– Габриель не сказал, когда приедет. Думаю, не раньше, чем уладит свои дела, – объяснила Бейбет.
Они сидели у палатки Дженни на скамейках, табуретках, пеньках. Чтобы отогнать москитов, Дженни разожгла костер из водяной травы – рогозы. Проснулся Эллис, и Дженни усадила малыша себе на колени. Взгляд его серьезных глаз перебегал с одного лица на другое, будто он понимал каждое сказанное слово.
– Рокко, мой любимый nipote, когда я расскажу твоей маме, что ты выглядишь очень хорошо, она растает от счастья. Оказывается, лучшее лекарство – уехать из душного города, – Фред весело улыбнулся.
Действительно, всего один день, проведенный на воде, и несколько часов в деревне вернули пареньку румянец.
– Что значит, «nipote» – спросила Дженни.
– Nipote? Внук. Правда, дедушка? Когда я первый раз назвал этого парня дедушкой, он страшно разозлился. Помнишь, Дженни? А сейчас? Вы только посмотрите на него, – засмеялся Рокко.
– Позвольте сказать вам, молодой человек, если, дожив до его лет, вы будете хоть немного похожи на него, то принесете много пользы. Хотя у него седые волосы, он вовсе не старик. Ему только сорок два.
– Все в порядке, дорогая. Стоит ли беспокоиться из-за такого пустяка. Я все больше привязываюсь к этому маленькому наглецу. Послушай, Рокко, ты здесь станешь методистом, – сказал Фред ехидно.
– Федерико, не дразни ребенка. Конечно, нет, – если он сам не захочет, – добавила Бейбет на тот случай, если ошиблась она, а не Фред.
– Глэдис надеется обратить нас обоих… и Медею тоже. А я возлагаю надежды на Габриеля после того, что вы мне рассказали. Я уже решила вернуться в Нью-Йорк, чтобы поговорить с ним, или проститься… перед разлукой. Он же вернулся на остров Эллис, чтобы оказать мне такую любезность, когда мы впервые встретились и расстались. Теперь я вижу, что вы уверены в своем будущем, – Дженни посмотрела на Фреда и его молодую жену, – и у меня снова появилась надежда. Вы такие разные, но поженились без колебания, не сомневаясь друг в друге. Значит, мистеру Агнелли и мне можно верить в счастье. Бейбет, ты ушла из дома, лишилась своего состояния. Мне нечего терять, а получить я могу все – Габриеля.
– Но ты же оставила свой дом, своих близких, чтобы начать новую жизнь в Америке. Я думаю, что главное в жизни – любовь. Когда мы с Фредом любовались мимолетной, волшебной красотой моего цереуса и увидели, как распускается изумительный цветок, мы поняли, что наша жизнь обрела смысл. После бала у Уортонов мы поехали в Китайский квартал. Помнишь, Федерико рано увез меня домой? Мы сидели в оранжерее и, как обычно, болтали и вдруг… и вот… случайно произошло… это – любовь. Дженни, ты меня совсем не слушаешь? – Бейбет обиделась на подругу, которая пристально всматривалась в темноту.
Треск каждой веточки, шорох каждого листочка заставляли ее вскакивать в надежде услышать знакомые шаги. Дженни вздыхала, снова садилась, что-то нежно шептала Эллису.
– Послушай, Джен, пойдем прогуляемся. Что-то ты очень нервничаешь. Покажи мне лагерь. Когда мы ждали тебя в молитвенном доме, нам сказали, что между скалами есть чудная тропинка.
– Ну кто же в темноте гуляет по скалам, мое солнышко? – спросил Фред. – Будьте осторожны. И захватите с собой фонарь.
Девушки уселись на выступ скалы. Далеко внизу море сверкало в лунном свете. Дженни покачивала малыша. Бейбет рассказывала о своем счастье.
– Как только мы вошли в оранжерею, я сразу поняла, что ночь будет незабываемой. Наш вечер удался. Вы с Габриелем составили потрясающую пару – красивые, окутанные тайной. Вы были гвоздем сезона. Успех нашей мистификации взволновал меня. Когда я увидела Федерико с его Страдивари, то подумала, что лучше уже быть не может. Но ошибалась, оранжерею наполнял удивительный благоухающий аромат джунглей. Я поняла, что моя Царица Ночи готова к ночи любви. Когда ее лепестки начали раскрываться, покачиваясь, как экзотические змейки, я отправила Фреда в винный погреб за шампанским моего отца – Чендоком 1883 года. Мы налили вино в бокалы и выпили друг за друга и за Царицу Ночи. Фред играл Вивальди. Мы ждали, когда раскроется цветок. Цереус затрепетал, думаю, его взволновал божественный голос Страдивари. Вскоре лепестки развернулись полностью. А потом, Дженни, как это случается каждый год – и я ничего не могу поделать с этим, – я заплакала. Как всегда, меня потрясла его красота, тщетные ожидания любви. У Федерико нежная чувствительная душа. Он тоже плакал. Вот тогда-то… все и произошло. Мы были потрясены этим чудом природы и… возбуждены. Федерико положил скрипку и поцеловал меня первый раз. Бейбет закрыла глаза.
– Дженни, я хочу сказать, что меня так никогда не целовали, хотя – признаюсь честно – целовали очень часто.
Она мечтательно улыбнулась и задумалась о своем Федерико. Он такой умный и талантливый, рассеянный и эгоцентричный. Когда расцвел цереус, Фред превратился в нежного внимательного любовника. Медленно, медленно раскрывались лепестки цветка. Также медленно губы Бейбет раскрылись для его поцелуев. Ее рот, сладкий, как жимолость, принял его язык, и она отвечала ему. Его руки обняли Федерико, когда он опустил ее на софу. Она прогнулась под ним и затрепетала. Он ласкал ее шелковистое тело с такой нежностью и мастерством, будто играл на любимом Страдивари. Высокомерный гений, блестящий музыкант ласкал ее так, как не осмеливался и даже не пытался ни один из ее поклонников.
– Я… повела его в свою комнату, Джен. Он сдерживал свою страсть. Он был… ну… вел меня. Я таяла от желания…
Бейбет отдала ему все – тело, сердце, душу. Среди шифоновых простыней и розовых шелковых подушек своей девичьей комнаты она потеряла невинность. Нежный гений оказался первым мужчиной, кто покорил ее и завоевал сердце.
– Джен, он такой… такой решительный и добрый. Федерико – первый и единственный мужчина, которого я буду любить всегда. Ты понимаешь меня?
– Да, понимаю, – ответила Дженни нетерпеливо. – Мне это знакомо, потому что… из-за Габриеля. Я очень рада за тебя. И немножко завидую тебе, Бейбет. Ваша любовь взаимна. Федерико обещал любить тебя вечно. Я так тоскую по Габриелю. Как ты думаешь, он приедет? Я была уверена, что он любит меня, но… наверное, я ошибаюсь.
– Да, думаю, на первом месте у него честь и только потом любовь. Ему нужно время, чтобы объясниться с Фиаммой, уладить все по-доброму и по чести, а потом…
– Именно этого я ему и не дала – ни времени, ни своего доверия, – Дженни охватила печаль. – Я разрушила все и сбежала.
– Не обвиняй себя. Ты была в затруднительном положении. Я говорила Гейбу, что он вел себя неразумно, когда увидел тебя с Торндайком.
– Оставайся с нами, Бейбет. Ты мне очень нужна сейчас. Мне не хватает твоей рассудительности. Переночуйте в нашей палатке.
– Спасибо за приглашение, милая Дженни. Но знаешь, я привыкла к удобствам. Нет, мы переночуем у старых друзей нашей семьи в Ойстер-Бей, а завтра снова придем. Далековато отсюда, но чего только не сделаешь ради удобств, хотя мне говорили, что в Си-Клиф есть несколько отелей и меблированных комнат.
Они замолчали, глядя на падающую звезду.
– Дженни, если ты сейчас оглянешься, то увидишь еще одно чудо, оно обрадует тебя…
– За сегодняшний день я столько насмотрелась, – сказала Дженни утомленным голосом, но все же взглянула через плечо, чтобы не обидеть подругу. – Я никогда еще не видела ничего прекраснее, – прошептала она, сдержанно улыбаясь. – Габриель Ангел! Это действительно ты?
– Да, cara, – Габриель шагнул к ней. Сердце его стучало как молот. Как она прекрасна со спящим ребенком на руках. Как ласково ее щека прижимается к маленькой черной головке. Шелковистые волосы падали золотым каскадом на спину. Длинные ресницы трепетали над чистыми, встревоженными синими глазами. Он ужасно тосковал по ней, хотя они не виделись всего несколько часов.
– Эй, Дженни, а я знаю второй куплет той песни, что ты пела мне. Помнишь – «Вода широка?» – Он пропел низким хриплым голосом:
– Вот лодка по синему морю плывет.
И море не так глубоко,
Как горе, что рядом нет тебя,
Что ты так далеко.
Это обо мне, Дженни. Я умираю от одиночества и любви. Когда я… уходил, я хотел любить тебя больше, сильнее… в следующий раз…
– Гм. Давай я отнесу ребенка в палатку, – сказала Бейбет и исчезла с Эллисом и фонарем.
– Габриель, я сожгла розы, которые ты подарил мне перед балом. Сначала я хотела засушить их и хранить всю жизнь, но потом сожгла. Я смотрела, как сжимаются и превращаются в пепел нежные лепестки. Казалось, сгорело мое сердце. Я раскаиваюсь в своих необдуманных поступках…
– Нет, во всем виноват я. Моя гордость и моя ревность едва не разлучили нас навсегда. Я собирался пойти к тебе, но эти чувства остановили меня, хотя я знал, что никогда не оставлю тебя, если снова… обниму, cara.
– Тогда что же мы медлим? – Дженни шагнула к нему.
– Иди ко мне, Дженни, – его голос был умоляющим и обольстительным. – Давай убежим в Швецию и в Иванов день прыгнем, взявшись за руки, через костер. – Уголки губ дрогнули в улыбке. Лицо стало мягче, но в глазах еще таилось напряжение.
– Это бы значило, что мы обручены.
– Знаю, – Габриель кивнул и протянул ей руку. Их пальцы сплелись.
– Мне приснился итальянец, – Дженни ласково улыбнулась ему.
– Дженни, я был одинок до встречи с тобой. Ты полюбила меня таким, какой я есть. Мне очень нужна твоя любовь.
– Я буду любить тебя.
– Спой мне свою песню, любимая:
Море широко, не могу переплыть,
И крыльев нет у меня.
Построй мне лодку для двоих
Грести будем вместе, любовь и я.
– О'кей. Теперь мы будем грести вместе, а?
– Прежде чем мы поплывем в реальную жизнь… хотелось бы мне знать… ты обнимешь меня снова, чтобы скрепить наш договор?