Искренне ваша грешница

- И что же ты предлагаешь? Как мы теперь будем встречаться? - спросила я оторопев.

- Никак! - ответил он и пояснил: - Сначала будет тяжело, потом привыкнем надо расстаться на два года. За это время каждый из нас восстановит свои отношения в семье, а там будет видно...

- Ты что, предлагаешь совсем не видеться? - спросила я.

- Совсем, даже по телефону не звонить. Исчезнуть, замереть. И если никогда не увидимся, то хоть останутся добрые воспоминания о нашей страсти и любви, иначе все превратится в банальные скандалы.

Наступила пауза. Я не знала, как мне на это реагировать, - неужели он серьезно, да еще так хладнокровно предлагает разлуку почти навсегда. Внешне оставалась спокойной, хотя изнутри рвались обидные слова: "Как ты можешь меня покинуть? Где же твоя любовь? Как теперь жить? Что будет с нами? А подумал ли ты обо мне?"

Но потом я решила, что он первый не выдержит, не сможет без меня, - уже отравлен ядом моей любви. Такое не забывается. Затоскует, и "все вернется на круги своя".

- Теперь, мой друг, я должна вам сказать, что ошибалась: у мужчин все происходит по-другому. Они быстрее утешаются в объятиях другой женщины, тем более жены. Я тоже вернулась к мужу, не душой, но телом, продолжала тянуть лямку своей бездарной семейной жизни.

Время начало свой отсчет в обратную сторону: ни звонков, ни встреч, ни вестей - вакуум в общении увеличивался. Я металась, как затравленная птица, пытаясь дозвониться на завод, где он работал, узнать что-нибудь у друзей. Все тщетно - как в воду канул.

Что было делать? Смириться. Что я и сделала. Нового любовника искать не хотелось - лучше его не найти, муж по-прежнему дико раздражал, и тогда я решила закончить работу над диссертацией и наконец защититься. Ушла с головой в науку, и это как-то меня отвлекло от невосполнимой потери.

Прошло долгих два года, я стала кандидатом педагогических наук, и то ли от тоски, то ли от напряжений, но приключилась со мной страшная болезнь - рожа. Нога отекла, покраснела и сильно болела, врачи рожу лечить не умеют, поэтому физически я очень страдала.

- Лежу болею, сама себя жалею, - говорила я друзьям, которые навещали.

И вдруг звонок по телефону:

- Как поживаешь? Здорова ли? Узнала, кто говорит?

- Нет, у меня нет знакомых с таким противным голосом, - сказала я, узнав его.

- Это я. Не сердись. Испытательный срок закончился. Я не могу больше без тебя. Прости, если можешь. Очень хочу тебя увидеть... и вообще.

Этот монолог он выпалил на одном дыхании, и сомнений не было в искренности его тона. Видно было - натерпелся. Да и я не деревянная, хотя и с рожей: вся дрогнула - и внутри поднялась волна нежности и дикого желания, а внизу, извините, просто все заломило. Теперь, когда пишу эти строки, когда желание возникает все реже и реже, мне странно вспоминать об этих физиологических явлениях женского организма. А они есть, несомненно, поэтому я и пылала, и горела, и хотела, и страдала от невозможности насытить свою неизбывную страсть.

Сейчас я думаю, как сложилась бы моя жизнь, будь мой муж тем мужчиной, который мне нужен. Интересно, изменяла бы я ему или нет, откликалась бы на предложения новых сексуальных партнеров? Как говорила под старость Екатерина II, эта великая любительница хорошего секса и настоящей мужской страсти, если бы Господь наградил ее нормально сексуальным мужем, ее судьба была бы иной. Вероятно, и моя была бы другая. Но пока у меня новое испытание: возвращаться или нет?

- Ты знаешь, я болею и никуда не выхожу.

- Ну что ж, тогда разреши навестить тебя?!

- Как хочешь, - холодно ответила я.

Он пришел с цветами, а мне хотелось мстить, кусать, наказывать за долгое двухлетнее молчание. И я весь вечер делала это с упоением. Самая большая страсть - это власть. И я наслаждалась ею в полной мере и видела, как его корежит от моих колкостей и издевательств. Потом случился поцелуй - долгий и примиряющий, потом второй, а потом я выдвинула ультиматум, который он принял с радостью. И началась вторая серия нашей жизни, любви и страсти, и снова стало легко и весело жить, преодолевать семейные неурядицы...

Встречались часто, встречались тайно и всякий раз удивлялись, почему нам так по-новому хорошо вдвоем. В семье у каждого тоже было спокойно: когда грешишь на стороне, то дома комплекс вины испытываешь и стараешься искупить грех и исполнять все обязанности, и даже супружеские.

Он учился и все выше поднимался по служебной лестнице, стал выезжать за рубеж и привозить мне сувениры, подарки. Один раз протянул мне пакет с колготами и покраснел:

- Это специальные. Для секса. Посередине разрез, понимаешь?

Как же мне не понять, я и сама большая выдумщица! Я сразу представила, как это может быть эротично и симпатично, фантазия моя разыгралась, но когда я развернула пакет, то была разочарована, и он тоже: разреза не было, обыкновенные колготы. Но это было единственным огорчением за десять лет второй серии нашей "жизни втроем" - я, он и секс.

...Мне предстояло делать операцию по удалению камня из желчного пузыря. Но я думала только об одном: не умереть в расцвете своей любви.

Накануне операции, рассказав красочно о моем романе, я уговорила медсестру отпустить меня попрощаться. Он прилетел на это прощальное свидание очень взволнованный, в страхе за исход операции и за меня. Видно было, что тоже привык к тому, что у него есть я. Любили, беседовали, радовались встрече. И я поклялась, что не умру, пока еще раз его не увижу. Я сдержала обещание.

Операция прошла успешно, камень был один, но большой и колючий. Восстанавливалась я быстро, ведь у меня была цель - он. Дожидаться, когда снимут швы, терпения не было, и опять, уговорив медсестер, я удрала на свидание. Я решила проверить швы на прочность, устроив феерический секс, который возможен лишь с ним. А швы на моем большом теле только придавали пикантность нашему свиданию.

- Мой друг, были времена, и были подвиги во имя любви. И были страдания от той любви. Но сколько бы я ни прожила на этом свете, я никогда не пожалею ни об одном своем шаге. А настоящие страдания делают женщину загадочной, привлекательной, таинственной и не познаваемой до конца. Что-то дорогое и неповторимое лежит на дне души и тлеет и нежит, и от этого она вся светится и становится красивой. Это ее душевный багаж, который никто не отнимет, ее драгоценный капитал, который не подвержен инфляции и банкротству. Она богачка, и когда постареет ее лицо, одряхлеет тело, внуки вырастут и долгая-долгая одинокая старость будет стоять у порога, она откроет сундук своей памяти и предастся прекрасным воспоминаниям молодости, которые прежде считала своими грехами. Вы согласны?

Да какие же это грехи? Грех - это предаваться унынию, а с любовью не до уныния. Значит, это не грех, а радость.

"Радуйтесь!" - первая заповедь, и ее надо свято соблюдать. А грех - это зло, его-то и надо бояться в своей жизни. Не делать зла, не допускать его в своих мыслях, не мстить, не злобиться, прощать всем и все.

Любить! Успеть бы налюбиться всласть, ведь жизнь так коротка и быстротечна. Любовь - великая привилегия человечества!

- Любовь, это значит - связь.

Все врозь у нас: рты и жизни.

(Просила ж тебя: не сглазь!

В тот час, в сокровенный, ближний,

Тот час на верху горы

И страсти. Мemento - паром:

Любовь - это все дары

В костер, - и всегда - задаром!)

- Мой друг, мне всегда казалось, что мы недостаточно ценим музыку в наших сердечных отношениях. Музыка творит чудеса. Особенно это касается классической музыки. Все нервы, как струны, отзываются на нее, и нам кажется, что сама гармония посетила нас, и мы воспаряем в небо на чарующих ее звуках.

"БОЛЕРО" РАВЕЛЯ

Я включила радио и услышала... "Болеро" Равеля. Музыка звучала, а передо мной одна за другой оживали картины, связанные с человеком, который был моим учеником в прямом и переносном смысле. На "Болеро" возлагались самые большие надежды. Эти чарующие звуки, казалось, мертвого разбудят. Нет! Не получилось! Не случилось того, чего я так ждала. Фиаско! Фиаско любви под "Болеро" Равеля! Ну да ладно, дело прошлое, все по порядку...

Я вошла в аудиторию, где вела семинар со слушателями педагогического факультета. На меня глянули два любопытных глаза кудрявого студента. Он впился взглядом в мое лицо и не отрываясь слушал все два часа. Я неуютно ежилась под этим взглядом, но старалась работать, не обращая внимания.

Через несколько занятий мы были уже единомышленниками, почти друзьями. Его искреннее восхищение подкупало, его ухаживание, легкое, ненавязчивое, грело мое женское самолюбие, его остроумие и искрометность мысли удивляли.

Болтать с ним и разрешать всякие философские вопросы было одно удовольствие. Реакция на юмор бурная, быстрая и шумная - он раскатисто смеялся и все время восторгался:

- Откуда в вас это поразительное чувство юмора? Ваши афоризмы надо записывать, а потом издавать отдельной книгой.

И часто записывал. Но если бы в нем были только эти достоинства, то не о чем было бы и писать, да еще вспоминать "Болеро" Равеля. Он был явно влюблен в меня, но как-то по-своему, как бы наполовину. А я не умею наполовину, я желала все или ничего.

- Мой друг, мне всегда мало. Лучше бы все! На этом я и погорела, так как будучи женщиной, уверенной в себе, я решила, что очень быстро и без потерь покорю и эту вершину. Случай представился сам собой. Слушайте и не судите строго меня, тогда еще молодую!

Мы уехали в поселок Иваньково зимой.

Я взяла с собой лыжи и отправилась со своей группой в пять человек на практику в сельхозтехникуме. Всех нас поселили в одном доме. Там была красивая изразцовая печь, и, уютно прислонившись к ее теплому боку, я фантазировала, как, придя вечером с прогулки, он обязательно поцелует меня около этой самой печки. Где ж еще и целовать-то?

И я ждала у этой печки, чтобы почувствовать этот первый его поцелуй...

А он почему-то не поцеловал меня ни в этот, ни в другой вечер. И теперь, когда о чем-нибудь уж очень размечтаюсь, я вспоминаю этот несостоявшийся поцелуй у печки. Да, мы бегали на лыжах, мы резвились на снегу, как малые дети, он сочинял стихи и записывал мои афоризмы, мы пили чай и ели борщ, его глаза уже любили меня, но поцелуя так и не было. И я обиделась! Я иногда еще обижалась, забывая, что умные люди не обижаются - умные люди делают выводы.

Через день, с "первой лошадью", в шесть утра я сбежала в Москву.

- Если б не ваши ужимки и прыжки в сторону Москвы, мы бы провели в Иваньково еще несколько чудных дней, - сказал он мне после очередного семинара.

- Мой друг, теперь самое трудное для меня. Началась длительная платоническая любовь.

Он читал мне Пушкина, а я все переводила на себя. Мы ходили в консерваторию и возбужденные прощались около дома. Мы ходили вечерами в Тимирязевский лес, объяснялись в любви и оставались непорочными. Много раз мы оставались вдвоем, в глазах и руках была любовь, а поцелуя все не было. Как же я желала этого поцелуя! Потому что поцелуй объяснил бы все - и его расположение ко мне, и мою тягу к нему. Но не было поцелуя, а были сладкая мука томления и мечты. Фантазии не давали мне покоя, сон не шел. Я не могу сказать, что я любила, скорее, сходила с ума от непризнания моих женских достоинств.

Мне страстно хотелось узнать его в постели, так как он любил и умел рассказывать о женщинах. Он делал это вкусно, смачно, так, что становилось завидно и возникало чувство ревности к тем женщинам, которые побывали в его руках. Он поселился в моей душе, как у себя дома.

Однажды он пригласил меня в свой родной город. Я ехала как в Мекку - свое первое паломничество я совершала к нему. Как я волновалась, спускаясь по трапу самолета!

В Москве он изображал из себя непьющего человека, и алкоголь был исключен из наших отношений, поэтому и не мог быть моим помощником в амурных делах. Не помог даже в тот злополучный вечер в Москве, когда мы были вдвоем у меня дома, горели свечи и отражались огоньки в его глазах. И звучала прекрасная музыка "Болеро" Равеля. Ритм завораживал и возбуждал, и мелодия очень сексуальна. Мы танцевали, крепко сцепившись руками, не отрывая друг от друга страстного взгляда... "Ну! Ну! - мысленно приказывала я ему. - Неужели непонятно, что мое желание достигло апогея!"

"Сейчас мы бросимся на постель. Он разденет меня, я раздену его. И мы... " - размечталась я.

И вдруг:

- Ну ладно, я пойду, а то общежитие закроют. Пока! - И он выскользнул в дверь, не попрощавшись.

Ну что я могла поделать? Конечно - импо! Импотент несчастный! Если уж такая музыка не помогла, значит, все безнадежно. И я решила отступить. Бывает и такое в жизни.

Вдруг приглашение приехать: "соскучился", "приезжайте", "хочу видеть"...

И вот мы сидим в компании его друга и пьем... нет, даже не водку, а спирт. И он пьет. И становится вдруг необыкновенно нежным, раскованным.

- Вперед, - говорит он, - едем ко мне, чтобы нам никто не мешал. Я хочу тебя! Хочу тебя, понимаешь? - вдруг перешел он на "ты".

- Нет! - вдруг останавливаю его я.

- Но почему? Разве ты этого не хотела всегда? - удивился он.

- Я боюсь секса. Я боюсь его и зависимости от него. Кто-то из нас будет обязательно зависим.

- Объясни! - попросил он.

- Знаешь, если ты окажешься сильным мужчиной, то в зависимость от тебя попадаю я, буду бегать за тобой, как собачка. А если слабым, то ты становишься зависимым от меня.

- Мой друг, мне тогда казалось это очень оригинальным моим открытием...

- Я согласен быть слабым, только поехали ко мне.

И мы укатили, пьяные и от любви, и от спирта.

Вид его жилища поверг меня в уныние: посреди пустой комнаты стояла одинокая железная кровать для одного человека. Он быстро разделся, походил передо мной голый, улегся, сложил руки на груди:

- Чего ты не раздеваешься? Ложись! - и он указал на крохотный остаток места.

- Спа-си-бо ! - процедила я. - Я не привыкла сама раздеваться. И вообще! Я не лягу! Я буду читать стихи!

- Ну как хочешь! - равнодушно ответил он и повернулся на бок, чтобы сладко заснуть.

