Гэвин выпрямляется, его выражение лица изменилось. Я никогда прежде не видела его таким обороняющимся.


— Айе.


Не успела я моргнуть, как она так близко оказалась к Гэвину, что их тела практически соприкасались.


— После того, что ты сделал с Айлиэн, почему я должна доверять тому, что ты предлагаешь?


Гэвин опустил свой взгляд, но ничего не сказал. Ему нечего сказать. Внезапный вкус бутонов на моем языке показал, что Эйтиннэ применяет свою силу, чтобы залезть в разум Гэвина. Она читает его с тем самым отстраненным выражением лица фейри. Его челюсть напрягается в ответ.


— Ты все еще боишься смерти, — сказала она ему. — Твой опыт прохождения через завесу — это не то, что ты хотел бы повторить, но все же посылаешь Охотницу туда. Это то, как ты искупаешь свою вину за то, что сделал? — ее губы изогнулись. — Ты требуешь высокую цену за свою дружбу.


Гэвин поднял подбородок.


— Если бы я мог пойти за нее, я бы пошел. Если бы я мог сделать так, чтобы она никогда не страдала снова, я бы сделал это.


— Я не верю тебе.


— Ты уже у меня в голове, — сказал Гэвин, и я не пропускаю злость в его голосе. — Смотри сама.


Эйтиннэ изучает его, как будто он и интересует, и внушает отвращение ей. На мгновение вкус ее силы становится плотнее. Затем она отступает и хмурится на него.


— Уф! Мне нужен был только ответ. Мне не нужно было видеть остальное, — сказала она. — У тебя грязные мысли, Видящий.


— Я так понимаю, тебе не понравилось, что ты нашла там, — Гэвин ухмыляется.


Выражение ее лица тяжелеет, и она переключает свое внимание на меня, игнорируя его вопрос.


— Очень сложно вернуть мертвого, ты понимаешь?


Я потянулась в карман пальто и достала brigh.


— Я взяла его, когда была внутри. Деррик сказал, что это может помочь.


Теперь, когда мы оказались по другую сторону двери, я смогла рассмотреть растение более внимательно. Оно изящное с тонким, подобно виноградной лозе, стеблем с редкими лепестками. Цветок на вершине формой, скорее, как сирень, только с более резкими лепестками. В центре маленький огонек, который испускает красивое синее сияние.


Эйтиннэ взглянула на него.


— Часть твоей энергии в этом поможет, но есть еще цена, о которой я говорю.


— Тогда я заплачу ее, — сказала я быстро.


Деррик щипает меня и шипит.


— Да что с тобой не так? Ничего не говори, не услышав условий. Неужели я ничему не научил тебя?


— Это цена не для нее, пикси. Она для меня, — Эйтиннэ посмотрела на меня. — Но, если ты хочешь этого, я сделаю.


— Тогда вам нужен я, — сказал другой голос. Я повернулась, чтобы увидеть Киарана, проходящего между полями seilgflur.


Он выглядит сомневающимся, как будто сожалеет о том, что сказал. И я понимаю, он слышал все.


— Кровь за кровь, Эйтиннэ, — сказал он сестре. — Если ты готова сделать свою часть, я сделаю свою.


Лицо Эйтиннэ смягчилось настолько, что я никогда не видела такого у нее раньше. Она выглядит такой юной по сравнению с ним.


— Никогда не думала, что услышу, как ты предлагаешь это снова.


Глава 28


Следующим утром, когда я переоделась и привела себя в порядок, Киаран вывел нас из города и через длинный тоннель мы вышли к морю. Пляж чуть ниже высокого, зубчатого утеса. Волны набегают на гальку в спокойном устойчивом ритме.


Хотя сейчас только ранний день, зимний свет уже тускнеет к сумеркам, окутывая небо в оттенки светло — синего и темно — синего цвета. Цвета отражаются в океане, превращаясь в поразительный яркий цвет сапфиров.


Когда волны накатывают, камни трутся друг о друга, разрушаясь, как будто бы море стонет от возраста. Ветер бьет по моим щекам, частички песка и соли появляются на губах.


Я одела белое платье, которое сшил для меня Деррик; мягкое, легкое и теплое. Эйтиннэ вплела brigh мне в волосы, пылающие синие цветы формируют корону на моей голове. Когда я умру, часть моей энергии будет поглощена бутонами, маленькая часть моей жизненной силы останется позади.


Киаран провел меня через пляж, оставляя Эйтиннэ, Гэвина и Деррика у входа в пещеру. Как только волна достигла моих босых ног, у меня перехватило дыхание от холода. Мы зашли в воду медленно. Киаран сжал мою руку, и я ощутила его силу, теплую и успокаивающую.


Я послала ему благодарную улыбку. Он не улыбнулся в ответ.


Зайдя в воду, одетая в сорочку и с короной из цветов, я почувствовала себя подобно жертве. Я поймала взгляд, которым Киаран смотрит на меня — как будто бы он думает о том же. Как будто он думает, что теряет меня.


Но у меня нет выбора.


Киаран отвел взгляд. Несмотря на его силу, морская вода морозит все сильнее, чем дальше я иду, тем холоднее, мои легкие сжимаются. Я становлюсь все более оцепенелой с каждым шагом. Снег начинает падать вокруг нас, когда волны доходят до талии.


Рука Киарана напрягается вокруг моей, и внезапный приток силы снова согревает меня. Его тепло — невероятная вещь, исходящий жар, который прикасается к моей ладони.


— Я удивлена, что ты согласился на это, — сказала я, оглянувшись на берег. Эйтиннэ ждала там с Гэвином, Деррик сидел на его плече. Снег собирается вокруг них.


— Если бы был другой выход, нас бы здесь не было. — мы зашли достаточно далеко, и Киаран остановил меня. Его руки на моих предплечьях поглаживают вверх — вниз, как будто согревая меня. — Я дал тебе обещание, — сказал он мне. — И я все еще собираюсь сдержать его.


— МакКей, я…


Что? Такое чувство, что я должна сказать ему что — то важное, в случае, если я не вернусь. Что — то значащее. Что — то, что скажет ему, что я хочу нас такими. Я хочу нас такими и даже больше.


Он будто бы прочитал мои мысли и нежно поцеловал меня. Затем отошел назад, а я хотела, чтоб он не делал это.


— Я должен буду отпустить тебя в последнюю секунду, — сказал он. — Или я нарушу свою клятву.


— Верно, — мне нельзя умирать, пока он держит меня под водой или же клятва фейри убьет и его тоже. Только его смерть будет намного длительней и болезненней.


— Кэм, — его глаза насыщены, как будто ему нужно, чтобы я поняла, — в этом нет ничего постыдного, чтобы поменять свое решение.


— Я знаю, — что, если Эйтиннэ не сможет вернуть меня назад? — Думаешь это больно?


Он прижал меня ближе, и тепло его тела пробилось через холод. Снег падает с его волос на ресницы и тает на коже. Его глаза так красивы, отражая синевато — серое небо, его радужная оболочка цвета лаванды.


— Я не знаю, — сказал он.


Я слизываю лед с губ, ощущая на них соль. Вокруг так тихо, только океанские волны обрушиваются вокруг нас. В такие моменты я понимаю, что мое время с Киараном — такая хрупкая вещь. В любой момент моя человеческая жизнь может закончиться, а он все еще будет так же неизменчив как море.


— Не будет даже полулжи? — сказала я. — Так не похоже на тебя.


Он провел кончиками своих пальцев по моей щеке, и я закрыла глаза.


— Никакой полулжи, — ответил он. — И никаких заверений. Просто вернись назад.


Я кинула взгляд на остальных на пляже. Ждут, наблюдают.


— Вы с Эйтиннэ ведь позаботитесь об остальных, если я не вернусь? — спросила я его. — Обещай мне. Всего лишь еще одно обещание.


Он опустил свою руку. Воздух вокруг нас внезапно стал таким холодным, что я почти перестала дышать. Снег стал гуще. Каждый вдох становился болезненней. Выражение лица Киарана быстро сменилось с мягкого до жестокого. Кадамах в нем, он все еще здесь, несмотря ни на что.


— Нет, — сказал он, его взгляд прожигает меня. — Я не дам тебе повода не бороться, как черт, на той стороне.


— МакКей…


— Знай это, — его ужасающий холодный голос фейри вернулся. Слова слетают с его языка и заставляют меня дрожать. — Если ты не вернешься, я оставлю их всех на милость Лоннраха.


Я отшатнулась от него, мои пальцы сжались в кулаки. К черту все, он нарочно разрушает наше прощание.


— Ты не сделаешь этого.


Киаран наблюдал за мной с тем же отстраненным выражением, таким холодным и обдуманным. Его маска фейри. Часть его, о которой я забываю, когда он поглаживает мое лицо, шепчет мне что-нибудь на своем языке или дает мне обещания. Часть его, что всегда скрывается прямо под поверхностью. И это не добро. Это не нежность. Кадамах в нем скрыт под обликом, который является тонкой паутинкой.


— Они ничего для меня не значат, — его голос мягкий, мелодичный.


— Тогда почему ты сражаешься на моей стороне, спасая их? Ты мог бы дать Видящим умереть вчера и это было бы неважно.


— Потому что это было бы важно для тебя.


После этого моя злость уходит. Я подвинулась ближе к нему до тех пор, пока наша холодная, мокрая одежда не сцепилась вместе и его губы не оказались так близко с моими.


— Кто я для тебя, МакКей? — прошептала я.


Он прижал меня к себе, и прошептал слова от которых мурашки побежали по моей коже.


— Tha mi duilich, — выдохнул он у моего виска так медленно, чтобы только я их слышала. — Когда ты вернешься, я покажу тебе.


— По крайней мере, это — обещание?


— Айе, — я почувствовала улыбку, когда его губы оказались на моем лбу, такие легкие. Такие ноюще мягкие. — Не забывай, почему ты там, — сказал он мне. — Те, кто будут на другой стороне, не захотят, чтобы ты вернулась. Turas mhath leat. Готова?


Я вздохнула и кивнула. Киаран толкнул меня под ледяную воду.


Поначалу все было в порядке. Затем мои легкие начали гореть. Даже зная, что должна делать, я не могу не сопротивляться. Я вырываюсь из хватки Киарана, пытаясь выбраться на поверхность, чтобы вздохнуть, но он крепко держит меня, его тело прижимает мое. Холод — непроницаемая вещь, настолько тяжелый на моей коже. Я открываю рот, чтобы вздохнуть, но не могу. Вскоре мое тело становится мягким.


Киаран отпускает меня. Я понимаю это в последний момент, когда мое мнение меняется. У меня еще есть достаточно силы, чтобы вернуться на поверхность. Это больно. Боль распространяется в моей груди…


Нет. Я должна сделать это. Я остаюсь под водой, чувствуя, как мое тело опускается ниже и ниже, пока спина не оказывается на гальке на дне моря. Мое последнее воспоминание — как губы Киарана прижимаются к моим.


Глава 29.

Я в темном лесу. Деревья высокие, словно башни, с острыми, как лезвия, ветками. Я не могу рассмотреть, где они заканчиваются, только звезды над ними, такие яркие — светятся зеленым, синим, бирюзовым. Небо — ярко темно — синего цвета, настолько красивое и не похожее ни на что, что я когда-либо видела прежде. Я опускаю свой взгляд, чтобы осмотреть узкую тропинку, которая простирается через лес. Арка из деревьев обрамляет проход в оба направления, и кажется, что тропинка в любом случае выведет из густого леса.


Спустя мгновения нерешительности я выбрала направление и побежала по мягкой, покрытой мхом земле. В лесу не слышно ни звука, даже моих шагов. Нет животных, нет никакого другого шуршания. Я продолжаю бежать через свод деревьев, мое дыхание учащается. Я бегу, пока пот не выступает бисером на лбу, пока мое дыхание не превращается в рев.


Деревья вокруг меня, кажется, становятся выше, гуще и темнее, но я фокусируюсь на тропинке. Определенно, это не может быть далеко. Кажется, что конец пути прямо здесь, столь близко. Я бегу до тех пор, пока не начинаю думать, что мои легкие сгорят, и в груди не начинает болеть. Деревья вокруг вытягиваются прямо к звездам.


Мне пришлось замедлиться до бега трусцой. Дыхание становится урывчатым. Я сглотнула, но в горле сухо. Голос зашептал у меня в голове. Киаран. «Просто вернись назад».


Когда я не смогла бежать даже трусцой, я пошла. Я сосредоточилась на имени Киарана, на том, что должна делать. Я вспомнила его слова в воде, прежде чем мне стало так холодно, что ощутила, как мое тело умирает. Что на другой стороне не захотят, чтобы я вернулась.


Тогда эта тропинка действительно никуда не ведет. Как много глупых душ купилось на это, убегая в любую сторону, только чтобы попасть в никуда? Я не могу тратить время.


Я схожу с тропинки, пробираясь сквозь деревья, медленно обхожу изогнутые стволы. Даже с осторожными, обдуманными шагами, я спотыкаюсь о корни и упавшие ветки. Вскоре я ничего не могу разглядеть. Я попала в такую густую темноту, что сюда не проникает ни капельки света.


Тогда я услышала крики. Люди выкрикивали мое имя, голоса, которые знакомы мне по моей жизни в Эдинбурге. Те, кто умерли во время атаки фейри. Они вопят, винят меня, проклинают мое имя. Это тысячи голосов, от которых я не могу сбежать, приходят из всех направлений.


«Ты провалилась». «Ты позволила нам всем умереть». «Ты провалилась».


Вина физическим грузом сваливается мне на плечи, грудь, пока все мое тело не отяжелело ею. Вина вынуждает меня вспомнить те заключительные моменты рядом с печатью, когда я замешкалась, чтобы поставить последний символ на место — и это все, что потребовалось. Один момент — единственная секунда — замешательства, и на этом все закончилось.


«Смерть — ее бремя. Куда бы она не пошла, она следует за ней».


Как только я начала думать, что больше не выдержу, я вспомнила слова Гэвина: «Она бы убила тебя, и это бы все равно случилось. Это всегда должно было случиться».


Это всегда должно было случиться. Я никогда бы не одержала победы. Не важно, что произошло, я бы все равно оказалась здесь. В этом лесу.


«Не забывай, почему ты там».


Я удержала напоминание Киарана и пошла по веткам. Я попыталась уйти от голосов, но они становились только громче.


