Итальянские каникулы

Глава 11

Изабел одним махом перелетела через переднюю, но удар пришелся в плечо, и Рен уже успел вскочить и принять боевую стойку. Изабел уставилась на его противника:

— Вы что, не в своем уме?

Рен кинулся на него как раз в тот момент, когда до нее дошло сказанное неизвестным.

— Рен, прекратите! Не смейте его трогать! Но он уже схватил мужчину за горло.

— Объясни, что на тебя нашло?

— Это Гарри Бриггс. Его нельзя убивать, пока Трейси не попросит.

Хватка Рена ослабла, но он не отпускал Бриггса. Глаза все еще яростно сверкали.

— Хочешь объясниться до или после того, как я тебя разделаю?

Стоило отдать Бриггсу должное: он не струсил и держался с достоинством перед лицом того, что могло стать неминуемой и весьма мучительной смертью.

— Где она, сукин сын?

— Там, куда ты до нее не доберешься!

— Ты однажды уже сделал ее несчастной. Больше не выйдет!

— Па!

Рен поспешно отпустил Бриггса. Вбежавший Джереми уронил обломок красной черепицы и бросился к отцу. Обычно угрюмое выражение исчезло как по волшебству.

— Джереми.

Бриггс притянул сына к себе, запустил руки в его волосы и на секунду закрыл глаза.

Рен выжидал, потирая плечо.

Несмотря на дурацкую атаку, Гарри не выглядел слишком уж опасным. Он был на несколько дюймов ниже Рена, худощавый, с приятным лицом. Изабел почему-то сразу распознала в нем такого же маниакально аккуратного человека, как она сама. Вернее, человека, попавшего в передрягу и переживающего не лучшие времена. Прямые, подстриженные без особых изысков волосы давно не видели расчески, да и брился он в последний раз далеко не вчера. Глаза за очками в проволочной оправе устало смотрели на мир, а помятые брюки и коричневую футболку не мешало бы сменить. Он не был похож на бабника, но разве по лицу угадаешь? Кроме того, он казался одним из наименее подходящих на свете мужчин для такой ослепительной красавицы, как Трейси.

Изабел успела заметить у него на руке простые часы и самое обычное обручальное кольцо.

— Ты за всеми присматривал? — спросил он Джереми.

— Полагаю, да.

— Нам нужно поговорить, приятель, но сначала я должен увидеться с твоей матерью.

— Она у бассейна, вместе с сопляками. Гарри кивнул на дверь:

— Проверь, не поцарапал я машину, пока ехал сюда? Тут полно гравийных дорог!

Джереми встревоженно нахмурился:

— Ты не уедешь без меня, правда? Гарри снова коснулся волос сына:

— Не волнуйся, дружище. Все будет хорошо.

Когда мальчик пошел к двери, Изабел сообразила, что Гарри не ответил на вопрос. Стоило Джереми отойти на почтительное расстояние, Бриггс снова повернулся к Рену, и вся мягкость, с которой он обращался к сыну, мгновенно исчезла.

— Где бассейн?

Гнев Рена, похоже, улегся, хотя Изабел подозревала, что он может вспыхнуть в любой момент.

— Может, вам лучше сначала остыть?

— Не важно! Я сам ее найду!

Гарри протиснулся мимо них и исчез.

Рен поднял обломок черепицы, долго рассматривал и наконец мученически вздохнул.

— Мы не можем оставить его наедине с ней. Изабел погладила его по руке.

— Что поделать, жизнь никогда простой не бывает.

Трейси увидела идущего к бассейну Гарри, и ее сердце проделало нечто вроде сальто-мортале, прежде чем провалиться в желудок. Она знала, что рано или поздно он покажется. Просто не ожидала, что все произойдет так быстро.

— Папочка! — хором закричали девчонки, выскакивая из воды. Коннор взвизгнул от радости, и его потяжелевший памперс завилял из стороны в сторону, когда малыш бросился бежать навстречу самому любимому в мире человеку. Бедняжка не знал, что этот самый человек вовсе не желал его рождения.

Гарри каким-то образом ухитрился подхватить сразу троих. Он всегда заботился о своей одежде, но когда речь шла о детях, был согласен на все. Даже промокнуть до нитки.

Девочки осыпали его слюнявыми поцелуями, а Коннор сбил очки. Сердце Трейси заболело еще сильнее, когда он стал целовать их в ответ, не обращая внимания ни на что и ни на кого, кроме детей. Когда-то вот так же видел только ее, и одну ее. Но это было давно. В те далекие дни, когда они еще любили друг друга.

На сцене появились Рен и Изабел. Смотреть на Рена было не так больно, как на Гарри. Этот, повзрослевший, Рен был жестче и умнее того мальчика, который учил ее курить косячки, а заодно и циничнее. Она и представить не могла, как история с Карли Свенсон повлияла на него.

