История первой любви

Глава 2

Шел второй день июля. Еще не было и шести утра, когда Стеф Саути погрузила вещи в багажник своего крошечного авто и выехала из дома. Она спешила покинуть Оклахома-Сити до того, как в канун Дня Независимости все выезды окажутся забиты машинами жителей, отправляющихся на уикэнд. И все же, несмотря на ранний час, скоростное шоссе уже было переполнено автомобилями, чьи хозяева проявили такую же предусмотрительность, как и Стеф.

Стараясь не превышать положенную скорость, Стеф выбралась из города и направилась на восток. Восходящее солнце светило ей прямо в глаза. Стеф хотелось скорее попасть домой. Нет, подумала она, «хотелось», пожалуй, слишком слабо сказано. Она всей душой рвалась туда — в родной Гринуэй Кроссроуд, где только и ощущала себя по-настоящему дома. Вопрос о том, провести ли остаток лета в одиночестве, оставшись В Оклахома-Сити, или вернуться в Арканзас, оборачивался для нее выбором: постараться сохранить лицо или сберечь душевное здоровье. Она предпочла второе, вполне отдавая себе отчет в том, какие проблемы с этим решением сопряжены.

От желания быстрее попасть домой Стеф беспокойно ерзала на сиденье. Солнце поднималось все выше, и его слепящие лучи предвещали скорое наступление жары. Не отрывая глаз от дороги, Стеф попыталась на ощупь отыскать темные очки, которые, выезжая из гаража, оросила на соседнее сиденье. Однако под руку попалась лишь папка с договором о выставлении ее дома на продажу. Эту бумагу она подписала только вчера. Честно творя, Стеф теперь сама удивлялась, почему так долго тянула с продажей особняка. Он был слишком велик для нее одной, и только сейчас она поняла, что никогда не ощущала себя в нем комфортно.

Когда кончится лето, сказала себе Стеф, и дом будет продан, — а риэлтер заверил ее, что это не составит большого труда, — она присмотрит себе что-нибудь поменьше. Возможно, просто квартиру. Несколько небольших комнат в старом доме. Место, где ей будет тепло и уютно. Как в ее родном Гринуэй Кроссроуде.

Отыскав наконец очки, Стеф водрузила их на нос, закрыв большими черными стеклами почти половину миниатюрного личика. Взглянув на приборную доску, она заметила тревожное мигание, сигнализирующее о перегреве мотора. Стеф тревожно вскинула брови, но красный огонек исчез так же неожиданно, как и появился. Она пожала плечами и сосредоточилась на дороге. Впереди было еще четыре часа пути. Черная полоса асфальта ровно текла навстречу, исчезая под колесами машины.

Стеф понимала, что сохранять после крушения брака прежнее жилище, по меньшей мере, смешно. Более того, в этом есть даже некий мазохизм. Но все прошедшие после развода месяцы она жила, как во сне. Словно сомнамбула она продолжала двигаться, выполняя свои повседневные обязанности: утром — на работу в школу, вечером — домой. Но чувствовала она одну лишь не проходящую, ноющую боль в сердце. Конечно, Стеф пыталась утешить себя мыслью, что с другими людьми случались вещи и похуже, что с разводом жизнь не кончилась, но все же делать вид, что ничего серьезного не произошло, она больше не могла.

Какой-то лихач на синем фургоне подрезал ей путь, Стеф резко притормозила. На некоторое время она отвлеклась от тягостных мыслей, стараясь соблюдать осторожность на переполненном машинами шоссе, и, только когда после большой транспортной развязки поток автомобилей поредел, смогла несколько расслабиться, вновь погрузившись в невеселые раздумья.

Она больше не хотела притворяться, что осталась прежней Стеф. А именно это ей приходилось делать в письмах к Айрин и в редких телефонных разговорах с другими сестрами — Кэт и Вики. В их семье Стеф считалась «хорошей девочкой».

Тихая, скромная, сговорчивая, готовая к компромиссам, имеющая редкий дар терпеливо выслушивать чужие жалобы и сопереживать чужим неприятностям, но никого не загружающая своими проблемами. И вовсе не потому, что она была столь уж уверена в себе.

В глубине души Стеф прекрасно понимала, что если и умела слушать других, то лишь потому, что всегда хотела быть приятной в общении и соответствовать представлениям о ней остальных членов семьи. Стеф старалась, чтобы родные думали о ней как о сильной и самоотверженной личности. И они действительно так думали, хотя на самом деле в ней не было и следа подобных качеств. Однако Стеф продолжала играть роль по этим правилам, так до конца и не ответив себе, почему она так дорожит чужим одобрением, как будто мнение о ней близких для нее важнее, чем ее собственное.

А может, так оно и есть? — устало подумала Стеф. Считалось, что из четырех сестер Гринуэй она, третья по старшинству, в свои двадцать девять лет преуспела больше всех. Но теперь у нее нет больше ни сил, ни желания поддерживать и далее этот семейный миф. Она возвращается домой. С разбитой жизнью и рухнувшими надеждами.

В доме Джеффри Дартвелла Уиндхема, в Хэмпстеде, телефон звонил уже битый час. Билл, мысленно чертыхаясь, набрал номер в шестой раз, когда наконец в трубке раздался хриплый со сна голос матери Джеффа.

— Да, слушаю.

Оттилия Дартвелл, дочь богатых родителей, никогда не знала, что такое рано вставать на работу, ведь за все свои тридцать лет она не работала ни дня. Вот почему голос ее звучал сухо и раздраженно. Билла передернуло, но он взял себя в руки и обратился к бывшей жене строго по-деловому:

— Доброе утро. Позови, пожалуйста, Джеффа.

Билл преднамеренно опустил обычные формулы вежливости, вроде «как поживешь» и т. д. Да его, честно говоря, вовсе не интересовало, как живет женщина, которая за прошедшие после их развода двенадцать лет не сказала ни ему, ни о нем ни единого доброго слова. В свое время она вышла за него, оказавшись на мели. Поспешное замужество позволило ей уйти от выяснения отношений с папочкой из-за очередного перерасхода средств с открытого им для нее счета.

— Кто это? — услышал Билл мужской голос на другом конце провода.

— Да так, никто, — нежно проворковала Оттилия, прикрыв трубку рукой. — Спи, милый.

— Кто это?! — почти прорычал Билл, с трудом сдерживаясь.

Наступила секундная пауза. Билл мысленно представил, как Оттилия раздраженно выгнула вверх тонкую, выщипанную бровь.

— Не твое дело, — холодно отрезала она. — Мы, слава Богу, больше не женаты.

— Не увиливай, — его глаза угрожающе сузились. — Черт тебя подери, Оттилия! Ты же знаешь, как я отношусь к тому, что ты притаскиваешь в дом, где живет мой сын, пьяных сопляков, которых снимаешь в баре, чтобы переспать с ними!

— Я не снимала Джила в баре, — свистящим шепотом возразила она, но Билл не обратил на ее слова никакого внимания.

— Каждый раз, как я звоню, одна и та же история. Хахали приходят и уходят, а ты подумала, что при этом чувствует Джефф? — Билл задохнулся от ярости. — Неужели для тебя не существует никаких приличий?

— Приличий? — ядовито переспросила Оттилия и зло рассмеялась. — И ты еще говоришь о приличиях? Вспомни-ка лучше, откуда ты сам взялся!

— Я — отец Джеффа, не забывай!

Она снова засмеялась, голос ее наполнился горечью и презреньем:

— А-а, вспомнил? Сначала повесил мне его на шею, а теперь вспомнил. У меня тоже есть право на личную жизнь. И не пытайся мне доказывать, что сам не спишь с бабенками направо и налево при всяком подходящем случае, — ее голос зазвучал громче, потому что теперь она говорила прямо в трубку. — Уж я-то тебя хорошо знаю, дорогой. Ты не забыл, как мне, девочке, пришлось дорого заплатить за свою ошибку?

Нервно крутя телефонный провод, Билл пытался взять себя в руки:

— Ты в своем репертуаре, Оттилия. Что же касается ошибки — если ты так предпочитаешь называть Джеффа, — то я тебе уже сто раз говорил и снова повторю: я готов взять его к себе в любое время. Только скажи, когда подъехать, и я тебя от него освобожу.

— Скажите, пожалуйста, прямо благородный рыцарь в сияющих доспехах!

Билл мысленно увидел ее самодовольную ухмылку. Но когда она снова заговорила, голос зазвучал почти искренне:

— Нет, ты не получишь Джеффа. Я люблю его, и он — можешь верить, можешь не верить — любит меня.

— Да-а? — с сомнением протянул Билл. — Просто твой папаша быстренько закроет для тебя свой кошелек, если ты отдашь сына мне.

— Папа тут ни при чем, — отрезала Оттилия.

— Одна поправочка! Твой отец боится замарать свое имя, имея внука с фамилией Уиндхем, не так ли? Но и отпустить Джеффа жить со мной он тоже не хочет.

— Чепуха! — Оттилия не собиралась отступать. — Ты просто ревнуешь, потому что прекрасно знаешь, что Джефф не любит тебя и ни за что не поехал бы в твою Богом забытую дыру, если бы ты не давал ему карманные деньги.

Ее слова больно резанули Билла, но он уже устал спорить с бывшей женой, Запустив пятерню в белокурую шевелюру, он растерянно поскреб в затылке и со вздохом сказал:

— Ладно, хватит, я хочу говорить с Джеффом.

— Очень жаль, но это невозможно, — торжествующе сообщила Оттилия. — Его пет дома. Он в школе.

Биллу никогда так сильно не хотелось отвесить ей затрещину, как сейчас.

— Сегодня суббота, Оттилия, суб-бо-та! Даже летняя школа сегодня закрыта. Его что, нет дома? А где он может быть?

— М-да, в самом деле… — Билл почувствовал, что она смущена. — Ах да, вспомнила… Он ушел гулять с мальчишками. Полагаю, что в зал игровых автоматов при супермаркете.

— Ты полагаешь! — взорвался Билл. — Это значит лишь то, что ты продрыхла со своим хахалем, а теперь пытаешься гадать, куда ушел твой сын. Но в точности ты этого не знаешь, потому что я разбудил тебя своим звонком. — В трубке слышалось обиженное сопение. — И ты еще удивляешься, почему у мальчика проблемы, если сама не можешь за ним уследить!

— Мальчику, между прочим, уже тринадцать лет, — с ненавистью прошипела Оттилия. — Он уже не грудной, и мне не надо бегать за ним с соской в одной руке и пеленкой в другой. Хватит изображать дело так, будто я выбрасываю беспомощную малютку на улицу.

Она права, подумал Билл, как ни противно было в этом признаваться. Джефф действительно не грудняшка и едва ли нуждается в родительском разрешении, чтобы отправиться в супермаркет, расположенный в том же квартале. Билл тяжело вздохнул. В том, что касается их сына, у Оттилии всегда есть козырь в запасе.

— Передай ему, пожалуйста, чтобы позвонил мне, когда вернется, — сказал Билл примирительным тоном, который показывал, что он признает свое поражение.

Оттилия это поняла.

— Конечно, дорогой, — ответила она с издевательским смехом. — А ты не забудь прислать чек с очередными алиментами. Пока.

Положив трубку, Билл до боли стиснул зубы. Ну и сука! Каждый раз ему приходится, как об одолжении, умолять о свидании с сыном. Он был готов задушить свою бывшую жену. Но все же в чем-то Оттилия права: они с сыном почти чужие, ведь они так мало знают друг о друге. Именно этого ей и нужно. Бывшая супруга хочет, чтобы сын думал, что он, Билл Уиндхем, недостоин быть его отцом. Она сама ведь заявила об этом Биллу. Что же ей помешает говорить то же самое Джеффу? Билл живо представил, как она рассказывает сыну о нем всякие ужасные вещи. Дескать, Билл силой овладел ею, когда она еще училась в старших классах. Так что он — гнусный насильник, а она — невинная овечка, ставшая его жертвой.

Святая невинность! Билл горько усмехнулся. Он-то помнит, как Оттилия вешалась на шею каждому встречному.

Сграбастав со стола большую связку ключей, Билл угрюмо побрел в гараж. Пора на работу. Выйдя из дома, он зажмурился от яркого света. Утро еще не кончилось, а солнце палило нещадно.

Он завел пикап и выехал на улицу. На центральном перекрестке, где висел единственный в городе светофор, пришлось остановиться на красный свет. Дожидаясь зеленого, Билл мысленно вернулся к разговору с Оттилией. Сын действительно вырос, с грустью подумал он. Это уже не ребенок, а подросток, который познает окружающий мир, такой враждебный и неприветливый, и должен учиться бороться за достойное место в жизни. У Билла заныло сердце.

Он вспомнил свои тринадцать лет и спросил себя: замечал ли кто-нибудь в нем, как он сейчас в Джеффе, такую же неуверенность, такие же тревоги, какие испытывает каждый подросток, вступая во взрослый мир?

Загорелся зеленый свет, и Билл свернул, направляясь на восток от Гринуэй Кроссроуда. Интересно, подумал он, а видит ли Оттилия за внешней грубостью Джеффа, которой тот, как щитом, прикрывается от внешнего мира, просто испуганного ребенка? Джеффу нужны отец и настоящая мать. Близкие, родные люди, которые будут поддерживать мальчишку, направлять, ставя его благо выше собственного. Но, увы, Билл понимал, что это невозможно.

Во-первых, только сам Господь Бог способен заставить Оттилию передать мальчика отцу. А во-вторых, пока у Билла нет никого, кто бы мог заменить Джеффу мать, не остается ничего, как все оставить по-прежнему.

Но, черт возьми, такое положение вещей ему, Биллу, столь же отвратительно, как эта проклятая жара. Не спуская глаз с черной ленты дороги, окруженной с обеих сторон двумя рядами деревьев, он потянулся за термосом с холодной водой.

Сквозь открытые окна машины в кабину врывался горячий ветер, неся с собой аромат разогретой солнцем сосновой хвои. Откинувшись на сиденье и не обращая внимания на ветер, трепавший обвислые поля его старой шляпы, Билл одной рукой управлял машиной, а другой привычно откручивал крышку термоса. Но едва он поднес горлышко к губам и сделал большой глоток холодной до ломоты в зубах воды, как взгляд его упал на легковой автомобиль, замерший кпереди у обочины узкой дороги.

Билл сбросил скорость и притормозил. Солнце пробивалось сквозь верхушки деревьев. От постоянного мелькания света и тени рябило в глазах. Но Билл был готов побиться об заклад: машина ему знакома. Он знал ее так же точно, как свое собственное имя. И еще до того, как взгляд зафиксировал поднятый капот и поднимающуюся от мотора струйку пара, Билл обратил внимание на оклахомский номер.

Медленно он опустил термос на сиденье, почувствовав, как кровь прихлынула к лицу и под ложечкой засосало от неясного предчувствия. Он понял, что та самая женщина где-то очень и очень близко, быть может, даже вон за тем холмом.

Странно, подумал Билл, почему у него вдруг задрожали колени, когда он отпустил тормоз и нажал на газ?

Он постарался не придавать этому значения, не спеша поднимаясь на холм. Но сердце готово было выскочить из груди, а внутренний голос твердил ему: тринадцать лет — большой срок. Узнает ли она его?

Неожиданно Билл почувствовал почти непреодолимое желание развернуть машину и умчаться отсюда куда подальше.

В обычной ситуации пешая прогулка в три мили не составила бы для Стеф ни малейшего труда. Но по жаре, задыхаясь от запаха раскаленного асфальта и чувствуя, как он жжет ступни сквозь тонкие подошвы босоножек, она с огромным усилием преодолевала каждый шаг. В горле першило, воздуха не хватало. Руками приходилось постоянно придерживать шляпу, чтобы ее не сорвало очередным порывом горячего ветра. Стеф казалось, что она уже ничего не слышит кроме стука крови в висках.

Она ругала себя снова и снова. Ну как она могла не обратить внимания на огонек, предупреждавший о перегреве двигателя? Стеф проехала уже большую часть пути, когда индикатор вновь засветился и больше уже не гас. Но вместо того что-бы куда-нибудь завернуть, она глупо понадеялась, что дотянет. И вот результат: мотор отказал в трех милях от дома!

Не обращая внимания на слезы усталости и обиды, которые текли из глаз, оставляя на покрытых пылью щеках мокрые дорожки, Стеф придерживала за ноля шляпу, составлявшую ее единственную защиту от палящих лучей. Облизав пересохшие губы, она попыталась на глазок определить оставшееся расстояние. Примерно миля.

Убрав рассыпавшиеся волосы под шляпу и натянув ее поглубже, Стеф продолжала путь. Тонкая муслиновая юбка липла к потному телу, сковывая движения. Стеф чертыхнулась. Айрин не удивилась бы, услышав такие слова от Вики, но обе упали бы, узнав, на что способна "тихоня» и «пай-девочка» Стеф. Впрочем, вокруг не было ни души. Она выругалась еще громче и поплелась вперед, одной рукой держась за шляпу, другой отдирая от ног липнущую юбку.

Она не носит нижнюю юбку. Это было первое, что подумал Билл, заметив с вершины холма женщину, идущую ярдов за сто впереди. Он видел ее со спины. Солнечные лучи просвечивали насквозь тонкую материю юбки, очерчивая темный силуэт крутых бедер и длинных, стройных ног.

Придерживая тормоз, Билл начал медленно спускаться с холма. Он хотел взглянуть ей в лицо, чтобы увидеть, сильно ли она изменилась. Он хотел, чтобы и она взглянула на него и увидела, как изменился он сам. Изменился именно так, как она предрекла ему много лет назад.

Ему хотелось ей сказать, нет, ему просто необходимо было ей сказать: «Спасибо, Стеф. За то, что поверила в меня. За то, что дала мне смелость. За то, что заставила и меня поверить в собственные силы…»

Билл уже догнал ее, но во рту вдруг пересохло, и, не в силах первым заговорить, он просто продолжал ехать вровень с идущей по дороге женщиной.

Стеф не сразу услышала шум тихо работающего мотора. И, только краем глаза заметив приближающийся пикап, она повернула к нему лицо, больше, чем наполовину закрытое полями шляпы и темными очками. Водитель, не проронив ни слова, медленно поехал рядом на расстоянии вытянутой руки. Стеф интуитивно почувствовала, что это мужчина, но не решалась посмотреть на него и убедиться в своей правоте.

Она слишком долго жила в большом юроде, чтобы беспокоиться из-за внимания, проявленного к ней незнакомцем. Может быть, он просто шутит и сейчас уедет, подумала Стеф. Но сердце ее гулко застучало. Она чувствовала на себе взгляд водителя, и постепенно ее стал охватывать страх. Если он ничего сейчас не скажет или не уедет, решила она, то ей останется только убежать и спрятаться вон в том лесочке.

Прошло еще несколько секунд. Лес приблизился. Но и пикап тоже. И когда Стеф уже приготовилась пуститься во всю прыть, мужчина заговорил с нею. Она вздрогнула при звуке низкого, спокойного голоса.

— Извините, мэм, за беспокойство. Но я видел вашу машину и хотел бы вам помочь, если позволите.

Неужели его голос? Или ей только показалось? В прозвучавших словах было что-то очень-очень знакомое, и это заставило ее остановиться. Стеф не обернулась в тот же миг, но почувствовала, что пикап остановился и водитель ждет, когда же она посмотрит на него.

— Мэм?

Все сомнения улетучились. Это мог быть только он.

Неспешно обернувшись, Стеф сняла черные очки и шляпу. Темные волосы упали на плечи. Она подняла глаза и столкнулась с его взглядом, взглядом синих глаз, фантастически гармонирующих с темной бронзой мужественного лица.

— Привет, Стеф, — мягко сказал Билл.

— Здравствуй, Билл, — почти шепотом ответила она.