Испытание временем

Глава 16

Глава 16

Прошла очередная ночь. Нельзя сказать, что необычная. Да, меня бросало то в жар, то в холод, аппарат пищал примерно так же, как в остальные дни, но состояние тела менялось вовсе не от температуры. От воспоминаний. И от бурлящих разномастных чувств внутри. От радости и досады…

Мне казалось, что все сказанные слова были не те. Казалось, что я не досмотрела, не разглядела, не успела сделать абсолютно ничего, чтобы дать понять. Я против того, чтобы он снова исчез из моей жизни. Да, это возможно опасно, но…

Кто в этом уверен абсолютно точно? А может будет не совсем так, как он себе представил?

А после ругала саму себя, что каких только не было знаков. Мужчина захотел бы, остался бы и без намеков. Вот тут меня съедала заживо острая обида.

Давление от поднималось, то опускалось. Соответственно и сердце едва шевелилось, а после неестественно быстро разгонялось.

К утру я была выжата. И снова состояние не состояние приклеилось намертво. И все раздражали, и все было не так и не то.

Зато врач отметил улучшения. Какой сюр.

— Тогда выпишите, если все нормально, — сказала я в ответ.

— Выпишем, не волнуйся. Как себя чувствуешь сама?

После вопроса я на секунду ушла в себя. Чувствовала себя нормально. Если вчера я еле могла шевелить телом, то сейчас была готова уже бежать, лишь бы подальше от белых стен, от случившегося в палате и города в целом. Мне намного будет легче там, далеко. С одним единственным отличием. Возможно, я не буду прятаться в своем панцире. Возможно, я попробую открыться миру.

Принятое решение вдохновило. И уверенное, нормально, сказанное в ответ показалось врачу убедительным доводом, чтобы выписать уже к вечеру.

— Анна, слава богу, ты в порядке, — шептала мама. Мы с ней сидели на задних сиденьях машины, а папа был за рулем.

Смеркалось.

Через окно виднелись белые вытоптанные дорожки на опушке леса. Нижние ветки выделялись богатым зеленым цветом и при скорости казались еще одной дорожкой. Дорога впереди была пустой.

— Да, дочь, мы очень переживали. Сколько же можно было тебя держать в больнице, если говорили, что ничего серьезного, — возмущался отец.

Пустая дорога не казалась чем-то удивительной. Ведь завтра новый год. Многие выезжают за продуктами из глуши в большой город заранее, а сегодня они занимались только домом и другими приготовлениями.

— Вас вчера не пускали? — подала я голос и тут же почувствовала теплые руки на своих. У мамы до сих пор были очень нежные ладони.

— Почему-то да. У бабушки чуть ли не инфаркт случился. Врачи ничего не говорили, а тут сразу же нельзя. Мы подумали, что встреча со следователем прошла неудачной.

Лицо исказила кривая ухмылка. О, мама! Будто сама не знаешь. Не то чтобы неудачной, а вообще катастрофической. Для половины нервов уж точно.

— А кто был за дверью после вечера?

— Твой отец.

— Но я немного вздремнул. Кажется всего пару минут…

— А я поехала домой переодеться и отвезла маму. Ну что ей сидеть со своей спиной. А утром, когда узнала что выписывают, тут же примчалась. Ты молодец, Анна, что держишься. Мы тут поговорили и решили, что ни к чему нам судебные разбирательства. К тому же чужие. Это нервы и плохая репутация. А у тебя учеба, своя жизнь. Ни к чему портить ее.

— Папа, ты был всю ночь?

— А что случилось? — тот сразу нахмурился? А мама быстро сообразив, неверяще спросила.

— Это он! Он приходил? Да?

— Софа, дорогая, этого не может быть. Он задержан. И таких как он не отпускают так быстро.

Но мамин взгляд не отлеплялся от меня. Она хотела услышать правду от меня. И ждала, сжав губы.

— Каких таких, пап?

— Анна, не начинай. Таких жестоких, безнравственных, своевольных и бешеных. Он все подстроил и нас чуть ли не вовлек в свои грязные дела. Как ты можешь быть спокойной?

В ответ я вновь разглядывала местные окрестности. Ехать оставалось недолго.

— Признайся, он приходил?

— Мама, мне больно, не сжимай так сильно.

— Анна, отвечай.

— А может в коем то веке ответишь ты? — голос вышел громче обычного и с необычной резкостью. Всее таки я не позволяла себе так говорить с родителями. Но… — Приходили письма на мое имя?

— Какие письма? — мама аж вздрогнула от неожиданности.

Уверена, мои глаза блестели холодом. И тон был неестественно колючим.

— Несколько лет назад ты находила письма, адресованные мне?

— Дочь, мы не понимаем тебя, — отец кидал встревоженные взгляды через зеркало.

— Зато мама понимает. Была почта от Максима?

Настороженный взгляд через минуту изменился до неузнаваемости. Ненависть полыхнула. Мама поняла и вспомнила. Конечно же она знала про них. А сейчас пыталась свести все к непонимаю.

— Почему не сказала?

— А зачем? Ты только устроилась. Была далеко. И к тому же, сама не хотела приезжать. И писал то он не так уж и много раз. Так, парочка писем.

— Сколько? — устало вздохнула. Маленькая перепалка и напряжение в машине давили. И кажется, я поторопилась соврать врачу.

— Ну парочка, штук десять.

Вытаращив глаза, я не могла прийти в себя. Десяток писем? И это парочка?

Боже, я не представляю, что чувствовал тогда Максим, но примерное хлынуло волной. Лишь предположение, но ни капли не уступающее настоящим. Холодные мурашки тут же дали о себе знать. А подкатившая тошнота от ситуации, от предательства родного человека затопили сознание. Влажная пелена не позволяла разглядывать все с точности — впереди все размывалось.

Теперь я чувствовала боль Максима. Его причину холода, отстраненной вежливости и режущей внутренности стали в голосе. Наша первая встреча всколыхнула его воспоминания, когда я даже не думала о возможных поворотах.

А еще вспомнились его обидные слова, сказанные сквозь щедро сцеженный яд.

— И чтобы они прекратились, ты ответила, что я замужем?

Вслух слова показались еще ужаснее, чем звучало в голове. Еще больнее.

— Что? Вы с Максом были близки? — удивление в тоне отца было непередаваемым. Но я смотрела только на нее. На человека, родившей меня. У которой был единственный ребенок.

Говорят, что между ребенком и матерью существует связь. Так сказать ниточка, которая тут же их связывает, едва ребенок заплачет.

Я чувствовала, что едва существующая та именно связь между нами, которая давно вибрировала, вот вот оборвется навсегда. Нужен всего лишь кивок. Или слово. Короткое слова из двух букв и все.

В глазах напротив читаю упрямую правоту. И безграничную глупую веру в себя.

— Да? — мой голос дрожит. Отец в немом ступоре. И молчание, которую прерывает звук открывающихся ворот. Мы доехали. Машина заглохла, а на крыльце виднелась толпа из встречающих.

И никто не спешит покидать автомобиль.

Абсолютная тишина, в которой уже минуту потерялся мой вопрос и растопилась последняя надежда.

В маминых глазах виднеется вызов и с сжатыми кулаками, она отвечает громкое и твердое:

— Да, я ему ответила, что выходишь замуж, чтобы он не рушил твою жизнь.

— За что ты его так ненавидишь?

— Все, — мама вновь взяла себя в руки. Вновь стала самой уверенной женщиной и в своей правоте, и по отношению воспитания дочери. — Все, я сказала. Что было, то прошло. Ничего не изменишь. И знаешь, ты еще спасибо мне должна сказать. Что уберегла от мучений на всю жизнь. Что ты бы получила от него? Какую жизнь? Вечно в скитаниях и страхе о завтрашнем дне?

— Счастливую жизнь, — в голосе сталь, в голове лишь одна мысль. Что это конец. Не смогу простить.

— Что?

— Как же я устала, — вздохнув, я откинулась на подушку сиденья. Чтобы через секунду ощутить холодный, но такой приятный ветер на лице. Распущенные волосы тут же щекотали щеки, прикрыв изможденное состояние, отраженное на лице.

Это самая старшая нашей семьи нас встретила, открыла дверь и пропустила зимний ветер.

— Ну чего вы не заходите в дом? Анечка, дорогая, ты здорова, хвала Богам. Как себя чувствуешь?

— Хорошо, бабушка, хорошо.

— Давайте тогда в дом.

— У меня к тебе вопрос, родная.

— Конечно, дорогая, все что захочешь, только все позже. Надо поесть. Вон, какая стала. Прямо глядеть жалко на тебя. Сейчас я тебя накомрлю. Идем, идем. Вот так, — держа ее за руку, я не могла противиться ее мягкому голосу и зову сердца. Она, бедная, единственная переживает за меня.

Вопрос был крайне важен для меня. Но сильно переживала за ее здоровье. Не будет ли для нее ударом, если я ошибусь в своих предположениях? Выскажусь обидно или не найду подходящих слов? Я не могу потерять еще одного родного человека.

Но сильнее я все же боялась того, что все таки не ошибусь.

В доме как обычно пахло свежим хлебом, свежезаваренным кофе и женскими духами. Мамины духи, тактично напомнил внутренний голос.

Меня не оставляли одну до глубокой ночи. Сидя около камина, который горел искусственным огнем, я бездумно рассматривала комнату. Если семья и готовилась к новому году, то едва заметно. В доме слышались голоса отовсюду. Они смеялись, шутили, но без единого упоминания праздника. Никакой елки, новогодних гирлянд, украшений и другой мишуры.

Работал телевизор. Кажется, показывал новости.

На улице выл ветер. Мелкие ветки голых кустов и фруктовых деревьев ритмично постукивали в стекло. И каждый такой стук твердил, что я трушу. Что до сих пор не знаю что стоит ли начать разговор. Меня и так уже считают самой неудачной и несчастной. Вон, как смотрят. Их взгляды чувствовались иголками, точно бьющими цель.

Нет, решила про себя, не буду. Не стану. Потому что есть два развития событий, и оба мне подходили.

— Анечка, чаю будешь? Я новый заварила.

Если судьба сама идет…

— Бабушка, это ты покупатель дома Кравц?

В комнате стихло моментально. Кажется, даже ветер притих в неверии. То ли мне, потому что секунду назад решила молчать о своих предположениях, то ли женщине, которая застыла точно завороженная.

Завороженными были остальные, а мы с бабушкой смотрели друг на друга с грустной улыбкой на лице.

— Пойдем наверх, поговорим там.

— Нет, мама, постойте, — вклинилась в разговор Софья Илларионовна, которая даже посметь не стала бы о таком подумать. Чтобы собственная мать мешала ее грандиозному плану всей жизни? Действительно, что за наглость лезть в чужую жизнь. — Что за покупатель и почему это ты?

Тут я мысленно чертыхнулась. Надо было самой позвать ее в тихую комнату и без лишних ушей намекнуть. А не в лоб и при всех. Встала первой я и взяв локоть бабушки, направилась к выходу, чтобы подняться наверх. Нечего подслушивать.

— Мама, если она захочет, то расскажет вам позже. А теперь, прошу, оставьте нас одних.

А мы вышли под ошеломленными взглядами моей бойкостью и откуда-то взявшимся энтузиазмом. Минуту назад была вялым амебом.

— Как ты узнала?

— Подсказали, — хмыкнула я невесело.

— Максим все таки приходил? Вы с ним разговаривали? Аня, не молчи, рассказывай.

Вспомнив, как именно мы разговаривали, мои уши, кажется, тут же загорелись. Благо, распущенные волосы и слабый свет не предали меня.

— Приходил. Сразу после задержания. Он был весь в ранах и ссадинах, а верхняя одежда грязной и мокрой. Сказал, что доказательства за него и претензий нет. Вот и отпустили.

— Это же замечательно, — воскликнула бабушка весело. А после того, как поймала мой скептический взгляд, залп ее поутих. И вся она стала будто меньше — сгорбившись, приуныла. — Я же все для тебя.

— Как? Откуда?

— Откуда я знаю, что между вами что-то есть? Да не просто что-то, а именно то, почему ты все время одна и несчастна. Бабушку не обманешь. Я не была за столом в тот вечер, но наблюдала. И не ошиблась. Видела бы ты себя со стороны. Будто маленький цветок среди асфальта ты тянулась к солнцу. Искала его взгляд, надеялась на улыбку и грустила, когда видела совершенно обратное. Да откуда тем эмоциям взяться то, когда ты разбила ему сердце, доченька.

В глазах медленно выступали слезы — от проникновенного голоса, тихого и теплого и от правды. Ужасающей правды.

— Я не делала ничего… — голос дрогнул.

— Знаю, тише, — меня обняли мягкие и невероятно уютные руки. — Знаю. Я прочитала те письма, которые были адресованы именно тебе. И мне очень жаль, что не смогла помочь. Я только понимала что к чему, когда Софья написала ответ. Я нашла наброски. Видимо, она старалась, чтобы выглядела правдоподобно. Я ужаснулась, но ничего поделать не смогла. Я даже тебе рассказать не осмелилась.

Бабушка укачивала меня словно маленького ребенка. И так хорошо было в ее объятиях. Вместе с ее словами тихо текли слезы. Ее рассказ находил подтверждение в моей душе и требовал выхода. И находил. На самом деле, что я или она сделала бы, если ответ улетел по адресу.

— Может мне сейчас не было бы так плохо?

— Кто знает, Анечка, кто знает. А может и наоборот. Все эти годы ты бы не жила, а все искала способы связи с ним. А ты же знаешь…

— Знаю, у него не было адреса. У него и сейчас нет адреса. Бабушка, — позвала я. — Он ушел. Снова ушел. И теперь вина только моя. Я не смогла удержать. Может я что-то сделала не так? Ты так старалась, уговорила меня приехать, зная что я категорически не хотела. Уговорила приехать его.

— Не надо винить себя…

— А как вообще ты уговорила его?

— Ты знаешь, — она усмехнулась. — Теперь я не знаю кто кого нашел.

И в голосе ее слышались необычайно веселые нотки. Будто еще не до конца сформировавшаяся догадка ее очень развеселила. Я привстала, чтобы взглянуть в улыбающиеся глаза.

— Что случилось?

— Ох, я даже не знаю, как сказать.

— Говори, как есть. Ну же. Что тебя так развеселило.

— Я знала, что они один раз уже хотели продать этот дом, но передумали. Я ждала. А когда вновь услышала информацию о продаже, еще долго сомневалась звонить или нет. Потом все же решилась, услышала пару гудков и тут же выключила. Я не знала как себя вести. Представляешь? Волновалась, как маленькая девочка. Руки дрожали, уверена, что и голос.

— И что дальше? — нетерпения в голосе оказалось куда больше, чем я себе представляла.

— Он перезвонил сам и мне не было куда деваться больше. Договорились на начало праздников. Он согласился. Дальше сама знаешь как получилось.

В ее глазах играли смешинки. Ну бабушка, ну интриганка.

— Ты же могла попасться ему здесь. Никто не предполагал, что он заночует у нас.

— Да, верно. Поэтому я пряталась…

Общий смех тут же не заставил себя ждать. В тишине комнаты он показался чем-то вроде вдохновляющим. Стало чуточку легче.

— Пряталась, да все равно попалась, видимо. Это же Максим тебе сказал?

— Он намекнул, а дальше предположила сама.

— Надеюсь, ты не обижаешься на меня, внученька. Я хотела чтобы вы встретились. Мало ли что могло измениться. Я хотела по-хорошему.

— Знаешь знаменитую поговорку? — я хмыкнула на положительный кивок женщины напротив, а после мы замолчали. И так это было естественно, что стало еще чуточку легче.

Счастлив тот человек, у кого есть надежная спина, кому можно высказаться и пожаловаться. И этот человек тебя обязательно поймет. Даже если не поддержит, но поймет и примет.

В комнату после короткого стука вошли. Показалась папина голова.

— Я тут один, — почему-то шепотом сказал он. — Впустите?

Мы конечно же позволили.

— А теперь рассказывайте…