Идиотки

Глава 1

— Конечно, мы совсем мало знаем друг друга, но я все равно хочу пожелать вам денег и счастья в наступившем 1985 году! Деньги никому не помешают, а счастье… Оно, как говорится, словно птица…

За столом закивали, соглашаясь.

— Думаю, что в новом году осуществятся, так сказать, все наши самые смелые планы. Мы вот строим старшему сыну квартиру, бабушку забираем к себе из деревни, знаете — присесть некогда, столько дел… Ой, вы слышали, да? Там в дверь позвонили! Это муж! Привез сервелат, у нас знакомый на мясокомбинате в Курасовщине! Он нам и звонок доставал, там шесть мелодий! Я вас потом сведу осязательно… Игорь Петрович! Игорь!

В дверном проеме закачались деревянные подвески, и показалось румяно-морозное лицо товарища в бобровой шапке.

— Здравствуйте… Опоздал… Присоединюсь…

— Да, присоединяйся к нам… Мы уже час тут беседуем… Начали без тебя, прости…

Хозяйка, великолепная женщина с башенкой белых волос, ласково улыбнулась гостям и подтолкнула хрусталь с салатиком ближе к центру.

— Так вот, этот наш знакомый просто золото, а не человек. Любого врача, любое лекарство… Индийское, польское — любое… А ведь приехал откуда-то из глубинки. Из Черновцов… Нет, не из Черновцов… Похоже звучит, но не Черновцы…

— Из Чернобыля. Валя! — крикнул хозяин. — Пора уже запомнить! Каждый раз эту историю рассказываешь! Из украинского города Чернобыля!

— А зачем мне этот украинский город запоминать, когда у меня есть ты! — улыбнулась хозяйка. — Знаете, у Игоря Петровича феноменальная память! Обиду не прощает никогда! Вот один раз человек его обидел, пусть даже мимоходом, сам не заметил, а Игорь Петрович его и через пять лет узнает!.. А вы, простите, где работаете?

Вопрос не сразу нашел адресата и какое-то время оставался в свободном парении над столом, над салатами и фаршированным перцем. Затем одна из гостий, с трудом проглотив недожеванный деликатес, ответила:

— Институт ядерной физики…

— Правда? — хозяйка с готовностью удивилась. — А кем? Ученым?

— Ну, да. В какой-то степени…

— Это чудесно. Ученым — это чудесно! Я вот Ирочку обязательно в институт отдам. Для девочки это так важно!

Вошел муж Игорь, уже в белой рубашке и с блюдом, на котором победной горкой высилась колбаска.

— Игорь! Давай я тебя познакомлю! Это Маргарита Петровна Иванова, мама Леночки. Она работает ученым в ядерном центре, уважаемый человек. А это Капитолина Михайловна Петрова, мама Наташеньки… Вы где работаете, простите?

Вторая гостья робко улыбнулась, прикрыла ладонью золотой зуб. Было видно, что движение отточено, репетировалось годами. Стесняться своих зубов эта мама начала лет десять назад.

— На моторном заводе я…

— На заводе…

Снова возникла пауза, во время которой было хорошо слышно, как в соседней комнате визжат дети. И как пост в телевизоре Муслим Магомаев.

Хозяйка взглядом попросила у мужа поддержки.

— Ну, кому-то надо и на заводе работать! — муж не без труда отыскал место для тарелки. — У меня вот в литейке знакомый был, так он отличные пепельницы отливал. Лучшего подарка и не придумаешь, у нас до сих пор где-то стоит. Да, Валентина Сергеевна? Кому что налить?

Всем хотелось шампанского, его и налили.

— Игорь Петрович! Скажи тост! — хозяйка приготовилась к чуду, подняла двумя пальцами бокал за тонкую ножку, а остальные красивым веерком отвела в сторону. Такая она была прекрасная, такое на ней было платье в буйный горошек, что хотелось ахнуть!

— Ну, я так скажу, — Игорь Петрович погладил галстук. — Прежде всего, конечно, я хотел бы пожелать здоровья нашему дорогому Константину Устиновичу Черненко, все-таки пожилой человек…

За столом неуверенно закивали, соглашаясь.

— Ну, и перейдем к главному. Из-за чего, собственно, мы и собрались, так сказать… Мы все являемся родителями перспективных девочек. Отсюда вывод: необходимо помогать друг другу и поддерживать юные дарования. В наше время артисты получают хорошие деньги и вообще являются очень уважаемыми людьми.

Взять хотя бы Пугачеву, — подтвердила хозяйка.

— Ну, Пугачева в Москве, а мы пока тут. Но и у нас есть заслуженные артисты… Эти… Как их… Валенька, подскажи!.. Про Беловежскую пущу так складно поют…

— «Песняры».

— Вот, они самые… Потом еще эти, про малиновку… У нас пластинка есть… Там еще дамочка такая интересная, в очках… Ну, Бог с ними, не это главное. Главное, что мы должны грамотно расставить все точки и добиться самых высоких мест… И чтобы Ирочка и… как других девочек зовут?

— Леночка и Наташенька.

— Вот чтобы все стали богатыми и знаменитыми. А там, глядишь, и они нам на старости лет помогут. А где они, кстати? Зовите сюда, пусть споют родителям в праздник!

Спустя минуту у елки стояли три барышни десяти лет. В целом, они не были довольны вторжением в их жизнь, но открыто своих претензий не выражали.

Игорь Петрович, педагогично отставив бокал в сторону, склонился к артисткам.

— Так, давайте знакомиться. Я — Игорь Петрович. А вы кто?

— Лена, — сказала толстенькая конопатая девочка.

— Ирочка, — кокетливо отрапортовала хозяйская дочка, кукольно-прекрасная на фоне толстушки. Не было необходимости представляться родному папе, но этикет того требовал, а Ирочка воспитывалась с уважением к этикету.

Третья девочка промолчала. Она и на девочку не очень похожа была — пацаненок со скучной детдомовской стрижкой.

— Наташенька? — Игорь Петрович обернулся к маме, беззубой заводской гражданке.

Та испуганно кивнула и строго посмотрела на дочь. На всякий случай.

— Ну, что же… Давайте петь!

Игорь Петрович занял кресло и махнул рукой.

Спели. Кое-как поклонились в ответ на бурные аплодисменты Валентины Сергеевны. Потом хозяйская дочка Ирочка прочла стишок, совершила реверанс и заказала по поводу своего триумфа сырокопченой колбаски в детскую.

Певицы удалились к себе, а Игорь Петрович немедленно скрипнул пробкой шампанского.

Ирочка поставила прямо на пол блюдце с колбасой, нарезанной маленькими кубиками и шлепнулась рядом, подмяв праздничное платье «как у принцессы».

— Девочки, хотите колбаски? Это мой папа достал!

Толстая Лена сначала протянула руку, но потом передумала. Вторая девочка. Наташа, на колбасу даже не взглянула. Ирочку поведение подружек нисколько не смутило. Она взяла тонкими пальчиками жирный коричневый кубик и начала сминать его, наблюдая за поведением сальных вкраплений.

И пока она вдумчиво это делала, другие девочки смирно ковыряли пальцами пуговки на обшивке дивана. Если бы не родительское вмешательство, они бы и дальше прыгали со спинки этого дивана прямо вон на ту подушку на полу. Было весело. А теперь снова грустно, как в самом начале встречи.

— А что ты любишь больше всего на свете? — спросила Ирочка Лену.

— Читать, — честно ответила Лена.

— А ты? — Ирочка повернулась к Наташе.

— С сестрой играться.

— А я больше всего люблю колбасу. А где твоя мама работает?

— В институте.

— А твоя?

— На заводе.

— А мои родители в магазине работают. Я к ним туда приходила… Они мне кассу показывали… Там есть отдел с игрушками, но я эти игрушки и на складе видела… Тысяча игрушек.

— Тысяча?

Лена и Наташа переглянулись, не смея поверить в такое счастье. Тысяча игрушек!

— Ну, у нас дома тоже тысяча игрушек была, только мой старший брат Сергей все увез в химчистку. Поэтому я завтра снова пойду на склад и возьму себе новые.

— А нам с тобой можно?

— Ну, не знаю… Спрошу у папы… Думаю, нельзя… А давайте играть в магазин! Чур, я буду директором!

Однако взрослые снова все испортили.

— Девочки! Пора уходить! Одевайтесь! — Ирочкина мама заглянула в комнату, ласково кивнула в сторону коридора, и в ушах ее закачались такие красивые и такие огромные серьги, что девочки засмотрелись и не сразу поняли, чего от них требуется.

Потом все толпились в коридоре. Мамы пытались одеться сами, спешили одеть девочек. Игорь Петрович галантно держал пальто ядерного специалиста, а заводская рабочая от услуг отказалась, стесняясь, видимо, своей верхней одежды.

— Приходите еще, — сказала Ирочка, повиснув на маминой ноге.

— Не придем, — сказала Наташа, но ей тут же замотали рот шарфом.

— Я хочу посмотреть на твою тысячу игрушек, — шепнула Лена. — Я к тебе приду.

Толкая друг друга шубами, гости вышли, дверь закрылась, и можно было не улыбаться.

— Ира! — хозяйка стряхнула дочь с ноги. — Сколько тебе говорить! Мне неудобно общаться с людьми, когда ты ведешь себя как обезьяна!

— Ай, с этими можно как угодно общаться — Игорь Петрович ослабил узел галстука. — Где ты их откопала?

— Я их не откапывала, они сами нашлись. Что я должна была делать, когда директор хора подводит их ко мне и говорит: вот мамочки еще двух девочек из нашего главного трио, надеюсь, вы подружитесь, и дочки ваши тоже подружатся!

Загремела посуда, атрибуты застолья стали медленно расползаться по шкафам и холодильникам… Ирочка сидела на «гостевом» нарядном стуле, качала ногой, слизывала остатки майонеза со стенок салатницы. И внимательно слушала.

— Ну, эта, которая ядерный работник, еще ничего. Может, у нее выходы на исполком есть. Но та, которая в литейке работает! Это же просто ужас! И ребенок у нее абсолютно дикий!

— А вторая девочка? Тоже кошмар! Вся несуразная, рыжая… Одета так небрежно!

— Валя, ты их в дом зря привела. Они какие-то подозрительные. И мамаши, и потомство. Странно даже, что директор хора этих двух уродов поставил петь рядом с Ириной. У него что, глаз нету?

— Папа, а что такое «уроды»?

— Это твои новые подружки.

— Они не уроды! Они девочки! Они колбасу есть отказались!

— Потому что они не девочки, а идиотки!

Глава 2

В большом холле телевидения жил огромный кактус в два человеческих роста. Лена пришла в восторг, когда его увидела.

— Мама, а как он мог вырасти так высоко?

— Вероятно, за ним хорошо ухаживали.

— Я за своим кактусом тоже хорошо ухаживаю, но он вырос только вот настолько.

— Видимо, здесь особенная аура.

— А это как?

— Это когда много творческих людей с красивыми мыслями…

— И что, если мысли красивые, то кактус можно не поливать?

— Лена, я сейчас не очень соображаю… Мы с тобой опаздываем, скоро съемки.

— А съемки это как?

— Вы будете петь, а телекамеры будут это фиксировать.

— Фиксировать? А потом нас покажут по телевизору?

— Да.

Мама Лены, «ядерный работник» Маргарита Петровна, страшно нервничала. Пришлось срываться с совещания, забирать Лену из школы, везти на Макаенка. Забежали в магазин за белыми гольфами. Взяли такси. И опоздали.

В гулком пространстве холла существовали разные звуки, характерные для такого удивительного места, как телевидение. В частности, репетировал невидимый оркестр, звенела посуда в баре, а еще разговаривали люди. Телевизионный язык отличается от обычного своей вальяжностью, глаголами и орфоэпией. Вы могли не видеть этих людей (в основном бородатых), но не понять, что здесь ДЕЛАЕТСЯ ТЕЛЕВИДЕНИЕ, было невозможно. Еще важный момент: люди вокруг были очень яркими, джинсовыми. Где они брали этот джинс? Вся страна жила борьбой с декадансом, а тут ходили бородачи в джинсах и длинных свитерах. А женщины какие великолепные! Эффектные, живущие сочной жизнью работников искусства! Как можно сравнить с этим великолепием серый крысиный век второсортного работника ядерной индустрии?

— Простите, а где тут снимают детский хор?

Пробегающий мимо бородач кивнул куда-то вверх. Даже сказал: «В трехсотке». Понятнее от этого не стало.

Ткнулись в один угол, пробежали коридор, вернулись снова в холл, нырнули в другой коридор…

Маргарита Петровна в какой-то момент даже была готова отказаться от идеи попасть на съемочную площадку. Ей-богу, если бы дело касалось только ее! Так ведь ребенок… Кто знает, как сегодняшний день повлияет на ее судьбу? И, собрав в кулак всю волю и наглость (а ни того, ни другого почти не было), Маргарита Петровна бросилась в бой за будущее дочери.

— Скажите, где здесь снимают детский хор?

— Вы не знаете, где проходят съемки детских коллективов?

— Простите, вы не скажете, где тут производится запись участников детских самодеятельных ансамблей?

Они стояли в телевизионном сердце — нелепые мама и дочка из настоящего, не монтированного мира — и пытались узнать то, что не должны были знать по статусу.

И не узнали бы. Но тут прямо перед ними отворилась тяжеленная деревянная дверь с полуметровой ручкой — таких в реальной жизни не бывает, только в звукозаписывающих организациях, — и появилась прекрасная Валентина Сергеевна, мама Иры.

— Маргарита Петровна! — сказала она с облегчением и укором. — Ну где же вы? Мы тут готовимся вовсю, а вы…

За дверью бушевала жизнь. Два десятка мам переодевали два десятка детей. Два десятка распотрошенных сумок медленно испускали дух, четыре десятка сапог валялись на паркете, шесть десятков заколок и бантов — повсюду, где возможно. И все дети шумели, капризничали, хулиганили и не желали готовиться к выходу на сцену. А все родители нервничали, ругались и уговаривали детей на эту сцену выйти.

— Я вас жду-жду! — Валентина Сергеевна зашуршала серой упаковочной бумагой. — Вот, смотрите! С утра купила! Думаю, вашей девочке подойдет. Взяла самый большой размер.

В ее руках искристо переливалось платье.

— Я с утра созвонилась с директором хора, с Виктором Николаевичем. Не могла удержаться. Девочкам нельзя выступать в чем попало… Это ведь очень важно, вы согласны?

В каком смысле? Что она хочет сказать, эта красивая, недоступная пониманию женщина?

— Я говорю: от того, в чем сейчас девочки выйдут на сцену, зависит их будущее!

Маргарита Петровна внезапно пережила острый приступ стыда и ненависти.

— Но у нас новый брючный костюм! Его бабушка связала!

— Ой, бросьте! — сердито сморщилась Валентина Сергеевна. — Ваша бабушка может вязать что угодно, а на телевидение девочки попадают не каждый день! Здесь важно выглядеть дорого!

Маргарита Петровна еще раз на секунду задумалась: а так ли ей необходимо это телевидение? Нужно ли ради него терпеть унижение такого масштаба?

— Ну, вот и пожалуйста, пусть ваша дочка выглядит дорого, а мы будем выглядеть так, как захотим!

— Да ради Бога, — рассердилась Валентина Сергеевна. — В одиночку можете выглядеть, как хотите! Но если девочки выступают втроем, то и выглядеть хорошо должны все три! Если хоть одна будет некрасивой, то плохо подумают обо всех!

Тут из толпы переодевающихся хористок выпорхнула Ирочка — вся в белых локонах, такая великолепная в голубом платьице, точной копии того, которое предлагалось и Лене. Такая воздушная и сказочная. И Маргарита Петровна довольно быстро сдалась — времени на войну не было, да и странно все-таки не хотеть, чтобы твоя дочка выглядела так же чудесно.

— Хорошо, но…

— Наташина мама не пришла, а я им тоже платье купила! Поэтому предлагаю пока расходы поделить пополам, а потом попросим отдать деньги! Это нормально!

— А у Наташи такое же платье?

— Такое же, но розовое. У Ирочки голубое — она блондинка, у вашей девочки фиолетовое — она у вас полненькая, а у Наташеньки — розовое. Иначе девочка совсем бледной будет. Пять рублей за каждое платье. Очень недорого. Просто у меня знакомые в магазине есть.

— Пять…

Дикая девочка Наташа, «дочка литейки», сидела в углу и равнодушно мусолила шнурок куртки. Ее никто не причесывал, никто вокруг нее не суетился. Но она не казалась от этого потерянной. Просто сидит маленький человек, думает о своем, шнурок вертит, ногой качает…

Вокруг все бурлит, родители дергают своих общительных детенышей, как спешащие хозяева дергают за поводки песиков, которые до смерти хотят поздороваться друг с другом носами. Нервы, восторг и запахи «Магии ночи»… Голенькие детские пузята с веерками ребрышек, ручоночки вверх, и на эти ручоночки с тихой руганью натягиваются самые лучшие платья… И среди всего этого восторженного бедлама молчаливая, угрюмая Наташа…

Маргарита Петровна забыла даже о грядущей финансовой катастрофе и подошла к ней:

— Все в порядке, Наташа?

— Все в порядке.

— Ладно. Если что-то будет нужно — скажи.

Наташа вежливо кивнула и снова растворилась в себе. Стало даже как-то неловко от того, что получилось вот так, без причины, потревожить покой ребенка… Маргарита Петровна возвращалась в свой уголок и недоумевала. Не зло, без претензий, просто удивлялась тому, как маленькая девочка может одним взглядом отшить взрослого…

— Только вы мне деньги сейчас отдайте, — догнала, улыбаясь, Валентина Сергеевна. — Слышите, Маргарита Петровна? Лучше сейчас, а то потом придется вам время тратить, ходить к нам… И, если можно, за Наташу тоже отдайте. Ирочка говорила, вы с ними совсем рядом живете, так что сможете с них потом быстро забрать.

Ага. Финансовая катастрофа…

Маргарита Петровна могла бы, конечно, поспорить, пожаловаться на зарплату в сто двадцать рублей, возразить по поводу покупки незапланированного платья. Даже полутора незапланированных платьев — Лениного и половины Наташиного. Но она послушно вытащила кошелек, выудила оттуда тощую стопочку рублевок, потом еще пошарила в специальном кармашке для монет.

— Что? — насторожилась Валентина Сергеевна. — Не хватает?

— Не хватает… Я ведь не знала, что придется платья покупать…

У меня с собой деньги только на продукты…

— Сколько?

— Вот… Шесть рублей.

— Давайте, — Валентина Сергеевна вздохнула, покачала головой и переправила деньги в карман пиджака. — Говорил мне мой Игорь Петрович не брать всю нагрузку на себя. Вечно мне больше других надо… Кстати, вы не знаете, почему Капитолина Михайловна, Наташина мама, не приехала?

Маргарита Петровна молчала. Ей представлялся контролер в автобусе, хватающий ее за руку и вопящий на весь салон: «Такая с виду порядочная, а талончик не покупает»! Хотя трехкопеечный трамвайный, кажется, есть. Где-то в складке сумки. Обязательно должен быть. А Лену можно и «зайцем» везти, не так уж много места она занимает. Понять бы теперь, где здесь ходит ближайший трамвай…

— Вы меня слышите, Маргарита Петровна? Капитолина Михайловна не приехала со своей девочкой потому, что беременна! Вы об этом знали? Подумать только, целый вечер просидели за столом, и хоть бы словом обмолвилась! И, кстати, знаете, что у нее кроме Наташи есть еще одна девочка, Анжелика? Знаете? И куда им третьего? Можно подумать, у них там, на заводе, денег просто куры не клюют! А Наташа эта, дочка ее, ведь совершенно дикая девочка! Смотрите, сидит, ни с кем не разговаривает… Сама доехала до телецентра, говорит… Не знаю, я бы Ирину одну из Серебрянки в центр не пустила. Мне моя дочь пока еще дорога.

Тут дверь гримерной распахнулась, и вбежал всеми любимый человек, руководитель хора Виктор Николаевич. Если бы он не стал музыкантом, то вполне мог бы стать актером. Или плейбоем. Но он стал музыкантом.

— Так! Мамы, берем детей за руки и выходим в холл! Следуем за мной! Очень осторожно — там крутая лестница ведет прямо на второй этаж!

— Виктор Николаевич! — засуетилась Валентина Сергеевна. — Виктор Николаевич! На минуточку!

Виктор Николаевич покорно развернулся к источнику звука. По мере приближения Валентины Сергеевны он мрачнел, но выглядел по-прежнему гусаром.

— Виктор Николаевич! — Валентина Сергеевна зарделась, поправила локон. — Виктор Николаевич…

— Слушаю вас очень внимательно.

— Я вам с утра звонила… По поводу платьев для Ирочки Сидоровой… И других девочек из трио.

— Допустим.

— Так вот, я их достала.

— Это вас очень красит.

— Ну, что вы, спасибо… Хотите взглянуть?

— Знаете, мне придется это сделать, даже если я и не хочу. Но уже на съемочной площадке, — Виктор Николаевич ласково улыбнулся и хлопнул в ладоши. — Выходим! Кто не собрался — я не виноват!

— Мима! Мы не собрались!

Маргарита Петровна обернулась.

Опустевшая комната в заторах сумок и брошенной одежды, и две девочки с колготками гармошкой. Бесхозная Наташа и такая же бесхозная Лена.

— Господи, что ж вы не переодеваетесь?!

Маргарина Петровна закружилась по комнате. Вешалки! К черту! Не успеваем повесить одежду, потом! Гольфы! Где гольфы? В сумке гольфы, конечно! А Наташины где? В сумке? А сумка где? Платья! Фиолетовое — Лене, розовое — Наташе! Расстегнуть! Надевать через голову, а не снизу! Расческа! Забыли расческу? Ладно, возьмем на время чужую, никто не узнает!

Виктор Николаевич заглянул и нахмурился:

— Девчонки! Я же просил не буксовать!

— Сейчас-сейчас! Только бантики завяжем!

— На месте бантики завяжете! Вперед!

Огромный павильон сразил наповал. Потолка не видно, так высоко. И стен не видно. А еще лампы — нереально огромные и повсюду. Но главное — это разноцветные деревья и домики вокруг, такие веселенькие, и только с одной стороны. А с другой — деревянные и похожие на ящики из-под фруктов. Те тоже сколочены грубо и без прикрас.

В центре — конструкция-пирамидка из скамеек, ее заполняют детьми из хора. Там, где детей не хватает, ходят люди и ставят деревянные домики и деревья…

— Это декорации! — шепнула Маргарита Петровна. — А вон там — телекамеры!

Телекамеры? Ого, какие… Толстые трубы с голубым глазом впереди. Наверное, если слон поженится на жирафе, а потом на грузовике, получится вот такая камера.

— Похожи на роботов, — шепнула Лена «литейной» Наташе.

— На огромные пушки, — не согласилась Наташа.

— Они на колесиках!

— И с ручками!

— А вон у дядьки наушники!

— И шнурок болтается!

— А зачем он за ручки держится?

— Чтобы не упасть…

— Так, где хор? — загрохотало вдруг, и все дети завертелись, пытаясь отыскать великана, который мог вот так орать.

— Здесь хор! Строится! Не видно, что ли? — сказал дядька за камерой.

— Не видно, чтобы построились! Времени сколько, обратил внимание?

— Ну, так а что я могу сделать? Они тут с мамашами!

— Так, уважаемые мамаши! В ваших интересах не мешать процессу построения детей! Отойдите в сторону! Иначе все это дело затянется на неделю!

— Мама! А кто это говорит? — Лена схватила Маргариту Петровну за локоть и не отпускала, как маленькая.

— Это, скорее всего, режиссер. Он командует съемками. Рассказывает, кому где стоять и что делать.

— А где он? Покажи!

— Думаю, он сидит в какой-то специальной комнате и наблюдает за всем из окна. А разговаривает по микрофону, Леночка! Мне надо уйти!

— Не уходи, мама!

— Я буду вон там! Буду стоять и махать тебе!

— Хорошо! Только все время стой и маши!

— Давайте начинать, ребята! — проорал невидимый режиссер, и все началось.

Виктор Николаевич почти не нервничал, только улыбался очень странно, как будто у него закоченело все лицо. Ходили какие-то люди, разговаривали с режиссером-невидимкой.

— Сейчас увидите, как загорится лампочка «Микрофон включен», потом пойдет фонограмма, и начнете петь, слышите? И улыбайтесь, как будто вам всем дали по килограмму халвы!

— А что такое «фонограмма»? — спросила красавица Ирочка у старших девочек. Она легко общалась и со старшими, и с младшими. Никаких проблем.

— Это когда мы только будем рот раскрывать, а петь не будем.

— Только раскрывать? А как мы попадем в слова?

— Ну, не знаю…

— Я не умею петь фонограмму!

— Научишься!

— Ты умеешь петь фонограмму? — спросила Ирочка толстую фиолетовую Лену.

Лена еще больше испугалась и поняла, что пришел конец. Она знала много песен, прилежно учила тексты, распевалась дома громким голосом, отчего соседи вежливо советовали отдать девочку в спорт… Но песню, которая называется «Фонограмма», она не знала…

— Наташа! Ты выучила «Фонограмму»?

Дикая Наташа дернула костлявым плечом, как бы говоря: а не выучила! И мне все равно!

От этого Лене стало чуть-чуть легче, и она начала вертеться, смотреть по сторонам.

Светло-пресветло! А на потолке — столько разных штуковин! И блестящий шар, как в цирке. Дети из хора шепчутся, крутят ушастыми головами, тычут пальцами. Лена проследила за одним таким пальцем, и ее взгляд еще раз прошелся по зеркальному шару, по стеклянной будке со спрятанным режиссером, по дяде-оператору в усах, но слоноподобной, жирафообразной камере с голубым глазом и остановился на нежном профиле стоящей рядом Ирочки…

Ирочка. Они знакомы уже тысячу лет — с Нового года. И до последнего времени Лена относилась к ней, как к подружке, еще одной девочке, с которой можно поиграть, попеть песни и посмотреть, что у мягких игрушек внутри. А вот совсем недавно Лена вдруг как-то ясно и самостоятельно заметила, что Ирочка чудо как хороша.

— У нее такие волосы — белые, длинные, как у куклы, — ныла она вечерами, изучая свое изображение в зеркале. — У нее лицо, как на рисунке, и ножки такие тоненькие!

А мама, Маргарита Петровна, молчала и улыбалась, надеясь, что ребенок печалится просто так, от безделья. Ну, невозможно ведь в десять лет серьезно интересоваться собственной внешностью? Вон Маргарита Петровна и в сорок еще не интересуется.

— Запись!

Где-то вверху, в темноте, вспыхнули красные буквы «МИКРОФОН ВКЛЮЧЕН!» и зазвучала знакомая песня. А потом в воздухе еще и запело! Само собой! Лена даже услышала свой собственный голос! Это было так поразительно, что половина хора, самая мелкая и несерьезная, стала волноваться и звать мам, убегать в их объятья… Начали сначала.

Опыт пришел незаметно, как это и бывает. Оказывается, петь на телевидении не надо, надо только притвориться, что поешь. Это было страшно весело! Девчонки незаметно переглядывались и давились от хохота, а Виктор Николаевич, исполняющий обязанности дирижера, посылал им грозные взгляды. Один раз песня вдруг остановилась, а хор продолжал петь вполголоса, растерянно и фальшиво.

— Стоп, еще раз все то же самое! Извините! — сказал режиссер. — Вы все делали правильно. Это мы виноваты.

Виктор Николаевич показал девочкам кулак, и все началось сначала.

Оказалось, что сниматься страшно утомительно. Уже после пятого дубля дети раскисли и все время норовили убежать, попрыгать, присесть, прилечь. Виктор Николаевич покрылся мелкой испариной, но держал марку и только морщился иногда, как от зубной боли, пытаясь организовать своих овечек.

— Ладно, — смирился с действительностью и невидимый режиссер. — Пусть передохнут. Будем писать солистов.

А самыми главными и проблемными солистами значились как раз Лена, Ирочка и Наташа. Младше их была только хоровая массовка, которую сейчас выгнали в холл поостыть… Режиссер хотел и наших девочек оставить на потом, но передумал. Потом у них расплетутся косы, они обязательно заляпают чем-нибудь свои платья, захотят спать… Писать немедленно, пока стоят на ногах и на месте!

— Ира! Ира! — нервничала Валентина Сергеевна, толкая сумкой оператора. — Держи спину, Ира! Улыбайся! Ручки сделай, как мы учили!

Маргарита Петровна с тоской понимала, что не может дать своей дочери никаких дельных советов. Ах, какая это была мука — видеть при свете юпитеров всю нелепость своего детеныша. Восхитительная, воздушная Ирочка, девочка из сказки, с улыбкой до ушей, с подкрашенными голубыми тенями глазками, и угрюмая, конопатая Лена с косами-палочками. Одно утешало — наличие рядом такой же нелепой и угрюмой Наташи.

— А что это у вас солистки такие мрачные? — спросил режиссер.

— Мрачные? — Виктор Николаевич подошел поближе к девочкам. — Ну, не такие уж они и мрачные. Смотрите, какие они на самом деле веселые у нас!

А потом вдруг быстро, на ходу, скорчил смешную рожу — взрослый человек, педагог! — и вернулся на место. Никто ничего не видел.

Записали с одного дубля. Дядя-оператор даже поаплодировал волосатыми пальцами, ему было очень приятно узнать, что работы стало меньше.

Потом что-то где-то перегорело и в павильоне все-таки устроили большой общий антракт.

— Правда, она прелесть? — Валентина Сергеевна догнала Виктора Николаевича и заглянула своими прекрасными глазами в его глаза. — Такая гармоничная девочка!

— Валентина Сергеевна, — Виктор Николаевич остановился и на мгновение погасил улыбку.

Мама Ирочки с готовностью кивнула. Но продолжения не последовало. Виктор Николаевич несколько секунд размышлял, потом громко и выразительно вздохнул — такой вздох привел бы в сильный трепет чувствительную персону — и пошел дальше.

— Так все-таки? — крикнула Валентина Сергеевна, красиво взмахнув пальчиками. — Виктор Николаевич! Может, вам еще коньяка хорошего достать?

— Завтра! Все завтра!

Дети и родители собрались в той же комнате-переодевалке, на тех же сумках, в том же радостном бардаке.

— Завтра нам устроят отдельное прослушивание, — Валентина Сергеевна извлекла из сумочки бутерброд с сырокопченой колбаской и протянула дочке. — Ира! Салфетку не снимай! Испачкаешь пальцы!.. Я бы на вашем месте тоже попыталась как-то устраивать будущее вашей девочки. Учтите: они вырастут, уедут, и вы останетесь ни с чем! Надо воспитывать, пока слушаются.

Маргарита Петровна украшала Лену бантиками. Разумеется, сейчас в бантиках не было никакого смысла, но сидеть, сложа руки, не получалось. А бутербродами она не запаслась.

— Я не хочу больше! — сказала Ирочка, возвращая маме измусоленный батон. — Лена! Пойдем к клоунам!

— Пойдем, — Лена с готовностью сорвалась с места. Обе взялись за руки и дунули куда-то. Вслед за ними потянулась и бесхозная Наташа.

— Ира! Только я тебя умоляю! Не трогай ничего руками! — Валентина Сергеевна завернула недоеденный бутерброд в салфетку. — Глаз да глаз за ними нужен. Я так устаю. На двух работах работаю. Плюс старшему сыну сессию сдаю… Очень трудно быть хорошей мамой, скажу я вам… Кстати, как вы думаете, где здесь режиссер? Хочу поговорить с ним, вдруг предложит Ирочке какую-нибудь роль.

Клоуна девочки заприметили, когда снимались. В углу павильона, за домиком-декорацией, лежал себе клоун и спал.

— Может, он умер? — радостно предположила Ирочка. — Я видела мертвых! Они тоже лежат на спине и пальцы у них вот так сложены!

Наташа наклонилась, понюхала.

— Спит. От него водкой пахнет.

— Так он настоящий?

— Клоуны все настоящие! Только мой брат Сергей не настоящий клоун! Мама ему так и говорит — плохой из тебя клоун, Сергей!

— Надо разбудить и спросить.

— Разбуди!

Лена посмотрела на девочек:

— Да? Разбудить?

— Ага! Разбуди! Трусишь?

— Сама ты трусишь…

Конечно, надо ответить, что не трусит. Но ведь трусит! Был бы клоун в нормальном клоунском виде, ходил бы с шариками, показывал фокусы — тогда можно и на дружбу надеяться. Но этот клоун спал. Спал почти сидя, уложив голову на декоративную скамейку. Рот у него был открыт, а красный нос-шарик сдвинут на лоб.

— Дядя, вы клоун?

Клоун пронзительно свистнул носом. Девочки захихикали.

Лена осмелела, тронула его за щеку.

— Дядя! Вы спите? Вы клоун?

Клоун разлепил одно размалеванное веко и мутно всмотрелся в Лену.

— Мы тут с девочками пели…

Клоун закрыл рот и медленно сел, тяжело моргая.

— Мы тут… пели…

— А что случилось? Который час? Что надо?

Голос у клоуна был хриплый, не клоунский. Лена беспомощно оглянулась.

О том, что делать после того, как клоун проснется, они не думали. И сейчас вполне могло случаться что-то ужасное. Вдруг этот клоун голоден? Вдруг он какой-то специальный, сторожевой клоун?

Ирочка и Наташа уже успели отступить и наблюдали за происходящим с безопасного расстояния.

— Ну, нам надо… Вас!

— Меня? А вы что из бухгалтерии?

— Нет, мы из хора!

Клоун почесав спину, поискал глазами знакомых, взрослых. Лена к этому моменту уже очень жалела о случившемся, но решительно не понимала, как быть дальше.

Пауза затягивалась. Ирочка пару раз пыталась убежать, но Наташа оставалась, оставалась и она. Наблюдали, сунув пальцы в рот. А Лена стояла радом с клоуном и покорно, как кролик, ожидала чего-то такого странного, ужасного, чем обычно заканчиваются встречи кроликов с удавами.

— Из хора, говоришь, — клоун чуть-чуть улыбнулся. Хотя, вполне возможно, улыбалось только его разрисованное лицо. — А ну-ка, помоги дяде-клоуну встать.

Он протянул руку. Лена подумала и ухватилась за нее. Оказалось, что у клоунов такие же руки, как у всех остальных, только с мозольками. Лена дернула изо всех сил.

Клоун, как хорошая репка, остался на месте.

— Нет, так не годится, еще раз тяни!

Оказалось, что он не тянется. Пришлось звать на помощь и Наташу, и Иру. Те сначала стеснялись, потом осмелели, налетели, начали толкаться, орать. Спустя пару минут началось масштабное веселье.

Появились зрители из числа хористов и родителей. Клоун, конечно, почувствовал публику и занялся представлением всерьез. Его нос переселился на Ленину макушку, а еще он вывернул карманы и давал всем желающим поиграть с ленточками, часиками и другим пестрым клоунским барахлом.

— Костик, да ты в ударе! — сообщил вдруг знакомый голос. Родители сразу поняли что к чему и уважительно расступились, а дети завертели головами в поисках невидимого режиссера.

Только режиссер вдруг стал видимым! Он появился, как из сказки, из таинственного звукового царства. Да, голос его был не так ужасен без микрофона. Да, в нем не осталось мощи и эха, созданных пространством. И вообще он оказался взрослой тетенькой в толстом свитере. Но все равно это было волшебно…

— Ага, Лера Борисовна, я именно там!

— Редкое состояние! Сохранись в таком виде до записи!

— Непременно, Лера Борисовна!

— Только без посещения бара, Костик!

— А то как же!

— Вот именно! Я тебя знаю… А что это у тебя за ассистентки?

— А это певицы из хора.

— Хорошие певицы.

Режиссер ушла, а вслед за ней схлынули и зрители. Причем мамы старались не отставать от режиссера, а дети и рады были бы отстать, но мамы их жестко волокли следом.

— А вы Костик, да?

— Ага.

— А вы клоун, да?

— Да, именно клоун я и есть. А вас как зовут?

— Меня — Лена.

— А я Ирочка.

— А это Наташа. Она не любит разговаривать.

— А почему? — клоун Костик присел рядом с Наташей. — Можешь объяснить клоуну, почему ты не любишь разговаривать?

— Неинтересно, — не сразу ответила Наташа.

Клоун еще пару секунд улыбался по инерции, потом тихо покашлял и выпрямился…

— Да… Ну, все равно ты проживешь очень интересную жизнь.

— А я? — подняла руку Ирочка и улыбнулась.

— А ты будешь очень богатая.

— А она? — Ирочка ткнула пальцем в Лену.

— А она будет очень красивая.

Девочки захихикали, начали толкаться.

— Но только обещайте мне… — Клоун снова присел, поднес палец к губам, оглянулся, сурово нахмурил брови, — обещайте, что вы всегда будете вместе!

— Обещаем! — прошептали девочки, сверкая глазами.

А родительская кучка тем временем обступила и нежно сжимала в кольцо режиссера Леру Борисовну. Их очи горели, голосовые святки потрескивали. Родители так страдали от своей вежливости, от невозможности громко кричать: «Снимайте моего ребенка в кино! Срочно!».

Родители робели. Не робела только великолепная Валентина Сергеевна.

— Постойте? Вы режиссер?

— Да, я режиссер!

— Вот как здорово! А я мама Ирочки Сидоровой… Такая красивая девочка… Из трио… Ну, вы их только что снимали! Солистки! Самые младшие в хоре! — Валентина Сергеевна старалась быть терпеливой и вежливой, но что-то в режиссере ей вдруг показалось неправильным. — Ну, они еще про зайку пели! «Зайка, зайка, где ты прыгаешь»… Вспомнили?

Лера Борисовна холодно смотрела мимо.

— Я вас слушаю, говорите.

— Но… — Валентина Сергеевна обернулась на ходу в поисках поддержки, однако родители ревниво молчали. — Я просто хотела узнать, нет ли какой-нибудь маленькой роли для маленькой девочки… Для моей девочки роли, какой-нибудь совсем маленькой… Практически небольшой…

— Роли…

— Да! — Валентина Сергеевна улыбнулась. Умелая работа с людьми дает свои результаты! Даже эта богемная идиотка, кажись, доперла, о чем ей толкуют, пусть и не сразу. Ничего, и не таких обкатывали. — Роли для одной маленькой девочки! Пускай она ведет какую-то программу! С клоуном этим, например! Девочка очень симпатичная, ухоженная! Вы только представьте, как будет замечательно! Сидит такая красивая маленькая девочка, улыбается…

— А что, это мысль… — Лера Борисовна посмотрела в сторону далекого клоуна — Не то чтобы… Но!

И она решительным шагом направилась обратно. Рой родителей и ноющих детей развернулся, создав волнение в центре, и снова двинулся за режиссером. Впереди цокала каблуками торжествующая Валентина Сергеевна.

Они возвращались к клоуну и девочкам.

— О-го-го! — Костик присвистнул. — Донесли бабоньки из бара, не удержались…

Девочки, еще не успевшие покинуть своего нового друга так и не расшифровали его таинственную мысль, хотя тревогу поняли и оглянулись.

Толпа неумолимо, по-тевтонски, приближалась к ним.

— Там моя мама! — радостно крикнула Ирочка. — Мама! Мам! Дядя Костик сказал, что я буду богатая!

Валентина Сергеевна пропустила мимо ушей такой приятный прогноз. Она была взволнована и посматривала на режиссера как на своего секретного агента. Сейчас эта дама в свитере, это мужеподобное со связями и сигаретой, скажет что-то очень важное и радостное! Сейчас! Минуточку! Оп-на!

Толпа остановилась и снова обволокла тех же героев представления, что и пять минут назад, — клоуна и трех маленьких нарядных девочек. Лера Борисовна, спокойная, как монумент, указала пальцем:

— Ты! Как тебя?

— Ирочка! — подсказала Валентина Сергеевна.

Ирочка с готовностью подбежала и распахнула голубые глаза.

— Да нет же, — Лера Борисовна бесстрастно отступила в сторону, оставив чудо-ребенка одного перед толпой взволнованных родителей. — Вот ты! Рыженькая!

— Я? — робко спросила Лена.

— Ты! Как тебя зовут?

— Лена…

— Иди сюда, Лена.

Лена, косолапя и багровея, подползла поближе.

— Хочешь вести детскую передачу вместе с дядей клоуном?

Лена посмотрела в толпу. Мамы там не было. Зато было бледное, изумленное лицо Валентины Сергеевны. Лена посмотрела в сторону и увидела удивленную Ирочку с пальцем во рту. Лена посмотрела назад и обнаружила дядю клоуна, и он ей показывал: соглашайся!

— Да, — тихо прохрипела Лена.

— Очень хорошо. Где твоя мама?

— Не знаю…

— Ладно, — Лера Борисовна во второй раз взяла курс на выход, все так же решительно и быстро, и родители снова потекли за ней, хотя и без прежнего оптимизма.

— Товарищ режиссер! Товарищ режиссер! — пришла в себя Валентина Сергеевна. — А как же Ирочка? Вы же сами видели — девочка очень красивая! Просто куколка! А платьев у нее сколько, вы бы видели! И я еще могу достать! И вам тоже! Вы какой размер носите?

— Мамы, по любым вопросам обращайтесь к ассистенту! — крикнула Лера Борисовна сразу всем.

После этого все и отстали. Кроме Валентины Сергеевны.

— Товарищ режиссер! Но вы же обязаны поощрять талантливую молодежь! И потом, простите меня, но та, другая девочка, Леночка, она же страшная как смертный грех! Вам же выговор сделают за неуважение к зрителю!

— Товарищ мама! — Лера Борисовна даже не обернулась и скорость не сбросила. — Позвольте мне самой принимать решения по поводу того, что хочет видеть зритель на экране.

Валентина Сергеевна, пылая и негодуя, еще шла несколько минут следом, причем с ее красивых губ сто раз были готовы сорваться как компетентные угрозы, так и популярные ругательства. Но потом благоразумие взяло верх, она отстала и решила поискать ассистента, справедливо рассудив, что ассистент, как и любой заместитель, часто играет более важную роль в процессе.

— Мама! Где ты была? Меня пригласили вести передачу!

Лена прыгала и теребила Маргариту Петровну, но та слабо реагировала на раздражитель.

— Дочка. Я только что видела Зинаиду Бондаренко!

Лена все что-то выкрикивала, все куда-то тянула. Она, разумеется, не могла понять того, что случилось с простым научным работником, с «серой мышью», с «синим чулком» — Маргаритой Петровной.

Только что в коридоре она нос к носу столкнулась с самым популярным диктором страны, с женщиной умопомрачительной красота — Зинаидой Бондаренко. И самым поразительным было даже не то, что она дышала и говорила, как и другие люди, простые, земные, а то, что она была так же прекрасна, как и на экране!

— Понимаешь, Лена, еще вчера вечером я видела ее по телевизору, а сегодня… Я не знала, как мне себя вести… Стояла и смотрела… А она улыбнулась!.. И поздоровалась! Со мной!

— Мам! Мне сказали, что я буду вести передачу! На телевидении!

— Правда? — Маргарита Петровна медленно возвращалась в реальность, и эта реальность в первый раз за много лет не показалась ей ужасной. — Детка, а ты уверена?

— Да! Вон та тетя из стеклянной будки спросила меня, хочу ли я, а я сказала, что хочу! И она… Она ушла!

Еще бы. Было бы странно, если бы судьба вот так сразу преподнесла подарок, без кокетства.

— Расскажи мне все по порядку…

— Я расскажу, — Лена взяла маму за руку. — Но ты можешь пойти и попросить прошения у Ирочки?

— За что?

— За то, что взяли меня, а не ее.

Тем временем Валентина Сергеевна нашла ассистента, вернее, ассистентку, и теперь методично обрабатывала ее. Ассистентка была не ахти, молодая и вялая, явно пешка. Таких худосочных девиц берут на работу, когда прикрыть дыру нечем. Но вариантов не оставалось.

Ассистентка прилежно слушала, хоть и посматривала на часы. Ничего. Этот жест был знаком Валентине Сергеевне.

— Я все понимаю, поверьте. Просто мне показалось, что… Ну, что ваша режиссерша… Эта дама с сигаретой… Такая брюнетка вызывающая… Что она не совсем… как бы вам сказать… не совсем компетентна, что ли…

— Что вы! Лера Борисовна — один из самых опытных и уважаемых режиссеров на телевидении!

— В общем, я не хочу вас задерживать, но если у вас есть возможность повлиять на ее выбор, я была бы очень благодарна. Понимаете? Я умею благодарить людей… И потом, скажите, вы видели ту девочку, которую выбрала ваша режиссерша? Она же ужасна! Ну, пойдите и взгляните сами! Ни в какое сравнение не идет с моей Ириной. Я понимаю, каждый родитель хвалит своего ребенка, но если девочка красивая, что же тут скрывать? Это и так все видят!

— Понимаете, я ничего не могу изменить!

— Да ладно! Всегда можно переиграть. Никто и не заметит, только спасибо скажут за то, что показывают достойных детей достойной страны.

— Вы понимаете, на телевидении красота — не главное!

— А что же главное на телевидении? — скептически улыбнулась Валентина Сергеевна. — Может быть, ваши ногти обгрызенные?

Конечно, про ногти она не сказала. Но подумала.

— Знаете, — вдруг оживилась ассистентка. — У нас тут есть руководитель танцевальною ансамбля, он как раз набирает детей… Сидит в баре, мы только что его отсняли…

Валентна Сергеевна не торопилась поверить.

— И танцевальный ансамбль у него просто замечательный! Они за границу ездят на разные фестивали! Только что вернулись из Чехии. Дети все отдыхают в «Артеке», получают грамоты. Организация очень перспективная!

— Я вас поняла, — сухо кивнула Валентина Сергеевна. — Где здесь бар?

Глава 3

Зима закончилась. Но почему-то снег не растаял. Даже странно: весна, а снег не растаял. Люди ходили удивленные и задумчивые. Иногда скользили и падали.

— Лена! Просто улыбайся!

Лена кивнула. Ей уже не было страшно, как тогда, в первый раз. Было странно. Но «странно» и «страшно» — не одно и то же.

— Лера Борисовна, пудрить девочку надо?

— Ну, запудрите слегка, чтобы не сверкала… Наша девочка и без пудры хороша.

Честно говоря, Лена не была уверена в том, что она хороша и в пудре. Или без пудры. Кое-какое мнение о собственной персоне у нее уже сложилось. А так как самопознание происходило в контексте зеркала, то и мнение было соответствующим.

— Ну, что? — режиссер Лера Борисовна присела рядом. — Попробуем? Ты ведь уже опытная артистка, уже снималась…

— Да, но это было давно, — напомнила Лена.

— Ничего. Некоторые годами не снимаются, но помнят роль, — Лера Борисовна посмотрела на клоуна Костика и спряталась в тень. Остался только ее голос.

— Так, все отошли! Покажите мне картинку! Мало вазелина! Операторы, парни! Добавьте вазелина по краям, помягче картинка должна быть!

Со времени записи хора прошло время, много дней и ночей. Лена уже и думать перестала о телевидении, как вдруг в один из вечеров мама вошла к ней с телефоном у груди и прошептала дрожащим голосом.

— У тебя послезавтра съемка!

Снова появились фиолетовое платье, белые гольфы, до сих пор прозябавшие в шкафу в полиэтиленовом пакете. Потом даже откуда-то взялся сценарий: четыре желтых листа, плотно испечатаных машинкой, где все, что находилось напротив слов «Лена», было подчеркнуто.

Пришлось на день отпрашиваться из школы. Можно было, конечно, просто не прийти и все, но Маргарита Петровна так не умела и прилежно зашла к классному руководителю. При этом с работы пришлось отпроситься и ей самой.

— Подумать только! Телевидение! — классная долго не выпускала сценарий, легонько подворачивала тонкие, побитые машинкой листики, и все пыталась осознать, что общего может быть у волшебного экрана с этими бумажками.

Маргарита Петровна и сама этого не понимала. Происходящее казалось ей волнующим недоразумением, гораздо более случайным, чем первая съемка хора. Тогда Лена была со всеми за компанию. А теперь вызвали персонально ее. Как такое возможно?

На съемках она заняла самое ничтожное место: в углу, за ширмой, присев на корточки, — только бы не зацепить взгляды всех этих теледеятелей, только бы не дать им рассмотреть свою ошибку и выгнать и ее, и Лену из сказки. Маргарита Петровна, взрослая женщина, научный работник, сидела за ширмой на корточках и наблюдала за тем, как в кругу света и камер матерый товарищ клоун и ее родная дочка Лена записывают программу.

— Вы, наши дорогие юные зрители, наверное, думаете: что же за девочка сидит рядом со мной? Я вам признаюсь — это мой большой друг! То есть она пока маленькая, но друг при этом большой! И еще она просто очень хорошая девочка. И зовут ее Леночкой. Да?

— Да!

— Леночка будет вести эту передачу вместе со мной. Она расскажет вам интересные истории, прочтет ваши письма и научит вас каким-нибудь новым играм. Ну, а я буду вас веселить и дарить подарки! Надеюсь, всех это устраивает?

— Да!

— А ты, Лена хотела бы, чтобы я показал какой-нибудь фокус?

— Да!

— Ну, тогда смотри! Сейчас появится мультфильм! Крибле-крабле-бум!

Клоун Костик уставился в камеру, он улыбался и не моргал. Лена тоже попыталась уставиться и не моргать. И еще она ожидала увидеть в камере обещанный мультик. Мультика не дали. Зато дядя Костик через секундочку обмяк, сдулся и проворчал своим обычным, «неклоунским» голосом:

— Ну все, тормозните! Дайте почитать, что там дальше, невозможно в мои годы помнить так много умного текста.

А Лена все искала, откуда же может появиться мультик.

— И что, был мультик? — Наташа ковыряла палкой ноздреватый снег, поднимая вверх фонтанчики черной мартовской грязи.

— Нет, так и не было.

— Опять обманули! — констатировала Ирочка. — Всегда обманывают.

— Нет, мне потом дядя Костик сказал, что мультик приклеивают уже в телевизоре, но… Я вчера смотрела — там, в телевизоре, негде клеить: сзади крышка, а впереди стекло.

— А если ударить по крышке?

— Тише! — Ирочка подняла вверх палец. — Слышите, девочки?

Девочки замолчали, вытаращив глаза. Что? Что-то интересное?

— Кошка! Где-то кошка мяукнула!

— Неправда!

— Точно! Вот!

Действительно мяукнуло.

Палки полетели в сторону, и через минуту девицы заняли самое невыгодное с точки зрения воспитательного процесса положение: Ирочка влезла на корявую, колченогую горку, Лена — в детский теремок-развалюху, который в последние годы использовался местными дядями как туалет, а Наташа на четвереньках подползла к машине на обочине и сунула нос под днище.

— Нашла! Вот она!

Кошку вытаскивали сообща, лежа на земле, затылком сбивая черные грязевые сосульки с бампера авто, хватая бедную мурку за мокрые лапы и другие фрагменты. В конце концов, в перетягивании кошки победила Ирочка, она и прижала к курточке, еще десять минут назад бывшей небесного цвета, свою чумазую награду.

— Какая красивая!

— У нее глаза голубые!

— А шерстка белая!

Только глубоко сумасшедший мог назвать мокрую черно-бурую тварь белой и красивой. Сумасшедший или маленькая девочка. А когда маленьких девочек три, шансы на счастливую судьбу кошки тоже утраиваются.

— Я ее домой отнесу! — сообщила Ирочка. — Продам маме!

— Как это продашь?

— Ну, она мне говорит: «Ты сначала вырасти и продай что-нибудь, а потом качай права». Хорошая кошка, правда?

— А за сколько ты ее продашь?

— Ну, не знаю… За десять рублей…

Господи, счастливая какая! Мало того, что ей досталось такое чудо, так еще и десять рублей… Десять рублей!

— У меня есть пять копеек, — Наташа показала грязную монету. — Продай мне!

— Нет, за десять рублей!

— А пойдем к моей маме! Я у нее попрошу десять рублей! — заволновалась Лена. Кошка была так бесконечно печальна, так трогательно дрожали ее тонкие лапки…

— Нет. Идем ко мне.

Валентины Сергеевны дома не оказалось. Зато там оказался старший брат Ирочки, огромный и ужасный Сергей. Он был старше на десять лет, имел крепкое телосложение и казался девочкам великаном. Было известно, что Сергей бреется, работает, учится в институте, гуляет с девушками, и каждый из этих пунктов потрясал уже сам по себе, по отдельности… А они были все вместе, в одном Сергее… И вот этот Сергей сейчас открыл дверь. Открыл дверь, сморщился и вернулся на кухню, где весело шипела сковородка.

Однако уже через секунду он влетел назад, в коридор, и взгляд его выражал крайнюю озабоченность:

— Ты что, приволокла кого-то?

— Ну, это мои подружки… Лена и Наташа.

— Здрасте! — вежливо улыбнулась Лена.

— Что это за паскудство у тебя в руках?

— Это? Кошка…

— Какая, блин, кошка? Ты чего, офигела совсем? Вали отсюда вместе с этой кошкой! Если только с нее что-нибудь на паркет капнет, мать убьет обоих!

— А я хотела…

— Не поняла? По шапке хочешь получить?

— Я ее продать хотела!

— Кому?

— Маме…

Сергей несколько раз изумленно хлопнул ресницами, потом захохотал:

— У, дурища какая! Ой, не могу, ща обоссусь! Иди отсюда, продавщица! Выбрось это скотство подальше, чтоб никто не видел! Матери она кошку продать хотела! Блин! Ха-ха-ха!

Он вытолкнул сестру на лестничную клетку и захлопнул дверь.

И все.

Девочки стояли, не понимая, как жить дальше.

И вокруг пахло жареной картошкой. Была весна.

Ирочкина семья отвергла божественную кошку, смысл жизни, усладу глаз и ушей… Это было так странно, до слез.

— Где твои пять копеек? — строго спросила Ирочка, шмыгая носом. — Ты говорила, что купишь ее за пять копеек.

Наташа обшарила все внутреннее пространство куртки, сквозь дырку в подкладке добралась до лопаток, но нашла.

— Вот, держи.

Ирочка вздохнула, отодрала от себя кошку и мрачно отдала подружке:

— Я бы ее себе оставила, но, видишь, Сергей ругается. А мама всегда его слушает. Так что забирай.

Наташа обняла кису, нежно потерлась щекой о ее скользкую, мерзкую поверхность и шепнула:

— Теплая.

Троица направилась к Наташе, чтобы рассказать о счастье, которое так неожиданно постигло всю семью Петровых.

— Кошка? Ура! Кошка!

Младшая сестра Наташи, пятилетняя Анжелика — точная копия самой Наташи, такая же остриженная под «гавроша», — начала прыгать и выражать радость. Вот, сразу видно, человек разбирается в жизни!

Девочки протопали в комнату и отпустили, наконец, кошку. В первый раз за полчаса. Теперь уже можно было праздновать, веселиться — киска обрела дом!

К их удивлению, кошка не стала танцевать и восторгаться. Она сжалась в комок, дико оглянулась пару раз, а потом ползком, по-пластунски, дунула под кровать.

Упасть на живот и полезть за кошкой — что может быть естественнее?

Когда вошли тапки Капитолины Михайловны, девочки уже наполовину втиснулись под семейное ложе четы Петровых.

— А что это вы даже не разделись? — спросили тапки.

— Ой, простите! — закричали девочки из-под кровати. — Мы просто не успели! У нас тут такая радость! Мы кошку принесли!

Тапки медленно двинулись ближе:

— Кошку? Какую такую кошку?

— Ну, кошку! Белую, пушистую! Очень красивую! Она вам понравится! Ее должна была купить мама Ирочки за десять рублей, но Сергей не разрешил, сказал, что гадость! А Наташа купила за пять копеек! Правда, здорово?

Тапки вздрогнули.

— А ну, скоренько вылезайте! Быстро, кому сказала!

Наташа посмотрела на Лену, Лена посмотрела на Иру, Ира хотела бы посмотреть на Наташу, но не могла, так как была крепко прижата подкроватным мешком с картошкой.

— Ну? И кошку эту тащите!

Пачкая грязными сапогами хозяйское пестренькое покрывальце и старый ковер, сопровождаемые истошным кошачьим ором, девочки медленно выползли наружу. И выволокли кошку.

— Ой, Божечка! — простонала Капитолина Михайловна и прикрыла рот ладонью. — Что вы за дети такие? Посмотрите на себя! Это ж пропали куртки! Как их отстирать-то?

— Мы сами постираем, — пообещала Лена.

— Ага, щас! — рассердилась Капитолина Михайловна и дернула Наташу за локоть. — Быстро в ванну!

От рывка кошка упала на пол и немедленно укрылась под кроватью.

Все повторилось сначала, только теперь с участием Анжелики, Капитолины Михайловны и веника.

Когда девочек — без Наташи — снова выставили на лестницу, они как-то уже начали сомневаться в том, что смогут найти отклик в сердцах взрослых. И вот где-то в эти минуты в их подкорочках начало формулироваться понимание мира, который, в общем-то, довольно жесток.

Но животное не должно было страдать.

— Несем к тебе? — спросила Ирочка.

И Лена кивнула.

Остаток пути она прижимала к себе совершенно очумевшую кошку и чувствовала, как ее захлестывает волна нежности к ней. Такая худенькая! Такая горячая под сосульчатой, грязной шерстью!

Мамы дома не было. Лена открыла дверь своим ключом, огляделась и вздохнула с облегчением. Наконец-то зверюшке ничто не угрожает! Наконец-то несчастная обрела дом и друзей!

— Ты дома, Мурочка! — Лена присела, медленно, аккуратно оторвала от себя драгоценную кису и поставила ее на пол.

Киса в очередной раз убежала под кровать. Ну, что ж, девочки были не против поиграть по ее правилам.

Какое счастье — бегать по квартире за любимой, счастливо вопящей кошкой! Какой восторг — поймав, целовать-обнимать!

— А давай ее купать! — предложила Ирочка.

Идея была принята с энтузиазмом.

Пока в ванну лилась вода, девочки пытались покормить строптивую Мурку.

Кошка отказалась от сырого яйца, квашеной капусты. Удалось заинтересовать ее только сметаной, и то ненадолго. Пришлось ткнуть глупую носом, потом еще раз.

— Грязная, ей не нравится быть грязной, — поставили девочки диагноз. — Пора мыться.

Конечно, купаться кошка не слишком хотела, конечно, она сопротивлялась и делала вил, будто захлебывается или сходит с ума. Девочки ее журили, рассказывали о пользе мыла и о вреде микробов. Потом встал вопрос о полотенце. Взяли мамино: оно побольше.

— Ну, что ты, Мурочка, так ругаешься? — сюсюкали девочки. — Посмотри, какая ты стала красивая, пушистая, шелковистая!

Кошка действительно похорошела, хоть и выглядела в умытом виде в два раза тоньше. Взгляд у нее был безумный, и вряд ли она надеялась на спасение.

Когда вернулась Маргарита Петровна, квартира была вверх дном, а румяные Ирочка и Лена с озабоченным видом баюкали что-то, завернутое в полотенце.

— Что случилось? — заволновалась Маргарита Петровна.

— Ничего, все в порядке! Мы просто Мурку спать укладываем!

— Какую Мурку?

— Ну, какую-какую… Вот эту!

Уже обсохшая кошка производила довольно благоприятное впечатление, и увидь Маргарита Петровна ее где-нибудь на кошачьей выставке, то наверняка полминуты бы любовалась… Но в боевых условиях и у себя дома эффект получился другой.

— Так вы что, кошку принесли?!

— Мама! Мама! — жарко зашептала Лена, пугаясь выражения маминого лица. — Это очень хорошая кошка! Она такая красивая, такая умная! Я так ее люблю!

— Лена, но ты даже не представляешь, как трудно содержать животное в доме!

— Но это же не животное, это кошка!

— Лена! Это невозможно!

— Ну, пожалуйста!

— У нас нет денег даже на нас двоих! Куда нам еще это?

— Она ест очень мало, мы проверяли! Чуть-чуть квашеной капусты… А если будет просить, я отдам ей свою порцию!

— Лена! Кошки приносят котят! Они орут по ночам!

— Ой, пусть она принесет котят! Я буду с ними играть! А потом отнесу назад!

Вечером Маргарита Петровна позвонила Валентине Сергеевне и попросила прийти забрать Ирочку. Валентина Сергеевна пришла не одна, а с сыном Сергеем.

— Поздно уже, — сказала она, зорко осматривая квартиру. — Вот я мальчика с собой и взяла.

Двадцатилетий «мальчик» поморщился и громко вздохнул.

— А то всякое может быть, у нас такой двор криминогенный… А сколько у вас комнат?

— Две.

— Две? А кто прописан?

— Я, муж и Лена.

— А муж где, на роботе?

— Мужа нет.

— Неужели умер?

— Нет, выгнала.

— Да вы что? — глаза Валентины Сергеевны сверкнули. — Изменял, что ли? Подлец!

Маргарита Петровна скупо улыбнулась. Меньше всего ей хотелось обсуждать с Валентиной Сергеевной свою личную жизнь.

— Ну, ладно, я к вам как-нибудь забегу — поболтаем! А где эта кошка? Мне Сергей рассказал, что они сегодня ее прямо в дом приволокли, всю грязную. Мой вам совет — перекипятите в доме все, что можно! Еще неизвестно, что за микроспорию она могла принести!

— Да она вроде чистая…

— Ну, это только врач может сказать! Ира! Ира! Домой!

Девочки уже бежали к ним, волокли кошку, разодетую в шарфики. — Смотри, какая красивая! Она у нас София Ротару!

— Жуть! — весело засмеялась Валентина Сергеевна, брезгливо принимая «Софию Ротару». — Кошмар какой! Выбросьте ее от греха подальше!

— Нееет! — завопили девочки.

— На лестницу выставьте, сама уйдет!

— Неееееееееет!

— Ну, я разрешила ее оставить, — зачем-то извинилась Маргарита Петровна. — Лена обещала, что сама будет за ней ухаживать.

— Знаем мы, как они ухаживают. — Валентина Сергеевна сняла с вешалки куртку дочери и развернула.

И увидела пятно.

И забыла о кошке, как о том, чего на самом деле не существует.

— Ира! Что с курткой?!

— Ну, мы под машину лазили…

— Куда вы лазили??? Под машину??? Да ты знаешь, сколько эта куртка стоит???

И Валентина Сергеевна с размаху приложилась ладонью к Ирочкиному заду.

— Да ты знаешь, что в химчистке ее только испортят??? — новый удар.

— У меня знакомая заведует одной хорошей химчисткой, при автопарке, — попыталась вступиться Маргарита Петровна. — Я ей понесу Ленину куртку, могу и вашу прихватить!

— Да она у меня сама сейчас так прихватит! — еще один удар.

Сергей, скучая, наблюдал за процессом и вертел в руке два железных шарики.

— Одевайся, дома поговорим! — Валентина Сергеевна запустила курткой в зареванное дочкино лицо. — Ужас просто, а не дети! Весь день пашешь, чтобы их одеть-накормить, а они тебе — пожалуйста! Свинья!.. А что вы говорили про знакомую в химчистке? Мне как раз надо…

— Школьная подруга, очень милая дама, Тамара Петровна… У нее там все важные люди стираются…

— Очень хорошо, Валентина Сергеевна пригладила волосы. — Очень… А кошку выбросьте, нечего ей ковры портить… Это у вас ковры борисовские?

— Не знаю.

— Ладно, пора идти…

Валентина Сергеевна зло запахнула куртку на преступной дочери, широкими мазками утерла ей слезы, затянула шарф-удавку.

— Дома отлуплю по полной, — ответственно пообещала она Маргарите Петровне. — Ужасный ребенок! Я так ее не хотела, это муж настоял!.. Теперь вот мучаюсь, ставлю на ноги! Вы бы свою тоже повоспитывали, а то они никогда не научатся труд матери уважать!

Первым, не прощаясь, вышел Сергей. Потом Валентина Сергеевна, уже спокойная и красивая. Последней квартиру покинула Ирочка. На ходу она обернулась и, тоскливо глядя на кошку, прошептала Лене:

— Спроси свою маму про десять рублей!

Проводили гостей, закрыли дверь, поставили чайник. Маргарита Петровна с грустью думала о том, что никогда не научится быть хозяйкой положения, никогда не сможет вести себя правильно, никогда. Всегда была пешкой, ею и останется.

— Мам, а давай ее Муркой звать!

— Зови, как хочешь…

— Я хочу Муркой.

— Зови Муркой, мне все равно.

— Я ее научу лапку подавать.

— Ты ее сначала научи не писать где попало!

— А как?

— Надо нарезать газет, положить их в коробочку и носить ее туда всегда, когда она захочет писать.

— А как я узнаю, что она хочет? Она попросится?

— Вряд ли.

Отмытая до белизны кошка лежала на коленях у Лены и урчала.

— А сколько ей лет?

— Не знаю… Еще маленькая.

— Как я?

— Как ты.

Маргарита Петровна готовила ужин, заправляла квашеную капусту подсолнечным маслом. Было тихо: телевизор сломался, приемник на кухне сгорел, поскольку Лена на днях сунула его вилку в розетку на двести двадцать. Так что единственным звуковоспроизводящим устройством была кошка.

— Ма, а мы сегодня заходили к Наташе домой… Так ее мама такая толстая стала! У нее живот, как мяч!

— Она ждет ребеночка.

— Правда? А какого? Мальчика или девочку?

— Не знаю. Надеюсь, что мальчика.

— Почему надеешься?

— Наташин папа очень хочет мальчика.

— А что, мальчики лучше?

— Нет, все дети хороши… если не ползают по грязи и не приносят домой разных зверей… Просто он хочет сына.

— А наш папа хотел?

— Нет.

— А почему?

— Просто не хотел и все… Ну что, ты готова резать газеты для кошачьего туалета?

— Готова!

— Тогда вперед!

Глава 4

— А сейчас, дорогие дети, мы с вами посмотрим мультипликационный фильм про одну маленькую девочку, которая нашла волшебный цветок! У него было семь лепестков, и можно было, отрывая по одному, загадывать желания! Вот ты бы, Лена, какое желание загадала?

— Чтобы моя кошка научилась ходить в туалет!

— Э… Какое интересное желание…

— Стоп! — крикнул голос Леры Борисовны. — Лена, ты чего? Какая кошка? У тебя в сценарии написано совсем другое желание!

— А я думала, надо про настоящее желание сказать!

— Про настоящее дома маме скажешь! Все сначала!

Клоун Костик наклонился к Лене:

— А куда твоя кошка теперь ходит в туалет?

— В мамин тапок.

— Возьми мамин тапок и положи в коробочку. И насыпь туда песка. Или газеты нарежь.

— Хорошо!

— Лена! Костик! Работаем!

— А на первый гонорар купи маме тапки!

— Хорошо!

— Запись! Лена! Костик!

— …Дядя Костик! А что такое гонорар?

— Это деньги за твою работу!

— Деньги? Ой! Здоровско как! А я видела, как дядю Константина Черненко, нашего второго папу, хоронили! По телевизору показывали!

— Это не второй папа. Это совсем чужой дядя!

— А кто второй папа? Брежнев?

— Нет! Второй папа — это тот, кого полюбит твоя мама!

— Стоп! Вы там что, офигели? Вы работать будете или нет?

Маргарита Петровна сидела все это время в дальнем углу, на площадке для камер и пыталась нервничать тихо, незаметно для других. Почему остановились? Что-то не так? Лена текст не выучила? Вчера ведь повторяли, все знала, хоть и путалась!

Потом не выдержала, подошла к оператору:

— А что случилось, скажите? Почему режиссер ругается?

— Послушайте, вы мешаете! Здесь происходит съемка программы! Выйдите из студии!

Разумеется, Маргарита Петровна подчинилась. Она мышью выскользнула из павильона и пристроилась у стены в коридоре. Конечно, лучше подождать снаружи — зачем раздражать людей, которые лепят достойное будущее ее дочери?

Когда над дверью загорелась лампочка «Микрофон включен», Маргарита Петровна испытала уже знакомый приступ волнения и гордости. Подумать только! Она, взрослый человек, и то потеряла дар речи, увидев тусклый глаз телекамеры, направленный на себя. И ведь камера при этом была выключена! И за ней не стоял оператор, живой и безразличный! А представить себе работающую систему, поглощающую каждое твое слово, стекло-размножитель этих слов на всю страну — от этого у Маргариты Петровны перехватывало дыхание. А десятилетняя девочка не боится! Может быть, как раз потому, что она десятилетняя девочка.

И тут Маргарита Петровна услышала знакомый серебристый голос. Зинаида Бондаренко? Опять вот здесь, настоящая?

Восхитительно прекрасная, она прошла рядом. Разговаривала с кем-то, улыбалась, как ожившая открытка. Маргарита Петровна с восхищением смотрела вслед, как вдруг диктор обернулась, посмотрела на нее, затем что-то сказала своему спутнику и… вернулась обратно, к Маргарите Петровне!

— Здравствуйте! Я вас узнала! — сказала она.

— Я вас тоже, — выдала Маргарита Петровна и зачем-то полезла в сумку.

Красавица-диктор ласково наблюдала за происходящим:

— Вы мама девочки, которая ведет сейчас «Веселый Детский Теремок»?

— Да…

— Хотела сказать, что у вас чудесная дочка, очень естественная! Желаю ей творческих успехов! А вам — удачи и сил, чтобы ей помочь!

— Спасибо! Спасибо!

Небесная фея пошла дальше, кивая кому-то на ходу, а Маргарита Петровна, раздавленная счастьем, так и осталась стоять у стены.

Выбежала Лена, что-то рассказала, куда-то умчалась. Потом вышел клоун Костик, на ходу снимающий нос. Маргарита Петровна все не могла очнуться.

— Выгнали вас? — участливо поинтересовался клоун. — В принципе, вы могли не слушаться, оставались бы.

— Я так не могу…

Клоун наклонился ниже, помахал широкой крестьянской ладонью перед ее лицом:

— Что с вами такое произошло? Обида на всю жизнь?

— Нет. Со мной только что поздоровалась Зинаида Бондаренко!

— А! — кивнул Костик, и голос его выдал ревность. — Понятно, прикоснулись к звездам!

Маргарита Петровна возмутилась. Неправда! Никогда в жизни такими глупостями не занималась — даже фото с артистами не собирала? Никакой зависимости от блеска! Полная самодостаточность! Она и мужа выгнала…

— Я, между прочим, и мужа выгнала…

Теперь пришла пора клоуну испытать смятение.

— Ну… Вы можете не объяснять мне все в таких подробностях и так издалека…

— Я и не собиралась.

— Да, я так и понял.

Какая дурацкая ситуация, надо же! Маргарита Петровна усилием воли заставила себя остаться на месте и не сбежать. Тогда было бы совсем уж нелепо, а Лене еще с этим человеком работать.

— А что, муж был «звездой»?

Ну, вот зачем он спрашивает? Издевается?

Маргарита Петровна взглянула на клоуна с мольбой: давайте не будем замечать мою глупость! Давайте поговорим о погодных условиях?

Но навстречу ей торчала намалеванная белая улыбка. Так нереально ядовито, густыми мазками по пористой коже. Все-таки вблизи клоуны выглядят не очень хорошо…

— А вам… не жарко в гриме? Он у вас… не стекает? По-моему, его очень много.

— Не так уж и много, некоторые и больше мажут. — Костик подергал щекой. — Знаете, за много лет так привык к косметике, что теперь без нее в магазин выйти стесняюсь. Чувствую себя голым.

Слава Богу! Можно смеяться:

— Это не ваш, а мой текст! В смысле женский!

— Ну, он хоть и женский, но не ваш!

— Это почему?

Вы же вообще косметикой не пользуетесь, так?

И снова Маргарита Петровна почувствовала прилив горячего стыда.

— Просто я не успеваю. У меня работа с полвосьмого, а надо еще Лену в школу собрать… Потом сюда привезти… А в другое время я пользуюсь косметикой. Разными кремами, например.

— Вот опять вы начинаете объясняться, — Костик, поискав в кармане, выудил пачку «Космоса». — Курите? Нет? Правильно. А я курю. И выпиваю. И безвкусно крашусь. Но всем этим горжусь. И вам советую гордиться чем-нибудь… Пойду, а то перекур закончится, так и не успею восстановиться.

Он ушел, обреченно неся свой затертый до блеска бутафорский зад. Маргарита Петровна, как человек с двумя высшими образованиями, понимала, что под этими веселыми ватными штанишками кроются тощие магазинные брюки, наверняка плохо выглаженные и покрытые невыводимой ватной пылью. А под щедрым гримом имеется поношенное лицо опытного алкаша. Но представить Костика человеком все равно не получалось, и поэтому не получалось сердиться. Маргарита Петровна просто смотрела вслед.

— Ты их сама заработала?

— Да, сама.

Ирочка держала в руках три рублевые бумажки и медленно оседала.

— Сама заработала… А как тебе их дали? Вот просто так дали, не ругались?

— Нет.

— А откуда их достали, из большого кошелька?

— Неа… Маме по почте пришла бумажка, она сказала, что в ней мои деньги, а потом дала мне три рубля.

— И что ты собираешься на них купить?

— Пока не знаю.

Лена чуть-чуть беспокоилась о судьбе своих денег. Вещь ценная, хрупкая, а Ирочка трет, складывает. Хорошо было бы их забрать.

— Что? — Ирочка с тревогой посмотрела на подружкину протянутую руку.

— Я хочу пойти домой!

— Хорошо, иди.

— Отдай мои три рубля.

— Послушай, — заволновалась Ирочка. — Пусть они у меня полежат! У меня есть очень красивая копилка, оттуда их никто-никто не достанет! Я буду их чистить, стеречь, честное слово!

Лене стало грустно и обидно. Она и сама не заметила, как разревелась.

— Меня мама заругает!

— А ты маме не говори!

— Я ей хотела купить тапки!

— Тапки? Зачем твоей маме тапки?

— В ее тапки Мурка писает!

— Тогда давай купим твоей маме пирожное за 22 копейки! Она обрадуется и забудет про тапки!

— Но я хотела тапки!

— Тапки можно постирать! — решительно заявила Ирочка и сунула деньги в карман. — А пирожное твоя мама точно не купит!

— Почему-у-у?

— Моя мама сказала, что твоя мама бедная как мышь и не может дочке даже пирожное купить!

Лена поняла, что нужно соглашаться хотя бы на пирожное, иначе и этого не будет.

Поэтому кивнула.

Они выбрали два пирожных, тут же их съели, потом пошли в книжный магазин и там стали обладателями книжки про «Арбузика и Бебешку».

— Лучше бы еще два пирожных купили, — вздохнула Ирочка, пролистав приобретение. — Мало картинок.

— Очень интересная книга, а картинки можно и нарисовать.

— Глупости! — Ирочка пересчитала оставшиеся деньги. — Больше никаких книжек!

В соседних «Канцтоварах» девочки приобрели кое-какую жизненно необходимую ерундистику: пару кисточек, ластик с белым мишкой, несколько величественно красивых карандашей «Кохинор» и набор цветной бумаги.

На обратном пути, жутко довольные походом, они начали рассматривать свои сокровища, но были вынуждены отвлечься от приятного и экстренно нырнуть за колонну: прямо на них шел Сергей, старший брат Ирочки.

— Смотри-смотри! Сумка какая!

— Ага! Мамина! Еле тащит!

— А что в сумке?

— Не знаю! Может, мамины вещи?

Сергей остановился передохнуть, поставил огромную спортивную сумищу на тротуар, достал сигареты.

— О! Он курит!

— Ага! Мамка его убьет!

— Как он может курить? Одна капля никотина убивает лошадь!

— А он здоровее, чем лошадь! Его ничем не убьешь! Я пробовала подушкой…

Сергей насторожился, повертел крепким затылком, потом медленно, медленно-премедленно шагнул в сторону колонны. И прыжок!

И как на-а-бросится! Как схватит обеих за косы!

— Шпионили??

— Нет, Сергей! Мы не шпионили!! Мы из магазина шли!

— Какого хрена прятались тогда? Отвечать!

— Мы нечаянно! Мы больше так не будем!

У Лены зазвенело в голове — с такой силой впились в ее волосы пальцы Сергея. Она пыталась дернуться, потом пыталась не дергаться вовсе: бесполезно, волосинки, натянутые как струны, кололи кожу огнем.

— А я маме расскажу, что ты курил!!!

Волосинки были отпущены на волю, ладонь свернулась и убралась в карман Сергея.

— Что ты сказала?

— Ничего! — румяная от страха и возмущения Ирочка тяжело дышала и размазывала слезы и сопли по лицу. — Что слышал! Расскажу маме, что ты курил!

— Я тебе, мля, сейчас так расскажу!

Девочки отступили на шаг.

— Только тронь попробуй! Расскажу, что курил и меня заставлял!

— Чего-о-о?

— Того!

Ирочка рыкнула, развернулась так, что косички веером мелькнули в воздухе. Яростно прошлась туда-сюда.

— И про то, что мамины вещи украл, тоже скажу!

— Да какие мамины вещи, ты что чокнулась?

— Вот эти! — Ирочка пнула ногой сумку. — В маминой сумке командировочной! Что, не вещи там?

— Дура тупая! — Сергей зло разодрал молнию сумки. — На, зырь! Здесь книги!

— Мамины?

— Откуда у мамы книги, ты че, с дуба упала? Это из соседнего подъезда книги! Там бабка умерла, а у ней библиотека осталась! И я с Лешкой Сусловым, ее внуком, договорился сдать книги букинистам, въехала теперь?

— Кому сдать?

— Букинистам!

Ирочка посмотрела на Лену. Та пожала плечами. Может быть, он имел в виду библиотеку?

— А зачем ты их сдашь?

— Чтобы деньги получить, идиотка, блин…

— Деньги? — голубые Ирочкины глазки блеснули. — Тогда мне пять рублей!

— Что??

— Пять рублей. А то все расскажу маме!

А потом из окна Ирочкиной комнаты девочки наблюдали, как хоронили старушку-соседку.

Сначала шли люди с крестом и портретом, потом две маленькие девочки, которые с важным видом бросали на асфальт гвоздики. И хотя роль этих девочек казалась очень интересной, взгляды Ирочки и Лены были прикованы к предмету, который уныло, но торжественно приближался к их окну, — к гробу, в котором находилось что-то крайне любопытное.

— Видишь? Видишь? — волновалась Ирочка, вытягивая шею.

— Нет! Еще далеко!

— А теперь?

— Теперь… чуть-чуть!

— А что там?

— А там… Что-то разноцветное!

— О! Это… Это что?

— Похоже на куклу.

— Желтая такая!

— Совсем не страшная!

— Да, цветы вокруг.

— Я думала, там будет скелет, как в кабинете биологии!

— Нет, не похоже на скелет. Похоже на человека, только из пластилина.

— Тебе страшно?

— Ну, не знаю… А тебе?

— Ну… не страшно!

— И мне!

Больше самой смерти удивляла и завораживала странность поведения сразу стольких людей. Их медленное, вызывающе страдальческое шествие сильно будоражило. Смерть — что это такое? Ее ведь не видно! А то, что у старушки-соседки закрыты глаза — так ведь когда спишь, тоже глаза закрыты!

Наташа пришла за Анжеликой в детский сад. Там уже давно привыкли к тому, что одну маленькую девочку забирает другая маленькая девочка. Наташа выполняла почетную обязанность главной няни лет с семи.

— А Анжелка сегодня всю еду вытошнила, бе-е-ее! — радостно сообщил пухлый мальчик вредительской наружности.

Маленькая Анжелика только сморщилась, но рыдать не решилась, поскольку надеялась на скорейшее разрешение конфликта. Но пухлый мальчик не унимался и весело скакал вокруг, громко распевая:

— Петрова тошнилка! Петрова тошнилка! Бе-е-еее!

Вот тут Анжелика тихонько запищала и пустила слезу, что привело мальчика в полный восторг.

— Вот так вот вытошнила! — он вывалил язык и вытаращил глаза. — На стол! Бе-е-ееееееее!

Наташа встала, аккуратно размахнулась и врезала мальчику по лбу.

Конечно, это было не интеллигентно. Более того, потом обе так же неинтеллигентно бежали, хохоча и толкаясь.

— А зачем ты его ударила? — Анжелика топала по лужам и пыталась поймать взгляд сестры.

— Будет знать, как обзываться.

— А он не умрет?

— Нет, я его не сильно стукнула.

— А я сегодня плохую запеканку ела! У меня от нее в животе все крутилось!

— В следующий раз не ешь. Скажи, что не хочешь!

— Я сказала, а Инесса Павловна на меня крикнула! Говорит, нужно есть, что дают.

— Ладно, завтра я дам в лоб воспитательнице.

Анжелика очень обрадовалась и помчалась вперед, рассекая лужи.

Наташа хотела на нее прикрикнуть, но потом трезво оценила свои шансы быть услышанной, свои воспитательские возможности и свои тайные мечты пробежаться вот так же, давя сапогом прозрачную водицу.

Через секунду она сама мчалась по лужам.

В общем, домой попали не сразу, но в очень хорошем настроении. Дверь открыла мама. Капитолина Михайловна. Она была бледна и держалась за живот.

— Наташа, — сказала она растерянно. — Я в больницу сейчас поеду…

— Зачем в больницу?

— Ну, потом скажу… Как же быть-то? Батька в командировке… Мама прислонилась лбом к стене и издала странный звук, будто собиралась заплакать.

Чумазая и мокрая Анжелика запищала, стала хватать маму за халат.

— Ой, подожди! — Капитолина Михайловна отодвинула ее и тихо-тихо, по стеночке, прошаркала к телефону.

— Наташа, — она помолчала, слушая гудки в трубке. — Какой телефон у Лены?

— Ивановой?

— Да.

Наташа назвала номер. С каждой минутой она все меньше понимала, что происходит.

— Никого нету, — мама нажала дрожащими пальцами рычажок. — А Ирочкин телефон?

— Что? — не поняла Валентина Сергеевна. — Как взять к себе?

Ирочка подбежала и восторженно запрыгала рядом. Она любила моменты смятения мамы: мама тогда начинала ругаться.

— Да вы что? У меня ответственная работа! Я ухожу в шесть часов…

Потом вдруг Валентина Сергеевна вскрикнула и присела на пуфик:

— Что? Что вы говорите? Ну, дышите там, что ли… Скорую вызвали? О, Господи…

Она прижала трубку к груди, зло шикнула на Ирочку и снова вернулась к трубке.

— Да мне тут Ира мешает!.. И что? Тужит уже? Боже мой, какой кошмар!.. Бросайте все, бегите на стоянку такси, «скорая» пока еще приедет! Да заберу я их, заберу! Не знаю, что я с ними буду делать…

Она повесила трубку и схватилась за сердце.

— Что, мам! Что?

Ирочка изнемогала от любопытства, скакала и вертелась.

— Ой, Ира, не спрашивай… Наташина мама поехала еще одного ребеночка рожать! Вот уроды, сволочи! Двоих прокормить не могут, а тут еще третий! Да им надо запретить рожать с их уровнем доходов!

— Ой, как здорово! — заверещала Ирочка. — Как здорово! Наташа будет жить у нас?

— Ну, не знаю… Где им жить-то? У вас с Сергеем в комнате? Прямо убить готова!.. Вот свалилось на мою голову!

После маминого отъезда стало тихо и холодно. Наташа умела готовить яичницу, варить картошку, иногда даже чистила ее предварительно, то есть голодная смерть сестрам не грозила. Но без мамы жизнь сделалась совершенно другой. Всего два часа прошло…

Хрипло крикнул звонок.

— Кто там? — Наташа прижалась ухом к двери.

— Это тетя Валентина! Валентина Сергеевна!

— Это мы! — заорала Ирочка и долбанула дверь носком сапога. — Открывай!

Наташа впустила гостей и мрачно отступила в глубину коридора. Глазам Валентины Сергеевны предстала унылая картина: серая хрущевская «двушка» с линялыми обоями и потертым полом, ветхая мебель и общая тоска. В комнате на табуретке — древний как ящер ч/б телевизор, в котором изгибается мутное лицо нового Генерального секретаря — Горбачева Михаила Сергеевича. Голоса нет, поскольку нет звука вообще.

— Н-да, — Валентина Сергеевна заглянула за серую кухонную шторку. — Каменный век. Куда вам тут третьего?.. Скоро друг друга есть начнете…

— Я еду в танцевальный клуб! — весело сообщила Ирочка и приподняла краешек плаща, чтобы продемонстрировать роскошное розовое платье. — Поехали с нами!

Наташа молчала, исподлобья рассматривая сапоги Валентины Сергеевны. Подошла неумытая Анжелика и спряталась за сестру, обвив ее живот худыми ручонками.

— Господи, за что мне все это? — вздохнула Валентина Сергеевна. — Наташа, скажи, ты когда-нибудь одна оставалась? Ты уже большая девочка, правда? Ты сможешь остаться одна? А я к тебе утром перед работой забегу, проверю, как вы…

— Я оставалась одна, — сказала Наташа. — Я не боюсь.

— Ну, вот и прекрасно, — Валентина Сергеевна подтолкнула Ирочку к выходу. — Еда у вас есть какая-нибудь? Я вам тогда утром принесу омлет, ладно?

Наташа кивнула и закрыла дверь.

— Боже, а запах в квартире какой! Как в зверинце! — Валентина Сергеевна аккуратно пошла вниз, стараясь не цокать новыми набойками — вдруг собьются?

— Мама!

— Как можно в таких условиях жить, я не понимаю!

— Мама!!

— Ну ладно, нищие вы, на заводе работаете… Так зачем детей рожать?

— Мама!!!

Валентина Сергеевна обернулась и обнаружила свою дочь в воинственной позе. Ирочка стояла у двери Петровых и грозно морщила прозрачные, нежные бровки.

— Мама! Почему ты не забрала их?

— Куда я их заберу, Ира? Ты понимаешь, что нам некогда с ними возиться? У нас просмотр в танцевальном коллективе через полчаса! А еще ехать до Тракторного завода!

— Вернись и забери Наташу с Анжелкой!

— Ирина! — Валентина Сергеевна грозно постучала перстнем по перилам. — Ты у меня сейчас получишь! Так по заднице дам, что мало не покажется! Немедленно или ко мне, слышишь?!

Ирочка оскалилась и пустила слезу:

— А вдруг они со спичками играть будут? А вдруг они телевизор забудут выключить? А вдруг они на балкон выйдут? А? Вот они умрут, а ты потом будешь виновата! Тебя в тюрьму посадят!

Валентина Сергеевна собиралась хорошенько прикрикнуть на дочь, но потом передумала, выругалась и вернулась назад к исцарапанной Петровской двери.

А вдруг действительно случится что-нибудь, и ты потом трать силы и средства, доказывай, что виновата судьба и родная мама, которая не вовремя уезжает рожать!

…В спортивном зале Дворца культуры было многолюдно и празднично. Родители тихо гудели о своем, стерегли горки вещей. Дети сломя голову носились по блестящему полу, скользили, сталкивались, падали, дрыгали ногами, орали, вставали, снова бегали. Девочки облепили зеркало у стены и, держась за поручень, изображали балерин.

Валентина Сергеевна вдохнула полной грудью. Вот! Наступило ее время! Ах, как она любила переломные моменты, когда нужно было суетиться, решать судьбу, договариваться, делать выразительные глаза и покачивать малахитовыми серьгами.

— Ничего себе! — Ирочка подпрыгнула на скользких досках. — Ничего себе, как здорово! Побежали!

Наташа, все еще бросая осторожные взгляды на Валентину Сергеевну, сняла мокрое грязное пальтишко Анжелики, свою куцую курточку. А потом тоже подпрыгнула и забыла обо всем на свете.

И с визгом помчалась навстречу счастью.

А Валентина Сергеевна, прикрикнув на дочь для порядка, заняла выгодную позицию, осмотрелась и стала вычислять правильных родителей. Ей повезло сразу же.

Рядом с ней, в двух метрах — великолепная дама с хорошей прической, очень красивая. Подкрашена, ногти в порядке, бусы достойные, держит хорошую сумочку, волнуется, ищет газами в толпе детей.

— Вы свою тоже привели? — ласково спросила Валентина Сергеевна.

— Что? — дама явно очень волновалась.

— Говорю, вы тоже свою девочку привели на танцы?

— Н-нет, — дама рассеянно улыбнулась, покачала головой. — У меня мальчик?

— Мальчик? — Валентина Сергеевна искренне удивилась, подвинулась ближе. — Как это прекрасно, когда мальчика отдают на танцы! Это очень, очень правильно!

— Правда? — дама посмотрела с благодарностью, почти с любовью. — Я так рада это слышать! А то муж говорит, что это все моя блажь, что мальчик должен получить мужское воспитание!

Валентина Сергеевна понимающе кивнула и сообщила на вздохе:

— Да, в наше время воспитывать детей — одна сплошная трудность… Валентина Сергеевна Сидорова, заведующая отделом центрального магазина.

Дама уважительно подняла подрисованные брови:

— Вы правы, воспитание в наше время — сплошное волнение… Роза Наумовна, заведующая кафедрой университета.

— О! — Валентина Сергеевна смутилась от такого нежданного счастья. — А… а фамилия?

— По мужу фамилия, естественно. Фамилия в нашей семье — Красивые, — понимающе улыбнулась Роза Наумовна. — Хотя имя и отчество сами за себя говорят. Но меня это не смущает, студентов тоже. И коллектив у нас замечательный, все люди образованные…

— Ой, я что-то не поняла.

— Ну, фамилия у нас такая — Красивые. Роза Наумовна Красивая. Иван Иванович Красивый. Роман Иванович Красивый. Простая сибирская фамилия.

— Ой, вы не подумайте чего… У меня двоюродная сестра замужем за евреем, я все понимаю… Я просто… Чтобы знать… Знаете, у меня сейчас старший экзамены сдает…

Роза Наумовна снова улыбнулась, на этот раз с тонким оттенком покровительства.

Потом вошли двое — мужчина и женщина в спортивном.

— Так! — мужчина захлопал в ладоши. — Всем построиться! Всем детям построиться в центре зала! Товарищи родители, разбирайте детей и выстраивайте их в центре зала!

Родители засуетились, начали ронять пальто и сумки, нервно выкрикивая имена детей.

Мужчина открыл блокнот, о чем-то строго заговорил с женщиной. Та напряженно слушала, кивала, и было понятно, что они очень важные персоны.

— Ирочка! Ира! — тонким голосом звала Валентина Сергеевна. Нужно было и ребенка устроить где повиднее, и ценную Розу Наумовну не потерять.

Ирочка примчалась не одна. Вслед за ней топала Наташа в грязных резиновых сапогах и лохматая Анжелика.

— Это ваша девочка? — спросила Роза Наумовна.

— Вот! — Валентина Сергеевна схватила Ирочку как оправдание и продемонстрировала красоту ее локонов. — Вот моя девочка! Я в детстве была такой же блондинистой, тоже носила длинные волосы! Правда, хорошенькая девочка?

Роза Наумовна кивнула и погладила Ирочку по прекрасной макушке.

— А ваш мальчик где?

— Мой? — Роза Наумовна посмотрела куда-то за плечо Валентины Сергеевны, взгляд ее потеплел. — А вот он… Рома, ну где же ты бегаешь? Вспотел весь!

Валентина Сергеевна с готовностью обернулась, собираясь отсыпать университетскому сыну комплиментов, и на мгновение потеряла дар речи.

Мальчик, которого она увидела, был красив настолько, что это казалось легкой галлюцинацией. Темноволосый, с огромными карими глазами в густых ресницах, с ангельскими темными кудряшками и персиковой кожей — мальчик казался картинкой из книги восточных сказок

— Вот он, мой сладкий, сердце мое, — Роза Наумовна присела, провела ладонью по мокрому лбу сына и рука ее светилась от нежности.

— Какой красивый мальчик, — выдохнула Валентина Сергеевна. — Просто очень красивый мальчик...

— Да, дитя любви, — Роза Наумовна уже не могла оторвать взгляд от Ромы. — Он у меня поздний, долгожданный. Солнце мое, ангел…

Ангел широко зевнул и завертел головой в поисках приключений.

— Видишь, Ирочка, какой красивый мальчик? Его зовут Ромочкой… А это Ирочка, Рома. Правда, она очень красивая девочка? Пожмите друг другу руки, дети…

Ирочка с тоской посмотрела на маму.

— Господи, просто чудесный мальчик, — Валентина Сергеевна присела, чтобы лучше рассмотреть его. — Я таких и не видела. Знаете, у меня дочка красивая, но это же нормально… Девочка должна быть красивой… Но чтобы мальчик…

— Это он в папу… Фамильная черта — красота…

— Ну, вы тоже очень даже привлекательная женщина, — Валентина Сергеевна потихоньку пришла в себя и начала действовать. — Знаете, я предлагаю дружить семьями. Благородные семейства должны друг с другом поддерживать отношения, тем более когда есть мальчик и девочка… Вы меня понимаете, да? Вот, будем вам невесту растить…

— Тебя Рома зовут? — спросила Ирочка.

— Да. А тебя?

— Ирочка. А это — Наташа. А это — ее сестра Анжелка. А ты тоже танцевать будешь?

— Не знаю.

— А я буду. Меня мама устроит.

Рома подумал, поморщил лоб:

— А у меня есть игрушечный автобус!

— Ну и что? А у меня есть десять кукол! В смысле тысяча!

— А у меня тоже есть куклы!

— У тебя? Ты же мальчик!

Ирочка засмеялась, толкнула локтем Наташу:

— У него есть куклы! Ха-ха!

Рома обиделся и отвернулся.

— Так, товарищи родители, отойдите от детей! — мужчина в спортивном костюме прошелся вдоль нестройного ряда будущих танцоров. — Оставьте детей и отойдите в сторону.

Родительская волна, колеблясь и дергаясь, схлынула к стене.

— Хорошо, — мужчина посмотрел на часы, потом передал блокнот женщине и медленно пошел вдоль ряда.

— Ты, ты и ты, — он указал пальцем на нескольких детей. — Можете быть свободны.

— А почему? — немедленно раздался возмущенный родительский голос. — Что вас не устраивает?

Мужчина обернулся на этот голос, пощурился, готом сообщил: — Для образцового танцевального коллектива ваши дети слишком упитанны. Можете остаться после собрания, мы запишем вас в танцевальный платный кружок на общих основаниях.

Родители, гневно сверкая глазами, разобрали свои сокровища.

Валентина Сергеевна проследила их путь с возмущением и досадой: ну неужели не понятно? Если ребенок толстый, зачем же вести его на танцы? Отнимать время зачем у серьезных людей?

— Теперь слушайте внимательно, — мужчина снова пошел вдоль ряда. — Сейчас будет играть музыка, а вы танцуйте! Просто танцуйте, как сможете, ясно? Лидия Венедиктовна вам сейчас будет показывать движения, а вы попытайтесь повторить!

Валентина Сергеевна взволнованно вздохнула и посмотрела на Розу Наумовну. Та тоже волновалась, но ободряюще улыбнулась.

Важная Лидия Венедиктовна вышла вперед, дождалась первых тактов музыки и начала демонстрировать невозможно сложные пируэты и выкрутасы. Валентина Сергеевна даже охнула.

Дети весело и криво повторяли движения, кто-то упал, кто-то запутался и заплакал, кто-то убежал к родителям. Ирочка старательно болтала руками, приседала, кивала, вертелась и периодически, словив строгий взгляд Валентины Сергеевны, взбивала платье, чтобы было видно, какое оно легкое и красивое.

Рома флегматично делал гимнастические упражнения, взгляд его был полон скуки. Зато Наташа вся сияла, легко подхватывала нужное движение, с готовностью и легко находила нужные повороты. Маленькая Анжелика восторженно топталась на заднем плане.

— Стоп! — мужчина махнул кому-то, веля выключить музыку. — Хватит.

Он медленно двинулся по уже известному маршруту, осторожно обходя опасные зоны: дети еще не успели остановиться и по инерции дергались.

— Ты, — он указал пальцем на Наташу. — Ты. Ты. И ты…

Валентина Сергеевна покачала головой. Жалко, конечно, эту Наташу. Но, с другой стороны, детьми нужно заниматься. Пусть Наташина мама не лишних рожает, а с теми, кто уже есть, работает. Тогда и выгонять не будут.

— …И ты, — мужчина сделал несколько шагов назад. — Останьтесь и скажите свои фамилии Лидии Венедиктовне. И все мальчики пусть останутся… Остальные свободны!

Он широкими шагами направился к выходу.

Родители ахнули: как? Как это свободны?

— Минуточку! — Валентина Сергеевна бросилась вслед. — Минуточку, товарищ тренер!

Он продолжал удаляться.

— Минуточку!!!

Они уже покинули зал и оказались на лестнице. Наплыва других родителей можно было не опасаться, и мужчина остановился.

— Послушайте, вы можете записаться в танцевальный кружок на общих основаниях. Пожалуйста, ходите, танцуйте. А в ансамбль танца «Ровесник» мы набираем только одаренных детей!

— Но моя дочь очень одаренная!

— Пожалуйста, не отнимайте у меня и у себя время.

— Как это — не отнимайте? — Валентина Сергеевна всплеснула руками. — Я сюда ехала черт знает откуда! Из Серебрянки! Девочка так старалась! А вы даже толком ее не видели!

— Я все, что надо, видел!

— Да? Вернитесь и посмотрите еще раз!

— Это невозможно, — мужчина устало, с мольбой во взоре обернулся к Валентине Сергеевне.

— Все на свете возможно, — терпеливо улыбнулась Валентина Сергеевна. — Я вот работаю заведующей в центральном магазине и знаю, что все возможно. Особенно, если вы возьмете мою девочку в ваш ансамбль!

— Но…

— Мальчиков вы взяли независимо от таланта, правильно?

— Мальчиков не хватает, поэтому…

— Прекрасно! — Валентина Сергеевна ухватила мужчину под локоть. — Взяли столько мальчиков для мебели, возьмите и одну девочку! Я вас отблагодарю, поверьте!

Мужчина нервно вырвал локоть и пошел вниз. Валентина Сергеевна, спокойная и хладнокровная, последовала за ним.

Телевидение.

Лена с ужасом смотрела на пуховку, которой вот-вот должны были пройтись по ее конопатому лицу. До сих пор она видела такое только в кино и ничего хорошего, в смысле ощущений, от пудры не ожидала.

— Мама! — не выдержала она.

Маргарита Петровна выглянула из-за шкафа, робко улыбнулась гримершам, строго взглянула на дочь: что?

— А это… не больно?

— Не больно, — успокоила ее гримерша. — Наоборот.

Да, действительно. Лена пыталась уследить глазами за движениями на своем лице, но словила в зеркале отчаянный жест мамы: прекрати! И прекратила.

— Мама! — гримерша поманила пуховкой Маргариту Петровну. — Идите сюда!

Маргарита Петровна выползла из укрытия, стесняясь, подошла к зеркалу.

— Я с вами пойти не смогу, так что дам вам пудру с собой. Будете пудрить девочку, если заблестит.

— Пудрить?

Глупо, конечно, но Маргарита Петровна не умела пудрить. Она, конечно, имела представление о косметике, даже таскала в сумке зеркальце с помадой странного цвета. Но чтобы вот так вот сразу пудрить…

— Ой, боюсь, я не справлюсь.

— Справитесь! — гримерша посмотрела на Маргариту Петровну в отражении, потом в голосе ее угадалось сомнение. — В крайнем случае, попросите кого-нибудь из женщин в студии.

Маргарита Петровна кивнула и юркнула назад, в тень вешалки с верхней одеждой.

Подлая намять тут же вернула ей ее собственное отражение, ту пятисекундную картинку, которая нарисовалась в зеркале во время краткой беседы. Господи, какая «никакая»…

Маргарита Петровна попыталась отогнать видение собственной серости, но не смогла. Оказалось, что в гримерках такие видения особенно навязчивы.

Никакая, бесцветная, с сереньким каре вокруг тусклого лица. Одета как придется, немарко. Увидеть — и забыть немедленно…

Она постаралась скорее, бегом уйти из опасной зеркальной зоны в густую темноту павильона, где уже зевали операторы. Пришла Лена, включили свет, съемки начались.

— А сейчас, дети, мы с вами будем… ха-ха-ха… Что же мы будем с вами?.. А! Смотреть мультик-пультик! Это будет о-о-о-чень интересный мультик! Я сам его любил, когда был ребенком! Шутка! Когда я был ребенком, никаких мультиков не было! А были грядки с картошкой, которые надо полоть…

— Стоп! Пишем сначала!

— А! Вам мой текст не понравился? А кому он понравится? Потому, что правда! И детства у меня не было, вместо детства у меня черная дыра! Но ни тогда, ни теперь мною никто не интересовался! А как бы я хотел, дорогие мальчики и девочки, чтобы у меня было детство!

— Стоп… Еще раз! Костя, работай по сценарию!

— По сценарию? А у вас скучный сценарий! И для детей тоже! Давайте я вам лучше расскажу, как можно за раз много водки получить! Пишете справку, что у вас свадьба, но указываете…

— Костик! — голос режиссера был холоден. — Я тебя предупреждала.

— Да. Предупреждала, Лерочка.

— Иди пиши заявление.

— Иду.

Клоун встал и, пошатываясь, побрел к выходу. Оператор на ходу пытался удержать его за рукав, но не сумел. Тогда оператор придвинул к губам микрофончик, растущий очень удобно прямо из наушников, и зашептал в него:

— Лера! Ты же знаешь! У него проблемы! Он и выпил-то немного, просто нервный срыв!

— А мне все равно! — на всю студию сообщил режиссерский голос. — У него могут быть срывы, проблемы — мне теперь все равно! Хватит, дожалелись!

Маргарита Петровна, открыв рот, смотрела вслед уходящему Костику. Впервые у нее на глазах разыгрывалась какая-никакая трагедия, кого-то увольняли. Лена, напудренная и бледная, растерянно болтала ногами на скамеечке.

— Лера, елки зеленые, а как же программа? Ты же знаешь, снимаем без запаса! Если сейчас Костю отпустишь, завтра нечем будет эфир затыкать!

— А мы одну Лену снимем!

Лена вздрогнула.

— Готова, Лена, одна сниматься?

— Ну…

Лена посмотрела вверх. Где-то там, непонятно где, жил режиссер.

— Не знаю…

— А если я тебе скажу, что дети могут остаться без вечерней сказки, ты постараешься? Ради детей?

Лена кивнула, хоть и без особого оптимизма.

— Вот и отлично. А то дядя Костик себя неважно чувствует… Последние пять лет… Давайте начнем! Леночка сейчас постарается и одна проведет всю передачу, да?

Оператор что-то сказал шепотом в усы. Маргарита Петровна поняла что. Даже в какой-то момент захотела забрать Лену, чтобы ребенок не был предметом конфликта в будущем и предметом разрешения конфликта сейчас, но испугалась: а что, если эта несчастная детская сказка действительно не выйдет вечером?

После съемок, очень трудных с точки зрения совести, она привычно выбежала из студии за вещами. Забрать пальто, куртку Лены, портфель Лены и пакет с продуктами — все в гримерке. Потом быстро вернуться, схватить Лену за руку и бегом на остановку, пока еще не очень темно. А то 58-й ходит ужасно, и ехать минут сорок, словом…

— Маргарита Петровна, — окликнули ее.

Странно. Голос знакомый, а узнать зовущего невозможно. Она на всякий случай повертела головой — вдруг кого-то упустила?

— Здесь я!

Из гримерного кресла поднялся рыхлый бледный мужчина, незнакомый, пьяный.

— Не узнаете без грима? Это я, товарищ Костик. Один из бывших клоунов, но знаете…

Он подошел ближе, по ходу задев гримировальный столик — рассыпались расчески, тюбики, флакончики, закричала гримерша…

— Знаете, клоунами не работают. Клоунами рождаются, живут и умирают. И напиваются.

Маргарита Петровна не знала, что сказать. Надо бы как-то утешить человека, но как? А тут еще эта штрейкбрехерская выходка: не попадись они с Леной на глаза режиссеру когда-то, сегодня некому было бы вести программу и Костика бы не выгнали. Возможно. А может, выгнали бы…

— Ну, ничего… Вы только сейчас на глаза режиссеру не попадайтесь, а потом она отойдет, забудет и простит.

— Не надо меня прощать! — гордо возмутился Костик. — Я не заслужил такого доброго отношения! Меня надо уничтожать, потому что я — недоразумение.

— Никто вас не уничтожает! — Маргарита Петровна заметила взгляды гримерш, полные раздражения и презрения к обоим. Костик, судя по всему, неоднократно демонстрировал здесь свое нежелание получить прощение…

— Неприятно вам, да? — Костик грустно скривился. — Конечно, неприятно… Ох, а знали бы вы, как мне все это неприятно.

— Давайте выйдем, — предложила Маргарита Петровна и честно подождала три секунды.

Эти три секунды Костик грустно и едко смотрел на нее, вздыхал, размашисто кивал головой, выражая какое-то непонятное, оскорбительное сочувствие.

Но никуда не пошел.

Тяжело вернулся к креслу и рухнул в него.

Привычно запричитали гримерши, начали Костика изгонять, но Маргарита Петровна уже сбежала.

Омерзительный, омерзительный пьяница! Алкоголик!

Лена ждала маму в холле. Прислонилась к стене и уже читала какую-то очередную первую попавшуюся книгу. Маргарита Петровна давно заметила, что ребенка не интересует тема и жанр, ей важны буквы. Может читать взрослые газеты, медицинскую энциклопедию, инструкции к лекарствам, в любом положении, с любого места. Иногда это пугало.

Пришлось подойти, закрыть книгу, взять девочку за руку и вести, потому что еще минуты полторы Лена оставалась там, в мире слов, и запросто могла сломать себе шею на первой же лестнице.

На ступеньках телецентра курили. В том числе и знакомый оператор. Обычно Маргарита Петровна не приставала к занятым, тем более курящим людям. Но сейчас она замешкалась, вызвав удивленный взгляд дочери, и сиротливо пристроилась к оператору. Прошло несколько минут, прежде чем он ее заметил.

— Я тут переживала, не могла не спросить, простите… А что будет с… Константином?

Оператор несколько мгновений пытался понять, кто такой Константин.

— А, с Костиком? Да ничего с ним не будет.

Стоящие рядом немедленно проявили любопытство, и оператор весело прокомментировал выступление Маргариты Петровны:

— Да Костика сегодня уволили!

Смех на ступеньках.

— В который раз!

— Опять напился?

— Да, это с ним бывает!

Маргарита Петровна поняла, что ее участие было неуместным, даже глупым, и поспешила попрощаться.

— Вы не обращайте внимания, — крикнул ей кто-то из курящих. — С ним ничего не будет. Такие, как он, не пропадают!

Глава 5

Зацвели яблони в саду. А сад был рядом — только перейди через дорогу. Большой, исползанный местной детворой, собаководами и алкоголиками вдоль и поперек. Грязный и полный такого удивительною контраста, как битые бутылки и одуванчиковые поляны. Зимой там катались на санках, а летом эксцентричные крупные женщины в нем загорали, читали классику и сердито посматривали из-под соломенных шляпок на юрких худых студенток, которые загорали тут же и портили своими визгами весь плезир.

Сразу после занятий девочки встречались в этом саду и дальше действовали согласно злобе дня. С некоторых пор к их компании присоединился нежный красавчик Рома, которому мама не позволяла играть с местными мальчиками. И дело было не в фанатизме и фобиях мамы — хотя и в них, конечно, тоже, — но и в том, что мальчики действительно были аховые, как на подбор. Бандит на бандите. А с девочками всегда спокойнее. Поэтому Роза Наумовна каждый день отвозила Рому за две остановки, к дому Валентины Сергеевны. А в шесть вечера приезжала за ним или отправляла мужа, невероятного красавца Ивана Ивановича, заслуженного художника. Иван Иванович приезжал на голубой «Волге» — один этот факт добавлял в жизнь красок. Когда голубая «Волга» вставала рядом с белыми «Жигулями» Сидоровых, Валентина Сергеевна таяла и готова была терпеть такие издержки дружбы, как дополнительная ответственность за еще одного ребенка…

— А давайте играть в «секретики»!

— Давайте!

Каждый занялся делом, поисками нужных стеклышек, камешков и прочих «секретных материалов». Время от времени кто-нибудь ходил к соседу подглядывать. А спустя десять минут состоялась презентация первого секретика.

— Мой секретик называется «Волшебная шкатулка»! — сообщила Ирочка и быстренько присыпала землей свое произведение.

Все склонились над «Шкатулкой» и осторожно смели верхний слой.

Под стеклом на горстке примятых лепестков яблони лежала монетка.

Ирочка поискала на лицах друзей восхищение. Лица друзей выражали озабоченность отставанием от Ирочки и отсутствием собственных монеток. Восхищения не было.

— А теперь мой посмотрите! — предложила Лена.

Ладно, давайте посмотрим. Начали искать, но тут случилось странное.

Черт знает откуда вынырнул странный дядечка и… снял штаны! Вот просто так! Появился, оглянулся и вдруг снял штаны, под которыми оказалось голубовато-бледное тело с темной порослью и очень странный предмет ниже пупа! Дядечка стоял без штанов и внимательно смотрел на детишек. Зачем он так стоял, почему он снял штаны, была ли у него задача пописать или имелась какая-то другая, ужасная цель — выяснять не стали. В одну секунду, бросив все секретики, девочки и мальчики встали на крыло и полетели в сторону дома.

По ходу они орали от страха.

И все казалось, что сзади, в двух шагах, мчится этот страшный… без штанов! И вот-вот протянет руку, схватит за шею и…!

Уже у подъезда первого дома кто-то оглянулся и крикнул:

— Его нет!

Остановились, тяжело дыша и всматриваясь в профиль сада на горизонте. Страшно! И весело! Как такое бывает, чтобы и страшно, и весело одновременно?

Среди деревьев показалась одинокая фигурка.

Не пытаясь рассмотреть, тот ли это человек, другой ли, компания метнулась в подъезд. Задыхаясь от смеха и страха, падая и цепляясь друг за друга, они влетели на пятый этаж и приклеились к окну.

— Ой, вон он!

— Да нет, не он!

— Точно он!

— Да не он! Тот был без штанов, а этот в штанах!

Во дворе продолжалась тихая, мирная жизнь. Дети копались в песке. Бабушки мыли кости проходящим. Дворовые алкаши громко били костяшками домино по бурой скамейке. И никто не догадывался о грозящей опасности.

— Ой, вон Анжелка!

Наташа вытянула шею, пытаясь рассмотреть сестру. Да, так и есть. Сидит с другими девочками на лестнице.

— Может, открыть окно и позвать ее?

Наташа дернула раму — не поддается. Дернула еще раз — только еле-еле скрипнула.

Этажом ниже наблюдалась такая же картина. Рамы были сухие и крепкие, а стекла не пропускали звук.

— Надо пойти и забрать ее! — сказала Ирочка. — Только я не пойду. Это же не моя сестра!

Наташа бесстрастно посмотрела на друзей и двинула вниз по лестнице.

— А давайте все вместе! — предложила Лена. — А то ей одной страшно!

— Ага! А потом он тебя поймает!

— Ну, если мы все вместе быстро выбежим, он не успеет!

— Ну и иди!

— Ну и пойду! — Лена решительно встала, дернула за плечо Рому. — Пойдем!

— А он никуда не пойдет! — Ирочка завладела другим Роминым плечом. — Правда, ты никуда не пойдешь?

— Пойдем! — снова попросила Лена.

— Нет, останься!

Рома крутил головой и был готов заплакать. Но тут все разрешилось само собой. Просто вернулась Наташа и привела Анжелику.

В таком составе просидели еще минут пятнадцать, а потом тихо-тихо, как крыски, перебежали в соседний подъезд, где как раз жили Наташка с Анжелкой.

— А вы знаете, Капитолина Михайловна, мы от бандита убегали! — сообщила Ирочка с порога. — И спрятались в подъезде!

— От какого бандита? — Капитолина Михайловна устало посмотрела на Наташу. — От какого бандита ты убегала?

— Ни от какого, — буркнула Наташа и сбросила сандалии. — Она все придумала.

Девочки были готовы возмутиться и доказать Капитолине Михайловне, что действительно бежали от бандита и подвергались страшной опасности, но тут за стеной раздался странный звук — как будто большая кошка решила попеть.

— Это Элеонора, — сообщила Анжелика. — Наша новая сестричка. Она всю ночь так плачет. И весь лень.

— Элеонора?

— Плачет?

— Весь день?

— И всю ночь?

— Сестричка?

— Новая?

— А можно посмотреть?

Даже если бы сказали, что на Элеонору посмотреть нельзя, девочки все равно нашли бы возможность проникнуть к ней. Маленький ребеночек — это так здорово!

Они попали в сумрачный мир влажных простыней и свисающих тряпочек, в чудесную комнату, полную волнующих кисло-сладких запахов. В углу, прикрытая пеленкой, стояла кроватка — источник мяуканья.

— Это наша Элеонора! — с гордостью сообщила Анжелика и сдернула пеленку.

В кроватке находилось абсолютно непостижимое для сознания существо: крохотное, мягкое, несуразное. Оно мало походило на девочку и, честно говоря, на человека вообще. Обычно люди не такие красные и у них есть брови.

— Эля! Элечка! — позвала Анжелика. — Скажи: «У-у-у»!

Месячная Элеонора бессмысленно пялила глаза и дрыгала тонкими лапками.

— Какая маленькая!

— Разве это человек?

— Ой, у нее слюни текут!

— А почему она лысая? Она мальчик?

— А что, зубы ей не нужны, да?

— А она с мячиком любит играть?

— Ну, — Анжелика призадумалась. — Я вообще-то не знаю… Просто она все время плачет или ест. А еще она много писает, но не умеет проситься, поэтому мама все время вешает на кухне ее пеленки. Но через годик она подрастет и можно будет с ней играть.

Наташа не участвовала в шоу, стояла у стены и улыбалась. Суета вокруг сестры казалась ей странной, но приятной.

Потом сидели на кухне, прямо под бурыми пеленками, пили чай с сухариками. Слышно было, как Капитолина Михайловна в соседней комнате пела Элеоноре колыбельную.

— Мама всегда поет эту песню, — сообщила Анжелика, пытаясь пальцем утопить сухарик в чашке.

— А что, раньше Элеонора жила в животе, да?

— Ну… Не знаю…

— В животе, — Наташа пришла сестре на помощь. — Потом ей там стало тесно, и она вышла наружу.

— А как??

— Просто. В больнице есть специальный доктор, он разрезает живот и достает ребеночка!

— Разрезает???

— Ну, это не больно, маме дали специальное лекарство…

— Вкусное?

— Да, похожее на мороженое.

— Я больше всего плодово-ягодное люблю за семь копеек, — сообщила Ирочка.

На этом обсуждение полового вопроса закончилось.

Но ненадолго. Минут через двадцать, когда страсти по Элеоноре и товарищу без штанов улеглись окончательно, вся компания отправилась громить автомат с газированной водой, требовать газировки с сиропом и столкнулась с очень толстопузой тетенькой. Тетенька ходила вслед за шустрым детенышем младшего ясельного возраста, и было видно, что ходить ей не очень хочется.

— Вот! — закричала Ирочка, показывая пальцем на тетеньку. — Вот так и Элеонора в животе пряталась!

— А сейчас кто там прячется?

— Не знаю. Какой-то ребенок.

— Все-таки как он туда попадает?

— А я знаю! — сообщила Наташа и продолжила как ни в чем не бывало рисовать крестики-нолики на песке.

— Как?

— Мужчина и женщина должны вместе спать.

— Спать?

— Вот мои мама и папа все время вместе спят, а Элеоноры у них нет, — справедливо заметила Ирочка.

— А я с мамой спал, — задумался Рома. — Но у нас нет детей. А если я с папой буду спать?

— Нужно, чтобы мужчина и женщина поженились, только тогда у них бывают дети.

— О, я знаю! Мама говорит, что когда вырастем, мы с Ромой поженимся, и тогда у нас будут дети! — обрадовалась Ирочка.

Но тут Рома заволновался, покраснел и признался:

— Я не хочу с тобой жениться…

— А с кем хочешь?

— С Наташей хочу.

Была пауза. Лена открыла рот и ждала, что сейчас кто-то заплачет и придется утешать. Наташа сосредоточенно чертила картинки на песке. А Ирочка вскочила, сверкнула голубыми глазками и крикнула:

— Ну и дурак!

А потом быстро помчалась прочь.

На ходу обернулась и добавила:

— Я все маме расскажу!

Глава 6

Почти все лето Маргарита Петровна провела в командировках по ближайшим пионерским лагерям. Лена вела еженедельную передачу для детей, и ее сложная схема предполагала бесконечные съемки поющих пионеров, танцующих школьников, детей-художников, соломоплетущих малышей, юных цимбалистов, хоккеистов и поэтов. В какой-то момент Маргарита Петровна просто перестала соображать, где они и что там делают. Она привычно загружалась в «РАФик» с гордой надписью «Телевидение» и ехала, ехала.

Довольно скоро она научилась разбираться в телевизионных терминах, перестала пугаться лампочки «Микрофон включен». У нее наладились достойные, дружеские отношения с членами съемочной группы и режиссером Лерой Борисовной. А однажды был момент, который породнил Маргариту Петровну с гримершами, самыми скептическими и недоступными женщинами телевидения.

В тот великий день Маргарита Петровна, как обычно, отпросилась с работы пораньше, по пути на большой скорости завернула в магазин, потом долго мчалась по бесконечной улице Макаенка к телецентру, задевая прохожих авоськой с продуктами. Лена бежала рядом и с интересом посматривала на маму.

Затем была запись, и Маргарита Петровна привычно скрывалась в самом дальнем углу. Но вдруг Лера Борисовна начала громко ругаться по поводу того, что у Лены одна коса толще другой, а другая, соответственно, тоньше, и это может смутить зрителя.

— Где там мама? — кричала Лера Борисовна с небес и на весь мир, а операторы вертели головами в наушниках, сердитыми взглядами подзывая к себе эту безответственную маму.

Маргарита Петровна, обезумевшая от страха и волнения, метнулась к дочери, но в последний момент разум сказал ей: «Стоп! Нельзя бежать перед камерой и по освещенной съемочной площадке! Можно испортить кадр! Или как это у них там называется?!».

И Маргарита Петровна понеслась на помощь окольными путями, в обход освещенного и облагороженного декорациями пятачка, на котором за столом сидела ее растерянная Лена.

На полном ходу в темноте Маргарита Петровна врезалась в осветительную ферму…

Когда она пришла в себя, вокруг уже было светло и приятно. Толпились люди. Появился родной голос режиссера, человеческий, не усиленный до громового эха микрофонами-невидимками.

— Ну, что тут у вас?

— Да вот, мама ферму решила повалить.

— И как?

— Повалила.

— Хорошая мама.

Лера Борисовна склонилась ниже, внимательно посмотрела в туманные глаза Маргариты Петровны.

— Рита! Ты как? Помощь нужна?

— Нет, спасибо, — прошептала Маргарита Петровна. — Все нормально.

— Встать можешь?

— Конечно.

И Маргарита Петровна попыталась продемонстрировать, как она встает, но не смогла. Все тело было дрожащим, вялым, вело себя отвратительно, не желало выполнять свой ортопедический долг.

— Мужчины! Где мужчины? — начала распоряжаться Лера Борисовна.

Непонятно откуда взялся клоун Костик, без грима. Он растолкал зевак, схватил Маргариту Петровну за плечи и сказал:

— Все в порядке! Мы вам сейчас поможем! Держитесь за меня!

— Да не нужна мне помощь! — попыталась отбиться Маргарита Петровна, но ее уже всем миром начали поднимать на руки к Костику. А быть на руках у мужчины, тем более клоуна, Маргарита Петровна никак не могла. Ей это казалось постыдным до смерти, поэтому она стала вырываться, брыкаться и очень скоро добилась того, что Костик опустил ее ноги на пол, но продолжал придерживать за плечи.

— Маргарита Петровна ведите себя смирно! — строго сказал он. — Вы получили боевое ранение, и мой долг помочь вам, или это сделают другие!

— Где Лена?

— Лена идет сзади и любуется своей смелой мамой.

— Лена! — слепо помахала рукой Маргарита Петровна.

Сзади затопали, догоняя. Очень скоро Лена уже шла рядом, она была испугана, но не плакала.

— Все нормально, Лена! — Маргарита Петровна пыталась улыбаться. — Я ничего не почувствовала. Сейчас только чуть-чуть посижу, и все пройдет!

— У тебя кровь! — всхлипнула Лена. — И глаза опухли!

В гримерке все пришло в движение, гранд-дамы, сидевшие в креслах, снялись со своих мест, несмотря на дикие начесы, которые еще не успели стать прическами. Все хотели помочь Маргарите Петровне, усадить ее, пожалеть ее.

— Ой, бедная!

— Как же вы так?

— Теперь шрам останется, точно!

Когда Маргарита Петровна увидела себя в зеркале, она поняла, почему все так добры к ней.

— Как вы думаете, — спросила она, когда к ней вернулся дар речи, — очками это можно будет прикрыть?

Парикмахерши и гранд-дамы задумались и начали отшучиваться… С тех пор прошло три месяца. От столкновения с фермой у Маргариты Петровны остались горбинка на носу и дружеские отношения со всеми, кто видел ее подвиг. А иначе как подвиг налет на ферму не воспринимали.

— Подумать только! — сказала тогда одна из гримерш. — Так любить своего ребенка!

Что крылось за этими словами, где была связь между носом и Леной, непонятно. Но она была.

— Рита, вы огурчик хотите? — спросил кто-то из ассистентов.

— Нет, спасибо! — Маргарита Петровна улыбнулась, не без труда сохраняя равновесие в трясущемся «РАФике», достала свой пакет и протянула его в салон. — Вот, присоединяемся к вашему столу!

Телевизионщики весело приняли пакет, распотрошили его и вывалили на сиденье, прикрытое газеткой, деликатесы от семьи Ивановых: два вареных яйца, бутерброды с тонкой серой «Любимой» колбасой, яблоки и тому подобное.

Конечно, в кочевой жизни была своя прелесть. Маргарита Петровна посмотрела на счастливую Лену: в руке бутерброд, носом уткнулась в окно, улыбается… Подумать только — все эти взрослые люди работают на ее дочь! То есть они вместе работают на благо страны и народа, но в самом центре этой системы — Лена… Если сейчас она не сможет сниматься — не дай Бог, конечно, но гипотетически, — все рухнет, командировка окажется загубленной.

— Выпьете, Маргарита Петровна?

— Нет, что вы…

— Да ладно вам! Давайте по граммульке, еще час ехать!

— Ну что вы, я вообще не пью!

— Так ведь сейчас у нас «сухой закон», все не пьют!

— Тем более!

Господи, где только берут? Уже давно вокруг спиртного такая кутерьма, такой шум! Пора бы и отказаться от борьбы за сомнительное удовольствие обжечь горло горькой гадостью, так нет же. Повыползли на свет белый какие-то самогонщики, спекулянты. Маргарита Петровна всего этого боялась и абсолютно не понимала. Она пила шампанское по большим праздникам, могла осилить бокал вина, но это были такие редкие акции, что от раза к разу Маргарита Петровна успевала напрочь забыть вкус и название.

— Значит, когда-то надо начинать!

— Спасибо, я как-нибудь обойдусь. Я не люблю нарушать закон!

— Да бросьте вы! Законы нарушают те, кто такие законы придумывает! Это ж надо — отучить народ пить вздумали! А у народа они спросили?

Маргарита Петровна аккуратно оглянулась: Господи, зачем же так кричать? Тем более такие вещи! Услышит кто-нибудь, сообщит на работу, в институт. А у Маргариты Петровны в этом смысле и так репутация не лучшая…

Лена уловила общее смятение и удивленно посмотрела на маму.

— Лена! Разрешаешь маме выпить?

— Ну, если она хочет…

— Хочет-хочет, но стесняется!

— Да не хочу я!

— Да хочет!

— Ну, пусть пьет, если хочет…

— Да не хочу я, спасибо!

— Рита! Ну что за ерунда! Мы тут одна команда, а вы ведете себя как последний индивидуалист!

— Ну и что! Я просто не хочу пить!

— Ладно, мам, выпей! А то уже надоело вас слушать!

Маргарита Петровна вздохнула и пересела поближе к накрытым сиденьям. Ей тут же протянули граненый стаканчик и бутерброд. Маргарита Петровна понюхала то, что плескалось в стаканчике, и вздрогнула — так невыносим был запах водки.

— Не нюхайте, это не духи! Раз — и выпили!

Лена таинственно улыбнулась и отвернулась к окну. И тогда Маргарита Петровна вдохнула поглубже и выпила.

— Ну? Ну? — счастливо спрашивали ее. — Правда, хорошо? И как можно такую красоту запретить? Сосед в очереди полдня простоял!

А она никак не могла собраться с духом и проглотить водку, которая немедленно въелась через небо в мозг. Задыхалась, булькала. Зато когда решилась, удостоилась аплодисментов и звания: «Наш человек».

Лена смотрела в окно и весело грызла яблоко. На коленях у нее лежала раскрытая тетрадь.

— Ну, теперь по второй!

— Нет! Ни за что! — Маргарита Петровна попыталась встать, не из-за особенностей дороги и амортизаторов не устояла на ногах и вернулась в компанию.

— Рита! Ты — классная баба! Только зажатая! Будем снимать зажим!

— Не надо его снимать! Меня все устраивает!

— А нас нет! Водки Рите!

Лена писала в дневник. Вдруг ей захотелось вести дневник и фиксировать происходящее. У нее уже были строчки за вчерашнее число и позавчерашнее, и она ими очень гордилась. Правда, событий набралось не ахти сколько, но тем не менее.

«25 августа. Ходили с Наташей, Ирочкой и Ромой в сад. Ирочка бросила в Рому яблоком. Потом ходили ко мне, смотрели диафильмы».

— Рита! Хорош кривиться! Тут еще по пять граммов всем осталось! Это ж сейчас эквивалент золота! Знаешь, по какому блату доставал? Мужики, анекдот слушайте, только если что, я вам ничего не рассказывал! Короче, после Брежнева, Андропова и Черненко звонок в ЦК КПСС: «Здрасте, вам Генеральный секретарь не нужен?». «Мужик, ты че больной?». «Да, очень больной! И очень, очень старый!».

— Ха, ха, ха! Ты договоришься когда-нибудь!

— Ай, надоело бояться, мужики! Сначала говорить было нельзя! А теперь уже и пить нельзя! Завтра дышать запретят! Давай, разливай остаточки!

«26 августа. Ходили с Наташей, Ирочкой и Ромой в гости к Наташе. Там есть маленькая девочка Элеонора, она умеет трясти погремушкой. Ирочка ударила Рому погремушкой. Наташа и Ирочка ходили на танцы, Наташа сказала, что Рома танцевал с ней, а Ирочка обиделась».

«27 августа. Сегодня едем снимать программу. Мама пьет водку, ей весело».

— Ритуль, еще?

— Ой нет, хватит! Я и так ничего не соображаю!

— А чего тебе соображать? Тебе ж за камерой стоять не надо?

— Мне надо ребенка беречь!

— Да она у тебя давно не ребенок! Она у тебя давно взрослая. Как ни посмотрим, все пишет что-нибудь или читает. Лен, как дела?

— Спасибо, хорошо!

— Вот видишь, Ритуль! У Лены все хорошо, а у тебя?

— В смысле?

Маргарита Петровна внимательно посмотрела в добрые глаза оператора.

Он улыбался и играл бровью.

Ассистент и звукорежиссер лениво обсуждали свою личную тему, осветитель спал, широко раскрыв рот. Спал и тоненько, нежно посвистывал. А за окном летел лес фантастической красоты, и в ее оформлении, в звуках спящего осветителя вопрос оператора казался реальной, физически ощутимой помехой.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ну, я просто спросил. А что нельзя?

— Можно, но ведь вы хотели этим что-то сказать?

— Ну да, хотел… Вот ты одинокая женщина, так?

Маргарита Петровна кивнула. Надо было обидеться или возмутиться, но водка обычно очень расслабляет, вы же знаете…

— А Костик одинокий мужчина!

— И что?

— Что-что! — оператор хлопнул ладонью по колену. — А то! Вы ж нравитесь друг другу, так?

Маргарита Петровна мотнула головой. Нет. Никому она не нравится. И ей никто не нравится. У нее сейчас не хватает времени даже на работу, куда тут нравиться! И вообще…

— Ой, Ритуль, я тебя умоляю! Все ж видят! И как ты на него смотришь, и как он надувается, когда тебя видит!

— Никак я не смотрю!

— А у него, между прочим, однокомнатная квартира есть… У него трехкомнатная была, но он разменялся и бывшей жене двушку оставил. Благородный человек, я тебе скажу! Я вот так и не смог ни развестись, ни разменяться!

— Послушайте…

— Так вот! Сама послушай! Костик вот такой мужик! Душа какая! А талант! А еще наши бабы его любят за то, что он им будущее предсказывает. Вот, бывает, ляпнет что-нибудь, а оно сбывается! А мужики его за другое уважают! За то, что мужик настоящий! Попробовал бы кто-нибудь походить с такой вот клоунской задницей в яблочки и с рожей размалеванной — и остаться мужиком! Никто б не смог! А Костик смог!

— Он алкоголик!

— Ой, подумаешь! Сейчас все алкоголики! Это вон дочка твоя будет жить при коммунизме, а у нас пока чего-то фигово живется! Кто не пьет, тот плачет!.. Эй, народ! Мне сосед историю рассказал! Полдня в очереди стоял, а водки не досталось, такое бывает! И стал он искать альтернативные источники, так сказать, решения проблемы! А человек интеллигентный, засранец, денатурат и одеколон пить не может. И тут ему кто-то посоветовал пить гуталин!

— Это как? — оживились в салоне. — Как это пить гуталин? Расскажи-ка! Нам очень интересно!

— Ну, короче, слушайте! Значит, рецепт такой. Намазываете гуталин на батон, ставите на солнце часов на семь…

— А черный не пойдет?

— Нет, только белый, иначе не получится!.. Можно в духовку поставить… Потом, значит, когда хорошенько пропитается, гуталин счищаете и жрете с молоком!

— Хлеб?

— Ну, не гуталин ведь! Вы ж его счистили весь!

— И как? Был эффект?

— О, еще какой! Так глюкнуло, что он в больнице только и проснулся! Сейчас здоровье поправит и будет искать другие способы, не такие жестокие! Вот, е-мое, до чего страну довели!

Маргарита Петровна чувствовала в груди жар, а во всем остальном — смятение. Они что, серьезно говорят сейчас о гуталине, эти неглупые, образованные люди? Они не шутят?

— А он почему с женой развелся?

Пришла пора оператору удивляться. Он довольно долго смотрел на Маргариту Петровну, пытался понять, в свете чего она задает ему такой далекий от народной темы вопрос.

— Изменяла ему, сучка, стерва. Ей, видите ли, были нужны академики и доктора! Клоун ей был не нужен…

Маргарита Петровна представила себе жизнь с клоуном. И на веревочке в ванной сушатся веселенькие клоунские штаны…

— А ты почему с мужем развелась?

— Это мое дело!

— Изменял?

— Не скажу!

— Нашел себе красотульку, сказал, что ему не нужна жена-ученый, ему продавщицу подавай, пышную, кудрявую, так?

Маргарита Петровна встала и, пошатываясь на ухабах, побрела к дочке.

— Извини, — сказала она, падая рядом.

— За что? — удивилась Лена.

— Я зачем-то выпила водки. Ее нельзя пить. Никогда. Никому. Она запрещена, понимаешь? Я только что нарушила государственный закон. Меня могут даже арестовать.

— Ну, тебе ведь веселее стало?

— Не знаю.

Лена кивнула и вернулась к тетрадке.

Сначала Маргарита Петровна хотела подсмотреть, но потом сдержалась. Девочка имеет право на личную жизнь. Так написано в книжке по воспитанию детей. Но даже и без книжки понятно, что подсматривать в чужие тетради неправильно. Но очень хочется.

— Ой, Лен, — неожиданно хохотнула Маргарита Петровна и прикрыла лицо рукой. — Меня только что за Костика сватали!

— За клоуна?

— Ага!

— Вот это да! — оживилась Лена. — Здорово! И вы поженитесь? И у вас будут дети?

— Нет, мы не поженимся, и детей у нас не будет!

— А почему?

— Потому что на клоунах не женятся!

— Почему?

— Ну, разве это профессия — клоун? Мужчина должен быть серьезным, должен работать инженером…

— Как папа?

Маргарита Петровна замолчала.

За окном летели сосны. Пахло гуталином.

Валентине Сергеевне позвонила завуч. Сначала Валентина Сергеевна завуча не узнала и была очень не довольна тем, что ее отрывают от чистки хрусталя. Потом все встало на свои места, хрусталь был забыт.

— Валентина Сергеевна, я сразу вам звоню! Я знаю, что вы очень переживаете за судьбу дочки и желаете ей больших успехов!

— Да, безусловно! Спасибо!

— Так что звоню вам первой! Тут так получилось, маленький аврал. Наша школа не собиралась участвовать, но потом все перекроили! Ваша Ирочка в шахматы играет?

— Конечно! Она прекрасно играет в шахматы!

— Я так и думала! У такой мудрой мамы иначе быть не может! Так вот у нас тут 30 августа чемпионат района по шахматам! Есть шанс попасть в «Вечерний Минск», понимаете? И прославить школу!

— Как чудесно! Как замечательно! Я вам буду что-то должна?

— Нет, — смешок в трубке. — Просто подготовьте Ирочку и тридцатого в девять утра будьте в школе. Заодно посмотрите, как мы класс покрасили.

— Ах, да, конечно! Будем ровно в 9!

Потом Валентина Сергеевна задумчиво вернулась к хрусталю. Она терла его, гладила ребристые стенки любимых вазочек, а сама все пыталась понять, что именно хотела от нее завуч? Может быть, ей нужны продукты? День рождения отметить, например… Но причем тут Ирочка? Вероятно, нужна какая-то финансовая помощь в организации этого чемпионата? Ну, тогда можно просто встретиться наедине или родительским комитетом — сколько раз уже проделывали такую процедуру…

В конце концов, Валентина Сергеевна пришла к выводу, что речь действительно идет об участии Ирочки в этом чемпионате. И как только эта мысль прояснилась, жизнь сразу показалась Валентине Сергеевне еще более милой и привлекательной. Конечно, Ирочка обязана появиться на чемпионате и всех победить! А если еще попасть в «Вечерний Минск», тогда вообще полжизни можно отдыхать и ни о чем не думать — такой почет, такая награда!

Остается провести подготовительную беседу с ребенком, найти подходящий для снимка в газете наряд — и все.

— Ира! — закричала Валентина Сергеевна в окно. — Ира! Быстро домой!

Конечно, Ира играла во дворе с Наташей и Леной. Слава Богу, там и Рома был — нейтрализовал своим благородным присутствием их дурное влияние.

— Ира! Немедленно домой!

— Ну, ма! Еще рано!

— Я кому сказала — домой!

Видно было, что Ирочка швырнула что-то в песочницу, пошла широкими, сердитыми шагами к подъезду.

— Ира! Ты умеешь играть в шахматы?

— Что?

— В шахматы!

— В какие шахматы?

— В какие-какие, — начала злиться Валентина Сергеевна. — В обычные! У тебя скоро чемпионат по шахматам!

— Что у меня скоро?

Валентина Сергеевна не выдержала и влепила дочери затрещину.

— Ты как с матерью разговариваешь, засранка!

Ирочка немедленно заревела.

— Чего вы там опять орете? — недовольно крикнул Сергей из своей комнаты.

Валентина Сергеевна оставила Ирочку порыдать в коридоре, а сама зашла к сыну.

Сергей был занят странным делом. Он тер наждачкой джинсы. А в магнитофоне невыносимо орало, охало, аукало, попискивало.

— Ты это что делаешь? — подозрительно поинтересовалась Валентина Сергеевна и потрогала джинсы. — Что это ты вещь портишь?

— Да ничего я не порчу! Сейчас мода такая — «варенки» называется.

— А джинсы кто тебе новые покупать будет?

— Не боись, не ты.

— Что?

— Ой, мам… — Сергей устало вздохнул. — Что ты вечно вмешиваешься!

— А то! Я вам эти джинсы приношу, своим потом на них зарабатываю, поэтому имею право вмешиваться!

— Эти джинсы я сам принес! И сам назад отнесу!

— Куда это?

— Куда надо!

Валентина Сергеевна оперлась на секцию и стала ждать объяснений.

— Блин…

— Не блин, а рассказывай матери!

Сергей встал, бросил джинсы на диван, выволок из-под стола коробку, полную таких же джинсов.

— Вот. Купил у Максимова. Тридцать рублей пара. А после обработки продам за сорок. Сечешь?

Валентина Сергеевна с интересом пощупала джинсы, поскребла ногтем ободранные фрагментики.

— Так может возьми шкурку покрупнее? А то что это за протертости? Ничего не видно.

— Так надо, мать! Не вмешивайся, если в моде ничего не понимаешь!

— Это я не понимаю? Я получше тебя понимаю! Так что молчи мне! И музыку эту дурацкую выключи, а то скажу в школе, что ты тяжелый рок слушаешь!

— Это не тяжелый рок! Это Майкл Джексон! Не лезь в мои дела, мать, а?

— Майке этой своей ты такое не скажешь! А мать все стерпит, да? Правильно, сынок! Давай, ори на мамку! — крикнула Валентина Сергеевна и вышла, довольная собой и сыном.

В коридоре на полу сидела зареванная Ирочка и зло шмыгала носом.

— А, да! — Валентина Сергеевна снова заглянула к Сергею. — Сереж, а что наша Ирка в шахматы играть умеет?

— В шахматы? Да она ж дура полная! Она даже в прятки играть не умеет!

— Плохо, — Валентина Сергеевна снова вошла в комнату и прикрыла дверь. — Сереж! Дело есть!

Сын только глубже ушел в работу.

Пришлось выключить эту орущую дуру, эту Майклу Джонсону. Только тогда Сергей отбросил в сторону свое рукоделье.

— Тут, это, конкурс будет. Так нашу Иру пригласили выступить. В шахматы сыграть. Ну, и она должна выиграть! Тогда в газете напечатают, и вообще… Мало ли какая польза бывает от победы!

— Ирка должна победить? Ой, не могу!

— А ты-то играть умеешь?

— Я-то? Конечно, умею!

— Так может ты, того… Научи ее, а?

— Научить??

Сергей с сомнением посмотрел на мать. Та улыбалась и кивала, и явно не шутила.

— А когда надо?

— Тридцатого.

— Когда? Тридцатого? Так сегодня двадцать седьмое!

— Ну, да… А что?

— Ничего, — усмехнулся Сергей и откинулся на спинку дивана. — Просто люди всю жизнь учатся играть в шахматы, и то не всегда получается. А ты хочешь, чтобы за два дня!

Валентина Сергеевна загрустила. Прощай, статья в газете…

— Ну, Сереж, ты хотя бы попробуй, а? Ты ж у нас парень умный, толковый!

— Я-то да…

Валентина Сергеевна присела к сыну, ласково обняла его:

— А мы тебе с отцом премию организуем!

— Какую?

— Ну, а какую надо?

— Ботинки видел итальянские за 60 рублей.

— Вот и отлично! Считай, что они уже на тебе.

— Ладно, — Сергей встал. — Зови сюда эту…

Валентина Сергеевна вышла, по-заговорщицки подмигивая.

Через секунду в комнату была вброшена Ирочка. Она хотела вырваться обратно, на свободу, в коридор, но Сергей подошел и закрыл дверь на крючок.

— Так, слушать сюда.

— Отстань!

Подзатыльник.

— Сказано тебе, слушать сюда!

— Отстань, говорю!

Еще один подзатыльник.

— Хватит? Или еще?

— Хватит! — Ирочка, заливаясь слезами, плюхнулась на диван.

Под поскуливание сестры Сергей отпер шкаф, достал дорожную шахматную доску с фигурками на штырьках.

— Короче, малая, вникай! — он открыл доску, поворошил фигурки, разыскивая нужные. — Это — пешка. Самая левая фигура. Ходит только так и так. Это — конь, может ходить буквой «Г». Это слон…

Ирочка с удивлением смотрела на брата.

— Ты куда пялишься? Ты сюда пялься! Мне тебя надо научить в шахматы играть, понятно?

— Зачем?

— Затем, чтобы ты, идиотка, конкурс выиграла!

— А зачем?

— Сейчас как дам по башке! Давай, запоминай! Это королева — самая крутая фигура! Это король!

— Ее муж?

— Тупая, блин… Фигуры стоят вот так! Запоминай!

— Запоминаю.

— Блин, не хватает половины… Потерял… Короче, смотри. Белые ходят первыми.

— Почему?

— По кочану! Ходят и все!

— А можно мне в туалет?

— Нет! Пока не сыграешь партию, нельзя!

Ирочка сморщила нос, собралась снова зареветь, но Сергей вмазал ей хорошенько по затылку, а потом развернул доску черными к себе.

— Ходи!

Поздно вечером Валентина Сергеевна встала, чтобы проверить, закрыта ли дверь. С ней такое бывало часто. Она могла вернуться с полдороги и проверить, сняла ли чайник с плиты. Причем вопрос «газ выключен — не выключен» даже не фигурировал. Однозначно, газ под чайником был выключен. Но для того, чтобы прожить день спокойно, Валентина Сергеевна должна была этот чайник вообще поставить на стол.

В Ирочкиной комнате горел свет. Валентина Сергеевна прижалась глазом к щели и обнаружила, что дочь листает журнальчик.

— Ира! — Валентина Сергеевна решительно распахнула дверь. — Ты знаешь, который час?

Ирочка подняла на нее затуманенные глаза.

На одеяле красовалась дорожная шахматная доска.

Журнал назывался «Самоучитель игры в шахматы».

Тридцатое августа. В школе пахло краской и праздником, в самых неожиданных местах болтались воздушные шарики. Ходили нарядные люди, учителя этой и других школ. Мелькали взволнованные родители, праздничные дети с дрожью в коленках готовились пробежаться по чистым коридорам.

Школа была хороша всем, особенно актовым залом, усилиями Виктора Николаевича доведенным до выставочного состояния. Поэтому выбор районной администрации был очевиден — если где и проводить чемпионат по шахматам, то только здесь.

Ирочка выглядела как сувенир. Валентина Сергеевна постаралась и приобрела для дочери белоснежное платье, сотканное из облаков и ветра, завила ее волосы в крутые локоны, одолжила у знакомой туфельки на каблучке. И теперь Ирочка была похожа на маленькую фею, а значит — победа будет наша!

— Ой, как хорошо, что вы пришли! — обрадовалась завуч. — Пойдемте, я вас отведу в зал! Там уже журналисты приехали!

Журналисты!

Валентина Сергеевна поправила прическу. Вперед, навстречу славе!

Огромная шахматная доска раскинулась перед Ирочкой, дотянуться до другого ее края можно было, только привстав. Фигуры тяжелые, холодные. Ирочка взяла пешку и огорчилась. В увеличенном виде пешка выглядела совсем не так, ее запросто можно было спутать со слоном. Зато конь был красавец: с волнистой гривой, точеными ушками. Ирочке страстно захотелось заглянуть коню в глаза, но она не успела. Привели другую девочку, с которой ей, Ирочке, предстояло сразиться. Девочка была бледная, очкастая, она нервничала и с ужасом рассматривала Ирочкино платье.

Какой-то дяденька громко рассказал правила, взглянул на часы и крикнул: «Игра!».

Очкастая девочка немедленно схватила свою белую пешку и сдвинула ее с е2 на е4.

— А почему это она первая начала? — заволновалась Валентина Сергеевна. — Моя дочка раньше пришла!

— Белые ходят первыми! — сообщил ей стоящий рядом. — Тише! Не мешайте детям!

— Безобразие! Я буду жаловаться! — грозно сообщила Валентина Сергеевна и стала выбираться из толпы родителей.

Она успела сходить к директору, к завучу — ни того, ни другого в кабинетах не оказалось. Возмущенная Валентина Сергеевна промчалась по всем этажам, заодно, как и обещала, оценила качество покраски стен. Покрасили неплохо, но в остальном еще были проблемы.

Встретила Виктора Николаевича, того самого учителя музыки, с которого все начиналось: и хор, и актовый зал, и звездное будущее Ирочки. Правда, этот последний пункт реализовывался как раз без помощи Виктора Николаевича, поэтому Валентина Сергеевна позволила себе быть прохладной.

— Здравствуйте, Валентина Сергеевна.

— А, это вы, Виктор Николаевич! Здравствуйте! А Ирочка сейчас в актовом зале. Играет в шахматы.

— Ну, может быть, в шахматы она играет лучше, чем поет.

Валентина Сергеевна вспыхнула. Ах, какой негодяй! Как будто она не отблагодарила его за то, что девочка попала в этот хор! Как будто пользы от хора было больше, чем возни с устройством его матери в хорошую больницу!

— Да, я думаю, мы скоро прекратим посещать ваш хор. Пустая трата времени.

— Ну, не сердитесь. Я совсем не собирался с вами ссориться. Как раз наоборот. Хотел предложить вам перевести вашу девочку в класс с музыкально-художественным уклоном. Я и подружек ее туда заберу — Лену и Наташу, — пусть вместе доучиваются. Как вам идея?

Как раз эта идея не казалась Валентине Сергеевне блестящей. Мало того, что эти невоспитанные девицы целыми днями вертятся вокруг ее Ирочки, так еще и в школе от них покоя не будет. И какой толк от художественного уклона, если рисовать Ира не умеет и не собирается, слава Богу?

— Я могу рассмотреть ваше предложение. Но в том случае, если…

Она задумалась. Что можно выставить условием? Какой прок от этого человека и его дела?

— Только если вы поможете переводу в этот класс одного мальчика. Он учится в другой школе. Но мне бы очень хотелось видеть его рядом с Ирочкой.

Виктор Николаевич улыбнулся, откланялся и ушел. Валентина Сергеевна пару раз оглянулась — он сунул руки в карманы, несколько раз тряхнул челкой, как будто смеялся. Ну и пусть. Хорошо смеется тот, кто ездит на своей машине. А у Виктора Сергеевича нет не только машины, но и своего велосипеда.

Когда Валентина Сергеевна вернулась в актовый зал, Ирочка играла уже с другой девочкой. Людей стало меньше, и все они собрались у центральных столиков, крайние были пусты, и досок на них уже не осталось.

— Ну, как тут дела? — спросила Валентина Сергеевна у ближайшего напряженного родителя.

— Полуфинал, — ответил тот.

Валентина Сергеевна ничего не поняла, но по торжественной ноте в воздухе догадалась, что дело идет к статье в «Вечернем Минске».

Ну, еще бы! Она и не сомневалась.

— Папа! Папа! Я заняла третье место! — Ирочка с порога набросилась на отца, замахала грамотой.

— Да погоди ты, дай разуться! — Игорь Петрович стянул обувь, расправил затекшие пальцы ног и только тогда взял в руки грамоту.

— А почему только третье? — спросил он.

— Я и сама не поняла! — отозвалась Валентина Сергеевна из кухни. — Она два дня это все учила, ночи не спала. Думаю завтра сходить и разобраться.

— Да никому ты уже ничего не докажешь, надо было сразу к стенке прижимать. А что у нас есть покушать?

Ирочка получила назад свою грамоту и долго смотрела на нее влюбленными глазами.

А потом весь вечер шепталась по телефону то с Ленкой, то с Наташкой, то с Ромкой. Главной новостью дня была, конечно, грамота. А еще новость о том, что учиться они теперь будут все вместе — Ирочка, Лена, Наташа и Рома.

— Лена, сегодня у тебя будет прямой эфир.

— Это как?

— Как обычно, только повторить уже нельзя будет. То есть если ты что-то забудешь, придется выкручиваться и говорить дальше. Сможешь?

— Не знаю. Да.

— Ладно. А мама где?

Лена пожала плечами. Мама только что была и вдруг куда-то пропала.

Лера Борисовна сунула в зубы сигарету, с сомнением и тревогой посмотрела на Лену. Не справится ведь! Обязательно запорет! Не надо было соглашаться на эту авантюру, делали бы себе стандартную работу, записывались, монтировали в свое удовольствие. Нет, дернул черт предложить 1 сентября провести телемост с детьми дружественных республик! И как назло те немногие взрослые дети, которые были способны работать в прямом эфире, сегодня заняты.

— Ну, кто не лажается, тот не работает на телевидении.

Лена улыбнулась режиссеру, хотя совсем не поняла, о чем она. Иногда взрослые как скажут что-нибудь…

Маргарита Петровна посмотрела на часы.

— Все, мне пора. Лена ждет.

— Хорошо. Только скажи, что ты думаешь по этому поводу?

— По какому?

— Ну, по поводу моего появления в твоей жизни.

— Костя, дорогой…

— Только давай без отговорок, скажи правду.

— Я бы рада… Но я не могу… Это все странно… Мы разные, и я такая… Никудышная…

— Надо понимать, что ты мне отказываешь?

— Я просто прошу не форсировать события.

— Я не форсирую, Рита. Просто мне уже много лет, хочется определенности.

Маргарита Петровна вырвала свою руку и быстрым солдатским шагом направилась в гримерку. Что происходит? Почему она ведет себя как манерная школьница? Нравится ей Костик? Да, нравится. Милый, страшно трогательный, очень неглупый, отзывчивый человек. Пьющий, но в последнее время все меньше. Не исключено, что вообще отучится от этой дряни. Она ему нравится? Вряд ли. Вот где проблема. Не ве-рю! Ни одному слову. Маргарита Петровна оглянулась: Костик стоял у стены и потухшим взглядом смотрел куда-то в сторону. Зачем ему определенность? Чего он от нее хочет? Дополнительных квадратных метров? Спокойной старости? Правильного питания? Все не годится. Тогда зачем он ее мучает?

— Мам, у нас будет прямой эфир!

— Ты будешь со мной?

— Конечно! Как обычно!

— Нет, будь со мной там, на съемках!

— Я и буду с тобой!

— Будь совсем близко!

Маргарита Петровна присела рядом. Лена на секунду повернулась к ней — губы дрожат, под розовой пудрой проступает румянец широким мазком.

— Маленькая! Ты боишься? Ты не хочешь? Так давай откажемся! Давай уйдем отсюда!

Лена пару секунд колебалась:

— А что тогда будет с передачей?

— Какая разница? Главное, чтобы с тобой все было хорошо!

— А Леру Борисовну тогда выгонят с работы?

— Не знаю… Наверное, нет. Хотя могут и выгнать.

— Тогда я не уйду.

Гримерша удовлетворенно швырнула миску с краской на стол и заметила:

— Молодец!

А потом, яростно в этой миске мешая бурую кашу, предложила со знанием дела:

— А вы, мамаша, тоже можете в кадре быть. Там же ток-шоу, гостей в студию пригласят. Сядете в первый ряд — и никто вас не прогонит!

— В первый ряд? Страшно!

— Ну, если ребенок не боится, так и вы как-нибудь справитесь!

Тоже верно. Маргарита Петровна кивнула Лене: как тебе идейка? Лена улыбнулась во все зубы. Хорошая идейка. Отличная.

— Только придется вас немножко причесать, — предупредила гримерша. — В кадре без прически нельзя!

— Ладно, — смирилась Маргарита Петровна. — Причешите меня.

Она смотрела на сияющее лицо Лены и сама расцветала, выпрямлялась. А что? Вдруг сидеть в первом ряду интересно? И вдруг Костик испытывает к ней самые искренние чувства? Ведь есть одна миллионная вероятности такого расклада?

К пяти часам в студию стали стекаться гости, дети, их родители. Гримерка доверху заполнилась голосами, куртками, сменной обувью, пакетами с выходной одеждой — к возмущению бывалых работников телевидения, которые привычно пришли за своим неторопливым гримом со сплетнями, а попали на цыганский рынок. Лена пугалась этой суеты, но и заводилась от нее. Здорово, все будут сидеть, смотреть, как она возьмет микрофон, поздоровается. Что там еще в сценарии?

Откуда-то вынырнула мама. Лена не сразу поняла, что с ней произошло. И мама та же, и одежда прежняя, а все иначе.

— Ты накрасилась?

— Да! — шепотом сообщила Маргарита Петровна. — А еще меня причесали! Заметно?

— Ага!

— И как я тебе?

— Очень красиво!

— Правда?

Маргарита Петровна сама была довольна и удивлена. И изматывающей возни, которую можно было предположить, глядя на процесс со стороны, не произошло — гримерша просто взяла кусок губки, прошлась им по лицу Маргариты Петровны, цементируя кожу слоем тона, потом помахала кисточками, порисовала, поштриховала. Взбила волосы, облила их лаком. И все…

Маргарита Петровна намеренно не смотрелась в зеркало во время процедуры, не смотрелась бы и потом — боялась. Но один короткий, секундный взгляд, а потом уже не могла оторваться, хоть и стыдилась своей бесцеремонности.

— Вот видите, какая женщина симпатичная? Вам надо краситься, и тогда будет полный порядок. Согласны?

— Да, что-то в этом есть…

Подумать только, как меняет человека парочка карандашей! Просто волшебные палочки, а не карандаши! И кто бы мог представить, что помада — это такое тонкое орудие производства красоты! До сих пор Маргарита Петровна пользовалась помадой, как зубной пастой или мылом, исключительно функционально. А оказалось, что у нее губы хорошей формы и краска на них может лежать ровно и ярко, как у киноактрисы. И глаза такие выразительные, и даже голубые. А кожа! Кожа-то! Вроде бы того же цвета, там же натянута, но нежная, гладкая, бархатная, как бочок персика.

— Я намеренно сделала макияж чуть поярче, — сообщила гримерша. — Просто, чтобы вы почувствовали разницу.

— Я ее чувствую, — шепнула Маргарита Петровна.

— Мама, делай себе так всегда! — попросила Лена напоследок и ушла на площадку.

А Маргарита Петровна уселась в первом ряду специально сооруженного помоста, полого внутри и скудного дизайном сзади, но зато спереди создающего иллюзию полнейшего Колизея.

— Можно я рядом посижу? — шепнул знакомый голос.

Костик. В своем вечном клоунском костюме.

— Да, мне девчонки говорили, что ты выглядишь, как кинозвезда, но они скромничали.

— Спасибо.

— А я сейчас рядом с тобой выгляжу, как полный идиот.

— Я этого не говорила.

— Не хватало еще, чтобы ты это сказала. Н-да, красавица и чудовище.

Маргарита Петровна была в смятении. Все сразу. И ощущение нарисованной, насыпанной пуховками красоты на лице, и Костик, который не нашел ничего лучше, чем явиться сюда в таком виде, и Лена, которая стоит в толпе озабоченных телевизионщиков, кивает, говорит что-то в операторские наушники…

— Надеюсь, она справится и без моей помощи, — снова возник Костик. — Я ведь не должен был здесь сейчас появляться. Заставили. Просто на тот случай, если Лена устанет, или… Сам бы я ни-ни, я все понял. Так что не думай, что призрак клоуна теперь начнет преследовать тебя. Если я и явлюсь пару раз ночью во сне, то только для того, чтобы ты не проспала работу.

Маргарита Петровна улыбнулась. Костик ждал этой улыбки, как премии. Он кивнул и переключился на соседку справа — малолетнюю девочку, явно очень напуганную суетой вокруг прямого эфира.

— Пять, четыре… Лена, слышишь? Три. Два. Все. Мы в прямом эфире. Здоровайся.

— Здравствуйте, дорогие дети! Сегодня у нас будет необычная передача. Сегодня мы свяжемся с детьми из других республик, и они расскажут нам, как они пошли в школу 1 сентября. А еще у нас в студни тоже есть дети со своими мамами, мы и их тоже спросим о том, как они встретили День знаний. Лично я его встретила очень здорово, потому что все мои любимые подружки теперь учатся вместе со мной, и мы очень радовались! А еще в новом году у нас добавились новые предметы и новые учителя, и мне было очень интересно листать новые учебники А еще… А еще…

Из-за камеры показалось лицо оператора. Он что-то шептал, подавал знаки. Ассистент режиссера тоже что-то показывала, размахивала папкой, стараясь привлечь внимание Лены.

Лена видела их и видела холодный глаз камеры. И красный огонек над глазом, тоже холодный и очень грозный. И этот огонек означал, что камера работает, и вся страна смотрит на Лену, а Лена не помнит, что она должна стране сказать. В смысле не помнит сценария, а так, от балды, готова говорить еще долго, это несложно…

— …А еще к нам придут в гости учителя и музыканты, которые споют веселые песни… А сейчас…

Оператор показал пальцем на белый экран на стене. Ассистент режиссера и вовсе подбежала к нему и присела рядом, стараясь не попасть в кадр. При этом она обеими руками указывала туда, куда надо смотреть.

А Лена как раз помнила, что сейчас надо представить школьника из дружественной Республики Казахстан, даже помнила его странное имя Мурат. Просто ей вдруг захотелось узнать, что будет, если немножко поиграть, если сказать не сразу, а с паузой, чтобы все посмотрели в телевизор и задумались: а что же сейчас такое интересное будет?

— А сейчас мальчик Мурат из Республики Казахстан расскажет о том, как казахские дети пошли в школу и какие цветы получили казахские учителя. Мне кажется, это очень интересно, потому что Казахстан далеко, и увидеть, как там живут дети, довольно трудно. А сегодня с помощью телевидения мы попадем к ним гости! Ну что, дорогие зрители? Пошлите в казахскую школу? Здравствуй, Мурат!

На экране появилась картинка и тусклый, нечеткий, но очень веселый казахский мальчик бойко закричал о том, как здорово было сегодня пойти в школу.

В это время глаз камеры потух, ассистенты и звукорежиссеры утерли пот со лба. Перекур минут на десять, пока казахская школа будет открывать свои тайны.

— Слушай, ну ты даешь! — сказал оператор Лене после того, как все закончилось. — Не завидую я тем, кто будет с тобой работать лет через десять!

— Почему?

— Потому что ты хулиганка, вот почему!

При этом оператор улыбался в усы, и было непонятно, радует его факт хулиганства или огорчает.

— Лена, это было здорово! Я так волновалась, я вся мокрая, как мышь! — Маргарита Петровна обняла дочь, ее глаза, подкрашенные модным голубым цветом, сияли. — Я так тобой горжусь! Только, пожалуйста, слышишь? Пожалуйста, никогда больше не говори «пошлите в школу». Надо говорить «пойдемте», «пойдемте в школу», понятно?

— Понятно. Просто у нас так классная всегда говорит.

— Да? — Маргарита Петровна осеклась. Если так говорит классная…

— Ну, Лен, я на тебя сержусь! — это уже дядя Костик. — Ты меня оставила сегодня без работы. Зря я спешил, надевал свой костюм, бедный, старенький. Ты справилась без меня…

— И правильно сделала! — подошла Лера Борисовна, сунув сигарету в зубы. — Еще не хватало нам старого, помятого клоуна показывать детям в их праздник! Молоток, Лена! Так держать! Есть в тебе Божья искра, я сразу поняла. (Оператору) Без сценария девка шпарила, и неплохо! Чувствуешь? (Лене) Через семь минут мы отправимся уже в киргизскую школу! Ты готова пойти к киргизским детям?

— Готова!

— Хорошо.

Маргарита Петровна обнимала свое сокровище, свою гениальную дочку, и не могла сдержать глупой улыбки от уха до уха. А ее уже тянули прочь из кадра. Не мешайте, мамаша, работать ребенку!

Глава 7

— Давайте играть в «классики»!

— Нет, в прятки!

— А давайте в «казаки-разбойники»!

— О! Точно! Чур, мы с Ромой разбойники!

— Тогда мы с Наташей казаки!

— Казаки ищут разбойников! Ромка, побежали! — Ирочка схватила своего красивого, но вялого «жениха» и поволокла прятаться.

Лена с Наташей отвернулись, честно дав им возможность убежать.

— Моя кошка Мурка вчера объела мамину герань.

— А моя сестра Элеонора вчера сказала «дай».

— А я после школы ходила за квасом, но банка была тяжелая, и я ее уронила прямо на асфальт.

— А я умею танцевать ча-ча-ча.

— Это как?

Наташа молча продемонстрировала несколько движений. Лена попыталась повторить, но как-то не очень успешно.

— Покажи еще.

— Ты не сможешь.

— Почему?

— Это трудно.

— А почему ты можешь?

— Не знаю.

— Эй! — закричали издалека. — Ну, вы будете нас искать?

Девчонки встрепенулись и бросились на голос.

Разумеется, Ирочки и Ромы и след простыл. Но остались стрелки, нацарапанные на асфальте камешком. Они еле читались, но для молодых, цепких глаз не составляло труда вычислить их.

— Сюда!

Стрелки вели к магазину, потом пропали, и пришлось кружиться, искать след. Взрослые осторожно обходили ненормальных деток, сердито оборачивались, пытаясь понять, как это девочки могут вести себя так неправильно, надеялись увидеть раскаяние на их лицах. Но видели уже только их сверкающие пятки. Лена с Наташей мчались в направлении, указанном найденной стрелкой. Было так здорово, так весело!

Естественно, «разбойники» побежали в сад. Все дороги вели в сад, без вариантов. Когда асфальт закончился, стрелки видоизменились и стали проявляться на песке, на земле, а один раз их выложили палочками.

Ирочка с Ромой, конечно, не успели уйти далеко. И запросто можно было взлететь на горку строительных свай и оказаться выше всех, увидеть беглецов и завершить гонку, но ведь это неинтересно! А интересно было вычислить, выследить, отыскать каждую зацепку даже если на это уйдет больше времени, чем на саму погоню.

— Где? Где? — кричала розовая, распаренная, счастливая Лена.

Наташа вертела головой, кусала губу. Только что она видела стрелку, только что.

— Там! — она махнула рукой в сторону тех самых свай.

Конечно, если прятаться, то только там. Девчонки рванули вперед, Лена отстала, уступила первую дорожку легкой, как заяц, Наташе… А потом увидела только мелькнувшие в воздухе растопыренные Наташины пальцы. И все закончилось.

Лена стояла и дышала. И ничего не понимала. Только что была Наташа. И вот уже ее нет!

— Наташа? Наташа??

Только что они бежали за «разбойниками» и почти нагоняли! Были рядом! И вдруг…

Откуда взялась эта яма? Два дня назад ее не было! Точно не было, здесь весь двор в прятки играл! А старшеклассники костер жгли, вон еще пепел остался. Наташа тогда умудрилась обжечь руку, схватив консервную банку, до этого горевшую в костре.

— Наташа?

— Ленка! Помоги встать!

Лена с готовностью перевалилась через песчаный ров и съехала вниз. Не такая уж большая яма и совсем неглубокая…

То, что Лена увидела потом, надолго стало темой ее ночных кошмаров.

Наташа закрывала лицо рукой, а по пальцам текла кровь.

— Только не кричи, — просипела она. — А то еще кто-нибудь меня увидит…

Как будто это было сейчас важно.

Следующие двадцать минут они пытались вернуться во двор, домой.

Почему-то Наташа очень боялась того, что ее заметят. Она пряталась за спиной Лены, крепко прижимала ладони к лицу и время от времени вытирала кровь рукавом. Пару раз хотела остановиться, посмотреть, что же там все-таки такое произошло, но Лена тащила ее вперед.

Лене и подумать было страшно о том, что нужно смотреть на кровь. Еще она жутко боялась, что Наташа умрет. Но что делать для того, чтобы Наташа не умерла, она не знала. Понимала только, что нужно спешить.

Ближе всех был сейчас ее, Ленин, дом.

Когда Маргарита Петровна увидела бледную Лену с безумным взглядом, она схватилась за косяк двери и за сердце. Ни слова еще не было произнесено, а Маргарита Петровна уже почти вышла из игры.

— Мама! Тут Наташа!

Лене не успела объяснить, Наташа сама вышла из-за угла и попыталась сквозь окровавленные пальцы увидеть реакцию Маргариты Петровны.

— Так, девочки, спокойно, без паники, — Маргарита Петровна медленно отступила в коридор. — Входите. Все будет хорошо, только без паники. Все будет очень-очень хорошо…

На лестничной клетке остались россыпи кровавых капель.

Как только вошли в комнату, капнуло и на коврик, но никто не обратил на это внимания, только белая кошка Мурка брезгливо подергала усиками, изучая кровь.

А Маргарита Петровна уже звонила в «скорую». Потом — Капитолине Михайловне, но у той было занято, а на перезвон времени уже не осталось, прибыла карета «скорой».

До больницы ехали так долго, что Наташа уже успела привыкнуть к боли, к свету голубой лампы нал головой, к испуганным лицам Маргариты Петровны и Лены. Санитар «скорой» позвякивал ампулой о шприц, и звук был, мягко говоря, не из приятных. Но на Наташу вдруг обрушилась какая-то странная вялость, ей было страшно и безразлично одновременно.

— Доктор, как она?

— Ну, вы же видите…

— Она такая бледная и молчит!

— Шок, кровопотеря…

— Она будет жить?

— Ну вы, мамаша, даете… Конечно, будет!

Маргарита Петровна хотела сказать, что она совсем не мамаша, что мамаша сейчас нянчится с двумя малолетними детьми и новость о Наташе ее вряд ли обрадует. Но не сказала.

— Почему столько крови?

— Много кожи содрала.

— А это опасно?

Ну, могло быть хуже. Могла без глаза остаться.

— А что с ней будет, доктор?

— Посмотрим. Главное, чтобы заражение не началось, а так… Шрам, конечно, будет порядочный. И прямо на лице.

— Шрам?

— Конечно, а как вы думали? Пол-лица ребенок стесал! Лучше следить надо было! А то бегают черт знает где!

И снова Маргарита Петровна промолчала. Она прижалась к Лениной макушке и с ужасом думала, что было бы, если бы Лена бежала первой… Потом ей до боли становилось стыдно за такие мысли, она начинала соображать, как сообщить о Наташе Капитолине Михайловне. И не могла даже представить интонацию, а не то что нужные слова.

Слава Богу, хирург не настаивал на немедленном оформлении и забрал Наташу на операцию сразу же. Еще час Маргарита Петровна и Лена кружили но коридору, сидели на холодных твердых стульях, сбитых в один ряд. У Маргариты Петровны не было двушки, чтобы позвонить, а на улице становилось все темнее, и Капитолина Михайловна наверняка уже искала дочь.

Потом врач в приемной сжалилась, позволила сделать один звонок, и Маргарита Петровна набрала… Костика.

— Извини.

— Да не за что! Ты меня не отвлекла. Я как раз сочинял пятнадцатый сонет…

— Мне нужна твоя помощь!

Костик удивленно присвистнул.

— Тут с Лениной подружкой беда, она в больнице… Прошу тебя, позвони ее матери, я не смогу! Я не знаю, что ей сказать… Да и занято может быть…

По звонкому молчанию в трубке было понятно, что Костик слабо представляет себе такой разговор с совершенно незнакомой женщиной.

— Хорошо… Давай телефон.

Маргарита Петровна с облегчением вздохнула.

Хирург не ожидал, что в полночь его будут ждать в холле какие-то безумные, плохо соображающие люди. Он собирался домой, у него был трудный день… А тут вдруг приходит санитар, ругается, говорит, что посторонние мешают работать, а уходить не собираются и целый вечер требуют хирурга на разговор.

— Вы родители?

— Нет, но мы близкие друзья! Почти родственники!

Испуганная толстая девочка, женщина скучной наружности и мужчина с лицом алкоголика. Хирург вздохнул.

— Состояние девочки стабильное, она спит. Ей дали успокоительное, так что до завтра, до обеда, можете не приезжать. Операция прошла успешно. Что вас еще интересует?

— Каковы перспективы? Сколько она здесь пробудет? — спросил мужчина.

— Пока рано говорить, но обычно дети быстро становятся на ноги.

— А ей больно? — спросила девочка.

— Нет. Сейчас уже нет. Что-то еще?

Хирург подождал две секунды, потом направился к себе, к плащу, к чемодану, к возможности поехать домой.

За спиной зашуршал полиэтилен, было слышно, как мужчина что-то передал женщине.

Она догнала хирурга, робко сунула ему в руки пакет, в котором звякнули бутылки.

— Ну, зачем это? — устало возмутился хирург, но остановился и пакет не вернул.

— Возьмите, пожалуйста!

Женщина неловко улыбнулась, нелепо дернулась, не зная, куда ей дальше.

— А скажите, доктор… Она слишком… испортила себе лицо?

— Ну, я собрал все, что мог. Сильное повреждение брови, рваная рана щеки, сломан нос, разорвана губа… Но будем надеяться на лучшее… Вы не мама, нет? Тогда я вам скажу. Красавицей ей, конечно, уже не бывать. К сожалению, в таких случаях медицина бессильна. Нет, вы потом сможете специальные пластические операции сделать, если захотите, но шрамы все равно останутся. Зато мы исключили заражение, и это уже хорошо.

Маргарита Петровна охнула и прикрыла рот ладонью.

Хирург напоследок кивнул ей, мужчине и девочке, плотно сросшимся на заднем плане.

Впереди у него была долгая дорога домой, и кто мог осудить уставшего человека за то, что дорога волновала его больше, чем нос незнакомой девочки.