Иностранка

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Лука закончил телефонный разговор, чувствуя неясное беспокойство. Грейси намекала, что было бы хорошо, если б он, когда у него будет свободное время, побыл с ней и Милой. Это показалось ему вдруг таким заманчивым — побыть с ней… с ними, что он попросту позвонил в офис и приказал сегодня больше не соединять его. И направился к комнате дочери.

Наверху было тихо. Предвечернее солнце золотило теплым светом окна фасада. Лука любил это время, когда все казалось золотым, и дом словно открывал свои тайные сокровища. Надо было просто уметь видеть это. Сарина всегда смеялась над ним, называла его чересчур романтичным.

Дверь в комнату Милы была приоткрыта. Лука заглянул внутрь и ошеломленно замер.

Мила лежала, по своему обыкновению свернувшись клубочком, а рядом, прижавшись к ней, спала Грейси.

Лука ни разу не видел, чтобы Сарина спала вместе с Милой. Она любила дочь, это да. Играла с ней. Одевала ее в самые элегантные платьица, какие только можно купить за деньги. Но обнять девочку, крепко прижать ее к себе — такого не было никогда. Луке даже порой казалось, не холодновата ли она с дочерью. Но много ли он знал об этом? А вот его неожиданной знакомой хватило одного дня, чтобы понять, что нужно маленькому ребенку.

Лука тихонько вошел в комнату. Мила лежала спиной к нему, а Грейси — лицом, обняв девочку одной рукой. Ее грудь медленно поднималась и опускалась, щеки порозовели.

Лука присел на краешек кровати и, нагнувшись, убрал прядь волос, упавшую ей на лоб. Это движение, продиктованное единственно желанием увидеть лицо девушки, оказало на него неожиданное действие. Внутри него что-то вздрогнуло, он перевел дыхание, но дрожь не проходила.

А Грейси вдруг открыла глаза.

Лука окаменел.

Она моргнула, сонная улыбка осветила ее лицо.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — отозвался он.

Ее глаза снова закрылись.

Лука осторожно выпустил из пальцев ее волосы, встал и пошел к двери. Нет, сегодня он не станет ходить с ними. Но и работать ему вряд ли удастся.

Бродя по дому, Лука повсюду натыкался на следы присутствия Грейси. У парадной двери стояли ее тапочки. На всех столах в гостиной красовались вазы с полевыми цветами. Под стеклянным кофейным столиком лежали игрушки Милы и пара английских книжек — чтобы были под рукой, когда понадобятся.

Эта иностранка, просто оставаясь самой собой, за какой-то день наполнила его дом по-настоящему домашним духом.

Обуреваемый противоречивыми, беспорядочными мыслями, Лука стремительно пересек прихожую и вышел через черный ход. Он ходил по поместью, пока солнечный свет не сменился лунным.

Грейси проснулась оттого, что Мила сползла с кровати и сладко потянулась. Что-то произошло, когда она спала, но что — никак не вспоминалось.

Она села, таращась в темноту. Из ванной донесся шум воды, и через несколько мгновений Мила снова залезла на кровать.

— Но fame[19], — сказала она.

— Неудивительно. По-моему, мы проспали полдня. Пойдем, посмотрим, где все?

Мила кивнула. Грейси взяла ее за руку, и они стали спускаться по темной лестнице.

— А где папа?

Мила потерла глаза.

— Не знаю, маленькая. Пойдем, поищем.

Они заглянули по очереди во все комнаты первого этажа. Нигде ни света, ни живой души. Даже кабинет Луки был пуст, хотя его компьютер тихонько урчал, а на столе горела лампа, словно он отлучился на минуту.

Нижняя губка Милы задрожала.

— Он, наверное, спрятался, — весело сказала Грейси. — Знаешь такую игру — в прятки?

— Тогда давай искать. О'кей?

— О'кей.

Грейси принялась включать повсюду свет и шумно ходить по комнатам. Мила как будто повеселела, но надолго ли? Подойдя к черному ходу, Грейси включила свет, и у нее вырвалось «Ха!», когда она наткнулась на входящего Луку.

— Папа!

Мила вырвала руку из ладони Грейс и бросилась к отцу. Тот подхватил ее и поднял высоко над головой. От этой картины у Грейси захватило дух. Отец и дочь. Разве это слишком много — хотеть такой же любви?

Но вот взгляд Луки остановился на Грейси и словно пригвоздил ее к полу.

Слова «Добрый вечер, Лука» застряли у нее в горле. Так они стояли и смотрели друг на друга.

— Ты плохо прятался, папа, — сказала Мила, не понимая тайного смысла того, что происходило перед ее глазами. — Мы тебя почти сразу нашли.

— Ты так думаешь? — произнес Лука, продолжая смотреть на Грейси.

Она почувствовала, что что-то изменилось. Что — она не могла определить, просто что-то стало… не так.

Лука опустил Милу на пол.

— Может, пойдешь, поможешь Кэт с овощами?

— О'кей.

Лука сделал шаг по направлению к Грейси, потом еще один. Грейси лихорадочно соображала, что бы такое сказать, чтобы он остановился.

— Вы как-то сказали, что Мила очень похожа на свою мать, — заговорила она. — Но я нигде не вижу ее фотографии.

Она не могла найти более удачного хода. Лука остановился.

— Мила копия своей матери, — сказал он медленно.

— А вы долго были знакомы до того, как поженились?

Лука прищурился.

— Мы знали друг друга с самого детства. Но давайте оставим это. Может, пойдем, погуляем? Здесь так душно. — Лука открыл дверь, которая разверзлась перед Грейси темной дырой, такой же непроницаемой, как его глаза.

— Разве здесь душно? Я ничего такого не чувствую.

Она подпрыгнула от неожиданности, когда Мила с шумом вбежала и принялась кружить вокруг отца.

— Кэт сказала, ей помощь не нужна. Она уже все порезала, и обед будет готов через минуту.

Грейси хлопнула в ладоши, звук отлетел от стен просторного помещения.

— Может, вы пообедаете сегодня без меня? Мила соскучилась по вас, побудьте вдвоем. А я пойду к себе. Ладно?

Она пошла к лестнице, провожаемая двумя парами темных глаз, обернулась, послала воздушный поцелуй Миле и, испугавшись, что Лука может принять это на свой счет, побежала наверх. Комната была залита лунным светом. Грейси распахнула дверь на террасу и стала жадно вдыхать свежий воздух, который, как она только что сказала Луке, ей нисколько не нужен.

Грейси положила ладони на прохладную бетонную балюстраду. Перемена заключалась не в том, что она влюбилась в Луку. Между ними появилось что-то еще. Как-то незаметно для Грейси их взаимный интерес друг к другу перерос в нечто большее. Грейси надеялась, что это пройдет само собой, но нет, все только усиливалось.

Нет, у нее-то есть оправдание, какая женщина, поглядев на Луку, не почувствует слабость в коленях? Но что сказать о нем?

Он год назад потерял жену. Если у него ничего нет с кем-нибудь из служанок или, что маловероятно, со свояченицей, то, значит, он вот уже год как живет аскетом.

В этом-то все и дело. Появилась иностранка, которая скоро исчезнет из его дома, из его страны и из его жизни, вот у него и возникли определенные мысли.

Странно, но Грейси именно эта мысль казалась более приемлемой, чем другая, которая тоже мелькала у нее в голове. Что, если то, что она испытывает, настоящая большая любовь? Такая же, какая постигла когда-то ее мать?

Грейси закрыла лицо руками и тяжело вздохнула. Неужели женщины из рода Лейнов никогда ничему не научатся?

В ту ночь Грейси спала неспокойно, ей то и дело чудился стук в дверь, которого не было.

В отчаянии она уже была готова собрать вещи и выскользнуть через заднюю дверь, но куда она пойдет? Ни денег, ни знакомых в Риме. Да и бросать Милу вот так, не попрощавшись, нехорошо.