Мне хотелось растормошить его, крикнуть: "Где же твои руки художника, где же твои ласки, поцелуи? Я что - дополнительное одеяло на твоей кровати? Негодяй! Алкоголик! Дрянь! "

Ночь была на дворе, деваться было некуда. И я стала читать стихи. Но сколько можно читать? Сон сморил меня, я притулилась подле него на этой железяке одетая и дрожала от холода до самого утра.

Он лежал - молодой, загорелый - и безмятежно спал. Ух, как я его ненавидела в тот момент! Ничего мне от него не надо, только бы утра дождаться и в Москву, в Москву. Все! Привет!

Утром, перескочив через меня, бодрый и веселый, он отправился на работу. А я принялась наводить порядок. Тут в дверь постучали. На пороге - красивая молодая женщина:

- Здрасьте! Скажите, вы здесь одна? А где он?

- Нет его. Он на работе.

- А я хотела его видеть, мы так давно не виделись. Знаете, я так его люблю!

- Оставайтесь. Он скоро будет. Хотите чаю?

- Хочу!

Пьем чай. Она принимает меня за домработницу и откровенно рассказывает о своем с ним знакомстве. Он появляется на пороге. Ужас вместе с изумлением на его лице. Отупел. Молчит. Боится. Не знает, что делать, она тоже. Выручаю я, поняв, что девушка пришла отдаться. И он, видно, не против. Я сказала, что меня дела ждут. И ушла.

- Вы понимаете, мой друг, на этой "охоте" я терпела поражение за поражением, и надо было как-то держать марку!

Вечером он спросил меня недоуменно:

- Что ты за женщина, не понимаю. Как ты могла так спокойно согласиться? Как?

- Просто мне вполне хватает твоей верхней половины, а нижняя пусть достается кому угодно, - съязвила я.

"Сорвалась рыбка с крючка, чего ж теперь! - подумала я. - Значит, этот роман останется неоконченным". И уехала в Москву.

Прошло много-много лет. Мой друг остепенился, женился, и родились у него две дочки. И стал он примерным отцом-семьянином.

Однажды я приехала в его город на гастроли. Жила в гостинице и решила найти его и узнать, счастлив ли он. Адрес у меня давно был - переписка между нами все-таки существовала. Это был новый район, водитель проклинал, когда вез меня. Дверь открыла миловидная женщина, рядом с ней выросли головки двух девочек. Потом появился он, ничуть не удивившись:

- Знакомься, жена, это мой любимый преподаватель. Проходите.

Пили чай, оставили ночевать. Утром жена ушла на работу, дети в детский сад. Мы пошли погулять по снегам. Он - на лыжах, я - пешком. Острил, шутил по обыкновению.

- Лидия Михайловна, а день такой, что можно... обалдеть! А не купить ли нам водочки и не выпить ли по этому поводу? А? Как? Идет?!

Бесконечно довольные, сидим вдвоем на кухне, пьем водку и продолжаем наш вечный идейно-философский спор о жизни, о любви. Вспоминаем наши встречи в Москве. Беседа идет мирная, собираемся вечером в театр. Уходим на "тихий час", каждый в свою комнату. Я, раздевшись, ложусь на диван, и только сомкнула очи, как дверь с шумом отворилась - и на пороге... он... почему-то в одной майке...

Я обомлела:

- Что случилось? - вопрошаю глупо.

- Ничего! Просто я хочу тебя! - и с этими словами он буквально впрыгивает ко мне. И тут начинается невообразимое что-то!

От наших безумных и безудержных движений диван сотрясается, и мы сами не замечаем, как летим, крепко сцепившись, с этого дивана на пол. Диван поднимается на дыбы и чуть не накрывает нас собой. Потом с грохотом... опускается диван, а мы с хохотом на него. Соседи внизу, наверное, решили, что это землетрясение.

Оргия продолжается во взаимных признаниях и ласках. Он говорит о любви, а я просто целую его в ладонь. Это приводит его в экстаз, и начинается все сначала...

- Кто же тебе мешал это сделать в Москве, когда мы были моложе на целых десять лет? Почему? - спрашивала я его.

- Ну почему, когда мы их любим, они бегут от нас, а когда охладеваем, они сгорают от желания? Ответьте теперь вы мне, мой друг!

Обессиленные, мы сладко заснули в объятиях друг друга. Сознание пришло позже. Дверь! Дверь была не заперта. А если бы вернулась жена или соседи зашли бы за солью? Видно, кто-то свыше всегда бережет влюбленных. Охраняет!

Конечно, я была рада. Мое женское самолюбие наконец удовлетворено, честь спасена, совесть успокоена. Любви не было, но ощущение долгожданной победы переполняло меня. "И этот пал!" - думала я.

Мне было достаточно и нежности, и впечатлений, и страсти, и секса, а ему нет. Его разбирало! Распробовал! Очухался! Вспомнил, как я сети ставила, а он из них выпрыгивал. Зачем?

- Дурак был, - заключил он. - Такая женщина меня хотела, а я? Просто дурак! Прости меня! Я люблю тебя! Я хочу тебя! Как же я хочу тебя!

- Нам пора в театр, - напомнила я.

- К черту театр, едем в ресторан, к тебе в гостиницу.

В гостиницу так в гостиницу. По дороге мой милый размахивает руками и через слово повторяет: "Я люблю тебя! Я хочу тебя! Идем танцевать!" Он обнимает меня, целует, ему нечего бояться, - он полон любви к своей учительнице жизни, он сгорает от восторга и вожделения.

- Слушай, я придумал - едем к моему товарищу, проведем там ночь. Я не могу от тебя оторваться, черт возьми! Я беру шампанское, водку - едем! Иди в номер, одевайся...

Я пошла в номер. Там было уютно и тепло. Соседка мирно спала.

- Ты куда? - спросила она спросонья.

- Не знаю, ехать - не ехать, - и я коротко описала незнакомой женщине всю ситуацию.

- Ты с ума сошла. А жена?

- Да, действительно, жена. Если я взяла мужа напрокат, я должна его вовремя вернуть. Жена волнуется, где муж, а я... Нет, нет! Я сейчас приду, сказала я соседке, - не запирай дверь.

В холл спустилась уже протрезвевшая и поумневшая.

- Я никуда не поеду. Подумай о жене, - строго сказала я.

- Ты меня оставляешь? Но это невозможно, это коварство. Я хочу тебя!

- Я никуда не поеду, - припечатала я и ушла.

Конечно, кошки на душе скребли, но, в конце концов, раньше надо было думать. И я заснула крепким сном. Меня разбудил в три часа ночи телефонный звонок его жены:

- А где мой муж? - спросила она.

- Не знаю. Я сплю. Уже давно. Он пошел домой.

- Ясно, - ответила она очень расстроенно.

Но мне было совсем не ясно. Сон улетел. Где он? А вдруг погиб? А вдруг... А вдруг...

В восемь утра позвонила жене - мужа не было. Где искать? С чего начать?

В полдень позвонила ему на работу. Подошел - значит, жив-здоров.

- Что случилось? - спросила я.

- А то и случилось, что не надо было отпускать меня одного, забрали в вытрезвитель, пришлось заплатить штраф.

- Я сейчас приеду, не грусти.

- Не надо приезжать. Я хотел вам сказать - вы роковая женщина, а с роковыми женщинами я не встречаюсь. Так что это наша последняя встреча. Не пишите! Не звоните! Прощайте!

Печальный финал, хотя я и одержала победу.

Он сдержал слово. Прошло еще десять лет. Я изредка вспоминаю, как я билась об него, холодного и неприступного. А потом случилось то, что случилось. Я ни о чем не жалею. Но не хочу возобновлять ни переписки, ни встреч. Только когда слышу "Болеро" Равеля, сердце екает и ухает вместе с финалом, где музыкальные инструменты вступают в единоборство, создавая немыслимую какофонию звуков, которая, в сущности, и составляет гармонию. Как и сама жизнь.

- И вы, конечно, понимаете, мой дорогой и любознательный друг, что все надо делать вовремя: и чувствовать, и отвечать на чувства женщины, которая горит и жаждет близости. Потом - все это "цветы запоздалые".

Было дружбой, стало службой.

Бог с тобою, брат мой волк!

Подыхает наша дружба:

Я тебе не дар, а долг!

Заедай верстою вёрсту,

Отсылай версту к версте!

Перегладила по шерстке,

Стосковался по тоске!

Не взвожу тебя в злодеи,

Не твоя вина - мой грех:

Ненасытностью своею

Перекармливаю всех!

Чем на вас с кремнем-огнивом

В лес ходить - как Бог судил,

К одному бабье ревниво:

Чтобы лап не остудил.

Удержать - перстом не двину:

Перст - не шест, а лес велик.

Уноси свои седины,

Бог с тобою, брат мой клык!

Прощевай, седая шкура!

И во сне не вспомяну!

Новая найдется дура

Верить в волчью седину.

"И РАДА БЫЛА ТЫ ЛЮБВИ ПОЛОВИННОЙ..."

Физическое соединение необходимо для

любви не как ее непременное условие,

а только как ее окончательная реализация.

Владимир Соловьев

В молодости, как, впрочем, и сейчас, когда уже за шестьдесят, меня больше вдохновляет не "я люблю тебя", а "я хочу тебя". Это конкретно, понятно, хотя романтики меньше, зато и лжи меньше - все честно, открыто и искренне. А для женского возраста, который называют "раскаленной пустыней", это особенно актуально.

Мне было уже тридцать, меня сопровождал прекрасный секс, искусно исполняемый мужчиной, которого я встретила, как всегда, случайно, нечаянно, а оказалось, надолго.

- Вы, как всегда, мой друг, торопите меня с рассказом. Но все по-порядку.

Вы знаете мой принцип - не изменять себе. Мужу изменяет почти каждая женщина, но вот изменять любовнику - это уже фигуры высшего пилотажа. Не нарочно! Случайно! Как и все в этой жизни - случайно! Но это и есть самая что ни на есть з а к о н о м е р н о с т ь.

Как говорят астрологи, "звезды так расположились". У меня действительно в это время был роман и вполне приличный типичный любовник, с которым мы встречались через день, - он был военный и где-то дежурил.

Приглашение в компанию на день рождения совпало с этим его дежурством, и я пришла одна. Одета я была экстравагантно - цвета электрик брючный ансамбль, брюки-клеш, жилет, яркая блуза и... тридцать лет. Всего!

Войдя в комнату, где веселье уже было в полном разгаре, я растерялась, и тогда жестом меня пригласил сесть рядом симпатичный кудрявый мужчина. Корректно ухаживал, подливал в рюмку что-то очень крепкое, а когда погасили свет, чтобы показать домашний фильм, смело положил мне руку на колено. Я не знала, как реагировать, - я даже не сумела его рассмотреть как следует. Но тут его вызвали в соседнюю комнату, и он освободил мое колено.

Вдруг раздались звуки музыки, зажегся свет, и все двинулись в соседнюю комнату танцевать. Мне танцевать было не с кем, все пришли парами, но я тоже пошла. И увидела, что мой незнакомец играет на гитаре и еще поет. И как поет! Ну Том Джонс! Не отличишь!

Музыка со мной вообще творит чудеса, а тут еще алкоголь делал свое дело... Все покрылось какой-то романтической дымкой, озарилось невероятным светом любви и страсти, которые излучали его красивые глаза, и я поплыла, поплыла... навстречу новым приключениям. Мое самолюбие было польщено тем, что тот, который меня заметил и сразу выбрал, такой главный здесь и такой талантливый. Я стояла у стены одинокой свечой, он пел, но глаза его цепко держали меня, не выпуская из поля зрения. Как бы я хотела сейчас танцевать вместе с ним! Он как будто понял это и на одну песню покинул своих музыкантов. Подошел, молча положил руку мне на плечо и как будто бы включил меня. Так началось во мне движение-брожение. Мы медленно двигались в танце, боясь разрушить очарование момента. Мы откровенно жаждали друг друга, наши взгляды красноречиво говорили об этом, и те, кто видел нас, отворачивались, стыдливо опуская глаза.

Руки еще соприкасались, но танец, к сожалению, кончился. Я знала, что свершилось э т о у всех на виду и нас теперь связывает с ним нить еще не совершенного, но уже греха, фактически моего и его грехопадения.

По-моему, музыканты даже не доиграли до конца свою программу, так он спешил. Он очень спешил. Он боялся, что я уйду. Но где там! Я стояла, как коза на привязи, не двигаясь с места, ждала его. Нам предложили остаться, но я согласиться не могла - меня дома муж ждет! Что вы!

И я засобиралась, заторопилась. Мы вышли из квартиры... а идти домой совсем не хотелось.

- Давай посидим вот здесь, прошу тебя. - Глаза его умоляли.

- Посидим, - сказала я неопределенно и направилась к широкому подоконнику.

Была ночь. Все стихло, гости уже разошлись, и мы остались одни в подъезде чужого дома.

- Вы хотите знать, что было дальше? Нет, мой друг, он не бросился меня жадно целовать и твердить слова признания. Он стал нежно меня ощупывать. Руки были мягкими и сами как-то проникали куда надо, а потом и туда, куда не надо... отчего кровь просто ударила мне в голову.

Он был сильный мужчина, это стало сразу понятно. Он буквально вонзился в меня, и я вся замерла от не испытанного доселе удовольствия. Мы идеально совпали, "подошли", как ключик к замочку. Природа создала нас друг для друга. От этого наш секс и потом в течение десяти лет был таким же ярким, мощным и продолжительным. Еще там, отдаваясь на подоконнике, я поняла, что выиграла в лотерею счастливый билет.

Однако светало, и в подъезде оставаться было небезопасно. Мы покинули нашу первую пристань греха и медленно побрели по утренней Москве. Дом этот я помню, и подъезд тоже. Проезжая на машине, я мысленно салютую той своей бесшабашной молодости и горжусь тем, что всегда разрушала устоявшиеся стереотипы: мол, нужно сначала ухаживать, дарить цветы, читать стихи. А секс? Где же секс, господа? Ради чего все эти стихи и цветы? Ради него ведь, все равно вы постоянно думаете о нем! Так не лучше ли начать с конца, к которому неминуемо придем?

С тех пор я оценила секс в необычных условиях и полюбила отдаваться в нестандартной обстановке: на снегу, в бассейне, в тамбуре вагона, в лесу. Кстати, в лесу - это было с ним. Мы уже много лет занимались своим любимым делом - хотя он никогда меня не целовал и не говорил слов?а любви. Нас крепко держал в своих объятиях только секс. Но зато какой!

- Ты - королева! Ты хоть понимаешь это? С тобой можно реализовать самые смелые фантазии. Какое счастье выпало на мою долю, как я благодарен судьбе и тебе. Я хочу тебя всегда, о Господи, как же я хочу тебя, ты даже не представляешь! - И дальше шли нецензурные слова.

Эти слова меня ничуть не смущали, наоборот, подстегивали, как норовистую лошадь. Я буквально взвивалась от них, и все начиналось снова. Потом, с трудом оторвавшись от меня, он наконец одевался и собирался уходить. Я прекрасно знала, как его остановить. Я только вставала коленями на стул, подпирала руками голову и так выгибалась, что, видя эту кривую, он мгновенно снимал брюки, подходил сзади и, глядя в зеркало напротив, начинал медленные вращательные движения, от которых внутри у меня все заходилось. Об этом писать невозможно, возбуждаюсь...

- Мой друг! А что вы думаете, я же живая. Мне всего шестьдесят с хвостиком...

Недавно в передаче "В постели с..." ведущий Андрей Вульф спросил меня:

- Остались ли у вас нереализованные эротические фантазии?

- А как же!..

Однажды я видела это в кино: поезд, вагон, дама вышла из своего купе, остановилась напротив двери чужого купе и просто смотрела в окно. Вдруг чья-то мужская рука тянется к ней сзади, медленно поднимает платье, снимает нижнее белье - дама замерла, стоит не шелохнувшись и не оборачивается. Потом появляется мужчина, который реализует свою страсть. Женщина просто корчится от наслаждения, но не поворачивает головы. Потом мужчина исчезает, рука его бережно одергивает платье, а женщина... думает, что все это ей приснилось.

Ну, мой друг, как вам нравится моя фантазия? Что-то похожее на эту ситуацию произошло со мной, и об этом я расскажу вам подробно.

...Мы продолжали встречаться, и довольно часто. Сценарий встреч был один и тот же. Я звонила ему на работу и, придав своему и без того низкому голосу сексуальный оттенок, говорила:

- Ну что? Ты не устал еще работать? У меня на столе уже все готово - салат оливье, мясо по-французски, вино сухое. Я вся готовая к употреблению. Решай. Приезжай на обед.

- Что ты со мной делаешь? Не могу уехать. Работа, понимаешь?

- А ты скажи, что тебе надо куда-нибудь и за чем-нибудь.

- Уже на прошлой неделе отпрашивался. А есть так хочу!.. И тебя ужасно хочу, и голос твой меня с ума сводит, сейчас штаны лопнут. Ну что делать-то?

- Скажи, что у тебя бабушка болеет, ну, в общем, возьми такси и приезжай, а то обед остывает.

- Еду, черт возьми! И пропади все пропадом! - уже кричал в трубку он.

У меня действительно было все готово, только говорила я не из дома, а из квартиры своей подруги. За время, что он ехал с работы, я успевала прочитать несколько страниц американского бестселлера. Меня будоражили слова американки, которая призывала в своей книге к свободе и раскованности в отношениях с мужчиной. Я следовала ее советам, привыкнув верить всему напечатанному, это и было моей подготовкой к встрече.

Звонок в дверь раздавался как выстрел на старте. С этой минуты секундомер пущен - нам выделялось сорок пять минут на все про все. Потому первый секс начинался уже на пороге... Его жадные руки скользили вниз под платье, а там ничего не было, и это его подзадоривало, и брюки слетали с него быстрой птицей. Он был готов к сексу всегда. Я тоже. Стрессовая ситуация "обеда" нас только распаляла. Вперед!

Потом он шел в ванную, умывался, а я его ждала за столом. Как же он любил поесть - смачно, жадно, вкусно, со смыслом. И всегда высоко оценивал мои кулинарные способности. Из ничего я могла сделать весьма вкусное. Я любила кормить своих возлюбленных, но так, как он, не ел никто. Мне казалось, что он не наестся никогда, и я готовила много и вкусно. В заключение, сытый и довольный, он произносил один и тот же монолог:

- Ну скажи, на каком конвейере делают таких женщин? Готовить умеешь, любить умеешь, говорить умеешь, умная, эмоциональная, сексуальная. Не женщина - чудо!

Выйдя из-за стола, теперь уже он прихватывал меня где-нибудь на кухне или кидал на стол в комнате. И все начиналось с новой силой. Оторвавшись друг от друга, мы еле дышали. Пытались прощаться, так как время поджимало. Он спешно одевался, я не мешала ему. А когда он был совсем одет, я снова как бы невзначай принимала одну из его любимых поз. Быстрый взгляд в мою сторону:

- Ну нельзя же так! Понимаешь, я опаздываю! У меня обед всего час. Провокатор несчастный, меня с работы выгонят!

Но сделать с собой уже ничего не мог или не хотел. Опять раздевался, опять мы бросались друг к другу, и лишь после этого третьего захода он уходил, вернее сказать, убегал.

- Мой друг, теперь вы понимаете, почему я пела после таких свиданий, почему вся моя женская сущность ликовала. В теле была необыкновенная легкость. Мне было весело жить, учиться, работать, преодолевать вечные семейные материальные трудности и ждать его снова.

Когда он выезжал куда-нибудь со своим ансамблем петь, я приезжала, чтобы его послушать. Голос просто до мурашек по телу - и сам он у микрофона даже внешне напоминал Тома Джонса. А я очень красиво танцевала, он любовался мной, я гордилась им.

Иногда уезжали летом за город, в лес, чтобы и там предаваться любимому сексу. Ромашково запомнилось как маленькое ЧП.

Лес как лес, только комаров очень много, искусали нас прилично. Особенно досталось ему. И после этого целую неделю не было предложений встретиться, я уже начала волноваться и что-то придумывать. Позвонила и спросила, в чем дело.

- В Ромашкове комар укусил... в общем, туда, в самую головку, она болела, я помазал йодом, теперь еще хуже стало. Жди, когда пройдет.

Но разлука сделала только слаще нашу следующую встречу.

...Однажды он попал в больницу: что-то случилось с глазом. Он лежал уже неделю, и я, "как умная Маша", решила исполнить свой долг подруги. Набрала еды и двинулась в путь. В палате увидела его с повязкой на глазу, так стало жалко!

- Здравствуйте! - громко сказала я.

- Зачем ты пришла? - вдруг, не ответив на мое "здравствуйте", встревоженно спросил он.

- Навестить тебя, вот тут продукты, еда твоя любимая, возьми, попробуй.

- Нет, уходи, ничего мне не надо. И вообще уходи поскорее, сейчас придет она...

- Кто она? - не поняла я.

- Женщина, которую я люблю и собираюсь жениться на ней, - ответил он мне.

Я ретировалась. И пошла вниз, к лестнице. Навстречу мне поднималась красивая женщина, вся устремленная вперед. Вопросов не было - это она! Я обернулась и увидела, как она вошла в его палату. В больничном парке я нашла тихую лавочку и дала волю слезам. О чем я плакала? О любви? Но я не любила его, да и он меня тоже. Долгие годы только секс держал нас в своих крепких объятиях. Конечно, это был компромисс, но по-другому мы не могли. Однако параллельно у каждого шла своя жизнь: я жила в семье с мужем, росла дочь, я преподавала, защищала диссертацию, ездила в пионерский лагерь. Он поднимался по служебной лестнице, вечером играл и пел, мечтал купить хорошую аппаратуру и машину. Женщины, с которыми он встречался до меня, мечтали иметь от него кудрявого сыночка. И рожали. Он был примерным отцом, под праздники развозил подарки своим внебрачным детям.

Мне часто пел песню: "А в том и повинна, что рада была ты любви половинной..."

Удивительно точно - и о нас, вернее, обо мне. Я принимала эту "половину" с удовольствием, так как именно этой "половины" дома, с мужем не было. Он никогда не говорил, что любит, не просил развестись с мужем, не целовал меня. Только после наивысшего своего наслаждения, которое он получал, стоя позади меня, со смаком целовал, немного покусывая, в ягодицу, а я получала свой кайф. Несмотря на это, мы держались десять лет. И я очень привыкла и к нему, и к нашим встречам, которые были так нужны нам обоим.

И вдруг женщина. Откуда она взялась? Да еще красивая! "Что будет, что будет?" - думала я, сидя на лавочке и плача от нахлынувшего горя.

- Мой друг, вы оцениваете необычность ситуации? И, надеюсь, сочувствуете мне? Но как это часто бывает, жизнь сама все расставляет по своим местам.

Вдруг до меня донесся его голос, веселый, заливистый, с высокими верхними нотками. Голос приближался. Я оглянулась и увидела их. Счастливых! - это было видно невооруженным глазом. Он ее целовал. О, как он ее целовал! Нежно, красиво, в губы. Голова ее покоилась на его плече, его руки гладили ее волосы. Это Ее Величество Любовь! Лямур!

И ничего с этим сделать нельзя. Конечно, они любят друг друга. И, конечно, они поженятся, как только он выйдет из больницы. А я? А что буду делать я? Где искать утешение? А секс? Найду ли я еще когда-нибудь такого сексуального партнера?

Затаившись (они не могли меня видеть), я наблюдала эту сцену, его телячий восторг, ее детский смех. Они бегали между кустами. Он резвился, несмотря на завязанный глаз, как молодой барашек. Я вышла из засады и побрела к выходу, как раненый зверь, еле передвигая ноги. Все!

...Прошло много-много лет. Наверное, больше десяти. Я почти не вспоминала о нем. Были уже другие люди и другие интересы. Как вдруг звонок.

- Лида, помнишь меня? - (Как же мне не помнить этот рокочущий голос!) Пожалуйста, приезжай, прошу тебя, очень нужно, просто ЧП. За такси плачу. Жду с надеждой.

- Хорошо, приеду, - ответила я.

Конечно, поехала в свое прошлое. К нему! Но что это? Кто меня встречает? На пороге стоит седой мужчина, в домашних тапочках, кое-как одетый, с ребенком на руках. Я его не узнала.

- Вот, посмотри, что с ним. Ты же женщина. Орет как резаный, боюсь, не заболел ли. Жена уехала отдыхать, а меня с ним оставила, те трое с ней уехали, а этот, четвертый, дает жару.

Я развернула ребенка. Малыш был очень похож на него - кудрявый, смешной. Выдернул руки, вытянул ножки, потянулся весь, пописал и... успокоился. Перепеленала его, уложила в кроватку. Сели на кухне типичной "хрущевки".

- Ну как поживаешь? - спросил он.

- Хорошо, - ответила я.

Помолчали.

- Может, чаю? - спросил он.

- Спасибо, - ответила я.

- Вот деньги на такси. - И он протянул их мне.

- Не требуется, - сказала я.

Он подошел ко мне и виновато посмотрел в глаза. И ничего не увидел, но попытался обнять.

- Не надо, мы свое отлюбили. Прощай! Не провожай меня.

Дверь за мной захлопнулась. Что я чувствовала? Ничего! Все надо делать в свой срок, всему свое время. И как хорошо, что это время со мной разделил человек, который доставил мне столько сладостных минут в сексе и убедил в том, что я - королева.

Как живется вам с другою,

Проще ведь? - Удар весла!

Линией береговою

Скоро ль память отошла

Обо мне, плавучем острове

(По небу - не по водам!)

Души, души! - быть вам сестрами,

Не любовницами - вам!

Как живется вам с простою

Женщиною? Без божеств?

Государыню с престола

Свергши (с оного сошед),

Как живется вам - хлопочется

Ежится? Встается - как?

С пошлиной бессмертной пошлости

Как справляетесь, бедняк?

- Мой друг, помните, я говорила вам о своей эротической фантазии? Эта история немного похожа, вот как она случилась-получилась!

"А ИСКРЫ ВЫЛЕТАЮТ ИЗ ТОПКИ ПАРОВОЗА..."

Из "Артека" нас привезли на вокзал и посадили в странный поезд. Странный, потому что из Симферополя до Москвы он шел пятьдесят четыре часа. А за это время может всякое случиться. "Это не к добру", как сказала бы моя бабушка.

Есть такое философское рассуждение, я уже где-то упоминала об этом, что жизнь наша состоит из полустанков, на которых поджидают нас события. Поезд жизни движется у одних быстрее, у других медленнее, но событие ожидает нас. Остается только доехать до этого места.

Не фигурально, а натурально это случилось со мной лет двадцать назад, и я как сейчас помню это мое дорожное приключение.

Наш поезд больше стоял, чем шел. По два-три часа были стоянки. Сам поезд был какой-то обшарпанный, старого образца, его вывезли на сезон из Сибири там он был почтовым - в помощь нормальным поездам.

И, казалось бы, что может произойти в этом поезде? Но настоящим любителям приключений и здесь повезло.

...Очередной полустанок. Уже час стоим, второй стоим. Жара, делать совсем нечего. И ели, и пили, и спали, и говорили с моей подругой-психологом, а поезд все стоит. Вагон наш был последний. Стоя в тамбуре, сквозь стекло можно было видеть, как убегают назад рельсы. В этом была своя романтика. Я вышла в тамбур, но поезд стоял и смотреть было некуда. Усевшись на подножку, я стала наблюдать за теми, кто проходит или проезжает мимо - все-таки развлечение.

Вдруг бежит такой лихой молодчик - вприпрыжку, весело, видно, в магазин за водкой. Останавливается как вкопанный передо мной, пораженный. Оказалось, как выяснилось потом, я шокировала его своим видом, вернее, одеждой. Больше всего я люблю надевать юбку на грудь. Тогда получается что-то вроде сарафана без бретелек. Вид цыганский, зато удобно. В зеленой широкой юбке я и сидела. Она закрывала мои ноги, но выгодно обнажала плечи и половину груди. Этакое декольте.

Ехала я отдохнувшей, загоревшей и вполне здоровой, уже истосковавшейся по мужскому полу, так как в "Артеке" только лекции читала. Не успела я еще до конца осмыслить, кого мне не хватает, а он уже тут как тут. Стоит, глядит во все глаза и говорит:

- Мадам, разрешите представиться! Не угодно ли прогуляться со мной до магазина? За водочкой-с!

- Я не пью! - придумала я на ходу. - Купите мне бутылку минеральной воды, если нетрудно.

- Сей момент! - отрапортовал он и помчался исполнять мою первую просьбу.

Через десять минут появился с сеткой, в которой гремели бутылки с водкой.

- К сожаленью, воды нет, только водочка. Не хотите ли выпить за солнце, за море, за жизнь? А?

- Нет, не хочу, - отчеканила я, глядя теперь уже более заинтересованно на зацепившегося за меня молодого человека. Весь он был как струна: высокий, подтянутый по-военному, поджарый. Волосы волнистые, шатен, глаза блудливые и красивые, губы, зубы и усы отличного качества - придавали ему гусарский вид. Речь грамотная, улыбка открытая.

Он болтал без умолку, явно желая привлечь мое внимание. Острил, шутил, паясничал. А я чего-то не реагировала никак, не забирало. Скучно!

Но вот объявили об отходе поезда, и он вскочил на нашу подножку. Поезд тронулся. И мы стали вместе смотреть на убегающие рельсы. Он снова предложил выпить водки, достал откуда-то пластмассовый стаканчик, огурец:

- За вас, мадам! Я ничего подобного еще никогда не встречал. Вы так экстравагантны! Позвольте узнать, из какого цыганского табора вы сбежали? - И он весело, незло засмеялся.

- А что, я действительно похожа на цыганку? Тогда давайте выпьем за этот новый имидж!

- Вы знаете, мой друг, водка сближает незнакомых людей, сокращает дистанцию, провоцирует на общение.

Мы выпили. Потом еще. И еще. Стало уже теплее и веселее. Мой визави уже нравился мне. Он сказал, что едет в Москву поступать в аспирантуру, а институт называть не хотел:

- Вы все равно его не знаете. Его никто не знает, но он существует. Он, ну, в общем... - называет институт, и я просто обалдеваю: это тот институт, в котором я работаю. Я так небрежно сообщаю ему об этом:

- Разрешите представиться, кандидат педагогических наук, преподаватель кафедры... - Тут уж он обалдел.

- Не может быть! Вы кандидат и, значит, не цыганка? Простите меня, пожалуйста.

- Ничего. Не возражаю и дальше продолжить нашу игру, как будто мы этого не сообщали друг другу. Так лучше - просто попутчики, и это нас ни к чему не обязывает. Давайте выпьем по этому поводу! За встречу!

А сама подумала: "Ведь это судьба! Он едет поступать к нам в аспирантуру, значит, встреча вполне возможна и в Москве".

А пока водка делала свое дело. За что и люблю ее, проклятую: затуманивает разум и окрашивает все в новый цвет романтики и интриги. Но игроку жизни только этого и надо.

Он уже рассказывал свою биографию, а я смотрела на него с вожделением. Он воевал в Афгане - поднял штанину и показал следы боевых ран.

- Ну и что, у меня тоже есть такой шов, - и я обнажила грудь и показала след от недавней операции по удалению желчного пузыря с камнем.

Это явилось сигналом. Он подошел ко мне совсем близко, опустил юбку и нежно поцеловал грудь. Я не знаю, как у других женщин, но у меня грудь самое чувствительное место, и если меня поцеловать в грудь, то дальше и уговаривать не нужно.

Нас так повлекло друг к другу, что мы, не сговариваясь, стали мысленно искать место. Упасть было некуда. Тамбур. Последний вагон. Никто сюда не заходит, разве только проводник, чтобы подложить угля в топку. Взгляд невольно пал на эту "топку". Там было достаточно места, чтобы встать одному человеку. Я быстро сообразила, что надо делать.

Он затолкался туда, а я встала к нему спиной, правой рукой держа ручку двери, ведущей в вагон, - на всякий случай.

И началось! Это развлечение не для слабых. Вагон раскачивало из стороны в сторону - все-таки хвост поезда. Мой попутчик справлялся со своей сложной задачей прекрасно, я от остроты ощущений ликовала.

Ноги слегка дрожали, когда он вышел из укрытия. Мы нежно и крепко обнялись и поцеловались первый раз по-настоящему.

- Вот это да!!! - протянул он восхищенно. - Куда только судьба не заносила меня, но чтобы в "топке паровоза" - это впервые! Давай-ка, - можно теперь на "ты"? - давай-ка выпьем за это!

И мы снова пили и снова целовались. И забыли обо всем на свете.

- Я еду в первом вагоне, понимаешь, у меня там невеста, понимаешь. Я сейчас пойду туда, а ты через пять минут приходи. Я скажу, что ты моя преподавательница по английскому языку. О'кей?

Но ему не удалось договорить. В тамбур вдруг влетели двое молодых людей и бросились на него с кулаками. Они били его и приговаривали:

- Скотина, тебя же за водкой послали два часа назад. Мы же думали, что ты на станции остался, а ты тут устроился как у себя дома. А там невеста плачет. Марш в купе свое, а вы, девушка, не возникайте. Его целая компания ждет, два часа сидим без водки!

И они под белы рученьки повели "преступника". Но он успел шепнуть, что ждет меня и все устроит, чтобы продолжить такое приятное общение. Я сказала, что приду. А пока я вошла в свое купе, и подруга, как настоящий психолог, сразу определила:

- Что-нибудь произошло? Ты сияешь, как начищенный самовар. Что случилось?

Я рассказала. Та открыла рот от удивления и только вымолвила совсем не психологически:

- Ну, ты даешь, мать! Про такое я не слыхивала - "в топке паровоза"! Вот это страсть! Ну что, молодец, не скрою, завидую белой завистью!

Я нарядилась, накрасилась и отправилась через весь состав. В их купе он был в центре внимания. Две молодые девушки буквально смотрели ему в рот. Он, увидев меня, сказал:

- Знакомьтесь, это моя преподавательница по английскому языку. Йес! - Все согласно закивали головами.

Он встал, вышел, оставив нас на несколько минут. Вернувшись, объявил:

- Извините, у нас очередной урок английского языка. Мы удаляемся. Сами понимаете, экзамен в аспирантуру - это не шутка.

А мне скомандовал:

- Быстро в пятое купе! Свободно. С проводницей я договорился. Я сейчас приду.

Я послушно зашла в назначенное купе. Через минуту влетел он, причитая:

- Что ты делаешь со мной, умираю - хочу тебя! Я ведь жениться собрался. Господи, какая женитьба! Скорее до тебя дорваться в нормальных условиях!

Да, по сравнению с тамбуром в купе было даже слишком хорошо. Я вполне уместилась на столе, а он стоял лицом ко мне, и эта поза была очень удобна для поезда, который покачивало из стороны в сторону. Потом позы менялись, насколько это позволяло купе. Нам было весело и легко. Я решила, что, безусловно, я его больше никогда не увижу, поэтому стоит показать свое искусство и еще в одном изысканнейшем удовольствии. Он ошалел от счастья - не ожидал, да я и сама не ждала от себя такой прыти.

Насладившись, мы попросили чай в купе и стали мирно беседовать:

- Мы, конечно, не расстанемся. Это судьба, ты сама понимаешь. Я не беру телефон, так как в Москве хочу проводить тебя до дому. Помогу донести вещи.

- В этом есть необходимость, так как очень много яблок я набрала с собой. Обязательно приди и помоги нам добраться до такси, поезд приходит ночью.

И я удалилась в свой вагон, совершенно уверенная в том, что "носильщик" нам обеспечен, - все-таки бывший офицер. Подруга ждала меня с нетерпением, и мы принялись обсуждать события.

- Вы знаете, наверное, мой друг, что для женщин важнее даже - чем пережить - обсудить пережитое. Этим мы отличаемся от мужчин. Есть возможность поделиться радостью и еще раз перечувствовать случившееся.

Мы болтали без умолку, смеялись и ждали Москвы, уже не беспокоясь ни о чем.

А было из-за чего беспокоиться. На каждой стоянке к поезду подносили ведра яблок - одни лучше других. Мне в "Артеке" заплатили за чтение лекций. Я была рада, что могу осчастливить людей, купив у них урожай. Сначала я складывала яблоки на свое место, потом на пол, потом уже не знала, куда складывать, а яблоки все несли и несли.

И тут спасительная мысль - мои большие тренировочные трикотажные брюки! Мы завязали узлом штанины, и в каждую вошло по два ведра яблок, потом насыпали в то место, где помещался живот. И у нас получилась здоровая неподъемная "баба", вернее, половина бабы, которая лежала, широко раскинув две толстые, битком набитые яблоками ноги. Смотреть было и смешно, и страшно. Поднять ее смог бы только могучий мужчина. Эту святую обязанность мы и решили возложить на моего нового, такого прыткого и ушлого знакомого.

Наступила ночь, два часа, и поезд, наконец, подошел к перрону Курского вокзала. Мы сложили вещи и стали ждать: все-таки семнадцать вагонов надо пробежать бедному, чтобы взвалить на себя такую ношу. Но!.. Как это часто бывает - никого! Мы очень удивились. Потом удивились еще больше, потом просто ужаснулись при мысли об этой яблочной бабе. А когда пассажиры все уже ушли с перрона, нас охватила паника. Никаких носильщиков не было и в помине - и нашего тоже. Наш проводник с жалостью посмотрел на нас, покачал головой, увидев распластанную на полу бабу, ахнул, охнул, крякнул, подсел под нее, и вот она уже "обхватила" его своими толстыми ногами. И потащилось все это безобразие к стоянке такси, где в те далекие времена стояла большая очередь: метро закрыто.

Что делать? Тогда я еще не была знаменитостью. Так, немного известная в неизвестных кругах. Но в стрессовых ситуациях мой мозг работал четко. Я же видела, как у проводника ноги подгибаются от тяжести! Срочно надо было что-то придумывать.

Я увидела невдалеке пустой автобус. Он просто так стоял. Я подлетела и начала темпераментно водителю объяснять, откуда мы едем и что везем. Он глянул на проводника и все понял. Открыл двери, и проводник сбросил наконец с себя ненавистные ему "ноги". Яблоки шмякнулись на пол, мы уселись, и автобус быстро доставил нас домой. Водитель только выкинул нам эти "штаны" на улицу и уехал.

Надо сказать, что подруга моя была худенькая и маленькая. А этаж четвертый, без лифта, и четыре часа ночи.

Мы решили "бабу" развязать и носить яблоки ведрами наверх. И конечно, при каждом удобном случае проклинали будущего аспиранта.

- Скотина! Жалкий трус! Негодяй! Дерьмо! Козел! Предатель! Хорошо, что телефон еще не дала.

Яблоки я потом долго раздавала, дарила, варила - весь дом пропах яблоками, но когда их много, то есть их вовсе не хочется.

Прошел целый месяц, прежде чем раздался звонок.

- Алло! Прости меня, я дрянь. Оправданий мне нет. Водка, все водка делает. Я ничего не помнил. И вместо того, чтобы тебе яблоки выносить, из вагона выносили меня и куда-то потом везли. Прости еще раз. Я ничего не забыл. И никогда не забуду, даже если ты откажешься со мной встретиться. Я безумно тебя хочу, ты во сне снишься. Умоляю, не сердись! Прости! Давай встретимся!

- Откуда у тебя мой телефон? - строго спросила я.

- Так в аспирантуру я поступил. Теперь это наш институт. Нашел твою кафедру, сказал, что я корреспондент газеты, хочу взять интервью, мне тут же выдали твой телефон.

- Вообще-то с предателями и врунами я не разговариваю. Насчет встречи подумаю, позвони через неделю.

- Не спешите осуждать меня, мой друг, за слабость, но редко какая женщина устоит перед соблазном "исполнения на бис".

Я ведь тоже все помнила. Мое воображение переносило меня то в "топку паровоза", то на скромный столик в купе. Я вспыхивала и от стыда, и от наслаждения одновременно.

Секс без любви возможен, и он не менее сильно действует, чем любовь духовная. Если это, конечно, секс с большой буквы.

Встреча наша состоялась, и я спросила у него о невесте. Собирается ли он жениться?

- Это у меня так все девушки называются - невесты. А женат я уже был, и сын растет, и жена есть, которую я чуть не убил из ревности. Теперь в разводе, приехал защищать диссертацию. Тема - "Обледенение самолетов". Защищусь, уеду работать в другой город. А пока Москва - это ты. Будем встречаться. Только я никогда не знаю, когда позвоню, когда приеду. Шалавый я, понимаешь. Куда нелегкая занесет! Ты не сердись, потом привыкнешь и полюбишь еще меня, непутевого.

Все это он оправдал в точности. Объявлялся нечаянно, исчезал неожиданно. Никакого плана. Любил являться перед праздниками, приглашал то в ресторан, то в компанию, то в общежитие. Всегда пьянка, женщины, гульба. Но чего-то ему страшно не хватало. Он говорил мне:

- Представляешь, каких только женщин у меня не было - и молодых, и худых. Два часа занимаюсь сексом, а толку никакого. Эмоций твоих не хватает. Только с тобой у меня все в порядке, только ты освобождаешь моего "пленника". Как тебе это удается, не знаю.

Он все время менял "невест", но любовь так и не приходила. "Невесты" убегали из загса, поняв, что он не любит. В институте мы иногда виделись, кое в чем я ему помогала совсем немного. В своем деле он был очень талантлив и скоро с успехом защитился.

Но прежде этого произошло одно событие, о котором хочу рассказать особо.

- Мой друг, не спешите меня осуждать, так как было это всего один раз, и то нечаянно и по его инициативе...

Он очень хотел, чтобы мы были вместе в Новый год. У него - очередная невеста, но с квартирой... И он попросил меня приехать в эту квартиру и разыграть очередную роль - его тещи. А сам пригласил друга, чтобы было двое на двое. Мне тоже хотелось его увидеть, тоскливая домашняя обстановка мне давно опротивела, и я согласилась.

Приехала, увидела и "невесту", и друга. Никто из них мне не понравился, я хотела только к нему. Но надо было строго придерживаться сценария и сдерживать свои чувства. Пришлось сесть рядом с другом и развлекать его. Это был обыкновенный молодой сельский парень, который тоже приехал защищать диссертацию. Я пила водку, закусывала селедкой, опять пила, и скоро мне его друг уже начал внушать симпатию. Правильно говорят мужчины: "Не бывает женщин некрасивых, бывает мало водки". Здесь тот же случай. Видя, что я разомлела от водки и шампанского, друг пригласил меня танцевать. И танец изменил все...

Он нежно меня вел, в танце обнимал, целовал, спокойно, не таясь, при всех - видно, тоже хорошо играл свою роль по сценарию. У моего друга глаза на лоб полезли, он забыл о невесте и, не отрываясь, следил за нами. Мы уже упивались поцелуями, такими мягкими... и многообещающими. Но что мы могли сделать в однокомнатной квартире, где всего одна кровать, отгороженная большим шкафом, чтобы ее не было видно? Но я-то разглядела и поняла, что борьба за эту единственную кровать скоро начнется.

Хозяйка квартиры, невеста, ушла к подруге наверх, он за ней - видно, устраивали смотрины. Я сразу оценила обстановку и сама потащила своего партнера по танцам за шкаф. Мы как-то очень быстро разделись и отдались друг другу, целуясь без конца.

Новый друг оказался прекрасным мужчиной - сильным и вместе с тем ласковым. Это редкий дар. Вот подарок от Деда Мороза в новогоднюю ночь! Мы снова занялись сексом. И вдруг я почувствовала, что кто-то гладит меня по спине нежно и страстно. Я вздрогнула, оглянулась. Это был мой бывший попутчик!

- Спокойно, ребята, я с вами, только тихо, пока хозяйки нет.

Комментарии излишни. "Де труа", - говорят французы. Секс втроем. Я только читала об этом, но даже не представляла себя в этой роли.

Я лежала между двумя прекрасными мужчинами и не знала, с чего начать. Но мой бывший подсказал, и это сразу мне понравилось. Одновременно двое. Это было остро, ой как остро, горячо, необычно. Мы все трое обалдели - все уже были родные и близкие. Только менялись местами и совсем забыли и о времени, и о месте, и о хозяйке. А она вернулась, подошла тихо к шкафу, увидела эту картину и велела нам выкатываться. Мы и выкатились, но лишь для того, чтобы предаться прерванному занятию. Уже не знаю, сколько это длилось, но это было как наркотик, - чем дальше, тем больше.

К сожалению, это больше не повторилось. Начались каникулы, друг уехал домой в деревню, а я осталась жить своей вечно раздвоенной жизнью и мучиться от невозможности нормального секса с мужем.

Наш роман закончился так же внезапно, как и начался, да и романом его назвать нельзя. Но тот необыкновенный секс, который я пережила с моим боевым попутчиком и его другом, остался в моей коллекции как драгоценный экспонат.

Молодость моя! Моя чужая

Молодость! Мой сапожок непарный!

Воспаленные глаза сужая,

Так листок срывают календарный.

Ничего из всей твоей добычи

Не взяла задумчивая Муза.

Молодость моя! - Назад не кличу.

Ты была мне ношей и обузой.

***

Неспроста руки твоей касаюсь,

Как с любовником с тобой прощаюсь.

Вырванная из грудных глубин

Молодость моя! - Иди к другим!

ЕДИНСТВО И БОРЬБА ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ

Не любовь, а лихорадка!

Легкий бой лукав и лжив.

Нынче тошно, завтра сладко,

Нынче помер, завтра жив.

Бой кипит. Смешно обоим:

Как умен - и как умна!

Героиней и героем

Я равно обольщена.

Жезл пастуший - или шпага?

Зритель, бой - или гавот?

Шаг вперед - назад три шага,

Шаг назад - и три вперед.

Рот как мед, в очах - доверье,

Но уже взлетает бровь.

Не любовь, а лицемерье,

Лицедейство - не любовь!..

Марина Цветаева

ЮПИТЕР ПОШУТИЛ

Кто из нас, женщин, не мечтает о любви? - О любви, которая затмит разум, заберет душу и умчит куда-то в облака. Уж как хочется!

Сила желания определяет все, стоит только послать свой заказ в космос. И ждать! И верить! И чудо свершается!

Так случилось и со мной, когда было уже за шестьдесят. И дело не в том, что мне за шестьдесят, а в том, что ему за двадцать! Но, видно, любовь не разбирает, кому сколько лет, а приходит и зажигает пламень в сердцах. Я всегда представляю ее в образе красивой птицы с большими светящимися крыльями. Как махнет одним крылом, двое и запылают, не понимая, что с ними случилось. И лучатся глаза, и светятся их лица. И тихо завидуешь белой завистью. Теперь, когда сама влюбилась, только и слышу эти слова: "Завидуем белой завистью!" А чего завидовать-то, возьмите да и влюбитесь сами! Что? Не получается? В том-то и дело. По заказу не влюбишься, по плану не полюбишь.

Много лет отдыхала моя душа после очередного любовного потрясения, целых три года я никого не любила, ни о ком не страдала и не чувствовала дискомфорта - работала, творила, пела, ела... И вдруг нежданно-негаданно я поплыла по волнам, качаясь и радуясь тому, что снова чувствую себя влюбленной женщиной.

Сейчас, анализируя прожитый период влюбленности, пытаюсь понять, почему это случается и от чего зависит? Почему до него проходящие мимо молодые мужчины не волновали меня? Только потому, что красивый и умный? Но и красивых, и умных было достаточно. Потому, что молодой? Но я все время работаю с молодыми мужчинами, мои ровесники мне кажутся дедушками.

Встреча произошла на моем концерте, где он впервые увидел меня. А после концерта его увидела я. Он был высок, очень красив, с выразительными карими глазами, в которых отражалось все сразу: восхищение, удивление, восторг и любовь. Да, да, именно так он смотрел на меня. И я, как по ниточке, сама шагнула в расставленные сети опытного Скорпиона.

- Вы как рыба, заплывающая в теплые воды моего душевного Гольфстрима. От меня рыбы не уплывают, а женщины не уходят. И вам теперь не уйти от меня

А я и не собиралась уходить, истосковалась по мужской ласке, по нежным словам, рукам и губам: за несколько месяцев я услышала столько красивых слов о любви, сколько не слышала от всех мужчин, которых любила до него, вместе взятых.

- Любимая! Моя красавица! Самая красивая! Умница-разумница моя! За что мне такое счастье? Люблю тебя и буду любить всегда мою Лидочку...

Мне всегда хотелось отвечать ему какой-нибудь песней или арией из оперы.

- Люблю тебя, мой коханый. О мой долгожданный... - пела я своим мощным голосом арию Марины Мнишек из оперы Мусоргского "Борис Годунов".

Конечно, мы перебрали все пары в истории, какие знали. Больше всего нам подходили Шопен и Жорж Санд: мой любимый был профессиональным пианистом. И когда, сидя у рояля, он извлекал божественные звуки этюдов и сонат Фредерика Шопена, я обожала его и гордилась тем, что привлекла его внимание, что наши взгляды на любовь и жизнь и музыку совпадают. Я могла часами стоять у рояля и слушать его. Но нас все время выгоняли из залов, и я так и не смогла в полной мере насладиться его игрой, - нам не хватало времени.

...Мы встречались каждый день и, как в первый раз, объяснялись в любви, обнимались и без конца целовались, нежность переполняла его и меня. Вместе было так хорошо, что мы забывали о времени и о делах. Мы спешили, мы очень спешили насладиться этой возникшей вдруг между нами потрясающей душевной близостью. Он сказал, что он один как перст на этом свете, свободен, вполне самостоятелен, независим от родителей, от двух жен, с которыми давно развелся. Что я могла ответить ему? Я размышляла, думала. И вдруг вспомнила анекдот про скорпиона.

Говорит скорпион черепахе: "Перевези меня на ту сторону реки", а черепаха боится его и отвечает: "Скорпиончик, ты ведь укусишь меня, бедную". - "Нет, нет, черепашка, даю слово, не укушу, только, ради Бога, перевези". Поверила дура-черепаха, и они поплыли. Вот уже половину реки переплыли, вдруг скорпион смертельно кусает черепаху... Тонет она, умирая, и говорит: "Что же ты, скорпиончик, обещал ведь не кусать, а сам укусил?.." На что скорпион весело ответил: "А вот такое я говно!" Так и умерла доверчивая черепаха.

Я сразу ему этот анекдот рассказала и получила вместо ответа поцелуй и уверение в любви.

Любовь наша подкреплялась совместным творчеством - мы задумали сделать моноспектакль "Грезы любви". Каждый решил поделиться тем, что имел самого ценного: он - классической музыкой Шопена, Рахманинова, Бетховена, Листа, Чайковского, а я - стихами Марины Цветаевой. И это была такая находка, что мы, работая над спектаклем, прожили целую жизнь.

Марина Цветаева соединила нас крепкими узами. С каким волнением я читала:

Здравствуй! Не стрела, не камень:

Я! - живейшая из жен:

Жизнь. Обеими руками

В твой невыспавшийся сон.

Как нежно он смотрел на меня, когда играл мелодию "Каста дива" из оперы "Норма" Беллини.

А я, с замиранием сердца, с каким-то чувством девического стыда и смущения, застенчиво читала:

Вы столь забывчивы, сколь незабвенны.

- Ах, Вы похожи на улыбку Вашу!

Сказать еще?

При этом он умоляюще и нежно смотрел на меня и кивал в подтверждение: мол, еще!

- Златого утра краше!

Сказать еще?

И опять кивок.

- Один во всей вселенной!

Самой Любви младой военнопленный,

Рукой Челлини ваянная чаша.

И он продолжал играть божественную мелодию, а я - читать Цветаеву, вкладывая в ее стихи всю силу своих эмоций и страстей, вызванных юным пианистом.

Мы прибегали на репетиции, все время в разные концы Москвы, там, где давали время поработать у рояля, и наш спектакль держал нас и разрастался все больше, шире и глубже. Подбирать музыку он любил после того, как услышит стихи, и когда зазвучал Григ, то мы просто "слились в экстазе". И я вдруг ясно поняла, что душа откликается на эту прекрасную гармонию музыки и поэзии и это высшее наслаждение, самое яркое эстетическое удовольствие. И ближе ничего не может быть, секс становится лишним, ненужным, неважным элементом нашей жизни.

Господи, душа сбылась:

Умысел мой самый тайный,

снова вспомнила Цветаеву.

Что еще желать? Двое - это совсем не то, что один или одна. Вдвоем все интереснее вдвойне. И мы бродили по улицам такой любимой Москвы, и я как старая москвичка рассказывала ему, рожденному в Новороссийске, об улицах и площадях. Любовь была нашей третьей спутницей, и народ оглядывался на нас.

Потом были концерты, гастроли, работа вместе на сцене, перелеты, переезды. Бытовые трудности мы переносили легко и с юмором. В быту он был удобен и неприхотлив, в еде жаден и неутолим. Больше всего ему нравилась моя жареная картошка, которую я умела жарить на разный манер, каждый день разную, знаю я такие рецепты. И ничто не предвещало беды... Только было немного страшно оттого, что все слишком хорошо.

Сидя в вечернем кафе и глядя мне в глаза, он попросил:

- Давай не будем спешить с сексом. После этого все может измениться, а мне бы этого не хотелось. Нам ведь и так хорошо вместе, любимая!

- "Нам некуда больше спешить", - отшучивалась я.

Потом:

- Я не хочу знать о прошлом, я его принимаю, но не хочу быть твоим новым любовником. Дело в том, что я-то хочу быть твоим... законным супругом, понимаешь?

"...Хм, да. Понимаю..." - подумала я про себя и сказала:

- Понимаю слегка. Ну что ж, отвечу тебе, как Крупская Ленину: "Женой так женой".

На этом разговор и кончился.

А потом начался "отлив": "Я устал". "Денег нет". "Концертов нет". "Рекламы нет". "Настроения нет" и т.д.

Был и у меня спад настроения, эмоциональный всплеск недовольства, и мне захотелось сказать вдруг: "Какого черта ты свалился мне на голову, мне своих забот хватает, и финансовых, и творческих, и бытовых. Почему я должна с тобой носиться, как курица с яйцом? Жилось же тебе как-то до этой встречи! Так почему все заботы ты теперь переложил на меня?" И только я хотела всех этих "собак" навешать на него, как прочитала свой гороскоп и узнала о неблагосклонности сейчас ко мне Юпитера. Я замерла и стала размышлять: "Неужели мы так зависим от планет на небе? И что же тогда есть мы, если нами можно управлять, как марионетками? И как же живут те люди, которые не знают о расположении звезд на небе? Они все время ссорятся? А планеты смеются над ними?"

Но так или иначе, я не опозорилась, не показала свой гнев, а перетерпела, свалив все на Юпитера. Прошла всего неделя охлаждения, и снова на небосклоне нашей любви выглянуло солнце и улыбка осветила наши лица. Снова речь зашла о свадьбе, о том, как хорошо будет жить и репетировать дома, и с гастролей возвращаться вместе, и есть жареную картошку, и пить шампанское. А дети? Какие дети? Тебе нужны дети? Ну, если нужны, мы их вырастим в пробирке...

- Послушай, если мы поженимся, у меня сразу будет взрослая дочь? - спросил как-то он меня.

- И не только, - ответила я смеясь. - У тебя сразу будут и два внука: один футболист, другой велосипедист.

Он серьезно задумался над такой перспективой, а я решила, может быть, впервые в жизни не вмешиваться в процесс, который шел уже три месяца. Он сам будет режиссер и исполнитель спектакля с названием "Жизнь".

А потом было его выступление по радио, чтобы собрать народ на наш моноспектакль "Грезы любви".

Он говорил в эфир:

- Я пришел на концерт и сразу получил мощный психотерапевтический заряд. Энергетика, которая шла от исполнительницы, заводила весь зал. Завела меня тоже. Я теперь люблю эту женщину, эту артистку, эту певицу, этого удивительного человека. Мы всех приглашаем на наш спектакль "Грезы любви"!

...Я стояла на авансцене и читала Марину Цветаеву:

Кабы нас с тобой - да судьба свела

Ох, веселые пошли бы по земле дела!

И занавес открывался, и сидел за роялем тот, с кем свела меня судьба. Сияли его глаза, и трепетала моя душа, и хлопали зрители, и был рояль завален цветами.

Прошло две недели после спектакля. Вышли газеты с рекламными материалами о нашей музыкальной "лав стори", мы проездили на машинах от дома до дома кучу денег, съели еще полмешка картошки, привезли ко мне домой пианино, выстроили грандиозные планы, заказали сценические костюмы...

И вдруг телефонный звонок:

- Нам надо расстаться навсегда...

Повисла тяжелая пауза. Я сознавала, что это не каприз, что говорит это не он, вернее, он, но под диктовку, кто-то его "пасет" и дает указание, но кто? И зачем?

Вчера еще в глаза глядел,

А нынче - все косится в сторону!

Вчера еще до птиц сидел,

Все жаворонки нынче - вороны!

Я глупая, а ты умен,

Живой, а я остолбенелая.

О вопль женщин всех времен:

"Мой милый, чт?о тебе я сделала?"...

Увозят милых корабли,

Уводит их дорога белая...

И стон стоит вдоль всей земли:

"Мой милый, чт?о тебе я сделала?!"

ДВЕ ЗВЕЗДЫ

В небе полночном, в небе весеннем

Падали две звезды.

Падали звезды мягким свеченьем

В утренние сады.

Этот счастливый праздник паденья

Головы им вскружил.

Только вернуться вместе на землю

Не было больше сил.

Две звезды, две светлых повести,

В своей любви, как в невесомости.

Два голоса среди молчания,

В небесном храме звезд венчание...

Наши голоса сливались, когда мы пели гимн своей любви, и не было счастливее людей. В припеве он делал подголосок, и получался такой красивый звуковой слоеный бутерброд. Все заслушивались, а мы разливались соловьями. И при каждом удобном случае просили послушать нас. Нам казалось, что если мы любим, значит, и все вокруг тоже любят.

И вот завтра Народный салон без него. Сейчас четыре часа ночи, я сижу на кухне, и скорблю, и тоскую, и думаю, и вспоминаю все, что связано со сценой, с нашими с ним выступлениями, где мы так дополняли друг друга, хотя оба лидеры и солисты, и чувствовали себя действительно как две звезды.

Первое наше появление в Салоне было встречено бурными, добрыми аплодисментами. Он у рояля, я у микрофона. И те, кто хоть немного понимает в музыке, увидели и услышали, что это сама любовь льется в микрофон. У меня внутри все замирало от страха, от напряжения и волнения. Мне казалось, все видят и понимают - "На воре шапка горит". Так и я горела. В первом отделении он мне аккомпанировал, а в антракте мы вбежали в гримерку и бросились друг к другу. Мы целовались долго и радостно:

- Знали бы наши зрители, чем мы тут с тобой занимаемся!

Сколько было благодарности в этих поцелуях и объятиях! Все чудно и чудн?о!

Потом я переживала, выпуская его одного на сцену. Как его примет наша уже сформировавшаяся публика? Все-таки немолодые. А он "попса" чистая, хотя и песни его с философским уклоном, и сам он, без сомнения, талантлив. Он тоже волновался, пел под минусовую, живьем, хотя раньше себе этого "не позволял". Но я поставила условие - живьем, чтобы почувствовал кайф от отдачи, от своего напряжения. И когда раздались первые аплодисменты, у меня отлегло - приняли! И его радости не было границ. Песни свои он посвящал мне, предваряя выступление словами:

- Я эту песню посвящаю Лидии Ивановой, великолепной женщине, отличной журналистке, талантливому человеку, этому вихрю страстей и эмоций, моей любимой Лидочке.

Женщины таяли, а некоторые даже плакали, когда в финале песни он вставал передо мной на колени и целовал руку. Он это сделал в первый раз в Дмитрове, где мы выступали в местной библиотеке. Это было неожиданно, и я сама растерялась, когда увидела его коленопреклоненным.

Потом на банкете была смешная ситуация. Нам страшно хотелось целоваться. И он якобы пошел курить, а я с ним. В комнате, как назло, курила целая толпа, но мы всех "перекурили", чтобы остаться наконец одним и предаться любимым утехам. Однако одна весьма любопытная дама словно приросла к стулу и зорко за нами следила. Мой большой веер не спасал, она видела, как мы за ним потихонечку поцеловываемся, и никак не хотела покидать своего поста. И тогда я сказала:

- Ой, кто там так хорошо поет? Идем послушаем! - И привстала со стула.

Провокация удалась, дама ушла, а мы начали смеяться и над ней, и над собой, и от счастья...

Как же все прекрасно начиналось! После концерта ехали в машине, которую вел какой-то шальной дядька. На заднем сиденье сидел мой бывший многолетний любовник, а теперь помощник по хозяйству, который потихоньку-полегоньку начал критиковать выступление моего нынешнего друга. Я замерла, но решила дать любимому возможность самому парировать и защищаться. И он умно и корректно отвечал на все вопросы и отбивался.

Потом мы дважды выезжали на гастроли в Смоленскую область, радовали публику и сами радовались.

Помню сцену в поезде: "Вашему сыну принести чай?" Это нормально, и мы даже не обиделись - все-таки сорок лет разница в возрасте, это что-то! Просто было безотчетно весело.

Уверенные в себе и в своей любви, мы представляли картину весьма оригинальную. Нам завидовали, нас разглядывали, нас расспрашивали, и все удивлялись, что мы нашли друг в друге. А мы нашли самое главное - понимание. Мы хотели понимать друг друга - мы понимали. Мы хотели любить друг друга - и любили.

В Сафонове стойко терпели холод на сцене. Изо рта шел пар, когда я пела. А ему вообще хотелось играть в перчатках. Для разогрева я взяла бутылку хорошего коньяка. Налили по рюмке, и я пошла работать на сцену, оставив его за кулисами с организатором этого концерта. Она тоже замерзла и предложила ему выпить. Уходя, я попросила его вовремя остановить "Распутина", мелодию "Бони М", чтобы я не танцевала шесть минут. Он должен был выключить звук на середине. И вот я танцую, танцую, танцую, а никто не останавливает музыку. От злости я подскочила к занавесу и крикнула ему за кулисы:

- Мне что, до утра танцевать? - И наткнулась на него, стоявшего вплотную к этой самой организаторше, с рюмками в руках. Мне показалось, что я помешала их поцелую... Ух, я рассвирепела. Начала кидать вещи в сумку, подчеркнуто-выразительно молча, пыхтя пыталась застегнуть сапоги. Он проворно подскочил помочь. Он заискивал передо мной. Еще противнее стало.

Он понял, что я приревновала его.

- Ну вот, н а ч и н а е т с я, - серьезно и разочарованно протянул он.

И я устыдилась своей минутной женской слабости. Подумает обо мне, что я, как все бабы, ревнючая. А я не хочу быть как все. Я выше банальной ревности. Смешно даже. Я ревную? Да ни за что! Я уверена в себе, уверена в нем - и вообще, звезды не ревнуют. Так я убеждала себя, пока мы ехали в машине. И когда приехали на пикник в лес, я была сама кротость, само лукавство и обаяние. И полностью реабилитировала себя.

На краю большой деревни, за которой начинался лес, я увидела просто декорацию из фильма "Зеркало". Изгородь, закат и двое незнакомцев. Спросила у него, не напоминает ли это кино? Он согласился. Мы стояли, смотрели на закат, дым его сигареты застилал глаза. А я думала: вот из таких минут складывается жизнь.

"Остановись, мгновенье! Ты прекрасно..."

А потом был шашлык, березы, и его песня "В Париже" звучала сладостной симфонией счастья, скрепленного поцелуем.

И уже сидя вечером за накрытым столом, мы весело распевали: "Две звезды, две светлых повести..." И песня про нас, и все слова для нас, и вообще весь мир существует для нас.

- Господи, какое-то наваждение. Куда-то нас несет неведомая сила. И ничего нельзя сделать. Летим вместе, как те две звезды в небе.

Полностью усыпил бдительность, да и не хотелось ничего "бдить", только любить без оглядки, без мыслей о прошлом, о будущем.

Прекрасное познается без анализа, спонтанно, естественно, искренне. И если человек сумел вызвать этот взрыв эмоций, раскочегарить свой вулкан и запалить чужой, значит, это кому-нибудь нужно.

А потом был поезд "Смоленск - Москва", и вдвоем, еле уместившись на полке, мы тихо беседовали. Моя голова покоилась на его коленях, он нежно гладил мои волосы, я вдыхала аромат его прокуренных рук...

А еще была Пермь. Удивительный город с удивительной историей и Музеем деревянных скульптур богов - памятник язычеству. Для нас он стал своеобразным свадебным путешествием.

Наша дружба действительно напоминала гражданский брак, только понарошку. Мы встречались, общались, вместе пили, ели каждый день, а ночевать он всегда уезжал домой. Настолько это было ТАБУ, что когда встал вопрос о том, как ехать в аэропорт - самолет в Пермь вылетал в шесть утра, - и я сказала, что можно переночевать у меня, он испугался. Хотя я честно предложила ему раскладушку. Он обиделся:

- Ну зачем же раскладушку? Что же я, не мужчина?

Но доказательств, что он мужчина, не потребовалось. Рейс перенесли на вечер, и мы благополучно улетели.

Встретили нас хорошо, поселили замечательно - каждому по номеру "люкс". Вечер был свободен, и мы, нарядившись, отправились в местный ресторан. Там шел стриптиз красивых девушек. Он даже не повернул головы в их сторону и только смотрел на меня, как будто видел в последний раз и хотел запомнить навсегда. "Эти глаза напротив чайного цвета" - я просто утопала в них... Свеча горела на столе, играла музыка, мы пили шампанское.

Впервые сбылась моя мечта - мы танцевали. Я скрестила руки с веером на его талии, а он положил свои мне на плечи, и мы "поплыли". Нас никто не узнал, мы были пришельцами с другой планеты.

- Какая же ты красивая! И очень, очень молодая! Я люблю тебя! - повторял он страстно и нежно.

Про глаза я не говорю - они излучали частицы "теле", а как известно из исследований американского ученого Маслоу, в радиус их излучения попадают индивиды противоположного пола. Вот я и попала, и погибла, и не хотела другого. "Любить так любить", и я любила, открыто и искренне. Ему, похоже, тоже надоело лукавить и хитрить, и он говорил все как есть. И в этом был особый кайф.

После ужина он довел меня до номера, поцеловал и пошел в свой. Назавтра был ответственнейший концерт, поэтому мыслей о сексе даже не появлялось. Надо было сосредоточиться на работе.

Утро, северное, снежное, сияющее солнцем, наступило, и мы встретились за завтраком.

Свежевыбритый и вымытый, сидел он напротив меня, и сами собой вспомнились стихи Марины Цветаевой:

Жизнь: распахнутая радость

Поздороваться с утра!

В два часа был концерт - и какой! У рояля был надежный тыл, и я пела от души - хлопали. Он, как настоящий опытный режиссер, руководил мной. Потом я танцевала под аплодисменты зала, потом он пел - хорошо, прямо как Филипп Киркоров, - и получил заслуженные аплодисменты. И был банкет, и он говорил о нашей любви и о том, что мы скоро поженимся...

Гастроли нас породнили. И мы мирно спали в креслах, подлетая к Москве.

Наше безмятежное любовное путешествие по жизни продолжалось, и никакая лодка не разбивалась о быт, так как именно в быту, дома, на кухне нам было по-настоящему комфортно и никто, абсолютно никто, не был нужен. Мы парили одни в своем облаке, и всякий третий был лишний.

Почему иногда не дружат с хорошими семейными парами? Неинтересно. Все слишком хорошо. Нет развития событий, мятежа, скандала. И люди, влюбленные друг в друга, остаются как в вакууме. Я уже чувствовала этот вакуум, так как мои разведенные подруги перестали меня понимать. Он тоже был выключен из обычного круга общения и потерян для друзей. А тут еще, как назло, активизировались мужья и жены:

- Алло! Дорогая! Это я, твой арзамасец. Что ты молчишь?

Звонил мой когда-то безумно любимый второй муж. Что я могла ответить ему теперь? Что я люблю другого?

Андрею позвонила его бывшая жена, и он тоже ничего не мог сказать.

На наших концертах в Народном салоне он продолжал дарить мне свои песни:

- Эту песню я посвящаю Лидии Ивановой. Она вошла в мою жизнь, как и я в ее. И теперь мы вместе. Признаюсь, что я очень нужен этой талантливой женщине, как и она мне.

"Мы странно встретились и странно разойдемся..."

А может, и никогда не расстанемся. Кто знает?!

Все это происходило совсем недавно. Вчера. Два месяца назад. И планы один лучше другого варились в наших головах:

- Следующий этап, - говорил он мне, - реклама: идем в "Семь дней", отдаем свои фотографии, пусть печатают эту красоту. Потом телевидение, радио, газеты, потом твой сольный концерт, потом мой и т.д.

А потом раздался телефонный звонок:

- Нам надо расстаться навсегда...

Ты запрокидываешь голову

Затем, что ты гордец и враль.

Какого спутника веселого

Привел мне нынешний февраль!

Позвякивая карбованцами

И медленно пуская дым,

Торжественными чужестранцами

Проходим городом родным.

Чьи руки бережные трогали

Твои ресницы, красота,

Когда, и как, и кем, и много ли

Целованы твои уста

Не спрашиваю. Дух мой алчущий

Переборол сию мечту.

В тебе божественного мальчика,

Десятилетнего я чту.

Помедлим у реки, полощущей

Цветные бусы фонарей.

Я доведу тебя до площади,

Видавшей отроков-царей...

Мальчишескую боль высвистывай

И сердце зажимай в горсти...

- Мой хладнокровный, мой неистовый

Вольноотпущенник - прости!

Я ПРИЛЕЧУ НА КРЫЛЬЯХ ВЕТРА

Звонок телефона раздался как звонкая трель, и в душе что-то дрогнуло - это он, конечно, он:

- Алло!

- Здравствуйте, это я. О, как же я соскучился. День - это целая вечность, понимаете, я физически ощущаю ваше отсутствие. Только уеду, как снова хочу к вам. Что же нам делать?

- "Любить распластаннейшей в мире ласточкой..." - по обыкновению ответила я цитатой из Цветаевой.

- Это невозможно. Уже два дня мы не виделись. Я хочу вас видеть, скажите, куда приехать?

- В Музей Островского, на Ордынке, в семнадцать часов.

- Я прилечу на крыльях ветра, всё - еду!

И в семнадцать, как всегда без опоздания, он показался в воротах музея. Он был хорош: гладко выбрит и аккуратно, с любовью подстрижен - голова как "ваянная чаша", и выглядел очень стильно. Я ахнула от удивления и наговорила кучу комплиментов. Я никогда не стесняюсь это делать, когда восторг распирает. Восторг и гордость, что такой красивый и молодой мужчина прилетел ко мне "на крыльях ветра".

Мы приехали в музей в надежде порепетировать на необычном рояле, который подарил еще Савва Морозов. Но музей оказался закрытым на выходной, и мы отправились в радиокомитет. Заказав пропуска, мы поднялись на лифте в концертный зал на девятый этаж. Встретили там мою старую подругу с подвыпившей компанией и были втянуты в какой-то международный водоворот.

Иностранцы из Испании и Венесуэлы распевали с нами песни, он играл им на рояле, потом читали стихи, снова пели - было шумно и весело, но не до репетиции нашего сокровенного моноспектакля "Грезы любви". Да куда бы ни идти, лишь бы вместе.

Мы произвели фурор, и подруга сказала:

- Ну, теперь рассказывайте свою "лав сторию"!

И мы, захлебываясь от восторга, наперебой стали рассказывать о том, как он пришел на мой вечер в Салоне, как я ему понравилась, а он мне.

Почему вначале совсем не задумываешься о конце? Кажется, его не будет никогда.

Безмятежность - так бы я назвала свое состояние тогда. Парила в облаках, летала тоже "на крыльях ветра" и слушала, как завороженная, этот речитатив:

- Любимая, я так рад, что вижу тебя. Какая красивая! Какая молодая! Я самый счастливый человек! Ты моя и только моя Рыбка, а я твой Скорпион! Как мне нравится смотреть в твои глаза... - И лилась эта сладкая патока, этот словесный елей, этот мед красноречия, и вливался он через уши прямо в душу. Говорят, женщина любит ушами. И тот, кто твердо усвоил это правило, всегда добьется успеха у женщин. Почему? Наверное, потому, что почти каждая женщина считает себя недооцененной, недолюбленной. И слова действуют как лекарство, она выздоравливает, вылечивается от недуга собственной неполноценности. Слова создают прочный фундамент внутренней высокой самооценки, и женщина начинает на глазах расцветать. Это видят изумленные друзья и не знают, чему приписать.

Мы "летали" оба и не знали, где присесть, чтобы побыть наедине, вдвоем. Почему нам все так мешали, почему хотелось уединения, почему ловили и запоминали каждое слово? Потому что стали мы настоящими наркоманами любви. Вот уж наркотик так наркотик самого широкого диапазона действия. Мы ловили свой кайф каждый день, и не было границ нашей радости.

- Я люблю тебя!

- А я люблю тебя!

- Скажи еще раз: "Я люблю тебя!"

- С удовольствием: "Я люблю тебя!"

Обычно из меня клещами не вытащить этих слов, а здесь я могла бы их говорить бесконечно. Сочетание двух местоимений и одного глагола действовало как самый сильный допинг. Я - люблю - тебя.

Верилось на слово. Не хотелось никаких доказательств: ни цветов, ни подарков, ни ресторанов. Их и не было.

Правда, была шляпа. Шляпа от него в стиле Аллы Пугачевой. Но это все неважно - был он со своей любовью, воплощенной в его словах, в глазах, руках, губах, в распростертых объятиях. Если бы всей этой нежности было в три или в пять раз меньше, то и за это можно было бы ставить памятник ему еще при жизни.

Значит, я настолько неизбалована вниманием, что готова принимать за чистую монету любые слова о любви? Да, этим самым я только подтверждаю простую мысль, что я хороша, что я себе нравлюсь, и признаю, что меня вполне есть за что полюбить. Я в себя верю, я себе доверяю, я себя уважаю, я себя люблю. Так почему же меня не может любить он?

- Вот станешь звездой эстрады и забудешь меня совсем, - говорила с грустью я.

- Ой, что ты, звездой! Мне стать хотя бы капелькой на твоем плаще, сказал он однажды, обнаружив свой романтическо-поэтический склад ума.

Жизнь протекала в нирване чувств и слов, слов и чувств - и полного отсутствия критического анализа событий. Мы утопали в словах и любви, требуя все большей дозы своего наркотика. Это было ненасытное желание "ненасытностью своею перекармливаю всех", опять вспомнилась Марина Цветаева. Мобильный телефон был заменен на пейджер, и полетели телеграммы:

- И потрясающих утопий мы ждем, как розовых слонов. Игорь Северянин.

- Люблю. Целую. Высылай "косую", - хулиганила я.

- Любимый, назначаю тебе свидание в нашем кафе "Старый рояль", в восемнадцать часов, сегодня, жду, - передавала я, когда у него отключили телефон.

И сколько было счастья, когда я увидела его, правда, почему-то грустного.

Выпив по кружке пива, мы, ожидая горячего, тихо беседовали. Вдруг на глазах его показались слезы:

- Не знаю, что со мной. Все хорошо, но почему-то плакать хочется. - И он уронил слезу на стол.

Это было странно и необъяснимо, поэтому я впервые подумала о надорванной струне его жизни, о пограничной психике, о женском воспитании на слезах матери, и наше будущее заволокло тучами сомнений и тревог.

Я вспомнила вдруг о некоторой неадекватности его реакции в каких-то ситуациях, о слишком легком рождении слов.

Мы как будто соревновались, кто кого "перепоет", - но этот златоуст перещеголял даже меня, такую искушенную в искусстве соблазнения мужчин. "Прилечу на крыльях ветра" среди этого блеска постепенно стало ослабевать, он даже забыл об этой свой формуле, но мне она так нравилась, что изредка я спрашивала:

- Как и на чем прилетишь?

- На крыльях ветра, - отвечал он.

Эта игра могла продолжаться еще очень долго, несмотря на его "выбросы" отрицательной энергии. Они происходили раз в месяц в полнолуние. Он становился каким-то невменяемым, неуправляемым и недовольным всем. В такие минуты казалось, что у него что-то случилось с головой и это никогда не пройдет. Он был агрессивен, зол, раздражен, и никакие мои психологические приемы не действовали. Он меня не замечал - уходил в себя все глубже и глубже.

Но странное дело, на следующий день как ни в чем не бывало вновь светило солнце, он был тише воды, ниже травы, нежен и мил, как прежде. Это напоминало морские приливы и отливы - известная мне по опыту синусоида любви. И снова он рассказывал о своих попугаях, которые живут в полном согласии, и он с нетерпением ждет потомства. Он беспокоился об этом потомстве больше, чем о собственном, - а ведь уже пора было бы завести: - все-таки двадцать три года!

Но два предыдущих брака не сложились. Живя теперь в одиночестве, он вдруг высоко оценил это преимущество и полюбил это состояние.

Я никогда не ревновала его к прошлому, хотя он весьма образно рассказывал о своей любви к первой жене. Он не давал мне повода ревновать даже тогда, когда кругом были молодые и красивые женщины. Он их просто не замечал, хотя они-то его не пропускали. И только говорил:

- Какие женщины, когда рядом ты! Ты заслоняешь все, ты просто ослепляешь всех, и я любуюсь только тобой. Я люблю тебя, но знаю, что настанет мой черед и ты меня бросишь, как бросала всех остальных до меня.

- О чем ты, мальчик мой, - обычно отвечала я. - Я же люблю только тебя. Сейчас. А потом я не знаю, что будет. Давай пока еще полетаем на наших крыльях ветра!

- Давай! Я завтра же прилечу к тебе!

А завтра... он позвонил и сказал деревянным, не своим голосом:

- Нам надо расстаться навсегда...

Дарю тебе железное кольцо:

Бессонницу - восторг - и безнадежность.

Чтоб не глядел ты девушкам в лицо,

Чтоб позабыл ты даже слово - нежность.

Чтоб голову свою в шальных кудрях,

Как пенный кубок, возносил в пространство.

Чтоб обратило в огнь - и в пепл - и в прах

Тебя - твое железное спартанство.

Когда ж к твоим пророческим кудрям

Сама Любовь приникнет красным углем,

Тогда молчи и прижимай к губам

Железное кольцо на пальце смуглом.

ДУХОВНЫЙ СЕКС

Это началось сразу. Тактильные контакты, как будто мы слепые. Наши руки стали проводниками наших чувств.

Выйдя первый раз вдвоем в свет - на спектакль в театр Калягина, - мы испытали высшее наслаждение, когда руки сплелись, как губы в поцелуе. Сердце запрыгало, дух захватило, по телу прошел ток.

"Вот это да!" - подумала я и, боясь шелохнуться, стала внимательно прислушиваться к себе. Что это со мной? И сколько мне лет? И кто это рядом? И почему так остро? Пьяно? Трепетно? Сладостно? Всего-то навсего руки, а создают такой эффект близости. И что в сравнении с этим грубый, приземленный секс, в котором часто два интеллигентных человека превращаются в зверей?

Как весело, когда рядом, совсем близко находится объект твоего вожделения. Несомненно, с первого взгляда и с первых минут нашего знакомства это чувство возникло у меня. Равно как и любовь во всех ее проявлениях. И вела она, как маяк в море. Но ближе, интимнее этого первого мига сближения - наших сцепленных рук - уже ничего никогда не было. И мы теперь всегда искали руки друг друга. И успокаивались только тогда, когда они были вместе. В театре, ресторане, поезде, машине, на светском рауте - всегда вместе.

Руки превращались как бы в инструмент любви. Они то сжимали друг друга, то обвивались пальцами, то смыкались вместе, то заходились в высокой степени блаженства. А если к рукам прибавлялся и взгляд больших красивых карих глаз и смотреть можно было в них, как в бездонный колодец, возникала та желанная гармония, о которой я столько лет мечтала. А добавьте к этому мои глаза, которые притягивали его как магнитом. Так и жили мы несколько месяцев подряд, зацепившись душой и руками друг за друга.

Казалось, что каждый дорвался наконец до источника чистой воды и никак не может напиться. О сексе как таковом мы не говорили. Мы его подразумевали, уверенные в том, что это никуда от нас не денется и незачем спешить. Настолько уверены были в том, что как-то раз он изрек почти историческую фразу:

- Мы с тобой такие умные и такие опытные, что нам ничего не надо объяснять друг другу. Давай наслаждаться первыми днями безоблачного счастья.

Но однажды в театре "Ленком" я поймала такой его взгляд, от которого душа захолонула, а тело затрясло. Это был взгляд жаждущего мужчины. Он не смог сыграть равнодушие и, глядя на открытый ворот моего платья, воспламенился и тоже внутренне задрожал.

Ах, какая это была незабываемая минута! Минута откровенного публичного сближения. И если бы можно было стать невидимками или убрать публику из фойе, то...

Нежность, неизбывная человеческая нежность струилась потоком на меня, она просто захлестывала меня своей мощной волной и смущала.

- Ну зачем так много мне одной? И чем я заслужила такую любовь? И откуда такая нежность?

И если говорить об удовлетворении как о чем-то вечно желанном для женщины, то более всего я чувствовала себя удовлетворенной, когда он обнимал меня своими красивыми руками профессионального пианиста.

А с поцелуями происходили интересные метаморфозы. Первый поцелуй был мужской, сексуальный, многообещающий. Потом целая серия поцелуев с разными нежными оттенками. Когда случалось какое-нибудь большое приятное и для него, и для меня событие - удачно прошедший концерт, хороший заработок, гастроли, - он снова целовал меня, как бы награждая за усилия, долгим страстным мужским поцелуем. Потом целовались по сто раз в день, как дети в детском саду. В этом тоже было свое удовольствие, и нам нравилось без конца "прикладываться" друг к другу.

И вот я объявила:

- Я произвожу тебя в сан духовного любовника!

- Весьма польщен. Готов и дальше исполнять эту прекрасную миссию!

Обыкновенный секс уходил куда-то на задний план и превращался в мираж, в наших головах-компьютерах просчитывалась одна и та же формула: "А что нам это даст? И что добавит? Нежности, страсти, любви? Нет! А отнять может - и нежность, и страсть, и любовь. Так зачем терять, лучше оставить все, как есть". Был и возрастной барьер, безусловно. Для меня, например, это представлялось совсем новой жизнью с новыми неведомыми заботами. Эти заботы были связаны с покупкой нового постельного белья и своего женского тоже, с перестройкой на другую волну, с уходом с этого духовного небосклона и скатыванием к банальным отношениям мужчины и женщина. А нас влекла, манила и сближала та высота, на которую мы сами забрались и не хотели с нее спускаться. Этот духовный секс сделал нас близкими без всякой скидки на возраст. И это была не просто игра, это была сама жизнь, в которую мы оба играли с наслаждением. Играть было весело, каждый соблюдал правила, не сговариваясь и не договариваясь. Он это особенно хорошо усвоил и уразумел: хоть и юн, был весьма опытен в обольщении женщин.

- Я - дамский угодник.

Слова, как кружева, плелись им искусно и весьма успешно. А главное, искренне. И не подкопаешься, и не обвинишь в нечестности.

- "Ты пришла" - эту песню я посвящаю тебе. "Ты пришла и останешься со мной навсегда..."

А песня "Нужен очень" стала нашим гимном. "Нужен очень, нужен очень я тебе", - в финале он вставал передо мной на колени под овацию зала и мое невольное одобрение и смущение. Радостно было и в то же время стыдно. Удивительный дуэт зрелости и юности - но только по паспорту. Потому что в жизни роли часто менялись, и он становился моим учителем, я - послушной ученицей. Особенно в музыке, когда я не могла взять верную ноту.

А как приятно стоять у рояля и просто смотреть на его руки, как они, быстро и легко перебирая пальцами клавиши, извлекали потрясающие звуки.

- Мальчишка, а как играет! Какой мастер и какой прекрасный аранжировщик мелодий, импровизатор, фантазер, умеющий расцветить любую мелодию, чтоб она заиграла, как драгоценный камень!

Наша духовная дружба подкреплялась и совместным творчеством. Он задумал помочь сделать мне сольный концерт, где я проявила бы себя в полной мере.

Идея пришла, на мой взгляд, гениальная: моноспектакль "Грезы любви" стихи Марины Цветаевой и классическая музыка. Работа над ним в течение двух месяцев превратилась в пролонгированный духовный секс. Достаточно и сейчас посмотреть нотный альбом, чтобы увидеть пометки, сделанные его рукой: "кончаем вместе". Этот "оргазм" наступал, когда музыка и стихи сливались и заканчивались одновременно. Надо было так рассчитать ритм стиха и темп музыки, чтобы попасть в унисон.

Стихов Цветаевой я выписала так много, что их хватило бы на целых три спектакля. Я пыталась, и небезуспешно, объясниться в своих чувствах. И это получилось. Мне даже было стыдно читать некоторые стихи: в них звучала откровенная эротика, вся поэзия Цветаевой сексуальна. За каждой строкой угадывается ее мятеж, ее страсть, ее неизбывное чувство любви.

Цветаева нас венчала, благославляя на творческие подвиги во имя любви. И работа шла успешно. Мы вместе преодолевали трудности: не было рояля - мы бегали по всей Москве в поисках его, кто куда пустит, и репетировали то на фабрике "Красный Октябрь", то в Музее Островского, то в радиокомитете и только потом - в Политехническом музее. Духовная энергия переливалась от меня к нему и от него ко мне. Я читала Цветаеву страстно, отождествляя героя ее любви с моим другом. Он же, слушая стихи, перебирал в своем музыкальном компьютере мелодии и тут же предлагал одну из них, всегда точно попадая в ритм стиха, в его настроение и тональность. Это было само по себе искусство. И на каждую репетицию мы бежали, как на любовное свидание.

И навряд ли мы смогли бы выразить свои чувства так, как интерпретировали их через поэзию Марины Цветаевой и музыку Бетховена, Шопена, Рахманинова, Свиридова.

Однажды я спросила, могу ли полностью идентифицировать его с героем спектакля, и получила утвердительный ответ. Но вторая часть спектакля была как развод, как разрыв, как обвинение всему мужскому роду, и он испугался. Не захотел быть ответчиком за всех. И я читала потом вообще, не кивая в его сторону, дабы пощадить его самолюбие.

У нас сложились такие нежные, теплые отношения, что мы ощущали себя семьей. Он приезжал обедать, ужинать и даже завтракать. Ночевать всегда уезжал домой, к моему великому удовольствию. Почему? Потому что выдержать этот прессинг было довольно сложно. Но после любой светской вылазки, разъехавшись по домам на разных машинах, хотелось тут же позвонить и сказать пару приятных слов на ночь.

- Любимая! Как хорошо, что я встретил тебя. Моя душа открыта. Я один, совсем один, у меня никого, кроме тебя, нет. Будь со мной. Не покидай. Не предавай. Я люблю тебя! Люблю!

Я тоже звонила:

- Ворота моей души открыты, заезжай, располагайся! Вместе можно многое сделать, все преодолеть, всегда быть в творчестве.

Мы никак не могли наговориться. Я просила, чтобы он мне больше рассказывал о композиторах, так как он музыковед-теоретик. А я рассказывала свою жизнь. Слушал он внимательно:

- С тобой все интересно! Где ты - там жизнь!

Говорят, что мужчина и женщина переходят на "ты" только тогда, когда хоть раз спали вместе. У нас была постепенная метаморфоза: сначала "Лида", "Вы", потом - "Лидочка", "ты". И, как ни странно, нас сближало наше непомерное возрастное расстояние. Он шутил, когда я называла дату какого-нибудь моего личного события:

- Меня еще на свете не было, а ты уже замуж вышла!

В общем, души все больше срастались, глаза любили, а руки не расцеплялись. Так и плыли мы в своей любовной лодке: "Мне океан твоей любви не переплыть" (из его песни).

Я положила на алтарь любви свое сердце. И до того влюбилась в его говорящее красивое лицо, что не могла от него оторваться - я пила его, ела, хотела! Аппетит у меня пропал, есть я не могла совсем. Садилась рядом и смотрела, как он ест, а сама не могла проглотить даже кусочка, физиологически не могла, как будто кто отключил мою систему питания.

Нас сравнивали то с Есениным и Айседорой Дункан, то с Шопеном и Жорж Санд, - парами, идущими против течения, бросившими вызов обществу. А мы были самодостаточны и не слишком печалились по этому поводу.

Нам очень хотелось репетировать дома. Пианино было у дочери. Мечтали перевезти его ко мне и устроить настоящий домашний музыкальный салон. Пианино привезли, он пришел посмотреть, как оно выглядит. Сыграв немного, сказал, что на ненастроенном инструменте играть нельзя - это вредно для слуха, - и закрыл крышку. Потом приехал настройщик, все наладил. А пианист и с ч е з!

Однажды он позвонил и сказал:

- Нам надо расстаться навсегда...

...Потянулись долгие месяцы вынужденной разлуки. Преодоления себя. Возвращения к прежнему образу жизни. Тоскливого ожидания чего-то. И невозможности встречи или телефонного звонка. Полный психологический вакуум, и мое человеческое бессилие, и безумная женская обида.

Легкомыслие! - Милый грех,

Милый спутник и враг мой милый!

Ты в глаза мои вбрызнул смех,

Ты мазурку мне вбрызнул в жилы!

Научил не хранить кольца,

С кем бы жизнь меня ни венчала!

Начинать наугад с конца,

И кончать еще до начала.

Быть как стебель и быть как сталь

В жизни, где мы так мало можем...

- Шоколадом лечить печаль,

И смеяться в лицо прохожим.

ДУРМАН

Девять месяцев - это беременность. За это время мог родиться ребенок - сын или дочь. Недаром "Экспресс-газета" поиздевалась над нами, подписав под одной из фотографий, где мы сняты вдвоем в одной большой красной кофте: "У нас еще будет маленький".

Как все это далеко теперь от нас - в той, первой серии фильма под названием "Люблю... и больше ничего".

Первая серия кончилась телефонным звонком: "Нам нужно расстаться навсегда..." - без объяснения причин. И девять месяцев немой тоски, жуткой неопределенности и любви вопреки всему. И только один вопрос - почему? почему? почему? И собственная фантазия, рисующая одну картину страшнее другой. Только усилием воли я заставляла себя работать в прежнем ритме - писала, выступала, пела.

Себя ощущала чеховской чайкой, подстреленной на самой высоте полета. Так и жила с одним подбитым крылом. Почему-то сразу поверила, что ушел навсегда, и не мечтала и не ждала его возвращения, пытаясь привыкнуть к жизни без него.

Сейчас, когда знаю причину его ухода, когда знаю уже так много, что вполне хватило бы, чтобы разлюбить, выкинуть его из сердца и вычеркнуть из памяти, я сознательно закрываю один глаз, чтобы не видеть очевидного, - что он никого не любит, кроме себя, - и продолжаю его любить - трепетно вслушиваясь в звуки его голоса, всматриваясь в его бездонные красивые глаза, окуриваясь дымом его сигарет и обволакиваясь мужским обаянием.

Любовь, похожая на сон,

Сердец печальный перезвон,

Твое волшебное "люблю"

Я тихим эхом повторю.

Это название второй серии - "Любовь, похожая на сон", начало которой положил ночной звонок, настолько неожиданный для меня, что я попросила представиться, не узнав его голоса.

- Поздравляю с годовщиной нашей встречи - 6 сентября! Скучаю! Прошу простить! Люблю! Помню каждый наш день! Все время думаю о тебе! Моя душа осталась с тобой в той нашей жизни! Сейчас живу кисло...

Дело даже не в словах, которые он говорил, а в том, как сразу включил меня, будто в электрическую сеть. И я, как заводная игрушка, которая движется по желанию хозяина, застрекотала, заволновалась, пришла в движение... словно и не было этой "беременной" разлуки. Я ожила. Я снова слышала его голос и уже опять любила эти его низкие нотки поставленного баритона. Голова моя горела, в окно светила какая-то безумная луна, свет я не зажигала, и все это было как-то неправдоподобно, нереально.

Я разговариваю с ним и отчаянно боюсь, что сейчас это кончится и я снова потеряю его навсегда.

- Ты видишь, я не выдержал первый, и я тебе звоню, - сказал он.

- Позвонил раз, позвонишь и два, - ответила я уже уверенным голосом женщины-королевы, которой возвратили былое величие и снова надели на голову корону.

Я даже телефона не спросила и не поддалась на провокацию: "Хочешь, я к тебе сейчас прибегу, я теперь живу рядом с тобой, и телефон новый?"

- Нет, не хочу, - ответила я.

- Ну, хорошо, спасибо тебе за то, что ты меня не послала ко всем чертям, прости меня еще раз, я очень тебя люблю.

А мне уже вполне достаточно этого ночного звонка, и, положив трубку, я чувствовала, что взлетаю...

Прошло десять дней после звонка - и вот "заблудший сын" на пороге. В дверь он не стучал, не звонил, а скребся, как скребутся коты, когда просятся в дом, нагулявшись на воле.

Очень страшно было открывать - что я там увижу? Но увидела его, повзрослевшего, возмужавшего и еще более красивого, чем прежде.

- Ну, здравствуй, "живейшая из жен", - и он протянул свои руки, чтобы заключить меня в объятия. - Как же я мечтал об этом моменте! Неужели я тебя вижу?

Я тихо сидела в углу, чистила картошку и тоже не верила в реальность происходящего. Любуясь им издалека, я думала: "Как же красив, проклятый!" - и глоток за глотком снова выпивала этот сладкий яд - Любовь.

Он курил, затягиваясь дымом, втягивая щеки и прищуривая один глаз, и смотрел, смотрел:

- Как много вокруг красивых молодых женщин, но есть самая красивая и самая молодая - это ты, моя любимая Лидочка! Ты же видишь, мы еще и не пили, но я уже пьян от любви. От тебя исходят какие-то волны, мягкие и нежные, я их принимаю и в ответ посылаю свои волны нежности и обожания. Ты просто сиди и жарь мою любимую картошку, это твое приворотное зелье, а я буду любоваться тобой.

А потом он сел к пианино, а я встала так, чтобы смотреть ему в глаза. Он не смотрит на клавиши, он смотрит в глаза своей жертве, которая без сопротивления, с наслаждением слушает музыку и подчиняется его воле и буквально втягивается в какую-то невидимую воронку, и та засасывает, как болото, и только руки напоминают о том, что когда-то это была гордая, волевая женщина, сейчас превратившаяся в воспоминание. А потом музыка подхватывает нас, и, взявшись за руки, мы несемся в космическом пространстве, ощущая скорость ветра и немыслимое, нечеловеческое наслаждение. Не хочется возвращаться на землю из этого путешествия - так бы и парить вместе вечно!

- Лидочка, ты знаешь, нам не страшна разлука, мы повенчаны космосом, мы вечные теперь, понимаешь?

Как же мне не понять, когда я чувствую, что нами все время кто-то управляет! Астролог сказала, что это мощная планета праздника - Юпитер. В прошлом году, когда мы встретились, Юпитер вошел в Солнце и в наши души закатилась, как солнце, Любовь. А в этом году Юпитер "сел" на Уран, а Уран вошел в знак Рыбы, и вместе они запрограммировали его возвращение. А со мной космические мои учителя сотворили такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать: сначала они меня "уронили" - я сломала правую стопу, потом диабет случился, потом операция, в общем, все лето в больницах.

Недаром говорят, что любовью не шутят, да и не до шуток теперь, когда утром тебя будит звонок и любовный поток изливается на голову, а ночью нежное прощание.

Почему же он приходит и уходит? Уходит домой, как будто его там ждут дети и сварливая жена. Почему? Потому, что "удавка", а удавки бывают разные. У него "телефонная удавка", он должен в определенное время быть дома у телефона...

Это случилось давно и считается ошибкой молодости, а теперь, привыкнув к комфорту, уже и расставаться с ним страшно. Красиво жить не запретишь - только одни это право зарабатывают собственным трудом и напряжением, другие продают свою свободу. И кажется, что вот оно и есть счастье - "материально я обеспечен", ан нет, наступает минуточка, а с нею и прозрение, что это не свобода, а добровольная тюрьма, пожизненное заключение. Обычно женщин берут на содержание, и это понятно - слабый пол. Но мужчина, молодой, красивый, полный сил и энергии, усаживается на цепь и караулит самого себя, чтоб не украли?!. Когда хозяйка уезжает, так хочется побегать на воле, погулять без ошейника по чужим дворам, вдохнуть воздуха свободы и вольного счастья, хотя и ворованного, но уж очень желанного.

Господи, ну при чем же здесь я? Мирная, большая, не худая, не молодая женщина, по возрасту вполне могла бы быть его бабушкой. Почему мне снова выпало испытание любовью? Почему при звуке его голоса по телефону у меня мурашки бегают по спине, а при встрече коленки подгибаются?

- Жди меня! Жди всегда! Жди, и я приду к тебе, я буду возвращаться каждый раз вопреки всему. Ты моя вечная жена, - повторяет он мне как заклинание.

Если я буду только ждать, глядя с балкона в его сторону, кто же будет за меня работать? И творить? И петь? И танцевать? И вообще изучать жизнь, и черпать ее пригоршнями, и радоваться ей бесконечно, не посягая на чужой кусок, не верша зла, а творя добро? Не скрою, я испытываю к нему амбивалентные чувства, то есть люблю и ненавижу одновременно. Ну и что из этого? Надо гордо отвернуться? Бросить? А если это последняя любовь?

Хорошо рассуждать моим умным подругам, которые находятся в холодном состоянии души и трезвой памяти. Они не видят его глаз, не знают его рук, не ощущают вкуса поцелуев. Они требуют, чтобы я вернулась к себе самой, к своей жизни и работе. Я пытаюсь оправдываться и сваливаю всю вину на Юпитера, который пришел, а потом ушел.

- Да брось ты, не вмешивайте вы в свои отношения Юпитера! - сказала одна из них.

Тут и без Юпитера хватает. Как вам понравятся такие его размышления:

- Ты понимаешь, мне все время тебя мало. Только уйду, и уже снова к тебе тянет. Я как та мышка, к которой присоединили проводочки и дали клавишу, на которую можно нажимать. От разряда электрического тока она получает наслаждение - чем чаще нажимает клавишу, тем больше удовольствия испытывает. Но при этом она разрушает себя физически. И все равно нажимает, и в конце концов погибает от радости, которую не смогла пережить. Так и я погибну, любя тебя и желая все большего удовольствия от общения с тобой.

- Что же нам делать? - спрашиваю я.

- Не знаю, - отвечает, - только чувствую, что мне придется раздвоиться, вы разорвете меня скоро на две части. Как жаль, что еще не налажено клонирование...

Однако дни проходят за днями, ничего не происходит, только он ходит на работу, а я его жду с обедом. И это такое удовольствие для меня, как, впрочем, и для него:

- Ты знаешь, меня никто и никогда не ждал с работы. Ты первая, и это необыкновенно приятно.

- Так бы вот и жить, сквозь годы мчась, - заключаю я.

- Почему я "летаю" только с тобой? И куда мы улетим в конце концов?

- Ладно. Ты лучше кушай, никого не слушай, - и подвигаю ему тарелку с жареной картошкой по-белорусски, с чесноком.

Он сначала обнюхивает еду, как собачка, потом пробует на вкус, потом набрасывается, ест с жадностью, закатывая глаза от удовольствия, потом кладет вилку и притягивает меня к себе - целует еще маслеными и потому теплыми и мягкими губами. Магия какая-то! Блаженно, хорошо, легко на душе. И если я привораживаю его своей картошкой, то он меня - своими поцелуями. Всегда неожиданными и всегда разными: то по-детски непосредственными, то благодарными и ласковыми, а то сугубо мужскими, означающими только одно - страсть. И от этих поцелуев я выпадаю в осадок - я чувствую, как по всему телу пробегает судорога и кончается там, где-то внизу, и я вдруг оживаю, пробуждается желание, кружится голова от невозможности реализовать его тут же.

- Ты, пожалуйста, меня так больше не целуй, это вредно для диабета, говорю я, а сама еще плохо дышу, от такого поцелуя дыхание сбивается.

Во какие дела творятся с женщиной на шестьдесят четвертом году жизни! Всего сорок лет, четыре поколения, отделяют нас друг от друга. Тут одно из двух: или я очень молодая, или он очень старый. Так или иначе, нам вместе безумно хорошо: то он становится приемником моих сигналов, то я, наоборот, становлюсь его приемщицей, и мы без слов понимаем друг друга.

РАЗЛУКА ДЛЯ ЛЮБВИ - ЧТО ВЕТЕР ДЛЯ ОГНЯ

...Сегодня уже тринадцатый день в разлуке. Мы не видимся. Только звонки, и то изредка.

А два дня нет и звонков, даже на автоответчике нет ничего. Хотя в воскресенье вместо его заинтересованного внимания я нашла только: "Позвонить не смогу. Жди".

И я жду и жду - и буду ждать столько, сколько нужно, потому как мыслями и душой я остаюсь с ним. А сцена, на которую он так рвался и к которой теперь охладел, остается со мной. И вчера судьба послала мне знакомство с новым, очень хорошим пианистом, профессионалом.

Когда я услышала, как он провел рукой по клавишам, я подумала - здорово! Почти как Андрей! Подошла к нему и нагло сказала: "У меня к вам претензий нет". Он рассмеялся, и мы прекрасно "сбацали" весь концерт без репетиции.

И я уже помахала рукой своей мечте работать с Андреем. В конце концов свет клином не сошелся, и я не могу вырвать его из домашнего добровольного плена, несмотря на все его слова, которым хочется верить: