Искушение страстью

VI

Валлонг, 1954

На кухонном столе, на видном месте, лежал конверт, предназначенный для Магали. Пунктуальный Жан-Реми в конце каждого месяца оставлял ей жалованье, и ей не приходилось напоминать ему об этом. Два раза в неделю она приходила на мельницу и с удовольствием работала у такого приятного хозяина, а такими были не все, далеко не все!

Она оттирала скипидаром заляпанный краской пол, но не прикасалась к картинам и мольберту; беспорядочно разбросанные рисунки она тоже не трогала.

Жан-Реми работал, а она тихонько поднималась на второй этаж, убиралась в спальне, маленьком кабинете, огромной ванной, гладила белье. Потом так же тихо спускалась на кухню и до блеска вычищала ее. Зачастую художник, просунувшись в дверь, просил подать чаю и непременно приглашал на чашечку Магали. Она очень ценила его галантность и то, что он общался с ней на равных, а не как со служанкой. Она часто благодарила его за это, но он только возводил глаза к небу.

Жан-Реми расспрашивал Магали о жизни, и девушка понемногу делилась с ним своими секретами. А художник интересовался, как идут дела с Винсеном.

Она убирала в кладовку щетку и половую тряпку и слышала, как он ставил на кухне чайник:

– В такую жару только чай может утолить жажду! Только безумные люди пьют ледяной оранжад. Магали, хотите попробовать моего пирога? Этот рецепт я привез из Англии…

С обезоруживающей улыбкой он протянул ей изящную фарфоровую тарелку с несколькими кусочками.

– Сядьте же, наконец, – потребовал он. – Вы и так сделали из моей кухни дворец!

Он знал, что больше всего Магали нравилось наводить порядок именно здесь, она любила расставлять в посудном шкафу медную утварь, хрусталь и изысканный фаянс. Мельница до мельчайших деталей была обставлена с тонким вкусом. Из каждой поездки Жан-Реми привозил драпировки, лампы, безделушки и для каждой вещицы находил идеальное место. Этим летом он много путешествовал по Европе, и Магали, пользуясь случаем, отмыла дом сверху донизу.

– Сегодня у меня будет ужасный вечер, – с легкой улыбкой сказал он. Через стол он протянул ей приглашение. Он трижды под разными предлогами отказывался от визита, но в четвертый раз отказываться было неприлично.

– Прием у мадам Морван? Вот повезло!

Эти слова сами вырвались, и Магали прикусила губу – Жан-Реми засмеялся.

– Когда вы станете членом их семьи, я буду ходить туда с большей охотой. Пока же, если хотите, могу передать Винсену записочку…

Он был настолько мил, что даже не смутил ее, но она, покачав головой, отказалась. С Винсеном они виделись почти каждый день: иногда, если это было днем, устраивали пикники, по вечерам – романтические прогулки. Он клятвенно заверял, что поговорит с отцом до конца каникул, и она с тревогой ждала результатов этого разговора. Насколько ей было известно, Шарль Морван-Мейер был опасным человеком. А тетушка Одетта еще больше нагоняла на нее страх. «Никогда он не позволит своему сыну жениться на такой девушке, как ты. О чем ты думаешь? Проснись! Когда он все узнает, вам обоим достанется. Парню он устроит взбучку, а тебя оставит на закуску!»

Магали знала, что Одетта права, но все равно надеялась. Винсен клятвенно обещал, что найдет решение, он не хочет еще целый год прожить без нее, не хочет, чтобы она работала служанкой. Она терпеливо ждала и разумом понимала, что надо дорожить тем, что имеешь.

– Пойду переодеваться, спасибо за чай, – вставая, сказал Жан-Реми.

У него была привычка благодарить ее, даже если он все сделал сам. Они обменялись привычным рукопожатием, и он вышел из кухни. К девушке художник относился очень хорошо, да и быть с ней приветливым не составляло труда. Поначалу он находил ее просто красивой, честной, но с хитринкой, потом начал жалеть: ведь впереди ее наверняка ждало столько неприятностей. Только юная невинная девушка, как она, может думать, будто Морваны примут ее с распростертыми объятиями. А пока, слушая ее рассказы о Винсене, Жан-Реми думал об Алене.

Стоя перед большим зеркалом в ванной, он размышлял, как воспримет его визит молодой человек. Они не виделись несколько недель, Ален никак не давал о себе знать – не позвонил, не написал, – и терпение Жана-Реми иссякло. Было непонятно, почему Ален не хочет приходить на мельницу во время приездов семьи: ведь теперь он уже совершеннолетний. Разумеется, никто не знает об их истинных отношениях, но можно ведь просто так встречаться, как добрые друзья.

– Что же надеть? – вертясь перед зеркалом, раздумывал он.

Большой платяной шкаф занимал всю стену ванной комнаты; открыв дверцы, Жан-Реми придирчиво осмотрел свой гардероб. Художник любил красивую одежду и всегда тщательно выбирал ее по ткани, покрою и цвету.

– С этими людьми не стоит слишком фантазировать.

Нет, надо было отказаться от приглашения, придумать очередную отговорку, но жгучее желание увидеть Алена оказалось сильнее. Да и любопытно взглянуть на Валлонг.

– Наконец-то я смогу увидеть, каков он дома!

До конца лета ему только и остается, что представлять его. Поездки по Европе лишь немного развеяли Жана-Реми, ему не удалось даже как следует поработать: все его мысли были заняты Аленом. Визит к нему может выглядеть как бесцеремонность, но всегда можно сослаться на невозможность отказать Кларе. Или же наговорить какой-нибудь вздор по поводу добрососедских отношений.

«А ведь на самом деле ты испугался…» Испугался, что Ален плохо примет его, рассердится и больше вообще к нему не придет, – на это он был способен. В нерешительности Жан-Реми подумал даже, а не лучше ли отослать Кларе огромный букет роз с извинениями.

Закрыв глаза, Мари полулежала в кожаном кресле «Трансат»[15]. На ней было свободное крепдешиновое платье, скрывавшее живот. На шестом месяце беременности она стала быстро уставать. Тем более что перед летними каникулами в конторе у Шарля она много работала: хотела реабилитироваться после провала в суде.

Чуть поодаль, под платанами, Винсен и Ален учили маленького Сирила играть в петанк[16] пока еще с пластиковыми шарами. Ален так нежно относился к своему племяннику и крестнику, что Мари изумлялась. Она никогда не думала, что ее брат, этот асоциальный тип, может так любить детей.

– Все уже решено? Крестным будет Винсен?

Открыв глаза, она увидела Готье, тот протягивал ей стакан мятной воды.

– Хочешь пить?

– Да. Большое спасибо. Извини, но Винсен первый попросился в крестные.

Она жадно выпила стакан ледяного напитка, Готье сел рядом на траву.

– Вечером опять какие-то гости, надо переодеться, – вздохнул он.

– Пусть бабушка развлекается, она обожает принимать гостей. Кого она пригласила сегодня?

– Кастекса, он приехал в Авиньон на каникулы, и какого-то известного художника, он живет тут, неподалеку.

Подошел Ален, держа Сирила на руках: ребенок доверчиво уткнулся в его плечо.

– Можно я выкупаю и накормлю его? – спросил Ален.

– Я помогу тебе, – сказал Винсен.

– О каком художнике вы здесь говорили? – поинтересовался Ален, гладя светлые локоны малыша.

– Жан-Реми Бержер… Клара все лето звала его, и он наконец почтит нас своим присутствием… Зимой я был на его выставке, – добавил Винсен. – Он талантливый и очень приятный человек. Я даже подозреваю, что бабушка припасла его для тебя, Мари…

Он рассмеялся. Мари и Готье подхватили смех, а Ален молча пошел к дому. Из окна второго этажа Мадлен плаксивым голосом позвала Готье. Тот с недовольной гримасой ответил, что уже идет.

– У нее сломался замок на шкатулке с украшениями. Она думает, что у меня талант слесаря! – объяснил он.

– Это верно, – усмехнулась Мари, – у тебя получится, ты ведь будущий хирург…

Шутка не рассмешила Готье – он нахмурился.

– Даниэль куда лучше меня разбирается в таких делах, лучше бы он пошел. Кстати, где он?

– В кабинете отца, – ответил Винсен, – они там с обеда сидят. Шарль решил поговорить с сыном о будущем, и похолодевший Даниэль пошел за ним, зная, что свои мысли ему высказать не дадут.

– Если он не станет лучшим выпускником Политехнической школы, отец его убьет, – задумчиво сказал Винсен с грустной улыбкой.

Спорить с отцом было по-прежнему трудно, хотя они стали взрослыми, и Винсену становилось не по себе при мысли о предстоящем разговоре относительно Магали. Если Шарль разозлится по-настоящему, если ответит категорическим отказом, то Винсен пойдет на ссору с ним – а это безрадостная перспектива. Но отказаться от Магали было просто невозможно.

– Тебя что-то тревожит? – заметила наблюдавшая за ним Мари.

– Тебе кажется, – ответил он.

Он не хотел жаловаться: у нее-то всегда хватало смелости противостоять всем. Мадлен, Шарлю, Кларе, она не боялась вступать с ними в конфликт и жить так, как хочет.

– Надо переодеться, – сказала она, вставая.

Винсен подал руку, и она с легкой улыбкой приняла ее: забота кузена была трогательной.

Жан-Реми вышел из черного «Хочкисса» и, захлопнув дверцу, залюбовался фасадом. Так вот каков Валлонг: дом большой – и гораздо красивей, чем он его представлял – с голубыми ставнями, плоской розовой кровлей и белоснежными стенами, на которых выделялись балкончики из кованого железа. Изысканное сочетание роскоши и процветания, создававшее ощущение достатка и спокойствия.

На крыльце раздались голоса, и сияющая Клара появилась в чесучовом платье цвета слоновой кости. Она с улыбкой шла к нему навстречу, радуясь, что, наконец, принимает его у себя. После короткого обмена любезностями она представила ему членов семьи: Мадлен показалась ему толстой неинтересной женщиной, а руку Шарля он пожал с интересом. Ален столько рассказывал о дяде, что можно было заранее испытывать к нему неприязнь, но Жан-Реми представлял себе совсем не такого человека, каким оказался Шарль. Ален говорил о нем: «Отвратительный, высокомерный, холодный». Но не упомянул о безукоризненной элегантности, удивительных светло-серых глазах и низком волнующем голосе.

Клара провела их через дом и вывела на патио, где обычно вся семья собиралась на аперитив. Все подошли поприветствовать его: Мишель Кастекс, Винсен, Даниэль, Мари, – Ален чуть помешкал и подошел последним. Он кивнул и совершенно равнодушно пробормотал:

– Очень приятно…

Он целые дни проводил на воздухе, на солнце, и загар делал его еще желаннее; Жан-Реми с трудом отвел взгляд от молодого человека и повернулся к Кларе: она предлагала напитки. Взяв с подноса мартини, Жан-Реми вдруг почувствовал неловкость. Зачем он приехал сюда, в семью Алена? Что за неуместное любопытство побуждает его подсматривать? А если юноша никогда этого не простит ему?

– Моей матери очень нравится ваше творчество, – сказал Шарль, садясь рядом с Жаном-Реми. – Вы могли бы показать мне ваши картины? Я хотел бы сделать ей подарок на день рождения…

Их взгляды встретились, и Жан-Реми почувствовал, что Шарль, несмотря на свою холодность, умеет очаровывать собеседников. Конечно же, профессиональное качество адвокатов.

– С большим удовольствием, – согласился художник.

Но он твердо решил никогда не принимать его на мельнице. Не могло быть и речи о каком-либо общении с человеком, которого Ален ненавидел. По крайней мере, так художник понял из его обрывистых рассказов. У него сложилось впечатление, что причиной этой неприязни послужила чрезмерная придирчивость Шарля к племяннику, но в особенности – недостаток родительской любви. Лишившись отца в тринадцать лет, совершенно не понятый матерью, Ален, конечно же, стремился сблизиться с дядей, брать с него пример, однако натолкнулся на непроницаемую стену отчуждения. Хуже того, дядя не только не принимал всерьез его сельскохозяйственные затеи, но и вообще презирал племянника, как ни на что не годного. Без поддержки Клары он был бы совершенно одинок в своей семье. Да, у Алена были причины чувствовать себя неуютно и невзлюбить того, кто им так пренебрег.

Жан-Реми осторожно огляделся. Пятеро кузенов сидели рядом с диваном-качалкой и вполголоса разговаривали: было видно, что между ними уже давно установилось полное взаимопонимание. Ален повернулся спиной, опираясь плечом на нелепую пальму, и рассказывал что-то забавное: все улыбались. Он отличался от того человека, которого знал Жан-Реми, был моложе и веселее. Какой же из двух Аленов настоящий? Винсен тоже казался беззаботным, а ведь он мучился из-за своей маленькой Магали. Неужели, находясь в кругу семьи, эти молодые люди так притворялись?

– Прошу всех к столу, – объявила Клара. – Предупреждаю, меню очень простое!

Но ее довольный вид говорил как раз об обратном: она полдня провела на кухне и вместе с Одеттой готовила замысловатые блюда. Гостей рассадили по местам, Жан-Реми оказался слева от Клары и довольно далеко от Алена, так что мог спокойно его разглядывать.

– …тогда вы непременно должны попробовать это оливковое масло. Оно великолепно! Конечно, Ален мой внук, но это действительно отличный продукт.

Клара ждала ответа, и Жан-Реми, откашлявшись, поспешно сказал:

– Да? Долина Бо очень благоприятна для оливок… Но не все юные парижане могут заниматься сельским хозяйством! Говорят, что только старики опытны, но молодежь тоже способна на многое!

Довольная, что встретила понимание, Клара ослепительно улыбнулась художнику. Все Морваны были очаровательны: даже Клара, несмотря на возраст, была неотразима. Она была волевая, сильная женщина и в своем клане была диктатором.

– Нас очень удивило его решение, – оживленно продолжала она, – его призвание, я бы так сказала… В пятнадцать лет он уже знал, чего хочет, это просто поразительно! Тем более, он единственный в семье, кто имеет склонность к земледелию.

Получив благовидный предлог посмотреть на Алена, Жан-Реми впервые за вечер встретился с ним взглядом. Увидев это лицо, которое он так хорошо знал, эту бесконечную любовь к бабушке в его глазах, он улыбнулся от нахлынувших чувств.

– А я мечтала о другом будущем для сына, – заявила Мадлен и отправила в рот очередной кусок.

– У каждого свои возможности, – иронично заметил Шарль. – И ваш сын смог найти себя в низшем сословии…

От его резкого замечания в разговоре возникла пауза. Ален, не отвечая Шарлю, поигрывал ножом, а Мадлен добавила:

– К счастью, мой младший сын заканчивает медицинский факультет…

Неожиданно для всех Готье продолжил:

– А твоя дочь – адвокат! Или ты забыла?

Пораженная его дерзостью, Мадлен уставилась на него, и Клара, чтобы отвлечь внимание, вдруг закашлялась. Ален лишь презрительно взглянул на мать и продолжал говорить с Винсеном. Вежливый хозяин, Шарль пришел на помощь Кларе и завязал разговор об Утрилло[17]: недавно он приобрел картину этого художника. Шарлю не очень-то и хотелось поддерживать разговор, он явно скучал, но отличное образование позволяло ему говорить на любую тему, не особенно задумываясь над словами. Жан-Реми очень хотел возразить ему, заставить пожалеть об отвратительной фразе в адрес Алена, но он сдержался. Он даже порассуждал об импрессионистах и их влиянии на живопись, он, наконец, блестяще сыграл роль художника, чего от него так долго ждали, и совершенно очаровал Клару. Раза два-три в разговор вступала Мари, сидевшая по левую руку от него, она высказывала интересные мысли, но они иногда звучали слишком категорично. Молодая женщина оказалась такой, какой ее и представлял себе Жан-Реми: эта старшая независимая сестра, которую Ален безгранично любил, была некрасива, но своеобразна, ее характер очень напоминал характер Клары. С другого конца стола в разговор вмешался Винсен, и беседа стала общей. Поговорили о коллекциях, которые Шарль после войны возвращал законным владельцам; в тех процессах он бесстрашно обличал тогдашнее правительство. Из-за этих тяжб с государством он приобрел некоторые познания о произведениях искусства и их стоимости. Однако говорил он об этом очень сдержанно, как и обо всем остальном, касавшемся того периода, когда еврейский вопрос был для него больным вопросом. Клара заговорила о заоблачных ценах на полотна кубистов, и Мишель Кастекс, воспользовавшись этим, рассказал несколько забавных историй о спорах из-за наследства, когда неправильно оценивали стоимость картин.

– Спекулировать живописью гораздо опасней, чем играть с ценными бумагами на изменении биржевого курса, – сказал он в заключение.

Клара, все это время рассеянно слушавшая его, заразительно засмеялась.

– В бизнесе не бывает случайностей! – сказала она. – Имея ум, можно всегда выкрутиться.

Старый нотариус озорно посмотрел на нее с нескрываемым восхищением. Клара мастерски жонглировала ценными акциями, он знал это как никто другой.

После десерта вернулись на патио: Одетта подала туда кофе и спиртное. Ночь была прекрасна, в воздухе плавал аромат лаванды, вокруг фонарей вились тучи насекомых.

– Обожаю Валлонг, – в восторге вздохнула Клара. Фраза была самая обычная, но она тут же раскаялась в сказанном и обеспокоенно взглянула на Шарля.

– Увы! Здесь были и трагедии! – добавила она для Жана-Реми. Ален рассказывал о самоубийстве отца, об аресте тети, но художнику не полагалось об этом знать, и он не стал выдавать себя.

– Прекрасный дом, – только и сказал он. – Я понимаю, почему вы его любите.

Глотнув арманьяка, он огляделся: Мишель Кастекс вяло беседовал с Мадлен, а молодежь снова собралась вместе. Мари гордо сидела среди братьев и кузенов, она не пыталась скрыть будущее материнство, безразличная к условностям и мнению гостей, и в этом была поистине прекрасна. Шарль с отрешенным видом стоял в стороне, и, казалось, был полностью погружен в свои мысли. За весь вечер он не сказал ни слова Алену: несмотря на все усилия Клары, Шарль так и не смирился с тем, что оливковое масло носит его имя.

«Как он живет в такой атмосфере все лето? Зачем он сидит с дядей за одним столом? Наверное, чтобы просто побыть с кузенами…»

Днем – понятно. Но ночью? Что удерживало его по ночам, почему он сидел в Валлонге, в то время как Жан-Реми на мельнице сходил с ума от одиночества? Вдруг художник испугался, что после сегодняшнего вечера больше никогда не увидит Алена. До сих пор молодой человек сам решал, где и когда им встречаться; непредсказуемый и неуловимый, он в любую минуту мог положить конец их связи, в которую с такой неохотой вступил. Если ему и нужен был мужчина, то скорее умозрительно, чем реально в постели – достаточно было взглянуть на него, чтобы это понять. В нем не было ничего женственного, наоборот, это был молодой самец, который оттачивал когти.

«Ему всего двадцать два, он не знает себя, не знает, кого он на самом деле любит».

Эта мысль была болезненна, и Жану-Реми снова стало не по себе. Он решил, что пора уходить, и тепло поблагодарил Клару и Шарля. Потом попрощался со всеми за руку, стараясь не глядеть на Алена, и с большим удивлением услышал, как тот, опередив бабушку, сказал:

– Я вас провожу.

Вместе они прошли через гостиную, холл и оказались в полумраке парка. Пока они шли к машине, Жан-Реми не произнес ни слова, чтобы Ален мог обругать его, если хочет. Немолодой человек лишь коротко шепотом спросил:

– Зачем ты пришел?

– Если гора не идет к Магомету…

Они в нерешительности остановились возле машины. Наконец Ален отошел на несколько шагов, в тень деревьев. Жан-Реми последовал за ним и, чуть не налетев на него, торопливо взял за плечо.

– Не исчезай на недели, это невыносимо, – сквозь зубы проговорил он. – Ты мог бы…

– Я делаю то, что хочу, – сухо отрезал Ален. – Ты же уезжал в Европу!

– У меня есть обязательства… Мне надо было работать, и еще я надеялся, что так время пройдет быстрее.

– И что?

Вызывающий тон вывел Жана-Реми из себя, но он нашел в себе силы спокойно ответить:

– Я очень скучал по тебе. Поедем со мной, скоро я уезжаю в Севилью…

– Ты, что, смеешься? – зло спросил Ален.

Они были увлечены и не услышали легкие шаги Даниэля, который остановился в нескольких метрах от них. В руках у молодого человека был портсигар, забытый Жаном-Реми на патио. С крыльца он увидел, что машина художника еще тут, заспешил, но теперь, ошеломленный, остановился. Он различал две фигуры, улавливал сердитые интонации – это походило на ссору. Белая рубашка Алена и светлая куртка Жана-Реми были заметны в темноте, а Даниэля скрывала машина.

– …ненавижу ложь! Если ты стыдишься того, что делаешь, то остановись!

– Отлично! Ловлю тебя на слове!

Все еще не двигаясь, Даниэль пытался понять, из-за чего этот странный спор. Его разбирало любопытство, но он не хотел быть нескромным и собрался было уйти, когда Жан-Реми стал трясти Алена за плечи, заставив отступить к дереву. Даниэль решил, что они станут драться, но наступила тишина, длившаяся так долго, что он вдруг почувствовал себя не в своей тарелке. Крадучись, Даниэль направился к лужайке. Трава зашелестела под его туфлями, он ускорил шаг, обогнул дом и вошел через кухню. Одетта заканчивала мыть посуду. Рассеянно улыбнувшись кухарке, Даниэль вышел в холл и, прыгая через ступеньки, понесся в комнату Винсена. Этот секрет Даниэль не мог держать при себе: он был слишком абсурдный, слишком уродливый, надо было немедленно поговорить с братом.

– Ну почему же, я рад тебя слышать, – сказал Шарль, плечом прижимая трубку к щеке.

Прикурив сигарету, он теребил зажигалку, а Сильви на другом конце провода продолжала:

– Мы приехали сюда на неделю, отдохнуть, сейчас Стюарт опять вернулся в Нью-Йорк. Так что я одна наслаждаюсь бассейном, кухней…

– Тебе грех жаловаться! Осто-де-Боманьер[18] – это рай!

– Адская долина не может быть раем, сам подумай, – шутливо ответила она.

– Так тебе скучно?

– Нет, но если бы ты пообедал или поужинал со мной…

Она замолчала, он не стал нарушать тишину и как-то ей помогать. В раскрытое окно он заметил Алена, тот шел по аллее с маленьким Сирилом на плече.

