Когда я наконец-то добралась до улицы, которая ранее окружала Парк Королевы и Холирудское аббатство, я мокрая до нитки. Ноги жжёт от множественных порезов и ушибов, но я не обращаю на это внимание, я мчусь всё дальше и дальше.


Само аббатство пало, некогда красивые башни разрушены. Всё, что осталось от ранее величественной постройки — выжженный огнём кирпич и полуразрушенная стена. Обломки нефа, который когда-то украшал здание, лежат на земле, заросшие мхом и травой.


Я быстро пробегаю мимо всего и направляюсь к тому, что раньше было центром города. Мои ноги ещё больше погрязают в земле, но я не останавливаюсь даже, чтобы посмотреть на разрушения еще раз. Если я остановлюсь, хоть на миг, я буду вспоминать, что проиграла. Мы с Киараном пытались предотвратить это, но у нас не вышло, у меня не вышло. И армия Лоннраха уничтожила всё.


Ты пожертвовал моим миром, чтобы спасти свой.


Теперь не осталось ничего, кроме окружающего щебня, город был полностью разрушен и брошен в руинах. Виноградная лоза и мох покрывают всё вокруг.


Дом. Я должна идти домой. От Норд-Бридж осталась только половина— результат моей схватки с красными колпаками. У рабочих не было времени на его восстановление.


Не думай об этой. Продолжай бежать.


Я направляюсь длинным путем, проходящему через то, что ранее называлось Хай-стрит, минуя разрушенные каменные здания Старого Города, бегу по нижней стороне утеса замка. Мои ноги болят, на камнях остаются кровавые следы при каждом шаге.


Я бегу, не останавливаясь, пока не оказываюсь в Новом Городе, где когда-то располагалась площадь Шарлотты — это заставило меня остановиться. Здесь царит мертвенная тишина: ни птиц, ни животных, рыскающих между щебнем. Здесь только я, мое тело дрожит, дыхание тяжелое от долгого бега.


Мой дом… Боже, мой дом, он всё ещё стоит — такой пустой, безжизненный. Дом словно стонет, когда я подхожу ближе, такой шаткий, что может рухнуть в любой момент.


Входить слишком опасно, но я в любом случае подойду к белоколонному строению. Я проскальзываю по вездесущей траве, которая разрослась между булыжников. Передняя дверь приоткрыта. Пыль стоит стеной, дверь громко скрипит на петлях, сопротивляясь, когда я пытаюсь её открыть.


Разрушено. Здесь всё разрушено, как будто здесь что-то прошло с неимоверной силой. Щепки от дерева полностью покрывали персидский ковёр, который когда-то украшал прихожую; сейчас он полностью разодран и укрыт толстым слоем копоти и пыли. Картины моей матери, её прекрасные пейзажи морского побережья, лежат среди грязи на полу, едва заметные под плесенью.


Здесь больше не пахнет домом. Даже запах табачного дыма в коридоре, никогда не исчезавший полностью, сколько бы отец ни отсутствовал, впервые полностью выветрился. Мой дом пахнет пустотой, словно тут никто не жил на протяжении нескольких лет. Словно сюда никто не приходил годами.


Я чувствую присутствие Эйтиннэ позади, но при этом не слышу ее появления. Внезапный вкус её силы буквально душит меня. Она такая же бесшумная, как Киаран. Я даже не слышу ее дыхания.


Я готова спросить. Должна.


— Как долго я была в Sith-bhruth? — я стараюсь говорить спокойно, но едва ли преуспеваю в этом.


Дни-недели-месяцы-годы тянулись так долго, что я, как и Лоннрах, потеряла счёт времени. Там не было ничего, чтобы хоть как-то измерить время, не было часов, чтобы дать мне чувство протяженности. Даже если я провела с Лоннрахом короткий промежуток времени — неважно как долго это продлилось, то здесь время шло намного быстрее.


Эйтиннэ вдохнула.


— Ты пробыла там несколько недель. Семь или восемь максимум.


— Не делай этого, — я резко отвечаю, — не делай вид, что ты меня не понимаешь. Сколько времени прошло здесь, Эйтиннэ?


— Ты же знаешь, что я не могу сказать.


— Тогда найди способ это сделать. Растения не могли вырасти здесь за такой короткий промежуток времени, я это знаю.


— Daoin-Sith больше связаны с землей, чем большинство sithichean. Когда остальные убежали, они могли повлиять на растительность вокруг, сами того не осознавая…


— Эйтиннэ, — мои руки сжимаются в кулаки. Жестокая Айлиэн улыбается, пробуждая ярость внутри меня. Я изо всех сил пытаюсь подавить её. — Я сказала найти способ сказать.


— Месяцы, — тихо шепчет она. Её голос дрожит от принесенной клятвы.


Не могло все зарасти деревьями за месяцы, даже если бы фейри повлияли на природу. Виноградные лозы обвили здания полностью. Это могло случиться спустя годы — а годы состоят из месяцев. Фейри мастера в языке полуправды.


— Никаких хитростей, — меня больше не волнует мой резкий тон. С меня хватит фейских клятв, загадок и тайн. — Никакой полулжи. Сколько?


Затем я поворачиваюсь к ней. Даю ей возможность увидеть мою ярость, Жестокую Айлиэн, которую Лоннрах видел в зеркале. Мы одинаковы, ты и я. Та бесчеловечность, которую он увидел во мне, отражает его самого. Теперь я знаю, что горе вырезало части меня, оставив пустоту. Она заполнилась темнотой, которая теперь въелась в мои кости. Спящее чудовище.


Я выдаю лишь одну команду.


— Считай. Считай, сколько лет.


Молчание Эйтиннэ, кажется, длится целую вечность, выражение лица ничего не говорит. Наконец-то она начинает.


— Один, — ее голос дрожит, дыхание учащается, — два, — слово застревает в горле, я почти говорю ей остановиться, — три, — последнее слово. Простое слово, что заставляет ее согнуться пополам, закашливаясь до тех пор, пока кровь не забрызгивает штаны.


— Три года, — шепчу я. Наверное, мне следовало бы помочь ей, убедиться, что с ней всё в порядке. Но я не могу. Жестокая Айлиэн взяла на себя контроль над моим телом и разумом. Три года. Три. Года.


— Охотница, — едва выдыхает она, — подожди.


Я едва слышу ее. Всё вокруг расплывается, когда я поднимаюсь по скрипучим ступенькам. Крючок, на котором когда-то висела наша семейная фотография, до сих пор здесь, у верхушки лестницы, застывший на грязных, оборванных обоях.


Я перешагиваю через порванные портреты моих предков и направляюсь к моей спальне. Складывается впечатление, будто все разграблено. Осколки лампы хрустят под ногами, покрытые толстым слоем грязи. Прямо над моей кроватью обвалилась крыша. Хоть комната и находится под открытым небом — воздух вокруг затхлый. Даже голуби не соизволили здесь жить.


Среди хлама в углу лежит штурвал от старой шхуны, который раньше весел на стене. Вся мебель в комнате сломана и разбросана, почернела от времени и непогоды.


— Лоннрах будет искать тебя, — голос Эйтиннэ охрип. Она стояла рядом и вытирала кровь с губ, — мы должны уходить. Здесь небезопасно.


Я слышала ее, но от шока едва понимала, о чем она говорит. Словно она находилась на другом конце просторной долины.


Я подхожу к шкафу, где разбросаны, гниют и пылятся рваные остатки моих шёлковых платьев. Из-под деревянных обломков и кусков одежды выглядывает край сундука. Я отряхиваю его от старой ткани, которая буквально рассыпается от прикосновений, и открываю его.


Пожалуйста, окажись на месте. Пожалуйста, будь здесь.


На глаза наворачиваются слёзы, когда я замечаю тартан моей матери в сундуке. Он все еще здесь, ничем не тронут и не испорчен временем. Я глубоко вдыхаю, запах шерсти всё такой же, как и раньше, чистый и приятный.


Лёгкие нотки табачного дыма напоминают мне об отце, и я теряю контроль. Падаю на колени и пытаюсь сдержать слёзы. Не плачь, твержу себе как всегда, не плачь.


Я обхватываю тартан руками и прижимаю к лицу. Пытаюсь вспомнить. Я стараюсь изо всех сил, но воспоминания из моей прежней жизни не приходят. Пока я отчаянно не надавливаю ногтями на шрамы от укусов Лоннраха на моей руке, чтобы вернуть образ мамы. Это отметка — ее улыбка. Эта — её смех… Эта отметка несёт в себе тысячи маленьких моментов, слов и поступков, в которых она говорит «Я люблю тебя», «Ты драгоценна» и «Ты важна».


Но я не могу сама вспомнить ни один из них.


— Я не могу вспомнить, — шепчу Эйтиннэ, зная, что она всё ещё рядом. — Сама больше не могу.


Эйтиннэ лишь молча приседает рядом и заглядывает в сундук.


— О, удобная одежда, — она, не думая, вытягивает штаны, пальто, рубашку и сапоги — всё то, что я держала внутри. Моя старая одежда для охоты на фейри…


— Надень это, мы должны идти. Кадамаху будет интересно узнать, почему мы не прошли через портал там, где должны были.


Этот дом — всё, что осталось от моей мамы и прежней жизни. Если мои воспоминания исчезнут, будет нечего вспоминать. Я уже потеряла всё, что мне дорого, а воспоминания в этом доме пока ещё единственное, что осталось, хоть и в таком состоянии. Если же я уйду…


— Не сейчас. Ещё несколько минут.


Эйтиннэ нетерпеливо сверлит меня взглядом, очень уж похоже на ее брата.


— У нас нет на это времени, — она тянется ко мне, но я отпрыгиваю в сторону.


— Нет, — резко говорю я, — не прикасайся ко мне.


Лоннрах так же тянулся до меня, хватал сильно за плечо, если я не двигалась достаточно быстро.


Я не пропускаю горечь, мелькнувшую в её взгляде, словно она прочла мои мысли.


— Мне нужно подлечить тебя, — сказала она осторожно, подняв руки вверх, словно приближалась к одичавшему животному, — твои ноги кровоточат, и я всё ещё чувствую яд в твоей крови. К тому же, мы должны уходить.


Я всегда убегаю. Это никогда не закончится. Лоннрах впечатал себя в мою жизнь тем же способом, что и его сестра. Пусть она и убила мою мать, но он… Он монстр, скрывающийся в темноте. Он крадёт мою душу кусочек за кусочком, отскребывая части моей жизни, пока от неё совсем ничего не останется.


Теперь ты по себе знаешь, каково это, чувствовать себя беспомощным.


— Почему я не могу вспомнить? — спрашиваю я Эйтиннэ, не двигаясь, когда она прижимает руки к моим вискам. Её прикосновения мягкие и аккуратные, словно боится навредить раненной птице.


— Ты можешь, — её взгляд спокойный и внимательный, — но он оставил свой след в твоём разуме. Воспоминания исчезают из-за его воздействия. Если ты хочешь, я могу помочь.


— Помочь?


Покалывающая боль от исцеления снова начинает появляться. Сначала я вздрагиваю, но потом позволяю этому чувству нахлынуть на меня теплой волной. Я здесь. Жива. Это я. Это все еще я. Я могу создать новые воспоминания поверх старых.


После того, как мои раны исцелились, а яд перестал действовать, Эйтиннэ отходит. Она тяжело дышит, тонкая струйка крови от кашля стекает по подбородку.


— Айлиэн.


Она произносит мое имя. Просто имя. Это было так давно, когда я слышала его, что почти забыла, что оно у меня вообще есть. Лоннрах всегда называл меня Охотницей. До этого имя было единственной вещью, что принадлежала мне. Охотница — оскорбление. Охотница — вещь. Охотница — долг. Я просто девочка. Я просто девушка. Айлиэн Кэмерон. Кэм.


Эйтиннэ говорит мне:


— Я могу помочь тебе забыть.


На мой немой вопрос, она продолжает.


— То, что Лоннрах сделал с тобой. Место, где он держал тебя, — она смотрит на мои отметины. — Я смогу сделать так, чтобы ты думала, будто получила их в бою.


Боже помоги мне, это искушение. Я не качаю головой, не говорю «нет», даже тогда, когда она касается руками моего лица, когда ее пальцы завиваются в мои волосы, и она закрывает глаза.


Её сила согревает мою кожу, успокаивает, утешает. Мои воспоминания об этом месте начинают исчезать, размываться, как стекло, покрытое туманом. Она забирает их себе, воруя их у меня так же, как и Лоннрах.


Я хочу все знать. Я заберу все твои воспоминания, если потребуется.


— Хватит! — я вырываюсь из ее рук и понимаю, что нахожусь здесь, в руинах собственного дома. — Это мои воспоминания, мне их нести, — говорю я. — Не твои.


Эйтиннэ снова вытирает кровь со своих губ, прижимая рукав. Неверие появляется в ее глазах.


— Ты думаешь, что заслужила то, что случилось, не так ли?


Я зажимаю тартан моей матери в обрызганных грязью руках, вспоминая, почему оставила его в сундуке перед боем. Я чувствовала, что маме не понравилось бы то, кем я стала. Часть меня надеялась на то, что я спасу город и наконец-то, наконец-то буду достойна носить его.


Я чувствовала свою вину долгое время после поражения в ту ночь Дикой Охоты. Часть меня до сих пор ее чувствует.


Прежде, чем я успеваю ответить, Эйтиннэ говорит:


— Здесь нет ничего такого, через что бы я уже не прошла. У Лоннраха было две тысячи лет, чтобы сломать меня, и он не смог.


Она снова тянется ко мне. Даже когда я уворачиваюсь, она продолжает держать свою руку ладонью вверх. Предложение. Освобождение.

— Ты была захвачена во время выполнения задачи, которая никогда не предназначалась тебе одной. Ты не несешь ответственности за то, что мы с Кадамахом начали. Поэтому я предлагаю нести их за тебя.


Я почти спрашиваю ее, что она имеет в виду, но слова застревают в горле. Я смотрю на ее протянутую ладонь и почти принимаю ее.


Теперь ты по себе знаешь, каково это, чувствовать себя беспомощным.


Вот почему я не должна позволять себе забывать. Я никогда не буду такой беспомощной снова.


— Нет, — я сглатываю ком, подкативший к горлу, — я не стану делать этого с тобой.


Он делал это с тобой? Как со мной


Хуже. Он сделал еще хуже.


— Ты, — говорит она, ни на минуту не отводя от меня взгляд, — необычная.


Я криво улыбаюсь.


— Для человека?


Она улыбается в ответ.


— Теперь я вижу, почему Кадамах хотел, чтобы я перевернула небо и землю, чтобы найти тебя.


Она протягивает мне одежду и обувь.


— Переодевайся. Нам нужно спешить.


Она выходит из гардеробной, закрывая за собой то, что раньше было дверью, тем самым предоставляя мне некое подобие уединения.


Теперь я вижу, почему Кадамах хотел, чтобы я перевернула небо и землю, чтобы найти тебя.


Нет, я не могу думать о том, что это означает. Не сейчас. Мои отношения с Киараном — ещё одно осложнение, которое я никак не могу решить.


Быстро снимаю свое разодранное платье, его легкий материал гладит мою кожу. Несмотря на это, материал фей очень крепкий и идеально подходит для бинтов, если те мне понадобятся. Я сворачиваю остатки ткани и кладу ее во внутренний карман своего пальто. Хлопковую рубашку я натягиваю через голову, она кажется очень грубой, а шерстяные брюки и пальто еще хуже. Но я бы все равно предпочла свою грубую одежду их легкой, так как та напоминает мне о Сорче. После минутного колебания я кладу в карман пальто и мамин тартан. Я не могу оставить его здесь.


Я села на порог, чтобы надеть ботинки. Зашнуровала их, затем взяла единственное оружие, хранившееся в моем сундуке — мой самозарядный мушкетон, все еще заправленный в кобуру, крепящуюся на моей спине. Это было одно из первых оружий, которое я сделала для охоты на фейри, прекрасное для нетренированной леди. Пока я нахожусь достаточно близко к цели, порох рассеивается широко, и я никогда не промахиваюсь, даже если руки дрожат. Я достаю остатки сейгфлюра из обоймы мушкетона. Чертополох внутри никогда не будет эффективен после прошедших трех лет.


Три года три года три года… Сосредоточься. Я достаю мешочек с сейгфлюром, который дала мне Эйтиннэ, ловко измельчаю лепестки, чтобы заполнить обойму в измененном мушкетоне. Затем щелкаю затвором, убираю в кобуру, регулируя кобуру на своей груди.


БУМ. Я удивилась шуму вдалеке, как будто пушка выстрелила. Я прижимаю пальцы к полу и удивляюсь, почувствовав легкую дрожь там. Вода в лужице рядом с дверью пошла рябью.


— Эйтиннэ?


Как только я зову ее, вдалеке тяжелый грохот начал возрастать и приближаться с каждой секундой. Комнату начало трясти, каркас застонал. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум. Старые платья задрожали на вешалках. С другой стороны двери что-то упало на землю и разлетелось.


Эйтиннэ ворвалась внутрь, практически сшибая дверь с петель. Ее глаза заблестели, когда она известила меня.


— Они здесь. Мы должны идти сейчас же.


БУМ. БУМ. Весь дом сейчас дрожит. Пыль падает вокруг нас со слабых балок. Сзади комнаты, кусок стены падает на пол и разлетается на части.


— Что это? — Спрашиваю я, следуя за ней через комнату.


Взрывы такие громкие, что я едва слышу себя. Я хватаюсь за перила для равновесия, и они качаются под моей рукой, когда мы спускаемся по лестнице.


Ужасный грохот заглушает ответ Эйтиннэ. Камни и дерево разлетаются над нами, в крыше появляются дыры.


Глава 10.


Эйтиннэ сбивает меня с ног. Мы падаем на пол, она прикрывает мою спину от падающих обломков. Всё вокруг нас рушится. Каменная плита обрушивается на Эйтиннэ с такой силой, что ни одна бы кость не осталась цела, будь она человеком.


Мы прижаты зданием, погребены под горой обломков. Изогнутая конструкция рухнувшей лестницы поддерживает почти обрушившийся на мои конечности потолок. Я ничего не вижу, кроме столбов пыли, освещаемых дневным светом. Наступает тишина — суровая и тяжелая. Нет больше отдаленного грохота, нет падающих камней.


— Эйтиннэ, — шепчу я, — ты…


Затем я слышу это — механическое жужжание — что-то прорывается через обломки и поднимает Эйтиннэ с меня.


— Беги! — кричит Эйтиннэ.


Я поднимаю глаза, мои мышцы готовы к бою, и замираю. Что, чёрт возьми, это такое?


Механическое существо, как минимум тридцать футов, возвышается над тем, что осталось от площади Шарлотты. Оно выглядит подобно красного колпаку: огромные, длинные, висящие руки, вероятно, были сделаны из черного металла, который я видела в Sith-bhruth, все гладкие и полуотражающие, с эбеновой жидкостью, проходящей по венам этих гигантских рук.


Оно было покрыто черной броней, пластины которой блестели, словно были сделаны из отполированного обсидиана. Между соединениями брони в его оболочке светился синий огонёк, свет которого пульсировал, словно сердцебиение. Когда оно вытянуло ко мне другую руку, я увидела жужжащий механизм в самом центре ладони, кусочки которого двигались быстро и сверкали ярким светом.


С громким криком Эйтиннэ вырывается из его захвата, разрывая своё пальто на спине.

— Беги! — Она снова кричит. — Оно активирует своё оружие!


Мы быстро выбираемся из-под завалов, минуя рухнувшую стену и сад. Жужжание становится ещё громче, а пронзительный гул эхом звучит в моих ушах.


Существо прямо за нами, массивные ступни заставляют землю под нашими ногами дрожать. Я оглядываюсь назад как раз вовремя, чтобы увидеть, как оно тянется к нам своей безоружной рукой, в это же время я отталкиваю Эйтиннэ с дороги и тяну ее через обломки пустого дома на улицу.


Существо проходит за нами так просто, поднимая в воздух облака пыли и кирпичных крошек. Мы с Эйтиннэ набираем скорость, практически летя по мощеной улице.


Эйтиннэ пытается что-то выкрикнуть, но громкий гул оглушает меня. Мы пробираемся сквозь заросшие кустарники и карабкаемся через садовую стену.


Оружие, должно быть, почти активировано — даже сквозь весь этот шум, я слышу щелканье механизма.


Эйтиннэ снова кричит, но на этот раз она притягивает меня ближе к своим губам.


— Нам нужно найти укрытие, чтобы спастись от взрыва. Сейчас же!


Вкус её силы грубеет во рту. Теперь он больше ничем не напоминает мёд и цветочные лепестки, теперь это не что иное, как едкий жгучий дым. Резкий и насыщенный. Она задумала что-то свое.


В верхней части улицы я замечаю уцелевшую кирпичную стену. Туда!


Я тяну Эйтиннэ за собой, указывая на стену. Земля под ногами содрогается, и я едва сохраняю равновесие. Мы бросаемся к стене и, укрывшись за ней, я приседаю на землю, прижимая колени к груди, и закрываю голову руками.


Эйтиннэ приседает вплотную ко мне и обхватывает меня руками. Я уставилась в ее глаза, в них словно бушует серебряный вихрь, который с каждой секундой становится ярче, быстрее.


Она что-то говорит, но в этот раз мне даже не нужно слышать: «Держись крепче».


Сила Эйтиннэ обжигает мой язык и, словно дикий огонь, выжигает путь ниже, опускаясь по горлу. Я никогда не чувствовала ничего подобного. Она усиливается вместе с оглушительным взрывом, от которого вокруг нас разлетаются пыль, грязь и обломки. Стена вздрагивает и деформируется. Оглушительный звон стоит в ушах, приглушая мой слух.


А затем тишина. Плотная и неподвижная. Сила Эйтиннэ угасает, оставляя неприятную сухость во рту. Я поднимаю голову. Я вся покрыта слоем пыли и грязи.


Поднявшись, я обхожу стену и задыхаюсь. Здесь ничего нет. Совсем ничего. Каждое здание на площади полностью разрушено оружием механической твари. Всё, что осталось от этого места — лишь груды кирпича и кратер из почерневшей грязи, где когда-то был мой дом.


Сражённое существо лежит среди кучи обломков и грязи, поверженное ударной волной.


— Что ты сделала? — Я с трудом осмеливаюсь спросить.


Эйтиннэ вскакивает на ноги и отряхивает одежду.


— Я перенаправила взрыв от нас, так что он смог на себе ощутить всю свою силу, — она оценивает разрушения, — легко!


— Ах, ну да! — Бормочу я, пытаясь подавить эмоции, которые захлёстывают меня с неимоверной силой от того, что мой дом разрушен. — Родственник Просто — Легко. Страшно представить уровень хаоса, если сюда заглянут их родственники Несложно и Слегка Трудновато.


Конечности твари начинают дёргаться, металлические кости собираются на места. Я тянусь за пистолетом на спине, но Эйтиннэ уже опередила меня.


— Прошу прощения…


Она уверенно шагает к существу. За доли секунды она молниеносно пронзает горло твари своим мечом. Механическое создание тут же замирает. Затем Эйтиннэ возвращается ко мне, бормоча: — Вот же чертов ублюдок Лоннрах. Не могу поверить, что он послал за нами mortair…


Поблизости раздаётся ещё один взрыв. Мы поворачиваемся и видим ещё одного mortair, движущегося с неимоверной скоростью. Он огибает замковые скалы, длинные руки болтаются по сторонам. С каждым шагом руины старых зданий измельчаются, рассыпаются в прах. Его массивное тело прорывается через кирпичные стены, будто сквозь бумагу. Он за секунды доберется до нас.


— Беги! — Эйтиннэ мгновенно реагирует и, схватив меня, тянет за собой, — не останавливайся!


— Что это за чертовщина? — Я едва себя слышу из-за громкого грохота позади.


— Mortair, — выдыхает она. — У него лишь одна цель: найти и уничтожить.


Мы недостаточно быстры. А точнее я. Эйтиннэ замедляется, чтобы я могла догнать её. Моя скорость даже близко не стоит с её или mortair. Он догоняет нас, земля содрогается, когда он бежит. Гул его оружия учащается, и я оглядываюсь в тот момент, когда он поднимает руку, металл меняется ослепительным светом в его ладони, он прицеливается.


Направленный взрыв ударяет по Эйтиннэ. БУМ. Яркий свет окружает нас, земля под нами трещит и разрывается от воздействия. Ударная волна отбрасывает меня, и я ударяюсь о булыжную мостовую. С трудом переворачиваюсь, плечом болезненно ударилась о кирпичную стену. Меч Эйтиннэ отлетел через улицу, вне зоны моей досягаемости.


Я огляделась, когда свет начал рассеиваться. Эйтиннэ лежит на земле в собственной луже крови. Ее взгляд помрачнел от боли.


Я больше это не вытерплю. Вскакиваю на ноги и достаю мушкетон из кобуры за спиной, прежде чем успеваю подумать. Это простейшая вещь в мире. Охота и убийство — игра, в которую я играю со дня смерти моей матери.


— Охотница, не надо!


Эйтиннэ тянется ко мне, но я уворачиваюсь от ее захвата. Создание всё ещё мчится прямо на нас с неимоверной скоростью. Сейчас оно достигло Площади Шарлотты, и направляется по улице прямо на меня.


С раненной Эйтиннэ Mortair не станет использовать свое оружие снова, нет, если я нужна Лоннраху живой. Это и делает его уязвимым — я могу навредить ему, а он мне не может.


Это я, пожалуй, оставлю Лоннраху. Послание: «Я не твоя. Больше не в твоей власти. В следующий раз, когда мы встретимся, ты осознаешь, что я та, кто прикончит тебя».


Я позволяю созданию приблизиться ко мне. Земля содрогается, когда я прикладываю мушкетон к плечу и прицеливаюсь по ногам. Глубоко вдохнув, я успокаиваю себя. Поскольку существо приближается, должна подстроиться под свою цель: вверх, и вверх, и вверх..


Тут. Прежде чем оно дотянется до меня, я спускаю курок.


Мушкетон отдается в моем плече довольно сильным ударом. Воздух между мной и mortair наполняется дымом. Я наблюдаю, как пули с сейгфлюром разрываются, царапая металл, и разлетаются широко, попадая в его броню.


Дым рассеивается, а существо все еще стоит. Без какой-либо отметины в обсидиановой пластине, что покрывает его грудь. Боже, мушкетон даже не оставил вмятины от сейгфлюра. Она должна быть. Это должно было сработать. Существо поднимает руку с оружием на меня.


— О, чёрт! — Шепчу я, отступая. Рука хватается за рукоятку меча и вытаскивает его, я готова к бою. — Чёрт.


— Я дала тебе простое указание, — говорит Эйтиннэ позади меня. — Не надо. Что значит «не надо делать этого». Это плохая идея. Ничто не может повредить его броню, кроме моего собственного меча.


— Что?


Механизм становится все ярче и ярче, ослепляющее солнце в центре его руки.


Ничто не может повредить его броню, кроме моего собственного меча. Тогда мой единственный вариант — обезвредить его оружие. Прежде чем оно начало действовать, я убираю свое собственное оружие и подхватываю меч Эйтиннэ с земли.


Как только я встаю на ноги, тут же направляюсь к mortair. Я намереваюсь отсечь его боевую руку, но существо уворачивается в последний момент. Меч скользит по его другой руке, отделяя запястье одиночным, точным ударом. Металлический кусок руки взлетает в воздух и ударяется о землю с сильнейшим грохотом.


В воздухе повисает пронзительный механический крик. Пасть открыта так широко, что моему взору предстают острые клыки и сам механизм внутри.


Его нога запускает в меня крупный кусок стены, и я едва успеваю увернуться.


— Охотница!


Я отвлеклась на мгновение, и это все, что mortair было нужно. Он замахнулся на меня, но Эйтиннэ встала между нами. Mortair сшиб ее с ног, и она полетела в остатки каменного строения через площадь, кирпичи обрушились на нее сверху.


Существо снова мчится на меня, свет в ладони становится ярче. Его разрушительное оружие вот-вот активируется, а я в ловушке, тут некуда бежать. Собравшись с силами, я направляюсь к mortair, рассекая воздух мечом в попытке отсечь его боевую руку.


Металл прогибается и ломается под моим мечом, но я ударила недостаточно сильно, чтобы отсечь его конечность. Рыча, mortair сбивает меня. Я кручусь по земле, используя момент, чтобы сгруппироваться и подняться на ноги. Не дав времени на раздумья, я вновь атакую и в этот раз отсекаю металлический палец. Звон металла эхом разносится по площади.


До того, как существо сможет восстановиться, я взбираюсь на него, цепляясь за металлическую броню. Mortair пытается сбить меня или стряхнуть с себя, но он слишком поврежден, чтобы схватить меня. Рычащий звук доносится из его механического горла, звук, от которого дрожит все его тело.


Лезвие едва не выскальзывает с моих рук, но я вовремя ловлю его, используя дрожь его тела в своих интересах, чтобы подняться выше.


— Ты должна перерезать его горло! — Крикнула Эйтиннэ.


Существо нацелилось на здание, задевая огромным телом обломки, чтобы сбросить меня. В последний момент я успеваю укрыться, ухватившись за бронированную пластину внизу его руки, когда он врезался в стену. Его броня принимает удар на себя, разрушая часть стены здания.


Пока он занят, я хватаюсь за чешуйчатую броню, и карабкаюсь вверх, пластина за пластиной. Мои мышцы болят от усилий, а конечности дрожат, пытаясь удержаться. Пластины теплые под моими ладонями, на ощупь больше похожи на грубый камень, чем на гладкий металл.


Существо выворачивается во все стороны, чтобы сбросить меня, но мне удается зацепиться с левой стороны его нагрудника. Жужжание механизма внутри его тела оглушительно, я ощущаю механический гул под моими ладонями. Синий свет между прочными плитами его брони кажется очень ярким и ослепительным, когда я поднимаюсь мимо стыков его брони.


Наконец, я достигаю плеча mortair. Свисаю с одной стороны и целюсь в его шею. Мой клинок разрезает то, что, похоже, было кожей существа, проходя между бронированными металлическими пластинами.


Я не останавливаюсь. Я рублю и рублю до тех пор, пока металлические внутренности не поддаются мне, и даже тогда я не унимаюсь.


Существо качается подо мной. Я останавливаюсь только тогда, когда он падает, чтобы сохранить равновесие в момент, когда он врезается в грязь и траву на площади. Я продолжаю нападать, разрезая все больше металла. Я рублю до тех пор, пока дыхание не сбивается, пока меня не покрывает густая черная кровь. До тех пор, пока слезы не начинают скатываться по щекам, а мышцы болеть.


Пока голова mortair не легла в кучу металлолома, отрезанная и уничтоженная.


Потом я достаю фейскую ткань из кармана пальто и отрезаю длинный кусок. Я протягиваю полоску под одной из пластин брони mortair так, чтобы ткань закрывала лицо, словно он в саване.


Это будет первое, что увидит Лоннрах, когда он придет посмотреть.


Это мое послание. Я представляю его, когда он увидит побежденного, изуродованного mortair. Я не принадлежу тебе, и этого никогда не будет. Я провела дни-недели-месяцы-годы, представляя это, и теперь я буду ждать. Я буду ждать тебя. Я буду наслаждаться моментом, когда мы встретимся снова.


Потому что я безумно хочу убить тебя.


Глава 11.


Эйтиннэ молча становится рядом. Черная кровь капает с кончиков моих пальцев, она забрызгала, словно чернилами, мою одежду. Она пахнет железом и выжженным металлом, как будто меч иссушил ее.


Голова mortair находится у моих ног. Части заводного механизма все еще блестят, металл фейри более гладкий и мягкий, чем я когда-либо видела. Остальная часть его тела просто куча обсидиановой брони. Я уже восхищалась их мастерством однажды. Я хотела иметь такой талант, чтобы создавать что-то подобное.


Теперь мне все равно, какое мастерство породило mortair. Меня не волнует убийство, даже самую малость. Мне нет до этого дела.


Все, что я могу — это оценить внутренние части в mortair, его детали, шестерни и заклепки. Это знакомо. Это тот же красивый металл, из которого Эйтиннэ создала печать.


— Это ведь ты их создала? — я говорю решительно, — mortair.


Эйтиннэ так до сих пор стоит, как будто и не дышит вовсе.


— Айе, — голос ее обычный, как будто бы мы только что просто прогуливались в парке.


— Лоннрах просто послал одно из твоих изобретений напасть на нас, — говорю я, — и тебя это ничуть не беспокоит?


— Он знает, что mortair не имеет себе равных в поиске, — она смотрит на него с любовью. — Я не строила их очень умными, но они весьма полезны. Однажды я убила ими более дюжины солдат в считанные секунды. Они очень верные спутники.


Я шокировано уставилась на нее.


— Напомни мне никогда не злить тебя.


Эйтиннэ нервно улыбается.


— Я была очень грозным… — она резко останавливается, как будто передумала говорить то, что собиралась, а затем, — … изобретателем.


Что, черт возьми, она вообще собиралась сказать?


Словно почувствовав мой невысказанный вопрос, Эйтиннэ начала спускаться вниз по дороге. От полученных травм двигалась она медленно.


— Мы должны продолжать идти. Лоннрах скоро догонит, а мы должны встретить Кадамаха за городом.


Кадамах. Я думаю о поцелуе Киарана, то, как он отчаянно прикасался своим губами к моим. Жар приливает к щекам просто от воспоминания об этом. Я следую за ней, мои сапоги бесшумно ступают по булыжникам.


— Я думала, что нужна Лоннраху живой. Зачем ему посылать убийцу?


— Он был здесь, чтобы обезвредить меня и найти тебя, — поправила Эйтиннэ. — Ты вмешалась в его второе задание, когда стала защищать меня.


Она смотрит назад, на остатки своего изобретения, пепельно-черная кровь разбрызгалась по щебню.


— Послать мое собственное оружие — это сообщение. Заявление для меня.


— Как сентиментально, — говорю я, когда мы проходим вниз по разбитой дороге к западной части города. — Мне особенно понравилась та часть, где он шлепнул тебя по заднице, послав через всю площадь прямо в здания.


— Задница? — лицо Эйтиннэ расплывается в улыбке. — Ваш язык очень точный, особенно если дело касается ругательств. Мне особенно нравится …


— Боже! — я уставилась на нее. — Чему, спрашивается, обучал тебя Киаран?


— Этому, — говорит она с гордостью, — я научилась в подземелье. Часть его располагалась под гостиницей, где люди фальшиво играли и пели вульгарные песни с этим словом. Можешь уже убрать меч.


Я даже не заметила, что все еще держу его. С лезвия капает черная кровь на улицу, по которой мы спускаемся к Дин Вилидж и водам Лейта. Разрушения менее заметны в этой части города: они уже успели зарасти деревьями и виноградом после Дикой Охоты.


Я протягиваю оружие Эйтиннэ рукояткой вперед, но она лишь качает головой.


— Он твой, — говорит она. — Я должна была отдать тебе его раньше.


— Почему? — Это слишком мощное оружие, чтобы отдать его так просто.


Прежде, чем я успеваю моргнуть, она хватает мое запястье мертвой хваткой, останавливая меня. Исчезли ее улыбка, и наш с ней спокойный разговор, который помог мне забыть всего лишь на одно мгновение, что мы окружены развалинами моего города.


Ее взгляд сейчас очень напряженный, в точности, как у Киарана в ночь перед битвой. Несмотря на свое человекообразное тело, она все еще фейри, и характер фейри может проявиться совсем внезапно, словно гром среди ясного неба. Когда я была с Киараном, иногда забывала об этом. Теперь я сделала то же самое с его сестрой.


Мне никогда не следует этого забывать. Для моей же защиты. Я не могу позволить себе совершить эту ошибку.


Я пытаюсь вырваться, игнорируя, как сердце начало бешено биться. Она держит мое запястье. Мое запястье. Я не могу остановить внезапно нахлынувшее воспоминание о том, как Лоннрах открывает рот, обнажая свои острые зубы, крепко держит свои пальцы на моем пульсе.


Это действительно будет больно.


Словно почувствовав мое воспоминание, Эйтиннэ ослабляет свою хватку. Она раскрывает мои пальцы до тех пор, пока не становится видна ладонь. Моя кровь размазывается по коже, смешиваясь с чернильной кровью mortair.


— Fuil Нан aiteam chathach, — говорит она мне твердо, ее взгляд не отрывается от моих глаз. Как будто желая, чтобы я поняла, — это кровь твоих предков. Я сделала клинки для всех соколиных охотниц, и теперь он единственный, что остался — как и ты, — она вкладывает рукоять мне в руку и сжимает пальцы вокруг нее. — Считай, что это извинение.


— За что?


— За все, — мягко говорит она.


С этими словами она отпускает меня и уходит, немного прихрамывая. Я следую за ней, мои раны теперь начинают болеть.


У меня есть вопросы к ней, их так много, что я даже не знаю, с чего начать или что действительно спросить. Позже, решаю я. Когда мы будем в безопасности, и у меня будет время, чтобы подумать.


Если такое время когда-либо наступит.


Я молчу, когда мы идем через Дин Вилидж, где трава между булыжниками достигает колен и толстые виноградные лозы покрывают разрушенные здания вокруг нас. Природа уже успела завладеть некогда живописными деревнями, как будто люди покинули это место несколько веков назад. Здесь нет никого, кто мог бы убрать плющ и листву, растения и деревья свободно цветут.


Несколько зданий сравнялись с землей, мрамор и камень потрескался и разрушился под натиском лозы и корней. После всех тех проблем, через которые прошел Эдинбург, чтобы город стал чистым и безупречным, он превратился в руины


Я выдохлась к тому времени, когда мы с Эйтиннэ достигли вод Лейта. Это место было окружено причудливыми каменными коттеджами, которые возвышались вдоль берега и располагались в долине реки, протекающей мимо. Теперь зданий нет, только толстые деревья и случайные следы старых стен напоминают об этом.


Здесь я встретила Киарана. Я так наивно пошла на свою первую охоту и нашла предполагаемую жертву — водяного коня. Я напала на него с железным лезвием, обнаружив, что этот металл абсолютно бесполезен против фей. Существо чуть не утопило меня. Без вмешательства Киарана я бы точно погибла, а вместе со мной вся родословная соколиных охотниц закончилась бы на мне.


Прямо тут. Я удивлена, еще одно вспоминание утрачено из-за вмешательства Лоннраха. Вода накатывает на мои сапоги, но я не обращаю на это внимания. Вот где это случилось.


Я не была здесь с той ночи, но готова поклясться, что скалы изменились, теперь они торчат из воды возле одной из впадин. Водяной конь напал на меня там. Я до сих пор помню вкус речной воды глубоко в горле, вкус грязи на языке, когда я пыталась отбиться.


— Охотница?


Я игнорирую Эйтиннэ и медленно иду вдоль берега, к тому месту, где водяной конь пытался утопить меня. Я игнорирую боль в мышцах, когда сажусь рядом с камнем и провожу кончиками пальцев по шершавой поверхности. С той ночи прошло четыре года, а борозды все еще острые. Я очень хорошо помню, как водяной конь потащил меня в воду, так, что кожа на спине порезалась об острый край.


Клянусь, я могу увидеть собственную кровь на камне, теперь рыжеватую и ставшую частью камня. Мою рану от той ночи навсегда зашили механические сшивальщики. На спине до сих пор красуется шрам, который тянется от самой шеи и до поясницы. Мой знак выживания. Первый. После этого не было пути назад к моей прошлой жизни. Сейчас это мой знак, клеймо на моей душе. Соколиная Охотница.


— Я пыталась убить здесь своего первого фейри сразу после того, как Сорча убила мою мать, — говорю я Эйтиннэ. — Я тогда чуть не погибла.


Эйтиннэ присаживается рядом со мной в воду, не обращая внимания на холод. Она даже не замечает того, что вода покрывает ее сапоги и мочит брюки. Ее взгляд такой же, как и у Киарана: пронзительный и чувственный.


Так близко, что я замечаю маленький шрам у нее на лбу, чуть ниже линии роста волос. Длинный и тонкий, отметка почти исчезла, поэтому едва заметна. Интересно, что могло нанести его.


— Там, откуда я родом, — говорит Эйтиннэ ложа руку прямо на кровавый след, — первая охота считается испытанием. Мы называем это lv na cruaidh-chuis, день трудностей. Прежде чем мы обретаем наши силы, каждый daoine-sith должен пойти в лес и убить оленя без оружия, без нашей силы и скорости, взаимодействуя с разумом животного.


Я начинаю понимать, сколь многих вещей Киаран не рассказывал мне о фейри.


— Я не знала этого.


Эйтиннэ улыбается, быстро, мимолетно.


— Ни один человек не знал, — говорит она, — во время моей охоты я видела оленьими глазами. Быстро меняющийся мир, ограниченный в цвете, но заполненный жизнью. Мы бегали вместе. Вместе пили из одного ручья. В тот день я была диким существом, я была свободной. Но настал момент, и я должна была забрать жизнь.


Она закрывает глаза, вспоминая.


— Мои руки сцепились вокруг его шеи, и я чувствовала все, что и он — давление моих пальцев, его борьбу за вдох. Я никогда не забуду, как он вонзил свои зубы мне в плечо, как-то умудрившись разорвать мою кожу. Никогда не видела свою кровь прежде.


Эйтиннэ останавливается, и мне интересно, продолжит ли она. Я задерживаю дыхание.


— Что случилось?


— Я поняла истинную цель испытания, своей первой охоты, — она поднимает глаза к моим. — Она учит нас, что значит быть охотником и добычей. Учит делать выбор: убивать или быть убитым, — Эйтиннэ стягивает свою рубашку, оголяя плечо. Там виднеется шрам — след острых зубов на безупречной коже.


— Теперь мы обе усвоили этот урок, не так ли, Охотница?


Она встает, и мы продолжаем идти по реке вниз.


— А есть ли те, кто не прошел испытание?


Эйтиннэ кладет руки в карманы. Теперь, когда ее раны от mortair исцелились, она двигается по камням с изяществом и грациозностью.


— Да. Есть и такие, что прошли и стали еще хуже, — она смотрит на меня. — Многие sithichean боятся смерти, но все равно считают смертность слабостью. Те, кому предназначена охота на людей и им подобных. Они усвоили неправильный урок.


— Какой же урок тогда правильный? — Сппрашиваю я с не прикрытым любопытством.


— В конце концов, мы все олени, — спокойно говорит она.


Мы по-прежнему идем вниз за течением. Мои раны замедляют меня, но Эйтиннэ очень терпелива. Мы обе замолчали на долгое время. Казалось, прошли часы. Зимнее солнце стоит низко над горизонтом, освещая верхушки деревьев с их голыми ветками.


Мы продолжаем молчать. Наше путешествие сопровождает лишь звук, ударяющейся о камни, воды, и мягкий дождь, барабанящий по камням и голым деревьям. Мы с Киараном часто ходили также: в полном молчании, погруженные в собственные мысли.


Присутствие Эйтиннэ так отличается от его, оно менее напряженное. Ее взгляд бродит по пейзажу, будто она пытается запомнить каждый камень, дерево и ветку, будто хочет увидеть еще больше.


Я никогда не видела кого-то настолько очарованным. Ее шаг невесомый, такой, которого никогда не было у Киарана. Время от времени на ее губах играет легкая улыбка, как будто, что-то радует ее. Она легонько касается деревьев кончиками своих пальцев, когда мы проходим мимо них.


После всего того времени, что Эйтиннэ провела в подземелье, окруженная землей, должно быть удивительно для нее снова прогуливаться по земле. Я удивлена, что время, проведенное в тюрьме с множеством фейри, не повлияло на нее так, как на меня. То, что она смогла предложить забрать мои воспоминания, словно бремя нести их — ничего для нее не значило.


Нет ничего такого, через что ты прошла, чего бы уже не прошла я. У Лоннраха было две тысячи лет, чтобы сломать меня, но ему это не удалось.


— Как ты выносишь то, что Лоннрах сделал с тобой? — Шепчу я.


Через секунду я понимаю, что сказала это вслух. Я вздрагиваю.


Эйтиннэ услышала меня. Она сбилась в середине прыжка и потеряла свою опору на камне, попав в холодную речную воду. В последних лучах заходящего солнца я вижу выражение ее лица, она сжимает руки в кулаки так, что костяшки пальцев начинают белеть.


— Эйтиннэ? — Когда она не отвечает, я пытаюсь извиниться. Да что со мной не так? — Прости. Мне не стоило…


— Нет! — Огрызается она. Ее судорожное дыхание рассекает воздух между нами. Я наблюдаю за тем, как она борется с собственными воспоминаниями, не зная, что делать. Хотелось бы мне знать, что делать.


— Не приближайся ко мне!


Кап. Кап. О боже, кровь с ее кулаков начинает капать на землю под ноги. Кап. Кап.


Я хватаю ее за руки, Кровь начинает течь еще быстрее, просачиваясь сквозь ее плотно сжатые руки.


— Эйтиннэ.


Эйтиннэ смотрит на меня.


— Я в порядке, — выражение ее лица стало холодным, без эмоций, закрытой. — Это не больно, — говорит она механически, словно произносит эти слова каждый день. Это не больно — я вспоминаю ее шепот по пути сюда. Ее мантра.


Еще мгновение я безмолвно смотрю на нее, затем беру руки и разжимаю пальцы. Я не могу не вздрогнуть при их виде. Ее ладонь полна меток в форме полумесяца, такие глубокие, до плоти. Кровь заполняет их, выделяясь на фоне белоснежной кожи.


Когда я снова на них смотрю, раны начинают заживать, оставляя лишь следы крови.


— Они всегда заживают, — говорит она мертвым голосом. — Видишь? Они всегда заживают.


Я ничего не говорю. Просто не могу. Я знаю это по своему опыту: мы готовы сказать что угодно, чтобы успокоить самих себя или других так, чтоб они никогда не догадались, насколько мы сломлены на самом деле.


Все мои шрамы снаружи — все, что я прошла открыто для мира. Шрамы Эйтиннэ так хорошо скрыты, что она одурачила меня.


Правда в том, что воспоминания весят очень много. Каждое из них давит на тебя с огромной силой, пока ты просто не падешь под их весом. Теперь я знаю: некоторые шрамы проходят так глубоко, что не исчезнут никогда.


Глава 12.


С наступлением сумерек мы продвинулись далеко за пределы города. Мы проходим через заросшие травой поля, некогда бывшие сельскохозяйственными угодьями. Зимой земля за пределами Эдинбурга всегда становилась голой, готовилась к новому сезону.


Я помню, как вороны собирались здесь, хлопая черными крыльями, громко каркали. Теперь рапс и сорняки выросли настолько высокими, что достигали моих бедер. Ни одно животное не шуршит в поле, нас окутала тишина, только звуки тихого дождя, стучащего по земле.


Я осторожно следую за Эйтиннэ. Лишь свет луны, проглядывающей сквозь гущу темных облаков, освещает поле. Ее ореол светит сквозь облака, окрашенный цветом ржавчины. Я стараюсь не думать о том, когда видела ее в последний раз, как она напоминает мне о последней битве, о том, как я прощалась с теми, кого любила.


Я никогда не думала, что буду нести ответственность за… это. За все это. Перед боем я старалась не думать слишком много о том, что будет с человеческим миром, если я проиграю. Я всегда предполагала, что не выживу, чтобы увидеть мир, захваченный фейри. Думала, что умру прежде, чем позволю этому случиться.


Ты пожертвовал моим миром, чтобы спасти свой.


Мою грудь сдавило. «Перестань об этом думать», — говорю я себе. Иди вперед. Одной ногой. Теперь другой. Вот как я заталкиваю обратно все в себя, каждую каплю сожаления. Один шаг, потом другой, снова и снова.


Эйтиннэ на мгновение останавливается, проводя пальцами по верхушке сорняков. Она была такой молчаливой после реки. Она смыла кровь с рук, и с тех пор мы не разговаривали. Сейчас ее голова наклонена, как будто она прислушивается к чему-то. Тут настолько темно, что я не могу разглядеть выражения ее лица. Она глубоко вдыхает раз, второй.


Ее голос потрясает меня.


— Просто иди вперед.


Прежде, чем я успеваю спросить ее что-нибудь, она снова начинает идти, шаги быстрые. Я следую за ней, пробираясь через высокую траву. Впереди нет ничего, но туман настолько густой, что влага ощущается на моей коже, моем лице, стекая вниз на мои ресницы. Я едва могу видеть на расстоянии большем, чем несколько шагов впереди нас.


Что-то вырисовывается в тумане, три фигуры в темноте — животные. Лошади? После того, как я замечаю свет, исходящий от них, я резко останавливаюсь.


Лошади фейри такие же прекрасные, как и в ту ночь, когда их армия пришла в Эдинбург. Они светятся изнутри, металл, который соединяет их, мягкий и нежный, слегка прозрачный. Под ним струится золотая кровь, течет по толстым венам вокруг механических частей, что бьются тихо внутри. Устроенное так же, как сердце настоящей лошади, оно бьется в устойчивом ритме. Лошади дышат синхронно, густые пары вырываются из ноздрей и стелются по темной траве.


В ночь битвы мой первый порыв был погладить этих лошадей, пробежаться кончиками пальцев по плавным очертаниям и зарыться руками в их металлическую гриву, такую мягкую, словно мех. Я хотела создать что-то, настолько же изысканное.


Теперь я просто представляю Лоннраха, сидящего верхом на лошади в ущелье, его глаза не отрываются от моих.


Вернись ко мне.


Я хочу застрелить их пулями с сейгфлюром, чтобы Лоннрах нашел их мертвыми. Я оставлю на них собственные следы, каждый из которых сообщение для Лоннраха. Первое: «Я убью вас всех». Второе: «Найди меня». И последнее: «Я бросаю тебе вызов».


Я подаюсь вперед, выхватывая из кобуры мушкетон. Я буду быстра. Я буду милосердной. Не как они.


— Охотница, — Эйтиннэ говорит это так резко, что я просто замираю на месте.


— Да? — я пытаюсь сдержать свой гнев, вновь спрятать его глубоко. Я не могу ясно мыслить.


— Убери руки от оружия, — мягко сказала она.


Я собираюсь так сделать — она заслуживает, если не мое доверие, то, по крайней мере, это, — как вдруг я вижу другую фигуру в тумане. Вкус силы фейри внезапно осел у меня на языке, я начала действовать, не задумываясь. Мушкетон в моих руках, приклад прижат к плечу.


— Стой, — говорит Эйтиннэ.


Я уже нажала спусковой крючок. Мушкетон отдает мне в плечо, и выстрел эхом проносится по полю. Дым окутал нас.


— Черт побери, — кричит знакомый голос.


Я опускаю мушкет.


— Киаран?


Он проходит сквозь дым и туман, пока я наконец-то смогла ясно его видеть — у меня перехватывает дыхание. Его взгляд настолько чувственный, что я не могу не думать о нашем поцелуе. Не задумываясь, большим пальцем я прикасаюсь к меткам с теми воспоминаниями с внутренней стороны запястья. Эти краткие, яркие вспышки: его губы, руки, его поцелуй и многое другое.


Мои щеки пылают, когда он подходит ко мне все ближе, его глаза сужены. В зажатых пальцах он держит кусок металла из мушкета, к которому примешан сейгфлюр, от выстрела которого другой фейри был бы мертв.


— Серьезно? — Говорит он.


— Ты тащился по этому полю, где ни черта не видно, в то время, когда вражеские фейри преследуют нас, — говорю я в свою защиту, надеясь, что он не заметит, как я покраснела. — Да что с тобой такое?


Эйтиннэ хихикает и Киаран бросает грозный взгляд на нее.


— Это не смешно.


Его сестра пытается сдержать смех, но у нее это плохо получается.


— Прости, — говорит она. — Но ты просто… Я никогда не видела, чтобы ты выглядел так неопрятно.


Киаран изучает ее суженным взглядом.


— А вы обе выглядите так, будто дрались три раунда с бродячей группой диких кошек. Я бы сказал, мы квиты.


— Квиты? О, прошу, — Эйтиннэ щелкает пальцами, — к этому моменту мы с Охотницей пробрались через лес с острыми ветками, отбились от Мары, сбежали от солдат Лоннраха и обезвредили два mortair. В тебя случайно выстрелили из оружия, состоящего из деревянной палки с бочкой на конце..


— Мушкета, — любезно поправляю я. Киаран бросает на меня колкий взгляд, как бы говоря: «Ты на чьей стороне?»


— Поэтому я бы сказала, что в этом раунде победа за мной, — закончила она с некоторой высокомерной ухмылкой, которая ясно дает понять, что это должно быть вечное противостояние.


Родственное соперничество, похоже, бывает не только у людей.


Если бы взгляд Киарана и мог о чем-то сказать, то это были бы пятьдесят способов убить свою сестру.


— Просто помни, — шепчу я ему, — во многих обществах убийство не одобрено.


— Только не в моем, — сразу же отвечает Киаран, — ей повезло, что я люблю ее.


Он выхватил из моих рук мушкет и осмотрел его. Затем открыл держатель и высыпал все содержимое на траву.


— Проклятье! — Я пытаюсь выхватить оружие из его рук, но он умело уклоняется. — У тебя отлично получается растрачивать патроны.


— Не хотелось бы, чтобы следующим в кого ты выстрелишь, оказался бы один из твоих человеческих друзей, — он протягивает мне мушкет обратно. — В следующий раз, когда захочешь убить кого-то, дождись, пока сможешь четко видеть его.


— Это меньшее из того, что ты заслуживаешь… — Затем его слова врезаются в мой мозг. — Прошу прощения, ты сказал человеческие друзья?


Эйтиннэ уже говорила мне, что есть и выжившие, но она же не имела ввиду… Нет, даже не надейся. Не надейся.


— Этот невыносимо самодовольный Видящий, его терпимая сестра и еще группа людей с ними, — говорит он. — Ни один из них, в чем я точно уверен, не выжил бы после выстрела из той чертовой штуки, которой ты владеешь.


Я прижимаю ладонь ко рту


— Они живы?


— Да, — сухо говорит он, — я тоже был удивлен. Пикси разместил их на острове Скай, где располагалось его старое королевство. Туда мы и направляемся.


Я так близко к тому, чтобы расплакаться. Не думаю, что смогу остановить себя. Они живы. Они живы, а все остальное не важно. Слезы уже начинают жечь глаза, и зрение затуманивается.


Киаран смотрит на меня с выражением, которого я ранее никогда не видела у него. Через мгновение я понимаю, что это рассветает ужас.


— Кэм, Кэм, не делай этого. Не плачь. Не…


Затем я плачу. Он обвивает меня руками, вероятнее всего это самое неловкое, жесткое объятие, которое когда-либо у меня было… Но я обожаю каждую секунду его.


Эйтиннэ заговорила позади нас.


— Я признаю, что некоторые функции человеческих слез мне неясны, — сказала она. — Что такого печального в этом? Должна ли я пригрозить кому-то?


Вместо ответа единственное, что я могу сделать, это рассмеяться и всхлипнуть, потому что они живы. И я не чувствовала ничего подобного так долго.


— Ради бога, Эйтиннэ, — сказал Киаран, его голос грохочет в груди, — убери меч. Тебе не придется убивать никого из чертовых друзей Кэм, — спустя мгновение он добавляет: — Хотя если подумать, Видящий все равно бесполезен…


— О, шшш… — я смотрю на него снизу вверх, стирая слезы со щек, — не разрушай этот момент. Будет лучше, если вы помолчите, — затем я снова прижимаюсь лицом к его груди, — и если ты прекратишь отвечать на мое объятие так, будто я мучаю тебя.


Киаран делает попытки расслабиться, но ему не помешало бы взять пару уроков по объятиям. Все заканчивается тем, что одной рукой он зарывается в мои волосы, а другой начинает похлопывать по моей спине, но эта попытка засчитывается.


— О, не смотри на меня так, — говорит он своей сестре, — Эйтиннэ. Прекрати это.


Когда я открываю глаза, вижу, что Эйтиннэ уставилась на нас, наклонив голову, на лице заиграла глупая улыбка.


— Не обращайте на меня внимания, — говорит она, приподнимая руки, — просто не каждый день увидишь, как твой вечно угрюмый брат кого-то утешает, я думаю, что это великолепно. Пожалуйста, продолжайте.


Теперь я понимаю, почему Кадамах приказал перевернуть небо и землю, чтобы найти тебя.


О Господи! Мои щеки снова горят. Если земля разверзнется и проглотит меня, думаю, я не буду против.


Киаран шипит ей сквозь зубы.


— В любое время, Эйтиннэ. Ты можешь заткнуться в любое чертово время.


Это напоминает мне о том, что Эйтиннэ до сих пор связана клятвой фейри, записанной на ее языке. Я отстраняюсь, и Киаран убирает пальцы из моих волос. Он не доволен? Не могу сказать наверняка.


— Освободи Эйтиннэ от ее клятвы, — говорю я. — Сейчас. Это достаточно причинило ей боли.


Проблеск сожаления мелькнул в его взгляде, я поражена этим. Будь я проклята. Он никогда не сожалел о чем-либо. Он смотрит на сестру.


— Я освобождаю тебя от клятвы.


Ее улыбка исчезла. Эйтиннэ согнулась пополам, язык высунулся изо рта. Задыхаясь от боли, она стала судорожно дышать. Хрупкие плечи поддаются вперед.


Я никогда не видела, как отменяют клятву. Если это так больно, то не могу себе даже представить, что будет, если фейри нарушит ее.


Киаран пристально смотрит на Эйтиннэ, словно убеждаясь, что с ней в порядке. Когда ее тело, кажется, расслабилось, он снова поворачивается ко мне. Маска, всегда тщательно державшая под контролем все его эмоции, пошатнулась. Он готовился сказать мне что-то, вот только в этот раз новости не хорошие.


Я почти говорю ему подождать. Хочу удержать эту счастливую оболочку радости. Я хочу, чтобы он обнял меня еще на несколько минут, прежде чем эти плохие новости вернут все к началу. Но откладывать это не значит, что они исчезнут, и легче не станет, когда время наконец-то придет.


— Ты думала, что все твои друзья мертвы. Ты способствовала разрушению своего дома. Что бы это ни было, ты сможешь принять это.


Я подготовилась к этой новости.


— В чем дело?


— Есть еще кое-что, что ты должна знать.


«Подожди», — я почти говорю ему это, — «Подожди. Не говори. Не делай этого». Но он продолжает.


— Мы не смогли найти твоего отца, Кэм.


Я не ожидала, что мне будет так больно. Я быстро отворачиваюсь от Киарана, чтобы он не видел, как мои глаза снова становятся влажными. Потому что в этот раз, я просто не вынесу его объятий.


— Оу, — тихо говорю я, не в силах сказать что-то еще.


Мы с отцом никогда не были близки. Мы никогда не были нежны, даже после смерти мамы. Он провел так много времени, путешествуя по стране, что даже когда возвращался, мы задерживались в нашем доме в Эдинбурге, словно призраки, преследующие наши знакомые комнаты. Его разговоры со мной всегда были резкими, на грани раздражения, и я всегда думала, что он относился ко мне так, потому что я не была сыном, которого он так отчаянно хотел.


После того, как мама умерла, равнодушное отношение отца ко мне стало только хуже. Он остался с дочерью, не имея ни малейшего шанса на сына, пока снова не женится. Согласно шотландским законам, я была его единственной наследницей.


Я не могу забыть ночь, когда прощалась с ним. Когда он сказал, что я очень на нее похожа. На нее, на маму. До ее смерти я была лишь напоминанием о том, что все эти годы они пытались иметь сына. После — я была постоянным напоминанием о том, что он потерял ее, и она больше не вернется. Что я была плохой заменой. Я никогда не была такой же доброй или такой же терпеливой, или такой же бескорыстной. Я всегда была дочерью, которую он не хотел.


И все же, я надеялась, всегда надеялась, что отец полюбит меня. Даже когда уходила на битву. Теперь я настоящая сирота, обоих родителей убили фейри.


— Он все еще может быть жив, — мягко предположила Эйтиннэ.


Боковым зрением я вижу, как Киаран отрицательно качает головой. Он, как и я, знает, что это не может быть правдой. Более вероятно, что отец мертв. Скорее всего, он был убит еще той ночью, когда я отправила его прочь из города. Когда фейри появились, он даже не видел, как они приближаются.


Я блокирую картины, всплывающие в голове о смерти отца, как они его убили.


— Нам нужно идти, — говорю я, без каких-либо эмоций в голосе. — Думаю, мы и так задержались здесь слишком надолго.



Глава 13.


Мы едем по загородной местности на лошадях, которых привел Киаран. Единственный раз, когда я ездила на них верхом, было время битвы, и то очень недолго. Но я не помню, чтобы они скакали так быстро. Существо, которого Киаран назвал Ossaig, рассекает пейзажи, как лезвие кожу.


Мы не останавливаемся долгое время. Когда лошади достигали реки, они перепрыгивали через нее с парящей грацией, которой я никогда не видела. Их копыта слегка задевали воду, оставляя на ней небольшие круги.


Мы будто летим. Копыта ударяются о землю, словно колибри хлопает своими крыльями, словно песня легкого ветра.


Воздух вокруг нас застыл, словно мы двигаемся так быстро, что время просто остановилось. Будто мы застряли в одном мгновении — но это не так. Хоть и ощущается, будто прошло всего несколько минут, сумерки сменяются глубокой темной звездной ночью, которая, в свою очередь, превращается в утро, как только восходит солнце над горами. Вся местность осветилась, дождевые облака окрасились золотом от сверкающего света.


Пейзаж вокруг нас поражает меня. Я давно не видела мир таким ярким, таким живым. Также, как и в Эдинбурге, свобода фейри стала причиной зарослей — в естественной среде флора развивалась бы куда медленнее. Лошади мчатся через леса, которых не было здесь ранее, и минуют холмы, которые появились в моё отсутствие. Загородная местность Шотландии изменилась, переродилась после битвы. Земли к югу от Хайлэндс, некогда лежащие равнины, стали неузнаваемыми из-за кратеров, впадин и рек.


Мы пересекаем поле и движемся вниз по холму, где перед моими глазами простираются руины другого города. Сердце бешено стучит в груди. Глазго.


Я не видела этот город годами, с тех пор, как отец взял меня и маму, чтобы показать одно из своих владений. Сейчас же этот город не что иное, как разрушенные здания и горы камней, заросшие кустарниками. Разрушения еще более серьезные, чем в Эдинбурге.


Мы минуем здания или, верней, то, что от них осталось. Я изо всех сил пытаюсь не смотреть, словно всего этого нет, но я больше не могу сдержаться.


— Стоп.


Я останавливаю лошадь и спрыгиваю на землю. Яркий дневной свет освещает руины. Как и в Эдинбурге, некоторые постройки все ещё стоят, но фейри разрушили абсолютно все красивые современные здания на Квин-Стрит, оставив кратеры от разрушений, новые впадины между улицами. Словно играли в игру, пока уничтожали всё.


Я сжимаю кулаки, и ноги тонут в грязи и высокой траве. Что-то торчит из земли. Пытаюсь подтолкнуть ногой. Когда не получается, я наклоняюсь, чтобы вытащить это из грязи.


Ботинок. Детский ботинок.


Я бросаю его и отступаю назад, чувствуя, что Киаран и Эйтиннэ стоят позади меня.


— Это ведь произошло со всей Шотландией? — Я едва могу произнести это, слова застревают в горле.


Внезапно Киаран оказывается рядом со мной. Он стоит так близко, что его рука прикасается к моей.


— Не только с Шотландией, — говорит он тихо.


Я не могу дышать. Будто ощутив мою реакцию, Киаран обхватывает меня за плечи и притягивает к себе. Я поражена этим. До нашего первого поцелуя он всегда держал дистанцию. Он прикасался ко мне только во время боя.


Его слова эхом звучат в моей голове, каждое из них, будто удар клинка. «Не только с Шотландией, не только…»


Я отталкиваю Киарана. Я не выдержу его прикосновений, не сейчас. Не тогда, когда желание мстить охватывает меня. Жестокая Айлиэн из зеркал вышла бы убивать. Она бы с удовольствием вырвала их сердца.


Но она сдерживается чем-то более опасным: виной. Потому что я должна была их спасти. Это было моей задачей. Но я подвела их, и они заплатили за это.


— Я и подумать не могла, что есть место хуже того, где меня держал Лоннрах. Как же я ошибалась, — сказала я, оцепенев.


За это время я кое-что поняла о тюрьмах: может эта и не заперта, как та зеркальная комната, но она мало чем отличается. Это та же клетка. Сооружённая из костей других людей.


Одна ужасная мысль, направленная на Киарана, проносится у меня в голове прежде, чем я успеваю остановить ее, — «Ты спас меня из одной тюрьмы, не понимая, что помещаешь тут же в другую».


Он смотрит на меня сверху вниз и, я клянусь, читает мои мысли. Киаран резко отступает.


— Мы остановимся здесь. Я подыщу подходящее для ночлега место, — он тут же разворачивается и уходит так, как будто не мог уйти достаточно быстро от меня.


Теперь я вижу, почему Кадамах хотел, чтобы я перевернула небо и землю, чтобы найти тебя.


Я почти зову его обратно, но слова застывают на моих губах. Я наблюдаю, как он уходит, и чувство вины гложет меня.


Спустя некоторое время Киаран возвращается и отводит нас в здание с частично уцелевшей крышей.


Внутри, на втором этаже, потолок рухнул на старые каменные полы. Ковры на первом этаже покрыты толстым слоем грязи и обломков. Одежда разбросана по всему полу, поеденная молью и грязная.


Я нахожу место, чтобы прилечь. Прижимаюсь щекой к руке и плотно укутываюсь в пальто.


Мне ещё никогда не приходилось находиться в таких жутких условиях. После охоты я всегда возвращалась в тёплую постель в безупречном доме. Там всегда были чистые простыни, огонь и мои изобретения, чтобы предотвратить ночные кошмары. Я просто смывала кровь с одежды, возвращалась к своей уютной жизни леди и делала это так же легко, как меняла платья. Это было успокаивающе, эти ритуалы. Мой дом всегда был безопасным. Моя комната всегда была безопасной. После всего, что происходило, я рассчитывала на это. Я зависела от этого. Я была уверена, что так будет всегда.


Теперь безопасного места просто нет. Есть только безопасные часы, проведенные в убежищах, где когда-то жили покойники.


Я наблюдаю, как Киаран ведет лошадей внутрь, их копыта стучат по камню, они останавливаются напротив меня.


Взгляд Киарана встречается с моим, но я тут же закрываю глаза и отворачиваюсь. Притворяюсь спящей, а на уме лишь одно: «Не только Шотландия».


Я нажимаю пальцами на свои шрамы, мой новый ночной ритуал. И я вспоминаю. Я вспоминаю безопасность. Я помню тепло. Я заворачиваюсь в эти воспоминания, будто в старое одеяло и наслаждаюсь их комфортом. Это все, что у меня осталось.


Позже я проснулась от тепла огня и запаха горящего дерева. Я удивлена тем, что смогла заснуть, но я была просто обессилена от всего этого побега и сражений с Эйтиннэ.


Открываю глаза и вижу Киарана, сидящего рядом со мной, подкладывающего дрова в огонь. Он соорудил импровизированную яму из камней, небольшая кучка дров рядом.


— Где Эйтиннэ? — спрашиваю я.


— Пошла в разведку, — Киаран смотрит на меня. — Мы слышали sluagh несколько часов назад.


Sluagh. Я никогда не забуду, как один из них прошел сквозь меня, призрачное присутствие вторглось в мое тело и покрыло мои внутренности льдом. Киаран говорил мне, что, когда королевства Благих и Неблагих существовали, sluagh были прекрасными воздушными шпионами, быстрыми, эффективными и очень разрушительными, если требовалось.


— Почему ты не разбудил меня?


— Потому что, — говорит он, ковыряясь палкой в огне, посылая искры в воздух, — ты никогда не отдыхаешь, даже когда необходимо. Как давно ты спала?


Не помню. Я не спала в зеркальной комнате, пока… находилась там. Я всегда находилась между сном и явью.


Когда я не отвечаю, Киаран говорит.


— Я так и думал.


Я сажусь и пытаюсь разгладить свои волосы, борясь с медными непослушными кудрями, собирая их вместе. Немного преуспев в этом, я подвигаюсь ближе к огню, останавливаясь только тогда, когда поминаю, что мои бедра касаются Киарана. Черт.


Инстинктивно мой большой палец касается одной из меток на запястье. Я в точности помню, как ощущаются его губы. Я считала секунды нашего поцелуя. Я запомнила его напор.


«Aoram dhuit». Он шепчет свою клятву, его слова тихие, словно порхание крыльев бабочки. «Я буду служить тебе».


Наш второй поцелуй был еще более отчаянным, прямо во время боя. Мои пальцы тянутся к месту чуть выше ключиц, где находится неровный шрам от зубов Лоннраха, он глубже, чем другие. Воспоминания мелькают у меня в голове. Это был поцелуй, который говорил: «Ты вырезал часть меня, заполнив ее собой, и теперь должен оставить меня навсегда».


«Ты должна отпустить меня», — говорил он.


А я лишь хотела прижать его ближе.


Киаран снова разжигает огонь, и я быстро возвращаюсь из своих мыслей. Если я отодвинусь? Заметит ли он? Мои щеки пылают, и, слава богу, он не сможет сказать, что это от смущения.


— Я еще не поблагодарила тебя, — наконец-то я говорю, — что не сдавался, пока искал меня, — я хочу взять его за руку, но не делаю этого. Мои пальцы сжались в кулаки. — И за то, что нашел меня.


Несмотря на все мои мысли до этого, я рада оказаться здесь, а не в зеркальной комнате. По крайней мере, у меня есть шанс выжить. По крайней мере, я могу бороться с Лоннрахом на своих условиях, не быть связанной виноградной лозой и не быть ослабленной его ядом.


Киаран смотрит на огонь, его кожа сияет в этом свете. Я никогда не видела его более красивым.


— Если бы это был я, ты бы сделала то же самое.


— Да, — спокойно отвечаю я. Тепло огня проходит через мою одежду, мне жарко. Я расстегиваю пальто.


Я не пропускаю того, как Киаран прослеживает взглядом мои шрамы на шее, те, которые пальто не прикрывает. Или то, как он морщится и отворачивается к огню, его челюсть сжимается.


— Ты должна застегнуться, — говорит он достаточно сухо, — не хватало, чтобы ты еще простудилась.


Меня болезненно жалят его слова. Он ненавидит мои шрамы. Это не медали. Я получила их не во время сражения. Я получила их как животное, загнанное в клетку без возможности сопротивляться. Жертва, а не хищник.


Теперь ты по себе знаешь, каково это — чувствовать себя беспомощным.


Что-то во мне ломается. Я вскакиваю на ноги и скидываю свое пальто на пол. Закатываю рукава рубашки, обнажая руки. Расстегиваю верхние пуговицы, чтобы шире распахнуть ворот. Киаран не видел, насколько широко распространялись мои шрамы. Моя рубашка скрывала худшие из них. Я хочу, чтобы он увидел.


— Посмотри на меня, — говорю я ему.


Он не шевелится. Я замечаю, как он сильнее сжимает челюсть.


— Прекрати, Кэм.


— Нет. Посмотри. На. Меня!


Киаран встает на ноги, мое пальто у него в руках. Вижу вспышку в его глазах, тот же взгляд, что я видела в зеркальной комнате. Холодная, дикая ярость, которую я прежде не видела в нем.


Он вкладывает пальто мне в руки.


— Ты добилась своего, — говорит он, — теперь я их видел.


Когда он отступает, жестокая Айлиэн из зеркала возвращается в мое сознание. В одну минуту я стою у костра. В другую — толкаю его к стене, моя рука прижимает его горло. Пальто падает на пол.


— Думаешь, мне не стыдно? Ты тренировал меня, чтобы я могла сопротивляться, и я пыталась, — говорю сквозь стиснутые зубы, — пока однажды не устала сражаться с ним настолько, что уступила ему, — в моем голосе слышен гнев. — Я уступила ему, и теперь должна с этим жить. Ты не можешь судить меня за это.


В тот же момент я отпускаю Киарана и отхожу, он хватает меня за плечи и прижимает к стене, где только что стоял сам.


Он ничего не говорит, даже когда его пальцы следуют по отметкам по внутренней стороне руки, а затем подымаются вверх к моей шее. Его прикосновения легчайшие, медленные. Словно он пытается запомнить каждый шрам, один за другим.


Когда его глаза встречаются с моими, они настолько насыщенные, будто он смотрит в мою душу, вытягивая наружу каждый секрет и эмоцию, которую я так сильно пыталась похоронить.


— Ты ошибаешься, — наконец-то говорит он.


— Правда? — Я вспоминаю его гримасу, насколько она ранила.


— Ты думаешь, что я не могу смотреть на них, потому что считаю, что это делает тебя слабой, — большой палец нащупывает мой пульс на ключице. — Это не могло бы быть еще дальше от правды.


Он наклоняется и целует шрам на моем плече. Он не знает, что там воспоминание о нашем втором поцелуе. Прямо там.


— Когда я вижу их, я испытываю желание нарушить свое обещание и убить его за то, что он сделал. Я хочу, чтобы это сделал я, не ты.


— Почему ты просто не сказал мне?


Он продолжает свое исследование на другом плече. Где мы встретились, когда впервые образовалась наша связь. Я закрываю глаза, когда он замирает. Я чуть не говорю ему «не останавливайся». Прошло так много времени. Не останавливайся.


— Потому что я только учусь, — тихо говорит он.


— Учишься чему?


— Как чувствовать, — Киаран скользит пальцами вниз по моей руке, и я дрожу, — как сопереживать, — он смотрит на меня, — как вести себя, когда ты расстроена. Ничего из этого не дается мне легко.


Я больше не могу сдерживаться. Я трогаю его, прослеживая вены на тыльной стороне ладони, желая найти правильные слова в ответ. Я была уверена, что фейри — простые существа, бесчувственные и опасные. Я тоже учусь. Как и он.


— Почему Эйтиннэ так сильно отличается от тебя? — Спрашиваю я. Его сестра может не понимать слез, но она более открыта в своих эмоциях, чем он. Она не хоронит их.


— Мы росли отдельно, в разных Королевствах.


Я кладу свою руку на его запястье. Кожа там гладкая, очень гладкая.


— В каком Королевстве рос ты?


Он притих, словно опасаясь моей реакции.


— Неблагих, — говорит он.


Неблагие. Те фейри, которые убивают всех без разбору. Которые используют людей в качестве игрушек.


Ты не первая зверушка, которую он приручил.


Я вздрагиваю и почти отдергиваю руку, но что-то в его прикосновении останавливает меня. Не Кадамах, говорю я себе, прижимая ладонь к нему. Он больше не Кадамах.


— На территории Благих Эйтиннэ не учили подавлять эмоции, — продолжает он, — ее не учили тому, что эмоции — это слабость.


— Как на счет меня? — Спрашиваю я, не в силах что-либо с собой сделать. — Ты считаешь меня слабой, потому что чувствую?


Потому что я перестала бороться?


— Нет. Никогда, — он касается моей щеки, — Это то, что делает тебя Кэм.


У меня перехватывает дыхание. Его губы так близки.


— МакКей, — шепчу я, — я…


Киаран резко отступает, сохраняя между нами холодную дистанцию. Секундами позже, слышаться шаги Эйтиннэ, когда она возвращается.


— Mortair, — она шепчет тревожно, — прямо за холмами.


Как по команде, вдалеке послышались раскаты грома, поразившие меня. Крупные капли дождя внезапно обрушились на крышу в устойчивом ритме, практически такие же громкие, как и гром. Я слышу громкий, пронзительный визг снаружи. Я помню его, мне уже приходилось слышать его во время битвы, в Парке Королевы. Это sluagh.

— Проклятье! — Киаран подходит к огню. Ярко пылающее пламя за доли секунды затухает, а дым, словно втягивается в его ладонь. Запах гари мгновенно рассеивается, будто ничего и не было.


Эйтиннэ приседает и прижимает ладонь к холодному полу. Её сила оседает на кончике моего языка.


— Mortair могут так же почувствовать тепло, Кадамах.


— Шшш, — говорит он.


Я пытаюсь себя успокоить, не смея пошевелиться. То, что прежде я приняла за гром, было другим mortair. Их шаги становятся громче, они приближаются. Стены содрогаются. Грязь падает со стропил, и весь каркас стонет и дрожит. Дождь громко барабанит по крыше. В дальнем конце комнаты застыли лошади, они даже не моргают.


Раздается вопль другой sluagh, в этот раз ближе. Они ищут нас в руинах. Моя рука инстинктивно тянется к рукояти меча, готовясь вытащить его и сражаться.


Киаран внезапно оказывается со мной, спиной прижимаясь к стене.


— Нет, — я игнорирую дрожь, проходящую по моему телу от того, насколько близко он ко мне. — Если они найдут нас, то предупредят других. Не двигайся, Кэм.


Других?


От шагов mortair всё здание содрогается. Я сжимаю губы вместе, чтобы приглушить неровное дыхание.


Он здесь. Mortair здесь. Прямо по ту сторону стены. Механизм активации оружия гудит, набирая силу. Жужжание становится быстрее, громче и громче.


Я закрываю глаза, сердце бешено колотится.


— Твоё сердце, — выдыхает Эйтиннэ.


Тихо бормоча ругательства, Киаран немедленно приближается.


— Можно? — спрашивает он.


Он просит разрешения? Я так удивлена, что киваю.


Он нежно прижимает руку к моей груди — о, вот почему — и я чувствую нежное касание его силы, успокаивающее меня. Мое дыхание утихает, а сердцебиение замедляется. Он словно забирает мою энергию, мой страх, пока я не перестаю дрожать. Его сила проходит сквозь меня, оставляя лишь привкус цветочных лепестков в моем горле.


К нему присоединяется тонкий вкус силы Эйтиннэ. Я перевожу взгляд на нее и поражаюсь. Ее яркая серебряная радужка глаз затуманилась и стала цветом расплавленного металла. Воздух вокруг нас накаляется так, что трудно дышать.


Вновь раздаётся пронзительный визг sluagh и mortair начинает бежать. Земля начинает трястись от тяжелых шагов, и моя рука сжимает рукоятку еще сильнее, так как я готовлюсь к худшему, но он отдаляется от нас, шаги становятся тише и тише. Пока нас не опутывает тишина. Даже дождь замедлился.


Эйтиннэ протяжно и медленно выдыхает.


— Я послала поток энергии в другом направлении, — говорит она, — но у них не займет много времени, чтобы понять, что это подделка.


Киаран не отвечает. Его рука прижата к моему сердцу, а губы касаются моего уха. Но сейчас его дыхание рваное, неспокойное, словно он пытается взять себя под контроль.


Внезапно, прежде чем я успеваю моргнуть, он уже наполовину пересек комнату. Тепло его тела рассеивается, выражение на лице невозмутимое, даже холодное. Её не учили, что эмоции — это слабость.


— Я подготовлю лошадей, — сказал он, его голос пустой. — Мы должны торопиться.


Глава 14.


Когда мы выезжаем из Глазго, я осознаю, что ещё никогда не была так далеко к западу от Эдинбурга.


Люди всегда говорили о Хайлэндс с неким суеверием: будто это волшебное место, не из нашего мира. Теперь я понимаю почему. Мне ещё никогда не приходилось видеть такие величественные горы, изрезанные скалы представляли собой необычные фигуры. На вершине гор оседали облака, покрывая их белым туманом. Снег паутиной тянулся к основанию гор.


У подножия гор расположились луга, где травы и кустарники переплелись вместе, создав необычную палитру из зеленых, коричневых, золотых и багровых цветов, калейдоскоп зимних расцветок был обширным. Запах дождя и дерева заполняет все чувства. Мы минуем водопады, которые зарождаются где-то между скал, вода падает вниз и пересекает луга.


Туман окутывает нас, оседает на моей коже, холодный и влажный. Он великолепный, этот горный туман. Он кажется наэлектризованным.


Я никогда не задумывалась, как прекрасна зима, даже несмотря на то, что все обнажено, холодно и темно. Но я так же не видела природу такой притягательной, что все внутри болит от созерцания этой красоты.


Теперь я понимаю, почему говорят, что это место меняет людей. Почему говорят, что Эдинбург никогда не сравнится с увиденным здесь. Почему они говорят, что магия еще жива здесь. Я чувствую её с каждым вдохом, она разносится по моим венам и касается каждой клеточки тела. Мне кажется, магия родилась здесь.


Я так заворожена пейзажем, что даже не замечаю, как Эйтиннэ остановилась, пока Киаран не приблизился на своей лошади достаточно близко, чтобы поймать меня за руку. Я приостанавливаюсь.


— Что такое?


Эйтиннэ лишь качает головой.


— Я что-то чувствую.


— Я нет, — говорит Киаран.


Его сестра оглядывается на него.


— Конечно, не чувствуешь, дурень. Ты бы не почувствовал, даже если бы это было прямо под твоей задницей.


Я не могу сдержать смех от взгляда Киарана и говорю.


— Это ты научил ее ругаться, не я.


Он открыл рот для ответа, но резко повернулся к туману. Он тоже что-то почувствовал. Затем знакомый вкус оседает на моём языке: вкус специй и пряников — все те вещи, которые напоминают мне о доме.


На лице растягивается улыбка, когда сквозь туман я замечаю Деррика. Он восторженно выкрикивает.


— Ты жива!


За доли мгновения я спрыгиваю с лошади и бегу через высокую луговую траву. Деррик летит мне навстречу, оставляя позади себя дорожку золотого света. Он сильно ударяется в моё плечо, быстро размахивая крыльями. Я обнимаю его — насколько возможно обнять столь крошечное создание — мои пальцы оборачиваются вокруг его крошечного тельца.


Прижатые крылышки Деррика щекотят ладонь.


— Айлиэн, — он прокашливается, — это были мои рёбра. Ты сломаешь мои рёбра.


Я отпускаю его, но продолжаю гладить шелковистые крылья. Такое чувство, будто прошло куча времени с нашей последней встречи на Площади Шарлотты, прямо перед тем, как я ушла на бой. Никогда не думала, что увижу его вновь. Не думала, что мы выживем. Деррик цепляется за моё плечо и зарывается в медные локоны волос. Он вздыхает, тоненькие крылья щекочут шею.


— Чёртов пикси, — я мягко шепчу, — как ты нашёл меня?


— Я летал на разведку и почувствовал Охотницу поблизости, — лепечет Деррик; его крылья трепещут так быстро, что походят лишь на пятно света. — Это просто должна была быть ты, и я мчался, чтобы в этом убедиться, мы все думали, что ты мертва, прошло столько времени…


— Я тоже думала, что ты погиб, — сказала я тихо.


Деррик обмотался моими волосами.


— Ты не думала, что увидишь меня вновь. Ты люби-и-ишь меня и ты скуча-а-ала по мне. Ты… О, Господи! — он сильно удивлён, его крылья запорхали. — Это слёзы? Ты плачешь?


— Просто что-то попало в глаза, — говорю я, быстро моргая. Проклятье.


Деррик подмигивает мне, его глаза тоже влажные.


— Ты права, — говорит он, касаясь моей щеки, — здесь нет слез. Определённо это дождь. Здесь очень влажно. Я..


В то же время мы оба вспоминаем, что не одни. Киаран смотрит скорее с отвращением от всей этой сцены, а Эйтиннэ слегка наклонила голову, бессовестно наблюдая.


Эйтиннэ говорит Киарану.


— Это так мило. Разве это не мило? Ты меня так не встречал, когда я тебя спасала.


— Я был без сознания, — напомнил ей Киаран


— Ох, точно.


— Ты! — Деррик улетает от меня, пролетая в тумане над высокой травой. Киаран и Эйтиннэ поднимают головы.


— Не ты, — язвит он Киарану, — с тобой я разберусь позже. — Ты сказала, что вытащишь Охотницу, а вернулась спустя три чёртовых года! Что, чёрт возьми, случилось?


На мгновение Эйтиннэ задумывается


— Нет-нет, я почти уверена, что сказала, что вернусь в скором времени. Я провела там лишь два месяца…


— Или три года в человеческом мире, дурочка. Не прикидывайся, что не знаешь этого.


— Деррик, — я резко говорю.


— Что? — Он летает вокруг меня. — Из-за неё я думал, что ты мертва. Я не видел её годами, и она не могла даже послать весточку, что ты жива!


— Это ли не глупость, — говорит Киаран низким голосом, — недооценивать, сколько времени потребуется на снятие защиты, которую поставил Лоннрах, и при этом остаться незамеченным. Ты бы не смог этого сделать, — он делает шаг вперёд. — Эйтиннэ вернула Кэм. Теперь перестань жаловаться.


— Заставь меня! — Рычит Деррик. — Я выпотрошу тебя и порежу твои внутренности в клочья, прежде чем ты успеешь отрастить новые.


— Кэм, — глаза Киарана всё ещё прикованы к Деррику, — угомони своего пикси.


— Угомонить меня? — В руке Деррика появляется крошечный меч. — Я сейчас выпотрошу тебя, ты…


— Я так не думаю, — я ловлю Деррика за крылья. Он возмущённо вскрикивает. Ох, мне понадобилось столько времени, чтобы научиться этому, хотя я использовала этот трюк лишь тогда, когда он пытался охотиться на кошек в саду.


Он беспомощно висит, скрестив руки на груди, убийственный взгляд на лице.


— Я не буду извиняться, — мрачно сказал он.


— Я не собиралась просить тебя извиниться, — говорю я ему, — просто спрячь клинок.


Когда он смотрит на меня так, будто не собирается этого делать, я говорю более резко.


— Деррик. Клинок.


Деррик убирает меч в ножны на талии, шипя.


— Вот. Теперь ты довольна?


Я аккуратно кладу его на плечо и прижимаюсь щекой к хрупким крылышкам. Физический контакт всегда его успокаивал, даже, если он чертовски зол.


— Спасибо.


— Не делай этого! — Он суров и уклоняется, но я не сдаюсь. — Прекрати. Тебе не смягчить меня. Ты не победишь. Ты не… Ладно, чёрт с тобой, — он снова скрещивает руки. — Отлично. Прости, Эйтиннэ, — бормочет он. Затем смотрит на Киарана. — Прости, но для тебя «прости» нет, ублюдок.


— Ну, — говорит Эйтиннэ, — приятно видеть, что некоторые вещи не меняются, — она наклоняется ко мне, — это длится уже на протяжении тысяч лет.


— Не смей говорить в таком тоне! — Деррик огрызается, внезапно снова становясь злым, — словно это какое-то обычное соперничество. Ты прекрасно знаешь, из-за чего это, как и он.


Эйтиннэ выпрямляется.


— Айе, — шепчет она. — Я знаю.


Что, черт возьми, это сейчас было? Все замолчали после этого. Киаран смотрит на Деррика непонятным взглядом, словно хочет что-то сказать, но не говорит. Что бы там ни произошло, его сожалений недостаточно.


— Киаран…


— Нет, Кэм, — сказал он сухо, затем подошел к лошади и схватил поводья. — Чтобы предотвратить любые воссоединения вроде этого в будущем, я поеду вперёд и предупрежу всех, что ты не умерла, — он говорит со мной, не смотря на меня, потому что это чертова полу-ложь фейри, и он это знает. — Эйтиннэ проводит вас на оставшемся отрезке пути.


Эйтиннэ становится рядом, когда Киаран устраивается в седле.


— Кадамах, ты не должен…


— Нет, я должен, — перебивает Киаран. — Мы с пикси никогда не были хорошей компанией, да и он сможет скрыть вас от разведчиков Лоннраха намного лучше, чем я.


Он смотрит на меня мерцающими глазами; как бы я хотела увидеть его эмоции сейчас.


— Скоро увидимся.


Подгоняя лошадь, он едет прочь так быстро, что, когда я моргаю, он уже скрывается за густым туманом, словно призрак. Тишину между нами нарушает лишь шорох крыльев Деррика.


— Кто-нибудь объяснит мне, что тут, чёрт возьми, происходит?


— Я не хочу говорить об этом, — тут же отвечает Деррик, — но я рад, что он уехал. Если бы он ещё раз посмотрел на тебя этим телячьим взглядом, меня бы вырвало.


Телячьим взглядом? Определено нет.


Эйтиннэ провожает брата печальным взглядом. Несмотря на всё, через что я прошла, такое чувство, будто я собираю по кусочкам долгое прошлое фейри, их отношения, их вражду. Это такая обширная история и настолько же и замысловатая.


— Думаю, нам стоит остаться здесь и передохнуть, — тихо говорит Эйтиннэ. — Я сейчас не в настроении продолжать наше путешествие.


Прежде, чем я успеваю что-либо ответить, она скрывается в тумане.


После долгой истории Деррика о заброшенном королевстве пикси мои веки тяжелеют. Я ем пойманного и приготовленного им дикого кролика, расположившись возле лошадей на бескрайнем лугу. Деррик улегся на моем животе, тихонько раздувая крыльями в такт своему дыханию.


Это миф, что фейри не спят. Очень часто Деррик засыпал подобным образом — свернувшись клубочком на моих ребрах. Он выглядит таким умиротворенным: крылья слегка подергиваются, на лице застыла улыбка. Я часто задавалась вопросом, что же ему сниться.


Эйтиннэ нет уже несколько часов. Деррик предложил подождать её и, чтобы не тратить время впустую, отдохнуть перед тяжелым завтрашним днём.


Я коротаю время, рассматривая небеса надо мной. Я лежу на своём пальто, тепло, исходящее от Деррика, окутывает меня и согревает. Я смотрю на звёзды, выглядывающие из-за густых облаков, они ярче и их больше, чем я когда-либо видела. Из-за отсутствия городского освещения, они, как крохотные огоньки, рассеялись по всему небу; с одной стороны ещё отражается еле уловимый свет от заката.


Мои ногти впиваются в шрам, оставленный Лоннрахом, и голос моей матери эхом звучит в моей голове. Впервые за столь долгое время я могу услышать ее голос, не вспоминая тут же о смерти. «Сможешь назвать их, Айлиэн?», «Просто повторяй за мной: Поларис, созвездие Кассиопеи, Большая Медведица».


Я помню её лицо. Как она радовалась, когда я правильно называла все созвездия. Когда я закрываю глаза, то представляю всё это таким реальным. Как она говорила: «Айе, а вот это?», пока я не заканчивала перечислять правильно.


Крик эхом проносится на расстоянии, и я замираю, прислушиваясь. И вот опять… Не просто крик — это крик боли. Деррик все так же спит на животе; когда фейри спят, они спят крепко. Их трудно разбудить.


Я осторожно поднимаю Деррика и кладу его ближе к лошадям, беру пальто и отправляюсь на поиски источника шума. Поле освещено только звездным светом. Верхушки гор вдали кажутся темными, затуманенными и агрессивными. Из-за тумана очень сложно увидеть что впереди, и я иду на слух туда, откуда доносится звук.


Я сжимаю рукоять клинка около бедра. Если из тумана выйдет фейри, я должна быть готова.


Луг утих и безмолвен, только легкий ветерок проносится в воздухе. Я слышу еще один вздох, на этот раз ближе. Я сжимаю рукоять еще сильнее, когда пересекаю участок, стараясь делать шаги как можно легче, тише. Эффект неожиданности может спасти мне жизнь.


Но потом я вижу фигуру, лежащую в траве, знакомые темные волосы и бледная кожа. Я опускаю оружие и вздыхаю с облегчением. Это всего лишь Эйтиннэ.


Как только я начала расслабляться, то услышала ее стон, как будто бы от боли.


— Эйтиннэ? — я делаю шаг к ней и останавливаюсь, прежде чем могу дотянуться до нее.


— Не надо, — говорит она шепотом, что очень ранит меня, — не подходи ко мне.


Воспоминание давит на меня прежде, чем я могу остановить его. Мы с Эйтиннэ на берегу Лейта, ее руки сжимаются в кулаки. Ее кровь капает на камни под ногами. Кап, кап, кап, кап.


«Не надо. Не подходи ко мне».


Второй рваный вдох вытаскивает меня из воспоминаний. Я тяну руку к ней.


— Эйтиннэ, — трясу ее за плечо.


Она резко хватает меня за руку и переворачивает. Вмиг, я лежу на мокрой траве, воздух выбился из легких, Эйтиннэ нависает надо мной. Её глаза широко отрыты, а взгляд рассеян.


— Эйтиннэ! — Кричу я, но она хватает меня за горло.


Её рука напрягается, сжимая еще сильнее. В глазах все расплывается, я пытаюсь глотнуть воздуха. В отчаянии, я нахожу на шее ожерелье из сейгфлюра и прижимаю его к запястью Эйтиннэ.


Шипение от того, что ее кожа горит, длится мгновенье, прежде чем Эйтиннэ отпускает меня с испуганным визгом.


— Охотница? — Её лицо превращается в ужасную гримасу. — Ты пахнешь как он.


Я перекатываюсь по траве, чтобы немного отодвинутся от нее, прижимая щеку к холодной, влажной земле. Мое зрение все еще затуманено, и больно глотать.


«Ты пахнешь как он».


Я никогда не избавлюсь от запаха Лоннраха, от его яда во мне. Как будто бы недостаточно того, что он оставил отметки на мне. Теперь он так же в моей крови. Неважно, что я сбежала. Я все еще не освободилась от него.


Видя мое подавленное выражение, Эйтиннэ тянется ко мне.


— Позволь мне…


— Нет, — говорю я ей. Мой голос хрипит, — не исцеляй. — Я не выдержу эту боль. Не сейчас.


Эйтиннэ отдаляется, но я не пропускаю боль, скользящую по ее лицу.


— Прости, — она открывает рот, и я клянусь, собирается что-то еще сказать. Вместо этого она снова шепчет, — мне очень жаль.


Я подтягиваю себя в сидячее положение рядом с ней.


— Плохой сон, как я понимаю? — Говорю я хриплым голосом.


— Они все плохие, — Шепотом произносит она.


Мы снова молчим, поскольку я обдумываю тысячи вопросов. Первые капли дождя падают мне на лицо, и я посильнее закутываюсь в плащ. Туман рассеивается, становится холоднее. Луг простирается перед нами, обрамленный силуэтами гор со всех сторон. Такое чувство, что Эйтиннэ и я одни во всем мире.


— Что тебе снится? — Тихонько спрашиваю я. Она сжимает кулаки, и я крепко хватаю ее за руку. — Я не спрашиваю, что случилось с тобой в заточении, — говорю я так, чтоб мой голос звучал как можно спокойнее. — Я лишь спрашиваю, что тебе снится?


Она смотрит на меня, белый пар её дыхания выделяется на фоне ночного неба. Я надеюсь, что таким образом она сможет рассказать мне о том, что случилось, пока она будет думать о нем, как о сне, а не как о воспоминании.


— Он убивает меня, — шепчет она. — В моем сне. Тысячей разных способов. Даже больше. В начале, чтобы увидеть останусь ли я мертвой, — она дергает нити, торчащие из брюк, они начали изнашиваться в коленях. — Затем, чтобы заставить меня кричать, — она дергает сильнее, и ткань расходится. — Затем чтобы сломать меня, заставить меня умолять…


Он делал это? То же, что и со мной?


Хуже. Он делал хуже.


Я сжимаю ее руку.


— Это сон, — говорю я, эмоции берут верх над моим голосом, я сглатываю, — всего лишь сон. Его тут нет.


Я помню укус Лоннраха, какое количество напора нужно было, чтобы оставить восемьдесят две прекрасные отметины на моей коже. Как он засовывает свои клыки с каждым разом все глубже, делая ещё больнее.


После окончания он всегда смотрел на мои метки с гордостью. Чем больше крови он видел, тем шире улыбался.

Я закрываю глаза. Кажется, мы с Эйтиннэ сидим в тишине уже несколько часов. Мы обе боремся с собственными воспоминаниями. Я спрятала свои в маленьком уголке сердца, запихнула их туда и плотно закрыла за ними дверь. И все равно иногда я слышу эхо их из самой глубины души.


Вот что тюрьма делает с тобой. Вот что значит, когда кто-то вырезает часть твоей души, пока сам не становится ею. Ты можешь похоронить это, но оно там навсегда.


— Каждый день новая смерть, — вдруг говорит Эйтиннэ, — некоторые хуже других, но абсолютно все они мучительны. Они…


Её рука сжала мою так сильно, что, клянусь, кости почти сломались, но я не закричала. Не буду.


— Ты не должна мне говорить то, чего не хочешь, — я стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, чтобы она никогда не узнала, как больно мне делает.


«Нет, не все в порядке. То, что он сделал с тобой совсем не порядок».


— Тогда без конкретики, — говорит она отрешено, — они все принимали в этом участие, но он делал это чаще.


Я борюсь со своими эмоциями. Я стараюсь контролировать свою реакцию, чтобы она не увидела ее. Но гнев внутри растет, нагревается и сжигает мои вены.


Она была заперта почти с тысячью вражеских фейри в тех холмах. Тысячами. Я не могу справиться с болью, которая распространяется в моей груди, воспоминания о Лоннрахе, которые просыпаются, несмотря на то, что я спрятала их очень глубоко. Он делал это чаще.


Я ненавижу его. Не думаю, что когда-нибудь ненавидела кого-то сильнее.


— После, — продолжает она, — он всегда ждал, пока я исцелюсь. Раны всегда заживали. Иногда мне хотелось, чтобы этого не происходило.


Они всегда заживали. Её раны, её смертельные раны. Не удивительно, что она тут же замерла по пути из Sith-bhruth, когда я спросила, как она справилась со своими воспоминаниями. Я сглатываю, пытаясь успокоить свои мысли.


Я представляла смерть Лоннраха тысячами разных способов. Последнее, что я скажу ему. Последнее, что он скажет мне. В моих самых жестоких мыслях, я всегда надеялась, что он будет молить о смерти.


— Они возвращали тебя намеренно?


— Нет, — говорит она, — только Кадамах и ты можете убить меня, — я резко оборачиваюсь к ней. Я собираюсь попросить её объясниться, но она поворачивается ко мне.


— Почему ты не приняла мое предложение?


Мое предложение.


Я могу помочь тебе забыть. То, что Лоннрах сделал с тобой. Место, в котором он тебя держал.


Мои кровожадные мысли пропадают. Жестокая Айлиэн исчезает, и я снова могу мыслить здраво. Я помню дни-недели-месяцы-годы, проведенные в зеркальной комнате, как они слились воедино, не имея начала или конца. Как Лоннрах стал моим единственным постоянством. Как я измеряла время его появлениями и тем, как много времени мне требуется, чтобы все зажило после его ухода. Несмотря на все это, я была настолько сломленной, что просила его остаться.


— Я не хочу забывать, что он сделал, — говорю я. Я не могу сдержать эмоций в голосе. — Я никогда не позволю кому-либо снова сделать меня такой беспомощной.


Эйтиннэ смотрит на меня длительное время.


— Я чувствую то же самое, — говорит она мне.


Я выдыхаю и ничего не говорю. Я не говорю ей, как сложно мне бороться с гневом от того, что Лоннрах сделал со мной. Я не говорю ей, что отпустить эти воспоминание — самое трудное из всего, что мне когда-то приходилось делать, потому что я провела часы, в точности представляя, как он умирает.


Я хотела, чтобы это была я. Это должна была быть я.


Я закрываю глаза. Убийство Лоннраха — не мое убийство, оно никогда не было моим. Оно принадлежит Эйтиннэ.


— Мы заставим его заплатить, — я обещаю ей это. — И я собираюсь помочь тебе в этом.


Она кладет свою руку на мою, и я понимаю. Вместе.



Глава 15.


Мы ехали весь следующий день, пока солнце не опустилось до горизонта. Глубже в Хайлендсе, земля полностью покрыта снегом. Свежевыпавший снег блестит на ветвях. Он хрустит под копытами Ossaig, когда мы проходим мимо деревьев. Воздух здесь настолько морозный, что обжигает щеки.


Деррик сидит между ушей Ossaig, его крошечные руки цепляются за тонкий металлический мех, для равновесия. Лошадь бежит так быстро, что я просто не представляю, как ему вообще удается не соскользнуть.


— Вон там, — говорит Эйтиннэ, указывая жестом.


Впереди, там, где кончается материк, изгибается залив. Скай от нас отделяют только мерцающие воды. Горы там окутаны туманом и белые от снегопада. Я слышала, что чрезмерная вырубка лесов расчистила большую часть лесных массивов на острове, но напротив нас остров покрыт огромными заснеженными деревьями с темными стволами.


Невозможно, чтобы лес вырос так быстро, не без помощи фей, по крайней мере. Подобно зазубренным скалам, которые появились в парке Королевы в Эдинбурге, фейри должно быть изменили ландшафт и вернули древние леса. Перед их заточением весь остров Скай был покрыт густым лесом.


— Лошади могут попасть на остров? — Спрашиваю я.


Есть истории, в которых говорится, что фейри не могут пересечь воду. Это был один из тех способов, который шотландцы советовали, чтобы сбежать от фейри, если они когда-нибудь начнут охоту. Фейри не могли преследовать людей, их силы слабели. Ossaig уже пересекали реки и ручьи, но, возможно, глубокие воды — совсем другое дело.


Эйтиннэ улыбается мне.


— Конечно же, они могут. Но у нас есть другие способы.


Ну, конечно же, они могут.


— Эти истории, которые придумали люди про фей, на самом деле полная чушь, — бормочу я.


Деррик хихикает.


— Хотел бы я знать, кто распространяет эти глупые слухи. Люди настолько доверчивы, — его глаза расширяются. — Как думаешь, если я скажу им, что мед отталкивает фейри, они оставят немного для меня?


— Ты ужасный, — говорю я ему.


— Нет, нет, нет, — говорит он с безмятежной улыбкой. — Я превосходен. Мне нравится мой план. Это хороший план.


Я бросаю на него резкий взгляд.


— Так что за другие способы?


Эйтиннэ останавливает лошадь и спрыгивает с нее. Я делаю то же самое, ожидая, когда Деррик слезет с ушей Ossaig и сядет мне на плечо. Рассеяно я тянусь к его крыльям, жест, который стал уже привычкой.


— Есть портал, отсюда на Скай, который другие фейри не могут обнаружить, — говорит Деррик. — Sluagh наблюдают за островом сверху, а солдаты Лоннраха патрулируют лес, поэтому лошади не могут остаться незамеченными, приближаясь к острову.


Я холодею.


— Они там? — Лоннрах узнал это от меня; он слышал, что Деррик упоминал Скай в моих воспоминаниях, он украл эту информацию, чтобы попытаться найти моих друзей.


«Ты провела год тренировок с моим врагом и этим пикси. Я предполагаю, что они часто говорили о вещах, которые ты не понимала».


Моя рука дрожит, я засовываю ее под пальто и нащупываю шрам на предплечье. Воспоминание о том, как я встретила Деррика, и как он решил поселиться в моей гардеробной. Казалось бы, неважное воспоминание, я никогда бы не рассматривала его как нечто жизненно важное.


«— Хороший шкаф, — сказал он. — Хороший размер. Не такой большой, как тот, который был у меня на острове Скай, но и этот сойдет».


«— Сойдет?»


«— В качестве моего нового дома. Идеальный. Он мне нравится. Он мой».


После того, как Лоннрах увидел это воспоминание, он узнал, куда Деррик, скорее всего, приведет остальных. Куда я вероятнее отправлюсь, после побега из зеркальной комнаты. Я выдала их местоположение, даже не подозревая об этом.


— Айлиэн? — Деррик отвлекает меня из моих мыслей. Когда он видит выражение моего лица, он неправильно понимает его. — Не беспокойся, — говорит он, поглаживая мою руку, — они все еще не смогли найти нас, ненормальные ублюдки. Мы построили его, чтобы оставаться незамеченными.


— Деррик…


— Тебе там понравится, У нас есть вкусная еда.


Пряча свое чувство вины, я смотрю, как Эйтиннэ подходит к краю скалы.


— Тогда почему вы покинули ваше королевство? — Спрашиваю я рассеяно. — Ты говорил, что все пикси улетели в Корнуолл.


Его крылья замерли.


— Он был обнаружен однажды, очень — очень давно, — мне не нравится его тон, в нем слышится боль, — но я перестроил защиту два года назад. Она держится.


То, как он рассказывает об этом, предотвращает любые дальнейшие расспросы. Очень ясно давая понять: я не хочу говорить кто и как, при каких обстоятельствах обнаружил это место или почему мы улетели. Ну, похоже, за время моего отсутствия ничего не изменилось. Фейри остались такими же таинственными, как и всегда.


Эйтиннэ приседает на краю обрыва и прикладывает ладонь к земле; глаза широко открыты и не моргают. Ее сила внезапно заполняет мой рот, устойчивый вкус цветочных лепестков и грязи оседает на языке.


Я хотела спросить, что она собирается делать, когда она ударила кулаком по земле. Почва подо мной содрогается и трескается. Я отступаю назад, молясь всем сердцем, чтобы она не отколола эту часть от утеса. Падение в воду будет довольно долгим.


Затем я с изумлением наблюдаю, как из глубин земли начинают подниматься корни дерева. Мне уже приходилось видеть подобное, когда Киаран открывал портал в Sith-bhruth, как он управлял флорой, создавая дверь. Корни растут и поднимаются ещё выше, сплетаясь воедино, они обвиваются вокруг нас, словно терновый куст. Сплетаясь вместе, они медленно становятся огромным коренастым деревом, которое, как казалось, достигает небес; его ветви острые, словно ножи, из темного материала, на солнце они мерцали будто стеклянные. Это очень напомнило мне тот лес в Sith-bhruth.


— Эйтиннэ, — я неуверенно зову её, когда корни начинают обвиваться вокруг моих ног.


Она даже не смотрит на меня. Ее глаза все еще широко открыты.


— Позволь им забрать тебя.


Забрать меня? Корни обвиваются вокруг меня, и с каждой секундой становится всё темнее и тяжелее. Атмосфера вокруг нагнетается. Словно почувствовав моё напряжение, Деррик тянется к моему уху и пытается что-то сказать, но я не слышу его из-за корней, что сплетаются все больше.


Внезапно моё горло сжимается. Я понимаю, что гладкое дерево наклоняется, и толкаю его, но оно даже не сдвигается с места. Я кручусь в поисках другого пути сбежать и замечаю щель между корнями, но она закрывается прямо передо мной.


Выхода нет. Я в ловушке. Гладкий материал полуотражающий — прямо как зеркала.


Теперь ты по себе знаешь, каково это — чувствовать себя беспомощным.


Любая рациональная мысль ускользает от меня. Твёрдый материал обвивается вокруг моих плеч, я пытаюсь глотнуть как можно больше воздуха, но не могу. Корни всё ближе окутывают меня, сердце бешено колотится. Паника во мне поднимается до тех пор, когда я могу услышать удары пульса в ушах. Я не могу дышать.


— Айлиэн! — Деррик зовет меня, его крошечные ногти впиваются в кожу на моей шее. Я не могу услышать его из-за моей паники. Я не могу думать ни о чем, кроме того, что не могу дышать. Лишь сдавливаю корни до тех пор, пока пальцы не начинают кровоточить.


Но они продолжают сдавливать и поглощать меня всю. Меня окутывает тьма. Черная, как смоль.


Я закрываю глаза. Именно в тот момент, когда я была уверена, что дерево раздавит меня, треск от роста корней прекратился. Я падаю на колени, задыхаясь. Когда я открываю глаза, меня, буквально, ослепляет яркий свет. Картинка в глазах мутная, но мне удается различить скалы, возвышающиеся надо мной, темную пещеру и…и…


— Гэвин!


Я даже не задумываюсь. В один момент я на коленях на заснеженной земле, а на следующий — на ногах, крепко обнимаю Гэвина. Я глубоко вдыхаю его запах: виски, дым и ароматное мыло. Это потихоньку успокаивает мой бешеный пульс, восстанавливает дыхание. Неожиданно меня наполняет ощущение тепла и безопасности.


Он жив. Он и правда, жив.


— Айлиэн, — бормочет он, его тело слишком напряжено в моих объятиях. Он с осторожностью произносит моё имя, словно проверяет его вес на своем языке, — Айлиэн, — он вновь повторяет, словно неуверенный.


Я даже не пытаюсь понять его реакцию. Я утыкаюсь лицом в теплую шею. Он пахнет безопасностью. Он пахнет домом. Он пахнет всем тем, чего я так желала в зеркальной комнате, что я увижу его снова и обниму вот так, как сейчас.


— Ну, чёрт возьми! — Я слышу, как Деррик ругается, пытаясь вылезти между нами. Легкий поток воздуха от его крыльев касается моей щеки, когда он улетает.


— Это неловко. Ой! Эйтиннэ! Перестань так бесстыдно пялиться, и иди поищи своего брата, — пауза. Затем: — ну, хорошо. Я буду в том дереве. Прямо тут. Позовите меня, когда закончите.


Крылья Деррика тихонько шумят, а шаги Эйтиннэ растворяются в темноте пещеры. Мгновением позже я лишь сильнее прижимаю Гэвина, но в нем ничего не говорит о том, что он хоть немного расслабился, его плечи все еще напряжены.


Как же сильно это отличается от того последнего раза, когда я его видела. Перед сражением, он обнял меня так, будто знал, что ему придётся меня отпустить, но не был готов. Как будто не увидит меня снова.


Как будто он думал, что я иду умирать.


Я отстраняюсь, чтобы спросить, что не так… и вздрагиваю.


— Господи, — шепчу я.


Шрамы вокруг его правого глаза, которые выглядят как отметки от когтей на его коже. Другой, длинный, тянется от губ и продолжается над скулой, заканчиваясь у самых ресниц.


Но не на шрамы я обратила внимание. Что-то во взгляде Гэвина заставило меня остановиться. Его ярко-голубые глаза, всегда такие родные и знакомые, уставшие от борьбы. Он смотрит на меня так, будто мы никогда не встречались прежде. Будто мы не выросли вместе или не бились вместе против фейри или будто мы чуть не поженились из-за того недоразумения.


Я тянусь, чтобы прикоснуться к шрамам. Он вздрагивает, но не отступает. Я провожу пальцами по дорожкам, что они оставили на коже.


— Как это произошло? — слова сами слетают с моих губ.


Я провожу пальцем по самому длинному шраму, и Гэвин хватает меня за руку.


— В ночь, когда ты исчезла, они пытались забрать мои глаза, — его голос пустой. — Твой пикси спас меня.


Я сглатываю подошедший к горлу ком. Я должна была его спасти. Не Деррик.


— Мне очень жаль.


Гэвин отступает на шаг и ещё долгое время рассматривает меня.


— Я думал, ты погибла. Мы все так думали. После трёх лет отсутствия я думал, что Эйтиннэ тоже мертва.


— Они забрали меня в Sith-bhruth, — говорю я, — разве Киаран не говорил вам?


Я всегда понимала Гэвина с полуслова. Я знала его так долго, что каждая мелочь в нём была мне известна: его лицо, чувства, выражения. Я знала, что ему нравится и не нравится. Я знала, что когда он потерял отца, он глубоко похоронил свои эмоции, как и я, когда потеряла маму.


Но этот Гэвин… Спустя три года он почти неузнаваем. Он держит себя совсем по-другому, тело напряжено, как будто он готов сражаться в любой момент. И я не пропускаю, как его глаза мелькают в осторожной оценке окружающей местности.


— Айе, он говорил мне.


Деревья шелестят вокруг нас, и взгляд Гэвина скользит сначала слева от меня, затем справа. Лес возвышается над пещерой, отбрасывая на заснеженную землю тени. Лес густой и темный, ничего не видно, кроме самого входа в пещеру. Я чувствую силу в этом месте, она оседает на моём языке, как и тогда, когда Киаран открыл мне портал. Это место должно быть скрыто от солдат Лоннраха.


Деревья снова колышутся, а прохладный ветер развивает мои волосы. Тело Гэвина напрягается, будто он прислушивается к чему-то. Спустя мгновение, он говорит.


— Тебя не было долгое время, даже для мира фейри. Но ты не выглядишь изменившейся, — он всматривается куда-то позади меня. Чтобы увидеть, что я кого-то привела? — На тебе даже нет отметок.


Я делаю шаг назад.


— Что ты имеешь в виду?


Шрамы, оставленные Лоннрахом, скрыты под одеждой, но он никогда не касался моего лица, никогда не отмечал меня там. И, в отличие от Гэвина, мой возраст не изменился. Мне было восемнадцать, когда Лоннрах забрал меня в Sith-bhruth, и мне всё ещё восемнадцать.


Гэвину уже двадцать четыре. Он вырос в плечах. Его тело выглядит более мужественным, мускулистым. Я замечаю маленькие, сморщенные шрамы на его шее, чуть выше воротника пальто.


— Я видел людей, которых они туда забирали, — говорит он строго. — Они не возвращаются прежними. Они лишь умело притворяются теми, кем они были, но они преданы фейри. Они уже предавали нас раньше.


Я почти говорю ему, что я не осталась прежней. Что часть меня вернулась сломленной. Лоннрах вырвал и уничтожил часть меня, и я не уверенна, смогу ли хоть когда-то заполнить эту дыру.


Пальцы тянутся, чтобы засучить рукава. Чтобы показать ему мои шрамы. Я не неотмеченная. Я не целая. Я до сих пор изо всех сил пытаюсь собрать кусочки себя воедино.


Но я ничего не делаю. Я кладу дрожащую ладонь на его щеку, призывая его посмотреть на меня.

— Ты думаешь, я подобна им? — Когда он не отвечает, я добавляю: — я бы никогда не предала тебя.


Он стискивает зубы.


— Я не знаю этого.


Я должна убедить его. Гэвин — результат этого мира, который я оставила, когда попала в плен. Лоннрах показал мне лишь призрачную часть разрушенного Эдинбурга, сразу после того как все произошло, и это пробудилось в моем воспоминании. Гэвин был там. Он все видел.

ТЕЛЕГРАМ

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Большая библиотека с любыми жанрами и авторами

Большая Библиотека

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги