Глава 4

Тем днем Лайза отказалась идти с сестрой в парк, где они часто гуляли, коротая время до ужина. Ей предстояло написать миссис Холлоуэй. Мысли теснились в голове Лайзы, не давали ей покоя, ей не терпелось излить душу единственному человеку, которому она всецело доверяла. Правда, ответа на предыдущее письмо Лайза так и не получила, но ей хотелось рассказать вдове Мэри Холлоуэй о многом, особенно о встрече с Джеком Фэрчайлдом.

Лайза устроилась в роскошной и чинной библиотеке за любимым письменным столом. Он был придвинут к окну, откуда открывался вид на южную лужайку перед домом. В высокие окна приветливо заглядывало солнце.

Оттачивая перо изящным ножичком и пробуя его кончик большим пальцем, Лайза обдумывала будущий рассказ о мистере Фэрчайлде. Она попыталась вообразить его себе и вообразила без труда. У нее опять заныло сердце от воспоминаний о его загорелой коже, облегающем щегольском сюртуке, мускулистых ногах под тугими бриджами. На белых зубах Джека ликовало солнце, губы растягивались в обаятельной улыбке, глаза добродушно щурились. Лайзе не верилось, что этот человек причинил ей столько страданий.

Единственный танец с Джеком Фэрчайлдом изменил ее жизнь. Поцелуй растревожил ее, пленил страстью и наслаждением, о существовании которых она даже не подозревала. С тех пор утекло столько воды, что она почти забыла, как изыскан и красив Джек. И вот теперь Лайзу ошеломила буря чувств, которые он пробудил в ней, и перемены в ней – неожиданное следствие этой бури. Да, одним-единственным танцем Джек фигурально лишил ее невинности, но Лайза не скорбела по ней и уже давно свыклась со своим новым «я». Но если щемящее чувство потери, которое не давало ей покоя восемь лет назад, уже отступило, то гнев, растерянность и волнение при виде Джека были Лайзе еще в новинку.

Что же в Джеке Фэрчайлде так будоражит ее и почему? Лайза представила его лицо, достойное кисти живописца: задумчивые, обаятельные и смешливые глаза, выразительные брови, изящный, но крепкий нос, дерзкие чувственные губы, квадратный подбородок, высокие скулы, буйную шевелюру. Впечатляющий список, но она не из тех девиц, которые ценят в мужчинах только внешнюю привлекательность.

Когда Джек не улыбался, выражение: его глаз становилось выжидательным: он словно ждал, подтверждения, что на самом деле мир гораздо лучше, чем кажется на первый взгляд. Он явно надеялся на лучшее, верил в него, хотя Лайза подозревала, что цинизм уже крепко вошел у него в привычку, затуманил врожденную жажду жизни. Этот налет цинизма и манил ее, вызывал желание доказать Джеку, во что она не верила сама, – что в мире есть и доброта, и справедливость, но рассчитывать на них вправе лишь те, кто и добр, и справедлив.

Джек был пророком любви и гибели, а она – его ученицей. Ей хотелось сыграть заметную роль в его судьбе, избавить его от душевных терзаний, которые – она точно знала это! – скрываются под внешней невозмутимостью. Но больше всего она мечтала пробудить в нем влечение, ибо если такой разборчивый холостяк увлечется ею, значит, она и вправду всесильна. Значит, это не пустые выдумки.

Лайза окунула отточенное перо, в чернильницу и принялась изливать душу бумаге.

«Дорогая миссис Холлоуэй!

С тех пор, как я отправила Вам предыдущее письмо, события в Миддлдейле приняли прелюбопытный оборот. Я, если так можно выразиться, возобновила знакомство с одним из самых знатных и печально известных джентльменов Лондона. Он…»

За ее спиной скрипнула дверь.

– Приветствую, дорогая, – послышался скучающий голос лорда Баррингтона.

Рука Лайзы дрогнула, перо оставило чернильный росчерк на бумаге. Торопясь, она выдвинула левый ящичек письменного стола, сунула туда письмо и уже собиралась закрыть ящик, когда виконт потянулся к нему:

– Что это у вас, моя милая? Вы что-то прячете от меня?

Волна удушливо пахнущей туалетной воды виконта нахлынула из-за плечи Лайзы, его тень упала на стол. В приступе ярости и страха Лайза с силой захлопнула ящик, прищемив виконту пальцы.

– Дьявол! – выругался он, отдергивая руку, тряся ею и морщась от боли. – Черт возьми, что это с вами, Лайза?

Она вскинула голову и мило улыбнулась:

– О, прошу меня простить, милорд! Я не слышала, как вы подошли, и захлопнула ящик, не подозревая, что вы тянетесь за моей личной корреспонденцией.

Дуя на пальцы, виконт впился в неё холодными серыми глазами.

– Как вы могли не слышать меня? Я же сразу заговорил – громко и отчетливо!

Лайза пожала плечами, поднялась и встала спиной к столу, закрывая собой ящик.

– Я не ждала вас. Мне и в голову не могло прийти, что вы пренебрежете всеми правилами приличия и навестите меня в отсутствие компаньонки. С другой стороны, вы зовете меня по имени, не спросив разрешения. Поэтому мне не следовало удивляться этому визиту.

Виконт скрестил руки на груди и раздраженно постучал носком щегольского черного сапога по обюссонскому ковру. Ответил он не сразу и даже не попытался изобразить обаяние или нежные чувства. Он улыбался только отцу Лайзы, но явно намеревался после получения приданого лишить улыбок и его.

– Ваши родители охотно позволят нам провести наедине несколько минут, если, в конце концов, заполучат титулованного зятя. Ваш отец-торгаш только об этом и мечтает. Я пришел сказать, что мы объявим о: помолвке через три недели на званом ужине здесь, в Крэншоу-Парке. Уверен, возражать вы не станете.

Он провел ладонью по жидким белесым локонам, которые наотрез отказывались укладываться в модную прическу, и небрежной походкой двинулся к застекленным дверям, ведущим на лужайку перед домом. Роберт Баррингтон всегда казался Лайзе двадцатисемилетним школьником-переростком, наряженным в парадный отцовский костюм и очутившимся не в своей тарелке. Несмотря на роскошную одежду из экзотических материй и обыкновение похваляться табакерками, инкрустированными драгоценными камнями – предметом зависти всего полусвета, – лорд Баррингтон отличался прискорбным отсутствием изящества. Кисти его рук были широкими, почти квадратными, глаза – ледяными, губы – тонкими и бесцветными, волосы – сальными и жидкими. Отнюдь не уродливый, виконт просто не обладал ни одним из тех неуловимых качеств, которые, сочетаясь друг с другом, создают притягательность. Природа обделила его даже тактом, который мог бы превратить его болезненное пристрастие к азартным играм в очаровательную прихоть. Выражение скуки сходило с лица виконта только в игорных домах, где, в конце концов, он просадил все состояние. Его единственным выходом оставалась женитьба на дочери богатого торговца, и, к чести виконта, следует признать, что он проявил немало стараний, дабы убедить отца Лайзы в своей искренней заинтересованности коммерцией. Но Лайзу было не так-то легко обвести вокруг пальца.

Искреннюю улыбку на лице Баррингтона она видела лишь однажды, когда он тасовал карты. Обычно же в ледяных серых глазах плескалось раздражение, взгляд блуждал из стороны в сторону и если останавливался на чем-то, то уже в следующий миг раздраженно пускался на поиски нового предмета.

– Через несколько недель, – продолжал он, сунув руки в карманы, – после объявления о помолвке мы скрепим наш союз единственным надежным способом.

Лайза заморгала, в ужасе сообразив, к чему он клонит, и запретила себе поддаваться панике.

– Что вы имеете в виду?

Его губы раздвинулись, обнажив неровные зубы.

– Полно, дорогая, ни за что не поверю, что вы настолько наивны! После помолвки многие будущие супруги ложатся в одну постель, не дожидаясь брачной церемонии.

При мысли о совокуплении с лордом Баррингтоном Лайзу чуть не стошнило, она пошатнулась и схватилась за край стола. С трудом сглотнув, она заявила:

– О таком я слышу впервые.

– Это правда. – Виконт шагнул к ней и провел пальцем по ее шее до груди в узком вырезе платья. По коже Лайзы побежали мурашки.

– Не смейте, милорд!

– Довольно жеманиться, Лайза. – Он слегка сжал ее грудь.

Схватив за запястье, Лайза оттолкнула его руку.

– У меня нет ни малейшего желания предаваться подобным развлечениям без крайней необходимости.

Баррингтон просунул ладонь ей под волосы и наклонился, явно предвкушая чувственный поцелуй. Языком во рту Лайзы он заработал, как метелкой из перьев, какой чистят дымоходы. Лайза уже думала, что она вот-вот задохнется. Не зная, как быть, она укусила Баррингтона за назойливый язык, да так сильно, что он взвизгнул и отскочил.

– Ай! Какого дьявола!

Тыльной стороной ладони она вытерла чужую слюну с губ и с невинным видом заморгала.

– Я сделала что-то не так? Неужели?

Лорд Баррингтон злобно уставился на нее, ощупал язык, убедился, что крови на нем нет, и мрачно потянулся за своей нефритовой табакеркой. Подцепив двумя пальцами щепотку табака, он вложил ее в ноздрю и звучно фыркнул. И чихнул от острого аромата, распространившегося в носу.

– Вижу, вы еще совсем неопытны, дорогая, – зловеще улыбаясь, произнес он. – Вам следовало бы кое-чему поучиться у Дезире.

– Не смейте даже упоминать ее при мне! – прошипела Лайза и хлестнула его по щеке. Лорд только рассмеялся, а она отвернулась, обхватив себя за плечи и пылая ненавистью оттого, что он заставил ее дать волю чувствам. Он делал все возможное, лишь бы низвести ее до своего уровня. Рано или поздно он обещал добиться своего.

Лорд Баррингтон сладко улыбнулся.

– Бедная Лайза! Глупенькая девственница! Не волнуйся, милочка, я научу тебя всему, что знаю.

И он вышел, не попрощавшись и, к счастью, забыв про письмо. Тем не менее, Лайза поспешно открыла ящик стола и изорвала злополучное послание в клочки. Незачем посвящать ничего не подозревающего мистера Фэрчайлда в неприглядные подробности своей жизни. Утешать ее уже слишком поздно. Осталось лишь грезить о том, как могла сложиться ее жизнь, и готовиться к ужасающему завершению помолвки с презренным виконтом Баррингтоном.


Тем вечером Джек принял приглашение на ужин от супругов Пейли. Они жили в местечке, известном под названием Дирфилд-Ректори, в нескольких милях от города, в каменном доме, какие часто встречаются в Котсуолдсе – странноватом с виду, но крепком, в окружении зелени и полевых цветов. В таких уголках можно уловить аромат заката и услышать, как деревья вздыхают по вечерам, погружаясь в дремоту.

Направляясь в гости в своем экипаже, Джек глубоко вдыхал умиротворяющий деревенский воздух и готовился к визиту, заранее зная, что он будет горьковато-сладким. Ибо его кузен в отличие от Джека был счастлив в браке, а Джек на такую милость судьбы даже не надеялся. Видя Артура Пейли довольным и радостным, Джек неизменно ощущал пустоту в груди, чувствовал себя живым трупом, и хотя любил бывать у кузена, навещал его нечасто, утверждая, что предпочитает зловоние Лондона – там его цинизм хотя бы отчасти был оправдан.

Джека радушно встретили кузен Артур – худосочный мужчина, приличного вида, начисто лишенный тщеславия, – и двенадцать детей, весь его выводок. Все мальчишки были румяными и послушными, девочки – хорошенькими и милыми. Выстроившись в ряд по росту, они походили на живую лестницу. Что это было за зрелище! Прямо картинка, думал Джек, втайне завидуя пасторальной жизни сельского сквайра. Сдержанно поприветствовав детей, он с натянутой улыбкой ответил на каждый книксен и поклон. Объятия и возгласы Джек припас для их матери Теодосии – миловидной пышечки и счастливой матери семейства.

Пока девочки помогали готовить ужин, а мальчики занимались каждый своим делом, Джек и Артур отправились на прогулку и завели разговор о прежних временах. Напряжение, не покидавшее Джека в Лондоне, на лоне природы начало рассеиваться, сменяться блаженным покоем, хотя он не выпил ни капли. Несмотря на разницу в положении, состоянии и характере, Джек с Артуром всегда были очень близки, и чем старше становились, тем больше дорожили друг другом. К тому времени как они вернулись в дом, Джек уже совсем успокоился, непрестанно смеялся и усердно превозносил преимущества деревенской жизни.

За ужином он с аппетитом ел, нахваливал стряпню Теодосии и разглядывал по очереди ее добродушных детишек, сидящих рядком на длинных скамьях у такого же длинного обеденного стола. Младшенькая, белокурая егоза в белом чепчике, устроилась рядом с Джеком и за ужином смотрела на него с таким откровенным обожанием, что он впервые в жизни подумал, что, пожалуй, дети – это не только нескончаемые хлопоты. Многое зависит оттого, как складываются отношения их родителей.

– Ну, Джек, рассказывай! Чем ты намерен заняться в Миддлдейле? – спросила Тео, когда восхитительное рагу из баранины было съедено до последнего кусочка. – Ты надолго к нам?

Джек вытер губы салфеткой и с блаженным стоном отодвинул пустую тарелку.

– Я решил поселиться у вас: похоже, это край уютных домов, сытной еды и чудесных женщин – таких, как ты.

Услышав такой комплимент, Тео вспыхнула. Ее муж гордо заулыбался. Артур Пейли всегда смотрел на Джека снизу вверх, хотя и был старше его на год. Мать Артура приходилась дочерью сводной сестре лорда Татли. Несмотря на столь дальнее родство, в очереди претендентов на титул Артур стоял вторым. Даже не надеясь когда-нибудь стать лордом, Артур вел мирную и счастливую жизнь продавца перчаток и землевладельца, и не думая завидовать Джеку.

Между ними имелось и еще одно различие. Мать Артура была счастлива в браке, как и сам Артур. Ему не приходилось постоянно помнить о своем долге произвести на свет наследника поместья, титула и состояния, и проказница-судьба наделила его недюжинной плодовитостью.

– Пойдем присядем у огня, Джек, и выпьем портвейну, – предложил Артур. – Нам надо о многом поговорить.

По знаку отца весь выводок безупречно воспитанных малышей вышел из-за стола и сразу разбежался. Послышался чей-то смех и сразу за ним – негромкие упреки. Сообща дети убрали со стола и удивительно слаженно и ловко помогли служанке вымыть посуду. За лондонской ребятней Джек никогда не замечал ничего подобного. С другой стороны, в Лондоне он вообще не обращал внимания на детей, да и видел их редко. В столице взрослые предпочитали развлекаться, оставив своих чад под присмотром нянь и гувернанток.

– Садись, кузен, – предложил Артур и задернул штору, отделяющую кухню от гостиной с камином. – Разговор предстоит долгий, но боюсь, малышня не даст нам покоя.

– Я согласился бы с тобой, – отозвался Джек, усаживаясь напротив Тео, которая вязала, пристроившись у огня, – не будь твои дети так хорошо воспитаны.

– Слава Богу, тем более что их так много.

То, что Артур обзавелся двенадцатью отпрысками, несмотря на скромный доход, указывало, что либо под невозмутимой маской он страстная натура, либо его брак заключен на небесах. Джек склонялся к последнему предположению и втайне восхищался кузеном. Но, присмотревшись, он заметил на лбу Артура глубокие тревожные морщины, появившиеся за последние пять лет.

Но что в этом странного? Чем больше семья, тем больше расходы. Джек заметил, что платье Тео – несомненно, лучшее, приберегаемое для особых случаев – уже давно не новое. И многим детям старенькая одежка была мала.

– Столько ртов… как их прокормить? – вздохнул Артур, словно прочитав мысли Джека. Он наполнил стакан портвейном и подал его гостю, покачивая головой.

Джек пригубил вино, глубоко вдохнул пряный аромат и одобрительно кивнул:

– Смотри, будешь угощать каждого гостя таким превосходным портвейном – погрязнешь в долгах.

Артур улыбнулся:

– Я рад, что он тебе нравится. Это из давних запасов, излюбленный напиток твоего деда. Я надеялся, что когда-нибудь лорд Татли заедет ко мне в гости, и я смогу предложить ему стаканчик. Конечно, это маловероятно… Кстати, мы с Тео недавно побывали в замке Татли. Мне хотелось объяснить лорду Татли, как я дорожу фамильной репутацией и стараюсь выполнять свой долг, несмотря на стесненные обстоятельства.

В его голосе засквозила такая отчаянная жажда признания, что у Джека сжалось сердце. Откинувшись на спинку стула, он вздохнул, отгоняя горькие воспоминания.

– Напрасно ты так ценишь мнение деда о тебе и твоей семье. Как поживает старый негодяй?

– Стареет, – улыбнулась Тео.

– Но по-прежнему негодяй, – договорил Джек.

– Нет, он не настолько плох, – вмешался семейный дипломат Артур.

– Артур, у тебя не нашлось бы грубого слова и для Аттилы!

Губы Артура разъехались в веселой улыбке.

– А у тебя доброго слова – даже для Иисуса из Назарета.

Джек расхохотался:

– А вот и нет! Я набожен, как любой лондонец.

– Охотно верю, что ты усердно поклоняешься своему идолу – женщинам. – В глазах Артура мелькнула тень зависти.

Джек криво усмехнулся:

– Уже нет.

– Значит, ты и вправду решил остепениться? – удивилась Тео.

– Точнее, обзавестись домом и расплатиться с долгами родителей.

– Ты женишься? – допытывалась Тео.

Джек покачал головой:

– Боже упаси! От одной мысли о женитьбе меня начинает выворачивать наизнанку, как в шторм на утлой лодчонке. Есть люди, созданные для супружеского счастья. Я не из их числа.

Артур молча разглядывал тлеющий торф в камине, потом вдруг прокашлялся и объявил:

– Знаешь, дни его светлости сочтены.

– Полагаю, мне следовало бы ужаснуться этому известию, а я не могу. – Лицо Джека омрачилось. – Я не виделся со стариком десять лет. Он даже не приехал на похороны матери. А ведь она приходилась ему родной дочерью.

Артур ответил ему понимающим взглядом.

– Сочувствую. Но не удивляюсь.

– И я тоже. До сих пор выхожу из себя всякий раз, как вспомню.

– Вы всегда были разными, как лед и пламень.

Джек фыркнул:

– Сравнение – пристойнее не придумаешь. Но ты хотел сказать, что старик всегда терпеть меня не мог, а я в ответ ненавидел его.

Артур с женой обеспокоенно переглянулись.

– Мы с Тео говорили об этом совсем недавно, когда узнали, что ты неожиданно перебираешься в Миддлдейл. Тео утверждала, что дед захочет встретиться с тобой.

– Черта с два! Такое ему и в голову не придет, – отрезал Джек.

– А если бы пришло, ты бы согласился? Я был бы счастлив, Джек. Сделай это ради меня.

Джек опустошил стакан.

– Ладно, Артур, так и быть. Но только для тебя. В благодарность за этот превосходный портвейн.

Ответом ему стало дружеское молчание, нарушаемое лишь тиканьем часов и сдавленным хихиканьем детей, которые изо всех сил старались вести себя тихо.

– Джек… – Артур поколебался и наконец продолжил: – Я вот о чем думаю… Если бы дедушка Ричард оставил все свое состояние тебе, ты смог бы одним махом рассчитаться с долгами. Ведь ты же его единственный внук. Титул и наследство по праву принадлежат тебе.

Джек вздохнул и покачал головой:

– Если бы да кабы… Титул он завещает мне потому, что у него нет выбора, но не даст ни гроша даже в обмен на новую жизнь. А без состояния мне будет не на что содержать поместье. И если учесть, что я и без того одной ногой в долговой тюрьме, я опозорю наш титул, Артур, я подумываю отказаться от него в твою пользу.

Артур побледнел.

– О Господи! Прошу тебя, Джек, не делай этого! Такой груз ответственности мне не нужен. Я к нему не готов – в отличие от тебя. Кстати, титулованную особу не посадят в долговую тюрьму. Ты как-нибудь выкрутишься. Но только представь меня в палате лордов! Жалкого торговца перчатками рядом с герцогами и министрами!

– Боже мой! – в тревоге ахнула Тео.

– Тебе хватит средств, чтобы нанять лучшего управляющего и секретаря в стране, Артур. Или ты никогда не думал о том, какую власть дают деньги?

Артур прикусил нижнюю губу, и в его карих глазах отразилось беспокойство.

– К сожалению, думал, и не раз. На твое наследство я ни в коем случае не посягаю, Джек, но Мэри, наша старшенькая…

– Я помню, – перебил Джек и с запоздалым раскаянием сообразил, что имена остальных детей выветрились из его памяти.

– Мэри слаба здоровьем. Надо бы показать ее лондонскому врачу… А у Тео уже давно не было обновок…

– За меня не волнуйся, дорогой, – ласково попросила Тео.

– Прискорбно слышать. – Джек отвел взгляд, боясь, что Тео заметит жалость у него на лице. А жалость переполняла его сердце. Любящий и заботливый муж и отец не должен с трудом сводить концы с концами, это несправедливо. Но, увы, такое Джек видел слишком часто. Тюрьмы были переполнены отцами, которые лишились семейств только потому, что не сумели выбраться из трясины нищеты. – Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

– Нет-нет, спасибо. Милостыни мы не просим. Нам мало нужно. Просто я всегда надеялся, что дедушка… вспомнит обо мне.

– Непременно, – заверил его Джек. – Из ненависти ко мне. Вот увидишь, он завещает тебе все состояние. Это почти триста тысяч фунтов.

– Триста тысяч? – ахнула Тео.

– Маме он не дал ни гроша, даже когда она умирала, а ей не давали покоя кредиторы. А все потому, что она наотрез отказалась расстаться с мужем, промотавшим собственное состояние.

– Жестокий человек, – произнесла Тео. – Не бери с него пример, Джек, не ожесточайся. Лучше попробуй простить, его. Прощение – самый ценный дар, какой только можно преподнести ближнему. На это способны лишь великодушные.

– Тео, этот мир недостоин тебя. – Джек покачал головой. Никого прощать он не собирался. – Но довольно о грустном. Деньги старика мне не нужны. Все они твои, Артур, не тревожься. А теперь расскажи мне про мистера Крэншоу. Ты сможешь дать мне рекомендательное письмо к нему?

– Разумеется! – Артур оживился, на его бледных щеках вновь показался румянец. – Сейчас же напишу.

– Вот и замечательно, – отозвался Джек. Как только письмо было готово, он откланялся. Визит удался, но душевно измучил Джека: ему было тяжело видеть супружеское счастье Артура и каждую минуту помнить, что он, Джек, не создан для такой любви.

Загрузка...