О том, что одновременно она покинула бы и Луку, Грейси старалась не думать. Сопротивляться себе самой и обещаниям, скрывающимся в глубине его ласковых глаз, — вот что нужно, решила она. А для этого надо постоянно помнить о том, что случилось с ее матерью.

Рано утром, поднявшись с постели и приняв душ, Грейси нашла Милу в ее комнате.

— Доброе утро, Грейси, — сказала девочка, поднимая голову от игрушек.

— Доброе утро, лапочка. Ты вчера хорошо поела? — спросила Грейси.

— Да. Были только мы с папой. А сегодня он уехал, так что мы будем одни.

Так Лука уехал? И куда, интересно? И почему? Она что-то сделала не так? Или это имеет отношение к той искре, что пробежала между ними вчера вечером?

— У него дела в городе, — продолжала Мила. — Я ему сказала, что все будет хорошо, потому что со мной остаешься ты и Гран-нонна.

Ну-да, у него дела. Говорила же Гран-нонна, что теперь, когда появилась Грейси, Лука снова может стать прежним львом.

Ну что ж, молодец, подумала Грейс. Она почему-то чувствовала себя обиженной, хотя Лука оставил ее заниматься именно тем, ради чего и пригласил. Она все время только и думает, что о себе, а ей надлежит заниматься с Милой. Только в этом случае она будет вправе требовать от Луки, чтобы он выполнил свою часть соглашения.

— Давай мы сегодня поговорим об Австралии. Ручаюсь, ты не знаешь, кто такой келпи[20]!

Мила перестала играть с Пино и уставилась на Грейси.

Лука отправился в Рим один. Ему надо было подумать. Миле он сказал, что едет по делам, он ими и займется. В офисе все, наверняка, попадают в обморок, увидев его после почти годичного отсутствия.

Из машины он два раза позвонил Кэт — справиться, как там Мила. В первый раз она играла с Пино в своей комнате, во второй Кэт сообщила, что Грейси разучивает с Милой песенку про «паб, в котором пива нет». Лука расхохотался в трубку, чем привел Кэт в замешательство.

Он мог попросить к телефону Грейси, но не знал, что ей сказать. Вчера вечером они расстались как-то странно, и он не понимал, в чем дело.

От женщин вообще не знаешь, чего ожидать. Мила каждую минуту поражала его своей отвагой и сообразительностью. Бабушка так часто несла околесицу, что у него возникала мысль, уж не маразм ли это. Джемма упорно продолжала приезжать, хотя родители ей строго-настрого запретили.

И теперь вот Грейси. Он никак не мог понять, откровенна она с ним или притворяется. С того дня, как она ворвалась в его жизнь, он стал иначе смотреть на свои отношения с Сариной. Ему казалось, он ее знает, но знал ли?

Он, конечно, покажется на работе, но приехал в Рим совсем не за этим. Машина фыркнула, когда он резко затормозил на одной из улиц бедного римского предместья. Лука закрыл дверцу, дважды проверил сигнализацию и нашарил глазами дом, который был ему нужен. Побелка на его стенах давно осыпалась, обнажив вековую каменную кладку, парадная дверь, перекосившись, висела на одной петле.

Ему пришлось потрудиться, прежде чем он узнал этот адрес. В процессе поисков, он восстановил кое-какие давние связи, ошеломив старых клиентов и коллег неожиданным звонком после стольких месяцев. И, наконец, один из них сообщил ему то, что он искал.

Лука осмотрелся. Так вот, значит, каково жилище Антонио Грациано! Если это так, то хорошо, что он явился сюда один.

Лука вошел в подъезд. Старинный лифт не внушал доверия, поэтому он поднялся на последний этаж пешком. Там он остановился, чтобы все обдумать. Как только отец Грейси найдется, она уйдет. Джемма была права, это рано или поздно должно произойти. Лучше рано, до того как Мила слишком сильно привяжется к Грейс. До того как он сам…

Лука тряхнул головой и постучал в дверь.

В десять вечера дом Луки Сиракуза наполнился звуками, свидетельствовавшими о том, что хозяин вернулся.

Мила, которую с трудом удалось уложить, уже заснула.

Грейси замерла, прислушиваясь к звукам шагов на лестнице. Скрипнула дверь Милиной комнаты, потом послышалась тихая речь — отец и дочь желали друг другу спокойной ночи.

Дверь скрипнула еще раз, шаги затихли вдали.

Грейси снова склонилась над книгой, но никак не могла сосредоточиться.

Прошел целый день с той минуты, когда она улетела от Луки, словно испуганный тинейджер. Надо как-то загладить неловкость и восстановить деловые отношения. Грейси знала, где его можно найти.

Надев чистые спортивные штаны и футболку с длинными рукавами, она вышла на террасу. Он был там — стоял, облокотившись на балюстраду и глядя вниз.

В темно-серых брюках и бледно-голубой рубашке с засученными рукавами, он выглядел потрясающе. Грейси подошла к нему и еле удержалась, чтобы не поправить завернувшийся воротник его рубашки.

— Здравствуйте, Лука.

— Добрый вечер.

Грейси облокотилась на балюстраду в нескольких шагах от него.

— Как дела? ― Лука не ответил. ― Ну как, лев снова на троне?

Лука повернулся к ней.

— Лев? — спросил он удивленно.

— Ну… Гран-нонна сказала, что вы были когда-то львом финансового мира.

Лука поморщился.

— А потом стал домашним котом?

— Ну, она выразилась не так…

— Но имела в виду это. И была права. Я слишком долго уклонялся от своих обязанностей.

— А сегодня, значит, львиная сила вернулась, да?

Грейси протянула к нему руку со скрюченными пальцами, рыча, точно львенок.

Лука со смехом выпрямился и закинул руки за голову.

— Думаю, лев очнулся от спячки. — Он посмотрел на Грейси. — И за это я должен поблагодарить вас.

Рука Грейси из львиной лапы превратилась в покачивающуюся перед Лукой ладонь.

— Вы что! Я ничего такого не сделала!

— Еще как сделали! Если и произошла какая-то перемена в моей жизни за последний год, так это и есть вы. Если бы не вы, я бы не смог поехать в город по делам. За это я вам очень благодарен.

Грейси наклонилась и стала смотреть вниз.

— Значит, ваша поездка в Рим была успешной?

Лука повернулся и тоже устремил взгляд вниз.

И правда, была ли поездка успешной? Если смотреть с точки зрения его собственной работы, то да. Он отправился в Рим, чтобы найти местожительство отца Грейси. Здесь он тоже преуспел, но обстоятельства таковы, что он пока не готов говорить ей об этом.

В Рим он поехал еще и по другой причине — хотел проверить, сможет ли он долго обходиться без Милы. Он скучал по ней, но знал, что должен дать ей побольше самостоятельности. Все оказалось легче, чем он ожидал, но случилось нечто, чего он не ожидал совсем. С той самой минуты, как он покинул квартиру отца Грейси, он только и думал, что о ней.

Он встречался со своими служащими, представляя себе, как бы она шутливо выговаривала его коллегам, которые подраспустились, пока его не было. Ему хотелось видеть ее губы, открытое лицо, по которому он бы сразу прочел, что ведет себя занудно. Ему не хватало ее теплого тела рядом в кресле. Особенно его.

— Я не совсем уверен, — сказал Лука, отвечая на вопрос Грейси. Он чувствовал, как ее бездонные синие глаза ищут на его лице ответ, которого она ждала. Он выпрямился, сунул руки в карманы брюк, и вяло улыбнулся: — Был тяжелый день. Пойду-ка я к себе.

— Да, конечно.

— Покойной ночи, Грейси.

— Покойной ночи, Лука.

Его имя было произнесено со вздохом, и он, поддавшись себе самому, шагнул к ней, наклонился и поцеловал ее в щеку. Ее кожа была мягкой и теплой, как он и думал.