончательно отрезал путь к отступлению. И его профиль настолько контрастно смотрелся на фоне бледных больничных стен, словно то был провал в личный космос. Чёрное и белое. Монохром без серых оттенков, которые могли бы дать шанс двум заговорщицам и одной пешке. Но из того, что Рене поняла за последние дни, Энтони Ланг не признавал полумер ни в жизни, ни в работе, ни в каких-либо решениях. Он отсекал лишнее без раздумий и колебаний.

– Когда была подброшена зажигательная смесь? – спросил он обезличенно, но Клэр выдала себя сама.

– Это была не я…

– Дура. Господи, какая же дура, – прошелестел ласково голос. – Дюссо, надеюсь, ты не увлекся ей слишком сильно. Боюсь, идиотизм заразен.

Вышло грубо, а по мнению Рене, даже слишком. Внутри Ланга скапливалась едкая злость, и надо было бы прекратить набиравшее ход линчевание, но довольная Роузи остановила попытку.

– Нет-нет, – зашептала она. – Подожди. Я хочу насладиться.

Тем временем ведущий хирург хмыкнул, но промолчал.

– Скажи, Клэр, в какой момент из безобидной твари, что гадила мне по мелочам, ты превратилась в гадюку? Я закрывал глаза на периодическое воровство наркоты, на подмену рецептов, даже деньги специально оставлял на столе, чтобы тебе не пришлось шариться у меня по карманам. Ты была мелкой, но удобной дрянью. Шлюхой, которая с чего-то решила, будто стоит дороже оклада.

– Не смей меня оскорблять, Энтони! – процедила Клэр. Под взглядом собравшейся толпы её трясло мелкой дрожью от стыда и унижения, но она шагнула вперёд. Но Ланг лишь хохотнул.

– Уймись. Чего тебе не хватало? Приключений? Власти?

– Тебе ничего не доказать…

– Ты убийца, Клэр. Дерьмовая, как твоя душонка, но всё равно убийца. Из-за тебя сегодня мог погибнуть человек!

Рене заметила, как скривился Дюссо, и покачала головой. Неправильно. Так поступать было совершенно неправильно, но кто станет сейчас её слушать? Точно не Ланг. В конце концов, это его люди и его отделение. Порядок здесь он должен навести сам.

– Я знаю, что ты чувствуешь, – шепнул Ланг и вдруг резко шагнул к Клэр. Крылья его носа раздувались в предвкушении скорой расправы, и Рене почувствовала, как из самых дальних углов в груди собирается угольная чернота. Вязкая. Душная, точно забившая лёгкие сажа. – Ты боишься. От тебя разит страхом, как потом после случки. И правильно, потому что одно только слово, и твоей карьере наступит конец.

Сердце Рене едва не оборвалось, когда она увидела обезумевший взгляд повернувшейся к ней медсестры. А потом всё случилось так резко и сумбурно, что все растерялись.

– Это не я! – взвыла Клэр, бросаясь к Лангу. Она пыталась ухватить его за руки, но он лишь брезгливо скидывал цепкие пальцы. – Это была идея Хелен. Она велела стащить ключ… поджечь… запереть… Я не хотела! Не думала! Франс достал код, рассказал про бумажки. Я ничего не делала! Клянусь! Мне сказали, что надо лишь спалить её дурацкие конспекты и ничего больше… Это всё они! Я не хотела… даже не знала! Не понимала…

Клэр уже почти висела на Ланге, когда неожиданно пошевелилась Хелен и дёрнула подругу за руку, вынудив повернуться. Воздух взорвался хлопком пощёчины.

– Заткнись, идиотка! – рявкнула она, но добилась лишь того, что Клэр заголосила ещё громче.

– Тварь! Ненавижу тебя! Только и можешь завидовать каждому. Но я расскажу… Расскажу, как вы хотели подставить Роше. Заманивали на чужие операции, врали пациентам. О-о-о, я поведаю, как ты вскрывала шовные нити, как подделывала в картах назначения, как… Думаешь, я не поняла, почему ты позволила мне с ним трахаться? Да у тебя же кожа чешуей дракона покрывалась от ревности, стоило мне войти к нему в кабинет. – Клэр ткнула пальцем в ухмылявшегося Ланга, а тот скрестил на груди руки и откровенно наслаждался пьесой. – Хотела разом избавиться и от Роше, и от меня, да? Свалить вину на шлюху Клэр и вышвырнуть на улицу. Даже дурачка исполнителя нашла. А что в итоге?

Она прервалась, когда в переполненной комнате раздались одинокие неторопливые хлопки. Ланг аплодировал молча, старательно ударяя ладонью о ладонь в тишине, пока не решил, что с него хватит. Подойдя вплотную к настороженно замершей медсестре, он двумя пальцами взял её за подбородок, погладил покрасневшую после оплеухи щёку, нежно поцеловал в лоб и ласково произнёс:

– Иди отсюда с миром и никогда не возвращайся.

– Н-но, – не поняла она.

– Ты уволена, – всё так же мягко продолжил Ланг. – Без рекомендаций и с записью в деле. Забирай свои вещи, и чтобы к вечеру тебя здесь уже не было.

Раздался громкий всхлип, Клэр отшатнулась и бросила затравленный взгляд в сторону съёжившейся Рене, а потом бросилась прочь. Ланг демонстративно развёл руками.

– Вещи! Клэр! – крикнул он вслед, но ему не ответили. Тогда он повернулся к Франсу. – Мистер Хулахуп, вы же у нас мастер-взломщик. Прошу вас, освободите шкафчик коллеги. Полагаю, где здесь мусорное ведро, вам известно.

– Сэр, но я не знаю код! – попробовал было возразить растерянный Франс.

– Так узнайте, – раздражённо отозвался Ланг и повернулся к Хелен. – А мы пока продолжим.

– Ты ничего не докажешь, – быстро проговорила она. – Вопли Клэр – это проблема только самой Клэр. Но мне ты ничего не сделаешь. Я буду всё отрицать…

Ланг хмыкнул и теперь закружил вокруг неподвижно стоявшей Хелен. Шажок за шажком, он медленно обходил её, пока не оказался за спиной. Там главный хирург замер, а потом неожиданно положил руки на плечи вздрогнувшей медсестры. Она побледнела ещё сильнее, ну а Рене вдруг поняла, что хорошо, когда Ланг орёт, захлебываясь собственной желчью. И очень плохо, когда он вот так молчит, ибо за всю свою жизнь она не видела ничего более жуткого.

– Вот уже пять лет ты стоишь за моей спиной, – наконец тихо проговорил он. – Я тебя выдрессировал, сделал идеальным инструментом, который за всё это время не дал ни единой осечки. Вложил в тебя время, силы и знания. А теперь ты пытаешься пойти против меня. Почему?

Хелен ничего не ответила.

– Не скажешь? Неужели столько раз предавала меня, что не знаешь какой способ выбрать теперь? Совесть разбегается?

– Я не предавала, – чётко произнесла Хелен, но позади неё фыркнул Ланг.

– Нет?

– Нет.

– Тогда, в чём дело? – жёстко спросил он, и медсестра дернулась, оборачиваясь.

– Я не верю, что ты не понимаешь. Что не видишь сам, – забормотала она. – Тебя используют, Энтони! С каких пор ты превратился в мецената, который, как инкубатор, выращивает золотые яйца для Энгтан? В отделении полно талантливых хирургов… Но нет! Ты берешь её, хотя прекрасно знаешь, чем это закончится. Сделаешь своё дело и отправишься нахрен, потому что наш главный врач нашла себе другую игрушку. Новый флаг, чтобы ринуться с ним к спонсорам и хвастаться на конференциях, пока ты в очередной раз валяешься в своей блевотине. Тебе почти сорок! Ты уже не подходишь на роль гениального ребенка, которому скандально дали целое отделение. И, поверь, святая Роше будет первой, кто повернёт в твоей спине нож. Она и этот рыжий Фюрст! Тебя уничтожат. Предадут! И это буду не я, а твоя Роше. Возьмет от тебя всё и уничтожит.

То, как быстро умеет двигаться доктор Ланг, знали все. Но в этот раз его стремительное движение не смог уловить даже самый чувствительный глаз. И то ли дело было в осточертевшем полумраке, с которым главный хирург сливался своей одеждой, то ли такого просто никто не ожидал… Однако не успело стихнуть последнее слово, как Хелен оказалась прижата к стене. В её горло впивались бледные мужские пальцы, а ноги беспомощно болтались без шанса хотя бы носочком дотянуться до пола. Но ещё быстрее оказалась повисшая на напряжённом предплечье Рене. Она изо всех сил испуганно цеплялась за чёрную кофту и, хотя руки из-за ожогов уже щипало, пыталась отодрать сведённую судорогой ладонь от шеи захрипевшей Хелен.

– Не надо! – пробормотала Рене. – Отпустите её! Доктор Ланг, пожалуйста… Чёрт тебя возьми, Энтони, прекрати!

Имя звонким эхом прокатилось по комнате, и он наконец-то услышал. Рене видела, как чуть дрогнуло нижнее веко, а затем пальцы резко разжались. Задыхающаяся Хелен сползла по стене и обессиленно села на пол, ну а Рене торопливо опустилась перед ней на корточки и заглянула в глаза.

– Извиняйся, – выплюнул Ланг, пока разминал кисть, и раздражённо поморщился, заметив непонимающий взгляд медсестры. – Я сказал – извиняйся.

– Я… – Хелен откашлялась и посмотрела ему в глаза. – Я прошу прощения.

– Да не передо мной, дура! – Он вновь начинал злиться и, похоже, только Рене прямо сейчас мешала ему опять вцепиться в тонкую шею. – Перед ней. За свою тупость, стервозность и намеренную жестокость. Потому что причини ты ей вред исключительно из-за своей глупости, я бы простил. Но решение принимаю не мне. Так что извиняйся.

Хелен бросила затравленный взгляд в сторону Рене, но так и не смогла посмотреть прямо в глаза. Её бледную кожу тронул румянец стыда, потому что это было действительно унизительно. Будь они только втроем, ещё можно было бы попытаться уговорить или смягчить Энтони, но оспаривать его авторитет прямо перед подчинёнными недопустимо. Да он и не позволил бы. А потому Рене смиренно ждала нужных слов.

– Я… прошу прощения, – едва слышно произнесла Хелен, отчаянно надеясь, что этого будет достаточно. Но Ланг оказался ещё более жесток, чем кто-либо мог подумать. Он отошёл на несколько шагов, чтобы Хелен была видна всем в этой комнате, и громко попросил:

– Громче. Тебя ещё не все слышали.

По рядам пробежал ропот, но лёгкий поворот головы… нет, всего лишь чуть приподнятая бровь, и в раздевалке стало тихо.

– Громче, – потребовал он, и Хелен сдалась.

– Я прошу прощения, – чётко произнесла она.

– У кого? – издевался Ланг. – У пола? Посмотри ей в глаза, милая. И извинись как положено.

Рене метнула на него взгляд, полный негодования. Хватит! Этого уже более чем достаточно! Если он хотел продолжить унижения, то для подобных упражнений у него была вся жизнь впереди, но на сегодня предел достигнут. Однако Ланг проигнорировал безмолвную просьбу и посмотрел на стиснувшую руки Хелен. Наконец, та подняла на Рене взгляд и медленно проговорила:

– Я прошу прощения у Рене Роше…

– За… – подсказал Ланг своему идеальному инструменту, и тот, конечно, послушался.

– За свою тупость, стервозность и… жестокость, – стиснув зубы, договорила Хелен, и Рене не выдержала. Наклонившись так близко, как могла, она заговорила тихо, но твёрдо и впервые порадовалась, что Ланг не понимал по-французски.

–Tu ne dois pas49, – прошептала Рене, стараясь унять женевский акцент, и продолжила по-французски: –Не обязана следовать его указаниям. Извинения – это искренний порыв, иначе они бессмысленны. Я не держу на тебя зла. Не прощаю, но помнить не буду, и это я говорю тебе совершенно искренне. Однако, если однажды ты найдёшь в своей душе желание извиниться, то я с радостью всё прощу. А теперь, пожалуйста, хватит унижений.

Рене прервалась, с надеждой глядя на Хелен, но та молчала и упрямо смотрела в сторону. Из груди вырвался вздох сожаления. Что же… она попыталась. Ещё раз бросив взгляд на застывшую Хелен, Рене поднялась на ноги и отошла к стоявшей неподалеку Роузи.

– Весьма трогательно, – непонятно к чему заметил Ланг. Однако гнев его, похоже, поутих, так что он повернулся к своей медсестре и равнодушно договорил: – Ты останешься в больнице. На своей должности. Но помни… одна ошибка – и ты отправишься под суд; слово – и будет суд; не тот взгляд, вздох или моргание – суд. Ты запомнила?

– Да… – прошептала она.

– Тогда я велю подготовить стенд с твоим именем. Лучший работник заслуживает особого почёта. Поздравляю, следующие полгода этот приз твой, – мерзко протянул Ланг.

Он несколько раз ударил в ладоши, а потом отвернулся, потеряв всякий интерес к сидевшей на полу женщине.

– Есть ли среди присутствующих те, кто хочет возразить или оспорить мои сегодняшние решения? – громко спросил Ланг, но ответом была ожидаемая тишина. – Тогда, кворум вынес вердикт. А сейчас те, кого я назову, делают шаг к своим шкафчикам, собирают вещи и ПРОВАЛИВАЮТ из моего отделения.

– Идём, – раздался за спиной шёпот Роузи. – Больше ничего интересного уже не будет. Всё закончилось, однако нам по-прежнему надо разобраться с твоими руками.

И под звуки громко оглашаемых Лангом фамилий Роузи потянула Рене в коридор. Они не оглядывались, оставив позади себя Хелен, взмокшего от испуга Франса, скучавшего Дюссо и ещё семь человек, которых они больше никогда не увидят. По крайней мере, Рене очень на это надеялась.

На то, чтобы обработать ворох мелких ожогов, у дотошной Роузи ушло два часа. И всё это время она не замолкала, весьма эмоционально комментируя устроенный Лангом разнос. Рядом на стуле покачивался доктор Фюрст, который был уже в курсе произошедшего и пришёл рассказать последние новости. Однако тараторившая Роузи не давала вставить даже словечка. А потому он терпеливо ждал, пока стихнут восторги, а застрявший внутри медсестры шарик энтузиазма сдуется. Наконец, были наложены последние бинты, и Рене устало откинулась на спинку стула.

– Доктор Энгтан ждёт статью, – заметил Фюрст, стоило Роузи замолчать. Рене вздохнула.

– Значит, придётся показывать, что есть, – медленно проговорила она, а потом тихо спросила: – Что теперь будет?

– Ничего, – Фюрст вздохнул и ткнул пальцем в лежавший на столе стетоскоп. – Энтони в праве увольнять или принимать на работу всех, кроме двух своих ведущих хирургов. Официально Хелен операционная сестра, так что не подчиняется Лангу. Но все знают, что он работает только с ней.

– Ясно.

– На самом деле, неясно вообще ничего, – немного раздражённо откликнулся Фюрст, а потом встал и зашагал по тому самому «отстойнику», который некогда орошал своим желудочным соком доктор Ланг. Казалось, с того случая прошла целая вечность. – С Франсом будет разбираться Дюссо, это его компетенция. Но мистер Холлапак наименьшая из проблем. Он глуп, но не жесток. Беда в другом. Энтони не следовало оставлять возможный источник угрозы для всего отделения. Не дай бог, совет директоров узнает о произошедшем, плохо будет всем: тебе, Хелен, самому Лангу… С другой стороны, найти настолько вышколенную операционную сестру сложно. А для Энтони невозможно.

– Почему ты нам ничего не сказала? – неожиданно спросила Роузи. Она сердито взглянула на Рене, но та лишь пожала плечами.

– А что бы это изменило?

Ответ напрашивался сам – ничего. Слишком много нюансов, которые нужно было учесть. И чудо, если Ланг это сделал. Неожиданно раздался шорох, и перед глазами Рене появился нетканый мешок с эмблемой «Всемирной конференции анестезиологов». Подняв недоумённый взгляд, она увидела слегка покрасневшего и немного смущённого Фюрста.

– Забрал из шкафчика твои вещи. – Он неловко откашлялся в ответ на ласковую улыбку. – Но, боюсь, они непригодны для носки. Мокрые, в копоти… местами появились дыры. Впрочем, тебе лучше знать. Может быть, что-то удастся спасти. Жалко же выбрасывать…

Он совсем смутился и молча протянул пахнувший гарью пакет.

– Спасибо, – Рене усмехнулась, заглядывая внутрь. Любимое пальто цвета лимонного пирога основательно подгорело и отдавало запахом мокрой шерсти.

– Тебе есть в чём добраться до дома? – встрепенулась уже начинавшая клевать носом Роузи.

Время было позднее, и часы на стене показывали начало одиннадцатого вечера. Рене оглядела свой тонкий хирургический костюм и развела руками. Ну, хотя бы не голышом.

– Всё, что есть.

Взгляд Роузи был поразительно скептичен. Протянув руку, она подхватила огромный шерстяной кардиган, в который обычно куталась в скорой, и в этот же момент к ним заглянула дежурная медсестра.

– Господа, вы скоро? У меня клиенты приехали. Требуют освободить номера. – Она окинула взглядом нежданных оккупантов и притворно сердито нахмурилась.

– Уже уходим, – миролюбиво ответил Фюрст и подхватил остатки перевязочного материала.

Вывалившись в коридор, они остановились, а Роузи всё же всучила свою длинную кофту.

– Весьма уродливая, конечно, но очень теплая, – вздохнула она. – Тебе вызвать такси?

– Я сама, – отмахнулась Рене, накинула на плечи вязаное чучело и поудобнее перехватила пакет с вещами. – Идите. Доброй ночи.

– А ты? – Роузи зевнула так смачно, что челюсть тревожно хрустнула.

– Мне надо ещё кое-что сделать.

– Ненормальная, – откликнулась медсестра и вяло побрела в сторону выхода. Рене же направилась к лифтам.

Её ждало отделение на восемнадцатом этаже.

В этот час в ординаторской было пусто. Одиноко мерцал включенный кем-то монитор, бурчал телевизор, и только шаги Рене тихим шорохом разносились по комнате. Стукнув одним из ящиков стола, она достала исчерканные листы, перебрала их, выложив несколько очевидных черновиков, и длинно выдохнула. Тщательно забинтованные руки слушались плохо и начинали отвратительно ныть, но срок поджимал. Так что, подхватив будущую статью, Рене поспешила обратно. Она отчего-то не сомневалась, что Ланг ещё у себя. И вряд ли смогла бы объяснить, почему так в этом уверена, но… Она просто знала.

Из приоткрытой двери в кабинет на свеженький антистатический пол падала тусклая полоса жёлтого света. Та пересекала весь коридор, а затем взбиралась по стене, где резко обрывалась у информационного стенда с фотографиями врачей хирургического отделения. Семь пластиковых прямоугольников были пусты. Ого. Быстро… Ещё раз медленно выдохнув, Рене постаралась успокоиться и осторожно постучала.

– У тебя ключ от моего кабинета, но ты всё ещё чего-то боишься. Бога ради, я же не провожу запрещённые опыты над людьми, – донеслось до неё ворчание. Видимо, настроение главы отделения маршировало в такт с песней, потому что доносившаяся из кабинета негромкая музыка настойчиво зазывала присоединиться к чёрному (а какому же ещё) параду.

Рене широко улыбнулась. Всё-таки было в Энтони Ланге что-то такое, отчего она не могла на него злиться, даже если очень хотела. Некая лёгкость при вопиющей сложности натуры, что существовали в идеальном балансе: одно большое доброе дело на десять гадких помельче. Ланг был фанатиком. Громкий, резкий, импульсивный, он не ценил жизни, но мог наплевать даже на протокол, если знал, что это поможет его пациенту. Рене же была другой. Заучка с комплексом олимпийца – быстрее, выше, сильнее, затворница и… просто тихоня. Вздохнув, она поправила на плече сумку с вещами, толкнула створку и осторожно ступила в кабинет.

В комнате царил полумрак, и только тяжёлая лампа светила достаточно ярко, чтобы охватить привычный бардак. Ланг стоял, уперевшись в стол кулаками, и изучал один из документов. Однако, видимо, не найдя в нём ничего интересного, отбросил тот на пол к куче таких же и потянулся за следующим. Рене изумлённо оглядела учинённый главным хирургом бедлам, а потом недовольно поджала губы.

Здесь и так всегда было не прибрано, а сегодня уровень бардака взлетел до небес. Повсюду валялись эспандеры, которые Ланг то терял, то покупал новые, отчего за годы работы их скопилось на целый маленький магазин. На полу стопками лежали журналы и справочники по хирургии. Некоторые из них были разодраны, потому что когда Ланг интересовался какой-то статьей, то вырывал листы с корнем, а потом таскался с ними по всему отделению. И каждый повстречавшийся на пути неудачник обязан был ознакомиться с ехидным мнением главы отделения. Ещё были скомканные пустые пакеты из ближайшего ресторана фастфуда, а на ковре красовалось пятно от раздавленного две недели назад малинового пирожка. Его, разумеется, никто не подумал отчистить.

– Скачал несколько резюме, – так и не подняв взгляда, пробормотал доктор Ланг. – Надо искать замену.

– Я хотела поблагодарить вас, доктор Ланг, – сказала Рене и, стиснув в руках статью, медленно подошла к наставнику.

– Мне показалось, или не так давно мы перешли на имена? – не поднимая головы, поинтересовался он.

– Это было… случайно.

– Но мне понравилось. – Чёрная бровь многозначительно изогнулась, и доктор Ланг наконец-то посмотрел перед собой. – Нам с тобой предстоит потрудиться в ближайшие недели, пока не найдём замену. Так что было бы неплохо перестань ты уже тратить время на пустые формальности. Как думаешь, справишься?

– С чем? С потоком операций или именем? – чуть нервно поинтересовалась смущённая Рене.

– Со всем, – нагло улыбнулся он и выпрямился, скрестив на груди руки. Похоже, это была его любимая поза.

– Постараюсь. – Рене пожала было плечами, но тут к первой вопросительно изогнутой брови присоединилась вторая, и она сдалась. – Да… Энтони.

Язык чуть споткнулся на непривычном имени, Ланг хмыкнул, а затем вернулся к разложенным бумагам.

– Почему ты ещё не дома? – спросил он немного невнятно из-за зажатого между зубов карандаша, которым он до этого делал пометки в резюме заинтересовавших кандидатов.

– Хотела попросить вас… тебя, – немедленно исправилась Рене, когда заметила брошенный в свою сторону укоризненный взгляд. Ох, кажется, это будет тяжелее, чем она думала! – Посмотри, пожалуйста, статью.

– М-м-м, – отозвался Ланг, пока вчитывался в бумаги. – Положи на стол.

Рене недоверчиво взглянула на полностью заваленную документами столешницу и переступила с ноги на ногу. Наверное, имелся в виду журнальный колченогий уродец? Но тот оказался погребён под пустыми упаковками из-под пиццы.

– Господи! Давай уже сюда! – Ланг раздражённо выхватил статью, швырнул поверх перечёркнутого резюме и только потом заметил перебинтованные ладони. Внимательно изучив весьма печальное зрелище, он тяжело вздохнул, знакомо потёр переносицу, а потом задал явно риторический вопрос. – И почему всегда руки?

– Я бы тоже хотела знать, – откликнулась Рене со смешком, за что получила новый укоризненный взгляд. И только сейчас Ланг наконец-то увидел, в чём она стоит.

– Ты же собиралась домой, – осторожно заметил он, а потом недоверчиво уставился на потрёпанный жизнью шерстяной кардиган. В комплекте к чуднóму наряду шли жёлтые хирургические тапочки. Ланг откашлялся. – Рене, с утра на календаре был конец октября. Вряд ли за пятнадцать часов это как-нибудь изменилось.

– Больше не в чем, – равнодушно откликнулась она и дёрнула плечом, на котором висела сумка с вещами. – Одежда сгорела.

Энтони Ланг смотрел на неё целую минуту, прежде чем устало прикрыл глаза и с тихим смешком покачал головой.

– Господи! – пробормотал он. – За какие грехи ты была послана мне?

– Я… Пустяки, вызову такси.

Рене сделала шаг назад, тогда как Ланг чуть наклонился вперёд и саркастично поинтересовался:

– Чтобы потом опять страдать от нехватки денег на тесты?

– Я не страдала! Между прочим, если бы ты не разбил дефибриллятор…

– Стоимость которого я вернул тебе премией…

– Уже после того, как я всё сдала! – рассердилась было она, а потом внезапно нахмурилась. – Подожди, а откуда ты знаешь, что мне не хватало на тесты?

Энтони чуть выпрямился, словно сам задумался о причине своих столь глубоких познаний, но затем фыркнул.

– Прочитал на твоём опечаленном вселенской несправедливостью лице, пока ты благодарила меня за чужую благотворительность, – съехидничал он и махнул рукой. – Иди сюда.

– Что? Мне не двенадцать, чтобы переживать из-за такой глупости!

– Иди сюда, – с нажимом повторил Ланг, но вдруг сам вышел из-за стола, осмотрелся и направился к дивану. Под ошеломлённым взглядом Рене он чуть отодвинул тот в сторону, перегнулся через спинку и достал какую-то чёрную тряпку. Встряхнув её, Ланг поморщился от полетевших во все стороны клубов пыли и сунул в руки Рене то, что оказалось огромным мужским свитером. – Надевай.

– И не подумаю!

Рене возражала, скорее, от удивления, нежели из чувства протеста. Но наставник, видимо, решил не церемониться и сначала сдёрнул с плеч тяжёлую сумку, потом стянул уродливый кардиган, а затем ловко надел на растрёпанную голову своего вредного ассистента пахнувший задиванной затхлостью джемпер. Не удосужившись помощью в поисках рукавов, чья длина составляла не меньше русла реки Амазонки, он стремительным шагом направился к одному из шкафов. А там из третьего по счёту ящика достал скомканную кожаную куртку. Конечно же, чёрную. Конечно же, точную копию той, что висела на спинке его огромного кресла.

– И это.

– Могу я узнать, что происходит? – поинтересовалась Рене и едва успела подхватить куртку, которую Ланг небрежно бросил ей прямо в руки. Резинка с волос, по-видимому, потерялась где-то в чёрной дыре свитера, потому что предательские белокурые кудри немедленно наэлектризовались и встали взъерошенным полукругом, облепив лоб, щёки и нос.

– Можешь, но не стоит, – пришел лаконичный ответ, и Рене глубоко вздохнула.

– Доктор Ланг…

Никакой реакции, только продолжавшиеся поиски непонятно чего в одном из множества ящиков.

– Энтони!

Тишина.

– Ланг! Черти тебя раздери на миллиард клеток и собери заново в засохшее дерево!

Наглец на секунду замер, а потом повернул голову.

– А вот это было неплохо, – ухмыльнулся он.

– Объясни, что происходит, – устало попросила Рене, но вместо ответа неожиданно увидела прямо перед собой горевшие золотистым азартом глаза.

– Любишь мотоциклы?

– ЧТО?!

Щелчок выключателя оборвал зарождавшийся спор.

Надежда, что Ланг пошутил и внизу ждёт такси, умерла где-то между пятым и шестым этажом, когда он застегнул на куртке молнию. Не свою. На том балахоне, что висел на Рене. Она вообще смотрелась крайне нелепо в огромной чёрной хламиде, из-под которой торчали лохмотья свитера, в синих хирургических штанах и… неизменных жёлтых тапочках. Рукава были педантично закатаны самим Лангом, но это не помогло, потому что в остальном Рене попросту утонула. Она походила на грустного клоуна или тонконогого пингвина, который каким-то чудом оказался посреди Монреаля. Перед выходом Энтони нацепил на неё растянутый подшлемник, что пах мятой и уже привычной пылью, из которой, наверное, наполовину состоял сам доктор Ланг.

– Почему я не могу просто вызвать такси? – спросила запыхавшаяся Рене, торопливо семеня за размашистым шагом наставника.

Наверное, со стороны они напоминали статного Дон Кихота и его верного, но неуклюжего оруженосца, Тимона и Пумбу, Майка и Салли, Тома и Джерри, Винни-Пуха и Пятачка, Белоснежку и… На этом фантазия Рене закончилась, и она постаралась поглубже спрятаться в широкий ворот тяжёлой куртки. Впрочем, её все равно узнавали по «вишенкам». Однако к концу путешествия это уже не волновало Рене. Свитер «плохого мальчика» грел так замечательно, что, не успев добраться до выхода, она взмокла и стянула подшлемник, который сползал на глаза при каждом движении.

– Надень немедленно! – рявкнул Энтони.

– Вопрос про такси всё ещё актуален, – напомнила Рене, но со вздохом натянула этот кусок дырявой штанины обратно на голову.

– Господи, Роше! У тебя от самой себя зубы скукой не сводит? – пробормотал Энтони, пока натягивал свой чёрный носок с прорезью для глаз.

– Я просто не понимаю зачем, – она попыталась вразумить оглядывавшегося по сторонам Ланга. А тот, заметив ещё один припаркованный неподалеку мотоцикл, бесцеремонно схватил оттуда шлем и вручил растерянной Рене.

– На обратном пути верну, – пресёк он любые попытки возражений, а затем помог надеть что-то похожее ведро, сплошь усеянное дурацкими американскими звездами. Убедившись, что Рене способна видеть, Энтони наклонился к прорези для глаз, отчего их шлемы стукнулись друг о друга, и заговорщицки подмигнул. – Ответ на твой вопрос – потому что весело!

А дальше он легко уселся на чёрный, обнажённо торчавший нутром байк, помог забраться донельзя смущённой Рене, которая почувствовала себя неуклюжей, точно деревянный Пиноккио, и завёл мотоцикл.

– Ты когда-нибудь гоняла? – громко спросил он, стараясь перекричать набиравший обороты двигатель.

– Нет! – Рене покачала головой. – А разве мотосезон уже не закрыт?

– Для меня ещё нет, – хохотнул Энтони, затем бесцеремонно нащупал ладони Рене, обвил их вокруг своей талии и крикнул: – Держись крепче!

