Игры в любовь

Глава шестнадцатая

— Господи, ничего ужаснее я не помню…

— Да ладно тебе, совсем не так ужасно, как Вечер Жидкой Лазаньи…

— Извини, но я не согласна: меня заставили разглядывать все эти кошмарные картинки и нахваливать каждую! Хуже надо мной никто не издевался…

— А тот рисунок с огурцом, помнишь?

— Еще бы! Я думала, лопну со смеху…

— Я изо всех сил старалась на тебя не смотреть, а то бы наверняка со стула упала…

«Это мой исследование в отношении мой сексуализация, здесь я применяй фаллосный символ, чтобы понимай мой зависть к пениса…»

— Боже, ну хватит! — Салли даже согнулась от хохота.

— «К несчастье, магазин был закрываться, вибратор я не купи и вынуждай писать эту огурец. Он замерзай в холодильник, но я француженка, а по тому находи в этом странно приятный удовольствие…»

— Ох, Джуди, перестань, уже живот болит…

Джуди изобразила Софи с картины: одухотворенное лицо и огурец, торчащий между ног. Салли снова забилась в агонии.

— Боже, они же меня услышат… — сказала она, преодолевая икоту и оглядываясь на дом Мика.

— Да брось ты, Софи до сих пор расписывает свою зависть к пенису, за ее болтовней они ничего не слышат.

— Аа-ах!

Салли медленно выпрямилась и вытерла слезы.

— Правда, больно, — пожаловалась она с упреком. — Я чуть не задохнулась.

— Не казните гонца, ваше величество. Ага, зеленый, пошли!

— Дело в том, — сказала Салли, когда они перешли через улицу, — что есть и совсем неплохие рисунки. Ну, не то чтобы действительно замечательные, слишком уж много самолюбования, но…

— Живописец она хороший. Она ведь живописец, верно? — Беседуя на подобные темы, Джуди всегда чувствовала себя не в своей тарелке. — Я хочу сказать…

— Скорее рисовальщик, — поправила Салли. — Линии у нее на самом деле уверенные, а иной раз и эффектные. Жаль только, она все время рисует только себя. Вряд ли она видит себя со стороны или в перспективе.

— Конечно, — сказала Джуди, по-своему понимая ее слова. — Но знаешь, я уважаю ее за то, что она не изображает себя этакой писаной красавицей. Если бы я себя рисовала, я бы точно сгладила свои недостатки.

— А она даже не пытается увеличить себе грудь или подтянуть живот, — язвительно согласилась Салли. — У тебя же есть ключи?

Джуди открыла дверь подъезда.

— Но я понимаю, что ты имеешь в виду, — продолжала Салли. — И я, наверное, несправедлива к ней. Вот мы с тобой вечно бухтим, что журнальным красоткам наверняка и липосакцию сделали, и подтяжку. А французская воображала преспокойно выписывает свой дряблый живот и плоскую грудь, а мы над ней издеваемся, что она не топ-модель.

— Хотя лобком ей надо заняться непременно, — сказала Джуди, вызывая лифт.

— Вот именно. То есть я, конечно, согласна, это жуткий сексизм — требовать от женщины, чтобы она там все сбривала, натирала воском и все такое, но если бы у меня волосы отросли до колен…

— Не будем преувеличивать, буквально пара-тройка кудряшек на уровне бедра, — сказала Джуди с притворным сочувствием, и они снова покатились со смеху.

— И как Мик ее терпел? — удивилась Салли. — Он же вечно рассказывает анекдоты про волосатых женщин. Однажды я на неделю опоздала с депиляцией, так он заявил, что я как экспонат на уроке анатомии.

— Брилась бы тогда по утрам и не забивала себе голову.

— Между прочим, не такая уж я и волосатая. — Салли показала совершенно гладкую руку. — Сейчас красиво, но в старости превращусь в лысую старуху, — вздохнула она. — Ну да ничего, куплю себе классный набор париков.

Они вошли в лифт и замолчали. Тема была исчерпана, но обычно это их не беспокоило. Джуди и Салли привыкли молчать вдвоем, раньше это не тяготило. Однако теперь, когда их отношения дали трещину, им стало неловко. Обе не отрывали глаз от табло, на котором менялись номера этажей. Джуди даже не помнила, исправно ли табло, до сегодняшнего дня она его попросту не замечала.

Дверь со скрежетом открылась, они вышли, и Салли пробормотала, поворачивая к своей квартире:

— Ну, тогда до завтра.

— Ага, до завтра, — ответила Джуди, не желая идти на уступки.

Настроение у нее упало. Она-то надеялась, что этот вечер смягчит Салли, ведь ничто так не объединяет людей, как необходимость сплотиться против общего врага. Джуди была почти уверена, что Салли пригласит ее к себе. Естественно, она и сама могла бы пригласить Салли, но ей казалось, что первый ход должна сделать Салли, ведь это она обиженная сторона. Джуди вовсе не стремилась к мелодраматической сцене, но и сделать первый шаг не решалась, поскольку боялась, что Салли оттолкнет ее, вопросив, как может она доверять человеку, который был столь груб и жесток.

Наутро после ссоры Джуди нашла на коврике у двери белый конверт. Слегка дрожащими руками она торопливо вскрыла его и обнаружила листок бумаги, в который была вложена двадцатифунтовая банкнота. Стало очевидно, что скорого примирения можно не ждать — иначе бы Салли просто зашла. В записке Салли коротко извинялась за то, что погорячилась и оставила Джуди расплачиваться по счету. Несмотря на разочарование, Джуди невольно улыбнулась: как это похоже на Салли. Ох уж это ее приличное воспитание!

Она еще не рассказала Салли о Флориде. К тому же речь шла не просто о Флориде, а о знаменитых пляжах — Ки-Уэст, Ки-Ларго… Они со Скоттом прилетят в Майами, возьмут напрокат автомобиль и поедут вдоль моря, останавливаясь там, где понравится. Впрочем, удовольствие от этих планов было подпорчено тем, что она не могла поделиться ими с Салли, попросить у нее совета, как ей лучше загорать, услышать, что в бикини она вовсе не смотрится как корова-альбинос. С того дня они виделись, только когда заходил Мик или их куда-нибудь приглашали — как сегодня. Ни о каком общении с глазу на глаз не было и речи. Вообще-то это было даже смешно: в присутствии посторонних они, не сговариваясь, изображали, будто все как обычно. Когда Мик заходил к Салли, та просила его стукнуть в дверь Джуди, проверить, дома ли она. А если он звал их к себе, то Салли сбрасывала на мобильник Джуди коротенькое сообщение. Они вели себя, как супруги на грани развода, которые пускают пыль в глаза соседям. И Джуди не знала, есть ли выход из этой ситуации. День проходил за днем, и ей казалось, что былая дружба становится все дальше и дальше. Сегодня вечером, заметив, что Салли едва сдерживает смех, разглядывая рисунки и картины, Джуди решила, что стена наконец рухнула, поскольку она сама тоже давилась хохотом. Но, похоже, она снова ошиблась.

Еще и по другой причине ей не хотелось рассказывать Салли о своей поездке со Скоттом, — господи, ведь еще десять дней! Целых десять дней! Разве могла она, после того что наговорила Салли про ее отношения с Миком, хвастаться приглашением Скотта?! Мол, посмотри, как у меня все классно и как у тебя все хреново. Но ведь сказать, что она уезжает, все равно придется. Нельзя же просто взять и исчезнуть на неделю.

Или все-таки лучше так и поступить?.. Если просто исчезнуть на неделю, может, Салли соскучится и это подтолкнет ее к примирению? Джуди сознавала, что это сродни попытке вызвать у бывшего любовника приступ ревности, чтобы попытаться вернуть его. Кроме того, она так и не разобралась, ошибается Скотт или все-таки нет, считая ее близость с Миком и Салли чрезмерной. Разве близость между друзьями — это нечто ненормальное? Иначе какой смысл жить? Джуди чувствовала, что плутает впотьмах. У нее не было братьев и сестер, с которыми она бы ссорилась и мирилась, которым бы доверяла уже потому, что их близость была как данность, которую нельзя отменить. Ни в детстве, ни в юности у нее не было человека — если, конечно, не считать родителей, — про которого она могла бы сказать: наши узы не разорвать никогда и ни за что. Но именно о такой близости она всегда мечтала, и именно таким человеком стала для нее Салли… И Джуди изводила себя вопросом: а если бы они с Салли поменялись местами, ощущала бы та столь же острое чувство утраты?