Изабел подошла ближе. Какой спокойной и трезвой она выглядит в своей блузке-безрукавке, кремовых слаксах и соломенной шляпе! Ее безграничные знания могли бы подавлять, если бы она не была так добра. Дети полюбили ее с первого взгляда, а кто лучше их может судить о людях? Как и другие женщины, попавшие в орбиту притяжения Рена, она была заворожена им, но в отличие от остальных боролась с собственным увлечением. Трейси высоко оценила ее старания, хотя она не имела ни малейшего шанса, особенно при столь очевидном желании Рена. Рано или поздно она выдохнется и не сможет перед ним устоять, а это, конечно, стыд и позор, потому что она не создана для мимолетных связей. Изабел из тех, кто захочет всего, что Рен не способен ей дать, а он съест ее заживо, прежде чем она это поймет. И вполне возможно, нанесенная рана окажется незаживающей.

Трейси было куда менее мучительно жалеть Изабел, чем себя, но Гарри уже здесь, и она не сумеет долго сдерживать боль и обиды.

«Кто ты? — хотелось ей спросить. — И куда девался милый, нежный человек, в которого я влюбилась?»

Она с трудом поднялась с кресла. Выброшенная на берег китовая туша в сто пятьдесят восемь фунтов весом. Еще пятнадцать фунтов — и она будет весить больше мужа.

— Девочки, возьмите Коннора и найдите синьору Анну. Она сказала, что будет печь пирожки.

Но девочки вцепились в отца и неприязненно уставились на мать. Считают ее злой ведьмой, отнявшей у них отца.

— Идите, — велел он им, все еще не глядя на жену. — Я скоро приду.

Отцу они подчинились беспрекословно, что не удивило Трейси. Забрали Коннора и побрели к дому.

— Тебе не следовало приезжать, — сказала она, когда дети ушли. Он наконец посмотрел на нее, холодно, как чужой.

— Ты не оставила мне выбора.

Перед ней стоял человек, с которым она делила жизнь. Человек, в любви которого была уверена. Они часто проводили уик-энды в постели: смеялись, болтали, занимались любовью. Она вспомнила, как они радовались, когда родились Джереми и девочки. Вспомнила семейные походы, праздники, веселье и тихие вечера. Но потом она забеременела Коннором, и отношения медленно, но верно стали изменяться. Правда, хотя Гарри не желал больше детей, все же влюбился в младшего сына в тот момент, когда он выскользнул из материнского тела. Сначала она была уверена, что он полюбит и этого ребенка. Теперь же поняла, что ошиблась.

— Мы уже говорили об этом и согласились, что больше никаких детей не будет.

— Я забеременела не сама по себе, Гарри.

— Не смей припутывать меня! Я хотел сделать вазэктомию, помнишь? Но ты закатила истерику, и я сдался. Моя ошибка.

Она положила ладонь на его ошибку и потерла туго натянутую кожу.

— Помочь тебе собраться? — осведомился он, не повышая голоса. — Или справишься сама?

Он был так далек, как неоткрытая планета. Даже после всех этих месяцев она не могла привыкнуть к его холодности.

В памяти всплыл тот день, когда он сказал, что компания посылает его в Швейцарию с поручением провести весьма сложную финансовую операцию. В случае успеха это означало не только повышение по службе, чего добивался Гарри, но и возможность показать себя в деле, а также заниматься любимой работой.

К несчастью, на пути к успеху встала очередная беременность. Он должен был пробыть в Швейцарии с августа по ноябрь, а ребенку предстояло появиться на свет в октябре. И поскольку Гарри Бриггс всегда поступал так, как считал правильным, то немедленно заявил, что откажется от поручения. Трейси, не желавшая делать из мужа мученика, заявила, что собирает вещи и детей и едет с ним. В Швейцарии тоже рожают. Вот и она родит.

Тогда она еще не знала, какую ошибку делает. Просто надеялась, что вдали от дома они снова сблизятся и исцелят нанесенные друг другу раны, но оказалось, что отчуждение зашло слишком далеко. Квартира, снятая им компанией, оказалась чересчур тесной для такой большой семьи. Детям было не с кем играть, а накопившаяся энергия требовала выхода, поэтому временами их поведение становилось невыносимым. Трейси старалась, как могла: пыталась на выходные вытащить всю семью в Евродиснейленд, парк или кино, предлагала путешествия на кораблике по Рейну, в горы на фуникулере, но чаще всего приходилось выезжать одной с детьми, потому что Гарри постоянно оказывался занят. Работал по ночам, по субботам, а иногда и по воскресеньям. Все же Трейси держалась до последнего и сломалась только два дня назад, когда поймала мужа в ресторане с другой женщиной.

— Хочешь, чтобы я помог тебе собраться? — повторил он, чрезмерно терпеливым тоном, приберегаемым для тех случаев, когда приходилось журить детей.

— Я никуда не уезжаю, Гарри, так что нет необходимости складывать вещи.

— Здесь ты не останешься.

На лице ни малейшего проблеска эмоций. В голосе ни боли, ни тревоги, ничего, кроме холодного, категоричного утверждения человека, призванного исполнить свой долг.

— Да ну?.

Рен, стоявший за спиной Гарри, нахмурился. Трейси знала, что он не желает видеть ее здесь, но если хоть словом обмолвится в присутствии Гарри, она никогда его не простит.

Гарри, не сводя с нее взгляда, обратился к Рену:

— Удивлен, что вам она еще нужна. Не говоря уже о том, что она на восьмом месяце, по-прежнему остается такой же избалованной и взбалмошной, как и в то время, когда вы на ней женились.

— Все лучше, чем быть наглым, лживым ублюдком! — выпалила Трейси.

— Прекрасно. Я сам соберу детские вещи. Оставайся здесь, сколько пожелаешь. Мы с детьми прекрасно обойдемся без тебя.

В ушах Трейси зазвенело. Она пыталась что-то сказать, но изо рта вырвалось шипение.

— Если ты хоть на секунду вообразил, что сможешь увезти моих детей…

— Совершенно верно. Именно это я и вообразил.

— Только через мой труп.

— Не пойму, почему ты возражаешь. Ты только и делала, что жаловалась, с того дня, как мы приехали в Цюрих.

Трейси даже задохнулась от такой несправедливости.

— Да у меня не было ни дня отдыха! Я день и ночь вожусь с ними! И по уик-эндам тоже, пока ты обжимаешься со своей девицей!Гарри и глазом не моргнул.

— Ты сама захотела поехать. Я тебя туда не тянул.

— Убирайся к черту.

— Если ты хочешь именно этого, я уеду. Заберу четверых детей. Можешь оставить себе пятого.

Лучше бы он дал ей пощечину.

«Вот он. Вот он, самый страшный момент в моей жизни». Изабел тихо застонала. Рен, верный друг детства, выступил вперед:

— Ты никого и никуда не увезешь, приятель.

Гарри упрямо выдвинул подбородок. Он знал, что Рен способен без особого усилия сбить его с ног одним ударом, но это был Гарри. Гарри, который не собирался уступать и сдаваться, когда считал себя правым. И поэтому он спокойно направился к дому.

Рен двинулся за ним. Трейси что-то крикнула, но Изабел успела первой.

— Вы, оба, немедленно остановитесь, — приказала она властно, будто имела на это право. Именно так когда-то говорили с Трейси взрослые, считающие, что все понимают и знают лучше, чем девочка, и тогда она всеми силами восставала против их диктата, но сейчас не испытывала ничего, кроме благодарности. — Рен, пожалуйста, отойдите. А вы, Гарри, вернитесь.

— Кто вы? — враждебно осведомился Гарри.

— Я Изабел Фейвор.

Трейси так и не поняла, как это удалось Изабел, но Рен отступил. Гарри вернулся к бассейну, а Трейси бессильно опустилась на стул.

Изабел шагнула вперед и сказала спокойно, но твердо:

— Вы, оба, прекратите обмениваться оскорблениями и постарайтесь хладнокровно обсудить то, что между вами происходит.

— Не помню, чтобы кто-то из нас интересовался вашим мнением, — съязвил Гарри.

— Я, — вырвалось у Трейси. — Я интересуюсь.

— А я нет, — парировал Гарри.

— В таком случае я говорю от имени ваших детей. Изабел буквально излучала уверенность, которой Трейси невыносимо завидовала.

— И хотя я не занималась детской психологией, думаю, можно безошибочно сказать, что вы оба делаете все, чтобы причинить непоправимый ущерб жизни и психике пятерых детей, включая и того, кто только должен родиться.

— Люди постоянно разводятся, — отмахнулся Гарри, — а дети тем не менее растут, учатся, и ничего страшного с ними не происходит.

Боль прострелила сердце Трейси. Развод. Как бы далеко ни зашли их разногласия, ни один из них не произносил этого слова. До сих пор. Но чего она ожидала? Сама ведь бросила его, верно?

И все же такого Трейси и представить не могла. Она всего лишь хотела привлечь внимание Гарри. Пробиться сквозь панцирь льда, сковавший его душу, такой толстый, что она не знала, как его растопить.

Гарри больше не выглядел таким отрешенным, но Трейси по-прежнему не могла сказать, что он испытывает. Как всегда, Гарри держал свои эмоции под спудом, пока не считал нужным дать им волю. Она же, напротив, выставляла их напоказ всему миру.

— Да, люди разводятся, — согласилась Изабел. — Иногда это неизбежно. Но когда речь идет о пятерых детях, не находите, что родителям стоит прежде всего подумать о них и сделать все возможное, чтобы остаться вместе? Знаю, развод сейчас кажется наилучшим вариантом, но вы оба давным-давно утратили право разбежаться и искать новой судьбы.

— Разве дело в новой судьбе? — возразила Трейси. Изабел сочувственно вздохнула.

— Вы никогда не поднимали руку друг на друга? Не причиняли физической боли?

— Конечно, нет, — отрезал Гарри.

— Нет. Гарри мышеловку и то поставить не может.

— И не издевались над своими детьми?

— Нет, — разом ответили супруги.

— В таком случае все остальное можно решить. И тут горечь Трейси вырвалась на поверхность.

— Наши проблемы слишком велики, чтобы с ходу их решить. Предательство. Измена.

— Инфантилизм. Паранойя, — парировал Гарри. — И решение проблем требует логики. А с этим у Трейси плохо.

— Это также требует некоторого знания человеческих эмоций, а Гарри не знает, что это такое.

— Вы слушаете себя? — вздохнула Изабел, качая головой, и Трейси неожиданно ощутила нечто вроде стыда. — Взрослые люди, любящие своих детей! Если ваш брак разваливается, сделайте все, чтобы восстановить его. Не разбегайтесь в разные стороны!

— Слишком поздно, — объявила Трейси. Выражение лица Изабел по-прежнему оставалось участливым.

— Именно сейчас вам нельзя рвать отношения. На вас лежат священные обязанности, и никакая раненая гордость не может оправдать уклонение от них. Только самые эгоистичные и незрелые родители могут использовать чудесных детей в качестве оружия в борьбе за власть.

Гарри еще в жизни не называли незрелым, и теперь он выглядел так, словно проглотил пригоршню гуппи. У Трейси опыта было больше, поэтому укол оказался не таким болезненным. Но Изабел не унималась:

— Пора начать тратить энергию не на споры, а на обсуждение того, как собираетесь жить вместе.

— Даже игнорируя тот факт, что вы не имеете к этому никакого отношения, — не выдержал Гарри, — что за жизнь будет у детей, если родители не выносят друг друга?

Трейси едва не заплакала. Он бросает ее. Гарри Бриггс, самый трудолюбивый, упрямый, порядочный из всех знакомых мужчин, бросает ее.

— Вы можете жить вместе, — твердо объявила Изабел. — Но прежде нужно осознать, как именно вы это собираетесь делать. — И, повернувшись к Гарри, потребовала: — Думаю, вам прежде всего следует уделить внимание некоторым приоритетам. Позвоните тем людям, с которыми вы работаете, и предупредите, что вас несколько дней не будет.

— Зря тратите время, — бросила Трейси. — Гарри никогда не пропустил ни единого рабочего дня.

Изабел проигнорировала ее:

— На вилле полно свободных спален, мистер Бриггс. Выберите одну и распакуйте чемодан.

Брови Рена взлетели вверх.

— Эй!

Но Изабел не моргнув глазом продолжала:

— Трейси, вам нужно немного успокоиться. Почему бы не поехать полюбоваться окрестностями? Гарри, дети по вас соскучились. Вы можете провести день с ними.

— Погодите, — вознегодовал Гарри — Я не собираюсь…

— Собираетесь.

Пусть Изабел была куда ниже ростом, чем находившиеся у бассейна, но гнев делал ее опасным врагом.

— Вы это сделаете, потому что вы порядочный человек и нужны детям. А если и этого недостаточно, — взорвалась она, — вы это сделаете, потому что я так сказала!

— Она взглянула ему в глаза, и он не смог отвести взгляда. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем она отвернулась и отошла. Рен, ненавидевший эмоциональные сцены почти так же сильно, как Гарри, поспешил за ней.

Гарри тихо выругался. Оставаться наедине с ним было так невыносимо, что Трейси почти побежала к дому. Изабел права. Ей нужно отдохнуть.

Вдали зазвенели церковные колокола, и сердце Трейси сжалось, перекрыв кислород.

«Что сталось с нами, Гарри? Мы думали, что наша любовь будет длиться вечно».

Но похоже, счастье обошло их стороной.

Изабел пересекла сад и спустилась по склону холма к винограднику. Несмотря на решительную походку, тяжелая масса волос, придавленная шляпой, едва колыхалась.

Рена никогда не привлекали воинственные богини, но в его влечении к этой женщине с самого начала не было ничего нормального.

Ну почему дом фермера не могла арендовать самая обычная женщина? Женщина, с которой хорошо проводить время? Женщина понимающая, что секс — всего лишь секс. Женщина, которая не выдает чокнутых идей относительно того, как именно должны жить окружающие. Более того, женщина, которая не молится, находясь в его обществе. Сегодня у него создалось отчетливое впечатление, что она молится за него, и почему, спрашивается, он должен мириться со всем этим дерьмом, лишь потому, что ему нужен от нее секс, и только секс?!

Но он все же догнал ее.

— Кажется, мне довелось увидеть четыре краеугольных камня в действии?

— Сейчас они оба ранены и страдают, но им придется выдержать и вынести все невзгоды. В основе любой хорошо прожитой жизни лежит личная ответственность.

— Напомни мне никогда не злить тебя. О, погоди, кажется, я уже влип.

У него чесались руки уничтожить дурацкую шляпу. Женщины вроде Изабел не должны носить шляп. Они должны ходить по миру с непокрытой головой, с мечом в одной руке, щитом в другой и с хором ангелов, поющим «Аллилуйя», за спиной.

— Это игра моего воображения, или ты действительно назвала этих маленьких адских чудищ чудесными детьми?

Но у Изабел сделался такой встревоженный вид, что ему захотелось надеть на нос красный клоунский шарик и схватить бутылку с содовой.

— Вы считаете, что мне не следовало вмешиваться? Что я вела себя чересчур властно и безапелляционно? Что у меня диктаторские замашки? Что я слишком требовательна и неуживчива?

— Как тебе удалось прочесть мои мысли?

На самом деле он так не думал. Она все правильно сделала. Но если дать ей палец, она откусит руку, а если уступить на дюйм — захватит весь мир.

— Разве все эти занятия по психологии не научили тебя не лезть в жизнь других людей, пока они не попросят твоего совета?

Изабел замедлила шаг и свирепо сверкнула глазами:

— Откуда мы взяли идею закономерности ни к чему не обязывающих, коротких браков? Неужели люди еще не поняли, что настоящие браки требуют постоянного упорного труда, жертв и взаимной преданности, а иногда и уступок. Парам необходимо…

— Он ей изменял!

— Разве? Неужели я единственная, кто заметил, что Трейси — далеко не самый надежный источник информации? И, судя по тому, что я наблюдала, они ни разу не попытались обсудить свои проблемы. Разве кто-то из них упоминал консультанта по вопросам семьи? Сами знаете, что нет. Все, что я видела сегодня, — обиженное самолюбие в обертке из враждебности и бесчисленных претензий друг к другу.

— Но это, если я не ошибаюсь, далеко не лучший способ сохранить брак.

— Да, если враждебность искренна. Я выросла в такой среде, и поверьте, этот вид военных действий отравляет все, чего ни коснется, особенно детей. Но Трейси и Гарри не состоят в одной лиге с моими родителями.

Ему не хотелось думать, что она росла в атмосфере злобы. Одно дело он. Да, его воспитывали полные кретины, но он научился отгораживаться от окружающих. Но Изабел была искренне неравнодушна к бедам других, и это делало ее еще более уязвимой.

Она помрачнела.

— Ненавижу, когда люди пытаются разбежаться без борьбы. Это эмоциональная трусость и попирает все принципы нормальной жизни. Они любили друг друга настолько, чтобы завести пятерых детей, а сейчас желают умыть руки и идти самым легким путем. Неужели ни у кого в наше время не хватает мужества признать свои ошибки и начать сначала?

— Эй, не стоит срывать на мне злость. Я всего-навсего твой сексуальный партнер.

— Вы не мой партнер, а тем более сексуальный.

— В данный момент. Но будущее кажется мне безоблачным. При условии, конечно, что ты бросишь весь этот молитвенный бред. От него у меня все опускается. Но вот ты меня заводишь.

Она подняла лицо к небу:

— Прошу тебя, Господи, не поражай его громом, хотя он этого заслуживает.

Рен улыбнулся, довольный, что ему наконец удалось ее развеселить.

— Да брось! Ты ведь хочешь меня. Признай это. И хочешь так сильно, что голова идет кругом.

— Женщины, которые вас хотели, уже мертвы и похоронены.

— Выживают только сильные. Расстегни блузку.

Ее губы приоткрылись, а глаза стали большими, как блюдца.

По крайней мере он, хоть и ненадолго, сумел заставить ее забыть о бедах Бриггсов.

— Что вы сказали?

— Не стоит спорить. Просто расстегни блузку.

За какое-то мгновение ее выражение из смущенного превратилось в расчетливое. Она просекла его игру и, если он не поостережется, выцарапает очередное назидание у него на груди кончиком своего отполированного ноготочка.

Он чуть опустил веки, окатив ее зловещим взглядом, и растянул губы с нужной степенью злобы, как раз достаточной, чтобы кровь бросилась ей в лицо. Челюсти непроизвольно сжались, а хмуро сведенные брови не сулили ничего хорошего.

Рен шагнул ближе, нависнув над ней грозной тучей, что, как он полагал, вряд ли понравится Изабел. Потом поднял руку и со зловещей медлительностью провел по щеке большим пальцем.

Теперь ее ноздри раздулись.

Черт, до чего же здорово! Давно он так не веселился! Только вот… какого дьявола он творит? Всю свою жизнь он из кожи вон лез, чтобы не унизить женщину, и теперь намеренно дразнит Изабел самым агрессивным образом! Неужели он на такое способен?! Но удивительнее всего, что негодующие искорки в медово-карих глазах — верное свидетельство того, что она, возможно, ценит его усилия.

Он прибег к очередному трюку — замогильному шепоту:

— По-моему, я отдал приказ!

— Совершенно верно!

Она опять задрала нос, чванливая негодяйка! Ладно, сама напросилась.

— Здесь никого нет. Делай, как велено!

— Расстегнуть блузку?

— Не заставляй меня повторять дважды!

— Дайте подумать.

Она даже не сделала вид, что задумалась!

— Нет.

— Я надеялся, что до этого не дойдет.

Палец скользнул дальше, к пуговице у воротника ее блузки. Похоже, она не настолько возмущена, чтобы отодвинуться! Он не спеша нагнетал напряжение в надежде, что заводит ее, потому что, Бог свидетель, себя он уже завел.

— Мне придется напомнить тебе, как сильно ты хочешь. И что при этом испытаешь.

Ресницы часто замигали, а полная нижняя губка чуть дрогнула.

О да… Она подвинулась ближе — на четверть дюйма.

— Я… э… уже вспомнила. Он едва сдержал улыбку.

— Уже не такая бойкая, верно, милочка?

— Сейчас проверим.

Он смотрел на эти пухлые губы и думал о том, каковы они на вкус.

— Представь, что солнечные лучи льются на твои голые груди. Почувствуй мой взгляд. Мое прикосновение.

Его рубашка взмокла от пота, а в паху потяжелело.

— Я сорву самые спелые виноградины, какие только смогу найти, и выдавлю сок на твои соски. А потом слижу все, до последней капли.

Мед в ее глазах сгустился и потемнел до сиропа. Он приподнял ее подбородок, нагнул голову и накрыл ее губы своими. Оказалось, это куда лучше, чем он помнил. Во рту был вкус солнца, воображаемого виноградного сока с сильной примесью праведной, возбужденной женщины. Он ощутил примитивный порыв взять ее прямо здесь, в винограднике. Бросить на древнюю землю предков, в тень старых виноградных лоз. Ворваться в нее завоевателем, как привыкли брать покорных крестьянок его предки Медичи. Впрочем, и непокорных тоже, но об этом беспокоиться не стоило, потому что эта женщина прильнула к нему, закрыв глаза.

Он сорвал с нее шляпу, бросил на землю и зарылся пальцами в ее буйные локоны. Она убивала его, и он отпустил ее ровно настолько, чтобы прошептать в ее губы:

— Пойдем в дом.

— Лучше… не надо.

Даже в ушах Изабел ее слова звучали вздохом. Но она не хотела никуда идти. Потому что хотела целоваться. А потом хотела расстегнуть блузку, как он и требовал, и позволить ему сделать со своими грудями все, что он намеревался.

Запахи и ощущения ошеломляли. Жар тосканского солнца, аромат спелого винограда, земли и, главное, мужчины. Изабел была пьяна им, его поцелуями, эротической словесной игрой, тем оттенком опасности, который не должен был волновать ее и все же волновал, а она… она вовсе не собиралась все это анализировать.

Его язык скользнул мимо зубов в рот. Поцелуй душ. Самое верное обозначение для поцелуя, который был слишком интимным, чтобы наделять им первого встречного.

Его руки легли на ее бедра.

— Расстегни блузку, — прошептал он. И она не смогла устоять. Медленно-медленно расстегивала пуговицу за пуговицей, снизу вверх. Он отодвинулся ровно настолько, чтобы дать ткани разойтись, обнажая ее кружевной телесного цвета лифчик. В его глазах не было торжества. Только чисто мужское предвкушение. Она расстегнула застежку посредине, отодвинула кружевные чашечки и подставила груди солнцу.

Он едва слышно застонал, поднял руки и взял ее груди снизу. Они лежали в его ладонях, как нежные приношения цвета слоновой кости. Его большие пальцы погладили соски, которые тут же превратились в камешки. Рен дотянулся до лозы и сорвал виноградину.

Изабел не поняла, что он задумал, пока на грудь не брызнула первая капля сладкого сока. Тонкий ручеек пополз к соску. Изабел вздрогнула. Попыталась отдышаться. Но это было еще не все. Он осторожно кругами растер горячую от солнца мякоть по вершинке ее груди, постепенно приближаясь к острому кончику. Она тихо зашипела от наслаждения, когда он достиг цели и снова сжал раздавленную виноградину. Сок. Мякоть. Крошечные косточки. Он перекатывал все это между пальцами, царапая плоть, причиняя сладчайшую боль, которую ей когда-либо довелось испытывать. Изабел задышала чаще, и режущие волны удовольствия прокатились по крови. Его язык лизнул губы, коснулся груди. Он долго играл, дразня и посасывая, доедая все, что осталось от ягоды, терзая ее плоть, пока она не смогла больше терпеть.

— Боже…

Он выдохнул это слово, как молитву, отстранившись, чтобы взглянуть на нее. На щеке синело пятно сока. Глаза под тяжелыми веками казались дремотными, губы немного распухли.

— Я хочу втолкнуть виноградину в тебя и высасывать из твоего тела.

Ее пульс учащенно забился. Хмельная от желания и свирепой радости, она глубоко вдыхала сладкий воздух. Так вот что это такое — истинная страсть, безумная вакханалия чувств!

Он сжал ее прямо сквозь слаксы, потирая большим пальцем. Она выгнулась, нажимая на его ладонь в медленном, священном танце. Грудь была липкой от сока, а тело казалось таким же набухшим, как виноградины.

Внезапно он резко отстранился. Она недоуменно моргнула. Пошатнулась. Озадаченно тряхнула головой.

Рен, грубо зарычав, схватил шляпку с земли, сунул ей в руки и подтолкнул, к домику.

— Я слишком стар для этого.

Он отвергает ее?

— Синьор Гейдж!

сделать очередную попытку свидетельствует о том, что мы не принимаем жизнь как должное. Что мы радуемся, веселимся, а иногда и воем на луну, но почитаем святость преподнесенного нам дара…» Оглянувшись, она увидела Массимо. Значит, не отказ, а ужасающе неуместное вмешательство!

Она судорожно стиснула края блузки и поспешила к себе, спотыкаясь на неровной тропинке. Впервые в жизни она испытала такое и теперь хотела большего.

Изабел добралась до дома, бросилась в ванную и включила холодную воду, плеснула на лицо и оперлась на край раковины, чтобы отдышаться. В ушах издевательски звучал собственный голос: «Если мы никогда не попробуем расширить параметры своей жизни, сможем ли тогда расти духовно, друзья мои? Господь улыбается нам, когда мы тянемся к звездам, пусть коснуться их еще никому не удавалось. Наша готовность

Она поспешно содрала помятую, запачканную соком блузку. В ее вожделении к Лоренцо Гейджу нет ничего священного. С другой стороны, желание выть на луну становилось почти непреодолимым.

Приведя себя в порядок, она прыгнула в «панду» и уехала в город. Бродя по рынку, устроенному прямо на площади, она пыталась превратить свои смятенные мысли в молитву, но слова не шли на ум. Изабел поняла, что еще способна молиться за других, но не за себя.

«Дыши…»

Она сосредоточилась на грудах товара: блестящих баклажанах, рубиновых головках редиски, угнездившейся в кружевных листьях латука. Бочонки сморщенных черных маслин стояли рядом с пирамидами яблок и груш. В соломенных корзинах лежали грибы, к ножкам которых все еще липли комочки земли.

Изабел чувствовала, что постепенно успокаивается.

До приезда в Тоскану она не слишком сокрушалась по поводу неумения готовить, но в стране, где еда была всем, поняла, что лишена чего-то важного и жизнеутверждающего. Может, ей стоит перенаправить свою энергию, взяв несколько уроков кулинарного искусства? В свободное от написания книги время, разумеется. И несмотря на насмешки Рена, она будет писать.

Изабел подошла к цветочным рядам и выбрала букет полевых цветов. Отдавая деньги, она заметила Витторио, выходившего из магазина на той стороне площади под руку с Джулией Кьярой, ее неудачливым агентом по недвижимости. Под ее любопытным взглядом он привлек Джулию к себе и поцеловал. Поцелуем любовника. Не друга.

Оба были молодыми и привлекательными, так что же удивительного в том, что они вместе? Тем более что Касалеоне — маленький городок. Но когда Изабел в разговоре упомянула как-то о Джулии, Витторио ничего не сказал. Интересно…

— Спасибо, что бросила меня!

Изабел вздрогнула, повернулась и увидела высокого, плохо одетого рабочего с потертой повязкой на глазу и в плоской, надвинутой на темные волосы кепке.

Ну почему он не оставит ее хоть на время? Не даст спокойно сориентироваться?

— У меня дела. И как вы сюда попали? Я думала, что ваша машина в гараже.

— Позаимствовал у Анны.

Он вел себя так, словно эротическая сцена, случившаяся всего полчаса назад, была не более чем холодным рукопожатием: еще одно напоминание об эмоциональной пропасти, лежавшей между ними. И она собиралась заняться любовью с этим человеком…

Ей вдруг стало ужасно противно. Нелепо дернув рукой, она ушибла локоть о металлический столб.

— Осторожнее!

— Пытаюсь, — почти крикнула она, и несколько голов сразу же обернулось в их сторону. Должно быть, она подсознательно стремится к собственной смерти. Это единственное разумное объяснение происходящему. Но какой смысл притворяться? Сегодняшняя история доказала одно: все это только вопрос времени, прежде чем она отдастся на волю тому, что наверняка внесет еще больше беспорядка в ее и без того нелегкую жизнь. Если только…

Если только не определить свою цель как можно более четко. Вероятно, настало время воздать должное телу. Только телу. Она сохранит в неприкосновенности собственную личность, тело и особенно душу. Вряд ли это окажется слишком сложно, тем более что Рена подобные вещи не интересовали. Что за опасный человек! Он кружил головы женщинам, а потом расчленял их. И она добровольно дает ему место в своей жизни!

И, чувствуя себя совершенно беззащитной, она мрачно нахмурилась.

— Интересно, вы специально собираете безделки вроде глазных повязок или крадете у кого-то, кто действительно в них нуждается?

— Не бойся, как только бедняга упадет, я отдам ему обратно белую тросточку.

— Вы спятили!

Но раздражение немного улеглось.

— Взгляни лучше на всю эту потрясную еду! — посоветовал он, оглядывая прилавки. — Сегодня я не ужинаю ни с одним человеком, носящим фамилию Бриггс, поэтому позволю тебе готовить для меня.

— Жаль, но я была слишком занята созданием своей империи, чтобы хоть как-то разбираться в кулинарии.

Осмотревшись, она заметила, что Витторио и Джулия исчезли.

— Должно быть, я ослышался. Неужели существует что-то такое, чего ты не умеешь?

— О, существует, и немало. Скажем, я не имею ни малейшего представления, как выкалывать чьи-то глаза.

— О'кей, этот раунд за тобой. — Он взял у нее букет и понюхал. — И прости за неожиданное вторжение Массимо. Мне действительно жаль. Он хотел дать мне отчет об урожае и спрашивал, когда назначить сбор винограда, прекрасно понимая, что я ничего в этом не смыслю. Спрашивал, может, ты согласишься помочь с vendemmia.

— Это что такое?

— Сбор винограда. Начинается недели через две, в зависимости от погоды, фазы луны, птичьего пения и еще многого другого, чего я совсем уже не понял. Обычно на виноградник выходят все, кто есть в округе.

— Звучит заманчиво. Наверное, это очень весело.

— Похоже, это тяжкий труд, чего я обычно стараюсь избегать. Ты же, напротив, приложишь все усилия, чтобы достойно организовать это событие, хотя абсолютно ничего не знаешь о сборе винограда.

— Ничего, я способная.

Рен уничтожающе фыркнул и стал торговаться со старухой, продававшей баклажаны. Заключив наконец сделку, он принялся покупать другие овощи, груши, заскорузлый кусок пекорино и буханку тосканского хлеба с хрустящей корочкой. Приобретение мяса сопровождалось оживленной дискуссией с мясником и женой мясника о преимуществах и недостатках того или иного метода приготовления.

— Вы действительно умеете готовить или дурачитесь? — не выдержала Изабел.

— Я итальянец. И, как все итальянцы, умею готовить, — заверил он, отходя подальше от мясника. — Вечером я приготовлю нам шикарный ужин.

— Вы только наполовину итальянец. Вторая половина принадлежит богатой кинозвезде, выросшей на восточном побережье в окружении слуг.

— И бабушки из Лукки, не имевшей внучки, которой могла бы передать свое искусство.

— Бабушка учила вас готовить?

— Старалась чем-то занять, чтобы я не обрюхатил всех горничных.

— Вы не настолько порочны, как хотите меня уверить. Он ответил чарующей улыбкой.

— Бэби, ты успела увидеть только мою хорошую сторону.

— Перестаньте.

— Смотрю, этот поцелуй в самом деле бросил тебя в штопор, верно?

— О да!

Он засмеялся, чем еще больше ее разозлил. Пришлось бросить ему слова Майкла:

— Я становлюсь настоящей шизофреничкой, когда дело доходит до секса. Иногда увлекаюсь, иногда только и мечтаю, чтобы все поскорее кончилось.

— Клево.

— Не смешно.

— Сколько раз тебе говорить, чтобы постаралась расслабиться. Даю слово, не случится ничего такого, чего не захочешь сама.

Именно этого она и боялась.