– Шарль, я буду рада провести с тобой пару часов, – наконец призналась она.

«Ты» получалось у нее само собой, как будто замужество придало молодой женщине больше уверенности.

– Я тоже, – нежно произнес он.

И прикусил губу, удивленный собственной слабостью. Звонок Сильви неожиданно обрадовал его, однако он испытывал чувство вины. За то, что по-прежнему желал ее, что любил ее голос, что не смог отказать в свидании, которое она предложила с деланной непринужденностью. Последний раз, когда он обнимал ее, она еще не была женой Стюарта, а он повел себя, как последний мерзавец. Он думал, что если они перестанут видеться, она разлюбит его, перестанет желать, но не вышло.

– Так когда? Сегодня? Завтра? – нерешительно спросила она.

Сильви волновалась не меньше Шарля, удивилась, что не получила категорического отказа, и при мысли, что снова увидит его, уже сходила с ума.

– Сегодня, – пробормотал он.

Снова повисла тишина. Сделав последнюю затяжку, Шарль аккуратно затушил сигарету. Когда она снова заговорила, ей хватило хладнокровия на почти непринужденный тон.

– Приезжай к вечеру, если хочешь искупаться, это так здорово…

Он назначил свидание на восемнадцать часов и, повесив трубку, затуманенным взглядом долго смотрел на телефон. Плавать, разговаривать, есть вместе с ней – этого ли он хотел? А может быть, ему хотелось превратить ее в неверную жену, чтобы она терзалась еще больше? Ему хватило честности не жениться на ней, почему же теперь он был готов все испортить?

В дверь осторожно постучали, Шарль поднял голову: Винсен вошел или скорее проскользнул внутрь, виновато улыбаясь.

– Я не помешал тебе, папа?

– Нет, совсем не помешал, – Шарль постарался сказать это как можно мягче.

Вчера Даниэль провел больше часа в этой комнате и слушал, как отец рассуждал о его будущем. Винсен под руководством мэтра уже почти закончил учебу и определился: он будет судьей.

– В общем… – начал юноша. – Я… ну, есть кое-что очень близкое моему сердцу, любимое… я хотел бы с тобой обсудить.

Крайне смущенный, он стоял, вцепившись в спинку кресла, отец знаком предложил ему сесть.

– Как тебе известно, папа, я встретил девушку.

– Правда? Хорошо! – подбодрил Шарль. – В твои годы я встречался уже со многими девушками.

Винсен силился улыбнуться, но получилась лишь жалкая гримаса: он мучился и никак не мог сформулировать свое признание.

– Ее зовут Магали, – уточнил он.

– Красивое имя. Она местная?

– Да.

– Я знаком с ее семьей?

– Нет… то есть да. Дай я сначала объясню.

Серые глаза сына в безысходной тоске неотрывно смотрели на Шарля, и он нахмурился, предчувствуя новые неприятности.

– Я очень… очень привязан к ней. Я влюблен.

– Давно?

– Уже почти два года. Заинтригованный Шарль посмотрел на сына.

– Даже так? Ну, что тебе сказать… У тебя были девушки до нее?

– Ничего стоящего.

– Понятно. Продолжай.

Опустив голову, Винсен глубоко вздохнул и одним духом выпалил:

– Я хочу просить ее руки.

– Ты, что, шутишь?

Ответ прозвучал слишком быстро и был слишком резок; Шарль тут же поправился:

– Ты еще очень молод, Винсен.

– Нет, папа… я уверен в себе… я…

– Об этом не может быть и речи!

Шарль поднялся, закрыл окно и остановился перед креслом сына.

– Посмотри на меня, пожалуйста. Вчера я объяснял кое-что твоему брату, вижу, тебе тоже нужен урок. Не стоит повторять ошибки ваших кузенов во главе с Аленом! Даже Мари, и та уничтожила свои шансы на счастье во имя какой-то независимости. А независимость связывает куда сильнее, чем условности. Тебе надо закончить учебу, заняться карьерой, ты…

– Сколько тебе было, когда ты женился на маме? В замешательстве Шарль замолчал и отвернулся.

Никогда сыновья не говорили с ним о Юдифи. Может, из уважения к его горю, может, потому, что воспоминание о матери было и для них болезненным. Для Шарля было мучительно услышать слово «мама» из уст Винсена.

– Двадцать два года, – вполголоса ответил он.

Как объяснить старшему сыну, что те его чувства ни с чем нельзя сравнивать? Что та любовь, которую он испытывал к Юдифи, – это редкая, исключительная Божья милость?

– Расскажи мне, кто такая Магали, – снова начал он. – Ты с ней часто видишься?

– Каждый день.

– И сказал об этом только сегодня?

– Я не решался.

– Почему? Разве ты меня боишься?

Вопрос был таким неожиданным, что Винсен чуть не засмеялся.

– Конечно, папа.

Шарль был потрясен ответом сына. Сыновья боялись его? Его?

– Но ведь вас никогда… ни тебя, ни твоего брата…

– Я боюсь твоего мнения, папа.

Озадаченно вздохнув, Шарль сел. Положив сцепленные руки на стол, он ждал продолжения.

– Магали – замечательная девушка, но она не из… не из нашего круга. Она из очень скромной семьи.

– Честно говоря, начало плохое, – усмехнулся отец.

– Почему? Папа, ты тоже…

– Не надо больше сравнений! Социальные различия трудно сгладить в повседневной жизни. Образование значит очень много. Куда больше, чем, ты думаешь. И хватит ходить вокруг да около. Что делают ее родители?

– Она сирота.

– Мои соболезнования. Но семья-то у нее есть?

– Она приходится племянницей и крестницей… Одетте.

Винсен собрал все мужество и посмотрел на отца: лицо Шарля стало непроницаемым.

– Это шутка?

– Нет.

– Сколько ей лет?

– Двадцать.

– Чем она зарабатывает?

Наступил самый неприятный момент, но Винсен ответил без малейшего колебания:

– Она убирает в домах.

Шарль резко встал, кресло с треском опрокинулось на пол.

– Ты бредишь! Боже, ты еще хуже кузенов! Так вот что ты придумал? Хочешь жениться на служанке?

– Она не служанка, ей надо на что-то жить! Винсен повысил голос на отца, но тут же извинился. Шарль смерил сына ледяным взглядом.

– Ты меня разочаровал. Я не ожидал, что ты так неразумен и дурно воспитан.

Шарль потянулся к пачке сигарет и заметил, как сын инстинктивно дернулся.

– Не бойся, – язвительно сказал он, – драться не будем. Кроме того, твоя история мне неинтересна, слышать о ней больше не хочу.

Подойдя к окну, он резко открыл его, демонстрируя, что разговор окончен. Он услышал, что Винсен поднялся, но, вопреки его ожиданиям, не ушел, а приблизился к нему.

– Прошу тебя, папа… хотя бы познакомься с ней…

Все было куда серьезней, чем он думал. Шарль повернулся и посмотрел сыну в глаза.

– Винсен, это даже неприлично.

– Пожалуйста, я не могу иначе.

– Почему? Она, что, ждет ребенка? И ты, наивный, думаешь, что он твой?

Отступив, Винсен покачал головой. На такой циничный удар отца он был не способен что-либо ответить.

– Это неправда, – пробормотал он.

Винсен хотел было объяснить, что он у Магали первый, что влюблен в нее до безумия и полностью доверяет ей, что она чудесная девушка и что только она нужна ему. Но зачем? Шарль иногда бывал таким жестоким, что никакие слова на него не действовали.

Юдифь берет Винсена на руки, поднимает и целует в щеку с такой нежностью, что Шарль тает от счастья.

– Это неправда, – шепчет она на ухо своему маленькому сыну.

Он сразу успокаивается, уткнувшись матери в шею, а та щекочет его, пока он не начинает смеяться.

– Папа решил, что это ты, но мы-то знаем, что это кот. Ведь правда?

Винсену пять лет, Даниэлю три года, а Бетсабе совсем недавно родилась. В квартире у Пантеона царит трогательный беспорядок: Юдифь радуется сыновьям, маленькой дочке и персидскому коту, успевшему заметно поправиться. По вечерам Шарль возвращается домой, он по-прежнему восхищается своей женой. Она все так же прекрасна, и каждый вечер он подыскивает новые слова, чтобы сказать ей об этом. Вот теперь он берет губку и начинает вытирать с плиток пола разлитое молоко. Юдифь усаживает Винсена на стул, опускается на колени рядом с Шарлем.

– Я и не думала, что однажды ты падешь к моим ногам и примешься за уборку! – смеется она.

Она хочет помочь мужу, но он не дает. Обхватив жену за талию, он прижимает ее к себе; тут над их головами раздаются крики: Даниэль отобрал у Винсена ложку. Имя для старшего сына выбирал Шарль. В переводе с латинского «Винсен» означает победитель. Второго ребенка называла Юдифь: она выбрала имя на иврите. Даниэль – «Бог мой судья». Бет…

Шарль протянул было к сыну руку, но не закончил жест. Уже давно он не вспоминал Юдифь с такой остротой. На мгновение ему почудилось, будто Юдифь в этой комнате, с ними. Между ними. Это нестерпимое, почти физическое ощущение вызвало у него приступ дурноты.

– Хорошо, – глухо проговорил он, – мы что-нибудь придумаем.

Увидев, как отец на глазах изменился, Винсен вдруг забеспокоился.

– Папа, тебе плохо?

– Нет, нет… Ты что-то сказал? Я несправедлив? Может быть…

– Магали не беременна, я не из-за этого хочу жениться. Я люблю ее.

– Это все объясняет, – ответил Шарль с какой-то непривычной нежностью. – Я встречусь с ней, и мы втроем поговорим. Но поскольку спешки нет, то не стоит бежать за ней прямо сейчас. Хорошо?

Предложение было таким неожиданным, что Винсен был потрясен произошедшей в отце переменой. Он даже не успел улыбнуться, как тот добавил:

– Не строй иллюзий, все не так просто. Приводи ее завтра.

Слишком сильно обрадованный, чтобы возражать, молодой человек быстро согласился и поспешил к двери. В холле он подмигнул Даниэлю: тот как бы случайно прогуливался там, а на самом деле дожидался его.

– Идем, – шепнул он, беря брата за плечо, – выйдем на воздух. Когда они подальше отошли от дома, Винсен остановился и рухнул на траву под липой.

– Не могу поверить. Он согласился! – радостно воскликнул он. – Он согласился с ней познакомиться. Ты понимаешь?

– Как тебе удалось?

– Сам не знаю. Сначала он смотрел свысока, потом… не знаю… Наверное, вспомнил о чем-то и передумал.

О чем-то или о ком-то. Винсен очень любил отца и догадывался, что его мучают воспоминания. Жена, дочь, немецкий плен – все это до сих пор не давало ему жить нормально, но он ни с кем не хотел говорить об этом.

– Вот счастливый, – сказал Даниэль. – А мне вчера не очень повезло: он разъяснял мне, каким видит мое будущее.

Даниэль, как и его брат, уважал отца, но в его присутствии чувствовал себя неуютно. Молчаливость Шарля, его непреклонность и безучастность возводили барьеры, которые удалось преодолеть только Винсену.

– Пойду обрадую Магали хорошей новостью! – поднимаясь, воскликнул он. – Возьму машину Алена, так быстрее доберусь.

Он хотел уже побежать по аллее, но остановился и посмотрел на брата.

– Даниэль… То, что ты узнал про Алена…

Они долго смотрели друг на друга, потом смущенный Винсен откашлялся и закончил:

– По-моему, не надо никому говорить. Ни Кларе, ни Мари. Ни тем более папе!

– Думаешь, я дурак?

– Нет, но… Во-первых, ты ничего такого не видел. И потом, если это правда, то это не наше дело. Ты согласен?

Вчера они проговорили больше часа, и Винсен пылко защищал кузена. Ален был его лучшим другом, и Винсен не хотел судить его.

– И за обедом не смотри на него, как на диковинного зверя, – добавил он.

Отвесив брату дружеского тумака, Винсен поспешно удалился.

Если раньше Шарль думал, будто не способен больше любить, то теперь с горечью признавал, что ошибался. Хотя никакая женщина не могла занять место Юдифи, все-таки была одна, которая заставляла его переживать.

Пунктуальный Шарль прибыл к бассейну гостиницы «Осто» вовремя. Сильви, очень привлекательная в белом купальнике, ждала его в шезлонге с книгой в руке. Светлые волосы, большие голубые глаза, ослепительная улыбка так очаровали Шарля, что он разозлился на себя. Она была неотразима, в самом расцвете тридцати лет, он мог лишь желать ее и жалеть об их разрыве. И хотя он ясно осознавал причину, по которой это произошло, все же на мгновение ему показалось, что это было вовсе не обязательно.

Пытаясь сгладить неловкость первых минут, она позвала официанта и заказала минеральной воды «Перье», а потом предложила искупаться. Какое-то время они молча плыли рядом, не касаясь друг друга, и наслаждались прохладной водой и сказочной атмосферой.

– Ты прекрасно плаваешь. Тренируешься? – вдруг спросил Шарль. Они отдыхали у подножья каменного льва, возвышавшегося над бассейном.

– В «Рейсинге». Традиционное место для людей из мира моды. Ты же знаешь!

Она принужденно засмеялась; своим вопросом он напомнил о былом, о своем безразличии: во времена их связи он никогда не брал ее с собой в поло-клуб «Багатель», хотя являлся его членом и регулярно ходил туда плавать. С Сильви он был вежлив, водил в рестораны, иногда провожал, иногда, если было время и желание, занимался любовью. Больше ничего общего у них не было.

– Хочешь наперегонки? – предложил он. Что-то блеснуло в его серых глазах, и Сильви поняла, что он не даст ей выиграть.

– Нет, я устала, пойду обсохну, – ответила она, отворачиваясь.

Залитая светом заходящего солнца, она ступила на голубую мозаику пола, и он посмотрел ей вслед. Потом повернулся на спину и поплыл к другому краю бассейна. Они будут ужинать вдвоем при свечах в мрачной сводчатой столовой, он сможет расспросить ее о замужней жизни, о Стюарте, обо всем, что захочет узнать. Шарлю вообще не следовало приходить, он оказался не таким стойким, каким себя считал. Что бы он там ни думал, она много для него значила, и он не излечился от нее.

Перейдя на кроль, Шарль размеренно плавал в бассейне туда-сюда. Решившись наконец выйти из воды, он увидел ее в отдалении, за круглым столиком, на ней было длинное светло-зеленое платье из дикого шелка[19].

– Можешь переодеться в моем номере, – сказала она, протягивая ему ключ. – Заказать тебе шампанского?

Вдруг он улыбнулся – и неожиданно так нежно, что внутри у нее все перевернулось. Со спинки стула Шарль взял гостиничное полотенце, оставленное специально для него. Он завернулся в него, Сильви успела заметить, что он все еще стройный и мускулистый. Она отвернулась, взгляд упал на пачку сигарет – она достала одну сигарету и медленно прикурила. Когда Сильви перевела взгляд, Шарля уже не было, и она коротко вздохнула. Откуда эта улыбка: Шарль снова оживился или эта улыбка для нее? На мгновение он напомнил молодого красивого лейтенанта Морвана, ее тайную девичью любовь. Двадцать лет назад этой улыбкой Шарль мог очаровать и заполучить кого угодно. Девушки теряли голову, завоевывали право потанцевать с ним. Новость о его женитьбе повергла в отчаяние не одну из них, но тогда никто не мог соперничать с Юдифью, и они отступили, зеленея от зависти.

«Но сейчас, здесь он улыбнулся мне одной, и если еще хоть раз так улыбнется, я брошусь ему на шею».

Она не отдалилась от него ни на шаг. Ни дня не проходило без того, чтобы она не думала о нем. И любовь Стюарта ничего не могла тут изменить: Шарль оставался мужчиной ее жизни.

«Ты в этом хотела убедиться, когда звала его сюда? Теперь ты это знаешь наверняка…»

Появился Шарль, он был одет с привычной элегантностью, волосы его еще не высохли. Пока он шел между столиками, на которые подавали аперитив, его кто-то окликнул.

– Мэтр Морван-Мейер! Какая радость встретить вас здесь…

Какой-то мужчина встал из-за столика и поприветствовал его, Шарль немного задержался, продемонстрировав хорошо знакомую Сильви высокомерную вежливость. Едва он подошел к ее столику, метрдотель поспешил поставить два бокала шампанского и тарелку с горячим, печеньем.

– Ты так изящна, я выпью за тебя, – вкрадчиво проговорил он.

– Спасибо за комплимент, Шарль, ты тоже в прекрасной форме. У тебя каникулы?

Вопрос был такой незначительный, что он даже не стал на него отвечать, а вместо этого внимательно рассматривал Сильви.

– Как твои дела? – наконец спросил он.

– Так, понемногу. Последнее время мы много путешествовали. Стюарт работает на Баленсиагу, а я ушла от Жака Фата.

– Почему?

– Ну… как тебе сказать…

– Зачем? Ты же любила работу!

– Да, но я не могу все делать одновременно. Мы купили квартиру, я обставляла ее на свой вкус. Столько простора после моей маленькой квартирки! Помнишь ее? Я сделала все так, как хотела. Стюарт привез из Англии прекрасную мебель. Фамильные вещи. И потом, мы часто принимаем гостей…

Объяснения звучали неубедительно, и, расстроенная, она замолчала. После свадьбы она мечтала о ребенке и все обустроила так, будто он вот-вот родится. Но до сих пор не могла забеременеть.

– Только не говори, что этот недоумок посоветовал тебе сидеть дома!

– Шарль!

– Прости, это слово вырвалось. Тебе сегодня понадобится немало терпения, но ведь ты сама пригласила меня. Не будем говорить о Стюарте, расскажи лучше о себе.

Смущенная Сильви покачала головой, челка растрепалась, и ему вдруг захотелось пригладить ее волосы.

– Начнем с тебя, – предложила она. – Как насчет твоих женщин?

– Скучные интрижки.

– Пользуешься успехом?

– В суде – да. В остальном…

Он положил свою руку на руку Сильви, она вздрогнула.

– Нелегко было потерять тебя, – вдруг признался он. – Я знаю, это моя ошибка. Но имей в виду, я с удовольствием наставил бы твоему мужу рога. Так что не искушай меня.

Он выразительно посмотрел на глубокое декольте ее зеленого платья и, подняв глаза, увидел, что до сих пор может вогнать ее в краску. Жалкое утешение.

– Как там Клара? – спросила она, меняя тему.

– Как всегда. Каждое утро благодарю небо за то, что у меня не мать, а гранитная глыба. Случись третья мировая война, мы б с ее помощью и войну пережили.

Сильви не убирала руку, и тогда он убрал свою, на мгновение задержался, кончиками пальцев погладил ее кисть.

– Я хочу побыстрее вернуться в Париж, – вздохнул он. – Каникулы меня раздражают, Валлонг угнетает…

– Потерпи немного, лето скоро кончится!

Было время, когда она с нетерпением ждала его возвращения, часами просиживала рядом с молчащим телефоном, по десять раз переодевалась, выбирая платье перед их редкими свиданиями.

– Кажется, ты чем-то разочарован, Шарль.

– Да. Именно это чувство я и испытываю. Слегка постаревший, он по-прежнему притягивал ее. Напрасно она смотрела на седину у висков, горькую складку в углах рта, она все равно умирала от желания оказаться в его объятиях.

– Почему ты согласился прийти сегодня вечером? – вдруг спросила она.

– А почему ты меня позвала? Сам бы я никогда не позвонил тебе. Но теперь могу попросить прощения. Во время нашей последней встречи я вел себя отвратительно. Как негодяй, как трус…

– Да!

В темноте глаза Сильви странно заблестели, как будто она сейчас заплачет. В тот вечер, в своей конторе, он сказал, что любит ее, и эту фразу она повторяла по многу раз. Он любит ее, но она ему не нужна. Он любит ее, но ничего не сделает, чтобы не дать ей выйти замуж за другого. Он раздел ее, снял обручальное кольцо… Она помнила все до мельчайших подробностей: как она оказалась на полу в большой гостиной, служившей приемной для посетителей, как он бессильно ревновал к Стюарту, как он молча открыл перед ней дверь. Особенно она запомнила свое отчаяние… Она всхлипнула.

– Сильви?

Она подняла голову и взяла платок, который он ей протянул.

– Прости, – сказал он. – Хочешь, я уйду?

– Нет. Останься. Идем ужинать.

Каких-то два часа назад он не стал бы показывать свои чувства, а теперь взволнованно и обеспокоенно смотрел на нее. Осторожно утерев слезы, она встала и улыбнулась. В саду, под кипарисами и кустами багряника, зажигались фонари. Чуть поодаль прожекторы освещали каменные уступы Адской долины, и на одной из вершин – крепость Бо-де-Прованс. Захватывающее зрелище, и Шарль, задержав Сильви, залюбовался им. Аромат «Шанель № 5» заглушил запах розмарина.

– Ты не сменила духи? Это хорошо, – прошептал он.

Ему вдруг захотелось прижать ее к себе, убедиться, что ее чувства остались прежними. Но несколько человек, восхищенных прекрасной парой, смотрели на них, и Шарль резко отстранился. Сильви не была ему женой, она вышла за Стюарта. А единственной женщиной, с которой он хотел бывать везде и всегда, единственной, которую мечтал вернуть, ради которой прошел самый настоящий ад, всегда оставалась Юдифь.

– Что с тобой?

Резкие смены настроения удивляли Сильви, она с любопытством смотрела на него. Своим безразличием он, как стеной, всегда отгораживался от окружающего мира, и, кажется, эта стена дала трещину: он стал уязвим.

– Шарль, я хочу есть, – мягко произнесла она. – Идем.

Но еда мало занимала Сильви, она думала лишь о том, как убедить его остаться после ужина.

– Они подписаны! – ликовал Ален, показывая контракты Винсену.

Приятно было видеть его радость. Он аккуратно вытащил из-под рубашки остальные листы.

– Я потратил кучу времени, чтобы получить все эти договоры, но оно того стоило, ведь правда?

Винсен склонился над бумагами с эмблемой продуктового магазина «Фошон»[20] и просмотрел все пункты договора.

– Ты заключил отличную сделку, – восхищенно ответил он.

– Вся продукция продана престижным фирмам, и даже урожай следующего года продан заранее. Хотел бы я посмотреть на лицо твоего отца, когда он придет на площадь Мадлен в элитный гастроном! «Фошон», «Эдиар» – это моя мечта…

Усевшись за маленьким бюро в комнате Алена, кузены переглянулись.

– Рад, что ты добился успеха, – сказал Винсен. – Но ведь все это не для того только, чтобы позлить отца?

– Нет, конечно! Я уже пять лет совершенствую технологии. У меня будут кое-какие нововведения. Ферреоль будет недоволен. Но ты его знаешь, для него все новое…

Он коротко рассмеялся и снова стал серьезным.

– Я преподнесу бабушке контракт за завтраком. Это она позволила мне жить здесь. Без нее я стал бы лоботрясом, а не успешным предпринимателем.

То, что он был успешным предпринимателем, не вызывало сомнений. Винсен внимательно смотрел на Алена. Казалось нелепым и абсурдным то, что открыл ему Даниэль. В Алене ничего не изменилось, он ничем не отличался от того мальчишки, которому Винсен доверял свои секреты.

– Почему ты так смотришь? Волнуешься за Магали? Думаешь о том, что решит этот несносный Шарль Морван-Мейер и под каким соусом съест вас обоих?

В вопросе была ирония, а не злость: Ален часто сам противостоял Шарлю и прекрасно понимал Винсена.

– Не бойся, – добавил он, – она очень красива, а Шарль не слепой, он поймет.

– Ты так думаешь?

– Да. Она не может не понравиться.

От этих слов Винсену стало не по себе. Ален, что, притворялся? Если то, что сказал Даниэль – правда, то красивые девушки не интересовали кузена.

– А тебе она нравится? – невинно спросил он.

– Нет. Она твоя невеста, и, потом, я не люблю рыженьких.

– А каких ты любишь?

– Черненьких. По-моему, в них больше характера. Если я обращаю внимание на девушку, то она, как на заказ, обязательно брюнетка.

– Ты ни с одной меня не знакомил.

Настаивать было неловко, но Винсен не мог остановиться. Удивленный Ален молча посмотрел на него, потом медленно спросил:

– Ты хочешь мне что-то сказать?

– Нет, просто…

Повисло неловкое молчание, и Винсен решился на прямой разговор.

– Ты ни разу не влюблялся, ни с кем не встречался… Я тебе все рассказываю, даже о самом сокровенном. Я хочу, чтобы ты тоже мне все рассказал.

– Ладно, последнюю звали Од, она ничем особым не выделялась, и о ней не стоит рассказывать такому умному человеку, как ты. Но я спал с ней три раза. История без слов.

Ошеломленный Винсен только кивнул. Искренность Алена не вызывала сомнений, и он уже ничего не понимал. У него пропало всякое желание выпытывать что-либо, но было поздно.

– А то, о чем ты боишься спросить, тоже правда, – закончил Ален.

Он встал, подошел к Винсену, положил руки ему на плечи и ожидал реакции.

– До тебя можно дотронуться? Ты ничего дурного не подумаешь? Не почувствуешь отвращения или опасности?

В его сердитом голосе не было и следа веселья. Винсен понял: то, что сближало их до сих пор, может мигом разлететься вдребезги. Подняв голову, он встретился с настойчивым взглядом Алена.

– Нет, я не чувствую себя в опасности, – твердо произнес он. – Но разозлюсь, если ты будешь продолжать говорить глупости. Ты мой лучший друг. Разве это что-то изменило?

– Для меня – ничего.

Ален провел рукой по шее Винсена, потрепал его волосы. Теперь любой дружеский жест можно было понять неправильно, и Винсен старался не выдать себя. Они годами веселились, дрались, катались в траве, вместе спали. В их физическом контакте не было ничего необычного или двусмысленного. Однако Винсену вдруг вспомнились кое-какие детали. Мог ли он утверждать, что Ален ни разу не смущал его в детстве и юности? Даже если не считать забав подростков, достигших половой зрелости.

Они молча смотрели друг на друга. Лицо Алена было жестким, непроницаемым. Винсен не хотел высвобождаться сам, но тут кузен отпустил его.

– Да, и для тебя это ничего не изменило, – сказал он, отступая. – Спасибо.

Винсен тоже встал, они оказались лицом к лицу – они были одного роста – и не было никакой неловкости, а только радость, что их дружба вышла из этого столкновения целой и невредимой.

– Мне надо было раньше сказать, – проговорил Ален.

– Ты всегда был неразговорчивый.

– Так или иначе, мне особо нечего тебе рассказать. Даже если покопаться. Не знаю, что будет дальше… но сейчас я живу вот для этого.

Он указал на контракты, лежавшие на столе, на видном месте – заказ «Фошона». Только сейчас Винсен заметил стопки папок, громоздкую пишущую машинку «Ундервуд» и кучу бухгалтерских книг на этажерке.

– Почему ты работаешь здесь? – удивился он.

– Твой отец не хочет, чтобы я вторгался в «его» кабинет на первом этаже.

– Ты мог бы работать в библиотеке или комнате для гостей…

– Ты забыл? Когда я переселялся в Валлонг, одним из условий было не оккупировать дом. Я и так получил свое.

Он говорил без гнева, как о неизбежности, с которой успел смириться за годы.

– Зимой собираюсь перестроить маленькую овчарню. Клара разрешила. Там будет отличное помещение.

– Но это смешно! Наша хибара пустует десять месяцев из двенадцати. Валлонг – это твой дом, Ален, а не наш! Валлонг – это ты.

– Ты так считаешь? Спроси отца, узнаешь, что он думает об этом. Это владение когда-нибудь достанется ему.

Нахмурившись, Винсен задумался, потом скорчил озабоченную гримасу. Будущее Алена казалось ему туманным. Мадлен его презирала, Шарль игнорировал, а Клара… сколько ей осталось?

– Ты беспокоишься обо мне? Это приятно! Но лучше сходи к Магали, время идет.

Взгляд Алена был дружелюбным и приветливым, Винсен без всякой задней мысли весело оттолкнул его и выкрикнул:

– Иду, как на первое причастие!

– Ты очень похож…

– И я боюсь…

– Понимаю.

Они обменялись улыбками, одной рукой Ален открыл дверь и пальцами другой изобразил букву «V» – знак победы.

Час спустя Винсен ввел Магали в гостиную, где их поджидал Шарль. Винсен привез девушку на машине и всю дорогу пытался шутить, чтобы как-то успокоить ее. Лучше уж пусть смеется: никакая подготовка не смягчит удар от встречи с Морванами, это он знал точно. При виде Валлонга она оцепенела. Одетта, конечно, рассказывала про большой дом, но Магали не думала, что он такой роскошный. На крыльце Винсену пришлось взять ее под руку, чтобы она смогла идти дальше.

Поднявшись с кресла, Шарль наблюдал с другого конца гостиной, как девушка приближается к нему. Он не сводил глаз с поношенного платья и матерчатых сандалий.

– Это мой отец, – представил Винсен, – а это Магали, папа…

Ошеломленная Магали молча пожала руку Шарля, не зная, что сказать.

– Очень рад, мадемуазель, – холодно произнес он.

Через несколько секунд добавил:

– Прошу садиться.

В смущении она села на краешек кресла «жабы»[21], и Винсен попытался оживить беседу.

– Я рад, что вы встретились! Магали так хотела с тобой познакомиться…

Шарль даже не потрудился ответить: он не стал помогать сыну и молча ждал продолжения.

– Как я уже говорил, папа, мы хотели бы пожениться… Шарль кивнул и обратился к Магали:

– Сколько вам лет, мадемуазель?

– Двадцать.

– Прекрасный возраст, – с легкой улыбкой одобрил Шарль, – но я не вижу причин для спешки… Следует дождаться вашего совершеннолетия…

Не в силах подыскать подходящий ответ, Магали не могла произнести ни слова, и Винсен бросился ей на помощь.

– Мы не хотим больше расставаться. А я учусь в Париже и…

– Да, – перебил его Шарль, – ты учишься.

Он по-прежнему внимательно рассматривал Магали. Голые загорелые ноги, натруженные руки с неухоженными ногтями, великолепные и непослушные рыжие волосы.

– Ну что же, – вздохнул он. – Если вы и вправду решили пожениться, мне придется заняться всеми остальными вопросами.

Он хотел быть вежливым и подавлял в себе раздражение от этой нелепой ситуации. Магали была мила, но неуклюжа и с несмываемой печатью той среды, из которой вышла. Неужели его сын думает, что из нее получится хорошая жена? Ему придется всему ее научить, полностью изменить, а вдруг она изменится до неузнаваемости?

– Какими вопросами? – осторожно спросил Винсен.

Поведение отца не удивляло, но все-таки он был недоволен. Надо было привыкнуть к Шарлю, чтобы в разговоре с ним не хотелось провалиться сквозь землю, Магали наверняка испугалась.

– Решить, где и – в особенности – на что вы будете жить. Сам ты это решить не сможешь. Я не хочу, чтобы ты бросил учебу из-за женитьбы. Магали, вы согласны со мной?

Она открыла было рот, но он не дал ей сказать и продолжил:

– Ты окончишь университетский курс, а пока я буду содержать вас… вашу семью.

– Но я могу работать! – воскликнула Магали: тон Шарля начинал ее сердить.

Винсен прикусил губу: Магали попалась в ловушку.

– Уж лучше не надо, – ответил его отец. Намек был унизительный, и девушка замолчала.

Шарль не мог допустить, чтобы его будущая невестка занималась уборкой, это было ясно, и она сама могла бы догадаться. Растерянная Магали взглянула на Винсена, тот сел на подлокотник кресла, будто желая ее защитить. Неожиданно Шарль улыбнулся: этот жест понравился ему, его сын стал зрелым и умел отстаивать свой выбор.

– Одетта – ваша единственная родственница? – спросил он.

– Да. Она моя тетя и крестная, – ответила Магали.

Она не могла вести себя естественно в присутствии Шарля. Девушка с самого начала рассматривала его исподтишка, и он показался ей ужасным. Холодным, надменным, еще хуже, чем она себе представляла. И это ее будущий свекор; совершенно ясно, что он и пальцем не пошевельнет, чтобы помочь ей освоиться в этой семье.

– Тогда я сам сообщу Одетте, – процедил он сквозь зубы.

Магали хотела было сказать, что Одетту очень просто найти, что она в Валлонге все время, около плиты, надо только открыть дверь на кухню. Но не посмела. Пока она тщетно придумывала что-нибудь вежливое, дверь открылась и решительным шагом вошла Клара.

– Так вот вы где! Могли бы позвать меня, раз у нас такая хорошая новость… А ты все скрытничаешь, мой маленький Винсен!

По-прежнему улыбаясь, она подошла к Магали и протянула ей руки.

– Так вы и есть Магали? Меня зовут Клара. Я очень рада…

Как и Шарль несколькими минутами раньше, она заметила и дешевое платье, и разношенные сандалии, и то, что Винсен подталкивает ее в спину, чтобы она встала.

– Сидите, сидите! – воскликнула Клара. – Сидите так: вы оба такие милые…

Быстро взглянув на Шарля, она поняла, что тот с самого начала проявил себя не с лучшей стороны. Ален хорошо сделал, что попросил ее вмешаться.

– Я опоздала? Все уже решено?

– Винсен хочет немедленно жениться, – без энтузиазма пояснил Шарль.

Повернувшись к сыну, Клара произнесла:

– Чудесно! Эта свадьба возвращает меня на двадцать лет назад!

Эти слова были неприятны Шарлю, но по-другому она никак не могла напомнить ему, что сам он проявил такую же поспешность, когда женился на Юдифи.

– О чем договорились? – ласково спросила она.

– Папа будет помогать нам, пока я не закончу учебу, – ответил Винсен.

Он сидел на подлокотнике кресла, держа Магали за руку, и чувствовал себя крайне неловко. Согласие отца, даже данное с такой неохотой, обязывало его быть благодарным, но от этой встречи он ожидал чего-то большего.

– Вы поужинаете с нами, Магали? – предложила Клара. – Можно называть вас Магали? Вы ведь скоро станете членом семьи…

Она как бы извинялась за холодность Шарля, и Винсен понемногу успокаивался.

– Спасибо, мадам, – выдохнула девушка. Приглашение потрясло ее до глубины души.

При мысли, что она окажется за одним столом с Морванами, ее охватывал трепет. Неужели ужин будет подавать Одетта? Это будет выглядеть странно и нелепо. Кроме того, Магали не успела подготовиться к поездке в Валлонг и слишком поздно это поняла. Надо было одеться по-другому, заготовить несколько дежурных фраз, кое о чем спросить Винсена. С чего она взяла, что ее встретят тут с распростертыми объятиями, ласково, как родную? Одетта всегда утверждала, что Клара исключительная, волевая женщина, а Шарль – потрясающий мужчина. Ее чрезмерное уважение к Морванам вызывало улыбку у Магали. Но здесь, в огромной гостиной, под язвительным взглядом Шарля, девушке было вовсе не до смеха. Она была испугана, унижена, чувствовала, что ее с трудом терпят. Хорошее настроение Клары ничего не могло изменить.

– Сними квартиру рядом с юридическим факультетом, – обреченно начал Шарль.

– Да, – продолжила Клара, – и обставьте ее по своему вкусу, я оплачу, это мой свадебный подарок!

Она хотя бы пыталась вовлечь Магали в разговор, а Шарль продолжал игнорировать девушку, обращаясь только к сыну.

– А дату назначай сам, – заключил Шарль, – но я бы предпочел, чтобы это было на каникулах, а не во время экзаменов.

– Хотите, я все устрою сама, – предложила Клара. – Обожаю такие мероприятия!

В Магали вдруг проснулась гордость, и она нашла в себе силы сказать:

– Думаю, церемония может быть простой… скромной.

Она не могла слушать, как за нее принимают решения, не считаясь с ней.

– Вы хотите свадьбу на скорую руку? – спросил Шарль.

– Нет, я…

– Вот и прекрасно! У нас много друзей, они станут и вашими…

Поднявшись, он раздраженно кивнул Магали.

– Прошу прощения, у меня дела. Раз мы все решили… Встретимся за ужином.

Стараясь не смотреть сыну в глаза, он вышел из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь. Магали замерла на месте, Винсен перевел дыхание.

– Итак, дети мои, – не спеша произнесла Клара, – испытание закончилось, и вы его выдержали.

Заметив в глазах девушки слезы, она похлопала ее по колену.

– Не бойтесь, он не всегда бывает… приветлив… но когда вы узнаете его получше…

– Наверное, я произвела на него не очень хорошее впечатление, – робко ответила Магали.

Ее слова ошеломили Клару. Произвести хорошее впечатление? Это было желание работницы, которая хочет, чтобы ее наняли, но отнюдь не лучший способ завоевать Шарля. Клара знала, что Шарль сейчас, должно быть, мечет громы и молнии у себя в кабинете и горько сожалеет о том, что уступил Винсену. Пройдет немало времени, пока он примет Магали. Более того, не раньше, чем она превратится в сложившуюся светскую даму.

– Я вас покину, пойду… займусь ужином. Клара чуть не сказала «дам указания Одетте».

Сегодня она попросит кухарку приготовить холодные закуски и отпустит ее домой. В отличие от Шарля, выбор внука ее не печалил, переубеждать его все равно уже поздно и лучше все сделать так, чтобы избежать трудностей. Увы, было понятно, что недостатка в них не будет.