«Ты виновата», — их обвинения неумолимы в темноте. «Твоя вина, твоя вина, твоя вина, моя вина…»


Я проглотила назад слезы. Сосредоточься. Я тянусь вперед, заставляя себя бежать. Я вдыхаю воздух, который становится внезапно холодным — очень болезненно — когда я прокладываю свой путь через деревья. Я концентрирую свои мысли на людях, которые живы и которым нужно, чтобы я вернулась обратно. Я не подведу их снова.


Как будто почувствовав мое сопротивление, голоса стали громче, превращаясь в бесконечную какофонию. Три ветки поймали и попытались задержать меня. И вдруг я поняла, это не ветки — это руки.


Холодные пальцы сжались на моих руках достаточно сильно, чтобы оставить синяки. Их прикосновения такие ледяные, что обжигают кожу. Я удержала в себе крик, когда попыталась вырваться из их захвата, но они зажали сильнее, очень сильно. Мое дыхание участилось, пока я прорывалась через черноту. Мне нужно продолжать идти.


Они кричали мое имя. Они умоляли помочь им. Они царапали меня, и у меня текла кровь. Больше рук неумолимо хватали меня, но я шла дальше.


Внезапно они исчезли. Голоса, ледяные руки, тьма. Передо мной костер посреди леса. Я падаю перед его теплотой, мое дыхание убыстряется.


Столь же быстро я понимаю: этого не должно быть здесь. Этого не должно…


— Нашла тебя, — прошептал голос позади меня.


Я обернулась. Среди деревьев стоит фигура, тяжелый плащ затеняет любые черты, но я уверена по ее хрупкому, крошечному телу, что это женщина. Ее волосы длинные, седые, цвета кости, и тонкие, как паутина. Их пряди отражают звездный свет и блеск, как кварц. Несмотря на темноту, ее глаза блестят, и она наблюдает за мной так, как можно было бы наблюдать за насекомым в банке.


Наконец, она шагнула в освещаемую костром зону, и холодный ужас наполнил меня. Ее черты так сложно различить; одно мгновение — она молодая женщина, почти дитя, с пухлыми щеками и румянцем на коже. В следующее — она старая, костлявая и хрупкая. Плащ на ней не из ткани, а из теней, плотных, темных и огибающих по краям.


Каждое мгновение лицо женщины меняется, то старое, то молодое, то еще моложе. Она не говорит, просто изучает недоступным пониманию взглядом.


Ее лицо заставляет меня отпрянуть назад. Я узнаю ее.


Она из моего кошмара.


Я спиной прижалась к стволу дерева, и беспомощно огляделась, ожидая увидеть смеющихся ворон, с капающей из клювов кровью.


— Ты была в моем сне, — говорю я. — Кто ты?


Я говорю осторожно, зная, что в любой момент она может напасть, и у меня есть два варианта: сражаться или бежать.


— Ты читала старые истории, Айлиэн Мойра Россалин Кэмерон, — сказала она, ступая дальше от теней… — Ты знаешь мои имена, так же, как я знаю все твои.


Любое удивление, которое я испытала бы услышав все свои имена — которые я не слышала длительное время и которые она не должна знать — затмилось внезапным страхом при виде ее посоха. Пульс ускорился, и я не могу отвести взгляд от того, как трава под древним посохом сохнет и покрывается льдом, пока она приближается.


Никто не видел Кайлих тысячи лет.


Это она. Я знаю это из историй. Я чувствую это костями.


— Ты Кайлих, — прошептала я.


Тонкие губы на ее костлявом лице изогнулись в улыбку, одновременно теплую и пугающую.


— Айе, mo nighean.


Неуверенная, я замираю. Кайлих — самая старая фейри, самая могущественная из них. Некоторые считают ее богиней, но я едва знаю, как древние люди обращались к бессмертным фейри: все же богов следует задабривать.


Когда — то она была единовластной королевой Благого и Неблагого Дворов. Они сказали, что она покинула человеческий и фейрийский миры, создала еще одну сторону в этой реальности — место между жизнью и смертью.


У Кайлих так много сторон: она могла радовать людей так же легко, как и вселять в них страх. Ребенком я читала истории, в которых утверждалось, что она создавала горы и реки ударом молота, и приносила зиму своим посохом. В хорошем настроении она давала людям плодородную землю, водный источник, и все, что необходимо для жизни. В приступе гнева она могла все разрушить и убить каждого на своем пути.


Я резко закрываю глаза. Кайлих, должно быть, хочет моей смерти. Она бы не оставила мне то послание во сне, если бы не хотела. Я, скорее всего, была на грани смерти от яда фейри, раз уж тогда она вторгалась в мои сны.


— Что ты хочешь от меня? — спрашиваю я. Мой голос не дрогнул. Я отказываюсь казаться слабой, даже для Кайлих.


Уверена, она слышала незаданный вопрос в конце: «Ты здесь, чтобы уничтожить меня»? У Кайлих только два предназначения: помогать или разрушать, и никогда ничего среднего.


Температура вокруг меня упала, так бывало, когда Киаран начинал злиться. Только сила Кайлих делает это намного ощутимей: удушающий холод, который заставляет меня обнять себя, чтобы согреться. Пальцы немеют, а кожа горит. В глазах пляшут звезды, и вдалеке я слышу оглушительный грохот молний.


Кайлих протянула руку и схватила мой подбородок, ее ногти впились в мою кожу. Затуманенным взором я встретила ее глаза, холодные и бесконечно черные. В этом взгляде нет ни капли человечности, нет сострадания.


— Я здесь, чтобы убедиться, что в этот раз ты не вернешься назад, — говорит она мне голосом, от которого позвоночник покрывается льдом.


«После этого твои дни сочтены, Охотница. Скоро увидимся».


Она притворялась моей мамой. Она вторглась в мой разум. Одна эта мысль превратила мою кожу в пылающую от гнева. Я сузила глаза и начала бороться против ее контроля. Выпрямилась. Я позволила холоду пройти сквозь меня. Я не позволю ей контролировать меня.


Клянусь, она практически улыбнулась. Она отпустила мой подбородок, и температура внезапно повысилась. Меня оставили, тяжело дышащую, качающуюся от головокружения, но мне удалось устоять.


— Почему? — выдавила я между вздохами.


— Ты — Соколиная Охотница, — сказала она просто, вставая рядом с огнем. На мгновение он осветил ее неизменные черты: высокие скулы и сердцеобразной формы губы. Лицо, такое же безукоризненное, как и у других фейри.


Я услышала двойной смысл в ее утверждении: «Ты убиваешь мой вид».


Я посмотрела по сторонам в поиске любого пути убежать. Побег обратно в лес приведет меня снова к голосам. Сражаться с самой старшей фейри в мире может быть ужасающе не мудрым…


— Смотри на меня, — срывается она. Ее голос холодным лезвием ударил по моим рукам, это вернуло мое внимание обратно к ней.


— Моя дочь, Эйтиннэ, никогда не должна была создавать твой вид, — сказала она. — Твое существование — это катастрофа и для людей, и для sithichean, — она изучает меня темными и бескрайними глазами. — Уверена, ты ведь сама это видишь?


Я уставилась на нее, холод пробрался в самое сердце. Никогда не должна была создавать Соколиных охотниц. Создавать Соколиных охотниц.


Я медленно складываю вместе все кусочки, что знаю об Эйтиннэ. Она сражалась на стороне Охотниц. Она была заперта во время битвы с фейри. У нее есть способность исцелять. Возвращать назад мертвых. Дар созидания, унаследованный от Кайлих. Ее матери.


Матери Киарана.


— Соколиные охотницы — люди, — прошептала я. — Фейри не могут создавать людей.


Я вспомнила слова Дэниэла, такие сухие: «Ты не человек».


Глаза Кайлих скользнули по мне. В них были тысячи мыслей, в которых она жалела меня. Начинала с жалости, а заканчивала неприязнью. Потому что, несмотря ни на что, люди всегда будут слабее фейри и по силе, и по опыту. У нас нет тысячелетий, чтобы устранить наши эмоции.


Мы горим ярко, и мы сгораем. Вот, что значит быть человеком.


Тени из плаща зазмеились к ее бледным пальцам — длинным, скрюченным и морщинистым от возраста. Она наклонилась и ненадолго прижала кончики пальцев к влажной почве. Пока я наблюдала, кожа на ее руке стала более молодой и мерцающей.


Из земли поднялась одиночная виноградная лоза. Длинная и толстая, как ветка дерева, она изгибалась вокруг себя снова и снова, пока не приобрела форму кресла. На виноградной лозе распустились цветы, яркие лепестки переливаются бирюзовым.


— Садись, — указала Кайлих. — И я покажу тебе правду. Все, что пожелаешь.


Я замешкалась. Фейри не предлагают ничего просто так, только взамен.


— Что ты хочешь за это?


Я могла бы умереть в холоде от улыбки Кайлих. Я чувствую вес ее возраста, как будто бы меня проглотила земля, сила толкнула меня вниз на землю.


— Ах, mo nighean. Я уже взяла кое-что у тебя, — пробормотала она. — У меня есть твоя жизнь. Ты больше ничего не можешь мне предложить. Я могла бы держать тебя в моем лесу вечность, но вместо этого я предлагаю тебе правду. Это не то, что я даю бесплатно.


Та версия правды, что предлагает Кайлих, всегда жестока, я не хочу соглашаться. Если то, что она сказала ранее, правда, тогда она тянет мое время, так чтобы Эйтиннэ не смогла меня найти.


«Если ты не вернешься назад, я оставлю их на милость Лоннраха».


Если Киаран сын Кайлих, то это не та угроза, которую я не должна воспринимать всерьез. Я доверяю ему свою жизнь, но не жизни моих друзей — не Гэвина, Кэтрин или Деррика.


«Они ничего для меня не значат».


— А если я откажусь? — спрашиваю я осторожно. Мне позволят отказаться? Отказать фейри — значит пробудить в ней злость, а гнев Кайлих не знает себе равных.


Выражение лица Кайлих безжалостно.


— Конечно же, выбирать тебе, — сказала она легко, но слова не отражались на ее лице. — У меня, возможно, и ограниченное количество сил в твоем мире, но я знаю, что все, кого ты оставила, находятся в том королевстве пикси. Определенно, ты бы хотела их безопасности?


Вот что значит выбор в понимании фейри: откажи мне, и я убью всех, кого ты любишь. Откажи мне, и я заставлю тебя пожалеть.


Мне придется согласиться. Я найду способ обмануть Кайлих, если придется, но прямо сейчас я не могу отказаться от ее предложения.


— Хорошо.


Она потянулась ко мне рукой, которая была настолько тонка, что виднелась кость. Ее лицо снова сменилось, именно так я и представляла Смерть — костлявая, с глазами, напоминающими бездну.


Кайлих дотронулась до венка на моей голове и, прежде чем я смогла сделать что-либо, brigh, который был у меня в волосах, упал на землю. Цветы увяли и умерли, сияние в центре бутона тут же пропало.


Ее пустые глаза встретили мои.


— Только я и ты, mo nighean. Теперь моя дочь никогда не найдет тебя.


Я почувствовала первое ледяное прикосновение страха, затем ее пальцы прошлись по моему лицу. Ее прикосновение было подобно лезвию, прошедшему по моему черепу. Я прикусила язык, чтобы удержаться от крика.


— Открой глаза, — сказала она мне. — Смотри.


Я сделала, как она приказала, и поняла, что мы больше не в лесу, не рядом с костром. Я не сижу в кресле из виноградной лозы и цветов. Мы на поле, окруженные мертвыми.


Человеческие тела лежат у наших ног, разбросаны посреди темного луга. Большинство из них женщины. У некоторых перерезаны горла, а другие лежат спинами вверх, как если бы они пытались убежать. Их кровь блестит в свете луны, аромат смерти витает в воздухе.


О Боже. Я сложилась пополам. Меня чуть не вырвало содержимым моего желудка. Я не смогла сделать и шага, и упала на траву.


— Кто это сделал?


Кайлих не выдала никаких эмоций.


— Мой сын.


Киаран. Это сделал Киаран.


— Почему? — я едва могу говорить.


Я подумала о том, как Киаран смотрел на меня, когда мне удавалось пробиться к нему, как он смотрел, когда говорил, что скучал по мне. Как его губы прижимались к шрамам на моем горле…


«Я убивал людей каждый день. Пока не произнес клятву».


Он сделал это. Он убил всех этих людей.


— Большинство людей не могут сопротивляться заманиванию на Дикую Охоту, — объяснила Кайлих. — Каждое стадо должно прореживаться, mo nighean, даже человеческое. В этом предназначение моего сына.


— Это не предназначение, — сорвалась я. — Это бессмысленное убийство.


Кайлих выглядит разочарованной от моего ответа.


— Смерть всегда служит цели.


Она двинулась среди тел с изяществом воды. Наклонилась и слегка коснулась лица молодой девушки. На моих глазах плоть девочки исчезла с черепа. Ее кости рассыпались и превратились в пыль. И из земли вырос единичный цветок, красивый и совершенный.


— Мой сын — огонь, что уничтожает лес, — продолжила Кайлих. — Моя дочь — это дождь, которая заставляет его снова зеленеть. Этим путем мы следуем тысячи и тысячи лет.


Я хочу сказать Кайлих, что не думаю, будто массовое убийство является естественным ходом вещей. Что я никогда не соглашусь стоять в стороне, пока фейри охотятся в моем городе — то как я поступила, когда Сорча убивала мою маму — только потому, что они это делают. Люди существуют не для того, чтобы быть убитыми фейри, когда бы они того захотели. Именно этой цели они служат?

Я проглотила назад свою злость и спросила:


— Зачем ты показываешь мне это?


Кайлих сорвала цветок и сжала его в своем кулаке. Он словно пепел посыпался с ее пальцев.


— Здесь все началось. Эта Охота, это поле, и эти смерти. Кадамах объявил войну именно здесь.


Войну?


— Значит, они Соколиные Охотницы, — решительно проговорила я.


— Нет, — сказала Кайлих. — У всех мужчин из их деревни было Зрение. Женщины, что умерли здесь, не смогли сопротивляться песни Охоты Кадамаха.


Живот сжало еще сильнее. Если эти женщины не были Охотницами, они были беспомощны. Они были всего лишь напуганными людьми, которые попали на Дикую Охоту, и Киаран убил их, будто бы они были никем. Они не могли защитить себя, у них не было силы против него. Мужчины — Видящие — которые лежали на этом поле, должно быть, умерли, пытаясь их спасти.


— И предположу, фейри было плевать на них, — сказала я с горечью.


Она повернула ко мне свой взгляд, он был жестким, беспощадным.


— Множество из sìthichean умерли на этом поле наряду с твоими людьми.


Боже, я практически сказала вслух, но не стала.


— Полагаю, и их смерть так же не была бессмысленной? — сказала я, пытаясь удержать свой тон ровным.


— Не зли меня, дитя. Это было необходимо, чтобы обеспечить будущее нашему виду. Кадамах превосходно сыграл свою часть.


Я окидываю поле взглядом сотни мертвых мужчин и женщин, и не могу управлять своими мимолетными, ужасающими мыслями. Те, что чаще появляются, слова Лоннраха: тебе следовало убить Кадамаха, когда у тебя был шанс.


Прошлое Киарана буквально связано со смертью, его секреты могут заполнить пространство между галактиками. Он заманивал людей той же песнью, которую использовали солдаты Лоннраха, чтобы убивать в моем городе: мою семью, людей, которых я знала в прежней жизни. И прямо как те солдаты, он так же оставлял людей, разбросанных по полю, как отходы.


— Я не понимаю, — сказала я. — Какую часть?


— Проживать ту же историю на протяжении веков, — сказала она тихо, почти для себя. Затем:


— Мы все создания войны, mo nighean. Кадамах ведь научил тебя этому? Битва в нашей крови, — Кайлих развернулась, тень накидки извивалась подобно змеям на земле. — Так наша цивилизация развивалась. Так мы стали завоевателями.


Глава 30.

Кайлих скользит через ряды тел, каждое из которых погружается в землю, когда она проходит.


— Пойдем. Мы еще не закончили.


В мгновение ока мы идем по дорожке между крошечными каменными хижинами с соломенными крышами, в деревне темно и тихо. Никакого щебетания птиц на деревьях. Снег падает вокруг нас, тает, как только достигает земли. Кайлих осторожно переходит дорогу, хилая походка старухи, спина сгорбилась, седые волосы рассыпались по плечам. Ее кожа вновь облепила кости, сухая, морщинистая и старая.


Прямо за поворотом — костер. Пылающий пепел возносится в небо и разрушается, оставляя после себя аромат горящего тиса. Тринадцать женщин собрались в полукруг рядом с танцующим пламенем. Некоторые их голоса раздавались в ночи испуганным шепотом, другие устойчивыми голосами, все на языке, которого я не слышала ранее. Они одеты в грубо окрашенные многослойные капюшоны и платья, чтобы защитить себя от холода.


Я узнаю одну из женщин. Эйтиннэ. Ее глаза светятся серебром и золотом в свете костра, ее волосы гладкие и черные, как сажа. Она выглядит, как богиня, сияющая в лунном свете. На ее обнаженное плечо садится сокол. Даже его солидные когти не могут проколоть ее неуязвимую кожу фейри. Он кажется довольным, сидя там, его крылья сложены, спина прямая и гордая.


Эйтиннэ подняла руку, чтобы замолчали хриплые голоса женщин вокруг костра. Когда я посмотрела на их лица, увидела там слезы, злость, их ощутимое горе. Никогда не видела людей, выглядящих так беспомощно. Так безнадежно.


— Кто они? — спрашиваю я Кайлих.


— Первые Соколиные Охотницы, — сказала она. — Они были единственными женщинами, выжившими в той деревне. Моя дочь спела песню, чтобы приманить их сюда.


Я напряглась, ожидая худшего после того, что увидела на поле. Когда Кайлих обещает правду, это всегда больно. Это снимает завесу с секретов, которые хранят люди, и обнажает все до такой степени, что ты хочешь никогда не знать об этом. И ты желаешь никогда не принимать этого.


Эйтиннэ манипулировала этими женщинами, чтобы они пришли сюда. После того, что я узнала о Киаране, я ожидала, что она убьет их прямо передо мной. «Не заставляй меня ненавидеть тебя», — думаю я, — «пожалуйста, не заставляй меня ненавидеть тебя».


Я изучила женщин: на их лицах разводы грязи, одежда забрызгана и пропитана кровью, дорожки слез на их щеках. Они не воины, не суровые амазонки из мифов, как я думала. Вместо этого, они напуганные женщины, которые только что потеряли свои семьи, они из первых рук знают, насколько жестоки могут быть фейри.


Когда Эйтиннэ заговорила, все было на другом языке, но я понимала слова. Кайлих позаботилась.


— Я позвала вас сюда, чтобы договориться, — сказала Эйтиннэ командирским голосом, который я никогда не слышала от нее. Одна женщина начала возражать, но сила Эйтиннэ рассекла костер так резко, что заткнула ее. — Я не давала тебе разрешения говорить.


Я дернулась, вспоминая голос Лоннраха у моего уха, шепот сквозь сжатые зубы. «Я не говорил, что ты можешь двигаться».


Это не та Эйтиннэ, которую я знаю, Эйтиннэ, что спасла мне жизнь. Которая предложила забрать мои воспоминания о Лоннрахе, чтобы облегчить мою боль. Она говорит, как он, будто ей плевать на людей.



Более того, она стоит со всей уверенностью воина, лидера: плечи отброшены назад, подбородок высоко поднят, и те странные глаза, полные огня. Сокол на ее плече вскидывает крылья и резко взмахивает ими. Она ощущается неумолимой, могущественной, устрашающей, как ее мать.


Эта Эйтиннэ никогда не запиралась под землей на две тысячи лет мучений.


Она снова заговорила, обходя костер по кругу и наблюдая за женщинами тем непроницаемым взглядом.


— Никому из вас не следует бояться меня. Я не из тех, кто убивал ваши семьи. — она остановилась, ее кожа светилась. Она великолепна: устрашающая и такая бесчеловечная. — Но я могу предложить вам отомстить тому, кто сделал это.


Я посмотрела на Кайлих. Ее взгляд ожесточился, глаза запали в костлявое лицо. Что бы Эйтиннэ ни собиралась сделать — это источник гнева ее матери.


«Моя дочь, Эйтиннэ, никогда не должна была создавать Соколиных Охотниц».


Волна непонимания прошла через группу. Женщина, которая пыталась говорить ранее, внезапно обрела голос, хриплый, едва слышимый.


— Это ловушка.


Я ожидала, что Эйтиннэ ответит так же жестко, как делала раньше. Но вместо этого я увидела вспышку в ее взгляде, слабость за этой тяжелой броней. Она тоже горюет.


— Никаких ловушек. Никакого обмана. Я хочу, чтобы вы взяли у него то, что он украл у вас, — затем прошептала. То, что только я могла едва уловить: — То, что он украл у меня.


— Что это значит? — спросила я Кайлих. Я не хотела спрашивать, но мне надо знать. — Что он украл?


Кайлих облокотилась на свой посох; отчего земля промерзла вокруг моих босых ног.


— Она горюет о потери своих подданных. Которых убил мой сын. Моя дочь родилась такой мягкой. Призвать людей, чтобы сражались на ее стороне в войне … — она скривила губы в отвращении. — Я бы сама убила ее за это, если бы могла.


Ее подданные? Кусочки начали складываться: я сложила вместе истории и все, что знала о Киаране и Эйтиннэ. Все, что выучила о фейри.


Два королевства: светлое и темное, каждое со своим монархом, и фейри каждого королевства служили своей цели: темное королевство приносило смерть, а светлое королевство созидало.


Мое сердцебиение застучало в ушах. Женщины вокруг костра встали, но я больше не могла сфокусироваться на том, что они говорят. Все, о чем я могла думать, это Киаран, сидящий на каменистом берегу после сражения с mortair.


«Зачем ты искал кристалл»?


«Я был Неблагим, Кэм. Как ты думаешь? Я хотел убить Благую Королеву».


— Эйтиннэ — Благая Королева, — шепчу я. — Ведь так? — затем я произношу слова, которых не хочу, часть истории, которая я надеюсь была неправдой, но все во мне знает, что так и есть. — А Киаран — Неблагой Король.


— Айе, — тихо проговорила Кайлих.


Воспоминаниями я возвращаюсь к тем временам, когда пыталась объединить прошлое Киарана, и я перебирала каждую возможную комбинацию — каждая более ужасная, чем предыдущая — но я не могла вообразить этого, только не это.


Моя привязанность к Киарану ослепила меня. Даже с проблесками, когда я видела Кадамаха, я никогда не могла в действительности постичь те ужасные вещи, которые он делал, потому что часть меня не хотела этого. Я не хочу думать о тысячах людей, за чьи убийства он ответственен. Потому что Неблагой Король не сравниться с другими фейри. Он живет и дышит смертью. Он сожжет мир дотла.


«Ты всегда будешь Киараном для меня».


Кадамах. Его зовут Кадамах, и он Неблагой Король.


Теперь я понимаю, почему столько замешкавшихся, когда Кайлих предлагает им правду. Правда никогда не бывает привлекательней лжи. Никогда не бывает такой привлекательной. Это как меч в животе, то, что напоминает нам, что некоторые люди не те, за кого мы их принимаем.


Правда вынуждает нас противостоять самым ужасным частям людей, которых мы любим. Чудовищным частям.


Я опустила взгляд.


— С меня хватит.


Кайлих не двинулась, лицо снова приняло красивую форму. Теперь, когда я увидела ее снова, я понимаю, как сильно она похожа на своих детей. Те же темные волосы, безупречные черты лица и бездонные глаза.


— Ты приняла мое предложение, — сказала она, ее посох ударяет по земле. Снег падает вокруг нас. Холодный ветер режет по моей шее, и я дрожу. — Я еще не закончила.


— Почему тебя волнует, узнаю ли я правду? — говорю я с горечью. — Ты хотела, чтобы я оставалась мертвой. Ты показываешь мне все это лишь для того, чтобы удержать меня здесь.


Красивое лицо Кайлих в мгновение ока превратилось в череп. Она — это океан тайн, фейри такая же старая, как смерть. А еще … а еще есть что — то почти уязвимое в том, как хрупка она становится порой, как смотрит на меня.


— Это только половина правды, mo nighean, — сказала она дрожащим голосом, так говорят люди в преклонном возрасте, в их уходящие часы перед смертью. — Я говорила тебе: я так же взяла от тебя. Раз уж я не могу предложить тебе жизнь, я предлагаю тебе это. Это все, что мне осталось тебе дать.


— Ты взяла…


Нас прервал крик агонии. Женщина преклонила колени у костра, руки Эйтиннэ по обе стороны ее головы. У обеих течет кровь, у Эйтиннэ из рук, у женщины из порезов на ее лице. Сокол исчез.


Выражение лица Эйтиннэ полностью сконцентрированное, глаза плотно закрыты. Она выглядела также, когда лечила меня. Боже, как это больно. Женщина снова закричала, а я была шокирована, когда свет, кажется, начал исходить из — под ее кожи.


— Что она делает? — спрашиваю я. Другие женщины выглядят одинаково обеспокоенными, подозрительными, но они остаются на своих местах в полукруге вокруг огня.


— Вот как вы получили возможность убивать мой вид, — сказала Кайлих уставшим голосом. Она оперлась о посох, будто уже не могла стоять на своих ногах. — В тебе кровь моей дочери, ее сила. Моя кровь.


Значит, это не моя сила. Охотницы были созданы, потому что Эйтиннэ не смогла решиться убить собственного брата. Мы были созданы для их войны.


— Тогда я частично Благая. Не человек, после всего этого, — сказала я с горечью.


— В тебе достаточно от человека, — прошипела Кайлих.


Я наблюдаю, как Эйтиннэ отступила от женщины. Одна за другой будущие Охотницы приклонялись перед ней; снова и снова раздавался крик агонии. Ни одна из них не отказалась. Ни одна из них не решилась уйти, не съежилась от страха. Это то, кем они станут: воительницами. Боль — это просто первая составляющая сражения.


Я думаю над словами Эйтиннэ, когда встает последняя женщина. В конце концов, все мы олени.


Единичный крик птицы доносится из леса, а затем их дюжина. Я тут же отступаю назад, поскольку из — за деревьев появляются соколы, их крылья раздувают огонь. У каждой птицы есть черные и белые полосы, которые бегут от самых кончиков крыльев через их оперенные тела. Они бросились к женщинам, каждый сокол к своей. Их когти впиваются в нежную женскую кожу, вызывая кровь, когда они взгромождаются на их плечи, успокаиваясь. Женщины задыхаются от боли, но ни одна не кричит.


У каждой есть сокол, привязанный к ней кровью. Они закрепили свои титулы. Seabhagair. Соколиная Охотница.


Последний сокол подлетел к Эйтиннэ и занял свою позицию у нее на плече. Но ее руки дрожали, а из носа текла кровь, капая на ее губы и ниже на бледную кожу ключицы. Она больше не держала себя с той собранностью и силой, в позе «спина — прямо — плечи — назад». Ее кожа потеряла часть своего блеска, не много, но все же примечательно.


— Это ослабило ее, — сказала я тихо.


Кайлих снова посмотрела на меня и это было старое, морщинистое лицо, кожа бледная и тусклая. Ее седые волосы больше не сияли; они были волокнистыми и тонкими.


— Как последняя Соколиная Охотница, в тебе сосредоточена вся сила, которую она потеряла в эту ночь. Когда ты умрешь, она вернется в нее. Она снова будет цельной.


Если только кто-нибудь не украдет ее первым, поняла я. «У тебя есть кое-что, что я хочу», — сказал Лоннрах в ночь сражения. У меня есть кровь Эйтиннэ внутри. Кровь Кайлих — старая магия.


Если Лоннрах добьется успеха в нахождении кристалла и заберет мою силу, он будет в состоянии убить Киарана и Эйтиннэ.


«Без монарха в Sìth — bhrùth будет зима. Кто — то должен занять ее место».


«И ты считаешь, ты достоин».


«Нет, но буду».


Что-то, видимо, отразилось на моем лице, потому что Кайлих сказала:


— Теперь ты видишь, почему я не могу позволить тебе жить, — она отвернулась от меня, от костра, и вновь пошла по дороге, ее хрупкое тело кажется таким худым под тенями.


— Пойдем, mo nighean. У меня есть кое-что еще показать тебе.


Глава 31.

Мы в Sith — bhruth, на пляже, куда однажды привел меня Киаран. Тут я впервые увидела Сорчу и пыталась убить ее. Место выглядит совсем по — другому, чем, когда я видела его в последний раз: озелененное, плодородное. Здесь все еще ночь, звезды над нами кружатся в разных замысловатых узорах и оставляют за собой дорожку света по всему небу. Деревья — такие высокие вокруг — полны ярко — зеленых листьев; когда я видела их в последний раз, они были безлистными, мертвыми. Я посмотрела поближе и увидела вкрапления в коре: синие, зеленые и красные, как у опала.


Краем глаза я увидела фигуру. Эйтиннэ. Она шла по воде, и складывалось такое впечатление, будто она проходит между звезд. Она выглядела еще более человечной, чем, когда мы покинули костер. Более похожа на Эйтиннэ, которую я знаю.


Она огляделась, как будто бы ожидала кого — то. Встреча? Киаран однажды сказал мне, что это место всегда было нейтральной землей, единственное место, где Благой и Неблагой могут встретиться без конфликтов.


Когда Эйтиннэ достигла камней у берега пляжа, она уставилась прямо перед собой, и я поняла, что в деревьях кто — то есть, фигура в тени.


— Ты посылал за мной, Кадамах, — сказала она нежно.


Я уловила замешательство в ее голосе, неопределенность. Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как они говорили?


— Дай мне увидеть тебя.


Я резко вдохнула, когда Киаран выскользнул из — за деревьев: высокий и красивый, одетый во все черное. Его темные волосы убраны с лица назад, его кожа безупречная и сияющая. Его глаза — они совсем не похожи на его.


Не Киаран. Кадамах.


Я думала, что видела проблески Кадамаха ранее, когда взгляд Киарана просто становился пустым. Такие ожесточенные, как будто он сжигал все новые эмоции, потому что это менее болезненно, если не чувствуешь.


Кадамах не похож на это. Его глаза не просто пустые, они пустынные и темные, как холодный укус зимнего ветра, который уносит прочь каждую унцию тепла из твоего тела. Там ничего нет. Ничего.


Я практически сказала Кайлих увести нас отсюда. Я не хочу видеть. Каким бы откровением это ни было, еще одна ужасающая правда, что будет разъедать меня изнутри. Теперь я понимаю, почему Киаран и Эйтиннэ оставили свое прошлое позади, почему они держали это в тайне. Каждая новая правда хуже предыдущей.


«У меня нет прошлого, достойного восхищения, Кэм. Я никогда не позволял тебе думать, что было».


Знать некоторые вещи, что делал Киаран, и видеть их — не одно и то же.


Потом я заметила, что Киаран что-то несет: молодую женщину. Он держал ее на руках словно убаюкивал, ее кровь размазалась темным пятном на бледной коже его рук. Она истекала кровью так сильно, что кровь капала на камни у его ног. Кап, кап, кап, кап…


Внимание Эйтиннэ переместилось на забрызганные кровью камни, на его руки. Я заметила ее резкий вдох, неравномерное, поверхностное дыхание.


— Значит, ты принес мне еще один подарок, — прошептала она.


Я тяжело сглотнула, мне стало плохо.


— Я не разделяю твоего энтузиазма по поводу убийства, Кадамах, — говорит Эйтиннэ. Руки сжались в кулаки; они предают ее чувства. Как сильно ее это задело. — Ты должен был послать sluagh доставить ее, как и остальных.


— Это не то, что ты думаешь, — проговорил он. Его голос омыл меня, будто река зимой. Я могла бы утонуть в его холоде. — Не в этот раз.


Киаран встал на колени и положил женщину на камни. Ее лицо повернулось ко мне, глаза закрыты. Она не так красива, как Кэтрин. Но она поразительна: ее черты сильны и прекрасны. Блондинка с длинными волосами, такими бледными, почти белыми, они заплетены в длинную косу, которая покоится на камнях. Цвет ее волос контрастирует со смуглой кожей. Шрамы усеивают щеки, подбородок, брови. Даже мертвая, она выглядит как воин.


Я узнаю намек эмоции в отяжелелом взгляде Киарана, подобно первым каплям дождя в огромной пустыне: тоска. Он провел пальцем по щеке женщины, оставляя кровавую дорожку.


Боже, это же она. Она. Соколиная Охотница, которую он любит.


«Я недостаточно ее любил».


Эйтиннэ смотрит на него, в ее взгляде очевиден шок.


— Кадамах?


Он отдернул руку от лица женщины, как будто бы оно жгло.


— Верни ее назад, — сказал он резко.


Я тут же зажмурила глаза, вспоминая его слова. Киаран наблюдал за ее смертью, а затем наблюдал, как умираю я. Прямо как тогда.


Эйтиннэ холодна.


— Нет. Не проси меня об этом.


Киаран встал, его злость темна и порочна. Тени отделяются от земли: густые, тяжелые и голодные. Стало так холодно, что мои пальцы покраснели и онемели. Тонкий слой льда покрыл берег. Иней образовался на ветках деревьев вокруг нас и на влажной гальке у моих ног.


— Ты создала их вид, — его голос — свирепый шепот. — Ты послала их убивать моих подданных, потому что не смогла сделать это сама. Я хоть и начал войну между нами, Эйтиннэ, — голос упал до утробного рева — но ты задолжала мне это.


Ее голова откинулась назад, глаза пылали.


— Я ничего тебе не должна. Ты не единственный потерял тех, кто был под твоей защитой. Ты пролил первую кровь, Кадамах.


Киаран посмотрел вниз на тело женщины, его гнев рассеялся.


— И как дорого я заплатил за это.


Что — то смягчилось в Эйтиннэ. Как будто она никогда не видела эту часть его прежде — или видела, но не слишком долго.


Я могу почувствовать историю между ними, годы, проведенные до войны. Были ли когда-то они семьей? До всего этого? Киаран готов был провести вечность в ловушке, чтобы спасти Эйтиннэ. Они разделяют такое долгое прошлое. Интересно, как это вообще зажило.


— Я никогда ни о чем не просил тебя, — сказал он тихо. — Никогда. Верни ее назад. Верни свою чертову Охотницу назад.


— Я не могу, — проговорила Эйтиннэ. — Прости, я…


— Тебе нужна моя кровь, — сказал он так безжизненно.


Он достал кинжал из ножен и полоснул лезвием по ладони. Я вздрогнула одновременно с Эйтиннэ, наблюдая, как кровь заполняет ладонь. Наблюдая, как холод уходит из его взгляда, пока все, что остается у него, это часть, о которой я волнуюсь. Киаран.


— Возьми ее, — говорит он ей. — Возьми столько, сколько потребуется.


«Если ты согласна сделать свою часть, я сделаю свою».


«Никогда не думала, что услышу, как ты предлагаешь это снова».


Его кровь. Киаран предложил ее для нее, и он предложил ее снова, чтобы вернуть меня. В этом отличие Киарана от Кадамаха. Он по своей воле пытался спасти нас.


— Кадамах, — командный голос Эйтиннэ прорезал темноту, вечный. Она не поддалась, хотя ее взгляд полон жалости и горя. Я вижу, что она хочет помочь ему. — Кадамах, — повторила она снова, более нежно в этот раз. — Я сказала, не могу.


— Почему? — он говорит в гневе, но я слышу поражение, разбившуюся надежду.


— Потому что, mo brathair, — отвечает она, — Я не могу вернуть тех, кого ты убил.


Воздух вырывается из меня. Он убил ее. Он убил ее.


«Я любил ее недостаточно сильно».


Не удивительно, что он отпрянул от меня, когда я сказала ему, что Кадамах был способен на любовь. Сентиментальная дура — так он назвал меня. Потому что уже тогда он убил женщину, которую любил.


— Почему? — не знаю, спрашиваю я себя или Кайлих. — Почему он это сделал?


— Я говорила тебе, — порицательно произнесла Кайлих. Она наблюдала за сценой перед нами, как будто бы видела это тысячи раз, без признаков сочувствия. Как будто бы ей плевать, как сильно ее сын горюет, и находит это немного разочаровывающим, что он так поступает. — Кадамах не создан для любви. Его дар — смерть.


«Скажи, как много тебе нужно узнать о моем прошлом, прежде чем ты поймешь, что во мне нет ни частички от человека»?


Может он и не человек, но, когда я смотрю, как он оплакивает женщину, что потерял — женщину, которую он любил — я вижу, что она оставила в нем кусочек человечности.


Я ошиблась прежде. Первая эмоция, которую я увидела в Киаране, была не тоска, это был стыд.


Правда в том, что мы оба бежим от судьбы, которая была уготована для нас. Он — фейри, чей дар — смерть, а я девушка, чей дар — хаос.


Мы существуем вместе, как огонь и зола.


«Куда бы она не шла, смерть следует за ней».


Интересно, те голоса, что слышит Дэниэл, говорили о всех тех людях, что я потеряла, или о Киаране? Возможно, он мое проклятье. Возможно, я его слабость. Вместе мы оставим мир в руинах.


Киаран снова пробежался пальцами по лицу женщины, проводя по шраму, что рассекал ее бровь. Я видела, он хотел ее. Она заставила его чувствовать, а он потерял ее. Мне было больно за него.


— Я не смог остановиться, — сказал он. Голос спокойный и собранный, но я видела, как подымаются и опускаются его плечи, дыхание дрожит. — Я не смог…


— Шшш… Я знаю, — Эйтиннэ встала на колени рядом с ним. Они соприкоснулись лбами, и на мгновение я представила их, когда они были младше, сидели так же, делились секретами, как это делают близнецы. — Я знаю.


— Ты сделаешь кое — что для меня, Эйтиннэ? — сказал Киаран, зажмуривая глаза. — Больше никто не способен передавать силу. Вытащи это из меня. Чем бы это ни было, оно вынуждает меня охотится. Я больше не хочу этого.


Она отпрянула назад. На мгновение я подумала, что она откажет ему, но знаю, она не сделает этого. Не так их история начиналась.


— Я не могу забрать это все, иначе ты умрешь, — сказала она. Киаран отвернулся, как будто бы ожидал разочарования, но она ухватила его за руку. — Но я могу забрать достаточно, чтобы у тебя был выбор. Кого ты убиваешь, и хочешь ли ты этого. Тебе не понадобиться больше Дикая Охота, чтобы выжить.


Киаран кивнул, а Эйтиннэ уставилась на него. Я вижу, что она любит его. Не важно, что он делал, и как жестоко начиналась их война, она все еще любит своего брата.


— Я заберу ту часть, которая имеет здесь власть.


— Я знаю это, — сказал он ей.


— Нет. Кадамах… — Она крепко сжала его руку. Я вижу, как он удивился этому, как будто бы она не прикасалась к нему с чувствами уже долгое время. — Тебе нужно понять: та часть тебя, что принадлежит Неблагим исчезнет, — сказала она. — Ты больше не сможешь попасть в Sith — bhruth и тебе придется пожертвовать своим королевством. Один шаг за пределы нейтральной территории убьет тебя.


— Так тому и быть, — проговорил он.


Промелькнуло воспоминание, где мы с Киараном были на этом берегу, теперь кажется, что это было миллион лет назад. Мы сидели на этих же самых камнях, Киаран смотрел с тоской на водную гладь.


«Это жертва, которую я принес, Кэм. Я никогда не вернусь туда».


Его выбор. Это был его выбор — начать все сначала в человеческой реальности.


Затем я моргнула, и мы с Кайлих снова оказались в лесу у костра. Я все еще сидела в кресле из виноградной лозы и синих бутонов, моя кожа холодная, как лед. Кайлих отпустила меня. Она выглядела еще более старой и хрупкой, чем когда-либо, тонкие кости ее плеч виднелись из — под плаща из теней. Она облокотилась на посох и посмотрела в огонь, пламя отразилось в пустом, темном взоре.


— Что случилось? — спросила я. — Когда Эйтиннэ забрала его силы?


— Моя дочь была молодой дурой, она не понимала, что, когда ты забираешь силу, тебе нужен сосуд, чтобы удержать ее. Кто — то другой должен принять ее.


— Или?


Тонкое тело Кайлих задрожало.


— Она разделится, mo nighean. Ты уже знаешь это по опыту: когда Охотница умирает, ее сила распределяется среди выживших. Сила моего сына перешла в каждого sìthichean, кто обитал в Sith — bhruth. Благие стали Неблагими, те, у кого была сила созидания, теперь сеют смерть. Они не могут выжить без убийств, так же, как не мог мой сын. Когда он сделал этот выбор, королевства пали. Мои дети уничтожили оба.


Я мысленно вернулась в зеркальную комнату, когда наконец-то прервала молчание с Лоннрахом и спросила его, почему он так сильно ненавидит Киарана.


«Твой Киаран худший вид предателя, и его сестра не лучше. Теперь пришло время мне исправить их ошибки».


Лоннрах был Благим, Эйтиннэ была его королевой, и она пожертвовала своим троном. Так же, как и Киаран. Теперь я понимаю, что имел в виду Лоннрах, упоминая об их ошибках.


Слова Эйтиннэ в разрушенном Эдинбурге мелькнули в моей памяти: «Ты не несешь ответственности за то, что начали мы».


С Киарана и Эйтиннэ все началось: Охотницы, сражение, после которого Лоннрах с солдатами оказались запертыми под землей. Они — причина, по которой каждый фейри, на которого я когда-либо охотилась, существовал только для убийства. Лоннрах даже упоминал о некоторых людях, соблазненных фейри в подземелье, что их едва хватало, чтобы не голодать — потому что они нуждались в человеческой энергии, чтобы выжить.


Есть еще кое — что. Одна последняя правда, которую мне нужно услышать.

— Что ты имела в виду, — спросила я тихо, — когда говорила, что уже взяла что-то от меня?


Кайлих, как впалая оболочка, тонкая и пустая. Ее плащ из теней соскользнул, открывая ключицу. Ее ребра выделялись из-под тонкой кожи ее груди.


— Ты ведь не думаешь, что baobhan sìth действительно смогла бы убить всех потомков Соколиных Охотниц? — сказала она зловещим шепотом. — Не тогда, когда мой сын защищал их. Его силы намного выше ее.


Клянусь, мое сердце остановилось. Я не могу дышать. Я уставилась на древнюю форму Кайлих и старый гнев внутри меня разгорелся вновь. Внезапно я вспомнила слова Сорчи на снежных утесах, когда она заморозила всех тех солдат. Что она рискует разгневать ее, предупреждая Киарана. Ее.


— Ты помогла ей убить Соколиных Охотниц. Не так ли?


— Айе, — сказала Кайлих. — Я воспользовалась той силой, что осталась у меня в твоем мире, чтобы вмешаться, — думаю, она смотрит на меня, но я не могу увидеть взгляд впавших в череп глаз. — Я помогла ей забрать у тебя мать.


Гнев во мне тут же непрошено и неумолимо усилился. Я почти забыла, как это ощущается, как его жар обжигает мою кожу, как он шепчет мне на ухо и говорит, что моя цель — месть. Возмездие.


Я подымаюсь с кресла из виноградной лозы медленными, обдуманными движениями убийцы. Во взгляде Кайлих нет страха. Никакого раскаяния. Это заставляет меня хотеть убить ее медленно. И без оружия, я сделаю это голыми руками.


Я прыгаю на нее, готовая сломать ее тонкую, костлявую шею. Вспышка молнии ударяется в землю передо мной. Земля раскололась с оглушающим хлопком, и сила от этого сбила меня с ног, уложив на спину. Я выдыхаю сквозь ужасающую боль, сковавшую мою грудь.


— Так должно быть, — сказала Кайлих, приближаясь ко мне. — Моя дочь должна вернуть свою силу.


— Я так не думаю.


Я подскакиваю к ней, мои пальцы дотягиваются до тонкой кожи на шее Кайлих. Но она движется быстро, ударяя сбоку посохом по моему лицу. Я снова падаю на землю, хватаясь за мшистую грязь. Кровь капает с моих губ и растекается по темной земле.


Кайлих хватает меня за ворот, ставя меня на ноги лишь с небольшим усилием. Ее коготь впивается в мою кожу.


Я встретилась с холодным бездонным взглядом и попыталась ударить ее, сделать хоть что — то, но мои руки повисли по бокам, мертвым весом. Вкус ее силы невыносим, он ощущается, как электрические разряды на моем языке.


— Ты не можешь победить меня, — сказала она. — Поэтому я предлагаю тебе просто принять свою судьбу. Разве это не проще?


Я понимаю, что способна двигать языком, губами.


— Сначала я убью тебя.


Кайлих вздохнула и отпустила меня. И хотя я стою, я все еще не могу двигаться, чтобы ударить ее. Она снова выглядит хрупкой, очень хрупкой. Как будто она может сломаться. Если бы я была лучше, я бы пожалела ее за очевидную слабость. Но я не лучше. Я лучше воспользуюсь ее недомоганием и использую это против нее.


— Я умираю, mo nighean, — сказала она таким тихим, трясущимся старушечьим голосом.


Я услышала в нем слабую дрожь от страха. Страха бессмертного создания, кто был жив с момента создания гор и движения ледников, кто наконец — то предстанет перед лицом неопределенности смерти.


— Когда я выбрала продолжение рода, — продолжила она, — я отдала свое бессмертие. Как моя мама, которая была Кайлих до меня. — Она протянула руку, кожа снова стала морщинистой и старой. — Это проклятие моего рода. Я умираю так же, как человек, только более медленно. У меня должен быть кто — то, кто займет мое место, прежде чем я уйду.


Мне вспомнились слова Лоннраха о Sìth — bhrùth: «Земля была целой, а сейчас она разверзлась прямо посередине. Она разваливается на части».


Она разваливается на части … разваливается на части …


«Без монарха в Sìth — bhrùth будет зима. Кто — то должен занять ее место».


Кайлих — или возможно та, что была перед ней — создала миры, моря, пейзажи. Она сделала их возможными. Если она умрет, они отправятся вместе с ней. Если Sìth — bhrùth разваливается на части, то же самое может случится с человеческим миром. Она создала оба своим молотом и посохом.


Внезапно мой слепой гнев рассеялся, как дым. Я могу думать более ясно.


— Если я умру, — говорю я, — сила Эйтиннэ восстановится, но к Киарану сила не вернется. Это нельзя отменить. Фейри все еще будут испорчены.


Кайлих приготовилась, ее лицо закрылось. Она вернулась молодая: красивая, грозная и сильная — и даже еще более устрашающая.


— Айе. Это то, что твой … Киаран выбрал. Его нельзя исправить.


Исправить. Как будто он сломан.


— Кадамах всегда был сильнее Эйтиннэ, — сказала Кайлих, возвращаясь к огню. — Он доказал, что достоин занять мое место. Пока не влюбился в этого человека. — ее глаза жестоки и блестят словно сталь. — Моя дочь, может, и создала Соколиных Охотниц, но твоя смерть исправит это. Мой сын … для Кадамаха было непростительно влюбиться. Слабость, — она выплюнула слово, будто это проклятие. — Он не способен править.


— Это не слабость — любить кого-то или иметь сострадание.


«Ты думаешь я слабая, потому что чувствую»?


«Нет. Никогда. Это то, что делает тебя Кэм».


— Ты дурочка, — Кайлих срывается, откидываясь своим хрупким телом к огню. — Так всегда должно быть, проклятие моего рода, которое передается годами. Два ребенка, рожденные для власти. Каждый правит отдельным королевством, чтобы доказать, что он достоин. Сильнейший всегда начинает войну и убивает другого. Кадамах провалил свою задачу.


«И убивает другого».


Голос Эйтиннэ эхом проносится в моей голове в тот день в Эдинбурге, такой понимающий и грустный: «Мы все олени».


Она понимала судьбу. Жить, чтобы охотиться или умереть добычей. Потому что они с Киараном всегда предназначались либо для одного, либо для другого.


А еще Эйтиннэ позволила себе любить своего брата, который должен убить ее.


— Ты не должна позволять этому случится, — сказала я напряженно. — Ты же не позволишь своим детям отправиться на войну?


Она показала свои острые зубы.


— Почему это нет? Моя мама позволила.


Моя кожа стала холодной.


Тени из плаща Кайлих расползаются по земле, завиваясь, как змеи, вокруг моих ног.


— Теперь ты понимаешь, почему Эйтиннэ должна сделать это, — прошептала Кайлих. — Как ты думаешь, что она выберет? — мороз расползается по траве под посохом Кайлих. — Позволит мирам обратится в пыль или позволит жить брату, который должен убить ее?


— Я не позволю этому случиться, — сказала я. Должно быть другое решение. Должно быть.


— Ты ничего не можешь сделать, — холодно ответила она. — Один из них должен умереть, — ее губы изогнулись. — Это должен быть Кадамах.


Отчаяние придало мне сил, чтобы вырваться из ее пут, которыми она сковала меня, разорвать нити той силы, что удерживала меня здесь. Она покачнулась от внезапного нападения, ее молодое лицо превратилось в форму старой ведьмы.


Я побежала. Я слышала ее крики, когда прыгнула в темные деревья. Я продолжала бежать, пока не перестала видеть, пока меня полностью не окружила темнота. Голоса мертвых снова звали меня по имени. Их руки хватали меня, но я боролась, царапалась. «Киаран, Киаран, Киаран, Киаран». Я повторяла его имя, как молитву, отчаянную мольбу.


«Один из них должен умереть. Это должен быть Кадамах».


Потом вокруг прояснилось. Огонь все еще горел. Кайлих стояла впереди меня, спокойная, старая и окруженная тенями своего плаща.


— Ты не можешь убежать от меня, mo nighean. Не здесь.


Мне плевать. Я пробую опять. Я прорываюсь сквозь деревья. Ветви царапают мою кожу на плечах и шее. Они рвут одежду, когда я пытаюсь убрать их с пути. Я вся истекаю кровью, но не останавливаюсь. Я продолжаю бежать. Я должна добраться до Киарана.


Я снова вернулась к костру, к чертовой Кайлих. Я ударилась коленями в землю перед ее плащом из теней, затем меня подняли в воздух. Первое чувство безнадежности начинает охватывать меня. Она будет удерживать меня таким образом здесь вечно, так, как она сказала, что будет, если я не выберу смерть.


Пальцами она подняла мой подбородок. Я вглядываюсь в ее старое, морщинистое лицо с дрожащим дыханием.


— Это было бы так легко для тебя — позволить всему этому пойти своим чередом, mo nighean, — сказала она. — Больше никаких смертей, не нужно ни за кого отвечать. Ты могла бы танцевать на роскошных балах вечность, если захочешь.


Нет. Нет. Не хочу балы, или вечеринки, или снова платья. Никаких одиннадцати или четырехчасовых чаепитий, или скорого приближения замужества. Все эти вещи держали меня в клетке, делали из меня девочку, укрытую от осознания любой реальной опасности, пока она не встретила ее на улице с острыми зубами и когтями, пока они не разорвала ее жизнь.


Но Кайлих — сила, соблазняющая меня. Она заставляет меня хотеть отказаться от всех обязанностей и никогда не возвращаться в тот живой мир, который сделал все настолько трудным, который превратил каждый день в борьбу.


Она потянулась вперед, и я утонула в этом пустом взгляде.


— Ты снова сможешь увидеть свою маму, — прошептала она.


Слова Киарана словно крылья мотылька прошли в моем разуме: «Не забывай, почему ты здесь.» Что на другой стороне не хотят, чтобы я вернулась.


Я больше не девочка, которая потеряла свою маму и может соблазниться тем, чтобы увидеть ее вновь. Я не девочка, настолько ослепленная местью, что моя единственная цель — охотиться, убивать, калечить.


Я не та девочка. Не та.


Я кто-то другой, созданный в зеркальной комнате, как сталь, которую расплавили и сделали еще сильнее. Мне не нужна месть. Мне нужна только я сама.


Знакомая сила обрушивается на меня, горячая и жестокая. Я ощущала ее прежде, когда убивала фейри, но в этот раз она сильнее, почти всепоглощающая, электрическим зарядом проходит по моим венам, под моей кожей, пока я чуть ли не взрываюсь.


Я отпрянула от Кайлих.


— Нет.


Потом я вытянула руку ладонью вверх, и сила вырвалась из меня и ударила по ней. Она оторвалась от земли, ее тело ударилось об одно из деревьев.


Я встала на ноги и подошла к ней медленно, обдуманно. Сила растет внутри меня, становясь горячее, когда я тянусь к ней. Когда Кайлих посмотрела на меня, я увидела первую вспышку страха в ее глазах.


— Скажи мне, как выбраться отсюда, — сказала я низким голосом.


— Никогда, — в ее глазах горят искры.


Она подняла посох, направив в мою сторону, но я быстрей. Я схватила посох и убрала его подальше. С резким криком она бросается за ним, но я быстрее ее хрупкого старого тела. Я уворачиваюсь от нее.


Без своего посоха Кайлих выглядят даже еще более старой. Ее тело — кости, обтянутые кожей, ее глаза тусклы.


Я снова выпускаю силу. Вспышка ударила ее так сильно, что она наполовину сломала дерево.


Потом я услышала стук ботинок по земле слева от меня. Я повернулась как раз в тот момент, когда Эйтиннэ появилась из — за деревьев, тяжело дыша. Ее трясло от усталости.


— Вот ты где!


Ее руки обвились вокруг меня, и я внезапно позабыла о Кайлих и своей силе. «Забери меня назад», — практически сказала я ей, — «забери меня с собой».


— Боже правый, женщина, тебя трудно найти, — сказала она. — brìgh не…


Она остановилась на полуслове, и все ее тело напряглось. Я поняла, что Кайлих поднялась на ноги. Она уставилась на Эйтиннэ своим молодым лицом, кожа разгладилась до идеальной. Выражение лица нечитаемое.


— Màthair, — прошептала Эйтиннэ.


— Столько времени прошло, — сказала Кайлих.


Эйтиннэ стрельнула на нее взглядом, она слегка покачивалась на ногах. Что это с ней?


— Вообще-то, недостаточно долго, — проговорила она. — Я бы предпочла, чтобы прошла еще тысяча лет, прежде чем увидеть твое лицо снова. А может и две тысячи.


— Дочка… — Кайлих потянулась к ней, но Эйтиннэ дернулась назад, тряся головой.


— Так я снова твоя дочь? После того, как ты хотела, чтобы Кадамах убил меня. — она горько рассмеялась. — Как ты назвала меня после того, как я создала Охотниц? Masladh bith — bhuan, mo màthair. Твой вечный позор.


Я резко посмотрела на Кайлих. Прежде, я лишь хотела силой ее вынудить сказать мне, как выбраться отсюда. Теперь я жажду побить ее этим посохом. Из принципа.


— Эйтиннэ, — говорю я неторопливо, прежде, чем могу сделать что — то, о чем буду жалеть. — Пойдем.


Когда мы развернулись, чтобы уйти, Кайлих позвала Эйтиннэ по имени.


— Если ты позволишь Охотнице умереть, ты вернешь назад свои силы. Трон будет твоим.


Эйтиннэ вздохнула, и тогда я заметила, что она дрожит.


— О, Màthair, — сказала она грустно. — Ты ведь никогда не поймешь? Я не хочу его. Не думаю, что когда-либо хотела.


Затем она аккуратно забрала у меня посох. В мгновение ока в ее руке появился меч, разрезающий ее ладонь. Ее рука тряслась так сильно, что порез получился рванным. Она схватилась за мою руку и прижала окровавленную ладонь к непонятным резным фигуркам на посохе.


— Прощай, Màthair.


— Эйтиннэ!


Эйтиннэ подняла посох и ударила им по земле. Кайлих кричала, пока лед из ее посоха морозил землю под нашими ногами. Огонь превратился в дым. Над нами из ниоткуда появились облака, темные и густые. Вдалеке я услышала раскаты грома.


Молния обрушилась на посох, и нас с Эйтиннэ окутало светом.


Глава 32.

Я хватала ртом воздух. Пляжные камни впились мне в руки, когда я перевернулась, чтобы выплюнуть воду. Меня вырвало, и я закашлялась, легкие и грудь болели. Вдохнув воздух, я лбом уткнулась в холодные камни. Меня затрясло. Сорочка промокла и цеплялась ко мне, будто лед прижимался к моей коже.


Я ощутила рядом чье-то присутствие, но мне слишком дурно. Единожды мотнула головой.


— Ну вот. Ты вернулась, и стала, как новенькая, — произнес трясущийся голос. Эйтиннэ. Она выглядит слабой и уставшей, из носа течет кровь. Она улыбнулась такой знакомой улыбкой, и произнесла: — Просто.


Прежде чем я успеваю что-либо ответить, громкий визг пронзает воздух. Деррик зарылся в меня, все — крылья, руки, ноги — запутались в моих волосах.


— Ты жива, чертова идиотка, ты жива!


Гэвин присел рядом со мной, его светлые волосы свисали со лба. Он расстегнул свое теплое шерстяное пальто и обернул его вокруг моих плеч. Я приняла его с благодарностью, пальцы настолько онемели, что я едва могла удержать его запахнутым.


— Добро пожаловать назад, на землю живых, — сказал Гэвин. Он махнул рукой со знакомой полуулыбкой. — Полагаю, все сработало.


Тогда я поняла, что капли воды зависли в воздухе прямо вокруг нас. Они сверкали, как миллионы блестящих алмазов, рассыпанных по пляжу.


Поразившись, я прикоснулась к одному. Он заколыхался, когда мои пальца прошли сквозь него, а затем рассыпался на десятки крошечных капелек.


— Это я делаю? — спросила я Эйтиннэ.


Она слабо улыбнулась.


— Придется приложить некоторые усилия, чтобы управлять этим. Если ты спокойно выдохнешь и представишь, как они медленно опускаются…


Я моргнула и капли упали на землю с тяжелым шлепком.


— Ну можно и так, — потом она сказала обнадеживающе: — Ты устала.


— Прости.


У Гэвина заняло мгновение, чтобы привести себя в порядок, проводя по влажным волосам. Он удержал повисший стебель seilgflùr.


— Это может быть не столь впечатляющим как удержание воды, но, полагаю, тебе это уже не понадобится.


Не понадобится? Я дотронулась до основания шеи, ожидая, что чертополох будет там, где я его оставила, но он исчез. Со сбившимся дыханием, я потянулась к Деррику, сжимая его в руках.


— Ух! — крикнул Деррик, хватаясь за пряди моих волос. — Не так сильно. Я пикси, а не чертов цветок.


Вздохнув, он все — таки отпустил мои локоны и сел на мою ладонь. Впервые, я увидела его без помощи seilgflùr. Это настолько отличается, как будто пелена спала с моих глаз. Лицо то же, его эльфийские черты не изменились, но появилось милое искрометное свечение, которого прежде не было — подобно тому, как выглядел Киаран, когда мы впервые были в Sìth — bhrùth. Крылья Деррика блестели, как утренняя роса. Крошечные жилки внутри них выглядят так, будто наполнены золотом.


Деррик переминался от дискомфорта.


— Ты так и будешь пялиться на меня? — он указал на мою одежду. — Эйтиннэ потребовалось чертовски много времени, чтобы вернуть тебя назад.


Вот тогда я посмотрела вниз и увидела, что вся покрыта кровью, мое платье пропиталось ее. Воздух резко вышел сквозь сжатые зубы.


— Черт побери, — пробормотала я. — Что случилось?


Деррик отлетел и приземлился на плечо Гэвина. Молчание было невыносимо. Ответила Эйтиннэ.


— После того, как brìgh потерял твою энергию, мне потребовалось несколько часов, чтобы найти тебя, — ее голос дрожал от холода.


Часов? После того, как цветы завяли из-за вмешательства Кайлих, она, должно быть, перемещала нас по воспоминаниям, чтобы сделать поиски Эйтиннэ еще более сложными. Не удивительно, что она выбрала правду из всех других ‘подарков’, которые могла бы даровать.


Эйтиннэ выглядит такой хрупкой, как будто она вот-вот сломается. Кровь из ее порезов струйками бежит по рукам. Из носа кровоточит так же, как и ее руки, запястья, предплечья. Некоторые порезы тонкие, некоторые почти до кости.


Кровь за кровь, так Киаран говорил. Так вот какую жертву она принесла, чтобы вернуть меня назад? Темные волосы Эйтиннэ выбились из ее пучка, и придерживаемые льдом приклеились к ее лбу. Даже ее кожа посинела.


— Вот, — сказала я, скидывая пальто с плеч, чтобы обернуть вокруг нее. Я взглянула на Гэвина, но он не смотрел на меня. Он наблюдал за Эйтиннэ, как будто он хотел помочь, но не был уверен чем.


Ее раны даже не затягивались, определенно не так быстро, как обычно. Ее кровь капала на пляжные камни.


— Ты не исцеляешься.


Эйтиннэ слегка качнулась, ее кожа стала еще более бледной.


— Часть жертвы, — прошептала она. — Невозможность использовать силы для лечения, и мне пришлось использовать больше крови, чем я ожидала, — ее взгляд ни на чем не сфокусирован. — Знаешь, не думаю, что чувствую себя хорошо. Думаю …


— Дерьмо, — пробормотал Гэвин, дотянувшись до нее, прежде, чем она резко нырнула вперед. Он сгреб ее в свои объятья.


— Эйтиннэ? — она не ответила; ее глаза закрыты, щека прижалась к его груди. — Мне нужно отнести ее внутрь, — сказал он. Перед его рубашки уже полностью пропитался ее кровью. — Кто-нибудь из фейри мог бы зашить ее раны.


— Нет, — Эйтиннэ внезапно дернулась у него, — не позволяй никому увидеть меня в таком виде.


— Отнеси ее за свою дверь, Видящий, — проговорил Деррик. — Я заштопаю ее сам, — крошечная ухмылка пересекла его лицо. — Я буду нежным.


— Уж лучше это было бы так, — выдохнула Эйтиннэ.


— Где Киаран? — спросила я, когда все решили.


Гэвин с Дерриком посмотрели на воду. Я проследила за их взглядом через пляж туда, где накатывают волны. Киаран стоял полностью одетый, волны плескались вокруг его колен.


Он смотрел на горизонт. Кровь ручейками стекала в воду рядом с ним. Потом он перевел взгляд на пляж, и его глаза встретились с моими. Мое сердце упало. Его глаза. Его глаза. Взгляд так сильно походил на взгляд Кадамаха. Глубокая, бескрайняя темнота в них. Безнадежность.


— Он отошел, когда Эйтиннэ не смогла вернуть тебя сразу, — сказал Деррик.


Я собиралась отправиться к нему, когда Эйтиннэ схватила меня за запястье. Ее глаза все еще рассеяны, но как-то она нашла в себе силы притянуть меня вниз, пока ее губы не нашли мое ухо. Ее сообщение, произнесенное шепотом, предназначалась только мне.


— Сегодня это напомнило ему, что однажды он потеряет тебя, — ее следующие слова наполнены сожалением — Охотницы всегда умирают молодыми. Всегда.


Она потеряла сознание, и Гэвин развернулся, чтобы отнести ее внутрь.


Мой взгляд снова встретился с Киараном, и было такое ощущение будто весь мир исчез. «Я знаю, — хотела сказать ему, — я все знаю».


Он резко отвел взгляд, как будто бы услышал мои мысли. Может, так и есть. Прежде, чем я могла остановить его, он выскочил из воды и направился к темному входу в пещеру.


Позже этим вечером, я уставилась на гору кусочков на моем рабочем столе. Коллекция, которую Деррик, без сомнения, собирал в течении всего моего трехлетнего отсутствия. Тут сломанные пистолеты с кремневым замком, брелоки часов, зубчатые валики, винтики, металлические детали из разных источников.


— Они для твоих работ, — проговорил Деррик, когда вернулся ко мне, после того как зашил Эйтиннэ. — Посмотри, какие блестящие! Эти мои любимые.


Думаю, то, что случилось со мной, напугало его, хотя он никогда не признается в этом. Эйтиннэ сразу же вылечила мое тело, но она провела несколько часов, разыскивая меня за завесой. Это казалось намного дольше, будто Кайлих и я перемещались из одного воспоминания в другое вечность.


— Мне нужно побыть одной некоторое время, — говорю я Деррику. — Просто осмыслить, что произошло.


Его крылья сложились вместе.


— Ты хочешь, чтобы я утих?


Я улыбнулась и помотала головой.


— Одна, совсем одна, — рукой погладила его крылья. — Ты можешь снова проверить защиту?


Ничего не могу поделать, я переживаю из-за Кайлих. Даже учитывая, что Эйтиннэ сказала ей, что не хочет трон, Кайлих не оставит меня, поскольку она не принимает ответ «Нет».


«У меня может быть и ограниченные силы в твоем мире, но я знаю, что все, кого ты оставила, в том подземном королевстве. Уверена, что хочешь их безопасности?»


— Ладно, — промямлил он. — Но тебе лучше рассказать мне все позже.


Он улетел из комнаты в потоке света. Я вздохнула и посмотрела в окно. В фальшивом разрушенном Эдинбурге снова падает снег. Мой дом единственный еще стоит на площади. Отсюда я могу видеть разрушенные стены замка — то, как парк на Принцесс-стрит зарос виноградной лозой.


Я решила, что нужно пожелать комнату в каком-нибудь другом месте. Возможно, в Аргентине. Или Западной Индии. Где-нибудь, где тепло. Что не похоже на Шотландию, где я смогу закопаться пальчиками в теплый песок и забыться ненадолго.


Но затем я посмотрела наружу и понаблюдала, как снег падает на мостовую, которой больше не существует, и мне больше ничего не хотелось.


Один из винтиков Деррика скатился на пол с резким скрежетом, что вывело меня из задумчивости. Я подняла его и положила среди металлических деталей. Мой взгляд побродил по формам, размышляя, во что их соединить.


Когда — то я была способна соединить их в целое, прикладывая совсем немного усилий. Мне не требовалось планировать или заранее продумывать; работа приходила ко мне так же естественно, как и дыхание. Изобретение нового оружия было похоже на сбор сложного пазла — увлекательное новое открытие. По крайней мере, это предотвращало мои кошмары.


Теперь у меня нет даже этого маленького кусочка комфорта. Сегодня детали кажутся незнакомыми. Я даже не могу понять, могут ли они соединиться вместе. Я не знаю, что сделать, или как это сделать.


Я поднимаю кусочек и удерживаю часть старого циферблата. Что же мне делать с тобой?


Неосознанно я чувствую, как во мне пробуждается сила. Она проходит по венам в моих руках, вниз, к запястьям, и выходит из ладоней, ее тепло окутывает металл. Циферблат возвышается и скручивается, принимая форму лепестков. Остальные кривые металлические детали рядом формируют цветочный стебель, сделанный из пылающего, расплавленного золота.


Так красиво. Я трепещу. Я сделала это. Я сделала.

Быстрый стук в дверь разрушает мою концентрацию, и я с грохотом роняю металлический цветок на ковер.


Дверь в мою спальню позади меня открылась и с тихим щелчком закрылась.


— Деррик, — вздохнула я, поворачиваясь на кресле, — я же сказала тебе…


Дыхание остановилось. Киаран. Он все еще промокший от волн и дождя. С одежды капает на ковер. Теперь, когда у меня есть Зрение, я понимаю, насколько он сияет, вижу золотистый блеск на его сияющей коже. И его глаза такие светящиеся, яркие. Я ошибалась, сравнивая цвет с сиренью. Цветок бледнеет в сравнении с ним.


Его рука перевязана полосками ткани, кровь просачивается через материал от порезов, как у Эйтиннэ, которые все еще не зажили.


Я уставилась на темно-красные пятна, распускающиеся на белой ткани и вспомнила, как он проводил по лицу мертвой Охотницы, оставляя красную полосу на ее загорелой коже. Я вздрагиваю и разворачиваюсь обратно к металлическим кусочкам, даже не видя их.


Что мне сказать? Я даже не знаю, с чего начать.


— Как твоя рука?


О, ради Бога.


Киаран не ответил. Его ботинки протопали по ковру, и внезапно он оказался рядом со мной, так близко, что мы почти соприкасались.


— Что произошло на той стороне? — спросил он.


Когда я не ответила, он положил руку на мою щеку и повернул меня лицом к себе. Его глаза так отличаются от тех, что были в прошлом. Нет пустоты.


— Кэм?


И что мне сказать ему? Правду, которую мне показала Кайлих? Киаран так сильно старался спрятаться от той части себя. Он сменил имя. Он пожертвовал троном. Он отказался от всего, и я не должна была знать об этом, пока он не будет готов сам все рассказать.


То, как он смотрел на другую Охотницу, как прикасался к ней … я в любом случае не должна была видеть это. Я вторглась в его самые интимные личные воспоминания. Прямо, как Лоннрах врывался в мои.


Я отвернулась от него и снова посмотрела, как снег падает большими пушистыми снежинками, которые покрыли землю и сделали деревья белыми.


— Прости, — сказала я.


— Кэм, — его голос тяжелый, — скажи мне.


Просто не смотри на него.


— Я видела Кайлих.


Если бы я не прислушивалась, я могла бы пропустить его резкий вдох. Воздух между нами стал ледяным. Он отошел назад.


— Тогда она что — то предложила тебе. Догадываюсь, что это была не жизнь.


Теперь снег падал сильнее и сильнее. Даже передних ступенек у дома не видно.


— Она предложила мне правду.


Молчание между нами растянулось надолго; казалось оно длится часами. Если бы я взглянула на него снова, знаю, я бы увидела холодное и просчитывающее варианты выражение лица, как будто он решает, что сказать следующим. Киаран очень осторожен в этом.


— Понятно, — наконец сказал он.


И все. Он не объяснялся; ему и не нужно. Он знал, что я видела и что узнала.


— Почему ты убил ее? — я удерживаю взгляд на снежной буре, которая усилилась, хотя даже сквозь нее я все еще могу слегка различать руины города. — Это единственное, чего я не понимаю.


Мне не нужно пояснять, о ком я говорю. Он знает. Я могу судить об этом, как он напрягся позади меня, как он стал таким тихим.


— Ничто никогда не удивляло меня так, как она, — сказал он. Он встал за моим креслом и смотрел, как падает снег. — Я никогда не думал, что способен хоть что-нибудь чувствовать, пока не встретил ее. Я никогда не думал, что мог бы … хотеть кого-то. Не так, как я желал ее.


Но ты убил ее, я практически указала на это. Я ничего не сказала; я удерживаю взгляд на сугробах снаружи, освещенных золотом уличных ламп.


— Даже Сорчу? — спрашиваю я неуверенно, а затем желаю, чтобы я этого не делала. Это только предположение, глупое предположение.


Киаран тут же посмотрел на меня, но я не встретила его взгляда.


— Она и это тебе показала?


Хотела бы я быть не права. Я не хотела быть правой. Слезы выступили из глаз.


— Ей не нужно было, — сказала я. — Я видела, как Сорча смотрит на тебя, — точно так же, как делаю это я.


Рука Киарана сжалась в кулак.


— Сорча была моей супругой, — ровно проговорил он.


Мои пальцы дотянулись до шрама, который удерживал воспоминание о том, когда я впервые встретила Сорчу, когда я впервые поняла, что они с Киараном знали друг друга. «Ты все еще связан своей клятвой со мной. Feadh gach re. Всегда и навечно, помнишь?»


— Тогда твоя клятва…


— Это древний обычай давать клятву своему супругу. Поэтому я произнес ее, и это связало нас вместе.


«Он заставит тебя думать, что заботится о тебе. Кадамаху на всех наплевать, и уж точно на тебя».


Мне бы хотелось, чтобы Киаран рассказал мне все это, прежде чем мы начали бегать по улицам ночью и убивать монстров. Ничего из этого не было важно тогда, потому что Киаран был моим средством достижения цели. С ним я планировала достигнуть своей мести. Обучиться всему, что он знает, и вырвать ее сердце так же, как она сделала с моей мамой. Зуб за зуб.


Но теперь … теперь мне бы хотелось, чтобы у него не было прошлого, чтобы он начал с чистого листа, когда спас мою жизнь и прошептал четыре слова: мы убьем их всех. Тогда не ранило бы так сильно то, что фейри, убившая мою маму, была так же его супругой.


— Тогда как ты встретил Охотницу? — спросила я, больше не желая говорить о Сорче.


Легкая улыбка заиграла на его лице.


— Она пыталась убить меня.


Большинство людей было бы встревожено попыткой убийства, но Киаран, кажется, рассматривает это как флирт или лесть — возможно оба варианта.


— И это, должно быть, согрело твое темное Неблагое сердце.


— Конечно же нет, — произнес Киаран. — Но после нескольких попыток я начал восхищаться ее упорством, — его лицо смягчилось. — Это была первая эмоция, которую я познал за тысячи лет, и я захотел узнать ее.


Что-то пробудилось во мне, что-то, чего я не чувствовала долгое время. Я с трудом узнала это вначале, это так странно для меня: я ревную. Я знала о другой Охотнице, и что Киаран любил ее, но слушать об этом — все равно, что нож повернули в моем животе.


Я ничего не говорю, если бы сказала, то не уверена, что смогла бы удержать ревность вдали от голоса.


— Мы месяцами тайно встречались. Пока один мой подданный не привел мне Видящего, — сказал он. — Это было одной из моих забав: вырывать их глаза, прежде чем убить их, просто, чтобы видеть их последнее видение.


Я пыталась не представлять этого, но у меня не получилось.


— Видение было о том, как я убил ее. — Киаран говорил настолько машинально, как будто практиковался в этом. Он не наблюдал за снегопадом; он заново проживал свое воспоминание, момент своего прошлого, который все изменил.


— Я думал, что могу предотвратить это, если прекращу видеться с ней, — его челюсть сжалась и он посмотрел вниз. — Если перестану охотиться на людей.


Он замолчал, и я не знала, продолжит ли он. Внезапно стало так очевидно, почему он отказывался рассказывать мне о видении Гэвина перед сражением. Ты отчаянно будешь стараться предотвратить это, но каждое принятое решение, которое ты сделаешь, только приблизит тебя к нему.


Киаран сделал вдох.


— Без Дикой Охоты я начал умирать. Мое Королевство начало рушиться. Когда я был наиболее слаб, Сорча привела мне человека. Она пыталась спасти мою жизнь — наши жизни, — он зажмурился. — Я не мог остановиться. И из всех людей, которых Сорча могла выбрать, она убедилась, чтобы это была…


— Твоя Охотница, — закончила я за него. Я разрывалась на столь многие эмоции. Печаль. Ревность. Гнев на Сорчу.


И … и … желание. Какими же упрямыми могут быть эмоции, какими сложными и трудными. Несмотря на все те вещи, что сделал Киаран — вещи, которые я видела — я все равно переживаю за него. Я хочу его. Я хочу его так же, как и он хотел, будучи в тех ледяных волнах, шепча заверения в мое ухо. Я хочу его таким, каким он был в руинах Глазго, проводил по моим шрамам, как будто запоминал их. Я хочу его просто такого, открывшегося и уязвимого. Я хочу.


И я начинаю задаваться вопросом, был ли он когда-нибудь действительно моим, чтобы хотеть.


— Катриона, — выдохнул Киаран так, что сердце у меня заболело. — Так ее звали.


Его имя скатывается с его языка плавно, как вода. Он произносит его почтительно. Проговорил его так, будто повторял каждый день своей жизни. Катриона, Катриона, Катриона.


— Красивое имя, — говорю я ему. Я стараюсь держать тон ровным.


Он не слушает меня. Он все еще прибывает в своих воспоминаниях.


— Я поклялся, что больше никогда не заберу человеческую жизнь. Поэтому я попросил свою сестру…. — он взглянул на меня. — Но ты уже знаешь остальное.


— Айе, — тихо ответила я.


Королевства так или иначе пали, а он с Эйтиннэ были прокляты. Боже, бремя, что они несли… Знание, что выбор, который они сделали для себя — идти против решения Кайлих — стал тем, что уничтожит все. А еще был тем, что сделало из него Киарана.


Он так близко, я снова могу чувствовать его тепло. Я пытаюсь выкинуть из головы все, что Кайлих мне показала, все, что только что услышала. Я хочу забыть все, что он чувствовал к Катрионе, и чем он пожертвовал, когда она оставила в нем тот маленький кусочек человечности. Я хочу, чтобы он помог мне забыть об этом.


Затем он прикоснулся к моему плечу, а я отпрянула назад, потому что не могу притворяться.


— Нет, — сказала я тихо, — я не она. — Я отодвинула стул, создала дистанцию между нами и перешла ближе к двери, но этого недостаточно. — Я не хочу быть заменой ей.


Он тут же оказался рядом. Схватил за предплечья и насильно развернул к себе. Его глаза сверкали. В них появился странный жар, который я не ощущала прежде с человеческим зрением. Это гипнотизирует.


— Так вот о чем ты думаешь? Что ты ее замена?


Я попыталась отодвинуться, но он прижал меня ближе.


— Что еще я должна думать? Мы обе Соколиные Охотницы.


— Для меня это не имеет никакого значения, — сказал Киаран. Он прижался своей теплой рукой к моей щеке. — Кем ты являешься никогда не было важно. Я хочу тебя, потому что я никогда не чувствовал себя более живым, чем, когда я нахожусь с тобой. Я хочу тебя, Кэм.


Затем его губы обрушились на мои, и он поцеловал меня. Боже помоги мне, но я ответила на поцелуй. Я прижалась своим телом к нему и…


Нет. Я должна знать.


— Ты любишь меня? — прошептала я у его губ. — Так же как любил ее?


Киаран отпрянул назад — и его резкий вдох сказали мне все, что я должна была знать.


— Кэм.


Я отшатнулась, пытаясь не обращать внимание на удивление и боль на его лице. Он потянулся ко мне, но я увернулась от него.


— Я не могу, — прошептала я. — Я не могу сделать это. Мне нужно идти.


Я вылетела за дверь.




Глава 33.

Я прошла через туннель на темный пляж. Мне нужно обо всем подумать. Я удивилась, увидев Эйтиннэ. При накатывании пенистые океанские волны едва касались ее ног. Она закатала свои брюки, голени голые. Ее пальто колышется за ней, а длинные волосы свободно спадают в беспорядке.

Луна проливает свой свет дорожкой через прибой, которая приводит прямо к ней, и кожа Эйтиннэ, кажется, светится в ответ.

Я плотнее завернулась в пальто и присела на пляже, недалеко от того места, где Эйтиннэ стояла в воде — безопасное расстояние до прилива. Я не рискую подойти хоть немного ближе. На сегодня я уже достаточно промокла.

— Вижу, ты была абсолютна серьезна, когда говорила, что любишь воду, — говорю я.

Эйтиннэ долгое время ничего не отвечала, просто откинула голову назад, подставляя лицо лунному свету. Наконец, она вышла на пляж, изящно двигаясь по гальке, и села рядом со мной.

Не могу ничего поделать, но замечаю бесчисленное количество швов на ее руках. Хотя сшито отлично — совершенно точно Деррик не сделает что-либо неидеально ни при каких обстоятельствах — темные стежки контрастируют с ее бледной кожей. Так много порезов. Десятки.

— Кажется, есть что-то особенное в море, да? — спросила она, ее голос удивил меня. — Мой вид всегда верил, что оно может показывать скрытые вещи, — она взглянула на меня. — Даже самые глубочайшие страхи.

— Правда? — сказала я без эмоций. Я бы предпочла забыть какого это — тонуть, забыть то, что я видела на другой стороне.

Меня преследовали голоса, выкривающие мое имя, ощущения их рук, хватающих меня за одежду, чтобы удержать там.

— Если мы чувствовали себя достаточно смелыми, — продолжила она, — мы погружались в воду и шептали innis dhomh. Скажи мне. Волны показывали нам наше прошлое, наше будущее — тайны, что затрагивали наши жизни. Иногда они рассказывали нам вещи, которые мы бы хотели не знать.

— Эйтиннэ, — говорю я. — Ты ходишь вокруг да около. Просто спроси.

— Это не вопрос — наблюдение. У тебя такой вид, будто ты не можешь принять какое-то решение, с тех пор, как мы встретились за завесой. Поначалу я думала, что это связано с мамой, пытающейся убить тебя, но …

Я уставилась на океан и попыталась не думать о Киаране.

«Ты любишь меня? Так же как любил ее?»

Киаран оставил след на мне. Он не физический, не как от Лоннраха. Это похоже на то, будто, когда моя память была пуста, мой разум заполнил ее кусочками Киарана, чувствами, которые удерживали меня нормальной в зеркальной комнате. Он сделал это, не понимая, и я позволила ему, тоже не понимая. Боже, как я желаю, чтобы этого не было.

— Охотница?

— Почему ты не хочешь трон? — вдруг спросила я.

Она пожала плечами.

— Это постоянные сражения, поединки, дела двора. Люди намного интереснее. У вас есть красноречивые выражения и пироги…

— Эйтиннэ. Теперь ты ходишь вокруг ответа.

Она замолчала, пока наблюдала, как прибывают и убывают волны, будто бы океан дышит.

— Я всегда знала, что его займет Кадамах или я, — сказала она. — Я не смогла сделать ему больно. Однажды думала, что смогу, но … — Эйтиннэ пожала плечами. — Поэтому я смирилась с тем, что умру.

Я посмотрела на нее, и не увидела той Эйтиннэ, что была у костра, фейри, которая сказала первым Охотницам стремиться к отмщению и заставить заплатить ее брата. Эйтиннэ не ожесточилась в результате войны; война очеловечила ее. После всего того, что сделал Киаран, она все еще любила его. И никогда не перестанет.

Я ничего не сказала. Боялась, что скажу что-то не так, или она просто прекратит говорить. Есть еще столько всего, что я хотела бы знать об их прошлом.

Эйтиннэ снова приподняла голову к луне.

— Ты уже знаешь, Кадамах и я были созданы вместе. Наши разумы когда-то были неразличимы, — выражение лица стало суровым. — Затем нас разделили, растили в разных королевствах, и обучали как уничтожить друг друга. Когда он убил моих подданных на том поле, я знала, следом он придет за мной.

— Поэтому ты создала Соколиных Охотниц, — сказала я.

— Соколиных Охотниц, the mortair, — ответила она мягко. — Я построила армию, чтобы отправить их против него. Только у Кадамаха и у меня есть силы убить друг друга, — голос стал жестким, — но я хотела разрушить его королевство за горе, которое он вызвал во мне.

— Кайлих показала мне то, что он сделал. — я наблюдала, как накатывают волны и старалась не вспоминать этого. Я не смогла. — Где он начал сражение. Хотела бы я забыть.

— Я знаю, что ты видела, — ответила она тихо. — Именно это подвигло меня создать твой вид.

— Но ты так и не убила его. Почему? — я бы охотилась за ним за то, что он сделал. Я бы насладилась поиском и убила его.

— Я не смогла сделать этого, — прошептала она. — Я недостаточно сильно его ненавидела. Думала, что достаточно, но когда он попросил меня о помощи … — она посмотрела на меня. — Мы просто провели так много времени воюя, что не могли вспомнить ничего другого.

Я прижалась к ней плечом. Она благодарно улыбнулась.

— Я снова могу чувствовать его здесь, — она дотронулась пальцем до виска, — а мы так долго не были связаны подобным образом. После всего, через что мы прошли, я не предам его. Не тогда, когда я только вернула его. Я бы хотела, чтобы у нас были еще тысячи лет, чтобы наверстать все то время, что мы потеряли.

— Мы найдем способ спасти миры без того, чтобы кто-то из вас умер, — говорю ей. Это единственное, что могу сказать. Я не могу сказать ей «выбирай», я не могу позволить ей выбрать. — Клянусь.

Она что, собирается заплакать? Раньше никогда не думала, что смогу заставить фейри плакать — кроме Деррика, и то, это было лишь когда я читала ему Рождественскую песнь о том, как Скрудж перестал быть ублюдком; Деррик сказал, что ему что-то в глаз попало.

— Правда?

— Мы же друзья, — сказала я решительно. — Ты встала против своей маниакальной мамы…

— Смертоносной, — прервала Эйтиннэ. — Почему бы не сказать прямо?

— … чтобы помочь мне. Я возвращаю долг. Просто позволь мне помочь вам. Какими бы не были трудности.

Эйтиннэ улыбнулась.

— Я хочу, чтоб ты знала, я никогда не жалела, что создала Соколиных Охотниц. Какую бы силу я не потеряла … это сделало меня немного человечней.

— Как плохо, что мы все умираем молодыми, — сказала я легко. — Ты вернешь их себе, когда меня не станет.

Эйтиннэ не отвела взгляда. Ее радужки стали будто расплавленная сталь.

— Айе. Это единственное, о чем я жалею, — она вздохнула. — Мне все еще нужен отдых после сегодняшних событий. Я не чувствую своего обычного состояния. С тобой все будет в порядке?

Я кивнула.

— Мне еще нужно несколько минут.

Эйтиннэ оставила меня, ее шаги были тихие из-за песка, когда она возвращалась в пещеру.

Я осталась на пляже и наблюдала за тем, как дышат волны, как камни прижимаются и кружатся друг против друга со стоном, как лодка, качающаяся на волнах. В конечном счете моя сила ослабевает и исчезает самостоятельно, оставляя мою кожу снова холодной. Поднимается морозный ветер, и я спешу уйти в тепло города.

Я направилась к пещере и заметила силуэт на входе в пещеру. Киаран.

— Дай-ка угадаю, — сказала я, подходя ближе, — твоя сестра сказала, где найти меня.

Его улыбки не видно в темноте, но я могла услышать ее, когда он заговорил.

— Напротив. Она сказала, что я выгляжу так, будто мне нужен свежий воздух. Это было не так, пока я не увидел тебя, и понял, что она решила заняться своим вторым любимым хобби.

— Хитрить?

— Я собирался сказать «совать нос», но ты не так уж и неправа.

Киаран шагнул вперед, а я отступила назад, прежде чем успела понять это. В то же время, улыбка, которой мне даже не нужно было видеть, исчезла — я могу почувствовать это по тому, как напряглось его тело. Как бы я хотела видеть его выражение. Слишком темно, даже для моего нового зрения.

— Кэм…

— Не надо, — я подняла руку вверх и прошла мимо него в пещеру. Мерцающие фонари освещают проход в город… — Здесь правда нечего объяснять.

Прежде я успеваю моргнуть, Киаран встает прямо передо мной, блокируя мне дальнейший путь. Боже, его глаза всегда так сияли? Так красиво?

— Ты не дала мне и шанса ответить тебе, — сказал он. — Если бы дала, я бы ответил, что тут не с чем сравнивать.

Нерешительно он потянулся ко мне. Его пальцы проследовали по моей шее, проложив путь к плечу. Я закрыла глаза от ощущений, то как он прикасается ко мне, будто ему все мало.

— Это все? — я стараюсь удержать голос устойчивым.

Киаран двинулся ближе, нежно скользя рукой обратно вверх к моей шее.

— Я никогда не сражался на ее стороне. Никогда не стоял против армии с ней и не поражался, насколько изящна она в сражении. Я никогда не лечил ее ран, не смотрел с ней на звезды и не сходил с ума, пытаясь ее найти, — его лоб прижался к моему, и я уже не могу думать, не могу пошевелиться, не могу дышать. — Я хочу тебя, Кэм. И я должен был сказать тебе это уже так много раз. Я должен был сказать тебе это в Sìth — bhrùth.

Я не смогла сдержать улыбки.

— Я думала тебя создал Лоннрах, помнишь? Я и слову из этого не поверила бы.

Киаран улыбнулся в ответ.

— Я бы нашел способ убедить тебя. Для начала использовал бы свой язык: Tha gaol agam ort le m’ uile chridhe, Кэм. — он выдохнул слова у моей кожи. — Затем я бы перевел это и сказал, что лю…

Я прижалась к его губам.

— Ни каких высокопарных слов. Никаких заверений, — я подымаюсь на цыпочки и шепчу в ухо. — Ты дал обещание, МакКей. Покажи мне, что я для тебя значу.

— В твою комнату. Сейчас же, — он будто затаил дыхание.

Затем взял меня за руку, и провел по туннелю обратно в город, мимо мигающих уличных ламп и темных пространств. Уже настала поздняя ночь и улицы были почти пустые, прямо как в Эдинбурге. Мое сердце заколотилось, когда мы дошли с ним до моего балкона, а затем и комнаты. Дверь закрылась с хлопком. Никаких признаков Деррика, слава Богу.

Киаран схватил мою рубашку и поцеловал меня, сильно прижавшись своими губами к моим. Как будто забывшись, он бормотал на своем языке, снова и снова. Слова каскадом слетали с его языка непрерывном акцентом, который заставляет меня жаждать большего, который заставляет меня безумно хотеть.

— Расскажи мне, о чем ты говоришь. Переведи, — я прижалась губами к внутренней стороне его подбородка, выше его плеча. Я буду целовать его везде.

— Ты хочешь знать, что значишь для меня, Кэм? — его губы проследовали вниз по изгибам моей шеи. — Каждый день я задаюсь вопросом, когда твоя человеческая жизнь закончится, и это до ужаса пугает меня, — его слова жгут мою кожу. — Из — за тебя я не хочу, чтобы у меня была вечность.

Соколиные Охотницы всегда умирают молодыми. Всегда. Как бы я хотела, чтобы эти слова не были правдой. Я бы хотела, чтобы он был человеком или чтобы я была фейри, и у нас было бы тысячи лет жизни для этого.

Его руки по обе стороны от моего лица, самое нежное из прикосновений.

— Aoram dhuit.

Я буду поклоняться тебе. (В оригинальном переводе первой части «я буду служить тебе», имеется в виду так же боготворить — прим. переводчика)

— Ты говорил, это обет. Мне тоже сделать так?

— Нет, Кэм, — его глаза поймали мои, прямо перед тем, как он поцеловал место на моей шеи, где ощущается пульс. Затем губы переместились к моему уху, шепча, — позволь мне соблюсти мои слова.

Я больше не могу сдерживаться. Прежде чем я успеваю понять, я хватаю его за рубашку, моя спина прижимается к стене, и я целую его, и целую его, и целую. Он смеется, удивленный, когда я дотягиваюсь до пуговиц на рубашке — расстёгивая одну, вторую, третью — пока он нетерпеливо не срывает их.

Затем его губы снова оказались на моих. На щеке, плече, ниже. Наша одежда разбросана по сторонам, и я мельком увидела его мускулистое, мерцающее тело, прежде чем он прижал меня к стене. Киаран схватил меня за ягодицы, приподнимая, чтобы я обернула ноги вокруг его талии.

Он сдержал свое обещание. Я не могу насытится его губами, поцелуями, руками, касаниями. Везде.

И я, наконец-то, познала, какого это, когда тебе поклоняются.




Глава 34.

Иногда ночью я открывала глаза, чтобы найти Киарана спящего рядом со мной. Мы лежали лицом друг к другу, наши голые ноги переплелись вместе под тяжелым одеялом. Почти полная луна ярко светила через окно, она освещала его черты, блеск кожи был еще ярче при попадании света.

За все то время, что я знаю Киарана, я никогда не видела его спящим. Сон смягчает его черты. Он выглядит моложе, практически уязвимым. Он крепко удерживает меня в объятьях, его пальцы запутались в моих волосах, и что — то в этом жесте заставляет чувствовать меня в безопасности, уютно.

Затем мой взгляд зацепили отметки на его плечах и ниже по рукам. Я видела, когда целовала его ранее, что они так же проходят вниз по его торсу и по всей спине, красивые витиеватые узоры расположились по всей коже, как будто порезы, нанесенные острым лезвием. Я потянулась прикоснуться к ним кончиками пальцев.

Губы Киарана изогнулись в улыбке.

— Нравится то, что ты видишь?

Проклятье. Я покраснела, лицо запылало, и я убрала руку назад.

— Как ты делаешь это? Как ты постоянно умудряешься ловить меня на том, что я рассматриваю тебя?

— Ммм, — Киаран прижал меня ближе, нежно целуя лоб, щеку, изгиб шеи. Легчайшие касания, которые пробудили воспоминания о том, как его руки, губы были везде. — Я превосходно умею угадывать, — сказал он мне.

— Да? Тогда о чем я сейчас думаю?

— Что тебе нравится это, — рука Киарана скользнула вниз по моему бедру. — Что ты хочешь, чтобы мы остались такими, как сейчас.

Что-то в том, как он это произнес, заставило меня замереть.

— Думаешь, мы не останемся?

— Кэм…

— Подожди, — я прижала палец к его губам. — Я передумала. Не отвечай.

Киарана кажется это позабавило.

— Тогда что я должен сказать?

— Что-нибудь еще. Тогда мне не придется думать о тебе и обо мне, или о Лоннрахе, или где этот чертов кристалл находится. Какой твой любимый цвет? У тебя есть любимый цвет? Насколько точно ты можешь воспроизвести число Пи?

— Кэм.

— Нет. Не это. Давай начнем сначала, — я подперла руками подбородок. — Скажи мне… — губы Киарана обрушились на мои. — Скажи мне … — он снова поцеловал меня, сильнее. Что я собиралась сказать? Не могу вспомнить. — Ты специально это делаешь.

— Научился у тебя, — ответил Киаран. — Импровизирую.

Я должна была догадаться, что он использует тот поцелуй после атаки огоньков против меня.

— Очень умно.

— Ты говорила про начать сначала, — Киаран провел своими губами по линии челюсти. — Мы должны начать снова? Я — Киаран, — еще поцелуй. — Ты — Кэм, — еще один. — Приятно познакомится.

Я засмеялась.

— Знакомство обычно не включает поцелуев, МакКей.

— Это включает.

— Это делает все намного проще для меня, — сказала я. — Сначала я должна очаровать тебя. Затем я поймаю тебя в ловушку, когда ты меньше всего ожидаешь, — быстрым движением я перевернула нас, забираясь на него сверху. Наши тела идеально сошлись, прижимаясь ближе. Я обхватываю его запястья с триумфальной усмешкой. — Ха! Ну вот. Ты мой, Киаран МакКей.

От того, как он смотрит на меня, у меня перехватывает дыхание. Он смотрит вверх на меня, будто я могущественна. Будто я великолепна. Не думаю, что когда-либо чувствовала себя более красивой.

Затем он высвободился из моего захвата и прошептал мне в губы.

— Так и есть, — проговорил он. — Я твой.

Я проснулась и нашла Киарана, стоящего у окна спиной ко мне. Луна снаружи окутала его в ореол света. Я изучаю часть его спины вдоль позвоночника. Узоры, запечатленные там, должно быть, выжжены металлом фейри.

Я поднялась с постели и встала позади него. Он ничего не сказал, когда я скользнула кончиками пальцев вверх по коже плеча, чтобы исследовать узоры. Некоторые завитки крошечные, некоторые огромные. Это самые красивые искусные работы, которые я когда-либо видела.

— Что они значат? — спрашиваю его. Я следую по линиям снова и снова, чувствуя, как кожа приподнимается на крошечных, запутанных рисунках.

— Когда sìthiche дает клятву, его кожа отмечается ею. Это напоминание, которое мы носим постоянно, покаяние, — говорит он. — Эта — мое обещание Катрионе.

Боль появилась в моей груди, тупая пульсация.

— Твое покаяние?

Киаран закрыл глаза и потянулся за моей рукой, как будто он нуждается в уюте от прикосновений. Как будто я могу исчезнуть.

— Каждый знак свидетельствует о человеке, которого я убил.

Я задержала дыхание, мои глаза прошлись по всей длине узора. О Боже. Если бы я попыталась сосчитать их, я бы сбилась со счету. Так много завитушек, слишком много. Ничего не могу поделать, встаю на носочки и скольжу рукой по узору, от запястья к внутренней стороне предплечья.

Киаран позволил мне продолжить мое исследование дальше по участку спины, по плечам, к другой руке. Тысячи витков. Тысячи.

Я уже не могу дышать, когда достигаю другого запястья в том месте, где узор наконец — то заканчивается. Я вспоминаю его бесконечную темноту и безнадежный взгляд, когда видела его в прошлом.

«Кадамах не сделан для любви. Его дар — смерть».

Киаран носит свои отметки прямо как я. Они — воспоминания, и стыд, и боль — все в одном. Если хоть кто-нибудь когда-нибудь спросил бы меня, что случится, когда хаос и смерть встретятся, я бы сказала им, что вместе мы несем шрамы от наших даров. Они — напоминание о том, что случилось, когда мы пытались выбрать нашу собственную судьбу.

— Кэм, — прошептал он.

И это все. Только мое имя, как будто он говорит: «Ты понимаешь?»

— Ты выбрал человеческое имя, — говорю я мягко. Я даже не понимала этого, пока не сказала. — Киаран МакКей — человеческое имя.

— Айе, — ответил он.

— Почему? — я проследила по отметкам вверх по его позвоночнику и почувствовала его мурашки от моих прикосновений.

— Я хотел что-нибудь свое, — сказал он. — Поэтому я выбрал себе имя.

Вся жизнь Киарана была спланирована за него с того момента, как он родился и до смерти — шаблон, прямо, как Кайлих описала. Это удивительно, как нечто такое маленькое и простое может стать таким важным. Что-то, что говорит: «Это — мое». Я выбрал его. Я принадлежу ему.

Имя. Просто имя. Если бы я начала все сначала, возможно я бы не выбрала Леди Айлиэну Кэмерон, дочь Маркиза Дугласа. Или даже Соколиную Охотницу, девушку, чей дар — хаос. Возможно, я была бы просто Кэм — девочка, которая выжила.

Я нашла ответвление в узоре, которое было меньше и более витиеватей других, и прикоснулась кончиком пальца к каждому завитку. Один за другим.

— Что заставило тебя охотится на собственный вид? — спрашиваю я. — Я всегда задавалась этим вопросом.

Киаран почти повернулся, но я остановила его. Я пробежалась руками по его плечам, по тем жизням, что он забрал. Я запоминала его отметки, прямо как он мои. Моя очередь.

— Я видел часть себя, которую пытался уничтожить, в них, — слова слетели с его языка, с эмоциями в голосе его акцент стал более заметен. — Поэтому я убивал их всех.

Я замерла. Разве я не делала то же самое? Фейри, которых я убила, занимали место Сорчи. Когда бы я не смотрела на них, я видела ее. Каждый раз, когда я убивала одного из них, в мыслях я убивала Сорчу и мстила за мамину смерть.

Лбом я прислонилась к его спине. Я почувствовала выпученную кожу под собой и мне стало любопытно, кто все эти люди.

«Его дар — смерть».

«Куда бы она не пошла, смерть следует за ней».

— Ты когда-нибудь чувствовал себя проклятым? — шепчу я напротив его шрамов. Я, да.

— Каждый день, — говорит он.

Киаран поворачивается лицом ко мне, и я не могу ничего поделать — прижимаюсь с поцелуем к его ключице, пальцы проводят по тому месту, где заканчиваются отметки.

— Дай мне взглянуть на твою клятву Сорче, — говорю я. Потому что это все, что я могу сказать. Покажи мне. Мы можем сравнить наши проклятья. Ты уже знаешь все о моем.

Он берет мою руку и прижимает к своей груди. Этот узор через его грудную клетку отличается от других. Это грубые и рванные линии, тернистые ответвления, которые расползаются сетью, начинаясь прямо над его сердцем.

Этот узор не красив. Это клятва — обязательство, традиция, не результат любви. Я ненавижу способ, которым Сорча отметила его тело. Я ненавижу, что на нем обещание ей просто потому, что этого ожидали.

— Теперь я понимаю, — прошептала я.

— Что?

Я встретила его глаза.

— То, что ты сказал мне тогда в Глазго, когда я обвинила тебя, будто ты хочешь, чтобы я прятала шрамы. Я смотрю на него и ненавижу ее еще больше.

Он переплел свои пальцы с моими.

— Это так же напоминание мне.

— О твоей клятве ей?

— Нет, Кэм, — говорит он. Он смотрит на мои шрамы, просто на мое плечо. Один, два, три укуса. Пятнадцать воспоминаний.

— Вся моя жизнь была распланирована еще до моего рождения. Эта отметка говорит мне о том пути, которым я мог бы пойти. Это напоминает мне, что я лучше умру на своих собственных условиях, чем буду жить на чьих-то других.

ТЕЛЕГРАМ

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Большая библиотека с любыми жанрами и авторами

Большая Библиотека

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги