И в пепел обращен

Понедельник, 3 сентября 1666 г. Битва за камень

Всю ночь напролет над лондонским берегом пылало зарево обманного рассвета. Колышущиеся пелены дыма затмили звезды, на время скрыли приближение истинной утренней зари. Но вот день засиял, расцвел во всем своем великолепии, над Преисподней внизу воздвигся ярко-лазоревый купол небес.

А на земле, близ Куинхита, люди суетятся, как муравьи, лихорадочно расчищают рыночную площадь, что примыкает к гавани с севера. За ночь рубежи обороны у Трех Журавлей пали, но теперь у людей вновь появилась надежда. Здесь, дабы оставить Пожар без пищи, не нужно растаскивать зданий; здесь им, возможно, удастся приостановить его наступление.

Но Дракон лишь хохочет, глядя на их старания. Теперь у него имеются дети, сотни тысяч сыновей и дочерей – огненных саламандр. Они взбираются по стенам, заползают под черепицу крыш, отыскивая под нею сухое, как порох, дерево, цепляются за покатые кровли. Они зарываются в погреба и подвалы, устраивая гнезда, ясли из углей, в коих плодятся и размножаются. Теперь лондонцы бьются не с одним зверем – со многими, гонимыми вперед одним и тем же стремлением. Имя им – легион.

Сейчас Пожар призывает детей своих в новое наступление. Пылающие снежинки пляшут, вьются, кружат в неослабном ветре. Многие гибнут, но вовсе не все, и вот в отдалении, в двух десятках домов вдоль Темз-стрит, куда Дракон пока не дотянулся, еще одно здание вздымает к небу указующий дымный перст.

Видя, что и куинхитский рубеж не устоял, люди в отчаянье плачут. Дракон триумфально ревет.

Халцедоновый Чертог, Лондон, десять часов поутру

Закутанная в плащ, раздобревшая от множества нижних юбок красной фланели под платьем, подобно всякой лондонской домохозяйке в зимнюю пору, Луна созвала ближайших помощников, дабы отдать им очередные распоряжения.

– В одном лишь отношении, – заговорила она, изо всех сил стараясь не лязгать зубами от холода, – этот Пожар может оказаться сущим благословением. Сквозь пекло не пройти никому, даже воинам Никневен.

«Луна и Солнце, от всей души на это надеюсь».

– Если Пожар продолжит распространяться – а он, следует полагать, продолжит, – то входы, охваченные огнем, не будет нужды охранять.

Изящное, миловидное лицо сэра Перегрина осунулось от усталости, потемнело, но во внутренней силе рыцарю было не отказать. Атаку Калех он переносил куда лучше, чем Луна могла ожидать, и все еще сохранял рассудок настолько, чтобы предвидеть кое-какие затруднения.

– Но что будет после того, как он достигнет входов? Не прорвется ли к нам, вниз?

Те же опасения сковывали Луну по рукам и ногам ночью, пока на сей вопрос не дал ответа сам Пожар.

– Клок-лейн уже нет, – сказала она. А также и зала Почтенной компании ножовщиков, и здания Почтового ведомства, и всего остального в окрестностях. Сущим благословением для дивных могла бы стать гибель церквей, вот только Луну сие вовсе не радовало. – Как видишь, сэр Перегрин, мы все еще живы-здоровы.

Советники облегченно перевели дух, сама же Луна успокаиваться не спешила. Продолжат ли двери действовать, если здания, в коих они устроены, сгорят? Да, смертные наверху сдерживали Дракона, однако Пожар мог стоить Халцедоновому Чертогу еще многих и многих дверей.

– Каждый вход надлежит охранять, – напомнила она, стараясь не думать, давно ли в последний раз отдавала этот приказ. Если на стражу уже нельзя полагаться, она воистину обречена. – Снизу. Прежние мои приказы в силе.

Да, хлебом во дворце все равно уже не поживиться, однако всех охватило отчаяние. Если Луна не сумеет хоть как-то защитить своих подданных, вскоре они разбегутся – и будь прокляты все церковные колокола, холодное железо и сам Пожар.

Капитан поклонился и рысцой устремился к дверям.

– Амадея, – продолжала Луна.

Обер-гофмейстерина, вздрогнув, вскинула голову. Возможно, Перегрин и держался, невзирая на холод и ужас, но нежной придворной даме сие было не по силам. Амадея не просто осунулась с лица – она напоминала ходячий труп.

– Собери придворных вместе. Где – решай сама. Выбери покои, где хватит места для всех. Только не в большом приемном зале.

Если воины Никневен проникнут в Чертог, они сумели бы оказать кое-какое сопротивление, но Луна не бросит их в бой.

«Если дело пойдет так скверно, я отдам Гир-Карлин то, чего она желает, чем бы это ни обернулось для меня и даже для Халцедонового Чертога. Разбрасываться жизнями подданных я не стану».

– Зачем это, государыня? – невнятно, с дрожью на губах пролепетала Амадея.

Луна удивленно моргнула. Она-то полагала, это очевидно… но, видимо не для леди обер-гофмейстерины в нынешнем ее состоянии.

– Чтобы согреться, – мягко пояснила Луна. – Какое-никакое, а облегчение. К чему нам прятаться врассыпную по всему дворцу?

И в одиночестве думать о смерти…

По щеке Амадеи скатилась слеза.

– Это нас не спасет.

«Нет, не спасет».

Однако правды Луна признать не могла: на деле то был тактический ход, призванный отвлечь подданных от мыслей о смерти, пока она в отчаянии ищет способ одолеть разом и Дракона, и Калех.

Но мягкость пошла Амадее только во вред. Пришлось Луне гневно взирать на нее, пока леди обер-гофмейстерина не опомнится и вновь не повернется к ней, а затем, не моргая, отчеканить:

– Твоего мнения мы не спрашивали, и, излагая его, ты попусту тратишь наше время, которое лучше посвятить осуществлению наших дальнейших планов. Собери всех. Мы позаботимся о победе над врагом.

Леди Амадея поднялась на ноги и направилась к двери, и этого было вполне довольно. Что до забытого ею реверанса – сию оплошность Луна сочла ненамеренной.

«Уж лучше пусть выполняет приказ, чем тратит силы на куртуазность».

Шаркая подошвами, словно ей едва доставало воли переставлять ноги, Амадея удалилась. За нею Луна избавилась и от прочих советников, поручив каждому какие-нибудь пустяки. Ради того, чтобы отвлечься, не более – как им, так и самой Луне.

Уж очень ей не хотелось оказаться лицом к лицу с раздумьями над возможностью бегства.

Халцедоновый Чертог был ее плотью и кровью, второй кожей, облекавшей душу. Однажды ей довелось бежать, и горькая память об этом будет терзать, преследовать ее до конца дней.

«Ну нет, больше я не побегу».

Не дрогнув перед сокрушительной стужей, она прикрыла глаза и углубилась чувствами во дворец. Камни покрылись изморозью, ребра потолочных арок отрастили ледяные клыки, пол под ногами болезненно заныл… Ведь должен же, должен быть некий способ уберечь дворец, закрыть, закупорить все входы и выходы так, чтобы внутрь не проникло даже дыхание Калех, и вот тогда они смогут переждать, пока у Никневен не иссякнет терпение. Все это – осада, только запасаться нужно не пресной водой, не провизией, а теплом.

Тем временем наверху тепла хватало. Более чем. Вездесущий, неостановимый, Пожар прогрызал себе путь вдоль Кэннон-стрит, и…

И тут душу Луны пронзила запредельная боль.

Едва в глазах прояснилось, она пустилась бежать – путаясь в юбках, словно пьяная, натыкаясь на обледеневшие стены. Споткнувшись, она упала и сильно ушибла ладони, но, не успев заметить боли, вскочила и, всхлипывая, задыхаясь, бросилась дальше – лишь бы добраться вовремя, лишь бы не опоздать.

«Я просто дура…»

Промчавшись по всей длине большого приемного зала, она с неожиданной для себя самой легкостью отодвинула в сторону трон, бросилась в открывшуюся за ним нишу и приложила ладонь к шершавой поверхности Лондонского камня.

Вся ярость Пожара взвихрилась, взбурлила в груди. В ноздри ударило вонью горелой плоти, но опаленная кожа ладони оказалась лишь тоненьким писком в сравнении с криком Халцедонового Чертога.

Дракон мог спалить дотла все входы-выходы, и это не значило бы ничего: двери – дело десятое, малое, без них Халцедоновый Чертог даже не дрогнет. Иная материя – Лондонский камень среди охваченной пламенем Кэннон-стрит. То была центральная ось, сердце дворца, ключ ко всему, что находилось внизу.

Конечно, камень не горит… но может треснуть, рассыпаться, тем самым передав жар из мира в мир. Таково его назначение – и наверху, и внизу.

Накрепко стиснув зубы – лишь бы не закричать, – Луна еще сильнее прижала к Камню ладонь.

Олдерсгейт, Лондон, одиннадцать часов поутру

Полуослепший от усталости и жары, Джек кое-как протиснулся мимо телеги, вставшей посреди Сент-Мартинс-лейн и загружаемой пожитками насмерть перепуганного ремесленника.

«Вот дурень безмозглый! Пожар-то еще далеко».

А может быть, этот – просто предусмотрительнее других? Кутерьма на лондонских улицах намертво застопорила всяческое движение: что, если невеликое расстояние до Олдерсгейтских ворот придется одолевать полдня, а еще полдня дожидаться, пока не пропустят? Кто знает, куда к тому времени доберется Пожар…

Выйдя на середину улицы, Джек обо что-то споткнулся и удержался на ногах лишь потому, что падать вокруг было некуда. Выругавшись, он опустил взгляд и обнаружил, что кто-то додумался вскрыть настил над канавой посреди мостовой, обнажив водоводную трубу из цельного ствола вяза… и пробив в ней дыру.

– Отребье Господне! Безмозглые шлюхины дети, здесь-то Пожара и близко нет! – взревел Джек, не обращаясь ни к кому в отдельности.

В самом деле – какой бы охваченный паникой прохвост ни додумался пробить трубу (несомненно, дабы как следует окатить водой свою лавку), этот осел давным-давно сбежал прочь. Неудивительно, что в трубах дальше к окраине Сити воды почти нет! Наверняка те же безобразия творятся и где-то еще. Благодаря им да засухе, истощившей колодцы Сити, воды городу теперь не видать.

Взяв себя в руки, Джек совладал с яростью. Не все еще было потеряно. Король вновь прибыл в город поддержать свой народ, а распоряжаться работами оставил брата, герцога Йоркского. Под этаким руководством былое подобие порядка вплотную приблизилось к воинской дисциплине.

Одним из творений герцога был и пожарный пост впереди, светоч трезвого разума в шумных волнах хаоса у ворот. Туда-то и протолкался Джек сквозь толпу, а караульные, признав в нем одного из людей, собранных на борьбу с огнем приходскими констеблями, даже не подумали его останавливать. Оказавшись внутри, Джек без церемоний осел на пол, привалился спиною к стене, и вскоре кто-то сунул ему в руки оловянную кружку.

Подняв взгляд, Джек обнаружил над собой самого графа Крэйвена и поспешил подняться, но рука графа удержала его на месте.

– Отдохни, паренек, отдохни, – посоветовал Крэйвен. – Отдых тебе не помешает.

«Мне двадцать шесть», – хотел было сказать Джек, однако с пэрами не спорят (тем более, с теми, в сравнении с кем он и вправду мальчишка). Вместо этого он послушно остался сидеть и поднес к губам кружку.

«Знакомый вкус!»

Очевидно, по крайней мере, один пожарный пост снабжали пивом из «Ангела». Первый же глоток, едва достигнув желудка, разлился по усталому телу, наполняя мускулы силой. Да, сестры Медовар понимали, что людям сейчас нужнее всего!

Отсюда, с пожарного поста, Пожар выглядел довольно скромно. Гонимая ветром, к востоку тянулась густая завеса дыма, однако ниже, под нею, огня было почти не видать. Сегодня Господь, точно в насмешку, послал людям безукоризненно ясный денек, и яркое солнце затмевало все буйство Пожара.

Однако ни Джека, ни любого другого, обладавшего хоть толикой здравого смысла, все это отнюдь не обнадеживало. Огонь, охвативший берег, продолжал продвигаться к северу и с каждым новым ярдом расширял фронт, крепил опору для ветра, растягивал оборону горожан. Так он и шел вперед – ярд к северу, три к западу, и одному лишь Господу было известно, что останется от Лондона после, когда Пожар догорит.

«Если б не этот ветер…»

До каких пор, до какого предела Луна намерена стоять на своем? Суть сотворенного Ифарреном Видаром Джек сознавал: несомненно, сей дивный лорд – враг королеве. Однако упорствовать в нежелании отдавать его Гир-Карлин, даже в пасти Калех Бейр…

Безусловно, на то есть причина. Это Джек понимал. Не понимал другого: ради какой причины стоит пожертвовать Лондоном?

Тут справа донеслись голоса, и кто-то из говорящих помянул Ломбард-стрит. Покончив с пивом сестер Медовар, Джек поднялся на ноги.

«Ого! Даже о стену опираться не пришлось!»

Надолго ли хватит придаваемых сим снадобьем сил, он не знал, но пока что чувствовал себя в порядке.

– Милорд, – заговорил он, подойдя к графу и паре его собеседников, – чем я могу быть полезен?

Крэйвен окинул его оценивающим взглядом.

– Пожар – по крайней мере, одно из его крыльев – движется по Сент-Клемент, Сент-Николас и Абчерч-лейн, – наконец сказал он.

То есть, к Ломбард-стрит, к домам, принадлежащим богатым купцам и банкирам. Конечно, те не обрадуются, если дома их сгорят дотла, однако намеренное разрушение разозлит хозяев не меньше. После, задним числом, несложно будет поверить, будто Пожар можно было остановить раньше и тем спасти их имущество.

Взъерошив волосы грязной пятерней, Джек призадумался. Если б только не ветер…

– Милорд, – сказал он, – по моему разумению, на Ломбард-стрит его в любом случае не остановить. Но на южной стороне Корнхилл-стрит есть пара каменных церквей, и они могут послужить нам защитой. Если расчистить там место, возможно, у нас будет шанс.

– Но так мы подпустим Пожар слишком близко к Бирже, – сказал один из двоих других.

– «Подпустим»? – едва ли не со смехом переспросил Крэйвен. – Когда у нас сыщутся силы повелевать этим пеклом, тогда и можно говорить: «подпустим, не подпустим»… Ну, а пока что доктор Эллин прав. Хотите – справьтесь у герцога, но я полагаю, мы должны держать оборону на Корнхилл.

Услышав собственное имя, Джек изумленно поднял брови. Крэйвен ответил на это усталой улыбкой.

– Я и не думал, что вы меня вспомните, милорд, – пояснил Джек.

– Я помню всех, кто встал на защиту Лондона, – объявил граф.

Достойно сказано, даже если преувеличено! Крэйвен был одним из немногих пэров, не сбежавших от прошлогодней чумы, но оставшихся в Лондоне и возглавивших борьбу с моровым поветрием. И если сим поступком он заслужил вечную благодарность и уважение Джека, то сейчас эти чувства возобновились и укрепились: пришла беда, и старик вновь преграждает ей путь.

Крэйвен хлопнул его по плечу.

– Смотри, не перестарайся, не свались от усталости, – сказал граф с кривой усмешкой, свидетельствовавшей, что он не забыл и о том, сколь мало Джек вслушивается в подобные советы. – До победы еще воевать и воевать, тут каждый человек на счету.

Джек согласно кивнул, но Крэйвен отвернулся еще до того, как молодой врач сорвался с места. Там, на Корнхилл, работы хватит на всех.

Халцедоновый Чертог, Лондон, полдень

Настоящий жар давно обратил бы Луну в пепел. Это она знала точно, хотя и не могла бы сказать, много ли минуло времени. Однако весь натиск Пожара был устремлен не на ее вещное тело – на дух, сдерживавший огонь, преграждавший потоку пламени путь в Халцедоновый Чертог. Стиснутому с двух сторон леденящей стужей и испепеляющим жаром, дворцу не устоять.

Горечь иронии положения, отмеченная той крохотной частью сознания, что еще сохраняла способность думать о чем-либо, кроме отражения натиска пламени, подступала к самому горлу. Дракон вовсе не был порождением Никневен, но в стремлении поглотить Лондон сделает все за нее.

Если только его не остановить. Прижимая ладонь к краеугольному камню Халцедонового Чертога, Луна могла противостоять всесокрушающей стихии, бушующей наверху, не допускать ее вниз. Вот только надолго ли хватит сил? Продержится ли она, пока Кэннон-стрит не прогорит без остатка, не обратится в золу? Несущий с собою ползучее увядание, немощь и старость, шепот Калех в душе утих, заглушенный ревом быстрой, но от того не менее жуткой смерти. Стоило преградить ей дорогу – и отступить Луна уже не могла. Возможно, здесь ей и конец…

«Нет».

Суставы мучительно ныли от напряжения, однако Луна держалась. Погибнув, она никого не спасет. Она нужна здесь – живой, не отнимающей ладони от Камня, сдерживающей грозное пламя. Боль, кровь – она заплатит любую цену.

«За свое царство я отдам жизнь, что говорить о боли и крови».

В конце концов, все это была лишь стихия, обычный огонь, да еще Лондонский камень, стоявший, точно алтарь, среди собора из жарких углей. С огнем Луна вполне могла совладать.

Однако, едва фронт Пожара продвинулся вперед, в сердце его встрепенулось нечто ужасное. Встрепенулось… и заметило Луну.

Под этим инфернальным взором Луна оцепенела, едва не поперхнувшись очередным вдохом. Привлекаемый каждой новой добычей, каждой новой преградой, возведенной на пути огня защитниками Сити, до сих пор взгляд Дракона скользил по сторонам без всякого порядка. Дракон видел лишь то, что пожирал, да то, что до поры лежало впереди.

А вниз взглянуть даже не помышлял.

Теперь же его сокрушительная мощь обратилась внутрь. В то время как языки пламени по-прежнему тянулись вперед (старания людей замедляли неумолимое движение огня, однако остановить его смертные не могли), сам Дракон устремил любопытный взгляд на Лондонский камень. Ничем не примечательная с виду глыба известняка таила в себе нечто иное, большее, ускользнувшее от глаз зверя, когда тот забрал в пасть Кэннон-стрит.

Одеревеневшее тело Луны охватил озноб. Спрятаться, скрыться, дабы и Халцедоновый Чертог остался незамеченным… но это было невозможно. Незримое пытливое щупальце потянулось вдоль Камня вниз и отыскало Луну.

Любопытство обернулось алчностью, всепоглощающим голодом. Здесь, внизу, обнаружилась добыча куда более славная, чем та, к которой преградил путь Батюшка Темза – зеркальное отражение мира, угодившего в когти Пожара, средоточие силы. Если смола и деготь на складах лондонских пристаней смогли породить Дракона, то чары Халцедонового Чертога сделают его божеством, против коего все усилия людей – тлен.

– Все это будет моим, – вязким, текучим, пышущим жаром, как раскаленная лава, голосом пророкотал Пожар.

От этого голоса кровь закипела в жилах. Когти Дракона вонзились в тело – в самую душу – и потянули к себе.

Халцедоновый Чертог, Лондон, час пополудни

Надолго замешкавшись у арки, что на Фиш-стрит, Иррит, наконец, заставила себя войти внутрь. Привыкнуть к ледяному дыханию Калех? Об этом нечего было и мечтать: каждое новое столкновение пугало сильнее прежнего. Возможно, кто-то из лондонских дивных и помогал Джеку Эллину из любви к своему городу, Иррит же заботило только одно – сбежать, скрыться от этого ужаса.

Нет, на самом деле это было не так. Все это обращалось в ложь всякий раз, как Иррит шагала в темноту арки – всякий раз, как несла весть от Принца королеве, всякий раз, как посвящала душу и тело борьбе с Пожаром вместо того, чтоб улизнуть домой, в Беркшир. Задумываться о причинах сего она не осмеливалась из опасений, как бы необоримый страх не пересилил, однако они и без этого исправно подталкивали ее вперед.

Дыхание Хозяйки Зимы вновь пробрало все тело насквозь. Искорка вечной жизни внутри потускнела, сделалась уязвимой, хрупкой. Вспомнились бедствия, творящиеся наверху – рушащиеся дома, удушливый дым, обезумевшие толпы смертных, бегущих прочь, точно крысы, спасая жалкую жизнь… Тысяча и один способ погибнуть! Быстро ли, медленно, в муках или в мгновенном забвении – неважно: в конечном счете она все едино угаснет, легко и просто, словно задутое пламя свечи.

Солоноватый привкус на языке: вскрикнув, Иррит заткнула рот кулаком, прокусила кожу до крови и невольно съежилась. Опомнившись, она сплюнула и заставила себя расправить плечи. Дивные наверху – уже более полудюжины, ведь мало-помалу в город вышли и другие (быть может, затем, чтобы бороться с огнем, а может, и попросту стремясь скрыться от ветра) – ждали указаний королевы. Ангризла пугала медлительных смертных, выгоняя их из домов, где становилось слишком опасно, Том Тоггин присматривал за потерявшимися детьми – всяк старался на свой лад. Однако все это – что воду в решете носить: несколько лишних капель делу не помогут.

Склонив голову, эльфийка двинулась вперед. Большая часть Халцедонового Чертога все еще оставалась для нее путаным лабиринтом, полным загадок, но главные коридоры она изучила настолько, что шла, не задумываясь. Однако, войдя в зал совета, она обнаружила, что он безмолвен и пуст – лишь веер Амадеи так и остался лежать, приколотый булавкой к столу. Тупо уставившись на импровизированную карту, Иррит невольно представила себе собственное тело, пронзенное насквозь: по улицам наверху рыскали шайки женщин, порой даже вооруженных, высматривавшие всех, кто странно одет или скверно говорит по-английски. Повсюду хватали и били иноземцев. Нескольких бросили в тюрьмы, но чаще убивали на месте.

Смерть настигала так просто, так неожиданно…

Хрипло, часто дыша, Иррит с силою запустила пальцы в волосы. Обломанные ногти глубоко впились в кожу.

– Прекрати, – прошептала она, стиснув зубы так, что заныли челюсти. – Ищи королеву.

Однако ни Луны, ни вообще хоть кого-нибудь найти не удавалось. Халцедоновый Чертог словно бы обратился в пустующий склеп. Неужто же все сбежали, ни слова ей не сказав? Ярость, вспыхнувшая в груди при сей мысли, немного помогла терпеть холод – до тех пор, пока Иррит вновь не подумала о смерти, здесь, в полном одиночестве.

Королевы не оказалось ни в спальне, ни в ночном саду. Чудесные цветы все до единого съежились, превратившись в черные хрупкие стебли, земля покрылась ковром жухлых листьев. Единственное место, где Иррит чувствовала себя, как дома… но сейчас она с плачем бросилась вон и остановилась, лишь врезавшись плечом в стену. К этому времени она добралась до большого приемного зала, но все еще не встретила ни души. Но вот изнутри донесся сдавленный вскрик.

Сердце в груди так и замерло. Общество – любое, чье бы то ни было – в эту минуту будет сущим благословением: выходит, не весь мир погиб! Охваченная дрожью, Иррит проскользнула в огромные двери.

Но зал был пуст, его высокие черные своды утешения не принесли. Гладь хрусталя меж ребрами потолочных арок тускло поблескивала коростой льда. Серебряный трон у дальней стены покрылся изморозью, и посему Иррит не сразу заметила, что огромное кресло сдвинуто в сторону.

Ступая онемевшими ногами по узорчатой мозаике пола, она пересекла зал и подошла ближе, охваченная ужасом перед тем, что может обнаружить. Доносившиеся из-за трона звуки больно было даже слышать. Однако она должна была это видеть. должна была узнать…

Вцепившись в ледяной металл, Иррит заглянула за трон.

При виде Луны сердце исполнилось надежд. Зачем королева прячется в нише за троном, стоя на каком-то возвышении и приложив ладонь к шероховатой глыбе известняка, оставалось только гадать, но, по крайней мере, она никуда не исчезла. Не все, не все бежали из дворца!..

И тут Иррит почувствовала исходящий из ниши жар.

Тепло его не несло с собой ничего приятного. Утром Иррит угораздило оказаться меж двух щупалец Пожара, меж двух горящих домов. В тот миг ей показалось, что раскаленный воздух обратит легкие в пепел, а этот жар был много хуже. Он обладал разумом.

Из груди Луны вновь вырвался прерывистый стон, прижатые к камню пальцы побелели. Серебряные волосы свисали на лицо, локоны обгорели, а голова безжизненно поникла, словно налитая свинцом. Нечто, упавшее из-под завесы волос, зашипело на половицах, оставив на дереве черное пятнышко гари.

Королева плакала огненными слезами.

Тут ушей Иррит достиг новый звук – тоненький стон, отрывистый, бессловесный крик ужаса. Луна вздрогнула, и только тогда эльфийка поняла, что стон этот исходит из ее собственного горла. Обнаружив рядом кого-то еще, королева подняла свободную руку и слепо зашарила в воздухе за спиной. Иррит потянулась навстречу, но тут же опомнилась и отшатнулась назад. Переполнявшая Луну сила стерла бы в прах любого, кто к ней ни прикоснется.

– Чем я могу помочь? – проскулила Иррит, с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься бежать.

Ответом ей был сухой, хриплый шепот, исторгнутый из самых глубин груди:

– Найди… Джека…

Ломбард-стрит, Лондон, два часа пополудни

Очнулся он от собственного кашля. Пепел набился в горло, толстым слоем лежал на губах. Джек мучительно заперхал, конвульсивно дергаясь всем телом, стараясь вдохнуть, набрать в легкие свежего, чистого воздуха, но чистого воздуха вокруг не оказалось. С каждым вдохом опаленные жаром легкие наполнялись лишь дымом пополам с пеплом. Земля под ним пропеклась досуха, булыжники мостовой раскалились, точно противень – того и гляди изжаришься. Джек поднялся на четвереньки, но не успел встать, как локти и колени бессильно подломились, отчего он вновь рухнул на мостовую. Однако таким образом ему удалось продвинуться вперед на фут, а то и на два, и посему он продолжил попытки – пополз, точно калека, прочь от грозившей опасности.

Дело было в том, что Джек пришел в чувство в узком проулке, между двух горящих домов. Оказавшись в сомнительной безопасности, посреди улицы, он обнаружил, что большая часть Ломбард-стрит охвачена пламенем, а защитники ее улизнули. Вывески, украшавшие дома богатеев, пылали, что твои ведьмы на кострах – и «Золотое Руно», и «Лис» и «Белый Олень». Казалось, все вокруг – фреска, изображающая Судный День и участь мирских богатств.

И та же участь могла постичь самого Джека, буде он не поторопится. Страх и случайный порыв прохладного ветра помогли подняться, и Джек, спотыкаясь, рысцой побежал к нетронутой части улицы. Как он оказался в этом проулке? Чуткие пальцы нащупали шишку на лбу. Нападение? Нет, вспомнил Джек, он же упал – колени подогнулись, и…

Несмотря на огонь вокруг, Джек задрожал. «Знобит, точно в чумной лихорадке», – отметил он (на это ясности мыслей еще хватало). Перед глазами все плыло. Изнурение от жары… да, Крэйвен был прав, он перестарался, и настолько, что свалился с ног. Нужно добраться до пожарного поста – ближайший у Криплгейтских ворот – и отдохнуть вдали от поля битвы. За прошлую ночь он даже глаз не сомкнул, а проведенное без сознания время в счет не идет…

Движение неподалеку. Сквозь дым стрелой, стелясь вдоль земли, метнулась вперед смутная, призрачная тень. Красные уши… да это же гончак Луны! Дивная гончая, здесь, посреди Сити, в истинном облике… и, судя по всему, ищет его.

Пес быстро обежал Принца кругом. Развернувшись, чтобы не упускать его из виду, Джек едва не упал снова.

«Брежу. Или мертв, а пес явился отвести меня в Ад».

Тут пес исчез, оставив Джека в уверенности, что все это ему только почудилось.

– Милорд!

Крик прозвучал впереди. Нет, это уже не горячечный бред. Навстречу, во всеуслышанье выкрикнув его титул из мира дивных, метнулась худенькая фигурка. В мальчишечьем облике Иррит выглядела крайне странно, однако бегать по городу в образе девочки было бы вовсе неразумно, и… Боже правый, Царь Небесный, ее вел за собой тот самый пес!

«Неужто я и мыслить ясно уже не могу?»

Джек заморгал, встряхнул головой, и за сим занятием отвлекся от собственных ног. И непременно растянулся бы на мостовой во весь рост, не подхвати его Иррит.

– Где же вы были?! – прокричала эльфийка, словно ее отделяли от Джека вовсе не жалкие шесть дюймов. – Ищу вас, ищу…

Все тело вновь затряслось в лихорадке. «Похоже, это не просто истощение сил. Но не чума же, нет?» Эта мысль привела Джека в ужас. Нет, нет, ведь он бы наверняка заметил и другие симптомы, не так ли? Вероятно, какая-то иная хворь, хотя немногие хвори сказываются так быстро…

– Джек!

Собственное имя вновь привело его в чувство. Иррит крепко стиснула его подбородок, заставляя взглянуть на нее.

– Джек, ты должен спуститься вниз. Возможно, мы уже опоздали.

– Опоздали?

Едва уловимый шепот… Сколько же времени он пролежал без сознания, пока Пожар подбирался ближе и ближе?

– Я от королевы, – пояснила Иррит. – Ты нужен ей. Как можно скорее.

Халцедоновый Чертог, Лондон, два часа пополудни

Колодец на Треднидл-стрит был окружен плотной толпой, огорожен стеною повозок и постоянно использовался теми, кто боролся с огнем. Пришлось Джеку с Иррит пробиваться ко входу на Кеттон-стрит. Стоило оказаться внизу, стужа ударила навстречу, словно огромный молот, и Джек впервые в жизни почувствовал толику ужаса, внушаемого ею дивным, на собственной шкуре. Одно прикосновение дыхания Калех напомнило, сколь близок он был к гибели, и новый приступ озноба едва не свалил его с ног.

– Не время, не время! – прорычала Иррит, силой таща его за собой. Вновь очутившись в объятиях Хозяйки Зимы, она старалась не касаться его кожи, но сие ей ничуть не мешало. – Мы и так мешкали слишком долго… я никак не могла отыскать тебя, и если бы не пес королевы…

– Луна, – кое-как проговорил Джек, отчаянно стуча зубами. – Что?..

– Не знаю. Но она велела тебя отыскать.

Эльфийка втащила его в большой приемный зал. Куда они направляются, Джек догадался еще до того, как увидел сдвинутый с места трон. Кэннон-стрит пала жертвой пожара не один час назад, но за все это время он даже не вспомнил о Лондонском камне…

– Вставай! – взвизгнула Иррит.

Щеку обожгло ледяным холодом. Выходит, он снова упал…

«Нет, это не горячка, не хворь. Все это – Луна».

Лондонский камень связывал их друг с другом, и, как ни старалась Луна уберечь его бренную жизнь, сдерживая враждебную мощь всеми силами, та перехлестывала через край. Пробиваясь вниз, Дракон заодно истощал и ее, и Халцедоновый Чертог, черпая силу в его чарах, а силы Луны таяли на глазах.

На сей раз Иррит его поднимать не пришлось. Джек отыскал Луну так же безошибочно, как дивный гончак отыскал его, и то, что он увидел, заставило его замереть на пороге.

Воздух в нише трещал, плюясь искрами. Уже не серебряные – золотые, волосы Луны, парившие в токах раскаленного воздуха, окружали ее тело сверкающим ореолом. Языки пламени плясали вкруг подола ее юбки, тянулись к фонарикам рукавов. Подойти ближе, чем на пару шагов, Джек не смог: обуздываемое Луной инферно вынудило отступить.

– Луна, – прошептал он.

Луна резко вскинула голову. Ее серебряные глаза пламенели, будто окна в самое сердце огня. Сдерживаемая ею мощь испепелила бы всякого смертного, и даже бессмертная плоть не могла противостоять ей вечно.

– Джек, – откликнулась она.

Казалось, ее рот – жерло кузнечного горна, полное углей из самой Преисподней. Джек едва не воззвал к Господу, но вовремя прикусил язык.

– Сила, – продолжала Луна.

Голос ее шипел и потрескивал. Каждое дуновение воздуха теснило Джека назад, прочь от ниши, укрывавшей внутри Лондонский камень. В ослепительном свете, источаемом глыбой известняка над головой, он даже не мог разглядеть ее ладони.

– Сила Дракона. Во мне. Ее нужно… направить… куда-то еще.

Господи Всемогущий, да! Пока эта сила не сокрушила ее. Правда, с этим он мог уже опоздать… но о сем Джек решительно запретил себе даже думать.

Вот только куда? Не наверх же, не в Сити: оттуда она появилась. К тому же, ее вряд ли удастся загнать в те места, что уже пожраны огнем, а если попробовать, что помешает ей вырваться наружу, к нетронутым улицам? Да еще Тауэр так близок, а всего пороха из его арсеналов пока не вывезли… такой взрыв сотрет Лондон с лица земли вернее любого пламени.

Значит, место должно быть безлюдным. В Темзу? Но дух реки и без того утомлен. Чего доброго, направленная туда, сила вскипятит, обратит в пар всю воду, и положения это отнюдь не улучшит – скорее, наоборот.

Вот бы направить пекло Пожара к самому морю, где английский флот все еще бьется с голландцами, ни сном ни духом не ведая о бедах родины… Но нет, этого Джек не сделал бы, даже если бы мог: голландцы вовсе не заслуживали внезапного уничтожения всего лишь тем, что соперничают с Англией в морской торговле.

Луна вскрикнула. Воздух озарился ослепительно-белой вспышкой. Стиснув зубы так, что жилы вздулись на шее, Луна сдержала и этот натиск. От одного вида этой картины сотрясаемое ознобом тело Джека заныло с головы до пят.

– Скорее, – выдохнула Иррит, припавшая на корточки у его ног.

«Думай же, думай!»

Джек изо всех сил стиснул ладонями виски, словно это могло бы помочь собрать воедино рассеянные, затуманенные горячечным бредом мысли. Огонь. Жар. Гибель. Куда направить сию стихию, не причинив никому вреда? Казалось бы, некуда…

«Да, но ведь огонь – вовсе не только все это!»

Горячка стремительно понесла Джека вперед. Огонь. Прометеев, освещающий. Созидающий. Огонь несет в мир не только неумолимую смерть, но и искру жизни.

«А в этом что-то есть. Определенно, есть. Если б его, так сказать, трансмутировать…»

Однако в алхимии Джек никогда не был более, чем дилетантом. К тому же, и для мудреных опытов с prima material[47], с колбами да ретортами – не время и не место. Тут нужно нечто попроще.

Но как же придать заключенному в Луне пламени более мирную, безобидную форму? Ведь ему к ней даже близко не подойти. А если коснется ее – чего доброго, сгорит на месте.

И все же идея у Джека имелась только одна, а времени изобретать что-то еще, очевидно, не было. Кончики волос Луны начинали тлеть. Ничего не попишешь: либо погибнуть, проверив имеющуюся идею, либо думать и ждать – и погибнуть чуть позже.

– Надеюсь, получится, – пробормотал Джек, прыгая на возвышение, к Луне.

Переполнявшее Луну пламя стремительно, с ужасающей быстротою, отхлынуло прочь, к кому-то другому, и тут же внезапной приливной волной воротилось назад. Все тело напряглось, одеревенело, точно от удара молнии.

«Луна и Солнце…»

В сердце вспыхнула страсть – страсть, какой Луна не знала уже не первый десяток лет. Боль унялась, уступив место желанию.

Желание затмевало все прочие чувства, жгло кожу сильнее огня. Подобного не пробуждал в ней ни один из любовников – с тех самых пор, как сошел в могилу Майкл Девен. Стоило вспомнить чуткую нежность его рук, утраченных навсегда, и на глаза навернулись слезы. Казалось, всепоглощающая волна скорби вот-вот захлестнет, растворит душу без остатка. Ах, как же легко уступить, как просто уйти в забвение… чего и хотят, чего и желают ей Калех с Драконом. Смерти. Конца ее вечному существованию: сдайся, дескать, смирись…

Но нет. Оттесненная сей обоюдной атакой в самую глубь души, Луна нашла там покой, хладнокровие, свободу от жара пламени и леденящей стужи Хозяйки Зимы. «Вот это и есть я. – подумалось ей. – Дитя луны, вечное и безмятежное». Ввязавшись в политику, ревностно подражая интригам людей, она слишком просто, незаметно для самой себя, утратила эту безмятежность, но в глубине души осталась отнюдь не простой королевой, не ведающей ничего, кроме подковерных игр и фривольных забав.

Лисликовы Наследники были правы. Некогда дивные действительно являли собой нечто большее, чем сейчас, но те, кто обитал в темных углах бренного мира, позабыли об этом, увлекшись людьми. И вот теперь, в сей бесконечно долгий миг, Луна стала такой, как прежде.

Исполненная новообретенной силы, она восстала из глубины собственного «я» и тут почувствовала краткую, яркую вспышку чужого тепла. Нет, не Пожара – бренного смертного существа. Живого ума, движимого любопытством и состраданием, тягою к новым знаниям, стремлением обратить их к общему благу. «А это – он». Солнце ее Луны. Противоположность, однако не противник. Алхимические комплементы, соединенные в надмирное целое, они горят собственным пламенем – огнем не смерти, но жизни…

Все мысли растворились в блаженстве, в наслаждении, далеко превосходящем плотское.

Придя в себя, они обнаружили, что мощь Пожара преобразилась, послушная их воле. И все же она оставалась слишком сильна, слишком уж опасна: сдерживай ее далее – сокрушит. Теперь эту мощь следовало куда-то перенаправить. Куда?

Вместе они потянулись мыслью к второму своему телу, к Халцедоновому Чертогу, выстуженному дыханием Калех Бейр. Большая часть дворцовых покоев пустовала – лишь там, в амфитеатре, съежившись, сгрудились в кучу на белом песке чахнущие остатки их двора.

– Осторожно, – прошептала Луна, и вместе с Джеком вдохнула жизнь в дивных.

Бессильно поникшие головы поднялись, глаза заблестели, плечи развернулись, а Принц с королевой, бережно, не торопясь, вливали и вливали в подданных жизнетворный огонь, хранящий от стужи Калех. Над амфитеатром поднялось зарево, от каменных сидений потянулись вперед длинные, островерхие тени, песок сделался теплым, точно согретый лучами солнца, коих не видел многие сотни лет. По-прежнему осунувшиеся, но полные новых сил, дивные Халцедонового Двора поднялись на ноги, приготовившись к битве в защиту родного дома.

Вся сила Дракона была чужой, краденой. От начала и до конца, от скромных язычков пламени в пекарне Томаса Фаринора вплоть до Дракона, рожденного в недрах горящих прибрежных складов, Пожар слагался лишь из того, что похитил у Лондона – из теса и штукатурки, обращенных в огонь. Теперь его квинтэссенция, не разрушительная, но созидающая, оживила лондонских дивных, и те были готовы встретить врага наверху.

Инферно, угрожавшее выжечь Халцедоновый Чертог до последнего уголка, исчезло, однако ж Дракон отступать не спешил. Дракон по-прежнему тянул, тянул из дворца волшебную силу, дабы питать ею буйствующее пламя. Чертог был бездонным колодцем, из коего он выпил лишь первые капли, но уже изрядно прибавил мощи.

Преградить ему путь Луна была не в силах, ведь Камень не откликался на прикосновение одной лишь дивной, но теперь рядом с ее ладонью на глыбу известняка легла ладонь Джека, и оба вобрали остатки огня – чтоб приберечь для себя.

«Не здесь», – подумали оба и запечатали Лондонский камень, оставив Дракона в досаде реветь на улице, наверху.

Переведя дух, Луна вновь почувствовала собственное тело, впервые за… за кто знает, сколь долгое время безраздельно принадлежавшее ей и только ей одной.

Хладнокровие и безмятежность в душе померкли, ощущение того, прежнего «я» сгладилось. Нет, не исчезло, однако свой выбор она сделала давным-давно, отрекшись от былого, от той, кем могла бы остаться и до сих пор, если б забыла мир смертных вместо того, чтоб поселиться в этих местах. Сие решение было принято, когда она впервые явилась в Лондон, и когда сделалась королевой, и принималось каждый день, проведенный здесь, за подражанием житью смертных.

О сделанном выборе Луна отнюдь не жалела, и вот теперь настала пора к нему возвращаться.

Открыв глаза, она обнаружила под самым носом Джеково ухо.

Принц Камня, вздрогнув, прервал поцелуй, однако свободной рукой по-прежнему обнимал Луну за талию: возвышение под Камнем было столь невелико, что иначе вдвоем на нем не устоять.

– Я… – заговорил он, но тут же осекся, будто вдруг позабыл, что собирался сказать. – Э-э…

Память о страсти, о жгучем наслаждении, захлестнувшем обоих, все еще согревала тело. Ну и странен же он, сей катализатор, обративший силу Дракона из смерти в жизнь… но дело, ради коего его сотворили, завершено.

«Разве я все еще жажду его?»

Нет. Все, пережитое вместе, вся укрощенная ими мощь не тронула ее сердца. Стоявшего рядом Луна любила ничуть не более, чем накануне… однако память о сем преображающем огне она сохранит навеки.

Как, со всей очевидностью, и он. Да ведь он покраснел!

Опустив взгляд, Джек снял руку с ее талии и отступил назад, но Луна поймала его за рукав.

– Ты спас мне жизнь, – сказала она. – Тебе вовсе не в чем извиняться.

Джек робко взглянул ей в глаза, но стоило ему увидеть прижатую к Камню ладонь, и робость в его взгляде тут же сменилась тревогой.

Луна опустила руку. Кожа ладони обуглилась, покрылась жуткими волдырями, пальцы недвижно застыли в том же положении, в каком лежали на Камне, но боли Луна не чувствовала. Не почувствовала и того, как Джек с лекарской деликатностью начал ощупывать да осматривать пострадавшую кисть. Собственная плоть казалась чужой.

– Луна… – шепотом начал он.

Но Луна оборвала его:

– Если иначе не можешь, перевяжи, разница выйдет невелика. Шрамы останутся.

Лечению мог бы поддаться обычный ожог, но не тот, что нанесен Драконом.

Во взгляде Джека отразился ужас. Высвободив онемевшую руку из его пальцев, Луна спустилась в зал. Увидев их, Иррит изумленно разинула рот. Калех начала с нападения на нижний мир, Дракон же – на верхний, но теперь оба преодолели сию границу. Что касалось одного мира, касалось и другого, а значит, бороться с обоими придется всем – и смертным и дивным. Поодиночке им не победить.

– Идемте, – сказала Луна. – Пора отстоять Сити.

Первую победу лондонцы одержали при Лиденхолле[48].

Весь день был сплошной чередою потерь. Окружавшие Королевскую биржу статуи английских монархов попадали в грязь, перец и специи, хранившиеся в подвалах, пропахли гарью насквозь. Особой удушливости воздуху добавили мука бакалейщиков и снадобья аптекарей с Баклерсбери. Огонь охватил Касл-Байнард, и ныне древняя крепость Сити пылает в ночном небе, как факел. Западное подножье ослепительной огненной дуги, упираясь в Блэкфрайерс, тянется вверх, к Треднидл, а оттуда спускается к Биллингсгейту.

Однако у Лиденхолла Пожар остановлен. Некто, с виду похожий на олдермена, швыряет на мостовую монеты, суля их всякому, кто не покинет поля боя. Пусть западный фасад рынка и пострадал, но внутрь, к баснословным богатствам Ост-Индской компании, огню не проникнуть.

Лишенный добычи, Дракон злобно рычит.

Но теперь он отведал иных богатств, что лежат глубоко под землей. Мощь, вытянутая из Лондонского камня, питает его пламя, и Дракон жаждет большего. Пожираемые им крохотные бреши слишком прямы и узки, только дразнят, растравливают аппетит, однако он чует еще два лаза – больших и при сем уязвимых. И один из них как раз на западе.

Оседлав ветер, он доберется туда, и уж тогда-то победа – за ним.