Идиотки

Глава 1

— С Новым годом! С Новым веком! С Новым тысячелетием! С двухтысячным годооом! — кричала Лена со сцены, и толпа в несколько тысяч счастливых глоток орала в ответ: «Да!».

Опасно близко свистели петарды, все искрилось, звенело, где-то бились бутылки, конечно, на счастье. Елка на площади была чуть-чуть кособока, но прекрасна. Пахло паленым и шампанским, очень сильно пахло. Пьяные лица вокруг озарялись светом праздника и брызгами бенгальских огней.

— Чтоб я еще раз пришла на площадь встречать Новый год! — проорала Анжелка, уворачиваясь от петард. — Меня однокурсники в клуб звали, между прочим! Очень интеллигентные, умные люди!

— Знаю я этих интеллигентных людей, — кричала в ответ Наташа. — Видела, как они красиво выпивали в парке на скамеечке!

— Ты меня третируешь! — злилась Анжелка. — Ты меня достала! Мне двадцать, я взрослый человек!

— Я в этом пока не уверена!

— А что мне надо сделать, чтобы ты была уверена?

— Отведи Сусанну в туалет!

— Где я возьму ей туалет на площади?

— Вот этим взрослый человек от ребенка и отличается! Стой здесь, смотри за сестрами! — Наташа вручила Анжелке ладошки Элеоноры и Виолетты, а сама подхватила Сусанну под мышки и поволокла, хромая, в сторону сквера.

— А куда Наташа пошла? — начали извиваться сестры.

— Куда надо!

— А что мы тут делаем?

— Мы смотрим, как тетя Лена толпу веселит!

— А долго мы еще будем смотреть? Нам отсюда ничего не видно!

— Не знаю! Я бы уже давно ушла!

— А почему тетя Лена толпу веселит?

— Потому, что она — большая звезда!

— Как это? Звезды на небе!

— А она снизошла!

— У нее лучи есть?

— У нее есть отдельная квартира и богатый муж! И в каждой газете по интервью! Задрало уже!

— А у нас когда будет отдельная квартира?

— Никогда! У твоих сестер нет богатых мужей, и о них не пишут в газетах!

Тут рядом взорвалась петарда, а вокруг начали весело орать, смеяться, радоваться тому, что петардой не снесло башку, хотя могло.

Анжелика обернулась на смех и обнаружила компанию молодых людей, очень милых, симпатичных.

— С новым тысячелетием, девушка! — крикнул один из них. — Ощущаете, что в двухтысячный переместились?

Анжелика пожала плечами, посмеялась.

— А это что, ваши дети?

— Это мои сестры! Я за ними присматриваю!

— А! — молодой человек скользнул ближе. — А давайте с нами? Сходим к кому-нибудь, обсудим проблему «нулей», например…

Да Анжелика бы за ними полетела, за их веселыми голосами, в их приключения! Но сестры висят якорями, и тут еще вернулась Наташка. Молодой человек немедленно испарился.

— Кто это был?

— Не знаю, — Анжелика злилась. — Долго мы еще будем здесь мерзнуть?

— Думаю, уже недолго.

Она думала правильно. Минут через пять рядом затормозил рафик с гордой вывеской на лобовом стекле: «Служебный».

— Эй, народ! — высунулась из дверей румяная Лена. — Давай в машину!

— Оба-на! — присвистнула Анжелика. — А что, в Новый год по проспекту Скорины можно на машине раскатывать?

— Нам все можно!

«Ну, конечно, — подумала Анжелика. — Мы же звезды».

Но от машины не отказалась.

Они медленно двигались в плотном людском потоке от Октябрьской до площади Независимости. Вокруг гремела музыка, рассыпались огнями салюты и салютики, люди размахивали флажками, были очень пьяными и радостными. Те, кому посчастливилось притереться плечом к рафику, вскакивали на подножку, шлепали ладонями по стеклу, приглашая сидящих внутри присоединиться к народному празднику. Кто-то видел Лену, узнавал ее и восторженно стучал в окно.

— Спасибо! — тихо смеялась Лена. — С праздником вас! С Новым годом!

Сусанна тут же улеглась спать на Наташины колени. Наташа рассеянно гладила ее по мокрым от пота и снега волосам и чему-то улыбалась.

— Куда сейчас? — спросил водитель Лену.

— Отвезите нас, пожалуйста, домой. Едем ко мне, да?

— А Сергей? — шепотом спросила Наташа. Сусанна уже спала, распахнув рот.

— Он с друзьями в ресторане. Приедет завтра к вечеру, скорее всего. Ну, раньше именно так и было.

— А что, он с тобой не хотел Новый год встретить?

— Со мной? — Лена улыбнулась каким-то своим фантазиям. — На улице? Он так развлекаться не любит. Он любит рестораны, хорошую музыку.

— Но это же он организовал концерт на площади!

— Ну и что? Он организовал, я вела. Все честно. Едем ко мне, девчонки!

Наташа не ответила. К Лене так к Лене. В Ленкиной суперквартире в 200 квадратов хоть есть куда детей разбросать.

— Дядю Костика давно видела?

Лена в это время улыбалась кому-то очень пьяному, прильнувшему к нечистому стеклу губами. Махала ему рукой, шептала поздравления.

— Дядю Костика давно видела?

— Он утром заходил к маме, принес цветы и шампанское.

— И?

— Что?

— Не остался?

— Нет. Ты же знаешь маму. Она сказала ему спасибо и выставила за дверь.

Жалко. Наташа видела, как медленно стареют Костик и Маргарита Петровна. И не от того, что они стали меньше и белее, сжималось ее сердце. Старение не казалось ей катастрофой. Катастрофой ей казалось старение порознь.

— А что такое проблема нолей? — спросила Анжелка.

Наташа посмотрела на нее с удивлением: Анжелку интересует что-то, кроме мальчиков?

— Это когда все компьютеры и системы могут зависнуть или отключиться, потому что в данных появятся два ноля. Год ведь как отмечается в документации? Последними двумя цифрами, да? Девяносто восемь, девяносто девять и ноль-ноль. И никто не знает, как электроника на эти ноли отреагирует.

— Но ведь ноль-ноль уже наступил!

— Да, и ничего не случилось.

— А может, еще случится? — выразила надежду Анжелика.

А Наташа подумала, что ничего уже не случится. Что самый тихий Новый год — без застолья и шумной всенощной — уже становится реальностью. Завтра все привыкнут к тому, что живут «в нолях».

В подъезде им как-то загадочно улыбнулся консьерж:

— С Новым годом! С новым счастьем!

Потом они шли пешком, потому что лифт был намертво занят, и в нем все время смеялись.

Вообще смеялись и орали всюду, поэтому никто не удивился, когда перед дверью Лениной квартиры обнаружилась кучка полупьяных граждан. Они развернули на ступеньках элитного дома газетку и что-то с нее подбирали, горланя и вопя поздравления проходившим мимо.

— С Новым годом! С Новым счастьем! — крикнули они и нашим героиням.

Как-то не сразу, с секундной задержкой стало видно, что граждане на ступеньках — это Ирочка, Рома и Алексей.

Ирочка, Рома и Алексей…

И вроде бы не сильно за пять лет изменились…

— В жизни бы не узнала! — спокойно сказала Ирочка и протянула окаменевшей Лене пластиковый стаканчик. — С Новым двухтысячным годом!

Выпила.

Лена, Наташа и все младшие Петровы смотрели на гостей, как на пришельцев.

— Слушай, они всегда были такими тупыми, да? — спросила Ирочка Рому. — А почему мы раньше не замечали? Может, мы тоже были тупыми?

— Да мы и сейчас…

И только тут Лена пришла в себя. Она шагнула к Ирочке и обняла ее. — Блин, какая же ты идиотка! — сказала она.

— На себя посмотри! — улыбнулась в ответ Ирочка.

И обе одновременно на секунду задумались над тем, какими духами пахнут волосы другой стороны. А потом — никаких мыслей, только облегчение. И не по поводу того, что духи плохи или хороши.

— Пять лет молчала! — просипела Лена. — Пять лет ни слова!

— Ничего себе молчала! Я в день наговаривала сорок восемь тысяч слов! Думаешь, легко быть агентом суперзвезды модельного бизнеса?

Суперзвезда модельного бизнеса стоял рядом и улыбался, поблескивая глазом. Хотел всплакнуть?

Сестры Петровы пока не участвовали в церемонии, но уже освоились, и Анжелика все время бросала выразительные взгляды на Ромины сапоги.

— Смотри, какие сапоги! — толкала она Наташу. — Смотри!

Наташе было все равно, какие на Роме сапоги. Но ей было не все равно, какое сейчас на Ромином лице выражение. И на лице Алексея. Оба хорошо выглядят, сыто, умиротворенно. Просто одеты, вроде бы ничего особенного — куртки, джинсы, — но видно, что вещи очень качественные и довольно дорогие.

— Мы ведь передавали с Ромкой записки в Москву! Ирка! Ты их хотя бы читала?

— Читала.

— Ирка, ты безумная!

— От такой же и слышу!

— Ну, мы пройдем? Или будем встречать первое утро нового века на лестнице? — спросил Алексей. Посмотрел на Рому.

— Конечно! Конечно, проходите!

Лена долго искала в сумке ключи, потом довольно неуклюже открывала дверь — сколько раз уже она проделывала эту процедуру, но сегодня был полный провал!

— Ленка, ты пьяная? — веселились московские гости. — Что с тобой, Ленка?

Включили свет и пару секунд осматривались по сторонам, переваривая увиденное. Вокруг — сплошные фотопортреты Лены, увеличенные, перенесенные на стены, драпировки и щиты.

— Я тут ни при чем! — крикнула Лена из кухни, гремя посудой. — Это все — Сергей!

— Да уж, — весело согласилась Ирочка. — Только Сергей мог придумать такой мемориал…

Наташа уволокла сестер спать, не тронула только Анжелику. В Анжелике заговорили предки, она стояла как вкопанная и с обезьяньим восторгом ловила каждое движение Ромы.

Рома был очень, очень стильный! Рома был дико красивый, его фото пару раз мелькали в модных журналах! Он всегда был такой задумчивый, нежный, благородный! Анжелика хотела запечатлеть каждый миллиметр его движений. Чтобы потом воспроизвести где-нибудь в нужном месте, например, в коридоре, на глазах у мальчиков!

— Есть-пить хотите?

— Да нам все равно! Мы уже столько всего съели и выпили!

Но Лена убежала на кухню.

Тогда Алексей погрузился в фотоальбом, а Рома не успел потому, что в него погрузилась Анжелика. В полный рост, вместе с пятками. Ей было интересно все, до последней мелочи. Она оккупировала его, она усадила его, она оперлась на его колено локтем и все спрашивала, спрашивала! Как же это великолепно — быть супермоделью в Москве!

А Ирочка отправилась на кухню, к Лене.

— Классная квартирка! — сказала она, присаживаясь на краешек стола. — Кто дизайнер?

— Наташка.

— Серьезно?

— Да. Я ей говорила, что у нее талант, а она…

— И что, Сергей согласился отдать свою квартиру на эксперименты?

— Ну, это ведь наша общая квартира, — Лена была готова обсудить с Ирочкой все с самого начала, только бы прекратить эту многолетнюю и такую до слез дурацкую холодную войну.

— Да, я понимаю, — Ирочка, судя по всему, хотела того же самого.

Она стала очень точеной, консервативно дорогой. Сменила панковский белый «ежик» на мягкую мальчишескую челку, красную помаду — на розовую, джинсу — на что-то матовое, пастельное. Даже цвет глаз сменила с голубого на изумрудный.

— Контактные линзы, — пояснила она не дожидаясь вопроса. — В Москве все носят.

— Красиво.

Лена тоже изменилась и знала об этом. Она перешла на кожу и черные сорта одежды, стала хищной и тихой.

— Вампиришь, — Ирочка кивнула на черноту. — Раньше ты все больше на рюшечках специализировалась.

— Люди меняются.

— Как ты? Где работаешь?

Лена на мгновение задумалась над ответом: Ирочка действительно не знает или мы имеем дело со знаменитым Ирочкиным ядом?

— Работаю на телевидении, все то же самое.

— Понятно, — Ирочка придвинула газету, где на первой же странице фигурировало фото Лены, молча полистала. — Все понятно…

Лена быстро соорудила угощение. Когда есть деньги и большой, умный холодильник, угощение перестает быть проблемой.

О чем еще спросит Ирочка? О том, не стыдно ли быть звездой в Беларуси?

— А где твой черный кот? Подох?

— У мамы. Сергей не любит, когда в доме шерсть.

— А, конечно… Узнаю брата… А как мать?

— Нормально. Я ее редко вижу, мало времени.

— Как Наташка?

— Работает, продает цветы на улице.

— Ох, блин, эта Наташка! — Ирочка отшвырнула газету, сморщила фигурные бровки. — Вечно в говно вляпается! Сколько я ей говорила: начинай свое дело! Зарабатывай деньги! Вон орава какая! Все жрать хотят! А она, блин, все побирается! То уборщицей, то цветочницей! Скоро совсем отупеет со своим крестьянством!

— Ты-то как? Мы о тебе ничего не знаем. Ромка если и заезжал, о тебе ничего не рассказывал…

— Правильно, я ему запретила.

— Почему?

— Хотела избавиться от вас. И вас от себя избавить.

— А нас ты спросила?

Все-таки была в их беседе какая-то неловкость. Чуть ли не манерность. Пять лет прошло…

— Красивая квартира. У меня в Москве похожая.

— Ты вообще молодец.

— Да уж…

Вошел Алексей, молча положил перед Ирочкой альбом свадебных фотографий Лены. Выразительно посмотрел на Ирочку, подождал, пока она нехотя откроет первую страницу, потом вышел.

— Алексей так… возмужал, — заметила Лена. — Такой красивый. И Ромка такой красивый. Как у них дела?

Ирочка листала альбом. Довольно равнодушно, хотя равнодушной она быть не умела, Лена это вспомнила. И сразу стало как-то легче. Она восстановила для себя Ирочку, все ее гримасы, специальные выражения лица, интонации.

— Жаль, что тебя не было на моей свадьбе, Ирка…

— Почему? Вы не купили клоунов?

— Купили. Все равно было скучно. Так как дела у Ромки с Алексеем?

— Нормально. Живут себе, обнимаются, имеют все условия для счастья.

— А ты?

— А я вообще… Каждый день новый мальчик. Не ниже метр восемьдесят, хорошие зубы, модель.

— А любовь?

— Это кто про любовь говорит? Это ты мне про любовь говоришь? После позорного союза с богатым придурком-братцем ты мне говоришь о любви?

— Не такой уж он придурок. Зануда, конечно, скандалист, мерзавец…

— Ленка! — Ирочка вдруг просветлела, распустила злые складочки на лбу. — Ленка! Я так соскучилась, блин! Я ведь навсегда вернулась, Ленка! Не получается у меня жить в другом городе.

Вот вам переходик! Без полутонов!

Лена обалдела, бухнулась рядом, по-бабьи протерла руки, кажется, была готова заохать и расплакаться на плече подруги.

— У меня там все нормально было, Ленка, не думай! Я уже через месяц переехала из подвала в отдельную двухкомнатную! Сталинка, рядом с метро, хозяева такие классные! Через год я уже была исполнительным директором агентства, такие вечеринки каждую субботу закатывали! Блин! Там такие бабки под ногами валялись! Просто иди и поднимай! До дефолта, конечно. Потом все развалилось. Но мы с Ромкой выкарабкались, он у меня в мужских клубах танцевал… В Москве мужских клубов до фига, а у него фактура, подготовка… Я там тоже за разное бралась… Выкарабкались и даже квартиру не сменили… Только, Ленка…

Она встала, подошла ближе.

— Только мне, Ленка, вдруг стали сниться похороны… Каждую ночь… После этих взрывов в Москве, понимаешь?.. Мы с Ромкой специально ездили посмотреть на Варшавское шоссе — так, из любопытства. Знала бы, что потом будут такие проблемы, не ездила бы. Так страшно! Ты не представляешь, что там творилось в то время! Соседи с ума сошли, каждый вечер по очереди у подъездов дежурили. Прикинь: наше время, за окнами компьютеры светятся, самолеты летают, Дженифер Лопес у кого-то орет — а вокруг домов ходят мужики и бабы парами, морды мрачные, не разговаривают друг с другом, соседние дворы обходят и реально ищут врагов! Ищут террористов! Бомбы ищут! Я не могу жить на войне, у меня не получилось! Каждую ночь бояться террористов — это не для меня. И я вдруг в результате этой полугодовой бессонницы дотумкала, Ленка, что мы когда-нибудь все помрем! Никогда раньше я этого не чувствовала… Помнишь, бабку из соседнего подъезда хоронили, а мы висели на подоконнике, смотрели? Так вот тогда я была в квартире, а смерть проносили мимо! А сейчас я иду рядом и жду, когда придет моя очередь!.. И она где-то рядом! Я чувствую, Ленка!

— Ирка, что ты несешь?

— Не знаю, что я несу… Я полгода это понимала, а сейчас пытаюсь за тридцать секунд объяснить… Я захотела вернуться и быть рядом с вами, блин…

— Ну, так это же… Это же отлично! — Лена не знала, что ей говорить, как себя вести, жалеть Ирочку она не умела потому, что Ирочку раньше не надо было жалеть. — Знаешь, как нам тебя не хватало? Мы Ромку расспросами замучили, а он: «Все нормально, все нормально, Ирка сама все расскажет, когда сможет». А кроме Ромки никто ведь ничего не знал, понимаешь? Ни Сергей, ни твои родители… Ты же молчала! Пять лет молчала, Ирка! ПЯТЬ ЛЕТ!

— А… как там мои родители? — Ирочка спросила равнодушно, но Лене отчетливо, как под лупой, стало видно, что она жутко волнуется.

Как ей объяснить?

— Мы не очень часто с ними видимся. Ты же знаешь, какие у них с Сергеем отношения. И меня они тоже не слишком любят.

— Ну, да, они такие…

— Они сказали, что у них больше нет дочери… Что-то в этом роде… Но мне кажется, что они шутили… Я думаю, тебе стоит с ними увидеться, и они поймут, что не могут без тебя жить…

— А когда они это сказали? Ну, что у них нет дочери? — вот тут голос стал Ирочку сдавать. Голос стал позвякивать и подрагивать.

Лена помялась.

— На нашей с Сергеем свадьбе.

— Очень мило… Я надеюсь, в момент произнесения тоста?

— Ну, что-то в этом роде…

Ирочка встала, очень весело откашлялась и пошла гулять по кухне.

Взяла в руки первый же стакан, налила в него из первой же бутылки.

— Прикинь, Ленка? Семейка, а? Один другого лучше! Ну, значит, так и надо! Главное — сильно не размножаться, чтобы уродов не плодить! Ты как, еще не успела залететь от моего братца?

Лена не сердилась, просто было ощущение, что Ирочка никуда не уезжала, что ругалась вот так же на весь мир еще вчера.

— Ладно! Не очень-то и хотелось! Все отлично! Так что, у тебя с Сергеем все хорошо, да? Вы не собираетесь убивать друг друга, разводиться? Странно.

— У нас очень спокойные, ровные отношения. Мы партнеры и друзья.

— Отличная конфигурация! Судя по всему, период нежных ласк у вас еще не начинался!

Зазвонил телефон, Лена сняла трубку, слушала, вежливо, но нервно кивала, потом начала устало рассказывать, как встретила Новый год. Ирочка справедливо решила, что подруга не совсем адекватна, если на пьяный бред какого-то веселого приятеля отвечает буквально следующее: «Нет, что вы. Это был абсолютно продуманный, подготовленный Новый год. Хотя я и впервые находилась в этот момент не дома, среди близких людей, а на площади. Это очень волнующее ощущение — одновременное перемещение во времени нескольких тысяч человек, такого энергетического подъема я не испытывала никогда… А теперь позвольте мне заняться гостями. Ко мне приехали мои друзья, и я хотела бы уделить внимание именно им, а не вам».

Если бы Ирочке среди ночи позвонили какие-нибудь левые муфлоны и попросили рассказать, как она встретила Новый год (который, кстати, еще во всю встречается, еще только три часа!), Ирочка была бы предельно лаконична. Она сказала бы, например, следующее:

— Идите в задницу!

Наташа уложила всех, кого могла, отправила в постель даже Анжелику, хотя та элегантно, но серьезно сопротивлялась и бросала взгляды на Рому.

— Спят?

— Спят, думаю.

— Ну, садись, рассказывай! Как ты? — Рома положил руку на спинку дивана, создавая вокруг Наташи дружеский фон.

— Нормально. Работаю, продаю цветы.

— Ух ты, как красиво!

— Ну, да, красиво. Анжелка поступила в университет на геологический факультет.

— Да ты что? — Рома обернулся к Алексею. — Слышишь? Анжела поступила на геологический в университет! Умница какая! А мы ее все ругали за безделье!

— Ну, она и здесь не сильно напрягалась! Конкурса не было, геологом сегодня быть не так престижно, как президентом банка…

— Все равно молодец! А как нога?

— Ну, как, — Наташа вытянула вперед джинсовую конечность. — Побаливает, конечно. Хромает. А так нормально, жить можно.

Роме так было жалко ее — маленькую, исхудавшую. Даже в праздник толстый свитер на джинсы.

— Ира решила вернуться. Навсегда.

— Правильно. Нечего вам там делать. Сумасшедший город, народу море.

— Ну, у меня-то еще контракт не закончился, так что буду туда кататься. Но это только до весны, а потом все! Я устал от этого всего, а сейчас еще буду один, без Ирки…

— Не боись, — подал голос Алексей. — Я буду кататься с тобой!

— Ну, тогда, конечно, не все так плохо!

— Ты такой красивый, Ромка, — Наташа отодвинулась, чтобы максимально охватить картинку. — Просто невероятно красивый! Тебе, наверное, было очень интересно в Москве? Трудно, но интересно?

— Да нет, — усмехнулся красивый Рома. — Мне было так же интересно, как и всем лимитчикам. Просто при этом я еще должен был улыбаться.

— Ты что! — снова вклинился Алексей. — Его там звали «Роман-с-камнем»! У него всегда такой вид был на подиуме, как будто он убить хочет!

— А я уже готов, честно! Даю тебе, Наташка, слово: отработаю оставшиеся два месяца и ухожу из шоу-бизнеса этого куда-нибудь в тихое место! Я не шучу! Мы вон с Лешей уже план придумали, дело свое откроем!

Наташе казалось странным, что человек, у которого контракты и дорогие вещи, небрежно сброшенные в коридоре, может так вольно обходиться с работой. Хочу — ухожу, хочу — остаюсь, буду что-то новое искать. Ей вообще казалось странным, что они вернулись! А в то, что не уедут, просто откровенно не верила! Немножко отдышатся, отоспятся, и назад, в город-сказку! Но она, конечно, оставила свое мнение при себе.

— А вообще как?

— А вообще — нормально, — Рома еще раз взглянул на Алексея. — Вообще я Ирке благодарен за ее выбрык с Москвой. Я только там смог повзрослеть, понимаешь? Только после всего того, что нам пришлось перенести, понял, что я мужик, взрослый мужик… И только там мы с Лешкой могли избавиться от своей паранойи и перестали оглядываться по сторонам. В Москве таких мутантов, как мы очень много, и отношение к ним совершенно другое. Есть специальные гей-клубы… Хотя не в них дело, конечно… Но только в Москве я почувствовал себя самостоятельным и счастливым… Надеюсь, я смогу воспроизвести это же ощущение и здесь, в Минске…

У Ромы была аккуратно и тонко выбритая бородка. Толщиной в миллиметр, будто нарисованная карандашом. На шее обнаружился платок, тоже очень тонкий, ловко облегающий. Очень, очень стильный и красивый человек.

Рома улыбнулся, поощряя ее любопытство. Смотри, я все тот же. Ничего, по сути, не изменилось. То есть не изменилось главное — я тебя люблю и скучаю!

Он смотрел на Наташу и сейчас, уже попривыкнув к ее виду, не испытывал ничего, кроме нежности. И желания сказать что-то такое очень приятное.

— Слушай, а Яковлев… Ты о нем что-нибудь знаешь?

И пожалел, что спросил.

Наташа помрачнела, даже не пыталась это скрыть.

— Ненавижу Яковлева. Не знаю, где он, и знать не хочу.

Алексей на мгновение отвлекся от альбома и послал Роме выразительный взгляд: думай, о чем спрашиваешь!

Рома согласился с тем, что серьезно облажался, тут же покрылся фирменным пунцовым румянцем, начал ерзать.

— Слушай, я, наверное, не дождусь, пока все соберутся! — он вскочил, притащил из мраморного холла чемодан. — У меня тут подарки!

На роскошном хозяйском ламинате начали выстраиваться одинаковые пакетики, тугонькие, мягкие. В некоторых позвякивало.

— Это маме… Это тете Вере… Это деду, это Малышевским… Так… Это Ленке… А, вот!

Он протянул один пакетик, потом другой, потом еще три.

— Это тебе и девчонкам. Здесь кое-что сезона осень-зима 2000, Лешка выбирал!

— Мы вместе выбирали! — Алексей подошел ближе. — Там, Наташ, для тебя еще кое-что. Вот это уже я выбирал, не скрою.

Рома ахнул, стукнул себя по загорелому лбу и снова нырнул в чемодан.

— Да! Я совсем забыл! Вот! Вот, смотри, какая красота!

У него в руках была толстая, глянцевая, расписанная золотом энциклопедия ландшафтного дизайна.

— Ой, девки! Вы себе представить не можете, с кем мы там, в Москве, пили! С разными певцами-актерами! Даже Жириновского видели! А сколько у Ромки было поклонниц и поклонников! Там, блин, из-за него в какой-то момент два модельных дома подрались! А скоро но телику начнут крутить рекламу, он там выходит из воды и пьет какой-то сок…

— У нас российскую рекламу перекрывают! — обрадовала Наташа. — Вместо нее крутят белорусские мотивы!

— Ничего, — Лена постучала пальцем по толстому пульту на столе. — У нас «тарелка», можно российскую рекламу смотреть сколько влезет!

— А, ну, супер! Хорошо быть крутыми! — Ирочка отпила из своей тары. — Короче, мы там звездили по полной! У меня были три золотые клубные карты! Мы такие корпоративные вечеринки закатывали, мама дорогая! А с Ромкой даже на остановках фотографировались! Идем себе утром в кафешку, никого не трогаем, вдруг наваливаются какие-то «морковки», пищат и фоткаются! Кричат, что Ромка их любимый артист после Кая Метова!

— Ир, это было один раз! — застеснялся Рома.

— А с нашей Леной тоже хотят сфотографироваться! — сообщила Наташа. — Идем с ней по улице, тоже никого не трогаем, тут подходят, спрашивают, не она ли ведет по телеку их любимую программу? Ленка, конечно, отбиваться… А я честно всегда говорю: да, это она! Ей каждый день из разных газет звонят, интервью берут, в проекты приглашают. Уже даже я от ее интервью устала.

— О, так ты тут просто примой-балериной без меня стала? — Ирочка хрустнула огурчиком. — Это, видимо, тебе как раз из «Дэйли Телеграф» десять минут назад звонили про Новый год спрашивали? Зашибись, как круто! И что? Хорошо в Беларуси платят суперзвездам?

— Плохо.

— Ну, естественно. Хотя тебе чего бояться? У тебя муж-бизнесмен… Он сейчас чем занимается? Нефтью? Зерном? Оружием?

— Рыбой. И продюсирует мою программу на телевидении.

— Отлично устроился! И рыбку съесть, и в искусстве покопаться!

— Ирка! — Алексей постучал вилкой по посуде. — Сбавь обороты! Сейчас в лоб дам!

— Ничего, мы привыкли, — Наташа подтянула к себе непослушную ногу, затекшую от сидения. — А почему же ты, Ирка, вернулась?

— Потому, что мне моя жизнь дорога! В Москве сплошной терроризм и одними взорванными домами, думаю, дело не закончится! Обязательно еще где-нибудь в метро рванут или на концерте! Шахиды эти — они ж без башни… И Ельцин, блин, ноль реакции!

— Как, вы еще не знаете новости? — снова вклинился Алексей. — Ну, естественно, вы же в Новый год или пьете, или в поезде, или работаете! Ельцин сложил полномочия! Сделал подарок стране на Новый год!

— А ты откуда знаешь?

— Есть каналы…

— Офигеть… Вот это Новым год… И кто теперь вместо него? Жирик?

— Нет, какой-то Путин.

— Путин? А кто это?

— Ну, есть такой Путин, назначенный Ельциным…

— Слушайте, давайте хотя бы сегодня без президентов обойдемся, — вскричала Лена. — У меня день рождения завтра! Но отмечать я не буду, мы утром уезжаем на съемки, понимаете? Давайте сейчас! 25 лет…

— Сколько??? — Ирочка вытянулась, плеская шампанским. — 25 уже??? Блииин, Ленка! На фига об этом вслух говорить? Если бы не ты, я бы до сих пор думала, что мне 19…

Глава 2

— С днем рождения, — сказал Сергей, не отрываясь от монитора.

— Ага, — Лена посмотрела за окно, посмотрела на часы. — А почему будильник не звенел?

Тихо, за окном серое январское небо. Никаких изменений — как было серым два дня назад, в прошлом тысячелетии, так и осталось. Зима, понимаешь ли.

— Мы должны были в девять выезжать на съемки!

— Я отменил.

— Отменил? — Лена села.

У нее была такая красивая кровать, широкая, ровная. И шелковое белье. Сначала Лене, как человеку, выросшему на ситцевых застиранных наволочках, было скользко и неуютно. Но Сергей решил начинать семейную жизнь с полной европеизации: он отказался от черного хлеба, от тряпочек в мойке, от штор, от продуктов белорусского производства, исключая мороженое, которое его почему-то устраивало. Потихоньку вся хозяйственно-материальная часть в доме сменила ориентацию, и Лена не видела в этом ничего дурного. Тем более, что к качеству быстро привыкаешь…

— Ты не отменял съемки, даже когда у меня была температура 38.

— А сегодня отменил.

— А почему, можно узнать?

Сергей на секунду отвлекся, хотел по инерции съязвить в ответ, но не сделал этого.

— У тебя праздник.

— А, ты в этом смысле?

Лена выползла из своих шелков, нашла кожаные тапочки носами вверх, дошлепала до ванной. А ванная у них была чудесная. Размером с комнату в старой Лениной квартире. Сергей сам руководил строительством, хотя и доверил сдуру момент концептуального решения Лене. А та призвала в помощь Наташку с ее талантами. И получилось, что вся квартира оделась в песочно-голубую гамму, в плитку морской волны, в терракотовые ракушки. Наверное, Наташка так реализовывала свои детские мечты о море, которого пока ни разу не видела. А Сергей хотел бы хромированного модерна, чтобы строго и лаконично, как в лучших домах.

Только загрузила рот щеткой, как начал стучаться Сергей.

— Что? — сердито спросила Лена (щетка не позволила ей выговорить три буквы из трех возможных).

— Открой! — голос Сергея тоже был нерадостным.

— Нельзя подождать минуту? — ах, как он достает порой!

— Да мне это на фиг надо! Тебя к телефону!!

— Пусть подождут!! — раздражение Лены усиливалось со скоростью локомотива.

— Это твоя маман!!!

Лена распахнула дверь, выхватила из его руки трубку и снова заперлась.

— Мама?

— Лена, я отвлекаю, да? Я Сергею сказала, что могу перезвонить позже…

— Все нормально, мам…

— Леночка, я тебя поздравляю с днем рождения! Желаю тебе быть счастливой и здоровой!

— Спасибо, мам, — Лена полоскала щетку. — Тебя тоже с праздником.

— Ты не зайдешь сегодня?

— Не знаю, мам. Если получится. У меня сегодня работа.

— Ну, если получится, зайди.

— Да, хорошо… Как там кот?

— Кот? Нормально кот. Вон селедочную голову ест.

— Ладно. Передавай ему привет. Пока, мам.

— Пока.

Маргарита Петровна повесила трубку, постояла чуть-чуть, глядя в зеркало. Такая стала старая, неинтересная. То есть по годам еще не совсем старая, даже наоборот, еще совсем не старая. А внешне — полная ерунда. А если без очков? Нет эффекта. Только открылись бугорки под глазами, мешки. Даже не мешки, а фуры.

Она не испытывала сожаления по поводу того, что ее тело вдруг почему-то стало приходить в негодность. Тело ее всегда мало заботило. А вот то, что Лена выросла и все… И ее как бы не стало. Вот это катастрофа. Маргарите Петровне всегда казалось, что двадцатипятилетняя Лена будет ее доброй подружкой, этот период виделся смутными картинками — за столом, за чаем, вежливо споря на взрослые темы.

А получилось совсем не так.

И крикнуть нельзя, и дернуть ребенка за руку нельзя, и позвать домой невозможно. И труднее всего было срастись с мыслью, что это состояние не временное. Это навсегда.

И вот еще грустно. Пока Лена была маленькой, а Маргарита Петровна молодой, у них была вполне конкретная цель и вполне благородное будущее. Лена должна была вырасти и превратиться в красивую, умную женщину. А Маргарита Петровна должна была как-то расслабиться в связи с этим, получить какое-то невероятное удовольствие. Все-таки она воспитала человека и увидела, наконец, результат колоссального родительского труда.

Оставалось, конечно, неясным, когда именно будет тот счастливый момент признания Маргариты Петровны? В каком возрасте ребенка у мамы появлялась уверенность, что он уже сам, уже взрослый? Но в целом задача была ясна. Вперед и только вперед.

А теперь что в будущем? Маргарита Петровна в который раз задавала себе этот вопрос и в который раз не находила ответа.

Звонок.

— Рита?

— Да, Костя.

— Поздравляю тебя с рождением чудесной дочери! Думаю, сегодня ты гордишься тем, какого человека воспитала.

— ……

— Алло, Рита!

— Я как раз думала об этом, Костя.

— О чем?

— О том, что, видимо, моя родительская миссия закончена. И я могу исчезнуть.

— Что? Куда это ты собираешься исчезнуть? Смотри мне! Сейчас вызову к тебе на дом «скорую», ты меня знаешь!

— Нет, не надо. Все в порядке. Просто…

Маргарита Петровна еще раз взглянула на свое отражение. Так обидно видеть себя старой. За много лет привыкаешь к себе молодой…

— …Просто у меня нет будущего. Я не знаю, ради чего мне еще жить…

— Секундочку! А внуки? Ты о внуках подумала?

Тут Маргариту Петровну захлестнула такая волна тоски и боли. И по поводу дочкиной работы на износ, и по поводу ее странного, холодного брака.

— А будут ли эти внуки, Костя? Дождусь ли я их при таком развитии событий?

— Ты хочешь, чтобы я приехал?

Если бы Маргарите Петровне было двадцать пять, или даже пятьдесят пять она ответила бы: «Да, приезжай». Но старуха, которая мрачно пялилась из зеркала, не имела права говорить такие вещи, кокетство ей было противопоказано, требования и просьбы — смешны и преступны...

— Нет, до свидания.

Лена вышла из ванной уже одетая, готовая воспринимать указания. Сергей говорил по телефону, не обращая на нее внимания.

Тогда застелем кровать.

— Сегодня к нам придут гости. В том числе из Москвы. Хотелось бы устроить вечеринку в честь твоего дня рождения.

— Сергей, ты бы хоть повернулся ко мне…

Сергей повернулся.

— Гости очень качественные, хотелось бы, чтобы ты соответственно выглядела.

— А гости рыбные или телевизионные?

— А какая разница?

— А у них разные представления о том, как должна выглядеть соответствующая женщина.

Сергей улыбнулся, игриво помахал пальцем.

— Шалить вздумала? Ладно, хвалю…

Он достал портмоне из кармана брюк, извлек сотню, другую, протянул.

— Вот, купи себе сама, ладно?

Вместе с портмоне из кармана выпала фигурно оборванная бумажка с кудрявым почерком на развороте.

Сергей быстро, но без суеты, ее поднял. Потом почувствовал некоторую незаконченность мизансцены и добавил, комкая бумажку и пряча обратно в карман:

— Если не будет хватать — скажи.

— Лешка, смотри! За машину отвечаешь телом!

— Вас понял, мон женераль!

— Блин, когда ты уже себе машину выберешь? Сколько можно на моей?

— Прошу прошения, мэм! Через два месяца мне пригонят мою новую долгожданную тачку прямо из Германии!

— Ой, пока они ее пригонят… Ладно, масло проверяй, не забудь! Воду заливай! За ковриками следи!

— Слушаюсь!

— И Ромку мне береги!

— А можно, я его и себе беречь буду?

— Дошутишься сейчас! И чтобы не гнали!

— Не будем гнать!

— Так… Что еще… Про машину я вам сказала?

— Сказала!

— Поцарапаете мне машину — убью!

— Не поцарапаем тебе машину! Не убьешь!

— Ладно!.. Ромка, поцелуй жену!

Рома, улыбаясь, лизнул Ирочку в щеку. Алексей клюнул в соседнюю.

И ушли, весело бася и постукивая модными подковками.

Ушли, уехали в Москву…

А Ирочка вернулась в свою девичью постель. Дамскую. Называть девичьей постель, принявшую за свою жизнь два десятка разнообразных мужчин, было бы неправильно… А с другой стороны, она осталась вполне девичьей, с какой-то исключительно дамской дребеденью над и под собой.

В комнате, где постоянно обитает мужчина, прокладки и косметика не лежали бы такими уверенными, стройными рядами.

Ирочка помаялась, пытаясь уснуть. Но уж если встала — шансов вернуться к Морфею не было. Даже если хотелось спать, она могла проваляться час, моля подушку о забвении, считая баранов, прибыль, ящики с товаром.

Беспонтово.

Трехкомнатные Ирочкины апартаменты за пять лет пришли в упадок, запылились, отсырели, обросли задумчивыми тараканами. Все эти мелочи мало трогали хозяйку, ей хватило бы и одного табурета для нормальной жизни.

Она поставила перед собой телефон и долго гипнотизировала его взглядом.

Поразительно — за пять лет можно абсолютно все телефоны забыть! Даже собственный.

— Ну, звони! — сказала Ирочка. — Звони, говорю!

Телефон не послушался.

Ирочка уже два дня в Минске — и ни звука! Раньше звонили каждые десять минут, даже ночью. А тут, понимаете ли, ни звука! Как будто Ирочка погибла! Много лет назад. Но даже в этом случае приняты визиты вежливости. Могли бы позвонить хотя бы для того, чтобы проверить, не приехала ли она!

Потом сама набрала номер.

— Петька? Здорово! Это я!.. Ну, блин… Ирка Сидорова-Красивая, вот кто!.. Ага, щас… Я вернулась, короче, передай там по кругу… Завтра вечером все у меня! Тогда и поговорим!

— Юлька! Слышишь меня?.. Это Сидорова-Красивая!.. Ира Сидорова!.. Не спрашивай, потом расскажу! Завтра вечером у меня, передай всем!

— Инчик, здорово! Не узнала?.. Блин, вы сговорились все, что ли?.. Сидорова-Красивая это!.. Ага, буду богатой, уже!.. Завтра вечером ко мне, буду хвастаться!

Потом долго думала, курила.

Позвонить домой или нет?

Пять лет не звонила…

Надо звонить. Надо, Ира… Если ты сейчас не позвонишь, не будет тебе покоя. Да, погорячилась, порвала с родителями… Но ведь родители! Надо звонить и просить прощения… Все, что угодно, но звонить надо! Страшно, но как-нибудь разрешится, как-нибудь разрулится… Мама поможет, сама скажет, и слово за слово…

Набрала знакомый номер и сбросила.

Покурила.

Потом еще раз решительно набрала.

— Мам?.. Здравствуй… Это Ира… Все нормально, да! Я просто хотела… Что?.. До свидания? Ну, хорошо… До свидания…

И осталась сидеть, оглохшая и ослепшая. Пока не закурила новую сигарету.

На улице орали мальчишки, лепили снежных баб. У мальчишек такие звонкие голоса, противные…

И так бело за стеклом, так холодно….

— Ну, как хотите, — сказала она телефону, кривя дрожащие губы. — Я попыталась… Теперь все… Хрена лысого я вам еще раз позвоню!..

Ей стало горячо и зло, она что-то разбила, не поняла, что и не рассматривала. Ходила, пинала вещи, ругала родителей и себя.

Потом у нее возникло непреодолимое желание поплакать — и она его реализовала.

— А у вас цветы не мерзлые?

— Можете потрогать! — Наташа открыла крышку пластикового ящичка, в котором томились гвоздики и грустно горела свеча. — Нормальный, свежий цветок, только утром получили!

— И как вы можете сутки на морозе цветы держать? — бормотала покупательница, щупая бутоны. — Пятнадцать градусов! Совесть у вас есть?

Наташа молчала, поджимая пальцы.

Ей бы очень хотелось, чтобы пришло лето, а больше никаких ощущений, и никакой совести после пяти часов на свежем воздухе.

В местах переломов костей привычно ныло, хорошо, что не одновременно — сначала начинали ноги, потом выше, выше, и к вечеру, когда становилось совсем печально, рабочий день заканчивался.

Естественно, эта стерва ничего не купила, только помяла и без того вялые лепестки. Пришлось восстанавливать красоту, пальчиками, ювелирно, расправляя каждую вмятинку.

— Слышь, Наташ! — кто-то из коллег, дам-цветочниц, весело махнул варежкой. — Ходь к нам! Дело есть!

Она подошла.

— Греться будешь? — в пластиковом стаканчике зажурчала водочка. — Давай, выпей! Пятьдесят граммчиков здоровью не повредят!

— Нет, спасибо. — Наташа помахала шапкой. — Я пропущу.

— А она всегда пропускает! — радостно возмутились коллеги. — Прям уже подозрительно! Че, брезгуешь? Так ведь даже врачи рекомендуют! Во избежание обморожения принимать по пятьдесят граммов водки! Раз пять за день!

— Я лучше померзну.

— Ну и мерзни, нам больше будет! Да, девки?

Она ушла, а коллеги остались стоять тесной кучкой, грели себя водкой и разговорами.

— Слышь, не пьет!

— Да лечится, наверное!

— А чего у нее шрам такой? И хромает? Сидела, что ль?

— Да, говорят, пыталась наложить руки… У нее ж детей целая куча! И все от разных мужиков!

— Это ж во сколько она рожать начала?

— Да ты на рожу ее посмотри! Сучка махровая!

— А ставит себя, как царица! Если будет выеживаться, я ей табло быстро начищу!

— А как разговаривает! Будто сверху смотрит!

— Интересно, мужик у нее есть?

Наташа чуть-чуть пританцовывала, гоняла кровь. Остальные тоже прыгали, смеялись, выглядели вполне довольными своей красивой, вольной работой. Но Наташа, видимо, смотрелась выгоднее. Или довольнее. Покупатель подошел к ней:

— Здрасте, девушка!

— Здравствуйте.

— А мне цветочки надо, в гости еду. Посоветуйте что-нибудь не за дорого, но красивое!

— Возьмите гвоздики.

— Гвоздики? Давайте гвоздики.

Пока Наташа аккуратно выдергивала цветы, покупатель покуривал, наблюдал.

— И давно вы цветочками промышляете?

Наташа неопределенно пожала плечами. Гвоздики цеплялись стеблями, выходили пучком, приходилось выдергивать нужные.

— Симпатичная девчонка просто, а стоите на морозе! Непорядок?

— Спасибо. Вам три цветка или пять?

— Дайте три. Нет, давайте пять, пусть радуются… И куда только ваш муж смотрит?

— Поищите без сдачи, пожалуйста.

— Один момент! — покупатель поискал в карманах, оглянулся назад. — Я сейчас в машинку сбегаю.

Пока он бегал в машинку, появился еще один желающий обзавестись букетом.

— Секундочку, вы не Наташа?

Наташа кивнула, всмотрелась, но не узнала. Такой энергичный, улыбается крупными зубами, очень бодрый товарищ.

— Я Леонид, доктор психологических наук! Я у вас в больнице занятия проводил, помните?

— А-а-а! Да…

— Я так рад вас видеть! Так рад! Ну, рассказывайте! Как вы? Как здоровье? Чем занимаетесь?

— Я? — Наташа растерянно оглянулась. — Я нормально, здоровье нормальное. Занимаюсь продажей цветов.

— Правда? Так это я у вас смогу купить подходящий букетик?

— Да, сможете.

— Отлично! Мне надо что-нибудь для взрослой женщины, пожилой. Что-нибудь сентиментальное.

— Возьмите розы. Они очень сентиментальны.

— Розы? Хорошо. Давайте розы.

Тут прибежал первый покупатель, задиристо осмотрел Леонида.

— Девушка, я вам тут без сдачи нашел! У напарника пришлось разбить! Угодил я вам?

Дамы-цветочницы сбились в плотную кучку и внимательно следили за происходящим.

— Да, спасибо. Держите свой букет.

Покупатель взял цветы, но уходить не спешил. Ждал, пока Наташа рассчитается с Леонидом. Но и Леонид не спешил.

— А как ваши сестры? У вас же сестер много? Три или шесть…

— Четыре.

— Да, я помню, что много… Я так рад вас видеть! Вы совсем не изменились, только похорошели!

— Что? — тут Наташа не выдержала и засмеялась, с трудом справляясь с замерзшими щеками. — Похорошела? Вы шутите?

— Нет! — Леонид просто светился от счастья. — Не шучу! Я действительно очень рад вас видеть и действительно считаю, что вы очень похорошели!

Покупатель гвоздик начал сердиться и воинственно закурил, нагоняя тучи.

— А вы почему себе такую работу выбрали? Вы цветы любите?

— Нет, Леонид! Просто другой не нашла!

— А почему бы нам не попробовать себя в психологии? Это восхитительный мир!

— Потому, Леонид, что у меня нет времени этот мир осваивать! A еще мне нужны деньги!

И все на смехе. Покупатель гвоздик подошел ближе, оттер Леонида в сторону:

— Извини, мужик, мне надо с девушкой поговорить кое о чем! Это интимно!

— А, ну я подожду!

— Не, ты не жди! Ты иди!

— Так я же еще цветы не купил? — весело возмутился Леонид. — Нет, так не годится!

— Это мой старый друг, — холодно заметила Наташа. — Попрошу не мешать нам.

— А, все понял, — покупатель гвоздик развел руками. — Я просто хотел предложить бизнес.

— Спасибо, я уже нашла себе работу.

— Так ты работай себе, сколько влезет! Я просто чего? Я в такси катаю, и меня клиенты часто просят отвезти цветы купить. Так я могу их прямо к тебе тащить!

— Что ж, я буду благодарна.

— Ладно, — таксист был недоволен разговором, он ждал большего. — Тогда я как-нибудь заеду.

— Хорошо, до свидания.

Он ушел, послав Леониду острый, долгий взгляд. Но Леонид его не заметил.

— Слушайте, Наташа! Я все больше вами восхищаюсь! Вы уникально сильная личность! Вам обязательно надо развивать ваш талант! Вот тут к вам кто-то подходит, говорит, и все! Я вижу, как он попадает под ваше обаяние! Вы просто на глазах овладеваете людьми! Вам обязательно надо с ними работать!

— Так я же с ними и работаю!

— Нет, я имею в виду другое!.. Слушайте, ну как же я рад вас видеть!

Наташа хохотала, так он был уморителен.

— Скажите, а где ваша подруга Ирина? Тоже уникальная личность!

Я до сих пор о ней студентам рассказываю!

— Она жила в Москве, теперь вернулась.

— Поразительно!

Леонид еще пошумел, размахивая руками. Снег таял, не долетая до него. Люди оборачивались.

Потом он взял свой букет и ушел. Сказал на прощание: «Буду рад, если судьба столкнет нас с вами еще не раз!».

И ушел.

Начали собираться гости. Лена весь день проторчала на кухне, что-то готовила. Готовила средне, но старалась, и от этого тратила еще больше времени. Звонить подругам не хотелось, за подарком она тоже не пошла. Ей было грустно, светло и щекотно где-то в районе ключицы. Она думала о том, что бумажка в кармане Сергея — игривое послание какой-нибудь девицы.

— Лен, выйди к нам, пожалуйста!

Она сняла полотенце с плеча, вытерла руки, вышла в коридор. Там уже толпились люди с цветами.

— Это моя супруга Лена, звезда телевидения, один из самых покупаемых местной рекламой голосов… А это мой старый приятель, директор одного российского предприятия.

— Это моя супруга Лена, самая рейтинговая ведущая национального телевидения, может работать в рекламе… Это мой старый друг, ведущий менеджер одного российского предприятия.

— Это моя супруга Лена… А это — популярная ведущая одного российского канала Д.

Маленькая, тоненькая Д., обладательница лисьего личика и волос колечками, улыбнулась, как ангел:

— Рада с вами познакомиться, — сказала она Лене.

— Я тоже, — соврала Лена и снова убежала на кухню.

Потом Сергей водил гостей по своей большой квартире, демонстрировал коллекцию видеокассет, газовый пистолет, ноутбук. Единственная дама в компании — Д. — издавала много специфического женского шума. Повизгивала, аплодировала, задавала вопросы с дурацкой интонацией человека, который вообще ничего не знает, но подозревает, что знает кто-то другой. Мужчины от этого одобрительно гудели.

А на кухню к Лене пришел юрист И. В. Его тоже пригласили. Было бы странно, если бы его не пригласили. Он был, как-никак, лучшим другом Сергея.

— Я так устал от праздников! — сообщил И. В. — И такое ощущение, что я старею! Меня все время клонит в сон, я готов пропустить вечеринку в пользу вечера у телевизора…

— Я тебя понимаю, — кивнула Лена. — Для меня праздники вообще перестали существовать, и при этом меня всегда клонит в сон.

— Ну, да… Ты даже в свой день варенья на кухне торчишь! Знаешь, пора подарить себе домработницу.

— Ну, я так не умею. Я буду чувствовать себя рабовладельцем.

— Сергей себя таковым почему-то не чувствует. Но тобой распоряжается, как захочет.

— Да, но что я могу сделать? Устроить революцию? У меня нет ни сил, ни времени, ни желания.

— Жаль, а то я мог бы проконсультировать…

Прибежал Сергей.

— Лен, где аперитив?

— Ой! — Лена завертелась но кухне. — Я забыла!

— Ну, как же ты так?

Сергей раздраженно заморгал, схватил бутылку, начал сам разливать напитки.

— Неси! — он подал Лене поднос. — Улыбайся, хорошо? Эти люди могут обеспечить нам будущее на ближайшие десять лет!

Лена вынесла напитки, угостила всех, кого смогла. Кого-то не смогла угостить потому, что не нашла в недрах гигантского жилища.

А кого-то не хотела угощать. Например, звезду одного из российских каналов. Но Д. подошла сама.

— Я видела твои фотографии, — сказала она, ловя взгляд Лены. — Ты красивая.

— Спасибо, ты тоже.

— Сколько тебе лет?

Лена почувствовала, как бойко шевельнулось в ней раздражение, даже бешенство.

— Много. Уже двадцать пять.

Д. зачем-то сообщила, что ей тридцать.

Лена вернулась на кухню, полная смятения. Этой инфантильной студентке тридцать? Тридцать — какая-то нереальная цифра! Невозможно поставить рядом эту цифру и эту девушку. Да любую девушку рядом с цифрой 30 поставить невозможно!

— Сергей, а что это за девушка?

Сергей был занят разговором с И. В. С некоторых пор они вместе сочиняли рекламу, считали себя успешными сценаристами, и вообще…

А Лена углубилась в нарезание овощей.

— …и мы снимаем ее на полу, среди чая! Можно будет взять на складе, или как это у них там называется, баночек тридцать чая?

— Теоретически можно, но в чем идея?

— Идея в том, что Ленка лежит на полу, вся в чае, и говорит, как он хорош и полезен.

— А почему, Сереженька, она лежит на полу?

— Потому что у покупателя возникнут определенные ассоциации…

— Да, но весьма далекие от чая!

— Какая разница! Просто должны быть приятные ассоциации!

— Эй! — весело крикнула Лена. — Я могу поучаствовать в процессе?

Сергей терпеливо, очень терпеливо поморгал в ответ:

— Смотри в салат, лапушка, хорошо? Как-нибудь без тебя разберемся!

Ирочка звонила Ленке, поздравляла с днем рождения, искренне надеялась, что Ленка пригласит ее, Ирочку, напьется с ней, пошепчется. А Ленка не пригласила, молчала, сопела в трубку. У нее там были какие-то высокопоставленные гости. Ну и хрен с ней, с Ленкой, и с ее гостями!

Наташка была на работе…

Никому не было дела до Ирочки. Никому!

Она долго и неприятно маялась. Откуда в ней взялось это новое ощущение? Почему большую часть своей жизни она прожила легко и красиво, а вот сейчас вдруг начала маяться? Что, московский дефолт ее так подкосил? Да, и дефолт тоже! А кто не сорвется, если в один лень потеряет работу, друзей и абсолютно все надежды? Кто не сорвется, если увидит Москву посткризисную, с лунно-удивленными лицами людей, которые переживали потрясение такой силы, что разум не справлялся! Пустые прилавки, как в далеком детстве заставленные фигурными рядами консервов… В магазинах нет яиц… В 1998 году, на рубеже веков, в золотой Москве нет яиц!!!

Может быть, ее подкосили непонятно откуда взявшиеся террористы… Жили себе люди, жили, слышали по телеку, что где-то в какой-то Палестине, в каком-то секторе Газа, какие-то террористы… Или где-то в Израиле… В общем, все это далеко и не правда, нет смысла запоминать дурное — террорист… И вдруг одним тяжелым ударом эти космически далекие слова падают на Ирочку! И в одном городе с ней взрываются дома! И гибнут люди! Сотни людей! И сутками напролет обезумевшие репортеры, чихая от пыли и ужаса, рапортуют с завалов: столько-то погибших, столько-то пострадавших, такие-то новости!» И показывают новые и старые кадры, и там кровь, и мертвые…

Да, с нервами определенно проблемы…

Ирочка походила по своей тихой квартире и вдруг схватила табурет и начала лупить им по стенам, по мебели! Такой грохот! Такой дикий, безумный звон стекол!

— А вот так!!! — орала Ирочка. — А так и надо!!! А так мне и надо!!! А сама виновата!!! Сама!!!

Ей попались какие-то фото в рамочках, Ромкина работа. Ирочка никогда не собирала фотографии, тем более не вставляла их в рамочки, а вот Ромка — да.

Портрет Валентины Сергеевны, Игоря Петровича, Ивана Ивановича и Розы Наумовны? Обнимаетесь, товарищи родители? А вввот вам!!! И падайте на пол!!! И разбивайтесь там, как хотите!!!

Портрет Ирочки с аккордеоном? Тут же рядом — итальянская грамота победительницы конкурса? А вот и вам!!! А сдохните вместе со всеми! А не надо мне этого всего! Не надо!!!

По фужерам! По тарелкам! По фарфоровой фигне, непонятно откуда и кем принесенной!

Все убейся! Все пропади! Все было не так! А ничего не надо! Ничего!!!

Портрет Ромки?

Ирочка остановилась, дрожа и поскуливая.

Разбить и Ромку?

Нет, не надо…

Ромку не надо…

Это единственное, это самое лучшее, что у нее есть… Это единственный, кто у нее есть…

Плача, кусая губу, Ирочка взяла портрет, прижала Ромку к сердцу, опустилась на пол. Вокруг была разруха, болтались дверцы полок на петлях, блестели осколки.

А Ирочка сидела на полу, обнимала Ромку и плакала так горько, как еще никогда в жизни.

Ближе к полуночи гости начали расходиться. Осталась только девушка Д., российская телевизионная звезда.

— Слушай, ну ей некуда идти! — шептал Сергей. — Мужики могут о себе позаботиться, а женщин лучше не кантовать! У нас места до фига, пусть спит!

— Ну, пусть спит! — злилась Лена.

Она злилась даже не на Сергея с его пансионатом для несчастных девушек. Она злилась на все сразу. На свой испорченный день рождения. На то, что девчонки позвонили, поздравили, но так и не догадались вытащить ее отсюда! Куда-нибудь, все равно куда! Злилась на то, что не зашла к маме!

Потом она зарылась в свои шелковые простыни и чуть-чуть успокоилась.

В целом праздник удался. Гости ели-пили, общались. Сергей был доволен. Значит, все идет как надо. Девчонки не вытащили потому, что были уверены: Лена веселится, отмечает свой звездный день рождения в кругу высоких гостей… А мама… Да ладно! Мама сейчас в отдельной теплой квартире, не обременена ничем, кроме общения с котом. Лена может позавидовать маминому распорядку дня.

Она уснула с горьким, но дерзким выражением лица.

А в это время Сергей лихорадочно, оглядываясь на двери, занимался сексом с российской звездой Д.

Глава 3

Довольно уверенно пришел февраль.

И то ли потому, что появилось солнце, то ли потому, что старые деньги были заменены на новые, с меньшим количеством нулей, то ли потому, что закончились пельмени, но этим утром Ирочка решила, что депрессию пора завершать. Она даже прибралась в квартире — разметала тряпки по углам, поелозила пылесосом.

— В первый и в последний раз! — сказала Ирочка пылесосу. — Теперь по всем вопросам — к Ромке!

Потом она накрасилась поярче, выволокла из пакета купленную на распродаже шубейку дикого цвета. Распродажа была элитная, между прочим, новоарбатская! За такую шубейку любая модница могла удавиться!

Потом пошла гулять. И догулялась до метро.

А в метро Ирочка не была уже много-много лет. И если еще в Москве время от времени приходилось нырять в подземку, чтобы успеть хотя бы с получасовым опозданием (а в пробках, вы понимаете, это опоздание увеличивалось вдвое), то здесь, в тихом Минске, необходимость такого передвижения просто не рассматривалась. Здесь не было пробок. И расстояний.

Отечественное метро показалось ей игрушечной моделью. Меленькое, компактное, все какое-то выставочно-мраморное, будто только с листа. Народу — единицы, это так ошеломило. Коротенькие, чистые поезда.

— Наступим прыпынак «Парк Чалюскiнцаў».

О! В парке Челюскинцев можно отлично потусоваться! Снег, сосны, попкорн! Ирочка по московской привычке заторопилась встать, а потом долго болталась у пустой двери, поскольку выходящих было совсем немного.

В парке тоже обошлось без столпотворения. Но и попкорна Ирочка не нашла. И ей пришлось совершить хорошую пробежку, прежде чем нарисовался хоть какой-то фастфуд.

— Ну, блин, страна! — ругалась Ирочка, вытирая жесткой бумажкой, которую ей выдали вместе с хот-догом, кетчуп с шубы. — Восемнадцатый век! Нет соуса карри!

Потом ее внимание привлекла немалая толпа народа на горизонте. Что-то светило, кто-то суетился. Кусая свой скромный хот-дог, Ирочка двинулась к горизонту.

Почему-то решила прокатиться на карусели или на тройке, все равно, лишь бы весело…

При ближайшем рассмотрении толпа оказалась кучкой сморщенных от мороза актеров и таких же сморщенных осветителей и разной другой непонятной обслуги.

— Так, еще раз! Все слушают режиссера!

— Внимание, все слушают режиссера!

— Сейчас я скажу вам «праздник!» — и вы начнете веселиться! Ве-ее-лить-ся! А не топтаться с паскудными рожами! Понятно?

Ирочка с любопытством посмотрела на тех, кто с «рожами».

Человек восемь в ярких комбезах, явно разукрашенные гримерами. В руках какие-то бутылки, носы красные от мороза.

— Блин! — огорчился режиссер, посмотрев в монитор, охраняемый молодцом приятной наружности. — Ну, что у вас с носами, а? Где Надя?

— Я! Здесь! — прибежала дама с перчатками без пальцев, начала присыпать носы пудрой.

— Нет, ну я понимаю, что они должны выглядеть морозно! Но они выглядят, блин, обмороженными! Мне нужны три нормальных крупных плана! Дайте мне три нормальных, счастливых лица!

— А че тут у вас происходит? — спросила Ирочка кого-то ближнего. Ей было интересно, и ей очень нравился парень у монитора.

— Кино снимают!

— Да вы что? Офигеть! — Ирочка протерла губы бумажкой, скомкала ее, швырнула подальше в снег. — А вон там кто стоит?

— Ассистент режиссера…

— Ага.

Ирочка обошла толпу и пристроилась поближе к ассистенту.

— «Беларусьфильм»? — спросила она без подготовки.

Ассистент вздрогнул, обернулся. Какое-то время молча рассматривал Ирочку.

— Не совсем, — от него пахло жвачкой. — Московский сериал снимается. Просто здесь дешевле.

— Понятно, — Ирочка хорошо разбиралась в вопросах коммерции.

Она уже начала соображать, как ей сделать непристойное предложение этому ассистенту: сразу в лоб или дать привыкнуть к ее, Ирочки, присутствию? Но тут режиссер гневно обернулся к своему помощнику, хотел прикрикнуть, но обнаружил Ирочку.

— А ты что?

— А что я? — испугалась Ирочка. — Я ничего!

— Иди на площадку!

— Зачем?

— Ты наша или нет?

Ирочка на секунду призадумалась. На этот сложный вопрос можно было ответить как угодно. Что он имел в виду, этот гневный маленький человек? Ее гражданство, культурные установки? Что?

— Короче, Вадик, — режиссер поморщился. — Смойте с нее кетчуп и снимите мне пару красивых планов, пока с носом все нормально!

Тут же прибежала дама с перчатками, начала щекотать Ирочку кисточкой.

— Ой, вы простите! — шепотом ворковала она. — Столько новых артистов! Я вас не узнала!

Ирочка слегка ошизела, поэтому молчала.

— Хорошая моя! — режиссер встал, нервно и больно схватил Ирочку за локоть. — Встань здесь и просто тупо улыбайся, ясно? Просто улыбайся и радуйся жизни! Я сейчас получу инфаркт, честное слово!

Ирочка увидела глубокие глаза ассистента. Он тоже слабо понимал происходящее, но не спорил и подстраивался к действительности. Подстроилась и Ирочка.

— Внимание!.. Улыбнулись все!.. Мотор!.. Праздник!

Вокруг Ирочки завизжали, начали бросаться конфетти, горланить песни. Она, конечно, сначала чуть-чуть пригнулась от неожиданности, а потом вполне естественно рассмеялась. Никакого труда — если смешно и хорошо, почему бы не смеяться?

— Нормально! — кричал режиссер, напряженно глядя в монитор. — Теперь подбеги к кому-нибудь из парней и повисни у него на шее сзади!

Ирочка хотела бы подбежать к ассистенту и повиснуть на нем, но, естественно, не сделала этого. Схватила первого попавшегося актера и завизжала, седлая его.

— Хорошо! Теперь свались с него в снег!

Ирочка свалилась.

— Операторы! Операторы, мать вашу! Актриса живет в кадре, надо следить за ней! За ней, говорю!

Остановились. Повторы, падение еще раз. Ирочка веселилась как безумная и легко выполняла указания режиссера. И солнце при этом светило так ярко, так празднично!

Ассистент был недвижим и холоден, словно утес. Но Ирочка знала, что он ее рассматривает. Может быть, даже фантазирует… Это придавало куражу.

— А за говенную солярку у нас к ответственности не привлекают? Я стою, мать их, на морозе! У меня через полчаса запись…

И дверца снова захлопнулась. И Лена видела улицу, тротуар, поднятый капот машины, белые деревья, пар, который вырывался изо рта Сергея, ругающего телефон.

Сломались. И через полчаса — что-то довольно важное, надо быть. А так все равно, что там и получится ли туда успеть… Жажда работы, интерес к ней, удовольствие от нее — ау, где вы? Лена сделалась настоящим профессионалом. Она могла качественно выполнять работу, оставаясь к ней равнодушной. Ей стало все равно. Все равно абсолютно, что снимать, где, зачем…

— Идем пешком, блин! — рыкнул Сергей, забирая вещи из салона. — Я им там, на заправке, устрою проверку топлива! Я им, козлам…

Захлопнул дверь, не дожидаясь, когда выйдет Лена.

— Сергей, давай такси ловить!

— Да тут идти две остановки! Пока какая-нибудь скотина мимо нас проедет, мы уже опоздаем! Давай быстрее! Иногда полезно ножками ходить, не все же время в машине попу отращивать!

Но через несколько минут он пересмотрел свое решение. Мороз и солнце, день чудесный. И полное несоответствие всему этому одежды… Пришлось мчаться за троллейбусом, приподняв фалды пальто…

В троллейбусе они не бывали уже много-много лет, с тех пор как пересели на автомобиль Сергея. Оказалось, что ничего не изменилось, можно было еще столько же лет не бывать.

Они прилепились с краю, причем Сергей получил дверцей по заду и долго шепотом поносил водителя. Лена прятала лицо под волосами, ей все время казалось, что на нее смотрят, узнают, начинают смеяться, показывать пальцами. Откуда взялось это чувство, непонятно. Не так уж и часто происходили такие конфузы, но если происходили, Лена места не находила себе от стыда. За что? Она не знала. А народ не отличался галантностью. Могли и гадость сказать.

— Выходите? — спросили сзади.

Сергей не ответил.

— Я тебя спрашиваю, выходишь ты или нет??

— Не «тыкай» мне! — рассвирепел Сергей, попытался обернуться, зажатый толпой.

Толпа с готовностью потеснилась: транспортные сценки всегда очень помогали скоротать время поездки. Зашушукались, начали искать глазами участников действия, сравнивать их человеческие и боксерские параметры.

— Ты, говнюк, сначала подрасти! — сообщил «выходящий».

— Что ты сказал? Что?? — Сергей одним большим рывком продрался сквозь массы и встал нос к носу с обидчиком. И вот тут возникло замешательство.

Обидчик оказался простым крестьянским мужиком с пудовыми кулаками, в вязаной шапочке на круглой башке, рослым и небритым. Но больше всего Сергея впечатлил его много раз ломаный нос…

— Ну, что? — ласково спросил мужик. — Будешь дергаться, гнида?

— Я тебя сейчас! — прошипел Сергей, хватая себя за грудь, демонстрируя неконтролируемое желание нащупать свой газовый пистолет. — Я тебе сейчас… дам гниду!

— Сергей! — крикнула Лена. — Перестань!

— А ну, выйдем! — мужик подхватил Сергея, и их вынесло из троллейбуса.

— Ща драться будут! — обрадовался кто-то рядом.

И Лена помчалась на помощь.

К тому моменту, как она выбралась на улицу, мужчины уже успели подержать друг друга за грудки и теперь скалились, ходили кругами.

— Да я тебя сейчас! Я тебя сейчас застрелю! Ты понимаешь? Не доводи, скотина! Не доводи!

— Я те повякаю, падла! Я тя щас размажу!

— У меня пистолет, слышишь??? — лицо у Сергея было безумное, губы тряслись, пистолет он почти выволок, но…

Что происходит? Он боится убить человека? Боится, что сейчас потеряет контроль над собой и одной секунды будет достаточно? Боится, что будет вынужден защищаться и погубит эту примитивную, но все равно бесценную душу?

И тут вдруг Лена отчетливо увидела, что Сергей просто БОИТСЯ.

До пистолета тут далеко… Здесь близко до падения на колени…

— Я те щас, мажор еханый, пистолет в дупло засуну и проверну! Ты у меня, пидор, пожалеешь, что на свет родился!

— Сергей! — Лена подлетела, стала оттаскивать Сергея. И он не очень сопротивлялся. Даже наоборот — шел легко. — Пойдем, Сергей! Пожалуйста!

— Скажи спасибо моей девушке, свинья! — крикнул он, хватая Лену под локоть. — Ты хоть знаешь, кто она? Лена Иванова! Лучшая телеведущая в этой стране!

— А мне срать на твою лучшую ведущую! Я и ей сейчас по мозгам настучу!! — мужик разошелся не на шутку. — Мажоры, сучье!!

Немногочисленные болельщики одобрительно гудели, подзуживали, показывали обоим, куда бить, чтобы наверняка.

— Хватит! Успокойтесь! — Лена почти оттолкнула мужика, тот скользнул на замахе кулаком по ее щеке. — Я вызвала милицию! Прекратите немедленно!

Вокруг засвистели, признавая победу над пижонами.

— Беги, петух! Давай! — мужик смачно харкнул им вслед. — Беги! И сучку свою забирай! А то догоню — обои отгребете!

— Я сейчас вернусь, ей-богу! — грозно сообщил Сергей Лене.

— Не смей! — она вцепилась еще сильнее. — Идем!

Наташа сначала грела руки о термос, только потом открывала. Чай заваривала травяной, пахучий, лечил уже один только запах. И уже одна мысль, что в тебя вливается горячий цветочный сок, насыщенный жизнью, помогала встать и стоять прямо-гордо еще час, два. Травки они собирали летом, на даче, ползали с сестрами по местным болотам.

Классное было время. Утром выбирались в лес подальше, запасались пакетами, фантазировали, что увидят сегодня. Открывалось столько сказочных возможностей! За шоссе кипела современность, машины развивали скорость, в придорожных кафешках смотрели новости и просили натуральный кофе, а не растворимый… А здесь, в дачном пространстве, — патриархальная, первобытная благодать. Здесь не приживалась никакая цивилизация, зато кудрявые, колючие, ароматные пучки плодились, как новости о заказных убийствах, терактах и авиакатастрофах… Было до дрожи интересно искать травы, узнавать их, потом нести домой, потом весь вечер возиться, связывая, развешивая, словно это были новогодние украшения…

— Девушка, покажите мне что-нибудь на похороны.

Наташа очнулась.

— Мне на небольшую сумму, пожалуйста.

— Для мужчины, для женщины?

— А какая разница? — покупатель посмотрел с изумлением, даже с возмущением. — Это же не именины!

Наташа не сразу нашлась с аргументацией, к ним уже бежали дамы-коллеги.

— Мужчина! Мужчина! — коллега куртуазно несла сигаретку, улыбалась. — Вы цветочки ищете? Прекрасный выбор цветов! Вам на юбилей, на день рождения?

— На похороны!

— Есть отличные цветы для похорон и недорого!

Покупатель ушел.

…Экспериментировать с травами было нетрудно, Наташа как-то быстро начала ориентироваться в их ценности. Сама комбинировала, сама испытывала. Даже свои подмерзшие цветы на продажу подпаивала специальными отварами.

Цветам приходилось туго. Сначала летели самолетом, потом развозились на точки, потом мерзли, мокли, сохли — в зависимости от погоды. Продавцы колдовали над их мумификацией, умудрялись даже где-то что-то подшивать, скреплять степлерами, скотчем. Время от времени цветы увозили на реанимацию в ванную, они отдыхали ночь в холодной воде и утром были готовы радовать своей красотой и свежестью. Хоть и не очень долго.

Каждый цветочник имел свои секреты и делился ими только в случае крайней нужды или опьянения. Наташа не делилась ни в каком случае. Свои секреты она носила в баночке из-под детского питания, время от времени поливала им свежеподрезанные стебли. Другим секретом было умение шептаться со своими продаваемыми гвоздичками и розами. Возможно, эта был какой-то признак психического расстройства — вечное одиночное плавание даром не проходит. А возможно, интуитивная попытка организма восстановить уровень спокойствия. Как бы там ни было, но Наташа часто беседовала со своими растительными подопечными, чем вызывала обалдевание и даже опасение у дам-коллег.

— Наташ! Еле вас нашел! Часа два ходил по району, пока вспомнил, где я вас видел!

Леонид, психолог.

— Я ведь тогда совершенно случайно на вас набрел! Здравствуйте!

— Здравствуйте!

Как будто стало теплее на пару градусов.

— Извините меня за назойливость, я просто вынужден исполнить волю моих друзей. Они остались очень довольны вашими цветами… Уж не знаю, по каким критериям, только вы им угодили. Вот, собственно, и все.

— Ну, замечательно! — улыбнулась Наташа. — Я очень рада! Приходите к нам еще!

— Да, обязательно! Я, правда, крайне редко покупаю цветы, у меня просто нет острой необходимости…

Он оглянулся, словил настороженные взгляды дам-коллег. Они стояли на стреме, ждали, когда покупатель начнет искать альтернативу.

— Цветочки! На свадьбы, день рождения, похороны! — крикнула одна из них. — Недорого! Выбирайте!

— Спасибо, я пока по другому вопросу! — крикнул Леонид.

Коллеги пожали шарфиками, срослись в стайку и начали следить за развитием событий из-за плеча, из-под сигаретного дыма.

— Слушайте, а вы здесь часто бываете?

— В смысле? — не поняла Наташа.

— Ну, в какие дни вы работаете? Какой у вас график?

— Каждый день, один выходной, в понедельник. С восьми до семи…

— Что, каждый день? — выпуклая улыбка Леонида поугасла. — Каждый?

— Ну, да…

— А я-то думал, это что-то вроде хобби… Простите за наивность… А как вы боретесь с холодом?

— А вот! — Наташа топнула валенком по деревянному настилу. — Очень помогает. Одеваюсь потеплее, чай пью…

— Господи, как трудно…

— Да ничего, я привыкла.

— Но ведь это — какие-то нечеловеческие условия! Какой-то девятнадцатый век! По идее, вы должны торговать в салоне, в тепле…

— Должны! — согласилась Наташа. — Но торгуем на улице. И даже туалет в одной остановке отсюда, надо специально договариваться.

— Невероятно!

Он всегда улыбался, даже когда искренне грустил…

— Просто невероятно… И что, вы скоро заканчиваете работать, сдаете свои цветы…

— Да, сдаю свои цветы, разбираюсь с деньгами, договариваюсь по завтрашнему дню, еду домой.

— Невероятно.

Он снова завертел головой, чем вызвал оживление в рядах хищник-коллег. Они двинулись на Леонида всей стаей, заглядывали в глаза, кричали низкими голосами: «Цветочки! Цветочки!».

— Спасибо! Я не за цветами!

— А почему? Вот, купите для своей девушки!

— Да у меня и девушки нет!

— Ну, для себя купите!

— Да у меня и меня нет…

— Ну, просто так купите!

— Просто так? — он хихикнул, сунул руку в карман. — Это грамотная мотивация! Дайте-ка мне цветочки!

— Вам какие? — совсем обрадовались дамы-коллеги. — На свадьбу, на день рождения? На похороны?

— Мне на каждый день, в знак глубокого уважения!

Дамы призадумались…

— Возьмите вот эти розы, — предложила Наташа. — Они мелкие, невызывающие. Цвет приятный. К тому же они гибридные, морозоустойчивые, будут долго стоять. Получается и празднично, и непомпезно.

— Отлично! Дайте мне эти гибридные розы! — вскричал Леонид.

Дамы-коллеги мрачно растворились.

Наташа завернула цветы в газету, протянула.

— Спасибо, дорогая Наташа, за тонкое понимание психологии покупателя! — пропел Леонид. — А теперь позвольте подарить эти цветы вам!

— Мне? Зачем??

— Ну, как же? Я их для того и покупал, чтобы подарить вам!

— Мне?

Это был какой-то слишком сложный и странный поворот.

Наташа оглянулась. Дамы-коллеги выглядели группой сбежавших душевнобольных.

— Мне как-то… неудобно… Я даже не знаю…

— Да что же тут неудобного? — Леонид положил букет на Наташин локоть. — Вам подарили цветы. Просто так совпало, что я у вас же их и купил, но вы, как продавец, убедили меня в этом. Так что ничего странного.

— И что же мне теперь с ними делать?

— Ну, конечно, вы можете их перепродать… Но мне кажется, следует просто отнести их домой и поставить в воду.

— Не знаю…

— Вот что, Наташ, — Леонид почти хохотал. — Я даже не ожидал, что вас так легко сбить с толку! Мне кажется, нам с вами следует посидеть где-нибудь и поболтать по душам! Заодно я прослежу за судьбой своих цветов! Вы как?

— Ну-у-у…

— Давайте я встречу вас после того, как вы все сдадите, пересчитаете, обо всем договоритесь, и мы сходим вон в то кафе за дорогой и попьем горячего шоколада?

— Горячего?

— Страшно горячего! Обжигающего! Идет?

Леонид зубами стащил шерстяную перчатку и протянул Наташе широкую белую ладонь.

— Ты откуда, хорошая моя? Тебя кто привел? — режиссер курил, пил кофе и дымил одновременно и сигаретой, и пластиковым стаканчиком. — Я тебя не помню!

— Никто меня не приводил, я сама пришла, — гордо сообщила Ирочка.

Не хватало еще! Она в Москве насмотрелась на таких товарищей, на хамоватых, циничных, аморальных типов, клепающих сериалы.

— Слышь, еще задирается! — режиссер усмехнулся своему ассистенту, ассистент ответил понимающей улыбкой своему режиссеру. — Наглая!

— Но талантливая! — важно заметил ассистент.

— Ну, это вопрос спорный. Мне в ней другое нравится. Надя! Надя!

Прибежала гример:

— Что, Дмитрий Аманович!

— Сможешь из нее сделать брюнетку?

— Смогу, наверное! — гример прибрала белую прядку с Ирочкиного лба. — Может быть, надо будет ее поярче накрасить…

— Ну, да, поярче надо… Хотя она и так яркая, и намазана от души…

— Ну, можно еще больше акцентировать губы…

— Да, — обрадовался режиссер. — Вот именно этого я хочу! Акцентируй-ка ей губы!

— А зачем мне становиться брюнеткой, напомните, пожалуйста? — Ирочка пыталась корректно увернуться от прощупывания. — Может быть, я не все знаю?

Режиссер был уставший, ему хотелось в тишину, в ресторан. Он отвернулся, тяжело вздохнул:

— Вадик! Поговори с девушкой, объясни ей ситуацию с подружкой! Блин, как все задолбало!

Отошел чуть-чуть и весело крикнул задумчиво курящим актерам:

— Убил бы, честное слово! Так вы меня достали!

А ассистент Вадик, обладатель нервного, тонкого лица, подошел ближе и сообщил, хмуря брови:

— Видите ли, у нас форс-мажорная ситуация, наш сценарист экстренно переписывает сценарий… Будем вводить еще одну героиню, младшую сестру главного героя, подружку главной героини… Сегодня весь день смотрим актрис… Видимо, Дмитрий Аманович хочет завтра вас попробовать.

«А я хочу попробовать тебя сегодня ночью» — сказало внутри Ирочки.

— Что вы думаете по этому поводу?

— Что я думаю? — Ирочка улыбнулась. — Прежде всего, я думаю, что у меня завтра совсем другие планы.

Вадик удивился. Очень сильно удивился. Настолько, что его подбородок поменял форму, не став при этом, слава Богу, менее привлекательным.

— То есть вы хотите сказать, что…

Бедный! У него даже не была заготовлена формула ответа! Он никогда не видел, чтобы кто-то из начинающих артачился в кино! Не хотел сниматься!

— У вас есть более интересное предложение?

Ирочка улыбнулась:

— Ну, да… Поваляться в постельке, например… Заняться расслабляющим сексом…

Вадик замкнулся, пораженный нестандартностью ситуации. Он не знал, как быть, что говорить. Ирочка любовалась им, ласково и добро улыбалась.

— Простите, я вас мог видеть в каком-нибудь проекте? — спросил, наконец, ассистент.

— Нет, — честно призналась Ирочка.

— И в картотеке вас нет?

— В картотеке точно нет.

Тогда Вадик вообще отказался что-либо понимать. Безымянная актриса, даже совсем не актриса, а ведет себя подозрительно, как примадонна!

— Вы не хотите сниматься?

— Очень хочу!

— Тогда, извините, я не совсем….

— Ну, хорошо, вы меня уговорили… Что от меня требуется?

— Требуется… Ну, что требуется?.. — Вадик потерялся. — Требуется ознакомиться со сценарием завтрашнего дня… Требуется… Все систематизировано, есть график съемок… Тарифная сетка…

— Ну, и сколько, по-вашему, я получу за участие в этом кино?

— Все зависит от вашей категории.

— У меня нет категории.

— Тогда около тридцати долларов съемочный день.

Ирочка присвистнула, да так откровенно, что Вадик порозовел. И не понял, что именно хотела выразить Ирочка своим свистом — восхищение или презрение.

— Если вы будете сами свою роль озвучивать, тогда больше…

Ирочка уже откровенно смеялась.

— Видите вон ту машину? — она указала блестящим ноготком на «мерс», увозящий режиссера. — У меня такой же, только лет на десять моложе. Салонный экземпляр. Такой серебристый, с круглыми фарами. Видели на картинках?

Вадик пожирал ее глазами, был полностью разбит, парализован, дезориентирован.

— Я вас не понимаю, — сказал он наконец.

— А что меня понимать, — пожала плечами Ирочка. — У вас есть жена, дети?

— Нет.

— Тогда сегодня вечером вы приглашены ко мне в гости. Там и обсудим все детали.

Устроились за столиком. Не сразу, но подошла официантка, вручила Наташе меню. Та поспешно передала его Леониду.

— Ну, что же вы? Выбирайте! — весело засопротивлялся он. Меню какое-то время потолкалось над столом, потом притихло под локтем у Наташи.

— Я не хочу есть, — сказала она тихо, но безапелляционно.

— Здрасте вам! Целый день стояла на морозе и не хочет есть? Я настаиваю хотя бы на яичнице!

— Нет!

— Наташ! К чему это упрямство? Я же вас не в дорогой ресторан привел, ужин в котором однозначно влечет за собой обязательства! Мы в простеньком кафе с довольно умеренными ценами. На легкий ужин хватит даже у меня!

— Я не буду есть!

— Ну, а пить будете? Тот самый горячий шоколад!

— Шоколад? — Наташа представила себе чашку, вкусное название — м-м-м, дорого. — Буду чай.

— Чай…

— Чай.

— Хорошо. Я тоже буду чай. Что мы будем еще?

— Ничего.

— Тогда я возьму себе пару пирожных, вы не против?

— Нет.

— Отлично!

Леонид начал приманивать официантку, делал это элегантно, терпеливо, с редкими паузами на отдых. Наконец она пришла.

— Нам два чая и два самых дешевых пирожных!

— Все? — официантка с сомнением посмотрела на интеллигентную залысину Леонида. — Больше ничего?

— Больше ничего? — Леонид переадресовал вопрос Наташе.

— Ничего.

— Больше ничего. Очень вам благодарны за понимание.

Официантка ушла. А Леонид энергично потер ладонями, пристроил локти на стол и улыбнулся так, что стали видны коренные зубы — такие же крепкие, выпуклые, как и передние:

— Ну, давайте вспомним что-нибудь очень приятное! Так хочется позитивных эмоций!

Наташа осторожно кивнула. Хочется.

— Вот я год назад соблазнился на предложение друзей и сплавился по порожкам. Это, я вам скажу, что-то невероятное! Понимаете меня? Вы ходили в походы?

— Ага. Вокруг деревни с сестрами.

— Ну, тогда вам известно чувство ошеломления мощью природы! Когда стоишь, такой маленький, на краю обрыва, а перед тобой — пространство, во много раз превышающее твои представления о пространстве! И все, чему ты учился до сих пор, все то, что ты понял за свою жизнь, все твои инстинкты и звания все это перестает существовать! Оно не имеет смысла здесь, на краю обрыва!

Наташа опасливо покосилась на Леонида. Он так шутит, «высоким штилем»? Или действительно фанатик бурь и бледного луны зерцала?

— Я тогда так кричал! Просто диким голосом кричал и понимал, что это тоже не имеет никакого значения, потому что тебя никто не слышит! Камни, на которых я стою, настолько мудрее и благороднее, что жжет подошвы! Они занимаются своим делом, они ЛЕЖАТ! Они — представители ВЕЧНОСТИ! А я — представитель млекопитающих, комок органики с каким-то набором смешных амбиций! Я все пыжусь, что-то делаю, что-то изучаю, пишу, а они — ЛЕЖАТ! И будут лежать после меня, и после-после меня! И мое шевеление имеет смысл только в контексте человеческого опыта потому, что на мне цепочка знаний не прервется, я подхвачу то, что до меня мучительно, кровью открывали, узнавали мои предшественники, и как смогу передам это следующим поколениям! И все! И на этом моя миссия завершена! Звено в цепи! Песчинка!

— Я тоже люблю природу, — скромно откликнулась Наташа. — У нас рядом лес. Мы с утра с девчонками выбираемся, берем бутерброды, и целый день живем только этими бутербродами, запахами, бегаем босиком.

— Это такой подарок судьбы — то, что мы рождены в этом прекрасном мире! Такой подарок!

Леонид просто светился.

Наташа смотрела на него и понимала, что он прав. Подарок судьбы.

Вечером Сергей на такси подвез Лену к подъезду, а сам уехал по делам. Консьерж вежливо доложил, что приезжали из какой-то газеты, оставили фотографии, номера телефонов. Справился о здоровье.

А когда она возились с дверью, зазвонил телефон, и Лена спешила, чертыхалась, дергала ключ, но успела. Телефон звонил долго, значит, имел какое-то дело.

— Слушаю! — и сумка свалились на пол, а из нее высыпалось, покатилось.

— Алло! Это… Это Лена?

— До.

Тут в трубке началось шевеление, сопение, чей-то страстный шепот: «На, говори! Это она!». — «Сама говори! Я боюсь!». — «Ха-ха-ха! Говори!». — «Сама говори! Ха-ха-ха!».

Потом трубку бросили. Лена так и осталась стоять у горки барахла из сумки. Потом начала ругаться, да так грозно, как еще никогда в жизни.

Только переоделась, снова звонок:

— Лена?

— Я слушаю!

Смех. «Снова дозвонилась!». — «Ну, так поговори!». — «Ай, я боюсь!». — «Нет, поговори!». — «Сама!».

Началась потасовка, потом трубку бросили.

Лена тоже бросила свою и долго била кулаком пуфик, снимая стресс.

Она понимала, что это кто-то из бойких старшеклассниц или студентки-пэтэушницы первого года, зажившие самостоятельной жизнью и желающие острых ощущений. Найти ее, Лены, телефон не составляет труда, что школьницы-студентки-пэтэушницы и доказывали периодически. Но сейчас они были так не к месту! Так искренне хотелось их убить, убить медленно, как-то очень изощренно!

Звонок.

Лена дернулась, как от удара током вольт в триста.

— Это Лена?

— Вот что! Если вы не прекратите, я вызову милицию! Слышите?

— А… А зачем?

— Затем, что вы вторгаетесь в частную жизнь!

— Мы никуда не вторгаемся! Мы просто хотели с вами познакомиться!

— Я не хочу с вами знакомиться! Оставьте меня в покое!

Трубку бросили.

Лена была вынуждена выпить волки прямо из горла. Нервы стали как провода на морозе. Зато когда снова зазвонили, она знала, что говорить.

— Вот что, девочки! Мой телефон прослушивается, и номер, с которого вы звоните…

— Что ты несешь?

— Сергей?

— Нет! Махатма Ганди!

— Что-то случилось?

— Как обычно! Эти козлы назначили встречу с представительством на девять вечера в ресторане! А я не в костюме! Буду через пятнадцать минут, подготовь мне зеленый!

У Сергея была страсть к яркой одежде, к особому крою. Ему и нужен был особый крой, чтобы скрыть малый рост, но подчеркнуть мускулатуру…

Лена погрузилась в гардеробную Сергея. У них была комната-мечта, вся обросшая стеллажами, вешалками, плечиками, одна половина считалась Лениной, а другую населяли вещи Сергея. И в этой второй половине всегда был казарменный порядок. Он сам выбирал, сам повязывал галстук, сам прикладывал носки к туфлям, проверяя, не будет ли диссонанса.

Только сейчас вся эта процедура была доверена Лене. Хотя она не слишком переживала. Зеленый обычно надевался вот с этой рубашкой… Вот с этими ботинками… Вот с этими носками… Что касается зажима запонок…

Она аккуратно поискала в коробочках, в полочках. Ах, какой конфуз… Не знать, где запонки собственного мужа.

Потом забралась на антресоль, уже из принципа, потому что запонки не могли быть настолько невостребованны, чтобы вообще не водиться в гардеробной. Где-то же они были!

В дальнем углу, за свитерами, лежала бутылка шампанского с дарственной этикеткой. На этикетке — улыбающийся Сергей в обнимку с Олей Курловой и подпись: «Дорогому человеку в день рождения!».

Глава 4

— Скажи, что мы сегодня не приедем!

Вадик отмахнулся подушкой, прикрыл трубку ладонью:

— Это директор! Прошу тебя, Ира!

— Директор? — заржала Ирочка. — Да пошел ты в жопу, директор!

Вадик вскочил как ошпаренный и вместе с трубкой убежал в другую комнату. А Ирочка проследила взглядом за его попкой и пришла к выводу, что попка так себе. Великовата попка для такой тонкой натуры, как ассистент режиссера Вадик.

Зато у нее нигде нет лишнего: ни в теле, ни в личной жизни — все сухо, подтянуто, лаконично, очень стильно, не по-бабьи. Ирочке нравилось быть собой.

Они вместе уже три недели, и за это время Вадик ей порядком надоел. Но искать другого было лень, а здесь все удобства: прямо с работы вместе домой, из дома — на работу. Экономный, крепкий вариант. До тех пор, пока не станет ну совсем, смертельно скушнааа…

— Ир, ну? Ну, как же ты так? Это ведь директор! Мне пришлось врать, что мы смотрим сейчас Масяню! И он был страшно зол, что мы смотрим Масяню вместо того, чтобы собираться на работу!

— Прости, — Ирочка сморщила лицо в трагический комочек. — Прости меня, милый! Добрый, святой человек! Прости меня!

Вадик смутился, присел рядом.

— Ир! Я не святой!

— Нет! Святой! Святой! А я гадкая! Плохая! Низменная!

— Ну, не такая уж ты и гадкая…

— Гадкая! Отвратительная! Хуже не бывает!

Она смеялась, уткнувшись лицом в его колени, а он гладил ее по лопаткам и не зная, что такое сказать, чтобы успокоить бедную, расстроенную девушку.

— Ир! Ты чудесная, очень красивая! Просто немного безответственная!

— Это я безответственная? — вскочила Ирочка. Только что шалила, дурачилась, только что все было хорошо и невинно, но этот удод без чувства юмора опять все испортил, он просто не может не взбесить! — Да я зарабатываю больше, чем десять таких, как ты! Ясно тебе? Я первые деньги сделала, когда ты еще в войнушку игрался! «Безответственная», блин! Козел!

Она надулась, отвернулась, а Вадик сидел такой нелепый. Хлопал своими коровьими ресничками…

— Ир, прости меня! Пожалуйста! Я подлец!

— Ты козел!

— Я так виноват перед тобой! Прости!

— Да пошел ты!

Пауза затягивалась, часы тикали.

— Ир, Дмитрий Аманович сегодня уезжает в Москву! Просил купить ему белорусской грудинки… Это надо ехать на Комаровку… Мы и так опоздали! Давай собираться, а?

— Там опять ничего не будет готово! Мы снова приедем первые и еще час просидим на морозе! Задолбало! Актрис надо беречь!

— Я с тобой полностью согласен! Но тут такая ситуация, режиссер уезжал, вместо него…

— А мне пофиг!

Она даже не повернулась.

Хотя часики внутри Ирочки уже готовились дать сигнал «Старт». Конечно, она не стала бы пропускать работу. Она не дура, чтобы вот так на ровном месте взять и потерять почти главную роль, а с ней и другие возможные главные роли. Но и зануду Вадика надо прижать к ногтю, поскольку его педантичная, трусливая душонка в жизнь не развернется настолько, чтобы приехать хотя бы вовремя. Он обязательно приедет за сорок минут, все откроет, все проверит, всех дождется, выслушает с суровым выражением лица. Ирочку такая гипертрофированная ответственность бесила, как жирная муха, зудящая в раме.

— Ладно, — она встала. — Идем на работу.

Вадик просиял, забегал, начал снимать со спинок стульев свои аккуратные штанишки и рубашки.

— Ты просто умница, Ира! Просто умница! Я так горд, что ты выбрала меня! Такая восхитительная, талантливая девушка выбрала меня!

— В каком смысле?

— Что «в каком смысле»?

— Ну, выбрала? В каком смысле?

— В смысле встречаешься со мной, занимаешься любовью!

— А-а-а, — Ирочка улыбнулась своему красивому сонному отражению. — Действительно, очень странно.

— Я боюсь даже представить, что было бы, если бы ты не появилась тогда в парке? Если бы не решила прогуляться! Это был бы кошмар! Я так скучно жил до тебя!

— Вадик! Мусор захвати!

— Конечно! Я сейчас оглядываюсь и понимаю, что так серо жил! Ты внесла столько яркости!

— Давай шевелись…

— Столько яркости! Ты…

— У тебя волосы торчат!

Ей было в принципе все равно, что у него там с волосами, но просто они шли рядом. А значит, Вадик должен был выглядеть, по крайней мере, умытым.

Она двумя пальчиками пригладила его челку.

Тогда Вадик схватил ее руку, прижал к губам.

— Ир! Я понимаю, что сейчас не самое подходящее время для этого, но…

В свете лифта у него изменилась форма синяков под глазами. Они стали глубже и круглее.

— Будь моей женой!

И опять брать такси? Задолбало уже жить без машины. А все Ромин фраер. Алексей, пижон. Он, видите ли, старую свою продал, а новую не купил. И теперь в Москву ему надо обязательно ехать на Ирочкином новеньком «мерсе».

— ЧТО??

Вадик пожирал ее глазами, жал руки, а лифт все урчал, урчал.

— Я прошу… Твоей руки…

Ирочка распахнула рот и пару раз звонко хлопнула ресницами.

— Руки?

— И-и… сердца…

Вадик очень робел, но держался молодцом, видя состояние Ирочки. Не хватало еще, чтобы они от счастья оба рухнули здесь, в лифте, на пол.

— Ты хочешь на мне жениться?

— Да. Тебе это решение покажется скороспелым…

— Да оно мне покажется дебильным! Нереальным!

— Почему?

Ирочка смеялась, как ночная хищная птица. Просит руки и сердца! Офигеть можно, какой пассаж!

— Потому, мил, что я уже замужем!

Тут пришла очередь Вадика удивляться до смерти:

— Как замужем?

— Так замужем! При участии ЗАГСА!

— А-а-а… где же… этот… твой муж?

— В Москве! В командировке!

— В командировке???

— Да, а что тут странного? Ты что, никогда в командировке не был?

— А как же… Как же… Наши отношения?

— Какие отношения?

— Наши! Я жил у тебя три недели! Мы с тобой…

— Ну и что? Что с того, что ты жил у меня три недели? Почему я не имею права привести к себе мужика и пожить с ним три недели?

— Ты меня привела? На три недели?

На него было жалко смотреть. И хотя то, что Ирочка видела, и то, что она чувствовала, совсем не совпадало, но терять Вадика вот так, на ровном месте, ей тоже совсем не хотелось.

— Ну, ладно, ладно, чего ты? — она взяла его под руку, вывела из лифта. — Чего ты так расстроился? Мужу абсолютно все равно, с кем я сплю, у него своя жизнь, а у меня своя!

Вадик был в коме. Абсолютно очевидно, что слова до него сейчас не доходили. Хотя он шевелил губами, и это свидетельствовало, что какая-то разумная жизнь на уровне нейронов в нем осталась.

— Давай быстрее, иначе действительно опоздаем! А мы ведь не хотим, чтобы нас уволили? Ты не хочешь, и я не хочу! У меня большие виды на кинематограф!

Ирочка волокла Вадика на стоянку такси, по ходу всматривалась в забубенные замшевые сапожки на толстых ножках какой-то минчанки.

— Я еще собираюсь стать звездой первой величины! А ты будешь моим администратором, идет? Вместе мы покорим мир… Вадик! Шагай, а? Ты тащишься, блин, как мешок удобрений!.. Вот! Мы покорим мир, заработаем кучу бабок… У меня уже куча бабок, я могу пару лет совсем не работать, но я не такая, понимаешь? Я не умею сидеть на месте, смотреть сериалы… Тем более сейчас, когда я в них снимаюсь… А прикинь, как мне повезло? Вышла погулять и стала актрисой, а? Ты думаешь, это случайность? А я так не думаю!

— Ира? Ты чудовище!

— Чего ты сказал?

— Ты страшный человек?

Ирочка на секунду остановилась, почувствовала, как наливается жизнью локоть Вадика. Сейчас еще, чего доброго, выдернет свою культяпку, пионер-ленинец долбанный, и свалит топиться. И тогда съемок не будет точно.

— Нет уж! — она сильнее сжала его тощую плоть на локтевой косточке. — Я теперь сама буду следить за порядком! Ты у нас существо творческое, воздушное!

— Отпусти меня!

— Не отпущу!

— Умоляю тебя, отпусти!

О, Господи! Ну, надо же быть таким дауном?

— Да отпущу я тебя! Ты сейчас убежишь, забьешься в нору, запьешь на месяц… А что скажет директор, ты подумал? У тебя съемки через пятнадцать минут и ты уже реально опаздываешь!

— Пожалуйста! — он был похож на старую крестьянскую лошадь, которая никогда не поднимает голову и глаза. — Мне очень горько и стыдно! Я хочу побыть один!

— Ага! И пусть все загнется, съемки по боку! Вадик, блин, будет грустить!

— Я возьму такси… Я сейчас приеду…

— Такси? Откуда у тебя деньги, милый?

Ирочка уже отклеилась от него и сейчас нервно и издевательски курила, с тоской посматривая на теплую машину с шашечками. Вот она. В пяти метрах.

— Ладно, как хочешь, — она поискала в сумочке, достала деньги. — Это на такси. Грусти, горюй — твое дело, но через пятнадцать минут ты должен быть на площадке!

Остановилось такси, из него выскочил человек в свитере, помчался к цветам. Дамы-цветочницы оживились:

— А вот цветочки! Цветочки надо?

Но человек бежал целенаправленно. Он бежал к Наташе.

— Привет!

Она не сразу узнала в нем того самого таксиста, который покупал гвоздички, обещал клиентов…

— Здравствуйте.

— Ну, как ты живешь?

— Спасибо, хорошо.

— Не мерзнешь тут?

— Нет, нормально.

— А то погодка-то! Ух!

…

— У меня там, в машине, сидит какой-то хрен, просил купить ему букет роз.

— Каких?

— Ну, роз!

— Каких именно? Розы разные!

— Ой, мля, откуда я знаю, весело улыбнулся таксист. Сказал, чтоб купил нормальные розы, чтоб было не стыдно! Так что? Выполнил я обещание? Подогнал тебе бабки?

Наташа выбирала розы. Профиль человека в машине был массивным, неподвижным. Выбрать для него красные розы?

— А ты чего вечером делаешь?

…

— Блин, малая! Ты такая серьезная! Прямо королева красоты! Ты в зеркало давно смотрелась?

Наташа перевязывала розы лентой.

— Ну, блин! — таксист отошел, взъерошил волосы-рожки. От его крепкой спины шел пар, волоски на свитере покрывались белой дымкой.

Наташа протянула букет.

— Ладно, не злись! Я не со зла. Характер такой. Вечно что-нибудь ляпну, а потом хожу, страдаю… Так что мы вечером делаем?

— Я занята.

— Занята? Это чем?

— У меня дети.

— Да ну? И сколько? Два? Три?

— Четверо.

Таксист с сомнением оглядел ее субтильную фигурку. Даже в двух куртках.

— И что, все твои?

— Да.

— Твои дети?

Наташа отсчитала сдачу.

— Не надо, оставь. Детям.

Сумма была так себе. Такую можно было и оставить.

— Не надо. У меня есть деньги.

— Ну, ладно.

Таксист выразительно отвернулся. Его спина говорила: какая мерзкая, какая ничтожная шлюха попалась мне на пути! Как много уже я потратил на нее сил и бензина! На эту серую, замерзшую, дохлую дуру!

У машины он обернулся:

— Так к тебе еще заезжать или нет?

Она пожала плечами. Пару лет назад она бы сказала что-нибудь суровое. А сейчас не тратила на это силы, калории. Если в мороз молчать, не так холодно.

Но когда таксист уехал, Наташе вдруг на секунду стало так муторно, что она перекатилась со своего деревянного настила в телефонную будку — десять метров, очень близко — и набрала номер Леонида.

— Это Наташа… Я не отвлекаю?

— Наташа! Я рад вас слышать! Как ваши дела?

— Все нормально. Но мне надо… поговорить…

— Со мной? С удовольствием! Когда?

— А когда вы свободны?

— Я пишу одну работу, а в сущности… Готов выслушать ваши условия!

— Может быть, сегодня вечером?

— Сегодня вечером? Отлично! Давайте!

Потом она вернулась к своим маленьким подмерзшим друзьям-цветам. Ей было так неловко: она отвлекла, позвонила сама. И даже не знала, что ей надо, о чем она хочет поговорить. Просто накопилось, как на вершине ледника.

Обычно Лена одной рукой писала текст, другой красилась. Жизнь настолько ускорилась, прослоилась таким количеством дел, работ, встреч, разговоров, что найти роскошную получасовую паузу для вдумчивого мэйк-апа было нереально.

— Тебе звонят! — заглянул видеоинженер Коленька. — Настоятельно требуют.

— Скажи, что занята.

— …Э-э-э… — стоит, почесывается.

— Пожалуйста, Коленька!

— О! Сказала волшебное слово, наконец! А то совсем звезды обнаглели.

Он ушел, фальшиво насвистывая «Но у тебя СПИД, а значит, мы умрем».

А вот рядом — ноутбук Сергея. Вчера Лена поставила на него тарелку с салатом, и началась война. Сергей сбросил эту тарелку, капустные листики очень печально похрустывали под тапками Сергея. А он ходил, ругался, клеймил Лену как убийцу бытовой техники. И не просто бытовой техники! Мозга! Пассивной и оперативной памяти! Главного помощника! Можно даже сказать — друга!

И вот сейчас ноутбук стоит рядом, на крышке у него не осталось даже тени следа. А в сердце Лены осталась большая рваная дыра.

— Они говорят, что это срочно!

Видеоинженер и сам был не очень доволен своей ролью. Весь его гордый фасад кричал о том, что у него есть и другая работа, не только секретарская. Лена встала. На секунду занесла руку, желая сбросить ноутбук на пол, потом опомнилась и пошла к телефону:

— Алло.

— Это Лена?

— Да.

— Ой! А я не верил!

— С кем я разговариваю?

— Это Петя! Я учусь в одном классе с Настей и Кристиной! Они мне проспорили ваши номера и адрес!

Голос ликовал. Молодой, ломающийся, радостный голос. Лене стало дурно.

— Кому еще они проспорили мой адрес?

— Не знаю, они многим давали… А это правда вы?

— Петя! Послушайте! — Лена села на что-то хрупкое, пластмассовое, отчего видеоинженер чуть не лишился сознания. — Петя! Поймите! Вы мешаете мне жить! Эти ваши Настя с Кристиной звонят мне каждый день вот уже несколько недель! А пугаюсь телефона, понимаете? Я живой человек, мне хочется жить спокойно! Хочется, чтобы мои телефоны не раздавали всем подряд! Понимаете?

Петя молчал, потом было слышно, как он говорит кому-то:

— Не дам! Сам ей звони! Со своей карточки!

Была какая-то борьба, потом трубку повесили.

Когда Лена вернулась в студию, там уже был Сергей. Озабоченно смотрел в экран ноутбука.

— Сергей! Мне звонят какие-то ненормальные подростки! Надо что-то делать!

— Они тебе угрожают?

— Нет.

— Тогда в чем дело?

Он что-то искал, гладил мышку, пожевывал язык. Он был очень занят.

— Ты готова?

— Почти…

— Поторопись. Сегодня будем снимать еще одну девочку… Надо, чтобы она посмотрела, как ты работаешь, постараемся закончить побыстрее. Ей еще в Брест ехать. Или в Борисов.

Лена была так огорчена звонком, что не сразу расслышала ключевое слово.

— Девушку?

Какую девушку?

Зачем??

— Я хочу запустить еще один проект.

Объясняться Сергею явно не хотелось.

А Лене окончательно захотелось уничтожить ноутбук, а с ним помещение, Сергея, себя — хорошим мазком какого-нибудь огня! Он собирается запустить еще один проект!

— Сергей! Но…

Это невозможно, просто какая-то катастрофа! Полный анриал, потому что всю жизнь до этого никакого нового проекта и девушки не было, а тут вдруг… Как же так?

Столько вопросов. И все зависли где-то под крышкой черепа, а сердечная мышца сокращается, поливает потом. И так разбушевалось внутри, до боли!

Новый проект без нее?

С какой-то другой девушкой, которую нашли аж в Бресте или Борисове, значит, давно и целенаправленно искали??

А что будет с ней, с Леной???

Пришел видеоинженер, тяжело оперся о косяк:

— Предлагаю взять меня на полставки вашим личным бегуном! Сергей, тебя к телефону!

— Я занят!

— Там какая-то Галя К. Послать ее в закрома?

— Галя? — Сергей встрепенулся. — Она давно ждет?

Остальное он говорил уже на бегу, и даже отчаянный, полный слез и муки взгляд Лены не заставил его уменьшить скорость.

И он даже не заблокировал свою почту!

Через минуту Лена уже сидела рядом с ноутбуком и копалась в этой чужой почте. В почте своего мужа.

Плоское лицо ноутбука демонстрировало бесстрастные даты и темы почты, и Лена плохо понимала, что она делает. Но инстинкты и дурные привычки в состоянии аффекта во много раз усиливаются, и она искала в его документах что-то, что могло еще больше убить ее. Но при этом укрепить ее в мысли, что Сергей ей не верен, не любит, не желает с ней работать.

Она проехала вниз по письмам: там было много женских имен, даже очень красивых. Но она искала Галю. Галя. Галя.

А нашла Олю! Олю Курлову! И вот тут, конечно, плотины рухнули.

«Привет. Это тебе)))))».

А дальше — набор отсканированных записок, записочек, мятых, ровненьких, рваных, аккуратно подготовленных ножницами, округлым девичьим почерком: «Бусь, я тебя… Мое тело до сих пор… Я сегодня буду снова ждать тебя… Привет, мой любимый!.. Эта ночь была… Сегодня я снова так хотела тебя, что не выдержала, приехала к тебе на работу, прости…».

Лена забыла дышать. Она хрипела, дрожала липким тиком, но не могла набрать воздуха.

Его почерком всего две записи:

«Увидимся сегодня. Будь готова к тому, что спать не придется».

«Приходи, как обычно».

Лена плакала, размазывая сопли и косметику по лицу, как преступница шарахалась от каждого звука снаружи, зыркала расплавленными глазами в сторону двери. А сама не могла оторваться…

«Сделай со мной все, что хочешь…».

Это невыносимо! Невыносимо!!!

А потом рядом кто-то крикнул, и Лена рванула прочь от ноутбука, как газель от мясоеда, вынырнувшего из травы. И так гремело у нее в висках, что сложно было понять, где родился испугавший ее звук — внутри или снаружи?

Дергаясь и зажимая рев кулаком, она покружила у двери, выглянула пару раз, никого не увидела и на одну секунду снова приклеилась к чуме, к зловонному, покрытому соками Оли экрану…

«А помнишь, как ты меня фотографировал…».

Сюда точно шли, и Лена пулей вылетела в коридор, а потом умчалась в туалет и там нарыдалась вволю, глядя на себя в зеркало диким взглядом.

— Вадик! Ты чего, обкурился, блин? — кричал режиссер.

— Я не курю.

— Тогда чего ты? Блин, я тебя на хрен сейчас отправлю домой! Мне работники в таком состоянии не нужны!

— Все нормально, я себя чувствую хорошо!

— Хорошо? Да ты упал два раза! Это, по-твоему, хорошо? Тогда я, блин, ничего в «хорошо» не понимаю!

Да, Вадик был странным. Операторы обменивались немым вопросом: выпил? А если не выпил, тогда что? Какие могут быть еще варианты? Почему человек бледен, сморщен, шагается, молчит, не реагирует на команды? Почему?

Режиссер и без того всегда очень нервничал, а сегодня его гнев перерос все границы, установил мировой рекорд. На Вадика кричали, его обзывали дурными словами, его толкали, ему указывали пальцем на дверь.

И только Ирочка была невозмутима. И это так выпирало, это было так видно — на контрасте с полоумным Вадиком.

Вот с кем я буду работать! — кричал режиссер, указывая волосатым пальцем на Ирочку. — А вот с кем я работать больше никогда не буду!

И палец упирался в грудь Вадика, как дуло пистолета.

Леонид размахивал руками, улыбался, что-то весело кричал. Если бы у него была возможность, он размахивал бы и ногами. И хотя его ноги были заняты пересечением проспекта — даже легкий аллюр Леонида выражал радость.

— Наташа! Я так счастлив! Всегда так приятно вас видеть!

Она улыбнулась, кивнула, не очень зная, как вести себя дальше.

Леонид сам взял ее под локоть, мягко увлек в сторону Октябрьской…

— Я не рассчитывал, что смогу заинтересовать вас. Мы так сумбурно тогда пообщались, мне даже показалось, что я вас испугал!

— Да нет, что вы! Мне наоборот…

— Ну, слава Богу! Я очень рад, что смог как-то немножечко вас развеселить, вы были очень грустной девушкой в тот вечер!

— Это мое нормальное состояние.

— Правда? — у Леонида изумленная улыбка. — Никогда бы не подумал! Такая сильная личность! Вы настолько самодостаточный, решительный человек! Очень странно, что грусть — ваше привычное состояние!

Наташа пожала плечами.

Они просто медленно, старомодно шли рядом. Ей было неловко от того, что он поддерживает ее руку, нужно было как-то оправдывать этот жест, что-то мило болтать, реагировать. А она все больше замыкалась.

И сейчас мысль о том, что она вытащила человека на свидание, казалась ей ужасной. С ним спокойно, но нельзя же будет просто промолчать пару часов, а потом как-то незаметно раствориться, не доведя дело до объяснений: а почему, собственно, вы вытащили меня из-за рабочего стола, уважаемая Наташа?

— Мне показалось, что вы были встревожены? Я не ошибся?

— Да нет…

— «Да, не ошибся» или «нет, ошибся»?

— Даже не знаю.

— Значит, не ошибся… Вы можете рассказать мне все, что угодно, и я обещаю унести вашу историю с собой в могилу!

— Нет, я не хотела…

Наташа уже начинала злиться на себя. Ну, и какого черта? Зачем все это, если она ведет себя, как идиотка?

— Знаете, Наташа, я пишу сейчас книгу…

— Вы пишете книгу??

О, Господи! Он еще и книги пишет!

— Да, а что тут такого? Кто-то же пишет книги? Я имею в виду не классику, не шедевры, которые нас с вами переживут, а простую техническую литературу по психологии. Так вот. В этой книге я позволил себе немножко описать вас, конечно, без имени и фамилии. Кроме нас двоих, о том, что это вы, никто не будет знать!

— Да? И что же вы написали обо мне?

— Ну, я просто пытался исследовать силу личности, влияние этой силы на других людей, место лидера в обществе, приметы лидерского характера.

— И где же мое место?

— Ваше место впереди, в авангарде. Такие люди, как вы, очень много значат для истории. Есть революционеры, безумцы, которые, как водорез на носу корабля, рассекают толщу времени и торят путь для человечества. Такие люди живут ярко и недолго, к сожалению… Но если бы не было их, настроенных на открытие и самоуничтожение, консервативное начало в обществе лишило бы эволюцию материала. За «революционерами» идут мощные и смелые люди-«локомотивы», люди-«катки», они закрепляют успехи революционеров своими силами, своим потом, кровью, упрямством расширяют узенькие тропки. Эти люди спокойны, несмотря на свои анархистские взгляды. Они настойчивы и последовательны, хотя у них пылкие сердца. И они очень одиноки, потому что могут жить только с такими же упрямыми, отчаянными и тихими. А это редкое сочетание… За «локомотивами» следуют «вагончики». Их большинство, они выполняют свою историческую и гражданскую миссию. Они ведомы и ведут за собой по тому же пути следующие поколения. Ради них, как ни странно, все и делается. Яркое горит и сгорает для того, чтобы осветить путь тем, кто лишен огня, а таких людей становится все больше… Есть еще люди-балласт, но…

— И кто я, по-вашему?

— Вы? Вы где-то на второй ступени моей пирамиды. Вы спокойны, последовательны…

— И одиноки…

— Ну, есть и исключения…

— Нет, я не исключение.

Леонид замолчал, на ходу осторожно заглядывая в ее лицо. Наташа не отзывалась, но и не пряталась в шарф. И даже как-то не хотела прятаться.

— Наташ, вон там впереди какой-то бар. Давайте мы туда зайдем и погреемся, а заодно обсудим проблемы одиночества.

— Вы будете собирать материал для книги?

— Ну, и это тоже.

— Даже не знаю, хорошо ли это — быть под микроскопом. Ну, зато я принесу пользу людям и вам, открою для вас неизвестные грани одиночества.

— Не уверен, что они будут неизвестными! — Леонид улыбнулся, фирменно, выпукло. — Я знаю об одиночестве все!

Пришел Сергей, говорил с кем-то по мобильному. Ноутбук терпеливо ждал, следов Лениного присутствия в почте не осталось. Или он их просто не заметил. А только закрыл, свернул, спрятал, как будто только для того и брал с собой сегодня ноутбук, чтобы донести до Лены правду жизни.

— Завтра тебя пригласили в прямой эфир, там новая программа. Я разговаривал с режиссером, им нужна известная персона, нормально говорящая.

— Я не пойду.

— Что?

Сергей взглянул на нее, наконец. Увидел, какая она размазанная, зареванная. И сразу очень разволновался.

— Что случилось? Тебе что-то сказали?

— А что мне должны были сказать?

— Откуда я знаю? Я просто спрашиваю!

— Со мной все хорошо!

— Конечно! Что случилось?

— Тебе не понравится…

— Ну, — Сергей оглянулся, на секунду стал беспомощным, как червяк без яблока. — Ну, если мне не понравится… Тогда, может, не надо…

Лена просто не представляла, что и как она сейчас скажет. Или спросит. Все так дрожало, кривилось, ироничный взгляд на вещи отключился, остались какие-то такие низкие и банальные страсти. Лена даже готова была его ударить по щеке. Мысленно была готова, на деле ей сильно мешало робкое воспитание.

— Я… читала письмо Оли Курловой!

Сергей завис в таком откровенном напряжении, что за остановку было понятно — нет у него алиби, нет у него идей, есть одни грехи.

Вообще все было очевидно, но тихо, как будто Лена и Сергей разыгрывали какую-то куртуазную драму эпохи немого кино. Главное, чтобы не зашел кто-то третий, кто разбирается в современном искусстве, и не сказал: «Не верю! Вы оба не конспираторы, а дерьмо собачье! У вас на лицах написано все, до запятой!».

— Оли?

Лене показалось, что он говорит с некоторым облегчением. Зато она разошлась, разревелась с новой силой, кричала что-то про подлых людей. Взахлеб, брызгая слезами.

— Да успокойся ты! — Сергей бегал но студии, проверял, плотно ли закрыта дверь, кому-то что-то нервно гавкал в трубку. — Я с ней не виделся уже тысячу лет! Ты на дату этого письма смотрела?

— Ненавижу тебя!!

— Там дата, блин! Года два назад!

Лена горько рыдала, уронив лицо в ладони.

Сергей быстренько разворошил бук, чертыхаясь, нашел письмо, подтащил к Лене.

— Смотри!

Пришлось упрашивать, даже заставлять.

Лена не хотела видеть, слышать, знать о существовании переписки одного мерзкого существа с другим.

Ну, увидела она эту дату! И что?

— Смотри! И больше ни одного! Поняла? Это она прислала… Сейчас вспомню, по какому поводу…

— По поводу нашей свадьбы, — кивнула Лена, указывая на ту самую дату. — Это она прислала за пару дней до свадьбы! Очень мило с ее стороны!

Сергей устало развел руками — ну, что я могу с ней сделать? Вот такая вот стерва, вот такое вот ничтожество, гадюка ядовитая…

— Лен, — присел рядом. — Видишь, я же не скандалю по поводу того, что ты читала мою личную почту! А ведь имел полное право! Давай успокоимся, хорошо? Нам еще много работать!

— Ты прекрасно знаешь, что я не смогу удержаться и прочту! Никто не может удержаться!

— Нет, не знаю. Я думал, ты порядочная девушка…

— Это ты мне говоришь о порядочности???

Новый приступ слез. Сергей огорчился, начал неумело гладить ее по лопатке. И по ходу взглянул на часы. А время-то идет!

— Слушай, я не хотел говорить тебе раньше времени, но…

Он игриво помолчал, подождал, отзовется ли Лена, начнет ли прыгать, хохотать: «Скажи! Скажи!».

Не смотрит, молчит, шмыгает носом.

— У меня есть для тебя один очень милый подарок. Только он не со мной, а дома…

Никакой реакции.

— Я тебе скажу, что такая штука есть не у каждого! Конечно, у многих она уже есть, но далеко не у каждого!

Без изменений.

— Лен, что я должен сделать, чтобы ты успокоилась?

— Уйди!

Он немедленно ушел, неся на спине груз обиды и сострадания. Но стоило этой спине оказаться за дверью, как она тут же выровнялась, а ее обладатель схватил телефон и начал быстро и сердито набирать номер.

— Понимаете, Леонид… Я не знаю, что именно хочу вам сказать… Только не подумайте… Я не хочу вмешиваться в вашу личную жизнь…

— Вмешивайтесь! — обрадовался Леонид. — Моя личная жизнь давно созрела для вмешательства! В ней нет ничего, кроме занятий и вечеров над книгой! Я с огромным удовольствием впущу вас в это маленькое скучное пространство!

— В каком смысле? — Наташа даже чуть-чуть испугалась.

— Да просто распоряжайтесь мной так, как захотите! Хотите — вытаскивайте в лес, в горы, на природу. На разговоры! Я с огромным удовольствием разделю ваш досуг!

Наташа замолчала. Минуту просто смотрели друг на друга, он улыбался, она тоже чуть-чуть.

Он разделит с ней поездку в горы. Интересно, это должно что-то значить? Должно радовать? Что нужно испытывать, когда милый, обаятельный мужчина говорит тебе, что готов пойти с тобой в горы?

Наверное, радость. Да, конечно, радость, какие сомнения…

Жаль только, что у Наташи совсем нет времени ходить в горы. Из всех возможных предложенных вариантов стыковки ни один для нее неприемлем.

Они представляют разные планеты. Вот в чем дело, вот где объяснение. И эта откровение на какое-то время накрыло Наташу с головой. Она улыбалась, кивала, слышала слова, но не понимала их смысла, не различала цвета. Как будто все отмерло, всякие чувствительные зоны. И никаких эмоций. Просто черная дыра.

Но уже через минуту Наташа стала розоветь, даже краснеть. Ей становилось жарко, стыдно, страшно и… хорошо. И на гребне этого прилива прозрения она вдруг поняла что пыталась влюбиться в Леонида и что только что в него не влюбилась, хоть он и мил, и приятен, и время пришло, и тело просит… И дело не в том, что он откровенно неземной и доза романтики в нем смертельная, превышающая все допустимые пределы… А просто сердце ее занято, зацементировано другим…

— Я вспомнила…

— Что вы вспомнили?

— О чем хотела поговорить.

— Прекрасно! Я вас слушаю!

У него было внимательное лицо и локти на столе.

— Я… кажется… очень давно люблю… одного человека…

— Любите? Это же прекрасно! Я так вам завидую!

— Но… мы не сможем… Он давно женат, и вообще…

— Вы уверены, что любите его? Знаете, женщины часто начинают фантазировать на тему мужчины, который становится для них недоступен.

— Я… уверена…

— Тогда слушаю вас дальше.

— Я никогда ему этого не говорила. Он не знал об этом…

— А сейчас вы не хотите разрушать его жизнь?

— Не знаю, — все открылось так быстро. Наташа не успела подумать о личной жизни Витьки Яковлева. — Ничего не знаю…

— Вы страдаете от того, что не можете быть с ним вместе?

— Нет… Я не рассчитываю на это… Нет никаких шансов… Просто мне надо было это сказать вслух… Может быть, мне станет понятнее, как жить дальше…

Ах, как стало светло, легко и горько…

Леонид улыбался, хотя его улыбка сменила цветовой регистр, приобрела меланхолическую тональность.

— Знаете, Наташа, я мог бы сейчас поговорить с вами как психолог… Есть вполне отработанные методики… Только в данном случае все это мне кажется игрой…

— Мне не нужен ваш психологический совет, мне нужно было видеть, как вы улыбаетесь.

— Да, улыбаюсь я действительно устрашающе… Иногда приходится объяснять, что это у меня так устроено лицо, есть определенная мышечная предрасположенность…

— Да бросьте вы, Леонид! У вас стопроцентная характерная предрасположенность! Вы улыбаетесь потому, что вы такой неземной человек!

— Правда? Вы считаете, что я неземной? — он развеселился. — Ну, если это говорите вы… Я готов…

— А почему у вас нет девушки?

Леонид вслушался в вопрос, пожал плечами.

— Вот именно потому, что я, как вы заметили, неземной. У меня очень сложный случай… Не скажу, что я книжный червь, хотя это тоже осложняет отношения с девушками… Беда в другом. Я, видите ли, абсолютно нелеп и бездарен… не перебивайте меня… бездарен в совместной жизни… Я плохо приспособлен к реалиям, хотя это не значит, что я не умею заплатить за квартиру. Умею и могу заработать. У меня есть квартира в центре, хоть и доставшаяся мне по наследству, есть пустой, но крепкий гараж… Моя неадекватность имеет другой характер… Как вам сказать… Я не живу этим миром, дорогами, бензином, очередями. То есть я с этим успешно мирюсь и даже добился кое-каких благ, но женщин очень скоро начинает раздражать то, что со мной нельзя, например, обсудить сериал. Или поругать погоду. Или поскандалить с дворником…

— Неужели вы не встречали романтических девушек?

— Встречал. Но два аутиста-романтика в одном доме — это слишком. Даже романтичные девушки это понимали…

— Но…

— У меня был долгий роман с одной дамой, очень состоятельной и волевой. Кажется, под ее присмотром я исправился, начал носить нужные рубашки, подчинялся режиму дня. Но она была суха для меня, а я для нее — слишком воздушен… Мы, конечно, расстались… Так что мой идеал — женщина с железной волей и душой ребенка-выдумщика — еще не со мной.

— Получается, что мы с вами одинокие?

— Ну, я не стал бы так категорично… Мы пока не нашли…

Он не кокетничал, не давал Наташе повода примерить себя на роль его подруги. Это было красиво и печально. Они даже заказали себе еще кофе.

Новая девушка была хорошенькой, коротконогой и трогательно серьезной.

— Здравствуйте, — сказала она Лене. — Меня зовут Галя К.

— Меня зовут Лена И., — сообщила Лена без особого энтузиазма. Если бы эта Галя К. была не такой кареглазой, такой смуглой, черноволосой, было бы проще. Чуть-чуть успокаивала ее низкая попа, очень характерная для южных девушек, но, поразмыслив немного, Лена поняла, что Сергей и тут выбрал оптимальный для себя вариант.

На экране ноги не видны, а в жизни эта дева аккурат придется Сергею под мышку. Для общения самый удобный размер.

— Вы не скажете, где здесь можно загримироваться?

— Где угодно.

Галя справедливо решила, что ее оскорбили, и удалилась.

Очень скоро примчался Сергей.

— Слушай, — зашептал он. — Я понимаю, что у тебя сегодня сложный день, но зачем же обижать хорошего человека?

— Откуда я знаю, что она хороший человек?

— Я тебе говорю! Лена, пожалуйста! Я должен сегодня записать с ней программу!

— Ах, вы уже сразу программу записываете? Без проб? Без сценария?

— Я уже пробовал. Сценарий тоже есть, она сама написала.

От всего этого стало совсем гадко. Так гадко, так муторно, что Лена даже не захотела оставаться, чтобы помогать этой милой девушке взбираться на вершину жизни.

— Сергей, я лучше уйду…

— Куда? А Галя?

— Мне лучше не видеть эту Галю.

— Да, блин, в чем дело? Я продюсер, понимаешь? Я же не могу всю жизнь положить на тебя одну? Я должен и других открывать!

— А, так это ты меня открыл?

— Слушай, хватит! Возьми себя в руки, в конце концов!

— Я ухожу.

Он что-то пылко объяснял, призывал к ответственности. Потом отстал, хлопнул дверью.

Лена вышла на улицу.

— О! Ты уже? — это видеоинженер Коленька. Он курил и ловил языком снежинки. — Что так рано? Еще и полночи нет?

— Я хочу больше никогда сюда не возвращаться.

— Как же так? После всего того, что мы с тобой намонтировали?

— Я все. Устала… Я живой человек…

— Это ты по поводу новой девочки твоего Сергея напрягаешься?

— Новой КОГО?

— Ну, — Коленька пожал плечами. — Не знаю, если ты так реагируешь на невинные формулировки… Может, тебе действительно надо выспаться? Я говорю — не из-за новой ли протеже Сергея Игоревича Сидорова ты сейчас так плохо выглядишь?

— Не добавляй. Я себя и так чувствую полным г.

— Зря! — он весело выпустил дымок.

Лена его уже хорошо знала. За столько лет успела выучить все его интонации, мины.

— Что ты хочешь сказать?

— Я? Ничего!

— Скажи! Пожалуйста!

— Я-то скажу, а потом сам буду чувствовать себя полным г…

— Пожалуйста!

— Ладно. Я видел ее пробы.

— Видел? И что??

— Так себе. Ничего особенного.

— Ну, как же… — Лена разволновалась. — Объясни! Объясни с самого начала!

— А чего тут объяснять? Девка неглупая, симпатичная, опыт есть, сценарии пишет, на монтаже сидит, не пьет, не курит.

Лена грустно кивала. Конечно, она хороша, это и следовало доказать. Только где же тут то самое — ничего особенного? Когда он выдаст ее маленькую страшную тайну? Может быть, она картавит? Или заикается?

— Только ты круче!

— Я? Почему?

— Ну, откуда же я это знаю? Знал бы, пользовался… Просто ты звезда, а она нет. Такие вещи не объясняются.

Лена постаралась сохранить невозмутимость, но было сложно. Такое сумасшедшее признание…

— Сергей собирается ею заняться. Так что через полгода она тоже будет звездой. Ты же знаешь, я к этим вещам отношусь спокойно, я не такая дура, просто…

— Да не будет она через полгода! Тем более, если Сергей ею займется! Вот если бы она была рыбой, тогда его талант был бы к месту!

Мимо проскользили веселые хлопцы в куртках с перышками на плечах. Пьяненькие, громкие хулиганы, которые всегда рады сообщить всей улице о том, что у них выдался славный денек и они уже с утра насосались пивка под «Сектор Газа».

— А я вас знаю, девушка! — проорал один, остальные обернулись, гоготнули жеребячьими голосами. — А в телевизоре вы лучше!

— Вот тагилы! — ласково сообщил видеоинженер, провожая их струйкой дыма. — И как только природа такое допускает!.. Хотя я тебе должен сказать, что выглядишь ты действительно паскудно. Я бы на твоем месте сменил прическу или мужа.

— Понимаешь, я увидела этот ноутбук чертов, открытый, как будто приглашающий… Я, наверное, сама виновата.

— Это не ты виновата. Это виновато общество, которое до такой степени зашугало бабу! Она, видите ли, испытывает муки совести из-за того, что влезла в почту мужа и нашла там письма от любовницы!

— Сергей сказал, что она не любовница. Что это — единственное письмо, и прислала она его несколько лет назад. Ровненько перед нашей свадьбой.

— Ну, ты подумай! — Ирочка возмущенно закурила. — Какая гнида! Прислать мужику накануне свадьбы напоминание о том, как они трахались когда-то! Нет, Ленка, надо нанимать киллера! Пока эта сучка окончательно не испортила тебе характер! Такое прощать нельзя!

— А сегодня он привел новую девушку.

— Куда привел?

— В телекомпанию.

— Фу, я уже испугалась, что домой привел! Мой братец и не такое может!

— Он привел ее на телек и носится с ней, как сумасшедший. Хочет еще одну программу.

— И еще одну подстилку.

— Самое ужасное, что я не должна возмущаться!

— Это почему это?

— Потому, что Сергей имеет право работать с тем, с кем считает нужным работать. Понимаешь — это моя проблема. Вернее, проблема совместной работы! Если бы мы встречались дома только вечером, я и знать бы не знала об этой Гале.

— Успокойся, ты и так не знаешь. Думаю, они уже успели перепихнуться…

— Ирка!

— ...и не один раз!

Лена уныло тянула чай через трубочку. Жизнь казалась такой бесцветной, как этот чай. Даже хуже.

— Ты бы ревновала на моем месте?

— Кого к кому?

— Того, кто претендует на твое место, к тому, кто рядом с тобой?

— Смотря как претендует. И на какое место. Вообще, конечно, я бы эту барышню завернула на первой секунде. Я не люблю прикидываться порядочной.

— Да, это правда.

— Пойми, Ленка, вы обе боретесь за выживание! Если вас столкнуло на одной тропе, и ты поняла, что девушка собирается подкормиться на твоем поле, значит надо выбирать! Или ты ее, или она тебя! А вот эти все интеллигентские штучки — «я не должна мешать», «они имеют право» — ведут в полную задницу! Вот посмотришь, он целиком займется этой девкой, а ты останешься одна, и что? Будешь объяснять сама себе на помойке, почему ты не устроила скандал и не выгнала эту кобылу в самом начале?

— Не умею я так…

— Ну и идиотка!

Потом пришла Наташа. Она была лиричная и спокойная. То есть она всегда была лиричная и спокойная, но сегодня как-то особенно.

— Я определилась, — так она ответила на все тридцать три вопроса, высыпанных на нее с порога.

— С чем ты определилась?

— Сама с собой.

— А в чем именно ты сама с собой определилась?

— В смысле жизни.

— И в чем теперь смысл?

— В том же, в чем и был.

— И что? Что-то изменилось?

— Нет.

— А какой смысл тогда определяться?

— Чтобы что-то изменилось.

Ирочка выругалась, даже попыталась поддать Наташке ногой, но та уплыла в другую комнату, странная и как будто ставшая выше на пару сантиметров.

— Ленка, ты у нас терпеливая, добрая… Объясни, что это такое с Наташей. Я, видимо, очень черствый человек! Я не успеваю за вашим духовным совершенством!

А Лена и сама не понимала. И даже представить не могла, что вот уже несколько часов, как Наташа навела идеальный порядок в своей голове и в своем сердце. И даже во всех предсердиях и желудочках. Она больше не ненавидела Яковлева, муку всей жизни, гнойник, отравлявший, нывший, истекавший смертельными обидами многие годы. Теперь все было чисто, заштопано, и на месте кровавого рубца остались только воспоминания-статистика: учились, разговаривали, виделись. Такие воспоминания были безвредны, даже целительны. А любовь, с которой она определилась, озвучила и отпустила, вырвалась наконец из болезненных пленок памяти и поблескивала себе где-то под потолком, не вступая в контакт с реальными и отвратительными фактами жизни. Поблескивала, прощалась, но не уходила. Но это уже можно было пережить. Настроиться на благородное, красивое отмирание любви легче, чем бороться с ней, недобитой, непонятной, полузадушенной, но очень буйной…

Люблю тебя. До свидания тебе. В целом, ты был хорошим человеком. Очень хорошим человеком… Самым лучшим человеком, но так странно получилось…

— Пока ты, Наташка, где-то просветлялась, мы тут в одиночку боролись с любовницами моего брата! И любовницы пока побеждают! Конечно, тебе все равно, что с нами происходит, отчего мы страдаем, но вдруг ты решишь выслушать…

Ирочка вошла, уселась, забросила ногу за ногу, закурила новую сигарету.

— Короче. Надо найти адрес Яковлева.

Тонкий, убийственно нежный реквием по любви, до сих пор звучавший в Наташиной плазме, вдруг дал петуха, как плохая кассета.

Господи! Как? Как они додумались до Яковлева? Почему сегодня? Почему много лет они его не вспоминали, а сегодня, сейчас, в момент ее, Наташи, медитации, в момент ее прощания с тем же самым Яковлевым, они вдруг его вспомнили!!

Почему не неделей позже, когда будет уже все равно, когда она совершенно честно его забудет?

— Надо найти его жену, всеми любимую Олю Курлову, и хорошенько закатать ее в асфальт. И за борт ее, в набежавшую волну! В Комсомольское озеро! А Яковлева, скотину, следом, чтоб знал, как за женой смотреть надо! Хорошо, Наташка, что у тебя с ним тогда не получилось. Если рядом с ним так осучеваешь, во что бы ты превратилась года через три?

Наташа была вынуждена опуститься на стул. Возвращение ненависти оказалось очень болезненной процедурой. Она даже сжала пальцами переносицу, так хлынуло черное в аккуратные коридорчики ее разума.

— Ты чего? — Ирочка привстала, похлопала Наташу по спине. — Голова закружилась?

Наташа неопределенно махнула рукой.

В телевизоре что-то говорил бывший «взглядовец» Любимов, ставший очень рыхлым и вальяжным.

— Я не знаю его адреса! — сказала Наташа, возвращаясь в себя. — Я не хочу знать его адрес. Я ненавижу его так, что лучше мне не показывать его адрес…

— Ну, вот! — констатировала Ирочка, всмотревшись в подругу. — Вот мы и пришли в себя! А я уже испугалась!

Лена набрала дом. Никто не отвечает. Да и с чего бы? Сергей никогда так рано не появлялся. Но если раньше его отсутствие казалось нормой, хоть и не слишком популярной, то сейчас оно приобрело омерзительный оттенок измены. И никуда от этого не деться.

— У тебя все нормально? — Ирочка прищурилась, откинулась на спинку.

Конечно, у Наташки всегда что-то было ненормально. Такой человек. Невезучий. И тут же мысли Ирочки оттолкнулись от формулировки «невезучий» и ласточкой полетели в ее собственную, Ирочкину, действительность. Завтра съемки в кино. И послезавтра тоже. А потом, как призналась дама гримерша, ей наверняка предложат еще какую-нибудь роль, может быть, и главную. Хорошо! Интересно! С высоты этого удовольствия Ирочка еще раз взглянула на Наташу, и та показалась ей такой жалкой, несчастной, просто ужас…

— Ничего, — Ирочка кивнула сама себе. — Ничего! Мы еще всем покажем! Мы еще!.. Вот завтра Ромка приедет, и тогда! Мы еще, Наташка, за тебя поборемся! Мы еще сделаем тебя нормальной, счастливой, красивой бабой! И Ромка меня поддержит, вот увидишь!

Как Ромка мог помочь Наташе — никто не спрашивал. Понятно, что никак не мог. Но вот Ирочке вдруг стало еще приятнее и радостнее, она как-то неожиданно для себя поняла, что дико соскучилась по своему экзотическому мужу. И вот завтра он приедет. И можно будет взять его на съемки и показать режиссеру, и тогда Ромке тоже перепадет ролишка. Он, конечно, довольно деревянный товарищ, но зато красавец, каких свет не видывал. Значит, имеет все шансы стать звездой. Брэд Пит тоже не кажется слишком умным, зато привлекательный, и пожалуйста — звезда с многотысячными гонорарами.

А Наташе, когда она услышала сладкое Ирочкино «Ромка приедет и тогда…», сделалось дурно. Непонятно почему, просто какой-то приступ ужаса…

Она сорвалась с места и помчалась в уборную, где зависла, дрожа и корчась в желудочных конвульсиях, над унитазом.

Такого с ней раньше не случалось. То есть ей не раз бывало плохо — каждому когда-нибудь бывает так плохо, что он зависает над унитазом. Но сегодня Наташина хворь не имела пищевого подтекста, интоксикацией здесь и не пахло. Ей было плохо в целом, причем плохо настолько, что организм на грани шока сам бросился выводить яды. А ядов-то и не было. Яд был в Наташиной голове…

Потом она выбралась в коридор и стащила телефон, вернулась с ним к унитазу.

— Леонид?

— Да…

Голос чуть-чуть удивленный. Все-таки они не так давно расстались, пожелали друг другу спокойной ночи…

— Я вас обманула.

— Да? В чем?

— Я ненавижу этого человека! Я готова сделать что-нибудь ужасное, чтобы его не стало! Он испортил мне жизнь! Пожалуйста, остановите меня! Я не знаю, что со мной происходит, понимаете? Я не стала бы звонить, но то, что со мной сейчас происходит…

— Секундочку… Мы о каком человеке говорим?

Наташа вдохнула и не нашлась с ответом. О каком человеке? Ему напомнить? Но… Дурацкая ситуация.

Дура! Дура, идиотка!

— Наташа?

Судя по голосу, улыбается. Как обычно.

Леонид… Это какой-то кошмар… Я так жалею, что позвонила… Это какая-то глупость… Такая глупость…

— Это не глупость. Я вас знаю, поэтому можете не объяснять. Просто скажите мне… вы хотите, чтобы я приехал?

Наташа не сразу поняла. Помолчала, потом переспросила:

— Что?

— Я готов приехать!

О, Господи! Неужели она наворотила столько дел, что сейчас есть один способ разобраться с ними — приехать? Или, может быть, Леонид решил, что она иначе не отстанет? Не успокоится? Вдруг со стороны все это выглядит дешевым домогательством, и Леонид махнул рукой на собственные установки, на воспитание и приедет сейчас, чтобы успокоить эту ненормальную истеричку?

— Я не знаю…

— Не волнуйтесь, со мной не придется возиться! Я просто развеюсь, куплю минеральной, увижу вас, вы мне расскажете то, что не сказали днем, потом я уеду. Это займет ровно столько времени, сколько вы захотите говорить, плюс две минуты на то, чтобы я вошел-вышел в дверь.

— Ну…

— Какой адрес?

— Адрес…

Наташа выглянула в зал и слабым голосом спросила Ирочку про адрес, про точный, с номерами. Ирочка, мягко говоря, несколько удивилась тому, что в ее доме без спросу назначают свидание. И кто? Наташка? Но адрес сказала.

— Кто он?

— Кто?

— Чувак, с которым ты сейчас договаривалась?

— Я не договаривалась, он сам решил приехать на пятнадцать минут, поговорить…

— Ага, конечно! — Ирочка, как обычно, ревновала. Только непонятно что: квартиру или подругу. — Только учти! В спальню я вас не пущу! Кого попало — не пущу!

— Ирка!

— Я не против, но в спальню не пущу! Неизвестно, что это за хрен, где он полчаса назад валялся, в каком сифилятнике! Трахаться идите на лестницу!

Наташа молча встала, вышла в коридор.

— Ира! Ну, зачем ты так? — Лена вытянула шею, пытаясь заглянуть в дверную щель. — Нельзя было не говорить всего этого?

— А что я такого сказала? Что-то не так? Я не права?

— Она уходит!

— И слава Богу!

— Ира! Останови ее!

— Да пошли вы все!

Теперь встала Лена. Она, правда, удалялась не так стремительно, как бы давала Ирочке шанс одуматься. Но та и не думала им воспользоваться. Она развалилась в кресле, сосредоточенно и деловито ковыряла ногтем заусенец…

Они все стали такими нервными, злыми, уставшими.

Глава 5

Утром, согревая пальцы дыханием, Наташа еще раз набрала Леонида. Вчера набрала, как только дотопала домой, хотела отменить встречу, но не успела. Леонид уже ушел, о чем Наташе удивленно, но довольно радостно сообщила его мама. Потом звонить было поздно. Утром — рано. А вот сейчас, в девять, уже можно. Наташа прикинула и так, и эдак, и все равно получалось, что Леонид уже проснулся.

— Алло, здравствуйте! Можно ли услышать Леонида?

— А это вы вчера звонили, да? — это его мама.

— Да, я.

— Ой, девочка, милая! Так он еще не вернулся!

Вот тут в голосе мамы добавилось радости, даже восторга.

— Он вчера позвонил мне и сказал, что домой не приедет, чтобы я не ждала его, чтобы ложилась спать! Я просто не могу уснуть, если не знаю, где он, понимаете? Он уже взрослый мужчина, понимаю, но для меня он все равно ребенок… Так вот он позвонил и сказал, что не придет домой ночевать!

Наташа тупо хлопала ресницами. И со свистом дышала в трубку, на морозе по-другому дышать не получалось.

— С ним… все в порядке?

— Да-да, не волнуйтесь! Просто он остался у какой-то девушки! Он, конечно, этого не сказал, но я же чувствую! Я так рада! Может быть, он женится, наконец! Ему тридцать два года, а он у меня до сих пор в холостяках! А мне внуков так хочется! Я уже на пенсии, мне надо чем-то заниматься…

— Да, это очень… очень…

— Вы попробуйте позвонить ему через два часа, он уже должен вернуться!

— Спасибо. До свидания.

— До свидания! Заходите к нам! Я очень люблю гостей, пеку замечательные пироги!

Наташа вернулась к своим цветам и долго стояла, глядя в развороченную сердцевину хризантемы.

Абсолютно очевидно, что он остался у Ирочки. Приехал по указанному адресу, увидел эту… И остался. Что можно испытать в такой ситуации? Ничего, кроме недоумения. Комок нелепости. И стыдно-то как! Господи, как стыдно и нелепо!

— Эй! Натаха! Будешь греться?

Дамы-коллеги блестели глазами, кивали, хихикали. Приглашали и знали, что откажется. Но приглашали не потому, что так принято, и пить одним неприлично. Им было интересно посмотреть, как она снова откажется.

— Буду, — сказала Наташа.

И дамы охнули. Чего-чего? Будет?

Наташа подошла, взяла из чьей-то руки стаканчик со слабым следом губной помады и опрокинула в себя то, что там плескалось.

Дамы напряженно молчали.

Они даже не успели предложить по второй. Наташа отошла, зависла над своими цветами.

— Слышь? Выпила!

— Ага! Даже не поморщилась!

— Случилось чего?

— А чего у нее может случиться? Просто выпить захотела!

— Зырь, шатается!

— Да не! Танцует!

— Че ты, блин? С чего это ей танцевать?

— Ну, говорю тебе танцует!

Наташа действительно танцевала, дергалась в такт какой-то внутренней музыке, взмахивала руками, изгибалась. Средь бела дня, в слоеных одежках и среди цветов это выглядело очень странно. Даже болезненно. Во всяком случае, дамы-коллеги помозговали и решили Натахе больше не наливать.

— Ира?

— Ну…

— Это Наташа.

— Ну, узнала…

— Леонид у тебя?

— …И что?

— У тебя?

— Ну, у меня…

— А как так получилось, Ира?

— Что «так получилось»?

— Что он остался?

— Вот, блин… А почему он не должен был оставаться? У тебя с ним любовь?

— А у тебя?

— У меня с ним секс!

Трубка замолчала. Ирочка на секунду пожалела, что не сдержалась. Можно ведь было как-то мягче… А можно было вообще не говорить… Глупости! С какой стати скрывать то, что все равно станет очевидным? Вполне вероятно, что они с Леонидом еще пересекутся пару раз и тогда, возможно, снова займутся сексом, так что все равно все будут знать…

Наташа повесила трубку.

— Ну и дура! — сказала Ирочка телефону и выбралась из туалета.

Дура Наташка! Полная дура! Надо же быть такой кобылой? Ни себе, ни людям! Да если бы она сказала, что этот мужик ей нужен, разве Ирочка стала бы покушаться? Но даже если бы и покусилась… Леонид — человек взрослый, понимает, что делает! Если бы Наташка была ему минимально дорога, он бы вчера не купился на Ирочкину провокацию…

А вчера она просто сказала ему, впустив в коридор:

— Я не знаю, о чем вы договаривались с Наташкой, но она ушла. А я здесь. И я собираюсь заняться с вами сексом.

Потом были полчаса каких-то изощренных, замысловатых текстов, долгих взглядов, попыток отшутиться или объясниться, и вдруг все разом завершилось в спальне.

И вот сейчас этот человек, улыбчивый, словоохотливый, по сути очень малознакомый, лежит в ее постели и выглядит вполне уверенным в завтрашнем дне.

— Собирайся! — сказала Ирочка.

— Куда?

— Домой!

— А если бы я предложил тебе себя в помощники по хозяйству? Оставь меня! Я прекрасно готовлю и мою посуду.

Вот идиот!

— В любое время может вернуться мой муж! Собирайся!

По лицу Леонида промчалась тень. Ирочка даже поморщилась — можно подумать, он не знал, что у нее есть муж! Сам ведь когда-то в больнице у переломанной Наташки «отзеркаливал» его!

— Да, конечно!

Он встал, начал шарить вокруг, искал одежду. Ирочка не любила этот момент взаимоотношений. Ей хотелось, чтобы она засыпала, потом просыпалась, а кавалера уже не было. И никаких его следов не было. Никаких запахов, волосинок, пятен, вмятин на белье. Но так почему-то никогда не получалось.

Снова зазвонил телефон. Ирочка встрепенулась, гордо выдвинула вперед подбородок, сказала в трубку:

— Наташка?

И вышла.

А Леонид остался, опустил руку вниз, начал исследовать пол, а второй рукой по-прежнему придерживал на себе одеяло. Одежда никак не находилось, пришлось наклониться, повиснуть вниз головой, увидеть все то, что было горками навалено под Ирочкиной кроватью.

Там был всякий мусор.

И у Леонида в голове тоже был мусор. Было тягуче-тревожно и как-то слегка грязновато в его голове… И он все пытался понять, совершил он ошибку, оставшись здесь, или нет…

А потом Леонид услышал звук. То ли хрип звериный, то ли ветра вой. Звук был такой нереальный, что ждать повторения он не стал. Как был в одеяле, так и рванул.

Ирочка сидела на табуретке, низко голову наклоня. Трубка валялась рядом. Было такое ощущение, что Ирочку только что убили и вот-вот из ее разверстого рта хлынет кровища.

— Ира?

Она булькнула что-то, качнула вялой головой.

— Что случилось, Ира?

— А-аа…

— Пожалуйста, скажи, что случилось!

Ирочка завыла, глядя в пол безумными глазами. Потом пятерней с размаху ударила свое лицо и дожала кожу ногтями.

— Что случилось?? Ира??

— Они разбились…

— Господи… Кто разбился?

— Ромка… Рома… Они… насмерть… ночью… Из Москвы…

Ирочка выла и раскачивалась, и сжимала маникюром лоб.

— Ира! Послушай меня! Ты должна сейчас успокоиться! Слышишь? Успокоиться!

— Они ехали из Москвы!.. Они разбились!.. Я ему говорила, чтобы не гонял!.. Я ему говорила, сволочи!!!

— Ира!! Ира!!!

— А он убил Ромку! Ромку моего! Ромочку убил!!! Моего любимого Ромку он убил! Убил его!!

— Ира! Давай сейчас ты на секунду успокоишься! Просто на секунду успокойся, подумай о том, что тебе сейчас надо сделать! Тебе нельзя раскисать, слышишь? Ира!

— Он умер! Они умерли! Сказали, что они сразу умерли! Насмерть!

— Ира! Встань! Держись за меня! Давай пройдемся чуть-чуть! Тебе нельзя сидеть! Ира!

— Нет, это невозможно! Он такой красивый! Как он может умереть? Как это допустили?

— Где у тебя обувь? Скажи, где твоя обувь и одежда?

— Он меня так любил! Я так его любила! Они разбились насмерть! Мой Рома у-мер! У-мер!!

И вдруг она сорвалась с места и всем телом налетела на кухонный шкафчик. И через секунду кромсала себе запястья ножом…

И все это было похоже на странную кулинарную затею. Удар, еще удар.

А еще через секунду Леонид держал Ирочку на руках, сворачивал ее, невероятным усилием, чуть ли не плечом пережимая ее глупые вены. Ирочка брыкалась, визжала диким поросячьим голосом и все пыталась как-то себе навредить.

Он вызывал «скорую», не выпуская буйную подружку из рук. Стягивал ее алую кожу наволочкой, которую рвал зубами. Головой и лбом отражал ее улары, сжимал ее, держал на весу и умудрялся как-то бинтовать.

Приехала помощь, но отпустить Ирочку не получилось: она орала, била кулаками стены, норовила уползти и содрать лохматые повязки. Поэтому Леонид сделал всего один короткий антракт — нашел и натянул брюки. А потом — босиком по ступенькам и снегу — понес Ирочку на руках вниз, в машину.

Глава 6

Ирочка докурила одну сигарету, тут же сунула в зубы вторую. Она не мылась, не ела, не пила, не спала, не красилась, не думала, не говорила. Все прекратилось, любые процессы. В больнице к ней приставили психолога, потом этого психолога сменили на Леонида, и, судя по всему, хлопотал о такой рокировке сам Леонид. Она профункционировала два дня на голой биологии — разум отключился. Сколько ни пытался Леонид выйти с ней на связь, как ни улыбался, как ни гладил по голове, как ни протирал салфетками ее дрожащую сонную артерию и виски — она молчала.

Потом было странное утро похорон, ее забрали из больницы — Наташка, Ленка, Леонид, Сергей… Говорили с ней. Девчонки кое-как отмыли ее, хотя встал вопрос, чистить ли ей зубы. Пока вопрос стоял, Наташа взяла щетку, прижала голову Ирочки к плечу и аккуратно, как двухлетнему ребенку, почистила ей зубы…

Потом Ирочка начала курить — и это был признак оживления. Она сидела на табуретке, рядом, на столе, все так же валялась телефонная трубка… А вокруг тихо говорили, суетились.

— Я поеду с вами.

— Ничего, Лень, мы справимся! — Лена ледяными пальцами собирала кровь с кухонной плитки. Кровь засохла, отходила кусочками.

— Я отменил все встречи, все работы… Я уже не могу ее оставить, понимаете?

Вошла Наташа с охапкой одежды, бросила ее на стол. На Леонида не смотрела.

— Надо ее одеть. Что лучше — шубу или пальто?

— Не знаю, — пожала плечами Лена. — На кладбище холодно будет… Шубу…

— Куртку! — прохрипела Ирочка.

— Что? — вскочили вокруг. — Что ты сказала?

— Куртку Ромкину! И джинсы… Ромкины…

Лена посмотрела на Наташу, на Леонида. Леонид кивнул: если хочет Ромкину куртку, значит, надо ей найти Ромкину куртку…

Потом позвонил Сергей, велел выходить, время.

Лена вела Ирочку под руку, Леонид отстал, пристроился к Наташе.

— Наташа…

Она не реагировала.

— Я чувствую какой-то странный дискомфорт… В отношении вас, понимаете? Так быстро получилось с Ирой… Причем я ведь не такой, как бы смешно ни звучало… Просто я увидел ее и… как вам сказать… заполыхало… Ну, это, конечно, мои личные проблемы, только я хотел бы, чтобы вы простили меня за те неловкости и недосказанности, которые возникали… Мы ведь почти стали друзьями, причем очень хорошими друзьями!

— А почему я должна на вас сердиться? — холодно поинтересовались Наташа.

Спина Ирочки впереди была худой, скрюченной, а старая спортивная куртка усугубляла горечь изображения.

— Ну, как же… Ира — ваша подруга! И тут вдруг появляюсь я и компрометирую вашу подругу! Но, поверьте, я не хотел этой двусмысленности! Более того, если бы я знал, что Ира замужем… Я видел ее мужа — тогда, на занятиях в больнице, помните? Но с тех пор прошло много времени, и она смотрела на меня так, как замужние не смотрят! Но я не хочу обвинить ее в похотливости, она великолепная. Именно поэтому я пал к ее ногам… И раз уж так случилось, раз я стал свидетелем такого горя… Я готов идти с ней до конца… Если только она позволит мне быть рядом с ней. Поэтому и прошу вас понять, что мое отношение к вашей подруге очень серьезное…

Наташа устало улыбнулась. Сумасшедший идиот… Он думает, что она переживает за свою подругу.

— И вы простите меня, Леонид.

— За что?

— За то, что я хуже, чем вы думаете. Мне все равно, что делается с Ирой… Было все равно, сейчас мне так больно и так ее жалко, что я готова простить ей все, что угодно… Я… Мне вас… Я вас ревновала, понимаете?

— Меня?

— Да. Вы мне понравились. Даже не так… Мне с вами хотелось говорить… Мне с вами было спокойно…

— Но ведь мы можем продолжать с вами говорить! Ведь я же готов делать так, чтобы вам было спокойно! Мое доброе, уважительное отношение к вам нисколько не изменилось! Я по-прежнему настаиваю на том, что вы — чудесный человек, заслуживающий самого лучшего! Как я могу доказать вам свою преданность?

— Не знаю… Сделайте так, чтобы Ирка пришла в себя. Мне страшно видеть ее такой…

Леонид помрачнел:

— Мне тоже. Я стараюсь…

Странно, конечно, началась весна. С кладбища. Как будто нельзя было выбрать другую мизансцену. А то ведь голые деревья, вороны, снег, пупырчатый, грязный, и много молчаливых людей. А в воздухе — тонкий, ультракороткий звук «и-и-ии-и» — молчаливые люди рыдают.

Такому количеству фотомоделей и фриков позавидовал бы любой клуб. Красивые, тонкие, ладно перехваченные ремнями, одетые в черное, но в какое черное! Это черное не было траурным, оно было кокетливым, вызывающим, винтажным, гламурным, но другого черного у этих людей не было. К тому же лица у них по-настоящему опухли от слез, а носы, прикрытые фигурными очками, были до красноты истерты платками.

— Откуда эта актеров стольки? — шептались любопытные тетушки на периферии толпы. — Глядзиця, Иванауна! И вон з телевизара дзеука! Диктар наш извесны…

— Дык этыя, которые разбились, аны ж актерами были. Так вот к ним ихныя сослуживцы из Москвы и приехали. Они ж, пакойники, из Москвы ехали, ноччу… Ну, вы же знаете, Михайловна, как они сейчас гоняюць? Вот и расшиблися! Так добра ж расшиблися! Гробы так и не раскрывали! Маци — и тая не видела! Так и пахаронюць…

— Ай, матка родная… А скольки ж им лет было?

— Дык маладыя саусем. Ци то дваццаць, ци то трыццаць.

— Ой, святы Божа… А маци дзе?

— А вон, глядзиця… Вон жэншчына такая красивая, у платке…

— Што плача?

— Ну, з мужчинам разам! Вон, ен яе за локци трымае!

— А, вижу… Во, убиваецца…

— А то ж… Родненьки сыночак…

— А други из им, што разбиуся, гэта хто?

— А друг, за рулем быу. Тожа малады хлопец, не жанаты. Во панакупляюць сабе этыя машины и ганяюць, што дурныя!

— А той перши хлопчык жанаты?

— Да, жанаты. Вон яго жана… Курыць. Яны ж, Михайловна, усе умныя стали, усе кураць!

— А што такая страшная? Худая, белая… Глаза якия, посматрыце, Иванауна! Сухия ж глаза! Не плачыть! Можа, яна рада?

— А руки якия, бачыли? Забинтаваныя руки, наркаманка мо? Што робицца, я не знаю…

Потом гробы начали опускать вниз. Работники кладбища багровели под их тяжестью, пыхтели, и было видно, что они колоссальным усилием воли сдерживают себя, чтобы не разразиться матом.

Люди качнулись вперед и завыли.

Сергей закурил и отошел в сторону, там ему было легче — с мобильным наедине.

Наташа взяла Лену за руку, хотела взять за руку и Анжелку, которая тоже поехала на кладбище, но Анжелка, раскрыв рот, смотрела на заезжую фотомодель.

Леонид подошел к очумевшей, дикой, лохматой Ирочке и положил руку ей на плечо.

Ирочка обернулась, посмотрела пустыми, холодными глазами.

— Ир, ты должна держаться.

— Для чего? — спросила она.

— Для того, что у тебя впереди огромная жизнь!

— На хрена?

— У тебя будет работа, семья, дети.

— На хрена?

— Ты все, что осталось у Роминых родителей! Хотя бы ради них сейчас!

— Я? Все что у них осталось?

— Да, Ира. Ничего другого от их сына не осталось…

— Ничего другого?

Ирочка закурила и медленно двинулась в сторону родителей.

Она не видела их несколько месяцев… На Новый год в последний раз, когда Ромка раздавал подарки.

И столько же не разговаривали.

— Роза Наумовна.

Роза Наумовна за два дня состарилась до предела — морщины и горькие влажные от слез складки были даже на губах. От Ивана Ивановича сильно пахло лекарствами и алкоголем.

— Роза Наумовна.

Она с трудом оторвала взгляд от горки рыжей земли, которую сейчас затейливо покрывали цветами.

— Нет моего мальчика… Мальчика… Нет больше моего мальчика… Нет больше…

— Есть ваш мальчик, Роза Наумовна…

— Он умер… Как он мог умереть? За что? Почему он умер, Ира? Почему все остальные живы, а он умер?

— Роза Наумовна! Он с нами…

— Роза, прошу тебя! — Иван Иванович подхватил жену, которая начала клониться вниз. — Прошу тебя, Роза…

— Никого не осталось… Его не осталось… Я не хочу жить… Я так не хочу жить… Я должна остаться вместе с моим мальчиком.

— Роза Наумовна! — Ирочка смазала слезы, дождь, другие жидкости, горевшие на лице. — Роза Наумовна! Он оставил кое-что! Для вас и для меня! Он будет с нами!

— Ира! Что ты говоришь, Ира! Она и так на грани безумия! Прошу тебя! — Иван Иванович пытался собрать рассыпавшуюся Розу Наумовну. — Пожалуйста! Не говори ей ничего о нем!

— Роза Наумовна! — Ирочка прижала холодные, грязные ладони к ее измятым щекам. — Роза Наумовна! У меня будет ребенок! У нас с Ромой будет ребенок! Он успел оставить ребенка! Скоро у нас будет другой Рома! Его ребенок! Слышите?

Роза Наумовна взглянула, наконец, в ее глаза. Своими круглыми, сумасшедшими, красными, такими изболевшимися, что хотелось кричать, глазами.

— Рома? Мой мальчик?

— Да, Роза Наумовна! — Ирочка рыдала как белуга, с трудом выговаривая слова, гладила себя по животу. — Вот здесь он! Здесь! Он умер, но он остался! Он с нами!

Иван Иванович, раскрыв побелевшие ресницы, пялился на Ирочкину руку. На то место, по которому эта рука кружилась, и где прятался их сын, который, конечно, не мог умереть. Дети не умирают...

— Ирка!!! Ты чокнутая!!! Ты больная!!!

Лена кружилась по комнате, терла лицо руками.

— Как ты могла такое сказать??? Как??? Ты хоть понимаешь, что им придется теперь терять его дважды?

— Почему? — Ирочка курила, а на ее носу висела капля. Давно висела. Ирочка ее не замечала. Плакалось уже как-то совсем незаметно.

— Потому что ты не беременна от Ромы!

— Откуда ты знаешь?

Лена остановилась, посмотрела на сумасшедшую Ирочку. Потом на Наташу, которая кромсала ногтем салфетку на столе.

— Я ничего не понимаю… Ты беременна?

Ирочка молчала.

— Наташ! Ну, что делать? Что делать?

— Ничего, — Наташа пожала плечами — А что ты тут сделаешь?

— Я говорю, как дальше быть? Может быть, они забудут?

Наташа ухмыльнулась.

— А ты бы забыла?

— Какой кошмар.

За окном капало, стучало по подоконнику.

— А им там холодно! — мечтательно протянула Ирочка. — Но они вдвоем! Прикиньте — они сейчас сидят где-то на туче, обнимаются… Смотрят на нас… Наташка, ты у нас много раз помирала… Есть жизнь после смерти?

Наташа не ответила, но улыбнулась.

— А я считаю, что есть. Не может быть, чтобы не было… И Ромка с Лешкой сейчас летают, а потом мы встретимся…

— Не встретитесь! — буркнула Наташка. — Тебя к ним в рай не пустят!

— Ну, это мы еще посмотрим! — Ирочка глядела в потолок, улыбалась. — У меня есть время, я все сделаю…

— Ты лучше думай, что делать с твоей беременностью! Давай через месяц скажем, что у тебя… как это… выкидыш!

— Фу! Ленка, чего ты стала такая говнистая? От братца моего подцепила? (Лена и Наташа переглянулись: дело идет на поправку. Ирка начала ругаться.) Так это надо прекращать! Нельзя жиль с тем, кого не любишь! Надо жить только с тем, кого любишь!

Лена молчала, не мешала. Пусть говорит.

— Жизнь — это такое издевательство, она все равно заканчивается. И нас так же, как Ромку с Лешкой, упакуют и спрячут под землей… Я вот думаю: они успели о чем-нибудь перед смертью подумать? О чем? Обо мне он подумал? И ведь уже никогда не узнать.

— Считай, что подумал…

— Хитрая ты, Наташка…

— Я не хитрая, я опытная…

— Вот именно поэтому я и рожу этого ребенка…

Господи, о чем она?

— Что вы так не меня смотрите? — Ирочка стала холодной и серьезной. — Я не беременна. Мы не спали с Ромкой, вы знаете…

Тишина, только дождь стучит…

— Но я в ближайшее время кого-нибудь трахну и рожу ребенка. И Роза Наумовна будет думать, что это ребенок Ромки.

— Ненормальная… — прошептала Лена.

— Нормальная! — сердито хрипнула Наташа.

— Девки… Мне так страшно… Я в таком ауте, просто жуть… Мне кажется, он где-то рядом, трогает меня… Я с ним во сне разговаривала… Он не умер, это точно… Мы с ним как-то беседовали… И он сказал, что готов стать папой детенышу, которого я рожу от порядочного, здорового…

Она разревелась, завалилась на диван. Лена грызла ногти. Наташа села ближе и погладила Ирочку по тощей спине.

— Мы все понимаем, Ирка, мы тебе поможем… Только пока не знаем, как… И… это… у тебя мало времени. Это нужно сделать сейчас, потому что девять месяцев никто не отменял. И уже через пару недель может быть поздно, любой, кто умеет считать, вычислит сроки… И будет некрасиво…

— Я знаю! — провыла Ирочка в подушку.

— А как же… Как же работа? Как ты будешь работать с ребенком? — волновалась Лена. — Как ты будешь его без отца растить?

— Это все потом! — Наташа улыбнулась, внимательно посмотрела на Лену, взглядом убирая звук. — Потом подумаем все вместе. Сейчас надо спать…

— И трахаться! — добавила Ирочка.

Они были в слезах, но они заржали.

Идиотки!

Утром расползлись по работам — Наташа раньше всех, потом Лена. Потом Ирочка открыла глаза и долго смотрела в потолок.

— Ромка! — позвала она. — Ты здесь?

Никто не ответил, но было какое-то странное ощущение, какое-то тревожно-высокое волнение воздуха вокруг.

— Ромка! Я тебя люблю! Ты думал обо мне, когда умирал? Я буду о тебе думать… Мы с тобой клево жили, блин… Я так ни с кем не смогу… Орала, конечно, на тебя, но и ты тоже хорош… Сколько раз пришлось тебе мозги вправлять? «Я не хочу так зарабатывать, это нечестно»… А что, было бы честно на заводе стоять и семьдесят баксов в месяц получать?.. Если бы не я со своей Москвой, ты бы, наверное, не умер… Прости меня, Ромка, если я виновата…

Полушка была мокрая от многодневных слез, противная… Но это настолько не имело значения, как время, погода, цвет обоев. Такая тупая чушь, настолько бессмысленная! Ромка все цвета с собой забрал, весь смысл, весь интерес!

— Я люблю тебя… Так тебя люблю… Я твоей маме помогу, ты не беспокойся! Она никогда ничего не узнает… А ты будешь со своей тучки смотреть на ребенка… Я ему твою фамилию дам и отчество… Только его надо сначала родить, я так боюсь… Это больно, да?.. А тебе было больно? Или ты сразу умер? Просто стало темно, и все?

Зазвонил телефон. Заткнулся. Потом зазвонил еще раз…

— Только этот ребеночек должен быть такой же красивый, как ты. Где мне взять такого красивого мужика, как ты, Ромка?.. Я не хочу лишь бы какого ребенка, я такого ребенка уже могла родить… Но я его убила… А теперь я хочу родить ребенка… А того я убила… И за того ребенка, Ромка, я тоже теперь буду плакать до конца своих дней… Я такая дура…

Она утерла лицо простыней, закурила.

— Он должен быть похож на тебя… Блин, ну, почему ты не переспал со мной хоть раз?.. Ай, Ромка, все так неправильно… У тебя ведь все равно не было детей, понимаешь? Так что… Не злись… Да ты не злишься, я знаю… Ты добрый, хороший… А ты думаешь, я хочу детей? Когда-нибудь хочу, но не сейчас… Я это делаю только ради…

Снова телефон, козлище. Звонит и звонит, ну как так можно?

— Ну, что надо? — рявкнула Ирочка.

— Здравствуйте, Ира.

— Кто это?

— Это Вадик, ассистент режиссера. Извините, что я вас беспокою…

— Слушай, отвали, а? Не до тебя!

— Я и не собирался вам звонить. Поверьте, мне это так же неприятно, как и вам… Просто режиссер спрашивает, появитесь ли вы на площадке? Вас не было несколько дней! До вас невозможно было дозвониться! Вы нарушаете условия контракта!

— Пошел ты со своим контрактом!

— Хорошо, я так и передам! Прощайте!

— Стой! — Ирочка села. — Стой, Вадик, подожди! Есть дело…

Вадик замолчал, не зная, как себя вести. Гордо отклонить предложение этой злой, аморальной женщины или быть снисходительным, гуманным? Он размышлял, скрипел мозгом, но понимал одно: трубку он не повесит ни за что.

— Я слушаю, Ира.

— Вадик… Мне нужно посмотреть картотеку мужчин-актеров.

— ...

— Очень нужно, Вадик. Пожалуйста.

— Хорошо.

— Спасибо, Вадик. Ты… Короче, спасибо…

— Натаха! Греться будешь?

— Не буду, спасибо.

— А че?

— Не хочу.

Дамы-коллеги криво улыбнулись, закивали. Ну, как же! Естественно, чего это ей с нами пить? Она же принцесса, а мы, блин, свинячьи рыла…

— А как херово будет, снова прибежишь?

— Да не трогай ты ее, Валя!

— А буду трогать! Как ей приперло, так она подошла! А сейчас жмется! У, сучка блатная!

— Какая она блатная? Как все мы стоит на морозе! Остынь, Валя!

— Да я ей морду разодрать готова! Во где она у меня сидит с ее гордостью! У меня тоже гордость есть! Только я детей кормить должна и мать больную!

— Ну, так и мы ж все тоже не от удовольствия! И она! На, Валя, пей!

— Я ей такое удовольствие щас устрою! Я, мля, не таких на место ставила!

Наташа пощекотала бутон пальцем, захлопнула крышку ящика и двинулась в сторону коллег.

Дамы квохтали, сверкали глазами и золотыми зубами, но по мере ее приближения затихали.

— Я ей, кобыле малолетней!..

— Валя, тише! Здесь она!

Наташа встала рядом, посмотрела в глаза коллегам светлым, спокойным взглядом:

— Вы звали?

— Во, слышь, наглость…

— Звали? Да мы тя щас порвем, стерву такую!

— Рвите, — Наташа растопырила толстые рукава, улыбнулась. — Если вам от этого станет спокойнее и лучше. Рвите!

— Сучка…

— Валя!

— Я просто не люблю водку, — сказала Наташа. — Понимаете? Я не люблю водку, вообще не люблю пить. Вот и все.

— Типа вообще не пьешь? Больная, что ли?

— Ну, не то чтобы совсем больная… Хотя определенные проблемы есть. Просто не пью, и все. Даже на морозе…

— А мы, значит, свинячьи рыла!

— Нет, я так не говорю, я вас очень уважаю. Считаю, что вы замечательные, очень выносливые, героические женщины. Не каждый мужчина сможет выдержать то, что вы терпите каждый день.

Дамы замолчали, сосредоточенно дымя.

— Это правда… Мой на морозе и часа не выстоит. Я его на рынок как-то посылала стоять, на неделю хватило. Потом лег на диван, сказал, что физически истощился…

— А мой на стройке впахивает, тоже выматывается. Но у них там обед, в подсобку зайдет погреться, если что. Поссать, опять же, по-человечески можно… А у нас для этого дела — кустики на остановке. Люди пугаются, бабы с детями орут матом, а мы что сделаем? И так терпишь тут, у меня вон цистит на цистите…

— А у Карповой воспаление легких в феврале было, на морозе постояла без тулупа! Так померла!

— Карпова померла? Вот, екарный бабай, беда какая!..

Наташа тихо стояла рядом и смотрела, смотрела. Краснолицые, с припухшими веками, а ведь накрасились, нашли силы. И на мерзлых пальцах, что торчат из перчаток, колечки. Бедные, мощные бабы…

— А ты одна живешь или мужик есть?

— Я? — встрепенулась Наташа. — Я одна. То есть с больной мамой и четырьмя сестрами. Старшей двадцать. Младшей — пять.

— А батя?

— Умер два года назад от инфаркта.

— Видишь как…

— Мама не работает, получает пенсию по инвалидности.

— А какая там пенсия…

— Это правда… Младшая сестра, Анжелика, поступила, сейчас получает стипендию. Есть еще пособие по многодетности. И все.

— Крутишься, значит… А мужики что? Не помогают?

— Мужики? — Наташа улыбнулась. — Нет у меня мужика. Поэтому и не помогают. Мне подруги помогают. У меня есть очень близкие подруги, поддерживают, иногда даже деньги дают.

— Как это — нет мужика? А мы видели! Приходил к тебе какой-то, интеллигентный!

— Это мой друг, он психолог. Он влюбился в мою подругу.

— А ты что же? Молодая, симпатичная! А у тебя шрам откудова?

— В детстве упала…

— А хромаешь чего?

— Пять лет назад меня машина сбила. Теперь хромаю…

— Бедная…

Подошел нервный человек, позвал кого-нибудь, кто мог бы продать цветы. Одна из дам не очень охотно отделилась от стаи, другие остались слушать.

— А чего ты тогда с нами пила, если не пьешь?

— А у меня трудный день был… У меня друг погиб. Очень близкий друг, замечательный парень, талантливый, красивый, добрый. Я его с детства знала. Всего двадцать пять лет, такие надежды подавал. Мы с ним когда-то в ансамбле танцевали…

— Жалко парня. Мучилась, небось…

— Конечно. До сих пор сердце болит. Всегда будет теперь болеть, это я точно знаю… Мне друзья помогли…

— Ишь ты, сколько у тебя друзей… Так ты счастливая.

— Это точно, — Наташа посмотрела на небо в толстых тучах, изнемогших от пробивающего их тепла, на кучки талого снега, на потертые, но такие участливые лица вокруг. — Я очень счастливая.

— Лена, к телефону.

— Скажите, что я занята.

— Там какие-то дети, звонят в третий раз. Успокой их, пожалуйста! Они мешают работать!

И взгляд, означающий: «Вот гады, эти жирные, зажравшиеся звезды! Одни проблемы от них!».

Лена простила эту женщину, одна даже не знала, как ее зовут, какую функцию она выполняет в телекомпании. Наверняка, когда-то хотела чего-то добиться, а потом сдалась и возненавидела.

А вот звонящие дети — это очень плохо, очень.

— Я слушаю.

— А это Лена?

— Откуда у вас мой телефон?

— А он в туалете написан!

— Можно вас попросить об одном одолжении? Вы мне очень поможете!

— Ага!

— Вы можете мне помочь и стереть этот номер? А если еще где-то увидите, тоже сотрите! Это будет наша с вами тайна! Идет?

— Идет!

— Спасибо вам!

— Ладно!

А когда Лена проходила мимо студии, она увидела следующую картину, очень трогательную.

Галя К., подкрашенная, с распушенными черными кудрями, со стопкой текстов в руках, а рядом Сергей. Склонился низко-низко, улыбается и что-то говорит, почти шепчет. И Галя смотрит огромными благодарными глазами, кивает. И все. Картинка исчезла за стеной.

— Лена! Я вас жду уже полчаса! Здравствуйте!

Кто-то молодой, веселый, наглый.

— Вы ждете меня?

— Да! Ваш продюсер Сергей Игоревич сказал, что вы бываете в это время, никогда не опаздываете.

— У меня вчера был трудный день. А с кем имею дело?

— Меня зовут Д. Г., я корреспондент газеты… Мы договаривались на интервью.

— С кем?

— С вашим продюсером.

— Он мне ничего не сказал.

— Ну, — корреспондент Д. Г. пожал плечами, мажористо улыбнулся. — Я не знаю, что у вас за рабочие отношения, но мне обещано, и материал уже стоит в номере. Так что…

Шутил, пытался быть красиво-фривольным, но Лена вдруг вспылила. За последние годы она столько раз давала интервью, похожие друг на друга, как двуяйцевые близнецы, что перестала верить в силу разума и пера. Конечно, это было приятно, но изматывало как раз своей показушностью, неискренне выпученными глазами интервьюеров, а главное — однородными вопросами, которые отупляли сильнее, чем работа, которую Лена тоже давно перестала любить. «Как вы попали на телевидение? Со школьным хором, в раннем детстве. Кто пишет вам тексты? Сама пишу. Узнают ли вас на улице? Очень редко, и слава Богу, потому что это не очень приятно. Чьей критике вы доверяете? Моих близких подруг. Какой у вас график? Сложный, много работы, мало сна. Водите ли вы машину? Нет, не вожу. А если бы водили, какая бы вам казалась подходящей? Какая-нибудь удобная, большая».

Вряд ли журналисты организовали против Лены заговор, вряд ли. Она была очень скромного мнения о себе как о персонаже светских хроник и сплетен. Но то, что все пишущие люди, не сговариваясь, нашли для нее только десять вопросов и тусовали их порядковые номера, нисколько не пытаясь углубиться в смысл, убеждало Лену, что смысла просто нет. Что программа, которую она делает вот уже много лет, не имеет никакого значения. Это очень глупая программа единственная ценность которой в том, что она показала Лене правду… И эта гнусная правда сейчас была помножена на Галю, Сергея и Ромку…

— Извините! Я не буду давать интервью! В следующий раз договаривайтесь со мной!

У юноши-корреспондента изменился цвет лица, он сильно погрустнел.

— Хорошо, — сказал он растерянно и уже вслед. — Я не думал…

А мог выразить возмущение или даже презрение, мог гавкнуть что-то вслед. Но юноша растерялся. И Лене стало его жалко, и его наглость показалась ей единственным способом выживания, привлечения внимания. Ведь не может он так себя вести и в жизни? В жизни он, например, единственный сын старой мамы и живет от гонорара к гонорару…

— Послушайте. Д. Г. Я очень устала и спешу, понимаете? Я не хотела вас обижать, просто совпали несколько факторов, вы тут ни при чем. Пожалуйста, напишите это интервью сами. Ну, правда! Я приблизительно знаю, какие вы зададите вопросы, а вы приблизительно знаете мои ответы. Вы справитесь, вы же опытный журналист…

Если бы Д. Г. сейчас рассмеялся ей в лицо, если бы он возмутился и сказал, что так работать нельзя, что лучше он пошлет ее к черту, но останется профессионалом, она и сама бы отказалась от своей дурацкой затеи с «самописом». Но он хмурился, как молодой щенок, явно взвешивая и явно склоняясь в пользу согласия.

— А какое вы хотите интервью?

— Не банальное!

— Но… дайте мне пару фактов…

— Я мало сплю, много работаю, у меня есть несколько очень близких подруг, я не вожу машину, но если бы водила, то выбрала бы большую, я уже очень давно на телевидении, но легче мне от этого не становится.

— Отлично!

— Ты можешь объяснить, что происходит? Я вру, что ты болеешь, поэтому не являешься на работу!

— Я больше не приду на эту работу, Вадик! Прости меня. Это все… Пустое…

— Как пустое? А как же картина? Ты же не можешь подвести всю группу?

— Почему не могу? — улыбнулась Ирочка. — Могу!

Они остановились. И стало понятно, что шуток Вадик не понимает, а Ирочка не понимает, пошутила она или сказала правду.

— Ира…

— Ладно, Вадик, я просто так… Ври пока. Дай мне пару дней, мне надо сделать одно важное дело, а потом я выполню свои обязательства перед группой. Хотя, скажу тебе честно, сейчас мне это на фиг не надо.

Коридоры студии темные, длинные, похожие на большой складской переход. Какой-то такой особенной отметины искусства, великого чуда кино не было. Пахло старым деревом. Ио Ирочка не искала знаков, не собиралась волноваться по поводу того, как можно использовать этот поход, с кем завязать отношения. Она твердо шла к своей маленькой цели.

— Здесь не вся картотека, а только те, кто работает с московскими продюсерами.

— Давай.

Она приняла папку с анкетами и начала листать, даже не присаживаясь.

Вадик смотрел на нее, и сейчас, когда она была занята, от него не требовалось притворяться холодным. Он был удивлен и обижен. А еще он искал в ее лице, движениях следы раскаяния. И даже казалось, что находил.

Если бы она сейчас отложила анкеты и сказала ему:

— Вадик! Я была не права! Прошу тебя отнестись ко мне снисходительно и простить!

Так вот, если бы она такое сказала, он простил бы немедленно.

И Вадик ждал.

Ирочка листала, останавливалась, всматривалась, потом что-то откладывала…

Вадик как бы просто так, механически, взял отложенные листы. Попытался понять, чем же Ирочку так заинтересовали именно эти персоны? И что вообще она ищет?

Довольно странная выборка, абсолютно неизвестные, разномастные люди. Общий типаж, правда. Все смуглые, темноглазые. Что она задумала? О, эта Ирочка!

— Ну и что? И он женился, этот твой одноклассник?

— Да. И я танцевала на его свадьбе.

Дамы-цветочницы задохнулись от горя и возмущения. Они стояли, смотрели, но в их глазах был такой огонь, такая боль!

— Да как же ты! Натаха! Что ж ты!

— А че ты ему не сказала? Вдруг он не женился бы?

— Надо было хватать и бежать! Хорошие мужики сейчас на дороге не валяются!

Наташа только руками разводила. И даже искренне понимала, что допустила ошибку:

— А что я сейчас сделаю? Даже если бы захотела? А я не хочу, у меня нет никакого желания рушить его семью.

— Да какая там семья? Если он тебя любит!

— С чего вы взяли, что он меня любит?

— Ой, дура какая! Да видно ж! Слепому видно! Ой, какая ненормальная!

Дамы загалдели, начали спорить по поводу дальнейших действий, а Наташа впитывала мартовский воздух, вспоминала кладбище, вспоминала Яковлева, вспоминала еще что-то, такое же больное и любимое, и ей хотелось плакать и улыбаться. Горячо в сердце, горячо и пусто.

— А адрес ты его знаешь?

— Ну, смутно помню. Еще по школе. Но я не пойду к нему, даже не уговаривайте!

— Пойдешь!

— Да вы что? — Наташа даже отбежала в сторону. — Это невозможно! Не-воз-мож-но! Я никогда его не увижу и готова к этому! Понимаете?

— Лена! — Сергей был взволнован и смущен. — Тут такое дело… Я уверен, ты меня поймешь.

— Я не уверена, но попытаюсь.

— Сегодня вечером я пригласил к нам в гости Галю.

Лена присвистнула. Да, действительно, здесь требуется очень серьезное понимание.

— И что? Ты хочешь попросить меня вести себя примерно? Не задавать лишних вопросов? Улыбаться? Поговорить с ней о телевидении двадцать первого века?

— Нет, — Сергей взглянул прямо и дерзко. — Я хочу… Чтобы вечером ты… ушла к кому-нибудь в гости… К маме… Или к девчонкам… Или в ресторан, я оплачу…

Лена прислонилась к стене. Чего-чего? Уйти вечером?

— Я тебя правильно поняла? Ты хочешь, чтобы я ушла и оставила вас вечером вдвоем?

— Да, но поняла неправильно, как я и предполагал…

— Ну, извини… Я сегодня не очень хорошо отношусь к посторонним девушкам в моей постели!

— Что ты несешь! Какая постель! — Сергей устало поморщился. — Я просто должен узнать ее поближе, а она меня! Мы видимся только на работе, она всегда страшно нервничает, не может расслабиться. Поэтому я просто хочу посидеть, попить с ней чаю, поговорить!

— А чем я буду вам мешать? Я уйду на кухню и буду писать сценарий!

— Ну… Она тебя боится!

— Обалдеть! — стало даже смешно. — Это что-то нереальное! Значит, она меня боится, и поэтому я должна свалить куда угодно, все равно куда…

— Ну, не все равно! Я же тебе сказал — я оплачу любой ресторан…

— А почему бы вам не пойти в ресторан? А? Идите вместе с Галей и узнавайте друг друга!

— Я предлагал, она не хочет…

— Нормально… Давайте будем угождать Гале, заботиться о ее душевном комфорте! Давайте! А Лена пусть валит на улицу!

— Лена! Прекрати!

— Это я — «прекрати»? Я??

— Ладно, успокойся. Я пойду поработаю…

— Иди, конечно! Там тебя ждет милая, робкая Галя, которая страшно боится ресторанов, меня, но не видит ничего странного в том, чтобы припереться вечером в дом своего продюсера! Выгнав предварительно его жену!

Она кричала, хохотала, стучала кулаками но стене.

Сергей остановился у поворота, оглянулся и спросил, чуть-чуть стесняясь:

— Так ты уйдешь?

Ирочка стояла на стоянке такси и смотрела на дорогу. Машины больше не возбуждали ее, она не пялилась вслед приличным авто, не обращала внимания на шины и диски. У нее в кармане была фотография и телефон, записанный на обороте плохой ручкой. Не записанный даже, а продавленный…

И, хоть убей, она не понимала, как ей действовать дальше…

Одно знала — надо срочно говорить с кем-то из близких. Чтобы они окончательно ее вдохновили. Или окончательно убедили в том, что затея с ребенком ужасна до невозможности…

Первым делом она решила ехать домой, к Ромке.

Только спустя минут пять поняла, что домой ехать бессмысленно, Ромки там нет, его вообще нет. Велела шоферу остановиться и какое-то время думала, глядя в окно и пряча очками и рукой слезы.

— Обидел кто? — спросил шофер.

Ирочка неопределенно дернулась.

— Ну, так молодая еще, все срастется! А гада, который тебя обидел, забудь!

Тут Ирочка совсем расклеилась, начала рыдать громко, с подвизгиванием. И шофер уже не знал, что ей говорить. Какие могут быть проблемы у молодой девки?

— Залетела, да? — он снизил голос и постарался быть как можно более участливым. — Ну, так это тоже не беда! В наше время быстренько пошел к врачу, он все из тебя убрал! И никто ничего не узнает!

Ирочка пару раз булькнула — то ли слезки, то ли смех — не понятно.

— Хорошо, что сказали! — прогундосила она, улыбаясь шоферу растекшимися глазами. — Теперь обязательно постараюсь залететь!

Лена не стала дожидаться, пока наступит томный вечер, ушла прямо с работы. Как раз погода соответствовала: ведро, солнце рассупонилось, обнаружило вокруг весну. Это, конечно, как-то утешало.

И Лена шла по проспекту Скорины, старалась не спешить, поскольку спешить было некуда. На втором шаге запретила себе думать о Ромке. Эти мысли находились за гранью боли, должно пройти время, прежде чем с ними можно будет работать. А пока одно слово — Ромка… Стоп! Не думать!

С ужасом обнаружила, что разучилась гулять без цели. Еще — что стесняется ходить без очков. Ругала себя за это, поскольку удовольствия в том, чтобы бороздить асфальт носом и горбиться до колена, было мало. И ведь, елки зеленые, не имелось в этом состоянии порочного звездного кокетства, а только горькая техническая обремененность тем, что лицо знакомое и так неудобно…

Но все это: и быстрый шаг, и паралитические попытки замаскироваться, «рассматривая гусеничку на земле», — все было забыто на фоне мыслей о Сергее и Гале, об их нежном вечере.

Это же нереально! Муж, родной муж, и вдруг говорит ТАКОЕ! УЙДИ, НЕ МЕШАЙ МОЕМУ СВИДАНИЮ!

Вот сейчас, когда время прошло, Лена придумала два десятка острых и злых ответов на его предложение и шептала их себе под нос. Так разошлась, что забыла о маскировке и опомнилась только на площади Якуба Коласа, когда увидела обращенное к ней дико удивленное лицо. Не факт, что узнал, скорее обалдел от глубины болезни девушки, которая идет в одиночестве по мартовскому городу и бухтит что-то сама себе, хмурится, таращит глаза, размахивает руками… А может, и узнал, и обалдел…

Потом увидела стоянку такси, далеко не самую дешевую, но обрадовалась ей, как родному дому.

— Я вас где-то видел, девушка! — улыбнулся ей таксист. — Вы на Комаровке работаете?

Лена кивнула.

Наташа только что рассталась с одной отличной розой — розы вообще пользовались успехом, восьмое марта на днях. Она чистила ящик, проветривала, а самой думалось ни о чем, но очень легко. Рома! Тебя так не хватает…

Дальше было чуть-чуть кино.

С интервалом в минуту на остановке тормознули две таксички, и из них вышли сначала Ирочка, потом Лена! И обе сначала метнулись: одна — к хот-догам (Ирочка), другая — к газетному киоску (не Ирочка).

Наташа крикнула: «Эй!», но девки не слышали. Одна жадно ела, вторая листала «Комсомолку».

У Наташи был секундный приступ дежавю, поскольку эта картина — Ирочка с едой, а Лена с буквами, — прошила жизнь красной нитью. Куда бы они ни приходили, в какие истории не ввязывались, но первым глотком, первым требованием этих двоих были еда и буквы. И ничего не изменилось.

Первой движение начала Лена. Она скрутила газету, сунула в карман и робко тронулась вдоль цветочных рядов. Дамы-коллеги тут же активизировались, начали страстно зазывать, но Лена только вежливо улыбалась.

Потом она увидела Наташу и ускорила шаг.

— Привет! — крикнула, подбегая. — Меня выгнал муж из дома, чтобы я не мешала его свиданию с Галей!

Наташа не успела возмутиться, удивиться, даже просто сказать: «Здравствуй, Лена!», поскольку в игру вступила Ирочка. Она подняла новую волну цветочниц, но, в отличие от Лены, высказалась в их адрес довольно резко и заявила, что никакие цветы ей на хрен не нужны и чтобы они отвалили.

— Наташка! Наташка! Я нашла отца своего ребенка! — заорала она, перебивая возмущенный ропот дам. — Я еду к нему!

Лена, услышав за спиной знакомый голос, обернулась.

То есть они сошлись почти одновременно и замолчали, удивленные совпадением.

— К чему бы это? — спросила Ирочка, прикуривая первую нервную сигаретку. — Все это не просто так, девочки! Не просто так!

Дамы-коллеги молча наблюдали за встречей. Им уже стало ясно, что эти люди давно и тесно знакомы, и в свете сегодняшнего Наташиного откровения картина казалась им почти божественной.

— Хорошо, что я вам сказала год назад, где стою! Хоть раз в гости заглянули! — заметила Наташа. — Рассказывайте!

Первой сориентировалась Ирочка. Она выволокла из кармана измятую фотку и протянула подругам. Потом безумно сверкала глазами, глядя на их лица.

С фотографии смотрел Ромка. Конечно, потом стало видно, что это не Ромка — мужчина был старше, грубее, явно гетеросексуален. Все то, что так нежно и тонко сочеталось в Ромкином лице, в его случае было склеено наскоро, совсем не изящно. Но набор был тот же — и соболиные брови, и глаза темнее ночи, и даже родинка…

— Меня сейчас стошнит! — сообщила Лена.

— Вот и я офигела! — согласилась Ирочка, пряча фото. — Теперь осталось чуть-чуть — найти его и трахнуть.

— Отличная программа…

(Спустя двадцать минут.)

— Да ты понимаешь, что он пошлет тебя куда подальше? Зачем ему такие проблемы? Он не знает тебя, и знать не хочет! Если ты действительно решила ребенка от него — просто ничего не говори! Устрой романтическое свидание, но без объяснения цели!

— Погоди, Ленка, не напирай на нее!.. Я считаю, что надо сказать. Все объяснить сразу, с первой минуты. Если поймет, значит, отнесется ответственно!

— Наташка! Как он поймет? Ты бы поняла? Звонит тебе в дверь незнакомый мужик подозрительной наружности и говорит: здрасте, вы меня не знаете, но я хочу от вас ребенка! Это нормально?

— Не сравнивай мужчину и женщину! Мужчине рожать не надо! Отработал и забыл!

— Что значит, «не сравнивай»! Ему потом всю жизнь с этим жить, Наташка! Откуда он может знать, что будет дальше? А вдруг эта самая Ирка через год на него в суд подаст на алименты?

— Я могу расписку дать! — встряла Ирочка.

— Ага! И сообщи ему об этом тоже на первой минуте! Тогда он совсем обрадуется! Никаких объяснений! Очаровала, околдовала, утром сбежала!

— А как же «предохранение»? А, Ленк? Кто сейчас будет в первый раз спать без презерватива?

— Я буду! — подняла руку Ирочка и тут же испуганно опустила.

— Значит, надо устроить так, чтобы без презерватива!

— А вдруг он больной?

— Тогда…

Лена замолчала. А что тогда? Блин, вот что тогда? Как быть?

Ирочка курила, кусала губу. Наташа мрачно пинала валенком снег. Лена обрывала лепестки у чего-то цветочного, что подвернулось на свою беду.

— Думайте, девки! — попросила Ирочка. — Пожалуйста, думайте! Время идет…

— Ир, ну… — Лена оторвалась от цветка. — Ты же у нас главный специалист по спонтанному сексу! У тебя ведь никогда с этим проблем не было! Неужели ты этого несчастного не охмуришь?

— Не охмурю, Ленка. — Ирочка втянула носом накатившую слезу. — Я потеряла квалификацию. Вместе с Ромкой…

Дамы-цветочницы напряженно наблюдали за сценой, постепенно стягиваясь поближе, чтобы не пропустить ни одного слова.

— О! — вдруг сказала Наташа, и все радостно встрепенулись. — А что если Ленка пригласит его к себе как бы на съемки, ну, и там уже как-то все завяжется!

— У кого завяжется? — спросила Лена, немедленно вспоминая Сергея и Галю.

— Да главное не это! — подхватила Ирочка. — Супер, Натаха! Супер! Есть повод, а там уже раскрутим как-нибудь!

Она бросилась обнимать Наташку, целовать ее! Дамы-цветочницы бойко зашептались.

— Секундочку! А как я его приглашу? Куда? Это ведь не так просто! — заволновалась Лена. — Нужно заказывать студию, аппаратуру, вызывать людей! А все расписано! И вообще!

Но к ней обернулись такие счастливые и безумные глазки, что Лена умолкла на полуслове, и только вздохнула глубоко — так, что пар из нее вышел метра на полтора.

(Спустя пять минут.)

Возьми карточку и звони! Вот автомат.

Лена с тоской представила себе холодную трубку у уха… А потом как обрадовалась!

— Девчонки! Я совсем! Сейчас, минуту!

Она начала рыться в сумке под возбужденными взглядами подружек — все было странно, как в цирке за кулисами, но отчего-то очень гладко.

— Смотрите! — она выудила толстый телефон в прозрачном чехле. — Это мне Сергей на днях подарил, замаливая письмо Оли Курловой! И я его тут же вычеркнула из жизни, потому что звонить некому! Ни у кого из моих друзей телефона нет, а набирать Сергея, чтобы еще раз услышать, что он занят, не очень-то хотелось!

— Вот, гад! — ревниво заметила Ирочка. — Родной сестре он такие подарки не делал!

— Не умею пользоваться! — Лена криво улыбнулась своей корявости, Сергей объяснял, где какая кнопка, но в никуда. — Не смейтесь!

— Да уж, нам сейчас как раз до смеха! — Ирочка нервно прыгала на месте, грелась. — Сейчас как раз один из самых смешных моментов в нашей жизни!

— Ну, так что говорим?

— Что ты приглашаешь его на съемки. Что обычно в таких случаях говорят?

— Не знаю, этим обычно Сергей занимается!

— Пора становиться самостоятельной, большая уже!

— Ладно, дайте подумать! — Лена на секунду закрыла глаза, и тут же представила себе Сергея, нежно целующего Галю… и Олю Курлову… и еще кого-то. — Так, все! Или звоним, или…

— Звоним! — крикнула Ирочка и уронила сигарету.

(Спустя пять минут.)

— Алло! Здравствуйте! Это Ю.?

— Да, это он самый…

— Здравствуйте!

— Здравствуйте.

— У вас есть минута?

— Ну, в общем… А с кем я говорю?

— Это Лена Иванова, ведущая программы…

Лена с тоской взглянула на подруг. Ах, как она не любила демонстрировать свои регалии! Особенно тупо получалось. если ее не знали… Особенно тупо… Я такая-то, такая-то. такая-то… Нет, извините, не знаю…

— А, так я вас знаю! Я видел пару раз вашу программу!

Лена вздохнула с облегчением. Вместе с ней с облегчением вздохнул весь цветочный мир рядом.

— Я вам звоню вот по какому поводу… У нас… Будет просмотр новых ведущих!

Ира с Наташей переглянулись. Какой просмотр? Что за самодеятельность? Только что репетировали приглашение на интервью! Уже придумали вопросы вроде таких: «Можете ли вы заняться любовью без презерватива с первой встречной женщиной?».

— На просмотр? Очень интересно! Я так понимаю, вы меня приглашаете на кастинг?

— Ну, да… Что-то вроде этого…

— А откуда вы обо мне узнали?

— Э-э-э… Ваши данные есть в картотеке…

— А, ну я понял… Только я староват для молодежной программы! Мне тридцать пять лет!

— Это как раз нам и надо! — без оглядки врала Лена и покраснела. — Мы как раз хотим зрелого ведущего!

— Хорошо, что от меня требуется?

— Требуется завтра явиться по такому-то адресу…

Ирочка поискала сигарету, не нашла, оглянулась. Кто-то из дам-цветочниц курил. Ирочка подкатилась, сделала грустное лицо.

— Дайте сигарету, очень курить хочется!

Видно было, что дама хочет дать ей в глаз за недавнюю грубость, но заинтересованность в развернувшемся сюжете не позволяет ей сделать это. Так что Ирочка вернулась, дымя, а Лена уже утирала пот.

— Ну?

— Все… Завтра…

— Отлично…

— А что за просмотр ты придумала? — полюбопытствовала Наташа. — Была же другая идея!

— А я подумала, что могу не найти операторов, свет… А для просмотра сильно выпендриваться со студией не надо. К тому же он будет пытаться понравиться.

— Пытаться понравиться — это хорошо! — Ирочкины ноздри раздувались, глаза горели. — Это супер! Девочки! Если выгорит, я… Не знаю, что я сделаю… Я…

Она вдруг сорвалась с места и умчалась куда-то, веля не расходиться.

Наташа с Леной смотрели ей вслед.

— Блин, что мы делаем… — сказала Лена.

— А мы всегда ерунду делаем, — ответила Наташа. — Но по-другому у нас не получается…

Потом появился покупатель, и Лена тактично отошла.

— Девушка! Девушка!

Это дамы-цветочницы. Лена на всякий случай сделала руками «нет» — цветы мне не надо, и я совсем не работаю на телевидении, вы обознались.

— Да идите вы сюда! Пожалуйста! Дело есть!

Пришлось подойти.

— А что — вы та самая подруга, в которую влюблен этот… психолог?

Лена честно пожала плечами: извините, не понимаю. Но вряд ли в меня влюблен психолог.

— А что, это вы собираетесь ребеночка заделать?

Лена нахмурилась.

— Ну, ладно… Не наше дело… Только вот что, девушка… Мы, кстати, вас узнали! Нам очень правится, как вы программку ведете, только больно ноги оголяете, а так ничего!.. Знаете, что? Надо, чтобы вы сходили к вашему бывшему однокласснику Яковлеву и сказали ему, что Натаха его любит!

Что за бред? Что за хаос на тверди земной?

— Зачем я должна ему это говорить? Он женился на другой девушке!

— Да он сам Натаху любит! А если не любит, так ничего и не изменится! Ну, посмеется, ну, скажет слово матерное! Зато будем спокойны, что сделали! Сходите, девушка! Сделайте доброе дело!

— Я только этим всю жизнь и занимаюсь, — улыбнулась Лена.

Постаралась поскорее уйти в сторону, к Наташе.

(Спустя тридцать минут.)

— Слушай, Наташ! Как ты тут стоишь? Холодно! Нога устают!

— Я же без каблуков…

— Все равно… Это какой-то каменный век — торговать на улице в мороз!

— Бывает и хуже. А сейчас уже и не мороз, весна…

— Ну, где Ирка?

— Не знаю… Ничего не сказала…

— Дурдом… Ничего не получится…

— Почему не получится? Какой мужик перед Иркой устоит? Отмыть ее, накрасить…

— Я не об этом… Мужик как раз не самое сложное… Что потом? Мне кажется, она не думает о том, что будет после того, как ребенок родится…

— А что ей думать? У нее Роза Наумовна есть. Роза Наумовна уже при мне раз позвонила и спросила, как Ирка себя чувствует, не мутит ли ее… Отдаст на воспитание бабушке, и все дела…

— Как все странно, Наташка… как все странно…

— А что Сергей?

— А что Сергей? — Лена и забыла, а вот теперь как шилом в сердце. — Уже, видимо, проводит собеседование…

— А ты нагрянь домой!

— А зачем?

— Ну, выяснишь…

— Боюсь… Если они там пьют чай и обсуждают импрессионизм, буду дурой… Если в постели… Я, Наташ, не вынесу… Я думаю об этом, мне так больно становится… Знаешь, как ни жутко звучит, но если бы не Ромкина смерть, я сейчас сама сдохла бы… А так шок на шок — и организм вдруг начинает работать в каком-то автономном режиме… Без эмоций…

Наташа замолчала, с печалью глядя на разодранный цветок. Конечно, ничего не сказала. Жалко его, но Ленку еще жальче.

— Видела Виктора Николаевича… Учителя пения… Помнишь?

— Конечно, помню! — оживилась Лена. — Если бы не он… Как он? Что?

— Да не знаю… Не узнал… Спешил куда-то… Выглядел не очень, не знаю… Обувь старая…

— Такой хороший человек…

— Да…

— Но он справится, он такой… упрямый…

— Да.

— Мы тоже упрямые.

(Спустя пятнадцать минут.)

— Наташ, я пойду. Прогуляюсь пешком в сторону дома. Извини, ладно? Позвони, когда появишься дома, я буду… у мамы, наверное, буду…

— Иди, конечно!

Лена ткнулась холодным носом в холодную же Наташину щеку, помахала пальцами.

Шла и думала, что постояла бы еще часа два, поговорила бы, просто помолчала в унисон, но так холодно, так устает опорно-двигательный аппарат…

И стоило только ей остаться один на один со своими тараканами, с Сергеем и его личной и творческой жизнью, как снова стало стыдно идти без очков. Потому, что любой желающий мог прочесть на ее лице: она ревнует, страдает и мучается, ха-ха!

Зато она нашла бар, заползла в него и заказала кофе с бутербродом. Бармен посмотрел на нее, узнал, но не подал виду — у него таких каждый вечер по сто штук обслуживается. Спросил, какой кофе — натуральный или растворимый.

А еще ужасно хотелось кого-нибудь встретить. Короче, она согрелась, послушала Земфиру по радио и пошла назад, к Наташке. Буквально на минутку, чтобы отнести ей горячий кофе с бутербродами.

Приблизительно в это же время вернулась Ирочка. От нее чуть-чуть пахло потом, челка слиплась и потемнела.

— Наташка! Хочу выразить тебе благодарность за гениальную идею! И вообще!

Она так спешила показать благодарность, что уронила ее в снег. Благодарность оказалась мобильным телефоном.

— Вот, — сказала Ирочка, смахивая снежинки. — Надеюсь, будет работать, не самая дешевая модель!

— Это еще зачем? — удивилась Наташа. — Ничего себе подарочки!

— Затем, что Ленке надо с кем-то разговаривать! И не один Серега крутой! Мы тоже кое-какие деньги имеем!

Потом появилась Лена, плавная, как баржа. Она несла пластиковый стаканчик, из стаканчика капало, было видно, что путь он проделал долгий и трудный.

— Блин! Опять собрались! Это все что-то да значит! — обрадовалась Ирочка, и помчалась показывать телефоны. — Теперь мы тоже со связью! У меня, кстати, телефон круче, чем твой!

Часов в девять разошлись: Наташа — к сестрам, Ирочка — на педикюр, чтобы завтра быть красавицей, а Лена соврала, что пойдет к маме, но не пошла. Что она маме скажет? Она так редко к ней заходит, что любой визит теперь будет казаться подозрительным.

А ходить под окнами собственной квартиры — хуже не придумаешь. Окна светятся, и что там, в риал-тайме, происходит, никто не знает. И если остаться еще на минуту, то система не выдержит, будет длинный звонок в дверь. Нет, даже звонка не будет, она откроет своим ключом, ворвется, тяжело дыша, пробежит по комнатам, скорее всего, ничего опасного не найдет, потом придется хлопнуть дверью и уйти, и ругать себя, а утром не знать, куда деться от Гали на работе и от Сергея в доме…

Нет, ребята! Надо уезжать! За что ей такое на ровном месте!

— Лена? Вот это везуха!

Это машина остановилась, из нее выскочил кто-то и бежит навстречу. И она так обрадовалась! Ну, хоть кто-то живой, кто-то поверхностно знакомый! Чуть-чуть отвлечься, поболтать, чтобы приступ прошел!

— Привет!

— А я еду, смотрю — бредет кто-то грустный на стоянку такси! А сам как раз минут пять назад подумал: а почему бы мне не поработать сегодня вечером таксистом? Гибкая система скидок! Для звезд — на выбор любая из радиостанций!

— Спасибо! Я воспользуюсь!

— Отлично! Тогда я, чур, на водительское место!

Оказалось, что это спортсмен-парашютист Дима, друг видеоинженера Коленьки. Давно, в прошлой жизни и тысячелетии, пил с ним на монтаже — воспоминания настолько зыбкие, что Лене было неудобно…

— Ну, я даже рад! — болтал Дима. — А то ведь я шифруюсь, у меня специальная тактика общения с людьми! Я им не запоминаюсь! Тренировался лет десять, наконец добился успеха!

— Ха-ха-ха!

— Что грустите? Мы на «ты»? На «вы»? А то, может быть, я наглею?

— На «ты»… Да все равно!

— Ладно. Тогда что грустишь?

— У меня друг умер и муж изменяет.

— Ого…

Дима дернул бровями. Хороший ответ. Неожиданный.

Дорога покрылась толстыми полосками снега, даже не снега, а грязево-снежной породой. Каждая машина самостоятельно прокладывала себе путь, а следующая за ней пыталась попасть в колею, но еще больше развозила вокруг себя всю эту весну…

— Ну… я могу как-то в связи с этим помочь?

— Не знаю…

— Насчет друга, конечно, я пас…

Сейчас спросит, от чего умер. Лена напряглась. Не спросил.

— А вот насчет мужа… Не знаю, как тебе такое предложение… А что, если мы сейчас поедем и выпьем где-нибудь компота? Так сказать, на зло! В каком-нибудь шикарном кафетерии!

Забавный дядька! Лена улыбалась, вяло мыслила и очень не хотела знакомиться с ним поближе. Обременительным было бы сейчас знакомство с вдумчивыми разговорами, расспросами.

— Так. Я дико извиняюсь, но вынужден задать этот вопрос… Стыдно… Очень стыдно, но у меня нет выхода… Куда мы едем?

— А! — она встрепенулась. — Совсем забыла сказать! Едем туда-то!

А может, уйти от Сергея? Вот на одну секунду допустить мысль, что ушла!.. Нет, что-то непонятное. Ни хорошо, ни плохо, просто вот непонятно и абсолютно нереально. Управлять самолетом. Уйти от Сергея. Нереально. Жить плохо, больно, но уйти невозможно. Видимо, это и есть то самое: «семейная жизнь — это труд», «это пуд соли»… Ну, и так далее. Только трудом здесь и не пахнет, труда как раз много за рамками семейной жизни. А внутри полно недоразумений и обид. «Семейная жизнь — это терпение, иногда довольно унизительное…».

— О! — заорала она. — А давай, знаешь куда поедем?.. Сейчас, только адрес вспомню!..

— Да? — Дима повеселел. — Ты тоже об этом подумала? А я еду и не знаю, как же тебе предложить! А ты уже сама догадалась!.. Так что ты там придумала? Куда мы должны поехать?

— Давай заедем в гости к одному моему бывшему однокласснику! Он, конечно, сейчас уже ложится спать, у него полно детей и ревнивая жена, он меня даже не вспомнит, но я все равно войду и скажу ему, что его всю жизнь очень любит одна моя одноклассница!

— Отличный план! Потом важно быстро убежать!

— Ну, да…

— Дима, а может, не стоит? Останови меня, если считаешь, что я делаю глупость!

— Может, я делаю глупость, но я не могу тебя остановить, потому что не знаю, делаешь ты глупость или нет!

— Ладно. Тогда давай попробуем…

— В одном я уверен: мне не следует заходить вместе с тобой. Меня твой одноклассник точно не вспомнит, может быть драка…

— Да? А ты боишься драки?

— Не то чтобы боюсь! Просто это не для меня. Я, конечно, готов как-то сопротивляться…

— А ведь ты спортсмен!

— Да. А что, спортсмены обязательно дерутся направо и налево?

— Нет, они просто ничего не боятся.

— А я как раз ничего не боюсь… Только мне кажется, ты уже давно могла позвонить. Время идет, сейчас они заберутся в супружескую постель, и тогда тебе будет совсем нелегко объяснить, чего ты от него хочешь!

— Да, ты прав… Боюсь…

— Сразу видно, что ты не спортсмен!

— Я телеведущая.

— Что это за профессия такая — телеведущая! Пора как-то остепениться! Пойти на курсы массажистов!

— Я бездарная, у меня не будет успеха на курсах массажистов!

— Звони, пожалуйста!

— Да… А что я ему скажу?

— Ну… Поговори с ним о погоде…

— Нет, правда! Как начать? Надо подготовить начало! Привет, это Иванова. Помнишь меня?

— Очень хорошее, оригинальное начало!

— А дальше пусть будет как будет!

— Дальше никак не будет, если ты не позвонишь!

— Да… Слушай, а если они спросят, кто там? Что сказать? Если я начну объяснять из-за двери, они просто вызовут милицию!

— Можно отправить телеграмму-молнию с объяснениями и только потом позвонить!

— Да, смешно…

Тут Дима взял и позвонил сам. И тут же по-пацански, с грохотом, сбежал на пролет вниз.

Не сразу, но к двери подошли. Долго смотрели в глазок. Лена улыбалась.

— Кто? — наконец спросили.

— Извините за поздний визит! Я ищу Виктора Яковлева! Может быть, он тут живет?

— Нет тут никакого Яковлева!

— Как? Он тут жил… Еще лет пять назад…

— А теперь не живет! Развелся, разменял квартиру и съехал!

— Развелся??

— Развелся! А вы кто?

— А я… Старая знакомая… А куда съехал, не знаете?

— Не знаю! Поздно уже!

— Извините!

— Куда теперь?

— Домой. Девушка моего мужа, наверное, уже ушла. Надо вымыть чашки.

Потом Лена ехала в лифте, готовила ключи и понимала, что жутко волнуется и еще больше ревнует. Ревнует просто до мути, готова вцепиться в черные кудри девушки Гали…

В квартире было тихо и чисто. Сергея не было. Гали тоже. Но видно, что они только ушли: воздух в коридоре еще клубился.

И сразу же раздался звонок, на мобильный. А Лена даже толком не знала, как он звонит, поэтому не сразу сообразила.

— Лена! Ну, где ты ходишь! — пылко заговорил Сергей. — Неужели нельзя позвонить? Я тебе для чего телефон купил? Я же переживаю!

— Я дома.

— Дома уже? Ну, хорошо! Я сейчас на одну встречу, а потом домой! Не жди меня, ложись! Пока!

И ни слова о Гале, ни мысли о том, что можно использовать мобильный и в обратном направлении — на этот телефон позвонить пару часов назад, узнать, как у нее дела… Замял, скомкал, чмок-чмок, все хорошо, ложись спать.

Лена, как ищейка, промчалась по квартире, даже нюхала диван. Сама себе была противна, но так терзало, так корежило!

Были следы чужой женщины, и Лена понимала, что ей не важно, что это за следы, насколько они невинны или катастрофичны. Это просто были следы чужой женщины, жить с этим не получалось.

Глава 7

— Здравствуйте… Я на кастинг…

— А, конечно! — видеоинженер Коленька курил на крыльце. Слава Богу, его успели чуть-чуть предупредить (не вдаваясь в подробности), но он все равно не мог удержаться от саркастической улыбки. — Вас уже ждут, товарищ, да!

Ирочка сидела на диванчике в коридоре. Была напомажена, напялила самую короткую юбку, какие-то дико дорогие высокие сапоги, колготы-сеточку. А под глазами — синяки, и никакой косметикой не спрятать. У нее была трудная ночь, как и все предыдущие ночи без Ромки, какие-то вязкие видения, какие-то загадочные переговоры с призраками… Ирочка отчетливо помнила, что Ромка согласился. Приблизительно так выглядело сегодняшнее сновидение-кома.

Ромка, сидя на подоконнике: Только предупреди его! Предупреди его! Пусть правильно выберет! Это важно!

Ирочка: Хорошо. А если он не натуральный брюнет?

Ромка: Тогда пусть споет тебе песню!

Ирочка: Я знаю.

Ромка: Я всегда хотел быть девочкой

Ирочка: Но ведь тебя назвали Ромкой?

Вот такой бред приблизительно.

Потом пришла Лена, привела Его. Человека, на котором сейчас была сконцентрирована вся Ирочкина жизнь, все то, что она пережила и поняла до этого, все то, что она собралась пережить и понять в ближайшие шестьдесят лет…

— Вот наш продюсер! — сказала Лена. — Ее зовут Ира. Она вам все объяснит.

И оставила их двоих, послав Ирочке выразительный взгляд — держись! Держись, товарищ!

Господин Ю. оказался чуть ниже Ромки, но крепче, коренастее. Конечно, он был красивым мужчиной. Конечно, взрослым и даже усталым. Но он был актером и знал, что от того, насколько широко он улыбается, зависят его карьера и деньги.

— Здравствуйте! — сказал он и пожал Ирочкину руку. — Очень приятно!

Сознание Ирочки помутилось, она задела попой косяк, перепутала какие-то двери, но провела Ю. в студию, где видеоинженер Коленька уже делал вид, что настраивает камеру. Видеоинженеру было смешно до колик, он периодически громко кашлял и тогда мелкими партиями выхохатывался.

— Не обращайте на него внимания! — сказала Ирочка. — Давайте начнем. Я буду задавать вам вопросы, а вы — отвечайте предельно честно. Для того чтобы вы чувствовали себя комфортнее, я попрошу нашего оператора удалиться…

Видеоинженер нажал что-то на камере и смылся.

— Итак, — Ирочка была талантливым лицедеем, ей не составило труда сыграть продюсера. Хотя представления о продюсерах у Ирочки были странными. — Итак. Для начала представьтесь!

Он красиво сел, выпятил грудную клетку, повернулся в три четверти и сказал в камеру, сколько ему лет, как его зовут и какое у него элитное актерское образование.

— Отлично! — Ирочка настороженно искала в нем сомнения, какие-то догадки. — Теперь расскажите о своих жизненных принципах!

Принципы оказались еще лучше. Он был честным, не пил, не курил, не носил меха, слушал только «Йес», читал Мураками.

— Как много у вас свободного времени?

Свободного времени немного, поскольку он занят в нескольких постановках, но в целом, если партия скажет «надо»…

— Ваше семейное положение?

Э-э-э… Дважды разведен, трое детей… Не сошлись характерами.

Поддерживает корректные отношения с женами, общается с детьми.

Ирочка на мгновение ушла в себя — хорошо или плохо то, что он сказал? Сначала показалось, что ужасно. А потом она чуть пришла в себя и поняла, что судьба преподносит ей подарки один за другим! У него не будет желания видеться с ребенком, троих официальных хватает! У него получаются хорошие дети, иначе никто не стал бы с ним спариваться! И вообще!

— Состояние здоровья?

Отличное, ходит в зал, бассейн, соблюдает диету, следит за зубами.

— Наркотики?

Нет, что вы!

— Аморальное поведение?

В каком смысле? Не подведет ли команду, увлекшись какой-нибудь красоткой? Нет, что вы! Я их уже столько видел! Вот где сидят! Жены отбили всякую охоту!

— Тогда, может быть, вы прибегаете к услугам проституток?

Вот тут он не нашелся с ответом. Наконец, отвлекся от камеры и посмотрел на бледную Ирочку, грызущую карандаш.

— Какое-то очень странное собеседование! — улыбнулся. — Могу я знать, в каком проекте вы хотите меня задействовать?

Ирочка смутилась, нахмурила брови, начала черкать карандашом по листу с вопросами (их придумывали вместе с девчонками).

— Это новый проект… Экстремальный… Если вы нам подойдете… Вы будете ездить по всему миру… И снимать скрытой камерой… Разных… В общем, это довольно опасно, но хорошо оплачивается… Я не могу раскрыть вам карты… Сначала мы должны вас утвердить…

— Ага, — Ю. задумался, начал ворочать в голове бизнес-план. — Честно говоря, я как раз собирался уехать за границу! Так что, как видите, судьба находит своего адресата… Что ж… Я готов продолжить…

— Отлично! — Ирочка устроилась поудобнее. — Итак, о проститутках!

— Нет, я брезглив.

— Склонны ли вы к рискованному сексу?

— Я не очень понимаю, о чем вы, но нет. Я вообще не люблю рисковать.

— Готовы ли к авантюрам?

— Я уже сказал, что не люблю рисковать, но если это будет продуманная авантюра, я готов.

— Расскажите о своих детях.

— Ну… Хорошие дети, умные, красивые…

— Мальчики или девочки?

— Два мальчика, одна девочка.

— Способны ли вы на поступки?

— Скорее да, чем нет…

— Есть ли у вас девушка?

— Н-да… Я, конечно, встречаюсь с женщинами, но постоянной партнерши у меня нет…

— Отлично.

— Что вы сказали?

— Нет, ничего…

Лена шаталась под окнами. Рядом курил Коленька, видеоинженер.

— Слушай, а что вы задумали? — изнемогал он. — Я просто весь горю, так хочу знать! Ты что, решила ответить своему Сергею и Гале? И завести свой проект на стороне?

— Нет, я не такая…

— Я жду трамвая… А то смотри! Если решишь, кастинги устраивать не надо! Столько мужиков хороших пропадает! Димка вот утром мне звонил, докладывал, что встречался с тобой. Отличный парень, кстати! Рекомендую присмотреться!

— Я пока что замужем!

— Надолго ли?

— Блин, ну что ты несешь?

— А че я несу? Они тут с Галей шушукаются, записочки какие-то. Мой долг — донести!

А потом Ирочка и Ю. вышли на улицу, пожали друг другу руки и разошлись.

— Ну, что? — Лена мчалась навстречу, как птица. — Что? Быстрее говори!

— Ничего, — холодно улыбнулась Ирочка. — Снимает квартиру, живет один, моется два раза в день, на вопрос, что он сделает, если незнакомая девушка предложит ему секс, ответил, что отправит ее за справкой из кожвендиспансера…

— Да, — согласилась Лена. — Сложный случай.

— Я пригласила его в ресторан.

— Ты? В ресторан?

— Да, я. Он сказал, что уважает инициативных женщин. А мне надо будет обсудить с ним детали проекта. Так что я поехала.

— Куда?

— В кожвендиспансер.

Ирочка позвонила в одиннадцать, когда Лена уже лежала в постели и писала сценарий на завтра.

— Ленка! Он еще хуже, чем я думала! Он весь вечер грузил меня своей биографией, а потом укатил домой! Я сделала все, чтобы он меня пригласил! Ленка!

— Послушай! Плюнь на него! Есть много других мужчин, которые готовы ради тебя…

— Да мне пофиг, на что они готовы! Мне нужен этот! Всего на одну минуту! Но так нужен! Господи! Могла ли я подумать, что буду гоняться за мужиком и просить его о сексе!

Глава 8

IO. не сдался и на следующий день. И на следующей неделе. Ирочка мрачнела и худела. Девчонки боялись ей звонить.

— Ну, почему ты просто ему не скажешь?

— Я не могу…

— Почему ты его не оставишь?

— Я не могу…

— Да плюнь ты вообще на эту затею!

— Я не могу…

Она кокетничала, стреляла глазками, выставляла коленки, но добилась того, что Ю. стал избегать ее. А время шло.

Сергей снял пилотный выпуск программы с Галей. Программа была автомобильная, Галя восседала на диване и правильным голосом, строго задвигала о преимуществах полноприводных машин. Смотреть на это было грустно, но Лена не могла адекватно оценить программу. И сильно страдала. Хотя… Как-то уже привычно стало… страдать…

Наташа одолжила мобильный Анжелке: той необходимо было поддерживать связь со студентами, зарабатывать баллы, формировать благородный имидж. А ей, Наташе, и без телефона неплохо. Если возникала острая необходимость, она просто шла к автомату и звонила. А дамы-коллеги, полюбившие Наташу светлой материнской любовью, стерегли ее цветы.

И еще все уже знали, что Яковлев развелся с ужасной Олей Курловой. И что уехал. И на этом все заканчивалось, потому что найти человека с таким именем и фамилией в Беларуси было довольно сложно.

В тот вечер приехал таксист, обещавший «подбрасывать клиентов». Приехал не один, как раз с клиентом. Тот долго возился, выбирал цветы, а таксист курил и гордился его, клиента, дорогим пальто. Он стоял близко и время от времени кивал Наташе на пальто — давал понять, что работает только с серьезными людьми и что Наташе уже давно пора уступить силе, разуму и красоте и покорно принять счастье.

— Ну, так как, малая?

— Что?

— Когда мы с тобой в кабак пойдем?

— Никогда.

— Какая ты противная… Дохлая, страшная и противная…

— А ты маргинал!

— Чего? — таксист весело взъерошился. — Огрызаешься? Ну, блин, ты и наглая! Ох, дорвусь я до тебя! Никуда ты от меня не денешься! От меня еще ни одна девка не уходила, даже самая красивая! А с тобой так и вообще делов-то!

— Желаю удачи!

Он курил, пальцы стопочкой, и с восторгом рассматривал ее валенки, ее завернутое в шарф лицо. Время от времени вскидывал челку, как будто говорил себе: ну, и угораздило же меня! И ладно, была бы баба как баба! А то ведь такое чучело!

Клиент-пассажир ругался с кем-то по телефону. Таксист терпеливо ждал, прыгал на одной ножке:

— У меня напарник есть — мы с ним машину выкупать собираемся, — так вот он вроде тебя. Такой же подстреленный и такой же упертый. Все время молчит и зыркает. Прыгнул в окно из-за бабы — о, мудак, а? Из-за бабы! И что? Был военным, стал инвалидом. Теперь ни семьи, ничего! Я бабам цену знаю! Вас надо в кулаке держать, тогда вы слушаетесь! А если в кулаке не держать — один вред от вас…

— Слушай, иди отсюда, — попросила Наташа. — Иди, и не приезжай больше!

Таксист смотрел, подняв брови. Губы — в восторженном оскале. Мля, вы только посмотрите на нее! Страшная! На улице торгует! Одевается с помойки! И она еще пасть открывает! Не, я угораю!

Наташа почувствовала, что в воздухе начинает сильно пахнуть грозой. Настолько сильно, что уже становится все равно, умеет она драться или нет. А в том, что таксист умеет драться и применяет свое умение в неравном бою против женщины, Наташа не сомневалась.

Но тут вмешалась судьба в виде клиента-пассажира.

— Простите, — он с сомнением и усталостью посмотрел на Наташу. — Мне вас рекомендовали… мои таксисты… В общем, через пятнадцать минут… Лелик, ты меня за пятнадцать минут в Уручье домчишь? (таксист с гордой уверенностью кивнул)… У меня там в ванной с пеной плавает рассерженная нимфа двадцати лет, и мне надо подарить ей такой букет, чтобы она сразу меня простила. Я согласен на любые варианты, только побыстрее!

— В загул уходили? — весело поинтересовался таксист Лелик, по-хозяйски следя глазом за Наташей. — Дома не ночевали? И девочка сейчас бесится?

Клиент отвернулся, чуть-чуть поморщился. Ему были очень неприятны такие вопросы, такая фамильярность казалась ему преступной. Но он опаздывал и молчал.

А Наташа в это время порхала, собирала букет. Каких-то элементов не было, тогда она помчалась по дамам-коллегам и те выразили готовность помочь, с условием отдельной оплаты, конечно.

— Куда ты меня привез? — тихо спросил клиент-пассажир, было видно, что ему брезгливо и не очень приятно разговаривать с Леликом. — Тебе надо было везти меня в нормальный цветочный салон! А то, что это за антисанитария!

— Не волнуйтесь, Михал Михалыч! Сколько людей сюда привозил, все довольны остались! Девка очень грамотная, в цветах разбирается, какие-то штучки в букеты всовывает — сама их где-то собирает, засушивает… Короче, фантазирует, а цветы у нее стоят по две недели, не обваливаются!

Пассажир Михал Михалыч мрачно смотрел в сторону.

— К тому же ничего больше по пути не было! — уже тише добавил Лелик. — Если б поехали в салон, точно опоздали бы в Уручье!

Клиент тяжело вздохнул и посмотрел на блестящие выпуклые часы.

Тут вернулась Наташа со сложной конструкцией из цветов и можжевеловых лапок: какие-то шишечки, белые лепестки — все легонько, пушисто.

— О, зырьте! Букет невесты смастерила! — обрадовался таксист, а пассажир Михал Михалыч принял букет, сунул его под нос. Потом крутнул туда-сюда.

— Это что — так сейчас модно?

— Это просто нежно… Мне кажется, что это нежно, — просипела Наташа и спрятала шрам в шарф. — Но если вам не нравится…

— Нравится. Я готов заплатить вам за ваш труд.

Он достал кошелек и был явно удовлетворен. Таксист от этого совсем расслабился, панибратски хлопнул в ладоши и даже в порыве радости в этот кошелек заглянул, за что был удостоен острого, как мачете, взгляда Михал Михалыча.

Но это не убавило его пыл. Лелик был доволен Наташей, собой и вообще.

— Мне кажется, вам место в салоне, — сказал на прощанье пассажир Михал Михалыч. — Займитесь своей карьерой!

А Лелик подмигнул.

Только-только они отъехали, как откуда-то свалилась Ирочка. Она была румяная, злая и курила, не касаясь сигареты руками.

— Здорово! — крикнула она. — Мне нужен букет цветов!

— Тебе?

— Да, блин! Я что, не могу купить букет цветов? Я же не гранатомет прошу!

— Да можешь, конечно! А тебе какой?

— Такой, чтоб охмурить мужика!

И снова секунда на размышление, а потом Наташа пустилась галопом по коллегам и снова стала сочинять эксклюзивный букет. Для одного вечера это было щедро.

Ю. сначала не хотел открывать дверь, поскольку смотрел кино и пил пиво. Но звонили не переставая. Пришлось напрячься.

— Кто?

— Ира! Продюсер!

Ю. призадумался: а хочет ли он видеть продюсера Иру? А договаривался ли он о встрече? А не послать ли ее куда подальше вместе с карьерой и не вернуться ли в общество пива и телевизора?

— Открой, это важно!

Ю. вздохнул и распахнул дверь. И предстал во всей своей домашней красе: в майке до колена и трусах, простиравшихся еще ниже.

— Я не одет, — заметил он вяло.

— Я тоже!

Ирочка вошла. Влетела. Секунду пылала взором, а потом вручила Ю. цветы.

— Это чего? — страшно удивился Ю. — Это мне?

— Это тебе!

— А что, сегодня 23 февраля?

— Нет. Сегодня день, когда я займусь с тобой сексом!

Наступила пауза. Обычно после этого мужчины роняли то, что держали в руках, и начинали страстно целовать ее, шарить руками, прижимать к стене. И Ирочка даже прикрыла глаза и задрала подбородок, обнажив свою тонкую шею…

Но время шло, а никто не нападал.

Первый же взгляд, брошенный тайно из-под ресниц, явил грустную картину.

Ю. стоял там же, где был изначально, и хмуро чесал затылок.

— В чем дело? — спросила Ирочка. — У тебя проблемы? Ты не занимаешься сексом с женщинами?

— Ну, почему… Занимаюсь…

— Тогда… Что случилось?

— Да ничего не случилось! В том-то и дело, что ничего не случилось… — ему явно было грустно и неловко. — Ну, не планировал я сегодня…

Ирочка хлопала ресницами.

В комнате орал телик.

Ю. молча и стеснительно ждал, пока Ирочка уйдет.

Так.

Хорошо.

Она уйдет.

Только сначала убьет его с особой жестокостью!! Развалит эту его вонючую импотентскую берлогу!!! Разворотит все, что можно будет разворотить! Будет лупить до тех пор, пока стена треснет и не обвалится, засыпав навеки это позорное место, этот отстойник пива и дерьма!!!!

— Хорошо, — тихонько сказала она. — Я уйду. Но через двадцать минут… Я не буду мешать тебе смотреть телевизор. Я даже не попрошу у тебя пива, если ты взял на одного. Мне просто надо тебя видеть.

IO. погоревал, но понял, что сегодня другого исхода, более благополучного, ему не видать.

— Проходи, — он прошаркал в комнату. — Только у меня не очень убрано.

Он свалился в кресло, сделал погромче.

Ирочка села рядом на пол.

А пол был противный, с крошками, но это уже не волновало.

Какое-то время она тупо пялилась в экран, пытаясь собрать в своей пылающей голове хоть какую-то мысль. Ее отвергли. Это нереально. Это плохо само по себе. А в свете того, что ей нужен ребенок, это еще хуже. Ей нужен ребенок??? Господи! Какой ужас! Неужели, она сама придумала этот план? Бежать! Бежать немедленно!

Сидеть. Бежать успеешь. Сидеть и думать. Думать и сидеть.

Тронуть его за ногу? Не даст. Ужас! Первый раз в жизни, первый раз… Никогда еще…

Показать свои? Это можно. Это не помешает.

Ирочка осторожно освободила ножки, ненавязчиво вытянула во всю длину.

Ю. сопел, но сопел не вожделенно, а сердито. И пил пиво.

— Что за фильм? — просто так спросила Ирочка.

— «Амадей».

— Это Милоша Формана?

Вот тут Ю. слегка захлебнулся:

— Ты в кино сечешь?

— Ну, так, — скромно пожала плечами Ирочка, а сама засияла, мысленно вознося хвалу Ленке и покойному Алексею, которые достали ее кинолекториями и рассказами о режиссерах и их роли в развитии человечества! И ведь есть Бог! И справедливость! И удача! Откуда в Ирочкиной голове могло остаться такое словосочетание — «Амадей» Милоша Формана? В какой момент оно осело? Почему не было удалено из памяти за ненадобностью?

— Не то, чтобы фильм был культовый, — зачем-то начал оправдываться Ю. — Я просто люблю иногда пересматривать, ну, такую тихую классику. Очень успокаивает, дело ведь не в наворотах. А тут, казалось бы, фильм совсем простой, но что-то в нем такое есть…

— Это точно, — сказала Ирочка.

И умно замолчала.

Как по минному полю шла. Одно неверное слово — и все, контактов и шансов нет.

— Я к экспериментам в кино отношусь очень спокойно, я не люблю навороты. Мне важно, чтобы был смысл, настроение. Игра актеров очень важна. Как чувак Моцарта играет? Он же, по сути, и не играет! Ну, придуривается ведь, но как!

Ирочка кивала с важным видом.

— Боевики не люблю. В смысле хорошие люблю, а современные, которые тяп-ляп по-российски, — терпеть не могу!

Надо было уже Ирочке говорить, закреплять полученный эффект.

— А… — она подумала. — А можно твои кассеты посмотреть?

— Да конечно! — обрадовался Ю. — Блин, у меня такая коллекция фильмов! Жизни не хватит, чтобы пересмотреть!

Он убрал в сторону пиво, довольно бодро подошел к платяному шкафу. И оказалось, что этот платяной шкаф — такой стандартный, лакированный, шоколадной масти — весь до отказа забит видеокассетами!

— Офигеть… — совершенно искренне сообщила Ирочка.

А Ю. с гордостью выпятил пузо, расслабился… Ему было так приятно, так приятно!

— Сколько их тут?

— Не считал. Тысяча. Две.

— Это же сколько…

Она хотела сказать: «денег в задницу», но быстро опомнилась.

— Это же сколько лет ты их собирал?..

— Да вот как раз немного… Лет пять. Просто я всюду, где бывал, покупал кассеты. У меня есть три варианта «Унесенных ветром»: на английском, французском и японском, у меня полная подборка Кубрика, Бертолуччи и Тарковского, у меня шикарная коллекция немых фильмов… Я и сам не помню, что у меня есть. Пытался пару раз составлять каталог, но нет времени. Я все заработанные деньги трачу на кино.

— Ага. То есть ты снимаешься в кино для того, чтобы заработать деньги и купить себе новое кино…

— …И посмотреть там, как сделать такое кино, чтобы мне заплатили за это кино еще больше денег и я смог бы купить себе еще больше кино!

— Отвал башки…

Он еще полюбовался своими закромами, потом закрыл.

— В общем, это моя самая главная ценность.

— А дети?

— Дети — да, но… Я как-то не дозрел пока до понимания ценности детей. Мы, конечно, встречались, я водил их в кино, давал деньги. Но это все, понимаешь, была такая обязательная программа, как чистка зубов, например. Ничего приятного, но надо.

Ирочка гладила ногу и слушала.

— Я, вероятно, лишен таланта быть мужем и отцом. Я фанат своей работы, живу в своем мире, это очень бесит всех вокруг. Они пытаются меня переделать, у них ничего не получается, мы расстаемся….

— Твоя работа — это кино?

— Нет, это моя страсть. А работаю я программистом, причем работаю хорошо…

— А зачем ты работаешь программистом, если твоя страсть — кино?

— А потому, что кино сейчас не в том состоянии, чтобы прокормить! Для меня, во всяком случае. Снимаются только сериалы, роли ужасные, режиссеры ужасные, сценарии — плакать хочется… Не знаю…

— Я тоже снималась в кино.

— И как?

— Я решила не продолжать.

Ю. посмотрел с уважением и интересом:

— А что? Не вкатило?

— Нет. Просто это все… суета… Ерунда какая-то… Несерьезно это все.

— Молодец. Ты нашла в себе силы отказаться от славы и красивой жизни — все ведь думают, что кино — это слава и красивая жизнь, — потому что не уверена в своем таланте…

— Да дело не в таланте. В нем я уверена.

— А в чем?

Ирочка прищурилась.

Рассказать ему про Ромку? Про ребенка? Рассказать всю ту чушь, которую она придумала и в которую сама сейчас не может поверить?

— Лена! А мы возле вашего дома! Посмотрите в окно!

Лена застонала и уронила трубку. Да что же это такое, а? Да как же у них наглости хватает?

— Идите домой! Слышите? Немедленно идите домой!

— А мы хотим с вами познакомиться! Вы к нам выйдете?

— Я сейчас вызову милицию! Слышите?

— А почему?

— Потому, что вы мешаете мне жить!

— Нет, это не мы! Мы не мешаем! Мы с вами дружить хотим!

Бросили трубку.

Лена выключила свет, подбежала к окну и выглянула во двор. За оградой — три девчонки, лет пятнадцати, прыгают, греются. Остановились, о чем-то говорят. Потом начинают хлопать в ладоши и орать на весь двор:

— Ле-на! Мы-вас-лю-бим!

— Тише вы! — Лена представила себе возмущение благородных соседей, банкиров и предпринимателей. Конфликт с Сергеем на почве бытовых неудобств…

— Ле-на! Ле-на! Мы-вас!

Одиннадцать часов! Начало двенадцатого! А они орут на всю улицу!

— Ле-на! — девчонки не дождались и перешли на другую сторону дома. Оттуда их звонкие голоса доносились с трудом, но слышались и могли разбудить кого-нибудь слабонервного.

— Ле-нннааа! О-го-го!

Лена распахнула окно, собираясь хорошенько отматерить свой фан-клуб, но быстро поняла всю тщетность попыток. Девки-то были с другой стороны, а туда окна не выходили.

— Ле-на! Ле-на! И-ва-но-ва!

Тут Лена не выдержала, рванула куртку, сунула ноги в какие-то ближайшие ботинки и помчалась на улицу.

— Н-да… миленькое признание…

Ю. был без лица. То есть фактически лицо осталось, но выражения на нем не было. Были волны выражений: от удивления до полного ужаса.

Ирочка мышкой сидела под креслом и смотрела, смотрели во все глаза.

— Это же… Это… Ну, в общем, Ира, это что-то вроде насилия, я так понимаю. Я могу тебя в милицию сдать за насилие!

Ирочка смотрела, кусала губу.

— Ты хоть понимаешь, насколько серьезна глупость, которую ты затеяла? Я уже не говорю о том, что ты обманула меня с кастингом…

— Прости. У меня не было выбора…

— Да ты чушь несешь! Как это у тебя не было выбора? Миллионы мужиков! И даже не в этом дело! Это аморально!

— Почему? Я хочу ребенка. Это аморально?

— Нет, но ты хочешь его без согласия другой стороны!

— Но другая сторона могла бы вообще ничего не узнать до конца жизни, если бы просто молча меня трахнула, а не разводила тут бодягу! «Смысл жизни!». «Кино!». Смысл жизни это любить кого-то и оставить себе память о нем, если он вдруг умер! Смысл — это не спать ночами, вообще не спать, и понимать, что самое главное ты упускаешь! А еще смысл жизни это дать хоть какую-то надежду тетке, у которой погиб единственный, горячо любимый сын! И то, как она плакала, не сравнился со всем твоим шкафом, блин! Шкаф — это шкаф! А люди — это люди!

Ю. молчал, абсолютно потрясенный.

— Господи, Ира, зачем ты все это замутила? Мало у меня было проблем? Я работаю сутками, потом вечерами репетирую до мозолей, пытаюсь как-то выстроить свою жизнь, и легко мне ничего не дастся! Зачем ты свалилась на мою голову?

— Считай, что я — твоя Голгофа!

— Чего?

Ирочка уже не смогла бы повторить, память снова убрала ненужное слово, чужое для ее лексикона.

Поэтому она просто подобралась поближе.

— Послушай, почему бы тебе просто не трахнуть меня, а? А потом я исчезну и никогда-никогда не появлюсь в твоей жизни! Хочешь, я лам расписку, и мы завтра заверим ее у нотариуса? Или, хочешь, кровью распишусь? Как скажешь? Десять минут на все про все — и меня нет, и не было! И ты дальше смотришь свое кино!

— И что? И до конца своих дней думаю, есть у меня ребенок или нет?

— Но ты же не особенно думаешь о тех детях, которые у тебя уже есть? Так и здесь! Только думать придется еще меньше! Ну? Я же не прошу тебя рожать, кормить, воспитывать! Я все сделаю сама! У меня достаточно денег! Если бы я ребенка могла сама сделать, я бы тебя не мучила ни секунды!.. Ну, ты ведь не сможешь просто так мне отказать? Не можешь согласиться, но и отказать не можешь!

— Ира! — Ю. нервно взял свое пиво. — Ты сама ведешь себя, как ребенок! Почему ты думаешь, что мужчина готов спать со всеми подряд только потому, что он мужчина?

— Ну…

— Я не могу спать с тобой! Я не хочу спать с тобой! Как с этим быть?

— Не хочешь? Ирочкин голос дрогнул. — А почему? Я же стройная… Красивая… у меня такие длинные ноги… Я натуральная блондинка…

— Это не все!

— А что же еще???

Ирочка не выдержала. Слишком много было мерзкого и грустного в последнее время, слишком черно и беспросветно в последнее время. Она разревелась отчаянно и совсем не из кокетства. Какое тут кокетство, когда во время рева растекается вся косметика, а лицом ты трешься о нечистый ковер…

— Господи, как я устала! — орала Ирочка. — Господи! Я ведь прошу немногого! Я же не прошу меня любить, защищать, жениться! Я даже не прошу тебя получить удовольствие! Просто сделай мне ребенка! Мне очень нужен ребенок! Так же, как тебе твое кино! А мне нужен этот ребенок! Твой шкаф останется с тобой! А я!.. Я не успею! Твое кино никуда не денется! Не опоздает! А ребенок опоздает!

Ю. смотрел с сожалением.

— О! Лена!

Девчонки запрыгали, завизжали. Начали толкать друг дружку.

Лена шла к ним строевым шагом и уговаривала себя не бить их сразу, без предупреждения. Все-таки дети еще. Дети? В пятнадцать лет? Здоровые телки с сиськами и накрашенными губами — дети? Как их там… Настя? Кристина?

— К нам! — кричали они. — Ура!

Потом притихли, хихикая.

— Девчонки! Вы с ума сошли, да? Вы чокнутые, ненормальные? У вас с головой плохо?

— Чего это? — удивились девчонки. — Все нормально!

— Тогда как вы не врубаетесь, что мешаете спать целому дому? Что я уже начинаю шарахаться, когда слышу телефонный звонок? Вам не говорили родители, что мешать взрослым людям плохо? А вы мешаете! Прекращайте мне звонить, слышите? Или… я не знаю… Я сделаю что-нибудь ужасное!

Девчонки скривили губы, отбежали в сторону.

— А мы не хотели мешать! Мы хотим с вами дружить! Давайте с вами дружить?

— Дружить? — орала Лена. — А это как? Объясните, что вы конкретно от меня хотите? А? Вы можете это сказать?

— Ну… Ходить вместе… Тусоваться…

— Да не хочу я с вами вместе тусоваться! И ходить с вами не хочу! У меня нет на это времени, понимаете? Я много работаю! Я — взрослый занятой человек! Причем довольно уставший! Оставьте меня в покое, слышите?

— Ну, пожалуйста! — разочарованно проныли девчонки. — Вы нам так нравитесь! У нас все мальчишки в классе в вас влюблены! Мы иногда ваш номер набираем и даем им послушать…

— Все!! — не выдержала Лена. — Если еще раз! Если еще раз вы наберете мой номер! Я вас найду и убью, ясно? Не сметь мне звонить!!! Никому не давать мой номер!!! Забыть о моем существовании!!! Слышите???

— Щас драться будет, — сказала одна девчонка.

И всех словно ветром сдуло.

Лена осталась стоять посреди двора нелепая, как Дед Мороз на улице утром первого января.

Она успела только вернуться и включить чайник, как дверь хлопнула, и хлопнула очень недобро.

Сергей вернулся. И вошел быстро, не заглянув на кухню, где абсолютно очевидно возилась Лена. Значит, дело плохо. Интересно почему?

Она вышла, помешивая кипяток.

Сергей лежал на расстеленной кровати в одежде, лицо холодное, смотрит в потолок.

— Что-то случилось? — робко поинтересовалась Лена.

Никакой реакции.

— Случилось что-то? — подошла она поближе.

Сергей молча швырнул ей газету:

«Лена Иванова любит своих подруг».

Она еще раз взглянула на Сергея. Газета? В его хандре виновата газета?

— Читай, — велел Сергей.

«Она встретила меня неодетая, лишь коротенький халатик прикрывал ее соблазнительное тело…!».

О, господи…

— Это какой-то бред, — Лена криво улыбнулась. — Я никого не встречала в халатике! У меня и халатика-то нет! Только спортивные костюмы!

Сергей молчал.

«Она не водит машину. Потому, что боится увлечься. Если сядет за руль, сердце немедленно захочет скорости…».

«У нее есть огромный джип, который полностью соответствует ее представлениям о машине и мужчине — такой большой, возбужденный, блестящий…».

«Ее красавицы подруга часто остаются у нее ночевать. Они ходят по квартире неодетые…».

— Что это за гнусь? — Ленино сердце стучало где-то под языком. — Откуда это?

— Это, милая моя, сегодня читали все! И я хочу узнать, как могло ТАКОЕ появиться на свет? Что нужно было выпить или съесть, чтобы такое рассказать?

— Я не пила…

Она тупо смотрела на статью, на свое фото, довольно милое…

— А! Так это какой-то Д. Г.! Я попросила его самостоятельно ответить на вопросы, написать небанальное интервью…

— Отличное небанальное интервью! Ты, блин, хоть когда-нибудь башкой думаешь? Как я с партнерами разговаривать буду? Помня о том, что они как будто все с тобой в бане побывали! «Халатик на соблазнительном теле»? Так облажать работу последних лет! Все успехи! Все, что строилось: связи, мнение — все в задницу!

— Ну, они ведь забудут в какой-то момент?

— Забудут? Дура, да? Ты совсем тупая? Если не знаешь, что такое бизнес, блин, не лезь! «Соблазнительное тело»! Ошибка в бизнесе допускается один раз, ясно тебе? Достаточно одной маленькой ошибки, и все придется начинать сначала! А я не железный! Я задолбался с тобой бороться!

Он вскочил, начал хватать какие-то свитера, носки, ботинки, заталкивать их в какой-то пакет, который достал, кажется, из кармана…

— Хватит! Мне нужна пауза! Я должен чуть-чуть отдохнуть от идиотизма вокруг меня! Сама звони людям и объясняй, что интервью ты не давала, что это какой-то ублюдок сам сочинил, мастурбируя на твое соблазнительное тело в экране! Я ухожу!

Он прошел мимо с такой скоростью, что Лену обдало плотной волной запахов — столько разных запахов. И все, как гроздь шариков, уплыли вслед за Сергеем в открытую дверь…

— Ира… Я не знаю, что тебе сказать, кроме одного… Не ты одна переживаешь кризисный момент… Я сейчас тоже на грани, понимаешь? Я на грани, и мне не просто трудно перестроиться на игривый секс, а… Невозможно! Я человек, я не животное, понимаешь?

— Понимаю! — выла Ирочка. — Пожалуйста!

— Ира! Послушай… Завтра у меня собеседование в американском посольстве. Я улетаю в Америку… Понимаешь? Я думаю, что уеду из этой страны…

— Прекрасно! Трахни меня и улетай! И даже адреса не говори!

— …Там, в Америке, у меня никого нет. Там есть моя бывшая жена с детьми, которая уехала два года назад и сейчас как-то пристроилась и хочет, чтобы я приехал, остался с ней. В маленьком городке где-то в Орегоне… Она сказала, что я вполне смогу работать оператором на свадьбах… И что многие так начинали, а сейчас они снимаются в каких-то местных телесериалах, работают на каких-то мифических киностудиях… Ира! Я должен бросить свою жизнь, свои шкафы, свои принципы и начать все сначала в другой стране, понимаешь? С нуля… И я не уверен, что я хочу начинать с нуля. У меня нет уверенности, что я смогу кому-то там что-то доказать… Я должен понять, готов ли я ради какого-то сомнительного кинобудущего жить в американской провинции, снимать свадьбы и тихо стареть…

Ирочка плакала и не очень понимала, зачем они теряют время, зачем он все это ей рассказывает?

— Но! У меня есть выбор. Я хороший программист. Мне предложили высокооплачиваемую работу в Нью-Йорке. Во Всемирном торговом центре. У меня будет свой маленький уголок где-нибудь на восьмидесятом этаже Восточной башни… Понимаешь? И я стану простым американским бизнесменом, соберу деньги на жилье. На новую машину… Но у меня не будет ни секунды, чтобы заниматься кино!.. Я должен буду забыть это все, мой контракт не оставит мне времени даже на телевизор!.. И завтра я должен буду окончательно определиться со своим будущим, понимаешь? Я должен буду сказать, куда меня направлять — в штат Орегон, в город, названия которого я не вспомню, или в Нью-Йорк! У меня ночь на решение этого вопроса, понимаешь?

Ира уже не плакала. Она лежала на ковре, шмыгала носом и смотрела в экран, на котором дрожало и шипело серое: кино закончилось.

— Честно говоря, — Ю. сел рядом, протянул Ирочке пиво, — я надеялся, что твое предложение позволит мне остаться здесь. Когда мне позвонили с телевидения и сообщили, что я должен явиться на кастинг, я подумал, что это судьба подбрасывает мне правильный ответ. Теперь я знаю, что ошибался. Правильного ответа мне никто не подкинет.

— Кто-нибудь подкинет, — равнодушно, но светло прошептала Ирочка. — Обязательно найдется кто-то, кто подкинет…

— Ну, вот ты! Ты подкинь, — Ю. улыбался, дружески смотрел на распластанную медузой Ирочку. — Ты скажи, что делать? Я веду относительно здоровый образ жизни, я учился на одни пятерки, я в жизни не обидел никого, не украл и не предал! Я много читаю, смотрю, думаю, хочу сделать мир лучше, хотя пока не осчастливил даже жен… То есть я сделал их несчастными, совершенно не желая того! Я как раз другого хотел: показать, как интересно можно жить, как глубоко видеть, если разговаривать не только о магазине! И они правы — они жили бытом, зарплатами, и если бы они ими не жили, тогда кто бы жил? Но каждому свое…

Так что мне делать, продюсер? Куда мне завтра ехать?

Ирочка, как бизнесвумен, хотела сказать, что ехать ему нужно в Нью-Йорк и не морочить себе и другим голову тупыми байками про великую силу искусства. Как отвергнутая женщина, она хотела посоветовать Ю. отправиться на три буквы и там остаться навсегда. Но в ней прорезался и кто-то третий — уставший, но понимающий человек. Как-то так неожиданно прорезался, не должно было его там быть, не предусматривался.

— А чего ты сам хочешь?

— Я хочу быть счастливым, Ира.

Все хотят быть счастливыми. И даже Ира. И ей для счастья надо совсем мало… Но она уже забыла, что ей надо для счастья… Что-то было надо еще десять минут назад…

Стало грустно и пустынно, никаких сил, никаких слез, ничего…

Она поискала глазами и увидела гитару.

— А ты играешь, да?

— Играю.

— А сыграй!

— Ты правда?

— Да…

Ю. взял инструмент, провел пальцами. И уже по тому, какой звук извлекают люди в первую секунду, становится ясно, как они играют на гитаре. А Ирочка с ее абсолютным слухом даже напряглась, с грустью думая о том, как отреагируют ее израненные нервы на возможную фальшь…

Но первый звук показал, что играет Ю. отменно. Просто шикарно играет.

Лена метнулась к окну, чтобы позвать Сергея, остановить его, что-то объяснить — ведь глупость вышла, нелепица! Умный мужик! Он должен понять! Невозможно вот так бросить! Уйти только потому, что кто-то написал гадость — но ведь не она же сама написала!

Второй раз за последний час окно было с визгом распахнуто, тонкие благородные шторы взмыли к потолку, в лицо — мартовская ночь с ее морозом…

Она высунулась в окно по пояс, Сергей еще не вышел. А потом хлопнула дверь в подъезде, и она набрала в легкие побольше этого морозного марта и приготовилась кричать что-то такое отчаянное, но вдруг услышала, что Сергей разговаривает.

Тихим, спокойным голосом. А с кем? Никого же нет! Лена прижалась ухом к слою холодного воздуха между ней и Сергеем.

— Да, не дергайся, — говорил Сергей в мобильный телефон. —

Я понял… Не надо, это ни к чему. Да, через пятнадцать минут… Какое вино, что ты собираешься отмечать?.. Не надо, я сразу спать, у меня несколько встреч завтра… Хорошо, я куплю вино. Если ты так хочешь, я куплю вино, но это надо ехать в «Европейский», ты готова ждать?.. Хорошо…

Он удалялся и даже не подумал обернуться и посмотреть на дом, из которого уходил. А если бы обернулся, то увидел бы Лену, сидящую на подоконнике, похожую на ведьму, прошитую насквозь серебряной стрелой из арбалета.

Ирочка снова забыла, зачем пришла. Так клево играл, суперпрофессионально! Сразу было видно, что здесь и школа хорошая, и фламенко на пятерки, и с нотной грамотой порядок. А еще круче то, что вся эта чистая техника, поразительная сама по себе, даже близко не могла конкурировать с представлением! Ю. один в трех лицах разыгрывал какой-то древнерыцарский фарс, скакал по подушкам, то прикидывался королем с тремя подбородками, то вопил фальцетом и хлопал глазками за принцессу. Отработал и уставился на Ирочку блестящими глазами.

— Еще! — заорала Ирочка, хлопая в ладоши. — Еще давай!

Ю. кивнул, и снова понеслось.

Грустные песни, исполняемые с приспущенными ресницами, популярные песни, перелопаченные до смешного неузнаваемо, шуточные песни, поданные с первой до последней ноты как отдельное шоу. И нигде не повторился, гад! И нигде не смазал нотку! Даже в самых отчаянных руладах! Гибкий, как пластилин, такой разный! Ирочка топала, хохотала, и ничего в этом однокомнатном театре не существовало, кроме актера и зрителя, и они так схлестнулись, что даже соседский стук по батарее их не остановил!

Остановила порванная струна. Ю. притормозил, начал возиться с ней, тяжело дыша, а Ирочка подползла поближе, стукнула его по колену и сказала, выдыхая пламя от радости:

— Чувак! Завтра! Ты летишь в маленький город, названия которого даже не помнишь! И начинаешь все с нуля в штате Орегон! И снимаешь свадьбы, и работаешь там клоуном на улицах и Санта-Клаусом на Новый год! И даже если до смерти ты будешь Санта-Клаусом, ты все равно помрешь счастливый, потому что ты будешь заниматься тем, чем ты должен заниматься! А Восточную башню во Всемирном торговом центре забудь! В мире миллион крутых программистов, но таких актеров, как ты, — единицы! Вали в свою Америку и до самой смерти будь актером! Ты не просто талантливый, чувак! Ты жутко талантливый! Понял меня? Даже за две копейки, но будь тем, кем ты можешь быть круче всех!

Она широко и отчаянно поаплодировала, качая головой… Классный. Очень классный чувак… Талант — это такое уважаемое, такое, оказывается, мощное состояние человека. Это как… Ну, как если бы оказалось вдруг, что он из золота и изумрудов! Отер грязь, а под ней засверкало такое, отчего захотелось отступить и закусить губу, и даже почти расплакаться!..

О! А вот букетик Наташкин… Ирочка взяла его с дивана и бросила к босым ногам Ю.

— Ты очень крутой, чувак… Я… Я не знаю, как сказать… Я преклоняюсь, да…

И тут Ю. медленно отложил гитару, подошел к ней, взял ее за подбородок, заглянул в ее светлые глаза и начал целовать, целовать, целовать…

Утром Лена позвонила в телекомпанию и сказала, что не придет сегодня. Что ей как-то не очень хорошо.

А как ей могло быть хорошо, если она не спала ни одной минуты, и даже плакать не могла? Пялилась в угол на потолке, и в какую бы сторону ни начинала думать, всюду приходила к боли.

Сергей ушел. Ушел к какой-то девушке. Может быть, к Гале. Может быть, не к Гале. Может, к Оле Курловой… Какая разница? Хотя лучше, чтобы к другой, к незнакомой… Ооох, как ноет…

— Ты чего, офигела? — спросила трубка голосом видеоинженера Коленьки. — Через полчаса быть на работе, ясно? Я тебе похрюкаю там носом! Делом заниматься надо, ясно? Делом, а не лирикой, блин, по поводу сложных семейных отношений! Быстро села в такси и приехала на работу! Без вариантов!

Она только повесила трубку, как позвонила Ирочка.

— Ленка! — заорала она. — Я не спала сегодня ночью ни одной минуты!

— Я тоже, — вяло сообщила Лена.

— Я спала с Ю.! Он супер! Я хочу ребенка от него! Если получится, блин!!! Он уезжает, Ленка! Он сваливает в Америку и никогда оттуда не вернется! Все классно!

— Да? — удивилась Лена. — Все классно? Хотя да, классно. Я очень рада…

— Я слышу, блин, как ты рада! Ты завидуешь мне, кобыла! Завидуешь тому, что я всю ночь занималась сексом с красивым, талантливым мужиком!

— Ира! — Лена была совсем без сил. — Ира, Сергей меня бросил. Он уехал сегодня ночью к какой-то девице… Мне пора на работу, давай потом… И я очень рада за тебя, правда. Только сейчас мне не до смеха, понимаешь?

— Сергей тебя бросил? — Ирочка сделалась тише. — Как? Ты чего?

— Я? Ничего. Я на работу собираюсь.

— Да как он может тебя бросить, идиотка ты? Он тобой, как щитом, блин, прикрывается! Ты у него — ключик ко всем дверям! Ты у него — главный козырь! Он без тебя — мелочь малозаметная, а с тобой — Продюсер Звезды! Успокойся! Покувыркается и вернется!

— И вернется… — сказала Лена без интонации. И не понятно было, она надеется, или сомневается, или как-то так тонко иронизирует.

— Говорю тебе! Через день у него заберут, например, права за хамство на дороге, и он тут же позвонит тебе и попросит приехать с ним к начальнику ГАИ! Вот посмотришь! Я его, козла, знаю!

— Ир, мне чего-то нехорошо. Я поехала.

Глава 9

Стало совсем жарко, даже свитера на улицах начали выглядеть смешно и позорно. Какие свитера? Уже короткий рукав! Уже маечки!

Ирочка проснулась и лежала, рассматривая трещину возле лампы. Обычно на этой трещине приземлялся Ромка, когда прилетал пообщаться. Сегодня не прилетел, видно, был чем-то занят. Ирочка не обиделась.

Зазвонил телефон. Трубку, кстати, Ирочка сменила просто потому, что старая напоминала о звонке из милиции, когда сообщили, что Ромка погиб. И все остальное Ирочка за последнюю неделю тоже по максимуму сменила: набила квартиру светлым деревом, белым шелком и кремовыми коврами. Точнее, набила Наташка, выступившая в качестве дизайнера интерьера (по просьбе Ленки), а Ирочка только сформулировала задачу: чтобы стало легче жить, — и оплатила счет.

— Алло…

— Ира? Это Ю.

— О! Привет! Рада тебя слышать!

Ирочка подняла вверх руку, посмотрела на ногти. Красивые ногти, рука красивая, только багровые шрамы… Ну, и пусть будут шрамы, ради Ромки пусть будут…

— Как ты?

— Хорошо, спасибо! А ты?

— А я завтра улетаю, все.

— Куда?

— Ну, куда… В штат Орегон… В городок, который называется Юджин. Отличный город, я узнавал, больше Минска даже. Одноэтажная Америка, никаких небоскребов, океан в двух часах езды.

— Отлично! Просто супер! Я так рада! Я тебе желаю всего самого-самого хорошего! И в работе, и в личной жизни! Начните с женой все сначала, слышишь? У вас получится!

— Спасибо, Ир! Огромное спасибо!

Замолчал, а Ирочка улыбалась и дышала сосновой мебелью, такая клевая идея, когда мебель как будто только что вырезана и даже стружка кое-где… В смысле, кажется, что стружка…

— Ир! Я тебя хотел попросить… забрать к себе мои кассеты.

— Все?

— Ну, хотелось бы, чтобы все… Я тут кое-что раздал, но так жалко… Собирал ведь… Там такие фильмы, такие! Боевики и комедии забрали, а вот самые хорошие остались, это ведь понимать надо. Не каждый сможет, а ты сможешь… Забери их, а? Ключи оставляю у соседей.

— Ну, хорошо, — Ирочка оглянулась. — Место есть, пусть лежат… В смысле, буду смотреть временами, тебя вспоминать.

— Ну… Хорошо… И ему покажешь…

— Кому? — не поняла Ирочка.

— Ну, ребенку! Нашему… Там как? Нормально все? Получилось у нас?

— Не знаю, — честно сказала Ирочка. — Пока мало времени прошло…

— Я понимаю, — спешно согласился Ю. — Понимаю. То есть ты пока не знаешь?

— Пока нет…

— Ладно… — он замялся, застеснялся, заулыбался. — Так может, того… повторим?

— Нет, — засмеялась Ирочка. — Мне было очень хорошо с тобой, очень! Но нет… Это не просто секс…

— Я понимаю.

— Пусть будет так, как есть… Если получилось, значит, получилось. А если не получилось, значит, и не должно было… Пусть как есть…

— Хорошо…

— Ну, ты смотри там, не сдавайся!

— Ты тоже.

— А я вообще никогда не сдаюсь.

— Я понял… Тебе позвонить?

— Нет, Ю.! Не звони, не надо… Я обещаю, что все будет нормально.

— Если ребенок будет…

— Я сделаю так, чтобы ему было нормально. Не волнуйся. Это же мой ребенок…

— Я буду вспоминать.

— Это пожалуйста. А еще не думай о Восточной башне. Даже не езди туда.

— Не буду.

— Ну, пока?

— Будь счастлива. Ты очень… Ты, такая ты… Пока!

Ирочка аккуратно повесила трубку.

И было хорошо, возвышенно.

До тех пор, пока она не решила встать. А когда она встала, ее замутило с такой силой, что Ирочка пулей рванула в туалет и повисла над унитазом. И пару раз судорожно рыгнула, как собака, которая налопалась травы и теперь пытается очистить желудок.

Ничего из нее не вылилось, но состояние было до того странное и возмутительное для среднего трезвого утра, что Ирочка поняла: получилось. У них с Ю. получилось.

Она долго сидела на полу в ванной, прислушивалась к себе.

Неужели у нее внутри что-то завелось?

Неужели это станет живым человеком?

И оно вырастет, и раздует ей живот — и Ирочка будет ходить с животом! Где это видано, чтобы Ирочка — и с животом? Все удивятся, будут цокать языками. А потом каким-то образом это родится!.. Ну, до рождения еще так далеко… Нереально далеко. Сейчас, сидя на полу в ванной, трудно представить себе даже живот, не то что роды.

Ирочка встала перед зеркалом, повернулась в профиль, задрала комбинацию. И минут двадцать выставляла вперед живот, подкладывала полотенце, хотела понять, как она будет выглядеть и чувствовать себя тогда, когда это станет очевидным?

Потом она вышла на балкон и выкурила там последнюю сигарету. А оставшийся от былой московской роскоши непочатый блок выбросила в мусоропровод.

Никаких сигарет! Никаких! Вперед, к счастливой и здоровой жизни с ребенком!

В этот день у Наташи был выходной, и они выбрались с Анжеликой на рынок за продуктами. Для Анжелики рынок всегда был местом возмущения и тоски: ей хотелось свободы, независимости, общения с умными людьми. Но сестра грузила ее сумками и часами водила за собой, а сама торговалась, вертела в руках овощи. Анжелику это бесило до чертиков, и походы на рынок всегда заканчивались скандалом.

Но сегодня Анжелика была паинькой, так подозрительно слушалась, что Наташа не выдержала, остановилась и строго всмотрелась в ее шустрые глазки.

Причем смотреть пришлось снизу вверх, потому что Анжелка переросла ее сантиметров на пятнадцать.

— Что случилось?

— Ничего, — Анжелка фыркнула, завертелась, но это значило только одно: что-то случилось или собирается случиться.

— Анжела!

— Ну что?

— Я же вижу: что-то случилось! Говори!

— Да ничего не случилось!

Наташа аккуратно составила сумки на асфальте, сама приняла позу поустойчивее. Что же, говорила эта поза, мы постоим, подождем.

Анжелка помаялась, поулыбалась хитро и странно, а потом заявила:

— Я выхожу замуж!

— Куда ты выходишь??

— Замуж!!

— Кто тебе сказал?

— Я сама. Я так решила!

— Ах, ты так решила? — Наташа взяла сумки. — Прекрасно. Теперь забудь об этом! Никакого замужа, ясно? Пока не закончила институт, никаких глупостей!

— Это не глупость! — Анжелка была готова к такой реакции, и запаслась домашними заготовками. — Я взрослый, самостоятельный человек! Я имею право на личную жизнь! Все мои сверстницы давно вышли замуж, что ж я — хуже?

— Разговор окончен!

— Нет, не окончен! — Анжелика догнала Наташу, схватила ее за плечо, и оказалось, что младшая сестренка-то посильнее будет! Во всяком случае, сила сжатия высокая.

— Ну-ка! — грозно прикрикнула Наташа. В детстве этого хватало — строптивая мелочь немедленно успокаивалась, иногда даже начинала реветь, кривя губы.

Но сейчас не прошло.

— Я его люблю, — сухо сообщила Анжелика. — Мы подали заявление. Давно уже подали. Скоро свадьба.

Ах, вот оно что? Наташа аккуратно освободила плечо. Вот оно, что…

— Зачем же ты говоришь? Если все уже решено? Хочешь узнать мое мнение?

— Нет. Хочу пригласить. На свадьбу.

Анжелкины уши пылали. Она старалась смотреть прямо и честно, но получалось плохо.

— Надо же… Какая честь.

— Наташа! Зачем ты так говоришь? Ты же мне как мать!

— Именно поэтому меня поставили в известность в последний момент! — Наташа забыла о сумках, забыла обо всем. Она была в ярости, она уходила быстрым шагом.

— Да мы сами! Мы сами не были уверены! — Анжелика подхватила сумки, поволокла их следом, бегом-бегом. — Мы подали заявление и думали! Договорились, что если кто-то из нас решит, что не готов, тогда ничего не будет! А потом вдруг мы оба одновременно поняли, что готовы! Мы вчера встретились, поговорили… Наташка! Не беги так! Мне тяжело!.. Он сам организует свадьбу, никаких денег не надо! Он все сам! Он очень самостоятельный! Просто приходите и все! Мы очень хотим, чтобы ты с мамой и девочками пришла!

— Очень хотим, чтобы пришла! — Наташа ядовито хохотнула. — Нам ничего не надо, только придите! А потом, после свадьбы? Вам тоже ничего не надо? Вы сами сможете кормить себя?

— Да! Конечно! Он много зарабатывает! У его родителей трехкомнатная квартира и они меня очень любят! Мы будем жить у него, он будет работать, я учиться, пока… Пока смогу…

— Секундочку! — прозрела Наташа. — Секундочку! Ты беременна??

Анжелика не успела сгруппироваться, так и осталась стоять с сумками, с вопросом в лоб, без защиты.

— Ну…

— Повторяю вопрос! Ты беременна???

И все стало понятно. Все сразу стало понятно. Анжелка задергалась, скривила губы, хотела улыбнуться и вякнуть что-нибудь бодренькое. Потом хотела обидеться, потом еще что-то… Но Наташе не нужен был спектакль. Ей уже даже не нужен был ответ.

— Какой срок? — спросила она.

— Месяца два…

— Еще мало.

— Я хочу оставить…

— А учиться ты хочешь? А нормально жить ты хочешь? Или хочешь, как наша мать? Да? Рожать и рожать? Чтобы ничего больше не было, только дети? Которых ты вряд ли сможешь нормально воспитать, потому что тебя саму еще воспитывать и воспитывать? И что-то я сомневаюсь в том, что вы сможете прокормить этих детей! Если твой жених такой же, как и ты, тогда никаких шансов! Никаких!

— Он не такой! — орала в ответ Анжелика. — Он другой! Он взрослый и умный! Он хочет детей! И я хочу детей!

— Это ты вчера решила, что хочешь? А что ты про детей знаешь? Что они сами собой переодеваются, едят, играют, моются и укладываются спать? Так вот, я тебя разочарую! Все это делала за них я! А сами они ничего не умеют делать! Так же, как и ты! Ты хочешь еще одного ребенка в придачу к себе?

— Да! И я знаю, что такое воспитывать детей! Не одна ты волокла их на себе! Кто ими занимался, когда ты была на работе? Кто? Я!

— И ты ненавидела меня и всех сестер за это! Ты этого не помнишь? Но от меня и сестер ты могла сбежать! А от родных детей не сбежишь!

— Я не собираюсь сбегать от своего ребенка! Я повзрослела!

— Сомневаюсь! По тому, как ты себя сейчас ведешь, — сомневаюсь!!!

— Потому что ты всегда в нас сомневалась! Ты всегда была круче нас и сильнее, а мы всегда были мелкотой, которую надо строить! И которая очень мешала тебе жить!

— Это такая благодарность?

— Нет! Это такая правда! Ты нас растила, заботилась о нас, даже любила, наверное! Только мы этого не замечали! Мы этого не понимали! Мы только видели, как тебе тяжело и как мы тебе мешаем! Ты хоть раз сказала мне, что я молодец? Что я хорошо рисую или играю на гитаре?

— А ты играешь на гитаре?

— Да! И очень хорошо!!!

Наташа прижала ладонь к губам. Не может быть… Это еще хуже, чем весть о беременности…

— Кстати, а за кого ты выходишь замуж? — спросила она тихо-тихо.

И снова волна красного смущения на Анжелкином лице… И глаза в сторону…

— Ну… Мы любим друг друга… Он очень хороший человек… Очень… Мы уже много лет встречаемся, и никого лучше с тех пор я не видела…

— Кто он???

— Гитарист Э., — выдохнула Анжелика и отвернулась.

Лена как раз ругалась с оператором насчет света. Ну нельзя было так выставлять свет! Тени на шее, как будто Лена стоит под лампой на бульваре! Как будто специально поставлена задача ее, Лену, состарить!

И тут зазвонил телефон.

— Здравствуйте, — сказали очень сладко и ехидно. — Это Лена?

— Это Лена.

— А это… Подруга Сергея.

— Подруга? Чем обязана?

— Я хотела сообщить вам… Дело в том, что Сергей никогда сам не решится… Хотя он несколько раз пытался, но что-то ему мешало…

Вот тут до Лены потихоньку начал доходить смысл слова «подруга».

— Это Галя?

— Галя? Нет, это не Галя…

Но легче не стало…

— Это… Неважно… Я просто хотела вам сказать, что он… вас не любит… Он любит меня… Мы давно встречаемся, и у меня будет ребенок… Будет от него ребенок. Поэтому я хочу вас попросить…

— У него будет ребенок? — мысли в голове Лены начали загустевать, ворочаться медленно-медленно…

— Да, от меня…

— Но… Это невозможно…

— Почему? Очень возможно. Короче, не надо его держать, возвращать слезами, шантажировать. Он хочет жить со мной. Оставьте его в покое!

И трубку бросили.

Лена вышла на улицу. Хорошо, что у них первый этаж, свой вход, можно выйти на улицу и покурить. Вот именно сейчас придется покурить, потому что сделать что-то другое не получится, а очень хочется что-то сделать.

— Что там опять случилось? — спросил родной голос видеоинженера Коленьки. — Что опять с лицом? Не лицо, а ужас какой-то!

— Сергей…

— Что? Хочет запустить еще одну программу?

— Нет… Дай сигарету…

Видеоинженер удивился, но протянул свое курево, дешевое и ядреное. А Лене было по барабану, главное — курить. Дрожащими руками попыталась зажечь, бесполезно. Видеоинженер принял зажигалку, высек огонек и терпеливо ждал, пока Лена мазала сигаретой мимо, никак не могла попасть в пламя.

— Так что он там натворил, неугомонный продюсер?

— Он ждет ребенка.

— Да ты что? Это же сенсация! Мужик ждет ребенка! Ты получишь миллион баксов!

— Только что позвонила какая-то девка и сообщила, что беременна от него, и попросила, чтобы я оставила его в покое.

— Даже так?..

После того, как Лена озвучила проблему, ей стало легче, но не понятнее. Теперь совсем не понятно — как это? Чтобы кто-то ждал ребенка от твоего мужа? Есть же какие-то схемы поведения в таких случаях, что-то надо говорить.

— Слушай! А что, если выполнить ее требования? Давай устроим красивую церемонию передачи Сергея! Отличный повод!

— Я не знаю, что делать…

— Говорю тебе — отдай! Пусть катится, блин! Давно пора! Он классно устроился: хочет — уходит на недельку потусить, хочет — возвращается! Вся телекомпания мучается, все ждут, когда ты его оставишь!

— Ты серьезно?

— А то! Мы все тут не слепые! Мы, между прочим, глаза общества! Мы — телевидение!

— И что? Вам нечего делать? Только наблюдать за мной?

— Да никто за тобой не наблюдает! — Коленька с тоской смотрел на ее ручьистые тихие слезы. Так достало, когда она плачет. — Просто нельзя не видеть того, что очевидно! Чувак об-наг-лел! Это мы тебе еще не все говорим! Жалеем!

— Не все? — плакала Лена. — Жалеете? А что вы мне не говорите? Что? Расскажи! Не жалей!!!

— Ну… Ладно, проехали…

— Нет, не проехали! Нет, не проехали! Говори!

— Да ладно ты! Я просто так сказал!

— Прошу тебя! Ну скажи! Я и так чувствую себя полной дурой! Идиоткой себя чувствую! Скажи!

— Я тебе главное скажу! — видеоинженер выпучил глаза, и это было признаком наивысшей степени серьезности. — Одно скажу: он не стоит тебя! Это не мое дело, конечно, но… Я вас хорошо знаю, вижу каждый лень… И мне, я тебе честно скажу, как врачу, мне не все равно, что с тобой происходит! Так вот! Не держись за него, ничего хорошего с ним не будет…

— Да откуда ты знаешь? Откуда вы все про нас все знаете?

— Не знаю. Но догадываюсь.

— Да ты не представляешь, каким он может быть хорошим и заботливым!..

— Так, а кто спорит? Коленька побледнел от волнения, на его утином лице проступили крупные веснушки. — Кто ж говорит, что он — плохой человек? Не бывает такого, чтобы человек был вообще без достоинств! Ну, вот только я… Просто вы с ним не монтируетесь, понимаешь?

Лена отвернулась и курила-плакала взахлеб. А потом не выдержала и набрала номер Сергея.

— Сергей?

Видеоинженер грустно матюкнулся и ушел.

— Слушаю, говори быстрее! Я на переговорах.

— Мне только что звонила твоя подруга!

— Ка-кккая подруга?

— Которая беременна!

Тишина. Что сейчас происходит с лицом Сергея? Удивлен? Расстроен? Рад? Возмущен? Задыхается от гнева?

— Лена, я не очень понимаю…

— Я тоже!

— Тогда давай договоримся не принимать сейчас поспешных решений, хорошо? Давай я сейчас закончу и приеду к тебе, ладно? И мы попьем кофе и спокойно поговорим!

— Спокойно? Ты думаешь, я смогу говорить спокойно??? Да меня трясет!!!! Я сейчас убью кого-нибудь!!!

— Не надо! Это все — эмоции! Ты очень эмоциональна и вспыльчива! Я скоро приеду, и мы поговорим! И у меня есть один сюрприз для тебя! Слышишь?

— Я уже получила сюрприз от тебя! Отличный сюрприз!!! Большего не придумаешь!!!

— Прошу тебя! — Сергей стал говорить шепотом, прикрыв трубку ладонью. — Я не могу сейчас! Через сорок минут, хорошо? Через сорок минут я приеду, мы поговорим, и я уверен, что это недоразумение будет забыто! Все! Я скоро!

— Скажи, что это неправда! — орала Лена. — Скажи, что никакой беременной подруги нет!

Но трубку уже повесили.

Тогда Лена размахнулась и долбанула телефон об асфальт. И сразу стало легче. А по асфальту катились какие-то крохотные детальки, а сам телефон оказался внутри таким скучным, схематичным, что ничего, кроме презрения к тем, кто только что из него вещал, вызвать не мог.

Ленка была недоступна. Наташка была беспросветно занята. Ирочка набрала номер Леонида, домашний, не мобильный. Мобильного у него не было. Откуда у врача деньги на мобильный телефон, смешно даже?

— Ленька?

— О! Ириночка! Как я рад тебя слышать! Давно уже… У тебя бодрый голос! Это отлично!

— Слушай, а что ты делаешь?

— Работаю, а что?

— Мне хочется прогуляться по парку! Очень-очень хочется. Пойдешь гулять со мной?

— А! Конечно! Конечно, пойду!

И пока он собирался, ехал на метро, Ирочка успела выбраться на солнышко, взять такси и посетить салон мобильной связи.

Там она купила телефон для Леонида. Просто так, порыв души… Ну, если есть деньги — причем деньги московские, которые хочется истратить и забыть об их причастности к великой столице и смерти Ромки…

В салоне было полно народу и стояли какие-то знакомые по конфигурации осветительные приборы… А потом вдруг, таинственно, улыбаясь. Ирочку начали окружать люди в форменной одежде, оператор с камерой, некто с микрофоном.

— Поздравляем! — закричали они, загудели, захлопали в ладоши. — Вы — пятидесятитысячный покупатель!

Ирочка помахала в камеру ручкой, заулыбалась, а сама никак не могла понять: чего от нее хотят? Но было приятно.

— Что вы ощущаете? — спрашивал ее некто с микрофоном. — Радостно ли вам?

— Я ощущаю, что мне радостно! весело соглашалась Ирочка.

— Вы давно пользуетесь услугами мобильной связи?

— Не очень давно, но очень продуктивно!

— Что бы вы хотели пожелать, пользуясь случаем?

— Кому пожелать?

— Ну, всем людям!

— В смысле, что я от себя хочу пожелать?

— Да! От чистого сердца!

— Я хочу! — Ирочка посмотрела вокруг сияющими глазами. — Я хочу!.. Передать привет подругам — Ленке, Наташке, моим родителям… Привет моему мужу Роме, я его очень-очень люблю! А еще я хочу, чтобы в нашей прекрасной стране больше внимания уделялось проблемам сексуальных меньшинств! Особенно гомосексуалистам!

Аплодисменты стихли, лица присутствующих слегка вытянулись. Некто с микрофоном сдержанно поблагодарил Ирочку и исчез.

А Ирочка помахала купленным телефоном и мысленно сказала Ромке: привет! Видишь, как я тебя люблю? И всегда буду любить! И буду все делать для того, чтобы ты мной гордился оттуда, с тучки!

И это не была акция кокетства. Просто для нее это была правда. И, как оказалось, очень волнующая и злободневная.

Прежде всего Наташа забрала у Анжелики сумки. Нечего беременной таскать сумки. После этого она максимально быстро доставила сумки и Анжелику домой, а сама ушла успокоиться. Раньше она такого не делала, поскольку успокаиваться было некогда: дети, хозяйство, работа, — но сегодня променад казался единственным спасением от сестроубийства.

Всю дорогу Анжелка звонила гитаристу Э. и горячо убеждала его в том, что ничего не получится, что Наташа против… Дома она заперлась с телефоном в ванной и жаловалась уже тайно. Наташу не трогал этот прием.

Кстати, она хотела вернуться и забрать у Анжелки телефон, чтобы самой из города звонить и узнавать, как дела дома, покормлены ли сестры, но потом поняла, что видеть и слышать Анжелку ей противопоказано, опять же во избежание сестроубийства.

А набрать с улицы Ирку или Ленку нельзя. На мобильный с улицы не позвонишь…

И она осталась одна и поехала в центр. Просто так, абсолютно иррационально.

В какой-то момент Наташа с тихой грустью поняла, что в первый раз совершает такой глупый, истерический побег из дому, что до сих пор она могла злиться, помирать, истекать гневом или страхом, но бежать ей не позволялось: кто бы вместо нее встал у руля хозяйства?

А сегодня пусть становится Анжелка! Она взрослая, она замуж собралась!

Все бурлило, все негодовало, Наташа шептала проклятья и поносила сестру. Она шагала солдатской поступью, яростно жестикулировала, пугая прохожих. И все это длилось довольно долго, пока вдруг в один (не)прекрасный момент Наташа не поняла, что в общей массе претензий к Анжелке есть и… ревность! Даже где-то зависть! Зависть к тому, что Анжелка выходит замуж, любит, вероятно, даже сама любима! Зависть? К родной сестре?

Это открытие было очень неприятным, очень. Наташа остановилась и получила тычок в спину от идущих следом.

— Девушка! Габариты включать надо!

— Извините…

Неужели она такая сволочь, что завидует родной сестре? Неужели? Но как? Она же любит ее! Хочет, чтобы она была счастлива! Почему тогда? Потому, что сама никогда не сможет быть любящей и любимой? Потому, что с Витькой Яковлевым обошлась жестоко и преступно? Потому, что сама проворонила, прохлопала свое счастье, а теперь не может простить, когда счастливы другие? Господи, но какова же тогда глубина ее, Наташи, разрушения и сила ее зависти, если даже первый попавшийся раздражитель — родная сестра — вызвал такой обвал злобы? А что будет дальше?

— Нет, я не такая! — говорила Наташа, спотыкаясь о прохожих, мешая им идти. — Я счастливая, я не завидую!

Нет, ты такая — говорила ей она сама, внутренняя, такая всегда спокойная, невозмутимая, готовая идти и идти, вперед и вперед, несмотря ни на что. А вот сейчас эта внутренне невозмутимая была печальна и растерянна. И стучала тонким пальчиком изнутри черепной коробки, где-то в районе виска и говорила: ищи Яковлева! Скажи ему! Даже если он забыл тебя, ненавидит, захлопнет дверь перед твоим носом! Тогда крикни под дверью, что любишь и всегда любила, а потом уходи! Но пусть он знает, что ты поумнела, что ты страдаешь, как он страдал! Что все не зря! Даже если ему все равно сейчас, он будет хотя бы отомщен! Хотя бы так! Ты не должна остаться в его жизни черной дырой, в которую ушли годы, его вера в любовь, его любовь как таковая… И ты сама успокоишься! Сама! Насколько это возможно!

А где его искать?

Она, конечно, знала и о разводе, и о том, что Яковлев уехал. И все.

Вот он, кратер боли, очаг тоски.

Наташа закрыла глаза…

Когда видеоинженер вернулся, Лена уже собрала остатки телефона, теперь они лежали в ее кармане и обиженно молчали. Да и Лена ушла в глубокий аут, прибитая не только звонком «подруги», но и гибелью телефона.

— Я вот тут подумал… — сказал видеоинженер. — А что, если ты с ним разведешься, а за меня выйдешь?

— За тебя? — ухмыльнулась Лена. — Ты же алкоголик!

— Ну и что? Я иногда часами не пью!

— Нет, я не могу. Ты мне как братик.

— Да. Невезуха. Предлагаю красивой девке руку и сердце, а она называет меня братишкой. После такого люди спиваются, кстати!

— Люди спиваются только один раз! Ты это уже прошел! Лет десять назад!..

— Не хочешь за меня — иди за Димку-спортсмена! Отличный парень!

Так они нервно-весело трепались, а потом из-за угла вылезли уже давно знакомые Лене девчонки-пэтэушницы. Но в этот раз они были не одни, а с двумя парнями дворовой наружности.

— О! — крикнули девчонки. — А мы услышали ваш голос и так бежали! Здрасте!

— Нет, — простонала Лена. — Нет! Только не это! Только не сейчас!

— А чего? Чего? — заволновался Коленька. — Чего тут происходит?

— Эй! — девчонки махали рукой кому-то вдали. — Иди сюда! Она здесь!

— Я не переживу сегодняшний день, — сказала Лена и встала. Грозно сморщилась. И начала орать что-то совсем неинтеллигентное.

Девчонки улыбались, желая продемонстрировать свое доброе расположение. Парни смущенно гыгыкали. Из-за угла вынырнула еще одна девчонка, большая и громкая. Начала матерно и весело выражать свое удивление.

Видеоинженер какое-то время наблюдал за этой вакханалией, потом откашлялся, отодвинул Лену и сказал буквально следующее:

— Товарищи преступники! Мы рады, что вы оказались в нужное время в нужном месте!

Молодежь попритихла.

— Вот уже несколько месяцев специальный отдел милиции под руководством старшего лейтенанта Шеститко, то есть меня, ведет слежку за вами! Хочу вам сообщить, что по вашему делу рассматриваются…

Он распахнул монтажную папку, которую мусолил под мышкой.

— Рассматриваются пятнадцать административно-уголовных эпизодов, каждый из которых влечет за собой необратимые последствия в виде лишения свободы сроком от пятнадцати суток до тридцати лет! Попрошу вас расписаться под подпиской о невыезде и указать свои домашние адреса!

Часть «преступников» немедленно испарилась. Остались только верные пэтэушницы… Настя… Кристина… Как их там?

— А чего? — печалились они. — Мы же ничего не сделали? Мы же только хотели дружить!

— Вы нарушили частное пространство! — гундел видеоинженер. — Откуда я знаю, может, вы ее убить хотели?

— Да не хотели мы ее убить, вы чего? Мы просто… Мы познакомиться хотели!

— Адрес!!

— Какой?

— Домашний, блин? Или наряд вызвать, чтобы задержали прямо тут, на месте, за создание помех при проведении следственного эксперимента?

— А может, не надо?

— Надо!

Лена отошла в сторону. Ей было и смешно, и так грустно. Как все нелепо, в каком дурном мире мы живем! Вот какое будущее у этих безумных девок? Почему она в пятнадцать лет была другой? А была ли она другой? Оба варианта плохие. Если она была другой, то почему люди так мутируют? А если она была такой же, то зачем она сейчас вообще живет?

И Сергей с его беременной подругой…

Зачем вообще жить? Чтобы вот с этим всем бороться? МЕРЗКО!

— Все, больше ты их не увидишь! — видеоинженер был счастлив, просто сиял. — Я все-таки отличный парень! Надо ко мне присмотреться!

— Что ты им сказал?

— Ну, ты же слышала! Тупые, конечно, до чертиков! Я просто офигел, не ожидал! Думал, хуже меня нет!

— А где они живут?

— Да в какой-то дыре, блин… Где-то в Шабанах… Причем все три из неполных семей, явно неблагополучных. Шлак, короче. Жалкие, ничтожные личности!

— А что с ними будет дальше? — Лена снова начала плакать, да что же это такое? Просто на ровном месте прихватывало! — Вот что с ними будет дальше, а?

— Да что с ними будет? В тюрьму сядут, что еще с ними может быть? — видеоинженер улыбался.

Лена прижалась лицом к каменной стене и рыдала.

Так.

И что делать?

Видеоинженер почесался.

— Ну, хватит тебе, блин! Не сядут они в тюрьму! Выйдут замуж через пару лет, родят по пять детей…

Новый всплеск рыданий.

— Ленка! Хватит! Я уже подумываю, не погорячился ли я! Стоит ли на тебе жениться! Мне такая слезоточивая жена не нужна! Давай, прекращай, слышишь?

— Они родят по пять детей! — рыдала Лена. — А я не рожу ни одного! И ты ни одною! И Ирка с Наташкой! И эти пэтэушницы будут размножаться! А мы нет! Понимаешь? Понимаешь? Все погибнет! Мир заполнят пэтэушницы!

Видеоинженер уже не шутил. Уже думал, как ее тихонько увести в монтажку, привязать к стулу и не дать наброситься на какого-нибудь прохожего.

— Лена! Лена! Все, успокойся! Не надо так громко заявлять свою фашистскую позицию! Тебя могут услышать интеллигентные люди или милиция! Успокойся! Все, кому надо, размножатся! Прямо вот сегодня и можно начать! Вот придешь домой и размножишься!..

— Это Сергей размножится, а не я!!! Это у него подруга беременная!!! Не я, а подруга!!! Понимаешь ты это???

— Ириночка! Прости, я опоздал! Так спешил, но встретил друга, он зовет в поход в июне. Пойдешь со мной в поход в июне?

— Не знаю, можно ли! Я ведь беременна!

Леонид так и не смог закончить приветственную речь. Он смотрел на сверкающую, довольную Ирочку и улыбался, но как-то странно.

— Постой, Ир, постой… Ты хочешь сказать, что ты ждешь ребенка?

— Ну, если у психологов беременность ассоциируется с рождением ребенка, а не с походами, тогда да. Я жду ребенка!

— Но ведь, — Леонид вдруг стал как-то явно неадекватен, медленно воздел руки к небу, потом сжал пальцами виски, а пальцы вроде как дрожали. — Но ведь это же чудесно! Великолепно! Великолепно! Просто фантастика! Я так рад! Так рад! Ира! Это!..

— Да, и где-нибудь в конце осени у меня будет ребенок!

— В конце осени? О, Господи! В конце осени у нас будет ребенок?

— У меня! — Ирочка ласково, но с сожалением рассматривала своего впечатлительного спутника. — Это мой ребенок, Леня!

— Твой? Ну, да, твой, конечно… А что… Он… Он не мой?

— Нет!

Ирочка даже удивилась. С чего это он вообразил, что Ирочка ждет от него ребенка? Вот глупости какие!

— Не мой? — Леонид моргал рыжими ресницами, улыбался, но…

— Это ребенок моего мужа! Я рожаю только от мужа!

— Но…

Ирочка взяла его под руку и повела по аллеям парка. Так дышалось! Листва молоденькая, нежная, с пушном! Как щечки у Ромки…

— Ира! Ты меня прости, конечно… Но твой муж погиб…

— Да… Но я успела…

— А… когда?

Он спрашивал не ехидно, не зло. Не высчитывал в уме сроки. Просто и довольно невинно интересовался фактами. И Ирочка несколько раздраженно подумала, что надо сочинить какую-то легенду о том, как она успела за неделю до гибели Ромки съездить к нему в Москву, совершенно случайно, и там они заделали ребеночка…

— Я успела съездить к нему в Москву. Буквально за неделю…

— Надо же…

Леонид закручинился, потом зачем-то начал бодро похлопывать Ирочку по запястью, как бы утешая…

— Знаешь, — он прикусил губу, волновался. — Я тебе сейчас скажу кое-что странное, не очень уместное сейчас… Но…

Так пахнет эта листва! Это что там? Это белка там скачет? С ума сойти! Белка!

— Я хочу… жениться на тебе и воспитывать твоего ребенка как своего!

— Смотри, смотри! Там белка! Блин, живая белка! В центре города! Офигеть!

Леонид терпеливо ждал.

Наконец до Ирочки дошло.

— Что ты только что говорил?

— Ничего особенного. Предлагал тебе руку и сердце.

— А! Ясно.

И все. И больше ни слова.

Ирочка снова занялась белкой, помчалась куда-то, чтобы купить ей булку. Потом вернулась с булкой, но белка уже убежала, и Ирочка сама слопала эту булку.

А потом сунула Леониду телефон и сказала:

— Блин! Из-за тебя чуть не забыла главное! Держи! Это от маленького тебе подарок! Будем звонить днем и ночью и консультироваться! Ты же психолог?

— Психолог, — согласился Леонид.

— Вот и успокаивай беременную женщину!

Глава 10

Свадьба была альтернативная, фуршетная. Гитарист Э. сам занимался организацией, все время с кем-то ругался по телефону. Гости бродили но клубу, который во все остальные вечера был приютом наркоманов-неформалов, рассматривали диковинные интерьеры. Причем среди гостей, людей рядовых, штатских, сверкали и персоны виайпи, звезды.

Играл струнный квартет, ходили официантки в коротких юбочках.

И все это, конечно, было совсем не похоже на стандартную свадьбу в столовой.

Невеста была в белых брючках, расшитых блестящим. Эти брючки и фуршет страшно смущали родственников, которые не могли понять, как же так? Что ж, денег не хватило на порядочное угощение? Так могли довериться, по-родственному скинулись бы, помогли — сами не были молодыми, что ли?

Капитолина Михайловна, располневшая и молчаливая, сидела рядом с рафинированной мамой гитариста Э. и не знала, что говорить. А вообще ей страшно хотелось плакать. Дочушку замуж отдает!

А Элеоноре, Виолетте и Сусанне плакать не хотелось. Они бороздили пространство, пробовали все подряд, подолгу восхищенно зависали перед какой-нибудь звездой, внезапно вынырнувшей из толпы гостей.

Наташа была тихая, незаметная, сидела в углу, ничего не ела. Рядом Ирочка с Леонидом и Лена без Сергея.

— Прикольная свадьба! — сообщила Ирочка, приятно пораженная количеством богемы и гламура. — Есть креатив! Все-таки не зря я разрешила гитаристу Э. лишить меня девственности!

Наташа мрачно отвернулась.

Лена положила руку ей на плечо, а сама пригрозила Ирочке взглядом. Что ты несешь? Человек едва сросся с мыслью, что породнится с кем-то, кто не слишком приятен, а ты об этом ком-то еще сверху наговариваешь! Совесть у тебя есть и другие гражданские чувства?

— Мутит меня! — сообщила Ирочка и ушла на улицу.

Леонид постоял чуть-чуть, восхищаясь праздником (он редко бывал на светских мероприятиях, все больше в походах и библиотеках), а потом удалился следом.

На площадке перед клубом Ирочки не оказалось. Леонид прошел сюда, туда прошел — нет Ирочки. А вечер чудный! Такой ароматный! И полно всяких приятных мыслей, планов и фантазий.

— У вас нет сигареты? — спросил хрустальный голос рядом.

Леонид обернулся, широко улыбаясь.

Девушка. Милая, тоненькая, смущенная. Глаза тревожные, блестящие, в каждом — по стопке несформулированных, но страданием исполненных вопросов…

— Я не курю, простите!

— Нет, это вы простите! — девушка порозовела. Такая славная.

— Может быть, кто-нибудь… Я сейчас!

Леонид метнулся по людям, довольно быстро нашел сигарету. Потом оказалось, что к сигарете нужна зажигалка. Девушка смеялась.

— Меня зовут Оля! — сказала она. — А вас?

— Леонид.

— Такое красивое, редкое имя!

— Правда? Никогда не задумывался!

— Правда! Имена очень мною значат! Знаете, что можно сказать о человеке с именем Леонид? Что он мудрый, сильный, успешный и сексуальный!

— Надо же? Хотя бы одни пункт найти в себе!

— Вы скромничаете! — Оля изящно оттопырила пальчик, затянулась. — А вы… Вы со стороны невесты или жениха?

— Я? — Леонид задумался. — Да я как-то сам по себе… Даже не знаю, с какой стороны меня можно пристроить!

— Ясно… А я со стороны жениха.

— Это здорово! Вы, наверное, очень хороший, чуткий друг!

— Я не друг! — Оля скромно выпустила дымок. — Я любимая девушка жениха…

— То есть? — вежливо улыбнулся Леонид.

— Он любит меня… Конечно, он женится сегодня на другой, но это вынужденная мера… У нас с ним были очень серьезные отношения… Он страшно переживал, когда мы расстались. Переживает и сейчас…

Леонид стоял ошеломленный, озадаченный до такой степени, что скрыть это не удалось бы, даже если бы было возможно. В таком виде: рот приоткрыт, глаза полны изумления и грусти — его и застала Ирочка.

— Ты чего здесь? — крикнула она. — Я тебя везде ищу! Мне надо сока и колбасы!

Леонид вздрогнул, начал медленно-медленно возвращаться в реальность и оборачиваться, а Ирочка всмотрелась…

И разглядела в девушке, которая начала быстро удаляться, драгоценную Олю Курлову!

— Стоять! — рыкнула Ирочка, и как была — в каблуках, в шифоне, — пустилась в погоню.

…Какое-то время по вечерним газонам бежали две приятные дамы, просто бежали. Ну как дамы бегают? Каблучки вскидывают в стороны, руками размахивают, как будто их дергают за веревочки. Потом бег стал более спортивным, без кокетства.

— Стой! — кричала Ирочка. — Стой, сволочь!

Оля петляла, как раненая антилопа, пыталась оторваться. Но Ирочкины ноги были длиннее, а еще ее подстегивала ярость.

И в какой-то момент приятные дамы схлестнулись на радость прохожим:

— Убежать хотела, сучка?

— Ничего я не хотела!

— От меня не убежишь!

— С чего это мне убегать?

— Где Яковлев?

— Откуда я знаю? Мы разведись через три месяца!

— Естественно!.. Какого черта ты приперлась сюда?

— Меня гитарист пригласил!

— Врешь, сука!

— Ничего я не вру!.. Я только спросила, могу ли прийти, а он…

Уже подтягивались Леонид, Ленка, какие-то люди в костюмах, явно свадебные персонажи.

— Ирка! — кричала Лена. — Тебе нельзя бегать и нервничать! Ирка!

— Жаль, что мне нервничать нельзя! — улыбнулась Ирочка. — Твое счастье, падла!

И она размахнулась и задвинула своей худенькой ручкой куда-то прямо в тревожный Олин глаз.

— Это тебе за Наташку и за Яковлева!

— Ира! — диким голосом закричал Леонид.

— Вали отсюда, гнида! — Ирочка смачно, по-базарному харкнула на Олину спину. — Еще раз о тебе услышу — найду и убью!

— Ира! Ира! — Леонид подбежал, схватил Ирочку, попытался сгрести ее в комок и на руки. Такое уже было в их короткой истории. — Прошу тебя, Ира! Не волнуйся! Только не волнуйся!

— А я не волнуюсь! — хохотала Ирочка и пыталась дотянуться и лягнуть Олю каблуком. — А я себя прекрасно чувствую!

— Да! Она ее избила! — докладывала Лена в трубку, и было слышно, что она рада, хотя интонации для приличия извиняющиеся. — И Оля ушла! Ну, откуда я знаю, куда она ушла! Ушла и очень быстро! Кажется, ей придется пару недель ходить в очках!.. Потому, что у нее синяк порядочный будет!..

Ирочка уже шла сама, опираясь на плечо Леонида. Ее чуть-чуть трясло, как бультерьера, который рвется в бой. Леонид гладил ее по руке.

— Какая сука, а? — бухтела Ирка, оглядываясь. — И хватило же у нее наглости придти сюда!

— А что такое? Такая милая девушка! Такая робкая!

— Милая?? — оскалилась Ирочка. — Ты сказал милая???

— Ира! Она мне не показалась опасной, вот что я хотел сказать!

— И ты смог бы с этой милой девушкой переспать?

— При чем тут это? Я не рассматривал ее в этом аспекте!

— А ты рассмотри! Это важно!

Ирочка остановилась, уперлась кулачками в костяшки тазовых костей.

— Послушай, Ир, — Леонид улыбнулся. — Я тебе скажу одно: какой бы милой или немилой, опасной или безопасной ни была бы девушка, я не буду с ней спать! Потому, что я не буду ее любить! Потому, что я люблю тебя! Что бы она ни делала! Что бы ни говорила и как бы себя ни вела!

— Ладно, смотри мне, — простила Ирочка и снова оперлась на его крепкую руку. — Эта милая девушка в свое время заморочила голову куче нормальных мужиков! Я не говорю о том, что все мои друзья, как оказалось, в разное время с ней спали, что не очень радует уже само но себе… Так ведь эта стерва умудрилась помешать Наташке связать жизнь с человеком, который безумно Наташку любил! И которого она тоже любила! Но Оля зачем-то выдала Витьку Яковлева за себя замуж! И все! Витька пропал!

— Но как это могло произойти? Если Наташа и этот Витька Яковлев безумно любили друг друга?

— А такое бывает, — грустно оскалилась Ирочка и завертела головой в поисках сигареты. — Нет ни у кого курнуть?

— Тебе нельзя!

— Блин!.. Короче, то, что сейчас происходит с Наташкой, — целиком вина милой девушки Оли!

— Но… насколько я понял, они сейчас не вместе… С Витькой… Оля говорила, что у нее какие-то очень нежные отношения с… прости меня, но… с женихом…

— А у нее со всеми нежные отношения! И все ее любят, все с ума сходят, расставшись с ней!.. Херня это все! Дешевые Олины фантазии! Смешно и жалко! И надо было вернуться и дать в другой глаз!

— Витька? — Леонид улыбался и морщил лоб. — Витька Яковлев… Высокий такой… Лицо такое… Как у молодогвардейца… У него еще какое-то военное образование…

— Да! — Ирочка снова остановилась. — А что? Ты его знаешь?

— Ну, я не могу быть уверен на сто процентов, но все же… У меня неплохая память… Так вот, в той самой больнице, где Наташа лежала после аварии, был как раз такой Виктор Яковлев… Виктор Яковлев. Буквально в соседней палате.

— А что он там делал, блин? Что?

— А он… Я как раз с ним беседовал по этому поводу… Он выбросился из окна, его оставила любимая женщина. Ну, во всяком случае, была такая версия. Сам он так и не признался, но медсестры всегда все знают. Вот они и доложили…

— О, Господи! — Ирочка прижала пальцы к розовым губам. — Господи! Это он из-за Наташки!

— Из-за Наташки? Или из-за Оли?

— Из-за Оли? Да ты чего? Из-за Оли и туалетную бумагу не выбросят в мусорку! Из-за Наташки он! Из-за Наташки!!

Ирочка подняла лицо к звездам — так не растекались слезы, а нужно было еще как-то сберечь мэйк-ап…

— Господи…

— Ира, это еще не все! — Леонид был грустный. — Это не все! У него была очень серьезная травма! Его парализовало, частично парализовало… Он не мог даже руками…

— А-а-а! — Ирочка уже мчалась в клуб.

А Лена ничего не слышала, она осталась сзади, в темноте. Она обсуждала с Сергеем нюансы упаковки вещей.

Завтра они уезжали в Крым, в Феодосию. Это был подарок Сергея. За беременную подругу.

Глава 11

В августе так жарило. Вообще климат стал совсем неправильный. То дождь льет сутками, то солнце печет, как сумасшедшее. Европу заливает, в Азии засуха и наоборот.

Ирочка ужасно страдала. Ей страшно хотелось курить и ходить в джинсах. Курить ей не давал Леонид, ходить в джинсах ей не давал маленький, но твердый животик.

В целом Ирочке уже надоело быть беременной. Ей хотелось действовать, работать, а деньги все не заканчивались, и идей, где и кем работать, все не было. Производственно-предпринимательский климат был таким же неустойчивым.

Два-три раза в неделю она ездила на кладбище, трепалась с Ромкой и Алексеем, пила соки и кефир, капая на могильную плиту, иногда тайком курила.

С такой же частотой она ездила к Розе Наумовне и Ивану Ивановичу. Там она тоже пила соки и кефир, не курила, но беседовала. В основном с Иваном Ивановичем. Он как-то более-менее пришел в себя, даже улыбался иногда. Правда, сильно поседел и вообще обмяк, постарел. А Роза Наумовна молчала, обнималась с Ирочкой, плакала, и любой разговор с ней сводился к Ромке.

Иногда они плакали с Розой Наумовной вместе. Это очень очищало душу.

Когда животик стал заметен, Ирочка без слов задрала майку. Прямо с порога, вместо приветствия. Роза Наумовна согнулась, прижалась к этому животику губами и так разрыдалась, что соседи даже открыли дверь, а потом испуганно захлопнули ее снова. Еще бы — такая скульптурная композиция! Молодая девка на пороге с голым пузом, и это пузо целует седая женщина, педагог…

А еще Ирочка начала понимать, что внутри нее — жизнь. Она врубилась в это неожиданно, ночью. Растолкала Леонида, начала что-то объяснять ему. Проболтали до утра, не слишком приблизившись к объяснению. И теперь Ирочку попеременно одолевали то жуткая депрессия, то щенячий восторг. И тогда она рыдала и ругалась или скакала по квартире и звонила всем подряд.

Наташа по-прежнему торговала цветами и искала Яковлева. Она продвинулась в своих поисках довольно далеко, нашла бабульку, которая сдавала комнату молодоженам — Витьке и Оле Курловой. Из окна этой квартиры Яковлев и шагнул в никуда.

— Ну, што я магу пра их сказаць? — бабулька с подозрением щурилась из-за ржавой цепочки. — Нармальныя были! Не шумели!

— А как он выглядел?

— Хто?

— Ну, парень!

— Ну, як? Нармальна выглядзеу! Абычна!

— А почему он решил убить себя?

— А вот этава я не знаю! — бабулька побагровела и стала закрывать дверь.

— Подождите! — кричала Наташа, уже под дверью, на лестнице. — Я ищу его несколько лет! Это на мне он должен был жениться! Это из-за меня он выбросился из окна! Это я виновата! Я должна найти его! Мне надо сказать ему, что я его люблю! Пожалуйста!

Бабулька тихо ругалась за дверью — не отходила, но и не открывала.

— Што табе нада? Нармальныя ани были! Ругалися инагда!

— Понимаете, мы еще в школе влюбились друг в друга! Но так ни разу и не признались! А потом он женился на ней! И я танцевала на его свадьбе! И я даже не представляю, что он сейчас обо мне думает! И думает ли вообще!

— А ты хто?

— Наташа.

— Ну, дак ани ругалися з-за Наташи! Ана усе время крычала, што ана не Наташа, штоб не называу яе так!

Потом бабулька приоткрыла дверь и прохрипела в щелочку:

— Гуляшчая сильна ана была! Усе время с кем-та на телефону балбатала! А ен усе видзеу и так перажывау! Аны два месяцы пражыли у мяне, а патом ен выкинууся!

— Как это было?

— Так адкудава мне знаць? Я з рынка прыйшла, а яго ужо увязли! Саседки гаварыли, што стаяу на акне и плакау. А кали упау, таксама плакау, але ж не крычал, не прасиуся. Жалеу, што жывы астауся! Во, Маци Божая, яки дурны хлопец! Так и астауся парализаваны! Ты знаеш, што ен парализаваны?

— Знаю.

— И шукаеш?

— Да.

Бабулька открыла дверь. Оказалась маленькой, конечно, во фланелевом халатике, от нее пахло вареной рыбой.

— А тая трохи пахадзила у бальницу, а патом сказала, што маладая, што хоча жыць. И развялася.

— Где он сейчас?

— А хто яго знаець? Бацька ягоны заплациу за комнату, забрау усе яго вешчы. Сказау, што уедуць з Минска, не будуць тут жыць. Што хлопцу нужны воздух.

— А можно… мне посмотреть на сто комнату?

— Ну… — бабулька замялась. — А ты не цыганка?

— Нет, я цветами торгую.

— А чаго храмая?

— Машина сбила.

— Ну, идзи.

Наташа прошла извилистым коридором чахлой квартиры, заваленной барахлом и такой типично маразматической, какой могут быть только беличьи конурки выживших из ума одиноких стариков.

— Вон там, — бабулька открыла дверь. — Там у мяне агурки.

Пустая комната, драные обои в крупный бурый ромбик. Следы от кровати, здесь все время терлись локтем и затылком, оставили темные следы. Пыльные трехлитровые банки с толстыми темными огурцами. Окно.

Наташа подошла к окну, погладила подоконник. Выглянула на улицу.

А внизу — что-то вроде газона, но такого усохшего в асфальт. На это упасть и не кричать…

— Там у мяне цвяты расли, — сказала бабулька — Ен на цвяты упау, таму и жывы астауся… Эта я сейчас клумбу не даглядаю, сил нема а тагда харошыя цвяты были…

— Спасибо вам большое, — Наташа улыбнулась, уходя.

— Ну, ишчы яго, если любиш! — бабулька топала сзади. — Ишчы давай! А хлопец ен добры! Дамавиты, мне усе разетки паправиу, унитаз, краны, плинтус. Хацеу абои паклеиць и не успеу… Я ж адна жыву, дзеци мае у Маскву паехали, занятыя.

— Я к вам еще зайду, ладно? — Наташа поискала в кармане — там у нее жидкой стопочкой лежали деньги. Мелочь, и отдельно, приятным квадратиком, двадцать тысяч. Наташа выволокла эту двадцатку и протянула бабульке:

— Возьмите.

Бабулька сжала губки и округлила глаза:

— А што эта ты?

— Возьмите. Пожалуйста.

— А мая ты дзетачка! — бабулька приняла денежку, зашаркала по коридору. — Пастой, я табе агуркоу дам! Пастой!

Сергею показалось мало двух проектов, он окончательно забросил рыбу и перебрался на телевидение. Объявил кастинг ведущих, распечатал бланки, разработал собственную систему тестирования молодых, основными пунктами которой было выяснение семейного статуса и домашнего телефона. Видеоинженер Коленька объяснял эту активность тем, что Сергею уже надоела Галя, и теперь ему приходится превозмогать себя и искать, искать новых девушек, несмотря на усталость, недосып…

Лена обточилась, как черноморский камешек. Она уже не реагировала на мужа так болезненно. Уходит — ладно, пусть… При этом она даже не утешала себя противовесом «лишь бы деньги зарабатывал» или «главное, что не пьет». Она себя вообще не утешала. Семейная жизнь была ТАКОЙ, и она привыкла, другой не представляла.

Этим летом она успела погрустить на пляже, убедившись, что отдыхать скучно. Успела получить тридцать писем с признаниями в любви, столько же — с угрозами и бранью, успела засветиться на обложке глянцевого журнала, который вышел и тут же, на первом номере, закрылся в силу экономических проблем.

Быть звездой в Беларуси оказалось очень сложно. В чем тут было дело, не понятно. Может, в малых размерах страны и города, малых относительно небесных законов шоу-бизнеса, которые диктуют светилам быть как можно дальше от простых смертных и не давать рассмотреть себя вблизи. А как ты будешь дальше в Минске? С его двумя миллионами? Как ты будешь дальше, если ездишь в том же метро? Или в том же такси, которое, благодаря вышеупомянутой тесноте, успевало за один сезон перевезти всех возможных звезд, о чем таксист и сообщал приблизительно следующим образом:

— О! Я вас знаю! Вы на телевидении работаете! Катя Демчук, да? Нет? А кто?.. А я подумал, Катя… А я вот недавно Кузина возил! Знаете Кузина? А Холодинского? Так вот я его тоже возил! И этого, как его… Ну, ведет еще какую-то программу… Подскажите, вы же там работаете!

Или так:

— Вы мне кого-то напоминаете, девушка! Не скажете кого?

Или даже так:

— Мне, кстати, ваши передачи нравятся. Вы в следующий раз передайте мне привет. Я друзьям скажу, чтобы смотрели…

— Давай купим тебе машину! — злился Сергей.

Конечно, с двумя машинами в семье было бы проще. Сергей мог бы тогда, например, выпить на вечеринке и свободно поволочиться за какой-нибудь нимфой… Но Лена не чувствовала в себе таланта водить авто.

А еще однажды вечером за ней увязался маньяк, полный решимости объясниться с кумиром.

— Лена? — уточнил он из темноты.

— Лена, — сказала Лена, пока не очень понимая, с кем имеет дело. Ждала такси, стояла у входа в родную телекомпанию.

— Я давно нас жду.

— А что случилось?

— Хочу поговорить.

Из темноты вышел странный человек, маленький, смятый в комок и грустный… Даже наоборот.

Он был беспокойный, и очевидно, не очень здоровый душевно.

И вот тут Лене стало страшно. Так страшно, что ладони сделались мокрыми, а сердце горячо забилось где-то в районе солнечного сплетения.

— Это надо прекращать!

— Что? — Лена озиралась, не скрывая этого своего страха, а крикнуть не могла. Вот они, окна монтажки! Там, за жалюзи, сидит родной видеоинженер Коленька, наверняка прикладывается к бутылке…

— Я звонил вам!

— Что вам надо?

Человек подходил ближе, руку прятал во внутреннем кармане.

— Это невозможно!

— Что? Что вам надо? — Лена пыталась отступить, но не могла, боялась любого движения, боялась спровоцировать его на активность.

— Зачем вы мне звоните?

— Я???

— Звоните и молчите!

— Я???

— Какие-то люди от вас звонят тоже… Я ведь устал!

— Вы меня с кем-то…

— Я уже приходил, ждал вас…

— Я сейчас позову…

— Зачем так поступать?

Все это было похоже на тошнотворный сон после большого скандала. Лена представляла, что в руках у этого безумца какой-нибудь нож или что-то в этом роде… Что он сейчас размахнется и всадит это в ее тело… И такая паника внутри! Так не хотелось умирать! А бежать не могла! Она не могла бежать, как не могут бежать все кролики и хорошо воспитанные женщины!!!

— У меня, Лена, тоже есть сердце!

А вот тут она не выдержала и рванула в здание как грызун в нору! Она цеплялась каблуками за ступеньки, кажется, падала и с ужасом представляла себе, что вот он уже занес руку и сейчас где-то в районе почек вспыхнет жуткая боль…

Ааа!!!!

Дверь открывалась медленно, туго! Закрывалась еще медленнее!! И тишина…

Она оглянулась, лая и кашляя от спазма в горле.

Никого.

А в свете уличного фонаря, за дверью — бегущий прочь человек…

— Надо было меня звать! — кричал на нее видеоинженер, зло пыхтя сигареткой прямо в монтажке. — Кто тебе мешал меня позвать! Я бы этого шизика быстро бы!

Лена дрожала и выла.

— Да, блин, хватит уже! Ничего не случилось! Приперся какой-то параноик, который вечерами дрочит на твои коленки! Ничего страшного! Все обошлось!

— Я боюсь!!

— И я боюсь! Все боятся! Что ж теперь — не жить? У всех есть проблемы!

— Я боюсь!!

— Когда Сергей приедет?

— Завтра! Он в командировке!

— Блиин! Ну и что делать? Ты же не останешься здесь?

— Нет! Пожалуйста!

Она сидела на полу, была жалкая, в драных колготках.

— Е-мое… Меня ждут на дне рождения… Ну и что делать теперь, а? Давай я тебя отвезу к тебе?

— Я боюсь одна!! Пожалуйста!!

Видеоинженер мрачнел.

Потом ехали в такси на день рождения, куда пригласили Коленьку, видеоинженера. Были какие-то шумные парни и девушки, которые говорили что-то, понятное только в их компании, пели песни, которые сочинили сами же и которые, опять же. были понятны только их компании. Лена была лишней, но не изгонялась.

— А вы не хотите искать новые средства выражения? — иногда спрашивали ее. Спрашивали со скучающим видом. Мало ли, мы тоже звезды. — Ваша программа устарела!

Она только улыбалась.

Потом приехал Дима. Тот самый Дима, который пил с Коленькой на монтаже, тот самый Дима, который гулял с Леной по вечернему городу и помогал искать Яковлева.

Он не спрашивал о новых средствах самовыражения. Он вообще старался ее не трогать, помня поспешные наставления видеоинженера: «Там Ленка Иванова!.. Увязалась следом, жалко было!.. Ее там сегодня какой-то даун гонял, перепугалась девка!.. Ты ее сильно не трогай, она нервная стала, слышишь… Пусть отдыхает, не подходи, а то до завтра не отделаюсь, а мне потом ее больной муж такой счетчик выставит!..».

А Лена смотрела на Диму, такого искрометного, свежего… И от того, что он не сидит рядом и не разговаривает с ней, становилось совсем невыносимо!

Глава 12

Утонул «Курск».

В Москве на Пушкинской плошали случился теракт, в прямом эфире из перехода выносили что-то ужасное, черное, бывшее недавно людьми. А ведь наверняка эти люди слушали «Мумий Тролля» или «Руки вверх». Стоя в метро, старались придерживать сумки локтями, чтобы не дать обокрасть себя злоумышленникам. Шли по переходу и думали о том, что на работе завал и в школе тоже какая-то ерунда, но в воскресенье будет «КВН», и уже от этого легче. То есть были обычными людьми, пусть даже живущими за восемьсот км от тихого Минска. И вдруг с ними случается вот такая вот ерунда.

И уж совсем потерялось ощущение реальности, когда через неделю еще и Останкинская башня загорелась.

Девчонки сидели у Ирочки, а телевизор распинался по поводу пожара.

— Я не верю, что все это происходит! — сообщила Ирочка. — Это бредятина какая-то! Неужели никто не понимает, что это перебор?

— Все понимают, — Наташа массировала ногу. — Но если ты думаешь, что кто-то может это остановить…

Лена молчала. Для нее телевидение было не просто той штукой, которая включается на ток-шоу, пока ты что-то готовишь, а потом, перед сном выключается сама собой где-то на середине фильма, потому что ты уже спишь. Она знала телевидение изнутри, поэтому представляла себе то смятение и ужас, которые парили сейчас в российском эфире и в студиях.

— Блин, у меня иногда такое ощущение, что кто-то специально накручивает все эти ужастики: террористы, наводнения, затмения, пожары, подводные лодки — и ждет, что будет! Это какое-то нереалите-шоу! Не может это быть правдой! В какой-то момент все отхлынет назад, блин! И снова станет нормально, спокойно, можно будет жить, как раньше… — маялась Ирочка.

— Нельзя.

— Почему, Наташка?

— Потому, что мир меняется. То, что сейчас происходит, это сегодняшняя норма.

— Да ну вас в задницу с вашей нормой! Я хочу, чтобы было, как раньше! Чтобы не показывали эту чеченскую фигню по телеку с утра до ночи — блин, как ни включишь, так обязательно где-то что-то взорвалось!! Почему ничего хорошего не случается?

— Случается. Только это не показывают. И чеченцы — нормальные люди, у нас на рынке одна работала…

— Ленка! К тебе вопрос! (Лена отвлеклась от башни.) Какого хрена телевизионщики не показывают хорошие новости! Что вы за сволочи такие! Одну чернуху гонят!!

— Я не гоню чернуху, — вяло парировала Лена. — И не думаю, что кто-то специально отбирает только плохие новости. Просто хорошие на фоне плохих бледно выглядят и не запоминаются.

— Да что ты мелешь? Где здесь хорошие новости? Хоть одну мне назови! Целый вечер телек смотрим!

— Хорошую? — Лена задумалась.

Лично у нее хороших новостей не было.

— У тебя будет ребенок, — предложила свою версию Наташа. — Это хорошая новость.

— Ага! Только сначала меня три месяца мутило, потом у меня начали волосы выпадать, теперь я ни в одни штаны не влезаю… И вообще! Так задолбало, девки!

— Нельзя так говорить! — испугалась Лена. — Он же слышит все!

— Кто?

— Ребенок!

— Да успокойся ты! Обчитались книжек, блин! Ничего он не слышит! Как он может слышать, если он внутри? И если он русского языка не понимает?.. Девки! Я до ноября, пока он родится, с ума сойду! Это так тяжело!

— А ты как думала? — Наташа кривенько ухмыльнулась. — Дети — это не в модельки играть!

— Девчонки! — взмолилась Лена. — Не надо, а? Хотя бы сегодня! Ирочка обиделась и ушла. Правда, вернулась довольно скоро, на кухне было скучно.

— Я от одного чувака слышала, — сказала она, — что человек получает удовольствие от жизни до двадцати пяти лет. А потом, после двадцати пяти, природа как бы пускает его в расход, он начинает суетиться, стареть, проваливается в проблемы, и все… Дальше он выполняет уже конвейерные функции, а на смену ему заступает новое поколение.

И не поспоришь… Как-то вдруг резко похолодало в жизни…

— Ну, я не согласна, — сказала вдруг Наташа. — У меня проблем было по горло и в десять лет. Так что… Фигня теория. Лично я собираюсь доказать, что и после двадцати пяти можно получать удовольствие.

В исполнении переломанной, бледной Наташи это прозвучало как изысканное издевательство. Или как шикарная шутка.

Глава 13

— Лена, вы можете рассказать, какой у вас график?

Куча людей в студии, свет в глаза. Рядом — молодой журналист, улыбается, подсматривает в сценарий.

— В последнее время у меня очень бодрый график. С некоторых пор я работаю еще и на радио. В среднем мой день выглядит так: я встаю в восемь и еду в телекомпанию, там готовится график съемок, сценарий… Мы ведь снимаем почти каждый день, у нас такая программа — итог недели. Потом, к двенадцати, — на радио, там у меня эфир до двух. С двух и до ночи — снова съемки, иногда довольно поздно. В пятницу — монтаж до субботнею вечера.

— А выходные?

— Выходных нет. Слишком много работы.

— А как вы отдыхаете?

— А никак. Мне неинтересно отдыхать.

— Ну все-таки? — у молодого журналиста был четко написанный вопрос, и он не мог перейти к следующему, не получив такого же четкого ответа.

Лена вздохнула. Какую еще правду он хочет услышать?

— Хорошо. Когда у меня есть время, я валяюсь в джакузи, пью вино...

Журналиста все устроило, кроме вина. На слове «вино» в его взгляде появился смысл, довольно определенный. Парень напрягся…

А зрители благодушно зашумели.

— А… скажите, Лена, — стремительный взгляд в папку. — А как вы начинали свою телевизионную карьеру?

— В десять лет. Меня привели вместе со школьным хором. Хор уехал, я осталась.

— Прекрасно… А для чего вы работаете на телевидении?

— ?

Парень и сам искал в сценарии объяснений, не нашел. Начал импровизировать:

— Ну, в смысле… Вам это доставляет удовольствие или вы хотите заработать много денег… Или как?

— Знаете, в последнее время это не доставляет мне особого удовольствия и за деньгами я не гонюсь. Я знаю людей, которые очень давно и очень хорошо работают на телевидении, но до сих пор перебиваются от зарплаты до зарплаты.

— Но это не вы… У вас, мы знаем, довольно богатый муж!

Лена усмехнулась:

— Да, довольно богатый. Но это не имеет никакого отношения к телевидению.

— А вот скажите… Вы водите машину?

— Нет. И не собираюсь.

— Что же! Спасибо! У нас в гостях была самая красивая звезда нашего телевидения — Лена Иванова!

Лена улыбалась, махала рукой, как только камеры выключились, ушла.

Сергей ждал ее здесь же, рядом с оператором.

— А что, нельзя было повеселее? Обязательно изображать усталую метрессу?

— Я не изображаю, я действительно устала.

— Тогда, блин, отдохни, а не ходи с таким видом!

— Спасибо за доброту. Можно идти?

Она приехала к маме. Сама не ожидала. И та не ожидала.

Васька вальяжно терся о косяк. Сразу становилось понятно, кто в доме хозяин.

— Ты бы предупредила! — суетилась Маргарита Петровна. — Я бы приготовила! А то ведь… Сама знаешь! Мне-то ничего особенного не надо — сальца с луком и хлебом! Я и не готовлю!

— Мам! — Лена присела на табуретку.

Как в детстве. Когда надо было, пылая от стыда и горя, срочно бухнуться за стол и спросить у мамы, сдерживая слезу:

«Мам! А я некрасивая, да?».

«Да что ты! — пугалась мама, бросала кастрюльки. — Ты очень красивая!».

«Ну, как же? Посмотри, я ведь рыжая, толстая!».

«Это не правда! Ты очень красивая, не похожая на других!».

«А я хочу быть похожей на других! Я хочу быть такой, как Ирочка!».

«Ты не хуже Ирочки!».

— Мам!

— Что? — мама и сейчас бросила кастрюльки, обернулась. — Что случилось?

— Ничего… Просто как-то…

— Ты столько работаешь… Ты так похудела…

— Да все нормально… Наверное, отоспаться надо…

— Так иди ложись! Спи! Вон Васеньку бери и спи!

— Да, пойду, попробую… мам! А ты одна живешь?

— Ну, — Маргарита Петровна растерялась. — С Васькой…

— А дядя Костик? Ты так его и не пустила?

— Ай, Лен, — Маргарита Петровна присела рядом. — Не стоит об этом, правда. Мы с ним в последний раз созванивались… на Ромочкины похороны… Он очень переживал, плакал… А потом сообщил, что женился…

— Как? — Лена дернулась. — Как женился?

— Ну, вот так…

— На ком?

— Ну что ж, спрашивать, что ли?

— А как же! Мама! Этот человек любит тебя! Ты сейчас как наша Наташка! Хватит уже отшельничать! Ты же лучше меня знаешь, что такое одиночество! Ты же умная, взрослая! Ты стареешь! И он стареет! Вы не сможете потом вернуть это время! Мама! Что за дурацкий максимализм?

— Ну, Лена, сейчас все равно поздно, — Маргарита Петровна поджала губы, снова вернулась к кастрюлькам. — Я же не буду его просить развестись? Не тот возраст, ты сама сказала. Глупостей я уже не делаю.

— А ты их никогда не делала! — крикнула Лена и ушла обуваться.

Через секунду Маргарита Петровна стояла в коридоре, испуганно обтирала руки полотенцем. Глаза ничего не понимающие.

— Куда ты? Что происходит?

— Я вспомнила, — Лена говорила в пол, рывками дергая шнурки, отгоняя кота. — У меня там… монтаж! Очень срочный! Я вечером позвоню! Пока, мам!

Что-то много она в последнее время плакала…

Ну как это объяснить? Взрослением? Старением? Отупением?

Она не понимала, что происходит с ней и с другими, не представляла, как будут развиваться события дальше, и будут ли развиваться вообще. Но ей было до жути обидно за тех, кто живет, красится, строит планы с оглядкой на миф, придуманный кинорежиссерами и авторами дамских романов — любовь… Которой нет… И сейчас вдруг это стало так понятно! Нет любви! Нету этого распрекрасного, телегеничного чувства! Есть все что угодно, любые извращенные формы привязанности и одиночества, а вот этого могучего, ведущего сквозь беды и ошибки, супервысокого чувства, прорезающего в тяжелую минуту небеса — нет…

Глава 14

Наташа окончательно вывезла всех сестер, включая беременную Анжелику, на дачу. За лето она привела участок в порядок, укомплектовала горки и теперь встречала осень и зиму в такой красоте, что прохожие повисали на заборе.

— Это кто же вам такой ландшафтный дизайн организовал?

Наташа обернулась, сестры прыснули и зашептались.

На забор опирается мужчина, приятный, усатый, в толстом свитере.

— Я тут буду жить рядом! Купил участок! А вы местные?

— Местные! — кокетливо крикнула Виолетта.

— Ну, так давайте знакомиться!

— Давайте!

Наташа строго посмотрела на сестер, и те притихли.

Она подошла к забору. Мужчина слегка удивился ее походке, потом рассмотрел шрам.

— Вы, я смотрю, девушка боевая!

— Боевая! — строго сообщила Наташа. — И соседи здесь боевые!

— Ой, это вы меня пугаете? — мужчина засмеялся. — Ну, не надо! Я и сам боевой! Только вам я это демонстрировать не собираюсь… Давайте жить дружно, соседка! Меня зовут Г. А вас?

— Наташа, — сообщила Наташа через паузу. — Меня зовут Наташа.

— Наташа! Меня очень интересует ваш садовник! Я готов нанять его на работу, понимаете? Окажите мне такую услугу, познакомьте с ним.

— Познакомлю, — обещала Наташа.

И с таким лицом, что он, этот мужчина, скоренько извинился и ушел.

— Чего ты на него набросилась? — зашипела Анжелика, глядя вслед мужчине. — Такой приятный дядька! Сразу видно, что серьезный человек! Сколько ты еще будешь на людей бросаться!

— Сколько надо, столько и буду!

— Дура!

Анжелика ушла в дом, а за ней потихоньку и все сестры. Наташа осталась одна, чистила картошку. Ни о чем не думала, с исчезновением Яковлева исчезла и активность мысли, осталась голая функция.

— Вот! — Анжелка торжественно волокла тарелку с огурцами, какие-то букетики. — Давай отнеси ему!

— Чего?

— Отнеси! Ну, как в американских фильмах! Когда приезжает новый сосед, старые соседи приносят ему подарки, чтобы подружиться!

— Да не хочу я с ним дружить!

— А что? Ты хочешь со всеми воевать? А малые как? — Анжелика кивнула на сестер. — Ты не для себя дружи! Ты для них дружи!

В этом был какой-то смысл. Хотя Наташа и поартачилась полчасика, покричала на сестер. А потом они всем табунцом двинулись в сторону, указанную господином Г.

Нашли его «дом» сразу. Заброшенный участок (таких здесь много), возведенная за лето коробка в три этажа, новенькие окна, еще с лентой. Стекла в побелке.

— Хороший дом! — заметила Наташа.

— Да, старался. — Г. принял огурцы благосклонно, сразу же и угостился. — А вы подумали над моим предложением?

— Над каким?

— Одолжить садовника, дизайнера!

— Так она сама дизайнер и есть! — заорали младшие. — Это она сама все сделала!

— Да? — огурец завис в благородных зубах нового соседа. — Сама? Правда, что ли? В таком случае, сударыня, у вас только что появился преданный поклонник!

— Ленька!

— Э-э… У меня лекция, Ир…

— Ленька!! У меня кровь!!!

— Что у тебя?

— Кровь течет! Ленька! И тянет живот, блин! Ленька! Я боюсь!

— Ира! Вызывай «скорую»! (прикрыв трубку ладонью) Дамы и господа! Именно поэтому в театрах и просят выключать телефоны! Но у меня особый случай!.. Меня беременная жена срочно вызывает! Давайте сегодня закончим… (в трубку) Ира! Вызывай «скорую»! Я сажусь в такси! Если «скорая» приедет раньше — едь с ними! Я тебя найду!

— Я не поеду без тебя!!

— Хорошо! Все! Ляг и лежи, слышишь?

Ирочка дрожащей рукой провела внизу… Так и есть! Коричневая, блестящая кровь! Господи! Что же это?

— Какой срок? — спросили в «скорой».

— 32 недели!

— Примите но-шпу, ноги вверх. Машина выезжает.

Она, конечно, приняла но-шпу, и все такое. Но просто лежать, ноги вверх?! Она гладила пузик, а он там, внутри, не шевелился!

— Эй! — Ирочка почесывала кожу, щипала. — Эй! Ты! Как там тебя? Давай! Шевелись давай! Ночью ты, блин, шевелишься! Спать ночью мы не желаем, да? А сейчас так мы решили помолчать! Шевелись давай!

— Наташка! У меня кровь и ребенок не шевелится!

— 03 вызвала?

— Да! И ноги вверх!

— Ирка! На таком сроке ребенок уже может выжить, слышишь? Не дергайся!

— Ленка! У меня кровь течет и ребенок молчит!

— О, Господи! Только не волнуйся! Ты молодая, сильная! Все будет хорошо!

— Я уже «скорую» вызвала!

— Правильно! Но ты должна быть спокойной, слышишь? Не нервничай!

Ирочка хотела позвонить и Розе Наумовне, но вовремя поняла, что свекровь отнесется к происходящему настолько серьезно, что «скорую» придется вызывать ей. Кому еще позвонить?

Набрала номер матери. Прослушала один гудок. А потом повесила трубку.

Было так непривычно навещать Ирочку в больнице. Конечно, у нее была не травматология, а патология беременности, это совсем другое дело. Да и палата Ирочкина кардинально отличалась от палат, в которых отдыхала, скажем, Наташа. У Ирочки было что-то среднее между пансионатом и сумасшедшим домом. Желтые стены, веселые шторки, миленькая мебель, и ничего такого страшного, что бывает обычно в кафельных реанимационных блоках.

Леонид приволок сидюшник с набором каких-то дельфиньих звуков. По новым психологическим методикам эти звуки очень помогали расслабиться и лечили все болезни еще на взлете. Ирочка прилежно слушала эту муть первый день. А потом велела Ленке принести нормальную музыку.

— Ох, девки! — грустила Ирочка. — Чувствую себя упаковкой! Ира-инкубатор! Все заботятся о том, кто внутри, а то, блин, что я загибаюсь от тоски, никого не волнует! «Вы, девушка, вынашиваете ребенка»! ВЫНАШИВАЕТЕ! Что за слово такое дурацкое!

— Ай, Ирка! — румянилась Лена. — Какая ты счастливая!

— Я счастливая? Мне тут внутрь какую-то пластмассовую херню размером с кулак вставили! И я после этого счастливая?

— Да…

— Господи, девки, я так устала… Вы себе не представляете! Это пузо… Ни встать, ни сесть, ни лечь, блин! Ноги отекают, дышать трудно! И это еще только семь месяцев! А я как представлю, что будет в девять!

— Ну, уже недолго осталось.

— Ага! А потом, блин, оно просто исчезнет? Мне же как-то еще родить надо? Никто не желает родить вместо меня?

— Ну, ты же сама этого хотела, — заметила Наташа. А в целом все видела, что Ирка просто так ноет, без злобы. Устала, потому и ноет. Быть беременной иногда тяжелее, чем работать сутками.

— Хотела. Только одно дело хотеть, мечтать о том, как этот ребенок бегает с бабушкой, как Ромка с тучки улыбается… А другое — сдавать кровь из вены раз в две недели, вставать в три приема, писать три раза за ночь… Это совсем другое…

— Ирка, ты справишься.

— А куда я денусь, блин… Ленька меня женой называет, прикиньте?

— О! — девчонки переглянулись. — И… и что?

— А что? Пусть называет… Я люблю только Ромку.

Глава 15

Ночью, кажется, был снег. В любом случае, морозило, и природа вступила в ту мерзкую стадию, когда осень уже закончилась, а зима все еще ломалась, не приходила. И какое-то такое дымное, зябкое межсезонье, сплошные туманы и висящий в воздухе дождь.

Утро началось с того, что Лене позвонили из газеты и долго, нудно брали интервью. Потом она бежала, ловила такси красилась в машине. Потом стало муторно, как будто она выпила вчера лишнего, картинка за окном качнулась и уплыла…

Она пришла в себя от того, что таксист брызгал ей в лицо водой. Набирал в свой бородатый рот воды и выливал крупными плевками, лицо при этом у него было совсем испуганное:

— Ну, вы, девушка, даете! Я уже не знал, что делать!

Лена трудно села, чувствовала себя очень слабой и разбитой, очень.

— Все в порядке? А то сейчас тронусь, а вы опять!

— Нет, я нормально…

Голос чужой, странный.

Что это было?

— Я так испугался! У меня в машине еще никто сознания не терял!

— Вы такая бледная!

— Я не выспалась…

— Что ж вы? Такая молодая… Ладно, если бы как я, старик! Все диеты эти ваши дамские! И так худые, а еще диеты!

Лена снова начала куда-то проваливаться. Будто кто-то наклонил плоскость, и она соскальзывала, соскальзывала…

— Эй-эй-эй! — закричал таксист, одной руной ворочая руль, а другой хватая Лену за шею. — Эй!

Снова ночь.

Наташа как раз помогала кому-то из дам-коллег завязывать ленточку на свадебном букете, и тут подъехал симпатичный блестящий автомобильчик, из него выгрузился дачный сосед, господин Г., и бодрым шагом направился к ней.

— Ого! — заволновались дамы. — А вот цветочки! Купите цветочки, молодой человек!

— Куплю! Но у своего цветочного агента! — господин Г. щелкнул каблуками, встал напротив озадаченной Наташи и сказал. — Нашел. Надо же!

— Нашли… А как?

— Точное описание вашей сестры Анжелики. Очень разумная девушка. Ну, так что? У вас будет возможность поговорить со мной?

— Ну, да…

— Отлично, — Г. отошел, сделал жест рукой, как будто предлагал ей пройти в кабинет. А на самом деле — куда-то в район урны, там было посвободнее.

— Наташа, я начну с главного. Через час у меня встреча с мощным инвестором, потерять которого я не могу ни в коем случае. В последний момент оказалось, что ситуация благоприятствует организации дизайнерского бюро. Концепции пока нет, есть человек, помешанный на ландшафтных штучках, есть вы, есть я. Если вы сейчас же решитесь бросить свое цветочное хозяйство и поехать со мной, я обещаю вам в недалеком будущем свой бизнес.

— Но я ничего не смыслю в переговорах!

— Зато я в них смыслю! От вас требуется только ваш талант и ваша дача. Если вы не против, мы съездим все вместе на вашу дачу. У вас ведь нет портфолио, альбома?

— Нет!

— Значит, будем показывать живьем. Заодно попьем чайку с вашим вареньем. Я уже с Анжеликой договорился.

На секунду Наташа задумалась над тем, как бы это пожестче ответить. «Я уже с Анжеликой договорился!». Какие молодцы! А с ней, с Наташей, кто-нибудь договаривался?

— Хорошо. Только мне надо оставить на кого-то цветы.

— Я думаю, проблем не возникнет? — Г. обернулся, посмотрел красивыми очками на дам-коллег. — Здесь столько ваших подруг! Великолепных, роскошных женщин!

Дамы порозовели, заулыбались, начали искать сигареты.

— А чтобы им было приятно остаться и присматривать за вашими цветами, я… куплю у них по букетику! А?

Г. промчался по точкам, набрал букетов — не самых дорогих, но и не самых дешевых — тут же распределил их между дамами же и уволок Наташу в машину.

— Надеюсь, они не подведут, потому что мы вернемся нескоро…

Наташа молчала, пытаясь понять, совершила она дикую глупость или поступила абсолютно правильно.

— А сейчас мы заедем в магазин и купим вам нормальную одежду, — сказал Г., включая Вагнера. — Вы любите классику? Я обожаю!

Ирочка лежала на диване. Ну, как лежала… Громоздилась, прижатая подушками. По телеку что-то мелькало, а рядом — тарелки с огрызками, обертками, кожурками апельсинов, куриными косточками, засохшими корками…

У нее был такой невыносимый живот, такой неудобный, что каждая крохотная секунда разрасталась в неделю тягостной, нудной тоски. Не владеть собственным телом, быть беспомощной, раздутой жабой утомляло до чертиков.

— М-м-м, — стонала Ирочка, жуя какую-то дрянь. — М-м-м-м…

Все болело, все ныло и тянуло, как омерзительные гнилые челюсти, которые по чьей-то скотской прихоти расположились рядом с почками.

— М-м-м! — Ирочка попыталась упасть лицом в подушку, но даже этого не смогла сделать — мешал неподъемный, толстый живот, живущий сам по себе.

Господи! Да когда же это кончится? Ирочка два дня не смыкала глаз, все так нудело, так жгло сквозь кожу! И это еще только 37 неделя! Еще три таких недели! Три!

— Нет! — выла Ирочка, хватая живот рукой и переворачивая, чтобы перевернуться самой. — Не могуу больше!!!! М-м-м!!!

Легла неудачно, так резануло, что пришлось на локтях отползать, снова садиться, цепляясь за спинку кровати… А потом из Ирочки булькнуло и вылилось маленькое море.

— Ни фига себе… — пробормотала она, раздвигая ноги, пытаясь зачем-то уберечься от мокрого. — Это, блин, что? Что это, блин, такое?

— Алло! Ленька! Ленька!

— Что? Началось, да?

— Кажется! Тут, блин, такая лужа! Ленька, я сейчас сдохну! Если ты не приедешь!

— Еду! Еду уже!

Лена сидела в приемном покое, морщилась. Ей по-прежнему было плохо, но уже не так, как в машине. Чего-то вкололи, кажется.

— А какие еще у вас жалобы? — робко интересовалась молодая медсестра, явно отличница. — Что еще показалось вам странным?

— Ну, — Лена плохо соображала, и больше думала о том, что сейчас где-то без нее начинают снимать, и снимут, конечно, не то… — Все нормально…

— А вот эти приступы слабости…

— Знаете, у меня такая работа… Это привычное состояние…

— Я вас узнала, мне казалось, что у вас интересная работа.

— Она интересная, да. — Лена встала. — Я поеду, опаздываю.

— Да, конечно, — медсестра что-то спешно дописывала. — Вот я вам направление в поликлинику пишу, надо сдать анализы…

Лена смотрела, как она ловко вращает ручкой, и чувствовала, что в глазах тоже вращается… Что-то не так, честное слово.

— Кстати, о жалобах… Знаете, — она оттянула ворот свитера, — У меня вот тут пару недель назад… Какие-то пятна… Не знаю… Никаких ощущений, просто вдруг появились. Раньше не было.

Медсестра привстала, с озабоченным лицом попыталась рассмотреть проблемное место.

— Ой, так не видно, — она вежливо улыбнулась. — Вы снимите, пожалуйста, одежду.

Лена подумала и сняла.

И сразу стало видно, как у нее провисла кожа на животе, на груди. Просто даже неприятно.

— Это вы так резко похудели? — опасным голосом спросила медсестра. — С чем это связано?

— Да не знаю я, — Лена была слабая, потная, усталая, раздраженная, она опаздывала. — Мне все равно, честное слово…

Медсестра еще поковырялась в ее коже, потрогала ее тело, сравнила увиденное со своими записями. Потом она думает, но не над диагнозом, а по какому-то другому поводу. Причем думает очень тяжело.

Наконец она приняла решение и взглянула на Лену честными глазами.

— Знаете, не хочу вас расстраивать…

Лена натягивала свитер и пыталась, согласно политесу, делать внимательное лицо.

— Но у вас, вероятно, ВИЧ. Слышите?

— Слышу, — спокойно сообщила Лена, но слово-молния уже добралось и пронзило. Сначала ухо, потом мозг, потом все остальное.

ВИЧ?

……….

— Пока, конечно, рано… Но все симптомы говорят мне о том, что у вас ВИЧ. Я назначаю вам анализ…

Она что-то говорила, но Лена не понимала.

А тело уже все поняло и боялось, начинало трястись…

Плазма, кровь и другие жидкости закипали в ней и начинали бушевать самым страшным ураганом, парализовав все пути сообщения, все рефлекторные отростки! Это было пострашнее новости об измене… Об измене?

— Вы можете ехать уже сейчас, вас встретят, — медсестра была деловитой, и даже чуть-чуть довольной, как будто у нее была задача поразить Лену и она с этой задачей справилась. — Результат будет готов через неделю!

— Как… через неделю…

Лена плохо соображала, но, тем не менее, все же понимала, что неделя — это невыносимо долго… Невыносимо…

— И что же мне неделю делать? Пока не будут готовы результаты?

— Надеяться на лучшее! — медсестра радовалась своей роли в этом мире. Свет ученья и добро несла она людям.

Наташа решила не спорить. Раз согласилась ехать, значит, нет смысла спорить и дальше. Тем более, что она теряет? Ничего она не теряет, ничегошеньки.

Зашли куда-то, где было много шмотья. Не в пустой бутик с прозрачными стенами, там бы Наташа одеваться не стала, слишком дорого, а в веселый выставочный центр с толпой народа. Зато демократично, а дальше в подробности Наташа не вдавалась. Господин Г. выглядел человеком серьезным и уверенным, такой не будет ловить девиц на одежду. Это раз. А во-вторых, такой наверняка возьмет чек и вечером все вернет обратно.

— Нам нужен благородный костюм вот на эту девушку!

— Благородный? — продавец задумалась.

Начали быстро прикладывать, прикидывать. Потом Наташа мучительно пыхтела в примерочной, где кроме нее были еще и надменные акселератки, нагло занимавшие зеркало и коврик.

Наташа выбрала сходу и вышла в том, что надела. Довольно средний костюм, мышастого цвета, единственным достоинством которого оказалась как раз сама Наташа с ее рельефной фигурой.

— Так, уже лучше.

Обулись.

Потом Г. затащил Наташу в отдел парфюмерии и косметики, умудрился низким голосом в рекордные сроки договориться с девушкой за прилавком, и уже очень скоро она, хихикая, красила Наташу пробниками.

— А как ее? Ярко?

— Нет, ни в коем случае! Благородно, сдержанно!

— А шрам прятать?

— А куда вы его спрячете?

— Тональным кремом!

— Нет, не надо. Шрам очень пикантный, симпатичный. Пусть будет.

Не купил только куртку, и слава Богу. Куртка не являлась необходимым атрибутом переговоров, безразличие Г. к ней убедило Наташу в прямолинейности его помыслов. Только работа.

Уже очень скоро она жала кому-то руки, улыбалась, причем довольно дебильно, но продуктивно.

— Какая очаровательная дама! — сказал инвестор, рассматривая экзотическую рыбку Наташу. — Я с такими, признаться, раньше и не был знаком!

— А вы еще посмотрите, как она мыслит! Это Энди Уорхол ландшафтного дизайна!

— Да вы что? — инвестор не мог понять, как такой шрам, такая грудь и такая трость сочетаются еще и с Энди Уорхолом.

Леонид подхватил Ирочку уже в приемном отделении. Он был бледный и в халате.

— Роды! — кричал он. — Воды отошли сорок минут назад!

— Что вы кричите? — переживала медсестра. — Первые роды?

— Первые!

— Ну, так она еще полдня рожать будет!

— Полдня??? — взвыла Ирочка. — Вы чего, офигели??? Нет!!! Не хочу еще полдня!!!!

В ее организме происходили определенные метаморфозы: ее корчило, стягивало жгучей болью, прожигало насквозь — и все это повторялось чаще, сильнее, длиннее! И они говорят, что вот так вот ЕЩЕ ПОЛДНЯ!??

— Посмотрите ее! — бушевал Леонид. — Немедленно!

— А вы кто? — медсестра начинала сердиться. — Я вас не знаю!

— Я доктор наук! Я представляю академию!!! Я лично договаривался с главврачом, и если вы немедленно не посмотрите мою жену, я вас… Я не знаю, что я с вами сделаю!

Медсестра, скорбно кивая головой по поводу нервных блатных папаш, поволокла Ирочку на кресло.

— Сюда??? Да вы чего?? Я не смогу сюда влезть!! — орала Ирочка.

— Папаша, вы сами видите! Я с каждым возиться не могу! — злилась медсестра. — Идите и подсаживайте!

Леонид схватил Ирочку и начал мучительный подъем ее наверх, в святое гинекологическое кресло. Ирочка орала, ругалась крутым матом, а он только бормотал что-то, а сам пристраивал непослушные Ирочкины ноги в подколенники.

Медсестра следила за процессом, не вмешивалась, но и не корила.

— Так, давайте посмотрим, — она углубилась внутрь Ирочки, чем вызвала новый приступ ее гнева. Ирочку скручивало, корежило, и в это же самое время в ее обезумевшем мясе невозмутимо копались!

Леонид отвернулся, утирая рукавом лоб…

— О! — обрадовалась медсестра. — Так у вас раскрытие уже восемь сантиметров! Что ж вы? Вы же уже в родах! На клизму и в родзал!

— На клизму? — Ирочка совсем ополоумела. — Не хочу клизму!

Лена не помнила, как приехала в клинику. Не помнила, как шла по коридору, кто там сидел, что было написано на табличках. Ее выключило полностью, она даже не глотала слюну, да ее и не было.

— Проходите сюда! — говорил ей кто-то. — Сюда! Ложитесь на кушетку! Так, рукав закатайте!

Пришли люди в белом, расположились вдоль стен.

Господи! Пришли специально поглазеть на нее? Значит, все? Значит, у нее действительно это самое? Иначе не пришли бы?

Люди в белом старались не смотреть в ее лицо. Она, вероятно, и сама не хотела бы в него смотреть, если бы могла. Жалкое и горькое зрелище.

Доктор со шприцем надел перчатки.

А Лена закрыла глаза.

Смерть.

Она умрет.

Это очень, очень плохо.

— Я не буду сопротивляться вашей даче, — говорил инвестор. — Правда. Я сам люблю дачи. Но не сейчас, не сегодня. А если вы так настаиваете на таланте вашей сотрудницы, тогда позвольте ей просто украсить мой кабинет. Договорились?

— В каком смысле? — не поняла Наташа, посмотрела на Г.

— Ну, у меня там три десятка бесхозных букетов и цветов. Плюс какая-то мебель. В общем, вы войдете, вы сами поймете, что на базе моего кабинета можно разбивать экспериментальную клумбу! Вот вы пойдите и что-нибудь там с ними сделайте!

Наташа встала. Хорошо, конечно.

Г. тоже встал, хотя и не так охотно. Странное задание, конечно. Как можно сравнивать несравнимое?

— Не ищите подвоха! — сказал инвестор Г., когда дверь за Наташей закрылась. — Я совсем не собираюсь издеваться над вашей протеже! Более того! Человек с такими… данными… С такой совокупностью данных не может быть ординарным… Я готов пробовать, мне нравится эта девочка. Вы спокойны?

— Ну… — Г. всегда сомневался. И сейчас надо было выглядеть человеком осторожным, чуть-чуть сомневающимся.

А Наташа стояла посреди кабинета, заваленного папками, букетами. Сюда явно недавно переехали, и еще здесь был банкет. И все вместе сильно осложняло работу.

— Ладно, — сказала Наташа. — Уборкой помещения нас не испугать.

Что с ней делали дальше, Ирочка не понимала. Ей было так больно и так непонятно, как вообще возможно допустить эту боль? Как? В двадцать, блин, первом веке?! Почему никто — НИКТО — не пытается сделать ей легче???

— Больно! — орала Ирочка, катаясь по кровати.

Медсестра пыталась пристегнуть ее к аппарату, который фиксирует сердечко ребенка, очень злилась.

— Полежите спокойно! Женщина!

— Больно!! БОЛЬНООО!!!

— Послушайте! — метался Леонид. — Нельзя ли дать обезболивающее? Ей плохо! Вы не видите?

— Всем плохо! Это, мужчина, роды, а не прогулка!

— Да, но почему при этом вы даже не пытаетесь ей помочь? Вы считаете, что это нормально?

— Да!

— А я так не считаю! Если живому человеку больно и рядом стоит врач, он обязан этому человеку помочь! Слышите меня? Я тоже доктор!

— Мужчина! Вам вообще нельзя здесь находиться!

— Больнаааааааааа!!!!

— О, Господи!!! — Леонид схватил медсестру за руку. — Немедленно!! Немедленно дайте ей обезболивающее! Учтите, я приму меры!

Ирочка медленно умирала. Никак иначе нельзя было назвать то, что она чувствовала. Невыносимые, раздирающие на части, жгучие, как оголенный электропровод в тысячу вольт, спазмы, стекающие в один большой, беспросветный ад.

— Ленька! Ленька! Ромка!

Леонид примчался, очень бледный, но улыбающийся.

— Я здесь, Ириночка! Я здесь, я тебя так люблю! Это все уже очень скоро закончится! Скоро закончится!

— Когдааа?..

— Скоро, очень скоро… Еще полчасика… Час…

— А-а-а, — Ирочка так плакала, ей было не просто невыносимо, нереально больно… И ошеломительно обидно, что она может вот так мучительно погибать у всех на глазах… И ничего… И никто…

— Ленькааа…

— Что, милая? — он целовал ее липкие пальцы, холодные шрамы на запястьях.

— Убей меня, Ленька… Пожалуйста… Ты доктор, ты умеешь… Я не могу больше, пожалуйстааа… Убеййй!

— Ну, что ты! — шептал Леонид, а сам искал глазами эту чертову медсестру. — Что ты? Что ты?

— Сергей?

— Я! Только говори быстрее. У меня важная встреча.

— На хрен встречу…

Сергей замолчал. Так Лена еще никогда не начинала разговор.

— Что случилось?

— У меня ВИЧ, Сергей.

— Что у тебя???

— ВИЧ!

— Да ты чего? Чего ты несешь?

— Я не несу… Час назад мне поставили такой диагноз, после того, как я дважды упала в обморок в такси!

— Да ты что? Это невозможно!!!

— Возможно! И я только что сдала кровь! И доктор, который меня колол, очень боялся заразиться! И сейчас я иду по улице, и мне все равно, что ты там с кем-то разговариваешь, потому что у меня ВИЧ!

— Лена! Не кричи! Успокойся! Не может этого быть, слышишь?

— Не может? А откуда ты знаешь?

— Знаю…

— Ах, знаешь? Тогда скажи, откуда у меня может быть ВИЧ? Я колюсь? Нет! Я сплю с кем-то, кроме тебя? Тоже нет! Тогда что?

— Лена…

— И вот что я тебе скажу еще, Сергей! Если ВИЧ у меня, значит, у тебя тоже!

— Лена…

Она присела на бордюр, сжала лицо рукой… Господи, сволочь какая! Какая сволочь!!!

— Сергей! Ты прекрасно знаешь, что я не могла… Это ты, Сергей… Это ты!

— Тише! Я перезвоню!

Лена слушала гудки и представляла, как Сергей сейчас названивает каким-то девушкам, что-то гневно у них выясняет, клеймит их, называет заразными шлюхами…

— Вы только посмотрите! — инвестор галантно постучал в уже открытую им дверь. — Вы только посмотрите!

Г. втиснулся следом, с явным удовольствием отмечая, что подопечная с заданием справилась.

— Ну, вы подумайте! Это что? Это мой стол? Вы видите? Она тут чего-то на ножках наплела… А это гирлянды? Это вот сама сделала? Сама? Слушайте, ну головка-то варит у девушки! Молодец!

А Наташа ничего такого и не сделала, за час не очень-то и разойдешься. Что-то действительно заплела толстыми косами и прикрыла этим голые конструкции, где-то поставила снопами, где-то сложила папки и между ними пустила по цветку. Так, общий декор.

— Есть дар у девочки, — кивал инвестор. — Несомненно есть!

— А я вам о чем?

— Отличная девочка. Давай еще таких штучек пять, и мы взорвем рынок.

— Вы пока не знаете местных условий, — радовался Г. — Местный рынок — отдельный диагноз! И потом, других таких девушек мы точно не найдем! Так что давайте решаться здесь и сейчас!

— А я что? Я согласен!

Потом пили чай в благоухающем кабинете, сыто молчали.

— А откуда у вас столько цветов? — тихонечко спросила Наташа: вдруг не ее дело.

— А я в благотворительном фонде соучаствую, там был прием… Мы работаем с парализованными людьми, это такая работа, милые… Лучше вам не знать!

— Это точно, — кивнул Г.

— С парализованными? — Наташа отодвинула чашку. — А… с какими именно?

— Ну, с лежачими… Ой, Наташа, лучше не спрашивайте, очень грустно это все! Мы, конечно, делаем все…

— А скажите, у вас есть адреса?.. Ну, вот, если мне нужно найти человека, а я знаю только, что он весь парализован?..

— Конечно, он у нас в компьютере. Вы знаете его имя и фамилию, год рождения?

— Да!

— Тогда давайте послезавтра спокойно…

— Нет! — она вскочила. — Сегодня!.. Пожалуйста…

Мужчины переглянулись.

— Ну, раз надо, — инвестор потянулся за телефоном. — Люся, ты еще на месте там? Сейчас к тебе зайдет девушка, Наташа, поищи для нее информацию по лежачему! Ну, надо, завтра уйдешь пораньше, ладно?

Десять минут — и Наташа стояла за спиной компьютерной девушки. Та бойко шлепала по клавишам, искала в таблицах.

— Яковлев Виктор Михайлович?

— Да.

— Семьдесят пятого года?

— Ну, да…

— Был прописан по такому-то адресу?

— Да!

Девушка подвинулась к экрану, всмотрелась. Потом куда-то переключилась, что-то поискала, вернулась, снова поискала.

— Что-то я не врубаюсь… — сказала она вполголоса. — Яковлев… Семьдесят пятого года…

Наташа беспокойно стучала пальцами по спинке стула. Явно что-то не так! Явно потеряли его адрес!

— Так… — девушка набрала номер. — Ладно, попробуем по-другому… Таня! Танечка! Привет! Это Люся! Танечка! Как дела? Нормально? Ты дома уже? Везет. А я еще в офисе… Слушай, тут срочно разыскивают Яковлева Виктора Михайловича, семьдесят пятого года рождения… У меня до девяносто седьмого есть информация о нем, а потом пусто. Может, у тебя, в переведенных?.. Не помнишь? (Она закрыла трубку рукой, строго посмотрела на Наташу.) Человек уже дома, у нее нет списков… А всех помнить она не может… Что? Таня! Что ты говоришь?.. А! Даже так?.. Хорошо, я посмотрю…

Она снова углубилась в компьютер, возилась там, затем обернулась и вздохнула.

— Знаете, у нас тут довольно строго все учитывается, все-таки благотворительный фонд, деньги. В переведенных на более легкую группу его нет…

— И что это значит?

— Ну, это значит, что он умер, например…

— Умер?

— Ну, да… Резко снят с учета. Обычно так бывает, когда человек умирает.

Ирочку приволокли куда-то в кафельное пространство с лампами и зеленым креслом-распоркой, мрачнее которого придумать что-то было бы очень и очень сложно. Ее переодели. Когда? Зачем? Сейчас на Ирочке была дебильная сорочка, ветхая до жути, а под сорочкой ничего. И Ирочке, честно говоря, было настолько все равно, как она выглядит, что с тем же успехом ее могли отправить голую — она бы не заметила.

— Так! Женщина! Будете кричать, ничего не получится?

Леонид зверем посмотрел на акушерку: ну, что ж вы все такие железобетонные??

— Ириночка! — он поддерживал ее, пытался тащить к креслу. — Ириночка! Не обращай внимания! Эти люди… Главное, что они — профессионалы! А все остальное — ерунда! Это они специально, чтобы отвлечь тебя! Они так должны себя вести, чтобы тебе было легче?.. Потерпи!

— Сам терпиии!

— Да я бы рад, милая!! Если бы я мог вместо тебя!! Потерпи!!!

— Больнооо!!!

— Я знаю! Знаю!

— Нет, не знаешь!!! А-а-а-а!!!

— Делайте что-нибудь! — орал Леонид на врачей, пока Ирочка орала от схватки. — Помогите ей!!!

Врачи были заняты делом, возились между Ирочкиных ног, отвлеклись на одну секунду, чтобы взглядом охладить папашу.

— Вы же доктор! — сказал один из них, пузыря словами маску. — Вы же все понимаете!

— Но…

— Не мешайте нам ей помогать!

Леонид хотел что-то крикнуть, обосновать свою агрессивную позицию, но только выдохнул и снова вернулся к Ирочке.

— Еще чуть-чуть! Зато у нас будет ребенок!

— Не хочууу!

— Вот посмотришь, такой красивый ребеночек!

— Не хочууу!!

— Я тебя так люблю!! Пожалуйста!! Еще чуть-чуть!!

— Не хочууу!!!

И вдруг боль прошла.

— Сейчас будем тужиться! Слышите, женщина?

— Она слышит, слышит! — Леонид кивал за Ирочку. — Мы все сделаем!

— Хорошо! Тогда делайте, как я буду говорить!

— Мы будем! Будем!

— Вы уверены, что она нас слышит?

— Она слышит меня, это точно! Мы все сделаем!

Еще через десять минут какого-то нереального напряжения, до треска в глазах, до лопанья барабанных перепонок, Ирочка родила маленькую фиолетово-розовую девочку.

Лена приехала домой, упала в обуви на диван и грызла ногти. Понять, что с сегодняшнего дня ты официально умираешь, было как-то не совсем просто. А с ботинок капало прямо на бархатную обшивку дивана, но эта обшивка могла бы сейчас вообще гореть, и Лена не обернулась бы.

Она умрет.

Только потому, что Сергей очень любит других женщин.

Порыдав, Лена набрала Ирку. Не отвечает. Блин! Договаривались же созвониться в обед! Какого черта? Какого черта, блин, в самый тяжелый момент?! Подруга называется!

Набрала Наташку.

Естественно, сняла Анжелка, поскольку окончательно оккупировала телефон.

— Анжела? Привет. Где Наташка?

— Ой, она на работе! У нее сейчас решается судьба! Утром наш дачный сосед, помнишь, мы рассказывали? Симпотный такой, усатый? Бизнесмен? Так вот… А Наташка ему очень нравится, он даже не скрывает! Так вот! Сегодня он с моей помощью ее разыскал на цветах и повез к себе в офис! Там какое-то дело организуют, и Наташка будет бизнесвумен! Супер, да?

— Супер, — мертвым голосом сообщила Лена. — А когда она вернется?

— А она может вообще не вернуться сегодня! Я бы на ее месте поехала к этому соседу ночевать!

Ясно. Еще одна любимая подружка плевать хотела на Лену. Прекрасно…

— Анжелка… Как ты себя чувствуешь?.. В смысле… Ты здорова?

— Я? Да! Мне рожать недели через две! Чувствую себя супер! Настроение отличное! Летать хочется, только живот мешает! Знаешь, это так прикольно — быть беременной! Мне так нравится! Как будто все цветет в организме!

— До свидания…

Зачем она спросила про здоровье?

Сама не поняла.

Просто так странно было, что все кругом здоровы, а Лена больна смертельной болезнью…

Это могло бы еще как-то объясниться, если бы вдруг все одновременно смертельно заболели. Тогда было бы плохо, страшно, но справедливо…

Но все были здоровы. Даже разбухшая, покрывшаяся пятнами Анжелика…

— Мама?

— Да, Леночка! Как ты себя чувствуешь?

Ну что ж она сразу, сходу?..

— Я… нормально себя чувствую…

— А как ты?

— Ну, как… Как любая старая тупая женщина?

— Ты не старая. И не глупая.

— Я старая. И глупая. Я думала над твоими словами, Лена. Вероятно, ты права. Только сейчас уже ничего не исправишь…

— Да. Сейчас уже ничего не исправишь.

Лена почувствовала, как снова накатывает. Сейчас начнется истерика баллов в десять.

— Пока, мам…

— Лена? А что ты звонила? Случилось что-то?

— Нет? Все нормально? Пока!

— Ну, пока…

— Я… люблю тебя, мам…

Маргарита Петровна даже вздрогнула. «Я люблю тебя, мам». В последний раз по доброй воле Лена говорила это лет десять назад.

Явно что-то случилось.

Она набрала номер дочери, но потом нажала на рычаг.

Миллион раз бывало такое. Они разговаривали по телефону (в гости Лена заходила реже, чем луна в окно на первом этаже), как-то нелепо, на конфликте, прощались. Потом Маргарита Петровна мучилась, перезванивала и получала от дочери по шапке — та уже успевала куда-то выйти, что-то начать озвучивать, а отчаянный мамкин звонок все портил…

Сегодня не будем злить Лену. У нее и так грустный, уставший голос. Сейчас она, возможно, спит после очередного ночного монтажа и нечего ее тревожить.

Примчался Сергей, хлопнул дверью и тут же отчаянно и киношно шлепнулся на колени рядом с диваном.

— Лена? Только не делай скоропалительных выводов!

— Пошел ты…

— Я виноват. Я очень виноват перед тобой…

— Виноват? — Лена села. — Ты ВИНОВАТ?? Это не то слово, Сергей!!!

— При чем тут слова? — он закручинился, закрыл лицо руками. — Дело ведь не в словах! А в нашей жизни! В нашей любви!

Лена хохотала, как мегера.

— Я был дурак! Такой дурак!! Я не ценил, не до конца ценил то чудо, которое было все это время со мной! Рядом! Это чудо — ты! Ты самая яркая страница моей жизни! Простить меня после всего того, что я сделал, невозможно! Ты не должна меня прощать! Но если ты захочешь, я попытаюсь тебе объяснить, почему я поступал так? Вдруг ты поймешь? Ты же умная, тонкая! Я не встречал таких, как ты! Я так мучился этот час, анализировал! Все происходило не случайно…

— Сергей, — Лена встала, застегнула куртку, она была до сих пор в куртке. — Я не хочу тебя видеть и слышать. Мне все равно, почему ты поступал так, все равно, что ты там анализировал. Мне только хотелось бы не встретить тебя никогда.

Она швырнула ему в лицо ключи от квартиры, причем швырнула так удачно, что угодила в круглую Сергееву скулу. Вот тут он реагировал поестественнее. А пока он реагировал, Лена выбежала на улицу.

— Ну, и где эта ваша гениальная девушка? Я уже готов домой уехать! Можно как-то ее поторопить?

Господин Г. отправился на поиски и нашел Наташу в коридоре. Она стояла у окна, молчала. Не обернулась, когда позвал.

— Эй! Товарищ дизайнер! Что это за дезертирство с поля переговоров?

— Я хотела бы уехать.

— Мы все хотим уехать, уже поздно!

— Мне надо домой.

— И мне надо домой! Ты ведешь себя как-то странно!

— Мне надо домой…

— Да едем уже! Едем!

Они сели в машину, и Г. тоже замолчал, выражая лицом полное безучастие. Вообще-то ему хотелось бы чуть-чуть поругаться, но при этом он помнил о Наташином потенциале, и минус на плюс дали визуальное безразличие.

— Я, конечно, не очень разбираюсь в загадочной женской душе, но еще час назад ты была милой, общительной девушкой… И вдруг уходишь, и с тобой что-то такое происходит, отчего ты меняешься на сто восемьдесят градусов!

Молчит.

— Наталья, пойми, я бы не спрашивал… Но если твоя печаль вызвана какими-то моими действиями, то я обязан это знать! Я заинтересован в хороших отношениях с тобой, я собираюсь с тобой работать, это как минимум…

— Ты ни при чем!

— А кто при чем? Инвестор? Какая-нибудь прохожая уборщица не так посмотрела? Я не смогу спать спокойно, если ты не скажешь!

— Я узнала, что умер один очень дорогой для меня человек!

— Ах, вот так даже, — Г. поднял брови. — Ну, тогда… Мне очень жаль…

Он довез ее до дома, сделал потише музыку.

— Хочешь поговорить?

— Нет.

— Ты очень закрытая.

— Да.

— Что я могу для тебя сделать?

— Ничего.

— Ну, давай я тебя завтра заберу, и съездим куда-нибудь за город, поедим шашлыков?

— Нет. Я пойду.

— Ну, невозможно с тобой работать… Наташ, я не хочу тебя поучать, но есть истины, которые понимаешь только со временем. Например, правду об одиночестве. Я ее понял лет в тридцать шесть, когда столкнулся с реальной проблемой нехватки рядом одного-единственного друга и одной-единственной женщины. До поры до времени все это кажется сентиментальной мутью, но проходят годы, и стадная генетика делает свое дело. Человек так устроен, ему необходимы другие люди. Даже очень сильный человек не сможет долго существовать в одиночку, и если бы ты знала, сколько я упустил, не умея окружить себя близкими… Я знаю, что это не первый случай, когда ты справляешься одна. И еще будут такие случаи. Но ты выбрала самый трудный и неприятный способ решения проблем. Я не в том возрасте, чтобы воспользоваться ситуацией и тащить девушку, которая находится в состоянии аффекта, к себе в постель. Я даже в молодости так не поступал. И моя назойливость сейчас обусловлена только искренним желанием поддержать тебя. Я не хочу, чтобы ты сейчас сидела у окошка и плакала одна!

Наташа спокойно выслушала, потом аккуратно открыла дверь, но не вышла из машины.

— Увези меня куда-нибудь, — сказала она вдруг, и подбородок задрожал. — Увези! Я больше не хочу жить! Я больше так не могу!

Лена ночевала у мамы, у Маргариты Петровны. Слава Богу, ключи у нее были, не пришлось будить. Она просто скользнула в ванную, полотенцем стерла слой лица, даже свет и воду не включала. Потом так же тихо, по воздуху, просочилась в свою комнату. Маргарита Петровна, конечно, проснулась, осторожно постучала в дверь.

— Лена?

— Мам! — Лена старалась звучать сонно, устало. — Извини! Там у Сергея гости! А я хочу тишины! Я переночую здесь, ладно?

— Конечно! — Маргарита Петровна еще постояла в темноте, думала, войти или нет. Решила, что дочке надо отдохнуть, и не вошла. Зато вошел Васька и по-простому запрыгнул к Лене на колени.

Так они и провели ночь. Васька — на коленях Лены. Лена — у окна.

Меньше всего она думала сейчас о Сергее, о его подлой натуре. Сергей перестал раздражать и растворился на такие мелкие фрагменты, что не значил почти ничего. Всю Лену сейчас занимала одна мысль: смерть. Причем она даже не сокрушалась, просто привыкала. С вытаращенными от ужаса глазами.

Глава 16

К утру она умерла настолько, что ее можно было резать без анестезии. Она стала тоньше и совершеннее. Оказалось, что в ее жизни было так много лишнего, каких-то хлопот, до того ничтожных в контексте смерти, таких далеких. По сути, остались только мама, подруги и, конечно, сама Лена. Все остальное: работа, одежда, Сергей, его девушки, журналисты, презентации — все ушло за черту и было удалено.

И еще Лена постаралась убежать сразу же, как начали ходить троллейбусы. Она не знала, как вести себя с мамой, что ей говорить, говорить ли вообще. Нет, когда-то надо будет сказать, но сказать спокойно, уверенно, а сейчас она не сможет сказать спокойно, уверенно, сейчас она выглядит как зомби и звучит так же.

Надо привыкнуть.

Нашла какую-то девичью одежду пятидесятого размера, сполоснула лицо водой из чайника и вот так вышла на улицу.

А на работу рано! К Ирке! Только к Ирке.

С ней и поговорить, спросить ее совета. Она безумная, но цепкая, она придумает, что делать. Вот только почему ее нет дома? Лена звонила и звонила в дверь, звонила и звонила. И ничего. Тогда на мобильный. Тоже глухо.

Ирка! Какого черта? Ты так нужна! Ирка! Не бросай! Ответь, Ирка!

Ужаснее всего то, что и Наташки тоже не оказалось дома! Трубку сняла сонная Анжелка и довольно весело доложила, что Наташка, как и предполагалось, ночует у своего нового богатого кавалера!

Это был какой-то апокалипсис. Смерть раньше срока. Как будто на Лене уже поставили крест, забыли ее, как будто она уже умерла. И можно сейчас страдать сколько угодно. Но объективно пойти некуда и поговорить не с кем…

Она набрала видеоинженера Коленьку.

— Ты чего? — он страшно злился. — Ты чего? Офигела? Шесть утра!

— Я знаю… Мне некуда деться…

— И что ты предлагаешь?

— Можно к тебе?

— Ко мне? — он спросонья пустил «петуха». — Ленка! Не рви мне душу и нервную систему! Я не один, я с девушкой! Конечно, я должен тебя спасать, но ты потом все равно уйдешь, а другую такую девушку я уже не найду!

— Ладно, пока.

Она нажала «сброс».

Разумеется, он перезвонил.

— Слушай, а что? Что-то серьезное?

— Я не хочу сейчас об этом… Пока, извини…

Снова сбросила.

И просто пошла куда-то в сторону центра.

Был прозрачный ноябрь…

Потом снова зазвонило.

— Лен? Привет… Это Дима.

— Дима?

— Ну, который парашютист…

— Я помню тебя и без приставок!

— О, наконец-то повезло!.. Слушай, тут мне позвонили и сказали, что тебе нужен кто-то для утренней пробежки… А я как раз по утрам абсолютно свободен… Если хочешь, я присоединюсь!

Голос хриплый, непроснувшийся.

— Спасибо, я справлюсь!

— Так, а кто сомневается? Конечно, справишься! А вот я не справлюсь! У меня было к тебе одно дело, и если его не решить немедленно… Короче, мир на краю пропасти, и только мы вдвоем можем спасти человечество! Где тебя забрать?

— Не знаю, — Лена посмотрела по сторонам. — Тут такой туман, сыро… Я не понимаю, где я…

— Ты видишь прохожих?

— Нет.

— Плохо… Но ты хотя бы в черте города?

— Да.

— Тогда есть шансы… Дойди до ближайшей остановки, внимательно прочти и запомни название, а потом сразу же перезвони мне и скажи! Как поняла, повтори?

— Не знаю, как поняла, но попытаюсь!

— Я верю в тебя, товарищ!

Утро было холодным и прозрачным, ненастоящим настолько, что ненастоящим казалось и все то, что произошло накануне.

Ирочка сфокусировала зрачки и увидела больничный потолок. Ну, это как раз не пугало ее. За месяц «сохранения» она привыкла к этой картинке, как к родной.

А вот то, что нет живота…

Ирочка дернулась, и тут же получила разряд горячего тока между ног. И заныло, как могут ныть только свежие, стянутые нитями раны.

— Ой, мама дорогая, — прошептала Ирочка, трогая себя внизу. — Ой, мамочка!

Рыхлое, прохладное месиво на месте привычного упругого животика. Ужасно ощущать эти кожистые складки, пустой мешок, но зато можно прямо лежать на спине. А то в последний месяц любая попытка прилечь на спину заканчивалась едва ли не расчленением позвонков.

А что там, между ног, даже представить страшно! Беглое ощупывание Ирочку не порадовало. Там явно было какое-то серьезное ранение.

Мерзко как!

Зато все закончилось. Теперь наступит нормальная, привычная жизнь. Нет, конечно, сначала Ирочке надо будет зарастить все эти раны, подкачать пресс, привести в порядок волосы и ногти. Но это все уже вполне понятные заботы, а не сюрреалистическое бахчевое существование на диване в ожидании чего-то.

И надо было как-то сходить в туалет. А как? Ирочка попыталась встать, и тут же из нее начали выливаться галлоны крови, пришлось звать на помощь.

— Я вам «утку» сейчас принесу! — пообещала санитарка.

Но Ирочка взвесила свои возможности ходить и свое желание знакомиться с «уткой» и поняла, что первое перевешивает второе.

Она коряво перевалилась на бок, сползла на пол, стараясь двигать ногами только до колен, не выше, и медленно прошаркала в туалет.

Санитарка похвалила ее за самостоятельность и продемонстрировала стопку свежих тряпок-«подкладов», которыми обязаны пользоваться все порядочные женщины.

Ирочка немедленно принялась полемизировать с санитаркой по поводу дебилизма такой установки. Ну, они чего? Офигели? Только что родивший человек, весь в свежих ранах, должен таскать меж коленок твердую больничную тряпку? В центре Европы? В двадцать первом веке? Это унижение и издевательство над молодой матерью!

Потом ее поволокли на какие-то процедуры, отвратительные и не достойные Человека Разумного. Ирочка лежала на кушетке, проклинала судьбу и с брезгливым ужасом рассматривала других рожениц. Процедурами она решила пренебречь, просто полежала-отдохнула.

В голове было удивительно пусто. Обычно после событий гораздо меньшего масштаба в башке все клокотало, ворочалось, а тут случилось такое! И тишина… Объяснить это было невозможно, но, несмотря на то что каждая новая секунда была для Ирочки действительно новой, открывавшей неведомые до сих пор ощущения, болевые и социальные, она стала привыкать.

А когда доползла обратно в палату, нашла там сюрприз — Леонида с рулончиком в руках. Он топал, пританцовывал, сюсюкал, то есть двух мнений о том, что в рулоне, быть не могло.

— Ириночка! — он обернулся, сверкая зубами так, как будто был родным братом солнца. — Ириночка! Поздравляю! Ты — мама!

Ну, что же, она и сама видит. Ирочка пошаркала до кровати, долго и мучительно (гораздо дольше и мучительнее, чем надо было) взбиралась на нее.

— Больше никаких детей! — мрачно сообщила. — Кто хочет — пусть сам рожает!

Леонид пропустил угрозу мимо, подошел, радостно пялясь в рулон.

— Посмотри! Какая хорошенькая!.. Познакомься, лапочка! Это — твоя мама!

Ирочка чуть-чуть заглянула внутрь, увидела там монгольский глаз, плотно закрытый. Еще увидела кулак. Этот кулак ей понравился. Бойцовая девка будет.

— Н-да, — сказала она кокетливо. — И стоило ради этого так мучиться?

— Конечно, стоило! Конечно! Ты такая молодчина! Ты дала новую жизнь! Эта девочка может стать кем угодно! Писательницей! Прекрасным врачом! Ученым!

— Пусть денег побольше зарабатывает…

— Ир, я не нахожу себе места! Это такое чудо! Взял отпуск дней на десять, потом допишу… Я хочу видеть, как растет человек, с самой первой секунды! Восхитительно! Непередаваемые ощущения!

— Вот уж прямо… непередаваемые…

Ирочка на секунду представила себе, как Леонид суетится рядом с ее растопыренными ногами, видит каждую подробность рождения… Фу! Фу!!!

— Ира! Я согласен с тем, что это зрелище не для слабонервных! Но (поверь мне!) ни на секунду я не испытывал желания спрятаться! Было только желание помочь тебе, причем огромное, гигантское, и желание быть рядом с малышом, встретить его… Для ребенка это такой стресс… И еще было восхищение! Такое восхищение! Это прекрасно! Когда рождается человек, это так прекрасно! Я как будто попал в другое измерение! Тридцать лет жил, не зная… Я стал свидетелем чуда благодаря тебе, милая! Я так благодарен тебе за все! Ириночка! Благодарен тебе!

— Господи, — Ирочка отвернулась в подушку. — Почему до сих пор не изобрели другого способа размножаться! Двадцать первый век на дворе!

Ребенок в рулоне пискнул.

— Да, маленькая! Я понял! — Леонид аккуратно протянул ребенка Ирочке. — Держи! Осторожно, она довольно тяжелая!

— Зачем? — вдруг испугалась Ирочка. — Зачем ты ее мне даешь?

— Покормить…

— Чем?

— Грудью…

— Да ты чего? Я не умею!

— А… Тут и уметь не надо…

— Да? Может, ты еще расскажешь, как это — кормить грудью? Не хочу! Я уже натерпелась всякого, хватит!

— Ира! — Леонид растерялся. — Ребенку обязательно надо пить молоко! Там всякие полезные вещества, витамины…

— Не хочу я!!!

Он стоял посреди палаты с ребенком в руках и скрипел своим докторским мозгом. Ребенок начинал беспокоиться и искал губами утешения. Ирочка холодно смотрела в потолок.

— Ир, послушай… Давай договоримся… Ты сейчас кормишь ее, а я за это… Целый месяц меняю ей памперсы!

О, мама мия! Там же еще памперсы! Ирочка совсем упустила из виду тот факт, что младенцы тоже ходят в туалет! Нет! Только не омывания попок!

— Блин! Ты получаешь удовольствие, мучая меня? — ей было так себя жалко, такую растерзанную, окровавленную, бледную. — Вот такой выбор ты мне предлагаешь? А нельзя ли мне отказаться и от того, и от другого?

— Нельзя! — твердо сказал Леонид и снова протянул малышку. — От тебя ничего не требуется. Просто сунь ей сосок в рот!

Ирочка оскалилась: отвали, а? Со своими мудрыми советами!

Малышка ткнулась рыльцем в Ирочкины ребра. Потом не без труда нашла ее грудь и вдруг плотно и решительно к ней присосалась!

— Ого! — только и сказала Ирочка, оглядываясь на Леонида. — Ни фига себе, младенец? Это нормально, что она так хорошо знает женскую анатомию?

Леонид улыбался.

Ирочка удивлялась, ощущая, с каким упорством однодневный ребенок прокладывает дорогу, как мощно берет свое. Откуда в этих трех с половиной кило такая сила?

— Природа все рассчитала! — шепнул Леонид. — Иногда достаточно довериться ей и ничего не делать!

— И тогда все полетит в задницу! — шепнула в ответ Ирочка.

Но ребенок ее удивил. Давно уже никто так не удивлял, как ребенок.

И это ЕЕ ребенок! ЕЕ СОБСТВЕННЫЙ! Рожденный ею, плоть от плоти, клон, копия, маленькая мягкая человекообразная личинка, козявочка…

Обалдеть…

Чудо.

— Слушай, а как ее зовут?

— Кого? — не поняла Ирочка.

— Ну, малышку?

А действительно! Ирочка удивилась — а как зовут ее ребенка?

— Блин, а как? Я не знаю… Как обычно называют?

— Ну, ты не должна называть так. Как обычно. Это твой ребенок, ты можешь дать ему любое имя, которое тебе нравится!

— Любое?

И, как назло, никаких пристойных идей. Единственное имя, которое казалось Ирочке более-менее достойным, звучало приблизительно так — Ирочка. Но две Ирочки рядом — это слишком. Тогда как?

— Назови в честь мамы!

— Нет, не хочу…

Мама даже не знает, что ее дочка родила… Отвратительно. Не стоит называть ребенка в честь мамы.

— Тогда в честь подруги.

Ленкой? Наташкой? Да ну! Это инцест какой-то получается! Ирочка так привыкла к тому, что Лена — это ее Ленка, конопатая зануда, намазанная, вечно что-то читающая… А Наташа — это ее Наташка, хромоногое чудовище, упрямое и молчаливое… Назвать так дочку?

Нет, не дождетесь!

— Ленька! Я не знаю! У тебя есть какие-нибудь идеи?

— Ну, в целом есть… Имя кое-что значит в жизни человека. К его выбору нужно отнестись очень ответственно, понимаешь? Ты можешь сейчас назвать ребенка именем, которое покажется тебе модным или забавным, а она потом вырастет и будет стесняться, потому что в том времени будет другая мода на имена или потому, что симпатичное тебе, редкое имя будет вызывать неприятные ассоциации у всех остальных! Имя должно подходить по психофизическим характеристикам, по некоторым другим показателям. Я не очень верю в эту науку, но как психолог замечаю определенную зависимость от имени…

— Ой, короче! — Ирочка махнула рукой. — Назови ее сам! По всем правилам!

— Я? — он страшно удивился. — Я должен назвать ее?

— Ну, блин, а кто? Ты же у нас ученый? Вот и сделай что-нибудь умное и полезное!

— А вдруг оно тебе не понравится?

— Понравится!

— Ладно, — Леонид закусил губу, и долю всматривался в маленькое опухшее личико. — Мне кажется… Дай-ка. дай-ка… Так… Мне кажется, что этого человечка зовут…. Ее зовут… Мария!

— Как?

— Ну, ты же сама сказала, что имя должен выбрать я…

— Да сказала, сказала! Просто еще раз повтори, как ее зовут!

— Мария… Маша… Машенька… Маруся…

— Маруся! — Ирочка улыбнулась. — Прикольно! Мне нравится! Эй, ты! Маруся! Хватит жрать!

Маленькая Маруся даже не поморщилась. Как ела, так и продолжила…

Наташа проснулась на плече Г., проснулась от того… что вдруг уснула. Всю мутную, тягучую, абсолютно нереальную ночь она пролежала, вдыхая аромат подмышки Г. Аромат был, надо сказать, благородный, косметический. Поэтому ощущения телесности человека рядом не было. И хорошо, не отвлекало. Наташа ни о чем не думала, голова была тканевым придатком тела, никаких функций. Раз в пять минут усилием воли Наташа заставляла себя подумать о том, как жить дальше, без присутствия Яковлева где-то на эфирном уровне. Понимала, что не представляет себе такой жизни. Вот как если бы вдруг исчезли все страны и континенты, окружающие город Минск, и даже большая половина Минска исчезла, осталась только часть суши два на два километра с теми домами и магазинами, в которые заходишь каждый день. И вроде ничего такого смертельного — ты все равно не часто выбирался в другие районы Минска, а уж в других странах вообще ни разу не был, и какое тебе дело до того, есть они или нет? Но они исчезли, а вместе с ними исчез покой и смысл, потому что это не жизнь — без мира вокруг…

А еще она проснулась от того, что всегда просыпалась в это время и тихо уползала на работу. То же самое надо сделать и сейчас. А еще предстоят объяснения, почему оставила пост, цветы, как могло такое получиться. И придумывать ничего не хотелось. Скажет как есть.

Она умела уходить так, чтобы не разбудить.

— Натаха! Ну что? — дамы-коллеги бросились навстречу. — Мы уже такого себе надумали! Как все прошло?

— Нормально прошло.

— А мы сказали, что тебя «скорая» забрала, сдали твою выручку и цветы, так что можешь не дергаться!

— Спасибо вам.

Дамы переглянулись, потянулись за сигаретами.

— Ой, что-то не так, Натаха! А ну, признавайся! Мужик бросил? Пошалил ночь и бросил?

— Да, наверное.

— Так ты не знаешь?

— Вы правы, да. Именно так все и было…

— Ах, мерзавец! А с виду такой порядочный! Ну, ничего! И это тоже забудется! Бабы, сволочи, выносливые! Их мордой об асфальт, а они встают и идут дальше!

…Наташа простояла на посту у цветов уже часа три, а дамы все не унимались. И стоило только возникнуть паузе, как тут же образовывались группы сочувствия, содружества Сильных, но Гордых Женщин. Они гневно курили и кричали Наташе слова поддержки.

— Ниче, Натаха! Одним мужиком больше, одним меньше!

— Сколько их еще будет!

— Забудь, как страшный сон!

— Эти козлы вечно нашу кровь пьют! Убивать их надо!

К обеду они распалили себя до революционного состояния. Поэтому, когда появился Г., сначала возникла глубокая пауза, а потом дамы взвились на дыбы и звонким шепотом начали поносить мужиков, яростно поглядывая на противника. Если бы только он ответил им невежливым словом или взглядом, был бы мордобой.

Но Г. интересовался только Наташей.

— Слушай, а куда ты делась? — спросил он, удивленно и не очень довольно щурясь. Я проснулся, тебя нет. Нам надо было с утра подъехать в офис, оформить бумаги.

— Извини, я не могу…

— Чего ты не можешь?

— Быть с тобой…

— Вот те раз… — Г. устало вздохнул. — Ребенок! У тебя в голове — черт знает что! Ты сама не знаешь, чего хочешь!

— Я хочу, чтобы меня не трогали.

Дамы-коллеги напряженно подслушивали.

Г. спокойно и утомленно рассматривал Наташины цветы.

— Знаешь, любой другой на моем месте обиделся бы, развернулся, уехал и пропал. Но я уже большой парень. Я немножко понимаю в людях. И прекрасно знаю, что тебе будет не хватать меня, а мне — тебя. Поэтому все эти красивые, гордые жесты я сейчас пропущу, хоть и уеду. У меня много дел, я должен разобраться с бумагами, подготовить тебе рабочее место. А ты приходи в себя. Я был бы рад помочь тебе, находиться в это время рядом, но если тебе легче меня не видеть какое-то время, я это обеспечу. Только ты уж, пожалуйста, не будь злой, и позвони сразу, как только отойдешь. Или я сам позвоню. Все.

Он красиво развернулся, полы его пальто разметал ветер.

— И вот еще! — он улыбнулся всем сразу. — Пожалуйста, напиши заявление об увольнении! Пока найдут тебе замену, пройдет время. У нас его не так много!

— Слышь, Наташка! — дамы сползлись поближе. — Так, а чего ты говорила, что он тебя бросил? Он вон как распинался! Чего-то мы не въезжаем, кто кого бросил?

— Это неважно. — Наташа смотрела, как он уезжает. — Я его не люблю.

Вот тут дамы начали сердиться.

— Знаешь что? — сказали они. — Мы думали, ты нормальная! А ты… Идиотка какая-то!

Дима все-таки нашел Лену, забрал ее, отвез в свою холостяцкую берлогу, такую маленькую и захламленную по сравнению с дворцом, в котором она прожила последние несколько лег. Там они пили кофе, трепались о чем-то незначительном. Лена даже отрубилась на пару часов, а когда проснулась, увидела, что Дима спит в кресле и рот у него широко раскрыт.

Сон все-таки великое дело. Очень правильно поступили те, кто его изобрел. Лена снова могла мыслить, вспомнила о работе. Вдруг прорезалось хрупкое, дохленькое понимание того, что надо после себя оставить какой-то след. Может быть, работа как раз для этого и существует.

Она даже вспомнила Фредди Меркури, который тоже знал, но работал, пел, снимал клипы и не скрывал того, что «медленно сходит с ума», но «шоу должно продолжаться».

Шоу должно продолжаться.

С таким грустным девизом (а лучше хоть такой, чем никакого) Лена выбралась в коридор. Предстояло еще найти обувь в горках всяком всячины, наваленной здесь, у Димы дома.

И было непонятно, где у него включается свет.

— Так, что за маневры? — Дима появился внезапно, но вовремя. — Куда это ты сбегаешь? Отставить самоволку!

— Мне на работу!

— Всем на работу! Даже мне! Сейчас вместе и поедем! Ишь ты, какая самостоятельная!

Ладно, спасибо. Она не одна. Глупо с этим бороться и гнать от себя этого милого парнягу.

Устало зубоскаля, доехали до телекомпании.

— Ну, что? — Дима нахмурился. — Снова прощаемся на год?

— Не знаю, — честно сказала Лена. — Может, и навсегда.

— О! Красиво сказано!

Кажется, его задело. Естественно, не знает, почему она так сказала. Она и сама не знает. Кокетство какое-то болезненное, предсмертное. Но и не признаваться же ему сейчас, на пороге, в диагнозе? Она его почти не знает, хоть он и кажется ей милым…

Кажется милым… Какие до дикости нелепые определения! На фоне смерти!

— Но я буду рада увидеть тебя еще раз, — ляпнула и ушла, вяло ругая себя за плоскоумие.

С другой стороны, кто на ее месте мог бы шутить?

Сергей уже был на работе, бледный, грустный. Сразу встал, вышел

навстречу.

— Лена! Нам надо поговорить!

— Не надо.

— Но ты не можешь просто так уйти!

— Почему? Могу!

— Не можешь! Это не по-человечески!

— Да? — очень удивилась Лена. — А то, что ты сделал, по-человечески?

— То, что я сделал, ниже всякого порицания! И я не делаю вид, что это не так!

— Именно такой вид ты и делаешь.

— Лена! — Сергей заморгал, нервничая. — Не забывай, что у меня тот же диагноз! Если он, конечно, вообще подтвердится!

— Да, у тебя тот же диагноз! Но ты сам виноват в том, что он у тебя и у кого-то еще! А я в этой компании ни за что, случайно!

— Лена! Раз уж мы оба столкнулись с одной и той же проблемой, почему бы нам не объединить свои усилия? На фоне того, что может произойти, все личные разборки так никчемны! Есть главное — два человека, которые пока живы и должны как-то бороться за эту жизнь!

— Ах, перед лицом смерти ты устрашился одиночества?

— А ты?

Лена хотела ответить что-нибудь ядовитое, но вспомнила себя утреннюю, одинокую, неживую.

— Да, я боюсь! Но я как-нибудь решу эту проблему сама! Умирать с тобой я не хочу!

Ворвался видеоинженер Коленька, хотел крикнуть что-то, увидел Сергея, смутился:

— Ну, это... Я только хотел узнать... Короче, все нормально у вас, да? Ладно, я пошел...

Обернулся, призадумался:

— Да, Ленка! Тебе тут звонили! У тебя какая-то подруга есть, так вот, она родила! Просила перезвонить, если тебе это интересно!

Глава 17

В пятницу Ирочку выписывали. В холле толпились какие-то остаточные фотомодели, друзья семьи, Роза Наумовна взволнованно висела на руке Ивана Ивановича. А Наташка с Леной сидели на подоконнике.

— Ты можешь себе это представить? — спросила Лена.

— Нет, — честно ответила Наташа.

Они виделись несколько раз с того памятного дня, как жизнь каждой из них изменилась. Но — что поразительно! — ни одна не созналась в своей грустной тайне. Лена не была готова пугать и отвращать от себя любимых, а в том, что они начнут задумываться, перед тем как брать ее за руку, она не сомневалась. Наташа не хотела объяснять, как при вести о смерти Яковлева она может спокойно встречаться с Г., как доступно и убедительно объяснить, что она с ним потому, что ей теперь абсолютно все равно?

Обеим хотелось признаться. Хотелось — не то слово. Обе в этом нуждались, как диабетик в инсулине, но тянули до последнего, надеясь на силу организма, на то, что пройдет само собой. Потому, что констатация зависимости есть и официальное признание болезни.

Правда, после этого обычно и начинается толковое лечение.

Но Лена с Наташей до того устали, что жили исключительно инстинктами. И сейчас эти инстинкты были сильно прибиты бедами, которые свалились в таком объеме.

Полому получалось то, что получалось. Внутри обеих жил огромный беспокойный червь, который точил нервную систему, как сумасшедший, и пало было срочно его выпустить, но, но…

— Как Г.?

— Нормально. Мы едем сегодня смотреть помещение под офис…

— Отлично.

— Да…

Роза Наумовна что-то взволнованно говорит тонким, затянутым в кожу моделям. Те сочувственно жмут ей руки, поправляют свои букеты. Но улыбаются, это хорошо.

— А как Сергей? Вы не помирились?

— Нет. И это все.

— Но что случилось?

— Потом, Наташка…

— Ладно…

Лена не призналась и маме. Более того, она так и не ночевала с тех пор дома. А жила… у Димы!

Он отнесся к такому ходу очень живо, с юморком. Допоздна смотрели видео, ели чипсы, чуть-чуть разговаривали в темноте — она с дивана, он с коврика на полу. Утром он отвозил ее на работу.

Сергей исхудал, осунулся и время от времени совершал отчаянные попытки примириться. Тщетно.

— Как Ирка ее назвала?

— Марусей.

— Смешно.

— Это не она назвала, это Леня.

— Ого!

Наконец дверь одной тайной комнаты распахнулась и выплыла Ирочка: великолепная, стройная, бледная, но мило подкрашенная. Рядом с ней вышагивал Леонид с толстым розовым свертком.

Толпа ухнула и рванула к ним.

— Эй, папаша!

Остановились.

— Папаша! Так нельзя! — медсестра сзади улыбалась. — Ребеночка надо по всем правилам забрать!

Больше всего озадачило не то, что с правилами в суматохе никто не ознакомился, но то, что прозвучало кодовое «папаша». Фотомодели с ужасом посмотрели на Розу Наумовну.

Она улыбалась величественно и светло, по помаде текли слезы.

— Ленечка! — сказала она бархатным голосом. — Вы пока отдайте Машеньку медсестре! Я вот вам конфеты принесла! Нужно подарить конфеты и взять ребеночка! Это такая традиция!

— Вот! — обрадовалась демократичная медсестра. — Бабушки всегда все лучше молодых родителей знают! Ну, что же вы? Папаша? Вам дочка нужна или нет?

— Н-и-нужна, — Леонид озирался вокруг, пытался словить какие-то сигналы, но вокруг была благоговейная розовая тишина.

Он взял малышку и торжественно поднес ее к Розе Наумовне.

— Вот, — скатал он. — Вот ваша внучка! Мария Романовна Красивая!

Роза Наумовна дрожащими пальцами приподняла кружевной краешек и посмотрела на сердито захлопнутые черные реснички.

— Господи, — прошептала она. — До чего же она похожа на Ромочку! Господи!

Она смотрела, тихо плакала, прикрывая губы бурыми пальцами, а потом подбежала к Ирочке и начала ее обнимать.

— Милая моя! Девочка! Спасибо! Ты не представляешь, что ты сделала для нас с Иваном Ивановичем! Мы боготворим тебя! Ты — наш Бог! Ты вернула нам жизнь и нашего сына!

Ирочка смущенно молчала и краснела от удовольствия. Только на две секунды она отвлеклась, чтобы строго посмотреть на Лену с Наташей.

«Вы одни знаете правду, — говорил ее взгляд. — Сдохните, но молчите!».

«Будем молчать», — кивнули они.

Потом все собрались в большой Ирочкиной квартире. Фотомодели готовили еду, хотя по законам жанра не должны были уметь это делать. Телефон звонил. Ирочка летала по квартире и расталкивала коробки с яркими картинками.

— Эй! — кричала она. — А коляску кто-нибудь подарил?

— Мы подарили! — кричали фотомодели.

— А кроватку?

— Есть кроватка!

— А пеленки!

— И пеленки, и распашонки, и чепчики! — Роза Наумовна снова налилась благородством, распоряжалась по хозяйству. — Все, что только надо маленькой девочке, — все есть!

Леонид вел светскую беседу с Иваном Ивановичем.

— Вы знаете, я сам не ожидал, что психология окажется такой точной наукой! Ведь люди не привыкли воспринимать мозг мышцей, они вообще относятся к душевному движению как к чему-то спонтанному!

— Да, Леонид, я прекрасно понимаю, что вы хотите сказать. Я и сам являюсь убежденным сторонником теории о зависимости настроения и поведения от каких-то внутренних и внешних механизмов, вполне логичных, объяснимых, которые можно просчитать. Хотя… Есть ситуации, когда логика вдруг оказывается бессильной… Например, смерть ребенка…

Леонид робко улыбнулся. Вы не хотите продолжать разговор?

Однако Иван Иванович говорил без укора всему живому. Его лицо было светлым, голос — спокойным.

— Могу себе представить, — заметил Леонид. — Знаете… Я хотел узнать… Ваше отношение… Я не скрываю своих симпатий к Ирине… Более того…

— Более того, — подхватил Иван Иванович. — Мы знаем, как вы ей помогали в то сложное время, когда мы сами были не в состоянии ей помочь. Мы вам безмерно благодарны и считаем вас своим сыном… Простите за фамильярность.

— Нет, что вы…

— Мы прекрасно понимаем, что Ирочка, молодая и привлекательная девушка, не должна оставаться одна. И мы могли только молиться о том, чтобы она встретила такого человека, как вы. Мы искрение надеемся, что она и наша Машенька будут счастливы с вами. А мы в свою очередь готовы помогать вам так, как только это будет возможно.

— Конечно, да, — Леонид кусал губу. — Это так благородно с вашей стороны!

— Это с вашей стороны благородно. А с нашей не могло быть других вариантов. Это ведь наши родные девочки.

Лена пыталась участвовать в общем беспорядке, а потом вдруг поняла, что не должна рисковать здоровьем таких дорогих ей людей. А что, если она порежет палец? Или еще что-то в этом роде? Поэтому тихонько ходила на заднем плане, улыбалась и боялась лишний раз столкнуться с малышкой. Та, кстати, очень скоро утомилась и начала плакать, так что Ирочка унесла ее в спальню. И хорошо.

Наташа собирала кроватку. Механическая работа очень отвлекает от грустных мыслей. Она не помнила, как сели за стол, что говорили. Хотя счастливые липа вокруг ей были приятны и очень ласкали ее раненые органы чувств.

Потом рядом с ней бухнулась Ирочка.

— Больно сидеть! — громким шепотом сообщила она. — У меня там все зашито!

А в целом Ирочка совсем не изменилась. Подумать только! Ирка — мама!

— Ну, как вы тут, без меня?

— Нормально, а ты?

— А я… Ой, Натаха! Никогда не рожай! Это самое страшное, что может происходить с человеком!

— Ну, это как у кого настрой…

— Ладно, сама поймешь когда-нибудь!

Наташа усмехнулась. Ага, пойму. С моими-то ранениями!

— Короче, боль дикая, нереальная!

— Но это того стоило. Девочка такая хорошенькая!

— Ну, так а какие родители!

Ирочка вслушалась в чей-то тост, посмеялась вместе со всеми, выпила, снова вернулась к Наташе.

— Так родить — это еще не все! Знаешь, какие у меня сейчас соски? Как будто их бульдог жевал! Сплошные трещины! А когда это молоко начало прибывать, я думала, что у меня сиськи взорвутся! Сплошные проблемы!

— Ирка! Но ты хоть рада?

— Я? — Ирочка нацепила на вилку сразу несколько кусочков колбасы. — Как тебе сказать… Мне странно. Иногда больно. Но я рада. Из всех моих сделок эта самая лучшая. А ты знаешь, у меня были крутые сделки. Я собой довольна.

— Ты молодец.

— Да, я молодец… А где Ленка?

Лена была на кухне, грустно шепталась с кем-то по телефону.

— Ленка, блин! Все пьют за мое здоровье и за здоровье моего ребенка! Какого черта ты не присоединяешься?

— Я сейчас!

— Все! — Ирочка взяла у нее трубку и сказала туда:

— Лена занята, не звоните ей сегодня!..

— Ну, идем за стол! Там Ленька рассказывает в лицах, как мы рожали!

— Ир, я пойду, у меня много дел…

— В задницу все дела! Не каждый день твоя лучшая подруга рожает детей! Если ты уйдешь, я обижусь на всю жизнь!

Зазвонил Ирочкин мобильник, она схватила его и приготовилась принимать поздравления.

— Да, Серый! Спасибо! Все зашибись! Малая супер! Я ее просто обожаю! Такая красотка! Вылитый Ромка! Три пятьсот!.. Купи памперсов, если будешь заезжать!.. Здесь Ленка! Дать ее?

Лена не успела предупредить! А сейчас глупо было отталкивать трубку.

— Да.

— Привет.

— Привет.

— Как там моя племянница?

— Хорошо.

— А ты как?

— Хорошо.

— Не хочешь встретиться?

— Нет.

— Я думаю о тебе…

— До свидания.

Ирочка подозрительно приняла трубку, сморщила свой безоблачный лоб.

— Вы что, поссорились?

— Ну, есть чуть-чуть…

— Опять бабу какую-то трахнул…

Лена невесело улыбнулась:

— Да, что-то в этом роде.

— У, кобель! Сколько раз я ему говорила, что когда-нибудь он до трахается!

— Да, это точно…

— Ну, вы же несерьезно? Вы потом выпьете, подеретесь и простите друг друга?

— Не знаю, Ир… Может быть и нет…

— Офигеть!

Ирочка села на табуретку, всем видом показывая, что готова разбираться хоть три дня, но до правды докопается.

Гости веселились, это было хорошо.

— Роза Наумовна так рада.

— Рада, рада… Ты давай, рассказывай…

— Что рассказывать?

— Все рассказывать!

— Все? — улыбнулась Лена, и голос дрогнул.

— Все!

Ох, опасная ситуация! Ох, сейчас прорвет, и так прорвет! А вокруг люди, гости, маленькие дети! И если сейчас станет известно, что Лена…

— Я умираю!

— Чего? — Ирочка задрала тоненькие брови под самую челку. — Чего?

Да, не самый верный ход, не так надо было начинать, но уже поздно…

— Ирка! У меня… ВИЧ! То есть еще не совсем известно, в понедельник будет готов анализ… Но по предварительным данным…

— У тебя? Да ты чего? — Ирочка даже заулыбалась. — И от кого ты это подхватила? От видеокамеры? Или от книжки без обложки?

— От Сергея!

— От Сергея? — Ирочка восторженно засмеялась, но потом притихла, угасла. — От Сергея?.. Вот это номер…

— Сама понимаешь, каково мне сейчас. Поэтому я и не хочу тут особенно светиться, трогать детские вещи… Не исключено, что результат окажется положительным, а вам с малышкой еще жить…

Ирочка молчала и багровела. Было сложно понять, о чем она думает. Вообще сложно прогнозировать повеление человека в такой ситуации, а Ирочка была особенным человеком. Она могла выкинуть что-нибудь такое…

— А ну, идем! — она встала, схватила Лену за руку и… поволокла в спальню.

Мимо веселых, улыбчивых гостей. Мимо внимательной Наташки.

— Идем! — Ирочка подвела Лену к кровати, на которой раскинулась крохотная Маша-Маруся. — Бери ее на руки!

— Да ты что! Она же спит!

— Да, спит, — подумав, согласилась Ира. — Тогда поцелуй ее!

— Да ты что!

— Поцелуй, говорю! Немедленно поцелуй мою дочку!

— Я не буду!

— Ах, ты не хочешь поцеловать моего ребенка? Она тебе кажется недостаточно привлекательной для этого?

— Ира! Ты прекрасно понимаешь, почему!

— Не понимаю! Я очень ее люблю! Значит, и ты должна любить тоже! Целуй!

— Ира!

— Или я сейчас вмажу тебе прямо при гостях!

Лена смотрела на Ирочку, на ее горящие глаза и взволнованные ноздри. На крохотное, масенькое существо на кровати, такое хрупкое, что страшно было дышать.

— Хорошо, Ир! — Лена смазала в сторону слезы. — Я поцелую ее! Я очень люблю твою дочку! И очень люблю тебя!

Потом они втроем сидели на кухне и гнали оттуда захмелевших фотомоделей, которые ломились то сварить кофе, то покурить в форточку.

— В этом доме больше не курят! — ругала их Ира сквозь дверное стекло. — На лестницу!

Наташа молчала, переваривая то, что ей сообщили девчонки.

— ВИЧ, это не СПИД, — сказала она наконец. — Люди с ВИЧ живут очень долго, это точно. Просто надо следить за здоровьем, есть какие-то рекомендации… Я все найду тебе. Не боись, еще наживешься!

— Девки! — расклеилась Лена. — Мне так страшно! Я не хочу! Я не понимаю, за что мне?

— Козел! — прошептала Ирочка сквозь зубы. — Козел! И сам сейчас где-то парится ведь! Он ведь тоже сейчас где-то страдает!

— Позвони ему! — предложила Наташа. — Брат все-таки…

— Позвоню… Предлагаю пока никому ничего не говорить! Может, мы еще вылечимся!

— Это не лечат! — простонала Лена. — Это смертельно!

— Смертельно — это другое! Это когда ты весь разлазишься на куски, не можешь дышать и вообще! Но тогда ты уже вряд ли понимаешь, что с тобой происходит! А сейчас ты живая, красивая, только зареванная и худая! И не хорони себя раньше времени!

— Но я точно умру!

— И мы точно умрем!

— Но я раньше!

— А вот это спорно! — Ирочка поискала сигареты, потом вспомнила, что бросила курить, выругалась. — Никто не может этого знать, Ленка! Ромка был молодым, успешным, красивым и здоровым! И погиб!

И тут она скривилась и пустила слезу.

— А я, живая, здоровая и молодая, тоже была готова убить себя! И убила бы! Если бы Ленька тогда не оказался рядом… И нисколько бы не жалела! Потому, что умер человек, которого я любила!

Ирочка плакала.

Лена плакала.

И тут Наташа стукнула ладонью по столу и сообщила:

— У меня тоже признание… Яковлев умер!

Девчонки на секунду зависли, шмыгая носами.

Потом рыдали все вместе.

Глава 18

В воскресенье утром Дима никуда не уехал. Нормальная ситуация — выходной. Но он все равно растолкал Лену в восемь и заставил ее выбраться на улицу. С учетом того, что засыпала Лена только под утро, такой ход показался ей очень жестоким.

— Я хочу спать! — ныла она.

— В машине поспишь!

Ага, как же! Поспишь в машине! Еще когда ехали по городу, можно было вздремнуть, каждую секунду просыпаясь от ужаса, что завтра тебе официально ставят диагноз. А потом выехали на проселочную дорогу, и начался слалом.

— Весело? — кричал Дима. — Сейчас будет еще веселее!

Только врожденная галантность и хорошее воспитание не позволяли Лене сейчас хорошенько прикрикнуть.

Они приехали куда-то. Там было много людей в странной одежде. Там были военные машины и еще какая-то техника. Там все улыбались Диме, а заодно и ей.

— Что мы тут делаем? — уныло спросила Лена. Ей, конечно, очень нравились военные машины, но все-таки…

— Сейчас будет момент истина!

Лучше бы сейчас случился момент дивана. Или хотя бы раскладушки…

Когда люди о чем-то тайно говорили с Димой, странно поглядывая в ее сторону, она молчали. Когда их явно от чего-то отговаривали, она молчала. Звучали настораживающие фразы: «Не сезон», «Сумасшедший», «Я ответственность на себя не возьму», «Мы не прыгаем уже месяц», «Сам будешь виноват»… Когда их, весело выругавшись, куда-то увели, она все еще молчала. Потом, когда им стали надевать какие-то странные штуки, она слегка удивилась. Потом они увидели самолет.

— Ну, вот! — Дима весело хлопнул варежкой по фюзеляжу. — Вот она! Цель нашего приезда!

— Это что?

— Это? — Дима испуганно всмотрелся. — Кажется, самолет!

— Я понимаю! Что я делаю рядом с самолетом?

— Действительно! Что ты делаешь рядом? Срочно внутрь!

Лена улыбнулась: секундочку! Я, конечно, очень благодарна, но… Я даже готова простить то, что ты разбудил меня ни свет ни заря… Но если мы быстро уедем, не успев нанюхаться этих самолетных запахов, я прощу и забуду…

Наташа проснулась от звонка Анжелики.

И сразу поняла, что происходит.

— Ты уверена?

— Да! — радостно пискнула сестрина. — Это точно оно!

— Вызвала «скорую»?

— Нет! Тебе первой хвастаюсь!

— Я скоро приеду, но ты не жди меня, слышишь? Вызывай «скорую»! Где Э.?

— Звонит кому-то! Принимает поздравления!

— Рано еще! Пусть делом занимается!

Несмотря на воскресенье, господин Г. вошел в ситуацию и довольно быстро собрался, сделав только одну маленькую паузу — кофейную. Без кофе он не мог начать день.

— Сейчас! — она слизывал масло с бутерброда. — Одну минуту! Одна минута ничего не решит! А потом мы быстро поедем и постоим под окнами!

Наташа, конечно, нервничала.

Когда они приехали к роддому, там уже разбили лагерь какие-то музыканты. Они стучали барабанными палочками по замерзшим скамейкам и пели песни. Гитарист Э. ходил очень взволнованный.

— Я просился с ней! — заорал он, увидев Наташу. — Но меня не пустили!

— И правильно! — весело заметил Г. — Не мужское это дело! Ты свою работу сделал!

Наташа не слушала их, топталась под окнами, пытаясь вычислить, откуда можно ждать помощи. Потом начала переговоры с санитаркой.

Та сломалась на шоколадке и пошла узнать, что слышно. Вернулась довольно скоро.

— Все у них хорошо, чувствует себя нормально, улыбается. Акушерка говорит, что рожает очень легко, всем бы так. Через полчасика, думает, родит!

Через полчасика!

Г. уехал в офис, просил звонить. Музыканты тоже потихоньку разбрелись. Осталась Наташа и гитарист Э.

— Ты меня все еще не любишь? — спросил он.

— Мне все равно.

— А мне нет. Слушай, раз сегодня такой день… Давай мириться?

— Я с тобой не ссорилась!

— Ну, тогда давай просто так… Без ссор! Я хочу, чтобы ты знала: я очень люблю твою сестру, и вообще…

— Прекрасно.

Гитарист Э. замолчал, улыбаясь, пинал камешек.

— Я не знаю, за что ты меня так ненавидишь, но если можешь — прости меня!

А как можно простить тот танец на свадьбе у Яковлева? И как можно ему простить то, что у него где-то есть другие малолетние дети… Наташа подумала об этом и скрипнула зубами, но смолчала.

— Я молодой был, не очень умный… Я и сейчас не очень умный… Но сейчас я научился ценить людей… Я тебя ценю, уважаю… Ты сильная и мудрая… Хотелось бы дальше как-то дружить с тобой, если это возможно… Я исправлюсь…

Наташа не ответила. В принципе сейчас, когда Яковлева нет, все прошлое вряд ли имеет историческую ценность. А вот будущее имеет.

— Слушай, Э… А где твои дети?

— Дети? — он чуть-чуть удивился.

— Ну, да! Помнишь? На той свадьбе… На моей последней свадьбе… Ты тогда сказал, что у тебя есть дети… Два мальчика!

Он молчал.

— Обманул меня тогда, да?

Пусть сейчас скажет правду!

Пусть скажет правду, и тогда станет понятно, ради чего она тогда не ушла… А если бы ушла, все сложилось бы иначе… Многое сложилось бы иначе…

— У меня… действительно есть дети… Два мальчика… У меня есть два мальчика, они живут с моей бившей… У них другая семья, другой папа… Мы видимся, Анжелка их знает, они знают Анжелку… Живут хорошо, не бедствуют, называют меня дядей Э., учатся играть на гитаре… Наладили какие-то отношения, я же все понимаю… Стараюсь не ломать им жизнь, я для них друг семьи, а папа — другой человек, который… Ну, там нормальный мужик, мы с ним знакомы… В общем, конфликта нет, если тебе это интересно… Ошибки молодости превратились в классных, счастливых пацанов, которые уже ходят в школу…

Стало полегче. Надо было его сразу спросить, не мучиться столько времени.

— Я просто хочу, чтобы Анжелка была счастлива!

— Я тоже этого хочу, Наташ!

— Тогда претензий не имею.

Гитарист Э. горестно усмехнулся — к нему не имеют претензий…

Ну, что ж… И то хорошо!

Потом у него зазвонил телефон.

— Да! — закричал он диким голосом. — Да! Мальчик??? Три восемьсот??? Пятьдесят пять??? А-а-а! Я тебя обожаю!!!

Оторвался от телефона и заорал, сверкая глазами:

— Сын! Сын!

Потом на секунду пришел в себя, вернулся к трубке:

— Анжел, тут Наташа! Переживает очень! Поговори с ней!

Ну, спасибо.

Наташа взяла его телефон.

— Анжела?

— Наташка!

— Ну, что? Как ты?

— Супер! Рожала бы и рожала! Такой миленький, красный! Так скандалит!

— Что врачи говорят?

— Говорят, что мы молодцы! Что родили красиво! Что малыш здоровенький, крепкий! Я так рада!

— Ты сейчас где?

— Пока лежу в послеродовой, надо два часа отдыхать! Но я бы уже сейчас побежала к окну!

— Лежи!

— Послушай, это он кряхтит!

Наташа слушала странные звуки, точнее, никаких звуков, кроме общего фона, звуки ребенка еще такие слабые, что им не пробиться, но сам факт! Слушала и улыбалась…

Ирочка проснулась от того, что Маруся требовала еду. В последний раз она ее требовала два часа назад. А перед этим требовала три часа назад. И перед этим тоже требовала. И, в конце концов, Ира перестала понимать, где день, где ночь, где все остальное. В любое время суток она либо кормила, либо пыталась поспать, что тоже не очень получалось.

— Заткнись! — рявкнула Ирочки и сунула лицо в подушку. Никаких сил! Никаких!

У нее еще не зажили раны, она не могла толком сидеть, вдобавок ко всему, Ирочку убивала ее собственная грудь. Время от времени она так наливалась молоком, что становилась каменной и дико болела, и Ирочка неумело сцеживалась и плакала от каждого прикосновения.

Ее жизнь превратилась в бесконечный и болезненный кошмар…

Если бы не Ленька…

Он носил Марусю на руках, купал ее каждый день, пересыпал ее тощие складочки тальком, мазал кремом, чистил нос и уши, гладил пеленки, стирал их, выгуливал малышку и показывал ей погремушки. Ирочка в это время спала где-нибудь в санузле… Или в углу с недонесенными распашонками.

Она перестала мыться и причесываться. На это не было времени и сил, каждую свободную секунду Ирочка использовала для сна. Телевизор, газеты, музыка — ничего не осталось, все заняла Маруся и ее бесконечное круглосуточное: «Уааа!».

Потом зазвонил телефон, и Ирочка, чертыхаясь, доползла и сняла трубку. Она не ждала ничего хорошего, но если не снять, будет звонить еще и еще, и тогда малая снова проснется, а это вэри бэд.

— Ирина?

— Ну?

— Это Вадик. Я звоню по просьбе режиссера…

— Ну?

— Мы организуем пробы для нового сериала, ты не хотела бы поучаствовать?

Сначала Ирочка хотела сказать: я хотела бы почистить зубы, но у меня нет на это времени! А участие в пробах для меня сейчас равнозначно одиночному переходу через Атлантику!

Но она не успела ответить.

Ей вдруг так захотелось нормальной жизни! Нормальной, человеческой жизни! С косметикой, разговорами с людьми, рабочим драйвом, прослушиванием сплетен и новостей! Ей так захотелось стать нормальной чистой женщиной, у которой не течет по животу молоко и не смешивается с детской мочой и отрыжкой!

— Я согласна!

— Хорошо, тогда завтра….

Ирочка повесила трубку и счастливо вздохнула. Господи! Неужели все возвращается на круги своя!

— Ладно… Но…

— Не бойся! Это стоит того, чтобы попробовать!

— Нет, дело не в этом… Просто… мне уже совсем не страшно умирать!

— О! Так мы с тобой одной крови! Ты и я! Ну? Прыгаем?

Лена выглянула в свистящую бездну. Запредел, аленькие домики, поле… И они сейчас будут прыгать? Даже на фоне диагноза этот шаг казался безумным и опасным.

Она ведь и самолетами не летала, боялась. А тут вдруг тройное безумие: самолет-тарахтелка, поздняя осень — не сезон и парашют!

Успокаивало одно: если что и случится, то можно будет не услышать завтрашний приговор. Будет яркая и красивая смерть. Хоть и болезненная наверняка.

Лукавила. Даже на фоне диагноза умирать не хотела. Поэтому в дело включилось успокоительное номер два — Дима летел вместе с ней.

Он стоял сзади, плотно припаянный к ней лямками, он профессионал, он все сделает правильно.

В общем, в любой другой ситуации она не согласилась бы ни за что, ни за какие деньги и титулы!

— Так что?? Прыгаем или нет?

— Да!!

Тогда он толкнул ее, причем довольно бесцеремонно.

А дальше был долгий холодный удар ветра, и дыхание перекрылось, как при входе в воду, ливер во главе с сердцем ушел куда-то в затылок, а замерзшие зрачки видели близкую и вертлявую землю. Она хотела вдохнуть, или выдохнуть, или крикнуть, или закрыть глаза, но ничего не смогла, только обожглась холодом летящего неба!

Вот, кстати, о смерти в небе она не думала. О смерти при приземлении, то есть по факту нераскрытия парашюта — да… Но вот так задохнуться в полете…

А еще три секунды — и это случится. Лена начала потихоньку терять сознание, как вдруг все и закончилось!

Их дернуло, и они закачались в мерзлых облаках. Так медленно! Просто невозможно медленно по сравнению с падением секундной давности!

— Ну, как? — орал где-то сверху Дима. — А? Клево, да?

Она не могла ответить, так переклинило.

А через секунду навалилось такое нечеловеческое счастье! Она жива! Она летит! Она сделала это, хоть и непонятно зачем!

Дима орал, улюлюкал, свистел и был в полном восторге.

Потом они ехали назад по тихому, ничего не подозревающему городу и молчали.

Но это было молчание людей, переживших нечто невероятное, переживших вместе.

— Это было опасно?

— Ну, в общем… Обычно в это время не прыгают…

— А почему мы прыгнули?

— А я хотел тебя немножко расшевелить… Ты очень грустная в последнее время.

— Интересный способ.

— На другие ты не реагировала.

Лена чувствовала, как в щеках циркулирует кровь, чувствовала, как натянулась, зажглась кожа. Она даже на время забыла о понедельнике. В понедельник ей скажут результаты… Но ради морозного неба стоило забыть о понедельнике…

— Это, конечно, не мое дело, но… насколько я понял, ты рассталась с Сергеем?

— Да.

— Это всегда очень неприятно, я тебя понимаю. Сам периодически расстаюсь.

— Да, это отвратительно.

— Но ты забываешь об одном маленьком моменте! Внимание! Сейчас я тебе напомню! Ты готова?

— Ага.

— Жизнь на этом не заканчивается! Опа! Клево я сказал? А?

Дима вертел ушастой головой, улыбался, а вот Лена сжалась и поблекла.

— Фишка в том, — сказала она наконец. — Что в моем случае она как раз заканчивается.

— Это почему?

— Потому что у меня ВИЧ.

Дима взвизгнул тормозами и причалил к обочине.

— Слушай, у меня мотор стучит и вообще со слухом какая-то беда… Ты что-то сказала?

— Да. У меня ВИЧ.

Теперь точно расслышал. Закусил губу, удивился, конечно. Или испугался? Лена вдруг поняла, что жила в квартире этого человека, пользовалась его полотенцем, его ванной… Конечно, испугался! А кто бы не испугался?

— Прости меня, что не сказала раньше… Я сама узнала только на днях… Есть еще шанс, что это ошибка, но, скорее всего, это не ошибка… Слушай, не расстраивайся так! Я ведь понимала, что это опасно, я была очень аккуратной в твоей квартире, я только твоим полотенцем…

— Слушай, а как же ты молчала все это время???

— Вот так… Плохо было. И сейчас плохо…

— Да… Необычное развитие ситуации…

— Это точно. Если хочешь, я выйду.

— Нет, у меня другое предложение.

— Какое?

— Только не думай, что я хам. Просто здесь другой случай…

— Ничего, говори…

— Давай займемся сексом, а потом умрем вместе?

Вот сказанул…

Это он так шутит?

Улыбается, конечно, но как-то не совсем весело.

— Ого…

— Ты думай, я не тороплю. Пару лет у нас есть, я полагаю… А сейчас едем греться. У меня есть знакомый бар, там и недорого, и сладко.

Глава 19

Они должны были позвонить около двенадцати. Такой сервис — сами делают анализ, сами звонят. В районе двенадцати Лена уже маялась вокруг телефона. Положила его на видном месте, и зазвонил!

Ах, как ухнуло сердце! Будто в каньон с тройным эхом!

— Ленка? Это я!

— Да, Ирка!

— Ну, что?

— Еще не звонили!

— Блин, когда уже! Я ни о чем больше думать не могу!

Она только успела положить телефон на место, как снова звонок.

— Наташка! Еще неизвестно!

— Слушай, а что ж они так тянут?

— Откуда я знаю! Я сейчас с ума сойду!

— Ну, позвони мне, ладно?

Снова тишина.

Лена села на пол рядом, закрыла глаза. Боже ты мой, какая мука! И с какой охотой разум пускается фантазировать, что вот сейчас скажут: у вас все хорошо, все нормально… Арканить эту мысль! Назад ее! Она неделю привыкала к другому будущему! Именно сейчас ей, возможно, придется с ним встретиться! Надо иметь силы хотя бы не помереть на месте! И не покрыться холодным потом при словах «реакция положительная»! Лена со стоном представила себе этот исход, потом еще раз, еще раз! И деться некуда! Не уйти от этого страха! Не переключить его!

Звонок!

— Да!

— Это Дима!

— Не звонили еще!

— А что же это они так? Я недоволен, так и скажи им!

— Дим! Давай не будем занимать!

— Ладно, перезвони мне сразу же!

Нужно готовиться к худшему, готовиться максимально честно, тогда не будет этого шокового перепада. Нужно уже сейчас думать, как она будет строить свою жизнь потом… Телевидение… Какая незначительная, смешная деталь. Когда-то ей очень хотелось работать на телевидении! Когда-то она его искренне любила… Наверняка она будет себя неплохо чувствовать, так что в какой-то момент привыкнет, даже будет забывать. Можно жить еще много лет… Хотя забудешь тут… Звонок.

— Алло!

— Елена Иванова?

— Да!

— Это из клиники! По поводу результатов анализа!

— Да-да! Я слушаю (Господи! Господи!)

— Вы знаете… (Господи!!!) Результаты еще не готовы… Я перезвоню вам в пять, это не поздно?

— Нннет, спасибо…

— До свидания…

— До свидания…

Лена просто грохнулась без сил. Все, что было в ней, в крепкой двадцатипятилетней женщине, весь ее дневной запас сил израсходовался в одну минуту. Она дышала, как марафонец после финишной черты.

Звонок.

— Ленка! Ну, блин!

— Ир… Результаты еще не готовы….

— Шшит! Они что, офигели??

— Я перезвоню тебе, потом.

Ирочка повесила трубку и зло уставилась в зеркало. Ну, как же так можно издеваться над живым человеком? Над ней, Ирочкой! И над Ленкой, конечно!

— Ириночка! — кричал Леонид из детской. — Маруся, кажется, улыбнулась!

— Отлично!

— Иди посмотри!

— Мне некогда!

Ирочка докрасилась, захлопнула дверь и выбежала. В окне маячил Леонид, держал в руках Марусю. Ирочка помахала им и прибавила газу.

Она примчалась в последний момент, могла группа товарищей во главе с режиссером уже расходилась.

— О! — крикнул режиссер. — А вот и наша звезда! Здрасте!

— Здрасте! — огрызнулась Ирочка — У меня были уважительные причины!

— Ну, еще бы! — режиссер кивнул Вадику. — Иди запиши ее, а я пойду, меня уже воротит от этих моделей!

Ирочка послушно прошла вслед за Вадимом. Вошла в комнату, заваленную хламом и бумагами. Выставлен свет. Пока Вадик смущенно настраивал камеру, Ирочка причесывалась, пудрилась, и думала о том, что ужасно бледна, что под глазами черно. Что грудь набухает просто на глазах и, чего доброго, молоко сейчас просочится наружу, что между ног болит, не стоило так мчаться, что Ленька может опоздать на работу, если Роза Наумовна вовремя не приедет.

— Я готов! — сообщил Вадик.

— Я тоже. Что делать?

— Прочти стихотворение. Или расскажи что-нибудь.

Стихотворение? С дуба упасть! У нее было время учить стихи?? У нее даже в школе на это времени не было!

— Что за бред? Я уже снималась! Пусть посмотрят старые записи!

— Они не могут этого сделать! Актрис много!

И Ирочка рассказала историю рождения своего ребенка, всю правду, весь ужас, все свои мысли по поводу заговора врачей, которые плевать хотели на бедную Ирочку, прекрасно понимая, что та выйдет из роддома и забудет о том, что с ней было, и будет благодарна за то, что ей помогли родить такого замечательного пупса…

— Я этого так не оставлю! — заявила Ирочка. — Я буду разбираться! Не должен человек в наше время так страдать!

Вадик выключил камеру и закопошился с проводами.

А Ирочка по инерции еще дернулась пару раз, обозвала всех врачей «мясниками» и «упырями злобными», а потом остыла…

— Ну, как?

— Экспрессивно!

— Ну и хорошо, — Ирочка вернулась к зеркалу. — Я не очень выгляжу, да?

— Нет, ты выглядишь здорово! Для женщины, которая перенесла такое…

— Да, это точно…

— Ты очень сильная!

— Да, я знаю!

— Ир! — Вадик подошел ближе, вертел в руках провод. — Я, вероятно, покажусь тебе смешным… Но… Если хочешь — поехали сейчас ко мне!

Ирочка посмотрела на него с возмущением! Блин, как он мог! При живом-то Леньке! Это первая мысль. Вторая — надо же… Я не хочу к нему ехать…

Объяснений масса: она и родила недавно, никаких шалостей ближайшие три месяца, пока не заживет. Она и оставить надолго Розу Наумовну не может, та еще не сидела с Машкой ни разу, опыта ноль… И Леонид опять же…

Вадик что-то говорил, улыбался, кивал, делал «пока-пока», а Ирочка уже цокала каблучками по лестнице и думала: что же это с ней такое произошло? С каких пор она стала моногамной домохозяйкой?

— Лен? Это Дима. Слушай, ты не звонишь…

— Результаты еще не готовы…

— …Так… Ладно, я скоро приеду…

Лена уже так ненавидела телефон, уже так хотела бы его куда-нибудь забросить. Злилась до слез. Еще раз пережить этот звонок? Это-то дополнительное издевательство зачем?

— Это Наташа.

— Они сказали, что еще не готово.

— Лен… Ты держись! Я верю, что все будет хорошо!

— Наташка, не обнадеживай меня! Прошу тебя! Не надо! Мне так тяжело!

— Хорошо…

Наташе оставалось работать две недели. Через две недели она честно сдаст цветы преемнице и уйдет в тепло, в офис. Через неделю начнется какая-то другая жизнь. Все равно какая. Очевидно, что она будет теплее предыдущей и в ней будет маленький Вовка, сын Анжелки. Наташино сердце начало таять, когда она представила себе его маленькие пятки.

У нее был новый телефон, новая обувь. Г. выразил готовность купить еще кое-какие вещи.

Утром у них состоялся серьезный разговор.

— Я не знаю, что с тобой произошло, но вижу, что ты уже очень опытный неудачник, — сказал Г. — Я тоже. Мы оба неглупые одинокие люди с сильно развитым чувством ответственности. Местами мы циники. Отсюда вывод. Надо пожить вместе. Я не обещаю тебе легкую жизнь, не обещаю, что мы поженимся, но мы вполне можем совпасть. Как ты на это смотришь?

— Мне все равно, — честно сказала Наташа. — Но мы, конечно, можем попробовать.

— Я рад видеть, как ты рада… Что ж… Спасибо за искренность. У тебя есть какие-то требования, с которыми ты хотела бы меня ознакомить?

— Да. У меня есть мать и младшие сестры.

— Естественно, мы не оставим их.

— Больше требований нет.

— Тогда у меня требование. Смени стилиста. Ты привлекательная, яркая женщина. Пора с этим смириться.

— Я постараюсь.

— И еще… Попробуй меня полюбить…

— …Я попробую…

Приехал Дима, бухнулся рядом. Даже не разулся.

— Вот, — он протянул газету. — Там какое-то интервью с тобой.

Лена поморщилась.

— Так, интервью тебя не интересует. А вот я ехал и гордился. Всем показывал. Правда, не все понимали...

— Я боюсь.

— Естественно. Я сам боюсь. Но что делать? Надо это как-то пережить. Ты знаешь другие варианты?

— Нет.

— Тогда давай беседовать... Что ты любишь есть?

— Не знаю… Чебуреки…

— Отлично. Тогда после звонка, независимо от результата, едем есть чебуреки… А что ты любишь пить?

— Томатный сок.

— …И закажем к чебурекам томатный сок! И напьемся!

— Как ты думаешь, СПИД научатся лечить?

— Однозначно! И очень скоро! Если научились пересаживать волосы, значит, скоро и СПИД научатся лечить!

— А ты бы на моем месте… Как бы?

— Не знаю… Но хочу верить, что так же мужественно, как и ты.

— Я — мужественно? Я боюсь! Меня трясет!

— Я бы вообще помер…

— Но ты же вчера предложил мне…

— Предложил и не отказываюсь от предложения. А ты уже созрела?

— Ну, знаешь… Это слишком серьезное предложение!

— Ну, смотри! Я готов в любой момент!

— Хорошо, буду знать…

Тикали часы.

— А если бы ты умирал… Чего бы тебе больше всего было жалко?

— Ну, поскольку я парашютист, со мной бывают такие моменты, когда я прощаюсь с миром… Но все происходит так быстро, что я не успеваю соскучиться по чему-то.

— А мне за неделю ожидания стало понятно кое-что. Что мне страшно будет не хватать мамы, музыки и любимого человека.

— Музыки?

— Да, представь. Никогда бы не подумала. Но эта неделя меня так прочистила! Так все расставила!

— Представляю...

— А любимого человека у меня никогда не было. Я говорю это не потому, что хочу тебя охмурить…

— Нет, почему же? Охмуряй!

— Я говорю правду. Перед лицом звонка я говорю правду. Когда я ходила, маялась и подводила итоги, я поняла, что мне так и не повезло. Сначала я влюбилась в какого-то гадкого мальчика-актера, а он страдал, когда видел меня. Я ему очень не нравилась… А потом я вышла замуж за Сергея. И мы не любили друг друга, просто решали какие-то свои проблемы. А потом оказалось, что проблем стало больше. И вот — апофеоз… Это мне наказание за порочность. За то, что я не искала любовь…

— Ну… Еще не вечер… Будем искать…

— Слушай! А ты что — без девушки?

— Я? Ну, да… Если тебя не считать девушкой, то да!

— А почему? Ты милый, симпатичный…

— Ну, девушек обычно интересует марка машины, любимый остров…

— То есть ты гордый неудачник?

— Я гордый. Точка.

— А я? Неужели я тебе так понравилась? Так, что ты предложил мне секс с последствиями? А я ведь могла согласиться?

— Ну, а зачем, по-твоему, я предлагал? Чтобы заработать себе баллы? Но мы же не в прямом эфире были?

— Тогда почему? Почему ты так сделал? Из сострадания?

— Нет. Из интереса и влечения… Ага! Не ожидала?.. Все просто! Ты мне, между прочим, нравишься, я давно мечтал, когда тебя по телику видел, и так далее… Но без взаимности активничать не буду, не бойся. Я все понимаю. Кто ты, а кто я.

— Что ты такое говоришь? Я смертельно больна! Какие могут быть сравнения «кто ты, а кто я»?

— Ну, не знаю…

— Вот и не говори! Потому что…

Звонок.

Посмотрели друг на друга.

Лена взяла трубку и никак не могла попасть в клавишу.

— Да?

— Это Елена Иванова?

— Да.

— Мы звоним вам по поводу анализа, который вы сдавали такого-то числа!

— Да, конечно…

— Результаты у нас на руках. Вы приедете за ними?

Что за бред? Это так конфиденциально? Они не могут сказать это по телефону?

— А… надо приехал»? (у Димы напротив глаза серьезные-серьезные, лоб сморщен.)

— Ну, я не знаю, как вы договаривались с тем, кто вас консультировал!

— Мы договаривались… Я не помню… А… А вы можете мне сейчас сказать, какой результат?

— Конечно, могу… подождите…

Руки тряслись так, что телефон бил но уху. Бум! — в мозгу! — Бум! Сердце и телефон, все стучит… Говорите… Говорите быстрее…

— Так… Иванова Елена Ивановна… 1975 года рождения… Результат отрицательный…

— Что??

— Результат отрицательный.

— Это точно??

— Точно… Так вы приедете за анализом или его переслать в клинику?

— Не знаю… Приеду… Или перешлите… Как скажете…

Дима уже все понял.

Встал, потянулся до хруста в суставах и заорал Победную Песню Бабуинов, прерываясь только на покашлять и набрать воздуха…

Глава 20

Выпал снег.

Ирочка уехала в Москву на съемки. Вот так повезло. Роза Наумовна ушла с кафедры и вплотную занялась внучкой. Маша-Маруся довольно быстро приспособилась к бутылочке, научилась отличать бабу от мебели и улыбаться ей. Леонид пытался дописывать свой научный труд, но реально это у него получалось только поздно вечером, когда у ребенка наступал тихий час.

— Пишите, Ленечка, пишите! — говорила Роза Наумовна, — Я посижу с Машенькой! Пишите! Я сама знаю, что это такое — писать докторскую с маленьким ребенком!

— Отдохните, Роза Наумовна! — противился Леонид. — Мы прекрасно ладим с Машенькой! А вы и готовили, и гладили… Это будет просто несправедливо, если я не дам вам возможности отдохнуть!

Маша-Маруся смотрела на их реверансы и пускала слюни.

Наташа работала предпоследний день. По этому поводу она принесла бутылку шампанского и коробку конфет. Конечно, дамам-коллегам это шампанское было ни к чему, но сам факт…

Вечером у Наташи планировалось важное дело: перевезти вещи в квартиру Г. Еще она обещала помочь Лене перевезти ее вещи из квартиры Сергея. Технически план последнего мероприятия выглядел так: они с Леной берут ключи, специально оставленные у консьержа, поднимаются в квартиру, хватают Ленкины книги и одежду, волокут это вниз, в машину Димы. Детали не продумывали. Дима был готов ускорить процесс и подняться вместе с девчонками, но потом все вместе решили, что ему будет лучше переждать внизу.

Лена твердо решила. Тверже не бывает. Накануне ей звонил друг Сергея, адвокат И. В. Состоялся приблизительно следующий разговор.

— Слушай, а что если вам простить друг друга и продолжить совместное проживание и работу? У вас хорошо получалось! Подумай! Страсти улягутся, а работа останется!

— Нет, не получится.

— Ну, сама подумай, что будет дальше? Ладно, Бог с ним, с личным, люди вы не старые, бойкие, еще встретите кого-нибудь… Но что будет с программой? Такая отличная программа! У тебя есть другие предложения?

— Нет. И мне это больше неинтересно.

— Это ты сейчас так говоришь. А через пару месяцев, когда тобой перестанет интересоваться общественность, ты передумаешь… Человек, который хотя бы один раз откусил славы, нуждается в этом деле всю жизнь!

— Я не нуждаюсь.

— Лен, ну это какой-то юношеский максимализм! Все люди так либо иначе изменяют друг другу!

— Я не хочу развивать эту тему!

— То есть это твое окончательное решение?

— Да.

И. В. замолчал, тяжело вздохнул.

— Слушай. Раз уж все так складывается… — Я скажу тебе, что я думаю по этому поводу… Ты правильно делаешь, Ленка… Серега мой друг, и я сейчас покрываю себя позором, но… Иди, Ленка, живи иначе! Ты достойный товарищ, мне больно вспоминать все то, что… Кстати, ты не можешь делить имущество, ты не была прописана…

— Я и не собиралась…

— Ну, я понимаю, на всякий случай говорю… Сергей так все устроил, что оторвать от него килограмм добра будет сложнее, чем построить новую квартиру… Короче, я поддерживаю твое решение, потому что не согласен с методами и образом жизни Сергея, но я тебе ничего этого не говорил. Более того, я могу еще пару раз тебя набрать и поуговаривать!

— Я отвечу тебе то же самое…

…Сергей знал, что она придет за вещами, и демонстративно отсутствовал. Или не демонстративно. Но отсутствовал.

И Лена в последний раз прошлась по квартире, в которой прожила пять интересных лет, трудных, нервных. Она довольно долго привыкала к тому, что весь этот мрамор и кожаные диваны — это ее собственность. Привыкнуть к тому, что все это — уже не ее собственность, оказалось проще. Но все равно так странно. Вот в этом углу она разбила чашку года два назад. Остался след на ламинате… Вот эти шторы она сама вешала… Вот любимый подоконник, на нем можно сидеть и класть рядом книжку — все равно останется место…

Наташка ходила самостоятельно, сгребала книги. Здесь ошибиться было невозможно. Если есть книга — значит, это книга Ленки.

Грустно это — расставаться с порой. И вроде как все себе объяснил и сам настоял, а все равно тяжело. Мысль о диване, который ты уже никогда не увидишь, иногда невыносимее, чем мысль о человеке, которого никогда не увидишь тоже. Диван ведь не сам принял такое решение. Он в этой истории молчаливый пострадавший, а человек сам виноват… А в чем виноват диван?

На диване, на видном месте, в самом центре лежала новенькая общая тетрадь. На ее обложке аккуратным почерком, ярким маркером написано: «Дневник Сергея Сидорова».

Лена чуть не рухнула.

С каких это пор Сергей ведет дневник? Может быть, он еще и тайно переодевается в женщину?

Тетрадь просто кричала, орала, извивалась, истекала просьбой: возьми меня! О, возьми!

Конечно, Лена выполнила ее просьбу.

«28 ноября. Лена ушла. Не знаю, как теперь жить. Я так виноват перед ней. Но ведь я и сделал для нее немало! Она должна простить меня! Если она умная, дальновидная женщина, она сделает это!».

«29 ноября. С утра плакал. Это так нетипично для меня, я ведь мужчина. Подумываю о самоубийстве. Лена поступила абсолютно правильно, но разве все мы не ошибаемся? Как она могла бросить человека, который оступился? Как? Сердце болит и не хочется жить».

«30 ноября. Хорошо, что у меня есть пистолет. Сегодня все утро думал, как проще себя убить. Наверное, проще стрелять в сердце. Нет. Лучше в рот…».

Лена захлопнула тетрадь и посмотрела на Наташку, которая молча свалила книги рядом на диван.

— Чего? — спросила Наташа. — Что там опять случилось?

Лена протянула тетрадь.

«1 декабря. Завтра сделаю это. Лена не отвечает на мои звонки, не дает мне возможности объясниться. Это так жестоко с ее стороны. Как я мог так верить ей?».

— Что за вонючий бред? — Наташа развернула обложку. — Это он за полчаса все накатал? Хоть бы ручку менял, урод!

Лена взяла тетрадь.

«4 декабря. Металл холодит небо. Выстрел. Осечка… Завтра попробую снова».

Наташа смеялась громко и даже как-то нецензурно. Сидела на полу, поджав пятки. Била ладонью по скрипучей спине дивана. Конечно, ей смешно…

— Ленка! Ленка! Ха-ха-ха-ха! Ты же не веришь всему этому?.. Ты же понимаешь, что он писал это специально! Это для тебя было написано!

— Да, понимаю…

Сергей знал, что она полезет в дневник… Грубо работает Сергей. Всегда работал грубо, и сейчас не постарался…

Наташа взяла тетрадь и отбросила ее подальше, в угол… Где царапина на ламинате, где пыльно, потому что уже неделю не убирали. Дурацкое желание взять веник… Это уже не твое, Лена.

— Ленка! Это все уже не твое! Если решила, не возвращайся назад!

— Я и не собиралась…

— Видела бы ты себя… Это в тебе сейчас привычка заговорила. Привычка и жалость. Не путай это с любовью!

— А ты откуда знаешь?

— Я знаю, — Наташа взяла книги. — Я живу по привычке и всех жалею, кроме себя. Ио у меня нет выбора. Теперь у меня его уже нет. Не повторяй мои ошибки.

Глава 21

Москва снова готовилась к Новому году. Знакомые фотомодели, знакомый клуб. Ирочка два дня пила без просыху, наедалась свободы и нормальной жизни. Открыто ругалась, если чувствовала потребность, не бегала каждую минуту посмотреть, не проснулась ли Маруська.

— Блин, народ! — говорила Ирочка, красиво выпуская дымок. — С детьми не спешите! Такой геморрой! Вы же меня знаете, я любую работу сделаю, ночи не буду спать! Но тут что-то особенное! Какой-то тупик! Ты с утра поднимаешься… Ну, как с утра… Утра-то нет! То есть утро есть в смысле времени суток, но не в смысле графика жизни! Потому, что у меня еще ночь, или вечер, или вчерашний день — я в это не врубаюсь, я кормлю этого ребенка каждые два часа! Каждые два часа, народ! Время перестает существовать! Ты становишься молочной бочкой! Твои мозги усыхают и трескаются!

Друзья кивали и сочувствовали.

Еще два дня прошли в сочувствии и реанимации. Ее водили на премьеры и в хорошие компании. Появился смысл одеваться в новое.

А потом возникла неясная печаль.

В последний раз они были здесь вместе с Ромкой.

Теперь она без Ромки, но у нее есть Маруська. Такой крутой поворот. И что-то в этом есть болезненное, но правильное. Только это правильное как будто покрыто чем-то сильно мешающим восприятию. Все гармонично и миленько: есть ребенок, этот ребенок под присмотром сумасшедших любящих Розы Наумовны и Леонида, а Ирочка тут, в Москве, в окружении друзей, не напрягается, нормально выглядит. Ну, все ведь нормально! А все едино гложет печаль и беспокойство, заставляя искать глазами непонятно кого. И ноет, ноет… Что за хрень?

— Сегодня в девять вечера начинаем снимать! — сообщил Вадик, заходя в бар, где обычно дислоцировалась Ирочкина компания. — Не опоздай.

Вадик этот… На что надеется? Не сразу ушел, а ждал три минуты.

— Не опоздаю, — ласково сообщила Ирочка, проводила его взглядом и совсем закручинилась.

Может быть, это гормональное? Врачи говорили, что может колбасить, что это неприятное, но типичное последствие беременности и родов.

Кстати, да. Ирочка заметила за собой новую фишку. Она могла оставаться спокойной, а руки в это время хулиганили, били посуду. Очень странный дисбаланс между головой и телом. Раньше она била посуду и мебель хотя бы с молчаливого согласия мозга.

А теперь и без него. Само собой получалось.

Вот и сейчас…

Вдруг начала наваливаться тонна душной, горячей тоски…

Ирочка взяла пепельницу, полную окурков, и размазала ее по полу.

Наташа пришла к дамам-цветочницам просто так, постоять полчасика, потрепаться. На ее месте уже топталась другая дама, точная копия коллег. Сойдутся, одной породы люди. Тяжеловозы.

— Ты, наверное, будешь в шикарной квартире жить!

— Ой, она говорила, у него и дом есть!

— И мужчина такой приятный, усатый!

— Свезло тебе, Наташка! Наконец-то тебе свезло!

— Ты уж нас не забывай, заходи, покупай цветочки!

— Конечно, — улыбалась Наташа. — Конечно, буду заходить!

— И мужчину своего красивого, усатого, приводи! Мы вам к свадьбе цветочков соберем!

— Скажете тоже! К свадьбе!

— Так а что? Он жениться не собирается?

— Это я жениться не собираюсь!

— Ай, Наташка! Ты, конечно, девка хорошая! Но между нами, если честно… Дура ты, Наташка!

Причалило такси, и дамы-коллеги немедленно встрепенулись, разбежались по точкам. Тем более, что из машины вышел представительный товарищ в черном пальто, из-под которого сверкала великолепная рубашка. К тому же он был при галстуке.

— А вот цветочки! Цветочки купите! Недорого и красиво!

— Я ищу, — товарищ осмотрелся. — Я ищу такую девушку… Наташу… Смешная такая девушка, со шрамом… Обидно будет, если она не работает, я специально такси из другого конца города сюда гнал…

— Вот она, эта Наташа! — закричали дамы-коллеги. — Вот она! Наташа помахала рукой.

— О! — товарищ обрадовался. — Ну, замечательно! Наташа! Я нуждаюсь в вашей помощи! Мне нужен специальный букет! Настолько специальный, что я вспомнил о вашем таланте… Вы хорошо выглядите! Вам пошли на пользу мои советы?

Наташа пожала плечами. Может быть, ей пошло на пользу другое. Позднее и довольно неприятное прозрение пошло ей на пользу.

А Михала Михалыча она узнала. Это его в свое время привозил буйный таксист Лелик в рамках «подбрасывания клиентов». Клиент попался правильный, с хорошей памятью.

— Наташа, у меня в машине сидит девушка. Эта девушка — моя секретарша. Она уверена, что мы едем по делам. А мы едем к ее родителям, я буду делать ей предложение… Мне нужны два букета. Два самых лучших букета. Я хотел бы, чтобы вы подошли к машине и рассмотрели ее. Мне надо, чтобы вы поняли ее характер, чтобы цветы ей не просто понравились, а очень понравились!

Наташа хотела сказать, что уже не работает с уличными букетами. Имела все права свернуть работу на дам-коллег, тем более они алчно шуршали упаковками, как бы демонстрируя все возможности свадебного декора.

— Понимаете… Я сейчас не работаю… Я уже не работаю… Я просто так зашла, попрощаться…

— Ну, считайте, что это знак для меня! Я ведь мог приехать на десять минут позже и не застать вас!

Наташа оглянулась. Там дамы. Впереди такси. Где-то в пяти-семи километрах южнее — офис, в котором ждет ее Г. Давно ждет, нервничает.

— Хорошо, но это в виде исключения... Просто я хочу, чтобы вы были счастливы! Если от меня здесь что-то зависит, я это сделаю!

— Спасибо! Вы — прекрасная девушка!

— Приз за лучшую программу года получает…

Лена знала, что назовут ее программу. Знала, что на сцену выйдет Сергей, как продюсер, получит приз-сувенир. Знала, что он скажет.

Сказал, что очень благодарен партнерам и коллегам, что искренне жалеет о том, что в коллективе случились разногласия и программу пришлось закрыть, но вот эта фигня, этот хрустальный кубок, отныне будет стоять у него в кабинете и напоминать о счастливом времени и так далее…

Рядом сидел Дима. Не назло Сергею, а просто потому, что они с Леной теперь не расставались. Как-то так взяли и не расставались вот уже несколько недель. И не могли наговориться, назвониться, и все им было интересно и приятно до сладкой судороги в сердце.

Сергей пришел с Галей. Трудно было понять, какие у них с Галей отношения. Лена и не пыталась. Так, из любопытства, посматривала иногда и видела, что Сергей Гале кивает, улыбается, подает бокал с шампанским, но в целом находится на грани и готов поменять позицию сразу же, как только ее поменяет Лена. Она ведь тоже вела себя корректно, не льнула к своему ушастому парашютисту.

— Ты победила! Поздравляю!

— Спасибо!

— Подойди, пообщайся с продюсером… Странно будет, если не подойдешь.

Это правда.

Пришлось пробраться к Сергею, улыбнуться, поздороваться с ним и с Галей. Сергей держался холодно и вежливо.

— Хрусталь дали? — спросила Лена как бы невзначай.

— Дали.

— Поставишь у себя, говорили»?

— Поставлю. Я продюсер все-таки…

— А я эту программу писала, снимала и монтировала. Все-таки.

Сергей удивился. Не ожидал, что Лена будет претендовать на что-то, не замечал за ней раньше способности выдвигать условия.

— Ну, мы же ее не распилим?

— Не распилим, — Лена сама не понимала, почему завелась. Не нужна ей эта ваза! Но важно что-то другое, важно как-то обозначить свою самостоятельность и ценность, свою значительность… Прямо бес какой-то в нее вселился, в тихую, терпеливую Лену!

Стояла и улыбалась.

— Ладно. — Сергей сморщил уголки губ. — А если я деньгами отдам?

— Деньгами? (фу, как все мерзко! Да не нужны мне твои деньги! Уйти, и никогда не видеть, не слышать!) Отлично. Наличными. Прямо сейчас!

И этого он тоже не ожидал. И так разочаровывался в человечестве. Так медленно, гордо и брезгливо отсчитывал деньги. Три зеленые сотни… Ну, ладно, шесть… Нет… Пяти хватит… Это вам откупного, на всю жизнь!

— Что? — спросил он, улыбаясь. — У мальчика твоего зарплата маленькая, да?

— Нет, это у меня теперь опыт большой. Не даю на себе ездить!

После этого маленького приключения Сергей перешел в глухую оборону и начал активно ухаживать за Галей. Но Лена с Димой в это время уже ушли.

— Ну, и куда сейчас с такими бабками безумными? Можем купить тонну чебуреков?

— Нет, у меня другие планы. Извини, друг, но у этих денег — особенная судьба!

— Господи, Лена! Ты развесишь их на елках?

— Нет. Есть идея похуже.

Ирочка забежала к старым московским друзьям. Те ждали, открыли вкусную водку с огурчиками. Устроили светский полдник.

— Ирка! Какая ты молодчина, что вернулась! Твое место в Москве! Ты же гениальная! Ты через пару лет свое предприятие откроешь, а через десять станешь президентом! Только в Москве у тебя есть место для маневров, слышишь?

— Слышу, слышу…

— Ты пойми! Мы за тебя горой! Трудно будет начинать сначала, но мы поможем. Мы и Ромку любили, как своего, и тебя в беде не оставим!

— А у меня дочка есть!

— Ага, нам кто-то говорил… Слушай, надо обязательно продумать пару схемок! Есть такие варианты — опупеть можно! Работы воз! Только ты и разгребешь! Квартиру можно снять в соседнем доме, знакомые сдают. Она, конечно, не фонтан, однокомнатная, без мебели, но тебе одной много разве надо? Я помню, как ты на кафельной плитке уснула!

— У меня там, в Минске, мужик образовался, Ленька. Психолог. Ненормальный такой…

— Мы тебе здесь нормального мужика найдем! Короче, договорились! Давай со своим кино разбирайся, и за дело!

— Кино…

— Ну, ты же сама понимаешь, кино — это несерьезно. Есть вещи поглавнее кино!

— Это точно!

Ирочка убрала подальше водку, взяла огурчик.

— Слушайте, а дайте мне свою машину… Ну, которая в ракушке гниет! «Москвичка» дайте!

— Зачем?..

— Ну, надо мне! Я вам потом верну… Дайте!

— Ну, — друзья переглянулись. — Если так надо… Бери. А когда вернешь-то?

— Может, через пару недель… Вот когда кто-нибудь из старой гвардии товар в Москву повезет! Вот тогда и пригонят!

Такая сумасшедшая девка, просто жуть.

— Ну, бери, если так надо… Только там резина лысая, и вообще… И заправить его надо! Так а ты чего… Ты уезжаешь?… А съемки?

— В задницу съемки!

— Ого… Случилось че?

— Все нормально!

На заправке Ирочка поковырялась в моторе, несколько раз вслух удивилась чудесам советского автомобилестроения. Слышавшие ее сотрудники АЗС прониклись уважением и даже попытались узнать, куда это на ночь глядя на такой колымаге отправляется такая красивая девушка? Вторсырье закрыто, лом не принимают…

— В Минск направляюсь! — весело доложила Ирочка. — Пожелайте мне удачи!

Наташа подошла к такси. Вот задача! Надо ведь как-то логично туда заглянуть, чтобы не вызвать подозрения и желания ударить сумочкой… И как это сделать?

А ты зайди со стороны водителя (это в Наташе заговорил внутренний голос) и задай ему какой-нибудь дурацкий вопрос… Ну, вроде: какая у вас сейчас такса за полчаса простоя?.. Или берете ли вы на реализацию цветы разных видов?..

Она обошла машину, деликатно постучала в стекло и склонилась пониже, стараясь увидеть пассажирку.

Видно, что молоденькая, хрупкая, блондинистая.

— Что? — сказал водитель, выжав стекло вниз. — Что случилось?

И тут Наташа поняла, что случилось! Случилось что-то до того странное, что она и сказать не может, и вдохнуть, и выдохнуть! В одну секундочку перебило все проводки и стыки!..

— Э-э-э-э, — только и смогла.

— А-а-а? — ответил он.

И оба пялились друг на друга и боялись, что разучились разговаривать или что у них трехмерная галлюцинация, которая вот-вот отпустит и придется шлепнуть себя по щеке ладонью и сказать: ты чего? Что это с тобой? Уже видения начались? Лечиться, дружок, надо!

Наташа смотрела на Витьку Яковлева.

А Витька Яковлев смотрел на Наташу.

Сначала Лена велела зайти в магазин и купить коробку самых навороченных конфет.

Потом велела ехать в Шабаны. Дима очень обрадовался такому раскладу. Зима, вечер, пробки — почему бы не прокатиться в Шабаны?

Там они долго кружили, искали. Лена смутно помнила адрес девчонок-пэтэушниц и в общем звонила наугад, номер квартиры очень приблизительный. Она даже имен этих девчонок не знала… То ли Насти, то ли Кристины…

Открыла унылая женщина в старинном халате.

— Здравствуйте, — улыбнулась Лена. — Я из социальной молодежной службы (женщина напряглась). У вас, если я не ошибаюсь, есть замечательная дочь, она учится в ПТУ… А у нее есть две подруги…

— Ну, есть… Что опять натворили?

— Ничего не натворили, все нормально!

Лена, конечно, чувствовала себя идиоткой. Но и чуть-чуть доброй феей. И это второе ощущение помогало не нести совсем уж чушь.

— Мы выделяем кое-какие деньги… Вот, у меня тут почти пятьсот… Это как бы новогодний подарок… Вы могли бы отдать их девочкам? Или их мамам? Но при условии, чтобы девчонки себе тоже что-нибудь купили… Ну, на Новый год…

— Так, а что? — женщина взяла деньги, сильно задумалась. — Это вы всем раздаете?

— Не всем. Только самым… перспективным…

— А расписаться там?.. Протокол?..

— Ничего не надо. Просто распорядитесь этими деньгами правильно. Их не очень много, но больше нет…

— Точно все нормально? Вы не эти… Не наркоманы? — беспокоилась женщина, она очень не хотела отдавать деньги. Но и не верила, что можно вот так запросто их получить.

И ведь деньги огромные. Для нее просто гигантские!

— Нет. Все нормально, мы абсолютно обычные люди. До свидания. С наступающим!

— Так, а как вас звать-то? Что девкам говорить?

— Ну, скажите, что подруга одна… Ничего не говорите! Мне просто хотелось сделать им подарок! Абсолютно бескорыстно!

— Поверила? — спросил Дима.

— Поверила.

— Молодец. Я бы… Хотя я бы тоже поверил.

— Да, когда скоро Новый год, как-то чаще и глубже верится.

— Это не мое дело, но почему ты отдала им все свои премиальные? Они сделали для тебя что-то хорошее?

— Ага! — улыбнулась Лена. — Они помогли мне вспомнить, как в пятнадцать лет мы с Иркой и Наташкой охотились за Звездным мальчиком!

— За кем?

— За парнем, который сыграл главную роль в «Сказке о Звездном Мальчике»! Мы звонили ему домой, писали ему письма…

— Да? Вы так ужасно себя вели?

— Причем всегда! И чем старше мы становимся, тем ужаснее себя ведем!

Было очень хорошо.

— Я не Звездный мальчик, но… Что тебе подарить на Новый год?

— Подари мне себя!

— Какая ты нетребовательная женщина!

Потом они поехали к старому клоуну Костику.

Ирочка вырулила на трассу и взяла максимальную цифру — 100. Больше этот бедный зверь, побитый ржавчиной, не вытянул бы даже на авиационном топливе. Она ехала и думала о том, что раньше люди были лучше и выносливее, раньше они ездили в таких монстрах и радовались своей счастливой судьбе… А сейчас это — подвиг на крови, причем всех участников: и Ирочки, и машины. Ее, машину, трясет, дергает, заваливает снегом, ей плохо, и становится еще хуже. И она давно должна была погибнуть, но почему-то держится. Наверное, хочет что-то доказать.

А Ирочка? Что хочет доказать она?

Что отчаянная, сумасбродная девка? Что идиотка, каких свет не видывал?

Зачем она сбежала от славы и съемок? Какого черта она покинула Москву, город мечты и перспектив?

Только представить на секунду, что сейчас делает бедный Вадик… Какими нехорошими, недобрыми словами он вспоминает ее, как экстренно отменяет съемки… Или ищет новую актрису, более вменяемую. А таких много, между прочим. Так что не пропадут!

И понятно, как белый день, что ее больше не позовут. Что будут забывать, сначала рассказав всем встречным о сволочной девке из Минска, которая, кобыла, поставила крест не только на собственной карьере, но и на кино… Хотя какой крест на кино? Справились и без нее, незаменимых нет. А вот на ее конкретной кинокарьере не просто крест, а КРЕСТ!

— А, в задницу! — весело говорила Ирочка, подстегивая своего хромого коня. — Пошли вы все!

В машине не было даже приемника!

Как такое возможно?

— Привет, — сказала Наташа, откашлявшись.

— Привет, — ответил ей Яковлев.

— А я думала, что ты… Нет, все нормально…

— Что я?

— Ну… Да нет, ерунда… Как дела?

— Нормально… Вот, таксую.

— Давно?

— Года два…

— Здорово.

— Ну, не то чтобы здорово… Но военного из меня не получилось.

— Я знаю.

— Так что… А ты?

— А я? Я нормально…

И все? И больше не выдавят ничего?

Клиент Михал Михалыч нервничает, ходит по цветочному пятачку, подает отчаянные знаки. Робкая девушка-пассажирка пытается привлечь внимание таксиста, узнать, что происходит…

— Я цветами торговала… Сейчас буду дизайном заниматься… Ландшафтным.

— Ничего себе? Молодец!.. А я вот с напарником кооперируюсь, беру машину… Потом, если получится, начнем расширяться, уже есть предложения… Верчусь…

— Слушай… — Наташа оглянулась. — Мне надо идти…

— Да, конечно…

— Я не знаю… А… у тебя есть…

— Телефон?

— Ну, да…

— Есть…

— А ты…

— Я? Да. Если ты хочешь, я оставлю.

— Отлично…

Он начал искать в бардачке, девушка-пассажирка что-то вежливо спрашивала, но он, кажется, не слышал.

И Наташа отчетливо увидела его специфику, его спазматичные движения. Такие бывают только у тяжело болевших и, возможно, больных еще и сейчас… Такие движения бывают у тех, кто вообще долго был без движения. Наташа закусила губу. Страшно даже представить, что он пережил! Страшно подумать, какими были его лежачие дни, как он учился всему заново…

— Ты сама запиши, ладно? — он протянул маленький таксистский блокнотик, ручку. — У меня тут проблемки… Я скоро от них избавлюсь, но пока…

Рука дрожит и плохо держит ручку. Он не сказал этого.

— Когда тебе можно позвонить?

— Когда хочешь, я живу один…

Наташа отдала ему ручку, подумала, потом наклонилась поближе, чтобы не испугать девушку-пассажирку.

— Вить, у меня дела. Мне надо их решить, надо помочь одному человеку, а потом еще подъехать кое-куда…

— Ну, конечно! — Яковлев охотно кивнул. — Я не держу! Пока! Рад был!

— Погоди… А потом… Часа через два… Я только заеду домой и возьму вещи… Они уже собраны… Часа через два я приеду к тебе… И я уже не уеду. Если захочешь, я не уеду!

Яковлев смотрел и смотрел.

Дамы-коллеги отвлекали Михал Михалыча.

— Что-то случилось? — спросил Яковлев.

— Ну, да… Я кое-что поняла…

— Что?

— Подождите минуточку, — попросил Яковлев пассажирку. — Мы сейчас закончим!

Та кротко вздохнула. И Наташа подумала, что Михалу Михалычу будет приятно и хорошо с этой милой девочкой.

Он вышел из машины, высокий, худой. Сделал шаг, чуть-чуть подволакивая ногу.

Стояли «молния» к «молнии».

— Любишь, говоришь? — спросил он мятным шепотом.

— Люблю.

— Действительно, любишь?

— Люблю.

Распахнул руки, загреб и прижал изо всех сил. И остались так стоять.

— О, кто пришел! — Костик отворил дверь, пропустил в коридор. — Ленка моя любимая приехала! Ах, какая молодчина! Вот я рад!

— Дядь Кость! С наступающим! Это тебе!

Дима подал, а Лена протянула огромную конфетную коробищу.

— Конфеты? Ты помнишь, да? — Костик распахнул седые ресницы. — Ну, ты моя умница! Даже не думал! Вы проходите! Сейчас мы эти конфеты рассмотрим поближе! Сейчас чаю! Или кофе?

— Да мы на минуту!

— Никаких! Я тебя полгода не видел! Где полгода? Больше! С марта! Найди уж полчасика, поговори со стариком!

Лена кивнула Диме: раздеваемся. Дима кивнул Лене: как скажешь.

— Дядь Костя! А ты сейчас работаешь где-нибудь?

— А как же! На елках! Почетным Дедом Морозом!

— А на телевидении ничего?

— Да что ты! Я уже на пенсии! Меня с моими морщинами уже и загримировать-то проблематично! Нет, это все давно уже… А что за молодой человек?

Дима привстал, протянул руку.

— Дмитрий, боевой товарищ…

— И любимый человек!

— Вот как? — Костик посмотрел на Лену, но спрашивать не стал.

— Мы с Сергеем разошлись, дядя Костя. Так получилось…

— Ну, что же… Что ты тут сделаешь?.. Разошлись, значит… Ты — человек серьезный, просто так шашкой не машешь… А вы, боевой товарищ?

— А я вообще шашкой не машу. Предпочитаю забрасывать снежками.

— Шапкозакидательством злоупотребляете?

— Нет, использую любой шанс, наращиваю силу характера!

— Сообразительный, — резюмировал Костик. — Ну, давайте! Пробуйте свой подарок!

А вкусные же конфеты, когда дорогие! Хорошо сидеть и есть конфеты, и никуда не бежать, и ничего не бояться.

— Вы давно с мамой разговаривали?

— Да вот с моей свадьбы и не разговаривали. Я ей сообщил, и она, конечно, окончательно вычеркнула меня.

— Ну, я бы тоже вычеркнула… Если бы мой любимый человек женился на другой!

Костик хотел переспросить, но только поискал подсказки у Димы. Что делать? Может быть, у Лены какое-то особенное настроение? И с ней надо соглашаться, с ней надо быть сегодня особенно корректным?

— Ну, я бы тоже вычеркнул такого человека, если бы он женился на другой! — Дима нахмурил брови, строго посмотрел на свои ногти. — Так что я присоединяюсь!

— Ладно, дело ваше. — Костик выключил свистящий чайник, поставил его на стол, выгреб разномастные бурые чашки, потом сунулся в холодильник. — Может, водочки?

— За рулем! А так — с удовольствием!

Лена осматривалась. Никаких следов женщины-хозяйки. Стопроцентно мужской подход к ведению хозяйства.

— Я не жалею, что женился. Замечательная женщина.

— A где твоя жена, дядя Костя?

— Где жена? — Костик звякнул бутылочкой о чашку. — Умерла.

— Как?

— Так. Умерла моя Виктория Месхиевна, уже два месяца как…

— Дядя Костя! — Лена встала, вроде как подошла, но не решилась обнять — он пил.

— Да я в порядке. Я знал, что так будет. И она знала. Мы с ней в больнице обручились. Там же и свадьбу играли, вместе со всем отделением…

Лена качала головой. Дима молча вращал чашку.

— Восемь лет человек с болезнью боролся, исхудала до позвонков. А когда ей врачи сказали, что теперь только обезболивающие, что осталось пару недель, она меня попросила жениться. Я-то ее давно знаю, работали вместе, так что навещал ее, все восемь лет с разной периодичностью и навещал… А она так из-за театра замужем и не была, ни детей, никого… Нафантазировала себе, а я не спорил, потому что уважал и жалел человека… И вместо двух недель прожила два месяца. Так что слушайтесь Сократа! Женитесь несмотря ни на что!

Лена уселась назад, на холодный табурет.

— Дядя Костя! Ну, а что же ты маме не сказал? Она же ничего этого не знала? Ну, как же ты так? Она же думала, что ты на самом деле женился!

— Так я на самом деле и женился! Или ты думаешь, я шутил?

— Ну, конечно, конечно! — Лена так волновалась. — Конечно! Но… Дядь Костя! Вернись к нам!

— Лена! — Костик помрачнел, но вспомнил о чайнике, засуетился, начал кружить вокруг чашек на столе. — Я и без того аморальный тип, к моему бытовому алкоголизму так и просился какой-нибудь серьезный грех вроде донжуанства. Или чего-то в этом роде. И на месте твоей мамы я бы, конечно, не стал разбираться в мотивах женитьбы, в том, чем все закончилось, для чего это все делалось. Я ее для нее самой уже один раз предал, а все остальное только ухудшало мой статус. Я уже не хочу путаться под ногами, устал я, Лена.

— Она одна, дядя Костя.

— И я один. Заметь, уже много лет. Более того, я до сих пор питаю к ней самые нежные чувства, ничего не изменилось. Но глупо биться о стену годами. Кто-то должен найти в себе силы и сдаться. Это сделал я.

— Дима, — Лена встала, подошла к Костику с тыльной стороны. — Возьми этого человека под руку и тащи его в машину.

— Не понял… В смысле? Мы его похищаем?

— В смысле кому-то пора применить силу и свести этих манерных, кокетливых и несговорчивых влюбленных!

— Предупреждаю! — Костик улыбался. — Я буду сопротивляться!

— Бесполезно. Дима спортсмен. Я тоже молодая, крепкая девка.

— Дима не станет портить отношения с будущим… родственником! Я же тебе как родной! Да, Лена?

— Тем более! Родственники должны жить вместе! И хватит этих высоких страданий! Хватит!

— Да прекратите вы! — Костик вырвал руку. — Я, конечно, дряхлый старец, к тому же клоун, а не спортсмен! Но я не тварь дрожащая и право имею!

— Право на что??

— На гордую, хоть и паскудную старость!

— Вы не имеете права упускать последний шанс!

— Но она не хочет меня видеть!

— Хочет! Всегда хотела! И сама признала, что была дурой!

— Так и сказала? — Костик сильно удивился. — Рита вдруг стала банальной?

— Дядя Костя… Прошу тебя… Сделай нам всем такой подарок! Ты же почетный Дед Мороз!

Костик бродил по кухне и думал, и размахивал руками, как будто отгонял видения надменной Риты и еще чьи-то видения, мысли о собственной слабохарактерности.

— Лена! Пожалей меня! — просил он. — Сейчас ты снимешь меня с места, разворотишь мое бедное сердце, привезешь к себе домой только потому, что тебе хочется этого!.. А там — ничего! Ничего не изменилось! Там снова будет твоя вежливая, но презирающая мама! И мне придется возвращаться! И я до конца своих дней не прошу себе то, что… И Виктория Месхиевна не простит! И твоя мама тоже!

— Едем, дядя Костя!

Ирочка остудила своего быстроногого, своего дрожащего горбунка, поискала взглядом в пейзаже за окном. Потом вышла. Хребет болел от жесткого сиденья. Педали, коробка передач — все было против человека. Но Ирочка даже не стукнула «Москвича» по тощему колесу.

Она выбралась на обочину, немедленно провалилась по щиколотку в снег. Здесь или нет? По расстоянию — здесь.

Здесь когда-то давным-давно она сбила чучело, и это чучело коренным образом изменило ее жизнь.

Здесь когда-то они стояли с Ромкой, залепленные снегом, и кричали друг другу о любви.

Здесь Ромка и Алексей совершили свой последний кульбит, свое самое яркое и самое бессмысленное дефиле по полю до ближайшего дерева.

— Ты здесь? — позвала Ирочка.

Лают собаки, воет метель и дикие звери в каком-то дальнем лесу. Белое небо. Белая земля. Падает снег.

— Ромка… На хрена вы так гнали?.. Вы же понимали, не маленькие… Ты ко мне спешил, соскучился, я знаю… На хрена я так гоню? Потому, Ромка, что меня в Минске ждет наша с тобой дочка! Поэтому я гоню на грани… Почти не гоню… И ты видел эту машину?

Она обернулась, посмотрела на колченогое, пятнистое автомобилеобразное.

— Разве на нем вгонишь как следует?.. Доехать бы и не потерять колеса! Сильно напрягаться не буду, максимум до границы… Потом буду как-то спать. Вот в этом вот сарайчике с рулем… А утром приеду, пойду к Маруське… Ромка, ты там смотри, оберегай меня. И, если сможешь, Маруську. Она, конечно, под присмотром, с ней сейчас Роза Наумовна и Леня… Ты видел, как твоя мама ожила? Клевая у тебя мама, Ромка. А я вот со своими не разговаривала хрен знает сколько времени!.. Я родила, Ромка, а мать не позвонила! Ты можешь себе такое представить? Я не могу, раньше могла бы, а сейчас не могу! Я вдруг или поумнела, или постарела… А ты никогда не постареешь, Ромка, ты всегда будешь молодым и красивым! А я стану старой, у меня выпадут зубы и волосы, я буду одна в своей квартире… Если я сейчас не приеду к Маруське, она потом не приедет ко мне, это же нормально… Мне так не хочется, чтобы моя дочка со мной так поступала, как я со своей матерью… Я, оказывается, ответственная, я не могу без Маруськи! Прикинь? Реально! Вот сидела, балдела с ребятами, а так тосковала по ней! Ты бы потрогал ее, какая она мягкая! Как червяк… И из-за этого червяка вся моя жизнь к черту… Я не хочу работать, не хочу тусоваться с ребятами… Я хочу домой, к вонючим памперсам… Что со мной такое? Я ведь не курица, ты же знаешь! Я всегда была нацелена в будущее! Я деньги зарабатывала, ты знаешь… Куда все девалось?

Снег, но не сердитый, а такой сказочный, пухлыми комочками. Невесомо причаливает к ресницам, мешает моргать.

— Ты думаешь, я уже закончилась? Думаешь, теперь я буду… как там про двадцать пять лет говорили… в пучине проблем? А Маруська, как новое поколение, будет расти? Она — мое будущее, а я сама — уже прошлое?

Проехало авто с музыкой. Из прошлого в будущее.

— А я согласна… Я уже столько всего сделала… Даже если я больше ничего не сделаю, а буду ходить за Маруськой и подбирать в памперс… А Маруська добьется большего, я ей помогу… И Ленька поможет. Ленька у меня классный…

И вдруг из деревни громыхнула гармонь с голосами, вышли люди на улицу, развернулись… Кто бы мог подумать, что этот пейзаж живой и не такой уж вражеский, как казалось много лет назад?

— Ромка, все так хорошо! Машка, Ленька… Роза Наумовна… Ленка с Наташкой… Я счастливая такааая! («Ой мороз, мороз, не морозь меня! Не морозь меня, моего коня!».) Если бы только ты был живой… если бы ты был живой, я бы. наверное все равно завела себе Леонида… Он так… как бы тебе сказать… Нейтрализует меня… Мне с ним спокойно, он мне нравится даже… Но ты… Это было что-то другое… А вот как я могла тебя любить, Ромка? За что? Может, как своего ребенка? Может, я детей люблю, просто не знала об этом до Маруськи? («У меня жена, ой красавица! Ждет меня домоооой, ждет, печалится!».) Мне, конечно, все равно, за что я тебя любила. Главное, что это у меня было и есть. Можешь все время сидеть у меня на плече. Я тебя очень, очень… («Я вернусь домой на заказе дня. Обниму женууу, напою коня!».)

Ехала, плакала, очень любила Ромку, Маруську, Леньку, Розу Наумовну. Ленку, Ирку, Минск…

Была счастлива.

Наташа не помнила, как собирала букеты, но была уверена, что это — лучшие букеты в ее жизни. Потом они разъехались, хоть и с большим трудом.

— Ну, трогайся же! — говорил Михал Михалыч Яковлеву. — Виктор! В чем дело? (оборачиваясь к своей невесте) Я с этими ребятами уже год езжу, всегда нормальные были, никаких проблем! (Яковлеву) Витя! Виктор!.. Пора ехать! Нас ждут!

— Я приеду! — говорила Наташа.

— Приедь! — говорил Яковлев.

— Я только разберусь с делами и людьми! И приеду!

— Я могу заехать!

— Не надо, жди меня дома!

— Буду ждать!

— Виктор! Я… Я вас крайне настойчиво прошу! Едемте! У нас полный цейтнот!.. Наташа! Вы хоть повлияйте на него! Вы же знаете мою ситуацию!

— Езжай.

— Еду.

— До скорого.

— Ты не пропадешь?

— Теперь нет.

— Хорошо.

Лена боялась неадекватной маминой реакции. Она хорошо понимала, чего боится Костик: поджатых маминых губ и взгляда сквозь или в сторону.

— Все будет хорошо.

— Я столько лет на это надеюсь!

Маргарита Петровна открыла не сразу. Она смотрела в глазок и все понимала. Стоит Лена. Стоит Костик. Дима, новый мальчик Лены. Такая конфигурация красноречивее даже тех взглядов, которыми обмениваются «гости». Она собиралась с духом, чтобы от волнения в голосе не было фальши, чтобы лицо и сердце пришли в норму.

— Сейчас! Минуточку.

Отворила и начала улыбаться всем сразу, никого не выделяя.

— Ого! Сколько вас! Вот так сюрприз!

— Мама! Я привела Костика. Он собирался чахнуть в одиночестве, но мы ему этого не позволили. Хотели бы вручить тебе в качестве предновогоднего подарка!

— Ну, подарок я, прямо скажем, не самый нужный в хозяйстве… Я им советовал купить тебе книгу! — Костик протянул Маргарите Петровне елку, которую купили по дороге. — Дорогая Рита! Позволь нам с елкой…

— А что вы на пороге стоите? — засуетилась Маргарита Петровна, приглаживая волосы. — Проходите скорее! Сейчас будем что-то готовить…

— Мы все купили, мам. Остается только упасть за стол и съесть. И выпить.

— А, конечно! — Маргарита Петровна унесла елку в ванную, задержалась там на минуту и звякнула помадой о стекло. Потом помчалась на кухню. — Проходите! Проходите в гостиную!

— Иди, дядя Костик! — Лена тронула «гостя» за локоть. — Пока она там одна. Иди!

— Иду.

А Лена с Димой отправились в бывшую комнату Лены. Кот Василий ожидал гостей, мял подушку.

— И что теперь? — спросил Дима.

— По идее, нам надо бы сбежать…

— Мы можем. Ко мне.

— Но хочется посмотреть, как оно разовьется!

— Если хочется, надо посмотреть!

— Давай ждать?

— Давай, что мне остается? — Дима присел к коту, пытался его гладить, Васька отбрыкивался. — А ты слышала, как этот милый дядечка назвал меня родственником?

— Да, но это не значит…

— Нет, я к тому, что… Если ты не против, а мама и дядя-родственник поладят между собой и вернутся к нам, я могу официально попросить руки их дочери. Как ты на это смотришь?

— Я?

— Ты.

— Моей руки?

— Слушай, — сказал Дима коту. — Твоя хозяйка кажется мне иногда совсем не такой умной женщиной, как о ней привыкли думать телезрители!