Двухколёсное чудище рвануло с места так быстро, словно ждало этого целый день. Оно пролетело по полупустой площадке, скатилось с горки парковки и с диким рёвом устремилось вглубь узких улочек старого Монреаля. Открыть зажмуренные от страха глаза Рене смогла, только через пару минут, когда шум вокруг сменился на ровный гул города. Она чувствовала, как наклонялся в разные стороны мотоцикл, стоило Лангу войти в один из поворотов, и оттого цеплялась ещё сильнее. Перед глазами замелькали разноцветные вспышки реклам да светофоров, и любопытная Рене рискнула оторваться от спасительно широкой спины, в которую уткнулась в самом начале.

За проведённые в Монреале два месяца она ещё ни разу не видела город глубокой ночью. Впрочем, и днём Рене бывала здесь редко, потому что большая часть пути до больницы проходила в метро. Так что обилие неоновых огней и улетавших в покрытое тучами небо высоток ошеломляло. Рене покрепче стиснула в руках края куртки Ланга и задрала голову вверх. Они как раз остановились на одном из светофоров, и даже сквозь шлем было слышно, как довольно урчит мотор чёрной зверюшки.

– Не замерзла? – донесся до Рене приглушённый маской вопрос, и она молча покачала головой.

За спиной Энтони было удивительно тепло. Его широкие плечи с упрямством крейсера рассекали рвущийся навстречу воздух, отчего позади образовалось пространство тишины и безопасности. И пусть давно всклокоченные волосы трепал ветер, прямо сейчас Рене было поразительно спокойно. А когда большая ладонь в чёрной перчатке ободряюще накрыла едва ли не до судороги сведённые пальцы, она наконец-то расслабилась и позволила себе просто полюбоваться ночным городом, шумом дороги и скоростью, которая опьяняла. Она свистела в ушах и заставляла слезиться глаза даже за щитком шлема; проникала под куртку, ныряла под свитер и обвивала напряжённое тело. Это было так непривычно, что, когда мотоцикл медленно подкатил к кирпичному домику с обвалившейся верандой, Рене отчаянно не хотела заканчивать их путешествие. Она готова была ехать так целую ночь, меняя километры на города, а блеск выглянувших на небе звезд на яркость солнца. Но их время подходило к концу.

Неуклюже спрыгнув с тяжёлого мотоцикла, Рене стянула шлем, пыльный и драный, но тёплый чулок, а затем замерла перед Лангом. Наверное, надо было что-то сказать. Но неожиданно накатила неловкость, и в памяти тут же всплыли моменты, от которых вспыхнули щёки. Фальшиво откашлявшись, Рене протянула шлем.

– Спасибо… – начала было она, но Энтони бесцеремонно перебил. Скептически оценив внешний вид тупика, где стояли покосившиеся здания и куда долетал шум двух автострад, он чуть прищурился и поднял защитное стекло.

– Это твой дом? – недоверчиво спросил Ланг, словно подозревал каменные стены в сговоре с целью обвала.

– На втором этаже, – пожала плечами Рене, а потом зачем-то стала оправдываться. – Выбирать не приходилось. Мне дали на переезд десять дней, так что я ухватилась за первое попавшееся, лишь бы не остаться жить на вокзале.

Она скованно улыбнулась и оглянулась на огромную жёлтую луну, что как раз вынырнула из-за крыши соседнего дома. Становилось холодно.

– Я думал, семья оплачивает тебе обучение…

– Нет, – немного резче, чем следовало, ответила Рене и вновь настойчиво протянула шлем. – Извини, мне пора. Спасибо, что довёз. Одежду я принесу тебе завтра, если не возражаешь.

– Можешь её выкинуть, – после недолгой паузы ответил Ланг и прервался, словно хотел сказать что-то ещё, но не стал. Лишь проследил, как она поднялась по лестнице, а потом неожиданно окликнул: – Рене…

Она обернулась, остановившись на верхней, самой шаткой ступеньке, и сощурилась от яркости фар. Из-за отбрасываемой шлемом тени Рене не видела глаза Энтони, но знала, что он смотрел прямо на неё.

– Да? – решила она прервать неловкое молчание.

– Завтра в девять первая операция. Будь готова.

То, что Ланг произнес совершенно не то, что собирался, Рене поняла сразу. Но с сухим щелчком захлопнулось защитное стекло, мотор взревел, а уже через пару секунд огни скрылись за поворотом. Вот чёрт! Рене спрятала лицо в перебинтованных ладонях и покачала головой. Она очень надеялась, что ещё не… Последнее слово было торопливо проглочено из-за испуга даже подумать о чём-то подобном. Время покажет.