Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы

Глава 1

1

Чудесное выдалось утро, может, потому, что сегодня у нее был выходной, а может, просто все утра в Такасе были чудесными, поэтому она тут и жила. Было самое начало лета, но курортники уже начали стекаться на побережье, наполняя городок шумом, грязью и своими деньгами, за это, собственно, их тут и терпели. И это только начало, со вздохом подумала она, любуясь сияющей под утренним солнцем морской гладью, скоро школьники сдадут экзамены, получат свои бумажки, и толпа хлынет на наши берега. Но в этом были и плюсы, особенно, для таких как она, владельцев отелей, санаториев и просто комнатушек у моря. Уже сейчас ее отель был наполовину заполнен, а все номера забронированы до ноября, так что не стоило жаловаться на курортников, они помогали ей гораздо больше, чем могли думать – они отмывали ее деньги. Да, она очень и очень давно не нуждалась в деньгах, но если раньше она моталась по миру, не задерживаясь нигде дольше, чем на месяц, то оседлый образ жизни обязывал, так что теперь она должна была делать то же, что и все члены общества – врать.

Не зря святые становились отшельниками, подумала она, а может, наоборот, отшельники становились святыми – потому что только наедине с самим собой можно не грешить. Просто нет надобности, а даже минимальное общество заставляет врать, притворяться, завидовать, злиться и… да-да, убивать. Именно на этом она и сделала свое состояние, на обществе, не представляющем свою жизнь без крови и ненависти. Но это была не она, не Кристина Агеева, приветливая соседка, заботливая мать и удачливая хозяйка отеля у самого моря. Уже 5 лет она улыбалась соседям, возила сына в школу, управляла отелем, и никто не знал, что эта милая и энергичная женщина иногда снимает ненавистную маску, и тогда в мир выходит она – Фатима, всё еще лучшая и всё еще неуловимая. Эти моменты были для нее настоящей отдушиной, глотком свежего воздуха перед длительным периодом задержки дыхания. Она бралась за самые интересные дела, но никогда не отсутствовала больше трех недель, моталась туда-сюда, якобы по делам отеля, а потом читала про себя в газетах. И как же она веселилась!

Она была Фатимой, ею и осталась, изменилось, по сути, не так уж много – разве до этого она всегда была собой, странствуя по миру? Нет, тоже носила маски, просто разные, а теперь маска была одна, но и в этом был свой плюс – к ней можно было привыкнуть. Но не свыкнуться. И потом, у нее всегда были моменты, когда она была только собой – моменты с сыном. И эти моменты были лучшими.

– Ровно 5 лет прошло, – прошептала Фатима, потрясенная и всё еще не верящая, – 5 лет!

Да, тогда в самом начале лета, после дела Роби она вернулась на побережье за сыном, пообещала начать новую жизнь и, как всегда, сдержала слово. Они оба решили, что не хотят покидать берег Черного моря, поэтому поиски дома они начали с Адлера, а закончили здесь, в Такасе (вымышл.), между Сочи и Абхазией. Им сразу понравился высокий скалистый берег, небольшой, но стремительно развивающийся городок, но окончательно они поняли, что останутся, когда увидели дом. Стоящий на холме, среди деревьев и немногочисленных соседей, он как будто был воплощением словосочетания «семейное гнездышко», два этажа, большой двор, но главное – вид из окон. Цена поспособствовала тому, что этот дом всё еще пустовал, но для нее цена не была проблемой. Этот дом ждал их, и дождался.

Лавина новизны обрушилась на них обоих, город принял их дружелюбно, но сдержанно, о лучшем она и мечтать не могла, все улыбались и судачили за спиной, но никто не набивался в друзья и не навязывал свое общество, может, потому – и это тоже послужило причиной, по которой они выбрали именно этот город – что здесь жизнь кипела не только в летний период. Санатории принимали людей круглый год, а еще в городе было три ВУЗа и промышленность, в основном пищевая, но люди работали здесь 12 месяцев в году, а не сидели по норам с ноября по май и не чесали языки от безделья.

Итак, они с Яном осели, пустили корни, он завел друзей, она – знакомых, здесь они впервые отметили его день рождения по-домашнему, здесь Ян Лебедев пошел в первый класс, а она стала хозяйкой отеля «Южный Бриз», и дела ее шли в гору, у нее были идеи и были деньги для их воплощения… Но самое главное, у нее была Фатима, и хотя она дала себе обещание «не пачкать там, где живешь», за пределами города с ее врагами иногда случались странные истории. И в этом тоже была новизна – впервые она работала на себя и для себя, впервые заказчиком и исполнителем была она сама. Но за эти 5 лет работала она всё же чаще на других, убивать для себя ей никогда не нравилось, слишком много воспоминаний, слишком много грусти, слишком много риска.

С момента последнего дела прошло почти полгода, шумиха еще не улеглась, но она уже скучала, уже рвалась в бой, размеренная тихая жизнь сдавливала ее, как стальной обруч, мешала дышать, поэтому уже две недели она снова принимала письма, отбирая для себя новое приключение, новую вершину. И сегодня она опять собиралась посвятить это чудесное утро поискам, прочтению сотен писем – просто поразительно, как много людей хотят смерти другим людям – и может, сегодня ей повезет найти жемчужину в куче дерьма. Большинство писем были ловушками, тут ничего не менялось, спецслужбы не могли смириться с поражением, но у нее был опыт и лучший спец по компьютерным делам – у нее был Пророк, так что такие письма на пару они щелкали, как орешки. Иногда, правда, маскировка была почти безупречной… почти, потому что никто не знал ее в лицо, а она всегда сначала присматривалась и следила, а уж потом выходила с согласием на клиента. С годами ее талант отшлифовался, опыт обогатился, и она по-прежнему была в отличной форме, так что поймать ее они не могли, это было слишком трудно. И я снова собираюсь поохотиться, подумала она, поднимаясь в свой кабинет на втором этаже с чашкой чая.

Полгода дома, полгода тихой ничем не примечательной жизни на одном месте. Если бы не Ян, она бы завыла, так что теперь она твердо решила найти себе дело. Ей просто необходимо было немного «подышать». Дом был полностью в ее распоряжении, домработница по выходным не приходила, а Ян ушел с друзьями на пляж рано утром, этот мальчик вставал с первыми лучами солнца, а вот она всегда предпочитала ночную жизнь. Ну, теперь, когда он немного подрос и стал самостоятельным, ей стало гораздо легче. Главное, чему она всегда учила его – уважение. К себе, к близким, даже к врагам. Она уважала его образ жизни, он уважал ее. И вот он, наглядный пример – записка, прикрепленная к холодильнику магнитом-дельфином. Он не стал ее будить, требовать завтрак, просто предупредил, что будет на пляже «Мальта» с друзьями – всех назвал поименно – и дедушкой одного из них, придет к обеду. И всё. Хотя нет, еще подпись «обнимаю тысячу раз» и смешная рожица, смайлик, он всегда рисовал такие в конце послания и всегда так подписывал. Хотя, как это – обнимать тысячу раз, ни он, ни она никогда не обсуждали.

Конечно, она позвонила. Фатима сама себе удивлялась, когда осознавала, что относится к категории «сумасшедших мамаш», она следила за всем, за каждым взглядом, за каждым шагом, за каждым неправильно уложенным волоском в его прическе, но при этом она никогда не ущемляла его свободу, за этим она тоже строго следила. Она замечала всё, но никогда не тыкала его носом в свои открытия. Меньше всего ей хотелось вырастить невнятного мямлю, не способного отвечать за свои слова и не способного и шагу ступить без того, чтобы не держаться за мамкину юбку. Нет, она приучала его к самостоятельности, к тому, что если вдруг он останется один, он выживет и сможет позаботиться о себе. Такая уж у нее была жизнь, она избрала этот путь задолго до его появления. Или это путь избрал ее, не имело значения, главное, что она на себе испытала: каково это остаться наедине с миром, когда ты к этому абсолютно не готов, и не хотела такой судьбы для сына. Она понимала, что к потере любимого человека нельзя подготовиться, нельзя просто перешагнуть через потерю и начать воплощать план, но когда шок проходит, человек начинает жить заново, жить дальше, и вот тогда план жизни становится необходим. И она позаботилась о том, чтобы у ее сына этот план был.

А она снова решила испытывать судьбу и удачу. Она не могла жить без этого, она родилась хищником, а хищник никогда не станет есть траву и блеять вместе со стадом. Что-то держало ее, контракт с Судьбой, заключенный где-то в другом мире, и пока срок этого контракта не истек, она слышала зов и обязана была повиноваться.

Ничего не бывает зря, каждая мелочь, каждый вздох и порыв ветра – всё в этом мире имеет причину, всё связано, всё для чего-то. Этому ее научила жизнь. Судьба или Бог правят бал, и все мы танцуем под эту музыку, все мы кружимся в танце, соприкасаясь и снова расходясь по велению небесного ритма, и кто мы такие, чтобы двигаться не по предназначенным нам траекториям в огромном бальном зале мироздания. Можно злиться и протестовать, но ты упадешь, а музыка будет продолжаться, думала Фатима, поднимаясь в свой кабинет, можно принимать это как должное и просто передвигать ноги в такт, а можно вообще не думать об этом и просто наслаждаться танцем и временем, отпущенным тебе на этом балу. Она прошла через все стадии и остановилась на последней, набив немало шишек и синяков, но жизнь научила ее еще кое-чему: если, прожив жизнь, ты найдешь в себе хоть крупицу мудрости – ты проживешь ее не зря, а то, что достается большой ценой – имеет большую цену. И она двигалась по своей траектории, она просто была собой, была тем, кем рождена была быть – Фатимой, убивающей по велению судьбы и сердца.

Ее кабинет был просторной комнатой с большим окном, выходящим на море, натертый паркет сиял в лучах солнца, у окна стоял стол, и хотя, работая, она сидела спиной к двери, и это ее нервировало, но она просто не смела отворачиваться от такой красоты. И потом, она всегда запирала дверь, когда входила в эту комнату, и никто не тревожил ее, пока она была здесь – она была в другом измерении, она отсекала мир от себя и себя от мира. И это правило было железным.

Еще один маленький уголок, где я могу побыть собой, подумала она, по привычке запирая за собой дверь, никаких масок, никаких имен – это мир Фатимы, таинственный и неприкосновенный.

Первым делом она открыла окно, свежий ветер, уже привычно пахнущий морем, тут же ворвался в комнату, раздул занавески, отбросил волосы, безупречно прямые и темно-рыжие. Ей шел этот цвет, глубокий, почти каштановый, и она выпрямляла их, Кристина Агеева должна была быть полной противоположностью Фатимы.

Несколько минут она постояла у окна, наслаждаясь видом, спешить было некуда, весь день принадлежал ей, и она чувствовала, что день будет удачным. На сверкающей бирюзовой поверхности моря она увидела несколько кораблей, вернее, маленьких прогулочных катеров и один парусник, за ним она и стала наблюдать, отпивая чай маленькими глоточками. Полная картина покоя и безмятежности, подумала Фатима, никаких посторонних шумов, только песня ветра и сверкающее море. Отсюда слышать прибой она не могла, дом стоял на холме далеко от воды, но это было нестрашно, зато у нее был этот фантастический вид и минимум соседей. Она любила море, здесь, в Такасе, оно было прекрасным всегда – и летом под солнцем, когда оно приобретало этот бирюзовый оттенок, свойственный более южным и теплым морям, и в пасмурные дни, когда небо, отражаясь в воде, наделяло ее своими темными красками. Картина была жуткая, но прекрасная – черное громадное зеркало, застывшее в ожидании бури. Это был маленький уголок мира, который она умудрилась полюбить по-настоящему, полюбить настолько, что уже считала его своим домом.

А ведь прошло всего 5 лет, подумала она, подставляя лицо ветру и щурясь от солнечных бликов на воде, 5 лет – и я уже привыкла. Она вспомнила первый Новый Год в этом доме, они с Яном нарядили громадную ель в почти пустой гостиной, а потом носились по пустым комнатам, распевая песни и веселясь, как сумасшедшие. В тот год шел снег, что было крайне удивительно для этого города, соседи говорили им, что это хороший знак, это к удаче. Они с Яном и соседским мальчиком, всего на год старше – а теперь эти двое стали не разлей вода – скакали во дворе и ловили ртом снежинки. Потом она оставила детей и пошла к обрыву – там кончался ее двор – и долго смотрела, как густой снег падает в темное море, оно казалось ледяным, как и ее сердце. Но это лишь видимость, думала она тогда, не в силах оторвать взгляд от этой завораживающей картины, под этой темной толщей скрыты теплые течения, никто их не видит, но они есть, и они согревают эту громадину, не дают ей промерзнуть. Дети бесновались под первым и, скорее всего, последним в этом году снегопадом, а она долго стояла, смотрела на снежинки, падающие в море, и думала о Нем. Она не знала, как его зовут, откуда он и кто он, но он стал тем самым теплым течением в ее сердце, невидимый никому, но согревающий.

5 лет. Свой день рождения она тоже впервые отметила не в разъездах, и не в депрессии. Может, потому, что Ян был с ней, он нарисовал ей открытку, очень трогательную и нежную, украсив ее приклеенными осколками ракушек и стеклышками, отполированными морем. С гордостью он рассказал ей, как после занятий по подготовке к школе он с Тимуром – так звали соседского мальчика – каждый день ходил на пляж и искал ракушки и стеклышки.

– Конечно, мы ходили не одни, – с серьезным видом добавил он, не успела она даже открыть рот, чтобы возмутиться или просто спросить, – его папа гуляет там с их собакой каждый день.

Он расторгал ее до слез, и это было так прекрасно. И осень была не такой угнетающей здесь, может, потому, что всё сглаживалось: деревья тоже желтели и облетали, но пальмы – нет, они удерживали лето вокруг себя, не давали осени и унынию проникнуть в город и завладеть им. А главное, в Такасе не было зимы. Не было морозов, не было ненавистного снега, за все 5 лет Фатима видела его лишь в первый Новый год. И это было просто чудесно. Да, в зимние месяцы было сыро и довольно промозгло, но она готова была мириться с дождем и пронизывающим ветром с моря, лишь бы не снег и мороз. Ну а весна, она везде была прекрасна, а дома – особенно.

Постепенно они обросли вещами и людьми, ее знакомые, партнеры, друзья Яна, домработница и няня, все они стали привычной декорацией их жизни, и это было неплохо, странно для нее, но не плохо. Они отремонтировали и обставили дом, привели двор в порядок, Фатима не жалела денег на безопасность, она-то знала все слабые места. Этот дом на холме стал их маленьким миром, где они могли отдохнуть и забыть обо всем, кроме друг друга. Иногда по вечерам они даже ходили в гости к соседям или приглашали их к себе, жарили мясо во дворе и пили вино или чай под звездами. Фатима была вынуждена признать, что то, чего она так панически боялась и избегала, оказалось на самом деле очень приятным и даже… счастливым? В душе она полагала, что да, но произнести это, признаться хотя бы себе самой – еще не могла. В один из таких летних вечеров, когда они с Яном только вдвоем сидели у горящего костра на заднем дворе и молча смотрели в огонь, исчерпав, казалось, уже все темы, он вдруг сказал:

– Знаешь, мам, я так рад, что теперь у нас есть дом и всё это, – он развел руки, показывая больше, чем двор и город за его пределами, – наверное, я счастлив.

Ему было 9 лет, и он смутился, говоря о счастье, но она не засмеялась.

– Я думаю, я тоже. – Ответила она, и каждое слово было взвешенно, было правдой.

И она была счастлива, потому что могла оставаться собой. Она как всегда что-то недоговорила, она была счастлива не только потому, что у них был дом и новая размеренная жизнь, она была счастлива, потому что ее старая жизнь никуда не делась, она по-прежнему была Фатимой. И она по-прежнему обманывала, и хуже всего было то, что она обманывала сына. А может, как раз это было к лучшему.

– И я всё ещё вру, – прошептала она, провожая взглядом парусник, – и сейчас снова займусь поисками тем для нового вранья. Такая уж у нас мама.

Она наконец оторвалась от прекрасного вида, парусник, на который она смотрела, ушел из поля зрения, но главное – время шло. Ян не будет весь день гулять, конечно, он не станет беспокоить её, если она захочет уединиться здесь, но она и сама не хотела проводить день без сына, свой выходной день. Она итак слишком много работала – как-никак, работала за двоих – поэтому не хотела тратить свободные часы ни на одну из своих двух жизней, ведь у неё была ещё и третья жизнь – жизнь матери.

Она отошла от окна и села за стол, глубоко вдыхая свежий воздух, ей нравилось, как ветер гладил ее по лицу, когда она работала, это освежало мысли и хоть как-то скрашивало скучное заполнение счетов или просмотр рекламных буклетов. Но когда за этим столом работала Фатима – никакого ветра она уже не замечала, разве что сознательно отвлекалась и делала паузы, и тогда красота за окном помогала думать, она могла долго сидеть, глядя далёким взглядом на синюю громаду моря, а мысли её летали очень далеко от этого места. Но сейчас она была здесь, и душой, и телом, и она знала, что её ждет кое-что интересное.

Она получала много писем, очень много, слишком много, большинство не заслуживало внимания, но некоторые были не просто ловушками – стоило открыть такое электронное письмо – и всё, ее местоположение высветится, как фонарик в ночи. Поэтому теперь все письма сначала проверяла специальная программа, автором которой был ее старый знакомый и, можно сказать, почти уже настоящий друг – Пророк. Вчера она поставила на проверку 20 писем, и с нетерпением ждала результатов. Потирая руки, она включила ноутбук и открыла почту. Из 20 писем осталось 7, и это только неопасных. А много ли стоящего в этих письмах, задумалась Фатима. Ну, пока не попробуешь – не узнаешь, это был жизненный девиз Яна, и он, надо сказать, волновал ее, но пока несильно.

Итак, начнем, подумала Фатима и открыла первое письмо. Ничего интересного, и она всё ещё ощущала ветерок, гуляющий по комнате – верный признак того, что она не погружена в то, чем занимается. Так она прочла первые три письма, отпивая чай маленькими глотками и с удовольствием подставляя лицо ветру. Все изменилось, когда подошла очередь письма под номером 4. Номер Судьбы и Смерти, подумала Фатима, вспоминая, как она ползла по вентиляции в международном посольстве, тогда цифра 4 спасла ей жизнь, а что она принесет сегодня, судьбу или смерть?

Но эти мысли недолго вертелись в голове, как только она начала читать, все мысли выветрились, даже ветерок пропал, она забыла где она и кто ее вторая личность, она полностью погрузилась в работу.

Это было самое необычное письмо из всех, которые она когда-либо получала, может потому, что ещё никогда её не просили отомстить за ребенка так холодно и расчетливо. Люди всегда хотели убрать конкурентов или отомстить бывшим друзьям или возлюбленным за совершенно идиотские вещи, а чаще всего просто за то, что кто-то стал счастливее и продолжает жить. Но у таких мстителей не было денег, чтобы нанять ее, как не было и веских причин, а ей нужны были причины, с некоторых пор это стало важным, может, с тех пор, как ее сыну понадобилось знать причины всего на свете.

Она привыкла работать с людьми, лишенными эмоций, это всегда было проще и правильнее, эмоции разрушительны, они полезны разве что в искусстве, но в деловом мире они – самое губительное зло. И это письмо выделялось тем, что эмоции, бушующие в нем, были холодными, как шторм в Ледовитом океане. И еще ее задели за живое – в письме речь шла о ребенке, ребенке, которому сейчас исполнилось бы 11 лет, то есть, почти ровеснике Яна.

Всё было просчитано и спланировано, ее это восхитило и даже немного насторожило, человек, столько лет живущий наедине со своей местью – тут есть от чего насторожиться. Но, в конце концов, она и сама прекрасно знала, что это за жизнь, и это тоже послужило причиной, по которой она дочитала письмо и просмотрела прилагающийся к нему видеофайл. И когда она закончила, губы ее были сжаты в тонкую полоску, а ногти так глубоко впились в ладони, что кое-где даже проступила кровь. И конечно, у нее не осталось сомнений, что тихий период закончился, и на охоту снова выходит Фатима. Это дело послала ей сама Судьба. Как, впрочем, и все предыдущие.

Отставив чашку в сторону, она погрузилась в письмо, становясь Фатимой всё больше и больше.

Здравствуйте!

Вы не знаете меня, а я – вас. Но я хочу предложить вам дело, которое покажется невозможным, фантастическим. Но это не так.

Когда не знаешь, с чего начать, лучше начать с начала, так я и сделаю.

Мое имя – Виктор Соболев, может, вы даже слышали обо мне, хотя, скорее, вы слышали о моей жене, уже бывшей, но всё еще царствующей нефтяной королеве Аде Терер. И если вы покопаетесь в газетах, наверняка найдете там мою историю, но я предпочитаю рассказать ее сам, так, как я прожил ее. Так, как всё было на самом деле.

Черт возьми, подумала Фатима, не веря своим глазам, похоже, этот ненормальный – она, конечно, решила проверить всё, о чём он говорил – собирался предложить ей убить саму Паучиху! Да, это явно было интересно, еще и потому, что он, судя по всему, знал что-то, что этому поспособствует.

Конечно, она слышала об Аде Терер, она схоронила 4 мужей – вот и опять магия чисел – и разбогатела за их счет. Все они умерли совершенно по-разному и совершенно «чисто», но люди говорили, что с такими деньгами и при новой жене умирают не по воле Божьей. И Фатима придерживалась той же точки зрения, эта Ада Терер была талантливой убийцей, как и сама Фатима, поэтому она с интересом наблюдала за ней через СМИ, но не более. Их пути никогда бы не пересеклись, и никто еще не предлагал ей убить Паучиху – так прозвали ее люди с легкой руки журналистов. А это дело было явно ее уровня и чертовски интересным.

Я был 5-м и последним официальным мужем Паучихи, поэтому я знаю, о чем говорю, когда предлагаю вам убить ее. Каждое мое слово проверено годами, я ведь не вчера захотел ее смерти. Нет, я поставил эту цель задолго до сегодняшнего письма. Я знаю, что глупо о чем-то просить, поэтому я просто скажу: дочитайте это до конца, прежде чем принимать решение.

Я – единственный выживший муж этой суки, но я заплатил, как все, и то, что я сейчас живу – скорее проклятие, нежели благо.

Когда мы познакомились, у меня была небольшая, но быстро развивающаяся транспортная компания, неудачный брак за плечами и единственное сокровище – 3-летняя дочь Маргарита. Магита – как она называла себя. Сегодня ей исполнилось бы 11 лет, и сегодня я готов.

Когда мы поженились, девочка часто бывала у нас, Ада просто души в ней не чаяла, порой мне даже казалось, что она смотрит за Магитой лучше, чем родная мать. Мы жили в ее особняке недалеко от Владивостока, там было всё, что любят дети: огромный двор с садом, фонтан, бассейн. В этом бассейне и погибла моя дочь, Ада убила ее. И за это она должна умереть.

Я думаю, вы не спросите, почему она не сидит, вы ведь знаете нашу систему лучше, чем кто-либо, а посмотрев файл, который я приложил к письму, поймете, почему я всё это делаю.

Я прожил год с Паучихой, и за этот год она так вошла в доверие, что Маргарита часто оставалась с ней без меня. Я забирал девочку на выходные, но компания моя как раз начала набирать обороты – скажу честно, не без помощи Ады – и меня часто дергали. Я уезжал всегда со спокойным сердцем и теперь готов вырвать его из груди, а Магита оставалась с ней. Такой любящей. Такой заботливой.

И вот в один такой день телефонный звонок прервал мое совещание, перечеркнул всю мою жизнь, с того дня я проклят, и мне не будет покоя, пока я не отомщу за нее. Звонила Ада, она плакала, сквозь рыдания я разобрал, что Маргарита мертва. Уже дома я узнал, что девочка упала в бассейн и утонула. Аду отвлек телефонный звонок, а моя дочь просто улизнула и каким-то образом оказалась в бассейне. Ей было всего 4 года.

Ничего криминального, кроме невнимательности. Обычный несчастный случай. Я бы тоже так подумал, если бы не нашел телефон.

Мир рухнул. Сознание мое помутилось. Не помню, плакал я или просто тупо сидел возле бассейна и смотрел в никуда, а в голове была лишь одна картинка – маленькое тельце в голубом платьице, плавающее в этой тошнотворно-синей воде.

Я плохо помню тот кошмарный период, моя первая жена покончила с собой, а я этого не заметил, просто кивнул, принял это как факт. Я не помню реакцию Ады, не помню ничего, кроме этой проклятой картинки в мозгу, хотя этого я никогда не видел. И еще помню, как глухо стучала земля, падая на маленький гроб, и как рыдала какая-то женщина. Возможно, это была моя бывшая теща, которая тоже вскоре отправилась за своей дочерью и внучкой.

Из тумана меня вывел всего один солнечный блик, отразившийся от металлического корпуса телефона. Одного из моих сотовых, который я оставил Маргарите в тот день. Но об этом я вспомнил потом, сначала я просто пошел на этот блик, и в зарослях недалеко от бассейна лежал он, мой старый мобильник-раскладушка, солнце отразилось от внешнего дисплея. Странно, что его не нашли раньше, полиция, казалось, прочесала тут всё. Как и Ада. Но он ждал меня. Судьба вмешалась, и теперь я пишу это письмо.

Я вспомнил, как оставил ей мобильник. Она играла с ним, носилась по двору и делала вид, что ведет переговоры – подражала мне. Иногда она и правда звонила, и, если мог, я всегда отвечал. Горе с новой силой сжало мое предательское сердце, я поднял телефон, думая о том, что еще так недавно его сжимали пухленькие ручонки моей живой дочери. А теперь она в земле. Больше она не будет носиться с ним по саду, не будет делать вид, что спорит с партнерами. Черт, она уже никогда не вырастет и не будет вести настоящих переговоров. Потому что она мертва.

Сжимая телефон – а он был в раскрытом положении, и тогда я даже не обратил внимания, как он лежит – я сел прямо на землю и рыдал. И лишь по чистой случайности я обнаружил то, что посылаю вам. Видео, случайно снятое моей мертвой малышкой, видео, на котором она сняла свою смерть.

К ментам я обращаться не стал, но с той минуты я уже не знал покоя, я понял, что никогда не смогу жить более-менее нормально, пока она не ответит. Пока не понесет наказание. Знаете, в какой-то фэнтэзийной книге я читал про общество, в котором не было законов и тюрем. Был лишь один закон: то, что ты сделал другому – сделают и тебе. Она убила мою дочь – она должна умереть.

7 лет я работал, я восстановил мой бизнес, почти рухнувший после смерти дочери – именно это меня и спасло, я думаю, у меня было нечего брать, поэтому я остался жив, я стал в ее глазах бедным и раздавленным, а значит, неопасным – и я ушел на дно. Я переехал, это было легко и приятно, слишком много плохого случилось со мной во Владивостоке, и на новом месте я начал новую жизнь. Жизнь ради мести.

Уже тогда я всё продумал, а годы отшлифовали мой план, 7 лет назад я понял, что кроме вас, никто не сможет сделать то, что я прошу. Итак, 7 лет труда позади, и вот я пишу вам, имея деньги и информацию. Кто ищет, тот всегда найдет, и я никогда не остановлюсь. Пока я дышу, я буду желать ей смерти. И сделаю всё, чтобы она всё-таки за ней пришла.

С каменным лицом Фатима откинулась на спинку кресла. Тут было от чего задуматься. Она еще не видела этого Виктора Соболева, не проверяла его историю, но сердце уже приняло решение, сердце уже знало, что каждое слово – правда, и что прав был тот фантаст – то, что сделал ты другому, должно вернуться тебе. В таком случае, я бы давно была мертва, подумала она, и не было ничего несправедливого в этом, всё так. Но жизнь лишь в мелочах копирует людские фантазии, и в этой жизни она была инструментом возврата, она возвращала смерть за отобранные жизни. И если бы она могла, она убила бы эту Паучиху дважды, а еще лучше – по разу за каждый непрожитый Маргаритой Соболевой год.

Убийца ребенка, эти слова красной пеленой заволокли разум. И не просто убийца, а еще и подлая убийца, она втерлась в доверие, стала другом, а потом… Она должна была просмотреть видео, и одна ее часть, та самая, что стала матерью Яну, уже закрыла глаза, не в силах вынести то, что ей предстояло увидеть. Но была и другая часть, которая готова была запачкаться в крови, лишь бы нести смерть тем, кто несет ее людям. Детям. Матерям. Она и сама убила много невинных, и эта раздвоенность, вечный внутренний конфликт – это было ее проклятием.

С бушующим в душе ураганом, она нажала на кнопку и открыла файл. Камеру болтало из стороны в сторону, в кадре мелькали кусты, небо, бетонное покрытие, плитка и краешек голубой воды бассейна. Она слышала детский смех, это смеялась мертвая дочь ее клиента. А он уже стал клиентом, и это больше не обсуждалось. Еще примерно 15 секунд она видела все ту же мешанину из окружающего мира, а потом девочка взвизгнула, и телефон полетел в кусты. Может, ее напугала пчела, предположила Фатима, или какое-то другое насекомое, посланное Судьбой. Мир промелькнул, а потом картинка установилась – из зарослей камера смотрела прямо на бассейн.

Конечно, обзор был не лучший, но Фатима готова была спорить, что это тоже маленькая милость судьбы. Она видела примерно половину бассейна и шезлонг, слышала детский смех, а потом взрослый женский голос. Она не смогла разобрать слова, но девочка опять засмеялась и пробежала мимо камеры влево, в сторону дома, как поняла Фатима. Потом опять смех и топот маленьких ножек… а потом она услышала всплеск. Слишком громкий, чтобы ошибаться, это упала девочка. Или ее столкнули.

А дальше начинался кошмар. Крики, бултыхание, один раз в кадр попали даже брызги над бассейном, маленькая Маргарита не хотела сдаваться. Она хотела жить. В этом не было ничего криминального, может, обладательница голоса действительно ушла и не видела происходящего, может, она вообще не сталкивала девочку, и всё было так, как Ада Терер потом рассказывала следователям. Если бы не это. На шезлонге спиной к камере спокойно села женская фигура в сиреневом платье, видно было лишь от шеи до поясницы. Женщина сидела спиной к бассейну и курила, совершенно не замечая криков и отчаянных попыток маленького ребенка прожить данную Богом жизнь. В кадре появлялись ее руки с длинными под цвет платья ногтями, пепел она стряхивала в хрустальную пепельницу. Эти руки даже не дрожали.

– Ах ты сука, – прошипела Фатима, глаза ее горели, но в груди как будто образовалась огромная сосулька. – Какая же ты мразь…

Она не хотела больше смотреть, хотела нажать на «стоп», но не могла. Из-за маленькой девочки, так отчаянно боровшейся за жизнь и все же проигравшей. Крики и плеск воды доносились еще какое-то время, а потом все стихло. И это была самая жуткая и давящая тишина. Женщина всё так же невозмутимо докурила, раздавила окурок в пепельнице и повернулась, это было видно по телу. Наверное, хотела убедиться, что всё кончено. Убедилась. Она посидела возле бассейна, а потом встала. Еще примерно 30 секунд в кадре была тишина и всё та же спокойная картинка – заросли, краешек бассейна, шезлонг. А потом, к счастью, запись обрывалась.

Ком в груди, тяжелый и тёмный, придавил ее, ей хотелось плакать, но она не могла, хотелось кричать, но ни звука не сорвалось с ее плотно сжатых губ. Самыми ужасным ей показались последние секунды, эта мертвая тишина, как будто ничего и не было. А ведь в бассейне плавала маленькая мертвая девочка в голубом, как говорил ее отец, платьице. Вот она жизнь, подумала Фатима, и она ужасна. Кровь льется под этим бесстрастным небом, люди умирают, их предают, а трава всё такая же зеленая, и каждый год приходит весна, но не для всех, лишь для тех, кто остался.

Она встала и подошла к окну, но даже красота не могла прогнать эту печаль. Этот тёмный тяжелый ком в груди. Мир казался ей уродливым, все его шрамы, изъяны и дефекты вдруг всплыли перед ее глазами, и даже море казалось ей чудовищем, пожирающим людей. Скольких детей поглотила эта синяя бездна? Скольких мужей, жён, братьев и сестер? Она отвернулась, не в силах смотреть на то, что так радовало еще полчаса назад. Она ненавидела мир, ненавидела Виктора Соболева за то, что он вновь ткнул ее носом в это уродство, а еще больше она ненавидела себя, потому что не могла быть такой, как все эти люди: не могла мириться, не могла закрыть глаза и перешагнуть. И это моё проклятие, подумала Фатима, закрывая глаза, моя раздвоенность, мое добро и зло, вечно дерущиеся во мне и разрывающие меня на части.

Единственный способ отвлечься – это начать работать, Фатима это знала, поэтому усилием воли заставила себя отойти от окна и вернуться к ноутбуку. Надо было всё проверить, ее ждало новое дело, а начинать всегда трудно, труднее и приятнее всего – любое начало, такова жизнь. Пальцы бегали по клавишам, а перед глазами всё стояла эта картинка: бассейн, шезлонг и тишина… Ничего, она знала, как прогнать ее, она знала средство, сейчас она погрузится в море новой информации, начнет думать, планировать, действовать. Но самая темная и тайная часть ее души знала, что ей не станет лучше, пока она не возьмет жизнь этой женщины с сиреневыми ногтями, эта часть уже испытывала жажду, которую могла утолить лишь кровь.

Особенно поразил ее конец письма, Соболев готов был поделиться с ней всем, что знал, но у него было всего одно условие: последнее, что должна услышать Ада Терер, – слова: «Это от Виктора Соболева и его маленькой дочки». Кем-кем, а мстителем Фатима еще не была, по крайней мере, за деньги. И ей просто не терпелось примерить эту новую роль.

Информацию она нашла быстро, прошло 7 лет, но дело было нашумевшим, и даже в недавних газетах были небольшие заметки про Виктора Соболева. В основном они касались его бизнеса, он переехал на Урал, но его транспорт по-прежнему возил грузы на побережье, где когда-то рухнула его счастливая жизнь. Один раз Фатима наткнулась даже на заметку о том, что он настоял на перезахоронении дочери. И конечно, она нашла массу фото, и самого Соболева, и его мертвой дочки. И он вызывал симпатию, чего тоже никогда раньше не бывало, клиент всегда был просто клиентом, кошельком с адресом и условиями, но здесь она увидела человека. Человека, пережившего практически то же самое, что и она, только он потерял ребенка, а она – родителя, единственного, кто у нее был во всем этом грязном мире. Да, она понимала его, и она хотела взяться за это дело, хотела так, как не хотела никогда.

Когда это случилось с ней, она тоже хотела мести, но сделала всё сама. Все люди разные, так всегда говорила ее мать, и потому в мире так много профессий – то, что ты не можешь сделать сам, сделает тот, кто может. Виктор Соболев хотел смерти своей бывшей жены, но не мог убивать, а вот Фатима могла.

Она долго смотрела на фотографию усатого мужчины, держащего на руках смеющуюся светловолосую девчушку в платье. Фото было не цветным, но Фатима готова была спорить, что цвет платья – голубой.

2

Она проснулась в абсолютной темноте, как в могиле, страх, нет, ужас, сдавливал сердце, мешал дышать. Она еще не до конца поняла, где находится, не поняла, кончился этот кошмар или нет, поэтому просто замерла, едва дыша и прислушиваясь к тишине вокруг. Прошла минута, а может, час, ничего не происходило, тогда она осмелилась пошевелиться, стала ощупывать рукой пространство вокруг. Рука скользнула по прохладному атласу простыни, не нащупала ничего, кроме подушки, и вокруг по-прежнему совершенно тихо. Это немного, но успокаивало. Рука двинулась дальше, нащупала выключатель лампы на прикроватном столике, и страшная чернота вокруг наконец исчезла. Приятный желтый свет залил огромную комнату, шикарно и со вкусом обставленную, прикроватной лампы было недостаточно, чтобы осветить ее всю, тени по-прежнему прятались по углам, но так было уже гораздо лучше. Так она могла видеть, где находится, и что ее окружает, видеть опасность. Но сейчас ее не было, да, похоже, это всё-таки был кошмар, она одна в своей шикарной спальне, а в этой громадной кровати никого, кроме нее, нет. И это успокаивало, так и должно быть, всё нормально.

Когда-то она делила постель с мужчинами, и не с какими-нибудь, а с самыми завидными женихами, самыми богатыми и влиятельными, но те дни остались далеко позади, как и те мужчины. И она не могла не признать, что так хорошо, как одной, ей никогда и ни с кем не было. Она была «большой и выдающейся личностью», как назвал ее журнал «Форбс», может, поэтому ей всегда было тесно с кем бы то ни было, слишком уж много места занимало ее Я. Но она умела потесниться, ее «большая личность» требовала больших средств и целей, и ради них она могла прижаться, о да, еще как могла. И 5 браков тому самое наглядное подтверждение, все они были на редкость удачными с ее точки зрения, только с последним она немного просчиталась. Но тогда она уже не нуждалась ни в чём, а когда ты на вершине и обеспечила себе надежный тыл, можно совершить пару ошибок просто так, ради прихоти. Это бедным и слабым мир не прощает ошибок, а богатый и сильный человек на этой земле уподобляется Богу, это еще древние египтяне поняли, а она убедилась, что древняя мудрость с веками никуда не исчезает.

Сама она не верила ни в бога, ни в дьявола, она верила в деньги, в оружие и в себя и считала это очень правильным вложение духовного капитала. А она никогда и ничего не делала просто так, если уж она вкладывала, то рассчитывала получить, и всегда получала. Всё она умела использовать себе на благо, каждую мелочь, каждую деталь, именно так она привыкла жить, именно это считала правильным, и жизнь доказала, что она не ошиблась. Никогда и ничего она не тратила зря, ни время, ни деньги, ни силы, ни людей, и вот результат – она в первой десятке самых богатых людей мира, она как богиня на этой земле, сильная и своевольная. И как у всех богатых и сильных, у нее были свои причуды, например, образ жизни.

Вот уже 5 лет она не покидала свой маленький мир и почти никого сюда не впускала, пресса называла это «эксцентричностью», и она соглашалась. Она позволяла людям создавать легенду и верить в нее, ведь богам без этого нельзя. Но была правда, и эту правду не знал никто, кроме нее, ни одна живая душа на всей планете.

Вот так Ада Терер привыкла жить, превращая всё, даже свои слабости, в силу. Этот мир на самом деле гораздо проще, чем кажется: есть пищевые цепи, охотник и добыча, земля притягивает всё, и всё рано или поздно кончается. Она не искала ничему глубоких объяснений, не питала иллюзий, она просто жила в данном мире, где основной закон гласил: выживи любой ценой или умри. Каждый живет в меру своих сил, а у нее их было много, и она выживала, карабкалась по крутым и скользким склонам жизненного Олимпа, чтобы в один прекрасный день вдохнуть свежий воздух на вершине.

Оглядев комнату, она рискнула сесть в постели, всё еще не до конца вынырнув из этого ужасного кошмара, ее цепкий разум всё еще пребывал там, в этом жутком сне, где таилась опасность, страшная и неумолимая, а если ей что-то грозило, во сне или наяву, она не упускала ничего. Нет, я проснулась, думала она, стреляя глазами в тени, ища там то, что так ее напугало, всё хорошо, это был просто грёбаный сон, кошмар. Они ведь всем снятся, подумала она, даже земным богиням. Просто путь к вершине не усыпан розами, скорее он красный от пролитой крови и по той же причине очень скользкий. Но у нее была мертвая хватка, и она водрузила-таки свой флаг на самом пике земного блага. Особой впечатлительностью она никогда не отличалась, она хорошо знала себя и свои пределы и считала это главным козырем – знать свои ресурсы, чтобы правильно ими распорядиться и использовать их по максимуму. Будь она мечтательной и ранимой, никогда бы не выбралась из той дыры, где родилась. Но всё же ей пришлось нелегко, а жизненный багаж никуда не девается, это она тоже хорошо знала, его приходится тащить на себе до самой вершины и делать всё, чтобы он не утащил тебя обратно на дно. Может, причины этого сна лежали в одном из тех самых сундуков, набитых не самыми приятными воспоминаниями. Но она так не думала. Нет, это было бы слишком легко.

Она приложила руку к груди, заметно изменившейся за годы, сердце билось ровно и сильно, она уже успокаивалась, разум уже понял, что здесь и сейчас угрозы нет. А вот о будущем ей надо было хорошенько подумать. Но сначала надо промочить горло, решила она, этот сон просто высушил ее изнутри, горло напоминало наждачную бумагу, а язык – пустыню. Она медленно встала с кровати, причина была не в возрасте, за бурные прожитые годы ее тело изменилось, но она по-прежнему могла двигаться тихо, быстро и легко, как жалящая змея, просто сейчас она задумалась. И про себя отметила, что думать в следующий период времени ей предстоит очень много. Она подошла к столу, где стоял кувшин с водой, решительно пройдя мимо мини-бара, иногда она выпивала на ночь рюмочку чего-то покрепче (возраст и тот самый проклятый багаж иногда мешали ей спать), но она никогда не притрагивалась ни к чему, что затуманивало разум, когда у нее были дела. А какое дело может быть важнее собственной жизни? Она повернулась со стаканом в руке, рядом с ней в высоком зеркале стояла красивая молодая девушка с оранжевой копной волос. Девушка, которую ничуть не потрепали годы и битвы, через которые она прошла. Девушка, над которой не властно было время, в которой билась сила и жажда, и эта девушка не собиралась отступать и не умела проигрывать.

Уже в 16 лет она поняла, что мир открыт, что нет ничего невозможного, если у тебя есть цель и есть сила. Нет, физическая сила была здесь ни при чем, хотя и ею природа не обделила рыжеволосую девочку из маленького сибирского поселка, сила была повсюду и во всём, она умела ее видеть и, что не менее важно, умела использовать. Сила слов. Сила фактов. Сила красоты. Пока ты молода, это твоя основная сила, на нее-то Ада и сделала ставку. Мужчины так и таяли от ее раскосых серых, как туманное утро, глаз и оранжевых волос, непокорной копной окружавших голову. Она была красива, как дьяволица, в ее красоте никогда не было нежности или невинности, в ее красоте даже в самые юные годы было что-то зловещее и порочное, она была похожа на опасную демоницу, и мужчинам это нравилось. Они просто с ума сходили от ее кошачьих глаз и опасной ауры, окружающей ее. И она умела использовать это, умела управлять, и хотя за всю свою жизнь она ни разу не любила и даже не влюблялась, у нее было много любовников. Очень много. И ни одного бесполезного. Иногда она даже получала удовольствие, но гораздо большую радость ей доставлял факт осознания того, что она движется к цели, что она имеет власть. Она была холодной и циничной, и, как ни странно, именно это так привлекало мужчин.

Впрочем, иногда ей приходилось играть, изображать из себя милую и заботливую женщину, и это тоже было в удовольствие, потому что она знала: когда придет время снимать маски, под ее маской будет лицо, а вот другим придется со своим лицом расстаться. Она будет в выигрыше, как всегда.

Люди звали ее Паучихой, и она не обижалась, она и правда была мастером сетей и ловушек, она была опасна и гордилась этим. А кроме того, разве пристало богине обращать внимание на то, что говорят букашки, ползающие под ее троном? Она плела свои сети, и ловила в них только отборную добычу, ее боялись, ее боготворили, она имела деньги, имела вес, а на остальное ей было наплевать. В мире Ады Терер была только она, ее желания, ее статус и ее враги, ее нужды, ее прихоти, ее цели. И больше ничего. Она ведь всегда была «Большой личностью» так что привыкла заполнять собой целый мир. А кто ей еще нужен? Они никогда не нуждалась ни в ком, разве можно ощутить вкус, когда ест другой человек? Разве можно быть счастливой, когда везет не тебе? Всю эту благородную чушь придумали слабаки, чтобы оправдать свои неудачи: «это против моих принципов», «совесть не позволяет мне», «я философски отношусь к жизни», «я не грешу» и так далее, жалкое блеяние жалких овечек. Во всём этом не было ничего, кроме слабости и лени, Бог, в которого они верили, и на которого валили свои неудачи, еще ни разу не спустился и не помог ни одному бедному барашку, блеющему о Нем круглые сутки в своем грязном загоне, как и не покарал молнией с неба ни одного «грешника». Дураки верят в то, чего не могут доказать, или опровергнуть, или с чем не могут совладать, и лишь дуракам надо всегда найти объект для поклонения. И умный это использует, либо сам станет таким объектом, либо подсунет им идею, и будет управлять. Всё просто, если ты не дурак, это для них жизнь сложна и полна трудностей, большую часть которых они создают для себя сами. Жизнь проста и прекрасна, и у каждого на самом деле есть реальный шанс сделать ее такой. Мы живем здесь и сейчас – вот что было для Ады самым важным, лишь в это она верила.

Хотя, было еще кое-что… но это было тайной. Еще один закон жизни, открытый и сформулированный Адой Терер гласил: спрячь свои слабости подальше, если не можешь уничтожить. Она уничтожила все слабости, которые могла, но не эту. Тут она вынуждена была признать, что есть кое-что за пределами материального мира, что-то недосягаемое, неподвластное, что-то, что даже земные боги не могут обуздать. Например, смерть.

В нее приходилось верить, всему наступал конец, это она вынуждена была признать. Она – как и любой сильный человек, по ее мнению – признавала только силу, а уж ничто в мире не обладало такой силой как смерть. Отчасти это и стало основой жизненной позиции Ады: всему придет конец, и тогда уже ничего не будет, так что живи и бери от жизни всё, пока еще можешь, пока та, что сильнее всех, не заметила тебя и не решила пополнить коллекцию. Смерть пугала и завораживала ее, но даже этот страх она умудрилась использовать, даже смерть она приспособила для себя – у нее было 5 мужей, 4-рых она благополучно отправила на тот свет, прикарманив их состояния, так что даже в самом ужасном было немало выгоды, уж она-то это знала. Конец – это просто конец, слово имеет исчерпывающий смысл, так что никто из покойных мужей не стал призраком и не вернулся с того света, чтобы отомстить. Как и не пало на нее никакое проклятие, молния с небес не поразила, разорение не наступило, и вообще, в жизни ничего не изменилось, и в этом она тоже видела правоту своей позиции – нет никакой загробной жизни или высшей справедливости, есть лишь материальный мир, в котором мы живем так, как захотим. А что хорошо или плохо, это каждый сам для себя решает. Зло или добро еще никого не защитили и не уберегли, как не принесли и видимой пользы, в этом океане жизни каждый сам за себя, каждый барахтается как может, и выплывает лишь сильнейший. Всё просто, если у тебя есть ум, чтобы разложить всё по полочкам.

Именно это мне и предстоит, подумала она, поднося стакан с водой ко рту, та же Ада, только гораздо моложе в зеркале повторила ее жест. Да, она часто видела себя такой, потому что на самом деле постарело лишь ее тело, а то, что жило в нем – мозг, или душа, или… да какая к черту разница – то, что было внутри, не старело и не уставало. Ада Терер была огнем, в котором сгорали судьбы, не зря же природа отметила ее огненными волосами, а огонь не гаснет, если есть пища. И в этом мире пищи для ее огня было предостаточно.

Ее мужья были совершенно разными людьми. Первый был романтиком, идеалистом, верящим в идею и живущим ради ее воплощения, у него были четкие жизненные принципы, и он сделал себе состояние, начав рядовым чертежником и став известным на всю Европу архитектором. Он любил всё прекрасное и яркое, он был мотыльком, у которого не было ни единого шанса перед пламенем. И он сгорел, как горели многие до него и после него. Однажды на стройке с ним произошел ужасный несчастный случай, и его принципы или мораль не спасли его. В ад он попал или в рай, какая разница, когда по его шикарным коврам больше не ходили его ноги, а дорогие вина, которые он так любил, распивала его молодая вдова – яркая и прекрасная – с любовником, лежа в его же шикарной кровати.

Второй ее муж ничем особо не выделялся, обычный делец, не слишком плохой или хороший, его она терпела дольше других, может потому, что он почти всегда отсутствовал, имел кучу любовниц, но всегда делал жене шикарные подарки и неизменно называл ее «любимая». Она тратила его деньги и жила как хотела. И в отличие от первого супруга, он не надоедал ей своими бредовыми идеями, размышлениями и дурацкими мечтами, она была его красивой «женой на выход», когда надо произвести впечатление на партнеров или блеснуть на благотворительном вечере, в остальное же время они жили каждый сам по себе. Только Ада прожила намного дольше.

Третий ее муж тоже прошел как-то вскользь по ее жизни, его она убила быстро, а вот о четвертом вспоминала до сих пор. 4 – крест, знак силы, смерти и судьбы. Тут она встретила себе подобного, опасного и жестокого соперника, убийцу с такой же неутолимой жаждой крови. Их брак был войной, оба понимали, что кто-то один не доживет до старости, и обоих это заводило. Благодаря четвертому мужу она стала нефтяной королевой, и она прекрасно понимала, какой ценой досталась ей эта победа – на этот раз у нее было гораздо больше шансов закончить свои дни не в этом шикарном доме, а в земле. Он был тираном, психом, он убивал людей, он любил кровь, любил боль, любил страдания. Иногда они делали это вместе, Ада не получала того удовольствия от смерти или мучений других, но не испытывала и ужаса, она делала это, потому что так было нужно. Иногда он бросался на нее, резал и колол, но не до смерти, у него был опыт, и он хорошо знал, что для человека смертельно, а что – просто мучительно больно. И она не терпела, кидалась на него в ответ, они дрались, как пара хищников, они кусали, били, кололи друг друга, валяясь в крови и крича, а потом яростно любили друг друга. Этот период жизни похож был на турпоездку в ад, но более пикантного времени у нее не было, никогда еще она так остро не ощущала дыхание смерти и неутолимую жажду жить, выжить любой ценой. И она выжила, всё же он недооценил свою дикую и яростную жену, его прокол был в том, что она была еще и умной.

И как бы он ни хитрил, всё равно она опередила его, в одно прекрасное утро его нашли с ножом в сердце в спальне собственного особняка. Ее не заподозрили, она была в отъезде, в клинике за городом, залечивала раны после очередной дикой любовной игры – в этот раз ей здорово досталось, смерть матери сделала его еще безумнее, чем обычно, если это вообще было возможно. Персонал клиники подтвердил, что вечером накануне смерти жена нефтяного кроля была в больнице. Все знали, что он бьет жену, так что она приняла обезболивающие и легла спать. Да только никто даже предположить не мог, какую боль испытывала Ада, вылезая из окна клиники, перелезая через забор, а потом еще и прокрадываясь через всю систему безопасности их семейного гнездышка. Она могла бы придумать более изящный способ избавиться от этого маньяка, но время уходило, она чувствовала, что их диким забавам приходит конец, он намерен нанести удар, и единственный шанс выжить – нанести удар первой. Он не был дураком, он как раз был слишком умным и, конечно же, связал странную смерть своей матери со своей кровожадной женой, и Ада знала, что месть его будет ужасной. Но даже не эта спешка заставила ее действовать именно так, причина была гораздо проще – он должен был заплатить за все ее раны, страх и боль. Она хотела сама вонзить в него нож, причинить ему боль, хотела, чтобы последним, что этот урод увидит в жизни, было ее лицо и его собственная кровь, хлещущая из смертельной раны. Она хотела, чтобы перед самым концом он понял, что проиграл.

Да, много чего она повидала за свои 54 года, много ран нажила, и они до сих пор болели, все ее шрамы, они ныли, ее сломанные кости, но она была жива, более того, она жила как победитель – в огромном шикарном доме на собственном острове. Большую часть времени она и не вспоминала про свои жизненные «сувениры», но иногда от погоды или просто от нервов все ее раны начинали болеть вновь. А сейчас она очень нервничала, этот сон, он никак не выходил из головы, терзал ее закаленное сердце. И эта душевная ноющая боль тут же разнеслась по телу, и ни удобная кровать, ни одеяла, ни даже рюмочка чего-нибудь горячительного не могли согреть ее, прогнать эту боль.

В теплом свете лампы Ада села в кресло, обхватила себя руками, шелк ее пижамы приятно заскользил под пальцами, она никогда не признавала никаких ночных сорочек, только пижамы, как будто она в любой момент готова была встать с кровати и бежать или драться, а в сорочке легко можно было запутаться. В общем-то, почти так оно и было, Ада всегда предпочитала быть готовой ко всему, поэтому и дожила до своих лет. Она не дрожала, по крайней мере, тело, но вот душа, или сердце, или интуиция, что-то внутри вдруг завибрировало, предупреждая об опасности. Она подтянула колени как могла близко к груди, когда-то стройное и сильное тело с годами приобрело лишние килограммы, но бесформенным не стало, и она всё еще сохранила свою красоту, хотя безупречно ухоженное лицо всё же выдавало возраст.

– Старая вояка, – прошептала она, глядя в зеркало, там ее молодой двойник копировал ее позу, – твои раны болят, ты устала, но жизнь – война. И пришло время для последней битвы. Я это чувствую.

Жажда не ушла, как будто ее внутренний огонь, почувствовав приближение врага, разгорелся и раскалил ее душу. Она выпила еще один стакан, снова наполнила, не вставая с кресла, но теперь пила маленькими глотками, наслаждалась каждой каплей. И это тоже жизнь, подумала она, сладкая, каждая ее капля – наслаждение, пусть воде и приходится пройти через камни, пески и толщу земли, чтобы стать такой чистой и вкусной. Ада жила каждой клеточкой, на полную катушку, пожирая каждую секунду и каждую возможность этой жизни. Она любила жизнь, да, любила, как, наверное, не любил никто, и не было в этой любви ничего возвышенного или философского, это была яростная, всепоглощающая одержимость. Любовь, как огонь.

Посидев немного, она встала, подошла к зеркалу. Люди на материке звали ее Паучихой, да, но в отражении она видела всего лишь немолодую уже женщину, уставшую сражаться, желающую покоя и тишины. Богатую, сильную и всё еще красивую женщину. И она не хотела умирать, она всё еще хотела выжить, выжить любой ценой.

Ей вдруг стало нестерпимо холодно, комната показалась склепом, она чувствовала себя замурованной в этом особняке, живой мумией. Она взяла с кровати одеяло и закуталась в него, выключила лампу – им на улице ни к чему видеть свет – нащупала в темноте пульт и нажала на кнопку. Ставни из особо прочного сплава почти неслышно поползли вверх, открывая освещенную прожекторами ночь. Да, о своей безопасности она думала, и думала очень хорошо. Многие называли ее эксцентричной, и на то были причины – одна ее система безопасности была шедевром, один арабский шейх даже скопировал ее для своего дома. А еще она уже 5 лет не покидала свой остров, на котором была единственной женщиной. И вот этот факт особенно веселил людей. Вся прислуга, вся охрана, косметологи, массажисты, повара и прочие работники, обслуживающие жизнь Ады Терер, были мужчинами. И если миру этот факт казался причудой и прихотью богатой тётки, то она не видела в этом ничего смешного, она знала правду: эта была лишь еще одна мера безопасности.

Некоторые жили на острове круглый год, другие работали посменно, она устроила здесь настоящий маленький мир, у нее было всё, чтобы не покидать этот клочок суши, и вот уже 5 лет она жила здесь, забыв дорогу на материк. Сюда же изредка приезжали и журналисты, всегда только мужчины, таково было ее требование, даже животные, которых держали ее слуги, живущие здесь круглый год, и те должны были быть мужского пола. Она прекрасно знала, как об этом пишут в журналах и показывают в передачах – богатая тётка окружила себя мужиками на райском острове, принадлежащем ей. Да, так оно и было, только не верила она в рай. Ни в земной, ни в небесный. Она никогда не ладила с женщинами, не любила их, но окружила себя мужчинами не поэтому, хотя никогда ничего не отрицала, пикантная аура, окружающая ее жизнь, нравилась ей, подчеркивала ее статус. А если кто думал, что с мужчинами так уж легко, тот просто никогда не играл с ними на равных. А она играла, играла с ними и играла ими, да, она была Паучихой и, поймав в свои сети очередного мотылька, она сначала дергала его за нити, которыми оплела, а уж потом высасывала. И здесь, на своем острове, она быстро навела порядок, хотя нелегко было наладить дисциплину, но после того, как она выбросила кошку одного механика в воду, а лазерная сетка, окружающая остров в радиусе километра, разорвала ее на частицы, другие поняли, что она не шутит.

Сам остров был скопищем ловушек и капканов, но даже самые посвященные охранники не знали всего до конца. Она была богиней, мифическим чудовищем, и в ее логово не так-то просто было проникнуть. Она окружила себя туманом таинственности, за которым прятала то, что не могла побороть или изменить, а тайны превращаются в секреты, если их знают больше одного человека, если больше двух – это уже слухи и мифы. В ее багаже было много секретов, мифов и тайн. Например, секрет ее браслета, который она никогда не снимала. Эту маленькую изящную хитрость придумал Роман, начальник ее охраны, он жил с ней всегда, все эти 5 лет, и был предан ей до безумия. Он видел в ней богиню, настоящую, неземную, по одному ее слову он готов был убивать или умереть, она это знала, поэтому и держала его при себе. Он любил ее, это она тоже знала, женщины всегда чувствуют такие вещи. И каким бы умным, сильным и сдержанным ни был этот мужчина, он тоже пал жертвой ее демонической красоты и сложной, сильной личности. Уже 10 лет он охранял ее, как настоящий ангел-хранитель. Он видел всё, думал за всех и обо всех, кто ее окружал или только думал о ней. Этот остров они строили вместе, и тут выяснилось еще кое-что – Роман был просто гениальным изобретателем, в его голове рождались такие идеи, которые Ада не видела и в голливудских боевиках, его фантазия работала с таким размахом, что иногда она даже боялась его – всё, что превосходило Аду по силе, внушало ей опасения. Но тут они были напрасны, Роман верил в нее, и поклонялся ей, как сверхъестественному совершенному существу. Он беспрекословно делал всё для своей богини, свою силу, свой опыт, свою гениальную фантазию и свое сердце он положил к ее ногам. Она знала это, очень хорошо знала, она могла бы наступить на это сердце, так бы и сделала, будь на его месте кто-то другой, но он был ей нужен.

Богиня или монстр, но она так же хорошо понимала, что без него выжить ей будет гораздо труднее, а она уже не была той девчонкой, готовой перегрызть глотку миру. По крайней мере, физически уже не была. Она хотела немного покоя, она это заслужила, заработала кровью и нервами. Время шло, оно отнимало ее жизнь медленно, по капле, но с этим она ничего не могла поделать, а вот с тем, кто шел по тропинке, протоптанной временем, шел к ней, за ее жизнью, она справиться могла, и давно готовилась к последней битве. У нее были деньги, у него – его фантазия, из этого они создали невиданную систему охраны, и когда она попросила его придумать последний рубеж обороны, он и здесь не отказал. И вот уже 5 лет, как она надела этот красивый золотой браслет, так плотно прилегающий к коже, чувствующий ее пульс. Сейчас он немного участился, но это ничего, вот если он пропадет, тогда…

Ада нежно погладила браслет. Она сделала всё, чтобы быть в безопасности, чтобы принять этот последний бой, тогда почему ей так тревожно? Всё этот проклятый сон и пророчество. Вот что было ее главной жизненной тайной – пророчество, в которое она поверила, едва услышав. У любого титана есть слабое место, и пусть от природы ты закован в броню, но та же природа гарантирует, что у тебя будет пусть одно и крошечное, но смертельно уязвимое место. Она всегда была сильной, всю жизнь она воевала с мужчинами, получала раны и вновь бесстрашно бросалась в бой, потому что знала: ни один мужчина на земле не станет угрозой ее жизни. Ее смерть придет от женщины. И пусть Ада никогда не верила ни в бога, ни в дьявола, ни во всю эту паранормальную чушь, в это она поверила. Клин клином вышибают, и кто, как не такая же убийца, женщина с сердцем тигра, способна достать ее, отобрать жизнь.

Она давно знала это, еще до первого замужества, и сколько же времени прошло с тех пор! Тогда она была молодой, красивой, полной планов и сил. Окрыленная своими мечтами, она шла по весенней Москве, и ветер развевал ее рыжие волосы. Она не могла сказать, откуда взялась та цыганка, она как будто материализовалась из воздуха или вышла из стены какого-нибудь здания. Старая, одетая в яркие тряпки, с серьгой в носу. Ада бы не заметила ее, прошла мимо, но старуха схватила ее за руку своим скрюченными узловатыми пальцами. Да, она помнила ту встречу до мелочей, помнила, что старуха выдернула ее из раздумий, помнила, как порыв ветра швырнул ей в лицо запах старой цыганки, от нее пахло какими-то специями и травами, помнила отвращение от прикосновения этой грязной, изуродованной старостью и артритом руки. Но, конечно, больше всего она запомнила голос и глаза. Черные и горящие, совершенно не старые глаза, они обжигали, просвечивали ее насквозь, и это было неприятно. Черт, да это было просто страшно. И сейчас, спустя десятилетия, стоя у окна и глядя на море, освещенное луной и прожекторами, Ада снова почувствовала жар этих глаз. И страх. А о том, что сказала эта старуха, она помнила всю жизнь, каждую секунду своей бурной жизни.

– Подай на пропитание старой женщине, – проскрипела старуха, – щедрая молодость – сытая старость.

– Отвяжись, – молодая рыжая девушка попыталась пойти дальше, но скрюченная рука крепко вцепилась, как будто неведомая сила припаяла руку этой карги.

– Не жадничай, – цыганка хитро улыбнулась, – ты ведь не бедная. Нет, не бедная.

Она пристально посмотрела на Аду:

– А будешь еще богаче. Да! Ты будешь очень, очень богатой, хотя сама не проработаешь в жизни ни дня.

Ада опешила и прекратила отстраняться, слова старухи заинтриговали ее, она хотела быть богатой, а кто же не хочет? Но недоверчивость всё же взяла своё, Ада не была дурой, а то, что говорили все эти уличные попрошайки, было рассчитано на дураков.

– Ладно, – Ада открыла сумочку и начала в ней рыться. – Вот тебе 3 рубля и оставь меня в покое.

Но старуха не отцепилась и, что самое удивительное, не проявила ни малейшего интереса к деньгам. Она пристально смотрела на Аду своими странными горящими глазами, а ее старая скрюченная рука вдруг как будто налилась силой и до боли сжала плечо девушки.

– Эй, пусти, – Ада попыталась выдернуть руку из этой мертвой хватки, теперь она поняла: ей попалась сумасшедшая, в большом городе это не редкость, и теперь надо было решать, что делать с ней. Можно позвать на помощь, а можно врезать старой карге как следует и удалиться, да еще и прихватить свои 3 рубля, всё же деньги. И Ада могла врезать, еще как могла, но эти глаза останавливали ее, сковывали, пугали.

– Да, теперь я вижу, – задумчиво проскрипела цыганка, – теперь я многое вижу.

– Слушай, – Ада решила еще раз попробовать мирно разрешить эту нелепую ситуацию, – если тебе мало, я дам еще, только исчезни и оставь меня в покое.

– Я исчезну, исчезну, – проговорила старуха, – я исчезну, а ты еще долго будешь ходить по этой земле. Будешь жить в роскоши и достатке. Мужчины будут у твоих ног, ты ведь красавица. Вижу кровь. Много крови…

Она замолчала, а Ада перестала вырываться, эта цыганка уже не просто пугала, она наводила ужас, и что самое страшное – Ада верила, и не могла разорвать эти чары и просто уйти. А старуха, смотревшая как будто сквозь нее, вдруг уставилась прямо в лицо Ады, а ее черные глаза как будто вспыхнули.

– Но ни один мужчина на этой земле, – она повысила голос и подняла скрюченный указательный палец, как бы подчеркивая важность своих слов, – ни один не причинит тебе серьезного вреда. Ты будешь всю жизнь ходить по лезвию, но не порежешься. Можешь не бояться мужчин, ты им не по зубам.

Ада молчала, в испуге глядя на эту странную старуху, а та снова уставилась куда-то сквозь, но хватка ее не ослабла. Она еще не всё сказала, и Ада ждала, повинуясь ее чарам и собственной интуиции.

– Нет ничего абсолютного в грязном, слабом мире, – проскрипела цыганка. – Ты будешь сильной, будешь смелой, ты ничего не будешь бояться. Тебе и не надо.

Снова пауза, обе застыли среди потока людей, спешащих по своим делам, не желающих замечать никого вокруг.

– Но бойся женщин. – И старуха зловеще улыбнулась, медленно фокусируя взгляд на девушке. – Да, смерть твоя придет от женщины. Я вижу ее, несущую смерть, твою смерть, девочка. Черная тень среди теней. Призрак в тумане. Женщина со множеством лиц. Твоя смерть придет от женщины… от женщины.

Побледнев, Ада сама стала как призрак, а старуха вдруг убрала руку, как будто выходя из транса, и удивленно взглянула на Аду, стоящую с широко распахнутыми глазами. В руке девушка всё еще сжимала 3 рубля. Цыганка равнодушно посмотрела на деньги и заковыляла прочь.

– Эй! – позвала Ада, всё еще шокированная, – не возьмешь деньги?

Но старуха не ответила, просто еще раз одарила ее неопределенным взглядом своих странных горящих глаз и отвернулась. А через минуту уже скрылась в людском потоке. Больше Ада ее не видела, но запомнила навсегда.

Прошло много лет, очень много, и всё сбылось. Ада, не проработавшая в общепринятом смысле ни дня, стала богатой, сильной, смелой. Она действительно всю жизнь ходила по лезвию и так и не порезалась. Предупрежден, значит вооружен. Было много крови, и тут цыганка не соврала, после той встречи Ада убила всех своих подруг, всех родственниц и родственниц мужей. Все они исчезали, а люди поговаривали, что Ада на самом деле дьяволица, несущая проклятие, что ее ведьминская внешность не случайна. И если в средние века ее бы давно сожгли на костре, то современное правосудие было бессильно – все смерти, окружающие Аду Терер, были абсолютно «чистыми», и связать хоть одну с ней никто так и не сумел. Зло 20-го века убивало ядом и оружием, а не заклинаниями, так что не было в ней ничего демонического или сверхъестественного, она была обычным человеком, прокладывающим себе путь на вершину. А путь этот никогда не был чистым и прямым. И немало своей крови пришлось ей отдать, чтобы быть сейчас там, где она есть, чтобы быть той, кем она стала.

И за всю ее долгую и бурную жизнь многое для нее так и осталось тайной, она любила, но не людей, единственный человек, которого она любила, смотрел на нее из зеркала каждый день, а вот другой любви она так и не узнала. И не считала, что прожила жизнь зря или чего-то лишилась. У нее не было друзей, не было любимого дела, не было хобби, зато у нее был весь мир и она, готовая положить его к своим ногам и упиваться своим могуществом. У нее не было детей, причем она никогда не старалась специально оградить себя от материнства, у нее было много мужчин и некоторые, и правда, были как дети, но Ада Терер не произвела на свет никого. Хотя однажды у нее была беременность, всего один раз, и закончилась она выкидышем. Но Ада не расстроилась – это была девочка.

Вот так она и прожила жизнь, и ни о чем не жалела. И она любила жизнь, всё еще не устала от нее, всё еще хотела выжить, выжить любой ценой. Предупрежден, значит – вооружен, подумала она, ловя в зеркале смутный силуэт, а она-то как никто умела распорядиться всем, что подбрасывала ей жизнь, превращая это в оружие. У меня есть шансы, и очень даже неплохие, подумала Ада, стоя у окна и глядя на темное море задумчивым взглядом своих всё еще красивых глаз. Здесь, на острове, ее трудно достать, а станет еще труднее, уж она-то об этом позаботится. Она не верила в судьбу, она делала ее сама, своим руками, так что она не собиралась сдаваться, просто сидеть и ждать, когда смерть, обещанная много лет назад, придет за ней. Вместо этого она решила подготовиться, устроить незваной гостье такой прием, чтобы ее костлявая задница еще сто лет звенела, вспоминая имя той, которую трогать не следовало – Аду Терер.

Время пришло, она чувствовала это, знала. Она никогда не отличалась впечатлительностью и не страдала от разгулявшегося воображения, и этот сон был не простым кошмаром – это заговорил ее инстинкт, предупреждая ее об опасности. И как всегда в жизни, Ада решила броситься в бой, но на этот раз она будет осторожна, крайне осторожна, ведь на этот раз на ней не будет ее невидимых доспехов. В этот раз она будет воевать обнаженной. Но не безоружной.

Первым делом надо сократить полеты на материк, решила она, уже составляя в голове план, и конечно, усилить охрану. Роман обо всём позаботится, не задавая ни одного лишнего вопроса, наведет справки, а она проконтролирует, и пока угроза не исчезнет, она будет сидеть за стенами своей крепости, она это умеет, жизнь многому ее научила, лишь одно Ада так и не освоила – она не умела проигрывать.

Ночь за окном вдруг стала пугать ее, в этой темноте ходила ее смерть, где-то по пыльным дорогам этого старого мира, она ходила давно, но теперь подходила близко. И Ада чувствовала ее. Внезапно ей стало не по себе в этой пустой комнате, тени снова стали угрожающе-черными, а тишина – давящей. Надо вызвать Романа, мелькнула мысль, невыносимо здесь сейчас одной. Ночь для нее закончилась, это она твердо знала, а вот ее маленький мир крепко спал, за исключением тех, кто нес ночную вахту. На какую-то секунду она даже позавидовала этим маленьким людям, спокойно спящим в своих постелях. Им не о чем волноваться, кроме налогов и их житейских бытовых проблем, им не надо думать – а это очень трудное занятие. Да, на вершине воздух чище, но обороняться приходится от всего мира, подумала она, там внизу, в толпе, ты защищен такими же как ты, вы – одна масса, а здесь ты один, таков закон пирамиды. Один, потому что ты сильный.

Секундная слабость пришла и ушла, а она осталась, она всё еще была собой, Адой Терер, завоевавшей мир. И ее снова ждала битва.

Можно подождать утра, подумала она, и пока всё обдумать. Но она была не из тех, кто тратит время понапрасну или беспокоится о других. В конце концов, она ведь платит им за то, чтобы в любую секунду, когда ей что-то понадобится, любой из ее подчиненных был рядом. А уж Роман так вообще не имеет права на сон и отдых, тем более сейчас, когда над ней нависла угроза. Решив не терять больше ни минуты, Ада отошла от окна и надела халат, всё же не пристало никому видеть ее такой уязвимой. В темноте она подошла к столу и нажала всего одну кнопку на телефоне. Роман как будто и правда не спал, бодрый голос, абсолютное понимание ситуации. Уже через минуту он будет здесь, подумала Ада, опуская ставни обратно, свидетели ей были не нужны.

В ожидании она села в кресло и задумчиво начала поглаживать браслет, а перед глазами снова и снова всплывала страшная картинка ее сна – черная пантера, огромная, грациозно шла по ее особняку, совершенно бесшумно, сверкая глазами и неспешно оглядываясь по сторонам. От нее волнами исходила сила, внушающая даже не страх – ужас, шкура переливалась в проникающем из окон свете фонарей, иногда она полностью сливалась с темнотой, и тогда только ее зеленые глаза вспыхивали то там, то тут. Она искала Аду, она пришла за ней. Ада хотела убить ее, но руки и ноги не слушались, хотела позвать охрану, но голоса тоже не было, сила, исходившая от пантеры, парализовала ее, сокрушила ее волю. Тогда, собрав последние силы в кулак, Ада поползла, она не хотела сдаваться, она хотела жить. И хотя хищная кошка не спешила, расстояние всё равно неумолимо сокращалось, и впервые в жизни Ада почувствовала обреченность. Заползла в спальню, плача от бессилия и страха, и тут вспомнила про браслет. Лежа на спине и наблюдая за приближением своей смерти, она потянулась к запястью правой руки… И пантера прыгнула. Последнее, что помнила Ада, это блики голубого света фонарей на ее клыках. И то, что пантера была самкой.

3

На другом конце страны другая женщина тоже проснулась среди ночи, но это была другая ночь и другая причина. До отъезда на Дальний Восток оставалось всего два дня, все дела были улажены и переданы на время ее помощнику, няня Яна уже привезла часть вещей в их дом, ей ведь предстояло 2 недели жить здесь. Конечно, она волновалась, но это был не первый ее отъезд, Ян был очень самостоятельным мальчиком, и всё должно было идти по уже хорошо знакомой схеме. Так почему же она вдруг проснулась среди ночи?

Не зажигая свет, Фатима протянула руку и нащупала телефон, часы на дисплее показывали 3:07, и, учитывая то, что дни в июне самые длинные, до рассвета оставался примерно час. Окна ее спальни выходили на улицу и во двор, так что море она не видела, о чем очень пожалела сейчас. Откинувшись на подушки, Фатима стала прислушиваться к себе и к миру. Она должна была понять, почему так внезапно проснулась, как будто кто-то выбросил ее из сна. В доме и на улице всё было тихо, где-то далеко привычным гулом шумели проезжающие машины, ветер шелестел листвой на деревьях, а больше ее слух ничего не уловил. Может, просто волнение, подумала она, вглядываясь в темноту вокруг, может, это дело Паучихи меня так взбудоражило?

Но она и сама прекрасно знала ответ, она была профессионалом, много лет она была лучшей в своем деле, так что избыточной впечатлительностью не страдала и не теряла сон по пустякам. Может, интуиция? Но она тоже молчала, как и темный мир под ночным небом. Просто бессонница, подумала Фатима, такое со всеми… И тут это случилось. Знакомая, но уже почти забытая огненная роза в груди вдруг снова ожила, как будто в душе взорвалась бомба. Фатима ахнула, дыхание прервалось. Может, я умираю, пронеслась в голове мысль, может, вот это мой конец? Но она знала, что нет, сердце билось так же ровно, а в глазах не заплясали разноцветные точки, нигде ничего не болело. Была только эта сумасшедшая вибрация в груди. И Фатима уже знала, что это такое.

– Нет, не может быть, – прошептала она, чувствуя, как чужеродная энергия вливается в нее, растекается по венам, беснуется в груди, – только не это.

Но одновременно со страхом и сильным возбуждением она ощутила знакомую уже радость. Чем бы ни была эта энергия, она приносила с собой восторг, эйфорию, желании лететь, кричать, желание жить. С широко раскрытыми глазами она лежала в кровати, чувствуя, как огненная роза снова поднимает свою красивую сияющую голову и начинает медленно разгибать лепестки. И да, она знала, что это значит, уже знала. Он где-то рядом, и он думает о ней.

Может, это и звучало как бред или сказка, но в самый разгар ночи так легко поверить в то, что при дневном свете кажется смешным или безумным. Ночь – время волшебства, время необъяснимого, время, когда мир отдыхает от примитивных правил, навязанных такими же примитивными людьми. Поэтому сейчас она даже не стала отрицать это чувство или искать ему объяснение, она просто позволила себе поверить, почувствовать, полюбить.

Такая же странная тоска сдавила сердце, а роза в груди всё пела, посылая импульсы счастливой грусти по телу. Фатима встала, просто не могла больше лежать, энергия распирала ее, требовала выхода, требовала действий. Не должна я сидеть в этой комнате, подумала она, это чувство – оно волшебное, и не зря оно дает такой прилив сил. Люди, ощутившие это, уже не могут и не должны сидеть на месте, они должны бежать навстречу друг другу, искать друг друга, преодолевая сотни километров и препятствий, вот зачем нам дается эта бурлящая энергия, чтобы преодолеть всё и найти того, кто зовет тебя.

И всё же она сидела здесь, загнанная в рамки своим же сознанием, и от этого ей самой было тошно. Но сейчас она хотя бы не пыталась подавить или отрицать это чувство, у нее уже был опыт, и он говорил, что это пустая затея. Бог – есть любовь, вспомнила она, так говорила ее мама и добавляла: «Ты можешь в него верить или нет, ему всё равно. Придет день, Он призовет тебя, и, независимо от твоих убеждений, ты предстанешь перед Ним, упадешь на колени и будешь молить». И сейчас Фатима начала понимать, насколько ее мать была права. Не смотря на всё ее отношение к людям и любви, это странное чувство пришло к ней, и уже не имело никакого смысла верить или не верить, отрицать или бороться. Можно было только повиноваться и лететь навстречу неизвестному. И всё же, она пыталась, она сбежала тогда в Праге, и, наверное, сбежала бы снова… но не сейчас, не в 3 часа ночи, когда в тишине под звездами волшебство правит бал.

– Где же ты? – прошептала Фатима, подходя к окну и осторожно выглядывая на улицу, – ты где-то рядом, я чувствую. Но почему?

Она и сама толком не знала, о чём спрашивает, наверное, обо всём происходящем, почему всё так странно и почему это вообще происходит? Улица была пуста, как она и ожидала, даже в самое сказочное время сказки всё равно остаются всего лишь красивой выдумкой, картинкой идеального мира, придуманной уставшими, израненными душами. Сказка, вера, мечта, всё это – наркотик, дурман, затуманивающий сознание, и не зря люди спят по ночам, когда сказки оживают.

Фатима села на подоконник – а они в этом доме были очень широкими, и это ей нравилось – и посмотрела на звезды. Фонари уже не горели, так что она видела их, крошечные бриллианты, рассыпанные чьей-то божественной рукой. Во всём этом так легко запутаться, но всё же кое-что реальное и незыблемое во этом было: он был реальным, это раз. И она любила его, и всё еще любит, это два. А большего мне и не надо, подумала она, чувствуя, как огненная роза в груди расцветает, расправляет лепестки. Бог – есть любовь, и если Он призовет меня, тогда я упаду на колени и буду молить.

А пока она просто сидела, подтянув колени к груди, и мечтательно смотрела в звездное летнее небо.

4

«Когда она спит рядом со мной, я слышу ее дыхание, я вижу, как опускается и поднимается ее грудь. И я понимаю, что люблю ее. Просто потому, что она дышит». Эта фраза, прочитанная в сети месяц назад, так и крутилась в его голове, как будто кто-то бесконечно прокручивал пленку с записью или нажимал на «реплей». С недавних пор он стал коллекционировать такие вот небольшие словесные зарисовки о любви, это стало его маленьким хобби. И очень приятным хобби, потому что под каждую такую фразу он мог подставить ее лицо. Он уже даже не пытался сопротивляться или задумываться о том, что дальше или почему всё так, он просто жил, каждый день начиная с ее образом в голове и заканчивая мыслями о ней. И это не было паранойей или наваждением, он был на удивление спокоен, он даже мог спать с другими женщинами, но она всегда была с ним, в его сердце, в его мыслях, в его душе. Она – самая прекрасная женщина на земле, Фатима.

– Любовь – как воздух, – пробормотал Пророк, сидя на берегу под звездами и глядя на дом, в котором она сейчас, наверное, спала, – каждый вдох не вызывает бурю эмоций. Но не дышать мы не можем, всё так.

Никогда еще он не встречал более полного и точно описания настоящей любви. Да, она как воздух, она не кружит голову, но без нее не прожить. Темные волны накатывали на берег, ветер свистел в ушах, он был один на пляже, и это его очень радовало. Он чувствовал себя виноватым, он шпионил за ней, и пусть никто этого не знал, от этого лучше не становилось – он знал, и этого ему всегда было достаточно. Как глупо, смешно и просто нереально, подумал Пророк, на секунду отрываясь от дома на холме и глядя в небо. Я влюбился в своего самого лучшего клиента, черт, влюбился в Фатиму! И этим всё сказано.

И как же раньше он не замечал, что Диана и его виртуальная подруга так похожи? А может, они и не были похожи, Диана – выдуманная личность, созданная ими двумя: он сделал ее существующей гражданкой с паспортом и именем, Фатима вдохнула в нее жизнь. И всё прошло бы незамеченным, если бы тогда за этой маской он не увидел те черты, которые его зацепили. Диана смотрела взглядом Фатимы, имела тело Фатимы, и, наверное, он единственный, кто мог различить настоящее за поддельным. А может, она никому больше и не позволяла увидеть так много. Что это было, Судьба, или Случай, или может, вообще ничего, просто обычная жизнь со всеми ее причудами, он не знал, но это что-то пробежало между ними, ударив обоих. Да, ее тоже зацепила сущность, которую она увидела под маской Яна, он видел это в ее глазах тогда в гостинице, видел и в тот сумасшедший вечер на набережной в Праге. Это что-то никуда не исчезло, время шло, но оба они чувствовали одно и то же. Мы встретились под масками и сумели заглянуть за них, подумал Пророк, одно это уже можно назвать чудом, и вот время проходит, но мы по-прежнему чувствуем что-то, может, это любовь? Настоящее проверяется временем, и если это она, то она – настоящая.

Удивительно крупные южные звезды мерцали прямо над ним, так же, как и над ней, и осознание этого наполняло нежностью его отбившееся от разума сердце. Большую часть времени он был далеко, он изо всех сил старался держаться подальше от нее, понимая, что с ее инстинктами она учует его, и что будет тогда, одному богу известно. И находясь в другом часовом поясе, на другом континенте или просто в другой стране, он всегда смотрел на небо и думал о ней. Мы оба под одним небом, думал он, нам светит одно солнце и одна луна, и от мысли, что у них есть хоть что-то общее, одно на двоих, ему становилось лучше.

Она всегда была с ним, он мог общаться с ней каждый день, ведь она даже не подозревала, кто ее виртуальный помощник. Зато он знал о ней всё, он делал ей документы, он проверял ее почту, он боялся за нее, он уже стал частью ее жизни, хотя она даже не подозревала об этом. И иногда, когда потребность увидеть ее становилась настолько сильной, что он бросал всё и летел туда, где она, ему становилось стыдно. Он шпионил за ней, следил за каждым шагом, чувствуя себя предателем, ведь он нарушил свою же клятву и вторгся в жизнь человека, которого уважал, как никого и никогда. А она даже не знала, что Пророк и Ян – один и тот же человек. И если она чувствует то же, что и я, думал он, тогда ей гораздо труднее, я-то в более выгодном положении. Но она и сильнее меня, это он прекрасно осознавал, она как стихия, как богиня. И эта сила влекла его и пугала. Отчасти поэтому он предпочитал держаться на расстоянии, столкновение со штормом еще никому не приносило ничего хорошего, а вот любоваться бурей издалека, с безопасного расстояния – совсем другое дело.

– Я конченый человек, – прошептал он, не сводя глаз с темных окон ее дома, – предал себя, свои принципы. А хуже всего, я предал ее.

И хотя его открытие никак не изменило ее жизнь, Пророк все равно не мог избавиться от гнилого привкуса, как ни крути, а он нарушил слово, поступился принципами, а таких людей он сам никогда не уважал. Если это любовь, подумал он, то она еще и подлая, она толкает нас на то, чего мы никогда бы не сделали, не попади под ее власть, она заставляет говорить то, что мы никогда бы не сказали, думать о том, о чем мы думать не могли. И он не хотел прикрываться любовью, как оправданием своего бесчестия, это было бы слишком грязно, всё равно, что плюнуть в лицо всему светлому и прекрасному просто потому, что слюна во рту скопилась.

Я такой, какой есть, подумал Пророк, опуская голову, с такими мыслями он не мог и не хотел смотреть в ее сторону, и случилось всё, как случилось, мне с этим жить, мне это расхлёбывать. Любовь, чувство вины и тоска, его сердце, пребывающее в покое многие годы, вдруг начало работать на износ, и пока это было приятно. В каком-то смысле он был инвалидом почти всю свою жизнь, самая главная мышца в его теле не работала, и вдруг случилось чудо, и она ожила, и теперь никакие нагрузки на нее не казались чрезмерными. И если порой он и чувствовал усталость, то она была приятной, такой, какую, наверное, ощущает человек, много лет прикованный к посели и вдруг снова начавший ходить.

– Фатима, – прошептал он, поднимая глаза и глядя на темные волны, медленно и сонно катящиеся к берегу, – ты слышишь меня, Фатима?

Он не знал, какое имя ей дали при рождении, этого он не знал, но сейчас она звала себя так, и это имя было для него самым прекрасным на свете. Он будто чувствовал сладкий вкус, когда произносил его. И он чувствовал ее. Каждый раз, когда он называл ее имя, как будто какая-то невидимая антенна в его голове настраивалась на ее частоту, и тогда он мог чувствовать, ощущать ее. И теперь, по прошествии лет, это уже не казалось безумием. Он часто произносил ее имя, но никогда не мог сказать «моя Фатима», потому что она не была его или еще чьей-то, эта женщина никогда не принадлежала никому и не будет, он знал это, непонятно откуда, но знал. И всё равно любил, без надежды, или веры, или планов на будущее, он просто любил, и такую любовь его верующая мать называла абсолютной.

Ветер, развевающий его всё еще не тронутые сединой и всё такие же длинные волосы, пах мечтами, в мире было абсолютно тихо, кроме шума волн он ничего не слышал, а над ним кружились миллиарды неведомых миров. Может, там тоже происходит что-то подобное, подумал Пророк, может, там живут существа, умеющие любить. Сам он ощущал себя призраком в этом спящем мире, как будто он был совсем один на этой планете, невидимый и почти несуществующий, наблюдающий за жизнью людей, даже не подозревающих, что за ними наблюдают. Зато в этой тишине хорошо слышен голос сердце или души, или чего-то, что заложено в нас тем, в кого так верила моя матушка, подумал Пророк, а днем шум от всей этой пустой человеческой возни заглушает этот тихий робкий и такой прекрасный голос. А его стоит послушать, потому что если он говорит, то только истину.

Я изменился, осознал он, задумчиво глядя на красоту ночи, как же я изменился. И когда это произошло? Он не знал. Как будто кто-то просто щелкнул выключателем у него внутри, превратив его в совершенно другого человека. Более совершенного человека, более счастливого.

– И более безумного, – пробормотал он и рассмеялся, – сижу на пляже в самый разгар ночи и пялюсь на дом, как какой-нибудь школьник. Вот уж чистое безумие.

Самый разгар ночи, это точно, а они сейчас такие короткие, подумал Пророк, и сколько же темноты мне осталось? Спрятав часы под ладонью правой руки, он нажал на кнопку подсветки, часы показывали 3:07. Ну да, время влюбленных и безумных. Спит ли она сейчас, задался вопросом он, и что видит во сне? Он снова перевел взгляд на темный дом на холме, и вдруг тоска ледяной иглой пронзила его сердце. Такое бывало с ним иногда с тех пор, как он увидел ее на мосту в Праге, неожиданно его сердце сжималось и начинало стонать от неизвестной тоски. Как будто он что-то потерял, что-то ценное, что-то, без чего уже не мог жить, на мгновение он вдруг ощущал такую пустоту, такую острую нехватку чего-то, что ему хотелось выть и кататься по земле, как раненый зверь. А еще больше в такие моменты ему хотелось увидеть ее, заговорить с ней, прижать ее к груди, почувствовать, как она дышит, увидеть, как она смотрит ему в глаза. В такие секунды ничто в мире не могло заменить ее, ничто не приносило утешения. Но, к счастью, это длилось недолго, всего несколько минут, и эта острая ледяная стрела, пронзив его ожившее сердце, вылетала и улетала прочь… но никогда надолго, как бумеранг, она всегда возвращалась, снова и снова превращая мир в вакуум на несколько секунд.

Я отравлен, подумал Пророк, мечтательно глядя на стены дома и видя за ними ее, она ужалила меня в самое сердце, отравила своим горько-сладким ядом. И мне никогда не станет лучше, этот яд противоядия не имеет. Единственное, что приносит хотя бы временное улучшение – это максимальная приближенность к источнику этого волшебного яда. И вот он здесь, сидит под покровом ночи и смотрит на ее дом, он в городе всего несколько часов, ему бы отдохнуть, выспаться, прогуляться, в конце концов, но нет, он заражен, и поиски противоядия приводят его сюда, к источнику. Я стал психом, подумал Пророк, так что ночь – время безумных и влюбленных, всё так. Он должен был ее увидеть, или хотя бы что-то, что связано с ней, он должен был подойти ближе, она звала его, эта жажда, неутолимая жажда, знакомая всем влюбленным – чем больше видишь объект своей любви, тем больше хочется. И хотя он прекрасно понимал, что сегодня уже вряд ли увидит ее, уже поздно, и она скорее всего спит… но понимал это ум, а сердце никогда его не слушало.

Но у меня есть еще два дня, подумал Пророк, не сводя глаз с темного дома на холме, завтра я увижу ее и послезавтра, а потом… Потом она уедет, он знал это, он знал всё о ее новом деле, опасном деле, но такова ее природа, он ведь всегда это знал. Ее не остановить, тех, кого ведет Судьба, люди тронуть не могут, так что ему опять остается только ждать, волноваться и надеяться, что судьба, которая стоит над ней, не отвернется, не отойдет в сторону в самый важный момент. И было еще кое-что, еще одна цель его приезда в Такас – пока ее не будет, он присмотрит за ее сыном. Он делала так всегда, с тех пор как нарушил слово и открыл истину. С того дня, когда она уезжала, следовала зову своей природы или судьбы, он оставался, чтобы быть рядом с мальчиком, которого она назвала его именем. Да, у сына Евгения Ситко появилась новая жизнь, новая семья и новое имя, и это имя стало самым верным и твердым доказательством того, что он тоже оставил след в ее сердце. А иначе зачем бы она назвала сына Яном?

Странно всё это, подумал Пророк, какая-то безумная история, и самое верное решение – не копать глубже, не пытаться распутать этот клубок, иначе сам запутаешься и, чего доброго, задушишься в этих нитях человеческих чувств и отношений. Но одно лежало на поверхности, и он понял это в самый первый раз, когда остался в Такасе присматривать за маленьким Яном – если любишь человека, любишь всё, что с ним связано. Она любила этого пацана, так непохожего на нее, и Пророк его полюбил. Иногда он даже говорил с ним, ничего серьезного или запоминающегося, он не хотел, чтобы мальчик заметил его и рассказал своей опасной маме про странного дядю. Но всё же, преодолеть искушение он не мог, ему хотелось узнать ее сына, услышать его голос, заглянуть в его глаза, это ведь была ее частичка, а для него даже самая крошечная мелочь, связанная с ней, приобретала огромное значение.

Один раз он спросил, как пройти на самый лучший общественный пляж, второй раз поинтересовался, где ближайший банкомат. Оба раза в центре города, чтобы мальчик не запомнил его, пацан был с няней и охранником, но всегда отвечал сам, брал инициативу на себя и вел себя очень вежливо и как-то по-взрослому. Ещё бы, с такой-то мамочкой, думал Пророк всякий раз, отходя в сторону и пряча улыбку. Он и сам не знал, зачем именно он остается, но он был наготове, каждый день наблюдая за жизнью маленького Яна и точно зная, что если что-то пойдет не так, он ринется на помощь. И в эти дни он чувствовал себя не таким подлецом, то, что он страховал ее, приносило хоть какое-то облегчение, так он частично искупал свою вину за то, что нарушил слово и открыл Фатиму. И если всё пойдет хорошо, она никогда не узнает о его пребывании в городе в дни ее отсутствия, а если что-то случится, и ему придется открыть себя… что ж, он готов пойти на этот риск, по-другому он уже не мог.

Я опять здесь, подумал Пророк, а она опять уезжает, она выбрала себе цель и готовится добыть очередной трофей. Ее не изменить, по крайней мере, людям. Тех, кого ведет Судьба, она же и меняет, это он знал. Он мог бы поехать за ней, но в ее делах он скорее будет помехой, нежели помощником. Да и потом, с ее инстинктами она быстро вычислит его, и что тогда? Она опасна, очень опасна, как дикий зверь в своих охотничьих владениях, и когда она голодна, ей лучше не попадаться. Нет, гораздо лучше остаться здесь, рядом с ее сыном и ждать вместе с ним, волноваться, думать о ней и ждать, что на этот раз она не промахнется, что охота будет удачной. Что она наконец насытит свой проклятый аппетит и больше никогда не оставит дом ради чьей-то смерти.

Она такая, какая есть, подумал Пророк, и я люблю ее такую. И мне, как и любому человеку, жизнь предлагает всего два варианта: принимай или уходи. Третьего не дано, таков закон жизни. Самая большая ошибка – считать, что ты можешь что-то изменить, сделать не тем, чем создал до тебя Кто-То великий. И уж точно самая горькая ошибка – пытаться менять людей, он понял это, еще будучи совсем молодым, и до сих пор жизнь не опровергла, а только подтвердила его правоту. Времена всегда одни и те же, люди всегда одни и те же, ничего не меняется под этими вечными звездами, только день сменяет ночь, а зима – лето. И всегда, испокон веков тебе дается весьма ограниченный выбор – либо принимай правила, либо уходи. Может, для того, чтобы найти место, где примут твои правила. Революции, войны, открытия, в основе всего лежат эти скромные два пути: принимай или не принимай, уходи от того, что не приемлешь. И даже меняя всё, люди так ничего и не меняют, вот чему его научила жизнь, вот что он узнал, годами наблюдая за обществом, как настоящий призрак.

И сейчас, став старше и мудрее, Пророк понял, что на самом деле даже Бог, в которого так верила его мать, живет по этим простым законам, принимая людское несовершенство, но не принимая свое. Да, выходит, и Он не такой уж идеальный, если имеет врага и периодически, ужаснувшись уродством своего творения, уничтожает его. Но есть и прекрасное, почти совершенное, подумал Пророк, Бог есть – Любовь. И она почти совершенна.

5

Большая вода всегда поражала ее своей силой, была в ней какая-то особенная мощь, какая-то совсем другая энергия. Это было совсем другое море, хотя разница в общем-то не видна, подумала Фатима, с удовольствием подставляя лицо ветру, наполненному брызгами, с берега всё равно видно только горизонт и бескрайнюю массу воды, но всё же каждое скопление воды – другое, и это нельзя увидеть, только почувствовать. Уже три дня она пробыла в маленьком городе-поселке на самом берегу залива Петра Великого в Японском море, его еще называли Восточным, что нравилось ей гораздо больше. Поселок располагался на одном из целой цепочки островов, связанных с Русским островом вполне приличными мостами. Она ничем не выделялась, здесь было много туристов, они снимали летние домики, бродили по пляжу и собирали ракушки, а по вечерам жгли костры и горланили песни. Тут было скучно, грязно и людно, но она терпела всё это ради одного самого важного достоинства – отсюда было прекрасно видно остров, на котором уже 5 лет затворницей жила Ада Терер, больше известная в народе как Паучиха. Да, в ясную погоду прямо с берега можно было видеть, как кружат возле острова лодки с охраной, или подлетает вертолет. Фатима даже как-то попросила бинокль у одного из туристов и попыталась рассмотреть крепость, которую ей предстояло штурмовать, всё шло как-то слишком гладко и легко, она чувствовала подвох и оказалась права.

– Я, конечно, могу вам дать бинокль, – улыбнулся мужчина. От него несло перегаром, впрочем, как и от 90% населения Ухтинска, – но если вы хотите поглазеть на тот остров, так толку от бинокля не будет никакого.

– Это почему? – удивилась Фатима.

– Да потому, что там стоят какие-то приборы, невооруженным глазом их излучение не видно, а вот в бинокль или еще как, вы уже ни черта не увидите. Вот так-то. Круто эта богатенькая сучка придумала.

– Откуда вы знаете? – поинтересовалась Фатима, чувствуя, что натолкнулась на первый из тысячи подводных камней.

– А мне местные сказали, – ответил мужчина, – у них тут все только и спрашивают про этот остров. Можете, конечно, сама попробовать, но я уже убедился – ни хрена этот остров не видно, только так, с берега.

– Я всё же хочу убедиться сама. – Ответила Фатима, мужчина возражать не стал.

Минус иногда компенсируется плюсом, подумала Фатима, взяв бинокль и отправившись с ним туда, где потише, может, остров и не видно, зато местные жители – такое же море информации, и никто не удивится, если я начну задавать вопросы. Она пошла на скалы, там почти всегда было безлюдно, купаться было невозможно, рыбачить тоже, слишком высоко над водой поднимался скалистый берег. Это место напоминало ей Такас, почти на таком же берегу стоял их с Яном дом, отчасти поэтому ей так здесь понравилось. Да и вид на остров был просто отличный. Она облюбовала одну скалу, выделяющуюся среди неприступной каменной гряды, на нее, в отличие от ее соседок, можно было забраться. Странно, думала она, всякий раз приходя на это место, почему здесь никогда никого нет, ведь здесь так красиво. Отличный вид открывался не только на остров, из воды торчали громадные валуны, и волны пенились и ревели, разбиваясь о них, поселок лежал внизу, как разбросанный ребенком конструктор, а прямо пред глазами расстилалась бескрайняя синяя гладь. Особенно красиво было, когда ветер приносил облака, иногда они медленно плыли над этим синим зеркалом, как воздушные замки, иногда неслись, тревожно и как будто испуганно. Фатима могла весь день провести здесь, на этой скале, но понимала, что это будет выглядеть странно.

На третий день она с отвращением – и радостью, ведь польза для нее была налицо – поняла, что людям совершенно неинтересно это сказочное место, они хотели только жрать, напиваться и валяться в шезлонгах или кроватях. Всё. И никакая красота их не интересовала, они просто не видели ее, как сказал бы Ян: «Процессор слишком слабый, ма, не тянет». А местные, наверное, уже насмотрелись, да и потом, в самый разгар сезона им явно было не до созерцания родных красот. А вот она просто влюбилась в эту скалу, хотя тропинка, ведущая на маленький пятачок ровной поверхности, была очень крутая, это служило еще одной защитой от всех этих примитивных лентяев.

С биноклем, висящем на шее, Фатима легко забралась наверх, ничуть не сбив дыхание, даже сердце не стало биться чаще – она была в форме, ведь она всё еще была в деле. Здесь, как будто специально принесенный кем-то, лежал большой круглый камень, когда солнце палило весь день, он становился горячим, как печка, но сегодня тонкие облака как дымка заволокли небо, не пропуская обжигающие лучи, так что камень просто нагрелся до приятной теплоты. Фатима с удовольствием уселась на него, чувствуя себя королевой на троне Мира, ветер свистел в ушах, пытался выдернуть пряди ее тщательно собранных волос, а прямо под ней ревел прибой, осыпая белоснежной пеной камни и скалистый берег. Только здесь она могла почувствовать пьянящее и волшебное чувство полной свободы. Сила, живущая в ней, была такой же дикой и неукротимой, как этот ветер, как море, как скала, которая тысячи лет выдерживает натиск водной стихии, выдерживает ее гнев, противостоит ей. Да, эта скала была местом силы, местом слияния 4 стихий, и ей здесь было хорошо, как, наверное, нигде в мире. Разум очищался, приходили удивительный покой и легкость, так что это действительно было местом силы, которую можно было черпать… при условии, что «процессор потянет».

Полюбовавшись и зарядившись силой, Фатима подняла бинокль, она ничего не ожидала, это был простой интерес, и она всегда привыкла сама во всем убеждаться. Отсюда, со своего камня, она видела остров, его окутывала прозрачная дымка брызг, и он был далеко, отметила Фатима, просто так туда не доплыть. Она запомнила картинку и поднесла бинокль к глазам. Сразу она их не открыла, немного боялась, а вдруг это странное излучение повредит глаза, но потом рассудила, что местные, неоднократно таращившиеся на остров, на зрение не жаловались, и медленно открыла глаза. Ничего, кроме белой молочной плены, она не увидела, Фатима опустила бинокль и проверила, сняла ли пластиковые накладки для защиты линз. Но ответ она итак знала, конечно, сняла, и конечно, люди были правы, Ада позаботилась о том, чтобы ее частную жизнь не разглядывали как под микроскопом. Умно, ничего не скажешь.

И это только начало, подумала Фатима, иметь дело с женщиной всегда сложнее и опаснее, женщины видят дальше и копают глубже, плюс фантазия и интуиция и всё – если она твой враг, берегись, легко не будет. Женщина – гораздо более сложное, а потому опасное существо, а если она еще и кровожадна… В общем, скучать мне не придется, со вздохом поняла Фатима и снова подняла бинокль. Как будто она смотрела в плотный туман или в стакан с молоком, разбавленным водой, и в этой мутной белизне иногда вспыхивали искорки всех цветов радуги. Была в этом даже какая-то красота, и Фатима подумала, что местные детишки, должно быть, часами глядят на это чудо.

– И правда, выглядит как колдовство, – пробормотала она, опуская бинокль и снова глядя на остров в прозрачной дымке. – Вот он есть, а вот его нет. Прямо фильм про Гарри Поттера.

Больше экспериментировать она не собиралась, всё итак было понятно. Теперь пришло время задавать вопросы.

Время как всегда бежало вперед, и теперь она никак не могла управлять им. Если раньше, когда она была одна, она еще могла выкроить денек-другой и продлить где-то свое пребывание, то сейчас всё было расписано по часам. У нее будет всего 2 недели и ни днем больше, в воскресенье вечером она должна приземлиться в аэропорту Адлера, чтобы в понедельник утром посмотреть, как ее сын участвует в показательных выступлениях по айкидо. И нарушить обещание она не могла, только не это. Ян увлекся этим единоборством почти сразу после их приезда в Такас, чему она была только рада. Человек, а особенно мужчина, должен уметь защищаться, да и сама философия айкидо ей понравилась – не нападай первым, но используй действия противника против него самого, для воспитания ребенка лучшей школы и быть не могло. И никаких соревнований, вот еще один большой плюс. Она всегда учила Яна, что гоняться за кем-то, что-то доказывать – глупость, не позволительная для человека с достоинством, если хочешь что-то доказать – докажи себе, хочешь соревноваться – соревнуйся с самим собой, этого противника всегда превзойти сложнее.

– А главное: знай, – сказала она ему, протягивая новенькое кимоно перед его первым занятием, – всегда знай глубоко внутри, что ты – на своем месте в этом мире, и что в нем нет ничего идеального или абсолютного.

– А что значит «абсолютное»? – спросил он, прижимая к груди новую форму и глядя на нее своими серьезными бездонными глазами.

– Это значит, что на свете нет самого сильного или самого умного, – улыбнулась она, восхищаясь его серьезностью. Он был как Маленький Принц, иногда он становился таким задумчивым, таким взрослым, – а против силы всегда найдется другая сила. Понимаешь?

Он кивнул.

– Ты такой, какой есть, ты стараешься быть лучше, как любой умный человек, – она снова улыбнулась, нежной светящейся улыбкой, Фатима так улыбаться не умела, – и это главное, стремление к тому, чтобы быть лучше. Но помни: в этом мире нет ничего идеального.

– Тогда зачем к нему стремиться? – он все так же серьезно смотрел на нее, – если этого нет, зачем к этому стремиться?

– Я не знаю, – честно сказала она, – наверное, потому что это правильно. Это один из тех вопросов, на которые никто не знает ответ. Можно сказать, это абсолютный вопрос.

– Как «почему все стареют и умирают?»

– Да, – она нежно потрепала его золотистые волосы, – ты как всегда ухватил самую суть.

Следующие дни она потратила на разговоры, просто слонялась по поселку, как и все приезжие, сидела в кафе, болтала то с тем, то с этим, гуляла по берегу, открыв, что скучающие рыбаки – лучшее информационное средство, даже лучше бабушек или домохозяек. Они, в отличие от женщин, проводили всё свое время на берегу или в море, так что об острове и его обитателях знали гораздо больше. Как правило, она начинала разговор с каким-нибудь пожилым морским волком, когда они не ходили в море, обычно сидели на берегу на пристанях или прямо на камнях на пляже и чинили сети или натирали лодки мальчишкам. И они охотно общались, год за годом вот уже 5 лет отвечая на вопросы об Аде Терер и ее замкнутом мире. Люди слушали их истории, в которых правду никак нельзя было проверить и отличить от вымысла, люди кивали, люди спрашивали, с блеском в глазах погружаясь в эту сказку для взрослых. Только вместо прекрасной царевны на острове жила злая и коварная Паучиха, и это было еще интереснее. Она тоже кивала, спрашивала и восхищалась, прекрасно понимая, что многое из услышанного придется просто выбросить из головы после проверки, да она и сама уже немало узнала об Аде и теперь искала только мелочи, которые могли открыть только те, кто жил с ней бок о бок. Так она выяснила, что лазерная сетка в радиусе километра от острова – правда, более того, установки находятся так глубоко под водой, что до них просто не добраться, да и не отключить, в этом она не сомневалась.

– И эта сетка, как дьявольское лезвие, – делился с ней один рыбак, в процессе рассказа ловко починяя сеть, – один раз мы с мужиками подплыли, ну якобы случайно…

– А как вы узнали, где границы этой сетки? – спросила Фатима, у нее было множество вопросов, и она намеревалась задать их все, но она умела ждать и умела слушать.

– А там над водой такие красные буи, – ответил рыбак, довольный тем, что его рассказ интересен, – но самое удивительное, дочка, так это то, что если смотреть в воду, то можно увидеть, как эта сетка заканчивается.

Он поднял глаза, оторвавшись от своего дела ради такого момента, и, заглянув в них, Фатима с радостью поняла, что этот человек не лжет, в отличие от многих местных, он действительно был там и видел лазеры.

– Такие тонкие светящиеся линии под водой, – он не отрывал от нее блестящих серых глаз, – и вот они есть, – он махнул рукой, рассекая воздух по вертикали, – а вот их уже нет. Как будто кто-то отрезал.

– Интересно, – восхищенно выдохнула Фатима, хотя и сама давно уже знала об этом, – жуткое, наверное, зрелище…

– А то! – он поднял руку, на которой висела сеть и потряс, – противоестественно всё это, от того и жутко. Как будто дальше какая-то зараженная, злая зона.

– Зараженная злом зона, – пробормотала Фатима, выражение ей понравилось, оно абсолютно точно отражало действительность.

– Да, верно говоришь, – согласно закивал рыбак, – но это еще не всё. Мы ведь туда не ради зрелища припёрлись, мы хотели кое-что проверить. И проверили, хоть нас почти поймали.

– А что проверить? – с нетерпением спросила Фатима, вот это уже было по-настоящему интересно, – и кто вас чуть не поймал?

– Сейчас расскажу, – довольно ответила мужчина, на время откладывая свою сеть, – вот только пивка хлебну.

Фатима терпеливо ждала, понимая, что эта театральная пауза была частью рассказа, старый проныра уже столько раз пересказывал эту историю, что сумел превратить ее в хорошо отрепетированное шоу. Готова спорить, долгими зимними вечерами он здесь – главная звезда любой вечеринки, подумала Фатима, холодным взглядом оценивая собеседника, пока он увлеченно пил пиво.

– Ну вот, – совершенно не стесняясь ее, мужчина смачно рыгнул и вытер рот рукой, – теперь самое интересное.

Фатима предпочла этого не заметить, и он продолжил.

– Там вокруг этого острова за лазерами, конечно, круглые сутки плавают катера с охраной, их не так уж много, так что, если выждать момент, можно подойти вплотную, вот так как мы. Ребята там крутые, на этих катерах, с оружием, и дважды они не повторяют. Если поймают, могут и лодку продырявить, деньги хозяйки им руки-то поразвязали.

Он выругался, а Фатима уже переваривала полученную информацию. Она видела катера, но подробностей не знала и чувствовала, что самое интересное и правда впереди.

– Ну вот, подплыли мы, значит, к самой границе, стали за буем и смотрим на эти лазерные сети. От одного зрелища мурашки по коже бегут. Но нам этого показалось мало.

Он усмехнулся и покачал головой, как будто одновременно осуждал их безрассудство и гордился им.

– Стоим мы, значит, смотрим, и вдруг Лёха говорит: «А чё будет, если мы за буй зайдем?», «Разорвет тебя дурака и нас вместе с лодкой, – отвечаю, и мужики, кто еще с нами был, согласились. – Но ради проверки, – говорю, – можем тебя одного за борт отправить». Ну, все заржали, а потом нам и самим стало любопытно, а Лёха еще и нагнетает: «А что?», «А как?», «А почему?». Короче, пока охрана нас не сцапала, решили проверить. На всякий случай двигатели включили, а потом поняли – напрасно, если тревога поднимется, охрана на их катерах нас в секунду догонит, на нашей-то посудине рыбацкой далеко не уплывешь. И решили: скажем, что, мол, случайно принесло нас и случайно мы уронили…

– О! Так вы всё же уронили Лёху? – она засмеялась, но на самом деле ей было не до смеха, она впитывала каждое слово, чтобы потом составить самую полную картину того, с чем ей предстоит иметь дело.

– Нет, Лёха жив здоров, в прошлом году второго ребеночка родили, – улыбнулся рыбак, – а уронили мы кое-что другое.

Фатима напряглась, но не проронила ни звука, чем больше выказываешь нетерпения, тем дольше будет ожидание – еще одно золотое правило жизни.

– Сначала мы решили бросить в эту сетку что-то небольшое, нашли тряпку и, едва не дрожа от возбуждения, швырнули ее за борт. Ветер подхватил ее, она же легкая, и немного отнес в сторону, мы уже было расстроились, но она всё же медленно спланировала точно по ту сторону.

Он снова умолк. Фатиму уже прилично достали его театральные паузы, но она не подавала виду, всё же ценность информации перекрывала эти небольшие неудобства.

– Короче, никто такого не ожидал, – вынужден был продолжить рыбак, ведь его собеседница молчала, – едва тряпка упала на воду и коснулась одного луча, как в воде вспыхнула синяя вспышка, такая яркая, что стало больно глазам.

Он заморгал, как будто снова увидел тот режущий свет.

– В глаза у всех у нас так и стояло это синее сияние, а когда мы немного пришли в себя и снова могли видеть, тряпки уже не было.

Он многозначительно посмотрел на нее совершенно серьезными глазами.

– Ни единого лоскутка, ничего, как будто ее и не было.

– Вот это да, – выдохнула Фатима, и на этот раз она не играла. – Черт!

– Вот-вот, – мрачно кивнул рыбак, – именно черт всё это и сделал.

– Но ведь это еще не всё, не так ли? – теперь ей хотелось услышать остальное, хотя она поняла, что то, что произошло с неорганическим предметом, скорее всего случится и с органикой, но раз уж было что послушать, она хотела послушать до конца.

– Ну да, не всё. – Согласился он, – нам стало страшно, но любопытство взяло верх. Мы решили скинуть в лазеры рыбу…

Узнаю ход мыслей, улыбнулась про себя Фатима, продолжая внимательно смотреть на мужчину.

– Принесли небольшую рыбешку из улова, – продолжал он, – и после секундного раздумья отправили туда же.

– И снова вспышка, такая же яркая, только побольше, рыба, она всё же живая материя, наверное…, – он задумчиво почесал затылок, – на этот раз мы уже были ученые и закрыли глаза, но даже сквозь веки видели этот синий свет. А когда открыли глаза, никакой рыбы тоже не было и в помине. Эти дьявольские лучи как будто испаряют всё, к чему прикасаются.

– А охрана? – теперь ее интересовало, узнают ли об уничтожении чего-то, вторгшегося на острове, – шум не поднялся?

– Не знаю, – покачал головой рыбак, – то ли так совпало, они же там патрулируют, то ли эти лучи нас засекли, но не успели мы отплыть, как к нам подлетел катер. Ну, мы отпираться не стали и рассказали придуманную историю про случайность. Они нас отпустили, но их колючие глаза… эти парни – настоящие убийцы. В общем, больше мы туда не плавали, и никому не советовали. А если видели, что ветер относит нас к буям, включали моторы на полную и гребли оттуда к чертовой матери. Вот так-то.

Хорошая история, подумала Фатима, уже вечером сопоставляя все собранные факты. Одно пока было понятно: когда включены лазеры, по воде на остров не попасть. Но когда-то же их отключают? Должно быть так, она ведь сама видела, как иногда к острову плывут эти самые патрульные катера. Может, у них есть какая-то защита? И поскольку выяснить у местных больше ничего по этому поводу не удалось, она решила потрясти Соболева, как-никак, уж он-то знал гораздо больше других. Да, это было против правил, но она сама ввязалась в это дело, а чертов остров казался просто неприступным. Вот он, женский подход, подумала Фатима, отправляя письмо с вопросами. Соболев откликнулся уже через 15 минут, извинился за то, что рассказал не всё, он думал, что выложил всё известное.

– Милый, думать буду я, – прошептала Фатима, сидя с ноутбуком на балконе номера местной крошечной гостинцы, – и решать – тоже.

То, что она узнала, ее не порадовало. Ада Терер всерьез заботилась о сохранности своей многомиллионной задницы, что крайне усложняло и без того трудное дело Фатимы. Система безопасности – шедевр. Так сказал Соболев, прекрасно осознавая, что говорит. Всё просто и гениально, никакой защиты на катерах нет, просто когда им нужно причалить, капитаны или кто там у них за главного, передает на остров пароль, а с острова отключают часть излучателей, образуя коридор. При этом у системы есть и автономный режим, и если через 10 мин. люди не включат лазеры, они включатся сами. Можно и продлить время, написал Соболев, но для этого нужен отдельный пароль, а большего он не знал.

Весело, подумала Фатима, в какое дерьмо я опять ввязалась? И тут же пришла забавная мысль: представляю, какой экстрим испытывают эти молодцы на катерах, мчась к берегу за 10 минут! Наверняка страх не только стирает это колючее выражение их глаз, но и заставляет чаще стирать бельишко.

Не в силах сдержаться, она тихонько захихикала, ей нужна была разрядка, потому что на сегодняшний день она понятия не имела, как попадет на этот проклятый остров, а отступить уже не могла.

6

Всё же я везучая, думала Фатима, лежа в тени небольшой лесополосы с биноклем, как киношный шпион, или это Ада невезучая, одно из двух. Солнце палило немилосердно, даже в тени воздух был раскаленным и неподвижным, прямо перед ней в поле за колючей сеткой располагалась небольшая военная база, и даже без бинокля она могла видеть марево, поднимающееся над всем объектом – раскаленный воздух дрожал и вибрировал, делая воинскую часть похожей на мираж в пустыне. Собственно, почти пустыней это и было, на сотни метров вокруг ни одного дерева, только степь, созданная человеком, и лишь эта небольшая лесополоса к востоку вдоль трассы и еще одна намного дальше к югу. Пыльная грунтовая дорога вела к высоким воротам с проржавевшими звездами, а ведь когда-то они наверняка были красными, думала Фатима, разглядывая военный объект в бинокль, красными как кровь, которую проливали люди за забором во славу этих звезд. А сейчас? Сейчас всё стало бесславным. Вокруг степи тянулись поля, но сама воинская часть стояла одиноко в окружении травы и свистящего ветра. И хотя всё выглядело заброшенным и упадочным, но караул там по-прежнему выставляли, забор был таким же высоким, а главное – там по-прежнему садились и взлетали вертолеты. И почти все они летели на остров Ады, доставляя людей и запасы.

Когда стало совершенно ясно, что по воде путь закрыт, Фатима начала искать другие варианты, и, конечно, в глаза сразу бросились вертолеты, кружащие над островом как гигантские насекомые из фильма про динозавров. Оставалось только выяснить, где они садятся, и дальше решать – сможет ли она пробраться на одну такую «стрекозу» или придется придумать что-то другое. Хотя, что она могла еще придумать? Это остров, и пути туда всего два: вода и воздух, если, конечно, она вдруг не научится телепортироваться. А если выхода всего два, и притом один уже закрыт наглухо, значит, остается сделать всё, чтобы вторая дверь не оказалась запертой.

На этот раз спрашивать она не стала, такое детальное и целенаправленное любопытство могло запомниться, так что, проследив взглядом за вертолетами, она просто села в автобус и стала колесить по окрестностям, изображая скучающую туристку, здесь таким никто не удивлялся. Несколько раз она проехалась до соседнего города и обратно, и этого ей вполне хватило, чтобы понять – это ее единственный шанс, другого уже не будет. И вот она здесь, сначала шла по трассе вдоль полей, вроде как обычная заблудившаяся или просто ждущая автобуса или маршрутки местная, а потом свернула на грунтовую дорогу и неспешно пошла по ней, всем своим видом показывая, что просто гуляет, просто не знает, куда идет. Она шагала одна под палящим солнцем по этой пыльной дороге, готовая ко всему, но ничего не произошло, никто не появился, не спросил, что она тут делает и куда идет, так что вскоре она уже перестала играть в заблудшую овечку и стремительно пошла к деревьям. Сумка с биноклем болталась на плече, почти ничем не отличаясь от обычной дамской сумочки, но она все же была напряжена, мало ли что там на этой военной базе, за ней ведь вполне могут наблюдать даже при всём этом внешнем спокойствии.

Прежде всего она обследовала лесополосу, не нашла там ничего подозрительного, кроме бутылок и использованных презервативов, подняла голову, осмотрела деревья и рассмеялась: ну что она там ожидала увидеть? Микроскопические камеры? Лазерные пушки? Здесь даже ворота не могут покрасить, не говоря о большем. Но все же она продолжила подходить к каждому дереву и разглядывать ветки, покрытые густой листвой, в ее деле правила решали всё, и один раз махнув рукой, можно было лишиться жизни. Я Белоснежка, гуляю по лесу, думала она, представляя, что за ней вполне могут наблюдать, и не без интереса. Разум утверждал, что бояться нечего, но тот же разум настаивал на продолжении игры – ведь то, что лежит на поверхности, часто бывает обманом. Суть кроется внутри, таковы правила этого мира, подумала Фатима, и это тоже, можно сказать, абсолютная истина.

Выбрав дерево потолще, она укрылась за ним и достала бинокль, ей не терпелось посмотреть, наблюдают ли за ней, и что вообще творится за этими воротами с ржавыми звездами. Осторожно, понимая, что рискует, она выглянула из-за ствола. Никаких вышек или людей с биноклями она не увидела, только крыши, колючую проволоку и раскаленный воздух, танцующий над всем объектом. Никто не наблюдал. Никому, похоже, вообще не было ни до чего дела, времена дисциплины и готовности прошли, как красная краска на этих звездах, вся часть вместе с окружающей ее степью выглядела старой, заброшенной и крайне усталой. Однако на КПП у ворот она увидела человека, он сидел в своей будке и что-то читал, большего не позволял увидеть забор, но она знала, как с этим справиться, в конце концов, не так уж давно она проделывала то же самое ради того, чтобы увидеть двор посольства в Праге. Это было 5 лет назад, напомнила она себе и ужаснулась, так быстро пролетело это предательское время, и хотя она по-прежнему была в отличной форме, цифра 5 как-то угнетала. Время – вот кто лучший убийца, подумала Фатима, и с ним никак не договориться, его не победить, время – абсолютный убийца.

Вздохнув, она повесила бинокль на шею и стала выбирать дерево, которое смогло бы стать ее личной обзорной вышкой. После нескольких минут нашла подходящее, высокое и не слишком неприступное, а главное, соседние деревья могли надежно скрыть ее в своей густой кроне. Только бы эта крона не помешала мне увидеть то, что я хочу, подумала она и быстро перебралась из своего укрытия к выбранному стволу. Еще раз осмотрелась по сторонам, а потом быстро и грациозно полезла наверх, как настоящая дикая кошка.

– Мяу, – прошептала Фатима, устроившись на ветке, с которой открывался более-менее приличный обзор, – вот я и на вершине.

Она прикинула, что если налетит ветер, на такой высоте ствол наверняка будет раскачиваться, как качели, но горячий воздух был совершенно неподвижным. А ведь ветер мог бы и помочь, подумала она, стараясь выбрать наиболее удобный промежуток между ветками, чтобы хорошенько разглядеть объект. Прямо как в старые добрые времена, улыбнулась она, обхватывая ногами ствол, а руками освобождая себе пространство, только по сравнению с посольством в Праге, эта военная деревня почти как детский сад.

Сначала она смотрела просто так, без бинокля, ей надо было сориентироваться, привыкнуть к виду и решить, что именно она будет рассматривать более тщательно. С высоты картина изменилась ненамного, вся часть растянутым прямоугольником стояла посреди степи, зоркие глаза Фатимы пытались выхватить в этой пожелтевшей от зноя пустыне хоть какое-нибудь укрытие, что-то, за что мог бы зацепиться взгляд и что могло бы послужить ее ширмой на подходе к объекту, но тщетно – когда-то давно об этом очень хорошо позаботились. И пусть с тех времен прошло немало лет, но ничего, крупнее высокой полевой травы, до сих пор здесь не росло. А за этими тонкими стволами и кружевными ветками не очень-то спрячешься, подумала Фатима, уже анализируя и прикидывая возможные варианты, разве что ночью. Такой подход пока казался единственным возможным, тем более, что никаких сторожевых вышек или камер здесь не было. Значит, всё по старинке, подумала она, ночь – лучший камуфляж воина.

Никакого плана у нее пока не было, она ведь даже не знала, что там, за этим забором, а главное, не знала, как часто и по какому графику приземляются и улетают вертолеты, и кого они доставляют на этот долбаный остров. Но я узнаю, подумала она и улыбнулась, теперь, когда я нашла лазейку, я не отступлю, поселюсь в этой гребаной лесополосе, но выясню всё, что мне нужно. Всё еще улыбаясь, она подняла бинокль, крепко держась ногами за ствол, и начала изучать местность. Часть оказалась приличных размеров, она увидела плац, казармы, множество построек, судя по внешнему виду, многие давно были заброшены и не использовались, она увидела высокие нагромождения из сложенных друг на друга железок, наверняка это были какие-то запчасти к военным машинам или что-то в этом роде, но сейчас они ржавели возле забора, образуя целый лабиринт. Это можно было использовать, ее глаз сразу ухватил возможность, а разум тут же принял и обработал. Она увидела ангары и взлетную полосу, определитель ветра висел, как тряпка, усугубляя депрессивное впечатление, возле взлетной полосы было какое-то небольшое строение, а рядом с ним – круглая вертолетная площадка. Она увидела также еще одни ворота и КПП, и то, чего, по ее мнению, тут явно не хватало, и все же она была – демонтированная и проржавевшая смотровая вышка. Ну конечно, подумала Фатима, это все же военный объект, не могли его построить без обзорной вышки, не логично как-то. То, что от нее осталось, располагалось в центре базы, и этот невысокий ржавый скелет как ничто другое показывал всю суть положения – воинская часть умирала, можно сказать, это была самая длинная и жуткая агония из всех, какие доводилось видеть Фатиме.

Никаких проблем здесь не возникнет, поняла она и сама удивилась той горечи, которая сопровождала эту вроде бы радостную мысль, легко, как захватить детский сад. Но так не должно быть, кричало что-то внутри, это всё равно, что пинать умирающего зверя, когда-то сильного и опасного, а теперь погибающего от голода или старости. Она поразилась, но ей было больно смотреть на то, как уходит сила. Она знала, что такое уважение, даже к врагу, поэтому на какую-то долю секунды даже устыдилась – одно дело победить в трудном бою, в равной схватке, и совсем другое – победить слабого. Тут нечем было гордиться.

Ну, это еще и не победа, успокоила она себя, вот когда ты заберешь жизнь Ады Терер – вот тогда можешь праздновать, и по праву, а это всего лишь перевалочный пункт на пути к вершине. И потом, как она видела в бинокль, в умирающей воинской части все еще были люди, и они все еще были вооружены. Умирающий или нет, этот зверь все еще мог кусаться.

Она навела бинокль на центральную часть, там ходили люди, казавшиеся игрушечными солдатиками с ее высоты. Какая-то суета была возле взлетной полосы, вот ей и хотелось получше рассмотреть, в чем там дело. Хотя, одна мысль у нее была, но это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Не может мне так везти, – прошептала она, – слишком это странно, если не сказать – страшно.

За всё надо платить, уж она-то это знала, и сейчас, сидя на этом дереве, невольно испугалась той цены, в какую судьба оценить эту порцию везения. Старая, жадная Судьба, она вела дела по настроению, могла необоснованно завысить цену, а что-то могла отдать почти даром. Почти. Но никогда и ничего она не дарила просто так.

Игрушечные солдатики с помощью бинокля в миг превратились в обычных людей, в опасных людей, так как у каждого Фатима разглядела автомат. Они махали руками и что-то кричали друг другу, показывали на какие-то строения, на ворота и – да, ей, похоже, очень везет – на небо. Сейчас прилетит вертолет, это было понятно, и Фатима невольно улыбнулась, хотя в груди шевельнулось что-то холодное и большое, что-то пугающее. Цена может быть высока, услышала она чей-то голос в голове, сможешь ли ты заплатить? Что ж, если жизнь Паучихи Судьба оценила слишком высоко – а похоже, так оно и было, чего только ни случалось с этой рыжей бестией, а она по-прежнему была жива – значит, Фатиме придется ее выкупить. А сможет ли она переплатить? Она не знала, да и не хотела сейчас думать об этом, охотничий инстинкт взял верх, она видела добычу, видела путь, а всё остальное на время потеряло значение.

А стоит ли тревожиться о том, что зависит не от нас, подумала она, прежде чем предложить товар и, тем более, продать его, Судьба оценивает риски, ведь эта дама никогда не остается в минусе, а значит, какова бы ни была цена, всегда найдется тот, кто сможет заплатить. Может, никто, кроме меня, не сможет выкупить жизнь этой суки, значит, пришло время больших торгов.

Она снова улыбнулась опасной хищной улыбкой, никто в Такасе никогда не видел ее, и она готова была на всё, чтобы и не увидел. Там, дома с сыном, она была другой личностью, Фатима отступала, тихо наблюдала за ее жизнью, готовая в любой момент вырваться и делать то, что она умела лучше всего – убивать. И здесь и сейчас она получила свободу, наконец могла выйти из клетки, в которой теперь проводила большую часть времени. И она хотела охотиться, она хотела убивать.

– И кружит снова голову пьянящий запах крови, – тихонечко проговорила она, она не помнила, где услышала или прочитала эту фразу, а может, она приснилась ей, но в ней была вся ее жизнь, – клыки и когти острые, пружинят лапы сильные, мы будем тенью смерть нести, вся наша жизнь – охота.

Сзади до нее донесся шум, похоже, к базе что-то приближалось. Нет, это был не вертолет, пока еще нет, хотя теперь Фатима не сомневалась, что выбрала как нельзя более удачный день для своей прогулки, скорее это была машина, или микроавтобус. Ну да, всё логично, подумала она, вот почему они показывали на ворота, вертолеты не летают туда-сюда просто так, сейчас наверняка будет смена персонала, тех, чья смена – или срок, ха-ха – на острове закончилась, доставит вертолет, а новую порцию свежей крови заберет обратно на остров. Ухватившись за ветки, она оглянулась, шум по-прежнему был хорошо слышен, и, судя по звуку, к ней действительно приближалась машина, но пока ветки не позволяли разглядеть ее. Не может быть, думала Фатима, первая вылазка, и сразу такая удача! И пусть в груди спит этот ледяной гигант, может, он и не проснется, но она-то уж поохотится на славу, это точно!

Прижимаясь к ветке, она продолжала вглядываться в промежутки между ветвями. Конечно, она бы итак увидела подъезжающую машину, но любопытство никто не отменял. Шум нарастал, и вот среди листьев мелькнул желтый борт «Газели», всё точно, новая смена торопится на остров. Похоже, зрелище будет интересным, радостно подумала Фатима и вернулась в прежнюю позу, она увидела то, что хотела, а так долго сидеть в вывернутом положении могли, наверное, только обезьяны. Вот она уже видела облако пыли, поднятое машиной, а через несколько минут микроавтобус подкатил к воротам. Сейчас они откроются, подумала Фатима, и кое-что еще станет понятнее. Она снова приложила бинокль к глазам, отсюда люди казались ей игрушечными, не больше человечков из конструктора «Лего», который так любил Ян. Стекла в машине были абсолютно прозрачными, что нисколько ее не удивило. Она присмотрелась, похоже, микроавтобус был заполнен до отказа, хотя занавески на окнах мешали рассмотреть всё получше.

Водитель вышел и направился к КПП, достал из нагрудного кармана рубашки документы, просунул в отверстие в окне. Похоже, его тут знали, все его жесты и поза говорили о привычности всего происходящего, и они явно переговаривались с солдатом на КПП, потому что мужчина кивал, а потом рассмеялся, забрал документы и вернулся за руль. Вот оно, с замиранием подумала Фатима, прижимая бинокль к глазам, сейчас. После секундной паузы ворота с ржавыми звездами медленно разъехались в разные стороны, открывая небольшую площадку. С двух сторон ее ограничивали здания, с третьей – ворота, а вот прямо перед носом автомобиля возвышались еще одни ворота, микроавтобус с людьми попал в буферную зону.

Так я и думала, Фатима не знала, радоваться или наоборот, слишком уж всё просто выглядит снаружи. Ну конечно, там в этой «комнате досмотра», солдаты обыщут машину, проверят людей, и только потом откроются вторые ворота, пропускающие бывших незнакомцев на территорию базы. Армия есть армия, подумала она, даже не в лучшие свои времена. Что происходило потом, она не увидела, первые ворота закрылись до того, как из машины или КПП кто-то вышел, оставалось лишь ждать.

Вдруг налетевший откуда-то ветер донес до нее еле слышный шум, и этот шум спутать было невозможно – к базе летел вертолет. Ну просто караван событий, подумала Фатима, прижимаясь к стволу, с вертолета ее могли и увидеть… при условии, что кому-то еще интересно смотреть на мертвый пейзаж полей и искусственной степи. У нее в запасе было несколько минут, так что зря терять их она не стала, снова приложила бинокль к глазам и направила его на воинскую часть. Желтый микроавтобус еще не выехал из буферной зоны, должно быть, там проверяли каждого и делали это на совесть. Какая жалость, подумала она, хотя и не планировала попасть на территорию базы через ворота, но сам факт того, что на умирающей на вид военной базе всё еще соблюдают порядок, вызывал двоякое чувство: для нее это было явно не полезно, а в остальном… да, можно было назвать это гордостью.

Зато она увидела, как засуетились люди возле вертолетной площадки, а шум всё нарастал. Ладно, подожду, пока эта стрекоза сядет, решила Фатима и прижалась к стволу, прячась за ветками. Грохот от подлетающего вертолета был просто оглушительным, как будто небо разрывалось, а вместе с ним и ее барабанные перепонки. Адская машина, думала она, прижимаясь к дереву и невольно жмурясь, больше всего ей хотелось заткнуть уши руками, да поплотнее, но она продолжала цепляться за ствол, изо всех сил стараясь стать невидимкой. Вертолет пролетел так низко, что казалось, вот-вот зацепит верхушки деревьев лесополосы, подлетел к базе и пошел на снижение. Теперь она могла немного передохнуть, и с большим удовольствием отпустила руки, наблюдая со своей импровизированной смотровой вышки за посадкой вертолета. В эту секунду, глядя на блестящие черные бока летающей машины, она поняла, что полетит на нем, вот он, ее счастливый билет, ее путь на остров сокровищ.

Вертолет сел точно на крест, нарисованный на асфальте, а Фатима вернула бинокль на прежнее место и теперь видела, как из вертолета медленно выходили люди. Некоторые были с сумками, один пожилой мужчина даже с небольшим чемоданом, к ним тут же подошли военные и начали проверку документов, сумок и самого вертолета, при этом она видела, что люди переговаривались, кто-то смеялся, и все без исключения обменялись рукопожатием. И это было не хорошо, даже очень.

Что-то мелькнуло внизу объектива, она тут же сместила взгляд и увидела группу людей, они тоже были с сумками и пакетами, нестройной не то шеренгой, не то колонной, они шли к вертолету. Двое из прилетевших – а они сразу бросились ей в глаза, сильно уж они отличались от простых рабочих – выступили им навстречу, остановили, не дали смешаться с группой прилетевших, начали обыскивать. 13 человек на борту, сразу подсчитала Фатима, 10 пассажиров, двое – охранники Ады и пилот. Что ж, этот путь оказался не таким уж легким, но единственным. И это всего лишь первое наблюдение, напомнила она себе, ничего еще не известно, кроме того, что вертолеты садятся здесь, и сюда попасть можно. А это уже немало, она это понимала и поэтому не спешила с выводами.

Солдаты закончили проверять прилетевших, а вот охранники, похоже, только вошли в раж. Они открывали каждую сумку, перетряхивали каждую вещь, не говоря уж о тщательном обыске каждого мужчины. И никаких женщин, отметила Фатима, ни одной. Правду говорят, что у миллионеров свои причуды, хотя, будь она богатой безумной стервой, запертой на собственном острове, может, она бы тоже пожелала окружить себя одними мужчинами.

С досмотром всё было итак понятно, поэтому она навела бинокль на охранников, вот они были ей интересны, как-никак именно с ними ей предстояло иметь дело. Соболев писал, что глава безопасности маленького королевства Ады – некий Роман, очень опасный человек и настоящий профессионал. А кроме того – гений и большой выдумщик, все эти заморочки с лазерами и прочими диковинными штуками – целиком его идея, и какими бы ни были фантастичными идеи этого Романа, деньги Ады превращали их в реальность. То, что он ее враг на острове номер 1, Фатима итак поняла, но были и другие, и по ним она могла составить собственную картину компетентности главного сторожевого пса Ады Терер. Этим она и занялась.

Крепкие парни с суровыми лицами производили серьезное впечатление, никаких лишних движений, никаких эмоций на лицах, но и никакой показухи, они молча и быстро делали свое дело, не теряя ни секунды и не отвлекаясь ни на что. И даже несмотря на то, что все они прекрасно знали, что ничего не найдут у этих работяг, они методично открывали сумки и просматривали каждую вещь с равнодушным и беспристрастным видом робота. В каком-то смысле они и есть роботы, подумала Фатима, радужное настроение не улетучилось совсем, но заметно потускнело, уж эти парни с широкими плечами и совсем не глупыми лицами никак не производили впечатление легкой добычи.

Трудности делают жизнь интересной, напомнила себе Фатима, ты сама в это влезла, теперь не жалуйся. Нет ничего невозможного, есть лишь Судьба, и если она посчитает, что это дело должно быть сделано – оно будет сделано, так что соберись и работай. И потом, слишком долго Ада Терер испытывала свою судьбу, слишком долго она была на подъеме, а жизнь – не только круг, но и качели, так что за движением вверх всегда следует движение вниз. Кому-то Судьба дает крылья, подумала Фатима, она многое способна простить, но некоторые вещи делать просто нельзя, кем бы ты ни был или кем бы себя ни возомнил. Ада перешла черту, когда убила маленькую девочку, и наверняка это была не первая жертва-ребенок.

Люди созданы для войны, это давно стало очевидностью, человечество – огромная армия в чьих-то руках. Иногда ей казалось, что возгордившиеся глупые люди на самом деле не что иное, как игрушка какого-то божественного ребенка, купленная или созданная его более могущественным Отцом. Мы даже не развлечение главного бога, думала она, мы – всего лишь жалкие куклы малыша, сильного и великого настолько, что он ради забавы сумел вдохнуть в нас жизнь. Для него это – игра, но любая игра должна идти по правилам, иначе она теряет смысл, женщины и мужчины имеют тут равные права, и лишь детям война противопоказана, таковы правила. Но люди и их умудряются нарушать, и за это платят, нельзя злить того, кто тебя придумал, потому что тот, кто легко создает, так же легко может и разрушить.

Нет, она не питала иллюзий и не считала себя карающим судьей, она была инструментом Судьбы, не больше и не меньше, еще одной игрушкой в большой коллекции божественного малыша. И она тоже воевала, всю свою жизнь провела на поле боя, а потому хорошо знала правила и уважала их, хочешь крови – иди и убивай равных себе, но не смей трогать тех, кто еще не успел пожить, не успел понять, что родился на поле боя, не успел решить, на чьей он стороне и возьмет ли вообще в руки оружие.

Итак, она еще раз внимательно разглядела двух охранников, насколько позволял бинокль, конечно. Оружия не увидела, но это еще ничего не значило, оно могло быть спрятано под одеждой, и потом, она нисколько не сомневалась, что эти парни и без оружия опасны, сами по себе, голыми руками они могли натворить такого, что некоторым, с позволения, специалистам безопасности, даже не снилось. Она много повидала и сразу отличала профессионала от любителя, так вот: эти двое знали свое дело. И это ее не радовало.

Те, кого они уже обыскали, отходили немного в сторону от оставшихся, но не смешивались с группой прилетевших. Все знали порядки, так что никто даже не пытался подойти и поговорить, как никто и не пытался их удержать или объяснить, что делать, всё проходило на полном автоматизме. А вот это уже был плюс, маленький, но всё же плюс. Рутина притупляет чувства и усыпляет бдительность, даже у таких крутых ребят, какими были охранники Ады. Слишком давно тут ничего не происходило – если вообще когда-то что-то случалось – так что, как бы все эти люди ни готовились к неведомой угрозе, а на самом деле, по факту, никто по-настоящему ее не ожидал и не был готов.

Фатима не раз видела и прекрасно понимала, почему некоторые могущественные люди набирали в охрану солдат с боевым опытом и через время меняли состав – просто тот, кто уже рисковал жизнью, кто испытал на себе цену каждой секунды, тот уже не мешкает. Реакции такого человека обострены, восприятие шире, каждую секунду он готов действовать, готов принять решение за сотые доли секунды. Но это не вечно, время и тишина притупляют остроту реакции, ничто не может быть в постоянной готовности – слишком большое напряжение. Конечно, навыки никуда не деваются, но на их восстановление требуется всё больше и больше секунд, а в критической ситуации секунды бесценны, потому что именно они решают всё. Вряд ли Роман этого не знал, подумала она, другой вопрос: видел ли он в этом необходимость, всё же менять состав охраны – дело всегда сложное и рискованное, а они ведь жили на острове, в своем изолированном мире.

И возможно, был еще один фактор – его собственное тщеславие, будучи таким изобретательным и, как говорил Соболев, гениальным, Роман вполне мог решить, что с такой системой безопасности бояться им нечего. А главное, с таким гением как он, его обожаемая хозяйка в полной недосягаемости для всего мира. Такое вполне могло быть, каким бы крутым спецом ни был этот Роман, но он тоже был всего лишь человеком, со всеми присущими людскому роду слабостями и грешками. Если только он не один на миллион, подумала Фатима, если только он не «солдатик класса люкс».

Пока она размышляла, двое подчиненных Романа закончили наконец перетряхивать чужое белье и снова стали собирать людей в группу. Всё это выглядело как погоня скота, две овчарки умело руководили стадом, направляя и контролируя его. В каком-то смысле так оно и есть, подумала Фатима, эти мирные барашки не умеют кусаться, максимум, на что они способны – лягнуть или боднуть, а вот эти двое явно родились с клыками, так что всё верно: хищники пасут овец.

Не сталкиваясь, даже не подходя на расстояние вытянутой руки, две группы людей прошли мимо друг друга, ну точно – разделенные пастухами две отары. Прилетевшие прошли к воротам, где в буферной зоне их ждала желтая машины, чтобы отвезти домой, прибывшие двинулись к вертолету, неся свои заново собранные сумки. И может, ей показалось, но те, кто только должен был отправиться на остров, шли тяжело и нехотя, но держали ритм и скорость, было что-то едва уловимое в жестах, в манере движения, что позволяло так думать – люди не хотели снова оказаться на неопределенный срок в маленьком мире Ады Терер. Почему-то ей вспомнился Дурацкий остров из книги «Незнайка на Луне», которую она читала Яну, там люди постепенно превращались в барашков от безделья и обилия удовольствий, этим людям безделье не грозило, но сама система, похоже, способствовала превращению в рогатый скот.

И всё же ей было очень интересно попасть в мир Ады, этот остров сам по себе стал маленьким чудом, и любопытство раздирало Фатиму на части. Что там, за этим белесым туманом, который она видела в бинокль? Как там всё устроено? Было во всём этом что-то сказочное: злая колдунья, живущая на волшебном острове, окруженном колдовским туманом, и ее верный страж. Да, Яну бы такая история точно понравилась.

Ну и мамочка у этого мальчика, подумала Фатима, наблюдая, как две группы людей всё больше удаляются друг от друга, просто не человек – а ходячая сказка, то ползает по вентиляции как человек-паук, то готовится проникнуть на остров злой колдуньи. Только вот за взрослыми сказками часто стоят грязные истории, где героями движут деньги, а не принципы, и смерть в них не красивая и не романтичная, а страшная и бесповоротная. И она не была исключением, она убивала за деньги, вот уже много лет, но двигала ею совсем не жажда наживы, а гораздо более страшное чувство – ненависть. И сейчас, впервые за свою долгую и блестящую карьеру киллера она взялась за дело ради принципа. Но ненависть никуда не делась, просто из общей ненависти она трансформировалась в конкретную – она ненавидела Аду Терер, по конкретной причине, и это было новым и пугающим. Не слишком ли много личного она принесла в это дело? Эмоции губительны, они разрушают всё на своем пути, и нет ничего опаснее и глупее, чем смешивать эмоции и дела. А она, похоже, смешала.

Значит ли это, что я выдыхаюсь, задалась вопросом Фатима? Холодная безличная ненависть полезна для такой профессии, но обретая конкретный объект, ненависть становится горячей и опасной, прежде всего для того, кто ее испытывает.

– Какого черта! – прошипела она, как огромная кошка-мутант сидя на дереве, – время для самокопания еще будет, а сейчас работай, если не хочешь всё завалить. Вопрос по-прежнему стоит остро: докажи, что ты лучшая или умри. Вот и думай.

Все эти мысли пронеслись в голове за секунды, но неприятный осадок внутри остался. Не слишком ли часто в последнее время она спрашивала себя: не пора ли на покой? Уходить надо в зените славы, когда твое имя гремит, а о делах ходят легенды. Никто не остается на вершине вечно, лишь образ человека может остаться там, но не сам человек, поэтому есть выбор: скатиться у всех на виду или спрятаться за сияющую молву о тебе и тихонько спуститься, не привлекая внимания и взглядов. Гордость требовала второго пути, но Фатима слишком давно играла в эту игру, чтобы знать – гордость заткнется, когда заговорит Судьба, будет так, как скажет Судьба, против ее голоса человеческий лепет желаний, принципов и страхов бессилен.

А группа улетающих уже подошла к вертолету, один из охранников открыл дверь и залез внутрь, второй остался снаружи, провожая взглядом спину каждого человека, исчезающего в вертолете. Ну точно, считают скот, подумала Фатима, или заключенных. Видимо, Ада очень и очень хорошо платила, потому что с таким отношением к людям найти персонал было бы довольно сложно. Садящихся в маршрутку никто не пересчитывал по головам, и хотя она этого не видела, но была уверена, потому что через пару минут ворота открылись, и яркий желтый микроавтобус покатил по пыльной дороге, и даже в его движении было что-то радостное, что-то едва уловимое, может, только на интуитивном уровне. Ворота тут же закрылись, а Фатима задалась вопросом: уж не поют ли люди, уезжающие прочь от этой умирающей базы и подальше от «злой колдуньи». Очень возможно, что и поют.

Она не стала провожать взглядом машину, всё ее внимание занимал вертолет, готовящийся к взлету. Было что-то завораживающее в этом зрелище, и как же ей хотелось тоже оказаться там, стать невидимкой и хорошенько узнать, во что же на этот раз она ввязалась. Лопасти завертелись быстрее, стали невидимы глазу, а потом вертолет медленно оторвался от земли, наполняя окрестности адским грохотом. Придет и мой час, подумала Фатима и улыбнулась, скоро и я полечу на этой «птичке».

Разрывая небо, вертолет улетал прочь, а жизнь в воинской части возвращалась в привычную рутинную колею. Больше делать здесь было нечего, для первого раза она итак увидела гораздо больше, чем могла мечтать. Так что можно было немного передохнуть и обдумать увиденное. В голове у нее уже созрел не план, но его набросок, нечеткие контуры и пунктирные линии будущего Ады, которые только предстояло соединить.

– И все-таки я очень везучая, – прошептала Фатима, спускаясь с дерева, – хвала Судьбе.

Жизнь – это весы, думала она, осторожно пробираясь по лесополосе, и сейчас на ее чашах оказались мы с Адой. И кто из нас перевесит – решит Судьба.

7

Последний день ее пребывания на восточном побережье выдался ветреным и пасмурным, но Фатима не возражала, такая погода ей очень даже нравилась, ветер освежал ее мысли и бодрил, а она очень устала. Времени было слишком мало, так что ей приходилось сжимать свои планы, растягивая время, жертвовать сном и думать, думать и действовать. И такая организованность принесла свои плоды – она закончила всё, что намечала, даже немного раньше, так что успела немного вздремнуть, но опять пожертвовала сном, на этот раз ради этой прогулки. Не могла она уехать, не увидев это вид еще раз, не подпитавшись неиссякаемой силой, которую излучало это место, так что она заставила себя встать с кровати и направилась сюда, на свою скалу. Она не сомневалась, что здесь ей сразу станет лучше, да, она устала и чувствовала себя каким-то бродячим зомби, но это место всё исправит, здесь билась энергия, и если ты умел к ней подключаться, она вливалась в тебя, заполняя каждую клеточку своим живым светом. Ее тянуло сюда, и этому зову она не противилась, а с удовольствием следовала за ним.

Послеполуденное солнце так и не выглянуло из-за облаков, а ветер стал еще сильнее, и Фатима с удовольствием подставляла ему лицо, шагая по поселку и автоматически приветствуя знакомых, кому-то кивала, кому-то улыбалась, а один раз даже вступила в небольшой и бессмысленный разговор, какие обычно заводят люди на курортах от безделья. Она была вежлива и дружелюбна, но мыслями она была далеко, за привычной для всех маской кипела совсем другая жизнь, и даже усталость не смогла замедлить бешеный темп ее мыслей.

Прошедшие дни проносились перед глазами, как слайд-шоу, все дни, что она провела в лесополосе и в поле, изучая распорядок дня и местность вокруг воинской части. Она даже ночевала там, чтобы выяснить, сможет ли она под покровом темноты подобраться к забору. Выяснила, что сможет, и эта ночь врезалась ей в память – таких громадных звезд она давно не видела, а так, лежа в поле, под этим черным куполом, вдыхая запах трав и ощущая буквально физически таинственную ночную тишину – такого с ней еще не случалось. И она улыбалась этим звездам, таким далеким и таким равнодушным, улыбалась, потому что этот момент был прекрасен, и она знала, он не повторится. Чувства бывают волшебными всего один раз, и она умела ценить эти мгновения, она знала, что в жизни нет ничего дороже этого секундного волшебства. И она твердо решила передать это знание сыну, пусть он будет богат по-настоящему, а только то, что можно сохранить в душе – истинное богатство.

Вертолет больше не прилетал, но ей и без этого зрелищ хватало, она изучала врага, чтобы напасть и одержать победу, и хотя каждый день за высоким ржавым забором походил на предыдущий, она не упускала ничего, внимательно следила и запоминала, а во время ночной вылазки даже прошлась по периметру. Она подошла так близко, что могла даже ощутить запахи, идущие от кухни и от машин, стоящих под открытым небом. Неслышно, как тень, она кралась вдоль забора, внимательно осматривая его на предмет камер или проводов с током, ничего подобного не обнаружила, и это радовало, но она понимала, что не зная четкого расписания прилетов, вся эта легкость станет бесполезной – не могла же она проникнуть на базу и жить там в ожидании вертолета. Хотя, подумала она, вдыхая маслянистый запах техники, которая стояла меньше чем в метре от нее за забором, будь у меня волшебное кольцо как у мистера Бэггинса, я бы могла жить тут хоть месяц, как он во дворце короля эльфов. Она читала эту историю Яну, и вместе они немало пофантазировали на тему кольца, которое способно подарить невидимость. В ту ночь она поняла, что ей придется стать невидимой, чтобы проникнуть на борт вертолета, только вот волшебное кольцо еще никто не изобрел, и никакие деньги в мире не могли ей помочь в этом. Впрочем, подумала она, в какой-то степени я всегда была невидимкой, и на деле не раз становилась ею, так что придется прибегнуть к не волшебным способам обмануть людские глаза.

Но главный вопрос по-прежнему оставался открытым – ей нужно было знать, как часто прилетает вертолет и есть ли вообще какой-то график, без этого всё теряло смысл. И единственный способ это выяснить – наблюдение, это она понимала, но не могла же она поселиться здесь, в этой лесополосе, на месяцы и ждать, у нее была и другая жизнь, сын, отель. Сложно жить за двоих, когда имеешь всего одно тело, думала она, и особенно, когда физически надо раздвоиться, но как? Одну ее часть ждали на другом конце страны, у второй были дела на этом. Нужно было срочно найти решение, и она нашла. Деньги многое решали в этом мире, и не только фантазии Романа, телохранителя Ады, превращались в реальность, у Фатимы тоже была фантазия, и ее деньги тоже сделали ее настоящей.

За приличную сумму из своего скрытого счета – не всё же надо светить, у нее ведь было две жизни, одна теневая, вторая на виду, и обе были обеспечены всем необходимым – она купила себе вторую пару глаз, теперь она могла раздвоиться. Маленькая камера питалась от аккумулятора, заряда хватало на полгода, но ей столько и не понадобится, спутник транслировал картинку 24 часа в любую точку мира, так что закрепив этот маленький глаз где нужно, она могла спокойно уезжать и жить своей обычной жизнью, при этом наблюдая за базой в прямом эфире или отсматривать записи.

Чудо техники, подумала Фатима, получая на почте соседнего города посылку, за срочность ей пришлось еще доплатить, но чудеса никогда не бывают дешевыми, и она считала, что еще немного отдала за возможность быть одновременно в двух местах. Теперь оставалось только установить этот электронный глаз и убираться восвояси, этот занюханный поселок и пьяные туристы ей уже порядком поднадоели. Ей надо было знать, как часто прилетает вертолет, и самое простое и самое верное решение – лесополоса напротив воинской части.

Все гениальное просто, думала Фатима, весь вечер возясь с инструкциями и настройками, а наутро отправилась в ставшую уже почти родной лесополосу. На этот раз она прихватила с собой ноутбук, она ведь должна была проверить картинку – какой от камеры прок, если она будет исправно показывать ей поле или ветки. Несколько раз она лазила туда-сюда, пока наконец не нашла идеальное место, позаботилась о том, чтобы ветки не закрывали обзор, но при этом скрывали бы крошку от возможных наблюдателей. Хотя в глубине души понимала, что эти меры уже чересчур, военные здесь напоминали сонных пчел поздней осенью, они лениво и медленно блуждали по территории, не замечая ничего и совершенно не ожидая подвоха. Но правила есть правила, железная дисциплина – залог долгой жизни, а она хотела прожить еще много лет, хотела увидеть, как вырастет Ян, как девушки станут виться вокруг него, черт, да она даже подумывала о внуках, а почему нет?

И уж точно она не хотела умирать, так не узнав, кто был тот голубоглазый молодой человек, именем которого она назвала сына, так и не получив ответа на главный вопрос: что он испытывал к ней, и что она испытывает к нему? Когда-то давно, когда она еще не была Фатимой, она хотела умереть, но с тех пор многое изменилось, ее жизнь снова обрела смысл, а когда есть что терять, начинаешь бояться, и этот страх заставляет цепляться за жизнь, защищать ее всеми доступными способами.

Итак, потратив почти весь день на установку и настройку своих вторых глаз – или третьего глаза – Фатима уже ночью, лежа в кровати, любовалась прекрасной картинкой, даже ночью инфракрасное излучение делало видимым всё, что творилось на сонной военной базе. Звука, правда, не было, но зачем ей звук, слушать пение птичек она могла и у себя дома. Главное – было четкое изображение в любое время суток и показатель время/дата, так что она могла составить график прилета, уж за 2 месяца вполне могла. Молодец я, подумала она, с наслаждением погружаясь в сон, такой желанный и такой долгожданный, но недолгий – ее ждало еще одно дело, самое приятное прощальное дело. Упаковав все вещи и приготовившись к отъезду, Фатима отправилась на скалу, к волшебному месту силы.

Едва она вышла за пределы города-поселка, как местность стала абсолютно безлюдной, как будто за невидимой линией с надписью Ухтинск начиналась зона отчуждения. Но ее это радовало, компанию они никогда не любила, особенно в таком волшебном месте. Ветер свистел в ушах, трепал одежду, как будто пытался схватить ее своими невидимыми руками и увести куда-то за собой, пустая дорога и низкое темное небо выглядели как ожившая картина, иллюзию нарушали только голоса и шум моторов, ветер приносил их из поселка. Если здесь, на равнине, ветер имеет такую силу, подумала Фатима, любуясь окружающей ее зловещей красотой, то там, на скале, он, наверное, как ураган, еще сдует в море. И мысль эта вызвала улыбку. Да, она любила играть с опасностью, и ничего не могло ее исправить, она была такой, какой ее родила мать, и научилась принимать себя, пусть на это и ушли долгие годы.

По тропе она поднималась глубоко погруженная в свои мысли, ветер, действительно усилившийся на высоте, толкал ее, пытался вырвать сумку, которую она перекинула через плечо – в ней был термос с чаем и булочки, она хотела пообедать именно здесь – если уж получать удовольствие, то по полной. Была и еще причина: ей хотелось провести здесь как можно больше времени, потому что в глубине души она знала, что больше никогда не вернется сюда, никогда не увидит это место и этот фантастический вид.

Она так погрузилась в себя и свои мысли о камере, Аде и ее острове, что даже не заметила сразу, как перед глазами промелькнуло что-то яркое, лишь когда боковое зрение поймало объект и послало сигнал в мозг, ее рефлексы проснулись. Фатима резко повернула голову, сильный порыв ветра заставил ее прижаться к валунам, она поднялась уже достаточно высоко и увидела, что ветер унес платок, женский и яркий, и унес его с вершины. На ее месте кто-то был. Разочарование и даже злость кольнули ее сердце, это место было волшебным, оно требовало уединения, оно не предназначалось для компаний, там был только один источник энергии, и подключиться к нему можно было лишь в полном одиночестве. И что, пойти обратно, спросила она себя, прекрасно понимая, что если сейчас уйдет, то уже не увидит эту красоту, другого времени на визит у нее не было. Сейчас или никогда, подумала Фатима, проклятая фраза проклятой жизни, вечный выбор, и, как правило, не из приятных вещей. Несколько секунд она постояла, вслушиваясь в ветер, но ничего не услышала, тот, кто был наверху, молчал, что ж, уже что-то. Когда решения нет, подумала она, лучшее, что можно сделать – дать выбрать судьбе… или прислушаться к себе.

Пока она размышляла, ветер крутил платок в своих невидимых рука и вдруг внезапно бросил, только что ветер дул почти с ураганной силой, и вдруг разом затих. Яркая шелковая ткань красиво спланировала на склон и повисла на ветке кустарника. Вот тебе и ответ, подумала Фатима, как зачарованная глядя на пеструю материю, как огромный цветок украшающую куст. Особенно не задумываясь над тем, зачем она это делает, она начала спускаться, это был порыв души, тихий голос интуиции, и она по привычке доверилась ему. Пришлось сойти с тропы и пробираться по крутому и шаткому склону, но она не думала об этом, ей нужен был этот платок, и она шла к нему, а все эти «зачем» и «почему» она просто выбросила из головы.

Не надо искать объяснения самым простым и самым сложным вещам, вспоминал она давний совет, человеку уготована середина, поэтому ее и называют золотой, мы живем между небом и землей, между адом и раем, здесь, как раз посередине.

Снова налетел ветер, но ветки крепко держали платок, так что Фатима, преодолев склон, без труда схватила его. Ткань была прохладной и приятной на ощупь, она поднесла его поближе, по-прежнему не думая, и до нее долетел едва уловимый нежный запах духов. Кто ты, задалась вопросом Фатима, еще раз поднося платок к лицу и поворачивая голову к вершине, и ей вдруг нестерпимо захотелось это узнать, увидеть хозяйку платка, женщину, носившую такие изысканные духи. Она чувствовала, что это нужно ей, а может, это было простое желание или интерес, она снова не стала углубляться и искать объяснения, просто пошла на зов, как делала всю свою жизнь. Она вернулась на тропу и поднималась чуть ли не бегом, время уходило, она чувствовала это. Ветер пытался отнять у нее свою игрушку, вернуть себе, но она крепко сжимала шелковую ткань, наслаждаясь ее прохладой и гладкостью. Перед смой вершиной Фатима снова приложила ее к лицу и глубоко вдохнула нежный и такой призрачный аромат, она уже почти влюбилась в него и решила, что, может быть, даже спросит у хозяйки платка название ее духов. Только очень необычная женщина выберет такой запах, подумала Фатима и сделала последний шаг к вершине.

Перед ней открылась площадка и валуны, на которых она сидела, теперь на них сидела женщина, всё правильно, хозяйка платка была здесь, всё еще была. Она не повернулась, скорее всего не слышала приближения Фатимы, так что она могла рассмотреть незнакомку, оставаясь невидимой столько, сколько пожелает. Со спины трудно было определить возраст, но Фатиме показалось, что она уже не молода, хотя и до старости ей явно было далеко – спина прямая, черные как у нее самой волосы стянуты в тугой пучок, она куталась в большой черный жакет и не сводила глаз с моря. Женщина сидела совершенно неподвижно, как статуя, но что-то в ней было, что-то исходило от нее, какая-то мощная энергия, и Фатима это почувствовала.

Ей стало еще интереснее. Она застыла, наблюдая за незнакомкой, не решаясь нарушить тишину и неподвижность женщины. Фатима стояла совершенно бесшумно, ни один камешек не укатился у нее из-под ног, она ничем не выдала себя, но вдруг женщина на камне повернулась. И не резко, как поворачиваются в испуге или от неожиданности, нет, она повернулась не спеша, как будто давно знала, что она больше не одна и теперь просто решила нарушить молчание.

– Не стоит стоять там слишком долго, – сказала она, спокойно глядя на Фатиму, – а то просверлите мне дырку в спине.

Раньше ее никто не заставал врасплох, поэтому Фатима крайне удивилась, а кроме того, разве не она считала, что застала женщину врасплох и целиком владеет ситуацией? Вот это поворот, подумала Фатима, поднимаясь на площадку с платком в руке. Женщина снова отвернулась, уставилась на море, свистящий и яростный ветер трепал вязаный пояс ее жакета, но совершенно не мог нанести вред тщательно уложенным волосам. Могу поклясться, я не шумела, думала Фатима, ступая по каменистой площадке, я ведь просто стояла. Может, она видела меня раньше, пока я бегала за ее платком? Однако стоять и дальше столбом не имело смысла, поэтому она двинулась вперед, осознавая, что нервничает, или даже смущается. А такого с ней не было со времен… в общем, в жизни Фатимы такого точно не было. Теперь она могла не стараться быть бесшумной, но ревущий ветер всё равно уносил любой звук, и Фатима снова задумалась: а как эта женщина узнала о ее присутствии? Спросить было бы проще, но она вдруг поняла, что не решится. Да, странный выдался денек.

– Думаю, это ваше, – сказала Фатима, поравнявшись с сидящей женщиной, и протянула ей платок.

Несколько секунд незнакомка сидела так же неподвижно, глядя на море, Фатима уже начала думать, что она либо не слышит ее, либо специально игнорирует, но тут она повернулась. На красивом волевом лице больше всего выделялись глаза, такие же черные, как у самой Фатимы, и такие же горящие. В них она увидела мудрость и силу, и что-то, что нельзя было описать словами, что-то, что пронизывало всю ауру этой женщины.

– Да, верно, – она протянула руку, пальцы у нее были длинные и ровные, а ногти ухоженные, отполированные и не слишком длинные. – Спасибо.

Платок она намотала на руку, которая быстро исчезла под жакетом, и снова уставилась на море. Молчание напрягало, Фатима чувствовала себя крайне неуютно, как будто вторглась в чужой мир или нарушила чей-то ритуал. Уйти она не могла, что-то держало ее, может, интуиция, а может, простой интерес, таких необычных людей она явно еще не встречала, если не считать одного человека, но это было очень давно. Будем надеяться, я не стану причиной ее смерти, почему-то подумала она, я не хочу.

– Редко встретишь человека, с такой сильной энергетикой, – вдруг проговорила женщина, не сводя своих завораживающих глаз с моря, – такие люди как лампочки, светятся. Они чувствуют силу этого места и приходят сюда. Для того, чтобы светиться, нужна энергия, а здесь ее полно.

Она медленно повернулась и посмотрела Фатиме прямо в глаза.

– Обычно мы не сталкиваемся здесь. Что-то, может, природа, разводит нас, потому что источник тут только один и черпать из него можно только в одиночестве. Но раз уж ты здесь, и я здесь – значит, такова воля судьбы.

Фатима спокойно смотрела на нее, не отводя глаз, собственно, ей и не хотелось, взгляд незнакомки не был тяжелым или смущающим. И то, что она сказала, разве не о том же 5 минут назад думала сама Фатима? Нет, теперь ей точно не хотелось уходить, и она уже почти не жалела, что ее одиночество так и осталось в планах. И она тоже верит в судьбу, подумала Фатима, с интересом разглядывая женщину, но та снова отвернулась, как будто сказала уже всё, что хотела сказать. Только вот Фатима так не думала, чувствовала, что самое интересное еще впереди. Она огляделась в поисках камня, чтобы сесть, раз уж ее любимое место было занято, и через несколько секунд уже сидела рядом с женщиной, так же обхватив себя руками, потому что ревущий ветер был просто ледяным.

Какое-то время они сидели молча, смотрели на облака и водную гладь. Фатима не чувствовала дискомфорта, и это ее сильно удивляло, всё же незнакомый человек в таком месте… но спустя пару минут прошло и удивление, остался только комфорт. И всё было замечательно, если бы не этот ледяной ветер, он врезался в Фатиму, как будто старался выбить и унести из нее всё тепло, а может, и саму жизнь. Надо было одеться потеплее, подумала она, сжимаясь на валуне и тщетно пытаясь сохранить тепло. Стараясь, чтобы это не было заметно, она бросала косые взгляды на теплый длинный жакет незнакомки и даже немного завидовала. Вот что значит местный житель, подумала она, знает все тонкости, а я типичный пример приезжей недальновидности. В этот момент она совершенно забыла про термос с горячим чаем и булочки, это помогло бы согреться. Женщина в жакете не шевелилась, но каким-то образом заметила, что Фатима замерзла, а может, просто знала это, она ведь успела рассмотреть девушку и сравнить ее легкую кофточку со своим толстым жакетом.

– Тут холодно, – сказала она, всё так же не сводя задумчивых глаз с горизонта.

– Это точно, – прошипела Фатима, растирая себя руками, но теплее не становилось, – надо было надеть что-то потеплее, но я не местная, как вы, наверное, уже и сами поняли.

– Здесь высоко и ветер усиливается. – Сказала женщина, по-прежнему не глядя на Фатиму, – мне тоже холодно, как и тебе. Но позволь спросить: холод ощущает твое тело или душа? Твоему сердцу холодно?

Что за странный вопрос, подумала Фатима, но в глубине души понимала, что ничего странного в нем не было, разве она не ждала чего-то подобного, разве не хотела такой беседы? Пока она обдумывала ответ, женщина ответила за нее:

– Твое тело мерзнет сейчас, всё так, но твое сердце пылает, – она слегка улыбнулась, и улыбка у нее была доброй и скромной, – оно горячее, твое сердце, и даже здесь я чувствую этот жар. Люди с холодными сердцами не приходят сюда, им нечего подпитывать.

Пожалуй, она права, подумала Фатима и снова ощутила какое-то головокружение, но оно не было неприятным. И уж точно эта незнакомка не напрягала ее, Фатима уже не хотела, чтобы она уходила, что-то в груди снова завибрировало. Нежно и тихо, но эту вибрацию она уже знала и научилась верить ей. Что-то важное ждет меня, поняла она, и я не должна это пропустить.

– Вы такая странная, – сказала Фатима, и эта фраза не прозвучала как грубость, в установившейся атмосфере комфорта она была искренней и не более.

– Странная, – повторила женщина и снова улыбнулась, на этот раз шире, и повернулась к Фатиме, – скажем так: не больше, чем ты. Да, не больше. И скажу еще кое-что: не вижу в этом ничего плохого.

Договорив, она снова отвернулась и задумчиво уставилась на море. Несколько минут они сидели молча, обе смотрели на открывающийся со скалы вид. Фатима хотела заговорить, но не знала, что сказать, и это было так необычно. Я должна ждать, подумала она, слушать и ждать – два самых главных таланта, доступных только мудрецам. «И даже самые мудрейшие лишь слушают и ждут, потому что право Говорить и Решать принадлежит лишь Богу», – так говорил давным-давно один необычный человек, научивший Фатиму почти всему, что она сейчас знала. Многие знания были как бомбы с таймером, сквозь года она пронесла их с собой, и они взрывались, когда приходило их время, пополняя ее мудрость и ее знания о себе и о мире.

– Ты вся дрожишь, – наконец нарушила молчание женщина, – но не бойся этого холода.

Она вновь пристально посмотрела на Фатиму, ее горящие глаза как будто прожигали ее насквозь, выведывая все тайны ее души.

– Это холодный мир, – сказала незнакомка, и Фатима, затаив дыхание, внимала каждому слову. – Таким уж его создал Господь. Но если холод добирается до сердца – человек умирает. Не обязательно физически, хотя бывает и так.

Она смотрела прямо на Фатиму, и ее черные глаза сверкнули.

– Запомни хорошенько то, что я сейчас скажу: найди человека, рядом с которым тебе тепло, это единственное средство, единственный способ согреться. А значит, единственный способ не умереть. И я сейчас не про физическую смерть говорю, потому что гораздо страшнее смерть души, смерть сердца.

Она оценивающе окинула взглядом Фатиму и добавила:

– Но тебе, я уверена, не нужно ничего разжевывать. Раз ты здесь – значит, должна быть здесь и услышать то, что услышишь.

– Вы говорите про любовь? – спросила Фатима, разговор и эта женщина всё больше увлекали ее. Она – как колдунья из сказки, подумала Фатима, но злая или добрая? А может, и то, и другое, потому что в реальном мире добро и зло уже давно срослись головами, как сиамские близнецы.

– Любовь. – Она снова отвернулась к горизонту, – любовь не всегда дает это тепло, как и дружба. Любовь бывает такой холодной, даже взаимная любовь. И тогда надо бежать, потому что такая любовь погубит. Знаешь, она такая разная, такая сложная…

Она покачала головой, показывая, что ей не дано проникнуть во все эти сложности и постичь их.

– Этот мир вообще гораздо сложнее, чем кажется. Но одно я знаю точно: найди свой источник тепла и никогда не покидай.

На этот раз Фатима задумчиво отвернулась и уставилась на море. Она понимала каждое сказанное слово, понимала не только умом, но и сердцем, и понимание это причиняло боль. Да, ей было холодно, все эти годы она мерзла, лишенная единственного источника тепла. У нее было горячее сердце, поэтому она выжила, но да, она всё еще не могла согреться, и всё еще помнила, как это приятно, согреваться теплом чьей-то любви, теплом сердца.

Некоторое время они сидели молча, каждая была погружена в свои мысли, а потом Фатима спросила:

– А вы? – она просто не могла не спросить. Эта женщина, казалось, знает очень и очень многое, а Фатиме очень нужен был проводник, потому что по таинственным землям Сердечных Дел, она еще не ходила. – Вы нашли свой источник?

Она не ответила сразу, улыбнулась теплой и нежной улыбкой, это и был ответ, но женщина добавила:

– Нашла и потеряла. Мне очень повезло, потому что сердце у этого человека было такое горячее, такое пылающее, что его тепло греет меня до сих пор, хотя он давно покинул меня.

Они снова помолчали.

– Это жакет моего мужа, – нарушила тишину незнакомка, – я всегда надеваю его, когда иду сюда. Скорее всего это мои грезы, но эта вещь до сих пор хранит его запах, а может, его хранит моя память, а это волшебное место просто делает чудо для меня.

– А почему он покинул вас? – спросила Фатима, ей было комфортно с этой женщиной, она чувствовала, что может спрашивать всё, не переходя грань – эту грань она тоже чувствовала. – Он умер, так?

– Да, уже 7 лет как умер. – Она всё так же задумчиво наблюдала, как ветер гонит темные облака над водой. – Вечный вопрос: что лучше, любить и потерять или не любить совсем? Только трусы выберут втрое, трусы и мертвецы. Живое сердце хочет любить и готово платить за это. Всё в этом мире кончается, но то, что было настоящим, продолжится там, где бесконечность и свет. Он говорил так, и каждое слово – истина для меня.

– Кем он был? – спросила Фатима, завороженная ее словами, они повторялись в ее голове, и она подозревала, что теперь никогда не забудет их.

Женщина снова улыбнулась и хмыкнула:

– Мой муж был человеком, которому и целого мира мало, – она посмотрела на Фатиму, и та увидела гордость в ее глазах. И любовь. – И в то же время, достаточно горсти песка, капли воды, одного солнечного лучика.

Незнакомка предостерегающе подняла палец:

– И не спрашивай, я не буду объяснять. Ты либо понимаешь, либо нет.

Фатима и не собиралась спрашивать, итак всё прекрасно понимала.

Налетел очередной ледяной порыв, и Фатима снова обхватила себя руками, чтобы удержать хоть немного тепла, а вот женщину, сидящую рядом, ветер, похоже, не беспокоил. Она как будто и не замечала его, только периодически куталась в толстый жакет, но это скорее для того, чтобы ощутить запах любимого человека, поняла теперь Фатима, и какая-то тоненькая серебряная игла кольнула ей сердце. Любовь – это слабость, так она привыкла считать, но эта женщина не выглядела слабой, совсем нет, она выглядела сильной и непоколебимой, как эта скала, как ветер, как бушующий под ними прилив… и всё же она любила. Мне предстоит еще многому учиться, вдруг поняла Фатима, и многое узнавать. Открыв и постигнув одну грань жизни, она вдруг обнаружила, что у жизни их миллионы. Ну, как минимум две она уже узнала.

– О, я знаю, как согреться, – совершенно неожиданно она вспомнила про свой термос с чаем и булочки. Вот что значит – нужный момент, подумала она, радуясь, что захватила с собой легкий обед и – невероятно – радуясь тому, что разделит его с этой дамой.

Стараясь не обращать внимания на холодные объятия ветра, Фатима сняла с плеча сумку и начала доставать содержимое. Незнакомка повернулась и с легкой улыбкой наблюдала за ее действиями.

– Вот, – Фатима налила в кружку-крышку чай и протянула женщине, – надеюсь, вы не откажете мне и разделите со мной не только время и место.

– Спасибо, – женщина чуть наклонилась за кружкой, и это напоминало легкий поклон, – мне будет очень приятно это сделать, действительно. И ты можешь смело пить из самого термоса, больше одной кружки я всё равно не выпью, а брезгливость, по моему мнению, говорит о человеке скорее хорошо, нежели плохо.

– И я так думаю, – согласилась Фатима, восхищаясь тем, как просто и изящно эта дама вышла из щекотливой ситуации.

Булочек, в отличие от кружек, было две, так что никакой неловкости больше не возникло. На скале опять воцарилась тишина, нарушаемая лишь ревущими волнами и свистящим ветром. Обе молчали и смотрели на море, Фатима наслаждалась каждой минутой, горячий чай действительно согревал, булочка была свежей и вкусной, а вид пред глазами – просто фантастический. Ветер разрывал облака, создавая причудливые фигуры своей невидимой сильной рукой, некоторые напоминали узоры, некоторые были похожи на фигуры зверей, а один раз Фатима даже увидела букву, совершенно точную и отчетливую букву М. Что бы это могло значить, думала она, ощущая, как приятное тепло, попадая внутрь, растекается по телу, и значит ли это вообще что-нибудь?

– Видишь букву? – неожиданно спросила женщина, как будто прочитала ее мысли.

– Да, – ответила Фатима, не сводя глаз с облака.

– О чем-нибудь тебе она говорит?

– Нет, а должна?

– Только не говори, что не веришь в знаки, – усмехнулась дама, тоже глядя на облако, не желающее растворяться, – я просто не поверю. А обман меня оскорбит.

– А может, это не мой знак, – возразила Фатима, она не привыкла, чтобы ее видели насквозь, поэтому чисто инстинктивно запротестовала, но не стала отрицать. Невидимую грань она по-прежнему чувствовала очень хорошо.

– Твой. – И никаких сомнений в голосе, – я это чувствую. Знаю.

– Почему? – не унималась Фатима, теперь она повернулась и в упор смотрела на женщину, – почему вы так уверены?

– Потому что мы здесь ради тебя, – и тут она снова предостерегающе подняла палец, но не повернулась, – и не вздумай спрашивать, объяснять я не буду. Просто знаю и всё.

Они снова замолчали. Буква еще несколько минут упорно держалась в небе, а потом поддалась ветру и растаяла, став очередным размытым пятном. У Фатимы голова шла кругом, но вместе с тем она чувствовала какую-то ясность, какую-то предопределенность, но не обреченность, это чувство было другим. Приятным.

– Когда делишь с кем-то что-то свое, это сближает, – сказала вдруг женщина, – будь то чай, хлеб, время или место, или жизнь. Ведь все эти мелочи, в конце концов, и есть составляющие жизни, так что протягивая человеку кусочек, отломанный от своего, ты протягиваешь ему свою жизнь, говоришь: вот, возьми, Я удостаиваю тебя такой чести и делю с тобой самое ценное – мою жизнь.

Фатима слушала, глядя на облака, может, искала там новый, более понятный знак, но она чувствовала это, то, о чем говорила незнакомка – разделив трапезу, они стали как будто ближе.

– Спасибо тебе за такую честь, – сказала дама, возвращая Фатиме кружку, – за добро надо платить добром. Никогда не бери больше, чем отдаешь – таково правило.

Фатима молча приняла кружку, кивнув и улыбнувшись, не хотела перебивать.

– И раз уж мы стали немного ближе, значит, Судьба того хотела, поэтому, скажу как есть. Я ждала тебя, еще не зная, что это ты и как ты выглядишь. Просто не хотела уходить, чувствовала, что нужна тому, кто придет ко мне, так распорядилась Судьба, а у этой дамы стальной характер и такая же рука.

– Да, она учитывает всё до мелочей, – продолжала женщина, – пылинка никогда не упадет без причины и без ее ведома. Вот что такое Судьба или Бог. Это уже как кому больше нравится.

Фатима, завороженная, смотрела на нее, ощущая себя ребенком, к которому вдруг пришла фея-крестная и буднично заговорила о чудесах.

– Видишь ли, у меня есть дар, – сказала дама, глядя Фатиме прямо в глаза, – и Судьба утверждает, что он тебе нужен. Здесь и сейчас.

Она развернулась к Фатиме:

– И я делаю это с чистым сердцем и от души, и в этом тоже Судьба, потому что иначе мой дар не работает, иначе он бесполезен.

Фатима молча смотрела на эту странную женщину, она всё больше казалась ей призраком, колдуньей, пришедшей из сказочных миров. Ее ждало волшебство этой женщины, она хотела подарить его Фатиме, и разве могла она отказаться? «Судьба утверждает, что он нужен тебе». Ее дар, ее магия. Судьба свела их, а она ничего не делает напрасно. И даже если бы у меня был шанс уйти, я бы осталась, поняла Фатима, и если бы она сама не предложила, возможно, я бы попросила ее использовать свою магию для меня. В логичном и скучном мире так мало необъяснимого. Да, все эти чудеса показывают по телевизору, пишут в газетах, но почему-то случаются они всегда где-то и с кем-то, но не рядом и не с тобой. А каждому из нас нужно чудо, подумала Фатима, хотя бы одно за жизнь.

– Но прежде, чем начать, – произнесла дама, сверкая своими черными глазами, – я должна спросить: принимаешь ли ты меня и мои мысли? Веришь ли ты мне? Потому что нельзя дать человеку то, что он не принимает.

– Я не знаю, о чем вы говорите, – честно ответила Фатима, – но я верю.

И в эту секунду она действительно верила во всё.

Женщина кивнула, ее лицо снова осветила легкая безмятежная улыбка, Фатима не сводила с нее широко раскрытых блестящих от предвкушения глаз.

– Да будет так, – сказала дама, – во всем воля Судьбы. Воля Бога.

Она сидела, спрятав руки под жакетом, а теперь достала их, и Фатима увидела колоду карт, зажатую в одной руке. Она появилась, как кролик из шляпы фокусника, где она прятала ее раньше? А может, она всё время держала карты в руке. Но это были необычные карты, они были больше и, хотя Фатима могла видеть только «рубашки», она не сомневалась, что на обратной стороне совсем не тузы и короли с дамами.

– Судьба, – усмехнулась незнакомка, – она всё знает наперед и гораздо лучше нас.

Она приподняла руку с колодой:

– Я ведь не таскаю их с собой 24 часа в сутки, – сказала она, – и сюда я не всегда их беру. Только иногда, когда чувствую, что им надо «зарядиться». Это место, оно ведь волшебное, вот я и беру карты сюда, и они «заряжаются» энергией, делающей предсказания возможными.

Она взяла колоду двумя ладонями, не сводя с Фатимы глаз.

– В другой день, ты, может, и застала бы меня здесь, но без них. А может, без них ты меня и не увидела бы, потому что иначе наша встреча не имела бы смысла, а я уже говорила, Судьба бессмыслицы не терпит.

– Так вы гадаете? – спросила Фатима, испытывая смешанные чувства, – а себе?

– Никогда. – Дама твердо покачала головой, – разве может хирург, даже самый блестящий, делать себе операцию?

Она иронично приподняла бровь, давая понять, что такое просто невозможно.

– Знаете, – начала Фатима, она решила играть в открытую, быть честной с этой женщиной, она это заслужила. – Я не верю в гадания. Я верю в судьбу.

Ей стало неприятно, она подумала, что незнакомка обидится, а ей так не хотелось ее огорчать. Но женщина совершенно не изменилась в лице, а когда заговорила, чувствовалось, что она привыкла к такой реакции. И что знает она гораздо больше Фатимы.

– Да, Судьба. – Она посмотрела в глаза Фатиме, и взгляд ее был спокойным и мудрым. – Когда она говорит, все мы замолкаем. Нельзя изменить дорогу, но можно ее осветить. Чтоб не набить слишком уж много шишек.

Дама продолжала смотреть на Фатиму, а она задумалась. Разве она сама не противоречит себе? Она сказала, что верит женщине, а теперь вдруг заявляет, что не верит в гадания, не верит в ее волшебство. Но самое главное – она ведь только что сама сказала, что верит в Судьбу, а значит, всё, что происходит, происходит по ЕЕ воле.

Незнакомка терпеливо ждала, пока Фатима примет решение, на ее красивом лице невозможно было прочитать ничего.

– Я жду твоего решения, – спокойно произнесла женщина, когда поняла, что короткая битва в душе ее спутницы закончилась, – нельзя дать человеку то, что он не принимает.

– И не думай, ты не обидишь меня, – добавила дама, как будто прочитав ее мысли, – то, что я делаю, я делаю от чистого сердца, по-другому нельзя. И Судьба или Бог, всегда знают всё лучше и знают наперед, тогда как мы, люди, слепо тыкаемся в стену, почему-то решив, что там есть дверь. Многое из того, что кажется понятным – туманно, и наоборот, то, что непонятно сейчас, становится таким простым и ясным со временем.

Она усмехнулась.

– Когда поймешь эти простые истины, уже никогда и ни на что не реагируешь так остро.

Налетел очередной порыв, ударил ледяной рукой, забирая те крохи тепла, которые помог сохранить чай. Фатима повернула голову, взглянула на море, на темное тревожное небо над ним, и внезапно приняла решение. Твердое и осознанное, никакого транса или тумана в голове, она точно знала, чего хотела.

– Я верю вам, – сказала она, глядя прямо в глаза незнакомки, – и мне нужно то, что вы можете мне дать.

На секунду она задумалась, а потом добавила:

– И я принимаю это с чистым сердцем.

– Ну что ж, – сказала дама, и глаза ее сверкнули, – будь по сему. Начнем.

Одной рукой она протянула Фатиме платок, унесенный ветром и возвращенный Фатимой, и повернулась спиной к морю. Платок она расстелила на земле и наступила на два угла ногами, защитив от ветра свой импровизированный стол. Жестом предложила Фатиме занять место напротив и придержать оставшиеся два угла.

– Тебе придется потерпеть неудобства, – сказала женщина, – но таковы уж обстоятельства. Ты молодая и гибкая, а мои годы ушли далеко вперед.

– Ничего, – ответила Фатима, упираясь коленями в шелковистую ткань, – неудобства никогда меня не пугали.

Да и могло ли быть по-другому? Даже без приглашения, Фатима бы не допустила, чтобы пожилая дама сидела на земле, тогда как она с комфортом расположилась бы на валуне. У нее были недостатки, но невоспитанность в их число не входила.

Вдвоем они растянули платок, и Фатима впервые заметила, что на нем изображены знаки зодиака и какие-то незнакомые символы, может, руны. Очень кстати, подумала она, разглядывая замысловатые знаки, дух волшебства в каждой частичке.

Фатима сидела лицом к морю, и хотя не могла видеть его из-за женщины, но видела небо, облака снова разошлись, образуя ровную и светящуюся букву П. Ущипните меня, подумала Фатима, я, кажется, попала в другую реальность или в Страну чудес. Но сердце забилось быстрее, потому что буква П, в отличие от буквы М, ей кое-что говорила. Вся ирония этого мира в том, почему-то подумала она, наблюдая, как ветер постепенно размывает контуры небесной буквы, что с тобой всегда случается то, чего ты больше всего боишься. Этот мир вообще состоит из страхов и испытаний. Вот она, например, всегда стремилась к независимости, но и ей пришлось зависеть от одного человека, она знала его как раз под именем на букву П. Нет в мире ничего абсолютного, так она сказала сыну и сказала правильно, ее карьера и жизнь зависели от Пророка, ее сердце зависело от маленького мальчика по имени Ян. Неужели она допустит и третьего в свою жизнь? И самым пугающим было то, что она не могла твердо и честно ответить на этот вопрос.

Пока она наблюдала за небом, погруженная в свои мысли, дама тоже ушла в себя, закрыла глаза и обхватила колоду двумя руками. Фатима не обращала на нее внимания, у каждого, кто знает свое дело и вкладывает в него душу, есть свои маленькие чудачества и ритуалы, поэтому она просто продолжала смотреть на небо, где ветер нарисовал уже совсем другую картину, и ждать. Но тут что-то привлекло ее внимание, что-то мелькнуло внизу, на платке. Фатима резко перевела взгляд, на яркой шелковой ткани лежала карта, ветер не мог добраться до нее, они обе об этом позаботились, поэтому она лежала неподвижно. Две вещи сразу бросились в глаза и поразили ее, первое: карта была нарисована от руки, и нарисована мастерски; второе: на карте был изображен черный силуэт, в котором безупречно угадывалась мужская фигура, не было видно ничего, кроме глаз, смотрящих из черноты, и глаза эти смотрели на нее. Прямо на нее, как живые. В одной темной руке силуэт держал меч, сверкающий и прорисованный до мельчайших деталей, меч был воткнут в землю, во второй – огромное алое сердце.

– Она упала, – прошептала Фатима, видя, что женщина тоже смотрит на карту, но не берет ее, – случайно…

– Нет, – оборвала ее дама, и покачала головой, – нет ничего случайного, и ты сама это прекрасно знаешь.

Ее лицо смягчилось, она подняла карту и внимательно посмотрела на изображение, повернула, чтобы показать Фатиме.

– Рыцарь, – сказала дама, – так спешит к тебе, что выпал из колоды. Не может ждать, страсти бушуют в его огромном сердце.

Она постучала ногтем по картинке.

– Но их всегда уравновешивает меч. Долг, честь и разум, холодные и твердые, как сталь – вот что значит этот меч. И он воткнут в землю, как ты видишь, это как раз признак не агрессивности, но благородства. Этот воин не станет махать своим клинком ради бравады или без убеждений. Его сердце управляет мечом, а меч – сердцем.

Фатима внимательно слушала ее, жадно впитывала каждое слово, и чувствовала, как знакомое чувство раздирает грудь. Да, кажется, она знала этого рыцаря. И, кажется, она его любила.

– Он требовал, чтобы его увидели, – женщина улыбнулась и на этот раз спрятала карту в колоде, – он подает сигналы, знаки. Его нельзя проигнорировать. И конечно, я не могла отпустить его, не объяснив тебе то, что он хотел сказать.

– Карта, – во рту пересохло, Фатима откашлялась и продолжила, – она нарисована вами? Она такая красивая!

– Да, – кивнула женщина, – я ведь сказала, кажется, что это необычные карты. Как и мой дар. Я ведь не простая деревенская гадалка. Знаки и символы приходят ко мне, иногда во сне, иногда я вижу их в окружающем мире. Они несут знание, а я собираю его по крупицам и отдаю людям, которым оно нужно. Как тебе сейчас.

Она замолчала на секунду, а потом продолжила:

– Я сама нарисовала каждую из этих карт, – она снова обхватила их двумя руками, – и никто никогда не учил меня с ними обращаться. Я просто знаю и всё. Думаю, всё прекрасное и настоящее в этом мире происходит не из обучения, потому что дар – это то, что дает Господь, а не люди.

Фатима, которая тоже имела свой дар, согласно кивнула, опустив глаза. Ее ведь тоже никто не учил делать то, что она делает, только чуть-чуть направили, помогли прийти в равновесие. Конечно, то, что она делала, вряд ли можно было назвать прекрасным, но это тоже был дар, темный дар, и не такой уж бесполезный.

Незнакомка снова закрыла глаза, пока Фатима размышляла над ее словами, колода снова устроилась между ладонями. На этот раз ничего из нее не выпало, и, посидев несколько минут неподвижно и с закрытыми глазами – возможно, закрыв их для этого мира, она открывала их внутри себя, чтобы видеть то, что недоступно обычному человеку в обычном состоянии – женщина медленно подняла веки. Ее взгляд изменился, стал далеким и отсутствующим, но огонь всё так же плясал в ее черных глазах, он никуда не делся.

– Итак, – произнесла дама, протягивая Фатиме карты, лежащие на раскрытой ладони, – если твоя вера по-прежнему крепка, а желание – горячее, положи руку на колоду. Сверху, так, чтобы она оказалась между нашими ладонями.

С гулко бьющимся сердцем, Фатима протянула руку и положила ее на колоду. И ее очень порадовало то, что рука не дрожала, значит, она еще не совсем потеряла себя.

– На ладонях написаны судьбы, – задумчиво проговорила женщина, – твоя судьба и моя, а между ними – вот эта колода. Не убирай руку, пока я не скажу.

Фатима внимательно смотрела на нее, ожидая дальнейших инструкций.

– А теперь закрой глаза и загляни внутрь себя, – сказала дама, – ты найдешь там вопросы, много вопросов. Не убегай от них и не пугайся, повернись к ним лицом.

И как будто в подтверждение ее слов налетел порыв ветра, отбросил волосы Фатимы, как будто расчищал ей путь в себя, в самые глубины сознания. Она закрыла глаза, боясь и надеясь одновременно. Она так долго мучилась от всех этих вопросов, так долго убегала от них, загоняла их в самые темные уголки души, что теперь испугалась: а сумеет ли она найти их и извлечь. И еще больше боялась, что сумеет.

– Открой глаза только тогда, когда почувствуешь, что тебе больше нечего спросить у себя, больше не от чего бежать. Когда встретишься лицом к лицу со всеми своими вопросами.

Какое-то время обе сидели молча и не подвижно, обе с закрытыми глазами, только один раз дама открыла глаза и несколько секунд внимательно разглядывала лицо девушки, сидящей напротив и погруженной в себя. А может, это была молодая женщина, сказать было сложно, ее тело выглядело молодым, а глаза – древними и мудрыми, как будто она ходила по этой земле уже не одну сотню лет в поисках ответов, да так их и не нашла. Может, я сумею помочь ей, подумала женщина, а потом снова закрыла глаза, и на лице ее расцвела добрая любящая улыбка.

Отмеченная темным даром, но ее душа не черна, услышала она голос, она слышала его всегда, с самого детства, иногда он говорил ей инструкции, иногда просто приносил знание. Чей это был голос? Может, ее собственный… дама, сидящая на валуне, никогда не задумывалась об этом, чудеса можно только принимать, но не искать им объяснения, такого оскорбления они не терпят. Всё в этом мире не напрасно, всё имеет свое место. Границы размыты, добро и зло сплетены. Она несет свой крест, и никто не вправе осудить ее, как и любого живущего на этой земле. Посланники судьбы – такие же ее рабы, как и те, кому они доставляют послание.

– Всё, – сказала Фатима, медленно открывая глаза, сияющие и огромные, – я заглянула в себя. Я готова услышать ответы.

И когда этот голос вырвал женщину из внутренней темноты, где она внимала Голосу, она уже многое знала об этой девушке-женщине. И многое могла ей простить.

– Что ж, – дама медленно открыла глаза, сначала они были затуманены, но она моргнула, и взгляд стал снова острым и глубоким. – Пусть Судьба скажет свое слово. А мы послушаем и послушаемся.

Быстро и виртуозно дама перетасовала колоду, ветер стих, как будто тоже хотел послушать и посмотреть, что же такое ответит Судьба на сокровенные вопросы Фатимы. С глубоким вдохом женщина начала раскладывать карты на платке, вытаскивая их медленно и беспорядочно, после каждой карты – а она клала их рубашками вверх – она выдерживала паузу, прислушивалась к чему-то, наверное, к внутреннему голосу, а потом доставала следующую. Фатима внимательно следила, сердце билось в груди как бабочка, пойманная в сети паука. Но это не сети, поправила себя Фатима, впиваясь взглядом в каждую пеструю рубашку очередной карты, и она не паук, настоящий паук живет совсем недалеко, и на этот раз сеть плетется для него. Ну или для нее, чтобы быть точной. Но узор из карт на платке действительно чем-то напоминал паутину, карты располагались вдоль и поперек, по кругу, лишь центр пока был пустым. Это последняя карта, поняла Фатима, она ляжет здесь, в самой сердцевине расклада, и она самая важная. И действительно, после очередной секундной паузы, незнакомка достала последнюю карту и положила ее в самый центр.

– Всё, – выдохнула она, как будто проделала тяжелую работу. А может, так оно и было, ведь затрата душевных сил не так заметна, как физических, а то, что она делала, было невозможно без усилий тех самых невидимых мускулов. – Теперь слушай и запоминай, потому что ничего не повторится дважды, такой уж это мир. Ты можешь спрашивать меня, но лишь пока карты здесь, как только я соберу их, расклад сотрется из моей памяти. Такова цена.

– Вы и правда всё забудете? – спросила удивленная Фатима, необъяснимое накрыло ее как цунами, а она всё еще пыталась выплыть.

– Всё, от первой и до последней карты и от первого и до последнего слова, – кивнула дама, – это к лучшему, поверь. Маленькая услуга мне от невидимого мира. Мы ведь не можем повлиять на то, что нам предначертано, а карты не всегда показывают радугу, ты понимаешь. Всё, что говорит Судьба, она говорит для одного человека, я лишь проводник.

Она слегка улыбнулась, и их горящие глаза встретились.

– Посланник, – сказала дама, – такой же, как и ты.

Она предостерегающе подняла руку.

– Довольно вопросов и разговоров о ненужном. Пора открыть карты.

Сердце Фатимы скакнуло куда-то высоко и застучало в голове. Волновалась ли она так когда-нибудь? Наверняка да, но сейчас она уже ни о чем не помнила, всё отошло на задний план, всё стало неважным. Остался только этот пятачок на скале, и они обе, разделенные ярким платком, на котором лежало послание для Фатимы, оставленное самой Судьбой.

8

Молча и сосредоточенно дама начала открывать карты. Фатима не имела ни малейшего понятия, что значит каждая из них, но все они были очень красивыми. Она увидела половину солнца на фоне ясного неба, у солнца было лицо, и оно улыбалось, Фатима сочла, что это хороший знак. Но почему только половина? Она решила не копаться в этом. Сейчас она получит ответы на все свои вопросы, так что незачем гадать самой и затуманивать мысли. Ее поражало качество изображения, эта дама, помимо всего прочего, была еще и очень одаренным художником, ее загадочная аура отражалась в каждом рисунке, придавая картам магический ореол. Она не спеша переворачивала карты, на ее лице не отражалось ничего, и Фатиме на какую-то секунду стало страшно. А вдруг карты показывают то, что незнакомка называла «не радугой»?

Ты сама в это ввязалась, услышала она внутренний голос, холодный и беспощадный, именно он советовал, нет, приказывал ей отдать ребенка, забыть того, чьим именем она назвала малыша. Этот голос хотел всегда одного – холодного расчета, точного исполнения, одиночества и никаких перемен. Он был нужен ей, это правда, но с некоторых пор она больше не позволяла ему командовать, и теперь этот свергнутый император ее сознания пытался вернуть власть. Не выйдет, строго сказала ему Фатима, я давно устала бояться и сожалеть, быть одной и мерзнуть от твоего холода, так что заткнись и дай послушать.

Мысли ее прервала карта, открытая ухоженной рукой, сердце снова подпрыгнуло и на этот раз взорвалось фейерверком, потому что с карты на нее смотрел уже знакомый ей Рыцарь. На этот раз даже бесстрастное лицо незнакомки тронула улыбка.

– Не смог остаться в стороне, – сказала она, качая головой, – я так и знала. Не в его это духе – отступать. И его энергия очень сильна, страсти бушуют в сердце, как я уже говорила.

Сама не зная, почему, и не в силах удержать эмоции, Фатима обрадовалась. Черт, да если бы не все эти карты и ветер, который мог их унести, встань она с платка, она бы запрыгала на этом пятачке как горная козочка. Копаться в себе будешь позже, предупредила она возможные возражения внутренних голосов, а сейчас просто лови момент.

Она взяла себя в руки и стала рассматривать остальные, открытые уже карты. Увидела ночное звездное небо, что это могло значить, она даже не стала думать. А также взгляд притягивал еще один Рыцарь, но этот был прорисован, он был в доспехах, забрало скрывало глаза, обеими руками он сжимал длинный меч, стоя в боевой стойке. И Фатиме сразу стало понятно, что это явно не друг, и что он опасен. Впрочем, разъяснения она всё равно получит позже, а пока… Ярким пятном на платке выделялась карта, на которой был изображен паук. Красный с черным, его кровавые глаза-бусинки, казалось, сверили Фатиму с ненавистью, на которую нарисованная картинка просто не могла быть способна. И, тем не менее, паук ее ненавидел. И значение этой карты она знала и без толкования – с карты на нее смотрела Ада Терер, известная так же как Паучиха. Значит, какое-то значение в моей судьбе она имеет, подумала Фатима, не зря она вылезла, ведь она далеко не первая моя мишень. Дама продолжала неспешно открывать карту за картой, и скоро все они были открыты, кроме одной.

– Центр расклада, – сказала женщина, ее рука застыла над последней скрытой картой, – в одной этой карте заключен весь смысл, остальное просто дополнение. Как определения и дополнения в предложении, они делают его красивее и полнее, но суть не меняют. А суть – вот она.

Она коснулась карты и убрала руку, глядя Фатиме прямо в глаза.

– Ты должна принять то, что тебе откроется без страха и без сомнения. Твоя судьба давно написана на небесных скрижалях, это – лишь выдержки и цитаты, обрывки слов и фраз. Они подскажут лишь то, что ты сейчас должна понять, не больше и не меньше. И уж конечно, это не вся твоя судьба.

– Я готова, – ответила Фатима, а сердце в груди билось, как птица в клетке. – Открывайте.

Дама кивнула и положила свои длинные пальцы на карту, а через секунду резко перевернула ее. Обе уставились на карту широко раскрытыми глазами, Фатима не знала, что она значит, но она была, как и все, просто фантастически красива, и первые мгновения она просто рассматривала и любовалась, не замечая ничего вокруг. Эти карты не были зеркальными, как обычная колода, на каждой была совершенно уникальная картинка, так что некоторые для Фатимы лежали верх ногами, но не эта. Эта была специально для нее, и она лежала так, чтобы Фатима могла всё хорошенько увидеть. С низа карты начиналась дорога, по обеим ее сторонам была просто черная земля, но на середине карты дорога раздваивалась, одна тропа шла влево, другая – вправо. И тут карта делилась напополам, с левой стороны, тропа уходила в рассветное небо по зеленым лугам, на горизонте она упиралась в дерево с пышной кроной. Правая тропа вела к кроваво-красному закату по растрескавшейся земле, и упиралась в такое же дерево, но сухое и мертвое. Его скрученные ветви тянулись к небу, как будто молили о пощаде или смерти. Прямо из центра развилки шла невидимая линия, разделяющая левую и правую половины, и там соединялись два светила – половина солнца слева сливалась с половиной полной луны, только если на солнце было улыбающееся лицо, то на луне был скалящийся череп, точнее, его половина. Энергетика от карты шла просто бешеная, и Фатиме стало жутко. Без сомнений, сейчас с ней говорила сама Судьба, а этой даме Фатима, как и любой смертный, ничего не могла противопоставить.

– Что это… – начала Фатима, но в горле запершило, она кашлянула и заставила себя продолжить. Она привыкла лететь навстречу своим страхам, сжав кулаки, и не собиралась отступать. – Что это значит? Я хочу знать.

– И узнаешь, – заверила ее дама. – Начинать принято именно с центра, с самого важного. В центральной карте заключено твое прошлое, будущее и вся твоя сущность. Но не торопи меня, и не указывай. Ты можешь только спрашивать, не больше.

– Извините, – пробормотала Фатима, отмечая, что под благородным бархатом у этой дамы сталь, твердая и сияющая. И это ей нравилось, человек со слабым характером не смог бы удержать в руках силу, которой обладала эта незнакомка. Но судьба ведь ничего не делает зря. – Я нервничаю.

Последние ее слова женщина пропустила мимо ушей, внимательно глядя на карту в центре и на весь расклад. Казалось, она снова ушла в себя, только на этот раз глаза остались открытыми. Каждое нервное окончание в теле Фатимы звенело и визжало от нетерпения, но она сидела молча, сверля глазами непонятную, пугающую и такую красивую карту в сердце расклада. В сердце моей судьбы, подумала она, вот она, суть моей жизни. Ну чего она медлит?!

Налетел очередной порыв ветра, как будто подчеркивал важность момента, засвистел, внизу под ними ревел прибой, раздраконенный этим ветром, волны неистово бросались на скалы, как будто хотели добраться до этого дразнящего ветра и не могли. Всё как во сне, подумала Фатима, всё какое-то нереальное, гадалка с волшебными картами, это место, это низкое зловещее небо, даже ветер и волны – всё как полагается, если бы я снимала фильм, то этот эпизод был бы именно таким.

Мысли отвлекли ее, помогли хоть какое-то время не пялиться на карты и не прикусывать предательский язык, который хотел поторопить женщину напротив, попросить ее встряхнуться, если потребуется даже заставить… А ты уверенна, что сможешь заставить ее, спросил насмешливый голос, ты действительно думаешь, что сможешь ей приказывать или угрожать? И с новой вспышкой смешанных чувств Фатима поняла совершенно ясно и точно, что никакого влияния на эту даму она не имеет и не будет иметь. Она была недосягаема для нее, сила Фатимы, какой бы там она ни была, совершенно не действовала на эту странную женщину, против нее она не работала, была бесполезна, как попытки волн догнать ветер. Вся ее сила разбилась бы, как волны об эту скалу, на которой они сейчас сидели, и это тоже была Судьба.

– Любовь и ненависть, – неожиданно сказала дама, указывая на центральную карту, – добро и зло, жизнь и смерть, вот что такое твоя жизнь. Раздвоенная, имеющая две сущности и два конца. Каждый твой день – это выбор, который ты так и не можешь сделать. В тебе живет и то, и другое, добро и зло, ты даришь жизнь, ты ее забираешь. И судьба забрала у тебя что-то, отдав что-то взамен. С тех пор ты раздвоена, и нет тебе покоя.

– Это правда, – прошептала ошарашенная Фатима, – каждое слово.

– Иначе и быть не может, – кивнула женщина, – Судьба не врет и не ошибается, она свободна от людских пороков, как и от людских слабостей. Жалости или сострадания она тоже не знает, так что всё уравновешенно.

– Так что же значит такая карта в сердце расклада? – вернулась к гаданию Фатима.

– Она значит, что Судьба твоя не определена, вернее, тебе дается шанс. Твоя дорога может привести как к смерти и несчастьям – она указала на засохшее скрюченное дерево, – так и к счастливому финалу, к жизни, к любви. В силу твоей особенности, раздвоенности, у тебя есть два пути, два финала, оба уже записаны в книге Судеб, но оба записаны карандашом, и как только ты сделаешь выбор, один из этих вариантов сотрется, а второй впишется в твою судьбу чернилами.

Фатима, затаив дыхание, слушала и ловила каждое слово, в глубине души радуясь и страшась. И еще, каким-то шестым чувством она знала, что из всех этих слов запомнит лишь несколько, и то, что останется в памяти, и будет самым важным, будет ее указателем на пыльной и туманной дороге жизни.

– Редкая карта, – продолжила незнакомка, задумчиво глядя в центр расклада – и хотя я не могу вспомнить ничего после того, как карты собраны, могу утверждать, что редко кому она выпадает. Слишком уж редким людям Судьба дает такую привилегию – выбор, большинство она просто тащит на веревке, как скотину на убой.

Секунду обе молчали.

– Надеюсь, тебе всё понятно? – спросила женщина, – потому что время не резиновое, надо двигаться дальше. В итоге могу сказать: как центр, как твоя сущность, эта карта показала твою двойственную натуру и ее истоки – смерть и рождение новой жизни; как главное определяющее в будущем – два варианта судьбы, и твой выбор.

– У меня нет вопросов по этой карте, – сказала Фатима, задумываясь: если только из одной карты на нее свалился целый ворох информации, как же она сможет уместить в своей голове всё остальное? И как это всё переварить? – Я готова слушать дальше.

Остальное было как в тумане, в памяти действительно остались лишь обрывки фраз и некоторые образы. Половинка солнца – в твоей жизни есть радость, есть свет, твое солнышко, но лишь половина, потому что лишь половину своей жизни ты отдаешь этому свету, и радость поэтому не может наполнить всю твою жизнь, какая-то ее часть так и остается темной. Да, это был ее сын, ее солнышко, которому она действительно отдавала всю себя… но лишь в одной половине жизни. Это она поняла.

Ночь и звездное небо – тайна, загадка, жизнь как тайна. Твоя душа полна секретов и обманчивого покоя. Как под покровом ночи кипит бурная, незаметная глазу жизнь, так твоя душа и твоя жизнь кипит, скрытая от всех, спрятанная под покров тайны. Как говорится, в темноте делаются темные дела, это не лучшая часть твоей души и жизни, но и она не лишена прекрасного, как свет звезд. И как ночь нужна и необходима этому миру, так и эта тайна, эта темнота полезна и необходима для тебя и для мира, раз уж всё это происходит. Да, ее жизнь, одна сплошная тайна, ее темный дар, прекрасный и уродливый одновременно. Тут тоже всё было понятно.

Паук – опасный человек, коварный, терпеливо и тонко плетущий сети хищник, без души и сердца, одержимый голодом. Ты столкнешься с ним, он уже начал плести для тебя сеть, и исход этой битвы скрыт от меня и от тебя. Чья-то смерть лежит в конце, но чья? Может, вы оба умрете, может, лишь один из вас, но столкнувшись, ваши дороги уже не разойдутся, дальше пойдет лишь один из вас, или никто. Но эта карта лежит «на обочине», это не главное и не определяющее в твоей жизни, поэтому могу сказать: сейчас это занимает тебя, но пройдет время, и это уйдет. Хотя, раз уж она появилась в раскладе, этот человек и ваша битва сыграют какую-то важную роль, окажет влияние на всю твою жизнь, уйдя в прошлое. Да, Ада Терер, Паучиха, она сейчас очень занимала Фатиму, да и встретились они здесь только благодаря тому, что Фатима прилетела, чтобы плести свои сети для паука. Может, это она имела в виду, говоря о влиянии на всю жизнь? Такое ведь не забудешь. А что до битвы, так было всегда, либо Фатима возьмет жизнь этой старой дьяволицы, либо Судьба отправит ее на покой, такова уж ее жизнь.

А вот чего ей не хотелось, так это отправиться в загробный мир вместе с Адой, а такой финал, судя по всему, вполне мог иметь место. Подумаю об этом позже, сказала себе Фатима, она не хотела пропустить важную информацию, поэтому сейчас просто запоминала, с сожалением и бессилием отмечая, что часть слов и карт каким-то магическим образом действительно проходят сквозь разум и уходит в никуда. Как крупа, просеянная через крупное сито, лишь самые большие зерна остаются, остальное безвозвратно уходит.

В ней действительно есть магия, подумала Фатима, как зачарованная глядя на даму, предсказывающую ее судьбу, в ней и в этих картах, это ее магия, и она настоящая. Черт, и я попала под ее воздействие. Но она не злилась, интуитивно она понимала, что, вырвавшись, эта сила уже не принадлежит женщине с горящими глазами, как только она отпускает ее, она больше не может ее контролировать. И лишь нагулявшись, эта сила заходит обратно в нее и снова смирно ждет случая, когда ее выпустят на волю. И сейчас обе они на равных правах кружились в вихре этой древней силы.

Рыцарь, сжимающий свой длинный меч обеими руками – вот кого тебе стоит остерегаться. Он в самом центре, не на обочине, значит, он в твоей жизни, он постоянно присутствует, хотя лицо его скрыто забралом. Это агрессивный и воинствующий человек, охотник. Он сжимает меч сразу двумя руками, что говорит о его хватке и жажде боя, такой не раздумывая пускает свой меч в ход для достижения личных целей. Весь он в броне, как ты видишь, он защищен, он умеет обезопасить себя, но сам он очень опасен. И у него нет сердца, а если и есть, оно скрыто под этой броней, никто его не видит и не знает о нем. Это железный человек, и что там, под этим забралом, он вряд ли покажет кому-нибудь. Остерегайся его, потому что его меч наточен на тебя, он стоит у самой главной карты, он замахнется мечом на твою жизнь и разрубит ее, как нитку, если подберется достаточно близко, на расстояние удара. И да, Фатима это видела, этот «стальной рыцарь» лежал рядом с раздвоенной картой в центре расклада. И конечно, с правой стороны, там, где в кровавое небо беспомощно тянулись скрюченные ветки мертвого дерева. Это серьезно, поняла Фатима, колокольчик тревоги, такой знакомый и привычный, прозвенел внутри. Кто же он? У нее было много врагов, да, такова уж ее профессия, но разве не она была скрыта от всех? Неужели кто-то сумел подобраться так близко? Но кто и как? Хотя, пока этот воинствующий «железный дровосек» не подошел на расстояние удара, так сказала женщина, и так чувствовала Фатима. И тебе не избавиться от него, он – часть твоей судьбы. Он – ее возможный конец. Как бы там ни было, но тебе придется столкнуться с ним, а дальше – развилка.

Судьба любит шутить, но у нее очень своеобразное чувство юмора, Фатима давно это знала, и вот теперь убедилась еще раз – прямо напротив «железного дровосека» с левой стороны главной карты на нее смотрели глаза другого рыцаря, сжимающего огромное сердце в той руке, что не держала меч. Он охранял ту часть, где сияло солнце, а у дерева была пышная крона. Два рыцаря бьются за прекрасную даму и ее будущее, подумала Фатима и даже не знала, было ли в этой мысли больше разочарования или надежды. Но, в любом случае, карты говорили свое:

Рыцарь с сердцем и мечом – о, он не желает уходить за горизонт, он в самом центре, в самой гуще событий, он на твоей стороне, он не враг. И он олицетворяет собой светлое и прекрасное в твоей раздвоенной жизни. Я уже говорила тебе о нем, ты знаешь уже, что он из себя представляет. Но сейчас он выпал на своем месте, и я должна сказать: в решающий час он встанет на твою защиту. Я не знаю, как, но он поднимет меч, чтобы отстоять тебя, он уравновешивает чашу весов, на одной ее стороне – тот воин, на другой – этот рыцарь. Он – твоя судьба, как и тот, другой, но этот – твой хороший конец, как ты сама видишь. Любовь и смерть, победа и трусость – вот что переплетено между вами троими. Не противься светлому, не противься любви, потому что она спасет тебя, тогда как трусость – погубит. У каждой карты много значений, и помимо людей, эти две карты яснее, чем когда-либо, говорят тебе, что делать. Скрыв свое сердце от мира и от себя под броней – ты обрекаешь себя на гибель, тогда как имея смелость вытащить его, показать, оставить беззащитным – ты обретешь шанс на спасение. Всё сложно и просто, это и есть наш мир.

Все сказанное вихрем закружилось в голове, карты, символы, слова. Страх смешался с надеждой, злость с любовью, и Фатима уже сама не знала, что она на самом деле чувствует и как дальше быть со всем этим ворохом информации. Может, она задавала какие-то вопросы, может, итак всё было предельно ясно. Очнулась от транса она лишь тогда, когда дама закончила толкование и замолчала.

– Я сделала свое дело, – сказала она, глядя прямо в глаза Фатиме, – и я отдала тебе свой дар с чистым сердцем. Чудеса, как я тебе уже говорила, не терпят объяснения и понимания, их надо просто принимать, поэтому сейчас, когда я соберу карты, я забуду всё. Но ты помни.

– Судьба дает нам слишком много знаний, они разбросаны по миру, он кишит ими, их гораздо больше, чем может воспринять наш слабый разум – продолжила она, – поэтому, большую часть ты тоже забудешь, или уже забыла. Но то, что останется в памяти – и есть главное, и есть та суть, которую ты должна была узнать. Остальное не так важно. Храни эти зерна в памяти, если хочешь, запиши, когда придешь домой. Потому что это – твои путеводные огни, твои указатели, чтобы ты не заблудилась на тропе и не набила слишком уж много шишек.

Фатима молча слушала, впитывая каждое слово. Их время подходило к концу, она тоже это чувствовала и испытывала грусть и сожаление. В этой женщине была магия и была сила, и, оказавшись под зонтиком этой силы, так не хотелось снова выходить в холодный пустой мир. Но она запомнила, да, то, что было важно, действительно осталось в ее голове, остальное же как будто унес ветер.

– И еще, – сказала дама, – я не даю советы, не имею такого права, как, впрочем, и любой другой человек. Но пока я не сложила карты, и этот расклад не ушел в темноту прошлого, я скажу тебе одну вещь. И мне всё равно, примешь ты это или нет, это не то, что я пытаюсь дать тебе. Это просто мое наблюдение.

– Жизнь ломает нас, – сказала дама, задумчиво глядя на карты перед собой – и нет на свете таких людей, которых ей не под силу сломать. Просто не все люди могут признаться даже себе, что сломлены. Так вот, ломай себя, делай это сама, чтобы научиться сращивать эти переломы, и чтобы укрепить слабые места. Ведь сам к себе человек всегда отнесётся мягче, чем безжалостная рука Судьбы. Учись быть сломленной и снова прямой как стрела – в этом и есть простой секрет жизни. От тяжелых ударов Судьбы не спрячешь свои слабые места, она знает их лучше, чем мы. И единственное, что мы можем – ломать себя сами, потому что там, где был надлом, при должном усердии будет более плотная и прочная материя.

Она подняла длинный палец, заглядывая Фатиме в глаза, и добавила:

– При должном усердии, обрати на эту фразу внимание. Я не знаю, что это за мир, но каждая его частичка обязана трудиться, пока она является его частью. Жить – это уже труд, даже дышать – это работа, не говоря уж обо всём остальном. Этот мир не прощает ленивых, он забирает у них жизнь, ведь жизнь – это труд. И колесо, как ты и сама заметила из моего монолога.

– И я так всегда говорю, – рассеяно сказала Фатима, мысли как будто кипели в ее голове, раздирали ее на части. – Жизнь – это колесо.

– Судьба знает, что делает, – кивнула с легкой улыбкой женщина, – мы встретились и поговорили, как она того и хотела. А теперь наше время ушло.

И она принялась собирать карты, смешивая их, а потом убирая в колоду. Фатима молча следила за тем, как смешиваются и теряют значения все эти красивые символы, как рыцарь прячется, уходит обратно в неизвестность, как то, что еще минуту назад было отражением ее судьбы, становится просто набором нарисованных чьей-то рукой карт. Хорошо, что она не помнит, подумала Фатима, это так грустно. Волшебство уходит, и то, что было только для нее, завтра, может быть, заработает для кого-то другого.

– Говорят, нельзя благодарить за гадание, – сказала Фатима, – когда я была девчонкой, так говорили. Но я не могу не сказать «спасибо». И это от чистого сердца.

Женщина замерла, подняла глаза, карты нестройным ворохом она держала в руке.

– Ты неплохой человек, но в тебе есть тьма. Значит, она нужна, это меня не касается. Но у тебя доброе сердце, просто оно забыло, как это – позволить себе жить. Я принимаю твою благодарность, потому что чувствую: она искренняя. А насчет всех этих глупостей, которые люди мелят про гадания и гадалок – забудь, правды в них столько же, сколько ума у тех, кто это говорит.

Договорив, дама вернулась к прежнему делу, аккуратно сложила карты, перетасовала и сжала на несколько секунд в обеих руках. Фатиме было грустно, она не хотела отпускать эту женщину и знала, что не сможет ее удержать. Рядом с ней ей было хорошо и уютно, она знала все ответы и все вопросы, рядом с ней Фатима снова ощутила то далекое и почти забытое чувство – каково это, быть ребенком, спрашивать и не сомневаться в том, что человек рядом знает больше и лучше.

Она так давно была одна, сама по себе, она слишком рано стала взрослой и одинокой и теперь чувствовала этот ненасытный голод, жажду общения со старшим. Она всегда сама искала свой путь и ответы и теперь так остро почувствовала, чего на самом деле лишила ее судьба. Да, дорогу каждый выбирает сам, но так приятно, ели рядом есть кто-то, кто прольет хоть немного света на первые шаги.

Одиночество и тоска навалились на Фатиму, мир стал таким ледяным и таким пустым, она чувствовала себя маленькой и беззащитной и ненавидела себя за это. Да, у нее есть сын, и она любит его всем сердцем, она должна позаботиться о нем, а кто позаботиться о ней? Она сама всегда заботилась о себе и так долго повторяла себе, что ей это нравится, что почти поверила. Почти, потому что одна не задутая искорка сейчас превращалась в пламя, сжигающее все ее ложные взгляды и самовнушения. Она всегда хотела быть сильной, и она стала сильной, но где-то ошиблась, и где – это ей еще предстояло понять.

Да, похоже, по пути домой скучно мне не будет, поняла Фатима, провожая взглядом каждое действие незнакомки, слишком много мыслей и знаний. Слишком много темных пещер осталось в ее сознании, куда она долгие годы не решалась даже заглядывать, но теперь понимала, что рано или поздно, но ей придется навести порядок в себе. Слишком уж много чудовищ развелось в этой темноте, и теперь они грозили сожрать ее.

– Ну что ж, – произнесла дама, закончив сборы, платок она отряхнула и снова надела на шею, а карты исчезли где-то под объемным черным жакетом. – Пришла пора прощаться. Но я вижу, что мои труды не пропадут зря. Мысли кружатся в твоей голове, образуют лабиринт. Но я верю, ты найдешь выход, в тебе есть всё, чтобы побеждать. В том числе и своих демонов.

– Да, мне есть о чем подумать, – ответила Фатима, глядя далеким взглядом на горизонт, – и мне, скажу честно, грустно, что наше время истекло. Я знаю – как, думаю, и вы – что больше мы не встретимся. А если встреча была приятной, это всегда грустно.

– Я не ошиблась, – довольно улыбнулась женщина и – невероятно – подошла к всё еще сидящей на земле Фатиме и нежно погладила ее по волосам. – У тебя доброе сердце, просто судьба распорядилась так, что ему пришлось заковать себя в броню. Но сколько же тепла в нем не растрачено! Ведь оно не умерло там, под этими доспехами, не задохнулось, оно продолжало жить и греть тебя. Поэтому ты не замерзла в этом холодном мире. Оно светится там, внутри, твое сердце, и оно так отзывчиво даже на самые крохотные добрые позывы.

Женщина тоже посмотрела вдаль, продолжая нежно перебирать черные шелковистые волосы Фатимы.

– Я ничего не помню из расклада, такова цена, но я точно знаю: такое сердце не должно светиться впустую, ни для кого. Судьба отдаст его в хорошие руки, только ты позволь.

И как будто прочитав ее мысли, а может, так оно и было, дама сказала:

– Все мы маленькие и уязвимые, это наш крест. И все мы хотим иногда быть слабыми, беспомощными, хотим, чтобы кто-то позаботился о нас. Просто укрыл от мира и согрел. И знаешь, что я тебе скажу? Самое великое счастье не в том, чтобы обрести огромную силу, оно в том, чтобы доверить кому-то свою слабость. Я могу это утверждать, потому что сама испытала.

Она снова улыбнулась грустной мечтательной улыбкой, а Фатима не шевелилась, слушала ее и наслаждалась прикосновением ее руки к волосам. Это определенно был один из самых странных дней в ее жизни, и она отбросила все свои привычки и установки и просто ловила каждую его секунду, точно зная, что ничего не повторится.

– Мой муж был моим счастьем. – Сказала женщина, – я много чего могу рассказать о нем и много вспомнить. У нас было много счастливых моментов, очень много. Но когда речь идет о главном, о самом счастливом, я всегда вспоминаю утренние часы, да и ночные тоже. Часы, когда мы спали рядом, разделяя тепло друг друга, ощущая сердцебиение.

– Вот что было самым счастливым – спать с мужчиной. – Она на секунду оторвала свою руку от волос Фатимы и подняла палец, подчеркивая значение своих слов, – и я не про секс сейчас говорю. Случайные любовники редко занимаются этим в кровати, а если и так, они спешат покинуть постель, потому что нет доверия, нет близости.

– Когда человек спит – он уязвим и беззащитен, – продолжила женщина, – и спать рядом с кем-то – значит, доверить ему свою уязвимость. А это высшее доверие. Мать спит с детьми, друзья спят друг с другом без всякой сексуальной подоплеки. И, конечно, те, кто любит.

– И я спала рядом со своим единственным человеком, – она отвела взгляд от горизонта и наклонилась, чтобы посмотреть в глаза Фатиме, – и именно эти часы я вспоминаю как самые нежные, самые правдивые. Когда за окном капал дождь или ревел ветер, я просто прижималась к нему, а он ко мне, и всё зло этого мира отступало.

– Запомни мои слова, – сказала дама, убирая руку, в голосе ее слышалась бесконечная доброта и легкая грусть, – потому что и тебе может открыться это счастье. Твое сердце засветится для кого-то, кто возьмет его в свои руки и согреет дыханием. И тогда ты поймешь, что всё остальное в мире – пустота, важен лишь этот свет и тепло.

– Я запомню, – сказала Фатима, и она точно знала, что каждое слово, сказанное здесь навсегда впечаталось в ее сердце. Может, это был результат слияния двух стихий – человеческой и природной, союз двух волшебных сил, они расплавили броню на ее сердце и вдавили в мягкую податливую сталь то, что должно было там остаться.

– А теперь прощай, – дама улыбнулась и поплотнее закуталась в жакет, – не беги от себя. И пусть судьба хранит тебя.

– Прощайте, – Фатима тоже улыбнулась, ощущая острое чувство потери и принимая его как неизбежность, некоторых людей нельзя удержать, и тогда лучше отпустить их с чистым сердцем. Это лучше, чем признать поражение. – Спасибо за вашу мудрость и за ваш дар, который вы отдали мне.

Женщина еще раз кивнула с легкой улыбкой, и Фатима поняла, что ей тоже грустно, почувствовала это, потому что на лице этой женщины ничего нельзя было прочесть без ее желания. А потом дама отвернулась и пошла вниз по тропе. И ни одна из них больше не оглянулась.

Оставшись в одиночестве, Фатима еще некоторое время посидела, не думая ни о чем, позволяя грусти щипать ей сердце, иногда это было приятно. И она знала, что мысли вернутся, налетят как ураган, заполнят ее голову, лишая ее покоя и сна. Да, ей было о чем подумать, но она не торопила события, просто наслаждалась покоем, красотой и странным коктейлем из чувств, наполнившим сердце. Она решила предоставить мыслям самим течь в ее голове, не направлять их искусственно ни в какое русло. И опять же, так приятно было отключиться и хоть какое-то время не думать об Аде Терер и ее острове, путь на который был всё еще очень туманным. Сейчас у нее появились более важные и более приятные мысли. Например, о рыцаре с большим сердцем. Он спасет ее, так сказала незнакомка, и он любит ее, любит всем своим огромным сердцем, и он поднимет свой меч, чтобы защитить Фатиму в минуту опасности. О, это прямо как красивый средневековый роман, какие так любила читать ее мама, и она верила в рыцарей и благородных дам, хотя сама в жизни не видела ничего доброго или благородного. Со мной жизнь такую шутку не сыграет, всегда думала Фатима, но что же это: она сама поверила?

– Нет никаких рыцарей, – прошептала она, но ветер подхватил ее слова и унес, как будто знал, что она не права, – только не в этом мире.

И всё же есть, сказал какой-то новый голос в ее голове, его она еще не слышала, а может, это были всё те же старые голоса под новыми масками, ты и сама рыцарь, одна из последних рыцарей этого мира. И у тебя есть сердце, пусть оно и не всегда управляет твоим мечом, закованное в темницу, оно помалкивает, давая тебе иллюзию, что разум управляет всем. Но в решающие моменты оно показывает, кто по-настоящему правит твоей жизнью, так было с малышом, которого ты теперь зовешь сыном, так будет и с тем, чье имя ты дала мальчику. Твое всё еще живое сердце – сильное и горячее, оно не позволит тебе сделать то, что погубит тебя, твою душу.

Я совсем не знаю себя, в который уже раз поняла Фатима, и это удивляло. Как можно прожить столько лет, причем не в заточении, узнать людей, узнать мир, но не узнать саму себя? Нет, я была в заточении, сказала она сама себе – а может, это сказала очередной голос, ведь все они были в конечном счете ее голосом, ее сущностью – все эти годы я была в темнице, заперла сама себя и выбросила ключ. А теперь мне вдруг предложили его найти, потому что от этого зависит моя жизнь. И если раньше она убивала, потому что хотела умереть, то теперь она хотела жить, у нее появились причины остаться и снова полюбить этот мир. Две причины.

– Да, – тихо проговорила она, глядя, как ветер играет темными облаками, – значит, мое сердце действительно живое, оно не умерло. И оно больше не хочет сидеть взаперти.

Печати на его темнице треснули, когда она поцеловала того, кто назвался Яном, и окончательно сломались, когда она вернулась и забрала корзинку с малышом, так и не постучав в дверь. Жизнь меняется, подумала Фатима, и я меняюсь вместе с ней, так, может, хватит держаться за то, что уже отжило свой срок? Ни одному человеку еще не удалось остаться во вчерашнем дне. Мы не можем остановить солнце или время, значит, единственный выход – идти вперед вместе с миром, принимать то, что он дает, потому что всё движется только в одном направлении – вперед, и ни у кого не будет второго шанса взять то, что уже прошло мимо. Рыцарь еще здесь, он всё еще рядом, прошептал загадочный голос в сознании, но это твой последний шанс. Ничто не длится вечно, и он тоже пройдет мимо, если ты не возьмешь то, что предлагает тебе судьба. Более того, ты погибнешь, так сказали карты, и он – твоя единственная ниточка, твой путь к спасению. А ты ведь хочешь, чтобы тебя спасли?

– Да, – прошептала она одними губами, опустив глаза, – и рыцарям иногда нужно снимать доспехи. Слишком тяжелые они, и в них так трудно дышать.

Но карты сказали, что этот рыцарь рядом, что он постоянно в ее жизни, а это было не так. Она не знала, где он, в последний раз она видела его в Праге, и было это 5 лет назад. Но она чувствовала его, это она не могла отрицать, после той встречи на мосту она поняла, что роза у нее в груди на самом деле – компас, радар, подсказывающий направление, настроенный только на одного человека. И как только этот человек появлялся в зоне покрытия радара, он начинал подавать сигналы. Значит, он где-то рядом, всегда поблизости, подумала Фатима, и если я не вижу его, это не значит, что его нет. Простая детская логика, но сердцем и душой она знала – она права, это странное чувство в груди говорило ей две вещи: первое – он где-то рядом, второе – он думает о ней. Вот почему карты показали его так близко и вот почему предупреждали, что она не должна отказываться от него. Пока их чувства взаимны, этот волшебный радар в груди будет работать, но как только кто-то один оборвет эту связь – всё прекратится.

Ей вдруг стало страшно, она испугалась. То, что было между ними, эта странная связь, она была такой хрупкой и в то же время такой сильной, что преодолевала расстояния и время, но одна ее неосторожная мысль – или его – могла всё разрушить. Чудесам не надо искать объяснения, их не надо понимать, вспомнила она слова только что ушедшей дамы, их надо просто принимать.

– Похоже, у меня уже не осталось выбора, – прошептала Фатима.

Но выбор был, и она сама это знала. Карты показали ей возможности. И только ей судьба на особых условиях предоставила два варианта развития событий. И может, как плату за ее службу, судьба позволила ей выбирать. Очередная издёвка, разозлилась вдруг Фатима, тебе оказывают милость, заставляют выбирать между двумя страхами, о, какое счастье! Жить иногда так же страшно, как и умирать, и когда выбор сделать трудно, почти невозможно, тогда судьба вдруг предоставляет тебе такую привилегию. Уж лучше бы ткнула носом в выбранный финал, как делает это обычно. Почему-то раньше она не спрашивала, хочет ли Фатима потерять семью, остаться сиротой, хочет ли она скитаться по жизни, как призрак. А может, она хочет встретить красивого и интересного мужчину, когда почти убедила себя в том, что убила в себе способность любить, что будет одиночкой до конца? А почему бы не спросить ее, хочет ли она возиться со случайно оказавшимся на яхте малышом, хочет ли убить его мать и оставить его сиротой, как когда-то оставили ее? Почему, черт возьми, ничего подобного у нее не спрашивали?! А теперь вдруг оказывается, что ей дают право выбора?!

– Пошла ты к черту! – прошипела Фатима, – к черту! Проклятая карга! Ненавижу!

Чувства захлестнули ее, она была совершенно сбита с толку, всё смешалось в ней, и она поняла, что больше не может удерживать всех демонов, живущих в ее душе, они просто разрывали ее на части. И тогда она упала на колени, обхватила себя руками и закричала в темное небо. Волны и ветер заглушили ее крик, но он остался в мире, понесся по нему вместе с ветром, потому что шел из самой глубины души, и в этом крике была вся ее боль и надежда, страх и одиночество. Это кричала ее душа, умирая или вновь рождаясь, потому что мир – колесо, и конец – это всегда новое начало.

9

А на другом конце страны тот, о ком думала Фатима, дремал в шезлонге на балконе своего номера. Теплый ветерок едва шевелил его черные волосы. Когда он спал, он был похож на ангела. Он много работал, да еще и приглядывал за мальчиком, оставшимся дома без матери, так что приятный легкий сон быстро захватил его в свои объятия. Вокруг было тихо, утро здесь начиналось позже, люди ведь приехали отдыхать, и гуляли все ночи напролет, так что никто не тревожил его сон. Балкон его номера выходил прямо на море и зеленый парк отеля, пустой и тихий в этот час, и он любовался этим видом, думая о ней, а потом незаметно уснул. Может, ему бы даже что-то и приснилось, потому что он быстро соскальзывал в глубокий сон, такой необходимый его усталому разуму, но вдруг налетел порыв ветра, и солнечную тишину утра разорвал крик. Отчаянный и громкий, он заполонил собой весь мир. Пророк вскочил, его глаза распахнулись, он был напуган, сердце билось, как молот в груди. Что это было, спросил он себя, кто кричал? Он стал оглядываться в поисках того, вернее, той, что кричала. Да, это была женщина, теперь, немного придя в себя, он уже это осознал. И как она кричала! Такого отчаяния и одиночества он никогда не слышал ни в чьем голосе.

Пророк подошел к ограде, свесился, посмотрел во все стороны, но парк был абсолютно пустым, ни души, только птицы стрекотали в деревьях. Но крик был, я его слышал, говорил он себе, хотя ничто в окружающем его мире не указывало на то, что с кем-то что-то было не в порядке. Может, кто-то кричал в номерах? Он прислушался, но в отеле было так же тихо, никакой суеты, никаких хлопающих дверей или возбужденных голосов. Может, мне это приснилось, подумал он, опираясь руками о заграждения балкона и задумчиво глядя на зеленые кроны деревьев и синее море за ними, такой крик не остался бы незамеченным, слишком… слишком страшным, да, страшным, это именно то слово, был этот крик. Или я опять переутомился, со вздохом признал он, глядя на безмятежно спокойное утро вокруг, здесь у всех было всё хорошо, и никто не кричал. Разве что его усталый мозг, требующий нормального сна в кровати.

Он уже почти убедил себя в том, что это был сон, последствия переутомления, когда увидел старика в соломенной шляпе со шлангом, что-то бормоча под нос, он протягивал зеленый шланг через клумбы, стараясь не повредить цветы. Пророк видел его и раньше, этот садовник всегда строго в одно и то же время поливал цветы и ухаживал за этим сектором парка.

– Извините, – окликнул его Пророк, – вы давно здесь?

Старик удивленно вскинул голову, в это время обычно все еще спали, да и не привык он, чтобы его замечали, обслуживающий персонал, если он непосредственно не связан с нуждами отдыхающих, всегда для них невидим. Но он узнал этого молодого человека, ему всегда не спалось, и хотя для гостей обслуга была невидимой, сами работники отеля видели и замечали всё.

– Доброе утро, – улыбнулся старик, утро ведь действительно было солнечное и прекрасное. Так почему бы и нет? – Не спится?

– Да я как раз уснул, – ответил Пророк, – поэтому и хотел узнать: вы давно тут?

Старик сразу насторожился, прикидывая, не шумел ли он, не он ли стал причиной пробуждения одного из гостей. За это ему «спасибо» точно не скажут, а где сейчас найдешь такую работу, особенно в его возрасте? Поэтому он поспешил уточнить и извиниться, пока не разгорелся конфликт и не дошел до начальства. А это парень казался ему милым, он вроде был не из тех, кто любит затеять свару только чтобы показать свою значимость.

– Если я шумел, прошу извинить меня, – сказал садовник, – я не хотел вас будить.

– Ну, если это не вы кричали, – улыбнулся Пророк, – тогда извиняться вам не за что.

– Кричал? Нет, я точно не кричал. – Настроение у старика сразу поднялось, что бы там ни случилось, он тут ни при чем.

– Это я и хотел у вас узнать, – терпеливо повторил Пророк, поражаясь, как люди умудряются отвечать на вопросы, которые им не задают и игнорировать те, ответа на которые от них ждут. – Вы слышали, кто-то кричал? Поэтому я и проснулся, услышал крик.

Старик даже не стал задумываться, сразу решительно покачал головой в соломенной шляпе. Не будь вопрос для Пророка таким важным, он мог бы и улыбнуться, очень уж комично выглядел садовник, как мультяшный гномик.

– Нет, молодой человек, – уверенно заявил он, – я уже час тут вожусь, никто не кричал. В такой тишине я бы это услышал.

– Странно, – пробормотал Пророк, – я точно слышал.

– Может, вам это приснилось? – осторожно спросил старик, – здесь никто не кричал, я вам точно говорю.

– Да, наверное, – рассеяно улыбнулся Пророк, – спать надо вовремя и нормальное количество часов, вот и снится… Но было так реально…

Он уже начал отворачиваться, собираясь зайти в номер и лечь наконец в нормальную постель, ему и правда надо было отдохнуть. Но тут старик сказал:

– Ну, может, кто и кричал где-то, на другом конце земли, – обращался он больше к самому себе, но эти слова в момент привлекли внимание Пророка, его как будто окатили ледяной водой.

– Что? – он снова перегнулся через балконное заграждение, его голубые глаза сияли от возбуждения, – что вы сказали?

– Да так, просто, – смутился садовник, такой реакции он не ожидал, – сказал, что, может, кто-то кричал на другом конце земли, а ветер принес крик. Чушь, так детям иногда говорят. Ну, или еще вроде как бабочка тут крылом махнет, а на другом континенте цунами случается. Вы наверняка о таком слышали.

В последней фразе слышалось уважение, для старика Пророк был образцом образованного и успешного человека, но сам он этого даже не заметил. В груди шевельнулось знакомое чувство, похоже, он только что получил ответ.

– Да, конечно, – теперь ему срочно понадобилось зайти в номер и скрыться от всех, садовник сыграл свою роль, сам того не зная, и теперь Пророку требовалось уединение и отдых, чтобы принять очередное необъяснимое, свалившееся на него. В последнее время жизнь – просто как сказка, подумал он, отходя от перил, осталось дождаться, пока прилетит фея на ковре-самолете и подарит мне тыкву-лимузин. – Извините за беспокойство. Всего доброго. Пойду отдохну.

– И вам всего наилучшего, – разулыбался старик, из всех многочисленных гостей отеля никто с ним так не говорил, ну, может, раз или два за всё время работы, – спите спокойно. Тут обычно хорошо спится, морской воздух, вы понимаете.

Пророк кивнул и поспешил удалиться, думая про себя, что морской воздух или нет, а если кто-то кричит в твоей голове, тут уже не до сна. Ветер принес, подумал он и усмехнулся, черт, а похоже на правду, невероятную и сказочную, но всё же правду. Никто не кричал здесь, только в его голове. На другом конце страны. Да, он знал, кто сейчас был на другом конце страны, и теперь уже почти не сомневался – кричала Фатима, там, далеко, за тысячи километров. И он услышал ее здесь.

Почему? А почему такое вообще возможно? Если возможно. В любом случае, он слишком устал, чтобы снова копаться в этом. Он быстро разобрал постель и улегся под одеяло, не устанавливая будильник, ему нужно было хорошенько отдохнуть, и потом, его вахта закончилась, сегодня она вернется домой. Если вернется. Этот крик, он помнил его, такой отчаянный и такой… такой несчастный. Но не крик раненого или умирающего, он был почти уверен.

– Надеюсь, с тобой всё хорошо, – прошептал он, закрывая глаза и видя ее, такую, какой она была на набережной в Праге. Там она была настоящей. – Возвращайся домой. Мы ждем тебя. И не кричи больше, мне надо поспать.

С этими словами он завернулся в одеяло и, несмотря на щекочущее чувство в груди, уснул.